Око конкистадора

Саша и сам прилип к стеклу, восхищенно рассматривая залитый солнцем пейзаж. Что-то мелькнуло внизу, и острый, дымчато-серый луч сверкнул яростно, ударил в глаза, потянул к себе. Саша охнул, откидываясь на спинку кресла. Он чувствовал, как на шее затягивается невидимая удавка, а в ушах звучит странно протяжный призыв:

— Сюда! Иди сюда! Иди-иди-иди-иди... немедленно... ожидание было долгим, слишком, слишком долгим... ты должен...

Слова слились в невнятный, муторный гул, и Саша закрыл глаза, почти что теряя сознание.

— Эй, Котов, — закричал ему в ухо Калабушин. — Может, стюардессу позвать? Котов, тебе плохо, что ли? Да ответь же ты!

— Отстань, гнида, — буркнул Саша, вглядываясь в дымчатую темноту, разлившуюся перед глазами. Где-то в ней мерцал глаз, который не был глазом, подмигивал с игривостью и ожиданием, звал, притягивал к себе.

Калабушин отшатнулся от попутчика, посмотрел на него оскорбленно, сжав в кармане шаманскую статуэтку. Что-то крутилось на границе сознания, алое, разбрасывающее в стороны яркие блики цвета свежей крови. Калабушин нахмурился, еще сильнее сжимая фигурку. Ладонь заныла, рассаженная в кровь острыми гранями каменного человечка. Калабушину послышался удовлетворенный вздох, донесшийся, казалось, со всех сторон разом.

— Эй, Котов, — позвал он еще раз, преисполнившись внезапно снисходительной доброты. "Гнида", видимо, послышалась, не мог же всегда вежливый Котов такое сказать, ну, никак не мог. — Котов, а, Котов, ты что, плохо перепады высоты переносишь?

— Что-то вроде того, — отозвался Саша, морща занывший лоб. Калабушин успокоенно затих, поглаживая в кармане остроголового человечка.

* * *

Проржавелый меч, источенный годами и сыростью, покоился в земле, и лишь рукоять его поднималась над переплетением трав и корней кустарников, рассекая их навершием, украшенным кошачьим глазом. Кабошон, гладко отполированный, казалось, светился дымчато-серо, как кошачья шерсть, мягко пушащаяся вокруг маленького хищника. Камень будто подрагивал, чуть поворачивался в рукояти меча, и тонкий, почти что незаметный в солнечном свете серебристый луч следовал за самолетом, летящим в высоком жарком мареве летнего дня.

Неподалеку от ржавого меча лежал обсидиановый нож, вырванный из земли лапой случайно пробегавшего ягуара. Каменное лезвие ловило солнечные лучи, отражало их вверх мутной темнотой, казавшейся в этот плывущий жарой день лужей густеющей крови. Красноватые блики пробегали по кинжалу, и алый тусклый свет уходил вверх, стремясь за серебристым лучом кошачьего глаза.

— Мы всегда были когтями короля, — издалека прозвучало эхо давно произнесенных слов.

— Мы всегда были служителями богов, — отозвалось другое эхо, жестко скрипнув, как новая кожа, сминаемая резким движением.

— Когти короля не знают поражений, — и серебристый луч кошачьего глаза сверкнул яростно и ярко, достав, наконец, самолет, ударив в иллюминатор острым сиянием.

Желтая змея подползла, шурша по песку чешуей, как палыми осенними листьями, ткнулась плоской мордой в обсидиановый кинжал, обвилась вокруг каменного острия, положила голову на блестящую тускло рукоять. Облако пробежало, несомое, как пух, ветром, в вышине, и тень причудливая, похожая на легкую паутину, обняла змею, умирающую на черном кинжале. Где-то тяжело плеснула свинцово-серая вода, ударив в берег, густо заросший зеленью растений. Золото, мягкое, желтое, словно масло, уходило все глубже в тину, смешиваясь с древними и не очень древними костями. Юм-Чак ворочался во сне, беспокоясь о будущем.

А кошачий глаз, кабошон фамильный, вделанный в навершие старинного испанского меча, все разбрасывал дымчато-серые лучи, разыскивая потерянного хозяина.

Глава вторая. Сумасшедший джип

Раздолбанный пятнистый джип, у которого давным-давно оторвался брезентовый верх, прыгал по каменистой дороге. Калабушин, придерживая на макушке мягкую войлочную шляпу, ругался во весь голос. Саша, вцепившись в руль, старался удержать машину на дороге, иногда морщась от пронзительного, въедающегося в уши Калабушинского голоса.

— Не, ну ты скажи, Санек, разве ж это дело? — возмущался Калабушин, пройдясь по всем чертям с матерями. — Ни встречи торжественной, ни банкета, ну, ни фига ж! Прислали какого-то пацана с дребоданом, да и все. Рази ж так в цивилизованных странах делают? Да у нас, в той же Сибири, и то лучше встречают иностранных специалистов. А водочкой какой потчуют... — Калабушин мечтательно прижмурился и тут же вновь ухватился за свой пляжный головной убор, так и норовящий улететь в неведомые мексиканские дали с ближайшим порывом ветра.

— А чего им банкеты устраивать? — удивился Саша, отнюдь не избалованный вниманием иностранных специалистов. — Ну, прилетели археологи, так — милости просим к работе. Все четко, все правильно, — и он выматерился, больно прикусив язык — джип трясло нещадно, словно и не по дороге машина ехала, а находилась на вибростенде.

Но действительно, встреча была более чем странной. Пройдя все формальности и провожаемые нехорошо подозрительными, черно-блестящими взглядами мексиканских таможенников, Саша с Калабушиным вывалились из здания аэропорта, волоча за собой здоровенные сумки. Там уже поджидал черноглазый вихрастый парнишка с таким дивно-смуглым цветом кожи, что Калабушин, вечно страдающий от прыщей и угрей, только присвистнул от зависти. Мальчишка переступал с ноги на ногу, постукивая деревянными подошвами сандалий по мостовой, на белых шортах расплывалось пятно от мороженого. Более никакой одежкой он обременен не был по случаю жары. Паренек высоко задирал плакат, на котором корявыми буквами тушью было выведено: "КАТТОФ И КАЛАБУХИШ". Почесав затылки, археологи решили, что это — по их душу. Оказалось, действительно так.

Юный комитет по встрече пробормотал по бумажке на корявом русском языке слова приветствия, дождался, пока археологи закончат трясти его исцарапанную руку с обломанными ногтями, и заявил, что машина, притулившаяся к тротуару за его спиной — это транспорт, предназначенный для "русси спешиалист", карта находится в машине, и его задача полностью выполнена: русских встретил, ключи от машины и карту передал, точку Х на карте показал, а теперь он должен идти по своим делам. Последнее он высказывал уже на английском языке с таким жутким акцентом, что даже Саша, плохо соображавший в разговорном английском, понимал его — будто услышал преподавателя с родных курсов.

— Так это что, мы сами должны до места добираться? — поразился Калабушин, вытирая мгновенно вспотевшее жирное лицо войлочной шляпой. — А хоть проводника нам дадут? Ну, хоть что-нибудь! Мы ж тут впервые!

Сами мы не местные — вспомнилось Саше, и он хихикнул. Впрочем, ему тут же стало не до смеха. Мексиканский парнишка пожал плечами, заявил, что не понимает ни слова по-русски, впрочем, как и по-английски, и ушел, оставив добитый пятнистый джип и драный клок карты.

— Ах ты ж, мать твою триединую через семь гробов перекисью водорода! — ахнул Калабушин. — И что делать будем, Котов? Неужто на самолет и обратно, в Сибирь, к валенкам?

— Не-е, — упрямо наклонил голову Саша. — В Сибирь нам пока рановато. Я сюда прилетел, чтоб Колодец Жертв увидеть, по храму Чичен Ицы прогуляться. И я это сделаю.

Он полез в джип за картой, внимательно рассматривал ее, водя пальцем по извилистым линиям дорог, прокладывая маршрут к нужной точке. И не видел седого мексиканца, который в испуге выронил сладкую булочку, услышав слово "Чичен Ица". Старик даже шагнул к археологам, но как-то странно вздрогнул, увидев дымчато-серые глаза Саши, как раз поднявшего голову от карты, сжался, втянул голову в плечи и захромал быстро по улице, иногда оглядываясь и блестя испуганными глазами. Раздавленная булочка осталась лежать на плавящемся от жары асфальте, и жирные зеленые мухи уже присаживались на нее, восхищенные нежданно свалившимся с небес пиршеством.

Джип, несмотря на свой прибитый и ободранный вид, оказался машиной покладистой и надежной. Завелся с пол-оборота, чем вызвал одобрительное хмыканье Саши, привыкшего к капризам родного жигуленка, выплюнул черно-сизое облачко из выхлопной трубы, да и покатил весело по дороге, приближая археологов с каждым поворотом колес к великим открытиям цивилизации майя.

— Ну ты глянь, Котов, какая все же у западников техника классная, — причмокнул толстыми губами Калабушин, перекатывая размякший шарик жевательной резинки за щекой. — Вот, казалось бы, и места живого на этой машине нет, — он ткнул пальцем в проржавевшую дверцу, — а едет! Куда там нашим!

Правда, восхищения хватило только до проселочных дорог. Джип, который радостно катился по гладким асфальтным лентам, закапризничал на гравейке, а уж к прибитым земляным дорогам вовсе отнесся с великосветским презрением. Глох, буксовал, плевался из-под колес мелкими камушками, один из которых благополучно попал прямо в лоб Калабушину, оставив неопрятный синяк.

— Западная техника, говоришь? — морщился Саша, сражаясь с озверевшей машиной. — Наша "Нива" шла бы, как шла, а уж за "УАЗик" и говорить нечего. Вот уж где безотказные машинки.

— А ты все рекламируешь отечественного производителя? — хмыкал Калабушин, потирая синеватую шишку на лбу и жуя очередную подушечку резинки.

— А я, Витек, патриот, — отозвался Саша, усмехнувшись. — Всегда патриотом был, патриотом и помру. Понимаешь ли, традиция в семье такая.

— Во-во. За Родину, за Сталина, — окончательно скривился Калабушин, будто в жевательную резинку его попало что-то омерзительно невкусное, да еще и кислое, как лаймовая корка.

То ли отреагировав на чуждое имя Сталина, то ли оскорбившись сравнением с далекой "Нивой", а уж тем более — с каким-то там "УАЗиком", джип взревел двигателем, и рванул вперед с неожиданной для пассажиров скоростью. С головы Калабушина наконец-то свалилась шляпа, а зубы Саши клацнули, в очередной раз прикусывая язык.

— Котов! Ты совсем спятил! — завопил Калабушин, утверждая на место шляпу и придерживая ее руками. — По незнакомой дороге, да еще по такой, да с такой скоростью, будто в гонках участвуешь! Нажми на тормоз!

— Да я жму, жму! — отозвался Саша, действительно безуспешно придавливая педаль тормоза. Машина не реагировала, продолжая нестись вперед, разбрасывая в стороны остроугольные кусочки гравия. Саша едва успевал поворачивать руль, вписываясь в неожиданные повороты.

— Активнее жми! — крикнул Калабушин, бледнея в страхе. Он уже сообразил, что машина взбесилась, ведет себя непредсказуемо, а Котов не в состоянии справиться со спятившей импортной техникой. — Ну сделай же что-нибудь! — взвизгнул он, плюясь мелко слюной от испуга.

— Сам сделай! — огрызнулся Саша, вглядываясь в дорогу. Ему было вовсе не до пререканий с нервным академическим племянником. Тут бы как-то не вляпаться во что-нибудь совсем неприятное, к примеру — в ствол пальмы, которая вон там, за изгибом дороги, только и поджидает машину, почти что потерявшую управление.

Калабушин заскулил, заныл тихонько, глотая пугливые и злые слезы. Он проклинал любимого дядюшку, загнавшего его в такую дурацкую ситуацию — Мексика ему понадобилась, пердуну старому!; с ненавистью вспоминал начальника экспедиции, американского археолога, который пригласил Котова к Колодцу Жертв — вот ведь паскудник! своих специалистов мало, русских ему подавай!; а уж попутчика своего, Котова, Калабушин поминал вовсе непечатными выражениями, понимая, что если б не Саня Котов, то сидел бы Витенька в Сибири над шаманскими могилами, а то и ездил куда в цивилизованные места с подачи дяди-академика, но уж никак не очутился бы в Мексике, и был бы далеко от сумасшедшего джипа, который так и норовит разбиться вдребезги.

Рука Калабушина нырнула в карман, сжала статуэтку шаманскую так, что вновь потекла кровь из раненой ладони.

— Ну, выноси, залетная, — бормотал Калабушин, зажмуриваясь. — Давай, давай... ну же! Давай!

Саша видел ствол пальмы, несущийся прямо к лобовому стеклу. Он зажмурился, понимая, что никак не успевает повернуть, ничего не может сделать, и машина сейчас разобьется, размазавшись по дереву. Саше живо представился переломленный пальмовый ствол, метелка листьев, скребущая гравий дороги, поднимающая в воздух волны пыли, и разбитый джип, лениво шевелящий колесами в воздухе, и два трупа, свесившихся бессильно на ремнях безопасности...

Тьфу! Какие к... матери ремни безопасности? Тут их сроду не было! Будет лежать две кровавые кучки под джипом... — возникшая мысль мгновенно охватила мозг, и перед глазами Саши замелькали различные картины, словно жизнь его раскручивалась в обратном направлении. Но в этом мелькании попадались совершенно неясные изображения людей, которых он никогда не знал, облаченных в средневековые одежды, над серо-тусклыми морскими волнами полоскались паруса, а кто-то толстый, бородатый, взмахивал рукой с зажатым в ней искривленным ножом, кричал нечто на незнакомом языке. И, закрывая все эти видения, возник огромный кошачий глаз, дымчато-серый, прорезанный светлой, блестящей полосой.

— Молись, Калабуха! — воскликнул Саша, последним усилием прижимая педаль тормоза. Педаль не провалилась бесполезно, как раньше, а плавно ушла вниз, скрипнули тормоза, из-под колес полетели камушки жесткими пыльными фонтанами. Саша, с выпученными от неожиданности глазами, рванул руль, выворачивая его, и джип лихо затормозил на дороге, в точности, как лыжник, развернувшийся на снежной целине после прыжка с трамплина.

— Ну ты даешь, Котов... — выдохнул Калабушин, вытирая мокрый лоб. Ему очень хотелось проверить штаны, поскольку было подозрение, что они мокры не меньше, чем лицо. — Прям Шумахер, не меньше. Что ж ты гнал, как псих какой?

— То не я, — пожал плечами Саша, чувствуя озноб, охвативший его посреди душного летнего дня. — Это машина. Сама, видишь ли.

— Сами только кошки родятся, — буркнул Калабушин. — Ты мне вот что скажи, Котов, далеко ли еще до места? А то я что-то захотел пешочком прогуляться.

— А шмотки как же? — Саша кивнул на сумки, громоздящиеся на заднем сиденье.

— Жизнь дороже, — отмахнулся Калабушин. — Шмотки купить можно, а здоровье — ну ни за какие деньги. К тому же, какому бесу здесь могут наши шмотки понадобиться?

Вокруг действительно не наблюдалось ни одного человека, и Саша вспомнил, что и машин на дороге не встречалось уже довольно давно. Редкие пальмы лениво шевелили перьями-листьями, высокая трава склонялась под ветром, а дорога змеилась куда-то вперед, теряясь в голубоватом мареве. В общем, Калабушин был прав. Хрен с ними, со шмотками, а за руль этого пятнистого пылесоса Саша больше не сядет. Ни-ни. Ни за деньги, ни за так. Ведь в любой момент опять спятить может импортная дрянь. А другим разом может и не повезти. Сейчас-то тормоз сработал, а если б нет? А бес его знает, как там получится. Ну уж нет, рисковать так глупо не стоит.

Саша глянул в карту.

— Слушай, Витек, счастлив наш Бог, — усмехнулся он довольно. — Тут осталось-то километров пять, от силы — шесть. Так что, я думаю, прогуляемся не торопясь часок. А уж там возьмем нормальную машину, да и вернемся за шмотками.