Тяжесть короны Глава 29

Четыре дня пути показались четырьмя неделями. Я волновалась, много думала о политике, о Дор-Марвэне, о брате. Но мыслями все время возвращалась к Ромэру. Против воли вспоминала улыбку, голос и замечательную способность успокаивать меня одним своим присутствием. Расставание с любимым далось мне тяжело. Приходилось прикладывать усилия, чтобы не думать о нем. Я не скучала, нет... Этот этап был пройден в первые два часа после прощания. Я тосковала так, что болела душа, разрывалось на части сердце. И могла лишь надеяться, что со временем станет легче. Потому что появятся другие заботы.

Подарок Ромэра спрятала в нательном поясе, потому что смотреть на кольцо без слез не могла, а плакать, так же, как показывать слабость, не имела права. Решившись на возвращение в Ольфенбах, я лишилась права на эмоции, на чувства. Превратилась в принцессу, в будущую правительницу, будущего регента. А такие люди — в первую очередь политики, и чувства, слабости им непозволительны. Я это понимала, вновь связав себя обязанностями перед страной и Короной. Конечно, ответственность страшила, но я знала, что справлюсь.

Мы продвигались вперед медленней, чем предполагалось. Из-за ранения Ловина. Он старался не показывать, что плохо себя чувствует. Но я замечала бледность и то, как друг вцеплялся в повод и луку седла, когда рана на бедре причиняла особенно сильную боль. Разумеется, сам Ловин ни разу не предложил сделать привал. Не понимаю, чего он ждал. Когда станет так плохо, что он свалится с лошади? Как бы мне ни хотелось временами обругать Ловина, оскорблять его гордость повышенным вниманием к самочувствию мужчины, я не собиралась. Просто чаще заставляла спутников делать привалы и, разобрав пузырьки и склянки со снадобьями, выдала Ловину обезболивающее. Он, не раздумывая и не споря, пил предложенную микстуру без напоминаний. Уже одно это являлось показателем того, что духовнику было очень плохо.

Вечером четвертого дня мы добрались до городка Этал. От него до Западного тракта было рукой подать. Заночевали, как и в другие ночи, у знакомых Ловина. Вежливые улыбки, радушные хозяева, недоуменные взгляды в мою сторону. В сторону прекрасно владеющей ардангским шаролезки, находящейся под опекой священника-лоскутника. Диво-невидаль, как сказала бы про меня кормилица. Но нужно отдать людям должное. Ни в одном из тех домов, где мы останавливались на ночлег, никто не задал ни единого личного вопроса.

Я, как и в предыдущие разы, спала в комнате одна. Под окном по половине ночи караулили Садор и Вел, в соседней комнате отдыхал Ловин. Но я слышала, как он несколько раз вставал и подходил к моей двери, останавливался, прислушиваясь, после шел на улицу, проверить, все ли в порядке у воинов.

Утром пятого дня мы выехали на Западный тракт, около полудня покинули Арданг. А стражники меня даже не увидели. Ловин договорился со знакомыми пивоварами, и они спрятали меня в пивной бочке. На большой телеге, которую тянули два невозмутимых вола, уже стояло три десятка полных бочонков. Спрятать среди них один с секретом не составило труда. Опасаясь того, что всадников могут пропустить без особых вопросов, а полную телегу задержать на границе, Ловин тоже пересел к пивоварам. И я была благодарна ему за это. Мне было легче переносить несколько часов на жаре в насквозь пропахшей пивом тесной, подпрыгивающей на каждой выбоине бочке, зная, что друг рядом.

Отъехав на безопасное расстояние от границы, Ловин снял с моей бочки плотно пригнанную специально утяжеленную крышку...

Боже! Спасибо тебе за глоток свежего воздуха, за избавление от темноты, от ужасного, удушливого запаха пива! Я прежде была к этому напитку равнодушна, но теперь знала, что всю оставшуюся жизнь буду его с чистой совестью ненавидеть. Пожалуй, это было худшее путешествие в моей жизни. Из того укрытия, что спасло меня от стражников, выбралась еле живая. Вцепившись в Ловина, несколько минут просто стояла, дышала, наслаждалась ветерком и возможностью выпрямить спину. Увидев, в каком я состоянии, Ловин не на шутку испугался и принялся просить прощения.

— Это была хорошая идея. Все же получилось, — утешила я, пытаясь выбраться с помощью друга и Вела из бочки. При этом меня так шатало, что телохранитель, пробормотав под нос в адрес "Воронов" какое-то ругательство на ардангском, просто подхватил меня на руки и отнес в тень. Садор принес из протекающего неподалеку ручья ледяной воды и, намочив полотенце, положил мне на лоб. Не знаю, сколько я так сидела, приходя в себя. Все же больше пяти часов в бочке на солнцепеке — это весьма сомнительное удовольствие.

Пивовары, которых я искренне поблагодарила за помощь, сослались на необходимость ехать дальше. Они и так опаздывали на два дня, — ждали появления Ловина. Безразличные ко всему волы, мирно пережевывая жвачку, потащили телегу дальше, воины и Ловин собрались перекусить. Мне мысль о еде была отвратительна. Болела и кружилась голова, мутило... Понимая, что продолжить путь в таком состоянии я не смогу, предложила сделать долгий полноценный привал. Никто не возражал, напротив, Вел даже устроил мне кровать в тени большого куста и посоветовал поспать. Я постаралась последовать совету, но назвать сном болезненное беспамятство, в которое провалилась, было трудно. Очнувшись, поняла, что будить меня спутники не решились, и что в итоге проспала часа четыре, не меньше. Разумеется, переживать из-за задержки было бессмысленно. К тому же мне стало легче. Хотя аппетит не появился.

Место для отдыха оказалось неожиданно хорошим. На полянке в придорожной рощице паслись скрытые густым подлеском от любопытных взглядов стреноженные кони. Вокруг нас была густая тень, а вода из журчащего недалеко ручейка оказалась вкусной. Несколько кустов ирги, увешенные спелыми яблочками, прятали нас от проезжающих, но давали возможность разглядеть, что происходит на Тракте. Издалека заметила трех всадников, так же едущих по тракту в сторону столицы. Даже не знаю почему, но темноволосого командира, ехавшего чуть впереди остальных, мысленно назвала дворянином. И что-то в нем показалось мне смутно знакомым, но кого всадник напоминал, я сообразить не могла. Все же видно было из-за веток плохо. Нас не заметили, и трое поехали дальше. Думаю, если бы не "дворянство" командира и заметная хромота скорей всего потерявшей подкову лошади одного из его спутников, я бы и не обратила на всадников внимания. Мне, признаться, в то время было не до волнений, даже думать ясно не могла. Но чувствовала, как напряглись спутники, видела, каким серьезным взглядом Ловин проводил всадников. Однако когда путешественники отъехали уже далеко, священник тряхнул головой, словно отгоняя глупую мысль. А когда я спросила, что ему не понравилось, Ловин, виновато улыбнувшись, ответил:

— Все в порядке. Не обращай внимания на мою излишнюю подозрительность. Просто неуютно чувствую себя на чужой земле.

Западный тракт был проложен через эти места сравнительно недавно и еще не успел обрасти деревушками. Кроме того отчим всегда настаивал на том, что тракты нужны в первую очередь для быстрой переброски войск. Солдатам нужно не только пройти, но и ночевать у дороги. А проситься в дома простых жителей Стратег военным категорически запрещал и серьезно наказывал за нарушение этого правила. Поэтому мы и ехали по пустынной местности, лишь изредка замечая вдалеке стада и пастухов.

Мы не думали, что доберемся в тот день до городка Вязь, а потому не спешили. Учитывая ранение Ловина, мое ужасное самочувствие и несколько потерянных на привале часов, можно было только надеяться, что до темноты доберемся до поселка Полевка. Признаться, я не хотела останавливаться на постоялых дворах, и мы со спутниками договорились, что постараемся ночевать не в селениях, если погода позволит. Но Полевка, где хозяевами гостиницы были арданги, знакомые Вела, должна была стать исключением. Поселок получил свое название, если верить рассказам хозяина постоялого двора, из-за нашествия полевых мышей. С тех пор в каждом доме поселилась кошка. Судя по нахальной мыши, вальяжно перешедшей мне дорогу, кошки в Полевке не только не голодали, а откровенно бездельничали.

Сам поселок был небольшим. Частокол, деревянные дома, ровные улочки, перпендикулярно расходившиеся от тракта, указатели, зазывавшие путников на постоялый двор, в лавку местного торговца и в кузницу. Поэтому долго не ходили, дорогу нашли сразу. Постоялый двор оказался длинным зданием, расположенным напротив маленькой церкви. Ниже по улице, судя по указателям, должна была находиться кузница, еще дальше контора и конюшни стражи. Братья-хозяева, радушно принявшие земляков, не удивились просьбе предоставить нам три комнаты. Это не стало проблемой, и ключи мы тут же получили. Жена одного из братьев, шаролезка, проводила меня в мой номер, расположенный между комнатами, предназначенными для сопровождающих, и пообещала вскоре принести ужин.

Первым делом я вымылась, с наслаждением избавляясь от преследовавшего меня весь день запаха застаревшего пива. Оделась в свежую дорожную одежду, приводя в порядок волосы, стоя у небольшого зеркальца у двери, принюхивалась к дразнящим аппетит ароматам кухни. Радовалась тому, что все же решила остановиться в Полевке. Конечно, можно было бы на привале в лесу спокойно тратить свои запасы, благо еды мы взяли вдоволь. Но хотелось поесть горячего, а запах грибного супа обещал вкусный ужин.

Хозяйская дочка, светловолосая девочка лет двенадцати, появилась в моей комнате с подносом и в компании Ловина. Друг решил составить мне компанию, оставив воинов в общем зале. Девочка почему-то показалась мне растерянной, но об этом я подумала значительно позже. Тогда все мое внимание привлекал поднос. Глиняный горшочек с супом прикрывала лепешечка из ржаной муки, на тарелке лежал кусок тушеной курицы, гречневая каша и молодые огурчики. Девочка поставила поднос на небольшой столик в углу рядом с кроватью, пожелала приятного аппетита и вышла. Ловин, тщетно пытавшийся не приволакивать раненую ногу, поставил свой поднос рядом и, тяжело опустившись на единственный стул, жестом пригласил меня сесть на кровать. Грибной суп был вкусным, хоть и чуть переперченным. Напрасно я уговаривала Ловина попробовать суп. Арданг, для которого такое блюдо было в новинку, пригубил пару ложек и, сославшись на жару, ел только второе, нахваливая.

Мы почти не разговаривали, изредка перекидывались короткими фразами. Усталость предыдущих дней, сытная вкусная еда и плохое самочувствие сыграли со мной злую шутку. Смотрела на сидящего передо мной Ловина, осоловело разглядывала висящий у него на груди медальон священника и чувствовала, что засыпаю. Заметив это, друг встал, закрыл ставни и окна, поставив подносы друг в друга, сгрузил на них посуду. Пожелав мне хорошо отдохнуть, Ловин ушел.

В номере было тепло и немного душно. Я, пытаясь отогнать сонливость, открыла окно, чтобы проветрить. Держась за створку, сквозь вырезанные в ставнях ромбы наблюдала за курами, гулявшими во дворе, за важно вышагивавшими индюками. За хозяйской дочкой, игравшей с котятами. Эта картина показалась мне такой умиротворяющей, что я села у окна и некоторое время наблюдала за девочкой.

Проснулась от криков, запаха дыма и того, что меня сильно толкнули. Так, что я упала со стула, пребольно ударилась, но, главное, дурман сонливости рассеялся, ко мне на время вернулась способность почти четко мыслить.

Увиденная картина была ужасной. Судя по крикам и ржанию напуганных лошадей, горела конюшня. Я помнила, что это, по сути, часть дома, что на втором этаже живут хозяева. В окно, оторвав ставень, влезал оттолкнувший меня человек, казавшийся в зареве пожара демоном. Но на меня он не смотрел, все его внимание было сосредоточено на Ловине, как раз распахнувшем дверь. Мужчинам потребовались считанные секунды, чтобы обнажить клинки и сойтись в поединке. Бой шел недолго, — Ловин, прихрамывающий после ранения, значительно уступал сопернику в ловкости и подвижности. Хотя все же умудрился ранить противника. Но не серьезно. Тот лишь обозлился и стал активней атаковать, оттесняя священника к двери. В это время из коридора появился еще один незнакомец с обнаженным мечом. Не удивило, что он тут же ввязался в бой. Низость и подлость этого человека отозвались во мне ненавистью, придав сил и безрассудной решимости. Тот, что появился из коридора, заметил хромоту Ловина и, улучив момент, ранил священника в больное бедро. Друг взвыл от боли, но все еще пытался отбиваться. Недолго. Поскользнувшись на крови, упал. Первый напавший занес меч, собираясь убить Ловина, но я толкнула человека так, что он потерял равновесие и отшатнулся. Загородив собой друга, повернулась к незнакомцу, чье лицо казалось зловещим в отсветах пожара.

— Не смей.

— Я не люблю оставлять после себя трупы, — нагло ухмыльнулся человек. — Он будет жить, если поклянетесь, что не попробуете удрать от меня.

— Клянусь, — не раздумывая, ответила я.

Разумеется, я не была настолько наивной, чтобы поверить словам незнакомца. Понимала, что попалась, что клятва или ее отсутствие ничего не меняют. Понимала, что Ловин и мои телохранители, если живы, в ближайшие дни не смогут мне ничем помочь. Зачем этому человеку вдруг понадобилась глупая игра в лже-благородство, я сказать не могла. Но, с трудом сдерживая бессильную ярость, осознавала, что выбора не было. Позволить напавшим убить Ловина на моих глазах не могла.

— Замечательно, — осклабился незнакомец и широким жестом пригласил меня выйти в коридор. — Прошу.

— Попрощаюсь и выйду. А вы с напарником пока можете подождать в коридоре, — отрезала я, отворачиваясь и приседая рядом с Ловином.

К моему несказанному удивлению, оба незнакомца действительно вышли из комнаты. Тот, что влез через окно, ушел, второй остался у двери, которую, конечно, закрывать не собирался. К лучшему, так было светлей.

— Прости, — прошептал Ловин, вцепившись в мою руку.

— Мы все знали, что риск велик, — утешила я. Мягко высвободив руку, разорвала на друге штанину, чтобы осмотреть рану. На счастье глубокой она не была, но незнакомец попал всего на палец ниже свежего шрама. Поэтому Ловину было так больно. Встав, принесла кувшин с водой, таз и мешочек со снадобьями. Снова присела рядом со священником, краем глаза заметив, как на меня смотрел незнакомец, приоткрывший от удивления рот.

— Ты ни в чем не виноват, — смачивая корпию в кровеостанавливающем бальзаме, ровным, ничего не выражающим голосом сказала я. — Лекарство жжется.

Ловин, сцепив зубы, всхлипнул от боли, когда я промокнула бальзамом рану, и отвернулся. Я же чувствовала себя механической куклой, лишенной чувств, действующей, как предписано. И невозмутимо, как ни в чем не бывало, продолжала:

— Просто так вышло. Я благодарна вам за все, а теперь возвращайтесь домой.

— 'Возвращайтесь', — горестно хмыкнул Ловин. — Вел мертв, а Садор сильно ранен. Коней у нас не увели, но в седло я смогу сесть нескоро.

Я вздохнула. Эти новости не стали неожиданностью. Достав из коробочки иголку и шелк, принялась зашивать рану, почти не соображая, что делаю. Удивительно, но снова почувствовала сильную сонливость. И полное, абсолютное безразличие к происходящему вокруг.