Семейные ценности

СЕМЕЙНЫЕ ЦЕННОСТИ

Как обычно, я чуть-чуть опоздала к завтраку. Папочка выразительно поглядел на часы. Мамочка поцеловала меня в лоб и налила чашечку чая. Чорт щелчком пальцев отодвинул для меня стул и вернулся к чтению утренней газеты. Он полагал хорошим тоном быть в курсе последних сплетен. Бесик вместо приветствия показал язык, наверное, до сих пор дулся за слоновьи уши, которыми я его наградила вчера, поймав подслушивающим у моих дверей.

Ну, так вот, Чорт уткнулся в газету. С этого все и началось.

— Ого, — воскликнул Чорт, — послушайте-ка! Ночью неизвестные грабители пытались проникнуть в Зал Редкостей. Заклятье, защищающее его, разбито. Сторож утверждает, что о попытке взлома ему ничего не известно.

— Не удивительно, — заметила мамочка, — старик туг на ухо, и легче покойников на кладбище поднять, чем его. Что еще пишут?

— Окаменевших грабителей тоже не обнаружено, и ничего не украдено, — прочел Чорт. — И приложен список редкостей, которые там хранятся.

— Вот как, — проговорил папочка.

И мамочка бросила на него Взгляд. Он был коротким, и я не успела заметить, что именно это был за Взгляд. Папочка встретил его, не дрогнув, с ледяным выражением лица. Чорт смотрел в другую сторону. Бесик, быть может, и видел, но не сумел понять — мал еще.

'Странный день', — шепнуло предчувствие. Легкая задумчивость охватила меня.

Красный кирпич и узкие, поднятые высоко над землей окна придавали нашей старой школе насупленный, угрюмый вид, с которым не мог совладать и солнечный день. Мрачность царила и внутри. Свет в классах плавал где-то там, вверху, под высокими потолками, недосягаемый, как ухо бога, а ученики в любую погоду корпели над книжками при свечах.

Недавно начались летние каникулы, но школьный совет решил любой ценой облагодетельствовать горожан пьесой на праздник Летнего солнцестояния, а папочка — помеценатствовать, и вложил в спектакль кругленькую сумму. И эти, чужие, легкомысленные решения отразились на моей жизни, подпортив ее. До праздника оставалась всего неделя. Мы суматошно разучивали пьесу 'Сон в летнюю ночь', в которой я играла Титанию.

В пустом школьном коридоре голоса разносились далеко. И я, шагая к классу, где репетировали, слышала каждое слово.

— Отдайте роль Мариши кому-нибудь другому, — это говорил Герой.

— Пусть бы Фиалетта ее играла, — тут же нашлась Победа. Она, Герой и Лев недолюбливали меня. Мальчишки досаждали мне от случая к случаю. Победа отличалась последовательностью, и нас с ней связывала истинная вражда, которую теперь редко встретишь. Корни ее терялись в нежном детстве, а возможно, она досталась нам от родителей. Как бы то ни было, никто не может сказать, что Чорены не умеют ценить своих врагов, и я платила ей той же монетой.

— Господин Чорен очень щедр, и мы не можем передать роль Мариши другой девочке, — со вздохом явного сожаления произнес наш режиссер, он же учитель ворожбы на предметах домашней утвари, господин Лазарь, маленький и лысый волшебник. Он благоволил к этой компании. Впрочем, мне дела нет до того, что они думают. Я распахнула двери.

— Мариша!

— Наконец-то!

— Неужели!

— Ты заблудилась?

— Мы ждем тебя целый час! Мы уже гадали какой несчастный и ужасный случай с тобой приключился! — тотчас понеслось со всех сторон.

— Я здесь и можно начинать!

И первой поднялась на сцену.

Господин Лазарь хотел что-то сказать, даже пожевал губами, но, увидев, мое лицо передумал. Ледяное выражение у меня выходит столь же великолепно, как и у папочки.

И мы начали. Репетиция прошла, как все другие. Актеры не выучили роли, не знали, куда деть руки, орали друг на друга, а господин Лазарь бегал между нами, стараясь уследить, чтобы никто в пылу спора не прибег к такому действенному аргументу как волшебная палочка. Ведь мы скорее швырнем в противника заклинанием, чем камнем.

В такой карусели пролетело время до обеда.

Выйдя из школы, я купила мороженое и отправилась в ближайший сквер, поискать тени под старыми вязами. К полудню опять стало нестерпимо жарко. Горожане прятались в прохладных комнатах, наглухо зашторив окна. Улицы опустели, будто на другое утро после праздника Солнцестояния.

Я ела мороженое и думала, что надо все-таки поговорить с папочкой. Странная прихоть — потратить деньги на школьный спектакль. В чем он усмотрел выгоду? И какая нелепость — вынуждать меня участвовать в этом! Бездарная трата моего времени... Господин Лазарь, думая, что его не слышу, банально сравнил меня с мраморной статуей — прекрасной, но застывшей. Он прав! Но знать ему об этом незачем.

И вдруг на другом конце сквера я увидела папочку, идущего к Ратуше. Счастливый случай! Я как раз придумала, как правильно объяснить мое нежелание участвовать в пьесе. И кинулась за ним, но он скрылся в здании, то ли не заметив меня, то ли сделав вид, что не заметил — с ним не никогда не угадаешь.

В здании Ратуши, просторном, облицованном желтоватым камнем, было безлюдно и прохладно, даже холодно. Отчего-то тут всегда было холодно, так холодно, что через полчаса зубы стучали. Может, потому Совет быстро улаживал дела. Звук шагов раздавался далеко впереди. Я побежала следом, повернула за угол — там коридор разветвлялся. И в нерешительности остановилась. Мне еще не приходилось бывать в этой части Ратуши. Как и все горожане, я посещала Великий зал Большого Совета, когда там проводили какие-нибудь праздники. Ходить по Ратуше не запрещали, но только никто этого не делал, потому что все знали — тут нет ничего интересного. А сейчас пожалела, что поддалась общему мнению. Одна лестница спускалась вниз, другая поднималась наверх, и трудно представить, куда они могут завести. Человеческие чувства — плохое подспорье в такой ситуации. Оглянулась — никого, и обернулась в кошку. Сама не знаю, как проделываю это, но не было случая, чтобы не удалось. Превращение очень сложное — нужно перестроить не один физический закон, и им владеют волшебники четвертого уровня. Но мне повезло — дар врожденный. Родители считают, что я унаследовала его от прабабушки по материнской линии.

Кошачий нос указал направление, и я побежала на мягких лапах вниз, в подвалы, раздумывая по дороге, какое дело может быть там у папочки. Было холодно, остро пахло мышами и бледными грибами. Странно! В застоявшемся воздухе плавали свежие запахи нескольких людей. Они казались знакомыми, но вспомнились не сразу — кошки понимают мир по-другому. Я чихнула и, уловив путеводную нить запаха папочки, припустила по туннелю.

Чутье подсказывало, что подвалы Ратуши остались позади, и теперь я брожу в подземных ходах, которыми источено гранитное основание острова, как гриб червями. О них говорили много и ничего лестного. Я давно мечтала изучить их, но не знала, где отыскать вход. Эти знания, как и все ценное, тщательно оберегались. Шептались, что в подземелье до сих пор есть алтари Князя Тьмы, а в катакомбах сохранились невообразимые древние ужасы, которые верно служили Ему. И много чего еще говорили, поэтому о входах в катакомбы нельзя узнать так, между прочим, как, например, о входах в Большой Мир. И вот, надо же! вход нашелся в самом неинтересном месте на Острове — в Ратуше.

Свернув в очередной раз, я увидела слабый и бледный, точно больной свет, и услышала голоса.

— Непростительная оплошность! Не исполнить такого простого дела — войти и взять его, — это говорил папочка. Слова его падали отрывисто и тут же разлетались по каменному полу осколками сухого льда.

— Но... но... но я не виноват-с, — лепетал второй голос.

— Как же это так, Крыс? — мягко спросил папочка, и я услышала, как другой в темноте шаркнул подошвами, пятясь.

— Я думаю соль в ином — ты переметнулся!

— Нет, нет, нет, — забормотал голос истерично, взахлеб. — Как Вы можете-с такое говорить?! Я предан... я верен... всей душой... печенкой... сделаю... исправлюсь...

— Как, как исправишь?!

И тут я разобрала еще голоса, тихие, как ветер на закате, они прошелестели и тут же угасли.

— Я так и знал, что он! — сказал первый.

— Тс-с-с, услышат! — ответил второй.

Первый голос принадлежал Герою, а второй — Льву. Теперь понятно, что я попала сюда по небрежности мальчишек — это они не закрыли за собой потайную дверь. Им, как видно, многое известно. А по их виду и не скажешь! Узнался и запах — их запах. Почему так складывается, что люди, которые особенно неприятны тебе, всегда оказываются на дороге?!

Тот, кого звали Крысом, залопотал что-то бессвязное, окончательно перетрусив.

— Только не отдавайте-с меня Ему! Пощадите! Помилуйте! Не убивайте! Или нет! Убейте сейчас, тут, быстро! Ну, что Вам стоит-с?!

— Замолчи и слушай! — приказал папочка. — Сегодня, сегодня же ты сделаешь это...

Мне было слышно, как стучат друг о друга зубы Крыса. Жалкое, подлое создание!

Обратно я пробиралась следом за мальчишками. По дороге они сговорились подкараулить господина Крыса в музее. А это могло кончиться очень печально.

Традиционно в шесть вечера наша семья собиралась за обеденным столом.

Как ни в чем не бывало, вошел папочка. На улице стояла неимоверная жара, даже у нас в доме было душно, а он носил черный костюм, белую крахмальную сорочку, и казалось, не испытывал неудобств.

Как обычно, Бесик больше других жаждал поделиться новостями и соображениями. Мы выслушали занимательную историю о том, как наш милый мальчик наловил на пруду лягушек и пиявок. Пиявки были поджарены на камнях, лягушки выпотрошены и распяты.

Мы с Чортом вежливо улыбались. Что возьмешь с ребенка!

— У мальчика необычайные способности к естественным наукам, — мамочка ласково потрепала Бесика по светлым волосам. — Надо найти для него хорошего преподавателя.

— Способности к естественным наукам — наследственное, — ответил папочка. — Это для Чоренов само собой разумеется, дорогая. Надеюсь, он удивит нас еще чем-нибудь.

— Что ты от него хочешь?! — тут же взвилась мамочка, встав на защиту своего любимчика. — Он только десятилетний мальчик.

Папочка сделал лицо, но от спора уклонился. Мы с Чортом пристально и неотрывно глядели в окно. В нашей семье приходилось быть благоразумным, чтобы однажды не найти на дне стакана странный осадок.

— Мариша, — наконец, после паузы сказал папочка. Слишком долгой паузы — шея у меня затекла, а еда в тарелке остыла. — Ты не забыла, что скоро бал?

— Нет, — ответила я. — Помню. Завтра последняя примерка платья.

— Надеюсь, туда ты доберешься вовремя, милая, — проговорил он так мягко, что не трудно догадаться: ему доложили о моих опозданиях на репетиции. Папочка мог не беспокоиться — кому же хочется пропустить свой первый бал?

На Острове всего две портнихи. Одна хорошо подрубает постельное белье, а вторая, мадам Фифа, шьет дамские платья, и к ней очередь чуть ли не на год вперед. У мадам крутой нрав, и наши дамы могут пренебрегать другими обязательствами, но на примерки являются минута в минуту. Опоздавшим мадам Фифа отказывает безо всякой жалости, обрекая их носить вещи из Большого Мира. Нет, конечно, никто не имеет ничего против вещей оттуда, против одинаковых вещей, пошитых на больших фабриках. Иногда и я не отказалась бы надеть джинсы и свободную майку, особенно, если выхожу на ночную прогулку, но папочка деспотично заявил, что не потерпит этого в своем доме. Вот мы с мамочкой мучимся в тесных корсетах и кринолинах, ведь мода на Зачарованном Острове не менялась уже лет триста, с тех пор, как он откололся от Большого Мира.

После обеда Чорт дремал за какой-то книгой, мамочка ушла к себе, папочка закрылся в библиотеке, а мы с Бесиком сели от скуки за карты. Я играла невнимательно, то и дело пропуская взятки, и даже заметив, что ему бессовестно подсказывает пиковая дама, всегда относившаяся ко мне неприязненно, не прекратила безобразие. Из головы не шли странные знакомые папочки, которых он не выводит на свет. Думала, думала, и проиграла своему дорогому братцу, незаметно, по мелочи, четыре золотые монеты. Ужас! Это мое содержание на следующий месяц. Папочка будет недоволен, и, наверняка, возместит расход из моей части наследства.

Пробило девять, и под окнами, в назначенный час, послышалось бряцанье и сипенье настраиваемых инструментов, покашливание певцов.

— Тили-тили-тесто, жених и невеста! — закричал Бесик и распахнул окно.

Действительно, тили-тили. Мы живем в обществе традиций и обычаев. Вечерние серенады, цветы, милые безделушки в подарок, приглашение на танец — так ухаживают наши молодые люди. Скучновато, без фантазии, без задора, но нам, девушкам, приходится это терпеть, если не хотим прослыть за невоспитанных капризниц. За мной ухаживал молодой Деймос, друг Чорта. Он был из благородной и богатой семьи, и его родители видели во мне прекрасную партию. Впрочем, об этом я могла не беспокоиться еще год — ничего не будет решено раньше, чем я сдам экзамены.

Инструменты настроили, тенора откашлялись, и полилась томно-сладкая песня. Я встала у окна так, чтобы мой воздыхатель видел меня. Уже вечерело, красный диск солнца коснулся краем дальних лесов. Стало прохладнее. Я приняла томно-приличный вид, теребя в руках букет скромных фиалок, переброшенный через подоконник. Песня лилась, поднималась в небеса, падала в горные ущелья, раскатывалась по зеленым долинам, купалась в синем море, а я думала о том, что нужно сделать. Серенада закончилась дивной трелью, я послала воздушный поцелуй и отошла от окна, как вдруг снова брякнули струны, и тенор запел вновь. Я вздохнула, вернулась на прежнее место. Нет, положительно он испытывает мое терпение!

— Чорт! Чорт! — вдруг послышался раздраженный голос папочки из библиотеки. — Черт знает что такое! Твой друг мешает мне работать! Будь добр передай Деймосу: если он не прекратит это безобразие, то Мариша в приданное получит Вопящий Замок. Пускай-ка попробует спеться с хором привидений!

— Папочка! А я-то в чем виновата?!

— Прости, милая, но иного способа заставить его замолчать я не вижу.

— Вот всегда так — чуть что достается мне! — и я, пользуясь возможностью, ускользнула в свою комнату, громко хлопнув дверью. Теперь домашние поверят, что я смертельно обижена, и не войдут ко мне самое малое до утра.

И выпорхнула в окно. Я не просто анимаг, но анимаг исключительных дарований. Почти все, кто унаследовал этот талант от предков, превращаются в одно какое-нибудь животное, я же могу выбирать облик.

Вечерняя заря быстро отгорела, и ночь упала на землю. С запада потянуло слабым, но свежим ветерком. Люди распахнули окна, впуская ночную прохладу. И к огонькам свечей налетели ночные бабочки.

Итак, я вороной прилетела на площадь Страстей и уселась на крышу школы, переполошив голубей. Музей, он же городская библиотека, находился как раз напротив. Раньше, когда мы являлись частью Большого Мира, это был Собор, и в нем проводили торжественные, многолюдные службы. Лет через сто после Раскола, когда простецов на Острове осталось мало, Собор перестроили изнутри. Не то чтобы волшебники были не религиозны, но наши древние роды, в том числе и Чорен, вели свое начало вовсе не от Ноя, а значит от Адама и Евы, а от Адама и великой праматери Лилит. Огонь Лилит обжег глиняный сосуд Адама, а мы искры ее божественного пламени. Поэтому с простецами у нас, волшебников, сомнительное родство по отцу.

Собор производил впечатление, прежде всего, своими размерами. Его массивное основание крепко упиралось в землю, а в небо устремлялись длинные и странные, будто шляпы старых волшебников, башни, и выше их — колокольня, с которой на четыре стороны света смотрели, подняв правые руки в крестном знамении, статуи честолюбивого епископа, что возвел этот собор. Возле него, злобно ощеряясь, сидели грозные горгульи. Говорили, в известные ночи они оживают и с ужасными криками летают над Островом, высматривая себе в добычу клятвопреступника. Ничего не могу сказать по этому поводу. Сколько ночей провели мы с Чортом в ожидании, когда же каменные горгульи сорвутся с мест! А они даже не пошевелились.

Перестраивая, собор разделили на четыре этажа, не считая бездонных подвалов, заваленных древним хламом. Два нижних отдали музею, в двух верхних поместили библиотеку, а на колокольне в летние дни целовались влюбленные парочки.

Музей разделили на залы, где собраны тематические коллекции, например, 'телепорты всех времен и народов', но один зал занимали особенно ценные или редкие экспонаты и охраняли его гораздо строже прочих. Все знали, что ночью в соборе лениво дремлет старик-сторож, подслеповатый и страдающий радикулитом, проникнуть внутрь, владея даже самыми простыми заклинаниями, не составляет труда. Но зал Редкостей сторожит иное существо, не знающее ни подкупа, ни пощады — василиск, убивающий взглядом. Рассвет обращает в камень его самого, и он стоит как один из экспонатов, но на закате пробуждается, и горе тому, кто не успел покинуть это место. До василиска зал сторожил трехголовый цербер, но он издох от старости, и папочка где-то раздобыл и подарил городу новое чудовище. Что и сказать, великодушный жест!

Я почти не сомневалась — Крыс проберется в музей через подвалы. Но как он избежит смертоносного взгляда василиска? Вероятно, у папочки есть ответ. И это очень захватывающе.

Отыскать открытую форточку в зале Редкостей не составило труда. Директор музея не боялся воров, рассчитывая на смертоносное чудовище, но боялся погубить Редкости жаркой духотой. Убедившись, что я смогу очутиться в нужное время в зале, я взлетела на крышу и присела на водосточную трубу, выполненную в виде головы с вытаращенными глазами и разверстым в немом крике ртом. Что это: пароксизм боли или наслаждения? Исследованию этого вопроса я посвятила время до полуночи, но придти к какому-нибудь выводу так и не успела — на площади раздались шаги и шепот. Мальчишки крались к музею. Отсюда сверху мне было видно их отлично. Интересно, как они справятся с василиском?

Простейшее заклинание отомкнуло запоры. Сторож спал на новых диванах из кожи сфинксов в читальном зале (облетая собор, я слышала его богатырский храп — ни за что не скажешь, что такие звуки производит тщедушный старик-простец).

Часы на Ратуше пробили двенадцать, и луна, ослепительная и круглобокая, разорвала облака, с тихой улыбкой поглядев на землю. Ветер принес из дальних лесов жалобный вой оборотня, городские собаки ему ответили яростным, ненавидящим лаем. Внутри собора что-то щелкнуло, грохнуло, разбилось на мелкие осколки, отворилось с натужным скрипом.

— Ни с места! — закричали в два голоса зале Редкостей. — Руки вверх!

Ах, кажется, я все пропустила. Это оборотни во всем виноваты. Они такие брутальные мужчины. Ах!..

Я протиснулась через форточку и взлетела к потолку.

Зал Редкостей освещал скупой магический свет. Трое стояли над василиском, остолбеневшим и пучившим жабьи глаза в обыкновенное зеркало. Кажется, до этих пор он не представлял себе, как выглядит, и окаменел от собственного вида. Но зеркало! Это так просто, что даже не приходит в голову!

Двое мальчишек поймали Крыса у открытой витрины и наступали, упираясь ему в грудь волшебными палочками. Подняв руки вверх, он лепетал что-то бессвязно-умоляющее, мелко дрожал и бочком пятился к черному провалу люка, зиявшему у него за спиной. Я нашла, что его шансы сбежать высоки, и не стала вмешиваться.

— Отвечай, что тебе велели тут похитить? — сурово допрашивал его Герой.

— Я... я ничего-с... — пищал Крыс. — Мне никто-с... не знаю-с... случайно... перепутал-с...

— Не ври! Мы все знаем! Мы знаем, кто тебя послал сюда. Признавайся, что он велел тебе украсть?!

— Если все знаете, чего же спрашиваете?! — вдруг с грубой насмешкой сказал им Крыс и, изогнувшись, нырнул в люк головой вперед.

Крышка упала на место с громким стуком. И тут василиск судорожно дернулся.

— Где же он? Ты видишь?! — суетились мальчишки внизу, потеряв Крыса и не замечая опасности.

Как забавно, весьма забавно, когда завтра обнаружат их окаменевшими. Как удивятся, какие пересуды пойдут! И я не удержалась от хохота, вообразив, как откроет рот наш уважаемый директор школы, господин Яснов. Как же, как же! Такие прекрасные дети, Герой и Лев, обещают стать замечательными магами. И надо же — какая трагедия!

Хохот в вороньем исполнении звучит, как 'кра-кра-кра'. Неприятный звук, особенно, если он раздается ночью, за спиной и неожиданно. Они вздрогнули, обернулись. В синем свете их лица показались мучнисто-белыми. Это еще больше меня рассмешило. Как же, как же! Какая-то птичка, а перепугала двух героев до обморока! Но была и грустная сторона — так вышло, что они заметили оживающего василиска. Какая жалость — не придется увидеть изумленных физиономий уважаемых профессоров! Мальчишки кинулись со всех ног к дверям и с треском захлопнули их за собой. Я задержалась на мгновение дольше и выскользнула в миг, когда василиск ошалело повел смертоносными глазами.

Вся семья уже сидела за завтраком.

— Ты, как всегда, опаздываешь, милая, — ворчливо заметила мамочка, целуя меня в лоб. Видимо, встала не с той ноги.

— Ах, мамочка, часто нужно прикладывать столько усилий, чтобы придерживаться своих принципов. Вот, к примеру, сегодня: я встала едва ли не с первым лучом солнца — пришлось проявить изобретательность, чтобы задержаться, — ответила я, усаживаясь.

— О!О!О! — выдавил Чорт.

Это он взял в руки газету. Папочка нервно забарабанил пальцами по столу.

— Что случилось, милый? — спросила мамочка. — Кто-нибудь решил Принципиальное заклинание?

— Нет, лучше! Вы представляете — зал Редкостей обокрали, все-таки обокрали!

— Неужели?! — голос папочки был немного нетерпеливее, чем следовало.

— Как же такое возможно? — удивилась мамочка. — Нет способа, каким можно миновать василиска. Или есть?

И она бросила на папочку Взгляд, но он уже совладал со своим нетерпением, и Взгляд пропал даром.

— Если и есть, то мне он неизвестен, — отрезал он.

— Что же украли? — я вернула разговор в нужное русло.

Чорт жадно пробежал глазами по строчкам.

— Посмертное Предсказание Сивиллы. Огромная редкость, колоссальная ценность. Оно пролежало в хранилище почти тысячу лет. Это Предсказание сделано Сивиллой на третий день после ее смерти. Записано на посмертных пеленах. Оно считалось самым достоверным Предсказанием о возвращении Князя Тьмы, но никто толком не помнит, что в нем было.

— Замечательно! — ядовито заметила мамочка. — Теперь все лишатся разума, и будут ждать Конца Света.

— Ну, что за глупости! — возразил папочка. — Пропажа Предсказания еще ничего не означает.

— Нет, — грустно отозвалась она, — означает и очень многое. Все подумают, что кто-то ищет способ вернуть Его. И еще подумают, что к этому причастны Благородные Дома.

— Глупости, — голос папочки прозвучал неуверенно. Айсберг собственного превосходства подтаивал по краям.

— Сам увидишь, как выйдешь на улицу, — мрачно напророчила мамочка.

Я задумалась. Если она права, то дело принимает нешуточный оборот. Как же поступить?

Примерку назначили на полдень, и я вышла из дома за два часа до нее, собираясь немного прогуляться, пока полуденное солнце не превратило город в адское пекло. Меня отпустили с репетиции. Впервые за долгое время никуда не нужно было опаздывать. Я избрала кружную дорогу, чтобы очутиться на площади Страстей не слишком рано, и, покинув наш квартал, оказалась на соседних улицах.

Дома здесь стояли теснее и были не такими просторными, а краски словно поблекли: белый не так ослепителен, красный не столь насыщен, голубой не слишком нежен. Мне говорили, что есть улицы, где люди ютятся в тесных квартирках, в которых не у каждого есть своя комната, не говоря уже о ванной и гардеробной. Говорили, что в школе учатся несколько ребят, живущих в таких невыносимых условиях. Не знаю, верить или нет этим слухам. Однажды я читала, как раньше устраивали публичную казнь для волшебников. Приговоренного сажали в клетку и выставляли на рыночной площади, где днем и ночью толкутся люди. Что же вы думаете? Волшебник сходил с ума дня через три-четыре, а потом погибал.

Я выбрала длинную дорогу еще потому, что хотелось самой убедиться в словах мамочки, и повсюду находилось подтверждение ее правоты. Люди в подворотнях что-то горячо обсуждали, размахивая руками и свежими газетами, а меня провожали острыми взглядами. Ведь они знали, что я из Благородного Дома Чорен.

'Вот, Мариша, — сказала я себе, — настают трудные времена, когда тебя постараются задеть или обидеть. Нужно быть выше этого, идти своим путем до конца'. Хорошо. Вот только про 'путь' что-то не понятно. Ничегошеньки-то о нем не знаю. Спросить бы папочку: куда он ведет нас?

В этаком философском настроении я добралась до площади Страстей. Здесь, несмотря на ранний час, царило оживление. Тут и там сбились группки людей, кто-то ходил от одних к другим, кто-то спорил, кто-то звал всех в Ратушу. В общем, атмосфера накалилась задолго до полудня. Издалека я заметила папочку и рядом с ним Чорта. Они стояли с кузенами, дядьями и прочими родственниками, то есть, в окружении благородных семей Зачарованного Острова. Людское море шумело и плескалось внизу, не смея захлестнуть их. Они выглядели очень... рафинированно. Особенно Чорт. Выражение 'чертовски хорош собой' возникло не случайно — Чорт — наше родовое имя.

Ах, как жаль, что он мне брат...

Впрочем... бывали случаи...

Тут я увидела в толпе Победу. По ее имени несложно догадаться, что корни этого древа не глубоки. Она была из тех волшебников, которых наши старые фамилии называли 'новыми'. В ходе одной из опустошительных войн было перебито почти все население. И когда волшебники увидели, что Зачарованный Остров лежит в руинах, и можешь бродить целый день по дорогам, но не встретишь живого, тогда они восполнили убыль детьми из Большого Мира, обладающими магическими способностями. А выживших в той войне назвали 'Благородные дома'.

— Чудесное утро, не так ли? — вежливо поздоровалась я. — Отчего ты так бледна? Ты нездорова?

Победа посмотрела на меня долгим взглядом.

— Я прекрасно себя чувствую, — наконец ответила она.

— Ах, нет, дорогая, ты бледна. Это оттого, что ты много времени тратишь на чтение. Но я, как и все другие в нашей семье, прекрасно понимаю честолюбивые желания ближнего. Не хочется остаться на втором, простейшем уровне волшебства только потому, что твоя мать из простецов. Впрочем, она очень мила.

И снова Долгий Взгляд. Еще немного, и она овладеет в совершенстве этим искусством, как моя мамочка. Такие Взгляды творили чудеса, особенно с человеком не подготовленным. Они заставляли клясться в вечной любви, бросать весь мир к ногам, и даже Чоренов жениться. Что ж, это поможет ей выжить среди волшебников. Бедняжка! Ее отец промахнулся с женитьбой. Думаю, он уже раскаялся в своем выборе. Ведь ничто в другом человеке не отталкивает так сильно, как отсутствие талантов, и дети, опять же, страдают. Таланты волшебника передаются им ополовиненными, что, конечно, понижает их социальный статус.

— Твои родственники собрались на другом конце площади, — сказала она холодно. А вот это ей не удалось, необходимо ежедневно тренироваться, чтобы довести ледяные нотки в голосе до хрустального звона.

— Не знала, что папочка купил ту половину площади, — пожала плечами я. — Или твой папочка купил эту половину? Что же он заложил? Надеюсь, вам не придется жить на улице или, еще хуже, в этих ужасных многоквартирных каморках. Запах от них отвратительный и въедливый, нам приходиться закрывать окна, когда ветер дует с той стороны.

Победа смерила меня взглядом, который прожег бы дырку в другом, но я, закаленная с детства, осталась невредима. После этого она отошла от меня молча. Совершенно точно, у нее прекрасные задатки.

Я в самом благодушном настроении после этой разминки поднялась на колокольню. Здесь всегда дует ветер и прохладно. Две парочки влюбленных, устроившиеся на разных концах смотровой площадки, встретили меня неприязненно — их уединение потревожили.

Впрочем, это все равно. Я облокотилась на перила и огляделась вокруг. Остров, со всеми лугами, лесами, заплатками огородов, аккуратненькими деревенскими коттеджами, полоской синего моря на западе, белыми заснеженными пиками гор на севере, и город под ногами с неровными квадратами кварталов, кривыми улочками, белыми бусинами особняков — все это лежало внизу как на ладони, казалось, только протяни руку и возьми. Я закрыла глаза, отгоняя невольные, но заманчивые и не образы, и не намеки, и не воспоминания, во всяком случае, не мои воспоминания. Наследственность, как говорит папочка, наследственность. И она вопила, приказывая выбраться на конус крыши, увидеть мир, лежащий в чаше горизонтов, и выпить его хотя бы глазами. Этому зову я не могла противиться. По ужасно шаткой лестнице я влезла на крышу колокольни, и едва не сорвалась вниз — обветшалая черепица выскользнула прямо из-под ног. Я проследила за ней. Долго, бесконечно долго падала она и, столкнувшись с землей, рассыпалась в пыль, точно созданная для жизни в небе. Жутко поучительно для тех, кто умеет видеть во всем уроки, так поучительно, что даже коленки стали ватными. Я спустилась обратно, хватаясь за ненадежные скобы, и перевела дух на площадке. Здесь, по крайней мере, твердый пол.

Пора было на примерку. Мадам Фифа занимала дом недалеко от площади Страстей, и у меня должно хватить времени, чтобы вдоволь насидеться в ее тесной приемной, насладиться запахом плохо проветриваемого помещения и пыльных бархатных гардин. Я толкнула дверцу на лестницу, но она не поддалась. Я в недоумении остановилась.

— Кто запер дверь?!

Стрелки часов в два раза ускорили свой ход.

— Никто, — был ответ. — Она открыта.

— Неужели?! Попробуй!

Молодой, незнакомый мне человек попробовал. Дверь даже не шелохнулась. Удивленный, он обернулся к своей подружке, на лице которой отпечаталась растерянность. Вторая парочка присоединилась к нам. И тот молодой человек попробовал свои силы.

— Она заперта с той стороны, — сказал он.

— Всем понятно, что не с этой, — ответила я. — Но кто нас запер здесь и зачем? Кто-нибудь поднимался на площадку, пока я была на крыше?

Они покачали головами. Получается, либо сторож впал в маразм окончательно, либо дверь заперли с намерением кого-то задержать тут. Внутренний голос шепнул, что враг хочет испортить жизнь именно мне, и даже назвал имя этого врага — Победа.

Мы оказались в нелепейшем положении. Естественно, каждый попробовал отпереть упрямую дверь с помощью волшебства, но запор удерживало неведомое заклятье.

А самое неприятное то, что облик переменить было нельзя. Неписанный закон запрещал перекидываться, если рядом имелся свидетель, даже угроза жизни являлась слабым оправданием. Это было хуже, чем неприлично почесаться в обществе, хуже, чем раздеться донага на площади в базарный день, хуже, чем придти в джинсах на бал. Это значило стать для всех стеклянным, невидимым. Это значило потерять свое место, быть изгнанным с Острова. Никто уже не помнил и не знал, откуда взялся этот суровый закон, но следовали ему ревностно. Один из молодых людей улыбнулся мне застенчивой, понимающей улыбкой. Кажется, он тоже анимаг. Хотя вскоре выяснилось, что и перемена облика мало помогла бы нам. Пока мы кричали и размахивали руками, к колокольне подлетела ворона с тем рассеянным видом, с каким возвращаются домой по знакомой дороге. Но в нескольких метрах от крыши, ее вдруг отшвырнуло назад, она бестолково замахала крыльями, изумленно каркнула и закувыркалась вниз. Мы проследили за ее падением до самой земли.

Отлично! После такого говорить о случайности не приходится. Западня имела все основания называться хорошо организованной.

Мы исчерпали свои знания в борьбе с запертой дверью, истощили силы и сползли на пол, а она, деревянная, стояла все также несокрушимо. В половине шестого вечера, когда мы не только проголодались, но и потеряли всякую надежду на спасение, дверь вдруг, скрипнув, отворилась. Мы вскочили. Выражение безумства и счастья было написано на лицах. Влюбленная парочка остолбенела на пороге.

— Держите ее, — крикнули мы хором, — не давайте ей закрыться!

Молодые люди попятились назад от сумасшедших, но тот, застенчивый, прыгнул и удержал дверь.

Я успела как раз к ужину, но лучше бы мне совсем не возвращаться домой.

— Ты не пришла на примерку, — от тона папочки вода замерзла в графине. И я поняла: оправданий нет!

Мамочка качала под столом ногой, эта невоспитанность демонстрировала степень ее раздражения.

— Ты будешь наказана! — заявил папочка. — Я лишаю тебя карманных денег на все лето, и ты останешься дома, когда мы поедем на озера.

— Папа, — тут же спросил Бесик, — ты поделишь ее карманные деньги между мной и Чортом?

— Нет, они пойдут на покрытие расходов.

— Каких это? — терять мне уже нечего, самое худшее произошло.

— Твое бальное платье. Ты не пришла, и мадам Фифа запросила тройную цену.

Мое сердце радостно дрогнуло, когда я услышала, что иду на бал. Видимо, дрогнул и какой-то мускул на лице.

— Да, ты пойдешь на бал, но только в силу того, что это является твоей обязанностью, а вовсе не привилегией. И я прослежу, чтобы ты выполнила ее подобающим образом.

— Вот как, — сказала я кисло. Бал представился в ином свете. Папочка мог превратить любой обед или даже непринужденный, дружеский пикник в тягостную повинность, где у всех постные лица и тоскливые голоса для скучных разговоров.

— Более того, — продолжил он, и на стеклах сплелись морозные узоры, что случалось в нашем умеренном климате не каждую зиму. — Более того, я запрещаю тебе выходить из дома до конца лета, кроме как для выполнения того, к чему обязывает тебя положение члена семьи.

— Что?!

Это было жестоко, очень жестоко. Даже мамочка перестала качать ногой под столом и взглянула на меня с едва приметным сочувствием. Откуда-то из глубин памяти вынырнула парочка подходящих к случаю простых рецептов — и все кончится быстро, гарантированно, а главное никто не поймет, что именно приключилось с папочкой. Но вместо этого, сжав зубы, я поднялась к себе и упала на кровать. Я не плакала, нет, хотя от обиды жгло глаза.

Спустя два часа запор на моих дверях открылся с легким щелчком, словно в насмешку над моими усилиями там, на колокольне, и в щель просунул голову Чорт.

— Мариша, — неуверенно спросил он, — можно я войду?

— Если хочешь, — буркнула я.

— Я не хочу, — ответил он. — И придет же такое в голову, чтобы я по собственной воле зашел к тебе и стал расспрашивать, где ты пропадала целый день?! Ерунда! Но мать настаивает, чтобы я задал тебе этот вопрос.

— А сама она так зла на меня, что не хочет и разговаривать?

— Еще хуже. Она повздорила из-за тебя с отцом. И велела передать, чтобы ты готовила себе сама, а то ее рука дрогнет над тарелкой твоего супа.

— Вот как...

В нашей семье и такие случаи бывали.

— Ну, где же ты пропадала целый день? — спросил он, присоединив самую обаятельную улыбку, чтобы не показалось, будто это допрос.

Разве откажешь ему в такой малости?!

Итак, домашний арест. Слуга провожал меня на репетиции и обратно. Я послушалась доброго совета, и готовила себе сама, чаще всего ночью, чтобы не столкнуться с мамочкой или папочкой. Вечером братья приходили ко мне в комнату. Чорт валялся на диване, читал газеты или рассказывал последние новости. С Бесиком мы играли в карты. За три дня я отыграла у него свои четыре монеты, точнее отыграла я в два раза больше, но у нас был уговор: он отдает мне половину проигранного, а то выйдет так, что к его совершеннолетию за карточные долги ко мне перейдет вся доля его наследства. Деймос, напуганный угрозами папочки, скромно передавал через Чорта приветы и цветы.

Тянулся третий день моего заточения, и вечером я осталась без компании. Чорт ушел на холостяцкую вечеринку, Бесику настало время ложиться спать. Я взяла книгу и села у окна. Есть у меня дурная привычка: когда становится скучно — берусь за книгу.

Солнце село, и душная, тяжелая тьма навалилась на город. Такие ночи разжигают запретные страсти, отворяют тайные двери, сводят с ума. Я и сама немного помешалась от долгого и бесполезного сидения в комнатах, навязчивых мыслей о ядах, изнурительных репетиций. И даже книгой не отвлеклась.

Внезапно за окном грянул мощный залп, и черное небо прочертили разноцветные струи фейерверка, ослепительно взорвались, так что я зажмурилась и, открыв глаза, увидела, как они сложились в змея, огненного и гигантского.

Он вознес голову с разверстой, острозубой пастью в Космос, задержался на миг, покачиваясь, будто примеряясь, и стремительно рванулся к земле. Я невольно отшатнулась, захваченная его движением. Клыкастая пасть неслась на город. Но, когда захотелось прикрыть голову руками, змей ослепительно полыхнул, и все исчезло. Вздох, стон, крик взвился над городом.

Великолепное зрелище! Однако за окнами многоголосо кричали от ужаса, а не от восторга. Что же их так напугало?

Я вышла в коридор, присела на лестнице и была вознаграждена.

— Ты ЭТО видел, дорогой? — спросила мамочка, появляясь из своих комнат.

— Да. Я иду туда, — ответил папочка отрывисто, и в этой отрывистости крылось беспокойство.

Папочка хлопнул дверями, а мамочка еще некоторое время стояла, опираясь на перила и кусая губы в тяжелых раздумьях.

— Мариша, — она обратилась ко мне впервые за эти дни, — тебе лучше пойти к себе и лечь в постель.

Я вернулась в комнату и закрыла дверь, предчувствуя, что она права, и по возвращении папочка не будет благодушен. И потом, что мешает услышать все из комнаты?

Папочка вернулся часа через два, и привел с собой Чорта. Грохнули створки дверей о стены, знаменуя их появление.

— Что ты себе думал? — кричал папочка. — Ты понимаешь, в какие неприятности втянул нас?!

— Мы хотели пошутить, — неуверенно отвечал Чорт.

— П-пошутить?! — кажется, папочка задохнулся от ярости. Да, что-то часто он раздражается в последнее время, наверное, печень пошаливает.

— Эта шутка грозит нам всем казнью, тюрьмой, изгнанием! Ты это понимаешь?!

— Теперь — да.

Не знаю, как папочке, а мне показалось, что Чорт не только не раскаивается, а даже гордится выдумкой, соглашаясь из вежливости.

— Нет! Ты не понимаешь! — папочка, видимо, сделал те же выводы. Я бы на месте Чорта проявляла больше осторожности и не совершала резких движений. Сгоряча папочка мог и прибить, — и такие случаи в нашей семье бывали. — Сядь, я хочу, чтобы ты слушал меня внимательно.

Легко вообразить картину: Чорт сидит в кресле и не знает, куда девать глаза, а папочка нависает над ним, подобный Злому Року, и отчитывает, скрестив руки на груди.

— После похищения Предсказания о Князе Тьмы город лихорадит. Все тычут пальцами в наши особняки и ждут какого-нибудь знака, намека, чтобы расправиться с нами. И что же? Молодой Чорен преподносит такой подарок. Змей в небе — Его символ. Шутка? Или призыв? Теперь в этом знаке они увидят, что им угодно. И завтра меня обвинят в заговоре, а послезавтра это стадо испуганных баранов бросит в окна камни, ворвется сюда, ограбит сейф, убьет тебя, надругается над твоей сестрой.

— Но, отец, это же не...

— Ма-алчать! Спать! С глаз долой! Вон!

Повторять Чорту не нужно: быстрее резвой лани, легче тени выскользнул он из кресла и заперся в своей комнате.

Неожиданный поворот. Надеюсь, папочка преувеличивает серьезность положения в воспитательных целях, и события с улиц не захлестнут тихую гавань нашего дома. Но я знаю так мало, совсем отстала от жизни. И с познавательными целями я поцарапалась в комнату брата.

— Чего тебе?!

— Не очень вежливо, — попеняла я, — открой, тогда узнаешь!

— Мариша, если здесь увидит тебя отец...

— Он у мамочки, и я думаю, до утра не выйдет.

— Ну, хорошо.

Щелкнул замок.

Светлые волосы Чорта растрепались, у губ залегли озабоченные складки, ворот рубашки расстегнут — очень мил. Шелковое покрывало на кровати смялось, наверное, брат валялся на постели в одежде. Я села на край и покачала ногой в домашней туфле.

— Ну, зачем же ты пришла? — спросил он, скрещивая руки на груди.

— Зрелище было великолепное!

Он усмехнулся грустно.

— Спасибо. Ты одна из всего города увидела в нем не только Знак.

— Я слышала, как папочка тебя отчитывал.

— Я видел, что твоя дверь приоткрыта.

— Вот как! Ты унаследовал мамочкины таланты — замечаешь все.

— Что же ты хочешь?

— Расскажи мне о Князе Тьмы.

Чорт посмотрел на меня, размышляя.

— Что ты знаешь? — спросил он, наконец.

— Мало. Я считала, что это фигура мифологическая. Ты знаешь, в школе не хотят говорить о нем. Подразумевается, что это также нехорошо, как решить уравнение Девятого принципа, и поэтому стараешься не задавать вопросы.

— Так, — кивнул Чорт. — Князь Тьмы жил на самом деле, когда-то очень давно. Простецы помнят. Об этом говорят их религии. Считается, что однажды он вернется и придет Его Царствие. А Благородные Дома служили ему раньше и преданы до сих пор.

— Да, ты нашел замечательный способ доказать это.

Чорт усмехнулся, но не ответил.

— А что будет, если вернется Князь Тьмы?

— Ну... для начала он присоединит наш остров к Большому миру, ведь всегда интереснее, когда игрушек много; потом он уничтожит непрямых потомков Лилит, то есть 'новых'. А потом, я думаю, возьмет тебя в любовницы... — он нахмурил лоб и потер подбородок, — или это он сначала возьмет тебя в любовницы?

Признаться, неожиданный финал.

— Почему меня?

— Говорят, ты самая привлекательная девушка из Благородных Домов.

— Мило, но, как выясняется, для многих самое привлекательное во мне — мои деньги.

— Деньги — это прочная основа для привлекательности, дорогая сестренка, — подтвердил он, — Но я нахожу тебя привлекательной независимо от них.

Наши глаза встретились, и взгляды задержались.

— Мне пора, — сказала я, поднимаясь.

— Пожалуй, — согласился он.

Итак, я кое-что узнала. Я всегда считала, что Чорены довольны собственным положением, ведь для этого есть все основания. Папочка, как и его отец, и его дед, и прадед, входит в Совет тридцати трех представителей благородных и богатых домов. У Совета есть еще Нижняя палата, и шестьдесят шесть ее представителей, однако, самые важные, значительные посты занимают именно эти тридцать три волшебника. Без преувеличения можно сказать, что город подчиняется им. Но, как видно, я плохо разбираюсь в политике.

Новое утро подарило отличные новости — папочка снял с меня проклятье. Правда, оно перекочевало на Чорта, и теперь я обязана навещать его вечерами, как он меня прежде.

На завтраке, кроме Чорта, которому было предоставлено полное право самому о себе позаботиться, отсутствовали еще и мамочка с папочкой. Слуги сообщили, что они куда-то ушли еще затемно. Так что Бесику не осталось выбора, и он болтал с такой невнимательной слушательницей, как я. Сразу же после завтрака, я отправилась на репетицию в школу. И снова выбрала длинную дорогу.

Город изменился. Люди не смотрели на меня, они косились, подозрительно, а иногда и с угрозой, казалось, достань я волшебную палочку, чтобы завязать шнурок на ботинке, как тут же меня свяжут, приведут к судье, и поклянутся, что я хотела превратить их в жаб.

И репетиция прошла иначе. Актеры то и дело собирались вокруг Героя и о чем-то шептались, по их ускользающим взглядам я догадывалась — разговоры ведутся о нашей семье. Победа перестала задираться, зато ни на шаг не отходила от Героя. Другие же сделались предупредительны ко мне, но, к несчастью, услужливость пробудилась не кстати: они мешали слышать, о чем сговариваются мои враги, и я раз за разом отсылала их с глупыми поручениями. Сложнее всего было остаться одной после репетиции. Меня наперебой зазывали в кондитерскую, в музей поглядеть на новые экспонаты в Зале Редкостей. Раньше мне и в голову не приходило, что вокруг столько преданных поклонников. Но мне удалось ускользнуть от них в пустой класс, обернуться в кошку и последовать за неугомонной троицей.

Они уселись в сквере на скамейках. Я забралась на вяз и удобно растянулась на толстой ветви прямо над их головами.

— Нет, вы видели сегодня Маришу? — начала Победа. — Она все хуже и хуже, всеми помыкает.

— Да, — согласился Гера. — Она три раза гоняла Малыша за газированной водой. Ужасная зазнайка!

— Она зазнается потому, что в курсе делишек своей семейки, — заметил Лев. — Отец пришел с работы под утро, и сказал, что доподлинно известно: Знак подал Чорт Чорен.

— Но неужели, — возмущенно произнесла Победа, — никто не может справиться с ними, потому что они богаты?

— Ну, и поэтому тоже. У Упыря Чорена в Совете если не друзья, то союзники, так говорит мой отец, — авторитетно заявил Лев. — Разбирательство с Чортом назначено на завтра, но он вывернется. Чорт настоящая змея.

Победа в жесте отчаянья стиснула руки.

— Но... но неужели твой отец и все другие не могут с ними бороться?! — восклицание вышло очень драматичным. Жаль, она не присоединила к нему Взгляд — это немного испортило впечатление для искушенного зрителя.

— Чтобы бороться с ними — нужно стать такими же, как они, — изрек Лев глубокомысленно.

— Богатыми? — спросил Гера.

— Хитрыми, коварными, злыми, — ответил Лев.

Ах, он просто копия своего отца! Однажды тот приходил к нам, чего-то хотел от папочки, и точно также бессильно сжимал кулаки и морщил лоб.

После замечания Льва они умолкли, почувствовав, что разговор зашел в тупик. Положение спасла Победа:

— Но если не могут они, — с нарастающим напряжением в голосе проговорила она, — то это должны сделать мы. Ты, Герой!

— Что? — не понял он. — Стать коварным, хитрым и злым?

— Или богатым? — не удержался Лев.

— Да нет же! — в досаде она топнула ногой. — Разрушить их коварные замыслы. Помнишь, какое предсказание сделала тебе на уроке госпожа Ведана? Ты победишь Зло!

— И как ты себе это представляешь? — с недоумением спросил Герой. — Упырь Чорен размажет меня одним взмахом волшебной палочки!

— А Чорт Чорен скатает в шарик и закинет на Луну, — добавил Лев.

— Ах, ну, кто вас просит размахивать палочками перед носом волшебников! — недовольная их недогадливостью сказала Победа. — Собрать доказательства их вины, и пусть с ними разбирается Нижняя Палата.

Меня невольно разморило на солнышке и, лениво жмуря глаза, я перевернулась на спину. 'Вот так и начинаются кровавые войны, — подумалось мне, — у детишек оказывается слишком много свободного времени и полное отсутствие родительского контроля'.

— Как ты предлагаешь собрать эти самые доказательства? Времени ведь не осталось. Ходят слухи, что Князь Тьмы возродится в ночь Солнцестояния, прямо во время бала, а до него — всего ничего!

— Эх, пробраться бы в дом Чоренов, там наверняка можно раздобыть улики, — тоскливо протянул Герой.

— Замечательная идея! — восторженно воскликнула Победа. — Прекрасная мысль! Это можно сделать с помощь чар. Правда, это чары иллюзии, хорошего волшебника они не обманут, только слуг. ... И у меня не всегда получается...

Ничуть в этом не сомневаюсь, дор-р-рогая!

— А я даже не слышал о них, — признался Лев. — И откуда ты все знаешь, Победа?

Она фыркнула.

— Но в кого же превратиться, чтобы пробраться в дом Чоренов?

Они задумались. Есть о чем! Ответ прямо перед ними, но некоторые так слепы!

— В Маришу! — счастливо выкрикнула Победа. — Я знаю заклинание, которое запрет ее где-нибудь в школе на это время!

Ми-у, милая, никто не сомневался, что знаешь его именно ты.

Дальше не было ничего интересного. Они, излишне подробно, обсудили, как и куда заманить меня, что искать в доме, и как быть, столкнувшись с настоящими Чоренами.

И опять мы завтракали без мамочки и папочки. Какие у них могут быть дела, мешающие позавтракать с детьми? Бесик, в радостном детском неведении, болтал, не умолкая, но его не слушали. Чорт был задумчив. Бледность и темные круги под глазами намекали на бессонную ночь. Что ж, ему было от чего потерять покой. Я пила чай с молоком и думала сразу о нескольких вещах.

— Мне пора идти, — тихо проговорил Чорт.

— Я тебя провожу, — откликнулась я, поднимаясь из-за стола.

Чорт не возразил, а это значило, что он сильно напуган.

По дороге к площади Страстей мы молчали, и, не сговариваясь, выбирали окольные пути, где нас не поджидали рассерженные волшебники. На площади, несмотря на ранний час, толпился народ. Многие, без снисхождения и жалости к себе, облачились в парадную мантию, тяжелую, пропахшую прабабкиным нафталином, но все равно побитую прожорливой молью. Уродливые, высокие шляпы с обвислыми полями и затертыми звездами виднелись тут и там. То и дело слышались сердитые окрики — соседи наступали на длинные полы мантий, волочившиеся по земле. И эти люди жаждали участвовать в суде над моим братом!

Увидев толпу, Чорт стал бледнее привидения, и кадык запрыгал на его горле. Он остановился у площади, словно раздумывая: идти дальше или сбежать.

Его появление заметили. Разговоры оборвались, словно Чорт был магнитом, все развернулись навстречу ему и расступились, освободив дорогу до самого крыльца Ратуши. Чорт сжал мое плечо.

— Спасибо, что проводила меня.

— Что значит 'спасибо'? — поинтересовалась я. — Завещай мне свою долю наследства!

Чорт поглядел на меня, усмехнулся...

Репетицию хотели отменить из-за слушаний по делу Чорта Чорена, но я настояла, чтобы ее провели. Если не удалось избавиться от этой роли, то нужно быть на высоте, а до премьеры два дня. К тому же мы в первый раз играли пьесу в костюмах.

Репетиция не удалась. Актеры поминутно забывали слова, путались, и глаз с меня не сводили. А я как раз выучила роль на зубок и подавала реплики без запинок. Но вот что поразительно, вчера еще господин Лазарь воздевал руки, закатывал глаза, умоляя выучить слова, а сегодня он казался недовольным — наблюдал за мной пристально, будто смерть за бессмертным. Странные люди!

Заманить в расставленную ловушку — на это нужен особый талант. Победа им не обладала. Мне пришлось приложить усилия, чтобы их блестящий план не провалился. Как же трудно быть жертвой!

Наконец, дверь за девочками захлопнулась, и ее замкнуло заклятие. Я осторожно выглянула в окно. На школьном дворе стояли эти трое, подняв головы и бессовестно разглядывая окна. Фу, какое бесстыдство — таращиться в сторону человека, которого ты только что околдовал! Такая беспечность преподает горькие уроки! Я подождала несколько минут и проверила — то же самое надежное, старое, злое колдовство, которым морочили на колокольне. Прекрасно! Неспеша переоделась, дав им несколько минут форы, а потом тихо отворила дверь — занятия с Чортом не прошли даром. Заклятье, если Победа надумает его проверить, выглядит ненарушенным. А значит, она будет твердо уверена, что я надежно заперта. Это придавало ситуации пикантность.

Льва оставили у школы, так, на всякий случай. Он сидел на лавочке, опираясь спиной о ствол вяза, и, наверное, в сто первый раз повторял свои реплики, заучивая. Вот что значит — родится полукровкой! Усыпить его не составило труда, но я подумала, что усилия его и траты папочки должны быть вознаграждены, и послала ему в сон подходящего наставника.

Дома я очутилась, опередив Героя и Победу. Мамочка была наверху у себя, Бесик занимался с нянькой в детской. Слуги на кухне готовили обед. Я села ждать в библиотеке. Она безраздельно принадлежала папочке. Если кому-то из нас требовалась книга, мы непременно спрашивали разрешения ее взять. Кроме того, в одном из шкафов, под замком, хранились книги, имеющие особенную ценность или опасность, или то и другое вместе. До сих пор к ним меня не допускали. У Чорта я видела несколько из этого шкафа, но он торопливо прятал их, едва кто-нибудь входил. И вдруг подарок судьбы: на столе лежало сразу две. С понятным любопытством я взяла первую. Она называлась 'Великая книга пророчеств'. Я раскрыла древний, увесистый фолиант. Перелистала потемневшие страницы из кожи, спущенной с врагов, и нашла закладку, вырезанную из кости и украшенную золотом. Такими обычно пользовался папочка. У него их три или четыре штуки. Закладкой он заложил раздел пророчеств о Князе Тьмы. Десятки предсказаний, записанных каллиграфической вязью. Некоторые короткие и ясные, что-нибудь вроде: 'Он придет'; другие длинные и путанные. Например, что-то о девице, которой нужно совокупиться с козлом, потом его зарезать и дать выпить ей козлиной кровь. Зачатый таким образом ребенок родится в ту же ночь и будет Князем Тьмы.

Я никогда не любила этот предмет в школе. Разгадывание древних и туманных аллегорий всегда меня утомляло и возмущало эстетическое чувство. И как только папочке хочется копаться в этой абракадабре?

В заглавии другой книги стояло: 'Темные повелители всех времен и народов'. Здесь тоже была вставлена закладка на главе о Князе Тьмы. Я рассмотрела рисунок — змей, свитый тугими кольцами — Его символ. И вдруг мне в глаза бросился точно такой же, вырезанный из белой кости. В книгу вместо закладки был вложен ритуальный нож. Я потянула за рукоять, и из костяных ножен показалось лезвие, тонкое, остро отточенное — таким удобно перерезать горло.

Мысли мои поменяли направление, и я отказалась от прежних планов. Как ни забавно проучить этих наглецов, но придется отложить развлечения.

И ушла.

Я поднялась к себе, и что происходило дальше в библиотеке — понятия не имею. Именно так и объяснила папочке, когда он, зайдя туда вечером, обнаружил пропажу ритуального ножа-закладки. Почему-то он считал меня виновной в том, что произошло, очень сердился и хотел опять посадить под замок. Но вступилась мамочка. Она заметила, что незачем оставлять на видном месте ценные вещи, а в собственном доме уж тем более.

Вечер не задался. Все рано разошлись по комнатам, папочка заперся с Чортом в библиотеке, и они что-то обсуждали до самой ночи. Чорт был оправдан Советом и помилован папочкой. На Беса рассердилась мамочка и отправила его рано спать. У нее самой разболелась голова, и она ушла в свои комнаты. Оставшись одна, я выглянула в окно. Сегодня серенада Деймоса развлекла бы меня, но, как нарочно, в саду было темно и ни души.

На другое утро они сидели за столом. Мамочка подперла лоб рукой, папочка рассеянно играл вилкой. Чорт мрачно рассматривал какую-то точку на полу. Бесик задумчиво переводил взгляд с одного на другого, пытаясь угадать, откуда ждать беды. Увидев меня, они постарались сделать обычные лица. На сторонний взгляд их попытка выглядела жалко, но в некоторых случаях прилагаемые усилия важнее результата. Я подставила мамочке лоб для поцелуя. Вблизи было заметно, что веки припухли — она плакала.

Я заняла свое место. Завтрак продолжили молча, будто набрали в рот воды. Похоже, объяснять мне никто ничего не собирается. Что ж, узнаю обо всем сама.

— Папочка, а правда ли, что наша семья обязана служить Князю Тьмы? — спросила я, намазывая хлеб маслом. Папочка — старый интриган, и лицо его не выдало. Мамочка то ли вздохнула, то ли всхлипнула. А вот Чорту нужно ежедневно выслушивать не меньше трех ужасных новостей или неприятных разоблачений — он дернулся. Судя по всему, я угадала верное направление.

— Нет, милая, — ответил папочка, после паузы, — это не так.

— Неправда! Первые пять поколений Чоренов служили самому Князю Тьмы! — вмешался Бесик, который как раз сейчас зубрил генеалогическое древо Чоренов, уходящее корнями в пески времен. Мамочка зашипела на своего любимчика и отвесила ему подзатыльник. Бес хотел разреветься от такого незаслуженного и неожиданного наказания, но папочка посмотрел на него так, что слезы замерзли на глазах.

— Это было очень давно, — голос папочки, в отличие от его взгляда, был мягок. — С тех пор мы стали сильны и богаты. Зачем нам служить кому-то?

— Никому, кроме себя, — пробормотал Чорт вполголоса девиз Чоренов.

— Да, так, — подтвердил папочка. — Повелитель не бывает справедлив. Сильные мира редко помнят добро.

— Значит, мы не связаны никакими обязательствами? — уточнила я на всякий случай.

— Мне об этом ничего неизвестно.

Победа пришла одной из первых. Ей не терпелось позлорадствовать.

— Доброе утро, Мариша. Ты сегодня рано, — она отвернулась, скрывая улыбку.

— Да, так вышло.

Победа ждала продолжения, а я молчала.

— Ты плохо спала? — не утерпела она. Ей хотелось подробностей, хотелось насладиться моим унижением.

— Нет. Я всегда хорошо сплю.

Победа закусила губу.

— У вас дома что-то не в порядке?

— Дома все хорошо.

— Неужели? — терпение, определенно, не ее достоинство. Впрочем, папочка говорит, что умение быть терпеливым — отличительный признак Благородных Домов. Его слова иногда высокопарны, но в них есть истина. Благородные Дома учат своих детей терпению — ведь без этого не добиться успеха. Это полукровкам подавай все и сразу.

— А почему тебя вдруг заинтересовало это?

Она смутилась, не найдясразу, что ответить.

— Ну, вчера же было разбирательство по делу Чорта... — промямлила она.

— И оно выяснило, что никакого дела нет, — отрезала я и пожалела: можно было бы и подольше ее помучить, но завтрак в кругу семьи выбил из колеи.

Победа воспользовалась любезно поставленной точкой в разговоре, пожала плечами и отошла.

Лев сегодня блистал. Он вдруг обнаружил, что может перечитать всю пьесу от начала до конца, с любого места и наизусть. Он так загордился, что перебивал каждого актера, и подхватывал фразы с середины. Его чуть не побили. Однако господин Лазарь был доволен и едва не рыдал от счастья. Его можно понять — остальные актеры знали роли весьма и весьма плохо, а кое-кто, подозреваю, не читал пьесу целиком.

— Слова отскакивают у меня от зубов! — хвастался Лев после репетиции. — Я так не отвечал даже Девять Основных Заклинаний!

— Жаль, — заметила я, — жаль, что суть роли тоже отскакивает!

— Ты злая, Марена.

— Какой глупенький! А где ты видел Марену-добрую?

Домой я возвратилась перед самым ужином, и услышала голоса мамочки и папочки из библиотеки. Они говорили громко, а дверь была немного приоткрыта. Прозвучало мое имя, и я позволила себе подойти.

— Я не отдам ее тебе! — кричала мамочка гневно.

Я даже не представляла, что она может повысить голос на папочку.

— Клетемнестра, она и моя дочь, во всяком случае, ты это утверждаешь, — резким тоном ответил он.

— Ах, не нужно! Ты на все готов, ради...

— Ты несправедлива и обвиняешь меня по любому поводу! Но, пойми, это важнее нас, и даже важнее нее.

— Вот, что я тебе скажу, Упырь. Если по твоей вине или при твоем бездействии прольется хоть одна капля ее крови — ты будешь иметь дело со мной! — объявила мамочка, и направилась прочь.

Я спряталась за портьерами.

— Клетемнестра! — окликнул он, но мамочка раздраженно хлопнула дверями.

'Та-ак!' — сказала я себе, взбегая по лестнице в свою комнату. Загадки множатся с каждым часом. А я не знаю, откуда ветер дует. Непросто искать выход из лабиринта с завязанными глазами. Впрочем, есть Чорт. Или он сам мне расскажет, или я найду способ заставить его.

Обед проходил еще тягостнее, чем завтрак. Папочка с мамочкой отводили друг от друга глаза, даже Бесик, чувствуя в доме неладное, уныло смотрел в тарелку.

А вечером ко мне в комнату постучался Чорт. Он сел в кресло и долго молчал.

— Скажи-ка, милый брат, что творится в нашем доме? И не увиливай!

— Послушай... — начал Чорт, осторожно выбирая слова. — Мариша... я хочу, чтобы ты знала — я с тобой. Ведь мы одна кровь...

Нас прервало треньканье настраиваемых инструментов за окнами.

— Деймос! Почему сегодня так рано? — это я произнесла вслух.

И как не вовремя! Он все делает не вовремя! Мамочка права: из него выйдет отличный муж — смешной и неуместный. Он добьется своего, и я соглашусь выйти за него замуж, а там отыграюсь за каждый испорченный вечер!

Зато Чорт был рад, что не нужно вести тягостный разговор. С явным облегчением он перевел дух.

Между тем, чудная серенада разлилась по саду. Я стояла у окна и, приклеив на лицо улыбку, клялась отомстить горе-воздыхателю. Конечно, все узнаю у Чорта позже. Только есть ли у меня это самое 'позже'? Я предчувствовала надвигающуюся опасность, но не понимала, не видела ее. Быть может, минута упущена, и шанс спастись рассеялся дымом на ветру. А Чорт отвечал мне очень дипломатично. Что бы значили эти заверения в братской любви?

Вопросы, вопросы... Вопросы, без ответов.

Едва серенада закончилась, как Чорт перемахнул через подоконник и спрыгнул в сад к приятелю. Они говорили так тихо, что тот, у кого не было на это веских оснований, не услышал бы.

— Ты договорился? — спросил его Чорт шепотом.

— Да.

— Врешь!

— Клянусь! Они будут ждать нас в десять.

— Осталось меньше получаса! Отошли свой оркестр по домам и жди на улице!

А вот тут никаких вопросов. В последнее время я стала замечать, что Чорт глаз не сводит с Сирены Череды, модной в этом сезоне красавицы, и Деймос, наверняка, отряжен к ней. Вот ты и попался, милый братик! Применим к тебе старый добрый шантаж. Папочка будет крайне недоволен, узнав, с какими сомнительными девицами ты водишь компанию. Ты выложишь мне все. Но о Сирене я, все равно, расскажу мамочке. Недопустимо, чтобы наследник дома Чорен был привит на таком дичке, как эта Сирена.

Я дождалась, когда Чорт и Деймос уйдут, обернулась совой и взлетела над городом. Отыскать их не составило труда. Они торопились на свидание и в предвкушении позабыли об осторожности. Я неслышно кружила над ними. Так мы миновали центр и углубились в бедные кварталы. И вдруг на одной из улочек я заметила знакомую троицу. Они куда-то очень спешили. Приятно видеть смущение Чорта, но еще приятнее и полезнее узнать, что замышляет эта троица.

Мои враги бесстрашно шагнули в темный лес, тайными тропинками пробрались к расселине в горе, скрытой густыми зарослями орешника. Герой простеньким заклинанием заставил огромный камень отвалиться в сторону, открыв темный лаз. Они нырнули во мрак, как всегда, не закрыв за собой дверь. Невоспитанные люди! Я серой кошечкой скользнула следом. Из разговора между ними выяснилось, что в конце пути они надеются обнаружить некое тайное и запрещенное сборище. Нет, ей-ей, однажды безрассудство доведет их до гибели! Мне бы никогда не взбрело в голову пойти в катакомбы Острова, поглядеть на тайную встречу, зная, что там, внизу, остался не один десяток безумцев, и кое-кто из них не окончательно мертв.

Мы вышли в просторный зал. Здесь тускло и вечно тлели неживым зеленоватым светом магические светильники, с потолка свисали желтые сосульки сталактитов; с пола, навстречу им, поднимались соляные наросты сталагмитов. Воздух, неподвижный и холодный, казался тяжелым, как намокшее ватное одеяло. Посреди зала высился гладко обтесанный прямоугольный камень, нечто вроде алтаря. На боках его были высечены какие-то мистические знаки. Среди них я разглядела змея, свитого тугими кольцами, и дурное предчувствие завозилось в уголке души, как мышь под полом. Кажется, я знаю, кому назначена встреча.

Они спрятались за выступами капельника, и я тоже притаилась у стены.

Долгое время не раздавалось ни звука, я даже подумала, что наши юные следопыты ошиблись. Но потом из нескольких ходов сразу в зал вышли люди. Все они были в черных плащах и капюшонах. Вошедшие становились вокруг алтаря. Наконец когда появился последний, один из них произнес голосом моего папочки:

— Снимите капюшоны — между нами не может быть тайн!

И подал пример. Зашелестел шелк, открылись лица. Их было тринадцать. Двенадцать мужчин и одна женщина. Химера Моргана сейчас возглавляла Благородный Дом Моргана, пока ее сыновья не станут совершеннолетними. Тринадцать благородных семей собрались на тайный совет в зале с алтарем, посвященном Князю Тьмы. Очень мило. Не будучи сильным в искусстве прорицания, можно предсказать, что нас ждут потрясения и перемены.

— Итак, Чорен, что же ты молчишь?! — спросила Химера.

Решительная женщина.

— Это не так-то легко, дорогая.

— У каждого из нас есть дети, — заметила она.

— Вас не просят пожертвовать ими...

— Это не прихоть. От этого зависит наше благополучие.

— Перестань, Упырь, не упрямься, — это отец Деймоса, господин Марс. Видно, приглядел для сына другую невесту. — У тебя же останутся еще два сына.

— Да разве дело в математике?! — повысил голос папочка.

— Хватит, Чорен. Мы собираемся тут уже в третий раз и все время спорим. Спорим, спорим, спорим, а между тем, нам нужно принять всего одно решение. Вчера мы обсудили другие варианты и увидели, что иного выхода у нас нет. К тому же, хочу напомнить, что твое согласие в этом вопросе формально.

Нет, папочка напрасно говорит, что род Моргана хиреет. У Химеры достанет характера на троих мужчин. Кремень!

— У нас нет прямых доказательств, что это случится, — возразил папочка, и голос его стал сух, как прошлогодняя трава.

— Ты предлагаешь подождать? — ядовито осведомилась Химера.

— Действительно, — вмешался Всеслав Болиголов. Болиголовы всегда отличались мягкостью, даже мягкотелостью, поэтому честолюбивые попытки их семьи узурпировать власть оканчивались провалом — им не хватало духу казнить своих друзей. — Доказательств нет. Сплошь догадки. А если мы ошибаемся?

Ох, зря он это сказал! Папочка и без того колебался, а теперь ему дали повод занять твердую позицию.

— Мы не станем ничего делать без полной уверенности, — и голос его зазвенел, как закаленная сталь, — Иначе — война!

И он запахнулся плащом и исчез.

Очень эффектно.

— Что же, — произнесла ему вслед Химера, — война так война. Хороший садовод вырубает деревья, приносящие дурные плоды.

И повторила маневр папочки.

— Не будем принимать поспешных решений, — вмешался старый Лунь, — война между Благородными Домами принесет много бед. Десятки лет наши семьи были единомышленниками, сохраняли между собой мир и процветали.

— Но Чорены становятся опасны, — возразил ему Болиголов.

Вот они, Болиголовы! С виду просты, а на самом деле, просчитывают все на три шага вперед. Но проклятая мягкость, врожденный порок, ни разу еще не дала довести начатое до конца. Но замыслы! Какие великолепные замыслы!

На него покосились соседи, да и чего было ожидать, если среди них стояли господа Хлыст и Крик, наши родственники, чьи интересы совпадали с интересами дома Чорен.

— Мой мальчик, — с ласковой насмешкой ответил ему Лунь, — мы все опасны. Упырь сказал: 'война'. А почему? Сколькие встанут под его знамена? Одни из страха, другие из выгоды, третьи увидят идею. Но Чоренов вынуждают к войне. Химера же этого жаждет. Другие дома ослабнут, и тем самым освободят дорогу ее сыновьям. Ты молод, и, может быть, поэтому хочешь войны. Молодость живет мечтами, надеется выиграть. Старость тоже живет мечтами: мечтами увидеть правнуков. Поэтому я говорю: подождем!

— Подождем, — вздохнули другие.

Я провела дурную ночь. Липкий кошмар, где я на алтаре совокупляюсь с козлом, а потом его теплая, густая кровь течет мне в горло, пачкает белое платье, преследовал до утра. А когда я просыпалась, то воспоминания уносили меня в пещеру, все к тому же алтарю. Не будь я Чорен, то уже рыдала бы над несправедливостью судьбы. Не думайте, что я раскисла или была оскорблена общим стремлением причинить мне вред. Ну что вы! Я с детства научилась не обращать внимания на подобные мелочи. С пеленок меня учили выживать. А поддержка и доверие — вещи случайные, зависящие от каприза судьбы.

Утром настроение мое не улучшилось. Как обычно, я неторопливо шла на репетицию, и больше смотрела под ноги, чем по сторонам, поэтому не заметила, когда меня окружили фигуры в черных плащах. Оглянулась — бежать некуда. Шанс на спасение упущен. Что же делать? Удары судьбы нужно принимать с достоинством. Я гордо выпрямилась. Окружившие меня почему-то молчали и бездействовали. Как глупо! Нечто похожее случалось на репетициях, когда наших юных актеров сбивала неожиданная реплика. Неужели они предполагали, что я буду умолять испуганным голосом о пощаде?

Между тем, пауза затягивалась веревкой на шее.

И вдруг за их спинами возник Чорт.

— Пиф-паф! — сказал он, и воздух взорвался оглушительным треском шутих.

Я присела и заткнула уши. Проделки брата не новы для меня. А черные плащи испуганно прыснули во все стороны и исчезли из виду раньше, чем последняя искра потухла в воздухе.

— Откуда ты взялся?!

— Отец попросил за тобой присмотреть. Он подумал, что может быть нападение и, как видишь, не ошибся.

— А почему он так подумал?

— Сейчас в Совете с ним многие не согласны, — легко объяснил брат. — Бесик и ты уязвимы. Бесик дома, под присмотром... Я провожу тебя домой после репетиции.

Я не возражала.

Он сидел в зале, и проводил время, по-моему, неплохо. Девчонки, и даже Победа, как ума лишились. В ответ на мое замечание, он только рассмеялся.

— Я ничего не говорю, когда этот невежа, Оберон, лапает тебя у всех на глазах!

— Это понарошку!

— Я тоже понарошку.

— А я знаю, куда ты ходил вчера!

— Вот как!

Я искоса бросила взгляд на Чорта — он улыбался.

— Нас вчера так некстати прервали...

— Хорошая попытка, Мариша, но я тебе больше ничего не скажу.

— Раньше ты был готов это сделать, а у меня даже не было такого козыря на руках!

— Ну, это в прошлом.

— Тебе папочка приказал молчать?

Чорт кивнул.

— А если я расскажу мамочке с папочкой...

— Лицемерка! Не трудись, Мариша. Ты им в любом случае расскажешь, что я встречался с Сиреной.

— Но ты мог попытаться отговорить меня, подкупить...

— Не стану. Отец заранее отпустил мне все грехи.

— А мамочка?

— Убежден, он найдет способ договориться с ней.

Чорт проявил алмазную твердость.

Это нелепое покушение произвело на домашних тягостное впечатление. Они будто сникли, и разбрелись по своим углам, даже Бесик не заглянул ко мне вечером. Я долго слушала, как папочка то встает и меряет шагами библиотеку, то садиться в кресла, но спустя пять минут, опять вскакивает. Это раздражало невыносимо. Я хотела сказать ему, чтобы шел на улицу прогуляться, и встала с места. Вдруг что-то залетело через открытое окно и, звякнув, упало на пол. Я нагнулась и подняла стеклянный пузырек. К нему была привязана записка печатными буквами.

ВЫПЕЙ И БЕГИ!

Лаконично. Анонимно. Таинственно.

Дверь с грохотом сорвалась с петель. В клубах сизого дыма возник Чорт. Он взял себе за правило действовать эффектно, — что и говорить, у него получалось.

— Она здесь! — крикнул брат.

С лестницы доносился топот. Кажется, весь дом бежал сюда.

— Отдай! — он выхватил пузырек из рук и протянул запыхавшемуся папочке, из-за спины которого выглядывала мамочка.

— Тебе не говорили, что невежливо и опасно вот так врываться в чужие комнаты?! — возмутилась я.

Папочка вытащил пробку и понюхал.

— Оборотное зелье. Мариша, кто его тебе дал?

— Не знаю, я не видела. Его закинули через окно, — честно призналась я.

Папочка не поверил и нетерпеливо тряхнул головой, даже не дослушав.

— Я видел какого-то мальчишку, — услужливо сказал Чорт. — Он убегал от дома в сад.

Я удивленно взглянула на брата. Правда? Объявился тайный поклонник, который вот таким оригинальным способом хочет выкрасть меня?

— Вот как! — протянул папочка. — Мариша, я же просил тебя не заводить друзей, от них одни неприятности, а ты все, как ребенок!

Я не сочла нужным отвечать на эти нелепые обвинения и просто повернулась к нему спиной.

— Мариша, своей родительской властью я запрещаю тебе покидать комнату.

И он сотворил заклинание. Очень мило! Впрочем, я никуда не собиралась сегодня.

— Чорт, прибери за собой, — велел папочка.

— Милая, я велю принести торт со взбитыми сливками, — сказала мамочка на прощанье. — За ужином ты его не попробовала, а сегодня он особенно удался.

— Спасибо, мамочка!

Чорт, на этот раз без фокусов, взмахнув палочкой, поставил дверь на место и осторожно закрыл ее за собой. Уходя, он оглянулся, и глаза его были загадочны.

Оставшись одна, я вынула припрятанную записку и перечитала еще раз. Эта записка и пузырек еще сильнее запутали дело. Предположим, Чорт не обманул и на самом деле видел убегающего мальчишку. Но... какой мальчишка может интересоваться мной так серьезно, что подкинет оборотное зелье? Просто так его не добудешь. Ученикам это не под силу: для изготовления требуется не элементарное волшебство, а решение на третьем уровне. Значит, кто-то из взрослых дал его мальчишке. Кто? Зачем? Чего он хотел? Спасти или погубить?..

Я не сомневалась, что этого инкогнито нужно искать среди недалеких знакомых. Например, господин Лазарь. Нет, он не смог бы. Он преподает курс волшебства малышам. И способности его посредственны. Чорт как-то обмолвился, что господин Лазарь завалил экзамен на третий уровень. Или, как вариант, молодой Деймос, за которым стоит его семья. У них-то средств и способностей предостаточно. Чорт. Нет. Зелье не сильная его сторона. Хотя... было бы желание. Мамочка не в счет. Папочка. Да. Он может...

Я перебирала варианты еще час, а затем утомленная бесполезным трудом, упала в кресло. Приблизительно человек двадцать из моего круга знакомств смогли бы приготовить зелье, и каждый имел интерес. Я постигла всю глубину беспомощности. Большой кусок торта не принес облегчения. Тогда я вспомнила о втором рецепте мамочки и легла спать.

Никогда еще праздник Летнего Солнцестояния не собирал такого количества народа. От двери к двери кочевали жуткие слухи, и заинтригованные волшебники хотели лично присутствовать при историческом событии. Великий зал Ратуши, в котором играли пьесу, переполнился, едва открыли двери. Господа распорядители праздника спешно раздвинули стены зала. Но все равно набилось столько народа, что палочкой не взмахнешь. И сторонники, и враги Князя Тьмы с нетерпением ожидали дальнейших событий и ради этого были готовы вытерпеть даже любительский спектакль. Мы, актеры, загримированные и одетые в греческие туники, подсматривали из-за тяжелого бархатного занавеса в зал.

— Сколько народу-у! — протянул Лев. — Ой, мамочки, я все слова перезабуду!

Э-э, нет, милый мой, я все на совесть делаю. Слова этой пьесы ты будешь помнить, даже если собственное имя выветрится из твоей головы!

— Перед выступлением все волнуются, — подбодрила его Победа, — пройдет, когда выйдешь на сцену.

— И-и-и-и! — выдавил он, скорчив плаксивую физиономию. — Нет, я точно собьюсь!

— Сбивайся сколько угодно, никто и не заметит, — сказала я. — Они все другое обсуждают.

Трое моих врагов переглянулись между собой. Повисла напряженная пауза.

— Да, — повторила Победа, — зрителей, и в правду, очень много. Я и предположить не могла...

— Да, — произнесла я, и подумала, что впервые за все время мы согласны между собой. Плохой знак. — Надо было роль повторить.

— Мы провалимся, мы точно провалимся, — стискивая руки, запричитал Лев.

Гера впал в задумчивое оцепенение, приняв мужественную позу — он страдал иной разновидностью паники. Я и Победа переглянулись и быстро отвели глаза. У нее такое выражение лица, словно ей меня жаль против воли и неловко от этого.

Мы отыграли пьесу лучше, чем ожидалось. Страх Льва, и правда, на сцене прошел. Гера стряхнул оцепенение. Другие актеры тоже не подвели, и слов никто не забыл. Публика оказалась благодарной, под бурные овации нас забросали цветами и дважды вызывали на поклон. Чорт церемонно вручил мне огромный букет и шепнул, что папочке очень понравилось. Я почувствовала, что краснею от неожиданной похвалы.

Мы сидели в кабинете, отданном под гримерную девочек. Сюда принесли зеркала, добавили света, расставили ширмы, на которых, цветными облаками тафты и шелка висели наши бальные платья; на старом, с резными ножками письменном столе в беспорядке перемешались баночки белил, румян, коробочки теней и кисточки. После нежданного, шумного успеха все были возбуждены, много говорили и громко смеялись, на время позабыв о склоках.

К нам деликатно постучались.

— Мариша, тебя зовет отец, — глухо позвали из-за дверей.

Я выглянула в сумеречный коридор, человек отступил в тень — лица не разглядеть, но подумалось, что это наш учитель, господин Лазарь. Кто бы еще набрался смелости побеспокоить нас в момент торжества?

— Там, — махнул он рукой в темную глубь коридора.

Я немного удивилась, но, опьяненная успехом, особенно не задумываясь, шагнула в темноту.

Внезапно легкое покалывание обожгло кожу. Я испуганно отшатнулась, и ударилась о вежливую упругую матовость — меня захватила сфера, которая тут же тронулась с места и медленно поплыла над полом. Я знала, что это. Такие ловушки расставляли для преступных волшебников. Вскрыть, разрушить ее невозможно. Поэтому я не стала тратить силы даром. Матовые стенки почти не просвечивали, и все коридоры, по которым она несла меня, казались одинаковыми. Однако сразу же возникла твердая уверенность, что конечный пункт мне известен. И когда сфера вплыла в зал, где я увидела размазанные точки зеленоватого света, черное пятно алтаря, поздравила себя с верной догадкой. Сфера остановилась. К ней приблизились фигуры в темных плащах с капюшонами и молча рассматривали меня. Я поняла, что чувствует бабочка, наколотая на булавку.

— Да, это она, — произнесла одна из фигур. Сфера не только скрадывала очертания предметов, но и до неузнаваемости искажала голос. — Отлично сработано!

— Неплохо, — поддержал второй. — Нам осталось дождаться полуночи.

— Козла еще не привели.

— Приведут его позже, а пока лучше вернуться. Наше отсутствие могут заметить.

— Ты прав.

И они исчезли.

'Та-ак, — сказала я себе. — Та-ак!' Меня хотят принести в жертву — это первая скверная новость; вторая еще хуже: я пропускаю свой первый бал — вряд ли они начнут обряд раньше полуночи. Но третья просто ужасная: мое платье, которое обошлось в целое состояние, никто не увидит! Ведь оно так и осталось висеть на ширме, а я одета в белую, красиво задрапированную простыню! Я очень разозлилась. Но пока меня не выпустят из моей тюрьмы, ничего нельзя поделать. И заключив это, успокоилась. Какой толк волноваться о том, что ты бессильна изменить?!

Неожиданно я услышала:

— Смотрите! Вон она!

— Стой, Гера, а если здесь кто-нибудь есть?

— Да никого же! Мариша! Мариша! Отзовись!

— Молчит. Ее, наверное, околдовали...

— Мариша! Мариша! Мариша!

— Да, слышу я, слышу. Как вы здесь очутились?

— Мы за тобой пришли. Вот только как этот шар открыть?!

— Никак, — ответила я Льву. — Создать и открыть его может только судейский чиновник.

Они растерялись, замолчали, неуверенно переглянулись.

— Раз уж вы здесь и помогаете мне — сходите за моими родителями. Они знают, что надо делать.

— Мариша... — выдохнул Лев, наверняка скорчив плаксивую мину. — Ты не знаешь... Мы должны тебе сказать... Твой отец хочет принести тебя в жертву...

— Вот как? Тогда найдите Чорта.

— Мариша, а если вся твоя семья в этом замешана? Может, лучше позвать на помощь кого-нибудь постороннего?

Герой иногда делался по-взрослому серьезным и очень убедительным. Я задумалась.

— Господин Лазарь... — вмешался Лев.

Я поморщилась. Только не он!

— Нет! — твердо заявила я. — Или Чорт, или я сама лягу на алтарь. И хватит спорить — время зря тратите.

— Какая тебе разница? Твой выход все равно будет в полночь, — пожал плечами Лев. — Что мы сходим за твоими родственниками, что их тут подождем — одинаково!

— Ну, ладно, — решилась Победа. — Я схожу за Чортом, если ты уверена в нем.

И она убежала. А я подумала: не будь Чорт так хорош собой, она бы также торопилась?

У нас оказалась целая куча свободного времени. Мальчишки сели на пол рядом со сферой. Мы помолчали.

— Никогда бы не подумала, что вы придете сюда из-за меня, — хороший тон велел мне заговорить.

— Ну, Мариша, — смущенно отозвался Гера, — бывают обстоятельства, когда нужно забыть о разногласиях...

Очень... великодушно....

— А тебе не интересно, как мы нашли тебя? — Лев не выносил тишины.

— Могу предположить! Вы большие любители совать нос в чужие дела. Следили за кем-нибудь, так?

— За твоим отцом, — веснушчатая физиономия Льва разочарованно вытянулась, кажется, он хотел похвастаться передо мной. Забавно. — Ты не спросишь, что он делал в этом подземелье, возле алтаря Князя Тьмы?

— Могу догадаться, что услышу, — ответила я холодно, чтобы прекратить разговор, ставший бесполезным.

Лев что-то неразборчиво пробормотал по поводу моей семьи, но переспросить я не успела — с легким шелестом рассыпавшихся золотинок конфетти, за спинами мальчишек возник Чорт. Он был один, а волшебную палочку держал наготове.

— Чорт! Ты можешь освободить меня?

Мальчишки вскочили и угрожающе выставили перед собой волшебные палочки. Чорт усмехнулся. Против него их шанс был ничтожно мал.

— Не стал, даже если б мог.

— Что?!

— Мы же говорили тебе! — обиженно проговорил Гера. — Вся твоя семейка заодно!

— Нет, нет, нет! Чорт, только не ты! Скажи мне, что ты ни при чем!

— Я ни при чем, — ответил он. — А в чем дело?

— Нет, ты не мог это выдумать! Девушки, козлы, кровь и алтарь — все это дурновкусица. Ты мог предать меня, но не хороший вкус!

Вбежала запыхавшаяся Победа. И следом за ней возник папочка, секундой позже в воздухе разнесся истеричный смешок, и мамочка явилась перед нами. Она всегда чуточку сходила с ума, когда колдовала — у нее это в роду.

Мальчишки попятились в угол от моих родителей. Опустили бесполезные волшебные палочки. Победа остановилась в замешательстве.

— Ты обещал, что ничего не скажешь своим родителям, — с осуждением пролепетала она.

— Дорогуша, нельзя же всерьез полагаться на чужое слово! Отойди к ним! — Чорт подтолкнул ее в сторону мальчишек.

— Какие симпатичные детки! — промурлыкала мамочка с лаской голодной кошки при виде мышей в капкане. — И, конечно, полукровки с западных окраин. Ай-ай-ай! Ваши родители будут очень расстроены, когда вы не вернетесь домой.

— Вы не посмеете ничего с нами сделать! — мужественно заявила Победа.

— Неужели? — нараспев протянула мамочка. — И что же нам помешает? Или кто?

Все невольно оглянулись на выход, но в коридорах никого не было, и не слышалось ни чьих шагов.

— Это так гадко! — Победа брезгливо скривилась. — Гадко пожертвовать собственным ребенком!

— Я тебя в нашем саду видел, — вдруг произнес Чорт.

И ткнул в Героя.

— Это ты кинул в окно Марише оборотное зелье!

— Да, я! — с вызовом подтвердил Герой.

— Ты?! Это так мило с твоей стороны! — я приятно удивилась.

— Вот как! Очень хорошо, что ты так быстро сознался, — похвалил папочка. — Теперь назови имя того, кто дал тебе его. И я сделаю все, чтобы смягчить наказание.

Герой мужественно выпятил подбородок.

— Не надо меня запугивать! Вы не имеете права! Думаете, если вы богаты, то вам все позволено?!

— Вот, Чорт, слышишь эти слова? Так говорит каждый, кто не живет на нашей улице, когда его ловят за руку.

— Погодите! — вмешалась мамочка. — Дорогой, ты не видишь ничего странного?

— Здесь лучше не смотреть на пол, дорогая.

— Я не об этом, — она досадливо махнула рукой и обернулась ко мне:

— Милая, что здесь происходит?

— Я не совсем уверена, но, по-моему, мои одноклассники считают вас виновными в заговоре...

— Чтооо?! — возмутился папочка. — Какая нелепость!

— Ну, — Победа быстро оглянулась на мальчишек, — мы знаем о ваших тайных собраниях здесь! Мы слышали, как вы сговаривались с другими Благородными Домами...

— Нелепость! — воскликнул папочка снова. — Зачем нам плести какие-то заговоры?

— Мы подумали, что вы хотите вернуть Князя Тьмы, — вежливо сказал Лев — он не любил портить отношения с людьми.

— П-подумали?! — с презрением бросил папочка. — Не обманывайтесь, для этого нужно обладать определенной предрасположенностью!

Победа оскорблено фыркнула.

— Дорогой, и все-таки я не до конца понимаю... Мариша? Так ты в сговоре с ними или нет? Скажи правду мамочке, обещаю, я не буду сердиться!

Я вздохнула.

— Нет, мамочка, я не в сговоре. Они пришли чтобы... чтобы спасти меня, — признание далось мне с трудом.

— От кого? — поинтересовался Чорт, непринужденно постукивая волшебной палочкой по ладони левой руки.

— От вас.

Чорт засмеялся весело, от души. К сожалению, его не поддержали, а папочка так на него глянул, что смех перешел в кашель.

— У меня голова кругом! — пожаловалась мамочка. — Кто же тогда запер тебя в эту клетку?

— Не знаю, они были в черных плащах, а лица закрыты капюшонами.

— Вот как! — папочка взглянул на часы. — До полуночи всего ничего. Подождем.

Я ждала столько дней, не имея ни одного намека на ответы, бесконечные вопросы изводили меня с утра до ночи, и мое терпение истощилось. И я потянула за ту нитку, которая попалась в руки.

— Где ты взял зелье?!

— Какая тебе разница, — ответил Герой мрачно, — оно все равно не пригодилось. А я его не выдам. Он хотел помочь, а выйдет для него неприятность.

— Как помочь? Разве вы стащили этот пузырек?! Ну, теперь я намерена узнать его имя! Добровольный помощник! О, уверена — им двигала собственная корысть.

— Ну, не все же такие, как вы, — нахально заявила Победа.

— Да, — согласилась я, — есть еще такие, как вы: доверчивые и простодушные. Именно поэтому на нас обрушивается столько бед.

Победа хотела ответить, но вдруг запнулась, и спросила:

— О чем ты говоришь?

— А вы думаете, что случайно оказались в музее, у нас в доме, в катакомбах?

— Ну, да... — медленно ответила она.

— У нас в доме? — папочку это шокировало. Он смерил взглядом Победу и мальчишек, потом обернулся ко мне:

— Ты говорила правду — ты его не брала, — заключил он и протянул руку:

— Нож!

Ребята переглянулись.

— У нас его нет.

— Он... — начала Победа, но Герой оборвал ее.

— Не говори ему! Это же Чорены! Откуда ты знаешь, что они не разыгрывают представление?

— Пророчество! — потребовал папочка.

— Его взял другой человек в музее. Он сбежал.

— Ложь. Не играйте со мной, девушка, — холодно предупредил папочка.

Победа пожала плечами.

Пора вмешаться:

— Папочка, не хочется тебя огорчать, но она говорит правду. Пророчества Сивиллы у них никогда не было. Я отдам его тебе, как только мы вернемся домой.

Папочка с мамочкой развернулись ко мне.

— Что?! Как?! Зачем?!

— Скажем так: чтобы оно не попало в дурные руки.

Матовые стенки сферы скрывали от меня выражение лиц, но я чутьем угадала ожидание.

— Я пошла за тобой, папочка, и случайно очутилась в подземелье, где ты встречался с господином Крысом. Но кроме тебя, господина Крыса, там присутствовали вот эти двое молодых людей. Я узнала, что они придут в музей, и поджидала там. Мальчишки спугнули господина Крыса, василиск напугал мальчишек, и благодаря этому стечению обстоятельств, я забрала пророчество. А потом спрятала его на крыше колокольни, где оно сейчас и находится.

Папочка неодобрительно покачал головой.

— Подземелья и крыши не место для прогулок юных девушек. Мы еще поговорим дома.

— Мариша, следить за родителями дурной тон! — строго произнесла мамочка.

Папочка в задумчивости потер рукой висок.

— Получается, что нас всех морочили. Вы думали, что мы, Чорены, затеяли переворот, а мы считали, что молодежи захотелось приключений. Морочили, отводили глаза, как в той пьесе, что вы играли. Но кто же этот Оберон? Или это был малыш Робин?

— Я Оберон, — простодушно заявил Лев.

— Нет, мальчик, в этой пьесе ты носишь личину осла, — едва замечая его, ответил папочка. — Впрочем, все... мы... Итак, время откровенности. Кто дал вам оборотное зелье, и какую цель он преследовал?

— Деметрий Лазарь дал оборотное зелье Герою, — тихо проговорила Победа. — Мы отдали ему и нож, который Герой стащил из вашей библиотеки. Господин Лазарь посоветовал выманить из дому Маришу и спрятать ее в надежном месте до утра. Мы думали, что вы заперли ее, чтобы в полночь принести в жертву.

Деметрий Лазарь! Я поражена! Но как же он приготовил оборотное зелье?

— Ты не понимаешь, что делаешь! — вскричал Герой.

— Нет, это ты не понимаешь, — кисло отозвалась Победа, — я тебе потом объясню.

Лев дернул Героя за рукав.

— Пусть ее! Это ведь не ты...

— Победа, ты только что предала его, — возмущено говорил Герой, отмахиваясь от друга. — Как ты могла?! Это же Чорены!

Победа поморщилась и повернулась к нему спиной.

— Деметрий Лазарь, — повторил папочка в раздумье, — кажется, это ваш учитель, тот, что репетировал с вами пьесу?.. Видимо, навеяло...

Победа хотела ответить, но из коридоров в зал вошли люди в темных плащах. Не ожидая гостей, они сгрудились у входа. Чорт исчез, оставив после себя красивый шлейф из золотистых звездочек. Мамочка, истерично хихикнув, тоже исчезла. Папочка повернулся к темным капюшонам.

— А, вот и вы, господин Лазарь. Боюсь, вас только что лишили такого прекрасного способа облегчить наказание как чистосердечное признание. Не стесняйтесь — долой капюшоны!

И господин Лазарь, скинув капюшон, двинулся вперед, угрожающе выставив перед собой волшебную палочку.

— Вас только двое! А вы, дети, — он указал палочкой на троицу, — стойте здесь и никуда не уходите! С вами мы позже разберемся. — Но характер в очередной раз подвел его:

— Как вы могли предать меня? — с трагическим пафосом воскликнул он. — Я вложил в вас столько времени и сил, а вы...

— Это все она! — пожаловался Лев.

— Ты, Победа, ты умная девочка и знаешь, что Чорены твои враги на вечные времена! Почему ты помогаешь им?!

Папочка посмотрел на меня. Угадав вопрос, я пожала плечами. Он, Деметрий Лазарь, всегда был таким. Что значит природа!

— Не будьте глупцами! Бросьте палочки и сдайтесь, — вмешался папочка в словоизвержение господина учителя.

— Ни за что! — огрызнулся тот. — Нас тринадцать, и у нас хватит сил, чтобы справиться с вами, а потом совершить обряд и призвать Его.

— Где ваши мозги? Куда, по-вашему, отправился Чорт, как не за помощью?! Сейчас здесь соберутся все Благородные Дома, и тогда пощады не ждите.

— Благородные Дома? — насмешливо переспросил господин Лазарь. — Кого вы обманываете? Вы, Чорены, первые, кто тогда присягнул Князю Тьмы. А сейчас разыгрываете невинность? Отойдите, не мешайте нам призвать Его на царствие! У вас больше нет ни смелости, ни решимости, чтобы вернуть Князя Тьмы, вернуть великие времена, когда мир этот прогибался под Его волей и волей Его слуг. Вы растратили блеск величия в веках, измельчали.

— Измельчали? — сомнение в голосе папочки было таким отчетливым, что даже мировые истины пошатнулись. — Да, Благородные Дома уже больше тысячи лет хранят эту тайну, хранят мир от Него. Мы научились сдерживать Его, научились предугадывать Его попытки проникнуть на Остров. Я бы сказал, что мы стали много сильнее, чем некогда наши предки... А вы никогда не задавали себе вопроса: что может дать нам Князь Тьмы? Власть? Богатство? Почет? Волшебство? Все это у нас есть и в избытке. Но такие, как вы, слабые, безродные, трусливые — вы ищите себе повелителя. Не можете вырвать зубами у нас то, что хочется, и думаете, что получите это из его рук?! Вы ошибаетесь. Князь Тьмы ненасытен, он уничтожает все вокруг себя. Он пожрет и вас. Тысячу лет назад, когда врагов больше не осталось, опаленная земля лежала, распростертая и безвольная, у его ног, он начал убивать своих сторонников. Сначала они пропадали поодиночке, но аппетиты росли, и крови казалось мало, и тогда гибли целые семьи. Десятки великих родов были вырезаны, включая грудных младенцев... — вдруг папочка остановил поток слов, приложил руку к виску.

— Что я говорю? — спросил он, как будто себя. — Кому?! Зачем?!

— Тянете время? — предположила Победа.

— Пожалуй, так, — согласился папочка.

Прозвучало тихое 'чпок', и почти два десятка волшебников ступили в зал. Где-то вверху раздался истеричный смешок мамочки.

— Вот и все, — папочка отвернулся от господина Лазаря. — Вы проиграли.

— Папочка! — мне показалось, что про меня забыли. — Освободите меня.

— Чорт! — папочка сделал повелительный жест, и брат встал перед сферой. — Здесь ты в безопасности, милая.

Я ждала незабываемых впечатлений от сражения, но ничего особенного не произошло. Господин Лазарь и его товарищи приняли академическую позу фехтовальщиков. Главы Благородных Домов коротко посовещались между собой, но это произошло в каком-то другом месте, и сразу после этого поклонники Князя Тьмы оказались заключенными в такие же сферы, куда они столь любезно поместили меня. Конец.

Через открытые окна доносились крики 'Ура!' и хлопки салюта. Горожане сегодня праздновали вдвойне. Вести опередили, и нас встретила буря оваций. Под те же овации преступников препроводили в тюремные камеры Ратуши. Победа и мальчишки незаметно улизнули. Наверное, им не очень хотелось отвечать на вопросы, которые непременно зададут.

А у нашей семьи не было праздничного настроения, и в комнате висела затяжная тишина. Я горевала о своем так и не надетом, прелестном платье и пропущенном первом бале. Почему молчали другие — не имею никакого понятия.

— Мариша, тебе следует вести себя осмотрительнее, — начал папочка, — ты причинила нам много тревог...

— Ну, — ответила я, — вы мне тоже доставили немало хлопот. Какое-то время, наверное, около часа, я даже думала, что вы хотите принести меня в жертву.

— Ах, как это ужасно унизительно, милая! — воскликнула мамочка. — Вдруг очутиться в положении, которое выбрали для тебя другие!

— Спасибо, мамочка, но они просчитались.

— Вот как?! — насмешливо спросил Чорт. — А мне показалось, что ситуация несколько затруднительна для тебя...

— Я не спорю с очевидным. Но есть кое-какие обстоятельства, которые никто не учел.

— Неужели?! — если интонацию Чорта развести в воде в пропорции один к одному, то можно насмерть отравиться.

— Авторы пособий по жертвоприношениям, — невозмутимо продолжила я, — настоятельно рекомендуют использовать в ритуале девственниц. А вы помните, как прошлым летом вы отправили меня в замок к дядюшке Мракулю? Вы тогда говорили, что я найду там, чем заняться. Я и нашла. В самом деле, о-очень интересное занятие!

— Милая?! — это мамочка.

— Вот как! — это папочка.

После чего родители в замешательстве переглянулись. В глазах Чорта я прочла новый интерес.

— Я не стала бы говорить, но понимаете... лучше, если вы будете знать... может быть, мы избежим неприятностей в будущем...

Папочка задумался. Честно говоря, я приготовилась провести пару недель в своей комнате.

— Дети растут незаметно, — с легкой грустью произнес он. — Вот что, Мариша, с этого месяца я увеличиваю твое содержание на два золотых.

— О-о! Папочка, спасибо!

— Что?! — возмутился Чорт. — Возможно, вы упустили этот момент в моей жизни, но я тоже...

— Замолчи немедленно! Я не желаю слышать подобных историй в своем доме! — оборвал его папочка.

Ну, вот и конец истории. Посмертное пророчество Сивиллы я отдала папочке, а что в нем было, так и не узнала. Папочка запер его у себя в сейфе, чем был крайне доволен. Он уверял, что с самого начала это и являлось его целью. Коллекционер!

К дядюшке Мракулю в это лето погостить меня уже не отправляли. Напротив, папочка написал ему чрезвычайно резкое письмо. Ответ пришел очень скоро. Дядюшка дерзко предложил заключить между нами, то есть мной и моим кузеном, брак, и так полюбовно уладить дело. Папочка рассердился и ответил, что кузен пусть не рассчитывает на меня как на жену, а дядюшка на мое приданое как на помощь разорившемуся семейству. На этом переписка оборвалась.

Победу, Героя и Льва пристрастно допросили. Думаю, от этих каникул у них остался неприятный осадок. По-моему, их не обвинили в пособничестве только благодаря папочке. Деметрия Лазаря наказали по всей строгости, и следующие лет пятьдесят он проведет не очень приятно, как и его товарищи. К слову сказать, в их компании отыскался человек, способный к зельям. Как он затесался к ним — загадка. Сам он разумно объяснить не смог и, кажется, крайне удивился, когда его приговорили к тюремному заключению. Папочка утверждал, что у судей сложилось общее мнение, будто он вступил на преступный путь по рассеянности.

Химера Моргана спрятала топор войны обратно в кладовку, но не далеко, твердо уверенная, что он ей пригодится в скором времени. Пусть она и не призналась, но я убеждена, что к нелепому нападению на улице, когда меня выручил Чорт, приложила руку она вместе с Болиголовами. Впрочем, я не держу зла — они действовали сообразно своим обстоятельствам.

О господине Крысе я ничего не слышала довольно долго, пока однажды...

Но это уже совсем другая история.