Нас не существует

Рыжий отблеск луны осветил мертвую женщину. Каждая деталь лица, каждый застарелый шрам на коже, каждая вздутая вена — подробно различалось всё.

— Кир, — тихонько стонала Наташа, — где ты? Пожалуйста... Кир...

Тот появился из неоткуда и встал подле девочка. Он указал пальцем на себя, но по губам вытьи можно было прочесть всего одно, пусть и не высказанное вслух слово: 'Она'.

Убежать или сделать хотя бы шаг назад Наташа не успела — дух стремительно влетел в ее грудь, а после вырвался наружу — уже со спины. Тело окунуло в ледяную воду. Вначале Наташе стало неимоверно холодно, а дыхание перехватило, но затем мороз сменился жаром. По лбу потек пот, спина взмокла.

— Она хочет показать свои кости тебе, — пояснил Кир так, будто духи ежедневно показывали ему кости.

— С чего ты взял? — просипела Наташа.

Кир не ответил.

Призрак из виду пропал, но кожей чувствовалось — он рядом. Наташа чувствовала его как саму себя. Девочка шла вперед, костеря себя за любопытство. Кир двигался поодаль и уверял, что ничего плохого не случится.

'Куда уж хуже', — билось по вискам.

Вытья свернула направо, затем налево, спустилась через окно. Наташа с Киром вылезли по 'черной' лестнице, обломанной в метре от земли. Женщина ждала их. Когда ребята спрыгнули на траву, она направилась к скособоченной пристройке, которая чудом не развалилась от ветхости. После дух, покачавшись на ветру, растворился. Как и не было!

— Может, она решила нам ничего не показывать? — с надеждой предположила Наташа.

Вместо ответа Кир выбил тоненькую фанеру пинком.

Изнутри пристройка напоминала сарай или сторожку. С целым набором барахла: повсюду валялись разбухшие от влаги деревяшки, прогнившие остовы кроватей, согнутые столовые приборы, тряпки, коробки. Мусор возвышался мертвыми кучами.

— Как тут найти чьи-то кости? — ужаснулась Наташа.

И услышала шелест ветра: 'Помоги... Они там... Левее...'

Тело пронзила невидимая стрела. Пальцы сами потянулись к груде хлама. Кир хотел отстранить Наташу, но та намертво вцепилась в ржавый костыль, которым принялась ворошить вещи. После, забыв обо всем, разрывала кучу голыми руками. Кира она не слышала — его голос потонул в пустоте.

— Тут.

И она с натугой выудила наружу холщовый мешок. Тяжелый до невозможности. Наташу передернуло от мысли, что там находятся чьи-то останки.

— Уверена?

Кир был мрачнее тучи.

— Проверять не хочется. — Губы изогнулись в подобии улыбки. — Надо копать яму?

Наташу бы не удивило, если б Кир всучил ей лопату. С него станется.

— Уже выкопал, пока ждал тебя, — успокоил мальчик. — Таш, ты можешь не принимать в этом участия...

— И не стану. Лучше посижу... У входа... Ладно?

— Хорошо. — Кир с трудом забросил объемный мешок за спину. — Прости меня, я не думал, что... она выберет тебя.

— Угу.

Шатаясь от усталости, Наташа подошла к воротам, где плюхнулась прямо на песок и свернулась в клубок. В душе зияла дыра. Глубокие вздохи не помогали вырвать из легких засевшие там колючки. Губы пересохли, руки саднило. Ныла и прижатая к животу нога, и спина, и, что хуже, сердце. Образ вытьи прочно засел в памяти, ее крик звучал в ушах осязаемо и четко.

Духи — не выдумка. Они существуют. Они рядом.

— Никаких больше привидений, — подытожила Наташа, погружаясь в спасительный сон.

Глава 5. Домовой и прочая домашняя нечисть.

Утро началось с целой палитры звуков. Справа, за окном, возилась малышня; сверху раздавался топот дедушки. Перекрикивались соседки. Лаяла собака, ей отзывалась другая, вдали. Щебетали птахи. Затарахтел старенький трактор (лет ему было больше, чем Наташе). В Камелево закипала жизнь.

Наташа, не разомкнув век, ворчливо фыркнула и улеглась на другой бок.

Кар-кар.

Придавила голову подушкой.

Трых-трых. Чирик-чирик. Ур-мяу!

Заткнула уши пальцами. Безрезультатно.

— Шмотри, куды преш-шь! Понакупили дребезжалок! — ругалась баба Клава из соседнего дома. Старушка она была крайне ворчливая, и раздражало её всё вокруг. Она намеревалась догнать велосипед, чтобы накостылять его владельцу (о чем кричала во всеуслышание), но тот благополучно смылся. Вдали разносился лишь глумливый звук звонка.

Тын-тын-тын.

На кухне под бурчание радиопередачи гремела посудой бабушка.

'Встаю', — решилась Наташа, потирая глаза кулаками.

Что-то в привычном действии было иначе. Наташа уставилась на длинные царапины, тянущиеся от ладоней аж до самого локтя.

И она всё вспомнила. Непроглядную чащу, звездную ночь, мрачные комнаты. Духа.

Пружины надсадно скрипнули, когда Наташа вскочила с кровати.

— Где же, где же, где же? — как заведенная повторяла девочка, вываливая на пол содержимое рюкзака. То падало и откатывалось во все стороны.

Тетрадь нашлась последней, а в уголке седьмого листка был криво нацарапан 'стишок' для призыва домового. Пускай и накарябанный неразборчивым почерком, зато настоящий — не оставалось никаких сомнений. Всё взаправду.

Наташа замерла. Быть такого не может. Ей почудилось! Она и проснулась не у больницы, а в родной постели. Правда, проснулась одетая...

Точно! Кир ее с трудом добудился — Наташа недовольно мычала и пихалась всеми конечностями, — затем проводил до дому, а там она на автомате залезла под теплое одеяло, где и утонула в долгожданных сновидениях.

И что делать с новыми знаниями? Куда их применить?

В комнату прокрался сладковатый аромат Наташиной любимой манной каши. Сдобренной малиновым вареньем, вкусной-вкусной — такую умела готовить только бабушка, потому что у мамы всегда получалась не каша, а сборище комочков. Живот напомнил о себе урчанием. И не оставалось ничего, кроме как переодеться в рубашку с длинным рукавом, спрятать руки в карманы и в кухню.

— Доброе утро.

Меж бровями Раисы Петровны залегла складка.

— Как спала? — В вопросе чувствовалась ирония.

— Как убитая... — ничуть не соврала усевшаяся на привычное место у окошка Наташа. — Чего с тобой, баб?

— Напомни-ка мне, с кем вчера гуляла? — в лоб спросила бабушка.

— С Димой.

Тут-то, по тому, как губы бабушки поджались в тонкую ниточку, Наташа и почуяла подвох.

— Наташ, — Раиса Петровна вздохнула, — Дима приходил вечером и справлялся о твоем самочувствии.

— И что ты ему сказала?!

— Что спишь. — Наташа не успела поблагодарить, потому как бабушка суровым тоном продолжила: — А теперь я хочу знать, где ты разгуливала этой ночью.

— Я действительно гуляла... С мальчиком.

— С каким?

— Вы незнакомы.

Бабушке эти слова не понравились настолько, что даже напугали. Дима — дело одно, они с Наташей дружат с пеленок. Совсем другое — незнакомый мальчишка, после общения с которым внучка юлит да обманывает. И пускай Наташа была исключительно примерным ребенком, но Раиса Петровна не понаслышке знала, как у подростков 'срывает крышу'. Возраст такой: если любовь, то непременно вечная, тут уж не до голоса разума. Набедокурит её внучка из-за своей 'любови', а потом страдать всю жизнь будет.

— Чем занимались? — допытывалась бабушка. Пальцы её сжали кружку с чаем.

Наташа отломила от свежей булки кусочек, скомкала его в шарик и медленно прожевала.

— Ничего особенного, побродили по деревне. Туда-сюда...

— Царапины откуда? — Раиса Петровна цепко схватила внучку за запястье. — Он тебя бил?

— Баб, что за глупости? Мы выводок котят нашли, я полезла их гладить, а на меня кошка как набросится. Друг еле оттащил.

Бабушка вроде и поверила, но допрос не прекратила. Внешность, возраст, поведение, оценки в школе и наличие жилплощади — её интересовало все. А как отвечать-то? Скажешь, что учится на 'отлично' — значит, врешь, таких мальчиков не бывает; без особых успехов — разгильдяй, с такими нельзя общаться; средненько — нет понятия 'средненького': или хорошо, или плохо. И везде тупик. У Наташи и так кусок в горло не лез, несмотря на голод, а тут и жевать стало некогда — нужно было придумывать на ходу.

— Ну и зачем вы гуляли? — пошла по второму кругу Раиса Петровна.

— Бабуль, — возмутилась Наташа, — а зачем обычно гуляют люди? Хочется им так.

— Признайся честно, тебе нравится этот мальчик?

— Не-а. — Наташа поковыряла в тарелке ложкой. — Почему ты спрашиваешь?

— Тогда объясни, для чего общаться с несимпатичным человеком? — тут же подловила бабушка.

Наташа зарделась, ход беседы ей совсем не нравился.

— По-моему, мы говорим о разных вещах. Как приятель он симпатичен. Я думала, ты спрашиваешь о... ну... о любви. Но я его точно не люблю! Клянусь!

— Тогда все понятно.

Бабушка принялась протирать обеденный стол тряпочкой.

— Что понятно, баб?

— Ну, вы же вроде как с Димой на свидания бегаете, вот меня и удивило, что ты втихомолку от него гуляешь незнамо с кем.

— Чего?!

Брови поползли наверх.

— Я неправа? — не поняла Раиса Петровна.

— Нет, конечно! С чего ты взяла? Мы — друзья!

— Наташ. — Бабушка, стряхнув крошки с тряпки в ведро, вернулась к внучке и со знанием дела улыбнулась. — Взрослый парень не станет просто так носиться за девочкой, которую видит раз в год. Ты ему явно небезразлична. Мы с твоим дедушкой тоже всю юность за одной партой сидели, а сделал предложение — не отказалась. Я тебе по секрету скажу: не бывает дружбы между женщиной и мужчиной.

— Бывает!

— Тебе так кажется, милая.

— Я уж точно лучше знаю!

Спор перетек в новое русло. Они бы спорили до обеда, но на веранде появился дедушка. Он разбавил разговор шумными движениями и хрипловатым голосом. Дедушки всегда было много, он заходил в комнату и занимал её всю, до последнего кусочка.

Наташа завидовала собственной бабушке, потому как той достался в мужья настоящий красавец, которого ничуть не испортила старость: седовласый с небесно-голубыми глазами и настолько белозубой улыбкой, точно из рекламы зубной пасты. А какой добрый! Беззлобный. Мирный. Покладистый. Самый лучший на свете.

— О чем сплетничаем, дамы? — Дедушка потрепал Наташу по челке и с кряхтением уселся за стол, ожидая, пока бабушка выложит в глубокую тарелку половину кастрюли каши.

— Борь, как думаешь, Наташенька встречается с Димой?

— Слово-то какое... 'Встречается', — он скорчил недовольную гримасу. — Красивее определения не нашлось?

— Борь, не вредничай, а лучше ответь.

— Разумеется, встречается.

Застывшая с ложкой у рта Наташа дедушку ничуть не смутила. Наоборот — раззадорила.

— Ты зря краснеешь, Натуська. — Тяжелая рука легла ей на плечо. — Я выбор одобряю: парень не пьет, во всякие авантюры не лезет, учиться планирует в техникуме. Хорош жених-то.

— Мы только друзья! — процедив это, Наташа выскочила наружу.

Она долго отсиживалась в беседке, облупливая краску со стола. Тень от облаков переползала с одной грядки на другую. Кулаки сжимались и разжимались, а в уголках глаз появлялись, но тотчас высыхали злые слезинки.

Почему никто не верил в существование дружбы? А что это, если не она? Всего-то прогулки летом, постоянная переписка зимой, потому что Дима выпросил модем, небольшие сувениры по поводу и без — для поднятия настроения.

Но, если подумать, то не этим ли занимаются влюбленные парочки?

Нет же! Нет! Ерунда!

Необходимо разузнать у Димы, как он относится к их 'отношениям'. Но позже, когда Наташа перестанет чувствовать себя предательницей.

Тень добралась до забора. Полуденное солнце немилосердно жарило лопатки. Наташе наскучило бесцельно сидеть да обижаться на весь мир. По стеночке и оглядываясь, словно воришка, она прокралась в дом. Так, дедушка с бабушкой ушли. Наверное, за продуктами на рынок. Тогда-то Наташа схватила тетрадь и зачитала заклинание.

— Домовой-домовой, приходи-ка на покой. Я тебя призываю. Тебе зла не желаю. Со стола угощаю! — во весь голос вскричала она.

А затем принялась заглядывать в каждую щель, мало ли, где затаился домовой.

Безрезультатно.

— Домово-о-ой, — после седьмой неудачной попытки неуверенно позвала Наташа. — Ну что за несправедливость. Ты где там?

На кухне что-то со звоном разбилось.

Готовая к чудесам Наташа вбежала туда, но ничего не обнаружила, кроме кошки, торопливо слизывающей с пола сметану. Рядом валялись осколки банки. Понятно, смахнула лапой и уплетает, пока не наругали за хулиганство.

— Неужели Кир надул? — огорчилась Наташа. — Блин.

— Оладушки, — съязвил чей-то писклявый голос.

Вздрогнув от неожиданности, Наташа развернулась на звук. И ойкнула от удивления. Увиденное превосходило все ожидания.

На одной из полок кухонного серванта, свесив с краю ножки, сидел мужичок размером с мужскую ладонь. Одет он был в кожаную куртку, которую Наташа давным-давно купила для куклы-Кена, но по растерянности куда-то задевала. Зато теперь не осталось сомнений, куда именно, а точнее — кто именно ее своровал. Одежка была маловата, посему хоть и держалась на могучих квадратных плечах, но рвалась практически по швам. Вместо брюк домовой вырядился в грубо сшитые красной ниткой штаны из кусочков махрового полотенца ядовито-зеленой раскраски. Ноги были босы. Пятки были чернющие, видать, ванну домовой не переносил.

Сказки нагло врали. Никакой седой бороды не нашлось, впрочем, как и любой другой растительности на абсолютно лысой голове — разве что по-девичьи пушистые реснички да кустистые светлые брови.

— Молочка? — пытаясь справиться с растерянностью, пролепетала Наташа.

— Лучше сальца. С папироской, — потребовал домовой. — Да побыстрее.

Выбора не оставалось — просит же. Достав сало из холодильника, Наташа хотела отрезать кусочек по размерам существа, но существо проворно спрыгнуло ей на плечо, а после, перебравшись на стол, жадно откусило от целого шмата.

— А сигарет не найду — все у дедушки, — уточнила Наташа.

После она на всякий случай отошла от малюсенького мужичка подальше. Прошлое ее знакомство с нечистью ничем хорошим не закончилось. Нет, закончилось, да только для нечисти.

— Эх, ты. Ладно, и так покатит.

— Как тебя зовут?

— Добрыня Никитич, — известил домовой.

— Да?

— Шутка, — тут же загоготал он. — Приятно познакомиться, Владимир 'Красно солнышко'.

Он протянул ладошку, но Наташа не спешила ответить на рукопожатие. В ее взгляде появилась лукавость.

— То есть Русь крестил именно ты?

— Все-то знаешь, девчонка. — Гость сплюнул горошину перца и сыто отрыгнул. — Эх, на самом деле, меня кличут Лютым. Без базара.

А что, имя подобрано в точку: больше всего существо напоминало уменьшенную копию криминальных братков. Наташа раньше любила смотреть российские сериалы, и там изображался именно такой типаж. Голова выбрита начисто, через всю левую щеку тянется шрам. Голосок, правда, подкачал, но кто сказал, будто не бывает пищащих 'бандитов'?

— Приятно познакомиться, я — Наташа, — отсмеявшись, представилась она.

— Приятно сожрать оставленную размораживаться курицу, а обставить дело так, чтобы попало кошке. А как тебя звать — по барабану.

Лютый поковырялся в ухе.