У моего учителя собака-робот

* * *

Снился кошмар.

Будто бы я вижу себя на лодочной станции. Вокруг яркий солнечный полдень, станция полностью закончена, новенькие с иголочки красные лодочки качаются у причала. По причалу идет юноша, и я узнаю его с первого взгляда. Я знаю — это Джон.

Он подходит к домику, и я начинаю отвязывать ему лодку, потом гляжу на руки и вижу, что они старые и морщинистые. Я — старик, и я не могу заговорить с Джоном, потому что он меня не помнит.

Но это было не самое худшее. Самое худшее, что я проснулся и вспомнил, что у озерка, где я люблю лежать и смотреть на горы, действительно есть маленькая станция с прокатом лодок. Построили для гостиницы, но открыть не успели. И там жил старик-нищий, его подкармливали даже, закрывали глаза, что он там обитает. Я с ним перекидывался парой слов по дороге из школы и в школу. Он был нормальный, называл себя Джеком. Однажды мы с Нейтаном нашли его мертвым, в кулаке он сжимал старую, неразборчивую и выцветшую фотографию.

Тогда, проснувшись, я понимаю, что этот старик-нищий был Джоном, и на карточке был я или, может быть, мы с ним, и что я его не узнал, потому что мне стерли память, а он ждал, и терпел, и теперь все кончено, кончено...

И тут я проснулся второй раз — уже окончательно. Но мне пришлось сходить на озеро и своими глазами убедиться, что лодочной станции там нет и в помине.

* * *

Необыкновенной красоты августовский закат словно бы вливался в комнату через открытую дверь балкона, затопляя ее оранжевым светом.

Гарольд полулежал на полу, откинув голову на подушки дивана, и писал код. Было тихо, только шелестели деревья на улице и звенела какая-то ленивая муха у окна. На большом экране телевизора бесшумно бегали по белому полю хоккеисты. Джон сидел на диване в наушниках, его рука лежала на плече Гарольда и время от времени он поглаживал мужа по руке.

Код тек легко и складно, троянец выходил с затеей; Гарольд уже ехидно предвкушал, как нанявшая его для экспертного аудита компания будет чесать в затылке и удивляться, как это они просмотрели такую очевидную дырку у себя в защите. А деньги можно будет потратить на что-нибудь приятное — может быть, купить мотоцикл? Джон как-то обмолвился, что умеет на них ездить...

Вообще-то Гарольд начал зарабатывать через Интернет лет с двенадцати. Тогда же завел брокерский счет с помощью отца. О брокерском счете Ингрэмы знали, о его хакерской деятельности — нет (хотя Нейтан, как выяснилось, догадывался). От Джона Гарольд даже и не пробовал таиться.

Тогда, в двенадцать лет, он строил смутные планы, что создаст собственную компанию и когда-нибудь станет миллиардером. Ему казалось, что это самая стоящая игра на свете: построить свою компанию — это как создать программу для реальной жизни. Сейчас быть миллиардером ему как-то незаметно расхотелось. Он даже не знал почему. Хотя пару миллионов долларов было бы неплохо иметь. Ну просто на всякий случай. Интересно, а с яхтой Джон умеет управляться?

Но пара миллионов — это не так уж много для развитого и отточенного ума. Их можно, наверное, заработать без отрыва от более приятных занятий — лет за десять-двадцать. Гарольд планировал свой ум оттачивать и развивать. Если бы только знать, что через десять лет Джон будет с ним...

Настроение незаметно испортилось. Гарольд решительно отогнал эти мысли. Еще чего. Он не будет портить замечательное "сейчас" размышлением о неприятном "потом" — это идиотская ошибка любого книжного персонажа, и Гарольд ее совершать не будет! К тому же, кто знает, может, Джон найдет возможность остаться...

Тут он заметил, что рука Джона слегка сжимает его плечо, привлекая внимание.

Он поднял взгляд и увидел, что наушники висят у Джона на шее, а сам он смотрит на Гарольда, слегка нахмурясь.

— Что? — спросил Гарольд.

— Хочу поговорить, — сказал Джон. — Если ты можешь отвлечься.

— Да, без проблем, — Гарольд отложил ноутбук в сторону и поднялся, сел на диван между ног Джона, привалившись к его груди. — Нормальная поза? Или надо в глаза смотреть?

— Нормальная, — Джон переплел их пальцы. — Это не тот разговор, которых так боятся в сериалах.

Гарольд хихикнул.

— Но все-таки он может быть тебе неприятен, — серьезно продолжил Джон. — Обычно в таких случаях говорят: не отвечай, если тебе тяжело. Но мне очень нужны ответы, Гарольд. Очень. Поэтому даже если тебе тяжело, постарайся вспомнить.

— Ты об аварии моей будешь спрашивать? — по спине Гарольда, хоть он и прижимался к теплой и твердой груди Джона, прошла легкая дрожь. — Я почти ничего о ней не помню. Да я очнулся больше года назад. Врачи говорят, что последствий никаких не осталось, даже удивительно.

— Ты что-нибудь помнишь о самой аварии? — мягко спросил Джон.

— Да, все до деталей. Мы с отцом поехали в больницу... ему стало нехорошо, он сказал, что боится вести, попросил меня вызвать такси. Я вызвал... мне не слишком-то понравился тот таксист, но отец сказал не спорить, сказал, что я слишком осторожничаю, — Гарольд сглотнул. — Мне следовало настоять. Хотя, может, таксист был не виноват. Я потом читал отчеты полиции... там было написано, что фуру просто понесло на льду, шофер был сонным после двойной смены. Наш таксист не успел отвернуть, но никто бы не успел. Отец сидел на заднем сиденье позади таксиста, я — на переднем рядом... Вроде бы самое опасное пассажирское место, но нет. Их смяло в лепешку, а я отделался травмой головы. Саму фуру я помню плохо, так, какой-то глухой удар.

Гарольд спиной почувствовал, что Джон кивнул.

— А потом? Ты помнишь, как очнулся?

— Мне показалось, я слышал какой-то голос. Он звал меня по имени, — неохотно проговорил Гарольд. — А потом я сразу как будто проснулся. Открыл глаза, вокруг — палата, а только что было такси... Мне казалось, прошло совсем немного времени, а прошло три года. У меня никогда не было особенно близких друзей, но все, с кем я учился, даже просто общался, стали уже взрослыми...

— Были ли какие-нибудь странности? — спросил Джон. — Ну кроме того, что ты очнулся после трехлетней комы?

— Какого рода странности?

— Ну, больница. Может быть, привозили новое оборудование? Или какой-нибудь профессор с мировым именем испытал на тебе новую процедуру?

— Нет, насколько я знаю, ничего такого не было.

— Сколько отняла реабилитация? Как долго ты учился опять ходить, говорить?

— Может быть, это и была та странность, — медленно произнес Гарольд. — Тогда я был слишком сконфужен, чтобы обратить на это внимание. Но вообще-то особенной реабилитации мне не потребовалось. Тело первый день казалось слегка чужим, ноги и руки легко немели, как после долгого сна... Язык порой не слушался. Но в целом я оправился очень быстро, врачи удивлялись и все время делали какие-то анализы. Ингрэмы приехали на следующий день, а еще через неделю они меня забрали. Мне оставалась пара месяцев до совершеннолетия, и они оформили опеку. Ну и потом настояли, что мне лучше доучиться в школе. Я не стал спорить — не то чтобы мне так уж был нужен этот школьный диплом, но было как-то все равно. Решил, что вовсе незачем привлекать к себе лишнее внимание.

— Похвальная осторожность, — с мягким юмором произнес Джон, обдавая ухо Гарольда теплым дыханием. — Я рад, что ты так решил.

— Я тоже, — Гарольд подался ему навстречу. — А почему тебе так важны эти ответы?

— Пытаюсь понять, что в тебе особенного, — сказал он серьезно.

— Мистер Риз, — заметил Гарольд, — не хотелось бы показаться нескромным, но...

— Я имею в виду, кроме того, что ты гений и я люблю тебя до безумия, — сказал Джон.

— Любишь?.. — Гарольд чуть не вывернул шею, чтобы посмотреть Джону в глаза.

Не то чтобы он придавал такое уж значение этому слову — тоже мне, романтическое клише! Но все-таки Джон никогда прежде не говорил ничего такого.

— До безумия, — серьезно подтвердил Джон.

После этого уж Гарольд не мог его не поцеловать, и не залезть ладонями ему под рубашку, и не расстегнуть ему джинсы, медленно, дыханием и легкими прикосновениями доводя до такого стояка, чтобы стало почти больно. А потом не мог не велеть лечь на спину и раздвинуть ноги — тем резким, повелительным тоном, от которого Джон просто таял. Разумеется, о прошлом они в этот вечер больше не говорили.

* * *

Джону очень нравилась миссис Ингрэм. Она совсем не походила на их с Рут властную родительницу, но в ней было что-то настолько неистребимо материнское, что хотелось разговаривать с ней только уважительным тоном.

Ему казалось, он ей тоже скорее нравится. Поэтому, выбрав субботу, когда мужская часть семейства Ингрэмов отправилась на рыбалку, Джон заглянул к соседям и просто без предлогов сказал, что хотел бы поговорить о Гарольде.

Миссис Ингрэм тотчас предложила ему чай или кофе на выбор, а также домашний кекс и покупные печенья. Джон покорно захрустел печенюшкой, хотя не любил сладкое, но попросил воды: кофе на него действовал сильнее, чем на землян, и Джон предпочитал им не злоупотреблять, а от липтоновского чая Гарольд его давно и прочно отучил.

— Так что конкретно вы хотели обсудить, мистер Риз? — спросила миссис Ингрэм, присаживаясь напротив.

— Зовите меня Джон, — он достал из кармана крошечное устройство, похожее на флэшку, и протянул ей. — Вот, нашел между диванными подушками. Полагаю, это ваше?

Миссис Ингрэм покраснела.

— Боже, как вы догадались, что это мое? Вам... Нейтан рассказал о Грейс? Или Гарольду?

— Причем здесь Грейс Хендрикс? — Джон нахмурился. — Она имеет какое-то отношение к этому диктофону?

— Нет, это... — румянец уже спал, миссис Ингрэм взяла себя в руки. — Это очень старая история, и она не имеет никакого отношения к происходящему. Нет, правда, как вы догадались, что это мое?

— Только вы с мистером Ингрэмом заходили к нам в гости, поздравить Гарольда с днем рождения неделю назад. Устройство я нашел после вашего прихода. Мистер Ингрэм, при всем моем к нему уважении, мне не кажется способным на такие... страховочные меры.

— Почему же вы ждали неделю? — спросила миссис Ингрэм с некоторым вызовом. — Разоблачили бы меня сразу.

— Ждал, чтобы накопилось достаточно разговоров, которые убедили бы вас в моей добропорядочности. Самое трудное было убедиться, что на диктофоне не будет ничего нескромного — незаметно для Гарольда. Как вы понимаете, обычно нам стесняться некого.

Румянец вернулся с удвоенной силой.

— Простите, — проговорила миссис Ингрэм сдавленно. — У меня не было повода... и это, конечно, вторжение, но... я даже не столько за вас беспокоилась. Я беспокоюсь за Гарольда.

— Я понимаю, — терпеливо сказал Джон. — Я тоже за него беспокоюсь. И поэтому отдаю прибор вам.

— Да, — миссис Ингрэм схватила маленькое устройство тонкими пальцами. — Да, наверное, по-настоящему высокоморальная женщина сейчас раздавила бы эту штучку каблуком, и сказала бы, что слушать она не будет, — она улыбнулась Джону с вызовом. — Но я все-таки прослушаю.

— Я же сказал, там ничего нет, — кивнул невозмутимо Джон. — Десять или около часов разговоров о том, какого сорта хлеб купить и какого мнения Гарольд о моем увлечении хоккеем. Невысокого, кстати говоря.

Миссис Ингрэм кивнула. Она явно ощущала свою позицию проигрышной и не знала, то ли ей оправдываться, то ли лучше держаться с достоинством и не говорить ничего.

— Да, но я все-таки послушаю, — пробормотала она. — Просто Гарольд — такой замкнутый мальчик... И ведь ему восемнадцать — ну, теперь девятнадцать, — только на бумаге! Он, конечно, рассудительнее даже многих моих ровесников, но жизненного опыта-то нет совсем. И нам с мужем так и не удалось найти к нему подход. Он так сильно отличается от Нейтана!

— Я понимаю, — терпеливо сказал Джон. — Вы оказались в позиции родителя по отношению к человеку умному и сложному, не имея прав его контролировать. Роль родителя вообще непростая, а при таких обстоятельствах — вдвойне.

— Да, вы же учитель, — миссис Ингрэм коротко улыбнулась. — Вы понимаете. Тем более, если вы знали Гарольда до катастрофы...

— Недостаточно я его знал, к сожалению, — заметил Джон. — О катастрофе-то я и хотел вас расспросить. У вас остались какие-то документы, результаты анализов?

— Остались, но... зачем? — удивилась она. — Гарольд ведь выздоровел. Больше года прошло, как он очнулся, никаких проблем со здоровьем.

— Физических — может быть, — тут Джон начинал врать и вставал на тонкий лед: ему нужно было одновременно и убедить миссис Ингрэм в серьезности ситуации, и не напугать ее настолько, чтобы она начала вдруг кудахтать над Гарольдом, как наседка. — Но психологически... Он спит как-то неспокойно. Иногда просыпается в холодном поту, а что снилось, — не помнит. А сам говорит, что это пустяки.

— Но как вам помогут данные Гарольда?

— Вы знаете, что я служил. У меня есть знакомый врач-психотерапевт, она специализируется на посттравматическом стрессовом расстройстве. Мне очень помогла. Я хотел бы посоветоваться с ней насчет Гарольда.

— Это ведь неэтично — показывать ей данные без его согласия, — нерешительно заметила миссис Ингрэм.

— Так же, как и ваше решение подложить нам диктофон, — заметил Джон. — Скажите, вы часто обыскиваете комнату Нейтана?

— Не очень, — она невесело улыбнулась. — Ладно, я поняла вас... Неоднозначное положение опекуна и все такое. Но вам-то он муж.

— Я думаю, что вы по крайней мере один раз посылали мистера Ингрэма к врачу насчет его давления.

— Даже три, — улыбка миссис Ингрэм стала шире. — Да вы пройдоха, мистер Риз! И хитрец. Почище Гарольда. Кто бы мог подумать.

— Зовите меня Джон, — предложил он.

— А вы меня — Джудит.

* * *

По мере того, как надвигался конец лета, Гарольду становилось все больше и больше не по себе.

Причин тому было две.

Во-первых, он почти ни на секунду не забывал о просьбе Карла Элаиса. И хотел бы забыть, не думать об этом, не трепать себе нервы, но никак не получалось. Логически он понимал, что не обязан был помогать своему однокласснику. Максимум, что он обязан был сделать — так это прийти в полицию и рассказать об их разговоре. Или не в полицию, а в социальные службы.

Но Гарольд здорово сомневался, что такой разговор помог бы Тони. Скорее уж, он сделал бы ситуацию еще хуже.

А во-вторых, Гарольду почему-то иррационально начинало казаться, что с наступлением холодов Джон исчезнет из его жизни. Будто холодный ветер унесет. Гарольд говорил себе, что все это глупости. Он никогда не заговаривал с Джоном о сроке и его миссии и предполагаемом отлете; каким-то образом у него сложилась впечатление, что речь идет как минимум о годе или о паре лет.

Может быть, причина была в том, что Джон к концу лета сделался более молчаливым, рассеянным. Часто уходил "на пробежку" — то есть снимать свои чертовы показания. В разговоре с Гарольдом держался как-то немного отстраненно, а любил его каждую ночь так, будто в последний раз. Они не играли больше с поясом верности — это приелось уже через пару недель — но в Джоне проскальзывала иногда та же отчаянность, словно он постоянно был на грани и не мог утолить свой голод.

Все это пугало, но Гарольд упрямо не расспрашивал, словно вопрос мог превратить вероятность в неизбежность. Он знал, до чего это глупо, но ничего поделать с собой не мог.

Размышлять о проблеме Маркони было проще, потому что Карл и Тони даже не были особенно близкими друзьями. И в итоге Гарольд сказал Карлу так:

— Я не против помочь вам с Тони отправить за решетку преступника. Но я против того, чтобы человек получал срок за дела, которые не совершал. Поэтому я хочу доказательств.

— На слово ты мне, конечно, не поверишь, — кивнул Карл с таким видом, будто того и ждал. — Отлично, значит, сходим до этого места. Ты можешь уйти из дома с ночевкой?

— Без проблем, — сказал Гарольд. — Отпрошусь у Ингрэмов.

— А я думал, у мужа, — усмехнулся Карл.

На пораженный взгляд Гарольда тот только плечами пожал.

— Не бойся, вы ничем себя не выдали в школе. Просто я стараюсь быть в курсе того, что происходит в этом городе.

— Впечатляет, — сказал Гарольд холодно.

— Просто даю тебе понять, что я мог бы тебя шантажировать, — дружелюбно улыбнулся Карл. — Но я этого не делаю. Потому что ты мне нравишься, Гарри.

— Помоги бог тогда тем, кто тебе не нравится, — пробурчал Гарольд. — Ладно. Так что ты хочешь мне показать?

— Перевалочную базу контрабандистов в лесу, — сказал Карл. — Это ближе к побережью. К счастью, мне исполнилось шестнадцать, и я получил права на прошлой неделе. Поэтому идти всю дорогу пешком нам не придется, только последние несколько километров.

— Зачем тогда с ночевкой?

— Если ты правда хочешь дождаться отца Маркони там, придется ждать темноты.

Гарольду тут же показалась несусветно глупой идея выслеживать мафиози, контрабандой перевозящих оружие и наркотики, в глуши у побережья среди ночи, и захотелось поверить Карлу на слово. Но он прекрасно понимал, что именно этой реакции Карл и добивался. А пустить дело на самотек Гарольд уже не мог. Ему страшно было подумать, каким образом Карл с его умом и полукриминальными замашками возьмется решать проблему Энтони Маркони-старшего, если Гарольд ему не поможет. Может быть, попытается нанять убийцу через Интернет.

— Хорошо, — сказал Гарольд с чувством, что сует голову в петлю.

— Тогда в четверг, — сказал Карл. — Тони мне сказал, что его отец пойдет забирать товар с четверга на пятницу.

— Карл, — сказал Гарольд ровным тоном, когда его собеседник уже развернулся, чтобы уходить.

— Да, Гарольд?

— Я помогаю тебе только потому, что ты просишь ради Энтони. Но если вдруг выяснится, что дела обстоят не так, как ты сказал, и ты пытаешься использовать меня в каком-то сложном плане, то я...

— Я не стал бы шутить угрозой для Энтони, — сказал Карл. Похоже, он ничуть не обиделся, а, напротив, счел себя польщенным тем, что Гарольд посчитал его способным на многоходовые злодейские планы.

"Нет, — подумал Гарольд на пути домой. — Карл умеет напустить на себя важность, но все-таки ему только шестнадцать... И мне кажется, что он вырастет не плохим человеком. Может быть, и даже скорее всего, не хорошим. Я еще никогда не встречал никого, кто бы так откровенно не был хорошим, как он. Но и злодея с таким чувством чести из него не выйдет".