И герцог снова проявил свойственное ему любопытство, захотев ещё раз поговорить с человеком из далёкой, неведомой в Курляндии страны. Мы были приглашены в трапезную. Помимо прочего Якоб удивил и меня, поведав о колониальных устремлениях своего маленького государства. Оказывается, корабли его старшего брата, Фридриха, плавали в Вест-Индию ещё в 1637 году, пытаясь основать поселение на острове Тобаго.
— К сожалению, попытка оказалась неудачна. Как и следующая, спустя два года, — грустным голосом говорил Якоб. Сейчас я пытаюсь найти лучшее место для нашей колонии, откуда можно ввозить пряности, сахар или табак.
— Ваше Высочество, обратите свой взор на Африку, — предложил я. — По крайней мере, Африка ближе Вест-Индии. — И, кажется, чёрный континент ещё не разделен между европейцами. — Например, земли, лежащие на берегах Гвинейского залива, — продолжал я. — Они ещё свободны для колонизации. Оттуда можно вывозить и золото, и слоновую кость. Ваше Высочество, также мы можем покупать у вас за приличную цену золотом или мехами кое-какие товары. Например, если вы станете возить нам из португальской Бразилии млечный сок гевеи, что растёт в Амазонии.
— Откуда вам это известно? Ведь ваше государство в далёкой Азии, как вы мне сказали сами! — изумился Кетлер.
После некоторой паузы я ответил:
— Ваше Высочество, мы очень хорошо осведомлены о земной географии. Если вам будет нужно, мы поделимся с вами нужной информацией. Но только с вами, поймите меня правильно.
— О, я понимаю вас, барон! — герцог искренне улыбался. — Конкуренты мне не нужны.
Поговорив ещё пару часов, Кетлер, наконец, отпустил нас. От общения с Якобом я совершенно не уставал — он оказался интересным собеседником, который искренне желал узнать много нового. Хороший человек.
Подъезжая к нашему дому, уже в саду, окружающем его, я заметил небольшие группки людей. Первые нанятые мастера? Теперь надо плотно заняться Беловым. Мужик он башковитый, раз Соколов его приметил и в нашу группу включил. Инструкции основных обязанностей коменданта планирующегося кусочка европейской земли были прописаны ещё в Ангарии и хранились среди бумаг посольства. Пока всё было не так сложно — нужно было собирать люд, осматриваться на местности, поддерживая самые доброжелательные отношения с соседями и живущими на нашей территории местными жителями. В случае появления на острове любого иноземца, в дело вступал бы курляндский наместник Эзеля и его военный комендант. Внутренние же вопросы решались Беловым.
— Понятно, Пётр. Стало быть, остальное время курляндцы будут сидеть в местном замке и не отсвечивать? — улыбнулся краешком губ Брайан.
— Именно так, — кивнул я. — Они за это и будут получать у тебя жалованье. Вот мы тут с Кузьминым прикинули расценки, чтобы не обидеть никого.
— Ага, — Белов с интересом принялся разглядывать зарплатную ведомость обещанных герцогом курляндцев. — Ты за этим списком утром к Литке ходил?
— Да. Тебе надо продержаться года полтора, максимум два — после прибудет пополнение, вооружение и, я надеюсь, нормальная радиостанция.
— Не забудьте картошку, — буркнул Брайан. — Я без неё с ума сойду.
Четыре дня спустя
Когда пришло известие о том, что в порту Виндавы уже готовы к отплытию на Эзель два корабля с курляндцами, Брайану пришло время собираться в дорогу. За эти дни ангарцы, казалось, обсудили всё, что могло стрястись на острове. В том числе и высадку шведов. Тогда, по возможности, не встревая в конфликт и, тем более, в перестрелку, Белову с минимумом нужных людей, оружием и казной предстояло бежать на купленном Карпинским корабле сначала в Виндаву, а потом пробираться... Тут варианта было только два: либо в Митаву, к герцогу, либо в Москву. А там остановиться на уже известном постоялом дворе и ждать своих. С Беловым оставался не только Тимофей Кузьмин и Иван Микулич, но также и три морпеха из четырёх, что были с нами. Каждому был оставлен карабин и револьвер с приличным запасом патронов и часть золота.
— Ну, теперь, кажется, всё. Осталось напроситься на прощальный визит к герцогу и идти на Русь, — проговорил Пётр, попрощавшись с мужиками.
Якоб фон Кетлер, однако, уже отбыл в Митаву, столицу герцогства. Ну и ладно, проездные бумаги у нас имелись, а герцогу можно написать письмо. Интересно, как там с заставами на литовской границе?
Селенга близ устья реки Хилок. Июнь 7151 (1643)
Яркое солнце в зените, яркая зелень под ногами лошадей. Небольшой, в дюжину, отряд всадников неспешно идёт берегом реки. Здорово припекает, но, к счастью, то и дело облегчение приносит ветер. Выручает и близость реки — то один, то второй подъезжает к лениво текущей Селенге и, зачерпнув в шапку воды, обливает голову, тормоша волосы. С одной стороны реки — равнина, покрытая ковром высокой травы. Сильный ветер заставляет её с шумным шуршанием сгибаться под своим напором, словно он пускает волны в этом зелёном море. Невысокие сопки с частыми гранитными выступами тянутся вдоль противного берега, то отдаляясь от реки, то подступая к воде вплотную. Там же стоял сплошной хвойный лес. На более пологом берегу, где шёл отряд, преобладал лесостепной ландшафт, с невысоким кустарником и редколесьем. В траве жили своей жизнью многочисленные насекомые, ни на минуту не прекращавшие стрекотать.
— Жарко! — проговорил передний всадник и вытер кепкой мокрую шею.
Это был крепко сбитый мужчина, обладатель шикарной бороды, солнцезащитных очков 'Polaroid' и огромного медного креста на мощной груди. Конь, захрустев под копытами мелким камнем, остановился на пригорке, слушаясь хозяина. Тот, привычным движением руки отогнал назойливых жужжащих мушек и, сняв очки да приложив ко лбу ладонь, стал осматривать окрестности. Близ каменистого берега метрах в двухстах, он приметил небольшую рощицу редко стоящих осин, растянутую вдоль берега.
— Вона, туда и пойдём, роздых себе устроим! — сказал он остальным.
— Кузьма Фролыч, — позвал его отнявший от глаз бинокль товарищ. — Глянь, там и Хилок в Селенгу вливается.
— Ну и ладненько, — обнажив ровные крупные зубы, проговорил Усольцев с усмешкой. — Вот меня завсегда удивляло, что для кажной речушки или острожка у вас уже и названьице имеется. Выходит, что и придумывать ничего не мочно?
— Тебе жёнушка не говорила, откель оные знания? — улыбнулся немолодой радист группы. — Знамо дело, говорила. Кстати, мы пришли, а это значит, что надо место под крепость смотреть.
— А что тут смотреть? — пустив коня шагом, отвечал казак. — Не по тому берегу мы идём.
Радист согласно кивнул:
— Тут мы дали маху — тот берег и выше, крепче, да и лес стоит там. Но зато тут я заметил жирные глины в низинах, пригодится. Да и на Хилке глина и песочек тоже есть.
— Эка вы к камню страсть имеете! — обернулся к собеседнику Усольцев.
— Строить надо крепко! Чтобы наши остроги не пожгли! Уголь, кстати, на Хилке тоже есть.
— Нас не выбьешь! — воскликнул Кузьма. — Кому это по силам? Разве что дикие тунгусцы, яко зверь хищный, схватят да убегут, что на тракте было?
А на тракте случилось то, чего прежде там не бывало. И хотя ранее, бывало, пытались нападать на ангарские караваны желающие разжиться грабежом окрестные тунгусы, их потуги не выходили ангарцам до того раза дорого. Но весной едва не сгорел недостроенный Читинский острог, подвергшись нападению диких тунгусов. Тогда рано утром, в рассветной дымке, крепостица была окружена тремя сотнями или около того, воинов местного князька Табуная. Тогда они смогли спалить угловую башенку, да сложенный для дальнейшего строительства лес и запасы пакли. Поранили они тогда стрелами до двадцати человек, а двух стрелков-бурятов уволокли с собою в тайгу. После того, как нападавшие были рассеяны, потеряв перед недостроенными стенами острога чуть менее ста человек убитыми и ранеными, на поиски двух стрелков отправили несколько групп. Но они так и не смогли найти пропавших, лишь позднее, в одном из разгромленных кочевий рода Табуная было обнаружено одно из ружей бурят. С тех пор тракт охраняли казаки, а нежелающих жить в мире тунгусов они постепенно выдавливали из тех мест совместными со стрелковыми полусотнями рейдами. Одним из факторов снижения напряжённости было открытие меновых центров в острожках, где лояльным туземцам было позволено производить обмен выделанных шкурок, а также скот и птицу на разнообразную утварь и железное оружие.
Помимо Читинского острога и Нерчинского рабочего посёлка главной базой в Забайкалье должен был стать Селенгинск. Поначалу его хотели ставить ближе к устью крупнейшей впадающей в Байкал реки, но неспокойная ситуация на тракте вынудила ставить посёлок гораздо выше. В итоге выбрали местность в устье Хилка, по которому двигались все караваны, идущие на Амур. Ранее для этого использовали реку Баргузин, но дорога через перевал Баргузинского хребта оказалась гораздо труднее, чем через его Яблоневого собрата. Со временем Байкало-Амурская дорога устроилась, осталось лишь заселить эту линию. Но сказывался острый недостаток переселенцев, поэтому приходилось обходиться казаками Усольцева, уповая на очередной царский караван.
— Назад пойдём ближе к вечеру, — объявил Усольцев своим товарищам, — когда жара спадёт.
— Разумно, — согласился Владимир, радист отряда. — Я попробую передать о найденном месте в Усть-Селенгу.
После того, как была съедена каша и допит чай, людей потянуло ко сну. Ласковый ветерок, шум листвы над головой, плеск реки, посвист птиц — после обеда всё это действовало особенно умиротворяюще и убаюкивающе. Оставив двоих караульных, Усольцев и остальные, кроме радиста отряда, возившегося со своим аппаратом на ближайшем пригорке, завалились на траву в рощице, постелив себе кафтаны. Один из караульных, казак Ларион всё же решил искупаться в Селенге, обойдя рощицу тонких осин и с час понаблюдав за безлюдной лесостепью. Сказав своему коллеге, буряту Баиру приглядывать в оба, он приставил карабин к огромному камню, лежащему на берегу немного выше лагеря и лихо скинул исподнее, положив его на тот же тёплый камень. Вскоре он вошёл в прохладную воду, испытав самое настоящее блаженство. Баир же с явным неодобрением косился на казака, плескавшегося в воде, словно неразумный ребёнок.
'Пойду, поговорю с лошадьми' — подумал он и, повесив карабин на плечо, направился к пасущимся у опушки животным.
Едва Баир погладил свою пегую лошадь по морде, зашептав ей на ухо ласковые слова, как ветер донёс до уха бурята далёкий конский топот. Сглотнув, он побежал к краю осинника, что занимали ангарцы. Так и есть, поднявшись по склону холма, по зелёному полю неспешно двигались всадники. Тогда Баир решил сосчитать их, но остановившись на двух десятках, он запутался и помчался сообщить атамана.
— Эй, Баир! Ты чего забегал? — почувствовав нечто неладное, Ларион тут же вышел из воды, с шумом расталкивая воду.
Прихватив карабин, он поднялся по обрывистому берегу и охнул, после чего принялся звать радиста, который неподалёку пытался совладать с помехами.
— Владимир! Владимир! — пригибаясь и поглядывая на приближающихся конников, звал его казак.
Но у радиста на голове были наушники, поэтому он не мог его услышать. Тогда Ларион, перекрестившись, рывком достиг радиста и, обхватив его за плечи, потянул на траву. Владимир, завалившись набок, посмотрел на казака такими широко раскрытыми глазами, полными недоумения и какого-то омерзения, что Ларион смутился. Он вспомнил, что совершенно гол и едва успел высохнуть. Прикрыв срамоту одной рукой, второй он указал радисту на чужаков, положив карабин рядом. Всё, бежать назад было уже поздно. Стащив рацию с пригорка, они залегли на его склоне, надеясь, что их не заметят.
В осиннике же, тем временем, заливали костёр, собирали вещи и уводили лошадей за редко стоящие деревья. Усольцев решил пропустить незнакомцев, не вступая с ними в контакт. Он надеялся, что за листвой их могут и не заметить. Вскоре чужаков можно было разглядеть не только в бинокль. Атаман насчитал не менее тридцати всадников. Судя по их виду, они сами были не из этих мест. Хоть и несколько расслабленно, но они всё же поглядывали по сторонам, время от времени громко переговариваясь. Осматривая этих людей, Кузьма отметил отсутствие у них закреплённого на одежде доспеха, разве что у многих на сером или тёмно-синем стёганом халате была войлочная накладка.
— Куяк поддетый, верно, как и у тунгусцев, — процедил он, всматриваясь в чужаков.
У небольшого количества конников были и нашитые на войлок железные пластины. У немногих были пики, а вот луки, похоже, были у всех. У некоторых на боку наличествовали сабли и кинжалы. В целом на серьёзных воинов они не тянули, но и расслабляться не стоило. Это были уже не знакомые всем сибирцы, а дети степей — халхасцы. И направлялись они прямо к пологому берегу Селенги — попоить своих коней.
— Казачки! — прошипел Усольцев своим товарищам, что стояли позади него среди деревьев. — Позаботьтесь, чтобы наши лошади не заржали, почуяв чужих!
Баир и несколько казаков уже гладили своих животных, остальные, сжимали карабины и ружья, напряжённо смотрели на приближающихся степняков сквозь листву и ветви деревьев. Бинокль атамана скользил по фигурам чужаков, их коням, пока случайно глаз не зацепил светлое пятно в паре десятков метров от крайнего правого всадника.
— Пресвятая Богородица! — воскликнул Усольцев. — Ларион, еттить твою за ногу! Лихой тя попутал?
— Нешто этот дурень на берегу заховаться не сподобился! Вона, Володимер тако же с ним! Господи, поможи! — заволновались казачки.
Их сотоварищи находились в опасной близости от нежданных гостей. Причём ползти в сторону берега уже было поздно, да и спрятаться там было негде. Разве что...
И тут залёгшего за пригорком Лариона ожгло словно плетью! Одёжу-то свою он так на каменюке той, что на берегу лежит, и оставил, вот сейчас заметят её! И тут же высокий гортанный голос заставил сердце его сжаться от тоски.
'Приметили, бес вас раздери!' — уныло подумал казак.
Близкий топот конских копыт громом отдавался в его голове — двое степняков, озираясь, подскакали к камню. Один из них пикой подцепил шмотьё Лариона и, ощерившись, что-то крикнул идущим берегом собратьям. Второй, хлестанув коня плёткой, закружился на месте, выискивая, где бы мог скрыться обладатель этой одежды, слишком свежей на вид, чтобы лежать тут долго. Следы на прибрежном песке, ведущие к траве, он приметил сразу. Глубокие следы, а это значит, что кто-то так быстро бежал от страха, заметив воинов Тушету-хана Гомбодорджи, что позабыл свои одеяния. Мгновение спустя кто-то из них заметил и множество следов копыт — лошади ангарцев тоже пили на этом месте. Ситуация поменялась — тут был небольшой отряд врага, а не отдельный человек. По всей видимости, думал старший отряда, это дружина мелкого бурятского князька, с которой они легко справятся. А потом легче будет и взять их становища.
— Приметят чичас его, Кузьма Фролыч! — на плечо Усольцева легла тяжёлая рука Осипа, бывшего енисейского сотника. — Надо выручать казачка, хоть и дурень он! — прохрипел он на ухо атаману, не отрывая взгляда он пригорка, за которым были его товарищи.
