У моего учителя собака-робот

Часть IV. В болезни и здравии

На самом деле, я помню чуть больше. Но это "чуть" врывается в мои сновидения — точнее, кошмары — такими бесполезными отрывками, такой противоречивой путаницей, что я не могу толком понять, было ли это, или я сам себе напридумывал?

Было ли, что я очнулся в участке, пока полицейские и миссис Ингрэм суетились надо мной? Они думали: упал в обморок, бедняга Гарольд, тяжело пережил нападение! Я спросил: "Где Джон?" — а они не поняли, о ком я. И дальше смутно.

У меня не было никаких средств добраться из участка до дома, разве что пешком. Может быть, миссис Ингрэм подвезла?.. Или я стащил у участка велосипед?.. Помню, как я пошел в соседний с Ингрэмами дом — тот самый, на четыре квартиры, где Джон был, кажется, единственным жильцом. Дом оказался темен и пуст, квартира Джона заперта, а ключей у меня не было.

Но я как-то заглянул внутрь — на балкон, что ли, залез? Помню, что там было пусто, только витал слабый запах собачьей еды... или мне тоже показалось?

Потом вдруг выяснилось, что уже светает: мы провозились всю ночь. Я оглядывал собственную комнату в доме Ингрэмов, с моим старым-знакомым компьютером, с моей аудиосистемой, с моими книгами, и не мог понять, как это все опять оказалось здесь.

— Миссис Ингрэм, — сказал я отчаянно маме Нейтана, которая встревоженно вбежала в комнату за мной (отвезла ли она меня все-таки или приехала следом?). — Миссис Ингрэм, вы помните, когда я купил этот внешний диск?

Диск я купил специально для каких-то навороченных программ Джона, мне самому он был не нужен.

— Да, вроде бы, — смущенно произнесла она. — В июле служба доставки привезла?..

И у меня опустились руки. Было ясно, что Джон стер им всем память и сделал это мастерски — оставалось только радоваться, что он пощадил меня. Но он знал, как меня пугает сама мысль о потери памяти и, должно быть, догадывался, что я предпочту беспамятству любую сердечную боль.

Помню, я возлагал надежды на Нейтана: вот вернется он с озера вместе с Грейс, и окажется, что Джон забыл их обработать. Не знаю уж, почему мне казалось таким важным, чтобы еще кто-то помнил Джона кроме меня — как будто это могло бы остановить его тогда, год назад!

Но вместо Нейтана появилась Шоу, вошла в мою комнату неслышной кошачьей походкой.

— Ну и накрутили вы, парень, — сказала она грустно.

— Где Джон? — сказал я. — Его арестовали? Я хочу с ним увидеться!

Но Шоу только покачала головой.

Тогда-то, наверное, она и стерла мне память. Я не помню, как: точно никакой светящейся игрушки, на манер "Людей в черном", у нее не было. На следующий день я проснулся как ни в чем не бывало и пошел в школу — начало учебного года.

Звезду я, конечно, так и не увидел, и никто из астрономов не наблюдал ее, я проверял. В нашей Галактике сверхновых давно не наблюдали. А "моя" звезда вспыхнет на нашем небосклоне еще только через десять лет. И Джон сказал, что ее будет видно даже днем.

Наверное, я буду смотреть на нее один. Люди моего склада ума с большим трудом находят партнеров, а теперь, к тому же, мне есть с чем сравнивать.

* * *

В апреле, под конец своего второго класса старшей школы, Гарольд раздумывал, не бросить ли ему это сомнительное предприятие со средним образованием.

Школа имела какую-никакую ценность в качестве полигона для отработки социальных связей, и здесь, как Гарольд льстил себе, он добился определенных успехов. У него даже сложился небольшой кружок друзей — все те же "итальянцы" — а из них Нейтан и Грейс сделались по-настоящему близкими. Расставаться с ними раньше выпуска было бы жалко.

Однако академическая программа не заставляла Гарольда даже слегка напрягать мозг, сидеть на уроках было откровенно скучно, а диплом о среднем образовании можно получить, сдав экзамены экстерном, — или просто взломав базу данных.

Так что его держало в Ласситере? Замечательные оладьи миссис Ингрэм? Три тетрадки воспоминаний, которые Гарольд собирался сжечь, поскольку перенес все сколько-нибудь ценное в цифровую форму, но откладывал?

Какое-то смутное нежелание тормозило его, не давало приступить к осуществлению своих планов — отправиться в Нью-Йорк, создать свою компанию и безумно разбогатеть. Чувство, что не все возможности он еще исчерпал, что надо чего-то дождаться.

А может, просто нравились синие, акварельно-тонкие силуэты гор за окнами, и он не торопился их сменить на каменные джунгли.

— Слышал, — сказал ему Нейтан, — новый учитель англоязычного искусства!

На втором году обучения курс англоязычной литературы заменили курсом англоязычных искусств, включив таким образом в весьма эклектичную программу еще музыку, фильмы и все что угодно иное, в том числе рекламу. На взгляд Гарольда, предмет от этого стал только маразматичнее, но, к сожалению, он сделался обязательным для всех, кто собирался поступать в колледж. Тони теперь тоже посещал эти уроки: его отец, парализованный, лежал дома, мать ухаживала за ним и получала своеобразную пенсию от его бывших боссов; часть этих денег она умудрялась откладывать на учебу Тони, и колледж стал для него вполне реальным.

Все эти обстоятельства Гарольд разузнал частью из обмолвок Карла за шахматными партиями, частью из собственных расследований в сети. С одной стороны он был за Тони, с другой — ощущал вину перед его матерью. Он плохо знал миссис Маркони, но ему казалось, что она заслуживает лучшей судьбы. Правда, Гарольд очень смутно припоминал, за что именно ему следует себя винить.

— Надо же, — недовольно заметила Зои, — меняют учителя в конце года!

— Ну, хорошо хоть не мисс Палмер, — засмеялась Грейс. — Немного утомительно слушать "что автор хотел сказать", обсуждая какой-нибудь зубодробительный артхаус!

Гарольд не мог с ней не согласиться. Грейс очень либерально относилась к искусству — любому искусству! — и когда даже она начинала что-то критиковать, это показывало, насколько плохо обстояли дела на самом деле.

А еще у Гарольда на короткий миг защемило сердце четким и ясным дежавю. Но он постарался никому этого не показать.

После звонка, когда в кабинете устоялся ровный гул в ожидании учителя, Гарольд почувствовал, как начали потеть ладони, а сердце забилось сильнее. Что за глупости! Неужели он думает, что дверь сейчас откроется и войдет...

— Нейтан, — догадался он спросить, — а кто учитель, мужчина или женщина?

— Женщина, вроде бы, — сказал Нейтан. — Вроде ничего.

И постучал по плечу сидящей впереди Грейс, а когда она посмотрела на него, скорчил ей рожицу. Грейс заулыбалась.

Гарольд вздохнул. Сердце успокаивалось.

Учительница вошла в класс летящей походкой. Это была дама неопределенного возраста, все что угодно от тридцати до пятидесяти, пожалуй, скорее не красивая, а интересная. Ее светлые кудрявые волосы свободно ложились на плечи. Легкое светло-зеленое платье чрезвычайно шло к таким же зеленовато-голубым глазам.

В общем, в ней не было ничего необычного.

Только что-то показалось знакомым в лице.

— Действительно, красотка, — тихо произнес Тони позади Гарольда. — Хоть будет на что посмотреть кроме доски.

Учительница сказала:

— Здравствуйте, класс! Меня зовут Генрика Жирова, я буду вести у вас англоязычное искусство, с уклоном в кинематограф, потому что именно по кинематографу Канады я получила научную степень, — и улыбнулась.

Чуть криво, одним уголком рта.

Гарольда пробил озноб.

Точно такую же улыбку он видел совсем недавно. Этой ночью. Во сне. Губы той же формы... Подбородок совсем другой — с ямочкой. Но интонации! Те же самые: ровные, едва выразительные, голос на грани шепота, даже набор слов вроде бы похожий...

Да нет, чепуха, не могут же все родственники Джона работать в этой патрульной службе, что она тут забыла...

В конце урока учительница произнесла:

— Гарольд, не могли бы вы задержаться? У меня есть к вам разговор.

* * *

День был солнечный и почти совершенно летний. В распахнутое окно аудитории тек запах сирени, цветущей на школьном дворе. В коридоре знакомо бурлила школьная перемена, пахло обедом. Но здесь было так тихо и напряженно, что у Гарольда начинало звенеть в ушах.

Генрика сидела боком на учительском стуле, сложив руки с замок и с интересом глядя на Гарольда. Казалось, она могла сохранять неподвижность много часов. Гарольд стоял прямо, молчал, хотя можно было бы сесть, сказать что-то.

Генрика улыбнулась — теперь уже это была улыбка Рут, слишком широкая, слишком яркая.

Точнее, надо думать, все наоборот: Рут и Джон позаимствовали ее улыбки.

— Так, — сказала она наконец. — Судя по длине паузы и по тому, каким взглядом ты меня сверлишь, ты таки вспомнил.

— Прошу уточнить, что, — сказал Гарольд.

— То, как ты соблазнил моего бедного непутевого сына и заставил его нарушить служебный долг, — кривая улыбка Генрики сделалась откровенно хищной, тоже до боли Джоновой. — С другой стороны, я никогда и не думала, что из него выйдет толк. Может быть, отдать за тебя жизнь на этой богами забытой планете — вершина всего, на что он способен.

Гарольду показалось, что его ударили в солнечное сплетение: дышать стало невозможным.

— Что значит... отдал жизнь?

— Ну, я высоко оцениваю шансы на это, — сказала Генрика спокойным тоном. — Видишь ли, Джон пропал без вести. И вся королевская конница, и вся королевская рать... Я хочу сказать, патрульная служба не может его найти. Вот уже почти год.

— Они пригласили вас на помощь? — с трудом выдавил Гарольд.

Нет, дышать все-таки было можно, и даже в голове не так уж звенело.

— Меня?! Господь с тобой, я разве похожа на специалиста патруля?.. Что б ты знал, я и в канадском кинематографе-то не разбираюсь, посмотрела ровно один фильм, чтобы провести один урок! Причем под гипнозом, а это не настоящий просмотр.

— Так кто вы? И что вы хотите?

— Я — мать Джона и Рут, как ты, должно быть, догадался. А еще я нейротерапевт синего класса по рейтингу Межмировой ассоциации здравоохранения, что тебе, конечно, ни о чем не говорит, — она вздохнула. — В общем, я очень хороший врач.

Гарольд попятился.

— Вы сотрете мне память снова? — спросил он.

— Не говори чепухи, это работа для полевого медика, — отмахнулась она. — Да ты и вспомнил-то только потому, что Шоу специально стирала тебе память в щадящем режиме.

— Тогда зачем?!

— Чтобы найти Джона. И спасти его. Вряд ли на это способен кто-то, кроме меня.

— Я... буду вам очень благодарен, если вы это сделаете, — произнес Гарольд, с трудом собравшись.

— Не стоит, — ответила та довольно холодно. — Я считаю, что каждый должен сам выбираться из неприятностей, если хватило глупости в них залезть. И помогаю только потому, что меня попросила моя любимая невестка. Так что пошли.

— Куда? — довольно тупо спросил Гарольд.

— Ну где ты лежал в больнице в летаргическом сне? Один из ваших больших городов, Торонто, Монреаль, забыла... Будешь мне показывать дорогу.

— Я готов, — сказал Гарольд. — Монреаль, клиника Святой Анны.

Женщина поднесла к губам руку с тонким браслетом и произнесла:

— По заданным координатам, медицинский приоритет.

Классный кабинет вокруг исчез.

* * *

Гарольд так и знал, что этим кончится: ему пришлось взламывать базу данных больницы, стоило только медсестрам отлучиться. Накинув белый халат, Генрика стояла на стреме в коридоре напротив пустынной сестринской станции, которую он использовал для доступа, и действовала Гарольду на нервы, приговаривая: "Быстрее, быстрее... с какой скоростью работают ваши нейроинтерфейсы?"

— Тут вообще нет нейроинтерфейсов, это еще новая технология для Земли, — огрызнулся Гарольд.

Его тоже раздражало, как медленно колотили пальцы по клавишам, но он не собирался это показывать самозваной матери Джона.

— Все, вошел... Что конкретно я ищу?

— Человека, который попал в больницу в тот же день, когда ты пришел в себя, то есть два года назад, и примерно с тем же диагнозом, — еще раз терпеливо пояснила доктор Жирова. — Летаргический сон, кома невыясненного генеза... вот такое вот...

— Джон Доу, — сердце Гарольда нервно заколотилось. — Рост метр восемьдесят восемь, от двадцати пяти до тридцати лет, европеоид... Он!

К файлу была приложения фотография. Джон выглядел непривычно бледным, закрытые глаза как-то сразу подчеркивали холодно сжатые губы и делали его старше своих лет.

Гарольда посетило чувство нереальности. Казалось, будто на фотографии Джон Риз мертв — Гарольд решительно отогнал эту мысль.

— Как это они угадали имя? — с интересом спросила Генрика, заглядывая через плечо.

— Это просто такая условность, пациента называют Джон или Джейн Доу, когда не знают имя, — Гарольд сглотнул, продолжая поиск в базе данных.

Руки дрожали, и он отчаянно надеялся, что не сотрет что-нибудь под шумок. Или что медсестра не придет не вовремя.

— Ну, где он сейчас?.. Здесь, в коме?

— Нет, он пришел в себя через неделю! — Гарольд охнул, едва пытаясь сдержать радость, но тут же сердце у него упало. Он просматривал документ, полный малопонятных медицинских сокращений: некоторые из них Гарольд знал, потому что следил за лечением отца, а потом искал информацию по поводу своей комы. Но далеко не все.

— Так, похоже, у него было... что-то вроде амнезии... они не смогли установить степень интеллектуального развития... он с трудом понимал человеческую речь...

— Знания языка отрубились, — сказала Генрика со знанием дела. — Обычное дело. Он ведь по крайней мере часть вашего английского учил под гипнозом.

— Так, — продолжал Гарольд, — у него не было страховки, они заподозрили в нем беженца, но личность все равно не могли установить... Даже по отпечаткам пальцев. Постойте, но разве все учителя не проходят регистрацию в полиции?

— Да, но эту регистрацию сделали для Джона прошлой весной, а госпиталь занимался его проверкой на год раньше, — пояснила Генрика. — Ну, давай дальше, где он?

— Не тут, — сообщил Гарольд. — Его отправили в реабилитационный центр... А дальше все, никаких документов.

— Ну, значит, в реабилитационный центр, — энергично кивнула Генрика.

Гарольда посетило нехорошее предчувствие, почти уверенность, что ничего в этом реабилитационном центре они не найдут.

* * *

Сам реабилитационный центр показался Гарольду довольно приятным местом: приземистое здание, построенное в конце прошлого века и потому не блещущее архитектурными достоинствами, было окружено симпатичным зеленым парком. Гарольд представил Джона, медленно идущего по одной из посыпанных гравием дорожек — и отогнал видение. Что-то не складывалось. К тому же, он не мог представить Джона после болезни. Тот ведь, наверное, похудел...

Судя по медицинской карте, Джон в первое время не мог самостоятельно передвигаться. И вообще, похоже, испытал все последствия длительной комы, которые должен был испытать Гарольд. При одной мысли об этом ныло сердце.

Не зря ныло: в реабилитационном центре о Джоне Доу с подходящими данными и слыхом не слыхивали. Для разнообразия Гарольд и Генрика стали расспрашивать совершенно легально: у Генрики нашлась фотография Джона, и она с великолепной самоуверенностью представилась его матерью, кокетливо улыбаясь женщине-администратору.

Администратор посмотрела на нее с подозрением, но уличить во лжи не попыталась, хотя, на взгляд Гарольда, Генрика никак не походила на женщину с тридцатилетним сыном.

Однако администратор решительно отрицала, что какой-либо Джон Доу к ним поступал.

Когда Генрика продолжала настаивать и умолять, делая трагические глаза, служащая все-таки раскопала распоряжение начальника отделения, согласно которому в тот день, когда Джон отбыл из клиники, они должны были подготовить две койки. Одна из этих коек была благополучно занята пациенткой, которая через несколько недель выписалась из центра. Другая осталась невостребованной.

— Хотите сказать, что он сбежал по пути? — насела Генрика на администратора, сразу забывая про свой флирт. — И никто из вас даже не обеспокоился, что с ним?

Администратор покраснела, побледнела и села прямее — очевидно, опасалась судебного иска. А Гарольд впервые за несколько часов их знакомства различил в глазах Генрики ярость и искреннюю тревогу за пропавшего сына.

— Генрика, — он осторожно коснулся ее локтя, — не надо. Неудивительно, что его не стали искать, раз у него не было документов и за несколько месяцев никто его не хватился! В полицию, конечно, заявили, но вряд ли это было для них приоритетным делом.

Генрика нахмурилась.

— Простейший поиск по нейрослепку...

— Мы в Канаде такого пока не делаем, — оборвал ее Гарольд, чтобы слышала администраторша, и вытащил из центра прочь.

— Ха, — сказала Генрика, все еще кипя, — такого скопища безответственных клуш...

— Погодите, — перебил ее Гарольд, — о каком нейрослепке вы говорили? Если по нему так легко найти Джона...

— Легко-то легко, но для этого нужно оборудование размером с этот госпиталь, и соответствующая энергия, — отмахнулась Генрика. — Кстати, то же самое я сказала Джону, когда он мне написал и спросил, как вывезти из комы гуманоида К-типа...

— Так это вы... — Гарольда накрыло нехорошим предчувствием. — Вы ему посоветовали... это, что бы он не сделал?

— Я ему ничего не советовала, — хмуро отрезала Генрика. — Я сказала, что то, о чем он говорит, невозможно без всестороннего исследования, а для этого нужна аппаратура. Сына своего я знаю хорошо, поэтому сразу сказала, что аппаратура эта очень массивная и так просто ее не угонишь и на вашу варварскую планету не доставишь. А если даже и доставишь чудом, то тут просто не к чему ее подключить.

— И что вы ему посоветовали в итоге? — спросил Гарольд с чувством обреченности.

— Использовать полевую аптечку для нейросинхронизации с последующим выталкиванием. Это довольно распространенный прием, дает хорошие результаты при небольшом сроке комы, до месяца, — Генрика пожала плечами. — Ну, есть препараты, которые позволяют усилить эффект. Я их ему назвала. Но предупредила, что от них может быть неприятная побочка, вплоть до блокировки всех сознательных воспоминаний. Дальше — его выбор.

— Как вы могли, — пробормотал Гарольд. — Если бы это зависело от меня... если бы — я никогда не позволил бы ему так рисковать, чтобы спасти меня!

Гарольд дорожил своим разумом и личностью куда больше, чем телом. Именно поэтому у него вызывала такой ужас мысль о стирании памяти. А мысль о том, что Джон пошел на то, чтобы пробудить его, хорошо зная о побочных эффектах, вызывала тошноту. Джон с его умным ироничным взглядом; Джон с его сардоническими улыбками... Джон с его суховатым черным юмором... И все это богатство, весь этот незаурядный характер пропали, рассеялись — только потому, что он почему-то счел жизнь Гарольда дороже собственной!

...Но зато пропали и все воспоминания, о которых он так и не рассказал тебе, но от которых хотел избавиться, — безжалостно добавил внутренний голос.

— Так и могла, — тем временем ответила на его восклицание Генрика. — Я же говорю, каждый должен сам за себя отвечать. Ну, теперь пошли.

— Куда пошли? — не понял Гарольд.

— Ножками ходить по городу, ножками! Джон почти наверняка еще в Монреале. Если жив, конечно. Раз он входил с тобой в резонанс — значит, вы с ним все еще немного связаны. Будь на этой планете нормальная общая нейросеть, я бы мигом тебя настроила на поиск, но так придется делать по старинке. На чутье и интуиции.

— На чутье?! — Гарольд был категорически против такого антинаучного метода, но Генрика решительно потянула его за руку.

— Пойдем, парень.

Гарольд испытал неприятное дежавю: Джон поначалу звал его "парнем" с такой же интонацией.

— Вы представляете, какого Монреаль размера?.. — начал он протестовать, и тут в голове Гарольда сложилась весьма многообещающая мысль. — А ведь у нас есть... что-то типа нейросети, — медленно произнес он. — Только еще неоформленная... Генрика! Вы можете телепортировать меня назад, чтобы я взял из дома свои ноутбуки?

Генрика вскинула брови.

— Легко. Но зачем тебе эта устаревшая технология?

— За тем, что это моя планета, — сдержанно ответил Гарольд. — И своего мужа я на ней как-нибудь найду теми методами, которые привычны мне.