Там, за облаками...

Как будто можно заменить Славку великолепной шмоткой. Чудной Шурик, ей-ей.

— Оно девяносто рублей стоит, а у меня в кармане всего шестьдесят, — Маша скривила губы.

— Добавлю тебе тридцатку, — меценатом пообещал Шурик. — Отдашь при случае.

Всю обратную дорогу он сам нёс пакет с платьем, рассуждая, куда ещё, кроме свадеб и юбилеев, следует ходить в такой неописуемой красоте. Дискотеки отмёл сразу. Мол, прожжёт сигареткой кто-нибудь. Так впоследствии и произошло. То платье Маша надевала всего несколько раз, на дискотеке ей спичкой прожгли подол, после чего оно двадцать с лишним лет провисело в шкафу грустным напоминанием.

Шурик с того дня зачастил в гости. Маша, не подозревая иных целей, кроме дружеского участия, поила его чаем и щедро кормила вареньем. Шурик капал на мозги:

— Ты сама ставишь себя в глупое положение. Он сделает тебя своей любовницей и всё. Поиграет, а потом выбросит за ненадобностью.

— Что значит, сделает? — огрызалась Маша. — Я, по-вашему, тварь бессловесная, меня и спрашивать необязательно?

— Он тебя уболтает, мозги заканифолит, ты и не заметишь.

Маша, поджав губы, прекращала бесполезный спор. У каждого своя правда, свой подход к ситуации. Маргошка, вон, декларировала иногда такое — волосы на голове дыбом вставали. Сестра считала замужество тяжкой гирей на ногах у женщины. В любовницах ходить и приятней, и легче. Ни стирки, ни уборки, ни готовки с беготнёй по магазинам, одни удовольствия и подарки. Каждый стремился навязать Маше собственную точку зрения. И она слегка одурела. Скорей бы уже всё закончилось.

В день перед свадьбой она получила от Шурика последние инструкции: причёску не делать, косметику использовать по минимуму, приехать в ресторан к такому-то часу. Не успела проводить Шурика, раздался звонок в дверь. Открыла — Славка. Девушка мысленно застонала, очумел вконец.

— Ты неприятностей хочешь на мою голову? А если Шурик вернётся? Он у меня перчатки забыл. Вспомнит и вернётся.

— На часы посмотри, — посоветовал Славка. — Время к ужину. Шурик ни за что ужин не пропустит. У тебя его чёрти чем покормят, вывертами разными, а он без трёх солидных котлет и тазика с картошкой уснуть не сможет.

Маша представила себе три солидные котлеты, тазик с картошкой, хихикнула и посторонилась, пропуская Славку в дом. Намеревалась отчитать его хорошенько, мол, ему сейчас дома надо быть, не по гостям шастать. Славка в дом не пошёл.

— Я за обещанным подарком приехал, за тетрадкой. Наверняка завтра забудешь. Я тебя на лестнице подожду.

— Меня или подарок? — съязвила Маша. Пошла за тетрадкой. У неё, кроме стихов, был припасён подарок традиционный, дожидавшийся собственно свадьбы. Она долго выбирала, никак не могла определиться. С большим трудом остановилась на декоративной индийской вазе чернёного металла с орнаментальной резьбой. Скромненько, но со вкусом. Без любимых Славкой намёков, зато на долгую память.

Он терпеливо ждал её на лестничной площадке между вторым и третьим этажом, возле мусоропровода. Лицо его выглядело спокойным, грустным, немного отрешённым. Увидев девушку, оживился. Взял из её рук тетрадку, перелистал, открыл наугад, прочёл вслух:

Да, я порой была глупа,

Когда в вас верила, как в чудо.

Да, я порой была слепа,

На подлость думала — причуда.

Теперь оправдывать себя

Я не хочу. Не в этом дело.

А просто время шло, и я

И поумнела, и прозрела.

Маша с интересом ожидала реакции. Славка обиженно моргал ресницами. После краткой паузы уверенно определили:

— Это мне. Не отпирайся, я точно знаю.

Отпираться она и не думала. Специально записала в тетрадь пропитанную горечью строфу. Пусть он хоть раз поймёт чувства другого человека. Не всё ему масленица.

— Мань, за что? Прямо наотмашь. Тебе-то я что плохого сделал?

Она подумала, — и впрямь, никогда ничего не обещал, не говорил прямо, не назвал вещи своими именами, дружил с ней, как мог, дарил замечательные праздники, на помощь прибегал по первому зову даже среди ночи. Надо либо принимать его таким, каков он есть, либо разбегаться в разные стороны. Формально все её претензии беспочвенны. Следовательно, и говорить не о чем. Зря дала моральную пощёчину. Вздохнула:

— Самое последнее почитай. Оно самое свежее. Только, чур, про себя.

Следила за постижением Славкой текста по шевелению его губ.

Вы — только конец неудавшейся сказки,

Которую я сочиняла впервые:

Зелёные косы русалок, их пляски,

Овинные, лешие и домовые.

Всего понемногу я в вас намешала:

Цветение яблонь, дожди проливные.

Но этого в жизни порою так мало.

Да, нужно другое. И вот мы — чужие.

И даже во сне мне не снятся русалки.

Реальная жизнь в мои двери стучится.

Казалось бы, сказка забыта. А жалко,

Что больше у нас ничего не случится.

Закончив читать, Славка посмотрел в темноту, обрамлённую переплётом окна. Не поворачивая головы, хрипло, чужим голосом оповестил:

— Нормально. Индульгенцию получишь.

— Ты не много на себя берёшь? — вкрадчиво поинтересовалась Маша, вдруг вспомнив, что когда-то давно и у неё имелся характер.

— Ровно столько, сколько могу поднять, — уже нормальным голосом довольно сообщил он.

— Тяжеловес, значит? Ну, удачи тебе в поднятии тяжестей. Смотри, не надорвись.

— Ты куда, Мань?

— Домой.

— Подожди. Давай ещё немного постоим, поболтаем. Я тебя прошу. Разве я часто тебя прошу?

Маша засомневалась, остановилась. Действительно, просил он её редко. Он вообще не любил просить. Предпочитал обходиться своими силами, без посторонней помощи.

— Тебе дома нужно быть.

— Я не могу там сейчас находиться. На самом деле мне хотелось эту ночь с тобой провести, — честно сознался Славка.

— В смысле? — нахмурилась Маша.

— До чего у тебя грязное воображение, — подколол он. — В нормальном смысле. Своеобразный мальчишник в твоём обществе.

— Мальчишник? Это не ко мне. Это к Лёлекам и Болекам...

— Не начинай, а? — перебил он стонуще. — Вот они у меня где сидят. Мне с нормальным человеком хотелось побыть.

— А нормальному человеку спать не надо? — подивилась Маша его эгоизму.

— Я что, каждый день женюсь? — негодующе возразил Славка. — Можешь ты один раз со мной пободрствовать, когда мне надо? Я-то с тобой бодрствовал.

Маша кивнула. Не стала напоминать случай, когда после смерти отца он пришёл к ней пьяным в дым. Счёт всё равно был бы не в её пользу. Поднялась к нему на площадку. Подловил-таки её, прохиндей. У него на счету утешительных ночей пять или шесть набралось. Долги она привыкла платить.

Выглянула мама. Через полчаса вышла изнывающая от любопытства Марго. Нашла хороший предлог. Дескать, звонил Шурик, разыскивал Стаса, Маргошка наврала, будто сестра ушла к приятельнице на четвёртый этаж. Славка быстренько Маргошку спровадил, разрешив приехать в ЗАГС и посмотреть торжественную церемонию. Маша периодически предлагала пойти к ней, посидеть на кухне в тепле и комфорте. Славка отказывался, мотивируя отказ своей неспособностью именно сегодня адекватно себя вести. Лучше на лестнице поболтать, под охлаждающими сквозняками.

Они долго болтали о первом, приходящем в голову и на язык, старательно обходя в беседе грядущий день, Иру и общих друзей. Обсуждение модной книги Маркеса сменялось анализом фильмов Тарковского, за которым следовали рассуждения о творчестве Высоцкого. Выставка плакатов в маленькой церквушке на новом Арбате, репродукции картин Сальвадора Дали и работы Пабло Пикассо в музее имени Пушкина, последние романы в журнале "Новый мир" и завидная смелость газеты "Аргументы и факты", парапсихология и проблемы космоса. Достойные осмысления темы следовали нескончаемой чередой, появляясь буквально из воздуха.

Перевалило за полночь. Маша устала, побледнела и осунулась. Ей страшно хотелось спать. Распухший язык ворочался с трудом, точь в точь, как у покойного Брежнева в последние годы его жизни. Славка поглядывал на неё с жалостью. Не устоял, шагнул совсем близко, обнял.

— Ты такая уставшая.

Она вяло трепыхнулась:

— Сам такой. Пусти, упадём.

— Издеваешься? Я могу тебя поднять и до метро на руках тащить. Я свеж, бодр и полон сил. Не веришь, да?

— Верю, пусти.

— По голосу слышу, не веришь. Смотри, — он поднял её и держал на весу. Держал так, что её лицо оказалось совсем рядом с его лицом. "Не вынесла душа поэта...". Оступился, слабак, — перехватив девушку поудобней одной рукой, другой придержав ей затылок, начал целовать. Маша больше не трепыхалась. Успокаивала совесть тем, что это в последний раз, на прощание, от Иры не убудет, а Маше найдётся, чем душу впоследствии тешить. Славка по привычке читал её мысли. Между поцелуями бормотал:

— Последний раз... Мы же никогда больше не будем, правда?.. Попрощаться-то можно...

Маша знала Славку, как облупленного. Сперва слабину даст, потом начнёт исправлять положение, начнёт перед самим собой оправдываться разными жестокими фразами и поступками. Но она думала о расплате завтрашним днём, по заведённому у Славки обыкновению. К расплате на утро была готова, но не подозревала насколько быстро она придёт.

Славка, в очередной раз оторвавшись от её губ, любовно и нежно начал: "Какая же ты всё-таки ма...". Запнулся. Что-то промелькнуло у него в мыслях, она по глазам видела. Ласковая улыбка вдруг сменилась насмешкой, нежные интонации — снисходительностью. Он переиначил фразу:

— Какие же вы все маленькие.

— Кто "вы"? — с деланным спокойствием уточнила Маша, внутренне цепенея. Отлично поняла: вот, вот оно, началось!

— Да бабы, — грубо ответил он.

— Ах, бабы... — протянула Маша. — Ну-ка, поставь меня на место.

— Ещё чего!

— Поставь меня на место, сказала! Не то на весь подъезд заору. Вот так, умница. Теперь отпусти! Ну!!! — отскочила от него подальше. Он растерялся, побледнел, нервно кусал губы. Мальчишка, трус несчастный. Маша отчеканила ему:

— Я тебе не баба, понял?! Я — прекрасная дама. Не для тебя? Значит, для другого. Ясно? Для того, кто на мне женится.

— На таких, как ты, Мань, не женятся, — криво усмехнулся он.

— Это ещё почему? — оскорбилась Маша, бочком медленно и незаметно для Славки спускаясь по лестнице.

— Красивых и умных предпочитают в любовницах держать.

— В любовницах?! — рассвирепела она, вспомнив предостережения Шурика.

— Конечно. Кому нужна жена умнее, чем он сам и сильнее по натуре? Жена должна быть слабой дурочкой.

— Ты именно такую себе выбрал, да? Ну, так я тебя огорчу. К тебе в любовницы я не пойду ни за что. Уяснил? А теперь проваливай. И завтра меня не жди. Хватит, попрощались! — она рванула домой. Влетела в квартиру. Забыв о ночном времени, громко хлопнула дверью и привалилась к ней спиной. Бурно дышала, точно стометровку одолела. К щекам прилила кровь. Так оскорбил, мерзавец! В левом виске запульсировало, заломило. Хотелось плакать навзрыд.

За дверью слышались неторопливые шаги. Славка не уходил. Мерил шагами расстояние в холле перед её квартирой. Замирал ненадолго и снова начинал разгуливать туда-сюда. Маша отклеилась от двери и на цыпочках проскользнула в свою комнату.

Постель была разобрана, спасибо Маргошке. Быстро раздеться, залезть под одеяло, согреться и уснуть, отключиться от свалившегося на неё кошмара. Душили слёзы, она с трудом их удерживала. Но, едва легла, как с кушетки приподняла голову сестра, — не спала, получается, — сказала сердитым шёпотом:

— Шурик тебе три раза звонил. Ругался безбожно. Стаса искал. Стас за какой-то фигнёй должен был сегодня к своей мартышке съездить и не поехал. Дома его тоже не нашли. Шурик точно определил, что Стас у тебя кантуется.

— Ты нас Шурику заложила? — голос у Маши прерывался.

— Не-а, и не подумала. Отмазала. Говорю ему, — Стаса несколько дней не видела, ты точно к этой Митягиной пошла, без пальто и в шлёпках. Он не верит. Я ему, — приезжай и проверяй лично.

— Поверил?

— Не уверена. Но, кажется, поверил. Я умею впаривать. А ты чего такая? Вы поссорились?

— Поссорились? Бери выше, кидай дальше. Мы с ним, по-моему, расплевались.

— Зря ты с ним так. По-моему, расплевались, — передразнила Маргошка. — А вот, по-моему, он тебя любит.

— Любит? — Маша хотела небрежно рассмеяться, но лишь хрипло закаркала. — Так не любят. Он вообще никого не любит, кроме себя, бесценного. И всё, не хочу обсуждать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — прошуршала сестра, опустила голову на подушку, заворочалась. — Но если ты замечать не хочешь, то я тебя могу просветить, кто кого и насколько любит...

Господи, понимала бы чего. Маша заткнула уши пальцами и вскоре, тихонько всхлипывая, заснула под бубнёж Маргошки, слабо различимый благодаря детским затычкам из пальцев.

Она спала до полудня, как убитая. Не возмутись родители, могла и дольше проспать. Ещё час ходила в ночной рубашке. Отец рассердился:

— Долго ты лахудрой ходить будешь? На свадьбу опоздаешь.

— Не опоздаю, — буркнула Маша и, во избежание опасных разговоров, быстро позавтракав, то есть, скорее, пообедав, залезла в ванну.

В халате и с непросохшей до конца головой её и застал внезапно приехавший Шурик. Маша растерялась. Думала, просто не поедет в ресторан и точка. Пока там спохватятся, разберутся, не до неё всем станет. И волки будут сыты, и овцы целы. Шурика не ждала. А Шурик не ожидал застать её в совершенно домашнем виде, вовсе не готовившуюся к выходу в свет. Разорался, будто припадочный. Из его ора Маша вывела: Славка Маше не доверяет, и поручил Шурику жёстко конвоировать девушку к месту торжества, но для начала им необходимо заехать к Закревскому домой за магнитофоном и мамой Стаса. Вернигора собирался добросовестно выполнить наказ друга, одной рукой крепко держать её, чтоб не сбежала, другой тащить магнитофон, маму Стаса в дороге развлекать по мере сил.

Сцепив зубы, дабы злость не выплёскивалась из неё слишком большими порциями, она кое-как досушила волосы феном, кое-как оделась и накрасилась. На поток обвинений в свой адрес внимания не обращала. Всю дорогу отмалчивалась. И только когда перед самым домом Славки Шурик неожиданно брякнул: "Это он из-за тебя фордыбачит. Я знаю, где он вчера полночи проторчал...", — она окрысилась:

— А не пошли бы вы все, знаешь, куда?! Я, между прочим, живой человек, не кукла безответная. С завтрашнего дня знать вас не буду никого. О Славке думаете, об Ире думаете. Обо мне хоть кто-нибудь подумал?

— О себе ты сама думаешь. Причём, слишком много. И Стас о тебе тоже слишком много думает, — злобно озвучил свою позицию Шурик.

— Послала я вчера вашего Стаса, понял? И вас завтра пошлю.

— Ах, вот почему я сегодня должен тебя на поводке водить. Ты потерпеть не могла? Сутки какие-то.

— Вы же просили меня гнать его. Я и гнала. Вы уж как-нибудь там между собой определитесь, мне гнать его или привечать? — сардонически попросила Маша.

Они поднялись на седьмой этаж и стояли перед квартирой Закревских. Номер дома, номер квартиры, номер телефона заканчивались семёркой. Закревского окружали одни его любимые семёрки. Шурик позвонил. Дверь открылась, на пороге стоял Лёлек.