Ведущий в погибель (Главы 19-33)

— А как же ваши четки?

— Позовите местного священника, — повторил он настоятельно. — Пусть он потом разнесет слухи о количестве зверски убитых.

— Создаете себе славу мясника?

— Не помешает. Закопайте и прибейте сверху массивным крестом. Стригов, ясное дело, надо сжечь, для чего следует провезти их через Ульм, и чтобы на самой многолюдной улице с тел случайно сползло покрывало. Пускай полюбуются. Дрова, масла и прочее для дальнейшего уничтожения тел обеспечит магистрат; я договорюсь.

— А что делать с челядью? Какие задавать вопросы, каких требовать ответов?

— Никаких, — остерег Курт. — Вообще не разговаривать; вопросов не задавать, на них не отвечать, с глаз не отпускать. Я поговорю с ними сам, когда сумею найти время, чтобы съездить в замок.

— Вам с вашим ребром, Гессе, полагается лечь в постель на несколько дней, дабы не мешать кости срастаться, а кроме того, вы истощены и обескровлены. Вы так упорно отбрыкиваетесь от лекарской помощи, хотя издалека видно, что хороший порыв ветра снесет вас с ног, и вам ли разъезжать по предместьям?

— Благодарю за заботу, — откликнулся он, — однако кость не закроется быстрее, чем ей полагается природой, рану ваш эскулап зашил, а количества крови в моем организме он мне не пополнит — разве что напоит собственной... Будьте любезны разбудить меня через час, Келлер. Это все, что мне нужно.

* * *

Раймунд фон Зиккинген опаздывал — вот уж с четверть часа Курт сидел в трактире, который оруженосец упомянутого рыцаря поименовал громким словом 'гостиница', за столом в полутемной шумной комнате, каковая была названа трапезным залом. 'Лиса и Гусь' оказался постоялым двором средней руки, куда более привычным, нежели снятые нынешним утром покои или снимаемая прежде чуть менее роскошная комната; разумеется, здесь можно было нарваться на грубость со стороны разносчиков или равнодушие хозяина, кто-то из толпящихся постояльцев и посетителей мог наступить на ногу, не заметив этого, однако, в отличие от упомянутых заведений, здесь самым ходовым питьем было не вино, а пиво — на удивление пристойное и даже не пованивающее бочковой плесенью. Сидеть за столом просто так было нельзя, и майстер инквизитор неторопливо вкушал простой, без изысков, кусок жареной говядины, запивая все же не пивом, а, по совету лекаря, красным вином, вся дешевизна которого здесь ощущалась не только на вкус, но и на вид и запах.

Два соседа, оказавшиеся за одним столом с новоявившимся, дожевали свои порции торопливо и молча, испарившись в пространство, и сейчас Курт пребывал в полном одиночестве, выделяясь из пестрой галдящей толпы, оккупировавшей прочие столы. Не заметить его или спутать с другим было нельзя — Знак, снова вывешенный поверх, сиял на ползала, однако Раймунда фон Зиккингена все не было.

Тот появился, когда Курт уже твердо решил, доев, покинуть трактир. Присев напротив него, кряжистый, плотно сбитый воин аккуратно установил шлем подле себя, пригладив густо седеющие волосы, и уверенно предположил:

— Курт Гессе, инквизитор первого ранга. Ведете расследование касательно стрига в Ульме.

— Доброго дня, — пожелал он в ответ. — Вы задержались.

— Простите, — отозвался фон Зиккинген просто. — Не смог подойти раньше. Доброго дня, майстер инквизитор.

— Итак, — подбодрил Курт, когда в едва начавшейся беседе наметилось долгое затишье, — я есть я, и я действительно веду расследование. Собственно, оно почти закончено — стриг арестован.

— 'Арестован'... — повторил тевтонец с невеселой усмешкой. — Как-то даже странно и непривычно слышать это обыденное слово в применении к такому существу... 'Схвачен' — было бы как-то ближе к истине.

— Согласен. Протокольные тонкости, что поделать.

— Вам не терпится спросить, для чего я позвал вас на встречу, майстер инквизитор, — кивнул фон Зиккинген, оглядевшись вокруг, и чуть понизил голос: — С вашего позволения, я закончу обмен любезностями и перейду к делу, не стану отнимать ваше время понапрасну.

— Не буду возражать, — согласился Курт, и тот вздохнул, явно пытаясь произнести заготовленную им заблаговременно речь, но не зная, с чего начать.

— Я хотел рассказать вам одну историю, — пояснил тевтонец, — а также задать один вопрос, на который вы, надеюсь, в благодарность ответите.

Рыцарь умолк в ожидании, и Курт тоже заговорил не сразу, глядя в тарелку с недоеденным обедом и пытаясь решить для себя, какое поведение надлежит избрать.

Ссорить Конгрегацию в собственном лице с тевтонским орденом было бы крупной ошибкой, а именно это и произойдет, если сейчас, как обычно, ответить, что информация, связанная с расследованием, разглашению не подлежит, а сам Раймунд фон Зиккинген обязан сообщить Святой Инквизиции все известные ему сведения. Эти угрюмые ребята Императору не подчинялись, владели собственными немалыми территориями, подмяв под себя всю Пруссию, вели собственные малые войны, заключали собственные договоры и, что немаловажно, занимали срединную позицию в споре германского трона и понтификата. По дошедшим до конгрегатского руководства слухам, когда авиньонский Папа впрямую призвал Верховного магистра в союзники, тот ответствовал, что орден оберегает христиан от язычников, и не более, и в политику вмешиваться не будет, в откровенной и прямолинейной манере заявив — 'Тамплиеры впутались — и где они теперь?'...

Орденские рыцари строго блюли устав, граничащий с почти монашеским существованием, не влезая в околопрестольные экономические перипетии, наверняка помня все тех же тамплиеров, каковых слишком большое участие в мирских делах до добра не довело. Было время, когда орден начал хиреть, превращаясь в военизированный монастырь вовсе, однако в один прекрасный день им был заключен договор с польским королем, осаждаемым дикими языческими племенами, и эта возможность пустить кровь себе и другим явно пошла тевтонцам на пользу.

Кое-кто из этих одолеваемых религиозным рвением вояк открыто поддерживал Папу в Риме, кто-то столь же гласно заявлял о своих симпатиях Императору, однако, пока Верховный магистр блюл нейтралитет, все это оставалось не более чем личными предпочтениями каждого, не имеющими силы и значения, как, к примеру, белый или сизый цвет исподнего, нравящийся тому или другому. К какой из упомянутых сторон принадлежит его нынешний собеседник, Курт еще не определил; по поведению тевтонца сказать было ничего нельзя — даже обуреваемый жгучей ненавистью к Конгрегации, тот не станет проявлять своей антипатии, затевать распрю или прочим способом вносить раздор в этот и без того грешный мир...

— Что ж, откровенно, — ответил Курт, наконец. — И дабы не вселять в вас ложных надежд, господин фон Зиккинген, быть может, начнем именно с вопроса? Сами понимаете, не мне выбирать, о чем я могу говорить, а о чем должен умалчивать.

— Хорошо; даже лучше, — согласился тевтонец, как ему показалось, с облегчением. — Вопрос, майстер инквизитор, такой: среди тех, с кем вам пришлось столкнуться в этом деле, не было ли... существа... со следующими приметами. Выше вас, быть может, на ладонь, темный блондин, даже, наверное, ближе к пепельному; глаза, соответственно, серые...

Глаза...

Его прежний цвет глаз теперь было уже не различить — сейчас радужка была льдистой, почти прозрачной; однако все прочее, чем дольше он слушал, тем все четче вырисовывало навсегда теперь запомнившийся образ того, кто держал его за горло в полутемном коридоре замка фон Люфтенхаймера и кто теперь стоял прикованным к стене в магистратском узилище...

— Вы опустили глаза и задумались, — оборвав сам себя, заметил тевтонец со вздохом. — Это значит — вы его видели... Скажите, сейчас он убит, или ему удалось уйти?

— Ответить на ваш вопрос, — снова помедлив, отозвался Курт осторожно, — я пока не смогу. Поймите меня сами, господин фон Зиккинген, это дело не назовешь заурядным, и любая мелочь может иметь значение без преувеличений судьбоносное. Боюсь, вначале я попрошу вас таки рассказать историю, которую рассказать собирались.

— Понимаю, — легко согласился рыцарь, — я иного и не ждал. Однако вам придется набраться терпения, майстер инквизитор — история долгая и поначалу могущая показаться вам не имеющей к делу касательства.

— Слушать все, что мне рассказывают — моя работа. Я готов выслушивать столько, сколько придется, хоть вечер и ночь напролет, если это важно, а я не думаю, что вы пригласили меня сюда ради семейных воспоминаний.

— В некотором роде так оно и есть, — чуть улыбнулся фон Зиккинген и, посерьезнев, докончил: — И касается также дел нашего ордена, посему я был бы вам весьма признателен, майстер инквизитор, если вы не станете разглашать полученные сведения без крайней к тому нужды.

— Если это не будет крайне необходимо, — согласился Курт.

— Благодарю вас, — с достоинством кивнул рыцарь и, усевшись удобнее, повторил: — История долгая. И давняя. Она началась, когда наш орден держал границу меж нашими владениями и территорией соседних языческих племен. Жемайтские лесные племена, майстер инквизитор; вам и не вообразить, что там скрываются за чудовища. Человеческие жертвы их богам — это лишь часть того, что можно рассказать о них; часть — но часть немалая. Многие из них поедают своих пленников — судя по всему, не оттого, что таково их постоянное питание, а из соображений ритуальных. Мы видели, как сердце вырвали и стали есть даже и прямо на поле боя, мы находили человеческие останки в их лагерях — недвусмысленного вида... Охрана границ была действием явно недостаточным, и мы продвигались вглубь, выбивая язычников из их поселений; если всего лишь отбросить их, они переводят дух, зализывают раны и бьют с новой силой, бьют с жестокостью, свойственной даже не всем идолопоклонникам, и жизнь всех, обитающих поблизости от рубежа, посему была просто невозможной. Я не стану похваляться, не стану говорить, что мы не несли потерь — все же лес, скалы, а то и болота, укрытая и чужая местность, которую мало захватить — надо ведь еще и закрепиться; однако мы продвигались. А однажды наткнулись на очередное племя — немногочисленное в сравнении с другими, не обученное; какая у них может быть выучка, сами согласитесь... Мы не разбили их сразу лишь потому, что не могли выследить место их обитания. Кругом были болота, в которых тропки меняются каждые полгода, и даже местные проводники не желали туда соваться. К тому же, это племя даже среди все тех же местных почиталось совершенно диким, и любому чужаку нечего было и надеяться возвратиться живым и целым из их владений. Мы били их, они отступали, после являлись снова, мы отбивались... Это продолжалось довольно долго. И вот однажды ситуация резко переломилась. Они стали... — на мгновение фон Зиккинген замялся, подбирая точное слово, и неуверенно договорил: — Не знаю, как и выразиться... Словно их подменили. Словно это были не какие-то лесные дикари, а — настоящая армия. Маленькая, плохо вооруженная, но армия. Со своей тактикой — весьма удачной, с использованием особенностей местности, собственных возможностей; возникало чувство, что ими руководит во всякую минуту боя единый разум. Словно некий полководец раздает им указания. Они наступали, точно по команде, и отступали, как будто получив на то приказ; причем не бежали — они отступали, слаженно и четко, перегруппировывались и нападали вновь или уходили так, что мы не могли их преследовать... И при том они стали втрое бешеней. Их надо было изрубить в куски прежде чем они умирали или хотя бы прекращали сопротивление; стрелы, как то было прежде, их уже не брали — в ежах меньше игл, чем было в тех, кто, наконец, падал. Да, у дикарей слабая чувствительность к боли не редкость, они и прежде поражали и стойкостью, и мужеством, прости Господи, но такое — было слишком даже для них. Словом — вы меня понимаете, майстер инквизитор?

— Вполне, — коротко отозвался Курт, и тевтонец кивнул, продолжив:

— И вот, когда наша первая... не стану скрывать — растерянность... несколько сгладилась, когда мы попытались противопоставить их внезапному ратному таланту собственный — вот тогда мы и увидели, чей именно разум повелевает ими. Мы видели человека, стоящего в отдалении, не принимавшего участия в бою, и видно было, что он отдает приказы прочим. Но ведь самое страшное заключалось в том, что эти прочие не могли его слышать. Его не могли ни увидеть, ни услышать хоть слово из его уст те, кто был в десятках шагах от него, окруженные криками, лязгом, шумом битвы; это было просто невозможно, но это было. Все повиновались его приказам, точно эти приказы произносились подле них.

— Малефик, — не предположил — констатировал Курт, и фон Зиккинген усмехнулся:

— 'Малефик'... Знаете, майстер инквизитор, в этом слове есть что-то близкое, душевное... домашнее, что ли... Проще: колдун. Демон в человечьем обличье. Нечисть, способная внушить мысль напрямую человеческому разуму и (как знать), быть может, читать и наши мысли также, видеть заранее, где мы нанесем удар или развернемся. Мало того, отступив, через несколько дней они напали на наш форпост. Бывало, что и прежде особенно самонадеянные предпринимали подобные попытки, бывало, что доставляли при этом много неприятностей, однако потери не бывали большими. Но в ту ночь посланный на вылазку отряд полег целиком, и крепость едва выстояла — нас было немного. А их снова возглавлял тот человек. Мы попытались уничтожить его. Был приказ: игнорируя прочих, добраться до него, но — получившие этот приказ исполнить его не сумели. Они погибли еще до того, как приблизились к этому чудовищу, погибли не от стрел или их ножей, а просто умерли — умерли на месте.

— Но их атаку вы отбили.

— Отбили, но... Отряд, покинувший стены, погиб без остатка, а один из братьев исчез. Мы не нашли его тела на поле боя. Мы не могли их преследовать, мы не знали, где их обиталище, и... и смирились со смертью нашего брата. Это было больно и...

— ... противно, — докончил Курт тихо, когда тевтонец замялся, и тот, бросив на него короткий взгляд исподлобья, болезненно поморщился.

— Да, — согласился фон Зиккинген. — Но сделать мы тогда не могли ничего. Мы обратились за помощью, снарядили местных, положив на это немало сил, уговоров, денег и посулов, да и, что греха таить, угроз... И довольно нескоро мы все-таки нашли их лагерь. Они жили в скалах, в пещерах, одевались в шкуры и ели на земле, их женщины были наравне с мужчинами в свирепости, их дети... Впрочем, это не имеет отношения к теме, — сам себя оборвал тот, повстречавшись с собеседником взглядом. — Главное состоит в том, что в их логово мы вошли легко, не применив и пятой доли собранных нами сил. Мы не обнаружили среди останков и костей тела нашего брата, не нашли пустого доспеха, но не нашли его и живым. И их жреца, того колдуна, что командовал ими — там тоже не было. Мы допросили оставшихся в живых дикарей, и они рассказали, что захваченного человека тот увел в свою пещеру, и больше его не видели, а две ночи назад оба исчезли.

— Вы выяснили, что за сила стояла за их жрецом?

— О, да. Мы выяснили... Наберетесь терпения еще на одну историю, майстер инквизитор?