Око конкистадора

* * *

Камлай, шаман, камлай. Стучи колотушкой в бубен так, чтобы услышали тебя в верхнем мире, чтобы испугались демоны нижнего мира, чтобы пришли на помощь иччи из среднего мира.

Камлай, шаман, камлай. Прыжки твои — попытка достигнуть Великого Древа Жизни, что соединяет все миры в единое. Взгляды твои — не в нашем мире, нет, направлены они в далекое и невидимое обычному человеку. Руки твои тянутся к границам миров, ноги твои упираются в земли абаасы Арсан Дуолая, а голова достигает владений айыы.

Камлай, шаман, камлай. Обещал ты помощь русскому парнишке, что так доверчиво смотрел когда-то на мистическое действо твое. Понравился тебе паренек, почуял ты в нем душу родственную, силу великую. Заглянул ты в будущее через верхний мир, увидел, какие подвиги ему предстоят, узнал ты, что зависит от этого парня равновесие между верхним и нижним миром, а если нарушится оно — то и среднему не устоять. Рухнет тогда Великое Древо Жизни, потому что только ствол его и ветви зеленеющие расположены в среднем мире, а вершина уходит аж в поднебесье, где живут добрые боги-айыы, а корни проникают в царство злых демонов-абаасов. Пришло время для обещанной давно помощи. Чует шаман, как зовет тот русский парнишка, знает, что приближается урочный час.

Камлай, шаман, камлай. Пусть звучит твой бубен звонко и яростно, пусть покажет русскому парнишке дорогу меж миров, дорогу к подвигу его. Пусть поможет этот гул найти правильный путь, исправить ошибку давнюю, погубить врага древнего. Пусть будет битва, как в прежние времена, но чтоб победили на этот раз айыы, несмотря на всю рать, которую собирают абаасы.

Гудит бубен, поет бубен.

Камлай, шаман, камлай. Помнишь, как сидел ты в гнезде птенцом неразумным, в самом верхнем гнезде на огромной лиственнице? Прилетали к тебе кобылицы крылатые, кормили тебя молоком белым, густым, сладким. А еще орлицы прилетали, кормили тебя орлиными яйцами. Помнишь, шаман, как учили тебя науке шаманской? Как рвали тело твое на куски мелкие и кормили этими кусками духов земли, воды и воздуха? Можешь ты теперь призывать на помощь каждого из тех, кто плоти твоей попробовал. Стал ты великим ойуном верхнего мира.

А теперь камлай, шаман, камлай. Поддержи Великое Древо Жизни, не дай демонам подгрызть его корни, выпить его силу. Стучи в свой бубен до изнеможения, а даже после того, как слабость тебя одолевать станет — побори ее, и пусть гудит твой бубен, указывая русскому пареньку в далекой стране дорогу.

И бьет шаман в бубен, размахивает колотушкой, прыгает высоко, вздымая руки, протягивая их к небесам, силясь достучаться до духов-помощников, призвать могучих иччи на помощь. Но не откликается никто, и чувствует шаман, как течет по его лицу холодный пот, застывая вязкими каплями, заливая глаза. И страшно становится шаману. Уже видит он, как жуткие острозубые пасти абаасов распахиваются у корней Великого Древа Жизни. Но дымчато-серый луч пробивается откуда-то сверху, заливает прозрачным, жемчужным сиянием Древо, и распадаются пасти, рассыпаются прахом острые зубы, а в небе сверкает вместо солнца серый кошачий глаз.

И камлает шаман с еще большей яростью, вкладывая все силы свои в колдовство, скачет до изнеможения, трясет амулетами костяными и железными, стучит колотушкой в бубен. Потому что пока камлает шаман, продолжает сверкать серый кошачий глаз, протягивая ниточку, указывая дорогу тому, кто должен вступить в битву.

Камлай, шаман, камлай.

* * *

Шлепнуло, и Саша отшатнулся в сторону, наткнувшись ладонью на шершавый древесный ствол. Кожа сразу заболела тупо, заныла, но он не обратил внимания на эту мелкую неприятность. Прямо под ногами лежала здоровенная змея. Пятнистая, как... как джип. И мертвая. Еще шлепнуло, еще, и дохлые змеи посыпались с деревьев, как градины во время дождя. Только успевай уворачиваться.

— Котов, что это за херь собачья?! — визгливо завопил Калабушин, прикрывая голову руками.

— Без понятия, — отозвался Саша, прыгая из стороны в сторону. Змеи валились со всех деревьев, некоторые, казалось, попросту возникали посреди тропинки, словно материализовывались прямо из воздуха. — Я, Витек, о такой пакости и не слышал никогда. Разве что вот об индейцах...

— Что об индейцах? — орал Калабушин, присев на корточки. Он старался сжаться в крохотный комок, будто так мог спрятаться от того страшного, что надвигалось.

— Да об их ритуалах вызывания дождя, — Саша прислонился к стволу пальмы, прижался плотнее. Вроде, с этого дерева уже свалились все возможные змеи, так что не должно ничего ползающего на голову упасть. — Понимаешь, Витек, когда бог индейский насылал дождь с грозой, молнией, чуть не с трубами архангелов, вот тогда гады земные с небес сыпались. Мертвые, на счастье наше. Живые хуже было бы. Представляешь, что на тебя валятся здоровые полноразмерные гадюки? — Калабушин в ужасе закрыл глаза, видно, представил эту картину со всем доступным ему воображением. — Да, так вот, дождь с гадами бог индейский насылал не просто так, а в случае, если вдруг кто-то что-то оскорбительное для него сделал... — Саша замер. Он сообразил, что Священный Колодец, который собиралась обследовать всеми возможными способами экспедиция, как раз и посвящен богу майя. Тому самому, который дождем поклонников своих радовал. И жертвы приносили именно этому богу. И оскорбить бога очень даже просто — осквернив жертвенный колодец. — Ох, Калабушин, похоже, влипли мы не по-детски, — сделал вывод Саша.

— Это во что мы влипли? — Калабушин подскочил, широко раскрывая, даже выпучивая глаза. — Что ты там вспомнил, Котов?

— Ничего хорошего, — отозвался Саша. — Давай-ка отсюда бегом. Потому как чует моя душа — будет сейчас дождик, прям не дождик, а целое наводнение. И как бы нам тут не утонуть. Змеи, к твоему сведению, попросту захлебнулись.

— Как это они захлебнуться могли? — Калабушин не выдержал, и, несмотря на весь свой страх, схватил за хвост одну из змей, совершенно безжизненно протянувшуюся рядом. — Ты глянь, вполне сухая змея! Дождя ведь еще нет! — он встряхнул гадину, пристукнув ее несильно о ствол дерева. Из раскрытой пасти змеи потекла вода. Глаза Калабушина побелели, пальцы разжались, и змея выпала из руки, свернулась мягко под деревом, как пестрая тряпочка.

— Дела божественные, — мутно объяснил Саша, покрутив значительно пальцами в воздухе. — Давай, Калабуха, ноги в руки и бегом шагом марш!

И подал благой пример, рванув рысью по тропинке. Калабушин, взвизгивая на бегу от страха, мчался следом, натыкаясь на кусты и деревья, отскакивая от них, как резиновый мячик, и даже не замечая, что лицо и руки его уже исцарапаны в кровь.

Первые тяжелые капли дождя застучали по листьям, ветер взвыл в вершинах деревьев, согнул ветви. С кустов посыпались ягоды, по тропинке понесло цветочные лепестки, словно где-то заработал гигантский пылесос и силился вычистить лес. Калабушин вскрикнул, когда ветер рванул рубашку, а прямо по лицу шлепнула маленькая черная змейка, к счастью, такая же мертвая, как и все остальные.

Саша мчался изо всех сил, оглядываясь на попутчика, проверяя — не отстает ли. Калабушин, несмотря на изрядную раскормленность и лень, не отставал ни на шаг, даже, казалось, мог бежать еще быстрее. Вот только выхода из лесу видно не было, и чудилось, что тропинка ведет вовсе не к дороге, а в непролазную чащу. Лианы все гуще оплетали деревья, спускались прямо к тропинке, дивные цветы, теряющие под усиливающимся ветром лепестки, касались голов беглецов. Дождь лил все сильнее, но не так много капель пока прорывалось сквозь плотный лиственный шатер.

— Стой, Витек, куда-то мы не туда бежим! — Саша резко затормозил, ухватил за рубашку пытающегося проскочить мимо Калабушина. — Глянь, что делается. Ты эти места помнишь?

Сам он готов был поклясться, что подобной поляны, которая открылась сразу за поворотом тропинки, они не проходили. Калабушин рвался из Сашиных рук, все еще жмурясь в ужасе и тихонько вскрикивая. На плече его лежала крошечная змейка, свесив вяло головку с бессмысленными стеклянистыми глазами. Саша стряхнул гадину.

— Ну, Витек, глянь! — он встряхнул Калабушина за плечи. — Да приди же ты в себя. Толку бежать, если мы еще глубже в лес забираемся!

Дождь усилился. С гнущихся ветвей текли потоки воды, один из них плеснул в лицо Калабушину, и тот зафыркал.

— Ну что, очухался? — Саша еще раз встряхнул Калабушина. — Посмотри, видал ты эту полянку?

— Не-а... — растерянно отозвался Калабушин, оглядевшись внимательно. Он увидел лежащую под ногами черную змейку и содрогнулся. — Точно мы тут не были, Котов. Опять ты нас не туда завел.

— Я завел? — возмутился Саша. — Я с тропинки не сворачивал ни вправо, ни влево.

Он дернул плечом и, развернувшись, пошел к поляне, бросив Калабушину:

— Я под деревьями сидеть не собираюсь. Если сейчас гроза начнется в полный рост, то лучше промокну, чем под молнию попаду, или деревом раздавит.

Саша решил переждать непогоду, а уж потом разбираться — куда и как они попали. Кроме того, в глубине души теплилась надежда, что они каким-то образом бегали по круговой тропинке, а сейчас попали на ответвление, не замеченное раньше. Но рано или поздно — лучше бы как можно пораньше! — археологи на стоянке забеспокоятся. Как же так, русские прилетели, машину взяли, а до места не доехали. Ну, обнаружат брошенный джип на дороге, начнут искать незадачливых гостей. И, конечно же, найдут. Саша читал где-то, что у иностранцев спасательные службы организованы будьте-нате. Не успеешь заблудиться, как тебя уже нашли.

Жаль вот только, что мы уже заблудиться успели, — печально подумал Саша, выходя на поляну. Калабушин спешил следом за ним, буквально наступая на пятки и дыша в затылок. Он решительно не хотел оставаться один в этом странном месте.

Саша споткнулся, упал на колено, ударился ладонью о камень, торчащий из земли.

— Ты ж под ноги смотри, Котов, — возмутился Калабушин, вытирая мокрое лицо. Ливень хлестал во всю мочь, казалось, что они стоят под брандспойтом, работающем на тушении гигантского пожара.

— Не видно ни хрена, — прохрипел Саша, захлебываясь водой. Теперь он понимал, как можно утонуть под дождем, и всеми силами души сочувствовал несчастным змеям, завалившим лес мертвыми телами. Из-за сплошной пелены воды не видно было даже пальцев собственной протянутой руки. — Ты, Витек, поаккуратнее. Тут, похоже, не ровная площадка. Наверное, давненько садовника не было.

Калабушин даже попробовал улыбнуться шутке, какой бы она ни была плоской. Он отошел чуть в сторону, чтобы не наступить случайно на Сашу, и присел на корточки. Калабушин старался уменьшиться, молясь всем богам подряд и уговаривая их отвести молнию.

В мутной серой пелене дождя мелькнуло пятнистое тело, ударив Калабушина в плечо.

— Эй, Котов! Спятил совсем! — рявкнул Калабушин, тряся головой. Он ткнулся носом в землю, грязь залепила глаза. Но когда он поднялся на четвереньки, то увидел перед собой вовсе не Котова, а здоровенную зверюгу, желто-рыжую, в черные пятна, смахивающую окраской на песчаный джип. Калабушин захрипел от ужаса, чувствуя, как пересохло во рту, а штаны, напротив, наполнились горячей жижей. — Котов... — шепнул Калабушин, ясно видя перед собой янтарные глаза ягуара. Огромный кот заурчал, ткнулся лбом в плечо человека, сбив его на землю, развернулся и скрылся за дождевыми струями. Калабушин бессильно свалился в грязь, плача от страха и унижения. — Дрессированный, наверное, — шептал он. — Точно дрессированный. Из цирка сбежал. Мать их, страну эту. Дрессированные ягуары бегают, как на воле, — но несмотря на все эти успокоительные слова, Калабушин четко знал, что ягуар, только что оставивший его в покое, не был дрессированным, не сбежал ни из какого цирка. А был он совершенно натуральным диким зверем. Перед глазами Калабушина все еще покачивались желтоватые огромные клыки, и мощные лапы отбрасывали в стороны земляные комья.

Калабушин прижался к земле, стараясь слиться с ней, замаскироваться. Даже прокатился по грязи, надеясь, что глинистая почва, облепив тело, скроет его запах. Что-то кольнуло под лопатку, и протянутая рука Калабушина наткнулась на рукоять ножа. Подтащив к себе находку, он не поверил своим глазам: в руках Калабушина оказался обсидиановый нож, бритвенно-острый, с золотой рукоятью, изображающей причудливо перевитых в схватке змей. Калабушин даже забыл на мгновение о ягуаре, сжав в ладони найденное оружие, но тут же огляделся опасливо, пытаясь рассмотреть что-то за заливавшим глаза дождем. Нож удобно улегся в руку, словно и был для нее предназначен. От него по всему телу разливались теплые волны уверенности и покоя.

— Мое... — хриплым голосом прошептал Калабушин. — Мое...

Сжимая нож, он не заметил, как маленькая статуэтка остроголового человечка выскользнула из его кармана, упала на землю, закатилась под лист. Главное было — не выпустить из рук оружие.

Неподалеку кто-то закричал, пронзительно и звонко.

Котов, — сообразил Калабушин. — Видно ягуар на него напал... — но он уже с трудом соображал, кто такой Котов, что он сам делает на этой поляне посреди тропического леса, да и вообще — кто же он сам такой. Сознание уплывало, раскачиваясь в мутных серых волнах, и золотая рукоять ножа маслянистым блеском заменила солнце, скрытое за сплошными тучами.

* * *

Камлай, шаман, камлай.

Уже сходятся мать-звери, рыча и скаля клыки, готовятся к смертному бою. Опасность великая грозит тому пареньку, которому ты, шаман, много лет назад обещал помощь и поддержку. Стучи в бубен громче, шаман. Призывай духов, тебе подвластных, ты же — ойун верхнего мира. Ты обещал.

И несется вверх гул бубна, размахивает шаман колотушкой, а пот заливает ему глаза, как тропический ливень. Сорвалась одна фигурка с одежды шамана, покатилась, стуча, в сторону. Не смотри туда, шаман. Не опускай бубен, стучи колотушкой сильнее.

Камлай, шаман, камлай.

Глава четвертая. Меч и камень

Саша поднес к глазам саднящую ладонь. Круглое красное пятно посередине напоминало след кошачьей лапы. Саша выругался, отбрасывая мокрые волосы со лба. Вся поездка не задалась. Такое невезенье, словно нарочно сделанное. Сначала навязали попутчика, бесполезного настолько, насколько это только возможно. Потом не встретили, машину подсунули какую-то невероятную, одичавшую давным давно, и в довершение всего нужно было исхитриться заблудиться в лесочке размером с носовой платок. Да еще попасть под дождь.

Холодок страха пробежал мягкими лапками вдоль позвоночника, царапнул ледяным коготком под сердцем. Неестественный это был дождь, а уж если вспомнить падающих с деревьев мертвых змей, то и вовсе становится жутко. В свое время Саша насмотрелся на колдовство шаманское, верил в запредельное настолько, насколько возможно это для человека со складом ума рационалистическим. И вот сейчас, в далекой тропической стране, он оглядывался, разыскивая за ближайшим древесным стволом шамана сибирского, бьющего колотушкой в магический бубен. Уж очень все происшедшее напоминало результат чьего-то мрачного колдовства.