Чем же их так? Судя по всему, тяжелой бетонобойной, да ещё и не одной, а потом фугасной управляемой. Да уж, хорошо что нам таких гостинцев не перепало... Хотя какая теперь разница.
Ближе к центру города дома уже каменные. Тоже в основном от них одни стены остались. Да чудовищные воронки, заполненные водой кое-где. Картина произошедшего вырисовывалась теперь чётко: никакого новейшего оружия здесь не применялось, по каким-то причинам командование чужаков решило, что в этом городе находится нечто, заслуживающее пристального внимания их бомбардировщиков. Предприняли массированный налёт. Естественно, ПВО не справилось, и город просто разнесли по кирпичику. А те, кто пытались сбежать, подорвались на минах. Ставку что ли здесь они накрыть пытались?
А может, и пытались. В начале войны по дорогам курсировало несколько машин с мощнейшими радиостанциями, забивавшими эфир всевозможной ерундой. Они имитировали работу радиостанций крупных соединений. Обманки, так сказать. Не исключено, что одна из машин и находилась некоторое время вблизи этого города. Чужаки клюнули, ибо никаких штабов здесь не было.
Находившимся в городе не повезло. Могло не повезти и кому-то другому. Схлопотали то, что предназначалось нам. А ля Гер, как говориться.
Заходить в город не стоило, только потеряли несколько часов времени, лазая по развалинам. А день довольно прохладный, осень как никак. И костра не разведёшь, чтобы согреться, ибо всё, что могло здесь гореть, давно уже сгорело.
Обе уже по уши перемазались в саже. ( Чего-чего, а её-то здесь сколько угодно!) Они уставшие, продрогшие и злые. Идут молча, ибо наговорить друг другу они сейчас могут только гадостей. Под ботинками перемешенная с сажей грязь хлюпает. Ещё и дождик стал накрапывать. Плащи у обоих. М. С. ещё подвела хвалёная ловкость, и она свалилась с каких-то развалин. Ничего не сломала, но пару синяков поставила, и перепачкалась, как чушка. Могли бы, конечно, и пересидеть этот дождь где-нибудь. Но что-то ни той, ни другой совершенно не хочется хоть одну лишнюю минуту проводить среди этих руин. Где тут и там в грязи и саже то и дело попадаются скелеты. Любые. Большие, маленькие. Всякие. И ничего живого.
М. С. хотела перепрыгнуть какую-то канавку, уже ногу занесла. И резко отскочила назад, торопливо сдирая со спины АГЭс. Следы на той стороне ещё не до конца размытые дождём. Свежие следы. От двух узких гусениц. Словно танкетка-торпеда проехала. Но следы пошире. И ясно — это она — установка марева.
И близко.
-Марина! Сюда! Быстро!
Выбегает из-за угла полуразвалившегося дома. Но сквозь шум дождя М. С. услышала щелчок, и гул разогревающегося двигателя. Она рядом! Где? Резко обернулась на звук. Пологий холм бывший некогда домом.
Тварь на гребне! Гусеничное шасси, на нём двухметровая колонна набитая смертью. Верхние окуляры вращаются, под ними вертится ствол генератора. Три манипулятора прижаты к корпусу. Какие расчёты успел проделать неживой мозг? Это так и осталось неизвестным, но из двух объектов, для атаки он выбрал более маленький, и более близкорасположенный к нему.
Объект почувствовал угрозу, и начал предпринимать защитные действия, начав удаляться. Одновременно боковые окуляры зафиксировали, что более крупный объект пошёл на сближение, не предпринимая никаких действия. Сенсоры улавливали издаваемые объектами звуки, но их интерпретация была невозможна. В сторону крупного объекта произведён выстрел из постановщика помех, хотя объект и не предпринимал пока никаких действий.
М. С. увидела, что установка погналась за Мариной. К счастью, здесь полно развалин, и марево не может бить прицельно. Но и из АГЭса тоже не очень-то постреляешь навскидку. Перед самой войной принятая на вооружение модель тяжелого пехотного гранатомета. Стреляет хошь кумулятивными, хошь фугасными, хошь зажигательными. Кумулятивная прожжет любой танк, на фугасные пошла взрывчатка по рецепту чужаков, зажигательная слона зажарит. Только агрегат тяжеленный. И граната в стволе нет-нет, да и взрывается.
Шуму от выстрела много, толку при попадании ещё больше, но если первый выстрел будет мимо, то внимание машины сразу же переключиться на неё. Это модернизированная установка, и аппарата для стрельбы ампулами на ней нет.
Внизу — Марина, чуть выше установка, за нею — М. С.. Машина вышла на прицельный огонь. Это М. С. поняла чётко! Она рывком передернула переключатель огня на стрельбу очередями, и надавила на спуск. АГЭс словно ожил и взбесился в руках. Словно оживший стальной зверь рвется на волю.
Стрельбу из АГЭса запрещено вести без специальных очков. Пламя может ослепить. В редких случаях возможна даже необратимая потеря зрения. Не говоря уж о том, что в положении стоя стрелять из АГЭса может только человек ростом метра два и фигурой богатыря. М. С. очень сильна, но всё-таки она женщина.
Кто недостаточно силен с гарантией получит на выбор вывихнутые руки или сильную контузию, или и то и другое сразу. Но это не имеет значения. Там, внизу на волосок от смерти единственная родная душа. Там погибает её дочь. Будь на месте Марины кто-нибудь подобный матери, было бы полегче. Если сильная воля, стальные нервы и меткий глаз, то есть шанс уцелеть даже в одиночку. Развернуться. И бить по окулярам. Один блок — в метре от земли. И второй — на макушке. Нижний блок не видно, но они есть. Надо только знать, где. И попасть в них столь же легко, как и в глаз человеку. И даже сложнее, ибо глаз виден, а окуляры — нет. А размеры у них маленькие. Машина станет не опасна, если разбить окуляры на корпусе. При поражении этого блока окуляров огонь генератора перестаёт стелиться по земле и начинает поражать цели на высоте двух с половиной — трёх метров. Если разбиты оба блока, то генератор выключиться. И машина продолжит движение в прежнем направлении. Прокатиться даже на ней можно будет. До первой ямы, куда она с гарантией брякнется.
Только с АГЭсом проще. Броня крепка. И в окуляры можно не попасть. А пули, да и лёгкие снаряды броня машины выдерживает. Но не снаряды АГЭса.
Но машина гонится не за солдатом. А за человеком, которая очень хочет казаться взрослой. Но вовсе не взрослая она. А ребёнок, напуганный ребёнок. И ей страшно.
Реакция машины всё-таки острее человеческой. И новая опасность системой слежения замечена. По проводам стремительно понеслись сигналы к блоку наведения и генератору. Команда на перенацеливание поступила через 0,01 секунду после обнаружения вспышки пламени. За это время первая ракета преодолела сорок метров и находилась в двадцати семи от установки.
Первый снаряд врылся в землю почти под гусеницей. Он бракован, и не взорвался. Второй ударил между гусениц. И броня там довольно толстая, ибо некоторые установки перед выброской действительно модернизировали, только с них не только малоэффективные ядомёты поснимали, а ещё и броню усилили. Но люди свои гранаты рассчитывали для борьбы против новых тяжёлых танков с разнесённым бронированием. Тысячеградусная струя пламени прожгла броню. Двигатель взвыл, словно живой.
Доли мгновения, центральный процессор перебрасывает питание генератора на резервные батареи. Одновременно, включена система борьбы за живучесть. Огонь генератора перенацелен на более крупный объект. Система наведения, несмотря на помехи уже захватила его. Для поворота генератора на 155 градусов требуется 0,6 секунд.
Третья граната ударила в корпус. Ударила какой-то долей мгновения, но раньше чем работающее сопло генератора успело завершить разворот.
Четвёртая и пятая гранаты прошли мимо. Но они уже не решали ничего.
М. С. очнулась почти сразу и попыталась приподняться. В ушах чудовищный шум. Так. Похоже, все кости целы. Только лицо сильно ободрано о щебень. Это же сколько раз её перевернуло? И всё тело болит, хотя ничего похоже, не сломано. Ну, не фига выстрел полной обоймой из АГЭса давать, да ещё самыми тяжелыми кумулятивными гранатами, так что сама виновата. И в глазах темно. Ну да ладно, не в первый раз, не привыкать.
-Маришка... Марина — почти крикнула она.
И сразу легче, когда слышишь ответ.
-Я здесь, мама.
-С тобой всё в порядке?
-Вроде да.
М. С. наконец с трудом встаёт на четвереньки. Она почти ничего не видит и старается прочистить забитые песком глаза. Вроде получилось, но по-прежнему ничего не видно. Рука кажется зацепила ремень АГЭса. Видел бы её кто такой со стороны! Такой бы компромат получился! Ползает на карачках по грязи, да ещё и лбом в землю тычется как пьяная.
-Меня видишь?
-Да.
-Где эта хрень?
-Взорвалась.
-Встать помоги.
Прошло довольно много времени. Темень в глазах проходит. Однако не подняться.
-Маришка, ты где.
-Я здесь. Я встать не могу. Опять подвернула похоже.
-О-ё. Горе ты моё!
Нашарив АГЭс и опершись на него М. С. с трудом встаёт. В глазах, наконец, прояснилось. Три дымящиеся воронки не слишком преобразили местный пейзаж, возле одной из них— словно переломленная пополам металлическая колонна. Дымится. Пахнет горелым пластиком и ещё чем-то. Марину разглядела не сразу. Лежит вся какая-то неестественно напряженная в паре десятков метров от взорванной установки. Контузило что ли? Да нет вроде. Повезло ей. Могло бы осколками...А и вторая-то воронка недалеко. Плоховато...
-Встать можешь?
-Нет.
Кто бы сомневался! Пусть Марина и очень ловкая, но из тех людей, которые если на улице гололед, непременно нос разобьют.
Опираясь на АГЭс, как на палку М. С. спускается вниз. Башка раскалывается, крепко видать, о камушки приложилась. Даже шатает получше чем пьяную. А Марина лежит неподвижно, словно боится пошевелиться. Пока до неё шла, сама чуть не свалилась. Ладно, хоть дальше чуть полегче топать будет. Порядком килограммов из АГЭса выгружено.
-Ну, что там у тебя.
Она становится на колени, подумав, что лучше всего лечь вот тут рядом с Мариной, и не вставать часа три. Ибо всю живность, и в первую очередь двуногую, километров на пятнадцать вокруг установка вывела. С гарантией. Если был тут вообще кто живой после этаких бомбёжек. Ну, вот сейчас разберется, что с дочерью. И ляжет. Прямо на эти битые камни. Слишком отдачей шарахнуло.
-Мама, очень больно.
М. С. засучивает штанину. И сразу видит чёткую, как по линейке проведённую границу синяка.
И сразу всё ясно. И жутко. Марина тоже это видит. И девочке тоже становится всё ясно — поражение маревом. Это не диагноз, это приговор. Смертный.
М. С. отбрасывает АГС и резко выхватывает из ножен огромный десантный нож. Ни говоря не слова, разрезает ботинки Марины, потом лезет за аптечкой и делает по уколу обезболивающего в каждую ногу. Марина молчит, хотя довольно больно. М. С. молчит тоже. Говорить не о чем. Она слишком хорошо умеет считать. И чётко знает, сколько осталось Марине — пять дней, и ещё может быть два из-за генов чужаков. И всё. Процесс станет необратимым. Хотя и в эти дни есть только один способ остановить его — ампутация. И Марина это знает не хуже, чем мать. Вернее, всё-таки несколько хуже, ибо девочка не видела, как умирают поражённые маревом. Она видела только мёртвых. А М. С. видела и то, и другое. И это самые поганые из смертей, какие известны М. С.. А уж чего-чего, а смертей М. С. повидала изрядно.
Она распотрошила рюкзак Марины. Пусть та очень маленькая для своего возраста. Но тащить-то её на себе придётся. Ходить она больше не сможет никогда. А ещё всё остальное нести надо: АГЭс, автомат, патроны, и на тебе броня, да и на ней тоже. А один АГЭс кило на двадцать тянет. И первым полетел в развалины автомат Марины. А затвор — в другую сторону. И обоймы тоже.
Любишь хвастаться своей выносливостью — ну, так вот тебе и проверочка для неё. Только страшная это проверка. И лучше бы не было её.
Но ты её выдержишь. Ибо не можешь иначе. Ибо иначе умрёт Марина.
Марина тяжело дышит, и вся в холодном поту. Но М. С. знает: пока это не последствия ранения. Но только пока. Это страх. Животный страх человека, который точно знает, КОГДА умрёт. И человек уже утратил надежду.
Но М. С. пока надежды не утратила. Ещё есть шанс, ничтожный, но есть, и пусть и калекой, но Марина будет жить. Она будет жить. Надо дойти до столицы. Надо. Любой ценой. И максимум за четыре дня. Ну, может ещё плюс два. Но может, и нет. Четыре — есть, а больше — не знает никто. В ней только одна восьмая чужой крови. Как это влияет? Неизвестно. Да и будь даже одна вторая. Да и те, у кого две вторых... Они тоже умирают от этого оружия. Но медленнее. И мучаются больше... Хотя кто может подобрать эту меру чужих мучений? Не каждый заметит чужую боль.
Столкнулась с людьми чуть ли не нос к носу. Вышла из-за полуразрушенного дома. А метрах в пятидесяти — трое. С оружием. И отменной реакцией. Мгновение — и нету их. Залегли. А автоматы — к бою. Можно не сомневаться.
Падать с тяжелой ношей на спине — не очень приятно. Гораздо хуже, что можно не встать вообще. Проползла чуть вперед от накаченной снотворным Марины.
М. С. чуть приподняла голову. Из-за камней её не видно. А у неё АГС. И двенадцать зарядов к нему. И десяток обойм к автомату. Подходите, кому жизнь не дорога. Свою-то я вам продавать вовсе не собираюсь. Может, и ваши прикуплю. Если вас трое.
Сколько же вас там, паразитов. И откуда только такие взялись. Ну что ждёте? Давайте, вперёд. Или обходите. Видите же, что я одна. Правда, не знаете, какая.
И один действительно поднялся и бросился вперёд. Ребёнок. Совсем небольшой.
М. С. чуть не выстрелила. И пробеги он ещё пару шагов, выстрелила бы непременно. Но бегущий кричит таким знакомым детским голоском.
-Марина... Тетя Марина.
Это Дина! Вот так сюрприз!
Вопрос о том, как она здесь оказалась, следует отложить на потом. Трое солдат поднялись как по команде. Ещё одного ребёнка рядом с ними нет. Только потом встает М. С..
Дина подбежала и обняла её. М. С. коснулась рукой темно-русых волос. Круглые глазёнки с похудевшей грязной рожицы смотрят снизу вверх с неподдельным детским восторгом.
Солдаты подходят ближе. Оружие уже за спинами. Все трое вроде незнакомые. Здоровые, похоже из кадровых десантников. 3-я дивизия. Базировались в столице. Та-а-а-к.
-Где её брат? -жёстко спросила М. С..
Солдат опустил глаза
-Не знаю.
-Не ври.
Знают, кто такая Дина. И кто стоит перед ними. Пусть в таком же камуфляже и бронежилете, как они. И форма поношена. И лицо у неё, наверняка, сильно осунулось. Только прежний огонь пылает во взгляде. Огонь, от которого человеку не укрыться. Приговором тебе сквозит взгляд.
Он посмотрел взглядом висельника и глухо заговорил.
-Я не вру последний раз, я видел его перед выходом. Убежище стало затапливать. Решили выходить. Ночь. Бомбёжка. Может, он остался в убежище, а может и нет. Не знаю. Нас очень сильно бомбили. И многие запаниковали. Мы не помню, как выбрались.
-Сами выбрались, а ребёнок погиб. Герои! Ничего не скажешь.
У того сверкнули было глаза, и сразу потухли. Глупо злиться из-за правды. Даже, если она и не очень нравиться.
