Там, за облаками...

— Это теперь не мой Славка.

— Твой, не твой, но его попрут из ректоров, — опечалилась сестра. — На второй срок в Думу не пустят.

Пустили на второй срок. Без грандиозной помпы его первых выборов, тихонько, но пустили. Из ректоров, по выражению Маргошки, попёрли. Зато через некоторое время он всплыл заместителем российского представителя в очень значимом международном комитете, председателем федерации одного из восточных единоборств. Вышел на новый уровень? И теперь уже Маша сказала сестре:

— Вот, а ты мне не верила. Ни в одно, ни в другое.

"Другое", во что не верила Маргошка, казалось неожиданным. В первых кадрах популярного сериала про одинокого мстителя из бывших Ментов и его борьбы с бандитами показывали Славку. Он, в белом кимоно, сидел на татами. С плоским, невыразительным лицом, с опущенными долу глазами, и был удивительно похож не на себя нынешнего, а на прежнего, того, в юности. Маргошка, три раза посмотрев сериал, отказывалась признавать в спокойно сидящем, опустившем глаза борце Славку.

— Зачем ему это?

Маша улыбалась. В жизни надо всё попробовать, — давным-давно декларировал Славка. Всё и пробует.

Совсем недавно, два года назад, на громкой, обсуждаемой по всему миру, международной встрече у него случился инфаркт. Маша с Марго страшно волновались, переживали, искали информацию о Славке, где только можно. Обе были готовы мчаться в Германию. Да только кто их к Славке пустит? Туда отправились его жена и сын. Какие именно, СМИ умалчивали. Сёстры терялись в догадках. Первые? Вторая жена и сын от первого брака? Вторая жена и её ребёнок? Маша успокаивала себя и Маргошку наиболее веским доводом. У них нет денег. И взаймы столько взять не у кого. Тем более, Славка пошёл на поправку. Он редко болел, всегда был крепким, здоровым. Его любимые семёрки вывезут. Он вообще в рубашке родился. А он возьми и умри через пару месяцев. В сорок два года, как его отец. Не помогли семёрки.

Маша, после сообщения Шурика, читала добытые в Интернете краткие отчёты о смерти Закревского. Славку нашли утром, в гостинице, в его номере, уже мёртвым. Врачи констатировали смерть от сердечной недостаточности. Отчёты вызывали много вопросов своей краткостью и недоговоренностью. У Маши роилось в голове: сам умер, убили его, не было ли с ним ночью женщины? Без женщин он не мог, бабником был законченным. Всё искал единственную, только под него сотворённую. Вроде, находил, но и ей изменял, продолжал поиски. "Единственные" не выдерживали. Ещё бы. А кто на их месте выдержит?

Маргошка, долго поддерживавшая связь с сестрой Болека Галкой, регулярно катавшаяся к подружке в гости, следовательно, имевшая свежую информацию, рассказывала:

— Болек жалуется, что Стас замучил. На каждую вечеринку приводит новую девушку и громко объявляет её своей женой.

— А вечеринки у них теперь часто бывают? — с интересом взглядывала на сестру Маша.

— Как раньше. За исключением твоего дня рождения и Танькиного.

— Значит, ребята не хотят его девушек жёнами признавать?

— Болек говорит, в последний раз, когда Стас очередную девушку женой представил, они все не сдержались, загоготали. Девушка не поняла, расстроилась до слёз. Стас с ребятами поругался. А они ему в ответ бойкотом пригрозили. Они же правильные все. Казимирыч в туман свалил, всего два раза в год объявляется, так на его вахту заступил Болек, блюститель нравов. У него жена, дети. Не хрена, мол, его семье дурной пример подавать, и вообще, разлагать компанию. Погонят его к чёртовой матери, если не перестанет к ним своих шлюх таскать.

— Узнаю Болека. И словечко узнаю. Что Славка? Перестал?

— Не знаю. Посмотрим.

— Тут и смотреть нечего. Перестанет, как миленький. А захотят ребята, так и женится по второму заходу. Друзья для него — святое. Высоко Славка забрался, совсем другой уровень, седьмое небо, а их не бросает, дорожит ими.

— Они, жаль, не ценят.

— С какой стати? Почему они должны ценить? В нашей компании всегда все были равны, у всех права и обязанности одинаковые. Никто не лучше и не хуже другого. Ни нос задирать, ни кланяться до полу некому. Ты только то, что ты есть — ни больше, ни меньше. Тебя любят не за успех, не за должность, не за деньги, не за талант. Просто потому, что ты — это ты. Вот что Славке дорого.

— Да ну вас, все вы какие-то чокнутые.

Не чокнутые. Сложились в компании неписанные правила, негласные нормы поведения, одно из которых Таня с Машей как-то на досуге сформулировали: в своём гнезде не гадить, грязь туда не тащить, уважать товарищей. Весь вопрос лишь в том, что они понимали под грязью. С юношеским максимализмом щедро лепили ярлыки: то — грязь, это — гадость, вот это — настоящая мерзость. Не удосуживались поближе рассмотреть, задуматься, торопились с вердиктами, основываясь на незначительных эпизодах, на обрывках информации.

* * *

В середине лета нарисовалась Татьяна с ворохом новостей. Для начала спросила совета, как лучше признаться парням, что давно бросила институт, в конце первого курса. На второй курс оформила "академку" и бездарно прогуляла её. Маша остолбенела. Год молчать, не сболтнуть случайно даже подруге. Где же она пропадала? Перечисление мест, где околачивалась подруга, вызвало новый шок, правда, меньший. Да-а-а, парни Татьяну по головке не погладят. Новостью номер три стала влюблённость Ярошевич в некоего товарища, с которым она познакомилась на очередной свадьбе у очередной сестры.

— Надеюсь, не в Белоруссии? — всполошилась Маша.

Слава богу, в Москве. За свадебным столом Татьяна сидела напротив огромного парня в больших очках. Обратила на него внимание не сразу, тем более, он присутствовал на свадьбе со своей гражданской женой. Когда обратила внимание, влюбилась смертельно. Сразу и бесповоротно. И он, вроде, на неё запал. Одна беда — у него жена есть, пусть и гражданская.

— Больше я на Стаса не претендую, — объявила Татьяна. — Оставляю его тебе по наследству.

Маша усмехалась. Обе отлично знали, что Закревского можно словить лишь определённым путём, одним единственным методом. Иначе — никак. Метод представлялся оскорбительным, поэтому тему закрыли вовсе. Зато до сентября Маша успела наслушаться от Татьяны охов, вздохов и сетований по поводу нового объекта. Того, в очках. Устав от стенаний Ярошевич, пародируя Ободзинского, пела ей:

Эти очки напротив

Калейдоскоп огней...

Татьяна хихикала и тоже называла новый объект "очками". Она переживала лучший период влюблённости.

На первом же сборище в сентябре, где один лишь Славка не подумал засветиться, они узнали от ребят, что Закревский женится. Сюрприз приключился, мало сказать, чрезвычайный, — как обухом по голове. У них обеих отвисли челюсти. Татьяна отошла от потрясения первой. Забила копытами, как старая полковая кляча, заслышавшая звук боевой трубы. Но Казимирыч и Лёлек с Болеком держались стойко, кремнь-парни, информации выдали минимум: красивая, вместе учатся, нет, не Алина, любовь офигенная. Раскололся "на раз" в опытных руках Ярошевич Шурик Вернигора.

— Вы хоть видели её? — допрашивала Татьяна.

— Видели, — буркнул он.

— Интересно, где? Специально в кустах сидели при их свидании?

— Чего сразу "в кустах сидели"? — обиделся Шурик. — Она с нами в Крыму была.

— Как?! — рассвирепела Татьяна. — Нас никогда не брали. Групповухой пугали. А её взяли, да?! Кто вы после этого?!

— Никто её с собой не брал, — перешёл к обороне Шурик. — Сама туда прикатила.

— И как же вы догадались о неземной любви?

— Да они ласкали друг друга у нас на глазах, — отбиваясь, Шурик не замечал собственных промахов. Однако, остальные, кремень-парни, были начеку.

— Шура, язык придержи! — жёстко скомандовал Казимирыч. Ого, какой характер он тщательно скрывал от девушек!

Маша и Таня прекрасно знали, что в компании они Серёге мешали с некоторых пор зверски. Отдыхать он предпочитал в мужском обществе и всячески своё предпочтение декларировал. Голубизной Казимирыч не страдал. Маша хорошо помнила один экстраординарный случай, о котором никогда никому, щадя мужское самолюбие Казимирыча, не рассказывала. Даже Славке. Казимирыч всё равно простить ей не мог своего унижения, постепенно придя к тихой ненависти. Существовали и официально выдвинутые причины. Во-первых, обе девушки не подпадали под его представления о порядочных особах — они курили, пили вино с парнями и имели наглость иногда целоваться с разными "объектами", не дожидаясь первого поцелуя с единственным, раз и навсегда избранным. Во-вторых, обе ничего не смыслили в футболе, рыбалке, охоте и прочих чисто мужских плезирах, только компанию портили капризами и претензиями. Славку вечно отрывали от разных интересных дел и настоящей мужской дружбы. Другом Казимирыч считал себя образцовым. Заявил:

— Нечего им рассказывать. Это вообще не их дело. Пусть сами у Стаса спрашивают. Захочет, он им расскажет.

— Им — это кому? — оскорблено уточнила Татьяна.

— Тебе и Машке, — отрезал Казимирыч.

Татьяна за словом в карман никогда не лезла. Поделилась с Казимирычем новеньким наблюдением:

— Ты, смотрю, стал цепным псом на страже интересов Стаса. Ошейник подарить?

Казимирыч не нашёл, чем отплатить адекватно. Пока искал подходящий ответ, встрял Лёлек.

— Не, ну, девчонки, чего вы? Мы сами ничего не знаем. И не ставьте нас в дурацкое положение, будьте людьми, — хорошо попросил, по-доброму, жалостливо. Девушки переглянулись и... пожалели парней. Всех, кроме Казимирыча. Его они с тех пор на дух не переносили.

Полученная скудная информация, тем не менее, будоражила девушек, не давая жить спокойно. Татьяна придумала заслать казачка в стан белогвардейцев. На роль засланного казачка идеально подходила Маргошка. И Маргошка блистательно справилась с полученным заданием. Правда, прежде чем передать им добытые сведения, потребовала немедленно, прямо сейчас купить ей торт "Абрикотин", виденный вчера в булочной. На уступки не шла. Получив вожделенный "Абрикотин", нахальная вымогательница сперва уплела добрую его половину и лишь потом поделилась новостями.

По словам Маргошки, звали невесту Закревского Ирой. Они действительно учились в одной группе. То есть не в одной, в нескольких. Эта Ира влюбилась в Славку, как кошка, и прохода ему не давала. Допекла до такой степени, что он перевёлся в другую группу. Ира последовала за Славкой. Он вновь оформил перевод. Ира поспешила догнать. Когда Закревский пропрыгал через все группы, то перебрался на другой факультет. И через непродолжительное время встретился с ней и там. В новом переводе ему жестоко отказала администрация. Кое-как Славка дотерпел до конца года, в надежде, что за лето девушка остынет. Фигушки. Девушка выбрала время и, когда о ней благополучно забыли, явилась с чемоданом в маленький крымский посёлок, где парни отдыхали. Откуда адрес узнала? Да Славка сам случайно проболтался, ещё в Москве. Типа, меня летом в городе не будет, не ищи. Где будет? Да он с друзьями каждый год, в чисто мужской компании и так далее... Думал, юг, требующий денег, мужская компания и прочие предупреждения Иру остановят. Просчитался. Выгнать девушку рука не поднялась даже у Казимирыча. А Славка, припёртый к стенке, загнанный в угол, сдался. Если сама на шею вешается, отчего не попользоваться? Лето, юг, гормоны играют. В конце августа стало известно, что Ира забеременела. Вот ведь как случается, некоторые годами безрезультатно по врачам бегают, а для иных дурацкое дело нехитрое, с первого раза получается. Славка с перекошенным лицом повёл Иру в ЗАГС подавать заявление. Совсем уж подлецом считать себя не хотел.

— Слушай, ну мы и дуры с тобой, — подвела итог Татьяна. — Нам надо было не разрешение у мальчишек спрашивать, а с чемоданами, как эта Ира, туда заявляться. Если её не выгнали, нас бы тем более не турнули.

Ага, и спать с мальчишками в одной комнате? Учитывая лето, юг, игру гормонов. Ради чего? Маша вообще слушала рассказ Маргошки, как продолжение цикла "Тысяча и одна ночь". Не верила, будто всё так просто. Славку знать надо. Сочинил версию для доверчивых дураков, угостил друзей сказочкой.

— Ну и что ты думаешь? — полюбопытствовала Татьяна. И она, и Маргошка, с нетерпением ожидая реакции, смотрели на Машу.

— А что тут думать? За что боролся, на то и напоролся. Любишь кататься, люби и саночки возить, — недовольно отозвалась Маша.

— Неужели, кроме набора поговорок, тебе сказать нечего? Неужели тебе не жаль Стаса? — поразилась Татьяна. Конечно, Славка был для неё своим, близким, Ира — чужой, захватчицей, оккупанткой. Не хотелось уступать ей Славку, не хотелось третьей представительницы женского пола в компании, тогда придётся изрядно подвинуться, делить внимание друзей не на два, а на три.

— Он маленький? — вспылила Маша, второй раз преданная Славкой. — Он не знал, что делает? Не знал, откуда дети берутся? Или думал получить удовольствие по полной программе, а надоест — свалить в туман?

— Так она сама его вынудила, — встряла в обсуждение по уши влюблённая в Славку Марго.

— Ты-то чего лезешь? Не понимаешь ничего и помалкивай. Мала ещё эти вопросы обсуждать, — на правах старшей сестры одёрнула её Маша. — Э-э-э, голубушка, тебе с торта не поплохеет? Ты уже за вторую половину взялась. А нам?

— Мой торт, — парировала Маргошка. — Хочу — ем, хочу — в помойку выбрасываю. С Танькой поделюсь, так и быть. Ей Стаса жалко. А тебе фигушки.

Оттирая в сторону представления о чести, долге, порядочности, давя сочувствие к незнакомой Ире, жалость к Славке в глубине души у Маши присутствовала и незаметно росла. Машу раздирали противоречия. У неё была своего рода монополия на Закревского. Где бы он не бегал, всегда возвращался к ней. Монополия в одночасье рухнула. Больше того, теперь уже Маша не имела никаких прав на прежние отношения со Славкой, на некую особенность свою для него и наоборот. Отныне все поступки диктовались борьбой между реальностью и нравственными установками.

Очень скоро Славка приволок будущую жену в компанию — для знакомства, притирки. Маша повела себя дрянно. Пошла на поводу у Татьяны, на поводу у своих, переставших поддаваться контролю чувств.

Удобных причин для вечеринки не нашлось. Ни дня рождения, ни праздника. Однако, и представление "коллективу" новой дамы причиной выдвинуть не посмели. Так, празднество середины осени, дня защиты насекомых. Бедная "новая дама" сидела на диване между Лёлеком и Болеком, затравленно смотрела на девушек. Те её с определённого момента откровенно игнорировали, время от времени критически оглядывая с головы до ног. Кроме очарования молодости, в этой Ире не находилось ничего привлекательного или опасного. Некрасива, чем-то похожа на Ирину Роднину, известную фигуристку. Умом не блещет. Аккуратненькая. Одета в шёлковую кофточку южного происхождения и в модные брючки с лампасами, каковые у понимающих людей считаются вульгарными. Явно зациклена на Славке, смотрит на него восхищёнными и обиженными глазами.

У Иры были причины обижаться. Будущий муж ничего не сделал для облегчения её положения в новом обществе. Привёл, представил, усадил на диван между Лёлеком и Болеком и сбежал, всё время держась подальше, в стороне. Ира была вынуждена беседовать со знакомыми по югу парнями.