Око конкистадора

— Ну что? — спросил Слимс у врача, вышедшего из палатки. — Нашли что-нибудь эти?

— Да что они могут найти! — аметистовый крест бросил фиолетовый луч, когда врач взмахнул разочарованно рукой. — Перебрали все волосы у больных, будто я мог пропустить какого клеща или еще что подобное. Осмотрели всех внимательно, мне уже не доверяют. Теперь совещаются, а меня попросили выйти. Особо их пятна на руках заинтересовали. Переглядываются под своими защитными костюмами с таким выражением, словно знают, что это такое, — в голосе проскользнула издевка.

— А вы знаете, что это такое! — неожиданно сообразил археолог. — Точно ведь знаете! Что?

Он подскочил к врачу, схватил его за плечи, встряхнул несколько раз.

— Что это? Почему вы боитесь так? Зачем молитесь постоянно, четки за собой таскаете?

— Отпустите, — зашипел врач, озираясь. Ему совсем не хотелось, чтобы эту сцену увидел кто-то из чужаков. — Я скажу вам, скажу. Только это ничем не поможет. Вы еще и смеяться будете.

— Говорите, — Слимс тоже оглянулся опасливо. Один из солдат покосился в их сторону, перехватил оружие поудобнее, нахмурился строго. — В сторону отойдем. Тут глаз лишних много, — он предположил, что врач знает что-то необычайное, иначе почему боится насмешек? И в то же время, это необычайное опасно. Смертельно опасно.

Они ушли в палатку археолога, рука об руку, словно прогуливались небрежно, но у Слимса внутри натянулось что-то, как струна, готовая лопнуть.

— Это Юм-Чак! — выдохнул врач, только успев присесть на шаткий брезентовый стульчик. — Древний бог майя. Звери его — ягуары, дыхание его — яд, когда Юм-Чак показывается на поверхности, то все вокруг умирает. Слизь — тело его, и все обращается в слизь, стоит только Юм-Чаку направить свой взгляд, — он раскачивался, охватывая голову холодными, дрожащими пальцами.

— Ну что вы, право, — Слимс даже улыбнулся. Тайна врача оказалась пустышкой, не стоящей ничего. Всего лишь суеверия наивных туземцев, обожающих различные страшные сказки, еще верящих в древних богов, поклоняющихся им. — Юм-Чак... Смешно представить. Вас послушать, так этот бог майя поднялся из Священного Колодца, разгневался на мир и начал уничтожать все подряд.

— Вы не верите, — обреченно вздохнул врач, прижимая к губам аметистовый крест. — А зря, зря... Мы потревожили его в Колодце Жертв, и теперь нас настигает его месть. Вы помните пятна? Пятна на руках заболевших... Они похожи на пятна ягуаров, а ягуар — доверенное животное, слуга Юм-Чака. Кстати, вы обратили внимание, вокруг лагеря сейчас полно ягуаров. Вы знаете, что Тобс вчера нашел множество следов, и это не один зверь. Они нас взяли в кольцо, еще похлеще, чем солдаты эти. Карантин! — врач расхохотался истерически. — Ничего они не добьются своим карантином! Ничегошеньки! Юм-Чак, если захочет, пройдет через любые заграждения, и не остановить его никакими костюмами химзащиты. Ах, Томми, Томми, мы все — трупы. Я вам точно говорю!

Слимс побелел. Прав врач или не прав, археолог не мог отбросить его слова просто так. Весь опыт работы говорил, что эта дичь о древнем боге может оказаться и правдой. Пусть не бог, пусть не при чем тут цивилизация майя, но в Священном Колодце в самом деле могла оказаться какая-нибудь инфекция, вирус, сохранившийся с давних времен. Может, тот самый вирус, который убил всех майя множество лет назад. И работы в Колодце Жертв могли вытащить эту дрянь на поверхность.

Рядом с палаткой начальника экспедиции сидел старый испанец, тоже археолог — Эстебан Ромеро Нуньес, представитель древнего рода. Он приехал в Мексику вместе с дочерью, мечтавшей о романтике археологических раскопок, других странах и дивных тайнах, открывающихся в земле. Нуньес хмурился, слушая возбужденные голоса из палатки Слимса, а пальцы его рисовали сами в пыли след кошачьей лапы.

— Ах, как нам не хватает сейчас тебя, победитель древнего бога! — шепнул Эстебан Ромеро Нуньес, вспоминая семейные предания. — Мы — que va por la huella, но где же тот след, по которому мы должны идти?

Выстрел распорол тишину, как портновские ножницы — ткань.

— Полковник! — закричал солдат. — Смотрите, ягуар!

Длинное, гибкое тело убитого хищника лежало в траве, и сине-зеленые мухи уже жужжали над ним.

— Джунгли, — пожал плечами Нуньес. — Все едят кого-то. Но где же ты, кошачий глаз? Somos los vasallos del ojo felino! — Мы вассалы кошачьего глаза! — воскликнул старый испанец, вспомнив древний девиз семьи.

* * *

Тенорьо Перес пожал плечами чуть насмешливо, чуть неуверенно.

— У нее странный акцент, — сказал он. — Вы требуете точного перевода, но я ведь едва-едва знаю их язык. То, чему меня Перале научил. Он уже был в этих краях.

Виналь — двацдатидневный месяц, отбросила за спину косы. Странные люди, закованные в железо, спрашивали и спрашивали ее, а она не могла объяснить — от чего же убегала так, что даже не поняла, где оказалась в результате.

— Бог, — сказала Виналь, стараясь выбирать простые слова. Может, так им будет легче? — Бог, понимаете? Он — не бог, он — другой. Демон!

Епископ, выслушав перевод, просиял, счастливый.

— Туземцы хотят признать истинного Бога! — воскликнул де Сильва, поднимая вверх крест. — Они готовы отказаться от своих диких верований. Я знал! Я чувствовал! Ах, какое торжество веры!

Дель Гатто нахмурился. Ему казалось, что епископ неправильно понимает слова девушки, но в чем неправильность — не мог бы сказать, перевод был уж очень неточен.

— Она видела что-то страшное, — сказал Саша. — Похоже, видела этого самого бога Колодца Жертв. Помнишь, я рассказывал тебе о Священном Колодце, которому поклоняются индейцы. Она убегала от этого бога, но, сдается мне, привела за собой хвост.

— Какой еще хвост? — изумился дель Гатто.

— Кошачий, — огрызнулся Саша. — За ней шли, шли по следу посланцы бога, или демона, неважно. Она сама говорила о возможной погоне. А следы девочка не прятала, ломилась через лес, как через мамкину спальню.

Дель Гатто закрутил головой, словно мог увидеть горящие за зеленой стеной джунглей глаза, жаждущие человеческой крови.

— Там, там, — показала направление Виналь, — там город Майя. Там дворцы, полные золота и драгоценных украшений. Там даже есть комната, полностью заполненная золотом, в высокой башне, куда есть доступ только вождю и верховному жрецу. А за городом — Священный Колодец, в котором живет бог!

Перес аж крякнул, переводя. Перед глазами толмача начали переливаться дивным, сказочным блеском золотые слитки, драгоценные камни, тиары и кубки, кольца и ожерелья — все, что считалось непременной принадлежностью клада. Перес увидел богатство почти что королевское, и было оно в словах странной девчушки, подобранной ими в лесу.

Де Сильва, похоже, увидел то же самое, и глаза его вспыхнули теплым, мягким блеском золота, пронизанном алыми сполохами костров инквизиции. Господь услышал молитвы епископа. Не только новых верующих приведет он к подножию престола Господня, но и золото. Золото — власть мирская, а разве церкви не нужна власть, чтоб ересь не завладела миром?

— Разбудите командира, дель Гатто, — приказал епископ. — Мы отправляемся туда.

— Но ведь она может ошибаться, — попытался возразить Алессандро, но епископ отмахнулся от его слов, как от крохотного цертериса, пытающегося жужжанием привлечь к себе внимание.

— Санди, не тужься, — посоветовал Саша. — Как только речь зашла о золоте, то тут у всех крыша поехала. Ты ж посмотри, у них глаза — чистые зомби, ничего больше не видят и не слышат. Только золото!

Дель Гатто дернул плечом, провел ладонью по рисунку кошачьей лапы на кирасе и направился к командиру, мирно спящему в траве. Когда он наклонился над офицером, с лица спящего слетели несколько мух, лениво покружили в воздухе и вернулись обратно. Дель Гатто взмахнул рукой, но командир даже не шелохнулся.

— Просыпайтесь, — позвал Алессандро, — привал закончен. Епископ требует, чтоб мы продолжили поход прямо сегодня. Похоже, город туземцев где-то неподалеку.

Офицер не открыл глаза, лицо его, странно опухшее, одутловатое, с блестящей, натянутой на скулах кожей, было обращено прямо вверх. Дель Гатто провел рукой по этому блеклому, похожему на непропеченный блин, лицу и отшатнулся. Кожа была липкой и холодной, как у покойника недельной давности.

— Командир мертв! — воскликнул дель Гатто. Под челюстью покойника наливался фиолетом огромный клещ.

Отряд собрался быстро, едва только зарыли покойников. Хотелось уйти как можно быстрее, не возвращаться на страшную поляну. Да и девушка торопила, все время говоря что-то тонким, похожим на птичий, голоском.

— Надо быстро, быстро, — втолковывала она де Сильва, и Перес уставал переводить. — Уходить надо, — говорила Виналь. — Быстро. Погоня. Ягуары. Хозяин их — Юм-Чак. Бог майя, который дает людям дождь и благоденствие. Демон страшный, насылающий болезни и смерть. Ягуары знают, что я здесь. Что вы здесь. Они убьют всех. Надо уходить.

— Что там она лопочет? — в который раз переспрашивал епископ.

— Говорит, что ягуары всех сожрут, — отозвался Перес. — Это кошки такие здоровенные. Вроде тигра, только в пятнах, а не в полосках. Ну да ерунду говорит девка, конечно. Где ж это видано, чтоб звери на отряд людей нападали! А ежели нападут, так мы их мечами на котлеты быстро порубим.

Громкий рык раздался, казалось, со всех сторон одновременно.

— К оружию! — закричал дель Гатто раньше, чем кто-то успел сообразить, что происходит.

— Ягуары — животные Юм-Чака, бога майя, — сообщил Алессандро Саша. — Сейчас будет месиловка, Санди. Ты умеешь со зверюшками драться? Тычь в брюхо, это лучше будет, чем стараться голову срубить.

— Сожрут... — тоскливо сказал дель Гатто, увидев множество пятнистых тел, мелькающих вблизи поляны за деревьями. — Как есть сожрут... Кабы с людьми воевать, так это понятное дело. Но с тиграми?

— У тебя типун на языке, Санди! — рассердился Саша. — Ты мужчина, или пацан сопливый? Девица красная, что, мышку увидав, на стол лезет? Берись за меч и дерись, как мужчина!

Дель Гатто встряхнулся, перехватил рукоять спаты поудобнее.

— Мое мясо дешево не дастся, — заявил он. — Драться будем. Солдаты! Все ко мне! Священников в центр, остальные — плечом к плечу, вокруг святых отцов. Будут прыгать эти кошки — колите в брюхо на взлете. Мы им обедом не будем!

Солдаты встрепенулись, бросая поклажу, собираясь кучно. Пики и мечи торчали во все стороны, людской круг ощетинился, как дикобраз. Себастьяно Нуньес, мрачный, как грозовое небо над морем, стал рядом с дель Гатто, вытащил нож из-за пояса.

Ягуары подходили с ленцой, хлеща себя хвостами по бокам, желтые клыки мерцали в раззявленных алых пастях.

— В глаза им не смотреть! — отдавал приказы дель Гатто. В один момент он оказался самым старшим, единственным офицером, и защита была его делом. И все мертвые, которые будут после схватки, тоже — его дело, его вина. — Пики приготовьте. Мечи наголо. Кто там пялится в лес? Думаете, что оттуда ангел на помощь придет? Так это дело святых отцов — подмогу с небес вымаливать. А вы — за рукояти мечей держитесь.

По кругу солдат пробежал уважительный смешок. Кто-то шепнул соседу:

— А как он Беньяниса убил, видал?

— Ага, видал! Шикарный воин. Молодой еще, конечно. Но мастер клинка, без сомнения.

— Думаешь, выберемся?

— Это вряд ли, — солдат сплюнул длинно, фасонисто, в сторону неспешно идущих животных. — Но подеремся славно.

— Следите, следите за ними! — командовал Алессандро. Он хотел сказать еще что-то, но в этот момент ягуары, будто услышав приказ своего хозяина, бросились все разом, рыча и оскаливая могучие клыки.

Виналь пронзительно завизжала, падая на землю и сжимаясь комком под ногами де Сильва. Епископ ткнул ее носком сапога в бок.

— Это ты их привела, ведьма, — сказал де Сильва, исполняясь гневом на туземку. Поманила золотом и торжеством веры, а на самом деле только и хотела чарами извести. Ясно же, что именно она командует всеми животными.

В руке епископа блеснул кривоватый нож, отточенный остро, ловящий лезвием свет угасающего дня. С плеча девушки приподняла изящную головку бородатая ящерица.

* * *

Ягуары, рыча, бросались на людей, гибли на пиках и мечах, но, казалось, количество зверей не уменьшается — все новые и новые подходили из джунглей, вступали в бой.

Саша сначала пугался, чем очень мешал дель Гатто, потом просто забился в угол сознания, не желая смотреть на бойню. Думалось ему, что люди просто устанут. Ну правда, сколько ж можно махать мечом? Это ж какой кусок железа! Вот-вот перестанут подниматься руки. А ягуары уже не бросаются слепо на сталь, некоторые наловчились перекусывать древки пик, рвут когтями людей, причем, уже не пытаются царапнуть кирасу, а целятся на ноги. Дело представлялось кислым. Да еще заметил Саша, как мелькнул за деревьями диковинный головной убор из орлиных перьев — не иначе, как тот колдун индейский, жрец поганый, который еще в первый день поубивать всех хотел. Саша попытался привлечь внимание дель Гатто к появлению противника-человека, но тот лишь отмахнулся, занятый отражением звериной атаки.

— Ну и хрен с вами со всеми, — заявил Саша. — Может, перемрут тут все, а меня автоматически в собственное тело вбросит? Кто ж знает... Но вполне может быть.

Он сжался в комок, стараясь не мешать дель Гатто ни словом, ни мыслью, задумался, вспоминая всю свою жизнь.

Э-эх... а что было-то? Что было? Да ничего... Ну, родился-учился-работал... Ну, диссер написал... Ну, с шаманами общался... раскопки проводил... А сделал что? Что я сделал в этой жизни? Для чего жил-то? Эх... И вы на земле проживете, как черви слепые живут, и сказок о вас не расскажут, и песен о вас не споют — правильно Горький сказал. Это обо мне было, не иначе... — тоскливо думал Саша. — Вот помру сейчас окончательно, найдут потом штатовцы мой трупик холодный, и что скажут? Да ничего. Вздохнут только, да и то вряд ли. Эх...

Странные картины замелькали перед его внутренним взором, прерывая тоскливые размышления. Видел он, как де Сильва заносит кинжал, вонзает его в грудь индейской девушки, хохочет торжествующе, задирая голову вверх, к закатному солнцу, и в глазах его плавится жаркий огонь. А бородатая ящерица, раскрывая полную ядом пасть, прыгает на епископа. Видел Саша, как выбегает из лесу колдун майя, сжимающий в руке обсидиановый нож с золотой рукоятью, и ягуары расступаются в стороны, пропуская его. Колдун метнул нож, и дель Гатто отразил удар, отбросив каменное оружие в сторону спатой. Нуньес рванулся вперед, вцепился в колдуна, вонзил в его шею клинок, и хлынула потоком темная, пузырящаяся кровь.

— Жрец жив, — сказал кто-то гулким, густым басом, похожим на голос сибирского шамана. — Смотри, парень, выживет эта змея, потом всему миру не жить. Ножа он только лишился, это, конечно, хорошо, но недостаточно. Самого убить нужно, и нож — уничтожить. Хоть в порошок растереть. Понял?

Саша ничего не понял, но картины продолжали мелькать, будто смотрел он кино на необычайно высокой скорости.