У моего учителя собака-робот

* * *

И вот завтрашнее утро наступило, и Гарольд трижды пожалел, что согласился на эту чертову пробежку. Джон Риз выбрал какой-то совсем уж заковыристый маршрут, они обогнули чуть ли не весь городок.

Спору нет, покрытые зеленью и первыми мелкими цветочками холмы в предгорьях были великолепны, их даже человеческие постройки не портили. Но у Гарольда мало оставалось сил, чтобы любоваться нежными серо-розовыми и перламутровыми красками апрельского неба.

Он запыхался, пот с него лил градом, и если бы Риз время от времени не делал короткие остановки и не копался бы в своем сотовом, черта с два бы Гарольд вообще выдержал маршрут.

— Что ты делаешь? — уточнил он в третий раз. — Письма кому-то пишешь?

— Снимаю показания, — произнес Риз. — Я же сказал, мы приграничный патруль. Следим, чтобы в ваш сектор не было вторжения, физического или культурного.

— И насколько вероятно вторжение?

— Почти невероятно. В этом секторе лет двести уже тихо. Правда, когда в начале двадцатого века вы начали бурно развиваться, были очень сильные подозрения, что вам кто-то помог из соседей. Культурные проверки летали каждое десятилетие. Но нет, оказалось, вы все сами.

(Гарольд вспомнил про волны НЛО и мысленно извинился перед давно почившими уфологами, которых он считал просто психами).

— А роботы следить за показаниями не могут?

— Могут и роботы. Но тогда не удалось бы тренировать новых агентов на тихом полигоне.

— Значит, Земля — только тихий полигон?

Риз посмотрел на него с сочувствием.

— К сожалению, так, Гарольд. Извини. Но вы находитесь в слишком неблагоприятном астрокоординатном положении, чтобы вовлекать вас в галактическую политику. На вас бы слишком много нашлось претендентов, в том числе — мой родной планетный союз. Поэтому принято было решение, чтобы вы и парочка ваших ближайших соседей останетесь нейтральной зоной.

— Значит, с нами никогда не вступят в контакт? — что-то в Гарольде отозвалось тупой болью. Столько людей на Земле об этом мечтают!

— Не вступят, если только вы сами не выйдете на уровень межсистемных перелетов.

— Ну и ладно, — на душе Гарольда стало чуть легче. — Мы еще всем покажем.

— Правильно, — Риз положил теплую, тяжелую ладонь на плечо Гарольда.

Когда они бежали с холма вниз, стало чуть легче, и Гарольду пришли в голову две важные мысли: во-первых, хорошо, что Землю держат "в карантине" — хотя бы не поступят с ними так, как европейские поселенцы поступили с жителями той самой земли, по которой они сейчас бежали. Во-вторых, если назначение Риза частично тренировочное, как он намекнул, значит, оно временное. Его бывшая сослуживица Шоу была здесь пару лет назад... Может, и Риз тут тоже на пару лет? Или даже на пару месяцев?..

От этой мысли у Гарольда окончательно пропала сила в ногах, а скорость бега упала еще сильнее. Что такое? Ведь еще вчера он думал, что их с Ризом отношения — временные, а брак — фикция, на год максимум, потом развод...

— Ну вот, — сказал Риз, когда они уже повернули к дому. — Данные готовы.

— Хорошие? — спросил Гарольд.

— Интересные. Похоже, примерно в конце сентября у вас тут поблизости взорвется сверхновая. Всего десять световых лет.

— Земле это ничем не грозит?

— Нет, не настолько сверхновая большая. Рентгеновские лучи и прочая радиация до вас не дотянут. Но через десять лет получите неплохое световое шоу.

— Точно, — сказал Гарольд. — Мне будет столько же, сколько тебе. Постараюсь не забыть про это.

А сам подумал: "Ни за что не забуду".

* * *

Школьный день тянулся и тянулся. Джон приготовил на удивление вкусный и сытный завтрак, но все-таки после пробежки и раннего подъема Гарольд еле ноги волочил, а глаза у него просто слипались.

Он кое-как проклевал носом через первые уроки, но после обеда волей-неволей взбодрился: по расписанию у него стояла литература.

Их компания — Нейтан, он сам, Грейс, Зои, Карл и Тони — сложилась как раз потому, что они все взяли одинаковый курс по литературе, истории и современным языкам. Большинство ребят в школе учили или французский, или испанский, если французский уже знали; Гарольд знал и то и другое, хотя предпочитал не афишировать, поэтому выбрал итальянский. Этот язык предлагался только потому, что одну из учительниц угораздило привезти себе мужа-итальянца, который не нашел здесь другой работы. Грейс записалась туда же, потому что страстно любила итальянскую живопись и мечтала поехать когда-нибудь учиться во Флоренцию, Карл и Тони — потому что гордились своими итальянскими корнями, Нейтан — потому что хотел схалтурить, а причину Зои Гарольд пока не расколол. Но общие курсы их сплотили. Даже Гарольда, хотя он обычно терпеть не мог быть участником какой-либо компании.

Гарольд больше всего боялся, что Нейтан успел уже если не разболтать обо всем их общим друзьям, то хотя бы многозначительно намекнуть, как это у него водилось. Но нет — все держались как ни в чем не бывало, только сам Нейтан был задумчив и молчалив.

— Гарольд, в Клируотер приезжает интерактивная выставка флорентийских мастеров, там очень хорошая цифровая экспозиция, с эффектом присутствия! — воскликнула Грейс на перемене. — Может быть, съездим туда трехчасовым автобусом? А обратно нас мой отец подкинет, он будет из города возвращаться.

— Сколько мест у твоего отца в машине? — осведомился Карл.

— Он будет вести корпоративный фургон, так что восемь мест. Можете тоже пойти, если хотите.

— А это идея, пожалуй, — с ленцой протянула Зои. — Не то чтобы я так любила живопись, но посмотреть на что-то новое всегда интересно.

Грейс говорила легко и открыто, как всегда, и раньше бы Гарольд с удовольствием согласился бы. Ему нравилась итальянская живопись, нравилась Грейс, даже если она приглашала его только в надежде, что с ним пойдет и Нейтан, и нравился ее отец — интеллигентный человек с мягкими манерами, который работал в Клируотере бизнес-тренером.

Ему не нравилась только мать Грейс — слишком уж у той была неестественная улыбка — но ведь встречи с ней и не предполагалось.

Однако Гарольд знал, что согласиться не может. Ведь если дома его ждет Джон... Если Джон прилетел на эту планету ненадолго, Гарольду надо хвататься за каждую возможность провести с ним время.

Тут дверь отворилась, и Джон... то есть мистер Риз, вошел в кабинет.

— Мисс Хендрикс, мисс Морган, я не мешаю вашей научной дискуссии? Нет? Отрадно слышать, что имя Донателло до сих пор поминают не только в связи с черепашками-ниндзя, но по программе сейчас Генри Мэлвилл.

В качестве преподавателя Риз неуловимо преображался. Он улыбался открытее, держался мягче, даже как будто бы стал ниже ростом. Но сталь по-прежнему звучала под его низким с хрипотцой голосом. Грейс покраснела, а Зои широко распахнула глаза и чуть прикусила нижнюю губу в старой, как мир, уловке.

Гарольд почти злорадно подумал: "Зря стараешься! Он мой!"

Может быть, зря: не цепью же, в конце концов, был привязан к нему Джон Риз? Всего лишь цепью нелепиц.

Дальше урок шел как обычно. Мистер Риз ни разу к Гарольду не обращался. С одной стороны, это было хорошо: Гарольд ведь старался быть "невидимым" школьником. С другой... ну, было обидно немного.

* * *

Дверь послушно отворилась, стоило Гарольду приложить к замку свой сотовый и ввести пароль. Но квартира была пуста — если не считать Медведя, который встретил его облизыванием руки и приветливым вилянием хвоста.

— Да, хорошая ты программа, прекрасный ты робот, — пробормотал Гарольд, почесывая пса под ошейником. Загривок казался совершенно живым, из распахнутой пасти собаки пахло отнюдь не розами. — Интересно, тебя надо кормить? А гулять?

Собака жизнерадостно тявкнула, и Гарольд пошел цеплять поводок. Хорошо, их дома на отшибе, за домом пустырь, и никто из школьных приятелей Гарольда или их знакомых не увидит, что Гарольд ходит с "учительской" собакой.

Впрочем, всегда можно сказать, что он просто по-соседски помогает.

...Когда он вернулся, в квартире было все так же тихо, только гудел холодильник и пиликал довольно сложный кухонный комбайн, который Риз с утра запрограммировал на их возвращение. Гарольд открыл крышку бака. Что-то вроде китайской еды — невообразимое месиво лапши, грибов, овощей и кусочков мяса — но пахло восхитительно. Да и наготовлено было на армию.

Гарольд сам не заметил, как умял почти половину — видимо, утренняя пробежка давала о себе знать. Его тотчас потянуло в сон: он положил голову на скрещенные руки и подумал, что, когда Риз придет, надо обсудить бытовые вопросы — по сколько скидываемся в общий котел, кто выполняет какие домашние обязанности... Если Риз будет и дальше так готовить, Гарольд не против все время складывать посуду в посудомойку и мыть пол, но окна — окнами он заниматься не будет! Можно делать это по очереди...

Он заснул прямо за столом, а когда проснулся — было темно. И по-прежнему пусто.

* * *

Джон честно хотел отказаться. Он вообще не любил посиделки в баре, а особенно сегодня не хотелось — ведь дома его ждали. Это было странное и новое чувство. Джона, случалось, ждала только сестра, но это было давно и в другой жизни.

А тут...

Пусть чужая планета, даже пусть временно, пусть они только играли в брак — но пока эта игра была внове и, похоже, нравилась им обоим. Джон опасался ранить чувства Гарольда, опоздав домой в первый же вечер. Гарольд так мило поцеловал его на прощание в прихожей, прежде чем выскочить за дверь первым — они, конечно, шли к школе раздельно и так же договорились возвращаться.

В чем-то, думал Джон ласково, Гарольд и впрямь взрослее восемнадцати лет — а в чем-то совсем еще щенок, и по-щенячьи же ласковый. Джон любил собак.

Но работа в коллективе налагает свои обязанности.

Коллектив был по преимуществу женский, но и мужчин кроме Джона нашлось три штуки — один из трех физруков, учитель математики и учитель итальянского. Эти-то трое, особенно сеньор Буджардини, и настаивали, чтобы Джон непременно отправился с ними выпить "за знакомство".

Джон перевелся в школу ближе к концу года, приехал издалека, соответственно, возбуждал любопытство. Он уже отклонил подобное приглашение вчера, отговорившись переездом (на самом деле, он торопился разобраться со школьником, увидевшим его прошлой ночью). Отказаться второй раз значило создать себе неправильную репутацию. А Джон меньше всего хотел привлекать к себе внимание хоть в каком-то ключе, особенно из-за недавнего фиаско с Гарольдом.

Он и так понятия не имел, какое впечатление произведет его срочный рапорт о замужестве с учеником, но сомневался, что благоприятное.

В общем, пришлось согласиться и идти в единственный паб, который находился достаточно далеко от школы, чтобы там нельзя было встретить старшеклассников, и достаточно близко, чтобы ехать было не слишком долго (их отвезла жена сеньора Буджардини, вторая учительница литературы).

Итак, Джон был вынужден сидеть и выслушивать жалобы на детей, систему образования, централизованное тестирование, маленькую зарплату, женские характеры и снова на детей — которые, конечно, год от года становились все глупее. Приходилось даже самому вставлять реплики в соответствии с легендой: по ней Джон приехал из Монреаля, где преподавал год, чтобы пожить в более тихом месте — из-за стресса. Между строк его дела читалось, что стресс был обусловлен армейским прошлым Джона Риза. Но его собеседники, как вежливые и интеллигентные люди, о войне не расспрашивали. Физрук и математик пытались перетянуть Джона на сторону либералов, почему-то решив, что он консерватор. Мистер Буджардини только посмеивался и подливал еще пива.

Домой Джон вернулся на такси и уже затемно (снова не успел съездить в Клируотер и купить подходящую машину, что за невезение). И только глядя снизу на горящие окна своей квартиры, вспомнил, что у него ведь есть номер Гарольда — можно же было позвонить и предупредить. Совершенно вылетело из головы.

Мысленно готовясь к взрыву возмущения и подростковой ревности, Джон поднимался по лестнице. И поразился, едва раскрыв дверь: Гарольд ждал его в прихожей.

— Медведь сказал мне, что ты пришел, — сказал он, захлопывая за Джоном дверь.

— Извини, что задержался, — начал Джон.

— Можешь не извиняться, — глядя в его растерянное лицо, Гарольд добавил: — Я взломал школьные камеры и видел, что ты ушел с другими учителями. Я знаю, как важно подкреплять легенду.

После чего поцеловал Джона, крепко и сладко. И Джон — впервые жизни — поплыл. Вдруг почудилось, что наконец-то его держат, и держат крепко. Хотя, казалось бы, мальчишка с отсталой планеты, восемнадцать номинальных лет...

"Каким же он будет, когда ему стукнет пятьдесят?" — подумал Джон, когда Гарольд умудрился прижать его к стенке.

Воображение отказывало. Но Джону вдруг очень захотелось дождаться и узнать.

* * *

— Знаешь, — говорит Нейтан, — а я ведь правда смутно помню всю прошлую весну, лето и осень... Мы тогда начали встречаться с Грейс, а я даже дату не помню. Спросил у нее — для девчонок это важно. И она не помнит.

— Нейтан, хватит, — предупреждаю я. — Я больше не желаю слышать эту гипотезу со стиранием памяти! Мне просто снятся сны, где я... — только злость на Нейтана и себя самого заставляют меня выпалить без запинки, — занимаюсь разнообразным сексом с мужчиной, чьи исключительные внешние данные лишний раз подтверждают то, что я его придумал! Очень логичные фантазии в моем возрасте, не находишь?

— Э как завернул, — хмыкает Нейтан. — Только я тебя знаю, Гарри. Из-за одного секса тебя бы так не штормило. А еще, помнишь ту историю с Карлом и отцом Тони? Что-то же тогда там случилось...

— Обычная пьяная драка, — отрубаю я. — Вот никто и не помнит подробностей.

На самом деле мне уже здорово не по себе. Нейтан совсем, совсем не глуп, и когда он начинает сопоставлять факты, особенно если дело касается человеческих отношений, то часто приходит к верным выводам. Мне бы и в голову не пришло подумать, что Грейс должна помнить дату начала их с Нейтаном свиданий.

А история с мистером Маркони действительно темная...

* * *

Курс литературы давали только в десятом классе, дальше он переходил в курс "Канадского искусства", который включал в себя музыку, фильмы и тому подобное. Гарольд считал такое положение дел упадком западной цивилизации, но это не значило, что он высовывался или вообще как-то проявлял себя на курсе собственно литературы. Он попросту рассчитывал сдать тесты с нужными себе показателями — и забыть обо всем.

Классиков двадцатого века они проходили по диагонали, и мистер Риз предложил ряду учеников, которые вяло отвечали на курсе и поэтому не добрали оценок для постановки зачета, подготовить доклады. Гарольд был среди этих несчастных. Доклады он обычно честно компилировал, чтобы прошли на средний балл, но Айн Рэнд его зацепила: искренне причисляя себя к интеллектуальной элите и к тем, кого Рэнд заклинала от расточения своих талантов на благо большинства, он считал ее книги вредными, глупыми и скучными. Он так думал еще классе в седьмом, когда впервые прочел "Атланта", а сейчас, после встречи с Джоном Ризом, его мнение только укрепилось.

Доклад у Гарольда получился яркий и хлесткий даже не потому, что он питал отвращение к социал-дарвинизму — а потому, что слушал его мистер Риз. И слушал его особым образом.

Гарольд вообразить себе не мог такого эффекта, но оказалось, что отвечать на уроке собственного мужа — особенно когда о вашем супружестве никто не знает — неожиданно волнительно.

Нет, на самом деле то, что Гарольд и Джон женаты, Джон сразу же сообщил директору. Миз Картер чуть было Джона не уволила под горячую руку, но потом смягчилась — оказалось, ее сын Тейлор тоже учился в их школе, и Гарольд когда-то умудрился помочь ему по математике. Директор Картер с тех пор запомнила, что Гарольд ученик серьезный и надежный, без заскоков, взрослее даже своих паспортных лет, не то что одноклассников. Поэтому она хоть со скрипом, но не стала предпринимать никаких карательных мер.

Правда, она все-таки организовала встречу с Гарольдом и с Ингрэмами. Встреча прошла напряженно, но катастрофой не завершилась. Гарольд был уверен, что они с Джоном фактически оказались в школе "на испытательном сроке".

Однако кроме нее об этом вроде бы никто больше не знал. Гарольд был уверен, что секрет, известный троим, а тем более четверым (включая Нейтана), рано или поздно расползется по всей школе, но, видимо, это "поздно" пока не настало.

И слава богу, потому что если бы кто-нибудь хотя бы начал подозревать, чем они занимаются прямо во время урока, мало бы им не показалось.

— Девиз Джона Голта, — продолжал Гарольд, — "никогда я не посвящу свою жизнь другому человеку и никогда не буду требовать или заставлять другого посвятить свою жизнь мне" — не просто подрывает основы любой человеческой цивилизации, но и был порожден разумом либо себялюбивым, либо травмированным до крайности. Здравая мысль — о том, что общество стоит на плечах предпринимателей и творческих людей — доведена здесь до абсурда. Айн Рэнд забывает о том, что историю делают не только революционеры и изобретатели и что пусть творческий разум двигает цивилизацию вперед, но не он держит ее на себе. А движение вперед может быть разным — иногда это движение к гибели.

Вроде бы ученик говорит, учитель слушает — так это выглядело со стороны. Но Гарольд видел и знал, что Джон Риз сейчас не столько воспринимает его слова, сколько внимательно смотрит на его руки и губы. От этого у Гарольда слегка кружило голову, и он начинал говорить с горячностью и эмоциональностью, каких от себя не ожидал.

Вообще-то, он не собирался делать эмоциональный финал, но Риз сидел за столом с тем же деланно-равнодушным видом, с каким он всегда выслушивал школьников, и это заставило Гарольда пытаться как-то пробить его невозмутимость.

— А что, кстати, ты скажешь про тему любви у Айн Рэнд? — спросила вдруг с места Зои протяжно и иронично. — Разве не она одна из первых воспевает любовь как союз равноправных и независимых друг от друга личностей?

Да, подумал Гарольд, с Зои станется одной из всего класса прочитать такую махину!

— Во-первых, не первой, в этом духе до нее высказывались многие, вот хотя бы Руссо. Во-вторых, на мой взгляд, — сказал Гарольд, — для нее вообще не существует любви, для нее есть только, с одной стороны, психологическое насилие и несвобода в социальном контракте, а с другой стороны, короткие вспышки страсти, которые не приводят к отношениям, потому что отношения — это социальный контракт и манипуляции.

— Ну на-а-до же, — протянула Зои. — Разве вспышки страсти — это так уж плохо? Для тебя существует только один вид любви?

Кажется, смотрела она при этом на мистера Риза. Гарольд чуть было не покраснел, как рак, тоже — спасла его исключительно мысль о ледяных горных вершинах. Если кто-то и мог догадаться, чем они с мистером Ризом заняты, так это Зои. Ну, может быть, еще Карл, но он, кажется, вообще не слушал Гарольда а, подперев щеку, смотрел в окно, и глаза у него были нехарактерно пустые, словно бы Айн Рэнд и в целом американская литература существовали где-то невероятно далеко от него.

— Если и не плохо, то тут Рэнд противоречит сама себе, — холодно произнес Гарольд, радуясь, что на нем есть очки, которые можно поправить.

Тут, к счастью, прозвенел звонок, спасая Гарольда от дальнейших расспросов неуемной мисс Морган. Гарольд хотел было замешкаться в классе — у него был план, как он подойдет к мистеру Ризу, скажет ему кое-что очень тихо и тут же уйдет, — но не вышло. Во-первых, страх разоблачения со стороны Зои сбил настрой, во-вторых, Карл сбросил с себя нехарактерную летаргию и подошел к нему.

— Гарольд, — сказал он со своей обычной мягкой улыбкой, — знаешь, мне очень неловко, но у меня к тебе просьба. Естественно, баш на баш.

— Не знаю даже, — Гарольд заколебался.

Карл ему импонировал — у него были почти взрослые старомодные манеры, приятное круглое лицо и отточенный шахматный стиль — но в то же время и настораживал его. Гарольду всегда казалось, что Карл не живет, а играет. Может быть, это было признаком проблем в семье: как и Гарольд, Карл воспитывался у опекунов.

— Ничего страшного я не попрошу, всего лишь несколько часов твоего времени, — продолжил Карл в своей взрослой манере. — Это связано с компьютерами. Нейтан сказал мне, что ты настоящий хакер.

— Ну, не игрушечный, — фыркнул Гарольд, проклиная Нейтанов длинный язык.

Ладно, компьютеры — это не страшно, даже приятно повозиться.

— Но это такой разговор, что на бегу неудобно. Как насчет завтра в двенадцать за шахматами?

Карл имел в виду маленький городской сквер, где они иногда играли по выходным, а завтра была как раз суббота.

— Почему нет? — У Джона был, пожалуй, единственный недостаток: он плохо играл в шахматы — да и откуда бы ему это уметь. — Только послезавтра, у меня на завтра планы. Если тебе не горит.

— Нет, время терпит, — Карл кивнул. — Значит, до послезавтра.

Когда они закончили говорить, Джон уже вышел из кабинета. Ну не судьба его подразнить. Теперь до вечера...

Джон под брюками носил "пояс верности" — игрушку из резины и силикона. Гарольд хотел шепнуть ему что-то вроде: "Я хотел бы перегнуть тебя через учительский стол и трахнуть, не снимая эту штуку". И сразу же уйти.