У моего учителя собака-робот

* * *

Джон сам не знал, почему повелся. Парень его замучил, издергал, заставил нарушить несколько директив и чуть было не разрушил его корабль — если бы не внимательные диспетчеры в пространстве Кейналоа, быть им уже металлоломом. Но... ад и проклятье, мальчик только посмотрел этак между прядями длинных волос и верхним краем очков, и все — Риз был готов.

Нет, не в смысле сексуального возбуждения: с этим помогла пыльца. В смысле, что Джон действительно не мог сопротивляться.

Может быть, дело было в другом: стань кому-то известно о том, что Джон позволил аборигену забраться в корабль, да еще и заставил его свозить на другую планету (без документов! без карантина!), он бы схлопотал. В лучшем случае отделался бы взысканием, в худшем — погнали бы к чертям из патрульной службы. А куда Джону еще деваться?

Соблазнение подопечного на этом фоне окончательно решало судьбу: увольнение с волчьим билетом. Причем безразлично, совершеннолетний этот подопечный (как? Гарольд ведь на первом году старшей школы, он что, оставался на второй год?.. ладно, неважно) или нет.

Джон не любил делать что-то наполовину. Вылетать — так с треском. Но, честно говоря, он надеялся все это дело скрыть. Что не так уж сложно, если Гарольд не станет болтать.

"Ну так покажи класс, — шепнула какая-то предательская часть его существа, — пусть парень потеряет голову от страсти!"

И Джон понял, что, как ни странно, ему этого хочется. Вопреки правилам и запретам. Мальчишка был хорош. Умен, как болотный демон, смел, как десантник после выпивки, и любопытен, как щенок. Что обманывать себя — Джон растаял еще тогда, когда Гарольд заперся от него в рубке. Он всегда питал слабость к очкарикам.

Он опустился рядом с ним на пол, положил руку на теплое бедро под джинсами. Гарольд отложил глупую подушку — откуда Медведь ему ее приволок? Член его упруго стоял под молнией джинсов, это было видно. Захотелось положить руку поверх, попробовать, приласкать.

Благородства Джона хватило ровно на то, чтобы спросить:

— Гарольд, слушай, ты уве...

Тот его перебил:

— Вы уже имели случай оценить, мистер Риз, что я интеллектуально и эмоционально старше своих сверстников. Да, я уверен. И помните, что я так и не рассказал вам, как взломал корабль.

Это решило дело. Риз хотел бы думать, что не набросился на мальчишку, как пещерный вирлухан с Энкоэско, но увы — он не слишком отчетливо помнил следующие минуты. Помнил, какие горячие были у того губы и какой умелый — или восприимчивый — язык. Помнил, как небольшие руки Гарольда расстегнули его джинсы, как нашарили болезненно чувствительную плоть и как их прикосновение несло отчетливое облегчение... Но что сам делал с мальчишкой, не помнил. Как отрезало.

Хотя... нет. На губах остался характерный привкус, и в конце, когда все уже закончилось, он лежал головой на коленях мальчика, и тот гладил его затылок. Джинсы Гарольда были расстегнуты и приспущены, светло-каштановые паховые волосы касались щеки Джона. Ему очень нравился запах мальчишки. Очень.

— Тебе правда есть восемнадцать? — пробормотал Джон.

(На самом деле, это ничего не решало. На его родине возрастом согласия считался эквивалент шестнадцати земных лет, а единого стандарта по галактике не существовало — но Джон, вместе с Верховным Арбитражным Судом, считал, что в таких случаях лучше придерживаться местных норм).

— Да, — сказал Гарольд. — Я... попал в аварию. Пролежал в коме три года.

— Три года? — Джон даже приподнялся, опираясь на руку, чтобы посмотреть на Гарольда. — Разве ваша медицина умеет справляться с такой продолжительной комой?

— Не умеет. Видимо, мне повезло, — по его лицу ничего нельзя было прочесть, но Джон почувствовал, что сам он это везением не считал.

Тут рубка мигнула и пропала, и на месте ее возникла пустая, заставленная коробками комната в Джоновой съемной квартире, залитая лучами мягкого вечернего солнца. Они с Гарольдом сидели на полу у стены.

— Что... как? — удивился Гарольд.

— Медведь исполнил программу, — успокоил его Джон, машинально поглаживая по бедру. — Мы приземлились на автопилоте, вот он нас сюда и перенес. Если я все рассчитал верно, твой друг...

Тут они услышали возглас и глухой шлепок. Джон сразу же понял, что это значит, и выругал себя. Вот что значит — одна глупая ошибка! Не успеешь оглянуться, и она тянет за собой другую.

Они медленно повернулись.

В дверном проеме стоял Нейтан и таращился на них. У его ног, расплющенные, валялись три стаканчика с мороженым.

* * *

Наверное, даже мой литературный альтер-эго не был так удивлен, унижен и раздосадован, когда увидел Нейтана в дверях учительской квартиры. То есть, конечно, я испытывал его эмоции — во сне. Но судить трудно, потому что все переживания дошли до меня, как сквозь воду.

Но все это меркнет перед тем, что испытал я-реальный, когда увидел Нейтана с моей тетрадью в руках. Нужно было писать на компьютере, подумал я. Нужно было зашифровать!..

Но от Нейтана я такого не ожидал. Там, во сне, Нейтан еще не был мне другом, а здесь, в реальности, был, и как-то нельзя было представить, что он возьмет без спросу мои вещи.

Но вот Нейтан, стоит посреди моей комнаты с синей тетрадкой в руках.

— Почему ты это прочел? — напряженно спрашиваю я его.

Нейтан не мог подумать, что это конспект по математике: кто в наши дни ведет конспекты на бумаге? Он знал, что это мой личный дневник, или литературные опыты, или что-нибудь в этом духе — в общем, нечто, не предназначенное для посторонних глаз.

А Нейтан смотрит на меня с каким-то детским недоумением в глазах и говорит:

— Слушай, а ты помнишь, кто прошлой весной вел у нас после Зелински? Я — нет!

* * *

Нагнать удалось в прихожей.

— Нейтан, пожалуйста, не говори ни слова! — Гарольд схватил Нейтана за плечо. — Пожалуйста!

— Да я что, да я... — Нейтан отвернулся, сглотнул. — Гарри, он тебя... не принуждал?

— Нет, ты что! Да ты же сам видел... мы в такой позе... — Гарольд ощутил, как отчаянно погорячело лицо, но все-таки закончил, потому что нес ответственность перед мистером Ризом: — Стал бы я гладить по голове человека, который меня принудил?

— Нет, но... Гарольд, он учитель! Это нехорошо!

— Я знаю! Слушай, ты извини, мы... поддались моменту. Не надо было, конечно, но... Ты ведь знаешь, Нейтан, мне есть восемнадцать на самом деле...

— Вы что, раньше знакомы были? — у Нейтана глаза лезли на лоб. — А почему в школе шифровались? Вы и раньше... — до Нейтана постепенно дошло, и его большие голубые глаза стали прямо-таки комических размеров. — Но... как, что?! Господи, блин, как ты вообще...

— Да, я его знал еще до комы, — начал вдохновенно врать Гарольд: видимо, запал, который заставил его бесстыдно предложить себя практически незнакомому человеку, еще не до конца выветрился. Про себя отметил, что получается у него неплохо, если учесть, что одной рукой он все еще придерживал ширинку: молния-то застегнулась, а вот пуговицу они в запале оторвали. — Знал, но... у нас ничего не было. Я же был несовершеннолетним. А тут он приехал сюда, он не знал, что я здесь... Ну и вот, и когда мы встретились вне школы, очень трудно было удержаться... Знаешь, искры полетели...

— Ну ты даешь, — Нейтан смотрел на него с опаской. — Не ожидал от тебя, Гарольд!

— Что я сплю с мужиками? — зло спросил он.

— Нет, что ты вообще с кем-то спишь! Я думал, ты робота построишь и его тогда... Если тебя вообще это интересует.

Гарольд не знал даже, то ли обидеться, то ли отнестись как к комплименту. Он знал, что роботов для сексуальных утех пытались производить еще с самого начала века, но пока вроде бы все образцы были далеки от идеала. Безусловно, человека, который добился бы успеха в этой области, ждало бы признание...

Гарольд замотал головой, избавляясь от непрошенных мыслей.

— Ну вот, как видишь, — сказал он довольно грубо. — И очень даже... в общем, не говори никому, ладно, Нейт? А то мистеру Ризу... Джону в школе грозят неприятности. И скажи своим родителям, что я сегодня, наверное, к ужину опоздаю.

Он почти не сомневался, что Нейтан выполнит его просьбу. Даже не потому, что Гарольд помогал ему с домашней работой. Просто прозвучало сейчас что-то в голове младшего Ингрэма — словно он по-настоящему беспокоился за Гарольда. Словно Гарольд был ему правда небезразличен.

— На ночь только возвращайся, эту отлучку я никак не объясню, — Нейтан, кажется, вернул себе часть самообладания, потому что он размашисто хлопнул Гарольда по плечу. — Надо же, а для меня-то перспективы самые радужные!

— Ты о чем? — удивился Гарольд.

— Да-а, я правда удивлен, как ты умудрился хоть кому-то в штаны залезть, с твоей-то рассеянностью, — хмыкнул Нейтан. — Ну, не заметил — и не надо, все равно теперь она моя!

— Кто "она"? — моргнул Гарольд.

— Я же говорю: не заметил — и не надо... Кстати, Гарри... А где твои очки?

— Черт, — сказал Гарольд.

Он вспомнил, что бросил очки в собаку. Но это ладно бы: оказывается, он проходил без них все время на чужой планете, и теперь вот с Нейтаном разговаривал, и хоть бы раз вспомнил о том, что надо сощуриться!

— Думаю, я совсем тебя не знаю, — почти восхищенно произнес Нейтан. — Ну, твои дела.

* * *

Мистер Риз не терял времени даром: пока Гарольд умасливал Нейтана, успел привести себя в порядок (а то у него на лице красовались белые брызги) и даже начал распаковывать вещи. А именно: поставил на журнальный столик коробку, открыл ее и замер над ней, всей позой изображая тяжелые раздумья. Хорошо еще, что не свернулся в крендель роденовского мыслителя.

— Гарольд, я должен перед тобой извиниться, — сказал он первым делом, едва Гарольд переступил порог. — Я подверг тебя опасности.

— Что?! — Гарольд аж сделал шаг назад. — Только не говори, что вы во время секса делаетесь ядовитыми!

— Я не про секс! — Риз возмущенно подобрался и сразу растерял половину возраста, у него даже голос стал выше. — Хотя и тут я виноват, надо было сообразить, что у подростков одно на уме!

— Протестую! — возмутился Гарольд. — Подлые стереотипы!

(Внутренний голос ухмыльнулся: "А то нет?")

— Неважно, — Риз, кажется, вновь обрел твердую почву под ногами. — Это было безответственно с моей стороны.

— А что ответственно, стереть мне память? — взъерошился Гарольд. — То есть, фактически, убить часть моей личности? Спасибо, но ради сохранения памяти я бы с вами переспал, даже если бы вы мне не нравились, мистер Риз!

Едва выпалив эту фразу, Гарольд сразу понял, что говорить ее не следовало: мистер Риз изменился в лице так, что от этого стало почти физически больно.

— Я не так выразился! — воскликнул Гарольд. — Я не к тому, что... и вообще, все было по обоюдному согласию и всего пару минут, говорить не о чем! Я бы и повторил с удовольствием, — тут Гарольд вспомнил, как фантастически ощущались губы мистера Риза на его члене, — если что, но я понимаю, что это вам, должно быть...

Тут Риз хрипло усмехнулся. А потом неожиданно засмеялся почти по-настоящему. Гарольд впервые слышал его смех, и потому удивился, как молодо, тоже почти по-подростковому, он звучал.

— Мистер Риз? — спросил он с некоторым подозрением. — А вам сколько лет?

— Ваших — двадцать восемь, — ответил тот, все еще сотрясаясь от хохота.

— А живете вы сколько?

— Лет сто пятьдесят.

Гарольд сделал несложный подсчет.

— Вы что, как бы ни младше меня? — обиделся он. — И что тогда смеяться...

— Нет, я старше тебя на десять лет, — хмыкнул Риз, — все правильно. Мы вовсе не взрослеем по сорок лет. На моей планете человек считается взрослым лет с четырнадцати, а в шестнадцать наступает полное совершеннолетие.

— Тогда почему вам было так важно знать, что мне восемнадцать?

— Потому что правила Патрульной службы и Конвенция Разумных миров требуют в этом случае руководствоваться местным законодательством. Но на самом деле не в этом дело. Меня ничего бы не спасло, даже если бы тебе было тридцать.

— Что? — удивился Гарольд. — Почему?

— Ирония судьбы в том, — медленно продолжал Риз, — что ты натворил столько дел, чтобы избежать стирания памяти... а оно тебе все равно грозит, и куда более жесткое, чем если бы его делал я. Мне надо было убрать всего-то несколько часов вчерашнего вечера и пару минут разговора сегодня. А теперь как бы тебе не убрали несколько недель.

Гарольд сглотнул. Теперь было больно даже представить, каково это — забыть мистера Риза — ужас и восторг при приземлении корабля — зеленый шарик Кейналоа на экране — поразительных монстров на красном гравии музея. Нет. Что угодно лучше, чем расстаться с этим куском жизни, чем вообразить, что вселенная над головой вновь пуста и безжизненна, и только звезды в ней скрипят радиосигналами...

— Почему? — спросил Гарольд. — По наши души придет ваше начальство? Откуда оно узнает?

— Ну во-первых, — невесело сказал Риз, — все вылеты моего корабля фиксируются. Во-вторых, мы были учтены регистрационными системами. Это лишь дело времени: рано или поздно где нужно соберут нужную статистику, и программа заметит...

— Красный флажок?

— Да. Мой корабль, который находился там, где его быть не должно. Еще и с лишней формой жизни на борту. Меня по головке не погладят за то, что катал аборигена. Карантин — еще ладно, на патрульных кораблях очень хорошие септические фильтры, так что ни с Земли на Кейналоа, ни на Кейналоа с Земли ты ничего пронести не мог. Хотя бюрократы все равно прицепятся. Хуже — закон о культурном эмбарго. Я просто не имел права ничего тебе показывать!

"Черт, — подумал Гарольд. — Черт! Я ведь даже не подумал о карантине! Я не подумал, что могу кого-то заразить там! Или что я притащу на башмаках ту самую пыльцу, и она тут вызовет... массовую оргию! Я подлец! Я эгоист! Из-за своей жажды приключений хорошего человека подставил! А из-за своей похоти еще и заставил его чувствовать себя неловко, ну видно же, что ему не по себе! Нейтан прав — ты должен строить себе роботов, и е... общаться с ними, и не лезть в приличное общество!"

Но язык работал уже помимо — а может быть, из-за — безумной скороговорки в голове.

— Не можете ничего показывать, за исключением случаев, — медленно произнес Гарольд, — когда этого требуют наши обычаи, так?

— Что? — Риз нахмурился.

— Ну вы же сами сказали! — положительно, безумное вдохновение сегодня работало на каких-то бешеных оборотах. И в какую-то странную сторону. — Что если бы у нас был обычай, который потребовал бы от вас... уступок в мою сторону? Ну или запрещал иметь от меня тайны?

— Я изучал земные обычаи, и у вас такого нет, — Риз хмурился все сильнее. Гарольд даже начал бояться, что его лицо забудет, как принимать другое выражение.

— Закон ведь можно трактовать, как обычай? Даже нужно? Закон — это писаный обычай! А в Канаде ведь расширенная трактовка семейного законодательства предполагает, что супруги не должны хранить друг от друга важных секретов, касающихся происхождения и прошлых тайн! Эту трактовку еще называют антиконституционной, но до конца не оспорили... Вот же, процесс "Пирсон против Пирсона", в новостях передавали!

— Так, — сказал Риз чуть ли не с испугом, — ты предлагаешь именно то, что, как мне кажется, ты предлагаешь?

— Да! — Гарольд чувствовал, как сам начинает хихикать. — Я поставил вас в неудобное положение, поэтому я возьму на себя ответственность! И выйду замуж!