Низовья Витима. Май 7152 (1644)
Дожди, вводившие ангарцев в смертную тоску, кончились в конце апреля. Май же принёс собой долгожданное солнце, — измокшая за две недели дождей земля постепенно высыхала, вода же в реке до сих пор была темна. К счастью, паводок был не очень сильный, а то бы талая вода с нагорья да дожди могли заставить ангарцев просидеть в небольшой пещере среди скальных выступов в низовье Витима ещё очень долго. А сейчас каждый день был на счету. И когда вода спала, отряд Ярошенко снова отправился вверх по течению.
Судно приходилось тащить канатами, словно бурлакам, оттого продвижение группы сильно замедлялось. Поэтому Аркадий решил отправить вперёд пять человек налегке, чтобы они разведали, что происходит в зимовье, и составили первичный план действий отряда по его прибытии на место. До зимовья оставалось ещё около четырёх десятков километров вверх по реке, каждый из них давался ангарцам всё тяжелее. В эту часть княжества цивилизация в виде парохода ещё не добралась. Но после случившегося в зимовье вооружённый пароход на Лене-Витиме стал просто необходим. Отправить вперёд основного отряда небольшой авангард было верным решением.
На исходе вторых суток пятёрка ангарцев уже подошла к зимовью. Едва ступив на обширный луг, поднявшись на высокий берег Витима, группа под началом лейтенанта Алексея Воробьёва поняла, что опоздала. Вместо ангарского укрепления осталось пожарище. Остовы сгоревших построек заставили сердца солдат сжаться и на мгновение замедлить свой шаг. С тем, чтобы сразу же помчаться вперёд, на место пожарища.
Частокол сгорел не до конца, оставшись стоять по периметру обугленными от жара кусками. Осмотрев пепелище, Воробьёв нашёл один след, оставленный врагами — близ завалившегося частокола на земле лежало тело казака. Характерный запах разносился далеко вокруг, а само тело вздулось и потемнело от жара бушевавшего в нескольких метрах пожара. У несчастного был проломлен череп, посему Алексей поначалу подумал, что это кто-то из ангарцев, одетый в кафтан с чужого плеча. Однако серьга на сморщенном до неузнаваемости ухе не дала сделать подобный вывод. Трагедия в зимовье, по всей видимости, разыгралась совсем недавно, кое-где среди золы и головешек вились струйки едва видимого белого дыма. Вряд ли прошло более двух суток с тех пор, как зимовье было оставлено.
Осмотрев пепелище, погибших лейтенант больше не нашёл и принял решение немедленно возвращаться и догонять проскочивших мимо их отряда казаков.
Начинало потихоньку припекать, градусов шестнадцать, не меньше. Река спокойна, что даже удивительно, в прошлом году начало мая было совершенно иным. Тогда зимовье на полторы недели оказалось на острове, а грязная вода вышедшего из берегов Витима широко разлилась, подтопив окрестности.
Титов сидел на плоту, подогнув колени и обхватив их руками. Тепло приятно обволакивало его, согревало и заставило уснуть, повалив на мешок, в который были набиты полтора десятка меховых ангарских шапок-ушанок. Однако тут же резкий и болезненный рывок верёвки заставил его подняться обратно. Раздался злой и до безумия надоевший Андрею хриплый смех Юрьева. Вокруг шеи ангарца уже второй день была объвязана верёвка с тугим узлом, конец которой казачий вожак намотал себе на кулак.
А Николку всё же жалко... Молодой да дурной на всю голову парень, сам себе могилу вырыл! Ну никто его не просил доверяться дружку. И вдвоём бы ушли, да и далеко уходить не нужно было. Всего лишь переждать на склоне сопки покуда ватага уйдёт с места зимовья, да и вернуться обратно. А там дождаться наших, ведь в мае новая партия старателей приходит. Тем более казаки не нашли схрона зерна под полом козьего загона.
Титов надеялся на молодого казачка, неожиданно легко польстившегося на обещания ангарца, сулившего Николке золото и цацки на выбор. А тот взял и вывалил своему земеле всю секретную информацию за здорово живёшь. Решил, сопляк, по доброте душевной поделиться со своим другом неожиданно наклёвывающимся богатством. А дружок, не будь лопух, верно, в тот же вечер всё Ваське и обсказал. Эх, предупреждал ведь Титов дурака! Был Николка и не стало Николки, вот и весь сказ. Два дня уже прошло, как Титов заплывшим глазом, полным безысходной тоски, смотрел на подымающееся над берегом зарево полыхающего в зимовье пожара. Жаль, безумно жаль, что всё так вышло — как в дурном сне.
Хотя что он мог сделать, чтобы предотвратить случившееся? Не отпускать вторую группу тунгусов, что вышла на поиски первой? Аргументировать отказ было бы нечем, ведь ребята пропали! Ушли ребята в лапы к казакам. Привыкли, что русский не обидит, расслабились, как монгольские цирики в тридцать втором.
Титов читал как-то про рубку отряда харбинских белогвардейцев, сформированных японцами ещё перед Халхин-Голом. Тогда семь десятков казаков-асановцев, названных так по имени начальника отряда японского полковника Асано, встретили в голой степи разъезд цириков примерно такой же численности. В итоге казаки вырубили всех монголов, доставив японцам только их командира. Сами харбинцы потеряли лишь одного казака убитым, да несколько были ранены. Говорят, что монголы почти не сопротивлялись, поражённые вероломством русских. Ведь прежде никогда такого не было.
Вот и тунгусы попались в такую же ситуацию.
— Не иначе, — пробормотал Андрей.
Воробьёв спешил. Каждый лишний час может стать решающим, поэтому, возвращаясь навстречу товарищам, отдыхали ангарцы совсем немного. Сэкономив несколько часов, после очередной излучины огибавшего скальные выступы Витима они повстречали отряд Ярошенко.
— Ну что там, Алексей? — задал вопрос Аркадий, едва они обнялись с Воробьёвым.
— Там больше ничего нет. Зимовья больше нет, сожгли его, — пояснил он, увидев, как вытянулось лицо майора-пограничника. — Никого из наших нет, нашли только тело казака с проломленной головой.
Как объяснил Воробьёв, зимовье, по всей видимости, было внезапно захвачено. Может быть, ночью. Ангарцы сопротивлялись, но силы оказались неравны.
— Стоит при обучении новичков делать больший упор на ближний бой, — зло проговорил Ярошенко. — Но всё равно Титов прошляпил нападение.
— Прииск до сих пор никто не беспокоил, — проговорил Воробьёв. — Расслабились.
— Теперь никому из нас расслабляться нельзя, — каждое наше поселение находится в потенциальной опасности! — твёрдо сказал Ярошенко. — Враг ушёл пару суток назад, говоришь?
— Вот! Я же говорил! — воскликнул один из морпехов. — Той ночью плеск был на воде. Не рыба это играла, а казаки ушли!
— Значит, сейчас они в трёх днях пути от нас, — задумался Аркадий. — В Ленском их догоним! Всё, канаты сматывайте, уходим вниз по реке. На Ленский острог!
Витим близ устья
Это конец... Свезут в острог к какому-то дьяку. Что за дыба такая? Титов не представлял себе этого инструмента, однако в прошлой жизни слышал о нём немало. Сознание рисовало какие-то страшные механизмы в пыточной комнате, палача, голого по пояс, сжимающего в руке раскалённый на конце металлический прут. Да неприметного монаха, чьё лицо скрыто капюшоном, сидящего за небольшим столиком, на котором стоит плошка со свечкой, и скрипящим пером записывающего его показания. Бр-р-р!
Титов понял, что если казаки выйдут на Лену, а это будет уже завтра, то ему точно обратного хода нет. Домой, в Ангарию он уже не вернётся. Никогда. В подвалах его замордуют, только если... Сотрудничать со следствием? Выкладывать слабые стороны в обороне княжества, рассказывать о своих товарищах? Андрей знал, что пытку он не выдержит и это угнетало его почище постоянного чувства голода.
После неудачного побега из зимовья, Васька следил за ангарцем не в пример бдительнее. Ещё бы! Титов был его счастливым билетом от тёмного и холодного поруба, или верёвки. Конечно, Андрей перебрал все мыслимые варианты побега. Ночью он тёр верёвку о шершавый бок бревна, стараясь делать это как можно тише. Но с тех пор, как один из 'телохранителей' Юрьева застукал его за этим занятием, ночью Титова стерегли посменно.
— Васька! — решился поговорить с вожаком Андрей, когда тот, сытый от съеденной ухи, повалился было на тряпье, погреться у костра. — Ты кому меня отдать хочешь?
— Знамо кому — воеводам, — усмехнулся тот, щурясь от жара костра. — А ты, ясное дело, не хочешь к ним?
— А что они тебе дадут? Нешто золота или чин какой? — продолжал допытываться ангарец, видя, что его собеседник сейчас не станет яриться. — Мои товарищи дадут больше золота, чем ты сможешь получить, после того, как поделишься с воеводами и казаками тем песком, что взял в зимовье, — пояснил Титов молчавшему казаку. — Я поговорю с Соколом, ты сможешь остаться у нас в княжестве!
Васька молчал, не реагируя на доводы ангарца, но его товарищи явно мотали на ус слова Титова. А тот, увидев, что помимо вожака, его слушают уже и остальные казаки, принялся расписывать житьё в Ангарии:
— У нас уже служат многие казачки, за службу денежки получают, а одёжу и оружие выдают в поселении. Надо послужить на границе, — говорил Андрей, — а потом каждый получает дом и землицу, коли захотите остаться...
Юрьев сделал знак своему дружку и шею Титова ожгло, а сам он повалился набок от неприятно сдавившей шею верёвки.
— Слышь, Васька! — бросил один из казачков. — Может того, онгарец верно бает, ни к чему нам до Якутска вертаться? Легше онгарцам службишку служить будет, чем у воевод прощенья ждать.
— Окстись, дурья твоя бошка! — рыкнул на говорившего Васька. — Нешто запамятовал, как зимовье жёг онгарское, да людишек ихнех побивал? Прощенья у онгарцев ждать будешь?
— Так то не я жёг и убивал! — воскликнул кто-то из темноты.
— А ну, кто там такой дерзкой? — один из дружков Юрьева принялся выискивать наглеца в собирающейся у костра толпе бородачей. — Супротив товарищей пойдёшь? Заодно мы!
— Кого ты, Кузёмка, яко пёс цепной высматриваешь? — проговорил один из казаков, хмурый детина со шрамом на пол-лица. — Николки мало тебе, ищешь, кого бы ещё прибить?
Казачки зароптали, даже прежде не принимавшие участия в разговоре подтягивались к костру, чувствуя, что затевается нечто серьёзное. А разборки простить никому не хотелось. Только несколько человек оставались у своих костров. А кто-то и вовсе спал, не обращая внимания на разговоры на повышенных тонах. Видимо, не впервой, так что теперь лишний час сна терять?
Титов же продолжал молча бороться с Юрьевским сотоварищем, который норовил оттащить его от костра, даже ляпнул ему чего-то лишнего. Андрей упирался всем телом, чтобы остаться на виду у других казаков. А там, глядишь, может что выгадать можно будет.
— А, золотишка онгарского захотели? — с некоей вальяжностью сказал Васька, подвигая к себе винтовку. — Так вам его и дали!
— В остроге всё одно ничего не дадут, Васька! — снова послышался голос того дерзкого казачка. — А в поруб иль на дыбу оно завсегда успеть можно.
— Повинимся перед онгарцами, да на службу к ним пойдём! Я ужо слыхал допрежь о них! Житьё там, бают, богатое, не чета острожному! — раздались голоса со всех сторон.
Тут уже и спавшие проснулись, а теперь хриплыми голосами спрашивали товарищей, что такое происходит. Титов же тем временем одержал личную победу над казаком Юрьева, заставив того отказаться от попыток утащить ангарца подальше от казаков.
— Коли хотите вертаться к пепелищу — вертайтесь! — со злобой прокричал Васька. — Воля ваша, я не воевода вам!
Опа-на... Все уже дошли до кондиции, пора и мне выходить на сцену, а то опоздаю и эмоции поутихнут. А тогда — прощай свобода, а значит и жизнь.
— Ваське и его холуям я прощенья не обещаю, а остальным — помогу! — вскочил вдруг ангарец, прежде тихонько, словно церковная мышь, сидевший у костра. — Ежели доставите меня в целости до зимовья — скажу, что вины на остальных нет! Службишка в княжестве каждому будет и золотишком плачено будет!
— Уймись, сучонок! — прорычал Васька, а его дружок снова натянул верёвку, Титов захрипел, но с места не подался.
Андрей бросил взгляд на казаков. Кто-то оторопел, но многие нахмурились, а вперёд вышел тот самый здоровяк:
— Ты сам бы лучшей унялся, чем онгарцу шею крутить, — проговорил он голосом, полным презрения к вожаку.
— Михалка, ты прежде был вожаком, а в Якутске и что? — в запале воскликнул Васька. — Поди, не сдюжил? Пошто сейчас ерепенишься?
— Я лишней крови лить не приучен, Васька! Коли пёс Пушкин нам не по нутру, то стрельцов тех душить ни к чему было! А опосля токмо и бежать надобно.
— А я крови не страшусь! — поигрывая ангарским штык-ножом, проговорил Юрьев, приближаясь к Мишке. — Ты будешь лучшим вожаком?
— А коли и так! — воскликнул кто-то со стороны.
— Так, — оглядел насупленных казачков Васька. — Ну раз на то ваша воля — так тому и быть! — и, прищурившись, резко сказал: — Но онгарец — мой и токмо!
— А вот шиш тебе! — заявил Мишка. — Нам с ним вертаться надобно, без него на кой ляд иттить?
Титов видел, что именно сейчас решалась его судьба — останься он с Мишкой, считай дело в шляпе. А вот с Васькой ему не по пути!
Казаки, не хотевшие возвращаться в Якутск, загалдели, шумно выражая своё неудовольствие идеей Васьки. Кто-то и вовсе предложил избрать нового голову, назвав Юрьева совсем уж вычурно, отчего Титов даже повернулся к стоявшим толпою казакам, глазами поискав виртуоза. Здоровяк Миша, тем временем, смерил вожака взглядом, полным презрения. Остальные, сочувствовавшие появившейся новой силе, подобрались, готовые ввязаться в драку и хорошенько намять бока опостылевшему Ваське. Видя, что ситуация резко поменялась не в его пользу, Юрьев умерил пыл, а минуту спустя торжествующий Титов уже снимал с шеи верёвку.
— Мушкеты тоже вертай, Васька! — ангарец победно поглядывал на Юрьева и на побитом лице его торжествующе блестели глаза. — Ни к чему тебе они.
Обалдевший от подобной наглости бывший ватажный голова ничего Андрею не ответил, но винтовки отдавать не собирался. По крайней мере все. Он вернул лишь два ружья охотников, да четыре ангарки. Всё остальное, в том числе и револьверы, были им упрятаны среди остальной рухляди. К удивлению Титова, с Васькой остались не только его 'телохранители', но и ещё семь казаков.
— Попомни, Мишаня, мои слова, — на прощание, уже в предрассветной дымке сказал Юрьев, становясь на плот. — Жалеть ещё будешь, что сотворил дурное дело. Я повинюсь пред воеводами, землицу грызть буду, а ты яко изменщик станешь. Попомни!
— Андрей, будет ли нам прощенье за зимовье, али ты енто сказывал токмо для вызволенья от Васьки? — подошёл к Титову Мишка, когда обед был готов и казачки, налив себе ушицы в трофейные ангарские миски, с увлечением хлебали дымящееся варево.
— Отчего же? — удивился Титов. — Мои слова не пусты, а товарищи не звери.
Казак, с немалым удивлением назвавший ангарцу своё отчество — Лукич, объяснению Андрея был удовлетворён и более не поднимал эту тему. И доверительным тоном сообщил о костре, что видал прошлой ночью на левом берегу под чёрными великанами скал. Этим он привёл ангарца в неистовство, Андрей бурно выражал свои эмоции — что, мол, прежде молчал? На что тот, меланхолично пожав плечами, дал своё объяснение:
