Год Дракона, или Возвращенная призраками

Справочные материалы

soundtrack

ГОД ДРАКОНА, ИЛИ ВОЗВРАЩЕННАЯ ПРИЗРАКАМИ

Глубокие реки неслышно текут.

Японская пословица

1. Тихиро

Для чего они вопреки логике всегда изображают на морде рептилий звериную шерсть? Тихиро в задумчивости провела пальцем по каменному барельефу, с которого на нее скалился опасный и грациозный сказочный дракон. Разве бывают змеи или крокодилы с тигриным мехом, ушами и усами?

Обида постепенно отступала. Начальник кричит не на нее одну, и не она одна, юная стажерка, чувствует себя дурочкой после едва ли не ежедневных директорских выволочек.

Сегодня канун Кристмас, и после работы еще нужно успеть по магазинам за подарками родным. Умные люди всё сделали еще вчера, в день рождения тэнно-хэйка, но это же умные люди, а не Тихиро!.. До выходных Нового года остается четыре дня, четыре проклятых дня, после которых почти неделю можно будет отдыхать от рычащих воплей Исами-сама, наедаться вкусностями со знакомыми и родней, а заодно просто отсыпаться перед следующими буднями. Настоящее веселье будет сегодня, рождественской ночью. Хотя, сказать по совести, настроение у Тихиро было совершенно не праздничным. Декабрь — месяц суеты и сумасшествия.

Весь городок с первых чисел зимы превратился в живую поздравительную открытку. Драконы были повсюду: они гордо парили в наружной рекламе на фасадах зданий и билбордах, над торговыми рядами среди бумажных алых фонариков, в сувенирных лавках и, конечно, среди украшений на ветках выставленных у входа в жилища соснах-кадомацу. С таким размахом символ наступающего года на памяти Тихиро почитали здесь лишь раз, ровно двенадцать лет назад, когда они с родителями приехали в это местечко и когда родился ее младший брат Хизока. Вспоминая ту поездку, она всегда испытывала необъяснимую печаль и тоскливую тревогу.

Тихиро грустно улыбнулась: из-за большой разницы в возрасте долгожданного мальчишку в их семействе баловали пуще любого другого ребенка этого городка, и Хизока до сих пор верит, что подарки на Кристмас ему приносит сам Дарума. С каждым годом выполнять его запросы старшим членам семьи все труднее и труднее, а в этот раз и подавно ничего не выйдет с загаданным скутером, ведь Исами-сама не впустую грозится лишить ее премии, на которую она так рассчитывала. Теперь не получится осуществить и другую затею в знак примирения с Ниги, который последнее время стал невыносим, и Тихиро даже не знала, имеет ли смысл по-прежнему называть его перед друзьями своим парнем.

Между подростком Нигихаями, с которым они когда-то познакомились в новой школе, и Нигихаями нынешним была целая пропасть, он будто бы сделался совершенно другим человеком, взрывным и нетерпимым. Эти постоянные капризы... Тихиро чувствовала, что она его безмерно раздражает одним своим присутствием, но не хотела в это верить. Он все время давал ей понять, как велика была его жертва, когда вместо того чтобы ехать поступать в Токио, поддался на уговоры подождать ее всего лишь год и отправиться туда вместе. А через год Ниги не смог поступить. И через два тоже. И даже через три... На ее виноватые оправдания он огрызался, утверждая, будто бы за пропущенный год просто растерял все учебные навыки и знания и если бы не она, сейчас стал чуть ли не академиком. Зеленые глаза его при этом светились такой злостью, что Тихиро забывала даже робость перед своим начальником. Злостью и завистью, ведь ей-то как раз удалось поступить без всяких затруднений с первой попытки, а то, что она из солидарности бросила учебу в столице и вернулась в их захолустье, устроившись на скучную работу под началом шефа-самодура, только подлило масла в огонь и окончательно запутало без того непростые отношения. Тихиро казалось, будто она плывет в мутном болоте, не осознавая уже, чего ей хочется от жизни и к чему стремилась прежде.

Она устала. Ей всего-то двадцать с малюсеньким хвостиком, а устала она так, как не устают перед выходом на пенсию. Хотелось всё бросить и сбежать в какую-нибудь Нарнию. Даже Даруму в этом году она выбрала болотно-зеленого цвета: голова-неваляшка оттенка тины со злым сверкающим глазом. Второй по обычаю она не раскрасила, хотя прекрасно знала, что ее потайная мечта все равно не сбудется и кукла исполнения желаний опять останется одноглазой, а потом будет сожжена в храме, как ее незадачливые предшественницы. Зато красный Дарума брата с написанным на подбородке именем "Хизока" победно красовался в доме на самом видном месте в качестве немого укора ее неудачливости. Тихиро и представлять не хотелось, как поведет себя мальчишка, когда не обнаружит завтра утром долгожданного скутера...

2. Мудрая подружка

— Ты плакала?

Только Ёсикава Мияко ей сейчас и не хватало для полного счастья! Та поймала ее за рукав и остановила посреди коридора, привлекая к зареванному лицу Тихиро ненужное внимание проходивших мимо коллег.

— Мияко, все хорошо, — девушка попыталась было отделаться, пряча глаза и незаметно освобождая руку из цепких пальцев приятельницы, но не так-то это просто. — Директор, как обычно, накричал...

Красавица Мияко нахмурилась. Хотя Исами-сама покрикивал и на нее, но все же куда сдержаннее, чем на Тихиро. Что бы там ни говорили, а броская внешность играет великую роль даже в деловой сфере.

— Знаешь что, ты съезди в храм и поднеси инари-дзуси. Вдруг Лисица тебе поможет?

Тихиро посмотрела на нее и отвела взгляд. Когда ты родился неудачником, изменить что-то для тебя не в силах даже боги, ты все равно испортишь все их начинания. Да и есть ли дело Инари до какой-то глупой девчонки, не знающей, ради чего живет?

— Съезди, съезди! — напористо шепнула Мияко. — Даже если ничего не получится, хоть развеешься.

Что ж, а вот это мысль. Некоторые проблемы тают уже просто оттого, что ты перестаешь на них молиться. Тихиро кивнула.

— И еще, знаешь... ты только не обижайся... Но нельзя в твоем возрасте все время ходить с этим девчачьим хвостиком. Сходи в парикмахерскую, сделай какую-нибудь модную прическу. Иначе шеф так никогда и не примет тебя всерьез!

Тихиро захотелось сказать, что Исами-сама не примет ее всерьез, даже если в парикмахерской ей навертят на голове многоэтажную прическу на манер кагами моти, но она благоразумно смолчала, чтобы вечно щебечущая о позитиве Мияко не стала обвинять ее в мрачности и пессимизме. Не объяснять же, что по каким-то неведомым причинам не появляется ни малейшего желания расставаться с милой лиловой резиночкой, так здорово перехватывающей каштановый хвост тяжелых блестящих волос на затылке. Она появилась у Тихиро в день приезда и, опять же, сколько бы она ни силилась вспомнить, откуда, ответ не приходил. Одно было точно: вот уже двенадцать лет она исправно служит ей заколкой и до сих пор не растянулась, не выцвела, не порвалась и не истрепалась. Так, будто тот, кто ее связал, вложил в нее душу и... так, будто делал он это специально для нее, для Тихиро, и больше ни для кого. Глупый романтический бред, но как бы там ни было, девушке было спокойнее, когда резинка была на ее волосах, она не снимала ее даже на ночь, просто вплетала в обычную косу и ложилась спать.

На обед они с Мияко сходили, как обычно, в кафе, где в ожидании заказа обсуждали мелькнувшую на экранах рекламу "Ученика чародея". Подруга тут же сообщила, что в марте в страну приедет ее любимчик Кейдж на презентацию премьеры, а Тихиро он вспомнился в фильме, который случайно увидела совсем маленькой, ничего не поняла и очень тогда испугалась. Там два человека обменялись лицами, и один играл роль другого, это было как-то необычно и жутко. Сейчас Тихиро подумала — а вот что было бы, если кто-то подменил бы ее родителей или друзей, а она по-прежнему считала их теми же людьми, которых знала? Наверное, это ужасно. Существа-оборотни...

3. Старик

Вечером, прощаясь с коллегами, Мияко и ей шепнула на ухо поздравление с Кристмас и напомнила заглянуть в храм Инари и парикмахерскую:

— Я тебе обещаю: как только ты изменишь хоть что-то в себе, начнет меняться и что-то вокруг тебя! Счастливого Рождества, Тихиро!

Тихиро натянуто ей улыбнулась и вздохнула с облегчением, лишь выйдя за вращающиеся стеклянные двери на улицу. Шум города обрушился на нее, как водопад, да и в довершение ко всему небо разразилось противным ледяным дождиком, который сыпался и остро колол лицо, словно замороженная крупа.

Направляясь к парковке, девушка увидела вдруг старого нищего, который всегда сидел на тротуаре неподалеку от магазинчика сувениров, а сейчас стоял посреди проезжей части и растерянно озирался по сторонам, мешая уличному движению. Возле него уже произошел затор, и не успевшие объехать чудака водители нетерпеливо жали на клаксон. Мокрый дед не двигался, он только слегка приоткрыл рот, встретившись взглядом с Тихиро.

"Вы... там не промокнете? Я не буду закрывать"...

Девушка встряхнула головой, отгоняя наваждение. Это же старик Тэтсуо, он глухонемой и, кажется, не совсем вменяемый. Но не бросать же его под дождем посреди дороги. Сегодня Кристмас, и пусть хотя бы ему повезет в этот день — много ли нужно нищему?

— Эй, дедушка! Дедушка! Вас, может быть, подвезти?

Он не двинулся, только слегка дернул седыми бровями. Тихиро обогнула несколько машин, приблизилась к нему и взяла под локоть. На нем было старое мокрое пальто, которое пахло плесенью и чем-то лежалым. Однако запаха нечистот, всегда исходящего от иных бродяг, не было. Тэтсуо напоминал ворох медленно преющего от времени ветхого тряпья.

— Идемте со мной! Опасно стоять посреди дороги, Тэтсуо-сан!

Она настойчиво завела деда на тротуар и потащила в сторону парковочной зоны, где мок ее автомобильчик.

— Давайте я подвезу вас туда, куда вам нужно? — помогая себе жестами, спросила Тихиро глухонемого.

Старик не стал возражать, и когда она открыла ему дверцу рядом с водительским местом, прихватил сухой рукой полы выцветшего, некогда черного балахона, чтобы сесть в кресло. Тут Тихиро могла бы поклясться, что под пальто в этот миг мелькнула стройная и ладно слепленная, совсем не старческая нога, обтянутая чем-то черным, как трико у танцоров или спортсменов.

— Если хотите, давайте съездим в храм Инари вместе. Я куплю инари-дзуси с тофу и для вас, — девушка завела машину.

— Ах... ах... — тихо вымолвил Тэтсуо, вроде бы соглашаясь.

Аккуратно, задним ходом, они выехали со стоянки. Повернув руль, Тихиро плавно вписалась в общее русло движения и, оставляя за спиной воспоминания о сегодняшнем конфликте с начальником, покатила в направлении гор.

И тут, когда загорелся красный, внезапно для самой себя на перекрестке она увидела знакомую фигуру. Даже не догадываясь о ее присутствии, дорогу переходил смеющийся, счастливый Ниги. И был он при этом, конечно же, не в одиночестве...

Тихиро остолбенела и спохватилась лишь тогда, когда на всю улицу завизжали тормоза, а затем послышался удар.

4. Веселое Рождество

Сначала ее окружала полная темнота, но Тихиро уже осознавала себя. Затем из темноты выплыла неподвижная маска древнего деда с тонкой и редкой бородкой, которая будто распылялась под горлом, исчезая в небытии. Раскосые глаза под набрякшими сморщенными веками смотрели на нее не по-стариковски внимательным взглядом, а все остальное в этом лице было застывшим и безжизненным, точно никогда не знало мимики. И еще что-то мешало дыханию...

Девушка с трудом вырвалась из сна и машинально дернула рукой, чтобы вытащить из носа какую-то трубку, но кто-то ухватил ее за кисть. Эти движения отозвались тупой ноющей болью в затылке, и когда та стала затихать, Тихиро снова смогла видеть.

Рядом сидел Нигихаями — это он держал ее за руку, не позволяя освободить нос от непонятного устройства, и казался донельзя взволнованным.

— Наконец-то ты очнулась! — сказал он. — Врач велел следить, чтобы ты не выдернула эту штуковину.

Голос его прозвучал звонко, остро, отскочил пластиковым мячиком от голых стен палаты и сверлом ввинтился в темя. Тихиро застонала. Ниги тут же нажал какую-то кнопку у нее в изголовье.

— Потерпи, сейчас они что-нибудь сделают. Это сотрясение, доктор предупредил, что так будет...

А ей хотелось только одного: чтобы он наконец заткнулся и перестал кричать возле ее больной головы. Прошло минуты две, прежде чем в палату торопливо ворвалась медсестра с каталкой, осмотрела Тихиро и, выбрав нужное лекарство, поставила инъекцию. Боль стала ватной и незаметно рассосалась, а голова начала соображать чуть яснее.

Нигихаями сидел рядом, как ни в чем не бывало, да еще и притащил дурацкого надувного дракона на палочке, закрепленного теперь у нее на прикроватной тумбе. Девушка даже восхитилась: что бы ты на самом деле ни натворил — сохраняй невинность взгляда кавайного мальчика и хлопай длинными ресницами красивых глазок!

— А что было? — спросила она, решив не наседать на него сходу, выясняя личность стильной тян, которая так мило хихикала с ним на злополучном переходе, а сначала прощупать почву. Тем более что память возвращалась какими-то урывками, и где-то слева все еще оставалось темное пятно, как если бы там реальность проваливалась в бездонную воронку. Зато спутницу Ниги она припоминала в мельчайших подробностях, и тем болезненнее было понимать, что эти двое внешне идеально подходили друг другу, словно сойдя со странички глянцевого журнала о модных селебрити.

Ниги отбросил со лба длинную челку темно-русых волос — невероятного, с легкой зеленцою, оттенка, из-за которого ему всегда приходилось отбиваться от вопросов, не пользуется ли он краской, — и рассказал, что ему позвонили с ее номера и сообщили, что она попала в ДТП. Он, безусловно, тут же примчался в больницу и уже много часов дожидался, когда она придет в себя. Родители и Хизока тоже здесь, просто сейчас как раз вышли в ближайшее кафе.

— Мерри Кристмас, Тихиро! — Нигихаями наклонился к ней и как-то нерешительно и даже неумело, будто впервые, ткнулся губами не то в ее щеку, не то в уголок губ.

Тихиро с подозрением прислушалась к своей интуиции. Нет, кажется, он не чувствовал себя виноватым, и поведение его было не как у того, кто пытается замолить грехи, а будто он и в самом деле не привык к такому обращению с нею. И это было странно.

— Сколько времени?

Он мельком взглянул на дисплей своего телефона:

— Уже почти полночь. Эх, а я хотел вытащить тебя в клуб...

— А что с машиной? И с тем, в кого я... влетела?

— Влетела? — Ниги вопросительно склонил голову к плечу. — Ты влетела не в "кого", а во "что" — в заграждение. И вроде бы, больше никто не пострадал, но машину ты, конечно, раскурочила вдребезги. Хорошо, что сработала подушка, и ты только приложилась затылком о подголовник, иначе...

— А Тэтсуо-сан? — выпалила она и только потом осознала, что темное пятно слева исчезло, и там сидел старик в старой черной хламиде и черных перчатках с обрезанными кончиками.

Зрачки молодого человека сузились, он отстранился, сложил руки на груди и слегка прищурился:

— Что еще за Тэтсуо?

— Старик, которого я подвозила! Что с ним? Он не покалечился?

Ниги с недоверием покосился на нее:

— Мне ничего не говорили ни о каком старике. Тебя вытащили из машины, а машину увезли на эвакуаторе — это все, что сказали мне и твоим родным.

— А если он погиб?! — ужаснулась Тихиро. — Ведь будь он просто ранен, его бы тоже доставили в больницу вместе со мной, правильно же?

Нет, ей не показалось: взгляд Нигихаями стал испытующим, а голос — чуть глуховатым, будто говорил он сейчас откуда-то изнутри себя:

— Ты так переживаешь за него? — темные брови дернулись, оживая.

— Так ведь это я уговорила его ехать со мной!

Ниги подался к ней:

— Тебе стало его жалко?

— Не знаю. Наверное. Наверное, да. Или нет. Я просто почувствовала, что должна это сделать, и все. Не знаю, почему. Я не могла оставить его там, посреди дороги, под дождем.

По его губам скользнула удовлетворенная улыбка, как если бы Тихиро произнесла слово в слово то, что нужно было произнести, и он кивнул. В это время в палату ввалилась дееспособная часть семейства Огино. Утопая в причитаниях матери, смешанных с восклицаниями отца, девушка не успела расспросить своего приятеля о длинноногой рыжеволосой красотке, собственническим жестом ухватившей его под локоть на том пешеходном переходе.

5. Мышеловка

Тихиро выписали только спустя две с половиной недели. Сотрясение мозга все еще иногда напоминало о себе болью в затылке, головокружением и приступами тошноты.

В автосервисе пострадавший автомобиль восстановили, как могли, а вот узнать что-либо о судьбе старика Тэтсуо ей не удалось. И на прежнем месте — у магазинчика сувениров на углу — его тоже с тех пор не видел никто. Ничего хорошего в этом не было, и тревога снова заколола ее сердце, как не вынутая заноза.

Впервые после больницы войдя к себе в комнату, Тихиро сразу увидела одноглазую голову Дарумы. Кукла свирепо глядела на нее с полки в темном углу, и девушке показалось, что зеленоватое чудовище готово спрыгнуть на пол и с противным бульканьем прикатиться к ее ногам. Пожалуй, нужно будет поскорее отнести ее в храм, очень уж неуютным соседом она стала теперь, после очередной неудачи с выполнением загаданного. У Тихиро было ощущение, что когда-то ей довелось встретиться с настоящими прыгающими головами-дарумами, причем их тогда было три. Да-да, именно три! И вообще множество невероятных, сумасшедших воспоминаний стало приходить к ней сначала во сне, а потом, постепенно, и наяву.

Как она и предвидела, на вопрос о той рыжей тян Ниги состроил круглые невинные глаза и стал уверять, что не мог находиться на том перекрестке, потому что как раз тогда заходил в магазинчик на другом конце города, чтобы найти ей рождественский подарок. Да, да, и его фантазии не хватило больше ни на что, кроме как на этого глупого надувного дракона из фольги! Отличный подарок для девушки, уже лет двадцать назад вышедшей из того возраста, когда восторгаются подобными игрушками! К тому же, проведав ее в больнице еще два раза, Нигихаями уехал по каким-то делам в Токио, сказав только, что если всё получится, как нужно, будет сюрприз.

Во время обоих посещений он был удивительно — и, что еще удивительнее, искренне — обходителен с нею. Так, будто это происшествие по мановению волшебной палочки превратило беспечного юнца в серьезного взрослого молодого человека. У него изменился даже взгляд. Раньше Ниги, если не злился на нее, обязательно подбирался поближе и завладевал ее вниманием без остатка. Теперь он мог прийти и просто стоять где-нибудь в сторонке, в углу палаты или у окна, ненавязчиво за нею наблюдая и мирно улыбаясь своим мыслям. И — вот чудеса! — прежде всегда страдавшая от его капризных выходок и эгоистических всплесков, сопровождаемых невниманием, Тихиро теперь, когда он вообще самоустранялся, ловила себя на мысли, что такой Нигихаями ей симпатичнее прежнего. Она чувствовала себя свободной и почти счастливой от этой свободы. Она могла быть собой, не переживая о том, что он обидится за какой-нибудь неверно истолкованный жест и начнет на нее дуться. Вот только дракона она так и не забрала домой. Не хотелось ей принимать от него каких бы то ни было подарков, и все тут. Вся душа протестовала против этого!

Кстати, о подарках. Войдя в общий гараж посмотреть на свою машинку после автосервиса, Тихиро ошеломленно протерла глаза: за папиным "Ниссаном" в углу победно поблескивал ярким тюнингом новенький красный скутер. Именно на такой и заглядывался в Интернете ненасытный братишка. Но почему он не похвастался им перед сестрой еще в больнице? Это совсем не в его духе...

Оказывается, в мире столько странных вещей и нестыковок! На все расспросы Хизока заговорщицки подмигнул ей и шепотом рассказал, что в этот раз к нему приходил настоящий Дарума. Родители подтвердили его историю, и это хоть отчасти объяснило, почему они все молчали, проведывая ее во время болезни: отец решил, что Тихиро перед самой аварией успела нанять для вручения подарка какого-то аниматора в агентстве по устройству праздников.

— Как хотя бы он выглядел? — обреченно спросила девушка, чувствуя нарастающую боль в голове, и едва не заплакала, когда родичи описали ей старого нищего Тэтсуо. — И что сказал?

— А он не говорил! — вдруг с удивлением вспомнила мама. — Правда же?

— Да, точно! — подхватил Хизока. — Промычал что-то и подтолкнул ко мне скутер, а сам потихоньку смылся.

— Хизока, ну как ты выражаешься! — поморщился папа. — Но в самом деле: я отправился в дом за наличкой, чтобы расплатиться, а он в это время уже уехал. Где ты такого нашла?

— Но он колоритный! — возразила мама. — Настоящий сказочный старец!

Тихиро охватила голову ладонями. Дают для того, чтобы получить. Эта древняя мудрость проверена временем и не подлежит сомнению. Но что хочет получить от ее семьи непонятный нищий, который выжил в той страшной аварии, а потом возник живой и невредимый несколько дней спустя на пороге их дома с дорогущим подарком, на который у Тихиро не хватило бы никаких денег, даже если бы ее не оштрафовал перед Рождеством начальник и добавь она к этой премии те средства, которые понемногу откладывала с прошлых?!

Извинившись, девушка вышла из-за стола и поднялась к себе, чтобы проглотить болеутоляющее, полежать и обдумать все, что услышала.

Не успела она прилечь, как послышалась мелодия вызова. На дисплее высветилась фотография Нигихаями.

6. Сюрприз откуда не ждали

Издалека, очень глухо, будто из глубокого колодца, донесся его голос:

— Что находится на дне болота?

Тихиро так обрадовалась, что даже пропустила его вопрос мимо ушей:

— Как здорово, что ты позвонил! Мне надо так много тебе рассказать. Где ты?

Он осекся, а когда заговорил снова, по довольному тону чувствовалось, что ему польстило ее восклицание:

— Привет. Я в городе и как раз собирался заехать за тобой. Ты в порядке?

Она, конечно, не была в порядке, но лекарство уже начало действовать, да и воодушевление оказало добрую услугу ее бедной голове. Ниги не заставил себя ждать и приехал точь-в-точь как условились. Не слушая удивленных восклицаний, Тихиро схватила его за руку и потащила в гараж:

— Смотри.

Нигихаями посмотрел на скутер брата и растерянно покосился на нее:

— И что?

Рассказав о том, как подарок попал к Хизоке, Тихиро добавила, что это еще не все. Ее будто прорвало. Она говорила и о странном старике, и о своих снах, в последнем из которых появилась Ёсикава Мияко: Тихиро жаловалась ей на начальника, напугавшего ее в коридоре отсутствием лица, и тут Мияко, загадочно улыбнувшись, спросила: "Вот так?" — и стерла собственное лицо. И много еще чего, путавшего ее мысли последние полторы недели, перечислила девушка.

— Мне страшно, страшно! — призналась она наконец, хватая его за руку и тычась лбом ему в плечо.

Ниги странно, будто впервые, разглядывал их сцепившиеся руки, а потом перевел взгляд на нее и нерешительно обнял:

— А мне грустно, грустно...

Немного успокоившись, Тихиро спросила, что он делал в Токио. Лукавая улыбка пробежала по его лицу, и тут она заметила, что волосы его почти утратили зеленцу окисленной бронзы — теперь они выглядели так, словно кто-то стер почти всю патину, и сквозь нее проступила рыжинка чистого металла. И глаза... глаза были другими. Как тогда, в детстве, когда он только пришел в их школу и посмотрел на нее. Какие-то нездешние глаза, потом, с возрастом, ставшие обычными, как у всех парней.

— Ты еще хотела бы учиться в Токио?

— С тобой? — у нее перехватило дыхание от предчувствия невероятного сюрприза. Когда он кивнул, Тихиро кинулась ему на шею: — Ты поступил?! — и снова кивок. — А-а-а-а! — она по-девчоночьи запищала, принялась его трясти, обнимать и целовать, так что Нигихаями даже стушевался, несмотря на то, что ему все эти вопли и обнимания были приятны.

Конечно же, нельзя было не отметить такое известие с друзьями. Тихиро забыла даже о своих недавних расспросах и страхах. Они посидели в клубе, отметив заодно и пропущенные праздники, и ни разу за много часов у нее не заболела голова. Ниги шутил и смеялся вместе со всеми, но девушка все время чувствовала, что вниманием его безраздельно владеет только она. Вот уже и померкли подозрения, связанные с рыжеволосой красоткой, а на смену им пришли мысли — "могла же я, в самом деле, перепутать его с кем-то другим". Но глаза... эти глаза из другого мира. Их взгляд и завораживал, и немного пугал. И их цвет... Может быть, виной тому было клубное освещение, но и в них она больше не видела той речной зелени, которой любовалась прежде: теперь они стали темнее и глубже, и понять, какого они цвета, Тихиро уже не могла.

— Если меня здесь встретит кто-нибудь из коллег, — танцуя и смеясь, сквозь музыку крикнула она на ухо Ниги, — Исами-сама уволит меня завтра же!

— Ну и давай сбежим отсюда! — точно так же, перекрикивая грохот, отозвался Нигихаями.

И они сбежали к нему. Он снимал квартиру возле их старой школы, в доме, на крыше которого они знали каждый сун, поскольку в детстве не было и дня, чтобы не забирались сюда всей гурьбой поболтать и поглазеть сверху на городок: здание возвышалось над остальными, выстроенное на холме.

— Почему ты сегодня сказал, что тебе грустно? — спросила Тихиро, заглядывая ему в глаза.

Нет, освещение в клубе не играло никакой роли. Его зрачки были другого цвета. Вместо ответа Нигихаями как-то робко притянул ее к себе и не менее осторожно, будто проверяя, не станет ли она возражать, поцеловал в губы. И даже во время этого он продолжал смотреть на нее, хотя никогда так раньше не делал, и только когда Тихиро совсем обмякла у него в руках, тоже прикрыл глаза.

7. Погоня за призраками

Вытирая волосы, Тихиро вышла из душа. Солнце уже вовсю светило в окно, пробиваясь сквозь зеленоватые жалюзи и падая на лицо просыпающегося Ниги. Девушка хихикнула: он смешно уворачивался на постели от его лучей, пытаясь продлить сон, тер глаза и нос, но ничего не помогало. На часах было уже почти девять. До того, как попала в эту аварию, Тихиро в это время обычно уже часа полтора как находилась на работе, а сегодня ей предстоял прием у врача, и до него оставалось еще сорок минут.

— Привет, — щурясь и, как всегда хрипло спросонья, проговорил Нигихаями. — Ты куда?

Выглядел он не слишком здорово. Покрасневшие глаза лихорадочно блестели, а губы растрескались. И это после того, как они отчаянно, не зная устали, позажигали минувшей ночью, когда Тихиро казалось, будто она делает что-то запретное и, конечно, ужасно порочное, причем — о, жуть! — ее это невероятно заводило. Раньше между ними всегда всё было как по расписанию, если не считать их самого первого свидания, всё правильно и так, как нужно. Положительная девочка из благополучной семьи, которая, конечно же, рано или поздно станет госпожой Кохакунуси, женой одного из самых симпатичных парней их школы. Не слишком скоро, но со временем — обязательно. Однако сегодня... сегодня все было так, как если бы она сумела вернуться и войти второй раз в одну и ту же реку, но только это была река забвения: они забыли обо всем и бесстыдно упивались этим забытьем. Как в первый раз.

— Мне скоро к доктору. Насчет... — она постучала пальцем над виском.

— Тебя подвезти? Погоди, я...

— Нет-нет, он принимает недалеко от нашей школы, я добегу туда минут за десять, — Тихиро взобралась на кровать и уселась верхом на его укрытые одеялом ноги. — Что-то мне не нравится, как ты выглядишь. Эй, подожди! Да у тебя жар!

— Нет у меня жара! — попытался отбиться Ниги, но она настойчиво пощупала его лоб тыльной стороной ладони. Голова пылала.

— Как это нет жара?! Да ты горишь!

— Ну, может, немного есть. Просквозило, наверное, в машине. Да перестань! — грубовато пробурчал он, с угрюмым видом ловя ее руку и отодвигая от своего лица.

— У тебя есть какие-нибудь средства от простуды?

Ниги было тяжело притворяться, и он сдался:

— Тихиро, ты беги, не то опоздаешь. Я разберусь с этим сам, ладно?

— Ты уверен?

— Оя! — воскликнул он, закатывая глаза и бессильно откидываясь на спину. — Хватит уже! Носишься, как с младенцем!

Тихиро включила фен, а Ниги спрятал голову под подушку. Расчесавшись, она поняла, что ее любимая резиночка для волос безнадежно потерялась, и идти придется так, как есть — неприбранной растрепой.

— Пока! — сказала девушка, собираясь выходить, но он окликнул ее уже без всякого раздражения в голосе и взгляде. Даже наоборот: потемневшие глаза опять смотрели с тихим обожанием, как ночью, несмотря на нездоровый блеск и лиловые круги. Чуть приподнявшись, он молча поманил ее к себе, а когда Тихиро подошла, стянул с запястья ее заколку, надетую на манер браслета.

— На. Чуть не забыл. Снял вчера с тебя, чтобы ты не потеряла.

— Ты чудо! Вот спасибо! — просияла она и, скрепив на затылке хвост, хотела поцеловать парня.

Но Нигихаями, вздрогнув, как-то неловко уклонился:

— Иди! Иди! Заразишься еще, — шелестящим и слабым голосом добавил он, хотя было заметно, что ему ужас до чего хочется сейчас ее обнять.

Подхватив брошенную перед входной дверью сумочку, Тихиро вприпрыжку поскакала по лестнице. Даже то, что Ниги простыл, не слишком испортило ей настроение. Какой же он классный! А она еще думала о том, чтобы им разбежаться, вот дурочка!

Тихиро дошла уже до угла дома, когда, решив посмотреть, сколько времени, пошарила в сумке и обнаружила, что телефона в ней нет. Оставалось надеяться лишь на то, что предусмотрительный Нигихаями подобрал и положил в надежное место и его, если, конечно, она не вытряхнула мобильник где-нибудь в клубе. Тихиро быстро поднялась обратно и открыла дверь своим ключом. К счастью, выпавший телефон валялся сразу у входа. Подхватив его, она уже попятилась выскочить обратно, когда услышала из спальни звук мужских голосов. Говорили два человека. Говорили попеременно, один — с раздражением, другой, глуховатый и очень тихий, почти немощный — с усталостью. Девушка на цыпочках подкралась к двери в комнату и обратилась в слух.

— ...нет, рано! — упорствовал голос Нигихаями, бодрый и звонкий.

— Мне плохо, плохо... Я не могу долго находиться среди вас, пойми, — слабо возражал ему кто-то другой, кто непонятно как успел проникнуть в квартиру, пока Тихиро спускалась и возвращалась. Может быть, он сидел на пролет выше и просто выжидал, когда она уйдет, а потом сразу же шмыгнул за дверь, не предполагая, что ее угораздит что-нибудь забыть.

— Но еще не время прерывать договор! Ты же сам...

Вздох, похожий на стон:

— Возьми зеркало, Хаку. Возьми его и посмотрись. Трансформация неизбежна, ты же видишь. А потом... потом ни ты не останешься собой, ни я не сделаюсь тобой. И одни ёкаи ведают, что мы тут с тобой натворим. Просто отведи меня сейчас же к тоннелю.

— Но...

— Прямо сейчас, Хаку. Или вспомни купальни... если сможешь вспомнить.

— Такое забудешь... Ладно, значит, пора тебе убираться. Тем более, я смотрю, ты вошел во вкус.

Оппонент Ниги, называвший того загадочным именем Хаку, тихонько зашелестел смехом:

— Глупая ревность. Тело ведь твое.

— Тело моё, а чувствуешь ты, а не я. И мне это совсем не по душе, даже учитывая цели. Не хватало еще, чтобы ей понравились все эти твои штучки!

— Оя... до чего же вы безлики, здесь живущие...

Ниги вспыхнул:

— Кто бы говорил! Ну ладно, вставай. Толку от тебя теперь немного, так что тебе и в самом деле пора в путь.

И снова слабый, стонущий вздох. Негромкий скрип старой кровати. Мысли Тихиро заметались. Сейчас эти двое выйдут и увидят ее.

— Хаку, в машине, в кармане чехла твоего кресла...

— Хватит болтать, теряем время и силы. Давай, поднатужились — и двинули!

— Хаку, это важно! Съешь то, что найдешь в кармане чехла на кресле. Оно горькое, как полынный настой в этих проклятых купальнях, тебя вывернет, как варежку, наизнанку, но его нужно прогло...

— Ладно, ладно, переставляй ноги!

Сейчас они распахнут приоткрытую дверь и...

Тихиро метнулась на лестничную клетку и чуть ли не кубарем скатилась вниз. Сердце бешено колотилось, голова раскалывалась в сотне самых безумных предположений. Девушка не понимала ничего. Ровным счетом ни-че-го.

Она встала за деревом недалеко от входа. Из подъезда, едва волоча ноги и пошатываясь, выполз Ниги в своем коротком черном пальто, обмотанный вязаным шарфом. Его тошнило, и каждые три шага он сгибался от жестоких спазмов, но не мог даже сплюнуть. Пара прохожих недоуменно оглянулась на него, оба пожали плечами и отправились дальше, вниз по улице. Нигихаями ввалился в свой автомобиль и какое-то время неподвижно сидел за рулем, пытаясь отдышаться. Тихиро с ужасом поняла, что сейчас он уедет, и она так и не узнает, куда. И... где же этот, второй, с умирающим голосом? Судя по тому, что она увидела, такой голос должен быть скорее у Ниги.

Из-за поворота показался серебристый "Мицубиси", а Нигихаями тем временем завел мотор и тронулся по уклону в сторону перекрестка. Она должна пойти до конца и разузнать всё. Всё, что кроется за этим таинственным диалогом, всё, что является причиной происходящих в ее жизни событий. И когда габариты машины Ниги вспыхнули алым перед нижним светофором, девушка, размахивая руками, кинулась наперерез неторопливой "Мицубиси". Водителем оказалась бывшая однокашница, с которой ни Тихиро, ни ее парень отношений не поддерживали и даже не помнили точно, как ее зовут. А вот она встретила знакомую восклицанием: "Ты что, Огино, всегда бросаешься под колеса машинам?" Когда та, запыхавшись, попросила ее помочь и поехать за Ниги, однокашница недоверчиво смерила ее взглядом, ухмыльнулась, сострила насчет шпионов, но из любопытства разрешила сесть и отправилась догонять автомобиль жениха Тихиро. Наверное, подумала, что Огино выслеживает приятеля с другой девчонкой. Она даже не стала спорить и послушно поехала через затуманенный мост, ведущий за город, а потом — по горному шоссе, оставляя позади и внизу широкую серебряную змею реки, виляющей меж холмистых берегов.

Ниги все гнал и гнал вперед, и казалось, что это преследование не закончится никогда, но вот на одном из указателей он свернул на проселочную дорогу. Туман сгустился. В груди Тихиро что-то заныло: эти места показались ей знакомыми.

— Ну всё, ты как хочешь, Огино, а дальше я не поеду! — запротестовала знакомая, когда туман стал похож на застрявшую среди одичалых деревьев грозовую тучу. — Мне потом не выбраться.

— Спасибо! Я дальше сама!

— Ты с ума сошла?

— Нет, нет! — Тихиро выпрыгнула и захлопнула дверь. — Всё хорошо, спасибо тебе за помощь.

— Ненормальная, — проворчала однокашница, высовываясь в окно. — Эй, я на всякий случай вызову сюда команду спасателей из города!

— Не надо, спасибо! Если что — я вызову! У меня есть телефон!

Здесь тяжело проехать и на внедорожнике, а у Ниги старенькая малолитражка. Передвигаться он сможет только с черепашьей скоростью.

И вдруг туман раздвинулся, словно театральный занавес, от порыва невесть откуда взявшегося, горячего и удушливого, как перед летней грозою, ветра. Впереди мелькнула черная мужская фигура. Пальто длинновато для Ниги, и движения неестественно плавные, но, может, Тихиро это померещилось. А самой машины не было нигде.

Высокая фигура, скользя, нырнула в продуваемый сквозняком тоннель между скалами... или... Или это были какие-то грандиозные постройки?!

Выяснить всё до конца! И Тихиро решительно бросилась вслед удаляющемуся в яркий свет темному силуэту...

8. Индюшечий корм

Последние три шага давались с особым трудом. Казалось — вот только протяни руку, и ты выйдешь на свет по ту сторону горного перевала или мегалитической постройки в духе средневековых крепостей. Но нет. Что-то сродни встречному урагану, только совершенно бесшумному, сопротивлялось ей. Воздух пружинил, не давая ступить вперед, негостеприимно отталкивал в грудь. Помимо этого — абсолютное отсутствие запахов...

Шаг — и в закоулках памяти перед глазами всплывает спина отца, маячащая впереди них, и мамина рука, на которой со страху повисает она, десятилетняя Тихиро, пытающаяся отговорить родителей от опасной вылазки. В сердце снова оживает тревога, как и целую вечность назад. Она помнит, она вспомнила! Это было не только во сне!

Снова порыв урагана. Когда она уже готова отступить, напор стихает — и ей удается второй шаг. "Купальни Абурая" — гласят иероглифы на вывеске здания, заманчиво пламенеющего в сумерках многоликими окнами и прозрачными раздвижными дверями. И лицо маленького Нигихаями... Ха... Что?! Хаку?! Мост, по которому он велит пройти, не дыша. Эта страшная черная фигура с белым лицом-маской... Призрак и без дыхания узнал в ней человека, но не выдал ни криком, ни движением. Бесстрастно взирал на нее пустыми глазницами, стоя у перил, по левую руку от нее, а девушка вспомнила его только теперь, когда события прошлого начали валиться на нее снежной лавиной...

Ураган почти сбил ее с ног. Мысли спутались, часть воспоминаний готова была улететь в черную трубу тоннеля. Тихиро зажмурилась, припала на одно колено, но тут кто-то уверенно ухватил ее повыше запястья. Она успела различить лишь точеную, идеально красивую руку в черной бархатной перчатке — ее незримый обладатель, будто чуть выглянув из тьмы, помог ей встать, а в следующий миг снова растаял в бездонном провале.

— Что я наделала! — прошептала Тихиро, оказываясь посреди залитого солнцем, но совершенно безлюдного поселка, и воспоминания взорвались в ее голове нестерпимой болью.

Нащупав в сумке лекарство, она торопливо проглотила капсулу и присела переждать приступ на каменном выступе у пересохшего фонтанчика. Ветра как не бывало.

Зачем она снова пришла сюда, а теперь еще помимо воли тех сил, что охраняли страну призраков от чужеродных вторжений?!

Тишину заброшенного поселка огласил истерический многоголосый клекот и хлопанье крыльев. Тихиро огляделась в поисках источника звука. В конце улицы за кустами шевелились невысокие тени, и крики доносились оттуда. Девушка торопливо посмотрела на свою ладонь, чтобы узнать, не исчезает ли ее плоть, как тогда, у пристани. Сил у нее и без того было немного из-за боли в затылке, но полупрозрачной она пока еще не стала. Как сказал тогда маленький Хаку, ей нужно что-то съесть из местной пищи, чтобы не раствориться среди обитающих здесь духов. И она знала: если есть осторожно и понемногу, то не превратишься ни в свинью, ни в мерзкую жабу. Главное — не глотать без разбора и в неограниченном количестве. Но снова подувший, теперь уже совсем легкий, ветерок донес лишь запахи степных трав и стоячей воды. Никакого намека на съестное.

Тут вспомнилась шестая станция — "Дно болота". Значит, на это намекал Нигихаями, когда звонил ей вчера по телефону! Вот только как отсюда добраться до дома старой Дзенибы, где ее наверняка и покормят, и что-то объяснят? Тихиро неосознанно покрутила пальцами стянувшую волосы резинку. Что-то не похоже это место на вокзал, да и вообще на те края, где они очутились в прошлый раз, пройдя с родителями через тоннель в стене. "Это заброшенный парк развлечений", — решил тогда папа, и хотя он ошибся, те постройки и впрямь можно было принять за стилизованные под эпоху Эдо павильоны. Здесь не было ничего подобного. Мало того, что исчез и сам проход в горе, отсекая путь к возвращению, так еще и не было никаких ориентиров, куда следует идти, чтобы встретить кого-то знакомого. А сейчас стемнеет, отовсюду полезут эти жуткие тени, она начнет исчезать, потеряет силы. Нет, надо срочно что-то предпринять!

Тихиро подскочила с камня и побежала на клекот. Может быть, если там есть птицы, то найдутся и люди... ну или иные мыслящие существа. Главное — держать ухо востро и ни во что не вляпываться. Кое-что об этой стране она уже знает!

Если бы знала Тихиро, как она заблуждается насчет объема своих познаний о мире по эту сторону тоннеля... Но зато девушка хорошо представляла себе, что по воле перепуганных родителей напишут на розыскных сайтах, если ей не удастся выбраться отсюда в ближайшие дни. "Внимание! 18 января ушла и не вернулась домой Огино Тихиро, 22 года (выглядит на несколько лет младше), среднего роста, худощавого телосложения, волосы темно-каштановые, длинные, глаза черные. Была одета в узкие черные джинсы с принтом на левом бедре, приталенную кожаную куртку черного цвета, высокие сапожки на небольшом каблуке и лиловую водолазку в обтяжку. Особые приметы: некрупная родинка на животе слева от пупка и шрам на правой лодыжке, прямо под щиколоткой". Представляла и то, с каким содроганием будет перечислять мама эти особые приметы — ведь всем известно, в каких случаях они становятся важны, если находят пропавшего...

Птицы, которые издавали эти странные неприятные звуки, похожие на ругань, оказались индюшками. Они паслись небольшими стайками, подбирая что-то с земли, а распустившие перья самцы болтали мясистыми наростами над клювами и выглядели чрезвычайно внушительно. Они медленно перебирали длинными сухими ногами и плыли над землей, будто ночные духи, явившиеся в "Купальни Абурая" к Юбабе. Индюшки и индюки были повсюду. Казалось, это они безраздельно хозяйничают в поселке, и только некоторые вещи в домах и возле домов говорили о том, что раньше здесь все-таки жили люди.

Озираясь, Тихиро встала посреди площади и только тут поняла, что едят птицы: это были колышимые ветерком обрывки старых газет, а короткие изогнутые клювы легко и с аппетитом выщипывали с их страниц каракули черных блох-иероглифов. В какой-то миг снова наступила тишина — индюки увлеклись едой — и тогда откуда-то донеслись звуки далекой, но явно человеческой речи. Девушка стремглав помчалась на голос, боясь потерять путеводную нить, если этим глупым птицам снова взбредет в голову покричать. Коль скоро там есть люди, им можно будет все объяснить и попросить хотя бы маленький кусочек чего-нибудь съедобного, чтобы не пропасть.

Однако к великому ее разочарованию голос принадлежал не живым людям, а только изображениям на стене, как в старом кинотеатре. И они все время что-то твердили, твердили, непонятно и неинтересно, а потом вдруг срывались в индюшечий клекот, и тогда стаи блуждающих по улицам птиц с готовностью отвечали им такими же воплями. Странные призраки людей, проецируемые невидимым устройством, напоминали дикторов телевидения, привычных любому горожанину. В них не было ничего страшного, даже наоборот — напоминало о родных краях. Их выступления прерывались какими-то сценками, которые Тихиро про себя назвала рекламными блоками. Они затягивали чередой ярких красивых картинок, и в какой-то миг девушка поняла, что простояла с приоткрытым ртом, наверное, не меньше часа, а то и двух. Не хотелось ни пить, ни есть. Рядом стояло несколько индюшек, и все они теперь поглядывали на нее с одобрением и откровенной симпатией. А ей вдруг захотелось спать под монотонные звуки голоса нового "диктора", слова которого она уже начала понимать. Тихиро лениво подняла руку, чтобы посмотреть, не стала ли она просвечивать насквозь, но сделала это уже автоматически и без волнения. И даже несколько перьев, пробивавшихся теперь из ее ладони, не удивляли. Она лишь хихикнула про себя, вспомнив облепленного "оригами" Дзенибы раненого дракона-Хаку. Вот и она сейчас сделается драконом, взмахнет крыльями и улетит домой, вот и всего-то забот! Всё очень просто, и незачем бежать на поиски станции "Дно болота" или еды... Еды... да можно ведь просто попробовать слизнуть вкусные иероглифы с валяющихся повсюду газетных страничек! А пока — слушать и смотреть эту замечательную передачу!..

Вдруг чья-то рука легла ей на лицо, крепко закрыв глаза, и потащила в сторону. Тихиро замахала руками, а изо рта ее вместо возмущенного вопля вырвался знакомый клекот. Рука в перчатке продолжала сжимать ее глаза, а сам неизвестный волочил ее с необыкновенной решимостью и неумолимостью в неизвестном направлении. В голове начало проясняться.

— Отпустите меня! — крикнула девушка и удивилась звуку собственного голоса: неужели это она?

Руки тотчас отпрянули. Тихиро шарахнулась от незнакомца и поверх этой длинной, клубящейся тьмой "колбасы" с торчащими из боков ручонками различила знакомую бледную маску с нарядными цветными полосками над и под глазными прорезями.

— Ах! — тихо и с каким-то едва ли не отчаянием проронила маска. Приветствием это явно не было.

— Каонаси! — обрадовалась Тихиро.

Из сильно зачесавшихся ладоней вывалились отросшие перья, и дырки, оставленные в воспаленной шелушащейся коже их стержнями, быстро затянулись и зажили без следа. Безликий что-то простонал в своем духе, будто поддакивая, присел на корточки, поднял с земли обрывок газеты и одно из отвалившихся перьев. Сделав вид, будто что-то пишет им на бумаге, призрак отрицательно и слишком энергично покачал маской, а для усиления запрета переломил перо пополам и отбросил вместе с обрывком.

— Нельзя писать?

— Ах! Ах! — подтвердило странное божество, провело пальцами по маске возле глаз и скрестило их в жесте "ямэро, дамэ!".

— И смотреть нельзя?

Правая конечность изменилась, приняла форму красивой мужской руки в черной бархатной перчатке, и согнула указательный палец. Трансформировалась и левая, после чего Безликий согласно хлопнул в ладоши. Ужасная догадка осенила Тихиро, и она уже совсем другими глазами посмотрела по сторонам. Тем временем темнело, индюки и индюшки стали разбегаться по домам, протискиваясь в приоткрытые двери.

— Так это что... люди? — подавившись воздухом, последнее слово девушка выговорила шепотом. — Они были людьми?!

— А! А! — тоже еле слышно согласился Каонаси. Но он был очень рад тому, что она понимает, даже равнодушная маска его ожила и светилась от счастья. — А! — добавил он, подаваясь вперед и предлагая ей уходить отсюда.

— Как же здорово, что вы пришли сюда, Каонаси! — Тихиро ухватилась за его протянутую руку.

Они припустили во весь дух подальше от странного города. Когда Безликий счел расстояние безопасным, они остановились возле небольшого пригорка. Небо становилось все темнее, а ноги наливались свинцовой тяжестью. Тихиро поняла, что, как в страшном сне, уже не может сделать ни шагу — так же было и в прошлый раз, у пристани. Мир призраков вытягивал из нее жизненные силы в точности так же, как мир людей поглощал силы бога-бродяги.

— Это ведь вы были сегодня у Нигиха... у Хаку? Верно? Простите, но я не могу идти, я не чувствую ног.

Он вздохнул и сложил руки перед подбородком маски, уговаривая ее собраться с последними силами. Дернувшись раз, другой, она сползла в траву и покачала головой:

— Никак! Может быть, у вас есть что-то съестное? Вы можете это сделать... ну, как тогда — золото?

Каонаси кивнул, но тут же снова скрестил руки перед собой. Может, но есть это нельзя. Нельзя даже брать. Соглашаясь с этим доводом, Тихиро вздохнула:

— Это понятно, что нельзя. Всё, что вы делаете из воздуха, — фальшивка...

Он понурился и сел рядом с нею. Мимо них уже бродили невнятные тени, выходя из ниоткуда и проваливаясь в никуда, как умел делать и сам безликий бродяга. Ему было бы проще сейчас уйти в небытие и возникнуть уже далеко отсюда, у Дзенибы или где там он обитал теперь, но Тихиро понимала, что бросать ее он не хочет.

— Зря я пришла сюда вслед за вами...

Каонаси вздохнул, задумался, а потом распрямился и быстрым движением поднял ее с травы. Он был почти бесплотен, но теперь и она была материальнее него не намного, и такая туманная субстанция, в которую медленно превращалась Тихиро, оказалась ему под силу. Девушка обняла его за "шею" пока еще не ослабевшими руками, прижалась к нему покрепче, и Безликий заскользил в темноту бескрайней равнины.

9. Печать Дзенибы

— Вечно вы как дети малые, ничего поручить нельзя! Хорошо, что Кюби унюхал ее и выскочил вам навстречу, иначе даже нам с сестрицей вместе взятым не выпросить бы ее обратно у синигами! Ну, чего стоишь? Руки ей три, не видишь — закоченела вся! Наградили боги помощничком!

От такого сварливого ворчания воскрес бы даже мертвый, и Тихиро начала приходить в себя. Кто-то с остервенением разминал ей колени и икры, а теперь ко всему прочему чьи-то руки в бархатных перчатках принялись деловито массировать ее левую кисть. Девушка открыла глаза и с непривычки вздрогнула, хотя вспомнила, едва вернувшись сюда, насколько громадными были головы у старых сестриц-близнецов и как жутко смотрелись на корявых, искаженных артритом и унизанных перстнями пальцах длиннющие когти, выкрашенные алым лаком.

— Бабушка Дзениба! — прошептала Тихиро и перевела взгляд на пристроившегося к ним сбоку Каонаси — он-то и тер ей руку, пытаясь разогнать стылую кровь по жилам. Грехи замаливал, видимо, перед хозяйкой-колдуньей. — Неужели мы добрались?!

— Как же, добрались бы вы, если бы не Девятихвостый! Повезло тебе, что твой человеческий дух еще не весь вышел, пока вы до станции шлепали, Сусаноо доморощенные! Уж скачущий фонарь бы вас точно не заприметил таких... бестелесных...

— А сейчас?

— Ха! Сейчас! Сейчас я в тебя липовый отвар влила, вот этим остолопом приготовленный и мной заговоренный! — выпучивая и без того громадные глаза, проронила старуха. — Ну хорош уже, хорош ее тискать! Увлекся, ты смотри!

Безликий тут же опустил ручонки, ставшие за ненадобностью просто коротенькими отростками, и отступил от кресла с полулежащей там девушкой.

— А что, девочка, в твоем мире мужчины тоже все такие же растяпы? — засмеялась Дзениба и жестом велела Каонаси уйти. Уходить он не стал, просто сделал еще шаг назад и растаял в воздухе. — Подросла ты, прямо не узнать! Такая красавица! И амулет мой, я смотрю, не снимаешь, носишь! Молодец!

Тихиро невольно пощупала ослабевшую резинку в волосах и, раздвинув две пряди хвостика, натянула ее плотнее на затылок. Дзениба поставила ей на колени тарелку с домашней выпечкой:

— На-ка, пожуй, а то все еще просвечиваешь.

— Бабушка, а вы можете мне объяснить, что происходит с Ни... с Хаку? Почему он стал таким... раздражительным?

— Ох, детка, тут такое творится, что меньше всего у нас мыслей о твоем Хаку. Думаю, не лишне о том сестрицу мою незабвенную спросить: могла и она чего-нибудь намутить с учеником своим, когда он стал к тебе проситься. С нее станется. Она мстительная и ревнивая.

Печенье комом застряло в горле, глаза загорелись от слез:

— Так что, теперь его нельзя вернуть, прежнего?

Дзениба усмехнулась и, плюхнувшись в любимое кресло, взялась за спицы:

— Ну как же нельзя. Всё можно. Да не за просто так. Заслужить надо счастье свое! — она покачала в воздухе спицей с тремя провязанными рядами. — Побороться за него!

Тихиро с готовностью подскочила:

— Как?! Скажите — как?!

— Сиди! Сиди! Ишь ты, распрыгалась! Не всё так быстро. Случилось тут кое-что, и Юбаба клянется, что не прикладывала к тому руку. Свиньи — это да, ее шуточки. А тут другая напасть, и не под силу ей такое устроить. Да ты уже, Каонаси говорит, успела увидать сама!

— Каонаси — говорит?! — изумленно переспросила девушка.

— Ну, знаешь, за столько лет мы с ним научились понимать друг друга и без слов. Ладно, Безликий, выходи, нечего таиться. Все равно знаю, что ты там уши навострил, да и голодный небось с дороги не меньше нее. Иди, налей себе и нам чаю.

Шагнувший из стены Каонаси, оправдываясь, пожал плечами и соорудил на маске выражение "я тут ни при чем", но старуха ему не поверила, отмахнулась, а когда он поставил перед ними на столик поднос с пиалами, указала сесть и не маячить. Бродяга присел и, как заметила Тихиро, подвинулся поближе к ней.

— Значит, это вы были старым нищим Тэтсуо, — сказала девушка, разглядывая безучастный овал его маски. — Но как же вы успели проскочить вслед за Хаку в его машину, что я вас не заметила?

На этот раз маска отобразила ту степень невинности, на какую не был бы способен даже кающийся Кот в Сапогах из знаменитого мультика. Дзениба покачала гигантской головой:

— Вы уж потом о своих делах посплетничаете. Сейчас о важном надо. Значит, индюшечью эпидемию ты уже видела...

— Да я чуть сама не заразилась! Если бы не он, точно стала бы индюшкой! — Тихиро благодарно коснулась руки Каонаси, а он, не то балуясь, не то от смущения, манерно оттопырил мизинец, когда подносил свою пиалу к пасти под маской. Пасть тоже приоткрылась как-то изысканно-незаметно, однако еле сдерживаемая на губах улыбка выдала истинное настроение Безликого. Он был рад искренней эмоции гостьи из другого мира. Впрочем, он вообще любил коллекционировать эмоции других существ, чтобы искусно им потом подражать, ведь не мог же, в самом деле, дух алчности, призрак, ничто (или нечто), испытывать настоящие чувства, доступные живым.

Все трое рассмеялись. Впервые за это время Тихиро ощутила себя уютно, как будто наконец оказалась в своем настоящем доме. Так, словно все эти годы пребывала в шкуре самого Безликого: "У тебя есть дом, родители?" — "Дом — нет! Мне грустно, грустно! Сэн — нужна!" — а теперь, как когда-то он с ее помощью, набрела на милую сердцу пристань. Во всяком случае, забрезжила надежда, что здесь ей помогут. Дзениба почесала спицей под собранными в шишак седыми волосами на макушке и продолжила рассказ:

— Так вот, деточка, вся беда в том, что никто не знает, откуда просочилась к нам эта мерзость и как с нею бороться. Она не загрязняет воду и воздух, не сжигает и не топит, никого не разоряет, не делает богатым и не убивает. Но все, кто соприкасаются с нею, неизбежно утрачивают разум. Они готовы отдать всё, лишь бы с утра до вечера перебегать с места на место — туда, где снова и снова вспыхивают эти непонятные миражи на стенах и где летают письмена, которые они научились клевать и считают деликатесом. И так их становится все больше и больше в нашем мире. Сестрица поначалу смеялась, мол, не одной свининой теперь питаться дорогим гостям из мира синигами, а теперь уже и ей не до смеха. Есть идея, что помочь нам можешь ты... или любой другой житель твоего мира. Но уж коль скоро ты бывала тут и...

— Постойте! Подождите! — невежливо перебила ее изумленная девушка. — Но как же я вам помогу? Я ведь и сама подвержена этой болезни, у меня даже из рук уже начинали расти индюшечьи перья, и я едва не бросилась выковыривать иероглифы из газеты! Каонаси не даст соврать! Правда же, Каонаси?

Он растерялся, взглянул на Дзенибу, и Тихиро почудилось, что в глазных прорезях маски блеснул лиловый огонек живых зрачков.

— Ничего, — снисходительно откликнулась старуха, а сама при этом поглядела на старинные часы, идущие в обратную сторону. — Зато теперь ты проучена и уже знаешь, что нельзя ни смотреть на эти миражи, ни прислушиваться к тому, о чем там бубнят. Это Кюби вычитал в древних манускриптах. Уж я не знаю, как он это нашел, спроси у него при встрече. Но он уверен, что не лжет предсказание: помочь нам может только человек. Настоящий человек. И звать сюда для проверки кого-то другого, чтобы узнать, способен ли он на это, мы не имеем времени. Те, кого Юбаба отпустила вслед за тобой и твоими родителями, ненадежны: раз превратились в скот однажды, то запросто превратятся в него и снова — чем старше, тем беззащитнее перед хворью. Понимаешь меня, деточка? Ну да Девятихвостый объяснит тебе это лучше меня. Он скоро приедет сюда.

Дзениба отложила вязание, поднялась, покряхтывая, из кресла и зашаркала к комоду. Ее когтистые лапы извлекли из глубины выдвинувшегося ящика знакомый футляр. К ярким бликам от камней на перстнях добавилось сияние золотой печати, за которой целую вечность назад охотилась Юбаба, подсылая к сестре-близнецу дракона Хаку.

— Необходим тройственный договор, скрепленный вот этой самой печатью, устанавливающей равную меру ответственности всех участников: Кюби как представителя властительницы Инари, Юбабы и мою. Мы сделаемся союзниками и должны будем оказывать друг другу всестороннюю поддержку во время борьбы с индюшечьим мором. На время перемирия ни о каких междоусобных распрях не будет и речи. Инари не возражает и уже наделила Девятихвостого полномочиями поставить подпись под магическим штемпелем. Я, как ты понимаешь, не менее заинтересованное лицо. Но остается еще Юбаба, а с ней возникнут трудности. Всё как обычно. И тебе придется побыть дипломатом, Сэн. Ты же понимаешь, о чем я?

— Мне надо будет уговорить ее поставить свое имя под печатью?

— Для начала — хотя бы отбросить глупую гордыню и навестить родную сестру в ее уединенном жилище. К тому же я так давно не видела любимого племянника, что успела по нему соскучиться. А уж когда она сюда прибудет, мы и побеседуем о насущном. Так что же, ты согласна?

— А разве у меня есть выбор?

Дзениба как-то непонятно посмотрела на притихшего со своей пиалой Безликого и повела бровью:

— Ну... выбор есть всегда. Да вот и Девятихвостый пожаловал!

Дверь распахнулась, будто от сквозняка...

10. Сенсей Кюби

Распахнувшись настежь, дверь с грохотом ударилась о стенку, и с полок над столом посыпалась фарфоровая посуда. Вовремя метнувшись туда черной молнией, Безликий с проворством жонглера переловил в воздухе все предметы. Было видно, что для него это уже привычный распорядок действий.

А гость еще только подходил к дому, и через три шага возник в дверном проеме. Дзениба лишь возвела глаза к потолку, но, так и не проронив ни слова, продолжила вязание как ни в чем не бывало. Каонаси терпеливо расставил посуду по местам.

На пороге стоял пожилой мужчина в темно-синем сокутае, отороченном на вороте мехом седой черно-бурой лисы. Рука его лежала на рукояти катаны, висящей в ножнах на поясе, а странного цвета и формы глаза в один присест окинули взглядом всю комнату, оценивая обстановку. Его волосы и борода казались частью мехового воротника: седина в точности так же пробивалась на смолянисто-черных длинных прядях, где целыми островками, а где отдельными волосинками. Но больше всего поразила Тихиро его тень, упавшая на многострадальную стену, когда он вошел. За спиной тени извивалось множество пушистых лисьих хвостов. Девушка невольно вскочила и, сложив руки перед грудью, поклонилась незнакомцу. Он сощурился, сверкнул хищными зеленовато-янтарными глазами и чуть повел тонким, красиво вздернутым носом.

— Знакомься, Тихиро, это Кюби, — сообщила Дзениба. — Доверенное лицо ками Инари.

Мужчина усмехнулся, обнажив под седоватыми усами ряд мелких острых зубов, но, как это ни странно, лицо его при этом подобрело.

— Знакомы уже, — вкрадчиво ответил он таким голосом, каким, наверное, заговорил бы Безликий, если бы кто-то наделил его даром речи. — Ах! Ах! "Я куплю инари-дзуси с тофу и для вас, Тэтсуо-сан!"

И под смех гостя оторопевшая Тихиро медленно опустилась обратно в кресло. Кюби же явно потешался над нею.

— Так это были вы?! А я думала...

— Я знаю, о чем ты думала, — ответил он, проходя мимо Каонаси, который стоял со сложенными на груди руками и спокойно взирал на них в сторонке, и уселся на самый высокий табурет в помещении. — Мне нужно было выяснить, что ты все еще помнишь где-то там, в глубине себя. Узнать, что приходит к тебе во снах. Юбаба будет очень недовольна, если поймет, что ее заклятья не так уж могущественны.

— Мы ведь ей не скажем, — вставила Дзениба, тоже посмеиваясь.

— Я бы не стал.

— Не осмелился, — подколола старуха.

Кюби не захотел отрицать, хотя, побывав свидетелем того, как словно взрывной волной вынесло дверь, Тихиро была уверена, что Девятихвостый немного прибедняется. Впрочем, это вполне в характере зверушек, которым сказки всего мира приписывают небывалое коварство и ловкачество.

— Приступим к делу. Дзениба ведь уже рассказала тебе о наших... маленьких неурядицах? — Кюби скосил на девушку глаза; взгляд их из-под густых черных ресниц был и заигрывающим, и снисходительным. Дзениба фыркнула и что-то проворчала насчет его придворной манеры припрятывать горькую правду в глубокий рукав, но старый Лис не обратил на нее ни малейшего внимания. — Значит, вы уже договорились: ты помогаешь нам справиться с индюшачьим мором, а мы находим способ вернуть тебе прежнего Хаку...

— П-почти, — кивнула Тихиро. — Но только я так и не поняла, как мне это сделать: в прошлый раз мы расстались с госпожой Юбабой не слишком дружески и вряд ли...

Кюби вдруг досадливо кашлянул и одним коротким движением переместился к девушке, почти упершись своей переносицей в ее. Тихиро почуяла запах меха от его воротника и увидела пестрые карие точки вокруг вертикального зрачка на радужке глаза. Радужка занимала почти всю поверхность глазного яблока, скрывая белок — из-за этого Девятихвостый и выглядел немного жутким. Хотя после Безликого, гостей купален Абурая и огромных голов сестер-близняшек этой небольшой странностью в его внешности можно было бы и пренебречь.

— Девочка, а давай мы будем сами оценивать уровень твоих возможностей? — прошипел он, с вызовом глядя в упор.

Краем глаза Тихиро заметила, как дернулся и снова замер Каонаси. Кюби хохотнул и отстранился от нее:

— У тебя получится. Ты пойдешь туда не одна, а с провожатым, — он чуть качнул головой в сторону Безликого. — Он хоть и молчит, как рыба, но может оказаться полезным в хозяйстве. Верно, Дзениба?

Наверное, из чувства противоречия, но Тихиро ощутила протест, когда он сказал о Каонаси как о вещи. Двенадцать лет назад, когда в точности с теми же словами Дзениба оставила бога-бродягу у себя, маленькая и счастливая из-за прилета Хаку Тихиро даже не обратила внимания, а сейчас ей захотелось попросить Лиса не говорить о Безликом в столь уничижительной форме. Но едва набрав в легкие воздуха, она поняла, что Кюби просто подначивает ее, откуда-то заведомо зная, что ей такая фраза не придется по душе.

— Вы справитесь. И не переживай о том, что сама едва не стала индюшкой: этой напасти не могут противостоять ни люди, ни другие существа, ни даже боги. Но тебе уже не десять лет, а с возрастом люди постепенно утрачивают способность сопротивляться болезням, внушениям, страхам... да даже просто дурному настроению. К тому же в прошлый раз тобой двигал бескорыстный порыв — спасти от смерти папу и маму, теперь же... — он сокрушенно развел руками. — Словом, ты понимаешь. Теперь ты слабее, чем в прошлый раз. И поэтому тебе опасно находиться рядом с ним, — он указал на Каонаси. — Ты искушение для него, он — для тебя.

— Какое искушение, Кюби-сама?! Я же своими глазами видела, чего стоят все его "чудеса", как меня можно ими искусить?! Объясните мне, что произошло с Хаку? Я ничего не понимаю, а бабушка Дзениба сказала, что вы сможете...

Кюби вздохнул:

— Попадая во владения Юбабы, люди рискуют сделаться свиньями. А в твоем мире даже драконам и призракам угрожает опасность стать людьми. Полагаю, что зелье сестрицы Дзенибы попросту не сработало на Нигихаями по ту сторону гор. Отпуская его к тебе, она дала ему зелье сохранения собственной сути. Что бы там она ни говорила, а ученик был ей дорог, она вложила в него много сил и времени. Ей небезразлична его судьба. Но, похоже, как не до конца ее заклятье стерло твою память о здешних приключениях, так не до конца ее напиток подействовал и на Хаку. Но это лишь наше с Дзенибой предположение. Понятно, что обсуждать это с Юбабой чревато для нас обоих...

— Но ведь он родом оттуда, он родился и, покуда не пересохла его река, жил в мире людей! У него должен быть иммунитет от всего плохого, что свойственно людям!

— Кто знает... А теперь! — старый Лис развернулся к Безликому так резко, что крыльями хлопнули полы его сокутая, и выхватил катану из ножен. — А теперь — защищайся!

Откуда в руках Каонаси возникла другая катана, Тихиро заметить не успела. Под тяжкий стон Дзенибы — "Начина-а-а-ается!" — эти двое выкатились во двор, Кюби — нападая, а Безликий — отражая его нападения. Прыгающие фонари сбежались со всех сторон подсветить место битвы и заодно поглазеть на поединок, и Тихиро с любопытством высунулась в окно. Эти двое сражались быстро и красиво, словно делали это уже сто раз.

— А они сто раз это и делали. Или даже все двести, — точно подслушав ее мысли, подтвердила Дзениба, высовываясь в соседнее окно. — Нашли друг друга родственные души...

— Почему они родственные души?

— Ну... — загадочно протянула старуха, — лисий род — он такой... Ладно, любуйся пока, там есть на что поглядеть даже в потемках. А я соберу тебе вещички в путь. И закляну кое-что, лишним не будет.

Когда уже на рассвете Каонаси и Тихиро отправились в дорогу, шлепая по воде, закрывавшей шпалы, Кюби и Дзениба долго смотрели вслед их удаляющимся черным фигурам — высокой и пониже.

— Смотрю на них и не могу понять, — молвил в задумчивости Лис, — сожрать он ее хочет, что ли?..

Дзениба хмыкнула:

— Не сожрать. А просто.

Девятихвостый иронично покосился на нее:

— И где же ты была, такая проницательная, тысячу лет назад?

— А не надо было флиртовать с моей ненасытной сестренкой, глупый ты оборотень!

И, развернувшись, они медленно побрели назад к дому. Дзениба деланно возмутилась, когда он предложил ей руку, но передумала и мирно взяла Кюби под локоть.

11. Нападение мороков

— И вот вы представляете себе: открывает он подарок, меняется в лице и как завопит: "Я же просил у вас новую модель!", — вспоминая проделки капризного братца, Тихиро сейчас уже усмехалась, а тогда была обижена до глубины души и даже едва не разревелась.

Безликий молча рассекал подолом своей хламиды мелкие волнышки, и она не была даже уверена, что он ее слушает. Но идти молча было бы невыносимо. Повесив связанные шнурками сапоги через плечо и подкатав узкие штанины до колен, девушка гадала, бывает ли в этих краях зима: в прошлый раз здесь стояла в точности такая же погода, как сегодня — не слишком тепло, но и совсем не холодно. Ступни не мерзли, макушку не пекло.

— А потом, когда я подумала, что в облике старика Тэтсуо были вы и подарили Хизоке скутер, у меня душа ушла в пятки! Это ведь в любой момент, даже посреди дороги, на полном ходу, он может превратиться невесть во что, и... — она покосилась на спутника, пытаясь понять, не оскорбит ли его такое недоверие, но маска бога-бродяги по-прежнему ничего не выражала. — Все-таки хорошо, что это был Кюби-сама!

Ей не показалось: Каонаси хмыкнул. Тихиро насторожилась:

— Что вы хотите этим сказать?!

Он покачал головой и показал руками, что переживать ей не о чем.

— Значит, ему можно доверять?

Безликий пожал плечами. Надо же! Если он за столько лет общения не может сказать ничего определенного о Девятихвостом, то на что рассчитывать ей во всей этой истории? Договор договором, но, кажется, и Дзениба, и Лис себе на уме, причем каждый из них держит про запас свой собственный план, не обязательно совпадающий с расчетами союзника. Впрочем, Тихиро все равно ничего не теряет. Конечно, ей хочется узнать, как вернуть прежнего Хаку, но даже если бы ей ничего и не пообещали, а просто честно попросили помочь, она не стала бы торговаться. Но теперь опасения, что эти двое могут не сдержать слова и просто прогнать ее, как надоедливую осу, когда она станет не нужна, не давали покоя. Это было самолюбие. Двенадцать лет назад она и не подумала бы о таком, взрослые были для нее бесспорным авторитетом, даже оплошавшие папа с мамой, которые не захотели послушать ее и набросились на зачарованную еду в ресторанчике Юбабы. Теперь она сама была взрослой и уже успела изрядно обжечься об огненные буквы закона "большой жизни". Если ее обманут, она долго еще будет чувствовать себя недотепой, которую обвели вокруг пальца, пусть даже об этом не узнает никто в ее родном мире...

Девушка так и не добилась от Каонаси ответа, в чьем облике он разговаривал с Нигихаями и как успел незаметно сесть с ним в машину притом, что она почти не отрывала взгляда от дороги. Единственное подозрение, которое шевельнулось было в голове, она тут же мысленно закидала тапочками, не желая и думать о такой возможности, не говоря уж, чтобы высказать это вслух. Тихиро покосилась на скользившую подле нее бесформенную фигуру, внутри которой клубилась тьма и лишь изредка, в отворотах призрачного плаща, мелькало подобие стройных ног, плотно обтянутых чем-то черным — и это было такой же фальшивкой, как его руки и всё, что он этими руками когда-либо создавал... За исключением... Тихиро пощупала резиночку в волосах. Это не в счет, это делал не он один и не из воздуха! А если вспомнить то, что творила тогда эта жаба, — бр-р-р-р! Ну а что, если всё-таки... Нет, нет, это было бы слишком, это было бы ужасно. Нет. Не надо. Молчи, интуиция, молчи! Ты не обманываешь, но молчи. Пусть лучше он прикидывается, будто не понимает, о чем она спросила. Лучше больше не поднимать эту тему. Совсем.

Когда перевалило далеко за полдень, Тихиро больше не могла бороться с голодом, однако не было ни конца, ни края водной степи, чтобы где-нибудь присесть, отдохнуть и перекусить. И мысли все время возвращались к рюкзачку за плечами, куда многоопытная Дзениба натолкала целую кучу заговоренной снеди. В их прошлую поездку расстояния между станциями не казались девочке такими большими, но тогда они ехали в электричке, а на этот раз прошли всего один маленький вокзальчик. Посадочная платформа была абсолютно пуста, и миновали они ее уже много часов назад, когда только-только встало солнце. Между прочим, за все время их путешествия тут не проехал ни один состав. Как и предупреждали старшие...

— Всё. Нужен привал, — останавливаясь, сказала Тихиро.

— Ах! Ах! — с готовностью кивнул Безликий и помог ей, не снимая, извлечь из рюкзака кулек, набитый окономияки и онигири с бобами. Сестра Юбабы и без того готовила умопомрачительные вкусности, а теперь у голодной Тихиро от их запаха даже закружилась голова, и она впилась зубами в "пиццу", не сразу вспомнив о правилах приличия.

— Ой! А вы?! Хотите? — девушка протянула ему кулек.

Каонаси отстранился, скрещивая руки и качая головой. Тихиро хихикнула, подумав, а мог бы он принять облик тунца, если бы проглотил начиненный рыбой окономияки? Вот сделался бы настоящей, материальной рыбиной величиной с дом и перевез ее на своем горбу в два счета! Настроение быстро улучшалось по мере заполнения желудка дзенибиными вкусняшками. Все-таки хитра Юбаба: оградила свои владения самой неприступной почти для любой магии стихией, да теперь еще и запретила поезда! Прежде они хоть и редко, но ходили туда и оттуда. Прав Кюби, что-то неладное происходит дома у заносчивой владелицы "Абурая". Уже много лет попасть к ней не может ни один шпион Дзенибы, будто там установлен незримый купол — непреодолимое препятствие для любых созданий старой волшебницы.

— Ну что, пойдемте? — дожевывая на ходу, спросила Тихиро.

Оцепеневший от неподвижности призрак в маске вздрогнул и двинулся за нею, догоняя. Не успели они сделать и нескольких шагов, как вдалеке, почти на горизонте, что-то зашевелилось.

— Может, это корабль? — с надеждой проговорила девушка, из-под приставленной к бровям ладони вглядываясь в ослеплявшую солнечными бликами водную гладь. Каонаси выглядел безучастным, словно этот вопрос был адресован не ему.

Но это был не корабль, это был гигантский водяной пузырь, который стремительно надвигался на маленькие фигурки человека и призрака. Выглядел он ужасно, закрыл полнеба, подобно цунами, а на просвет в нем бурлила целая армия черных тварей, что толпились друг на друге в жажде поскорее напасть. Невольно отшатнувшись, Тихиро прижалась рюкзаком к груди стоявшего позади Безликого. Тот перехватил ее руку, нырнул вперед, отдергивая спутницу к себе за спину и в движении вынимая из пасти, распахнувшейся на уровне солнечного сплетения, катану, которой недавно бился с Кюби. В самом деле — а где ему еще прятать оружие? Тихиро лихорадочно срывала с себя лямки рюкзака, пытаясь вспомнить, есть ли в нем хоть что-то, чем можно обороняться.

Пузырь лопнул, обдавая их огромной волной, опрокидывая с рельсов в глубину, переворачивая там несколько раз. Черные твари посыпались градом во все стороны. Тихиро захлебнулась и едва спасла драгоценный рюкзак от потопления. Тут, видимо, сработало какое-то заклятье Дзенибы или Кюби, и готовая затонуть ноша всплыла на поверхность, будто спасательный круг. Длинная черная змея метнулась у девушки под ногами, вылетела из воды перед железнодорожной насыпью и на миг обрела недавние очертания Безликого. Трансформация продолжалась. Под полупрозрачной черной хламидой черным же, но плотным силуэтом обозначилось человеческое тело — гибкое и тонкое. В новом облике Каонаси бросился навстречу выпрыгнувшим из пузыря теням, занял оборону меж двух рельс, где и началась стычка.

— А-а-а-а! — вполголоса протянула Тихиро, гребя к шпалам изо всех сил и отплевываясь от воды. Кава-но-ками, Речной бог, ты бы сейчас так помог, если бы прилетел сюда! Рука нащупала в кармане рюкзака рукоять какого-то продолговатого предмета, обмотанную кожаным шнурком. Дернув вещь на себя, Тихиро извлекла что-то похожее на теннисную ракетку, только на ней болтались мокрые индюшачьи перья, а в круге, сходясь к центру на манер паутины, виднелся узор из полупрозрачных, слегка мерцающих и явно очень прочных нитей. Что-то подсказало ей: именно эта штука сейчас поможет им больше всего, и перед мысленным взором на мгновение возникла хитрая физиономия подмигнувшего старого Лиса.

Тени окружали бога-бродягу, словно акулы кашалота, и его катана беспрестанно вращалась мельничным жерновом, сверкая в солнечных лучах. Пораженные клинком твари рассыпались черной пылью, но из воды лезли все новые и новые группы. Оставив рюкзак, Тихиро кинулась ему на подмогу и, прижавшись спиной к его спине, перехватила часть противников на себя. Когда "ракетка" опускалась сеткой на тень, та вдруг начинала фонтанировать всеми цветами радуги, заражая своим свечением находящихся поблизости, и они сгорали вместе с нею. Это работало быстрее и эффективнее меча Каонаси, и если он все-таки пропустил несколько их ударов, то Тихиро оставалась невредима.

— Сейчас! — крикнула она ему через плечо. — Меняемся!

Левая рука Безликого, как щупальце, захлестнула за спину, тройным жгутом охватывая девушку за талию, крутой пируэт — и вот они уже обменялись позициями. Каонаси добивал мечом противников Тихиро, а "ракетка" Тихиро, победно топырясь рваными перьями, теперь устраивала праздничный салют с другой стороны. Напоследок обозленный оборотень ухватил за хвост недобитого "головастика" и, рыча, в азарте боя затолкнул его в разверзнувшуюся пасть. Девушка взвизгнула:

— Ты что делаешь?!

Безликий сделал успокаивающий жест, основательно пожевал бедолагу, надул из него пузырь, как из жвачки, а потом сказал каким-то странным шелестящим голосом:

— Сыроват! — и, оглушительно щелкнув, выплюнул жертву далеко в сторону.

Пожеванная и лопнувшая тень с бульканьем послушно пошла ко дну, как продырявленный бот. Безликий спрятал катану под балахон и тяжело сел на рельс прямо в воду. Тихиро кинулась к нему:

— Каонаси, ты как?!

Он поднял на нее маску, кхекнул, силясь усмехнуться, и успокаивающе похлопал ладонью в мокрой перчатке по ее руке. В глазных прорезях блеснул фиолетовый огонек. Тут она поняла, что в пылу битвы перешла с ним на "ты", и немного смутилась.

— Извините!

Безликий выразил протест. Как мог, он показал ей, что хочет, чтобы она обращалась так и впредь. Тихиро кивнула и, понимая, что все равно не увидит ран и прочих повреждений под этим его странным обликом, еще раз спросила, уцелел ли он. Чтобы успокоить ее, Каонаси поднялся, показал на рюкзак, помог ей нацепить лямки на плечи и, прихрамывая, поплелся следом.

Через несколько минут вдали показалась платформа очередной станции. На крыше небольшой постройки возле семафора ярким рыжим пятном высвечивалась фигура какого-то зверя.

12. О говорящих стенах

...На улице лил дождь, бесконечным водопадом омывая дома бедного квартала, и даже во рту оставался вкус талого снега, будто она так и позабыла сделать глоток, набрав воды, а оттого не могла теперь говорить. Он, Юкити — имя пришло само — отпрянул от нее. Лицо — невнятным смайликом во тьме, и только руки в растерянности вздрогнули, потянувшись было к ее рукам. Красивые, безумно красивые кисти с сильными длинными пальцами, мечта художников и музыкантов.

Имя его она помнит, лицо — нет... Почему? Тихий вздох разочарования. Он сливается с серой стеной и тает; гаснет в глухой ночи и звук полузабытого голоса. Она уже немного жалеет, что сделала это, но привкус обиды, смешанной с талым снегом, не сходит с губ, напоминает о себе. Как он посмел заговорить о таком?!

Тихиро проснулась в лодке и подняла голову с рюкзака, подложенного вместо подушки. Растертые в кровь ладони нестерпимо горели, при каждом движении отзываясь саднящей мучительной болью. Хитоми по-прежнему гребла коротким веслом, склоняясь то к правому борту, то к левому. Безликий понуро сидел на корме, свесив в воду призрачный подол своей хламиды и отталкиваясь от дна длинным шестом. Оба молчали: Каонаси по традиции, девушка — вопреки своей натуре.

Да, ее звали Хитоми. И они с бродягой встретили ее после полудня, а сейчас уже начались сумерки. Значит, Тихиро успела поспать часа три, а может, и больше...

...Зверь терпеливо дожидался их, лежа на крыше станционной постройки в картинно-красивой позе лапка на лапке и не спеша бежать навстречу. Тихиро разглядела крупную лисицу с пушистым хвостом, которым та поигрывала грациознее любой кошки. Глаза ее были почти столь же зелены, как у Хаку, и взблескивали изумрудными огоньками, которые хищница напрасно пыталась скрыть под маской лени.

— Ваа*! — протянул зверь вместо приветствия голосом шепчущего ветра в ветвях весенней сакуры императорского сада на рассвете, как пристало говорить о тех, кто так старательно позирует для впечатлительного зрителя... ну или, на худой конец, для обычного селфи. — Отто**! И ёкай снова покорно семенит за своей Тихиро, в точности как пятая жена арабского шейха! И можно ли вас не узнать?!

Посмеявшись всласть под взорами остановившихся на платформе Каонаси и Тихиро, лисица потянулась, зевнула, кувыркнулась через голову и в тот же миг обрела человеческую внешность. На ней был черный хантэн с вышитым золотым драконом, на поясе шаровар-игабакама висел меч, а волосы были неправдоподобно, просто огненно-рыжими и густыми. Здесь, на фоне затопленной пустыни, ее облик, сочетавший в себе притягательную женственность линий тренированного тела и грубость мужского одеяния, смотрелся противоестественно. Что-то больно укололо Тихиро в сердце: кажется, она узнала эту сексапильную рыжую тян.

Спрыгнув на плиты станции и ни на миг не снимая ладони с набалдашника своей катаны, рыжая вальяжно, нога за ногу, подошла к ним. Тихиро покосилась на спутника, но Безликий с успехом создавал эффект отсутствия, ничем не изъявляя ни радости, ни опасений от этой встречи. Он вообще смотрел куда-то в сторону, и ей вспомнился один ученик в их классе, который был аутистом и изредка впадал в похожее состояние совершенного безразличия к окружению. Девушка даже не поняла, знакома ли ему эта красотка, с которой — она теперь была уверена! — Хаку переходил в тот злополучный предрождественский вечер дорогу перед ее машиной.

Подойдя вплотную, рыжеволосая сощурила наглые раскосые глаза. По надменному лицу скользнула улыбочка самодовольства: она была так же хороша, как Мияко, подруга Тихиро, и знала о неотразимой силе своих чар. Шелковую безрукавку она запахивала не слишком тщательно и совсем не плотно, а нижнего белья не носила, так что в отворотах было вызывающе различимо то, что приличные и даже не слишком приличные женщины в старину прятали под кимоно. Вызывающе и очень соблазнительно.

— Коннити ва! — соизволила она поздороваться в конце концов и совершенно по-деловому протянула правую ладонь Тихиро для рукопожатия. — Меня звать Хитоми. Ого, ты уже почти не пахнешь человеком, вот что делают чары настоящей колдуньи!

Рыжая, похоже, дразнит ее, намекая на то, что волшебство Хаку не впечатляло. Ну и что ж, зато он таскал ей с юбабиной кухни потрясающе вкусные онигири и даже умел неплохо их заклинать. Как же давно это было! Вместо того чтобы обидеться, Тихиро улыбнулась теплым воспоминаниям, чем удивила не особо приветливую Хитоми.

— Идемте, — проворчала Лисица, сверкнув глазами в сторону полупрозрачной черной колбасы в овальной маске, и та подала признаки жизни — или что там поддерживало существование оборотня-бродяги? — У меня за домиком лодка. Сенсей предупредил, что вы будете "с устатку".

Спустившись на другую сторону платформы, Тихиро и в самом деле увидела привязанную к колышку и слегка покачивающуюся на воде узкую лодку. Она с удовольствием уселась в нее и вытянула ноги. Любопытно, что со вчерашнего дня она так ни разу и не полезла в рюкзак на поиски своей сумочки с таблетками от головной боли. Хитоми права: вот что делают чары настоящей колдуньи! Рыжая взяла со дна два весла, одно протянула Тихиро, а Безликий, вытащив из-под смятой брезентовой ткани шест, устроился на корме к ним спиною.

— А куда мы? — спросила Тихиро и опустила весло в воду.

— Мы не в силах преодолеть незримую стену, выставленную Юбабой. Поплывем в объезд — может быть, где-то обнаружим брешь.

Каонаси оттолкнулся шестом от нижней ступеньки. Лодка стремительно подалась вперед.

— Я бы хоть посмотрела на нее... — заметила Тихиро, гребя со своей стороны.

— Насмотришься еще, стена тянется в обе стороны, куда хватает глаз. Да и смотреть там не на что, и глаз ничего на самом деле не хватает. Я же говорю: стена незрима! И непроницаема, — объяснила Хитоми, а мышцы красиво играли на ее загорелых руках. — Но зато в определенные дни на ней возникают болтливые призраки, и тогда ее становится немного видно, она как зеркало и чуть-чуть светится.

В своих ручных обмотках гребла она без малейших усилий, легко, как дышала. С тем же успехом работал шестом и Безликий. А вот Тихиро быстро ощутила боль в руках, особенно в растертых до волдырей голых ладонях. Однако сдаваться не хотелось, и девушка тайком вытирала кровь и сукровицу о джинсы. Но Лисица чуяла человеческую кровь: ноздри ее тонкого курносого носика возбужденно раздувались и трепетали, полные блестящие губки приоткрылись, точно в преддверии экстаза, а в изумрудных зрачках засветился голодный огонек. Не будь здесь Безликого — кто знает, что сделало бы это опасное существо с гостьей из другого мира?

— Отдохни, — сжалилась она наконец над Тихиро, заметив, что на веретене ее весла уже почти не осталось живого места без пятен крови. — Мы с нопэрапоном

* * *

пока обойдемся без тебя.

Девушка с облегчением окунула руки в воду и закусила губу от невыносимой, обжигающей боли. Через некоторое время раны успокоились, и она, опустив голову на рюкзак, незаметно для себя уснула...

...Сейчас, вечером, после пробуждения, Тихиро увидела выкатившуюся из-за горизонта Луну, похожую на бледную маску Каонаси, и первые робкие звездочки на потемневшем небосводе.

— Где мы? — девушка потерла глаза.

Безликий оглянулся, а Хитоми, поднявшись на ноги, размяла плечи. Лодка плавно остановилась.

— А вот как раз мы и подплыли к незримой стене. Там, дальше, владения Юбабы, но только ее дворца теперь не видно.

— Стена? — не поверила Тихиро. — Где стена?

— Да вот же, слева от тебя! Нас сейчас прибьет к ней. Она вроде прозрачна, но за нею не видно ничего, кроме воды — ни рисовых полей, ни деревень, ни города с купальнями, ни дворца, ни моста. Ничего!

Лодка и в самом деле, подрагивая на легкой ряби волнышек, вдруг ткнулась носом, а потом, разворачиваясь, — правым бортом во что-то невидимое и жесткое, так, что послышался глуховатый деревянный стук. Только теперь Тихиро обнаружила на поверхности залива легкий намек на водораздел. Тончайшая непрерывная линия тянулась в обе стороны, перегораживая путь.

— И мы никак не сможем пройти сквозь нее?

Лисица подбоченилась:

— Мы с тобой — просто не сможем. А его, — она мотнула головой в сторону Каонаси, — она просто убьет, как убивает всякого призрака. Просто развеет в пространстве. Там что-то странное наколдовала старушенция! Раньше она так злобно не шутила. Во всяком случае, с местными...

Несмотря на то, что сказано это было беззаботным тоном и как бы между прочим, Тихиро почувствовала тревогу и уловила, что Хитоми совсем не безразлична судьба бога-бродяги. И не сказать, что это было слишком уж приятным открытием, хотя она и не смогла бы объяснить, почему.

Безликий снова оттолкнулся ото дна, и они поплыли вдоль стены. Тихиро забралась в рюкзак поискать что-нибудь из провианта, но вместо этого из верхнего кармана в руки ей вывалился пузырек с темной жидкостью и ударил по ранам лопнувших волдырей. Девушка зашипела сквозь зубы от боли.

— Если там не написано "Выпей меня", то лучше вылей его! — посоветовала Лисица, а когда Тихиро, послушно откупорив флакончик, попыталась выплеснуть его содержимое за борт, закричала: — На руки! На руки вылей! Что ты творишь?!

Тихиро с испуганным видом налила в ладонь вязкую, похожую на свежий мед, мазь цвета пережженного сахара и заметила, что плечи Каонаси слегка затряслись, а сам он пригнул голову в капюшоне. Ах так, они еще и смеются над нею! Очень мило и уместно в создавшихся обстоятельствах! Раны, на которые попал эликсир, зажили прямо на глазах, как тогда затянулись дырки от выпавших перьев.

— А кто-нибудь вообще может туда проникнуть? Ведь как-то они общаются с внешним миром? — подавляя досаду, спросила Тихиро, довольная избавлением от боли.

— Как общаются они там, никто уже не знает. А вот попасть туда отсюда могут только индюки. Каждый раз на три дня — накануне полнолуния, в ночь полнолуния и назавтра после полнолуния — эти стены начинают говорить, и на них появляются болтливые призраки, которые превращают всех, кто на них смотрит и слушает, в этих вкусных птичек, — Хитоми облизнулась, чем вызвала содрогание у Тихиро, живо представившей себе, кем были эти бедолаги до превращения. — Наверное, подданные Юбабы любят разнообразное меню. И, между прочим, сегодня как раз канун полнолуния!

Будто услышав ее, стена засветилась и в самом деле стала напоминать теперь зеркальный экран. В точности как на телевизионном экране, на ней начали там и тут вспыхивать говорящие картинки, которые Тихиро уже видела в приграничном поселке. Девушка сразу же скорчилась на дне лодки, зажмурившись и зажав уши ладонями. В памяти возникло лицо сенсея Кюби. Он состроил недовольную мину, покривился и многозначительно выдал: "Плохо, когда у стен есть уши, но еще хуже, когда у них есть язык!"

____________________________

* и ** — ходовые японские восклицания.

* * *

Нопэрапон — ёкай, монстр из японского фольклора, представитель класса неупокоенной нежити, с виду вполне человекоподобный, но не имеющий своего лица. Вместо него у нопэрапона гладкая, как лист, кожа. Поэтому он вынужден "воровать" чужие лица.

13. Операция "Матрешка"

Как бы там ни ругали этих бестолковых птиц Дзениба и Девятихвостый, но именно один из индюков подал троим волонтерам идею о том, как без потерь проникнуть за незримую преграду. А случилось это так.

По мере продвижения вдоль стены путешественники стали замечать, что водоем мельчает. Пролитая во время очередной грозы дождевая вода отчасти испарялась, отчасти впитывалась в зыбкую почву, и вот вскоре плыть по этой жиже стало невозможно. Залив превратился в поросшее камышом болото, а вдалеке, перед стеной леса, под мертвенным полнолунным светом стали различимы террасы рисовых полей и разбросанные там и сям домики селян. И всюду между мирами сновали тени, которые уже не пугали Тихиро. Приглядываясь, она даже замечала их сходство с жителями современных ей городов, только фигуры их были смутны и прозрачны, как хламида Безликого. Они же совсем не видели никого и ничего, свободно проходя сквозь любые преграды, как сквозь туман.

Привязав лодочку у старой пристани, Хитоми указала в сторону далеких деревьев, и вскоре они с Тихиро разжигали костер на лесной полянке, чтобы отогнать кровожадных насекомых и поужинать перед сном. Каонаси же забился в какое-то заброшенное каменное святилище и пытался отсидеться там в тишине: теперь даже безликая маска, казалось, отображала мучения, которые ему пришлось испытывать в течение нескольких часов, когда попутчицы, зажимая ладонями уши и отворачиваясь от призраков на светящейся стене, горланили какие-то ужасные песни в страхе услышать колдовскую болтовню и стать из-за этого индюшками. Глядя на его поспешное отступление в лес, Тихиро догадалась, что после аудиопыток ему, пожалуй, будет даже за счастье внимать воплям истинных индюшек — только бы больше не слушать "баркаролу" кицунэ и человеческой девушки.

— Поешь, пожалуйста! — найдя его в низенькой постройке, выложенной камнями, и подсвечивая себе путь телефоном, Тихиро на четвереньках забралась внутрь. — Честное слово, я больше никогда не буду заниматься вокалом!

Бедняга застонал в своей манере, но на этот раз не предлагая подношения, а напротив — закрываясь от ее даров обеими руками, живо качая головой и отползая в самый темный угол. Когда девушка спросила, оставить ли его одного, Безликий ответил своим "А! А!" и радостно закивал. Пристроив тарелку на плоском камне, Тихиро вернулась к костру. Перед сном они еще посовещались с Хитоми, но так ничего и не придумали.

— Может, во сне что-нибудь привидится или просто с утра хорошая мысль в голову придет. Давай лучше ложиться спать, — сказала Лисица, разбежалась и без лишних разговоров, сделав сальто над огнем, перекинулась обратно в зверя.

— Хорошо тебе в такой шубе! — проворчала Тихиро, наблюдая, как кицунэ забирается на небольшой пригорок, крутится там, выбирая правильный ветер, чтобы в случае чего почуять и услышать приближение опасности, и укладывается калачиком прямо на голую землю, пристраивая курносую мордочку поверх белой отметины на кончике пушистого хвоста.

В рюкзаке Дзенибы все-таки нашлась циновка и тонкое шерстяное одеяло. Несмотря на вынужденное купание, все вещи внутри были совершенно сухими, не испортилась и еда. Девушка легла, укрылась и мгновенно уснула. Что ей снилось и была ли в тех сновидениях подсказка, на которую рассчитывала Хитоми, Тихиро не помнила, а разбудил ее шелест травы: казалось, кто-то ходил в темноте, за кругом света от потухающего костра. Стоило ей пошевелиться, шаги стихли. Она вспомнила, что неподалеку дремлет чуткая Лиса и вряд ли подпустила бы настоящего врага так близко. Девушка приподнялась и с ужасом поняла: Хитоми исчезла с ее холмика.

Сердце тревожно заколотилось, и Тихиро, обернувшись одеялом, на цыпочках побежала к святилищу. Между обществом знакомого призрака и незнакомого всегда лучше выбирать первый вариант. Но уже на подходе к каменной постройке она услышала неразборчивый тихий голос Лисицы. То шепотом, то вполголоса кицунэ что-то говорила Безликому. Тихиро подкралась поближе и сквозь довольно крупные щели между булыжниками в предрассветных сумерках различила вновь обратившуюся человеком Хитоми. Рыжая бесцеремонно уселась верхом на бедра завернутого в черное мужчины, чья фигура только смутно угадывалась в тени нависшей над ним собеседницы. Он молча слушал ее, опираясь спиной о каменную кладку, не сопротивляясь, но и не выказывая какого-либо желания ответить взаимностью на ее воркование и попытки ластиться.

— В конце концов, это может сработать. Посмотри на меня, — Хитоми охватила ладонями его скулы и попыталась поцеловать в губы. Он отвел лицо в сторону, придержал ее за руки, покачал головой. — Но ведь сейчас ты почти...

Ее визави что-то промычал и еще раз сделал отрицающий жест. Лисицу это лишь распалило, она нетерпеливо завозилась на нем, обняла, прижалась еще теснее и заговорила на ухо — напористо, с чувственным придыханием:

— Послушай, Юкити! Это, может быть, наш единственный шанс проникнуть за стену! Вдруг мы так сможем обмануть и чары старухи, и твое проклятье?..

Тут смутившаяся ролью шпионки Тихиро в своем желании уйти незаметно, не нарушив интимного диалога странной пары, наступила, как назло, на ветку, которая при этом хрустнула на весь лес. Лисица вскинулась, нюхая воздух, сквозь зубы прошипела какое-то ругательство и бросилась в погоню. Тихиро сломя голову выбежала к костру, а Хитоми в лисьем облике, почти хватая ее за пятки — следом, и обе они едва не сбили с ног престранное создание, оседлавшее их рюкзак. С диким курлыканьем во все стороны разбежались белые индюшки, и только существо застряло, не желая бросить развороченную ношу, но и не в силах утащить ее с собой. Лисица тут же забыла о Тихиро, чтобы кинуться на жадную тварь. Тогда, теряя перья, существо стало улепетывать с поляны, и чем дальше оно убегало, тем скорее происходила с ним метаморфоза, поэтому в кусты нырнула уже человеческая фигура, а не подобие индюка. Преследовать его дальше Хитоми не стала. Она обрела человеческий вид и в задумчивости возвратилась обратно, вертя и обнюхивая что-то в руках.

— Вот, — сказала она, протягивая Тихиро основательно погрызенную тушку вяленого тритончика, — выплюнул.

— Кто это был?

— Похоже, бывший индюк... Ты посмотри, как они здесь всё распотрошили! Вот тупые пучки перьев!

Тихиро осторожно понюхала отдающее рыбой лакомство местных. Тритончик как тритончик. За спиной возникла немая фигура Каонаси. Бродяга недоуменно переводил взгляд с одной девушки на другую. Хитоми решительно забрала деликатес у Тихиро и сунулась к Безликому:

— Ну-ка, пожуй!

Тот попятился, но Лисица наседала, бесцеремонно запихивая тушку ему в пасть. Он осторожно попробовал тритона на зуб, с содроганием завибрировал всем телом и, отбежав в сторону, еще долго отплевывался под деревом, как тогда, в "Купальнях Абурая".

— Симатта! — выругалась разочарованная Хитоми. — Так и будем сидеть под этой дурацкой стеной до конца жизни!

— Что ты собираешься с ним сделать? — не вытерпела Тихиро.

— Как — что? Ты не понимаешь?! Нам нужно, чтобы он обрел человеческий облик, и тогда ему будет можно хотя бы приблизиться к незримой стене!

Лисица в ярости зашвыривала в рюкзак разбросанные по траве вещи. Тихиро испытывала какие-то смешанные чувства и не слишком-то поверила и исключительно прагматичные цели кицунэ относительно Безликого. Застукав их в святилище в весьма двусмысленной позе, она вдруг иными глазами посмотрела на Каонаси, который, похоже, мог трансформироваться не только в бою, просто не обретал при этом собственный голос. А еще поняла, что Хитоми знает о нем больше, чем желает поделиться, и наверняка они были знакомы прежде, до их нынешней встречи на станции.

— Так мы все равно не пробьемся, — проговорила Тихиро, подбирая с земли тритончика и пряча его в карман куртки. — Ты же сама говоришь, что людей и местных жителей заслон просто не пропускает, хоть и не убивает.

— Ну да. Не пропускает. А у тебя есть идея получше?

— Гм... Возможно... То есть... Мне кажется... мне кажется, есть...

Вернувшийся к ним, но все еще изредка пробиваемый судорожными корчами, Каонаси всем своим телом изобразил знак вопроса. Лисица склонила голову к плечу и вздернула бровь: "Ну, и?.." И тогда Тихиро поделилась с ними мыслями о том, как при помощи болтливых призраков и этого тритона они, вероятно, смогут без потерь перебраться на ту сторону границы...

...Луна становилась все отчетливее, и незримая стена замерцала.

— Ждем! — шепнула Лисица, напряженно выглядывая из-за кустов, где они залегли. — Лишь бы только никого сюда не принесло!

Тихиро ощутила пристальное внимание и обернулась. Маска Безликого смотрела на нее с немым беспокойством, а когда девушка ободряюще ему подмигнула, призрак взял ее за руку и чуть нерешительно сжал пальцы.

— Всё будет хорошо, — растроганно шепнула она, понимая, что ее тянет обнять Каонаси в ответ на рукопожатие, однако производить лишний шум не хотелось, да и дразнить Хитоми, от которой неизвестно чего ждать, — тоже. — Я знаю, что ты боишься это делать, я и сама боюсь. Но если всё выполнить правильно, то, я думаю, у нас получится.

Она не стала говорить о том, что в тот момент, когда ее осенило идеей, на память пришел Девятихвостый с очередной мудрой сентенцией, которую можно было расценить как одобрение отчаянного плана.

На стене стали проступать первые тени болтливых призраков. Хитоми оглянулась:

— Эй! Идем, сеанс начался! Ёкай, а ты чтобы не двигался с места, и если что пойдет не так — хватай ее и тащи обратно в лес!

Тихиро чувствовала ее крайнее недовольство из-за потери былой инициативы. Утрату лидерства Лисица пыталась уравновесить количеством команд. Это было забавно и немного по-детски, и все же одергивать ее девушка не стала, а просто выпустила руку Безликого, одним движением поднялась, накинула на плечи лямки рюкзака и приблизилась к экранам. Хитоми перебежала поближе, но все равно залегла на безопасном расстоянии от болтающей стены: по их плану ей необходимо было до конца оставаться тем, кем она была.

Потоки бреда, извергаемого дикторами, обрушились на Тихиро грязным водопадом. Прошло минут десять, а она уже чувствовала себя подобием Кава-но-ками, Речного божества, в их первую встречу и никак не могла сосредоточиться для перевоплощения. Вот он, закон подлости: когда надо, так вместо превращения в индюшку сидишь и обтекаешь, напоминая сама себе дух помоек...

Беспокойство охватило уже и Хитоми: та ворочалась в кустах и посылала проклятья в адрес глупой индюшки, которая упорно не хочет обретать свой истинный облик.

И вот наконец, где-то через час, Тихиро почувствовала покалывание в ладонях. Проведя рукой по голове, она поняла, что ее волосы частично обратились в перья, и сделала знак Лисице. Уже сделавшись зверем, та прискакала к ней и за несколько шагов до цели стала плавиться над землей, как марево в летнюю жару. Ярко-рыжий туман потянулся к телу девушки, часть его втянулась между ребрами под левой грудью, часть всосалась под кутикулы ногтей на руках. Сознание померкло. Какими-то урывками, фрагментами помнила Тихиро свой собственный клекот, потом — приближение испуганного белого лица без намека на нос и с лиловыми разводами вокруг пустых глаз. Кажется, она бросилась наутек, но была в тот же миг настигнута, крепко ухвачена за шею, подкинута в воздух... и всё обволокла чернота...

...Странная, нелепая туша гигантского черного индюка, брызжа во все стороны мазутными каплями, громоздко вращаясь и покачиваясь на голенастых лапах, распустила перья, заклокотала на своем, на индюшечьем, наречии и кособоко вывалилась за мерцающую преграду. Экран поглотил птицу, как несколько секунд назад она сама, еще будучи человекоподобным призраком в бледной маске, зашвырнула себе в пасть сначала новообращенную индюшку, а следом — упавший на землю рюкзак.

14. О том, как Безликий обрел голос

Такого индюка подданные Абурая видели впервые: монструозных размеров черное чудище летело на всех парусах прямо по их полям и дворам, обгоняя стаи обычных птиц, пробравшихся сюда сквозь Стену. Нарост, свисающий с клюва любого индейского петуха, у этого больше напоминал кусари-гаму, прицепленную к серпу, а лапам, когти которых выворачивали на бегу из земли громадные каменные глыбы, позавидовал бы самый жуткий дракон из древних провинций. Где-то на пупырчатом темени с торчащими из синеватой кожи рыжими щетинками болталось что-то белое, овальное, похожее на лицо, как его всегда рисует на песке детвора.

Крестьяне в ужасе разбегались по домам и прятались по подвалам. В народе пошли слухи, что Юбаба в гневе изобрела новое заклинание, потеряла над ним контроль и, превратив какую-то тварь в подобие индюка, не смогла с нею сладить. А поскольку в последнее время Юбаба пребывала во гневе слишком часто, несмотря даже на то, что непокорный Бо пошел ей навстречу и забросил свое любимое сумо, сменив спортивные достижения на сомнительный удел маменькиного сыночка, никто этим слухам не удивился.

Однако большой потравы чудовище не причинило. Вихрем пробежавшись по местным угодьям, оно странным образом исчезло, словно растворившись в ночном тумане. Если бы не оставленные им вещественные следы в виде выдранных с корнями кустов, переломанных оград, опрокинутых тележек и заляпанных черной слизью дорог между дворами, жители деревень сошлись бы во мнении, что монстр из кошмаров был обычным мороком.

И только маленький лягушонок, чей папаша много лет назад прислуживал Юбабе в купальнях, а потом по какой-то причине сбежал и больше уже никогда и ни за каких вяленых тритончиков не соглашался вернуться на прежнее место работы, мог бы порассказать, куда девалась жуткая тварь. Мог бы. Да только никто его не спрашивал.

Спрятавшись за забором в темном закоулке — просто заметался при звуках топота, запаниковал, прыгнул не туда и очутился в западне, — маленький ао-гаэру увидел гигантскую тень птицы, которая, повернув в тупик, начала вдруг кашлять и плеваться. Из пасти, расположенной не в клюве, а куда ниже — под зобом, выкатился взъерошенный светлый пучок перьев, завопил, как индюшка, и попытался улепетнуть, а бывший монстр мгновенно сделался черным призраком в печальной белой маске. Невесть откуда возникшая рядом с ними рыжеволосая девица крикнула черному, чтобы тот помог удержать беглянку. Тут лягушонок сообразил, что может, воспользовавшись суматохой, унести отсюда ноги, и сделал это незамедлительно. Не узнав, чем закончилась вся эта история, да и не слишком-то жалея о том, что не узнал...

...Первым, что услышала над собой Тихиро, когда опять смогла слышать и видеть, был женский крик:

— Открыла клюв живо! Эй, держи ее, придави к земле! Клюв открыла, говорю! Да держи ты ее крепче, в ней силы как в драконе! Тиксё! Еще клюется!..

От ужаса, который обуял ее, Тихиро билась, как ушибленная током. Кто-то сильный держал ее руки и ноги, чьи-то пальцы совали ей в рот какую-то гадость, провонявшую рыбой, а когда она попыталась кусаться и брыкаться, в зубы ей вставили узкий металлический предмет, раздвинули их и все-таки затолкали кусок чего-то протухшего чуть ли не в самую глотку. Тут в голове прояснилось. Моргнув, Тихиро обмякла, и ее отпустили. Медленно перевернувшись на спину, она повела глазами вокруг. Над нею склонились две физиономии: одна очень наглая и рыжая, другая — бледная и настороженная. И тут на девушку накатила эйфория. Она поняла, что ужасно любит эту рыжуху, а еще больше — стоявшую по другую сторону черную колбасу в белой маске, да и вообще любит всех и вся на свете, и мир такой милый и справедливый, что хочется плакать и признаваться в любви. Чем и занялась, не откладывая в долгий ящик.

— Ах? А?! — удивленно переведя маску на лицо рыжей, издал призрак.

— Рехнулась! — махнула рукой Лисица. — Так, бери ее с той стороны — и валим отсюда!

Сюсюкая сквозь слезы умиления и повиснув на шеях замаскированного и рыжухи, Тихиро еле-еле перебирала ногами, а сама на ходу пыталась целовать то его, то ее. Лисица тихо бранилась, поскольку ей пришлось волочить на другом плече еще и рюкзак, а призрак гладил девушку свободной рукой по щеке, наивно надеясь образумить и успокоить. Но его невнятное постанывание над ухом и прикосновения бархатной перчатки к лицу только возбуждали в Тихиро чувственные и крайне непристойные фантазии, и она стала делиться с ним всем, что приходило на ум. Притихшая было Хитоми долго вслушивалась, а потом, не выдержав, громко фыркнула и захохотала:

— Да он бы, может, и рад! Но только — чем?!

Тихиро глубоко задумалась и в таком состоянии пробыла до тех пор, пока ее не попустило. Чары всеобъемлющей любви начали спадать, и только после этого она сообразила, что подобным же образом лет шесть назад приставала к врачам после общего наркоза, когда ей заштопали рану под щиколоткой, приобретенную в результате неудачного полета с велосипеда, и везли по коридору на каталке. Хотя, наверное, им было еще веселее слушать такие откровения вперемежку с попытками что-нибудь спеть из уст примерной шестнадцатилетней школьницы. Чувствуя, как тяжелеют от прилива крови щеки, и мечтая провалиться со стыда сквозь землю, Тихиро начала бормотать извинения и еще больше насмешила Хитоми, которая снисходительно ответила, что мыслит она в целом правильно, вот только не стоит делать этого вслух. Каонаси же был невозмутим и вообще больше не обращал на них внимания. Ему, как обычно, досталось в этой истории больше всех.

— А куда мы идем? — окончательно протрезвев, спросила Тихиро.

Лисица с неохотой ответила, что где-то неподалеку живет одна ее знакомая, из слизней, бывшая юна купален Юбабы, которая, между прочим, помнит и Тихиро, и тот злополучный пир с щедрым гостем в черном.

— Надеюсь, она не та, которую он тогда сожрал? — девушка скосила глаза на медленно плывущего рядом с нею Каонаси.

— Это вряд ли: Савагути сама кого хочешь сожрет и не подавится. Хотя не думаю, что она и без этого слишком уж обрадуется его присутствию. Слизни и ао-гаэру не любят ёкаев, особенно оборотней, потому что те на вкус знают их истинную сущность и презирают за жадность.

Вдалеке молчаливой горой на фоне звезд высилась освещенная убывающей Луной "цитадель" Юбабы. Отсюда она казалась грозным монолитом, но, если память не изменяла девушке, при ближайшем рассмотрении являлась довольно бестолковой и громоздкой постройкой, как будто какой-то психованный архитектор вместо того чтобы составить проект, решил просто собрать в округе множество домиков, пагод и святилищ и свалить в одну кучу. "Цитадель" была окружена стадом купален, лепившихся к ней на неприступной скале, и единственной возможностью попасть в сердце Абурая была переправа через волшебный каменный мост, на котором когда-то впервые и встретились Безликий и Тихиро. Тогда ей было не до него: она из последних сил сдерживала дыхание, как ей велел Хаку. Почему же Каонаси не выдал ее в тот вечер? Он ведь понял, сразу понял, что она человек!

И вдруг "замок" дрогнул. Его заволокло дымкой, словно с небес спустилось и нахлобучилось на скалу грозовое облако. Ощутив в основании твердую поверхность, туча начала преображаться и в считанные мгновения приняла форму гигантской лисицы. Два светящихся окна юбабиного дома пришлись точно на прорези для глаз в лисьей маске, и издалека казалось, что раскосые глаза зверя мистически полыхают какими-то сиреневыми огнями.

— Ты видишь то же, что и я? — совсем понижая голос, спросила Тихиро и указала на мираж.

— А, это Дух Седой Бьякко, — Хитоми хватило и полувзгляда в ту сторону. — А ты не заметила, что она давно уже кружит возле нас? Еще с прошлой ночи, а может, и раньше, до меня...

Девушке стало не по себе, даже передернуло. И сколько еще всяких чудищ, видимых и невидимых, бродит по этим дорогам?

— А что она от нас хочет?

Лисица пожала плечами:

— Кто ее знает? Это же Бьякко, она появляется там, где пожелает. Кицунэ — свободный народ, мы ни перед кем не держим ответ, тем более перед людьми. Одно могу сказать: если бы она хотела нанести нам вред, то уже давно бы это сделала.

Призрачная лиса пригнулась на своей скале, будто вглядываясь в бредущую за несколько тё от нее троицу. Глаза ее потемнели и, взблеснув фиолетовым, медленно потухли. Туча потеряла форму, распалась и истаяла в воздухе, как не бывало. Пустырь закончился, и теперь путешественники оказались под кронами садовых деревьев. Здесь было темно, хоть выколи глаз, и если ловкая Хитоми еще хоть как-то ориентировалась вслепую, то Тихиро спотыкалась через каждые пять шагов на шестой, а один раз, шарахнувшись в сторону, налетела на Каонаси. Несмотря на частичную бесплотность, увесистый тычок в живот он ощутил вполне осязательно и даже охнул от неожиданности. Девушке показалось, что внутри него что-то хрустнуло или щелкнуло, но такого не могло быть, ведь ёкаи его породы не имеют настоящих костей и суставов.

— Вы там чего? — оглянулась Лисица.

Увидев сверкнувшие в ее глазах изумрудные искры, Тихиро вдруг опомнилась:

— Эй, а куда подевался мой телефон? В нем же была подсветка! Вот тут лежал, в кармане!

— Этот? — вдруг спросил Каонаси повседневным тоном и вытянул из пасти включенный мобильник Тихиро.

— Ага! — обрадовалась она, хватая телефон, и тут до них с Лисицей дошло.

— Чего?! — завопили девушки в один голос, бросаясь к Безликому. — Ты что, можешь говорить?!

— Ах!

И оборотень указал пальцем на телефон в руке Тихиро. Только тут она заметила на дисплее активированный гаджет-игрушку, в которой неведомый зверь спустя пару секунд после произнесения повторял любую фразу, подражая голосу оригинала. Вот и теперь он не подвел. "Чего?! Ты что, можешь говорить?! Ах!" — послышалось из динамика.

15. Ночной разговор

Оказалось, споткнувшись и ткнув Каонаси локтем, Тихиро случайно включила свой телефон, который вывалился у нее из рюкзака во время сюрреалистической транспортировки и остался незамеченным в брюхе оборотня. Эх, догадаться бы раньше! Тихиро ни за что не стала бы расходовать заряд аккумулятора на всякую ерунду, а теперь его осталось всего ничего, и хотя в сумке валялось зарядное устройство, толку от него здесь было ровно столько же, сколь от письмен на текущей воде. А ей так много хотелось спросить у Безликого!..

По его признанию, прибор, находясь внутри него, говорил вслух то, что сам Каонаси хотел бы сказать, но не мог. Мистическим образом он озвучивал мысли бродяги, и, надо заметить, странный это был спектакль. Ведь когда мы пытаемся что-то сказать, то перекладываем складывающиеся в уме образы на символы известного нам языка, многое теряя или искажая по пути, но зато донося хоть что-то до понимания собеседника. Безликий так не умел, а гаджет подхватывал поток его мыслей и составлял из них такую мешанину, что уже через пару минут попыток пообщаться с ним Тихиро начала ощущать себя пациенткой психоневрологической лечебницы. Однако им с Хитоми удалось выпытать у него кое-какие откровения. По признанию самой Лисицы, она поднаторела в деле трактовки мудрых сентенций, еще будучи в услужении одного кицунэ-монаха, поэтому разгребать поток сознания Каонаси для нее являлось уже детской забавой.

— Вот где, я скажу вам, была морока! — сказала она. — Если бы кто-то предупредил меня, что на самом деле включает в себя стиль Огненного Хвоста и отчего у Мастера нет ни одного ученика, я сто раз подумала бы, прежде чем покидать родную нору в том направлении... А потом было уже поздно.

Безликий пожалел ее и сочувственно погладил по копне рыжих лохм.

Посовещавшись, они решили не плутать по темноте, а дождаться рассвета прямо здесь, в саду, найдя для этого какой-нибудь глухой уголок. Хитоми явно не хотела оставлять их один на один, но усталость и бессонная прошлая ночь взяли свое — перекинувшись в неприхотливую лису, она легла у корней старой яблони, ветви которой почти стелились по земле, и отключилась.

— Каонаси, это...

— Юкити, — тихо поправил он, повернув маску к Тихиро, и уточнил: — Имя.

— Угу, поняла. Странно.

— Странно?

— Странно, потому что мне сначала приснилось это имя, а вчера так же называла тебя она, — девушка едва сдержала неприязненные нотки, вспоминая, как по-хозяйски домогалась его Хитоми.

— Имя, — согласился он, и в тоне его прозвучала радостная улыбка. — Есть имя!

Тихиро подвинулась к нему поближе и приподняла с одного плеча край одеяла, в которое зябко куталась:

— Нужно?

Он скрестил руки перед подбородком:

— Не холодно. Ты грейся, а я так. Ты была с вопросом... да?

— Да! Это ведь с нею вы были тогда, в городе? Когда я попала в аварию! Это же ты был Хаку тогда, правда?

Безликий дрогнул. Гаджет внутри него запищал, борясь с его волей в нежелании отвечать и необходимости ответить. Тихиро почти угадала, а не увидела во тьме его преображение: он уже не был призраком, но пока еще не приобрел полностью человеческое обличие, как прошлой ночью в святилище, с Хитоми.

— Тихиро была... нужна. Обиделась? Ты обиделась?

— На кого? На Хаку, за то, что он о чем-то сговорился с тобой у меня за спиной и позволил тебе себя проглотить, чтобы ты получил его внешность? Или на тебя — за весь этот...

— Тебе было плохо.

— Я уже привыкла к этому, и ваш сговор не был выходом...

— Тебе было плохо?

— О чем ты?

Он притянул ее к себе. Кажется, даже руки его сквозь бархат перчаток стали теплее, а через ткань уже не призрачного балахона ощущалось тело, вполне живое, и даже тихий, но быстрый перестук в груди идеально имитировал настоящее сердцебиение. Не видя его лица, Тихиро узнала тот нежный, почти робкий, едва касающийся губ поцелуй.

— Нет, — призналась она, пытаясь хотя бы на ощупь запомнить его черты, проступившие вместо проклятой маски, которая будто растворилась в тенях. — Нет, мне было хорошо. И печальнее всего то, что мне тогда было так хорошо, как никогда в жизни...

— Печальнее? Почему так?

— Потому что этого больше не будет, а я уже успела узнать, что так бывает. Это хуже всего.

— Когда он всё вспомнит, так будет. Потом. Всегда. Он забыл, просто забыл. Но ничего не исчезает, это мы не всё помним. Так тебе говорила Дзениба, да? Да.

Тихиро сникла, пальцы ее напоследок скользнули по его губам, и она доверчиво прижалась щекой к плечу Безликого, который уже не был так безлик:

— Я не хочу об этом думать.

— Тогда подумай о том, чего хочешь ты. В жизни. Важно, — он гладил ее по голове, как маленькую.

— Еще в школе и после нее я сильно хотела стать журналисткой. Даже поступила. Дважды. А вот у Нигихаями не получилось. Я не знаю, почему, он всегда хорошо учился...

Каонаси осторожно положил ладонь на ее губы, прерывая речь:

— Не хочу о Хаку. Я знаю о нем. Я не знаю, что нужно самой Тихиро.

— Но теперь, когда я побывала индюшкой из-за этих, на стене... — девушка поежилась. — Даже и не знаю. В нашем мире их воздействие так не ощущается, как здесь. Так очевидно. И страшно. И я не хочу стать одним из болтливых призраков.

— Не забывая кое о чем, не станешь. Ты будешь другой. Другим журналистом.

— А если забуду?

Он озорно засмеялся:

— Ты сможешь забыть вкус вяленого тритона?

Тихиро даже перекосило:

— Бя-я! Зачем ты напомнил?! Да и какая разница, чего я хочу. Здесь это не играет никакой роли, а когда я выберусь отсюда и вернусь к прежней жизни, то даже страшно представить всю эту рутину. А ты? — она отняла голову от его плеча, пытаясь угадать очертания темного профиля на фоне звездного неба, но все было как во сне — зыбко, неуловимо, но притягательно и загадочно. — Ты кем-то хотел стать, когда у тебя были имя и лицо?

Каонаси невесело хмыкнул и кивнул:

— Да. Хотел лечить. Плохо помню, но это — точно.

— Ты хотел стать врачом?

— Давно. Это грустно, грустно. Плохо, что не помню. А ты не забывай. Нельзя забывать о том, что хочешь. Ты теряешь свое лицо не тогда, когда идешь наперекор чужим ожиданиям. Ты теряешь его тогда, когда отворачиваешься от своей мечты.

Тихиро теперь сама потянулась к нему и поцеловала, но когда сонливое блаженство стало переходить в возбуждение и страсть, призрак — уже призрак — отпрянул.

— Спи, — повелительно сказал он голосом дурацкого персонажа из игры, проведя рукой по ее макушке, и когда девушка, мигом заснув, ткнулась носом ему в шею, добавил шепотом: — Ты будешь помнить, Тихиро. Никто не отнимет у тебя ни лицо, ни имя, ни мечту.

16. "Ворвитесь, пожалуйста!"

Несмотря на очень ранний час — они выдвинулись в путь еще по темноте, до рассветных сумерек — в окнах домика бывшей юны Савагути горел свет. Это было подозрительно, и Хитоми, велев спутникам спрятаться где-нибудь возле амбара, пошла разведать, что творится в доме слизней. Каонаси теперь снова был нем: Тихиро попросила его поберечь аккумулятор телефона для каких-нибудь экстренных целей, и они выключили игру.

— Знаешь, — шепнула она, когда востроухая Лисица отбежала на достаточное расстояние, чтобы не услышать ее голос, — я задаюсь вопросом: если дядюшка Кюби и Дзениба отправили меня сюда и пообещали помочь с Хаку в надежде, что я всё сделаю как надо, то что же тогда они посулили Хитоми? И за какую услугу с ее стороны? Что-то у меня большие сомнения в ее бескорыстии...

Безликий кивнул, но пожал плечами. В то, что он подписался на этот поход исключительно ради старой волшебницы, которая двенадцать лет предоставляла ему свой кров и чему-то учила, девушка поверить еще могла. Но вот любой из лисьего народца счел бы оскорблением как требование, так и предложение бесплатной услуги. Выкружить хитростью, обвести кого-то вокруг пальца — для них это то же самое, что и честно заработать. Но принять в дар... Нет, уважающий себя кицунэ не пойдет на такое. Даже зная о том, что на другие расы этот закон не распространяется, они все равно будут стараться никому ничего не давать просто так. И уж конечно — просто так не возьмут, как ни уговаривай. Поняв эту несложную истину из разговоров с Хитоми, Тихиро немного успокоилась в отношении Кюби и Дзенибы: она не сомневалась, что запевалой в этой паре был он, а значит, именно он и определял награду сообразно своим привычкам вместо того, чтобы просто попросить человеческую девушку о помощи. Мудрые люди в ее мире говорят: "Пусть лучше мир будет должен мне, чем я — миру". Кицунэ рассуждают шире: "Нельзя, чтобы ты был должен, нельзя, чтобы должны были тебе". Только так они могут чувствовать себя полностью свободными и не привязанными ни к какому-либо месту, ни к какому-нибудь живому существу. То, что люди сочтут меркантильностью, для странников по мирам всего лишь жизненное кредо, ничего личного.

На горизонте посветлело, и в темноту будто добавили каплю извести, которая растворилась не бесследно, а слегка разбавив индиго ночи. Где-то вдалеке послышался многоголосый панический клекот, уже такой знакомый и неумолимый, как судьба. Хитоми не возвращалась, зато свет в окнах погас. Услышав стук копыт, Тихиро и Безликий присели за каменной тумбой перед амбаром и переглянулись, когда мимо проскакали всадники в одеждах древних самураев — и, кажется, под чудовищно искаженными доспехами не было ничего: ни лиц, ни тел.

— Ты не знаешь, кто это такие? — потрясенная, спросила девушка, настолько жуткими показались они даже ей, привыкшей к фрикам этих мест и довольно искушенной в области ужастиков благодаря кинематографу родного мира.

Он кивнул и, включив звукоподражатель, добавил, что они похожи на гонцов Эммы Дай-О*. Тихиро недоверчиво засмеялась:

— Шутишь? Это же детская страшилка!

Каонаси ничего на это не ответил. Если он и умел шутить, то сейчас был явно не тот момент.

Лисица вернулась, настороженно озираясь, со вздыбленной шерстью, в звериной ипостаси, и даже не сразу смогла обратиться человеком. Ядовито-зеленые искры сыпались из ее глаз, ноздри подрагивали:

— Вы это видели? Яххо! Ущипните меня: кажется, у Савагути только что побывали посыльные царя Эммы! Хуже всего, что они не просто устроили обыск, как тут заведено в последнее время. Нет! Они искали кого-то поважнее спрятанных индюков!

— Тут заведены обыски? И с каких пор?

— А что, я разве не говорила? — притворилась удивленной хитрая бестия, не моргнув и глазом. — Последний раз я виделась с местными еще до воздвижения незримой стены. Они мне рассказывали, что стражники из свит высокопоставленных гостей Юбабы теперь шныряют по домам. Ищут птиц или тех, кто еще не до конца успел стать птицами. Говорят, здешние иногда прячут у себя этих индюков... Но никто тогда и не заикался, что эти стражники — духи самого Эммы! Ф-ф-ф!

Хитоми почти по-кошачьи глухо зашипела, а рука ее между тем беспрестанно крутила набалдашник катаны. Тихиро только теперь поняла, насколько хочет вернуться домой. А там залезть, как в детстве, под одеяло с головой, и чтобы тот черный, что караулит ее за шкафом и хочет укусить за пятку, ушел несолоно хлебавши. Это потом, в десять лет познакомившись с настоящим черным и способным укусить не только за пятку, она перестала бояться и выдуманного. Но то, какой ужас распространяли вокруг себя эти бесплотные всадники с раскаленными мечами Ёми у луки седла, в головных уборах, напоминавших и самурайский шлем, и — одновременно — конский череп, нельзя и сравнить бы с детскими страхами Тихиро. Это были призраки ночных кошмаров, после которых просыпался не каждый.

— Идем к слизням, — распорядилась Лисица и, сделав шаг, бросила взгляд на Безликого. — Только ты, нопэрапон, лучше скройся с глаз: не думаю, что тебе обрадуются, да еще и после визита гончих из Ёми... Представляю, каково им сейчас!

Он согласно поахал, покивал, выплюнул телефон в ладони Тихиро и начал растворяться в воздухе. Девушки уже хотели было идти, но Тихиро задержалась на секунду дольше и поняла, что у него какая-то заминка. Окликнув Хитоми, она уставилась на призрак. Так и не исчезнув полностью, тот вернулся в реальность, растерянно посмотрел на руки, отрастив их до нормальных размеров и снова превратив в коротенькие отростки, торчавшие чуть ли не из талии, заглянул себе за спину, акробатическим образом завернувшись калачом. Потом вытянул шею и перевернутой маской внимательно исследовал пасть, которую раскрыл во всю ширь в районе повздошья. Зубов там было будь здоров, в два ряда, а уж язык и подавно мог бы заменить при случае ковш экскаватора. Тихиро даже содрогнулась, вспомнив, как несколько часов назад, когда эта штуковина выглядела совершенно иначе, она обнимала и целовала его. Даже чувствовала себя почти умиротворенной! Сейчас в ее воображении возник цирковой дрессировщик, запихнувший голову в зев громадного ленивого льва. А дрессировщиком была сама Тихиро Огино. Она точно сошла с ума, хорошо приложившись в аварии затылком о кресельный валик, если без тени опаски проделывает теперь такие вещи с монстром...

— Нашел время зубы пересчитывать... Эй, ёкай, я не играться сюда пришла, а времени у нас мало! Исчезни и не вздумай появляться, пока я не позволю!

Вместо ответа Лисице Каонаси слегка вжал голову в плечи, словно втягивая маску вглубь черной воронки шеи.

Такого изумления и смятения Тихиро не ощущала у него никогда прежде и поэтому, ухватив обозленную Хитоми за руку, жестом приказала ей умолкнуть. Оборотень развел отростками, невнятно простонал что-то в свое оправдание, а затем еще раз попытался перейти в другой пласт бытия. Хоть и не без труда, но повторно ему это удалось: черный балахон и маска растаяли среди теней от пышных кустов жасмина. Лисица с подозрением покосилась на Тихиро, однако ничего не сказала, резко развернулась и дерганой походкой направилась к дому. Девушка последовала за кицунэ, даже не зная, как расценивать ее мимику.

— Кто? — ответил на их стук женский голос.

— Савагути, это я, Хитоми! Открой, будь добра!

Тихиро удивилась тому, как легко Лисица сменила грубый, почти хамский тон на подобострастное мяуканье.

— Откуда мне знать, что ты правда Хитоми! — после короткой паузы послышалось изнутри. — Сейчас такое творится!

— После прошлой встречи я кое-что тебе задолжала, так что пока оно не уплыло у меня из рук — тебе лучше открыть!

Дверь распахнулась, из нее высунулось большое одутловатое лицо с рыбьими губами и расползшимися к вискам щелками глазок. Это была банщица из купален Юбабы, но которая из них, Тихиро так и не поняла: они для нее были одинаковыми, выделялась только молоденькая и почти совсем человекоподобная Рин. Испуганно оглядев гостий, женщина возмутилась:

— А ее ты зачем притащила?! Нас сейчас из-за нее чуть в Ёми-но-куни не уволокли!

— Есть разговор, пусти.

Савагути издевательски ухмыльнулась и забросила за ухо прядь обвисших редких и не слишком чистых волос:

— Да ты и так влезешь, чего еще пускать!

Хитоми прищурилась, глянула исподлобья:

— Можно подумать, ты не знаешь закона для оборотней!

Юна взглянула на нее свысока:

— Ну, входи... — перевела взор на Тихиро и посторонилась: — ...те.

— Пошли, — буркнула Лисица спутнице. Да, денек у кицунэ не задался, хихикнула про себя девушка, входя следом за нею в убогое крестьянское жилище, где после обыска всё было опрокинуто и разворошено.

— Ох и выросла же ты! — сообщила Савагути, когда девушки, скрестив ноги, уселись на циновках у низких оконец. — И почему всё, что связано с тобой, всегда приводит к катастрофе?

Хитоми извлекла из кармана сверкнувшую золотом цепочку и протянула хозяйке. Юна, алчно сверкнув глазками, выхватила подношение и окончательно подобрела, даже предложила завтрак.

— Ты лучше нам расскажи, что там сейчас творится у Юбабы? Это от нее у тебя тут были гонцы из Ёми?

Из соседней комнаты донеслось неодобрительное мужское бухтение, и Савагути знаком показала им говорить тише, тем более о посланцах Эммы:

— Да. Искали Тихиро. Я и не поняла сразу, о ком речь, пока вас с нею не увидела: ее же тогда Юбаба переназвала Сэн. Эй, растяпа, чего тебя снова сюда принесло на нашу голову? И редкий гость на третий день надоест!

— Полегче, подруга! — сладким голоском попросила Хитоми. — Дядюшка Кюби и Дзениба считают, что только ей удастся уговорить Юбабу, как это уже было однажды...

— Хм... Ну, если сам Тысячелетний Лис так уверен... Но по-моему, в прошлый раз дурехе очень повезло встретиться с Хаку-сан и получить в его лице заступника перед старой стервой. Без его протекции ее свиные косточки давно бы уже обглодали крысы на помойках... или бегала бы сейчас вместе с другими сусуватари в котельной, таскала уголь Камадзи... это уж смотря к чему ведьма была тогда расположена.

Она нарочно говорила так, будто самой Тихиро и в помине не было рядом, но девушка терпеливо сносила все подколки: после выволочек господина Исами на работе ее вряд ли можно было бы пронять подобной чепухой.

— А Рин? Как там теперь Рин? — не удержалась она. — И дед Камадзи?

Савагути презрительно покривила отечное бледное лицо, будто удивляясь, кто это тут подал голос, но сквозь зубы процедила, что эти двое еще работали, когда она разорвала контракт с хозяйкой "Абурая". Потом, разглядывая золотое украшение, которое притащила ей Лисица, успокоилась и подсела к ним. Так, из ее уст девушки узнали, что вся эта история с индюшками брала начало из этих мест, а не пришла сюда извне. Эпидемия распространилась и на другие земли, а обратившихся быстренько утащили на кухню Юбабы, после чего старая колдунья воздвигла незримую стену, окружившую владения, и все ее подданные утратили связь с внешним миром, если не считать заколдованных зевак, которые преодолевали преграду, уже будучи глупыми птицами. Но, понятное дело, получить от них какие-нибудь известия о том, что творится снаружи, было невозможно.

— А вы-то как сюда пробрались? — удивлялась бывшая юна, однако Лисица решила не раскрывать перед нею всех карт и уж тем более не упоминать о козыре в рукаве... точнее, под окном: как и в прошлый раз возле дверей купален, Тихиро сейчас чувствовала пристальный взгляд невидимого Каонаси. Он молча стоял по другую сторону и смотрел на них, и для полного сходства с той давней ночью не хватало темноты и ливня.

— Ладно, — подытожила Хитоми. — От тебя толку не добьешься. Разреши уж выспаться с дороги. Думаю, второй раз обыскивать то же самое место они не явятся.

Возражать Савагути не стала. Тихиро шепнула Лисице, можно ли доверять юне, но та ответила, что сон у кицунэ чуткий, и человеческая девушка может спать спокойно, если уж ночью ей было не до сна. И въедливо ввинтилась зеленоватыми угольками взора в ее глаза, но Тихиро не потупилась. Хитоми отступила:

— Когда выспишься — отправляемся в "Абурая". Найдем или твою Рин, или деда-истопника. Судя по всему, только от них и можно добиться чего-то внятного об этом деле... Кусо! Как же мне всё это не нравится!

_____________________________

*Эмма Дай-О — японское божество подземного мира, соответствующее по своим функциям индуистскому богу смерти Яме (Йаме), это просто версия имени на санскрите; а также богам, являвшимся судьями умерших: египетскому Осирису, греко-римскому Аиду-Плутону, кельтскому Арауну.

17. Законы кицунэ

— Нам пора!

Будто и не спала: ни снов, ни ощущения, что отдохнула — просто глаза закрыла и сразу открыла, веки тяжелые, в ушах гудит.

Хитоми, сосредоточенно копаясь в рюкзаке, не глядя швырнула в нее скомканной курткой:

— Давай, одевайся, идем.

Тихиро поднялась и огляделась. Кажется, что-то изменилось. Засыпая, она какое-то время смотрела на эту полосу в орнаменте циновки, и та была грязно-оранжевого цвета, а пара соломинок в ней торчала на излом. Сейчас ее цвет был зеленым и нигде не наблюдалось никаких дефектов. И вход в соседнюю комнату... разве он был не правее?.. Впрочем, какое это имеет значение, здесь ведь всё вверх тормашками...

Безликий ждал их там же, у кустов жасмина, и очень обрадовался при виде Лисицы. Обнимаясь, они даже не посмотрели в сторону Тихиро, и ее это немного задело. Не должно было задеть — с какой стати? — но задело. Мимо пробежала стая индюшек и скрылась за соседним домиком, а по земле мазнула тень, огромная, как наплывшая на солнце туча. Хитоми прыгнула на Тихиро, сгребла в охапку, повалила на землю под куст, Безликий же растаял в воздухе, не сходя с места. И глядя в небо из-за плеча Лисицы, девушка поняла, что это дежа-вю: над ними, небрежно планируя на крыльях-плаще, пролетела Юбаба в привычной птичьей ипостаси, а за нею, сильно отставая и отчаянно мельтеша крылышками, силился угнаться уменьшенный доппельгёнгер* — ее заместительница и соглядатай. Точно так же много лет назад девочку спрятал от хозяйки юный Хаку, чем спас от немедленной расправы. Похожая на гигантского бурого бражника, владелица "Абурая" в сопровождении двойника-колибри стремительно удалялась к своему замку, сейчас объятому клочками тумана.

— Ну что, значит, ведьма все-таки покидает свою нору, — поднимаясь и отряхивая шаровары, заключила Хитоми.

Шли они долго, будто что-то висело у них на ногах, а трава затягивала, как сухой песок. Каонаси держался странно: если раньше он проявлял в худшем случае безразличие, а в лучшем — дружеское расположение к Тихиро, то теперь она чувствовала исходящие от него волны неприязни. На ее попытки обсудить, в чем дело, оборотень отказался даже глотать ее гаджет, и в результате она с досадой махнула на него рукой. И других проблем хватает, чтобы еще задумываться о капризах пустой полупрозрачной хламиды в белой маске! Да та же птица-Юбаба, время от времени патрулирующая свои владения, доставляла немало неприятных переживаний, и страшнее всего им было оказаться посреди поля, без намека на укрытие, видимыми колдунье как на ладони. Мало, что ли, там и сям разбросано множество громадных камней-статуй, которые Тихиро в прошлый раз по наивности принимала за идолы неведомых богов и которые, как поговаривали, на самом деле были обращенными в камень незваными гостями! Разделять их участь не хотелось даже бесплотному Каонаси. Именно поэтому они шли в обход, выбирая небольшие перелески и с нетерпением дожидаясь наступления темноты или усталости у Юбабы.

— ...А потом Дороти, Тото и Скеркроу встретили Жестяного Дровосека, который хотел попросить себе у Оза настоящее, живое, сердце...

— Эй, Сэн, а что сказочного в ваших сказках? — все время удивлялась Хитоми, перебивая Тихиро.

Однажды девушка не вытерпела и засмеялась:

— Знаешь, когда я смотрю на вас с Юкити, куда более сказочными мне кажутся наши учебники по истории!

— Вот то-то же! Я и не могу взять в толк: почему говорящее чучело для вас невидаль, а убивающие друг друга из-за сказок люди — в порядке вещей?

Не раз и не два среди камней Тихиро различала гигантскую тень лисы. Бьякко в самом деле шла за ними с неизвестными целями.

Забившись в небольшую пещерку, путники сели отдохнуть и поужинать, разожгли маленький костер. Каонаси избегал соседства Тихиро, зато в лице Хитоми нашел идеального союзника и даже издавал подобие смеха в ответ на ее шуточки. Лисица кормила его с рук бивой** из чьего-то сада, плоды которой мимоходом посшибала с веток сюрикенами.

— Хорошо, если тебе не нравятся наши сказки, Хитоми, то расскажи свои.

— Почему же не нравятся? Просто они у вас и не сказки вовсе! У нас детей таким не удивишь. А что тебе рассказать, Сэн?

— Правда ли говорится в наших легендах о том, что кицунэ любят появляться в мире людей? — спросила Тихиро.

— Кто-то любит, а кто-то и нет. Мы свободный народ. Старшим не слишком нравится, когда туда отправляется неопытная молодежь, но запретить они не могут, пока не нарушен закон...

— Какой закон?

— Ну... — задумчиво протянула Лисица, подбирая слова, чтобы не сболтнуть лишнего, — у нас много разных законов... Не знаю точно, как там о нашем народе говорится в ваших сказках, но у нас есть свои правила. Этим правилам обязаны подчиняться даже матерые, закон одинаков для всех.

— Так что это за правила?

— Если кицунэ разоблачили в человеческом мире, она обязана его покинуть. Однажды такое случилось с одной древней лисицей, о трех хвостах. Она обращалась красивой смертной женщиной и любила бывать среди людей. Это длилось много человеческих веков, ей нравилось следить за вашей жизнью, как все меняется, как растут города... Но в один прекрасный день лиса встретила юношу, который безраздельно покорил ее сердце, и стала его женой. Он был из купеческого сословья и вскоре после смерти отца сделался его преемником в семейном бизнесе. У них с лисой родился сын, и кицунэ души не чаяла в своем лисенке-полукровке. Всё обещало им счастье на многие годы, хотя с возрастом характер мужа начал портиться. Тут выручал сын-лисенок, в котором каждый из них по-своему не чаял души, милый и добрый мальчик с лукавыми глазками цвета спелой сливы, как у матери. Но вот однажды один из друзей мужа ехал на охоту и по какой-то надобности завернул в их поместье. Его собаки начали бесноваться, будто учуяли дикого зверя. При виде хозяйки дома свора кинулась на нее прямо на глазах супруга. Чтобы не погибнуть, лисе пришлось принять настоящий облик и юркнуть в виноградник. С тех пор она утратила право считаться женой этого человека и сделалась призраком. Лишь в определенные ночи она могла принимать облик женщины и тайно являться к обожаемым домочадцам — поговорить с мужем и полюбоваться спящим мальчиком. Мужчина принял ее, они по-прежнему встречались на супружеском ложе, он даже смирился с ее чуждой природой. А она надеялась на одно: есть поверье, что обоюдная, именно взаимная, любовь постепенно возвратит призраку кицунэ утраченную плоть. Другой наш закон гласит, что всё прощается тому, кто совершил проступок из-за искренней любви, и ничто не прощается — если из-за жажды наживы и прочих дурных страстей. Поэтому у нее были шансы вернуться. Но, видимо, люди способны меняться сильнее, чем думают в нашем народе, и из них двоих теперь по-настоящему любила только она, а мальчик, взрослея, даже не знал, что случилось с исчезнувшей матерью, и тосковал по ней. Истерзанная страданиями, Лисица быстро состарилась. Она уже не могла переходить в ваш мир незаметно, даже если своей магией ей помогал при этом старший брат-лис, становясь ей проводником. С тех пор, седая и бесприютная, она бродит по здешним дорогам, куда несут ноги...

— А что не так с нашим миром, почему он настолько опасен для вас?

Лисица пожала плечами:

— Не столько для нас, сколько для нежити. Наверное, это придумано, чтобы оградить вас от призраков, а призраков — от вас. Ну и чтобы миры не смешивались. А мы, кицунэ, можем существовать и там, и здесь, поэтому часто бываем проводниками для призраков и для людей...

Костер начал дымить, Тихиро потерла заслезившийся глаз и вышла наружу подышать свежим воздухом. Прозрачная звездная ночь ошеломила ее пряными ароматами различных трав. Девушка смотрела на сгрудившиеся стайкой мелкие звездочки, и тут небо слегка поплыло и дернулось. Глазным яблокам стало щекотно, она крепко зажмурилась и снова посмотрела вверх. У горизонта огненным дракончиком мелькнул болид. Звезды светились по-прежнему, поражая своим немым величием. Только тут она вспомнила, что во время рассказа Хитоми Безликий куда-то исчез. Это произошло так плавно и незаметно, что нисколько ее не отвлекло от повествования.

— А где Юкити? — возвратившись и по-прежнему застав у огня одну Лисицу, спросила девушка.

Хитоми глянула на нее с прищуром:

— Может, тут где-то, а может, отлучился, нам что за дело! Не маленький — вернется. А нам пора.

Далеко за полночь они наконец добрались до скалы, на которой стоял дом Юбабы.

________________________

*Доппельгёнгер (нем.) — мистический двойник, тень, нагуаль, может также менять личину, то есть совмещает в себе функции оборотня.

**Бива — японская мушмула.

18. Предательство

"Купальни Абурая" как ни в чем не бывало принимали призрачных гостей. Мост над пропастью утопал в алом сиянии фонариков, небо озарялось ядовитыми всполохами фейерверков. И всюду, всюду плавали туманные образы замаскированных богов и божков, высадившихся на пристани из богато освещенного двухпалубного корабля. Были здесь и Касуга-сама в причудливых рогатых масках, они отворачивались друг от друга, словно не желали быть узнанными. От шагов слоноподобного Осира-сама застонали видавшие виды подпорки моста. Дух редиски теперь превосходил размером и формами самого Бо, сына Юбабы, каким его помнила Тихиро. Всё такой же неторопливый и неповоротливый, как тогда, в лифте, шагая, он с достоинством переваливался с боку на бок, и другие гости почтительно уступали ему дорогу.

Но сегодня на праздник явились и юрэй — духи умерших насильственной или неестественной смертью, и они даже не пытались прятать ужасающие лица.

Чуть в стороне, скрываясь за тушей Осира и заунывно причитая, ковыляла неупокоенная убумэ. Подол ее белого кимоно был пропитан кровью, а длинные когтистые пальцы ухватили за ногу чудовищного младенца с длинной необрезанной пуповиной, рождение которого и убило несчастную в незапамятные времена. От нее держались подальше даже духи мести, онрё, чьи длинные черные волосы свисали со склоненных голов, заканчиваясь у кого ниже пояса, а у кого и у самых колен. При жизни они подверглись надругательству и были убиты, а теперь неустанно прорывались в мир живых и из воплощения в воплощение находили своих обидчиков или их родню, чтобы наказывать за свершенное когда-то преступление. Мужчины — горё и фуна — и в призрачном обличье вызывали содрогание видом ужасающих ран, трупных пятен, утопленнического вздутия тел, переломанных костей, пробитых черепов...

У Тихиро занялся дух, когда она представила себе, что испытают бедные девочки-юны, наверняка много часов кряду драившие полы и ванны в купальнях, сервировавшие столы, а теперь еще и обязанные привечать таких гостей. Сколько бы она ни приглядывалась к лицам управляющих банями и старших юн, что встречали богов и призраков на другом конце моста, у ворот, с них не сходила одинаково приветливая гримаса умиления. Духи неупокоенных оказались не менее щедрыми, чем жаждущие отмыться божества, а что еще могло наилучшим образом расположить к ним хозяйку купален? Если клиент платит, если его деньги не фальшивка — это уважаемый клиент, и не дело каких-то соплячек рассуждать о его внешности и привычках!

Поругиваясь вполголоса, Хитоми то и дело придавливала голову компаньонки под перекрытия моста, за которыми они залегли, чтобы оценить обстановку, но любопытство Тихиро было сильнее страха и отвращения. Она то и дело высовывалась наружу и подглядывала.

— Смотри, дурочка человеческая, с такими, как ты, здесь не церемонятся. Будешь потом ковылять вместе с этими! — запугивала Лисица, кивая на бледные фигуры убитых насильниками онрё. — Хорошая из вас будет пара с твоим ёкаем! Где только его носит?..

— Да, он мог бы сейчас пригодиться, — согласилась Тихиро.

— Ничего, и без него проберемся! Ты хоть уже и не воняешь человечиной, а все-таки, как в прошлый раз — задержи дыхание, когда пойдем с тобой по мосту.

— А мы пойдем?

— Нет, полетим! — саркастично покривила рот Хитоми. — Даже если ты примешь свой правильный облик, нам это не поможет, потому что эти тупые пучки перьев не умеют летать! Давай, съезжай сюда!

Они забрались в каменный желоб под мостом. Раскрыв рюкзак, Лисица выволокла из него прихваченную у бывшей юны Савагути рубаху длиной до пола и одеяло Дзенибы.

— Одевайся, — распорядилась она, отдавая рубаху Тихиро, а сама делая ножом круглую прорезь в центре одеяла, в результате чего получила что-то наподобие латиноамериканского пончо. — Волосы распусти и закройся, одзёсама*! Или ты думаешь, что у этих пятисотлетних трупов такие же упитанные, румяные и глупые физиономии, как твоя?!

— Да что ты все время меня понукаешь?! — не выдержала Тихиро и сама удивилась, как стиснуло в горле и груди от возмущения: хотелось закричать на нее, а звук не выходил.

Разозлившись, она сорвала с волос резиночку, намотала ее на запястье, как сделал это в прошлый раз Хаку... то есть, не совсем Хаку... и потрясла, нарочно разлохмачивая, волосы. Хитоми все поняла и наконец-то заткнулась, убрав со лба повязку и тоже спуская рыжие патлы на лицо.

— Мы прекрасны! — сказала она в заключение.

— Прекраснометр зашкаливает, — мрачно ответила Тихиро и первой поползла к выходу на мост тем же самым путем, каким в прошлый раз привел ее сюда Нигихаями.

Призраки приняли ее за свою. На всякий случай девушка сквозь волосяной занавес пристально разглядывала окружающие фигуры, но нигде, нигде не было той одиноко стоящей черной в печальной белой маске, и, несмотря на тревогу и нехватку воздуха, ей вдруг стало неимоверно грустно от того, что его нигде нет. Ноги начали слабеть, но вот уже благословенные ворота в двух шагах... она насыпает подброшенные ей Лисицей золотые монетки в ладонь слизня-управляющего, и его лицо с противными усиками расплывается в сальной улыбке:

— Добро пожаловать, госпожа, добро пожаловать! Как к вам обращаться, госпожа?

Она выдыхает, и никто не обращает на нее внимания. Значит, колдовство Дзенибы и в самом деле работает превосходно. В памяти возникает лицо вылезающей из колодца девушки.

— Садако! Зови меня Садако, — со смаком имитируя шипение змеи, выдала Тихиро и с трудом удержалась от смеха.

— Госпожа Садако, мы счастливы вас видеть! — слизень слегка поклонился, смыкая ладони перед грудью.

Тихиро пошипела еще, окончательно входя в образ и даже вольготно в нем располагаясь, и поплыла вслед за прочими утопленниками, висельниками, мертвыми роженицами и мстительницами. В купальнях было всё то же, что и двенадцать лет назад — те же коридоры, переплетение лестниц, лифт, на полдороги к которому ее нагнала Хитоми. При виде нее Тихиро хрюкнула и, давясь хохотом, заткнула себе рот пучком собственных волос.

— Смешно ей! Веди давай в кабинет Юбабы! — велела Лисица.

— Слезай с рюкзака, иначе я умру от смеха!

Всё бы ничего, да Хитоми додумалась спрятать их рюкзак под своим пончо, усевшись на него верхом и основательно раскорячив ноги. Это, конечно, придало ей неуклюжести, свойственной многим здешним упырям, и семенила она на зависть любой древней гейше в окобо**, однако смотреть на нее спокойно Тихиро не могла. Лисица что-то буркнула и перекинула рюкзак за плечо.

Тут пестрая толпа каких-то развеселых замаскированных духов или божков подхватила и, словно на волнах бурной речки, увлекла девушек в главный зал, откуда доносились громкие звуки музыки для исполнения традиционных танцев. Обгоняя их толпу, мимо проскакали гаэру с большими блюдами над головой. На каждом из блюд исходила паром — и Тихиро едва не стошнило — зажаренная до золотистой корочки индюшечья тушка с овощами.

Столы в зале ломились от снеди, точно Юбаба готовилась к визиту как минимум десятерых Безликих, которые уже с год просидели на строгой диете, а сегодня решили с этим покончить. Пирующие гости с восторгом смотрели представление. Танцоры в масках и с алыми веерами медленно и торжественно выплясывали вокруг безжизненно висящего посреди зала чучела в расшитом золотом темно-синем сокутае и улыбающейся маске с длинными косами. Каждый из артистов нет-нет да подбегал к постаменту, ухватывался за косу чучела и с разбега пролетал на ней полкруга, как на карусели, а потом спрыгивал на пол, продолжая танец.

На галерею третьего яруса вышла Юбаба. Тихиро узнала этот царственный взгляд, которым старая колдунья окинула весь пиршественный зал. Гости приветственно зашумели, но хозяйка Абурая взмахнула руками, призывая продолжать веселье.

Ритм музыки ускорился. Призраки за столами уже и сами готовы были пойти в пляс, а Тихиро и Хитоми слуги прижали в самый угол комнаты. Танцоры напрыгивали на чучело все чаще, и вот уже почти все они одновременно повисли у него на косах, на плечах, на руках... Фигура вертелась вокруг своей оси, подергиваясь от каждого движения плясунов. Мотив уже устрашал и грохотом, и скоростью. Тихиро увидела входящих в двери со всех сторон гонцов Ёми. Их доспехи и мечи дымились, а лошадиные черепа сверкали огненными глазницами.

И тут чучело медленно подняло маску, мотнуло головой, стряхивая с кос надоедливых тварей. Под пустым сокутаем вмиг прорисовалось сильное и гибкое тело. Маска повернулась в сторону балкона Юбабы, их взгляды встретились, и старуха кивнула. Чучело ожило, завертелось волчком, легко спрыгнуло со своего постамента. На пальцах удивительно красивых рук сверкали перстни.

Опрокидывая столы, гости бросились танцевать вокруг заводилы. Тихиро ощутила, что Хитоми и другие существа постепенно от нее отодвигаются. В грохоте музыки нельзя было разобрать уже ни одной отдельной ноты, все слилось в безумный шум, а от скорости валились с ног даже прыткие лягушки.

Девушка поняла, что стоит у стены в полном одиночестве. Музыка оборвалась внезапно, и ватная тишина упала на помещение, оглушая вернее недавнего грохота. Высокая фигура в маске стремительно направилась к ней, остановилась в полушаге, сверля взглядом из глазных прорезей. И взгляд этот был свирепым, как у кровожадного лютого хищника, а маска казалась сотворенной из дыма или пуха, черты ее то пропадали, то возникали снова, на другой личине. Тихиро задрожала от прилива первобытного ужаса.

Замаскированный вытянул руку, и в ладони его выросла горка золота. Девушка вжалась в стену, затрясла головой, надеясь, что сейчас кто-нибудь вмешается и избавит ее от этого кошмара. Но все безмолвствовали.

— Возьми, я сказал! — с глухой угрозой приказал знакомый незнакомец.

— Юкити, — прошептала она, — что они с тобой сделали?

С балкона Юбабы послышался смех, и его подхватили в зале. Безликий схватил ее за подбородок, грубо потянул к себе, а другой рукой, отшвырнув почерневшее золото, поднял маску, обнажая уродливое, будто поеденное червями лицо с рыжеватой чингисхановской бородкой и двумя щелками вместо глаз. Ноздри перебитого носа вздрагивали, как у почуявшей кровь Хитоми, а язык похотливо облизнул узкие бледные губы. Тихиро зажмурилась и еле слышно запищала, когда ее обдало смрадом гнилых зубов, а в губы вонзился холодный и липкий поцелуй.

— А ты кого ждала, глупая? — прокаркала Юбаба. — Сына тэнно-хэйка? Так не бывает ни у вас, ни у нас! Забирай ее, Безликий, ты хорошо послужил и выполнил главную задачу, она теперь твоя телом и душой!

Он быстро и хищно оглянулся, продолжая стискивать мертвой хваткой горло пленницы. Акулий взор выстрелил в хозяйку купален:

— На кой мне нужна ее душа? Я нуждаюсь только в теле!

Тихиро захрипела, из последних сил трепыхаясь в его руке и слабо скользя пальцами по перстням.

— От... отпус...

Каонаси снова повернулся к ней, брезгливо кривя губы:

— Как же мне надоела эта человеческая вонь!

Тело его внезапно обрело вид гигантского черного питона, обвилось вокруг нее, скручиваясь удушающими кольцами. Тихиро почувствовала, как трещат и ломаются кости, как с адской болью лопаются внутри органы, а изо рта выплескивается кровь. Змеиная пасть разошлась громадным капканом и наделась на нее сверху. Мир схлопнулся в точку, угасая навсегда.

___________________________________

*Одзёсама — принцесса (с презрительной интонацией), по смыслу означает глупую, избалованную, неприспособленную к жизни девчонку.

**Окобо — деревянная обувь на огромной платформе, которую носили майко и гейши.

19. Коллекционер лиц

От собственного крика Тихиро проснулась. На ее дикие вопли в комнату вбежали юна Савагути и ее слизень-муж, а Хитоми подскочила на соседней циновке. Отбиваясь от кошмара, девушка запуталась в одеяле.

— Эй! Эй! Ты чего, спятила?! — крикнула Лисица. — Не ори!

Слизни сделались белыми от страха. Савагути всплеснула руками:

— Она, видать, хочет, чтобы сюда сбежались все демоны Эммы Дай-О! Хитоми, забирай ее, и проваливайте отсюда, пока не накликали нам беду!

Мокрая от ледяного пота, с колотящимся сердцем, Тихиро все-таки догадалась взглянуть на орнамент своей циновки. Та самая полоса имела прежний грязно-оранжевый цвет, две соломины торчали на излом, а дверной проем в соседнюю комнату, в прошлый раз задвинутый бумажной ширмой, был на положенном месте, но теперь открытым. Хозяева смотрели на нее почти с ненавистью, а Лисица ухмыльнулась:

— Никогда не сомневалась в действиях старейшин... Но теперь думаю, что Тысячелетний погорячился, когда послушал Дзенибу и связался с тобой.

— М-мне... мне п-приснилось...

— Вот как ты думаешь, Савагути, если она так обмочилась всего лишь от страшного сновидения, то что же с ней будет, когда она встретится с Юбабой и ее нынешними чарами?

— Послушай, Хитоми, не вмешивай нас! Убирайтесь прочь, иначе я донесу на вас старухе. И, между прочим, получу за это награду, дождетесь! — пригрозила бывшая банщица.

— Иди, получай! Яриман! — подскакивая, ощерилась Хитоми.

— Ты кого назвала яриман, яриман?!

Муж Савагути и Тихиро уже просто молча переводили взгляд с одной на другую. Лисица скинула в рюкзак вещи и затянула ремешок:

— Тебя назвала! А то я не знаю, чем старая ведьма заставляла вас заниматься с клиентами на верхних этажах купален! Пошла ты!

— Сама пошла из моего дома! И знать тебя больше не желаю!

— Да и не больно-то надо! — Хитоми плюнула под ноги. — Идем отсюда, Тихиро!

Девушка в отчаянии посмотрела на разгневанных хозяев и шепотом попросила прощения за себя и за подругу, но слизни в ярости вытолкали и ее, не желая ничего слушать.

Хотя всё, что было связано с путешествием в "Абурая", оказалось банальным кошмаром, на душе у Тихиро скребли кошки, а увидеть Каонаси она теперь попросту боялась: при мысли о нем сразу оживало воспоминание о монстре, ломающем ее кости, и с души воротило, когда девушка пыталась только представить, как теперь будет смотреть на него и разговаривать с этой жуткой, неизвестно что скрывающей маской.

— Да где он?! — с досадой рявкнула Лисица, не найдя Безликого в окрестностях.

Тут Тихиро заметила странное сооружение, подвисшее прямо в воздухе напротив жасминового куста, где в последний раз видела оборотня. Обломки деревянной изгороди были аккуратно сложены в подобие этажерки с одной вертикальной основой и тремя горизонтальными "полочками". Как только девушка увидела это, они с сухим звоном упали в траву, напоминая о табличках для настоев, которые много лет назад он тайно притащил ей в купальню, чтобы помочь с отмыванием речного бога. Хитоми ничего не поняла, лишь с подозрением обнюхала дощечки:

— Это что?

Перед глазами девушки отчетливо мелькнул Кюби, прикладывая палец к губам, и тут же исчез. Тихиро огляделась в надежде, что Каонаси подаст ей еще какой-нибудь знак, но, похоже, его здесь не было уже давно, а "этажерку" — вернее, иероглиф "царь" — он подвесил магией накануне своего исчезновения. И толковать его должна была лишь она: Безликий знал, что у коварной, но малограмотной Лисицы просто не хватит ума, чтобы прочесть и понять, что он имел в виду. От всех этих невероятных загадок и чудовищной путаницы у Тихиро пухла голова.

— Ничего не понимаю! — почти честно призналась она.

Если по наущению дядюшки Кюби утаить от Хитоми, что какая-то нелегкая понесла Безликого в Ёми-но-куни на встречу с царем Эммой, то под каким еще предлогом следует уговорить Лисицу искать дорогу во владения страшного бога? И что это со стороны Каонаси — шаг отчаянья загнанного или продуманное предприятие, целью которого являлась необходимость узнать, чего хочет судья мертвых от живой человеческой девочки? Не давал покоя и недавний жуткий сон: Тихиро чувствовала лживость приснившегося, сравнимую разве только с беспробудным враньем болтливых стен, но понимала также и то, что привиделось ей всё это неспроста. О чем ей сигналило подсознание?

Сомнения разрешила сама Хитоми, предложив разойтись в разные стороны и искать способ пробиться в "Абурая" по отдельности. Тихиро же понимала, что идти в купальни сейчас нельзя, и не только из-за кошмара, но и благодаря знаку Безликого. Она должна найти дорогу в Ёми, и будь что будет. Если бы Каонаси не хотел, чтобы она отправлялась за ним, он не стал бы оставлять для нее весточку, это ведь совершенно ясно. А Лисица пусть делает что хочет. Тихиро уже поняла, что вспыльчивость молодой кицунэ только отпугивает от них существ, способных помочь.

В подтверждение серьезности своего замысла рыжая отдала ей рюкзак Дзенибы, перекинулась в зверя и шмыгнула в высокую траву. Тихиро же, не придумав ничего лучше, просто вышла к речке и направилась вниз по течению, скрытая прибрежными зарослями. Длинная палка, которую она использовала в качестве посоха, придавала ей смелости: какое-никакое, а оружие. Конечно, с катанами Юкити и Хитоми это в плане самозащиты не сравнится, но все-таки заточенная, как кол, палка лучше, чем ничего.

Из задумчивости Тихиро вывел плеск воды и слабый, но отчаянный визг какого-то животного. Девушка взбежала по гряде камней и увидела на порогах, где течение становилось бурным и беспорядочным, сломанное дерево, в корнях которого запутался маленький зверек. Он еще бился, но силы бедняги были на исходе, и он с минуты на минуту мог захлебнуться. Не слишком раздумывая, Тихиро избавилась от рюкзака, стянула сапоги и, даже не подкатывая штанины, спрыгнула в ледяную воду — глубина все равно была по пояс. Упираясь посохом в дно и нащупывая устойчивые валуны, она быстро добралась до места происшествия. Малыш оказался лисенком, неизвестно только, кицунэ или обычным зверем. Промокший до последней шерстинки и напуганный, он сначала зарычал на спасительницу и сделал вид, будто укусит, но когда вода снова захлестнула его с головой, сдался. Тихиро ухватила его поперек живота, сунула под мышку и тем же путем вернулась на берег.

— А ты смелая и добрая. Всё так, как о тебе говорил доверенный! — откуда-то сверху послышался приятный женский голос.

Девушка оглянулась и увидела на куске скалы, отвалившемся от обрыва и высившемся теперь на мелководье, силуэт лежащей на фоне солнца крупной лисы. От слепящих лучей глазам стало больно. Поморгав, Тихиро поглядела на лисенка, и он вдруг уменьшился в несколько раз, превратившись в комочек сажи — сусуватари. Из расщелин в камнях высыпало множество его друзей, и все радостно запрыгали, приветствуя старую знакомую. Лисица тем временем спустилась по выступам на берег.

Никогда не видела Тихиро более красивого зверя, чем была эта белоснежная голубоглазая хищница с черными ушами и "перчатками" на передних лапах. Девушка поняла, что ошиблась, приняв ее поначалу за Седую Бьякко — та была уже старой и склоненной к земле, а эта гордо вышагивала, выставив пушистую грудь и расправив длинный хвост, словно штандарт. Ей не нужно было кувыркаться: вот она только что была лисой, а вот уже высокая стройная женщина в белом кимоно, с внимательными, похожими на освещенную солнцем воду ручья под тонким ледком, глазами.

— Ками Инари! — невесть как догадавшись, воскликнула Тихиро и замерла в поклоне перед богиней, которая небрежно укрывалась под цветастым зонтиком и с улыбкой смотрела на гостью из мира смертных.

— А я так ждала тебя тогда в моем храме! Даже сердилась на нерадивость Мияко...

— Так Мияко...

— Да, да! — Инари развеселилась при виде ее прозревшего лица. — Но это ничего — чему суждено сбыться, то сбудется. Рано или поздно. Ну покорми же их, не то они так и будут пищать до ночи!

Тихиро сунула руку в одно из отделений рюкзака и вытащила пакетик с компэйто. Чернушки радостно запрыгали и, словно маленькие индюшата, кинулись подбирать россыпь разноцветных конфеток.

— А кто же тогда помогает в котельной деду Камадзи? — удивилась она.

Улыбка сползла с лица богини, и, кажется, даже солнце слегка померкло в небе.

— Здесь столько негодных перемен, смелая девочка... Я просила Девятихвостого не рассказывать тебе всего до поры до времени, потому что сведения очень разрозненны, и даже мы сами не знаем всего. Истопник уволился, сказал, что устал от самодурства Юбабы, и исчез.

— Госпожа Инари, умоляю вас, скажите, вы ведь наверняка это знаете: к чему мне приснился такой кошмарный сон?

Выслушав ее рассказ, Инари покачала головой:

— Вот, значит, как! Это, девочка моя, тебя водил Коллекционер лиц, самый страшный оборотень во всех без исключения мирах.

— Коллекционер лиц?!

— Да. И, чтобы получить чей-то облик, он не вселяется в его хозяина, как кицунэ, и не ворует на время, проглатывая оригинал, а затем выпуская на волю, как это делает Безликий. Коллекционер всегда убивает своих жертв, чтобы владеть их лицом безраздельно, и становится ими полностью, до самых мелочей копируя умерщвленный образец. Мало того: он виртуозно умеет морочить, проникая в самые заветные закоулки твоих дум и выворачивая их наизнанку. Хуже всего, что Коллекционер неуловим. Никто не имеет представления, как он выглядит и где появится. И самая амбициозная затея, которую он до сих пор не сумел осуществить, — это заполучить в свою коллекцию лик Безликого.

20. Четвертая правительница

Они с Инари медленно брели по едва заметной тропинке в окружении писклявых чернушек. Сусуватари побаивались богиню, зато без зазрения совести запрыгивали на рюкзак и на плечи к Тихиро, заплетали ей косички и теребили магическую заколку.

— Значит, любой встречный может оказаться этим богом?

Инари усмехнулась:

— Он скорее антибог. Асура. И — да — разглядеть его сущность в облике того, кого он захватил, почти невозможно.

— А зачем ему нужен Каонаси? Юкити и сам не рад тому, что не может говорить, не умеет чувствовать, и, когда совсем становится невмоготу, крадет ненадолго чью-то внешность — просто чтобы ощутить себя живым и перекинуться парой слов. Что обретет Коллекционер, похитив то, чего и так нет? К чему черной дыре поглощать другую черную дыру?

— Он и не стремится чувствовать то, что чувствуют живые... или бывшие живые. Никому из нас не понять его, как не понять мысли черных дыр. Ведь ты же не можешь узнать, о чем думают черные дыры?

— Я не могу узнать даже, о чем думает... да хоть вот эта чернушка, — Тихиро подставила ладонь и показала богине шустро вскочившего туда сусуватари. — Куда уж мне до психологии черных дыр... А есть ли хоть какие-то сведения о том, откуда он взялся?

Повелительница кицунэ вздохнула, в задумчивости царапая острым ноготком ручку своего зонтика, похожую на аппетитный полосатый леденец:

— Откуда он взялся — нет. Но где наследил, кое-что знаем... Ты что-нибудь слышала об Арэти но мадзё?

Тихиро покопалась в памяти. О Ведьме пустошей? Нет, таких сказок она, кажется, не читала.

— Да ты и не могла, — согласилась Инари. — Арэти но мадзё была четвертой правительницей этих краев и никогда не связывалась с вашим миром. Происходило это во времена, когда и молодые сестры-близнецы не враждовали друг с другом, и она была юной красавицей-магиней. Однажды на пути ее встретился демон жадности. Но на самом деле это просто Ведьма сочла его демоном жадности. Обладая способностью управлять демоническими сущностями, она повела себя чересчур легкомысленно, думая, что в любой момент сможет поставить его на место. Всё оказалось гораздо хуже. Арэти но мадзё не приняла его всерьез, а потом, сама того не заметив, влюбилась в него. Это был не демон, а Коллекционер, обладающий властью над сознанием и получивший облик уничтоженного им демона. Он внушил любовь молодой и красивой ведьме, но овладевать затем ее внешностью не пожелал. Вместо этого он похитил ее сердце и хитростью принудил подписать с ним контракт сроком в вечность. Все, кого бы ни встретила Ведьма, влюблялись в нее и утрачивали сначала свои сердца — так она пыталась восполнить себе то, что потеряла, но тщетно — а позднее и жизнь. Измучившись, они получали от нее несколько заданий, последним из которых был визит к Коллекционеру. Чем заканчивались эти вылазки для влюбленных смельчаков, рассказывать, я думаю, будет уже излишне. Это был неиссякаемый источник новых форм, питавший его ненасытность. Только один сумел избежать прискорбной участи — довольно сильный юный маг по имени Хаул... но это уже совсем другая история...

Девушка слушала богиню и ужасалась: одно дело, когда ты сидишь дома, в уютном кресле, укрывшись пледом, и смотришь кино обо всяких злодеях, а совсем другое — когда у тебя самой начинается паранойя оттого, что можешь вот-вот оказаться жертвой изощреннейших козней, да еще ко всему прочему не зная, откуда ждать удара. В сущности, даже плывущая рядом с нею Инари с высокой, сколотой кинжалами прической, под зонтиком и в белоснежном кимоно на поверку может оказаться Коллекционером. Услышав ее мысли, богиня рассмеялась:

— Он, конечно, силен, но не всесилен. Ты ведь не думаешь, что я хожу одна и так легко доступна для покушений?

Прекрасная Инари хлопнула в ладоши, и тут же повсюду вокруг них проявились рыжие, черные и даже белые пятна, выступив на фоне травы и кустов как будто ниоткуда. Пушистые телохранители рысцой бежали в ритме шагов богини и ее спутницы, взяв их в плотное кольцо. Показавшись, лисицы сразу же исчезли вновь. Тихиро перевела дух, а Инари как ни в чем не бывало продолжала рассказ:

— У Арэти но мадзё была дочь — ее и демона. После того, как мать была разоблачена и превращена волшебницей Салиман обратно в смертную, да еще и впавшую в старческий маразм, ее делами занялась молодая ведьма. И не стоит забывать, кем по сути был ее отец, от которого она, безусловно, унаследовала некоторые... необычные для ведьмы, да и для демона тоже, врожденные качества. Однако никакой угрозы из Пустошей не последовало: новая Арэти сидела тихо и никому не досаждала. По сей день никто не знает, что там происходит. Одно точно: Коллекционер забыл о них, как только его сообщница была расколдована, а контракт расторгнут, и отправился на поиски приключений никому не ведомо куда.

— Значит, вы думаете, что Юбаба — это сейчас уже не Юбаба, а Коллекционер? И поэтому мне приснился такой сон с намеком?

— Это не исключено. Но не обязательно. Твоя бывшая хозяйка, как тебе известно, и сама по себе никогда не была розочкой на торте. В своих владениях она еще неплохо обращалась с подданными, а вот когда снаряжалась полетать по чужим угодьям... Но лучше тебе и не знать всех подробностей о ее хобби. И если ты думаешь, что она обучала Хаку только досаждать сестрице, то глубоко ошибаешься. Между прочим, вполне вероятно, что отголоски этих делишек позабытого прошлого аукнулись ему в вашей реальной жизни и послужили причиной такого неприятного изменения личности.

"Юбаба заставляет его делать страшные вещи!" — пришли на память слова Рин. Знал бы Нигихаями, чем приходится заниматься Тихиро, чтобы понять его и спасти их отношения. Интересно, что предпринял он сам, когда Каонаси освободился от него перед входом в тоннель? Сел в свою машину и, как ни в чем не бывало, уехал домой? Или видел, как она вошла туда вслед за Безликим?

— Словом, когда ты найдешь Каонаси в Ёми, вам нужно узнать о том, что сталось со старой Арэти но мадзё, и поговорить с ее духом, если сможете. Только она может пролить свет на некоторые вещи, связанные с Коллекционером лиц.

— Но чтобы найти Каонаси, мне нужно сначала найти сам Ёми, а я...

— Чернушки тебя проводят.

Комочки сажи радостно запрыгали вокруг и заголосили. В голове у Тихиро зазвенело.

Попрощавшись с Инари, они расстались, и на прощание белая лисица махнула ей хвостом.

К вечеру они добрались до окруженных восемью вулканами Пустошей с их сухой растрескавшейся землей и разбросанными по ней дымящимися камнями. В этих местах от речки оставался лишь жалкий ручеек, да и тот в конце концов ушел куда-то в расщелину и сгинул. На зубах скрипел песок, где-то за сизой пеленой взрывался действующий вулкан, с каждым шагом почва под ногами делалась все чернее, а закопченный воздух отчетливо пах гарью. Ни одной живой души не встретилось на их пути.

И вот, когда Тихиро показалось, что еще пара шагов — и она, задохнувшись, упадет замертво, прямо под ногами открылась дыра в земле. Девушка отпрянула, и волосы зашевелились на затылке, когда она поняла, что черная каверна не имеет дна, а ей нужно спуститься туда, поскольку это и есть вход в царство Эммы Дай-О.

21. "Следуй за белым!"

Ни один из них троих не был наделен ни мудростью, ни добродетелью, каждый из троицы был туп, как свинцовый меч. Первый при жизни ударил монаха, второй оклеветал принца, третий не поклонялся никаким богам, не верил и не почитал Три Сокровища, и лишь золото тешило его алчный взор. И после смерти своей все они остались верны земным привычкам и попали в услужение к колдунье, но прогневили и ее в истории с исчезновением Дитяти. Так и блуждали касира с тех пор в кромешной тьме Ёми-но-куни, уханьем совиным пугая мертвецов, что недавно дышали и теперь с отчаянием метались по запутанным коридорам преисподней в поисках выхода. Касира видели всё, как днем, и слышали лучше всякой летучей мыши.

И когда почти на головы им, из которых, в общем-то, они целиком и состояли, свалились сверху эти двое, касира отпрыгнули в разные стороны, разъярились было и возжелали наказать дерзких, но, узнав девчонку, оцепенели.

А она раскрыла один глаз, потом второй, испугалась, что ничего не видит, и стала лихорадочно ощупывать того, на ком распласталась, как на тюфяке; тот, приподнявшись и чуть удивленно повернув голову, разглядывал ее из-под бледной маски, сквозь которую отчетливо проступало человеческое лицо. Толпа чернушек ликовала и кувыркалась на рюкзаке за спиной девушки.

Касира, толкаясь, наперегонки рванули вниз по коридору, спеша доложить о невероятном событии...

...Тихиро в ужасе смотрела на разверзшиеся врата ада. Поводив хороводы вокруг провала, сусуватари начали звать девушку за собой, но той и подумать о спуске было до смерти страшно. Так не боялась она даже ультрамариновой океанской глубины. Что-то задрожало у нее в кармане, переходя в знакомую трель.

— Что?! Звонок? Здесь?! — изумилась Тихиро, вытаскивая помирающий телефон и в недоумении глядя на оживший дисплей, где выделывал кульбиты смешной белый кролик из мультика-аниме.

Звонок оборвался, сразу же за этим пиликнуло уведомление о текстовом сообщении. "Follow the white!" — прочла она, и в ту же секунду кролик вместе с телефоном рванулся из ее рук и нырнул в провал. Инстинктивно дернувшись, чтобы поймать его, Тихиро в последний миг замерла на самом краю ямы и, балансируя, замахала руками. Однако может ли это помочь, когда тебя срывает вниз невидимая сила? Чьи-то цепкие пальцы — это было последнее, что она почувствовала на своей коленке, погружаясь в беспробудную темень вертикального тоннеля, болтая конечностями и отчаянно визжа. А потом появилось ощущение, что в полете ее подхватило что-то, напоминающее облако, замедлило падение, и Тихиро вцепилась в него руками, ногами и чуть ли не зубами. В этой связке они и грохнулись на невидимое дно — полубесплотный спаситель навзничь, она — сверху на него. Разожмурила по очереди глаза. Ощупала то, на чем лежала, добралась до маски, узнала и чуть не умерла от восторга, что было бы совсем некстати, памятуя чересчур близкое расположение чертогов смерти. Он сунул что-то себе в пасть, проглотил и, уворачиваясь от ее объятий и поцелуев, голосом дурацкого кролика сказал:

— Подожди! Нам еще надо будет как-то выбираться отсюда...

Хотя, если Тихиро, не понявшей, как взаимосвязаны их объятия с помехой для побега из Ёми, не показалось, то Юкити тоже был рад встрече. И даже неслабо рад, даром что приложился со всего размаха спиной о камни, коль уж она смогла почувствовать это через плотную ткань своих джинсов. Не видя ни зги, Тихиро поднялась на полусогнутые ноги и нерешительно повела руками вокруг себя, опасаясь натолкнуться на какое-нибудь препятствие.

— Тихиро, — позвал голос "мультяшки", — постой, сейчас восстановлю зрение... Не спеши, разобьешься!

Она заметила, что говорить он стал куда складнее, чем тогда, в саду у юны Савагути, а когда — довольно нескоро — равнодушная, уже не теплая, а как бы пустая перчатка взяла ее за руку, доверчиво подалась следом в сопровождении притихших сусуватари.

— Как ты? — шепотом спросила Тихиро.

— Последнее время мне стало труднее исчезать, но легче дышать. И хочется есть. Очень. Всегда.

— Так это поправимо! Остановись, я вытащу персики, они лежат прямо сверху...

— Нет! — воскликнул Каонаси и, ускорив шаг, потащил ее вперед. — Их не трогай! Ничего не трогай в этой сумке сейчас. Важно!

— Вот потому тебе и стало трудно исчезать! — проворчала она. — С голодухи! Не хочешь персики — пожуй еще что-нибудь, там есть другая еда.

Безликий резко остановился и обернулся к девушке, будто не заметив, как она налетела на него:

— Тихиро, обещай мне, что не будешь, пока мы здесь, ничего есть! Ни своего, ни — ради всех богов — здешнего!

— Ладно.

— Я прошу тебя серьезно! Забудь, что у тебя есть рот. Просто забудь!

— Ну я же сказала: ладно! Не пугай, я и так боюсь. Что будет — я превращусь в индюшку или в хрюшку?

Он пропустил ее вопрос мимо ушей, и тут ей почудился вдалеке какой-то подозрительный звук, непохожий на приглушенную возню спутников-чернушек.

— Слышишь? — прошептала девушка, сжимая бархатную перчатку.

— Да.

— А видишь что-нибудь?

— Нет. И тем хуже.

Каонаси сгреб ее и неожиданно нырнул в соседний коридор, оказавшийся справа от них. Сусуватари почти беззвучно посыпались туда же. Потом они все бежали, вернее, Безликий перемещался, не то скользя, не то летя, а Тихиро и чернушки сломя голову поспевали за ним, и она даже не думала о том, что несется вслепую, просто доверяясь его выбору пути. В какой-то миг стены тоннеля осветились багровым, из них полезли жуткие тени, опутывая беглецов липкими паучьими сетями. Они не успели перекинуться и словом, как были спеленаты, будто древнеегипетские мумии, а после их бесцеремонно поволокли в неизвестном направлении. Чернушкам, как в последнем проблеске паникующего сознания поняла девушка, удалось разбежаться. Она видела лишь черепа коней на головах похитителей и чувствовала исходящий от них нестерпимый жар. Это были они — гончие царя Эммы.

Незваных гостей приковали цепями к двум тускло светящимся в огромном зале железным столбам. Безликий просил, чтобы они отпустили девушку и оставили взамен только его, но служители преисподней словно и не слышали. С ужасом поняла она, что вместо бесформенной фигуры в черном балахоне и белой маске у медленно краснеющего столба бьется от боли живой человек. Ее столб и цепи оставались лишь чуть теплыми.

— В твоей сумке... — крикнул вдруг Каонаси, и тут проклятый гаджет смолк, отключившись. Оборотень простонал конец своей фразы, не оставляя Тихиро никаких шансов его понять.

— Что? Что в сумке? — мечась в попытках дотянуться до верхней застежки рюкзака и рыдая, шептала она. Где-то глубоко в груди было так больно, как будто и ее столб, раскаляясь, прожигал ей хребет, ребра и внутренности.

Откуда ни возьмись выскочили три больших подпрыгивающих шара и кинулись бодаться с адскими самураями. Столб Каонаси начал быстро меркнуть, и прикованный к нему бог-бродяга, так и оставшись в почти человеческом обличии, безжизненно повис на цепях. Пока слуги Эммы и три зеленых головы сражались между собой, а боевая фортуна никак не могла определиться с выбором, к пленникам прикатились чернушки и освободили их в два счета.

— К выходу, к выходу оба бегите! — донесся откуда-то сверху невероятно знакомый хриплый голос старика.

Отцепленный от столба, Каонаси почти рухнул на Тихиро.

— Тащи его, справа от двери есть лаз, ведущий вниз! Доведи его хотя бы до лаза, там я вас уже встречу! — продолжал руководить ими странный спаситель.

Тихиро не знала, откуда взялись силы, и уже почти не разбирала дороги в сгустившейся темноте. Этот, новый, Безликий оказался ношей не из легких — так, словно был действительно живым рослым парнем, — и едва переставлял ноги. В какой-то миг девушке почудилась мелькнувшая неподалеку в багровых отсветах лисья тень. Очень-очень знакомая тень, которой не должно было тут оказаться. Из черного дышла подземного коридора высунулась многолапая паучья фигура, сцапала Каонаси, ухватила Тихиро за ремень рюкзака, приподняла над землей и затянула обоих в очередную ветку адского лабиринта.

22. Ёми-но-куни без прикрас

— Дедушка Камадзи! — вырвалось у болтающейся в воздухе, как парашютист на стропах, Тихиро, когда они наконец-то прекратили спуск и оказались в громадной, сильно протопленной комнате. Здесь было не только жарко, но и достаточно светло, чтобы девушка смогла разглядеть того, кто пришел им на помощь: после абсолютной темноты тоннеля теперь она видела всё как днем.

Многорукий фрик отпустил ее и бережно уложил раненого Юкити на соломенный матрас в углу своей котельной. Выглядел он так же, как во время их последней встречи: тот же лысый череп с торчащей, как острая сторона яйца макушкой, те же мохнатые усы под горбатым мясистым носом и круглые черные очки, как у слепца. На минуту он отвлекся от Безликого, бочком, по-крабьи, подтянулся к своему пульту и сунул лицо в какое-то устройство, напоминающее бинокль или маску аквалангиста.

— Ага, — засмеялся он, потирая ладони одной пары рук, — разбежались! Ничья, значит...

Тихиро тем временем пыталась осмотреть ожоги на спине Юкити, а под ложечкой противно саднило при виде почерневшей, сплавленной с одеждой кожи призрака, который так не вовремя обрел человеческий облик. Сам он не двигался, а лежал на животе, уткнувшись почти исчезнувшей маской в закопченный наматрасник. Девушка дрожащими руками раскрыла свой рюкзак в надежде найти вещь, о которой он просил перед тем, как закончился заряд в телефоне, и стала перебирать бутылочки. Тут как раз подоспел Камадзи.

— Та-а-ак! — сказал он, бесцеремонно отодвигая ее и внедряясь в рюкзачную полость едва ли не по пояс. — Ну и что мы тут имеем? А! Вот оно! Ну, Дзениба, ну, голова!

В прошлый раз Тихиро вылечила растертые в кровь ладони из такой же бутылочки, только теперь внутри сосуда плескалась зеленоватая жидкость. Дед-истопник перелил содержимое в большую глиняную чашу, зачерпнул из бочки воды, развел эликсир и сразу же вылил всё на израненную спину призрака. Юкити вскрикнул, придя в себя от боли, прогнулся и вцепился обеими руками в матрас. Раны заживали со сказочной быстротой, и даже обугленная одежда восстанавливала свою текстуру, сращивая дыры в ткани. Как видно, мучения быстро прекратились, и Безликий снова обмяк, но теперь остался в сознании и просто лежал, переводя дух. Под зыбким туманом его маски Тихиро с трудом разглядела черты спрятанного лица — чуть вздернутый нос, приоткрытые, четко очерченные губы, высокие скулы. Вот только глаз его она так и не увидела, а когда Юкити совсем ожил, то постепенно начал возвращать себе облик Каонаси.

— Вот заставь этих дураков воду таскать, так они сито к колодцу потащат! — посетовал Камадзи. — Говорят, одна голова хорошо, а две лучше. Так а тут их аж целых три — и что толку? Пока добьешься от них два слова связать, пока вас отыщешь — вот уже и жареным потянуло! Не успел я, значит, второй столб из строя вывести...

Гладя Безликого по разлохмаченным, выбившимся из-под черного капюшона вихрам светло-каштановых волос, Тихиро оглянулась:

— Вы про касира говорите?

— Да про кого ж еще? На весь Ёми больших глупцов и не найти! — беззлобно откликнулся дед, продвигая одну из своих телескопических рук в сторону чернушек и забирая у них небольшой узелок. — Вот молодцы! А то я уж совсем проголодался. Это я их за едой посылаю, они хоть и безмозглые хлопья сажи, а уж ума-то в них побольше, чем в этих троих болванах!

— Юкити сказал, чтобы я ничего здесь не ела...

— И правильно сказал. Кто съест пищу с очага в Ёми, тот навечно останется в Ёми. Даже для богов нет исключений из этого правила! Потому и гоняю сусуватари за обедами наверх, не хочу тут оставаться навсегда.

Развязав узелок, Камадзи быстро приговорил завернутую в него еду, предложив Тихиро разделить с ним трапезу, однако Безликий поахал и покачал головой, да и саму девушку не слишком-то грела идея проверить целесообразность запрета, хотя она изрядно проголодалась. Пережевывая рис, дед вкратце рассказал историю своего ухода из "Абурая" и разногласий с хозяйкой.

— Вот чую: не обошлось тут без подмены! Юбаба и в былые времена отличалась скверными замашками, а тут и вовсе с цепи сорвалась, когда отпустила к тебе Хаку девять лет назад. Всех разогнала, все разбежались, не в силах уже ее терпеть. Раньше пусть и была она сурова, но редко грешила несправедливостью, а после ухода Нигихаями такое творить начала, что в аду и то лучше работается... Поговаривают, хозяйка — не настоящая!

— Может быть, ее обликом завладел Коллекционер? — предположила Тихиро, подпирая плечом усевшегося на матрасе Безликого, который уже почти совсем восстановил свой первоначальный призрачный вид и скользил рассеянным, пустым взглядом по комнате, оборудованной дедом Камадзи привычным тому манером — как в кочегарке бань "Абурая", с множеством выдвигающихся из стен ящиков. Правда, теперь они больше напоминали секции в морге, а не ячейки библиотечного каталога, и девушка поймала себя на мысли, что ей совершенно не хочется уточнять, что там, внутри. Понятно, что не травы для целебных настоев.

— Если бы лицо Юбабы захватил себе этот асура, она сама была бы в Ёми, и я бы об этом знал. Уж кого-кого, а Юбабу я не просмотрел бы, могу ручаться!

— Дедушка Камадзи, так вы знаете всех, кто здесь обитает?

— Всех не всех, а мимо значимых не проскочу. Царь Эмма любит таких, на них у него всегда особые запросы для истопника. Только сейчас он в отъезде... Вот, очухался твой аи наконец!

Она удивилась: с чего Камадзи это взял, какая еще аи, когда такое творится? Но старик лишь добродушно ухмылялся, поглядывая на них с оборотнем, и Тихиро решила не спорить.

— Дедушка, ками Инари повелела мне найти дух Ведьмы пустошей и поговорить с ним, вдруг Арэти но мадзё что-то знает о Коллекционере, где он может быть сейчас...

— Вот кто точно здесь — это она. Всё просит у его величества милости и нового воплощения — никак не забудет своего демона. Пойми ее: тот ей всю жизнь поломал, а она не уймется никак...

— По законам кицунэ ее простили бы, — заметила Тихиро. — Если даже после смерти она его не забыла...

— Ну она же не кицунэ, она Ведьма. У этой публики все по-другому, да и его величество законами кицунэ не пронять. У Эммы свои мерки. Любит он пообщаться с нею, подолгу, бывает, беседуют во тьме, так что нескоро еще отпустит погулять в свежем облике на белый свет.

Тут девушка вспомнила кое о чем:

— Дедушка Камадзи, как бы нам еще Хитоми сюда привести, чтобы она к страже Ёми не попала? А?

— Какую еще Хитоми?

— Лисицу. Она тоже еще живая, но я только что видела ее в коридоре. Даже не видела — я почувствовала ее и сразу узнала.

— Нет здесь живых, кроме нас с тобой... И его еще угораздило ожить не к месту, — истопник кивнул на отрешенного Каонаси, который давно уже убрался в угол комнаты и там подпирал стеночку, стоя, как изваяние, и не вступая в их беседу ни охом, ни чихом. — Ладно, хоть обратно в призрак перекинулся, иначе не выбраться вам отсюда.

— Но я же точно знаю, что то была Хитоми! — возразила Тихиро. — Она из вредности, наверное, сделала вид, что идет в "Абурая", а сама тайком пробралась сюда вслед за нами.

— Нет тут живых, девочка, верно тебе говорю. Идем, поищем Арэти но мадзё. Может, не откажется поговорить с тобой...

И покуда вел их Камадзи по известным лишь ему лабиринтам преисподней, попутно рассказывал, как вести себя с Ведьмой, что говорить, о чем молчать. "И не вздумай зажечь огонь или свет в присутствии умершего, сама же потом пожалеешь о том, что увидишь! — предупредил он. — Говорить с ними нужно только в полном мраке!"

— А что произошло в "Абурая", когда Юбаба отпустила Хаку? — не удержалась от вопроса Тихиро.

— Отпустила! — хмыкнул дед. — Очень уж не хотелось ей отпускать его обратно к людям, но что поделать, мальчишка извелся, так к тебе хотел. Когда она поняла, что ничего не поделать, то приготовила зелье. Оно должно было помочь ему там, у вас, остаться тем, кем он был, не поддаться искусу и хворям вашей расы. Рин тогда сама не своя ходила...

— Рин? А Рин почему?

Одной из рук Камадзи поскреб в затылке:

— Дошло до меня, но поздно, что неравнодушна она была к твоему Нигихаями. Странный вы, женщины, народ: вечно ищете тех, кто вам не ровня, а потом страдаете. Не пойму я этого. То ли вы сложности любите, то ли они вас...

Открытие про Рин неприятно поразило Тихиро. Подруга ничем не выдавала свое чувство к Хаку, всегда держалась немного в стороне от него и даже как будто настороженно, во всяком случае, что касалось их тайных делишек с Юбабой. А Камадзи рассказал, как юна Рин первой расторгла контракт со старой колдуньей и исчезла в неизвестном направлении и как вслед за ней потянулись многие другие работники купален. Видимо, текучка кадров самым скверным образом сказалась на характере властной бизнес-леди, и Юбабу начали побаиваться все, к кому она раньше благоволила. А потом она придумала эту штуку с болтливыми стенами и индюками, повелела жителям сдавать ее посыльным тех, кто превратился в птиц, и очень гневалась, когда от нее пытались что-нибудь скрыть. Было время, когда на всех деревьях ее владений висели призывы обязательно слушать и смотреть говорящих призраков в течение трех дней лунного цикла: за одну ночь до полнолуния, в канун и через одну ночь после. В этот период "урожай" индюшек был всего обильнее.

— А как вы считаете, дедушка Камадзи, почему на Хаку не подействовало зелье Юбабы или подействовало как-то неправильно? Только не говорите мне, что это просто люди так меняются...

— И люди меняются, и боги меняются, и детская и юношеская любовь зачастую не проходит всех испытаний. Так уж всё устроено в этом мире, — вздохнул истопник, шурша многочисленными конечностями в темноте. — Но, быть может, зелье Юбабы в его случае все усугубило, кто его теперь знает... Если же лисы пообещали тебе помочь — будь спокойна, тут они не обманут. Нет больших знатоков в области сердечных дел и предсказаний будущего, чем кицунэ. Хотя, — оговорился он, почему-то со смешком в сторону молчаливого Каонаси, — пройдохи они при всем том фантастические!

Безликий тоже что-то хмыкнул в своем духе — кажется, соглашаясь с утверждением Камадзи.

Лабиринты Ёми полнились криками и стенаниями невидимых существ, от которых остались лишь голоса. Иногда эти звуки становились нестерпимыми, ввинчиваясь в виски и в барабанные перепонки. Да, это были чертоги смерти и загробных страданий...

23. Прививка от клаустрофобии

— А теперь слушайте, — сказал напоследок многорукий дед, обращаясь сразу к ним обоим. — Если придется вам уносить отсюда ноги — бегите, не оглядываясь, и по дороге бросьте за плечо сначала это.

Он взял руку Тихиро, поднес к рюкзаку и приложил к какому-то предмету в одном из карманов. Девушка нащупала ножик.

— Если преследователи не отстанут — тогда это, — Камадзи поднес к самому ее носу один из трех персиков, и она чуть не потеряла сознание от аппетитного аромата: желудок свернулся в узелок, мечтая заполучить хоть кусочек этой божественной пищи.

— Что это даст? — спросила она, давясь слюной и поскорее пряча фрукты обратно.

— Там, где упадет нож, треснет земля, преграждая путь вашим врагам. Персики прорастут множеством деревьев, создавая непроходимую чащу.

— Спасибо вам! — Тихиро наугад обняла истопника и поцеловала в заросшую щеку. — Вы ведь вернетесь обратно, если мы сумеем...

— Когда вы сумеете! Когда, а не если! Я уверен! И до встречи, ребятки! Эй, парень, говорю тебе как зрячему: видишь вон те колонны у поворота?

— Ах! Ах! — согласился Безликий.

— Веди ее туда: Арэти там. Удачи!

Оставив деда позади, они шагнули в неизведанное.

— Юкити, — шепнула Тихиро, — смотри во все глаза, потому что мне и так страшно, а у меня еще и очень богатая фантазия. Поэтому нож швыряй первым!

Каонаси сжал ее пальцы в знак того, что она услышана. И тут их остановил звонкий, очень молодой женский голос:

— Если мне не мерещится от одиночества, здесь объявился живой? Живой и... Ого!.. и призрак-оборотень?!

— Вы не ошиблись и вам не мерещится, госпожа Арэти! — с почтительностью откликнулась Тихиро. — Я пришла к вам из мира живых в сопровождении призрака из пограничного мира.

— Как там, в моей Дикой Пустоши?

— Душновато, госпожа Арэти.

Девушке почудилось, будто чья-то рука забралась в ее черепную коробку и потрогала мозг острыми ноготками. В голове помутилось и сразу стало больно в затылке, как в тот вечер, после автокатастрофы. Терпя муки, она изогнулась, но тут что-то отшвырнуло невидимую конечность, и голос Ведьмы ответил смехом:

— Какой ревнивый кавалер! Мне ведь не сердце твоей барышни нужно и даже не ее молодость, а всего лишь воспоминания! Ах, да ты же и безгласный! В самом деле, кто это меня посетил — сам Безликий безгласный оборотень! Жаль, жаль, что это не случилось раньше: много бед можно было бы избежать, получи он тебя еще в те времена, когда шла война... Ну да снявши голову по волосам не плачут. Из воспоминаний этой девчонки я узнала, что вы уже встречались с моими пажами... Вы ведь встречались, не правда ли?

— Вы говорите о тенях, которые напали на нас недалеко от станции?

— Да, и которых ты так шустро извела индейским талисманом. Значит, он уже точно знает, где вы...

— Вы хотите сказать, что Коллекционер лиц направил ваших темных косё остановить нас?

— Или, скорее, попытаться захватить его, твоего кавалера. Ты сама Собирателя не интересуешь, просто не мешай — и ты ему не враг.

— Я думала, теней и всадников Ёми послала Юбаба...

Арэти отозвалась юным, заразительным смехом:

— Глупость, милая, невообразимая глупость. "Послать всадников Ёми!" Ха-ха! А это недурственный анекдот! Как не стали бы гонцы ада подчиняться приказам кого-то, кроме его величества Эммы, так и мои бывшие слуги проигнорировали бы веления этой старой скряги. Косё созданы нами с... с Демоном... то есть, когда он был Демоном. Из капель нашей с ним крови. И подчиняться они будут или мне, или ему. Кровь не обманешь. Тебя ведь наверняка уже просветили, кем мне доводился мерзавец?

Тихиро так и представляла себе восседавшую на богатой, обшитой атласом или шелком софе томную молодую красавицу в европейской одежде XIX века, в широкополой шляпе, и обмахивающуюся огромным веером из страусиных перьев. Такая одним лишь смехом своим запросто вскружит голову даже самому владыке преисподней! Вот оттого, видать, и не хочет расставаться с нею грозный Эмма...

— Значит, вы хотите сказать, что всадники были ряжеными?

— Нет, я хочу сказать, что Эмма так же, как и все остальные правители, заинтересован в том, чтобы изловить Собирателя, и его верные псы — это, пожалуй, единственная категория нежити, способная навеять ужас моему негодяю.

— А вы могли бы удержать его, если бы царь дал вам возможность снова воплотиться в верхнем мире?

— Удержать? Удержать — кого? Собирателя?! А-ха-ха-ха, девочка, да в уме ли ты? Попробуй удержать цунами волнорезом!

Судя по восхищенному и чуть надменному тону, Арэти даже не скрывала гордости за своего любовника, который на самом деле никогда ей не принадлежал и не собирался принадлежать. Ни ей, ни кому бы то ни было еще. Но примешивалась к этому тону еще какая-то неопределенная и вдобавок зловещая нота.

— Хорошо, тогда просто скажите, мог ли он захватить облик Юбабы и можно ли как-то с этим бороться?

— Он мог всё. А вот бороться с ним... — она явно переместилась на своей роскошной софе, грациозно качнув точеной шейкой и поведя покатыми плечами над лифом черного платья с декольте. Тихиро казалось, что еще чуть-чуть — и она увидит ее собственным зрением. И тут в голосе Ведьмы засквозила злоба: — Если кому-нибудь удастся наказать эту сво... Словом, тогда я буду валяться в ногах у его величества Эммы ради пяти минут воплощения и возможности насладиться тем, как сдохнет изверг! А потом — хоть вечное небытие или адовы пытки на столбах! Я хочу увидеть его смерть! Я хочу увидеть его смерть!

— И я! — пронзительно вскрикнул кто-то у них за спинами.

Зал осветился огнем вспыхнувшего факела. Перед Тихиро возникла восседающая в грязной луже тварь о десяти складках на месте подбородка, гнилая, в чирьях, обтекающая гноем и слизью, с копошащимися в пустых глазницах червями. Аромат нежных духов сменился жуткой вонью отхожего места. Девушка истошно завизжала и шарахнулась в сторону, чтобы не угодить в стоявшего позади них незнакомца с факелом, огонь которого выхватил из темноты протуберанцы призрачных волос и оголенный череп вошедшего или вошедшей.

— Ты унизила меня, и эти двое стали свидетелями моего унижения! — истерически заорала Арэти но мадзё незваному гостю, вскакивая на кривых коротких ножках, а из пляшущих теней комнаты на них с Каонаси бросились похожие на очень уродливых женщин чудовища, более отталкивающие, чем мертвая Ведьма. — Взять их! Убить их! Обоих! Немедленно!

С диким воем монстры кинулись в погоню. От страха Тихиро напрочь забыла все наказы деда Камадзи, и лишь нагнавший ее в пещере Безликий успел на бегу выдернуть из рюкзака нож, чтобы швырнуть его за спину. Удирали они так, что даже грохот обвала позади не заставил их обернуться.

Когда, казалось бы, погоня прекратилась и они замедлили бег, шлепанье и цокот по стенам, даже по потолку тоннеля оповестил о новом преследовании. Тихиро выхватила персики и по очереди кинула все три штуки через плечо. Вмиг выросший лес заскрипел вековыми стволами, затрещал ветвями, которые не в силах были переломать адские твари.

И вот когда впереди уже забрезжил свет мира живых, а Каонаси, ухватив ее за талию, прибавил скорости, Тихиро почувствовала на лодыжке чью-то хватку. Девушку выдернуло из объятий призрака, и, едва не оставшись без сапога, она пребольно подвернула руку. Еще три голодные фурии сумели пробиться через персиковую чащу, но теперь отвлечь их было нечем. Снова обретая плоть, Безликий прыгнул к ним со своей катаной, но клинок беспрепятственно проходил сквозь фальшивые тела, нисколько не мешая им тянуть и рвать силы из Тихиро. "Мы погибли!" — поняла она и скорчилась на полу пещеры. Прийти им на помощь уже некому, везение закончилось, нет энергии бороться, нет желания жить, а дыхание Ёми-но-куни уже опалило ее и оставило страшную печать на душе...

Сильная рука решительно схватила ее за хвост волос, дернула, сорвала волшебную заколку. Вопли и звуки боя стихли. Никто больше не сосал из нее силы. Вместо всего этого Тихиро услышала жадное чавканье и, открыв глаза, увидела, как три кошмарных монстра пожирают на земле лиловую гроздь винограда.

— Ах! — услышала она над собой; схватив Каонаси за предплечье, невероятным усилием воли заставила себя подняться и пробежать с ним последние шаги к свету...

...Абсолютно ошалелые, они сидели под горой на берегу ручья. На том самом месте, где только что сомкнулся вход в ужасный тоннель, отсекая их от чудовищ, а Ёми — от них. Теперь здесь все затянуло диким виноградом и плющом.

Перегнувшись через валун, Юкити припал пастью Безликого к воде и не мог оторваться, пока не налакался до отвала, после чего окунул голову в ледяной поток по самые плечи и не вынимал оттуда целую вечность. Тихиро раскинулась на камнях в позе морской звезды. Небо было сиреневым, в нем кружились стрижи и пролетали пушинки одуванчиков. Она не верила, что осталась жива.

— Знаешь что? — сообщила она выкарабкавшемуся из ручья и подползшему к ней на руках, влача ноги, полупризраку-получеловеку.

— А? — простонал Безликий, уткнулся мокрой маской в сброшенный ею рюкзак и тоже обессилено вытянул конечности во все стороны.

— Кажется, теперь я навсегда излечилась от своей клаустрофобии...

24. Подозрения

Сколько Тихиро помнила себя, с малолетства у нее была своя игра, о которой она никому и никогда не рассказывала. Даже маме и папе. Гуляя по улицам городов, где жила или куда приезжала, — городов, наполненных толкотней, шумом и запахами современности, хромированных и стеклянных, простирающихся к звездам пиками небоскребов, — девочка нет-нет да закрывала глаза возле какого-нибудь старинного здания. Так она принуждала свое воображение поверить, что вокруг нее сейчас царит легендарное и таинственное средневековье. Но не то, полное крови и страданий, которое было в исторической действительности. И не то обыденное, монотонное и по своей незначительности мало чем отличающееся от нынешних серых дней, бегущих друг за другом такой же чередой, как всегда, разве что теперь в сопровождении технологических ухищрений, которые позволяют жизни утекать не так скучно, как это было у далеких предков, но зато куда быстрее и незаметнее. В фантазии Тихиро рождалось идеальное, освещенное солнцем до самого основания, как освещается до самого дна чистая океанская бухта в погожий день, прошлое. Сказка из самых ярких и радужных детских снов, мечта, от которой замираешь и вслушиваешься в каждый звук, цепочка невероятных совпадений, которые — и ты точно это знаешь! — вот-вот приведут тебя к разгадке чего-то важного, чего-то главного, от которой уже сейчас, в предчувствии, захватывает дух...

И словно слой свежей краски, на которую плеснули разбавитель, современность стекала с холста былых времен, обнажая город таким, каким он был, когда по улицам его передвигались конные повозки и всадники на лошадях, на дорогах не было ни асфальта, ни плитки, ни даже булыжника, и, раскисая во время ливней, они превращались в бурое месиво, где вязли ноги животных и людей, застревали колеса повозок. Всюду были лавки вместо нынешних бутиков, никакого стекла, неона, люминесцентной рекламы, билбордов — только крики зазывал и смесь запахов, как на деревенском рынке: морепродукты, соседствующие с пряностями, фруктами, овощами, завезенным из других земель парфюмом на все вкусы и пристрастия...

Когда ее игра внезапно так реально и даже жестоко воплотилась двенадцать лет назад, по приезде семьи Огино в этот захолустный городок, нахлынула волною призраков — гостей Юбабы, оглушила грохотом неземной и даже пугающей музыки, маленькая Тихиро никак не могла поверить, что все это правда. А по возвращении и вовсе забыла о своем приключении и всех, кто был с нею в те несколько дней, помогал или мешал, пугал или защищал. Но о своей игре девочка не забыла. Может быть, именно игра и не позволила ей полностью забыть отголоски иного мира, спрятанного за тоннелями, доступного не всякому смертному. Или же стойкости послужила заколка-талисман, которую спряли и связали для нее Дзениба, Безликий, Бо и доппельгёнгер Юбабы? Главное — что теперь Тихиро снова была здесь, но не чувствовала того уюта и безопасности, как в своих идиллических видениях, куда любила прятаться от действительности.

Каонаси слушал ее молча — что еще ему оставалось, если гаджет окончательно вышел из строя, а даже при частичном восстановлении человеческого облика, которое волей-неволей, нахлынув, происходило, окажись они с Тихиро в опасной близости друг от друга, голос не прорезывался ни в малейшей мере?.. Полного превращения не было, а частичное доставляло немало хлопот: он надолго терял способность исчезать и вдобавок, как ей казалось, испытывал при этом какие-то болезненные ощущения. Помимо этого Тихиро ни на миг не забывала, что на них может напасть Коллекционер, а тому как раз и нужен облик недопроявленного Безликого, ведь бесплотный Каонаси в качестве жертвы — такое же ничто, как и сам охотник, а Юкити, коли тому посчастливится невероятным образом снять с себя проклятье и стать полностью человеком, для него уже не будет уникальным трофеем. Положить столько сил, чтобы в итоге завладеть личиной обычного смертного, кем бы он ни был? Глупо и недостойно истинного знатока ценностей!

Она смотрела на бога-бродягу, на горы, которые они преодолевали в своем путешествии, и думала: вот доберутся они до Юбабы; если повезет — найдут ее, останутся при этом в живых и даже уговорят встретиться с Дзенибой и Кюби. И тогда ей, выполнившей условия соглашения, придет время возвращаться в свой мир, к Нигихаями, который наверняка даже ни о чем не подозревает... А Тихиро уже и не знала, хочется ли ей обратно. Нет, она, конечно, скучала, вспоминая родителей и брата, но одновременно с ужасом осознавала безжалостную истину: ей не по себе думать о Хаку, о том, как всё было с ним здесь, двенадцать лет тому назад, как стало в последнее время, и — тем более — как может обернуться в дальнейшем. Сравнивать. Горевать об утраченном. Одна мысль об этом заставляла ноги подгибаться и отбивала всякое желание выполнять задание старой волшебницы и советника ками Инари. А ведь там, в том мире, еще ненавистная работа и начальник-самодур, там у нее не будет снадобья Дзенибы, и головная боль снова причинит ей множество страданий, напоминая о глупой автокатастрофе.

— Юкити, а что будешь делать ты, если нам удастся справиться? — спросила Тихиро на третий день странствия по горам, ведущим к "Абурая", где их не беспокоил никто, кроме изредка появлявшегося вдали, над снежными вершинами гигантского призрака Седой Бьякко. — Вернешься колоть дрова Дзенибе?

Он пожал плечами и протянул ей на вишневой ветке обжаренный над пламенем костра кусочек сыра.

— А ты в самом деле был когда-то человеком? Или из местных рас?

Маска опечалилась, всем своим видом повторяя когда-то произнесенное в купальнях: "Мне грустно, грустно". Каонаси не помнил. Если бы вспомнил, он сделался бы Юкити, но по какой-то причине он не мог ни вспомнить, ни сделаться. Что-то мешало, удерживая его в пограничном состоянии между бытием и небытием, в непрерывном коматозе. Бывшая отличница и вообще ответственный человек, Тихиро искренне хотела ему помочь и старательно сделала бы все возможное, знай она условия, однако их не знал и сам Безликий оборотень. Не исключено, что для избавления от проклятья необходимо найти того, кто его наложил...

— Может быть, это сделал какой-нибудь Мышиный король? — невесело пошутила девушка, осторожно откусывая горячее угощение.

Каонаси непонимающе склонил голову набок, при этом пасть в его балахоне разошлась где-то на уровне солнечного сплетения и почти изысканно стянула зубами сыр со второй веточки. Ах-ах, ну просто как на приеме в высшем свете! И, хихикнув, Тихиро, чтобы занять время, принялась пересказывать историю Щелкунчика, деревянной игрушки в маске и со страшной зубастой челюстью, которого подарили на Рождество одной девочке по имени Мари и который оказался заколдованным юношей. Безликий слушал с удивительным для него вниманием, ей казалось даже, что она снова видит какое-то подобие глаз в прорезях на бледной образине. Когда сказка закончилась, он неожиданно улыбнулся громадным ртом, и не будь Тихиро уже привычна ко всем его проявлениям или окажись на ее месте кто-то другой, один этот оскал мог бы вызвать временный паралич или апоплексический удар у неподготовленного наблюдателя.

— Как ты думаешь, это может быть похоже на твою историю? Здесь ведь сказочность в порядке вещей!

Каонаси покачал головой. Может быть, он уже о чем-то догадывается, да разве теперь добьешься от него хоть слова? Они попробовали было объясняться посредством рисования иероглифов углем на скалах или камнях, но, как и мысли, начертания символов у него распадались, теряя значение в своей бессвязности.

— Хоть бы ты снова заговорил... — вздохнула она.

Он, дурачась, разлохматил ей только что заплетенную косичку: плотные, густые волосы ни в какую не хотели держаться в прическе без спасительной резиночки. Тихиро отбилась от него и заплела снова. В прорезях маски сверкнул лукавый огонек, и едва она отвернулась, как снова сидела с растрепанной копной на голове. Девушка издала возмущенный вопль. Призрак предусмотрительно отплыл в сторону и даже немного растворился в полутьме начинающихся сумерек, однако в отступление она уже не поверила и была настороже, поэтому, когда он внезапно возник за спиной, тут же кинулась в бой. От неожиданности он не удержался на ногах, и оба, смеясь, в обнимку покатились со склона.

— Если ты так, то снимай свою дурацкую маску! — лихо оседлав его, крикнула Тихиро и наудачу дернула к себе полубесплотный лик.

Каонаси вскрикнул, как бы от боли. Она испугалась: "Ой, прости-прости! Пожалуйста! Я не хотела! Прости!" Безликий свернулся в траве, ухватившись ладонями за виски, а когда Тихиро, хлопоча вокруг него с извинениями, совсем потеряла бдительность, резко обнял ее, опрокинул на спину и стал, легко покусывая, целовать ее шею и ключицы.

— Э-эй! Ах, ты вот так?!

Но чем живее она, смеясь и упираясь ладонями ему в грудь, дрыгала ногами от щекотки, уворачивалась и делала вид, будто пытается вырваться, тем прозрачнее становилась маска, освобождая спрятанные под нею черты его лица. То, что Тихиро угадывала в проявляющемся образе, нравилось ей всё больше: она всегда засматривалась именно на такой тип парней — пусть и не фотомоделей из глянцевого журнала, но чертовски обаятельных. Каким в свое время был и Хаку. Да и вся манера Безликого оборотня держаться, к месту серьезная, к месту игривая, была девушке симпатична. Раззадоренный шутливой стычкой, Юкити подмял ее под себя, и ей почудился фиолетовый отблеск на месте глаз, по-прежнему еще не обрисовавшихся даже намеком в смутном пятне лица. До чего же Тихиро хотела, чтобы он сейчас стал самим собой, кем бы ни оказался на самом деле — человеком или кем-то из здешних жителей! Она приняла бы его любого.

— Это было вероломно! — предупредила девушка, нетерпеливо встречая и ловя губами его полные губы, изнывая от желания и досадуя лишь на то, что не может увидеть самое главное — глаза Юкити. — И вообще, Юкити-сан, так не... так нечестно!

Горячая ладонь скользнула ей под водолазку.

— И так тоже! Это вообще запрещенный прием...

Тихиро выгнулась, будто ее что-то подбросило, стоило тонким пальцам призрака прикоснуться к напрягшейся груди и сжать ее, а когда рука его так же плавно и уверенно спустилась вниз, расстегивая "молнию" на ее джинсах и проникая сначала под одежду, а затем и внутрь нее самой, девушка на несколько мгновений перестала соображать. Будто со стороны, извиваясь на траве, которую наугад выдирала с корнем, бросала и вслепую хватала новые пучки у себя над головой, она услышала свой протяжный, заходящийся стон.

Странное, странное чувство обуяло ее вместе с глотком воздуха, когда дышать вдруг стало необычайно легко, а тело расслабилось, готовое к нарастающему приливу мучительно-сладкой череды спазмов, знакомой по ее последней ночи в родном мире, ночи с Хаку, который тогда уже не был Хаку. И это добавочное ощущение не было связано ни с любовью, ни даже просто с сексом, — оно наслаивалось отдельно и тоже было направлено на Юкити, но каким-то извращенным образом. Тихиро поймала себя на том, что теперь зверски, порочно хочет вырвать Безликого из его увенчанного маской убежища, точно морского моллюска из спасительной раковины, выпить его, поглотить, стать им... стать им... полностью и окончательно... И умрет, если не заполучит его сейчас же! Немедленно!..

Упоение мгновенно развеялось. Ей стало так же худо, как хорошо было за несколько мгновений до того. Она закричала, в ужасе оттолкнула его руку от себя и села:

— Беги отсюда! Исчезни, скройся! Скорее!

Юкити отпрянул, маска на лице сгустилась, взлохмаченные ее пальцами каштановые вихры скрылись под капюшоном. Изумленный, встревоженный, призрак вскочил одним движением. Тихиро охватила себя руками и, став на колени, ткнулась лбом в траву. Вместо того чтобы удирать, глупец вернулся к ней, потряс за плечи, погладил по спине, что-то прошептал над ухом. Идиот, да она же для него ходячая погибель...

— Юкити, это был не сон! Похоже, он принял мой облик... А меня — убил и сожрал, чтобы подобраться к тебе. Похоже, теперь я — это он... Я Коллекционер! А настоящая Тихиро — мертва. Мертва с той ночи, понимаешь? Подменена оборотнем!

Ее колотило от ужаса сильнее, чем в то утро, когда ей приснился кровавый пир у Юбабы. Она что угодно отдала бы сейчас, чтобы прогнать Каонаси и никогда не узнать, где он.

Призрак поднял ее и, прижав к себе, покачал головой. Страх начал оседать, паника отступила. Тихиро вскинула глаза на его маску:

— Но я ведь... Я ведь только что всё это чувствовала! Мне ничего не показалось, и я теперь боюсь самой себя...

Безликий снова что-то промычал и качнул головой в знак отрицания. Неужели он, бог-бродяга, столько повидавший на долгом веку, в мановение ока утратил всю свою мудрость, привязавшись к невзрачной девчонке, которую давно уже убил и подменил собой его самый страшный враг?! Можно ли так потерять голову, да еще и не будучи человеком со всеми присущими человеку слабостями и уязвимостью?

А Каонаси молча уговаривал ее, обнимал, гладил руками, снова обтянутыми перчатками, по щекам и волосам — только не целовал, потому что на месте его лица теперь снова была жесткая маска.

— Ты хочешь сказать, что мне это кажется?

— Ах! Ах! — оживленно закивал он, как фарфоровый болванчик, внутри которого качается прицепленный к шее противовес.

— Нет, не может быть, всё сходится. И Ведьма пустошей на самом деле хотела меня убить, потому что разглядела во мне своего демона, которого теперь ненавидит так же, как раньше любила. Это же понятно!

Безликий с тяжелым вздохом запрокинул голову, обреченно махнул рукой, предоставляя ей молоть дальше всё, что заблагорассудится, но без его участия, и просто сел рядом, сделавшись неподвижным черным холмиком, сквозь который смутно просматривались сосны у обрыва. Маска замерла в статичном намеке на улыбку, ручонки, две коротенькие нелепые веревочки, сложились на груди под недовольно поджатыми губами пасти.

"Обещаю тебе, милая Мари, что этим Кракатуком в моей безликости он подавится!" — почудился ей едва слышимый шепот в голове. Тихиро вздрогнула и взглянула на неподвижного Каонаси, но тот не выдал себя ни жестом, ни взглядом. Она поднялась, задернула "молнию" на штанах и пошла к ручью, чтобы умыться и остудить полыхающее лицо. Русло проходило всего в нескольких шагах, но стоило чуть удалиться от костра — и тебя обступала темнота, сравнимая только с Ёми. Да и стужей повеяло от источника, словно открылась дверца морозильной камеры. Девушка присела на корточки у самой кромки ледяной воды.

— Ваа! — послышался за спиной знакомый голос. — Стоит вас оставить всего на несколько дней — и вы даже за этот срок найдете приключения на свои головы!

25. В капкане

— Хитоми?! — вскочила Тихиро, с изумлением обнаруживая, что появление Лисицы обрадовало ее. Пугающие мысли сразу прыснули по темным углам подсознания, точно грызуны при виде хищника. — Как тебе удалось выбраться из преисподней?

Хитоми с подозрением потянула воздух носом:

— С чего бы мне оттуда выбираться? До сих пор я предпочитала туда отправлять. А чем это вы тут занимались?

— Ты о чем?

— О том, что если бы ты была из наших, сейчас в радиусе пятисот тё здесь собрались бы все свободные парни-лисы и устроили знатную грызню за твою благосклонность. Неважно, что до цветения сакуры еще далеко. Таких страстных самочек они не упускают.

Тихиро смутилась: ей прежде было невдомек, что у кицунэ столь же сильное обоняние, сколь у простых лис, и до этой фразы она наивно полагала, что обильно промокшие от возбуждения трусики доставляют неудобства лишь ей и не делают этот факт заметным для посторонних. Однако для Лисицы в самом явлении не было ничего противоестественного, а оттого постыдного, и она, широко зевнув, уточнила, а что же они сами делали в Ёми-но-куни, как их туда занесло и как удалось договориться с синигами о возвращении.

— С синигами нам встретиться не довелось, только с его слугами, а вот тебя я там видела, — сказала Тихиро.

— Меня?!

И только они с Хитоми шагнули друг к другу, чтобы обняться, как тут же из ниоткуда между ними выступил призрак в белой маске. Девушки шарахнулись в разные стороны, а когда поняли, что это всего лишь Безликий, вдвоем кинулись пенять ему за дурные манеры. Успокоившись, Лисица приветственно обняла их обоих и выслушала рассказ Тихиро о встрече с Инари, походе в компании чернушек и визите во владения царя Эммы.

— Да... странно... — протянула она насчет "своего" появления в коридорах Ёми. — Может, это была моя сестричка? Она погибла несколько лет назад при невыясненных обстоятельствах. Мы с Сайори были из одного выводка, нас иногда путала даже мать... А чего, собственно, она хотела?

— Смерти Коллекционера.

— Ого! — Хитоми встала у костра, погрела руки и потянулась. — Ладно, детки, не знаю, как вам, а мне сегодня перепало много путешествий по горам. Зато я нашла одну тропинку, ведущую к курятнику Юбабы, и там не действует стена призраков. Верней, ее там нет вообще. Так что завтра спозаранку мы сможем вернуться через этот лаз.

— А ты так и не смогла пробраться в дом к Юбабе?

— Тебе же вроде уже известен кодекс оборотней, — Лисица вынюхивала себе удобное место для ночлега. — Мы не можем войти без приглашения.

Облюбовав небольшой пригорок поблизости, она свернулась на нем калачиком:

— Но лазейки есть и там. Просто тебе придется зайти туда первой, а уже потом пригласить нас с нопэрапоном.

— Ты меня прости, но курсу ниндзюцу я, в отличие от тебя, не обучена.

— Это ничего. Главное — придерживайся их главного принципа: выжить любой ценой и выполнить задачу. Доброй ночи, детки. И... да!.. это... если что... — Хитоми многозначительно двинула бровями и шмыгнула носом. — Не вопите слишком громко, я хочу выспаться перед завтрашним.

Тихиро и призрак переглянулись. Нет уж, после того, что ей перепало прочувствовать, она скорее в полном уединении забьется вон в ту расщелину, чем снова подвергнет его неизвестной и оттого еще более жуткой опасности, а себя — подобным переживаниям. Однако играть в прятки им не пришлось. Каонаси прибег к обычному способу: подставил ей плечо и, коснувшись ладонью щеки, мгновенно усыпил в своих объятиях. Тихиро обожала это стремительное погружение в пуховую перину сна без сновидений, что обволакивало и избавляло от ненужных мыслей и тревог.

С первыми лучами солнца они с Хитоми, хрустя опавшей прошлогодней хвоей, уже бодро шагали к перевалу, а призрак, сегодня еще более прозрачный, чем всегда, беззвучно плыл за ними с покорностью арабской невольницы и даже обликом мало отличался от завернутой в черный хиджаб рабыни.

Рюкзак приятно тяготил плечи Тихиро, заставляя работать мышцы получше всякой банальной физзарядки, а свежий воздух добавлял сил. Лисица рассказывала о том, что происходит в доме Юбабы.

— И еще я чуть было не встретилась с Большим Бо, но в последний миг сорвалось. Сдается мне, сумасшедшая бабка теперь держит его затворником. На это мне намекали слуги купален. Но все они чудовищно запуганы. Да, и между прочим: индюшатину у них не едят и гостей ею не угощают. Хм! Хотела бы я узнать, куда они тогда девают всех превращенных и зачем собирают их по всей стране! — она облизнулась. — Свининкой-то не брезговали!

Тихиро ничего не ответила. Страхи прошлого вечера немного притупились, но и сейчас, стоило ей только подумать о том, кто гипотетически может, как неизлечимая болезнь, скрываться и разрастаться под ее оболочкой, пародируя — да что там пародируя, в точности копируя — саму Тихиро Огино, паническая атака начиналась по новому кругу. До дрожи, до тошноты, до боли под ложечкой, до угасания солнца в небе. До почти навязчивого желания прекратить это посредством быстрого избавительного суицида. Ни Каонаси, ни Хитоми даже не догадывалась, какой силы воли стоило ей идти и делать вид, будто ничего не происходит. Существу здоровому никогда не понять до конца существо больное и страдающее. Впрочем, существо больное и страдающее тоже слишком поглощено собой, чтобы понимать окружающих, хворы они или в добром здравии.

Далеко за полдень они перебрались через гребень последней, как утверждала Лисица, горы перед владениями старой колдуньи, и теперь оставалось лишь выйти на ту тропку, что вела к короткой пещере. Как раз эта пещера, по словам Хитоми, и являлась тайным лазом, которым пользовались для беспрепятственного входа и выхода за стену болтливых призраков шпионы Юбабы и тени-пажи Арэти но мадзё.

Предупредив спутников, что немного свернет в сторону, Тихиро взобралась на каменный вал, и глазам ее предстала невероятная в своем величии картина. Справа, далеко внизу, простиралась бесконечная зеленая долина, увенчанная перелесками, небольшими холмиками, цветущими полянками и разлинованная кое-где рисовыми террасами. Слева, по другую сторону гор, колыхался бурный океан. Сегодня он был взволнован более обычного: волны хаотично набегали друг на друга вкривь и вкось, тяжело сталкивались, перемешивались, пеной облепляли утесы, вдребезги расшибаясь о камни. От этой картины Тихиро даже укачало, как на самолете. Казалось, незримое гигантское божество взбалтывает чашу, заполненную морской водой, намереваясь выплеснуть ее на горы. С вершины было видно почти всю страну.

И тут на утесе, нависавшем над той самой пещерой, из мути тумана стремительно образовалось вначале облако, а затем — седая туча. Две темно-лиловых звездочки сверкнули сквозь зыбкие покровы, и, поднявшись на четыре лапы, туча встряхнулась — от кончика острого вздернутого носа, к длинным ушам, холке, плечам, туловищу и до самого кончика хвоста всё пришло в быстрое вращательное движение. Сбросив последние клочки влаги, перед Тихиро возникла гигантская лиса, старая, седая, но все еще прекрасная. Она с тревогой мотнула мордочкой в сторону пещеры, нахмурилась и знакомо-знакомо покачала головой. Это был такой родной и доверительный жест, что девушка сразу ей поверила. Напоследок, уже растворяясь, Бьякко слегка улыбнулась краешком рта.

Тихиро стремглав бросилась вниз, много раз поскользнулась на поворотах и упала на свой рюкзак, съезжая, как на санках, а в конце спуска так и вовсе кубарем слетела на тропу. Хитоми и Безликий уже входили в тоннель.

— Нет! — закричала она, размахивая руками. — Стойте! Туда нельзя!

Лисица выругалась и лишь прибавила шагу, а Каонаси оглянулся. Тихиро нагнала его:

— Я видела Бьякко, она...

Тут из темноты пещеры донесся лязг и крик боли. Безликий тут же вытянул из пасти катану, а из рюкзака — "ловца духов", который, на ходу принимая человеческий облик, отдал Тихиро, и вдвоем они кинулись на подмогу Хитоми.

В конце коридора девушка успела различить силуэт обратившейся Лисицы, распятой между несколькими капканами и кричащей от боли, как человек. Вокруг нее метались тени мороков. Каонаси и Тихиро припустили к ним, но пажи Ведьмы оказались проворнее и вихрем утащили Хитоми с собой во владения Юбабы. Только кровь и клочки шерсти на стальных челюстях ловушек остались в напоминание о случившемся.

Тихиро прижала ладонь ко рту и в отчаянии покосилась на Безликого, а тот понуро опустил маску долу и повертел в руке бесполезный меч.

26. Кодама

Вот уже много часов они шли по следу. Каким-то образом Каонаси нет-нет да находил приметы, благодаря которым они узнавали, в каком направлении уволокли рыжую. Похоже, та умудрилась снова перекинуться в человека и время от времени выбрасывала по пути какие-нибудь свои вещицы — монетки, кожаные шнурки, булавки... Он подносил предмет близко к маске и словно принюхивался, несмотря на то, что на белом овале, заменявшем ему лицо, не было даже намека на нос, а облик Юкити не возвращался. Подумав, он принюхивался к ветру, а потом указывал дорогу своей спутнице.

Тихиро казалось, что вокруг них все время кто-то бродит. И круги эти были размашистыми, будто подойти ближе наблюдатель опасался. По мере того, как они, спускаясь с горы, углублялись в глухой лес, усиливался ее страх. Девушка не понимала, чего конкретно она боится — Юбабы ли, вернее, того, кто принял облик Юбабы, болтливых призраков, превращающих зрителей в тупых птиц, клекот которых изредка доносился до путников даже в чаще, или того, что в любой момент ее саму могут скрутить темные косё Ведьмы пустошей, прислуживающие теперь Коллекционеру. И однажды она просто свернула с дороги.

— Ах? — удивленно спросил Каонаси.

— Пойдем так, — сказала она. — Что-то мне подсказывает, что нельзя нам туда идти.

Он растерялся, указал было рукой в прежнем направлении, но, увидев, что она забирает куда-то влево, в отчаянии поспешил за нею. На все его безгласные уговоры Тихиро упрямо шла, продираясь через кусты и не замечая, что все время движется по какой-то неопределенной дуге. Призрак даже попытался утянуть ее в нужную сторону, но что-то помешало ему уплотнить свое тело настолько, чтобы проделать такой трюк с живой и полнокровной человеческой девушкой. И он вынужден был покорно тащиться вслед за нею, не желающей и думать, что они сбились с пути.

Солнце закатилось в тучу, потом — за гору. Стало мрачно и душно. Тихиро заметила несколько знакомых по виду сосен, три построившихся друг за другом "по росту" пенька и валун у трухлявой елки.

— Как так?! — растерялась она и беспомощно посмотрела по сторонам.

Темнота стремительно сгущалась, а по листьям и хвое застучали первые капли начинавшегося ливня. Безликий закивал и стал крутить рукой. Тихиро встряхнула головой:

— Что ты хочешь сказать?

Он наклонился, обвел на земле окружность, показал на нее и на себя, а потом потопал пальцами по линии, заворачивающейся в круг.

— Ну да, я вижу. Мы прошли по кругу и вернулись. Так бывает, — стараясь поддерживать невозмутимый тон, признала Тихиро, хотя поджилки ее затряслись: они в дремучем лесу, на пороге ночи, во время грозы...

Однако идти по его пути она снова не захотела, и чем сильнее лил дождь и сверкали молнии, тем сильнее она снова забирала влево. Наконец Каонаси остановился и показал, что не сделает больше ни шагу.

— Да что же нам делать? Я не могу идти туда, куда хочешь ты! — закричала девушка в паузе между раскатами грома.

Он подступил к ней и помог снять рюкзак. Тихиро не поняла, зачем это, но подчинилась. Холодные струи дождя заливались за шиворот куртки, которую призрак тоже стал стягивать с нее.

— Да что ты делаешь?! С ума сошел, что ли? — не вытерпела она, когда Каонаси бесцеремонно вытряхнул ее из водолазки.

Он отступил и показал, что ей нужно снять и бюстгальтер, и все, что ниже. Для усиления своей просьбы он молитвенно сложил ладони перед грудью и поахал. "Псих!" — проворчала Тихиро, но поддалась и на этот раз. Стуча зубами, она выпрямилась перед ним полностью обнаженная, с перекинутыми через руку вещами:

— Доволен? Что теперь? Мы идем на нудистский пляж?

Каонаси помотал головой и, взяв водолазку, вывернул ее наизнанку. То же самое он проделал с джинсами и подбодрил ее возгласами поступить в точности так с остальной одеждой. Когда все было сделано, призрак велел одеваться, но мало того что шиворот навыворот, так еще и задом наперед. Промокшая до нитки и синеющая от холода, Тихиро не могла уже даже сопротивляться, и когда все закончилось, она в бессилии чувствовала себя не идиоткой, а просто чучелом, спутанным по рукам и ногам ужасно неудобной одеждой. Едва переставляя босые ноги (вывернуть и сапоги, разумеется, не получилось, поэтому она привесила обувь к рюкзаку), девушка последовала за Безликим, и когда они снова подошли к тому месту, где она уже дважды повернула влево, ощутила необоримое желание отойти назад. Каонаси обнял ее за плечи, развернул и повлек за собой так, что невидимую черту она переступила, идя спиной вперед и боясь рухнуть, запутавшись в неудобных штанинах.

Тут же тревога и сгинула. Дождь по-прежнему хлестал, было все так же холодно и противно, однако страх куда-то испарился. Оборотень издал удовлетворенный возглас, поднял руки к небесам, а потом дал ей знак, что она может вернуть всю свою одежду в прежнее состояние. Только теперь Тихиро догадалась, что он проделал что-то, о чем она не знала, но что сработало лучшим образом. Поэтому укорять его передумала и даже готова была извиниться за прежнюю резкость, потребуй он этого. Однако ничего такого требовать Безликий не стал. Просто в какой-то миг он остолбенел и сделался совсем уж прозрачным. Переодевавшаяся Тихиро вздрогнула. Позади нее, шагах в семи-восьми, в кустах мелькнуло что-то крупное, и именно в ту сторону смотрела настороженная маска призрака. При этом доставать из себя меч он не спешил.

Шевеление в темноте быстро прекратилось. Водрузив рюкзак на его законное место, Тихиро посмотрела на Каонаси. Тот угукнул, спокойно выдвигаясь вперед.

— Что это было? Какие-то чары?

— Ах! Ах! — охотно закивал он, поднял согнутый крючком указательный палец, подразумевая, что здесь явно не всё чисто и что их водили по кругу, а потом поднес кулак к маске, как будто пытаясь прикрутить себе нос.

— Тэнгу*?! — воскликнула Тихиро. — Ты серьезно?

Безликий слегка пожал плечами. Ливень поутих, и девушка отерла мокрое лицо, отводя ото лба и щек налипшие пряди волос. К счастью, угомонился и ветер, поэтому стало не так холодно в липнущей к телу одежде.

— Что же нам делать? Теперь, наверное, все ее следы смыло дождем?

И тут она поняла, что их окружила толпа престранных созданий. Их будто чем-то тускло подсвечивало, поэтому можно было различить выглядывающие из тени высокие человекоподобные фигуры, одновременно напоминающие и какие-то растения. Когда существа приблизились, Тихиро заметила, что светятся они благодаря стайкам кружащихся возле лица каждого из них светлячков. Ну что ж, люди-индюки, лягушки, слизни были, в свиней, хомяков и мух превращались, оборотни и призраки — сколько угодно, какой же смысл теперь удивляться тэнгу и дендроидам?

— Икирё! Икирё!** Она икирё! — повторяли существа, вглядываясь в Тихиро и полностью игнорируя Каонаси. — Икирё здесь, так редко!

Подходя к девушке, каждый из них считал долгом заглянуть ей в лицо, но никакой агрессии со стороны этих удивительных творений здешнего мира она не чувствовала. Почти у всех, кто внешне походил на мужчин, на головах сидели широкополые шляпы-конусы, подвязками которым служили гибкие плети воскового плюща, и с краев этих шляп у большинства свисал мох. Глаза — если это можно было назвать глазами — напоминали просто затейливый рисунок на древесине, и при этом они были живыми и излучали взгляд. Кожа тех, кого можно было бы счесть женщинами, напоминала нежную и гладкую кору белоствольных молодых березок, мужская — отполированная и загорелая до коричнево-красного блеска — рябиновую. Их конечности извивались, как лианы, и помимо пальцев имели небольшие отростки-ветви по всей длине: их они удачно приспособили под свои нужды, как это делает человек, нашивая на одежду многочисленные карманы, крючки и петли.

Напрягая память, Тихиро вспомнила, что в сказках что-то подобное называлось "кодама" — духами деревьев. Существа обступили их и стали звать с собой. Дождь между тем совсем перестал, но за светящимся кругом, созданным кодама, стояла беспросветная тьма. Безликий не стал возражать, и, ориентируясь на него, Тихиро приняла приглашение.

— Вы знаете обычай, хорошо, это хорошо! — говорили женщины с высокими прическами, в которые были крест-накрест воткнуты стебли тростника или камыша, и в зеленых кимоно, сшитых не из шелка, а из молодых листьев лотоса. — Если бы вы не знали, бродили бы до утра и заблудились!

Они ни о чем не расспрашивали, и Тихиро тоже решила помолчать. Уже подходя к странному поселению — хижины лепились к гигантским деревьям, чьи стволы, создавая нерукотворные мосты и целые террасы над оврагами, были так причудливо изогнуты, что напоминали инопланетную фауну, — спутники услышали бойкий и уже такой знакомый клекот, разносившийся по холмам.

— Откуда здесь индюки? — не выдержав, спросила девушка, понимая, что невидимые птицы кричат или из какого-то оврага, или из потаенной пещеры, ведь во время странствия они так и не заметили ни одной из индюшек.

— Мы прячем их у себя. Так просил большой человек из гнезда, где по желанию гостей льется теплый дождь и трут мочалками.

Тихиро нерешительно оглянулась на Каонаси, плывущего прямо у нее за спиной. Вот кого не беспокоит риск поскользнуться на размытой глине едва видимых тропок! А она уже раз десять подворачивала ноги и совершенно стесала набойки каблуков, спотыкаясь о корни, которые всюду торчали из-под земли.

— Это ж они говорят о купальнях? А что за большой человек?

Безликий вздохнул. Они подошли к большой пагоде.

— У этого человека было много рук? — уточнила Тихиро.

— Нет. У него была большая голова и толстое тело. Он похож на громадное дитя, но он взрослый.

— Бо?! Неужели Бо? Ему удалось выбраться оттуда? А где он?

— Ушел. Он не мог долго быть здесь, его искали. Теперь мы прячем птиц и кормим их нашей едой. Когда они долго не слышат говорящих стен и не клюют закорючки, которые нарисованы на высушенной коже, то становятся обратно, кем были, и мы выпускаем их отсюда. Но некоторые возвращаются, и опять в виде птиц... Кажется, они совсем глупые.

— Юкити, ты слышал? Бо был здесь! У нас снова есть союзник, понимаешь? Только надо его найти...

Внутри пагоды, куда их завели кодама, было тепло и светло, хотя, как и во всех жилищах, потолок был лишь чуть выше макушки самого высокого мужчины из местных. Женщины увели Тихиро на другую половину дома, а там переодели в сухую и удивительно удобную одежду, которая походила на листву лишь внешне, на ощупь мало чем отличаясь от обычной мягкой материи наподобие шелка или атласа. Ей захотелось увидеть себя в зеленом кимоно со стороны, и кодама охотно повели ее к громадному, почти во всю восточную стену, зеркалу. Его поверхность выглядела так, будто кто-то поставил вертикально огромный бассейн с чистой водой, и оно казалось таким старым и странным, что девушка сразу заподозрила его сверхъестественное происхождение. И не ошиблась. Увидев себя по ту сторону, Тихиро вскрикнула: в отражении перед нею стояла пустая одежда, без головы, рук и ног.

— Икирё, икирё! — наперебой успокаивали ее женщины, особенно одна из них, смешливая и кудрявая, которую все называли Кэра-Кэра (подражание смеху, как "Ха-ха"). — Тебя здесь нет, только дух, икирё! Всё так и должно быть! Унгаикё не умеет врать! Ты красивая, красивая! Но ты не тут! Просто тебя тут нет!

Они уже хотели выйти за раздвижную дверь, как в комнате возник Каонаси, выступив прямо из бумажной стены. Тихиро инстинктивно оглянулась на зеркало и охнула, поскольку там, наоборот, вместо полубесплотной черной "колбасы" в белой маске отобразился высокий и статный молодой человек в старинной и совсем не японской одежде, как будто сошедший со страниц учебника по истории. Она видела его всего секунду — Безликий успел исчезнуть прежде, чем его разоблачили кодама, — но ей хватило, чтобы понять: несмотря на экзотический костюм и странную, хотя и безмерно притягательную внешность, это был именно человек.

_________________________________

*Тэнгу — в японском фольклоре существо вроде европейского лешего, только с расширенными функциями.

**Икирё — в японской мифологии проявление души живого человека отдельно от тела в виде призрака, который может выглядеть и как обычный человек. Человек, чья душа, побыв в образе икирё, вернулась в тело, как правило, не помнит о происшедшем с ним в "астральном виде".

27. Неприкаянный мертвец

Тихие места были здесь когда-то. Заповедные. И охотникам-кицунэ места хватало, и хозяевам — кодама, и зверью, тут обитающему, а если и забредало сюда божество из неведомых краев, то с почестями было провожаемо на пристань к кораблю, отплывающему до "Абурая". А потом в одночасье изменилось все самым печальным образом. Божествам и призракам отныне стало не до купален, да и немало их погибло, случайно встретившись с магической стеной Юбабы. И стали эти места пользоваться дурной славой. Бывали тут, как рассказывал Тихиро и Безликому маленький побег кудрявой Кэра-Кэра, друживший со здешними кицунятами, и боги с Севера, и из западных стран прибывали, и южные духи Эпохи Сновидений наведывались — Бора-кенгуру, Диневан-эму, виринун Ван-Ворон... Теперь же не раз видели в пуще следы сикомэ (гоблинов), свирепые самки которых прислуживали самой богине Изанами в преисподней, а самцы — вестники войн — терзали несчастных путников, которые попадались им в лапы, и живописно развешивали их внутренности на вековечных соснах волшебного леса. А потом появился голый толстяк Бо и, обратившись к старейшинам, призвал всех кодама помочь спасению существ, обреченных злым колдовством погибнуть в птичьем облике, если не будут надежно спрятаны от владычицы этого края.

Вот уже несколько дней гости оставались в деревне кодама, дожидаясь ливня, который превратит низину в сплошное море и сделает возможными подступы к Юбабиному жилищу. Проснувшись утром в одном из домиков на дереве, Тихиро уже хотела натянуть на себя недосохшую, но починенную кем-то из хозяев одежду, чтобы продолжать путь. Однако Кэра-Кэра и ее однопобеговые сестры Пати-Пати ("Хлоп-хлоп") и Миси-Миси ("Скрип-скрип") принялись убеждать девушку, что разумнее будет сделать это после очередной сильной грозы, а покуда пожить у них и помочь по хозяйству. Они так и сказали — "помочь по хозяйству", даром что Тихиро очень смутно представляла себе, какое хозяйство может быть у существ, живущих в основном на деревьях и питающихся дождевой или речной водой. Выбор был небогат, она согласилась, но на сердце было неспокойно за сумасбродную Лисицу, да и пропавший куда-то Безликий долго не появлялся с вестями.

Так она познакомилась с кодама-птичниками, что ухаживали за целым стадом разноцветных индюков, пригнанных сюда толстяком: перевоплощенных содержали в глубоком овраге, накрыв громадной крышкой, сплетенной из гибких веток и замаскированной плетущимися растениями — вьюнками, виноградом, плющом, виноградом... Увидеть птичий двор с воздуха было невозможно, даже если знать, куда смотреть. А вот побороть звуки, издаваемые глупыми пернатыми, работники "фермы" оставались бессильны. Те вопили днем и ночью, но здесь на помощь лесному народу приходили соседи — дети эха: они подхватывали индюшечий клекот и разносили по окрестностям так, что найти источник этих воплей становилось невозможно. Тихиро смотрела на раздувавшихся от гордости индюков и на суетливых индюшек и вспоминала, как двенадцать лет назад точно так же стояла в хлеву Юбабы и, дрожа, высматривала среди свиней своих заколдованных папу и маму. Только сейчас ее сердце нисколько не замирало в тревоге за тех, кто скрывался под пышными перьями, которые кодама, особенно девушки, стали с удовольствием использовать в качестве украшений. Куда сильнее она беспокоилась о Хитоми, плененной пажами Ведьмы пустошей и Коллекционера, — как там рыжуха? жива ли еще?

Показали Тихиро и пасеку, и оранжереи, полные бабочек, благополучие которых кодама охраняли, как зеницу ока, но вовсе не оттого, что лесные жители так уж любили мед или цветы. Просто лишь насекомые могли обеспечить им, устроенным принципиально иначе, нежели любой другой известный вид, необходимый уровень продолжения рода. Тихиро удивлялась недолго, потому что первый же вопрос сына кудрявой Кэра-Кэра навел ее на мысль, что и кодама в свою очередь имеют весьма смутное представление о жизни ее вида. Мальчик признался, как его друг-кицуненок однажды рассказывал, будто люди "того мира" поедают друг друга после смерти.

— Почему он так решил? — удивилась девушка, с улыбкой заглядывая в нежное, еще покрытое зеленоватым детским пушком личико юного побега.

— Когда лисица хочет сохранить еду про запас, — ответил кодама, — она прячет ее в землю. Кицунэ говорят, что не раз видели, как люди, которые не предают своих умерших огню, упаковывают их в древесные коробки и закапывают. Наверное, чтобы зажарить позже?

Тихиро едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. В ее временной одежде оказалось очень удобно: не холодно и не жарко. Кимоно древесного племени не стесняло движений, мягко льнуло к телу и попросту казалось второй кожей, о которой, единожды надев, можно было забыть на весь день. А до встречи с кодама она предполагала, что такими свойствами обладают только джинсы и трикотажная водолазка, о которых теперь не хотелось и вспоминать.

Безликий отсутствовал больше суток, и Тихиро взволновалась уже не на шутку, как бы ни успокаивали ее сестры-кодама. К вечеру следующего дня он просто выступил из сумерек, снова шагнул в никуда и опять проявился уже перед девушкой, как ни в чем не бывало. На его маске не было никаких эмоций, он довольно равнодушно воспринял ее радость и вообще более, чем когда-либо, походил на того безучастного духа, что наблюдал за десятилетней пришелицей из мира людей на мосту в купальни. Тихиро даже расстроилась, но Кэра-Кэра, смешливо поглядев на нее — эта сестрица лучше своих сородичей вникла в человеческие отношения, — сказала по секрету, что Каонаси просто устал:

— Ему трудно даются переходы, и даже бродяга теряет при этом свои силы.

— Ты слышишь его мысли?

— Не так. Мысли — они как смола, питающая нас, или как ваша кровь. У него нет ни того, ни другого. Он не может думать, как мы, не может чувствовать. Всё это дается ему через усилие, чтобы сообщаться с нами. Я слышу его через усилие, как знаю о приближении бури по шелесту ветра в листве и по скрипу старых веток в бору. Наверное, ты не поймешь.

Но Тихиро поняла, и ей стало грустно. Похоже, им никогда не добиться возвращения того, кого она увидела той ночью в зеркале Унгаикё. Подобие человека, которое имитирует призрак, получается у него с таким трудом, что теперь ей даже стало стыдно за то, что она заставляла его подыгрывать разным глупым прихотям. Он-то знал, что это ни к чему не приведет, но не хотел ее разочаровывать. Может быть, собравшись все вместе — Инари, Юбаба, Дзениба и сенсей Кюби, — маги смогут определить того, кто наложил такое стойкое проклятье на Каонаси, а также подскажут, где его искать. И тогда она, Тихиро, без малейших сомнений отправится с ним на поиски этого колдуна и станет горячо просить его снять губительные чары, даже если ради этого ей придется пожертвовать чем-то, что ей самой очень дорого... Так размышляла она в своих великодушных мечтах, отдавая, однако, себе отчет, что это всего лишь мираж. Они и к Юбабе еще не пробились, а она уже смешит демонов, строя планы на будущее, вот тупица! Да и опять же, случись всё это, что потребует гипотетический колдун взамен? А если он поймет, что ей дороги родители и брат, и потребует принести в жертву кого-либо из них?..

Безликий забился в лисью нору соседей кодама — там ему почему-то было уютнее — и не выходил до утра, пытаясь прийти в себя. И только увидев его на другой день, с воодушевлением постигающего особенности жизни пчел на деревенской пасеке, Тихиро почувствовала, как и с ее души свалился камень. На похвалу старейшины, который признал, что призрак отлично слышит пчелиное племя, Каонаси с уважительным поклоном сложил ладони перед грудью, а девушка поддразнила:

— И это вы еще не видели, как он прядет, вяжет на спицах и рубит дрова!

Вместо ответа призрак растворился в воздухе, возник у нее за спиной, привлек к себе, охватив одной рукой за плечи, другой — за талию, склонил голову через плечо девушки и пощекотал ее ухо едва различимым смехом-шепотом. Тихиро слегка боднула виском немного затуманившуюся маску, а сама только плотнее прижала к себе его руки. Старейшина с интересом смотрел на них, потом сказал что-то на языке кодама и удалился. Остальные закивали. Вспомнив об этом позже, Тихиро спросила, о чем он говорил, и одна из сестер перевела слова старика:

— Сказал, что не видел он и того, чтобы неприкаянный мертвец и человеческая икирё любились меж собой.

— Мертвец?! Как так?

— Не просто мертвец — неприкаянный! От живых ему надо одно — их жизнь, и призрак живого — самая сладкая его пища, страшный соблазн. А икирё, если по уму, так должна это чуять и бежать от него, не разбирая дороги и даже не зная, почему так боится и бежит...

Тихиро замерла, вспоминая их первую встречу. Нет, он не вызывал в ней большего страха, чем прочие призраки, выбравшиеся с наступлением ночи из темноты в заколдованном городе. Он был непонятным, странным, он напоминал скорей какое-то бессловесное животное, но никакого ужаса или отвращения не внушал. А когда она поняла, что дом Юбабы, насквозь пропитанный корыстью и лицемерием, губителен для бога-бродяги, ей стало по-хорошему его жалко — тогда она и позвала Каонаси с собой к Дзенибе, лишь бы подальше от купален, где от старой ведьмы уже натерпелся и бедолага-Хаку.

— Мертвец?.. — повторила Тихиро, как завороженная.

— Да, и давно. Не всякое дерево столько проживет, так давно.

— А какой была... его смерть?

Кодама посмотрели на нее, оторвавшись от своих дел.

— Икирё на самом деле хочет это узнать? — строго спросила скрипучая Миси-Миси, которая из всех сестер отличалась повадками жертвы: она всегда говорила и смотрела, отовсюду ожидая подвоха и уже заранее как будто огрызаясь и желая показаться суровой и равнодушной к чужому мнению. Говорила она из-за этого будто сквозь сжатые зубы и неприязненно, чем с удовольствием пользовалась Пати-Пати, третья сестра, бесконечно ее донимая попреками и критикой, чаще всего — несправедливыми.

— Да, хочу, — ответила девушка, ощущая ускорившийся ток крови во всем теле и частое-частое сердцебиение.

— Она была страшной, — впервые без улыбки сказала хохотушка Кэра-Кэра. — Не знаю, какой именно. Только страшной. И...

Сестры уставились на нее, а Тихиро так и подавно забыла, как дышать.

— ...и он сам хотел ее. Именно такой. Страшной.

28. Детектив и гоблины

Новые знания не сделали Тихиро счастливее, но теперь она понимала и то, что надеяться только на всемогущество знакомых магов — по меньшей мере, наивно. В этой истории четырехвековой давности были задействованы такие силы, какие не снились ни ей, ни кодама. Даже старейшина мог сказать — когда, но не имел ни малейшего представления — почему, как и кто. Дед согласился лишь в том, что смерть Юкити была инициирована по его внутреннему согласию и в довольно молодом возрасте, но не являлась притом самоубийством. Выходило так, что он упорно искал ее и отчаянно добивался, как добиваются любви желанной женщины, а когда нашел и встретил, то остался неупокоенным, неприкаянным и обезличенным. Нет, не просто потерявшим лицо — хуже: потерявшим личность, а с нею и память, и голос, и способность общаться с миром, и даже мыслить, как мыслил прежде.

За эти без малого полтысячелетия многие поколения кодама, продолжительность жизни которых была раза в полтора длиннее человеческой, встречали то там, то здесь призрака в луноликой маске, и всюду он держался особняком, стараясь занимать собой как можно меньше места, ни к кому не прикасался, а если к нему и обращались, то откликался робко и виновато. Если что-то давал, то как будто просил, с нерешительностью заглядывая в глаза, а если кто-то что-то предлагал ему — и подавно отказывался. Он знал о своей природе, поэтому сознательно избегал искушения, не желая причинять зло и творить разрушения. Ему проще было оставаться одному, чем делаться олицетворением алчности и ненасытности, столь свойственной живым существам, которые с незапамятных времен вынуждены бороться за место под солнцем и оттого никогда не упустят возможность оттяпать с лихвой кусок пожирнее и стянуть то, что худо лежит, даже если оно им и не нужно — просто из жадности, "про запас". Среди местных жителей он считался безобидной нечистью, нопэрапоном, не желающим кого-то пугать. Если и мог заставить путника вздрогнуть, то непреднамеренно, когда вдруг возникал из ниоткуда на дороге, без всякого злого умысла. Ни хороший, ни плохой — просто никто и ничто, пустота, принявшая зыбкую форму. Черная дыра, сама по себе способная затянуть, но при этом почему-то бездействующая.

— Но с тех пор он изменился, — подметил старик, косясь на Тихиро буркалами из-под мшистых бровей. — Ты изменила его и продолжаешь менять. Да кто бы знал только, на пользу ли эти перемены...

— Можно ли его оживить? — сидя перед дедом на циновке, нетерпеливо спросила девушка.

— То, что уже умерло, в чем распались все связи, оживить нельзя.

— А что же тогда делать?

Старик протянул ей на отполированной ладони ветхую шишку суги, давно выпотрошенную птицами и распадающуюся прямо в пальцах:

— Не надо оживлять шишку, — а затем указал на саму криптомерию, под резными ветвями которой стояла их беседка, — надо беречь дерево.

— А где оно?

Кодама пожал плечами:

— Никто не знает. Это его путь.

— Смогу ли я помочь?

— Не знаю. Это твой путь.

Издалека увидев ее, возвращающуюся по тропинке, Безликий приветливо помахал рукой, но Тихиро не ответила. На маске его проступила растерянность, он ушел в свое подпространство и сразу же сплотился из воздуха прямо возле нее, пытаясь заглянуть девушке в глаза.

— Ах? — спросил он, недоуменно изгибая губы, нарисованные небрежными лиловыми мазками вокруг фальшивой прорези для рта.

— Мне надо сейчас побыть одной и подумать, Юкити! — немного резко откликнулась Тихиро.

Каонаси кивнул и как ни в чем не бывало вернулся туда, где только что был. Девушка даже не посмотрела, чем он там занимался вместе с остальными кодама, слишком потрясенная своими мыслями, чтобы пересилить себя и с кем-то сейчас общаться. Она почти наобум отправилась в сторону тайной птичьей фермы, перебирая внутри себя разрозненные воспоминания об их коротких беседах с Юкити, вооруженным в то время ее гаджетом. Из того, что бродяга смог порассказать о себе сам, выходило, что когда-то он хотел стать врачом — а вернее, лекарем или целителем, если учесть время, когда жило его воплощение. Хотел, но по какой-то причине не стал. И его это печалило. Помнил он и настоящее имя, знал иероглифы. Имел какие-то представления о хороших манерах, о благе и о худе, о здешних обычаях и при этом — о жизни в ее мире. О былой человеческой инкарнации Каонаси намекал и явный его опыт в интимной сфере. Что еще? Из его прошлого — ничего больше. Если в детстве у Хаку и у нее забирали память вместе с именем, то здесь действовал какой-то иной механизм заклятия, который не отключался ни при каких известных Тихиро условиях.

За своими размышлениями она не сразу и поняла, что повернула куда-то не туда, а когда опомнилась, вокруг оказалась глушь. Все звуки как будто осели в плотный мешок, где было бессильно эхо, и даже вместо шагов Тихиро слышала под ногами только тупые толчки, а вместо хруста веток — утробный рык вспарываемой шкуры. Девушка подняла голову и увидела мелькнувшие между стволами фиолетовые огоньки, острые уши и очертания лисьего туловища.

— Бьякко? — спросила она, поражаясь тому, как странно прозвучал голос.

Темный силуэт гигантского зверя подался сначала в ее сторону, но тут из-за деревьев повалили какие-то жуткие твари, и призрачная лисица подскочила на месте. При виде монстров Тихиро опрометью кинулась бежать обратно, не раздумывая, не разбирая дороги и в полную силу легких призывая на помощь, но крики свои едва слышала сама. Гигантскими прыжками метнулась за деревьями Седая Бьякко и исчезла вдали. Мощный удар в спину сбил девушку с ног, и она покатилась в яму у тропки. Глаза застила адская боль в хребте, сквозь темную пелену короткими очередями простреливали искры. Несколько рыкающих тварей бросились за нею, шлепая лапами по хвое.

— Нет, нет! — корчась на земле и прикрывая голову руками, со слезами просила Тихиро.

Уродливые, похожие на свиноящеров, но одетые, как дикари из фильмов, чудовища стали намахиваться и тыкать в нее древками копий. Тычки становились все больнее, а звери откровенно входили в раж. Девушка пыталась уклоняться от ударов, и это лишь раззадорило мучителей. Боль между лопатками стала невыносимой.

Потом ее схватили, подняли на ноги и, противно хохоча во всю глотку, начали швырять ее друг другу в лапы, как набитое соломой чучело. Расталкивая всех, к ним пробился самый громадный монстр. Тут-то Тихиро и поняла, что сейчас ей придет конец: свиные глазки вожака, а это был вожак, сверкали алой яростью и тошнотворным вожделением. Он размахнулся, чтобы убить ее одним ударом гигантского кулака, но не успел: продолговатая ветвистая фигура, пролетев по дуге у него над головой на лиане, сбила чудовище с ног. Девушку бросили на землю, чтобы дать отпор налетевшим отовсюду кодама. Она успела увидеть, как длинная черная змея со сверкнувшей над головой сталью катаны метнулась на вожака. И в следующий миг Тихиро потеряла сознание...

...Опомнившись и обозлясь еще пуще, сикомэ отбили нападение древесного народа, но в предвкушении пира, когда вернулись к жертве, внезапно налетели на что-то страшное и непонятное. Над полурастерзанной человеческой самкой изогнулась какая-то черная фигура, в которой они не без труда опознали своего вождя. Капая слюной и агрессивно приникая к земле, изменившийся гоблин утробно булькал, рычал и по возвращении членов отряда громоздко повернулся на четвереньках им навстречу. Его кренило во все стороны и качало, как будто он налакался веселящей жидкости.

— Пошли вон! — рявкнул он сородичам, а для устрашения жутко чихнул.

Он был больше избитой до полусмерти самочки раз в пять и крупнее любого из сикомэ втрое, но их племя привыкло доверять не глазам, а нюху и слуху, а от вожака несло вожаком и голос был голосом вожака. Капая на землю слюной, пеной и чем-то черным, он повернулся к первому же, кто осмелился нарушить его приказ и ступить на шаг вперед после запрета, схватил гигантскими лапами, без малейших усилий разломал пополам и швырнул ощетинившийся кишками труп в пасть. Такого не вынесли и дрогнули даже самые отчаянные головорезы племени, однако теперь его было не остановить. Прибежавшие на подмогу кодама увидели только ужасающе огромную черную тушу, которая разодрала в клочки и сожрала всех, до кого смогла дотянуться, а до кого не смогла — вожжами из кишок их сотоварищей разогнала по лесу во все стороны, внушив безумный ужас. Вряд ли отряду опять удастся собраться в ближайшее время.

Но исключения зверь не сделал и для кодама, хотя нападать не стал. Просто в два прыжка вернулся к распростертой на земле Тихиро и, злобно рыкнув, как пес над добычей, отогнал древесный люд подальше. Страшнее они не видели ничего: громадный, как гора, монстр нависал на четвереньках над изломанной хрупкой человеческой девушкой, и алые свиные глазки его сверкали, а на затылке белым пятном проступала знакомая маска Безликого.

— Безликий бог, мы помочь вам хотим! — осторожно крикнул в глухое пространство один из древолюдей. — Она умрет, если ее не забрать отсюда! Опомнись, Безликий бог, Каонаси! Мы друзья! Вспомни нас!

Слюнявая пасть вздернула губу и с предупреждающим ворчанием обнажила острые клыки. Кодама поняли и отступили. Монстр вытянул лапы, и по мере приближения к телу Тихиро они все больше становились похожими на человеческие руки. Когда булькающая дикая тварь с необычайной осторожностью, почти нежностью подняла с земли и приложила к себе бесчувственную девочку-икирё, кодама просто окружили эту пару на почтительном отдалении и так, составив им шелестящую ветками свиту, проводили до деревни. Выбежавшие им навстречу женщины с воплями разбежались, и только старейшина показал пальцем, куда нести покалеченную гостью. Оставив Тихиро в домике на циновке, чудовище рявкнуло, что сейчас вернется и чтобы никто не смел ее трогать, побежало в дальние кусты, торопливо там зарычало, закашляло и зафыркало. Уже отплевываясь, оно выскользнуло обратно стремительной черной змеей в белой маске. Однако, вбегая в домик, Каонаси заставил свое тело обрести человеческие очертания и знаками попросил кодама принести рюкзак.

Только двое осмелились войти к нему после всего увиденного, и эти двое храбрецов увидели еще более изумительную картину: держа в ладони пиалу с водой и промывая кровавые ссадины бедной девушки, над раненой согнулся на коленях человек в темной одежде, с густыми каштановыми волосами и стройным гибким телом. При их появлении, не отрываясь от своего занятия, он немного повернул голову.

— Ах!

Кодама поставили рюкзак, куда он велел, и расстегнули ремешки, тайком поглядывая на него самого и удивляясь случившемуся превращению. Его глаза еще не были такими же живыми, как у человеческой девушки, но не казались они теперь и нарисованными, как у него на маске или на лицах древесного племени. Цвета спелой сливы, чуть раскосые и при этом большие, распахнутые, да к тому же один зрачок был едва заметно темнее второго. Напряженный, мечущийся в тревоге взгляд смягчился слабой улыбкой, и только этим Каонаси поблагодарил своих помощников, тут же позабыв об их присутствии, а у них и в мыслях не было поставить ему в укор бесцеремонность.

Он забрался в рюкзак и долго читал надписи на разных склянках. Найдя нужную, вылил настойку в пиалу, смочил окровавленную тряпицу и снова принялся обмывать обнаженное тело раненой. Ссадины и царапины заживали моментально.

Когда Тихиро наконец вздохнула и слегка пошевелилась, кодама тоже перевели дух. На цыпочках, боясь помешать, они вышли прочь из домика.

Заглянув в ее спокойное, уже просто спящее лицо, Юкити прикрыл глаза, провел рукою по лбу и ссутулился над лежащей. По мере того, как ладонь его спускалась к подбородку, вместо живой кожи сверху снова оставалась непроницаемая белая маска. Тоненькая, похожая на веревочку конечность призрака устало упала ему на колени, а потом вся бесформенная черная фигура отползла в темный угол, свернулась там в клубок и, почти обретя невидимость, замерла в оцепенении.

29. Побочный эффект

Тихиро лежала в своей комнате под толстым одеялом, дрожала от озноба и пыталась отвлечься под какое-то телешоу, участники которого выполняли самые глупые задания на свете, которые не смогли бы прийти даже сейчас в ее воспаленный из-за температуры рассудок. Организм не выдержал перепада жары и созданного сплит-системой холода, от которого ломило зубы, и заболел. Летом в офисах это распространенное явление.

Папа настаивал на том, чтобы отвезти ее в больницу прямо сейчас, мама предлагала дождаться доктора, который наверняка задерживался из-за пробок на дорогах городка. "Мы все равно застрянем и сами, Акио!" — убеждала она мужа. Тихиро пила разведенный в горячей воде порошок от простуды, но он не помогал: лоб раскалывался от боли, мышцы крутило, а все вокруг было какого-то мрачно-желтого цвета. Люди на экране прыгали в странно зашитых мешках, похожие на лягушек-мутантов. Стоило ей закрыть глаза — и в мыслях тут же возникали еще более сумасшедшие видения: две старухи с огромными головами и бородавкой между глаз, черные привидения, скользящие по стенам и полу старинных построек, гигантский младенец, зеленоватый, причудливо изогнутый дракон с пушистой волчьей мордой и длинными усами. Словом, бред. Обычный бред. В бреду увидишь и не такое.

Сквозь эти "мультяшки" до сознания Тихиро донесся звонок. Топоча вдогонку родителям, мимо ее комнаты проскакал Хизока, но не преминул попутно заглянуть в дверь и крикнуть сестре, что приехал врач. Она открыла один глаз, веко заломило болью, отдающей глубоко в череп. Пусть сделают хоть что-нибудь, лишь бы это прекратилось! Спустя некоторое время к ней постучались, и папа, заискивающе кивая, впустил в спальню мужчину с кейсом, в медицинской шапочке и бактерицидной повязке в пол-лица. Дождавшись ухода родни, доктор взял стул и уселся возле кровати Тихиро. С его приближением девушка ощутила, как ей становится легче и легче. Его зеленые глаза улыбались:

— Чего ты вздумала болеть? Смотри у меня! — он погрозил пальцем и стянул маску под горло.

— Нигихаями! — радостно вскрикнула она. — Как я соскучилась! Если бы ты только знал, что мне тут снилось!

— Сейчас вылечим! — Ниги уверенно протянул к ней руки, провел над головой, разгоняя остатки боли.

— Хаку! В моем сне тебя называли Хаку, представляешь?

Он фыркнул от смеха:

— Потом расскажешь. Ну как?

— Всё прошло! Ниги, ты волшебник!

— Конечно, я разве не говорил тебе?

Нигихаями повернул голову к двери и щелкнул пальцами. Замок на ручке, тихо клацнув, заблокировал механизм, но это уже никого не интересовало. Тихиро с готовностью обняла его, помогая избавляться от одежды:

— Ты меня спас, мне было так плохо!

— Это мой долг!

— Хах! У тебя появился удобный предлог поиграть в доктора...

Они засмеялись. Сердце Тихиро готово было взорваться от переполнявших его чувств. Нигихаями, Ниги, любимый дракон, он всегда приходил ей на помощь, когда был нужен! Разве не может он иметь маленькие слабости, разве не простительно ему, такому красивому и благородному, время от времени притвориться капризным, чтобы заставить ее посуетиться вокруг него? Глупо и неблагодарно обижаться за это на своего парня, он же не виноват, что приходится так много работать, а работа нелюбимая, скучная и бесперспективная — при его-то данных!

Это была потрясающая ночь, как в первый раз, и, счастливая, умиротворенная, Тихиро свернулась калачиком у него, дремлющего, под рукой, засыпая, засыпая, засы...

...Пиё-пиё! Она распахнула глаза и уставилась на сидящую в проеме окошка маленькую птичку. Силуэт птахи сиял в луче утреннего солнца. Ничего не понимая, девушка повела зрачками по совершенно пустой маленькой комнате, пронизанной ветвями сливы и сакуры вдоль и поперек. Вопрос "Где я?" застрял на губах, когда взгляд уперся в темный угол, где, едва заметно шевелясь от сквозняка, клубился комок черной шерсти или сгусток прокопченного дыма. Она смутно вспомнила хвост убегающей гигантской лисы, что мелькнул, заметая следы, за деревьями впереди, и погоню... и это всё, о чем желала поведать ей неуклюжая память. А ведь только что ей было так здорово и уютно дома, в своей комнате, в окружении любимых и любящих ее людей! И тут ужас сковал девушку: комок двигался не от ветерка, он... дышал! Тихиро замерла. С перепугу воспоминания начали приходить быстрее, и теперь она уже понимала, что и дом, и Ниг... Хаку, и всё, что между ними недавно было, ей всего лишь приснилось. За нею здесь вчера гнались какие-то чудовища, она потеряла сознание — и вот, наверное, своей драконьей магией он подоспел ей на помощь, перенес сюда и дал хорошенько выспаться.

Черный ком проснулся и повернул к ней белый овал маски, которую до этого скрывал где-то в ворохе своего туловища. Тьфу ты, ну конечно же — это Каонаси! Или как его там? Юкити. Волшебный сон частично вытеснил воспоминания о безликом оборотне, и теперь к нему приходилось возвращаться откуда-то издалека-далёка, снова привыкать к чудовищному виду и нелепому поведению призрака...

— Охаё, — сказала Тихиро и, вздрогнув, обнаружила, что под тонким шерстяным одеялом на ней ничего нет. — Ой! А что тут происходит?!

Безликий подплыл к рюкзаку, поднял на ладони пустую склянку, прочел название и грустно, как на прощание, усмехнулся. Ничего не объясняя, положил стекляшку в пиалу и со склоненной головой покинул дом. Тихиро обмоталась одеялом, чтобы вскочить и тоже прочесть надпись на бутылочке. Иероглифы гласили: "Зелье абсолютной регенерации. Побочные эффекты непредсказуемы. Применять лишь в самом крайнем случае!" Понимание сложилось в несколько секунд. Она плотнее заткнула край одеяла над грудью и со всех ног, босая, кинулась за ним:

— Эй! Оптимист! Подожди меня!

Каонаси круто развернулся, и Тихиро со всего разбега повисла у него на шее. Он не успел уплотнить для этого тело до нужной степени, она едва не нырнула сквозь него, в последний момент пойманная им за руки. Полдеревни кодама и так уже были здесь, теперь начала подтягиваться и вторая половина.

— Ну ты... Ну ты даешь! — засмеялась она, гладя ладонями его замутившуюся маску, целуя в нарисованные на белом папье-маше губы и лиловые разводы на щеках. — Я, конечно, догадывалась, что мир ты видишь в мрачных красках. Но о том, что это вообще "Черный квадрат", я и не подозревала. Ты думал, я тебя забыла?

— Ах! Ах! — покивал Безликий.

— Тебя забудешь! — Тихиро распотрошила его и без того далеко не приглаженные волосы под капюшоном. — А почему все так смотрят? И почему на мне только это? Кто-нибудь может рассказать, что случилось?

Первой к ним осмелилась подойти хохотушка Кэра-Кэра. Она приблизилась бочком и поведала, что прошлым вечером в деревню прибежал призрак Седой Бьякко и поднял тревогу из-за нападения на Тихиро отряда разбойных сикомэ. Гоблинов разгромили, но девушку принесли едва живой, и одни ёкаи ведают, как удалось Безликому удержать душу странницы по мирам в ее здешнем теле.

— А ведь тело это дается только раз, когда отведаешь местной пищи, специально заколдованной кем-нибудь из волшебников. Второй раз сюда не вернуться!

Тихиро задумалась:

— Что ж, я думаю, что теперь вам придется рассказать мне всё, что вы знаете о нашем задании.

Удивление выказал даже старейшина. Она развела руками:

— Избежать побочного эффекта мне, к сожалению, не удалось. Радоваться рано, потому что я в самом деле толком не помню ничего... кроме вот его, — девушка улыбнулась Безликому, и он благодарно пожал ее пальцы в ответ.

Кодама уместили весь рассказ в полчаса и скрыли только историю про неприкаянного мертвеца, жившего в эпоху Эдо, и тот случай с зеркалом Унгаикё, которое отобразило истинную сущность человеческой девушки в этом мире. Поступить так велел старейшина после того, что произошло вчера. Старику не понравилось, с какой безответственностью начала относиться к себе гостья, узнав, что на самом деле она является здесь лишь собственной копией. Такой несерьезный подход мог привести их с Каонаси к серьезным неприятностям, вплоть до провала задания магов или гибели. Узнав главное, Тихиро заспешила: хоть она и помнила рыжуху-Хитоми очень смутно и не с особенно положительными чувствами, но знала, что нужно торопиться, тем более сегодня, после ночной грозы, затопившей наконец-то все низины до нужного уровня, и шторма, во время которого океанские волны разбили одну из плотин и поглотили несколько полей близ "Абурайя".

Отчалив в маленькой долбленой лодочке лесного народа в переполнившемся болоте с камышами и лягушками, Тихиро развернула на коленях пергаментный свиток и вытащила из рюкзачного кармашка огрызок старого химического карандаша.

— Смотри, какой раритет! — сказала она Безликому, приделывавшему к их убогому суденышку не менее убогое ветрило. — Такими пользовались в школе еще мои бабушки и дедушки!

Он рассеянно кивнул. Тихиро казалось, что он догадался о ее сне или даже знал наверняка, но показывать, что его это задевает, не хотел. Ну что ж, разве она виновата в своих снах? Да и с Хаку ее связывает не один день и не один пуд соли, и ей придется сделать попытку для восстановления прежних отношений. А вдруг это и правда он приходил к ней во сне с желанием помочь своим колдовством? Говорят же: если человек тебе снится, это значит, что он о тебе думает. Вот Безликий ей никогда не снился — и тот сон с Коллекционером не в счет. А Хаку — часто.

На пергаменте возникло лицо сенсея Кюби, скорчило мину, завело глаза к небу и исчезло. Давно не появлялся Старый Лис в ответ на ее мысли! "Простите, Девятихвостый советник, я знаю, что должна обдумывать другие вещи, но все так сложно, что голова вот-вот взорвется!" — "Если не начинять голову порохом и не швырять туда запал — не взорвется", — тут же парировал голос Кюби в ее мыслях.

— Мы подберемся к скале, на которой стоят купальни, с той стороны, куда выходит дверца в каморку кочегара, — сказала Тихиро, по памяти рисуя схему передвижения, когда-то показанную ей Хаку и не забытую даже сейчас, после того зелья. И вообще — всё, что происходило до ее нынешнего визита в мир за тоннелем, осталось нетронутым. Искажениям подверглись только свежие воспоминания. — Я поднимусь туда с этим устройством, — она показала альпинистское снаряжение, к созданию которого приложили руку кодама и — чуть-чуть — вернувшийся Безликий. — Когда буду внутри, приглашу тебя, и ты тоже сможешь войти. Здесь неохраняемое место, но опасный подъем, и тут надо знать одну хитрость. А еще там много разных лазов, через которые мы сможем поискать Бо, если он в доме. А он наверняка в доме, Юбаба вряд ли согласилась бы расстаться с ним. Ехать за Рин в город, куда она так хотела попасть после увольнения, некогда. Ты разведаешь насчет...

Она хотела сказать о Хитоми, но тут же, как по мановению волшебной палочки, услышала женский крик и, вглядевшись в водную гладь, увидела вдалеке чью-то голову и поднятую руку. Каонаси вытащил из-под ног короткие весла, и через несколько минут измученная мокрая Лисица взбиралась на борт их утлой лодчонки. Судно изрядно, почти до самых краев, просело под лишним весом, и плыть пришлось еще осторожнее. Отдышавшись, Хитоми, сплошь покрытая кровоподтеками и ссадинами, поведала, что ей удалось обдурить пажей Арэти и сбежать из дома Юбабы, где ее держали в качестве пленницы и приманки, зато теперь она знает кое-какие секреты. Благодаря этому им будет проще забраться в цитадель зла...

...Листая древний фолиант и затягиваясь длинной тонкой сигаретой с ментолом, Юбаба прислушалась и подняла глаза к сырому, черному от плесени потолку.

— Бо, ты слышишь? Эта глупая девчонка снова притащила в дом какую-то мерзость... Она неисправима. Что ты говоришь? Ну да, да, мой малыш, и Безликий оборотень тоже с нею, куда же они друг без друга после той истории? Другого я и не ожидала...

30. Навещая Бо

Впускать оборотней в дом Юбабы Тихиро не спешила. Для начала она отправилась осмотреть путь к котельной деда Камадзи и по возможности разведать, кто заступил на пост истопника после ухода многорукого фрика. По пути ей повезло: в одной из подсобок она увидела небрежно брошенную на скамейку ткань кирпичного цвета и не ошиблась, заподозрив в ней рабочую одежду младших юн. В такой же точно маленькая Тихиро провела когда-то несколько очень странных дней и ночей среди других банщиц, бок о бок с чудачкой-Рин, которая, как выяснилось, была уже тогда влюблена в Хаку но скрывала это и от него, и от чужестранной гостьи.

Сбросив лямки рюкзака с плеч, девушка тут же переоделась и оставила свою ношу в укромном уголке каморки с тем, чтобы позже вернуться за нею и за оборотнями. Хитоми и Юкити ждали ее у дверцы на нижнем ярусе шатающейся лестницы, проложенной вдоль стены.

Судя по грохоту работающих механизмов и пышущим жаром трубам, что оплетали все этажи купален подобно кровеносной системе, заместитель деда-кочегара времени даром не терял, а в "Абурая" намечались гости. Тихиро могла бы и не красться, тем более видом своим она теперь ничем не отличалась от основной массы здешних работниц, во всяком случае, если не вглядываться в лицо — а кому придет в голову вглядываться в лицо какой-то там юны?

Вылазка не удалась: проход в комнату истопника был наглухо заперт, и ни единой щелки не оказалось в задвинутой дверце, через которую, пригибаясь, Рин когда-то приносила обед деду Камадзи и корм чернушкам. Зато Тихиро обнаружила, что коридор, ведущий к лифтам, совершенно свободен, а ко всему прочему нашла несколько вентиляционных шахт, которые смутно помнила по тому безумному полету на спине раненого дракона Хаку, и эти шахты тоже вполне пригодились бы для проникновения на верхний этаж — жилую территорию Юбабы и ее наследника.

Когда они уже с Хитоми и Безликим очутились в секторе купален, Лисица сказала, что дальше, у лифта, будет охрана, которую старуха теперь расставила по всему зданию.

— Я выманю их, а вы поезжайте наверх, — добавила она. — Держи тряпку, делай вид, что вытираешь пыль. А ты держись в тени или сделайся невидимым. Подслушайте там всё, что сможете, ну и я постараюсь сделать то же самое в купальнях, когда стряхну мороков с хвоста, — сделав шаг, Лисица хлопнула себя ладонью по лбу: — Симатта! Чуть не забыла! Не входите в сам кабинет Юбабы: я слышала, что старуха наложила на него смертельное заклятье! Осмотрите там всё, но в кабинет ни-ни! Теперь всё, расходимся!

Перекинувшись в зверя, Хитоми потрусила к лифту, у которого околачивались две уже знакомые Тихиро тени — пажи Арэти но мадзё. Теперь они выглядели франтовато, не чета тем, с которыми пришлось сражаться несколько дней назад Тихиро и богу-бродяге: стояли в сюртуках и цилиндрах, как настоящие джентльмены, только вот с лицами их была та же беда, что и у Каонаси — они напрочь отсутствовали.

— Смотри! — прошелестела одна тень другой, заметив зверька. — Откуда это?

— Пойдем проверим!

Они отделились от стены и поспешили за Лисицей. Рыжуха тоже ускорила рысь, увлекая за собой и других караульных на этаже. Тихиро огляделась, не нашла Безликого, вздрогнула, но из пустоты высунулась перчатка, тронула ее за руку и снова пропала. Девушка скользнула к лифту, вызвала кабинку и, заскочив внутрь, со звоном дернула рычаг. При этом она каким-то шестым чувством уловила, что одна из теней, замешкавшись в погоне за лисой, успела заметить подозрительное движение и отстала от других сотрудников крыла. Тихиро подпрыгивала на месте, не в силах ускорить лифт. Не было никаких сомнений, что паж кинулся на перехват.

— Юкити, ты здесь?

Молчание, и никаких иных знаков. А вошел ли он следом, успел ли перед тем, как двери сомкнулись? Что, если для него это какая-то преграда? Нет, не может быть. Но почему он не отзывается? Почему?

Лифт прибыл раньше пажа. Пользуясь преимуществом, Тихиро отбежала как можно дальше и сделала вид, что уже битый час оттирает здесь лепнину и мозаику на стенах коридора. С наружной лестницы выплыла тень в цилиндре и, не обращая внимания на уборщицу, начала заглядывать во все ниши и укромные уголки за колоннами и занавесями. Распаленный азартом поиска, паж дважды прошел мимо работающей Тихиро и уже собирался уходить, как вдруг услышал крик снизу:

— Девчонка! Она где-то там! Лови ее!

Лишь на мгновение девушка бросила испуганный взгляд через плечо, и этого хватило, чтобы паж рванул за нею. Тихиро помчалась в поперечный коридор, ведущий к Юбабиным покоям, а морок сокращал расстояние между ними, подвывая и тяжело ухая. И когда он уже готов был настигнуть ее, даже вытянул руку, чтобы ухватить за шиворот, из стены на него прыгнул сгусток черного тумана. Стремительно пронзив пальцами, словно пикой, горло тени, Каонаси тут же сунул дергавшегося в агонии пажа себе в пасть.

— Наконец-то! — выдохнула Тихиро. — А то я уже...

Но она осеклась, увидев, как разворачивается к ней преобразившийся призрак. В прорезях его маски горел взгляд раздраконенного маньяка из фильма ужасов. Только чудом она успела отскочить, и зубы пасти промахнулись мимо нее в паре сун, не дальше. Так она не бегала еще никогда. Преследователя заносило на поворотах, Тихиро и сама несколько раз чуть не растянулась на скользком паркете, но оказалась все же проворнее — глотая прототип, оборотень становился тяжелым и неуклюжим, как кит в гроте. Намного раньше него девушка подбежала к высоченной двери в покои Юбабы, шлепнув обеими ладонями по лаковой полировке красного дерева. Медная ручка, в точности копирующая форму головы и черты лица хозяйки, ожила, как в прошлый раз, выпучила глаза и прокаркала:

— Ишь, разбегалась! А поздороваться не хо...

— Не хочу! — отрезала Тихиро, сунула тряпку ей в рот вместо кляпа, дернула кольцо и вломилась в дверь под негодующее мычание зачарованного, а теперь вдобавок и разочарованного набалдашника.

Но абсолютно непоправимую психологическую травму нанес медной привратнице Каонаси, который, догоняя беглянку, с грохотом вмазался в ту створку, где она располагалась, и весом всей своей туши загнал почти вытолкнутый тряпичный комок еще глубже ей в глотку...

— Стой! — сухим и жутким шелестом воззвал он к удирающей девушке, но где там — она во все лопатки, на цыпочках босых ног, неслась к кабинету...

...И ровно в тот момент, когда щелкнул замок в святая святых "Абурая", где всегда вершила свои дела его хозяйка, Юбаба вслушалась, прекратила возить кисточкой с красным лаком по своим когтям и снова подняла круглые глаза к заросшему плесенью потолку.

— Попомни мои слова, малютка: эта полоумная парочка когда-нибудь разнесет наш дом в щепки!..

Ответом ей был взволнованный басок Бо:

— Мама, ты же вроде наложила на комнаты какое-то страшное заклятье! Они там не погибнут?

— Не погибнут, — потирая руки, зловеще хихикнула колдунья. — Но запомнят надолго...

...В кабинете Тихиро сразу же увидела на стене засветившийся в честь ее появления веер, целое опахало с нарисованным на нем пошлым амурчиком, и успела еще подумать, что прежде его тут не было. Амурчик (между прочим, с Юбабиной физиономией, толстым тельцем малыша Бо и индюшечьими крылышками за спиной) хихикнул и со знанием дела влепил в грудь девушки прозрачную стрелу, похожую на луч. Никакого физического урона стрела не причинила, если не считать потерю равновесия. Растопырив руки и ноги, Тихиро лягушонком проехалась на животе до самого секретера Юбабы. Вскочить она не успела: ее, как пушинку, подхватили с пола, подняли в воздух и встряхнули. Почти вслепую девушка принялась отбиваться, пиная нападавшего куда ни попадя и визжа. Амурчик смачно влепил стрелу и в спину оборотня, который при этом взвыл, будто ему выдрали хребет, изогнулся в тошнотном спазме и бросился к шахте, через которую когда-то сбежали отсюда маленькая Тихиро и дракон. Туда он и выплюнул изрядно пожеванного дохлого пажа. Раздавшиеся, рыхлые бока призрака мгновенно подтянулись до состояния нормальной человеческой фигуры.

Удрать Тихиро снова не удалось: Безликий поймал ее, и теперь сделал это уже по собственному почину, только с совершенно другим устремлением. Она разозлилась, просто до безумия разозлилась на него — и за то, что куда-то исчез в лифте, и за то, что напугал, и за последнюю выходку, а, разозлившись, в ярости обрушилась на него с кулаками, содрав заодно со стены опахало и хорошенько отходив им оборотня. Юкити лишь растерянно пятился от нее, делая слабые попытки или отмахнуться, или закрыть голову руками, и ошеломленно моргая. А Тихиро ругалась такими словами, о существовании которых не должна была знать, и наступала, размахивая обломками веера, как доисторическая дама-троглодит — дубиной.

Со стуком сорвался карниз, на котором держался пыльный багровый занавес над дверью в спальню Бо, погребая под собой и отступавшего парня, и разгневанную девчонку. Над секретером ожили и пробили старинные часы, грянулась на пол этажерка с книгами, фарфоровая статуэтка, бюро, инкрустированное слоновой костью, письменные принадлежности в мраморной подставке...

— И никогда больше не смей подходить ко мне ближе, чем на десять шагов! — барахтаясь в велюровых волнах, чихая от пыли и норовя сдавить покрепче его горло, прокричала Тихиро. — Даже на двадцать! Придурок, псих, маньяк, ненавижу тебя! Притащил меня в ваш дурацкий мир, никогда бы его больше не видеть вместе с тобой! Сгинь навсегда! Пропади пропадом, монстр проклятый!

— Аха, — согласился Юкити, сгреб ее в охапку вместе с занавесом, увлек с собой в соседнюю комнату и там повалил в самую кучу подушек, игрушек и одеял, нагроможденных малышом-Бо еще в былые времена.

Только тут до нее дошло, что она смотрит в его настоящие, живые глаза — миндалевидные, с широкими, немного разными по оттенку радужками — странные, но добрые, ясные и глубины неземной. Будто от электрического разряда в ней что-то взорвалось и побежало из глубины естества по всем жилам тягучей, ноющей, чувственной болью. Прерывисто выдохнув, Тихиро впилась в него отчаянным поцелуем и торопливо избавилась от костюма юны. Не намного более вменяем был и Юкити: как только она исступленно охватила его бедра голыми ногами, он без околичностей вогнал себя в нее, коротким сильным движением дернув ее за талию вверх и вперед — раз, другой, еще и еще. А потом она совсем потеряла голову и слегка опомнилась, обнаружив себя сверху, когда он, наискосок закусив припухшую нижнюю губу и сдвинув брови, будто от боли, со стоном, перешедшим в негромкий вскрик и обратно в стон, поднялся на локтях ей навстречу. Сухощавые крепкие мышцы его плеч перекатывались под ее ладонями, вторя конвульсиям всего тела, и Тихиро, припав грудью к его груди, снова на неопределенное время куда-то вывалилась из этой реальности. Долго еще, задыхаясь в полном изнеможении, они приходили в себя среди раскиданных пуфиков и подушек.

— У тебя разные глаза, — это было первое, что она смогла вспомнить, а вспомнив — пробормотать.

Юкити поднял ресницы и, улыбнувшись, повернул к ней лицо. Темные зрачки его теперь не полыхали бешеным, почти лиловым пламенем, как еще совсем недавно, а умиротворенно сияли из сонного омута. Левый, оттенка лепестка фиалки, был едва заметно светлее правого, насыщенно-сливового цвета. Никогда еще Тихиро не встречала у людей таких необыкновенных по цвету, форме и красоте глаз. Он как будто прилетел с другой планеты.

— Ах! — согласился с тем, что глаза у него действительно разные, молодой человек, поднося ладонь к ее ладони и смыкая их пальцы в общий замок.

Тихиро провела свободной рукой по его лицу, вторя изгибам черт, уверенных и ладных. Вот темные брови, раскинувшиеся над миндалевидными глазами. Вот высокий, в испарине, чистый лоб с легким напоминанием о будущей вертикальной морщинке на переносице и светлой, едва тронутой оливковым загаром, кожей. Вот нос, ровный и чуть вздернутый, как у сенсея Кюби или Хитоми; красивые скулы, полные, четко очерченные губы и правильный овал лица; длинная стройная шея, сейчас блестящая от пота. Тихиро и раньше догадывалась, что Юкити более чем симпатичный парень, но открывшаяся реальность волновала ее сильнее, чем самые смелые фантазии. Он был живой и настоящий, как будто и не прятался никогда под тупой, ненавистной теперь, маской. Вот только...

— Ты можешь говорить, Юкити?

Бывший призрак огорченно покачал головой. В ответ он тоже провел тонкими пальцами по ее щеке и подбородку, спускаясь к горлу, ключицам и груди, мягко скользя по влажной коже и ни на миг не разрывая связи их взглядов. Кажется, Юкити не мог наглядеться на Тихиро так же, как и она на него.

— Ну как же так... — в отчаянии посетовала девушка. — А воспоминания? Хоть что-нибудь ты вспоминаешь о себе?

Он снова сделал жест отрицания и потянулся к ней, чтобы поцеловать. Тихиро ответила на поцелуй и зарылась лицом в его густые каштановые пряди. Вот чего ей не хватало в почти ожившем Каонаси — так это хотя бы намека на какой-либо запах. Ни волосы, ни кожа его не пахли ничем.

— Что-то неправильно... Я думала, надеялась, ты вспомнишь. Мне кажется, я люблю тебя, — прошептала она ему на ухо.

Юкити хотел скрыть едва заметную горькую усмешку недоверия, но не сумел. Как можно любить пародию, имитацию, будто бы подразумевал он, по привычке пытаясь закрыться ширмой скепсиса.

— Да, да, я знаю, что с моей стороны нужен был только бескорыстный порыв. Знаю, что не должна была думать об этом... Иначе всё как бы не взаправду. Но мыслям ведь не прикажешь. Я надеялась, что механизм тем не менее сработает — ну, как в сказках. Наверное, я всё испортила.

Он снова ахнул по-своему и запротестовал. Но на душе Тихиро уже не было так легко и весело, как всего пару минут назад. Пусть Юкити думает что угодно, она все равно испытывала и испытывает в отношении него самые лучшие чувства, хотя бы даже просто дружеские, и это давало ей повод надеяться на спасение от проклятья. Однако — не сбылось. Наверное, что-то не так с ней самой. Что-то в ней испортилось за эти годы, она выросла, изменилась и сейчас, похоже, не смогла бы расколдовать даже своих родителей, если бы повторились события двенадцатилетней давности.

— Мне грустно, грустно, — сказала она, едва не плача в его объятиях. — Я так надеялась, что ты сможешь вернуться в родной дом и увидеть своих родителей. Кто-то, кто проклял тебя, слишком силен, я понимаю. Если бы у меня было такое же чистое сердце, как в прошлый раз, когда мы с тобой познакомились, я...

— Тш-ш-ш! — вдруг насторожился он, прикладывая палец к губам, слегка привставая и прислушиваясь, а потом молча указал ей в сторону камина и поманил за собой.

Тихиро на ходу натянула на себя шорты и рабочую рубашку. Только теперь она успела разглядеть одежду Юкити, которую он тоже поправлял и наскоро отряхивал, поднявшись с запыленных подушек и одеял Бо. В самом деле, такие костюмы носили храбрые европейские кавалеры в исторических и приключенческих фильмах, и единственным японским атрибутом во всем его образе была катана в ножнах, прицепленных справа к ремню, который он как раз застегивал на талии. Жители Европы XVII века на том же месте, только в основном слева, носили шпаги или кинжалы. Похоже, ко всему прочему, Юкити был левшой.

Они заглянули в каминную трубу и поняли, что это сооружение было лишь архитектурной декорацией комнаты: отопительной функции оно никогда не выполняло. Более того, труба была заложена на высоте человеческого роста сверху, а вот вниз, где ее, по логике вещей, не должно было существовать, небрежно забросанная поверх решетки деревянными чурбачками, она уходила на неизвестную глубину. И как раз оттуда доносилась неплохо различимая человеческая речь, которую уловил чуткий слух Юкити. И одного из собеседников Тихиро узнала без ошибки — это была сама Юбаба.

— ...не желаю и слышать! — говорила кому-то старая колдунья.

— Только что стало известно, госпожа: стена пропала, — доложил вкрадчивый мужской голос, в равной мере присущий всем без разбора теням Арэти но мадзё.

Юбаба зло рассмеялась:

— Еще бы она не пропала! Я ведь предупреждала насчет кабинета. Ну что ж, не было бы счастья, да несчастье помогло, наконец-то у нас есть доступ ко всем документам, и надо этим пользоваться, — ее речь прервалась звонком телефона: — Ну, что еще? Какая лиса? Что, и кицунэ? Нет, оставайтесь. Оставайтесь и докладывайте. Ишь ты — та самая лиса снова здесь, теперь еще привела с собой целую армию кицунэ, кто бы мог подумать!

Тихиро и Юкити переглянулись. Одними губами девушка произнесла имя Хитоми и вопросительно дернула подбородком и бровью, а он пожал плечами. Когда же Хитоми успела сбегать за армией сородичей-оборотней? Она, конечно, расторопная девица, но ведь не настолько! Или кабинет Юбабы — это пространственно-временная аномалия, где время течет иначе, чем за его пределами, и пока они тут занимались любовью, снаружи прошел не один день?

— Знаешь что, — шепнула Тихиро, — попробуй сходить и узнать, где она. Ты ведь еще сможешь принять призрачную форму?

Юкити снова пожал плечами и в качестве альтернативы невидимости указал на свой меч у правого бедра. Коротко попрощавшись и договорившись, что он в любом случае вернется сюда, узнав что-нибудь или нет, они расстались. Тихиро снова подсела к камину.

Долгое время там стояла тишина, потом снова заговорил — неразборчиво — один из пажей.

— Да всё просто, — откликнулась на его вопрос Юбаба и пояснила: — Этой магией в той же мере обладала и ваша прежняя хозяйка. Заклятый Купидон убьет наповал любого, кроме тех, кто по-настоящему влюблен друг в друга, но это такое редкое явление в наши дни, что охрана надежна почти на сто процентов. Как видно, роль "почти" еще никто не отменял — к нашему счастью. А теперь кто-нибудь поднимитесь за грамотой, ну и... вы поняли.

В ту же минуту Тихиро ощутила чью-то ладонь, легшую ей на плечо. Она не вздрогнула, даже обрадовалась возвращению Юкити и, оглянувшись, лицом к лицу встретилась с пустой болванкой в цилиндре пажа. Не дав девушке и вскрикнуть, тень нахлобучила ей на голову непроницаемо-черный мешок — и это всё, что успела понять Тихиро, теряя сознание.

31. Юбаба 2.0

— Он где-то здесь, ищите его повсюду! Если не успеете раньше них, до конца веков будете у меня разрабатывать релятивистскую теорию гравитации! Чего, чего... Пошлю вас обратно! В эту... в вашу черную дыру! За сингулярностью.

Растянутые, гулкие слова невыносимой абракадабры протиснулись в мозг, расталкивая и пробуждая его, как нерадивого школьника на занятия. Девушка открыла глаза до того, как обрела способность соображать, и только потом поняла, что сидит со свесившейся на грудь головой, что шея ужасно затекла, руки связаны за спиной, туловище примотано к спинке стула, а ноги — к его ножкам. Переборов боль в заиндевевших мышцах, Тихиро выпрямилась.

Стул, к которому ее привязали, стоял посреди круглой комнаты с колоннами и нишами, задрапированными бархатными пологами. На всех простенках, кроме одного — того, что перед нею, — красовались высокие барельефы с драконами разных стихий: воды, огня, воздуха, земли, камня, металла, дерева, пустоты... Все они таращились на пленницу, с угрозой щеря пасти. На простенке без барельефа висел огромный белый экран — от потолка до пола и во всю ширь.

Один из тяжелых занавесов заколыхался и отодвинулся, выпуская приземистую женщину с уродливой гигантской головой, вульгарно накрашенную и старомодно одетую. Юбаба нисколько не изменилась. В когтистой лапе она держала развернутый свиток и, слегка двигая губами, с удовлетворением его читала.

— Наконец-то! — прошептала она. — Мама, бабушка, я сделала это! Пустоши снова наши!

Тут старуха увидела растерянную Тихиро и осклабилась:

— А, растяпа! Вернулась на свою голову! Подросла, похорошела, а была-то каким неказистым цыпленком! Зато сейчас — вон какая индюшка...

Девушка сжалась. Она уже приготовилась увидеть Коллекционера, прикрывавшегося обликом владелицы "Абурая", — такого, каким он ей приснился в том кошмаре. Но нет, это была Юбаба, и воспоминания ее были воспоминаниями старой колдуньи, знавшей гостью из мира людей и прежде.

— Что, ждешь своего аи? — с усмешкой продолжала она, разглядывая Тихиро. — Это ты напрасно. Я на его месте не сказала бы тебе спасибо за досадную утрату призрачных способностей проходить сквозь стены и исчезать. Но вы уже никуда не делись бы, после того как вломились к Купидону. А вот я вас поблагодарю! За это! — Юбаба приподняла свиток и покачала им перед своей бородавкой. — Без вас косё никогда не проникли бы в сейф и не смогли забрать то, ради чего я отдала проклятой бабке почти двадцать лет жизни. Спасибо тебе, Сэн, что сняла заклятье с кабинета. Сердечное спасибо!

Булькая и ухая, в комнату вкатились три зеленых головы. Разве не должны они быть в Ёми-но-куни? Тихиро ничего не понимала.

— Ну-ка тихо! — рявкнула Юбаба на касира, и те выстроились перед нею в ряд, тупо моргая выпученными глазами. — Довольно маскарада, проваливайте!

Она небрежно махнула рукой, головы подкинуло на месте, перевернуло в воздухе, и на пол, растянувшись, шлепнулись три лягушонка — мелкие служители из купален. Опомнившись, все трое вскочили и разбежались. Колдунья снова развернулась к стулу с привязанной девушкой.

— Что, заинтригована? Неужели ты не узнаешь меня? Ну говори, теперь разрешаю!

Еще один небрежный взмах. Тихиро ощутила, что губы ее отомкнулись, онемевший язык зашевелился во рту:

— Я... Нет... Я думала, вы — Коллекционер, но... Но я вас знаю, совершенно точно знаю!

— Бя-бя-бя, мя-мя-мя! — скорчив рожу, противным голосом передразнила ее Юбаба. — Ну что ты мямлишь? Что ты мямлишь? Конечно, знаешь! Коллекционер! Знала бы ты, как близка к истине! Но нет, я все же не сам Коллекционер.

И она сделала шаг вперед, на ходу меняя очертания тела, выпрямляясь, утончаясь, хорошея. На Тихиро теперь с высоты своего роста, сложив руки на груди и похлопывая себя по локтю приобретенной грамотой, одетая в богато расшитое черное кимоно, смотрела бывшая юна Рин. Искусно подведенные черной краской глаза ее смеялись.

— Ослушался меня твой призрак! Помнишь, что я тогда сказала ему напоследок? А он все-таки добился своего, лисья душа! Где же твоя неземная любовь к Хаку-сан, маленькая человеческая девочка с чистым сердечком? Разве заслужил Хозяин Реки такую измену возлюбленной?

Тихиро с трудом глотнула, уже не только не помня, но и не понимая ровным счетом ничего. Рин ядовито засмеялась. С нынешней прической в духе европейских дам позапрошлого века выглядела она соблазнительно и роскошно, а в голосе ее теперь звучали те самые нотки, которые... Не может этого быть!

— Ты, — проговорила наконец осененная догадкой Тихиро, — подменила зелье Юбабы, когда он отправлялся в наш мир?

— Конечно! Старуха дала ему эссенцию "аленького цветочка", чтобы красавец никогда не сделался чудовищем, а везучая девочка Тихиро всю жизнь прожила бы с ним как в раю, не ведая бед и невзгод. Только так не бывает. Неужели я одна должна все время доказывать, что тоже имею право на счастье?

— И ты дала ему отворотное зелье?

Рин провела рукой перед собой и села в сотворенное прямо из воздуха кресло, напоминающее скорее трон. И Тихиро теперь точно знала, чьи интонации слышатся ей в голосе бывшей юны.

— Ну что ты... — с горечью ответила Рин. — Отворотное зелье сделало бы его несчастным и в конце концов убило. За отворотное зелье платит и тот, кто его выпил, и заказчик, и исполнитель. А я выступила бы в двойной роли и расплатилась вдвойне — к чему мне это? Когда любишь на самом деле, немыслимо не то что убить любимого человека — тебе до смерти больно было бы увидеть его несчастным или нездоровым. Ты согласишься потерять его, но знать, что он жив. Я заменила эссенцию обычной водой. Твой дракон просто прополоскал горло перед долгим полетом.

— Но он стал несчастен! — вскрикнула Тихиро.

— В том уже нет моей вины. Ему попросту было скучно с тобой в повседневности, нестерпимо скучно! По сути, это ты сделала его несчастным. Конечно, это ведь не полная приключений жизнь сказочной страны! Ох уж эта детская любовь! Тогда он казался тебе романтическим спасителем, избавителем от козней страшной бабки, воплощением рыцарства. А он в свою очередь видел в тебе свое отражение и гордился собой, своей помощью маленькой неумёхе, которая его боготворила. Вы оба приняли это за любовь, оба сочинили себе друг друга, как это на каждом шагу происходит с людьми, да и не только с людьми. А твой мир — территория испытаний, всевозможных проверок на подлинность, территория беспощадная и суровая. Без "аленького цветочка" там не выживет ни одно чудовище. Там тяжело даже трикстерам, и кицунэ делают вылазки туда лишь время от времени, а здесь — переводят дух, и если бы не их природное любопытство, они и вовсе прекратили бы наведываться к людям.

— Но ты могла бы мне сказать. Просто сказать всё как есть. Почему ты смотрела на нас и ничего не предприняла еще тогда, когда не было поздно?

Саркастичная усмешка покривила губы Рин:

— А что, это подействовало бы? Безликий прямо говорил, что ты для него спасение, поставил вверх дном весь "Абурая", чтобы донести это до твоего глупого умишка. А что сделала ты? Сплавила его на Дно болота, в бессрочное услужение к кикиморе — вот уж предел мечтаний для неприкаянного бога!

— То, что он предлагал мне тогда, было грязно — подумай сама! Мне было всего десять!

— Это предлагал не он.

— Какая разница! Он всё равно уже не мог управлять ими — это они целиком и полностью завладели его волей. А ты все равно должна была мне сказать о том, что чувствуешь к Хаку, вместо того чтобы строить из себя союзницу!

— Я и была вашей союзницей, Сэн... Я очень хорошо знаю, что такое — оказаться без дома и без родителей, — красивое лицо молодой женщины, только что такое холодное, смягчилось, и карие глаза засияли тем же огоньком, что совсем недавно освещал фиолетовые зрачки Юкити. — Когда Хаку появился здесь, еще совсем мальчишкой, я работала на Юбабу шестой год. Конечно, тогда я не обращала на него внимания, потому что была постарше. Но он подрос, и разница в возрасте начала стираться. А он... Он оказался таким целеустремленным и так быстро взобрался по карьерной лестнице, что покорил даже сердце Юбабы, которая никогда не любила бездельников, зато уважала и поощряла трудолюбивых...

Стараясь не заплакать и поджимая затрясшиеся от обиды и разочарования губы, слушала Тихиро признания Рин о том, как та очутилась в доме старухи и что пережила за эти годы.

Рин стала бы третьей Арэти, правительницей Пустошей, являясь прямой наследницей, внучкой той ведьмы, с духом которой разговаривала Тихиро в преисподней, и демона жадности, а на самом деле — Коллекционера. Стала бы — если бы не экспансия ненасытной Юбабы, которая всегда была не прочь подгрести под себя имущество соседей, не жалея даже сестру-близнеца. Единственная, к кому никогда не совалась большеголовая колдунья, — это ками Инари, повелительница кицунэ. Юбаба побаивалась ее божественной сущности, да и вообще сторонилась оборотней после незадавшейся по молодости интрижки с черно-бурым красавцем-кицунэ. По тем временам и сама она была еще хоть куда, выглядела под стать ему и не постыдилась сделаться соперницей родной сестре, которую тот предпочел алчной владелице купален и которая все же не простила их обоих за свои сердечные терзания.

Юбаба хитростью завладела правами на поместье в Пустошах, обведя вокруг пальца мать Рин, которая уродилась не в Арэти-старшую и не в своего отца, а потому не смогла вовремя распознать шпионов колдуньи в своем замке. Ведьма-родоначальница к тому времени уже лишилась своих чар из-за магессы Салиман, основательно выжила из ума и не могла подсказать ни дочери, ни малолетней внучке, как поступить, а вскоре и вовсе отправилась во владения царя Эммы. Коллекционер же никогда не принимал никакого участия в жизни дочери, если вообще догадывался о ее существовании. Словом, бороться за справедливость пришлось самой Рин. И девочка, на генетическом уровне унаследовавшая как талант бабки к ворожбе всех видов, особенно амурного характера, так и виртуозную дедовскую способность к перевоплощению, прикинулась простолюдинкой из рода слизней и нанялась юной в "Абурая". Так она стала шпионкой в доме обидчицы их рода и ждала, когда у нее разовьются магические навыки до той степени, чтобы можно было вернуть заветный свиток. Однако недостало Рин познаний в любовной магии: как и ее бабка, юная Арэти худо-бедно еще могла бы наложить заклятие, а вот снять, да еще и сотворенное столь опытной колдуньей, как Юбаба, она не умела. В таких случаях помочь может сильный оборотень из рода бродяг-кицунэ, всегда бывших с этой магией на "ты", но единственный Лис, подходящий на эту роль, являлся доверенным лицом ками Инари. Он не стал бы слушать сопливую девчонку, что ложью проникла в дом уважаемой обществом правительницы, которая, вдобавок ко всему, в ранней молодости была его возлюбленной.

Когда Хаку отправился в мир людей — "Да, Сэн, все мы, без исключения, так устроены: отдаем себе отчет в том, насколько нам что-то дорого, только когда уже безвозвратно это утратили", — Рин поняла, что пора действовать. Ее оборотническая сущность наконец набрала ту степень силы, когда можно было устранить Юбабу и заступить на место хозяйки в ее облике, призвав к себе теней из коллапсировавшей звезды и сделав из них нескончаемое количество верных и безликих слуг. Однако Юбаба успела почуять опасность и напоследок, перед самым свержением, зачаровала полностью весь свой кабинет самым непробиваемым заклятием. Попадая под его влияние, косё аннигилировали, а любое существо, обладавшее материальной формой, стремилось разрушить и того, кто был рядом, и себя, стремилось с той слепой отчаянностью, с какой объятый пламенем жаждет потушить на себе огонь. На созидание способны немногие, уничтожать легче.

— Я тоже... Тоже стремилась разрушить... — вздохнула Тихиро, вспоминая, как ненавидела в те секунды Безликого оборотня и готова была убить его на месте. А он ведь даже не отбивался, только отступал и пытался защититься. И кто, спрашивается, после этого настоящее чудовище?

— Если бы ты — "тоже", вы бы оттуда не вышли, — усмехнулась Рин.

Даже малыш Бо не сразу понял, что с матерью что-то не так. Он очень рассердился, когда Рин стала использовать запрещенную магию и превращать в глупых индюшек всех, кто мог бы ее разоблачить или оказать сопротивление. Убивать она не хотела никого и велела собирать по всем закоулкам мира призраков перевоплотившихся жителей, чтобы до поры до времени запереть их на скотных дворах "Абурая". Ее тени сновали по домам с обысками и изымали спрятанных птиц. Бо подумал, что околдованные заканчивают свои дни на кухне, а потому начал играть свою партию и втайне от фальшивой Юбабы увел много индеек во владения своих лесных друзей: помимо сумо юный увалень обожал ботанику, чем и снискал симпатию у кодама. Рин догадывалась, что рано или поздно он все равно выведет ее на чистую воду, и заперла его вместе с настоящей матерью в подземелье. Ну а кто успел, те разбежались сами. Тот же старый Камадзи улепетывал — только пятки сверкали до самого Ёми.

— Как ты сумела управлять гончими царя Эммы?

— Гончими Царя?

— Да. С конскими головами, в доспехах самураев. Они приезжали за мной к одной из уволившихся банщиц...

Рин задумчиво постучала указательным пальцем по губам и развела руками:

— Хм! Тогда тебе известно больше, чем мне. То есть я знала, что кикимора снова умыкнула тебя в наш мир, но рассчитывала, что ты не сможешь преодолеть экран, не сделавшись индюшкой. Завладеть вниманием Самого удается не каждому. Видимо, или тебе, или кому-то из твоих попутчиков — удалось, с чем могу тебя поздравить, — она с издевкой усмехнулась, встала с места и погладила Тихиро свитком по щеке. — Ну а сейчас мне придется с тобой распроститься, Сэн. Я не хочу зла ни тебе, ни Бо, ни даже этой старой ведьме. Но мне нужно время и небольшая сумятица, чтобы спокойно убраться отсюда на безопасное расстояние. Поэтому, когда все закончится, вы будете свободны, а пока придется тебе немного потерпеть неудобства, ведь ты уже слишком много узнала.

— Подожди! Рин, пожалуйста, отпусти и Хитоми, она просто пыталась нам помочь! Ладно?

— Хитоми? — свысока ухмыльнулась Рин и безразлично качнула головой. — Ты говоришь о кицунэ Хитоми? Забавная ты, Сэн.

— Я знаю, знаю, что она делала это ради какой-то своей выгоды, но пусть.

— Пу-у-усть? Ого! — внучка Арэти но мадзё явно вошла во вкус, проникаясь просьбами Тихиро и потешаясь над нею. — Не понравится тебе то, что она задумала. Ты ведь не знаешь, кто твой новый аи, правда? Он — не помнит, ты — не знаешь, а вот Хитоми все разнюхала и не стала бы ввязываться в эту авантюру в ущерб своей выгоде.

— Ты говоришь о Каонаси?

— Да, я говорю о Канэко Юкити, кицунэ-полукровке, если ты еще не поняла. Его отец был человеком, а вот мать стояла на очень высокой ступени лисьей иерархии. И твоя Хитоми выдвинула Девятихвостому и кикиморе условие: она помогает вам разобраться с этой индюшачьей эпидемией, а в награду получает в пару — как ты думаешь, кого? — Рин хохотнула. — Ну и как? Ты всё еще хочешь, чтобы я отпустила ее?

Ни секунды не раздумывая, Тихиро ответила:

— Да. Я догадывалась о ее планах, ну так и что ж. Отпусти ее, Рин.

— У кицунэ с этим строго. Пара — на всю жизнь. Если он выберет ее, ты навсегда потеряешь аи. Настоящего аи, глупышка!

— Юкити не вещь, даже если так привыкла считать Дзениба, и это не тот случай, когда кто-то может предъявлять права на владение человеком. Ты вернула свои Пустоши — и никто не посмеет осудить тебя за это. А вот жизнью Хитоми ты распоряжаться не можешь. Как бы там ни было — отпусти ее, и пусть они сами выяснят отношения с Юкити, сенсеем Кюби и бабушкой Дзени...

В эту секунду одна из драпировок задергалась, впуская в комнату заполошного пажа. Приподняв цилиндр и поклонившись Рин, тень взволнованно прошелестела:

— Хозяйка, вы должны это увидеть! С болот к нам вплотную подступило племя призраков, с востока — отряды ее величества Инари, с юга плывут лодки кодама! А еще восемь вулканов, Рин-сан... они... они...

Внучка Ведьмы пустошей спокойно взмахнула рукой в направлении белого экрана и с улыбкой развернулась, чтобы увидеть отображенные им события вокруг "Абурая".

— Смотри и ты, — велела она Тихиро. — Напоследок пригодится.

32. Второе дыхание

Дрожит земля.

Не зря, видать, готовились нынче в купальнях к наплыву гостей со всех сторон света. Незваные, но ожидаемые, цепким, непробиваемым кольцом окружали они "Абурая". Так еще совсем недавно защищал цитадель незримый купол. Теперь он погас вместе с чарами фальшивой Юбабы, когда был взломан кабинет настоящей.

Вырастали из-под воды мороки, обретали смутную форму пажей. Было их бесконечное множество.

Заходит солнце.

Садилось солнце, и тень от дома-замка, простираясь далеко в поле, закрывала светило от глаз наступавшей с востока стаи кицунэ. Легкие, скользящие над мокрой землей звери обоих полов, всевозможных расцветок и разного возраста, перебрасываясь на бегу в человеческие обличья, немедленно вступали в бой.

Кипит схватка.

С запада мороков Ведьмы уже давно теснили призраки с болот, насланные Дзенибой, но до удара в тыл бойцов ками Инари те худо-бедно держали оборону. Когда в бой вступили Лисы, распорядок сил изменился. Кицунэ были вооружены посерьезнее бесплотных союзников, и над затоптанным грязным месивом, в которое превратилось поле у деревни, засияли многочисленные радуги, свидетельствующие об исчезновении слуг Ведьмы.

Свистят клинки и стрелы.

При виде ловцов духов, боевых вееров-тэссэнов и катан лис-оборотней косё дрогнули. Еще страшнее для них был полупрозрачный силуэт гигантской лисы-призрака, духа, который сам не нападал, сотворяя щит неуязвимости для своих живых сородичей. Но Ведьма не позволила бы своим морокам сдаться. Взамен каждой рассеявшейся тени прямо из грязи выныривала новая, полная сил.

Лязг железа и вопли косё.

С юга подоспели долбленые древесные лодки лесных жителей. С разгона зарываясь носами в прибрежный ил, неповоротливые судна обращались в громадных крокодилов и выползали на сушу. Кодама стремительно, не уступая в ловкости кицунэ, взлетали верхом на спины бронированных монстров и правили в гущу боя.

У моста, не в силах перешагнуть запретную для оборотней черту, стоят три коня, а всадники следят за ходом сражения. Советник Инари, Тысячелетний Лис, на своем вороном держится чуть впереди женщин, и ладонь его наизготовку лежит на рукояти меча.

— Обратите внимание, ваше величество: Бьякко здесь — сдержала клятву!

Богиня кицунэ в церемониальных белоснежных одеждах и длинных черных перчатках пристально взирает сверху на свою армию, восседая верхом на сером в яблоках скакуне и прикрывая туловище раскрытым веером о тринадцати кинжалах.

— Да, советник, я вижу и чувствую ее. Впрочем, у меня не было сомнений в ее слове и в ней самой. Вопрос всегда упирался лишь в этический аспект, если вы помните.

— Как вам будет угодно, ками!

Ну а громоздкая, похожая на колоду, Дзениба вглядывается в окна такого близкого и такого недоступного дома сестры, и пегий тяжеловоз ее нетерпеливо ковыряет копытом мохнатой ноги мостовую. Вглядывается старая ворожея и тихонько бухтит под нос:

— Ну что же ты, сестрица! Выходи, дай на тебя посмотреть глаза в глаза хотя бы раз за полтысячелетия!

Всё видит волшебный экран в потайной комнате третьей Ведьмы пустошей. А через него наблюдают битву и сама Рин, и ее пленница, язык которой снова отнялся под влиянием чар.

Только едва не упустили мороки в суматохе то, что происходило в гигантской кухне "Абурая", откуда, заслышав о наступлении извне, с воплями разбегалась вся обслуга. А то, что творилось на минусовых этажах "цитадели", — и подавно проворонили...

...Простившись с Тихиро, Каонаси сломя голову помчался в обратном направлении теми же коридорами, которыми они сюда и добрались. Не раз и не два по привычке еще пробовал он растворить свое тело в иной реальности, но теперь ему это было неподвластно. Так он почувствовал, насколько трудно людям скрывать свое присутствие от врагов, и дважды едва не столкнулся нос к носу с мечущимися по этажам гигантского дома пажами Арэти. А время меж тем утекало. Безликому хоть бы самую капельку магии — дракона ли, ведьмы, ками, всё едино! Но нет, он стал тем, кем был раньше, в той жизни, о которой не помнил почти ничего. Обычным человеком, неспособным даже на перевоплощение, доступное любому чистокровному кицунэ.

В лифте Каонаси вытянул перед собой перечеркнутую линиями ладонь и, глядя в центр ее, попытался воссоздать крупинку, пусть всего лишь маленькую крупинку золота. Но сколько ни напрягал он пальцы, сколь ни сжимал запястье одной руки другой рукой, ничего не менялось. А лифт наконец дзинькнул, дернулся, встал и раскрыл двери. Чтобы спуститься ниже, нужно было пройти по коридору шагов двадцать к другой кабине. Однако сейчас в той стороне царило какое-то подозрительное оживление.

— Хозяйка приказала возвращать их в купальни, пока все не разбежались! Вниз, вниз!

Бросив тщетные попытки вернуться к подвластным ему некогда фокусам, бывший оборотень прижался спиной к стенке, бочком-бочком убрался подальше от опасного места и юркнул в двери служебного выхода. Здесь пол был уже простым, дощатым, струганным, а за полупрозрачными стенами скользили тени аквариумных рыб и тритонов, украшавших большой сад камней для почетных гостей Юбабы. Коридор оказался непомерно длинным, зато пустым, если не считать ваз с бонсай, для чего-то расставленных по эту сторону от медитационных комнат.

Значит, купальни... Он принюхался. Целый хоровод странных, невнятных, загадочных запахов ударил в ноздри, не оставляя никакой информации о Хитоми. Найти среди такого наводнения нужную струйку было бы невозможной задачей даже для обоняния настоящего лиса. Агрессивные ноты — живой, уснувшей, жареной, маринованной, соленой рыбы — разносились из кухни по всем помещениям дома. От голода закружилась голова.

Мягко ставя ноги, обутые в узкие кожаные сапоги, молодой человек бесшумно пробежал до поворота. Он смутно помнил планировку дома, поскольку в свой прошлый визит держался всё больше возле Сэн, видимый или невидимый девочке. Ему и в голову не приходило осмотреть окрестности. Ему тогда в нее не приходило вообще ничего. Вместо мыслей им двигали одни рефлексы в напоминание о былом воплощении. Представление о том, где они пробегали тогда с десятилетней Сэн и где он находится теперь, могла дать лишь та безумная погоня, о которой он тоже помнил эпизодически, когда выплевывал очередного служителя купален и слегка приходил после этого в себя. Судя по смутному запаху копоти и гари, сейчас он идет в направлении котельной, откуда они явились, только истопник сидит на много этажей ниже.

Наконец, ныряя в широкий воздуховод, Безликий наткнулся на общий вентиляционный колодец — тот самый, начинавшийся вверху у камина в кабинете Юбабы. Дно терялось в непроглядной темноте. Он лег на живот, высунулся по грудь и тщательно осмотрел стену. На его счастье, ржавая металлическая лесенка для аварийного доступа проходила довольно близко от жерла воздуховода. Изловчившись, Каонаси прыгнул вбок и ухватился за одну из ступенек. "Клак!" — хрустнуло железо, впиваясь острыми ошметками коррозии ему в руки, но чудом выдерживая повисшего на скобе человека. Ему по-прежнему было трудно рассчитывать вес своего тела, он привык к многовековой бесплотности, как привыкают к хронической болезни.

Чем ниже, тем темнее. Вот уже он движется просто на ощупь и несколько раз едва не срывается в бездну. Впервые за многие века Безликий затосковал по своей безликости и тем временам, когда ему не нужно было освещение или твердая почва под ногами, чтобы перемещаться в пространстве. Руки дрожали от утомления. Он остановился, цепляясь за скобу, и скорее инстинктивно, чем обдуманно, прикрыл свободной ладонью правый глаз. И тут же словно кто-то включил тусклую сиреневую подсветку, позволившую левому худо-бедно видеть необходимые предметы. "Пираты, пираты в трюме корабля! Вспомнил?" — мелькнуло в пустом и оголодавшем сознании. Он не помнил, кто такие пираты, не помнил, как именно они поступали, но догадался, что подсказка как-то связана с его вновь приобретенным старым умением. Чтобы освободить руку и не жмуриться без конца, Каонаси нашарил в кармане кафтана узкий шарф. Запасливая Дзениба нередко велела ему вязать на спицах всякую чепуху уже после того, как он сделал заколку-амулет для Сэн, и заколдовывала созданные им безделушки. Соорудив из шарфа повязку на глаз, парень понял, что теперь может передвигаться с прежней ловкостью, как если бы вокруг стало светло, а у него открылось второе дыхание.

Ток воздуха, поступавший из боковой вентиляционной шахты, донес знакомый запах. И теперь, к собственному удивлению, бывший оборотень смог понять его, а заодно и направление, откуда тот исходил. Это был запах рыжей Лисицы. Раскачавшись, Безликий забросил свое гибкое тело в воздуховод, прикрытый лопастями вентилятора. От легкого сквознячка лопасти лениво ворочались, не представляя опасности. Каонаси задержал их руками, проскользнул между ними внутрь и, наращивая скорость, побежал вслед за манившим его запахом Хитоми.

Нос привел его к винтовой лестнице без перил, уходящей под землю. Бесконечно долго он спускался по ней, боясь потерять незримую путеводную нить, и в итоге очутился над самым нижним ярусом, от которого вел лишь один коридор. Немного обгоняя его, впереди шли три существа, и они волокли с собой упиравшееся четвертое. Запах больше не пропадал, концентрация его с каждым новым шагом усиливалась. Каонаси прикинул свои дальнейшие действия, бесшумно извлек из ножен катану, поудобнее взялся обеими руками за обернутую кожей рукоять, сосчитал до трех и...

33. Тот, кого не ждали

...Что нужно делать, Хитоми сообразила сразу, как только один из мороков упал замертво возле нее. Она рванулась в сторону, стряхивая с себя второго (третий бросился на внезапно атаковавшего врага), и выхватила свой меч. От неожиданности косё не продержались и полминуты: лисьи клинки покрошили их в капусту.

— Ваа! — воскликнула девушка и мотнула головой в сторону единственной двери, к которой ее тащили слуги Ведьмы.

Каонаси кивнул, они вошли.

В большом подвале горели светильники и воняло сыростью. Навстречу гостям поднялся грузный парень, едва не достававший макушкой черного от плесени потолка, закрывая своим громадным телом головастую старуху, как две капли воды похожую на Дзенибу. Бабка величественно восседала в кресле у дальней стены.

— Говорила я тебе, малютка Бо: у нас гости! — сказала она елейным голосом и расплылась в радушной улыбке, еще более жуткой на ее лице, чем озлобленная гримаса. — Канэко-сан, вы снова изволили пожаловать в мое скромное жилище? А я-то переживала, что в прошлый раз лягушатина вызвала у вас такое несварение! Что ж, коль вы не поклонник французской кухни, теперь я осмелюсь предлагать вам исключительно национальные блюда!

Хитоми искоса взглянула на своего спутника, а малютка Бо радостно бросился душить в объятиях растерянного Каонаси.

— Как же я рад снова тебя видеть! Помнишь меня? Ну? Помнишь? Пи-пи-пи! Шлеп! Пи-пи-пи! Ха-х-ха! Вззззз! Взззз!!! Пи-пи-пи! Вот такой был! Помнишь? Ну?

— Ах! Ах! — поспешил согласиться Безликий, спасая намятые бока и отбитое дружескими шлепками нутро.

Юбаба в умилении хлопнула в ладоши и прослезилась:

— Какая встреча! А где же милая девочка из мира людей? Только не говорите мне, Канэко-сан, что оставили Сэн в моем кабинете, ведь это не так?

Каонаси насторожился. Ощутив его тревогу, Бо отступил и тоже испуганно посмотрел на мать:

— Что ты хочешь сказать, мама?

— Я хочу сказать, что мой кабинет давно опустел и что вокруг дома сейчас идет бой.

— Где Сэн, мама?

— Как я могу тебе это сказать? Арэти-младшая тоже неслабая колдунья, и как только я проглядела ее?! Знаю только, что в моем кабинете никого нет и что дом окружен. Не люблю я оборотней... Извините меня, гости дорогие. Но не люблю... Куда это вы, Канэко-сан? Постойте, не делайте ошибок, вы ведь уже не призрак, и просчеты обойдутся вам очень дорого. Я проведу вас всех по внешнему периметру дома. Бо, сынок, а ты пока пойди и разберись, что происходит снаружи. Ступай, малютка!

И как только увалень за порог, старая колдунья взлетела над креслом, болтая короткими кривыми ножками в кружевных панталонах. Жестом факира она выхватила из-под пышных юбок желтый веер с красным солнцем посередине, раскрыла его полностью и указала железным полукружьем на дверь:

— Поторопимся, господа, времени у нас мало!

Силуэт ее осветился огнем, а выпуклость на переносице вдруг разошлась пополам в разные стороны, открывая еще один, повернутый по вертикали, яростный синий глаз:

— Я еще спляшу на косточках этой мерзавки с Пустошей! — прокричала Юбаба, в гневе больше похожая на древнюю богиню разрушения. — Не отставать!

Втроем они вылетели в коридор и сломя голову помчались наверх. Юбабин глаз освещал дорогу не хуже шахтерского фонарика, а перемещалась она с такой прытью, что могла бы заставить утереться иного спринтера. Хитоми и Каонаси едва поспевали за нею, Лисица даже подумывала перекинуться в звериную ипостась.

Вскоре они выскочили на пандус снаружи дома. Юбаба указала пальцем на лесенку, ведущую к верандам на три этажа выше. Ей она была не нужна, а вот оборотням пришлось поднапрячься. Так они преодолели несколько ярусов бестолковой постройки и наконец очутились на балконе спален юн, откуда открывалась картина боя внизу. Посреди залитого водой поля сражались мороки, оборотни, призраки и лесные люди, а над ними возвышались почти бесплотная Седая Бьякко и вполне материальный Бо.

— Ничего, если там мой чемпион, то за наших я спокойна! — прокомментировала Юбаба. — За мной!

Солнце уже почти село, и в комнатах царил полумрак. Миновав несколько помещений, они опять выскочили на галерею. Хитоми услышала за спиной подозрительный шелест и зарычала, когда в нее знакомой хваткой снова вцепились руки пажей. Каонаси обернулся.

— Юкити! — крикнула она. — Помоги!

— А ну не отставать! — завопила улетевшая вперед колдунья.

Безликий вырвал Лисицу из гущи набросившихся на нее мороков, махнул ей, чтобы бежала за Юбабой, а сам затесался в бой. Хитоми не стала медлить и подчинилась его приказу: один из них должен оставаться на свободе, чтобы позже спасти другого. Она успела увидеть, как с десяток пажей разом насели на Каонаси...

...Бывший оборотень из последних сил рванулся к перилам. Косё цеплялись за него, как виноградины за ветку, не давая ни брыкнуться, ни ударить мечом. Дважды упав на колени, в третий раз он уже не мог подняться, и неведомая сила начала скручивать его, придавливая к полу. И когда надежды выжить уже не осталось, на балкон пала гигантская извилистая тень. С грохотом разлетелись створки окна.

Сверкающий зеленоватой чешуей, меча хвостом и рыча, речной дракон поднялся над дерущимися во весь рост. Щелкнули кинжалы зубов, метнулась усатая волчья морда, хватая и расшвыривая мороков. Безликий вскочил и снова вступил в бой. Тени сначала отпрянули, а когда чудовище начало трансформироваться в человеческую ипостась, вернулись.

Стоя спина к спине, высокий Каонаси и коренастый Хаку выставили перед собой клинки мечей.

— Отбей вон тех, — крикнул Хаку через плечо, — и сразу прыгай вниз! Понял?

Так же, через плечо, криво усмехнувшись ему в ответ, Безликий расшвырял противников со своей стороны и рыбкою, без колебаний, кинулся с балкона. Мгновением позже его подхватил гудящий вихрь. Выйдя из пике, дракон взмыл в небо с человеком на спине...

...Тем временем Юбаба и Хитоми ворвались в круглую комнату, готовясь сражаться, но, к удивлению обеих, никто не встал у них на пути. Какие-то враки лились с экрана, развернутого на стене перед сидящей девушкой. Лисица подбежала к ней и увидела там Тихиро, примотанную за руки и за ноги к стулу, с кожаным ремешком во рту и с зафиксированной в какой-то пыточной конструкции головой. Глаза ее, удерживаемые распорками для век, были пустые-пустые, как стекляшки, а на руках и щеках уже пробивались белые индюшачьи перья.

Основательно выругавшись, Юбаба запустила заклятие в экран, чем развеяла его в клочья, а Хитоми несколькими взмахами клинка обрубила веревки и распутала монструозное приспособление.

— Сэн? Живая? — закрывая третий глаз, спросила старая волшебница.

Тихиро не моргала еще минут пять. Потом перья отвалились, а взгляд сделался осмысленным.

— Госпожа Юбаба?! Хитоми?! А где Рин?

— Именно это хотелось бы узнать и мне, — проворчала хозяйка "Абурая".

34. Царь Эмма

Кажется, в суматохе о ней уже забыли. Тихиро встряхнула оперением и затаилась на крыше пагоды, куда спланировала с основного здания, удирая от мороков. Думать она почти не могла, да к тому же едва сдерживалась, чтобы не ответить перепуганным клекотом на каждый резкий звук, зато теперь падение с высоты было ей не опасно. В памяти оставались только совсем недавние события, остальное безнадежно замыливалось, а потом и вовсе пропадало...

...Вдоволь насмотревшись на ход стычки у стен "Абурая", Рин обернулась к ней:

— Ну что ж, поскольку всё пошло немного не по плану, наш сценарий придется изменить на ходу. Эй, косё! Займитесь девочкой!

Один из мороков сжал голову Тихиро в ладонях, второй прикрутил к спинке стула стальную конструкцию с двумя обручами — более широкий охватывал нижнюю челюсть девушки, тот, что поуже, — лоб. Чтобы плотно зафиксировать ее в устройстве, пажи закрутили винты, упершиеся в виски пленницы круглыми отполированными пластинами. Помимо этого, из верхнего обруча торчали две жуткие распорки. Перевернув их и отрегулировав так, чтобы шесть крючков на одной и шесть на другой очутились точно напротив каждого из глаз, они растянули ее веки вверх и вниз. Крючки надежно ухватили кожу, не позволяя Тихиро моргнуть. Да она и сама побоялась бы сделать это, холодея от одной мысли, что любое неосторожное движение или ослепит ее, или сильно покалечит.

Экран отобразил теперь совсем другое. На нем замелькали кадры непонятного фильма, где взахлеб рассказывалось о кровожадных кодама. Лесные люди с наслаждением пожирали маленьких похищенных индюшат и обмазывались их кровью. Индюшат поставлял им большой полуголый парень по имени Бо. Фильм то и дело перебивался вставками о прелестях купален Юбабы. "Какая чушь!" — с возмущением думала девушка ровно до тех пор, пока история о кодама не сменилась репортажем о кицунэ, состоявших в тайном сговоре с людьми леса и злобными гоблинами, недавно едва не убившими ее саму. Лисы коварством входили в доверие к простым жителям этих земель и, очаровав их, заставляли отдавать часть своего имущества и сбережений под видом добровольных пожертвований. Зная об изворотливости оборотней, теперь Тихиро усомнилась: уж слишком оно походило на правду. Ну а поскольку сведения о мошенничестве — правда, то не означает ли это, что и о гастрономических пристрастиях кодама ей было известно далеко не всё? А как искренно рассказывалось здесь о Пустошах! Это было такое прекрасное место, что невольно хотелось бросить все дела и приехать жить во владения Арэти. Особенно если ты имел несчастье проживать на болотах другой ведьмы — Дзенибы. Которая морила голодом своих подданных и строила козни против родной сестры-близнеца, а на досуге приезжала на пиршество к кодама и помогала им поедать маленьких похищенных индюшат. И кадры, кадры несчастных пушистых комочков, безжизненно разбросанных по склонам вокруг деревень дендроидов. Но страшнее всех была не Инари, не сикомэ с людьми леса и не владычица болотных земель. Страшнее был царь преисподней, которому все они присягнули на верность, чему была масса свидетельств и готовых подтвердить это очевидцев — странных существ с торчащими из ушей перьями. Их речь то и дело перебивалась невнятным клекотом, избавиться от которого они не могли даже ради волшебного экрана.

Слезы наворачивались на пересохшие глаза, изображение расплывалось, но звуки продолжали проникать в голову, делая свое дело. Тихиро уже не напрягала руки и ноги в тщетных попытках освободиться из пут. Наоборот, она внимала каждому слову, боясь упустить что-то важное, что-то нужное. И даже тогда, когда голова ее уменьшилась и выскользнула из тисков, а ремни стали слишком просторными для измененного тела, убегать пленница не торопилась.

— Ну, довольно! В подвал ее, к остальным! — прозвучал знакомый голос, и смысла фразы Тихиро не поняла.

Спрыгнув на пол, она вытянула шею вверх и увидела над собой хрупкую брюнетку в одежде кирпичного цвета, с распущенными по плечам волосами и милыми черными глазами, которая с усмешкой усаживалась на ее место. Тихиро инстинктивно шарахнулась от человекоподобных существ, юркнула под занавес, оттуда, через нишу — в приоткрытую дверь, в коридор, и была такова. Подлетая на бегу, она слышала позади шорох одежд преследователей и выбирала самые опасные пути в надежде уйти от косё. Вскоре ей повезло оторваться от погони. Она скакала по перегородкам в купальнях с той же прытью, с какой когда-то там же прыгал превратившийся в громадную жабу Безликий. Одна из ванн вызвала у индюшки странное тоскливое чувство и желание ухватиться за свисающую петлей толстую веревку, чтобы сверху полилась горячая вода. И неспроста: откуда-то отсюда вылетел тогда длинный серебристый змей, облик которого принял старый Речной бог.

Тихиро пригляделась, увидела нужную дверцу, напрягла крылья и, размахивая ими, с трудом подняла в воздух неуклюжее тело. Затея удалась, птица попала на крышу купален, а с них перелетела на пагоду, где ее ума хватило на то, чтобы укрыться за выступом и притаиться.

Оттуда, сверху, она видела и само сражение, и остановившихся на мосту трех всадников, и закат солнца. Несколько раз мимо ее пагоды промчался, извиваясь, зеленовато-серебристый дракон, который оставлял ощущение чего-то знакомого. На нем висели гроздья мороков, а он со всего размаха оббивал их с себя о стены "цитадели" и, до кого дотягивался, по-скорпионьи разрубал хвостом. Почти всегда ему ассистировал в бою тонкий, подвижный и ловкий, словно каракурт, мечник в черном. Эти двое умудрялись оказываться в самых неожиданных местах и всюду захватывать врага врасплох, пока основное внимание удерживали на себе человек-гора и кицунэ во главе с призраком гигантской старой лисицы. Следя за ними, Тихиро однажды высунулась из своего укрытия больше, чем положено, и нос к носу, вернее, клювом к полумаске, столкнулась с мороком, который, опомнился на крыше после падения с дракона. От неожиданности она заклекотала, косё завопил, на крики сбежались другие тени, и для индюшки всё закончилось мешком, в который ее запихнули головой вперед. Свет померк. Глупая птица решила, что наступила ночь, и покорно заснула.

Очнулась она в наступивших сумерках. Вокруг нее на крытом соломенным навесом выгоне расхаживали другие индюки и индейки, ничем не отличавшиеся друг от друга. Не интересуясь новенькой, они внимательно высматривали под ногами обрывки газет и, если находили, с аппетитом выклевывали из них иероглифы. Тихиро поднялась, поправила крылья, почистила перья. Что-то ведь она хотела сделать! Ух, как же всё сложно! Да и надо ли что-то делать, когда прямо на земле валяется столько вкуснятины?

К ограде шло множество людей и еще каких-то существ. Как по команде на плацу, пернатые подняли головы и выдали самое настоящее многоголосое, стройное, оглушительное "ура". Тихиро пробилась поближе, чтобы рассмотреть гостей. Справа высился "Абурая", и с западной стороны он уже не выглядел таким величественным, как с фасада, разве что последние краски закатного зарева освещали верхние этажи багрецом. Наверное, сюда ее притащили в мешке. По дороге двигались всадники и пешие. "Наверное, сейчас будут кормить!" — сладостно мелькнуло в голове Тихиро.

— А вот взгляните, Хаку-сан, нет ли ее здесь? — подобострастно кланяясь, сказал слизень, заведующий купальнями, которого нельзя было не запомнить по противным усикам-перышкам и дрожащему от вожделения голосу, что доносился из утробы Безликого, когда тот его сожрал: "У тебя будет всё! Ну же! Желай! Желай! Желай!"

Хаку? Хаку здесь?! Тихиро протолкалась еще ближе к заборчику и вытянула шею.

Зеленоглазый и зеленоволосый, в коротком пальто и высоких ботинках, Нигихаями уверенно подошел к вольеру и посмотрел на ряды притихших индюков. Лишь на мгновение дольше взгляд его задержался на Тихиро. На мгновение — но дольше. Сердце ее заколотилось в надежде.

Юноша отвернулся:

— Тихиро здесь нет!

Если бы в нее сейчас ударила молния, разряд не мог бы изувечить девушку сильнее, чем его слова. Она окаменела, как проклятые Юбабой идолы в поле.

Банщики и юны радостно завизжали, а заведующий Анияку выкрикнул, что Хаку не ошибся, и указал рукой на каменную лестницу, ведущую от пристройки дома. По ней спускались несколько человек. Тихиро их узнала: это были Юбаба, Хитоми и плывшая рука об руку с Лисицей... сама Тихиро собственной персоной. Зрители зааплодировали, а Хаку бодро зашагал навстречу хозяйке и ее спутницам. Хитоми самодовольно улыбалась; она церемонно передала руку фальшивой Тихиро в ладонь спасителя, и тот радостно заулыбался, а вот на лицо Юбабы набежала тень. Стало тихо-тихо, все смотрели на влюбленных и боялись потревожить магию счастливой минуты.

— Это ложь! — вдруг разнесся над пустырем чистый и звучный мужской голос.

Лже-Тихиро вздрогнула, Юбаба ожила, а по заколыхавшейся толпе пробежал ропот. Пройдя между всадниками, к четверке на ступеньках стремительно направилась темная фигура с мечом у правого бедра. Тихиро прижалась грудью к забору, еще не понимая, что, теряя остатки перьев, ухватилась за перекладины человеческими руками.

— Ты не Сэн! — воскликнул бывший безликий оборотень, глядя на девушку и Хаку.

Юбаба улыбнулась, а с Рин и со всех заколдованных индеек на выгоне тут же спали чары. Хитоми бросила взгляд на Ведьму, на Юкити, снова на Ведьму, всплеснула руками, хлопнула себя по лбу и устремилась к парню:

— Кто это у нас заговорил! — радостно сказала она.

Тихиро сама не поняла, как перемахнула ограду. Она обнаружила себя уже бегущей к ним. Лисица метнула в нее короткий взгляд, раскинула руки, чтобы обнять Юкити, и вдруг сделала два почти не заметных глазу движения. Молодой человек лишь странно вздрогнул и замер, а Хитоми, наоборот, отпрянула и что-то дернула от него к себе.

Череда событий потекла перед Тихиро медленно, словно в зачарованном аквариуме. Она увидела острие катаны, сверкнувшее в спине Юкити на черном фоне его одежды, качнувшееся из стороны в сторону и пропавшее. Увидела, как рванулся в их сторону всадник на вороном коне и как ужаснулись Хаку, Рин и даже Юбаба. Услышала страшный гул в небесах, учуяла запах гари. 'Что-о-о-о ты-ы-ы наде-е-елала-а-а?' — почти неузнаваемая, протяжно закричала Арэти-младшая. Последние три шага дались, будто в трясине...

Тихиро схватила Юкити за локоть. Он непонимающе моргнул. На его лице мелькнула какая-то полудетская, беззащитная улыбка, когда он посмотрел на Хитоми с окровавленной катаной в руке, а потом опустил взгляд на разошедшуюся пастью кровавую рану у себя под ребрами. С легким всхлипом изо рта его выплеснулась кровь и густо залила губы, подбородок, горло, грудь. Лисица вскинула руку перед лицом Юкити и потянула на себя дымный шлейф из его глаз, но тут на нее со всех сторон обрушились кицунэ из свиты Инари. Скрутив, оборотни оттащили убийцу от жертвы. Дальше Тихиро уже не видела ничего, кроме оседавшего на землю Каонаси, и не понимала ничего, хотя и не была больше безмозглой птицей.

— Живи, пожалуйста! Живи! — лепетала она, прижимая его к себе и сдавливая ладонью рану. — Юбаба спасет тебя! Кто-нибудь тебя спасет, а ты живи сейчас, живи! Пожалуйста!

Но сизая пелена смерти уже заволакивала его зрачки, сердце дрогнуло в последний раз, а челюсть расслабилась. "Спасибо тебе, Сэн, что освободила меня!" — прозвучал в голове угасающий шепот, и веки Юкити сомкнулись. Тихиро смотрела на него и не могла понять, спит она или этот кошмар творится на самом деле. За что? За что Хитоми сделала с ним такое?!

Что-то тяжелое, как базальтовая плита, навалилось на всех, кто был поблизости. На колени упали и живые, и призраки, и даже высокопоставленные персоны были вынуждены прижаться ничком к гривам своих коней, лишь бы не видеть тех, кто в удушливом чаду спустился с небес.

— Что ж, заждались тебя мы в Ёми! — протрубил ужасный голос, от звучания которого мороз сковывал всё тело. — Обратись!

Тихиро, которой было уже все равно, подняла измученные глаза и увидела, как спешившиеся самурайские доспехи с лошадиными черепами подхватывают под руки коленопреклоненную Хитоми и вздергивают над землей. Тело Лисицы искажалось, теряя и человеческие, и звериные очертания. Она закричала, но никто, кроме Тихиро, не посмел и двинуть головой, чтобы подсмотреть. Превращение длилось до тех пор, пока прежняя рыжеволосая красавица не сделалась грязно-бурой воронкой смерча, удерживаемой огненными арканами всадников ада.

— Откуда только взялся ты такой... — в трубном гласе его величества Эммы сквозила брезгливость. — За вечность всю нам не встречалась мразь, подобная тебе!

— Простите, царь великий, Эмма грозный! — проблеяла растекшаяся по ступенькам Юбаба, виртуозно подстраиваясь под манеру царской речи. — На миг всего лишь опоздала я!

— С тобой у нас беседа будет позже! — ответил владыка преисподней. — И ты еще успеешь, стерва, покаяться во всех своих грехах, когда тебя притащат к синигами! Верну я Хитоми — ту, настоящую, убитую коварно, когда вот с этим повстречалась на дороге. Верну! Но воплотиться надлежит ей в мире смертных, в семье людей... Коль скоро мне не возразят дракон с девчонкой!

— Не возразят, великий царь! Не станут! — лебезя, поддакнула старуха. — Чего ж им возражать теперь, когда уже заслужено их счастье? У Тихиро был договор, никто не сможет отныне прав ее оспорить! Ни мы, ни сам дракон!

Невидимый для Тихиро Эмма выдержал паузу.

— Хах! Вот же старая ты курва!

И, свистнув напоследок, он в сопровождении свиты, волочившей за собой на арканах грязный смерч, с шумом и грохотом умчал в багровый закат, туда, где не было ни времени, ни надежды.

Базальтовая плита поднялась, выпуская всех. Всех, кроме Тихиро, прижавшейся лбом к перепачканному кровью, неподвижному, как маска, и такому же бледному лицу Юкити.

— Курва не курва, а вон Коллекционера поймать помогла и "Абурая" себе вернула! — поднимаясь со ступенек и отряхивая платье, проворчала Юбаба.

35. Молния в руках

Когда пушечное ядро проломило правый борт нашего корабля, я опять увидел перед собой их лица. Их мертвые лица. Его и ее.

Ты подходишь к зеркалу, а из отражения на тебя смотрит покойник. Ты наклоняешься напиться воды из ручья — и встречаешь там взгляд его жены. И знаешь, что она не хотела этого, но он не оставил ей выбора.

На самом деле выбора не оставил я. Я. Им обоим. "Страшнее всего — потерять лицо перед деловыми партнерами!" Будь оно всё трижды проклято вместе с этим ненавистным правилом моего отца! Будь проклят я сам за свое малодушие. Если бы еще год назад кто-то сказал мне, что Юкити, циничный и расчетливый сын Канэко Мондзиро, начнет подскакивать среди ночи от приснившегося кошмара и молить о прощении тех, кто уже никого не сможет простить, я расхохотался бы или просто плюнул ему в глаза. Да, да, мне это точно известно, потому что Юкити — это я. Последний из купеческого рода Канэко.

Все Канэко жили в Хэйан-кё* с незапамятных времен. Никогда и ни в чем с самого рождения и до предсмертной агонии не ведал я нужды. Даже начертание нашей фамилии** хранило в себе звон и блеск золота в той же мере, в какой сияла сама эпоха Момояма, пришедшаяся на мое детство и юность. Комнаты родителей украшали суми-э великого Кано Мотонобу, а ширмы и двери-фусума в моей собственной спальне были расписаны самим Тохаку Хасэгава. Матушка моя, Канэко О-Мицу, носила самые лучшие одежды из шелка и, хотя сама она не проявляла интереса к роскоши, отец желал видеть ее только в изысканном убранстве и никогда не позволил бы выйти на люди в одном и том же наряде дважды. Ведь супруга купца — это его лицо, это доказательство престижа, это как верительная грамота для посла. Стоит ли упоминать драгоценности, подчеркивавшие красоту ее лица и нереальную утонченность тела, серьги из халцедона и аметистовые кандзаси в рыжевато-каштановых волосах, лишь цветом способные сравниться с бесподобным очарованием фиалковых глаз?

Мы не были аристократами, но меня, как когда-то и моего отца, и деда, и прадеда, обучали лучшие преподаватели страны, охотно приезжавшие в наше имение, которое соседствовало с полуразрушенным в годы войны Мёсин-дзи. Наравне с отпрысками самурайских фамилий я умело владел оружием и рукопашными боевыми искусствами, о чем могли свидетельствовать те дворяне, дети которых, мои ровесники, водили со мной дружбу и не раз были побеждены в шутливых стычках. Золото творило чудеса и открывало те двери, которые навсегда были бы закрыты для малоимущих. И сначала мой дед, потом отец, а с возрастом и я только посмеивались над тем, как спадала спесь даже с самых чванливых, но небогатых вельмож, когда они начинали испытывать нехватку в средствах и обращались за помощью к нам, презренным ростовщикам.

Отец видел во мне продолжателя семейной традиции, но смирился я с его волей не сразу. Кто знает, может быть, не покажи мне случайно медовая О-Мицу свои умения и не обнаружь я у себя тяги и таланта к целительству, заниматься профессией торговца было бы не так досадно. У Канэко Мондзиро, сколько ни старался, так и не получилось переправить левшу, зато преемника в моем лице он себе обеспечил.

Мне было тогда пять или шесть лет. Тосиро, сын самурая одной из обедневших ветвей Ода-си, во время игры неловко поскользнулся на берегу реки, упал с высокого валуна и разбился на камнях. Все мы, дети, в растерянности не знали, что делать, но тут откуда ни возьмись выскочила моя мать. Она склонилась над изломанным телом Тосиро и стала водить над ним руками. Лицо нашего друга порозовело, грудь заколыхалась от биения сердца. Я собственными глазами увидел, как она вернула в него жизнь, готовую улететь вместе с красноголовыми журавлями к синигами.

Очень долго мама уклонялась от прямого ответа, когда я начал выспрашивать ее о содеянном чуде. А потом во время отъезда отца в нашем доме появился мужчина с удивительными глазами. Высокий. Хмурый. Поджарый. Напоминал он взведенную цуру

* * *

и был недоволен вынужденным визитом к нам. Он старался не встречаться ни с кем из домочадцев, но я сумел разглядеть его из-за ширмы. Кажется, человек этот был старше моих родителей, и вел он себя как один из тех сановников, что нередко наведывались к отцу по деловым вопросам. Удивило меня и едва уловимое сходство незнакомца с медовой О-Мицу.

— Тебе придется всё рассказать, чтобы утолить его любопытство, — сказал наш гость на прощание. — Если у него нет того же, со временем он просто забудет об этом сам.

— А если попытаться просто...

— Не выйдет. С ним не выйдет, как не вышло бы и с твоим мужем. Мы лишь искалечим его. Только сам. И заклинаю, Бьякко: будь осторожна, береги себя!

Он поцеловал маму в лоб, с неожиданной светлой нежностью улыбнулся ей и стремительно удалился. За изгородью послышался топот копыт его лошади. Странен был он еще и тем, что, войдя в дом, не разулся на камне, как по традиции делали все и всегда, а ходил в обуви, да не в сандалиях, а в высоких сапогах с закрытыми загнутыми носами. Спустя какое-то время мама, будто невзначай, позвала меня на свою половину. У меня был готов сорваться с языка вопрос о том, кто такая Бьякко и кем был этот мужчина, но она перебила меня мягкой просьбой прикрыть ладонью правый глаз.

— Вот так, лисенок, — показала она.

Я подчинился...

...Как можно описать увиденное теперь, когда ты уже давно не тот наивный мальчишка и когда корабль, на котором ты плыл в далекую страну, берет на абордаж флотилия вако?

Ты стоишь и смотришь открытым глазом в фиолетовые глаза своей матери, а она, выжидая, смотрит на тебя. Проходит минута, две. И тут на столике ее, посаженная в большую клетку, задрав и распустив веером короткий хвост, серебристо свистит зарянка. Взгляд твой перескакивает на нее...

...Я хотел и не мог отвести руку от лица, очарованный, напуганный. Птаха потеряла свою окраску, да и все вокруг изменило цвет, подернулось сиреневой дымкой. На жердочке прыгал пучок сияющих нитей, по которым пульсировало желтоватое свечение, выходя из ярко-огненной сердцевины. Нюх обострился так, что я, наверное, смог бы почуять каплю крови за несколько ри отсюда, а заодно и распознать ее принадлежность.

— Мама?!

Трудно передать и то, что выразило в ответ ее лицо. Она и обрадовалась, и испугалась, и испугалась своей радости, и огорчилась. А потом несколько лет, втайне от отца, О-Мицу учила своего единственного сына распоряжаться знаниями, которые он получал при помощи "особого взора".

По тем временам я еще не знал об отцовских планах на меня и жадно схватывал мамины уроки. Собственной медицины в нашей стране не было, и почти всё, что мы знали о целительстве, исходило из Поднебесной или из земли раджей. Это были учения о меридианах жизненной силы и семи лепестках чакр, а здешние лекари применяли еще и сведения о духах, обитавших в растениях и стихиях. Многое, как понимаю я теперь, шло в крепкой связке с верованиями, а не с подкрепленными практикой научными теориями. Почти всё делалось наугад, на ощупь. Большинство людей не могли видеть то, что видели мы с матушкой, и для меня было даже своеобразным развлечением следить, как пользует тот или другой врач своих больных. Кто-то был столь чуток, что и вслепую угадывал корень зла, чем спасал пациента. А кто-то двигался в противоположном направлении и боролся совсем не с тем, что вызывало хворь, нанося человеку лечением еще больший вред. Были и такие, кто занимался этим ремеслом и подавно только ради денег. В себе я находил какой-то неутолимый азарт, мне хотелось знать всё больше и больше, и не раз маме приходилось намекать, чтобы я опомнился и не выдал нас с нею строгому отцу и родне по отцовой линии.

Маминых же родственников я ни разу не видел: на мои расспросы она всегда отвечала, будто выросла сиротой. Дескать, нужно благодарить Мондзиро-сама за то, что спас ее от нищеты, и поэтому она не имеет никакого права перечить ему даже в мелочах. Мне всегда казалось, что она лукавит. Я уже тогда знал, как выглядят и ведут себя нищие или выходцы из бедных семей, пусть даже дворяне, и ни в едином — полном неторопливого достоинства — движении О-Мицу, ни во взоре ее, ни в голосе не чуялось отпечатка былых лишений. А так не бывает. Нельзя играть роль бесконечно, тем более — когда считаешь, что никто на тебя не смотрит.

Когда мне исполнилось двенадцать и мы с моими лучшими друзьями, Ода Тосиру и Итиро из клана Миёси, были на обучении в тэракоя

* * *

, она пропала. На мои расспросы по приезде отец сурово отмалчивался. В день своего возвращения домой я увидел выходящего из его кабинета того самого господина в темно-синем сокутае, который навещал маму много лет назад и так же, как в прошлый раз, не снял обувь.

— Теперь вы знаете всё, чего так добивались, — проронил он оставшемуся в доме отцу на прощание. — Полегчало вам?

Уходя, он заметил меня, стоявшего в саду под ветвями суги. Замешкался. Взглянул хмуро и свысока зеленовато-янтарными глазами — всё такой же статный, поджарый, ничуть не изменившийся за эти годы. Положил руку мне на макушку, слегка качнув мою голову, как если бы пытался ободрить, но вслух ничего не сказал и отправился восвояси.

— Кто это? — спросил приехавший ко мне Тосиру, и мне ничего не оставалось, как пожать плечами.

Пока все друзья развлекали себя играми, я попытался разузнать у прислуги соседей, что произошло в нашем доме во время моего отсутствия и когда именно исчезла матушка. Но всё, что я встречал, это пустые стеклянные взгляды и недоумение, как будто Канэко О-Мицу никогда не существовало. Прикрывая правый глаз, попытался разгадать причину, из-за которой они стали такими странными, но ничего особенного все равно не увидел. Мне было не до игр, и я уселся в стороне от приятелей. Кто-то тронул меня за руку. Это была Ода Хикари, младшая сестренка Тосиру. Она осторожно встала рядом и, застенчиво теребя косичку, шепотом призналась, что на днях в город приезжала какая-то очень красивая госпожа с большой свитой, и никто о ней почему-то не помнит. Госпожа ехала верхом на сером в яблоках жеребце, была во всем белом, в длинных черных перчатках, голубоглазая, ее сопровождал господин в темно-синем сокутае. Они проследовали по улицам Хэйан-кё, наведываясь к некоторым жителям, но ни у кого так и не остановившись надолго, и удалились. А взрослые стали такими, как теперь. Когда Хикари расспрашивала их о "госпоже в черных перчатках", они считали, что это ее выдумки.

— Я спряталась, и госпожа меня не увидела. А еще тот господин, когда они были у моих родителей, вот так встряхнул ухом, — она показала рукой, широко распахивая милые темные глаза. — Я так не умею, и Тосиру тоже не умеет. А ты? Умеешь?

Признаться, я и сам решил поначалу, что это ее выдумки, но фигура господина в темно-синем сокутае не давала мне покоя. Ведь я тоже видел его. И отец. Но он наотрез отказался разговаривать со мной об этом, и я не посмел настаивать, о чем жалел потом всю отмеренную мне жизнь.

Матушка так и не вернулась. Канэко Мондзиро не взял себе другой жены, говоря, что все женщины в душе — презренные юдзё, что сердце их — сердце цутигумо

* * *

* и даже самым благородным из них от нас нужно, в сущности, только одно — золото, золото, золото. Он становился грубее от луны к луне, и только несколько дней — пара до полнолуния и пара после него — ненадолго смягчали его нрав. Я боялся перечить ему, а со временем стал понимать, что он не слишком ошибался, говоря о женщинах. Но к такому заключению я пришел спустя много лет, после своего путешествия в далекие западные страны, к "южным варварам", как называли их у нас...

____________________________________

*Хэйан-кё — старое название (до 1600 года) тысячелетней столицы Японии, Киото.

**Канэко в переводе с японского означает "золото", Юкити — "младший", в сочетании дает понятие "золотой ребенок".

* * *

Цуру — тетива японского лука (юми).

* * *

Тэракоя — японская храмовая школа эпохи Эдо при буддистских или синтоистских монастырях, где могли проходить обучение не только дворянские, но и дети зажиточных горожан и крестьян — ремесленников, торговцев.

* * *

*Цутигумо — ёкай-паук, как правило, женского пола, встреча с ним всегда сулила смерть.

36. Молния в руках (продолжение)

К моим семнадцати годам внешняя политика сёгуната изменилась, и кому пришлось первым ощутить на себе первые плоды изоляции страны, как ни купеческому сословию? Однако деньги и надежные знакомства всё еще делали свое дело, поэтому запрет на выезд касался не всех. И одним из таких счастливчиков, сумевших вырваться в загадочную Европу, с которой у нас еще оставались торговые отношения, был я.

Мне повезло увидеть собственными глазами многие старинные города на западе континента, о котором так мало ведали наши географы и историки, а обучаться я остался в одном из городов колыбели католической веры. Флорентинцы мало чем отличались от моих соотечественников, когда речь заходила о чужестранцах. Поначалу я столкнулся с настороженностью, почти враждебностью католиков, но, опять же, большинство затруднений разрешил звон золотых, мое умение искренне улыбаться и готовность сменить национальные одежды на европейское платье. В нем, по признанию многих новых знакомых, у меня было еще меньше различий с местными жителями, чем в камисимо. Ведь уродился я со слишком светлыми для японца волосами и нетипичными для моего народа чертами лица.

В столице Тосканы мне довелось свести немало интересных знакомств с очень влиятельными людьми, в числе которых были и аристократы. С одним из таких семейств, маркизами Антинори, немного из-за их любви к экзотике, но по большей части, конечно, из-за служебного долга синьора Раймондо, занимавшегося экономическими связями с Азией, мы даже сошлись накоротке. Несмотря на то, что уроженцы моей страны с трудом воспринимают другие языки, мне итальянский дался легко, и единственное, что поначалу приводило к некоторым заминкам, это жестикуляция: понять значения жестов мне оказалось сложнее, чем освоить речь. А жестов у них было чрезвычайно много. Впрочем, после изучения трех тысяч вариантов начертания иероглифов и этот ребус оказался мне по зубам. Темпераментами же мы почти не отличались, просто то, что у романцев было принято выставлять напоказ, нам с малолетства внушали прятать под маской бесстрастной сдержанности.

Подружились мы и с маленьким сыном маркизов, которого я научил запускать в небо воздушных драконов и фонарики из папируса, и с госпожой Ассантой, настолько увлекшейся идеей японского дворика с прудом и золотыми рыбками, что я выписал к себе нашего садовника и велел ему обустроить имение Антинори так, как это принято делать в наших краях. Бывали и курьезные случаи. Однажды полицейский за соседним столиком в трактире долго разглядывал мою катану, а потом не вытерпел, пересел ко мне и поинтересовался, возможно ли таким мечом без особого затруднения обезглавить человека.

— К счастью, мне не доводилось проверять это на практике, уважаемый, — ответил я. — Но думаю, что в случае чего он не подведет.

Продолжения наш короткий диалог не получил, и я сделал вывод, что чудаков хватает даже в рядах здешней полиции.

Не покривлю душой, если скажу, что это были лучшие годы моей жизни. Может быть, не отзови меня отец обратно в Хэйан-кё, я остался бы во Флоренции насовсем.

Кое в чем наше знакомство оказалось полезным и маркизу Раймондо, который при поддержке Великого герцога сумел протолкнуть несколько экономических законов, облегчавших торговые отношения с моей страной. Затяжной конфликт романцев с Османской империей только усилил желание правителя Тосканы поскорее выйти вслед за мореходами-испанцами в Восточную Азию и закрепить там свое положение.

А вот меня больше согревало другое. Я тщился соединить медицинские знания наших лекарей и европейских врачей в какое-то единое учение, полагая, что такой сплав будет выгоден и нам, и им. Но сбыться моим мечтам было не суждено: мне вот-вот должно было исполниться двадцать пять, когда отец повелел мне приехать домой и заняться серьезным делом. По его разумению, выучился я уже на три жизни вперед. Пора наконец и честь знать, сказал он в своем письме, намекая, что раскусил мою выжидательную тактику и не позволит больше никакой отсрочки.

Едва ли не со слезами распростились мы с Антинори и впоследствии состояли с ними в редкой переписке. Маркиза Ассанта не раз признавалась, что мои бывшие пациенты, которым мне удалось помочь (а когда изрядно прижимало, то даже истово верующие в Единого Бога бежали к лекарю-язычнику и начинали доверять загадочным практикам иглоукалывания и акупрессуры, поскольку помогали они куда лучше примочек и припарок отечественных медиков, не говоря уж о молитвах служителей церкви), очень жалели о моем отъезде. А уж как о нем жалел я сам!

После рискованного морского путешествия на военном судне я прибыл в столицу Империи и приступил к своим обязанностям. Сердце у меня к ним нисколько не лежало, но отец дал понять, что лишь сделав карьеру в нашей семейной профессии, я заслужу право называться его сыном и наследником. Желания ссориться у меня не было, и пришлось постепенно смириться с судьбой.

Разменяв первую четверть века и увидев половину мира, помимо богатства материального я обладал теперь и незримым. Благодаря жизненным урокам я мог бы теперь перемудрить даоса... а благодаря урокам иного толка — развратить самую развратную чернозубую таю из Симабара*. Когда всё это скрепилось раствором непрошибаемого цинизма, отец сообщил мне, что теперь-то я полностью готов стать не только его партнером, но и в любой момент — равноценной заменой, что душа его отныне спокойна и что матушка очень радовалась бы, увидь она меня. Если не соглашаться с первыми двумя утверждениями у меня не было никаких причин, то в последнем я сильно усомнился, но не подал и вида.

Канэко Мондзиро так часто повторял свою присказку о страхе потерять лицо перед коллегами и клиентами, что сын его в лицедействе смог бы успешно соревноваться с актрисами кабуки**. А еще мне было скучно, скучно. Чертовски скучно. Люди бесили меня, потому что я видел их насквозь в буквальном и переносном смыслах, стоило лишь прикрыть ладонью обманчивый правый глаз. Дело, которое я позволил себе навязать, напоминало обременяющую суму с камнями: пусть даже камни эти были драгоценными, в воду и еду, необходимые путешественнику среди дикой горной природы, им не превратиться. И с друзьями, и с едва знакомыми я общался одинаково — сквозь грим фальшивой улыбки. Лишь одно обстоятельство ненадолго всколыхнуло дно болота.

Это была повзрослевшая Ода Хикари, которую я встретил вновь после десяти лет разлуки. Именно ее лицо я увижу у той девочки на красном мосту целую вечность спустя, именно она, поразив меня молнией осознания, вынудит искать с нею свидания с глазу на глаз и возможности поговорить. Поговорить после всего, что я натворил в этой жизни...

— Ты стала такой красивой, — сказал я ей, ничуть не погрешив против истины.

Она смущенно, но открыто улыбнулась, позволив мне на короткий срок ощутить себя тем беззаботно счастливым юнцом, каким был в имении флорентийских друзей, вместе с их отпрыском гоняя в небесах пестрого бумажного дракона. Мы стали искать встречи друг с другом, но я отдавал себе отчет, что больше не умею чувствовать в настоящем. Всё, о чем радовалось сердце, осталось позади. Однако Хикари была единственным человеком, с которым мне было просто и спокойно. Она непосредственно и живо смеялась и переживала на постановках театра Но, любила бывать со мной на чайных церемониях и слушать мои пустячные рассказы о "землях южных варваров".

Несмотря на ее высокое происхождение и дальнее родство с великим Нобунага, я был уверен, что ее близкие, в том числе брат, Тосиру, не будут возражать, чтобы Хикари стала супругой Канэко-младшего. Но сам не знаю, что дернуло меня устроить ей то идиотское испытание. Может быть, в памяти всплыли слова отчаявшегося отца о златолюбии женщин, может быть, сказалась моя собственная, свежеприобретенная порочность. Я и сам не раз убеждался: погоне за богатством они торгуют не только телом, но и свободой, и распоследняя юдзё из ханамати по сути своей ничем не хуже удачно выданной замуж аристократки.

Как бы там ни было, но я предложил Хикари интимную встречу прямо в каком-нибудь из домишек бедняцкого квартала, куда мы забрели с нею во время испортившего нашу прогулку дождя. Я и теперь помню, как взял ее запястья в свои ладони и произнес эти чудовищные слова. На лице ее проступила сначала растерянность — она подумала, что ослышалась. Следом растерянность сменилась ужасом. Она не дала мне времени признаться, что это был глупый розыгрыш и что на самом деле намерения мои вполне серьезны. Даже и согласись она вдруг в порыве чувств переспать со мной, ничего бы не произошло. Ничего. Я только убедился бы, что ей нужна не эта блестящая мерзость, которая будет гарантирована ей законом, не потомок торгашей Канэко, а нужен просто сам Юкити, сам по себе. Но холод, каким повеяло от Хикари, отбросил меня от нее. Ничего не сказав, она попятилась, повернулась и убежала прямо под осенний дождь. Что ж, подумал я, усмехнувшись ей вслед, значит, сейчас — не судьба. Поговорить можно и позже, при очередной встрече, когда отойдет и поймет, что ничего такого я не подразумевал. Она ведь умная девушка.

Мои мысли не возвращались к Хикари ровно до того дня, когда я узнал, что ее взял в жены наш общий друг, Миёси Итиро, нищий, но гордый своим самурайским происхождением. И, что хуже всего, Тосиру, который уже давно считал меня почти родственником, был доволен выбором сестры, а на меня смотрел с укоризной за то, что Итиро оказался проворнее и не стал тянуть с предложением. О нас Хикари никому ничего не сказала.

Я не знал, что способен на такую ярость, до тех пор, пока не очнулся в собственной разнесенной вдребезги спальне со сбитыми в кровь кулаками и адской болью в стучащих висках. Слуга боялся войти ко мне, а отец, как я узнал позже, не велел меня беспокоить. Меня и не беспокоили дня три, пока во время подкатывавших к горлу приступов я громил в беспамятстве одну свою комнату за другой. Она предпочла мне этого неудачника?! Да еще и так скоро после наших с нею встреч? Право же — в сердце любого паука больше толка, чем в голове даже самой умной из женщин!

На четвертый день я как ни в чем не бывало вышел к столу — умиротвореннее статуи Будды, отмывшийся, идеально одетый, в перчатках — и приказал нести обед. К чести отца добавлю, что он не стал ни о чем меня расспрашивать. А может, догадался.

Более того, когда все ссадины на мне зажили, я нашел в себе силы при встрече поздравить новобрачных как ни в чем не бывало, а Хикари как ни в чем не бывало улыбалась мне в ответ. Лицемерка! Болото всколыхнулось с новой силой, но тут же и замерло. Плевать. Просто плевать. Договорной брак — это в порядке вещей.

Я решил забыть и о ней, и о бывшем друге, оставив всё как есть. Она не стоила размягчения моей души, такая же дочь ветра, как и другие. Но жизнь распорядилась иначе, будто случайно подсунув способ отомстить, показав ей, какое ничтожество она избрала взамен меня.

Самураи никогда не умели считать. Заниматься своим благосостоянием они полагали ниже своего достоинства. Зато ходить в рванье и обносках большинство из них унижением не считало. Клановые междоусобицы добавили перчинки в их жизнь, а теперь, после объединения страны, они могли донимать друг друга уже не столько боевыми методами, сколько на экономическом поприще. Так случилось и с родом Миёси: отец Итиро даже не понял, как разорилось его семейство, и всё их имущество вместе с жилищем должно было отойти кредиторам из враждебного клана. По долгу родства им пытался помочь отец Тосиру и Хикари, но какое там!

Слухи дошли и до меня. Сперва я пропустил их мимо ушей, сознательно держась подальше от всего, что было связано с фамилиями бывших друзей. Но соблазн был велик. Я разведал подробности и предложил кредиторам Миёси втрое больше того, что они получили в качестве погашения долга. Торговаться они, такие же нищие, как их должники, не стали и легко согласились с моим условием сохранить сделку в тайне. Пока я придумывал сценарий встречи и разговора с Миёси, во время которого со снисходительным видом на глазах у Хикари вернул бы ее свекру права на владение домом, боги, опять же, придумали еще смешнее: Итиро сам явился ко мне с просьбой о предоставлении ссуды.

Азарт уже не дал мне остановиться в нужном месте. Предвкушая интереснейший спектакль и едва сдерживая смех, я выдал ему оговоренную сумму сроком на полгода и даже не назначил никаких процентов, хотя из-за остатков гордости он вяло пытался возражать. Сам же я отправил нарочного к тому семейству с просьбой не испортить сюрприз и в награду посулил те деньги, которые принесет им Итиро. Похоже, они и сами были заинтригованы, чем закончится эта история, и поддержали комедию. Я был уверен, что и за полгода Миёси не соберут деньги для возвращения долга, поэтому, в воображении своем уже отпраздновав победу, отпустил мысли о них на свободу.

Ровно через полгода, день в день, Итиро снова предстал передо мной. Я даже не сразу и вспомнил, для чего он пришел, а когда он объяснил, едва сдержал смех и с серьезным видом выслушал просьбу об отсрочке еще на месяц. Стоило увидеть, до чего тошно ему было выдавливать из себя эти слова! Я ликовал: то же самое каждый день видит перед собой Хикари и наверняка уже давно кусает локти.

— Конечно! Ведь мы же друзья, Итиро! О чем речь!

— Но ровно на месяц, Юкити, клянусь честью!

Я дал ему понять, что хоть на месяц, хоть на два. Добыть деньги ему неоткуда, и через месяц я просто верну им права на владение имуществом, после чего мы прекратим всяческие сношения, поскольку их род никогда не простит такой шутки жалкому ростовщику. Но зато я успею посмотреть в лицо Хикари, которая будет главным зрителем этого представления.

Прошел месяц, однако никакого визита в назначенный день не последовало. Посмеявшись, я решил сам навестить Миёси назавтра с документами, тем самым усугубив степень их унижения. А вечером я встретил на улице какую-то седую безумную старуху в рубище, которая пристала ко мне с дурацкими разговорами о скорой беде.

— Одумайся, мальчик! Одумайся! — просила она, цепляясь за меня своими корявыми пальцами и заглядывая в лицо выцветшими и мутными глазами. — Ты ведь не такой. Ты не сможешь с этим жить и навлечешь на себя самую страшную из напастей — того, кто отнимает лица!

— Да поди ты к черту! — возмутился я, содрогаясь от омерзения и отряхивая помятый ею рукав.

— Твой дар — что молния в руках, Юкити! Ею ты можешь и дать жизнь, и забрать ее. Решать тебе!

— Исчезни, ведьма.

Она поникла и остановилась. Дойдя до поворота, я не выдержал — обернулся взглянуть, не тащится ли она следом за мной. Но улица была пуста. Смотри-ка ты, исчезла! Значит, и правда ведьма.

Давно я не спал так безмятежно, как той ночью! И никогда больше не усну и впредь: мой вечный сон покойным не будет...

Тщательно собравшись на другое утро — еще никогда мне не приходилось одеваться с придирчивостью невесты перед свадьбой, — я сел верхом и отправился к Миёси. Помню, было тогда землетрясение. В первый раз сердце тревожно стукнуло, когда я увидел сборище людей в их саду. Но верить оно не пожелало. Второй — когда по дороге к дому во внутреннем дворике встретил несколько плачущих женщин и мрачных мужчин. Амадо были раздвинуты настежь, впуская и выпуская людей на веранду. Третий удар отозвался болью во всем теле — я увидел в комнате залитые кровью татами и несколько трупов.

Все они лежали так, как завалились после исполнения ритуала. Это было мури-синдзю

* * *

, совершенное всеми членами семьи. Мужчины вскрыли себе живот, женщинам позволили уйти с меньшими мучениями, почти мгновенно — перерезав сонную артерию. Миёси не воспользовались правом обезглавливания после сэппуку и вынесли всё до последней секунды. Я стоял и смотрел в обескровленные лица Итиро и Хикари. В голове было пусто.

Старуха была права: жить с этим я не смог. Отец не решился возразить, когда я уведомил его, что отплываю в Европу, достичь берегов которой мне не было суждено. Пираты ворвались на наше судно, медленно погружавшееся в пучину океана, и устроили резню. Я отбивался только затем, чтобы умереть с оружием в руке, и это случилось. Изогнутый клинок вако вошел мне глубоко в повздошье, вспарывая брюшину поперек — сделать это сам, не будучи самураем, я не имел права. И вот последнее, что я бормотал, заливая палубу своей кровью и уже ничего не видя:

— Канэко Юкити! Будь ты проклят, проклят!

Я не имел права на покой или достойное перерождение. Если бы это произошло, мироустройство не стоило бы выеденного яйца. Но я наказал себя, изъяв и развеяв в пустоте разум, тело, лицо и голос, оставив лишь память о своем преступлении на многие века. Неприкаянным безликим бродягой шатался я по мирам, погруженный в смутный туман сознания, пока не встретил маленькую девочку Сэн-Тихиро и памятью преступника не понял, что должен как угодно, чем угодно заслужить ее доверие. Только она могла освободить меня от моего собственного проклятия и отпустить из междумирья. Но поскольку разума у меня не было, я наворотил новых бед, и у нас с нею опять не заладилось. Еще двенадцать долгих лет я провел в доме у старой ворожеи, понемногу восставая из плена беспамятства. Говорить я не мог, но хозяйка разобралась в моей прошлой жизни лучше, чем мог сделать я сам. Она нашла того мужчину в темно-синем сокутае, уже заметно постаревшего со времени нашей последней встречи, первой предложила сделку с негласным договором, в котором я попросил наградой за миссию прощение друзей и освобождение от мучительного бессмертия. Всё остальное приходило ко мне обрывками, и даже ради этого я должен был напрягать все свои силы, чтобы сопоставлять события, принимать решения, общаться с Сэн, когда она пыталась докричаться до меня. Даже не знаю, какую способность я обрел вперед: изредка материализовать свое тело — или снова ощущать в груди стук живого сердца, замиравшего от ее взгляда, улыбки или прикосновения.

И когда всё это озарило меня всполохом прощальных воспоминаний, я понял кое-что самое важное, чего не знал раньше. Я свободен. Я ухожу. Я люблю.

_________________________________

*Симабара — район "жриц удовольствия" (юдзё, таю, ойран) в старом Киото.

**Основоположницей театра кабуки была Окуни, служительница святилища Идзумо Тайся, и в постановках с 1603 по 1629 годы участвовали исключительно загримированные или замаскированные женщины; впоследствии это право было у них отобрано по распоряжению сёгуната, актрис заменили на актеров-мужчин в масках (что, впрочем, исправлению нравов общества нисколько не поспособствовало, а скорее даже наоборот).

* * *

Мури-синдзю — коллективное самоубийство по сговору, до сих пор иногда практикуемое в Японии (не обязательно сэппуку, сейчас это скорее самосожжение).

37. Договор

С трудом подняла голову Тихиро и в расплывавшемся перед глазами вечернем мареве угадала силуэт сенсея Кюби. Советник Инари спешился и подошел к ним. В попытке защитить от него мертвеца девушка прижала к себе труп Юкити и глухо вымолвила из-за плеча:

— Теперь вы довольны удачной ловлей на живца, правда, Кюби-сама? Он был идеальной приманкой для Собирателя...

Девятихвостый опустил голову и сложил руки на животе, под завязками оби.

— Не говори так, детка, ты многого не знаешь, — прозвучал вдруг усталый женский голос с другой стороны от Тихиро.

В траве рядом с ними на коленях стояла пожилая, но все еще фантастически красивая женщина в лиловом кимоно и с фиалковыми, потухшими от возраста и перенесенных страданий глазами. В волосах ее, некогда золотисто-каштановых, а теперь почти совсем седых, поблескивал аметистовый гребень. Она держала безвольную руку Юкити, перебирая длинные, тонкие и еще теплые пальцы, и с нежностью смотрела в его лицо.

Постепенно к ним подошли все очевидцы трагедии и окружили их молчаливо-скорбным кольцом. В их числе были и кодама, и оборотни-лисы, и Юбаба со своими слугами, и смахивающий слезы здоровяк Бо, и Хаку, и даже обескураженная Рин.

— Если бы я знала всё, то не стала бы заключать с ними этот ужасный договор... — враждебно оглядываясь на Кюби и стоявших подле него Дзенибу и Юбабу, похожих между собой больше, чем отражение в зеркале бывает похожим на оригинал, сказала Тихиро. — Они специально не сказали мне всей правды!

— Ты всё сделала правильно, Тихиро, — покачала головой незнакомка. — Кюби не мог желать ему дурного. Отправиться сюда с тобой — это было целиком и полностью волеизъявление Юкити. Никто, никто не знал, где скрывается Коллекционер лиц...

Тут вмешалась ками Инари, подъезжая ближе сквозь расступавшуюся перед нею толпу и не сходя со своего серого в яблоках.

— А также и по другой причине. Ты не договариваешь, Бьякко, — она перевела взгляд на девушку: — Тихиро, не будь несправедлива к моему доверенному, он этого не заслужил. Кюби-сан — родной дядя Юкити. Это он испросил у меня дозволения заключить договор с племянником и своей родной сестрой, чтобы закончилась разлука матери и сына. И я дала согласие, уж слишком затянулось наказание для них обоих. Все договоры скреплены волшебной печатью Дзенибы и только что вступили в силу.

Тихиро снова посмотрела на бывшего Безликого. Ветер пошевелил встрепанную прядку волос над его лбом, и если бы не кровь на лице как напоминание того, что всё кончено, и не страшная рана под ребрами, у нее хоть на миг вспыхнула бы надежда, что сейчас он откроет свои необыкновенные глаза, а в глубине разноцветных зрачков заиграют искры смеха. Но Инари продолжала:

— Бьякко из клана Дзэнко Кицунэ-но Атэ! Твой проступок, повлекший за собой необходимость серьезного вмешательства в память смертных и неизбежно исказивший личность человека, женой которого ты была в том мире, теперь прощен. Ты искупила свою вину.

— А... он? — седая женщина прижала мертвую руку Юкити к своей груди, исступленно вглядываясь в богиню.

— Его вина была известна лишь ему, поскольку он сам наложил на себя наказание. И если ему удалось освободиться, значит, он счел, что тоже искупил ее, и перестал себя ненавидеть. Мне о том не ведомо ничего.

— Он не ненавидел, — прошептала Бьякко и склонилась над ним, как над спящим младенцем в колыбели. — Он себя презирал. Это страшнее.

— Так или иначе, вы можете быть свободны. Оба!

— Благодарю тебя, Инари!

И тяжесть, которую ощущала Тихиро на своей занемевшей от напряжения руке, мгновенно пропала, в объятиях осталась лишь пустота. Исчезла, растворившись в сумерках, и седая женщина. Тупая боль снова прорвалась из Тихиро неудержимыми рыданиями.

— Арэти Рин, — Инари слегка поворотила лошадь к Ведьме пустошей. — Ты подвергнешься десятилетнему изгнанию на остров Забвения, где у тебя будет время поразмыслить в одиночестве о том, к чему приводят подобные игры.

— Да уж, — не выдержала Юбаба, враждебно покосившись на внучку первой Арэти и Коллекционера лиц, которая покорно опустила голову и судорожно сжала протянутую ей руку Хаку. — С твоей стороны было подло повторять дедовские штучки и воровать мой облик ради своих делишек.

Тут иронично усмехнулся и подал голос сенсей Кюби:

— Так ты наконец прочувствовала на своей шкуре, что испытал один молодой и глупый кицунэ, когда узнал, кто выдавал себя за его возлюбленную по имени Дзениба?

Старая колдунья умолкла, не найдясь, чем ответить, но ее голос продолжал звучать, теперь уже в устах сестры-близнеца:

— Одного я не возьму в толк, Кюби: коль уж у него было столько возможностей, находясь рядом с Безликим, завладеть его сутью, почему он столько медлил, чего выжидал?

Все повернулись к Девятихвостому, но тот дал понять, что даже не догадывается об этом. Вместо него отозвалась Инари:

— Потому что он мог завладеть его сутью лишь в тот переходный миг, когда и Безликий уже не был Безликим, и Юкити еще не стал Юкити. Когда произойдет предсмертное озарение и вернется память, не предполагая дальнейшей жизни. Вот поэтому, чтобы воровать лица, Коллекционер должен был убивать. Он не подражал жертве, как делал сам Каонаси, — он ею становился. Но при этом прекрасно помнил, кем является сам, и полностью контролировал себя в чужом облике.

Кюби насупился и сложил руки на груди.

— Нигихаями и Тихиро, — богиня смягчилась, но Хаку так и не выпустил ладонь Рин, только распрямился и слегка шагнул вперед, будто готовый раньше Ведьмы принять на себя удар цунами. — В связи с тем, что договор был выполнен, вы можете вернуться в человеческий мир. На этот раз, дабы не утратить себя и свою любовь, вы должны пополам, в равных частях, проглотить то, что найдете в кармане на чехле водительского кресла его машины.

— Госпожа Инари! — подал голос Речной дракон и встал на одно колено. — Дозвольте мне право последнего желания!

— Да? — немного удивленно ответила повелительница лис-оборотней.

— Могу я проводить Рин к месту ее изгнания? Обещаю вам, что после этого я вернусь и полностью выполню свой долг перед Тихиро, и вам, как и ей, не в чем будет упрекнуть меня.

Тихиро безучастно смотрела в землю. Ей не хотелось ни видеть их, ни слышать. Ей вообще ничего не хотелось. А Инари, помолчав, ответила:

— Пусть будет так. Ты выполнишь свой долг и перед Тихиро, и перед Хитоми, которая пострадала из-за всей этой истории, не будучи в ней даже замешана. А ты, Тихиро, подождешь его у выхода из тоннеля, со стороны мира людей.

— Спасибо, ками! — выдохнул Хаку.

— Ничего, — обнимая Тихиро за плечи и поднимая ее на ноги, шепнула Дзениба, — теперь всё будет хорошо. Ты заслужила свое счастье. А боль — она притупляется, уж поверь. Со временем притупляется.

Но в тоне старой волшебницы не было и тени уверенности.

Тихиро не помнила, как вытолкнул ее прочь заколдованный тоннель. Тяжело передвигая ноги, она добралась до автомобиля Нигихаями. На ветках уже пробивалась первая зелень, светило солнце и по-весеннему чирикали лесные птицы. Машина была забрызгана высохшими и запыленными дождевыми потеками, как будто простояла здесь неделю или две.

Открыв дверцу справа, Тихиро пригнулась, сунула руку в карман за креслом и нашарила там что-то округлое и выпуклое. Это была лепешка наподобие рисовых моти для ритуала наораи. Девушка опустилась на сидение, долго и тупо смотрела на кругляш в ладони, не думая вообще ни о чем. Потом встала, размахнулась и что было сил швырнула лепешку в дальние заросли...

38. Вместо эпилога

...Всё это безумным вихрем пронеслось в голове Тихиро, пока она стояла и смотрела, как танцует старый нищий Тэтсуо под дождем посреди проезжей части и как, сигналя, аккуратно объезжают его машины.

Встряхиваясь и прогоняя наваждение, девушка зашагала к парковке, а когда села в свой автомобиль, почувствовала, что волосы ее распущены и мокрыми прядями свисают на спину и плечи. Посмотрела в зеркало — так и есть: впервые за все эти годы она где-то потеряла свою лиловую заколку.

— Завтра же я уволюсь отсюда, — твердо сказала она своему отражению и вздрогнула, на секунду увидев там вместо себя покатившуюся со столика зеленую голову Дарумы в спальне. Кукла с грохотом рухнула на пол и вдребезги разбилась, как будто была сделана не из дерева, а из фарфора.

Еще пара выволочек от Исами-сама — и она в самом деле сойдет с ума. Нет, довольно. Когда начальник подпишет ее заявление, Тихиро уедет наконец в Токио и поступит на факультет журналистики в третий раз. "Как только ты изменишь хоть что-то в себе, начнет меняться и что-то вокруг тебя!" — только что (и целую вечность назад) сказала ей Мияко. И, заведя машину, девушка поехала за город, к храму ками Инари.

Перед тории у небольшого, уединенного среди холмов святилища она, как и хотела, купила инари-дзуси с тофу и улыбнулась замершему в приветливой позе каменному изваянию лисицы при входе. Может быть, ей почудилось, но краем глаза, проходя мимо, она заметила, как встряхнула длинным ухом и дернула поднятым хвостом мокрая от дождя статуя кицунэ.

В зале хайдэн было немноголюдно. Прямо сказать: кроме нескольких служителей и одинокого прихожанина здесь вообще не было никого. Положив дзуси на протянутый ей жрецом поднос для подношений богине, Тихиро повернулась к алтарю и бегло, ради любопытства, посмотрела на соседа, явившегося сюда раньше нее.

Это был высокий, хорошо сложенный мужчина в мягкой черной куртке с капюшоном, наброшенным на голову, и в обычных синих джинсах. Она подошла ближе и исподтишка взглянула еще раз, уже в профиль. Молодой человек, заметив движение сбоку, тоже мельком посмотрел в ответ, хотел было отвернуться, но, словно опомнившись, уставился на нее в оба глаза. В оба разноцветных глаза.

Ну конечно! Вот почему он показался ей знакомым, хотя теперь был не в официальном костюме с бейджиком на лацкане, а в демократичной одежде, которую встретишь на каждом втором парне в городе! Это был один из онкологов клиники "Токио Мидтаун", приехавших на медицинский форум, посвященный вакцине на основе дендритных клеток. Вот из-за них, этих нобелевских столичных светил, устроил ей сегодня головомойку Исами-сама, недовольный ее модераторской деятельностью: "Вы позорите нас как устроителей мероприятия, понимаете вы, Огино Тихиро, или даже на это у вас недостаточно сообразительности?!" Точно-точно, а этот парень, примеченный ею сегодня утром в конференц-зале из-за гетерохромии и необычного оттенка глаз, так и залипал на ней взглядом. И, кстати, потом она видела его в компании Ёсикава Мияко, он что-то говорил красотке, и оба они как-то слишком внимательно посмотрели тогда на заполошную Тихиро.

— С наступающим! — сказал он, улыбнулся и, стянув с головы черный капюшон, встряхнул густыми каштановыми волосами с озорно растрепанной от дождя челкой — не то что был на форуме: весь приглаженный, причесанный, элегантный, как модель с обложки. — Кажется, мы сегодня виделись!

— И вас с наступающим. Да, виделись утром... э-э-э...

— Канэко, — представился он, и она, вспомнив иероглифы на его бейджике, договорила вместе с ним в один голос: — Юкити!

Парень кивнул. Оба они засмеялись.

— Какое совпадение, что мы встретились и тут, — сказала Тихиро.

— Такое неожиданное, — доктор лукаво двинул бровями, — и приятное.

— Неожиданное? А-х-ха... Ну-ну!

— Абсолютно неожиданное! Даже не сомневайтесь!

Неожиданное! В предрождественский вечер. За двадцать минут езды от города. В храме, куда немногие наведывались и в обычные дни. Тихиро смотрела на него, и ей казалось, что они знакомы тысячу лет. И голос у него такой хороший... Ах, Мияко! Ах, лиса! Ах, ах!

— Я не покажусь слишком навязчивым и бестактным, если спрошу о ваших планах на Кристмас? — спросил он, не сводя с нее разноцветных, божественно красивых глаз. Ведь рождаются же на свет люди с такими чудесными глазами!

— А у меня нет планов на Кристмас, Юкити-сан. Зато у меня есть планы на завтра: завтра я увольняюсь и очень счастлива, потому что уеду отсюда!

Юкити хотел удивиться или сделать вид, будто удивляется, но этот процесс нарушил подошедший к ним служитель с подносом, на котором одиноко лежала рисовая лепешка:

— Мне велено передать это госпоже, — почтительно сообщил жрец; когда Тихиро с поклоном взяла ответный дар ками, он быстро и неслышно удалился.

— Странно, — сказала девушка, держа на ладони такой знакомый по виду и по ощущениям кругляш. — Почему только мне? Так нечестно!

Юкити снова засмеялся, взял протянутую ему моти за два противоположных края:

— Так в чем проблема? — спросил он, разламывая лепешку на две одинаковые части и лукаво прищуриваясь. — Пополам, Сэн?

Конец истории

Лето-осень 2015 г.

Не теряй себя из-за одной ошибки. Главное — не утратить впоследствии присутствия духа.

Такэда Нобусигэ (1525-1561), воин