Прорицатель

Вечером она пришла к горничной Елене.

— Скучно одной, дети уже легли спать. Поболтаем?

— Поболтаем, — нейтрально ответила Елена.

— Громов, — произнесла Люси и помолчала немного, — какой всё-таки человек!

— Понятное дело, олигарх, — поддержала разговор Елена.

— О-о! Нет, — возразила Люси, — это совсем не олигарх, но человек богатый.

— А кто же тогда? — удивилась Елена.

— Понимаешь, Лена, на свете есть разные люди. Обычные серые мышки, которых большинство. Есть умные люди, которых меньше, есть талантливые, которых ещё меньше. Вот олигархи, например, они или умные, или талантливые. Но есть люди особого качества! Таких совсем мало. Это гении, Лена! Наш с тобой работодатель, подруга, это великий гений!

— Великий гений? — как-то даже усмехнулась Елена, — и в чём его гениальность?

— Это великий гений! — ещё раз повторила Люси, — зря сомневаешься. Очень скоро ты убедишься в обратном. Нам с тобой крупно повезло, мы можем ежедневно видеть великого!

— Но в чём же его великость? — ещё раз переспросила Елена.

— Великие, о-о-о, это особые люди и живут они только по двум направлениям. Нет, неправильно высказалась. У них может быть только одна черта из двух. Это или легкая шизофрения, дающая задел или мысль к великим открытиям в науке. Или повышенное либидо, подпитывающее внутреннюю гениальность. Все гении на свете были или немножко шизиками, или имели всё, что могли, образно говоря.

— Не поняла, — произнесла Елена.

— Это означает, что были чрезмерно сексуальными. Например, есть такая легенда, что советский выдающийся физик-теоретик Лев Ландау заделал ребёночка санитарке одной из больниц, находясь в коме.

— Как это?

— Как это, — улыбнулась Люси, — это повышенное либидо. Сам он был без сознания, а член стоял. Санитарка не выдержала и села на него сверху ночью, постоянно садилась и понесла.

— Куда понесла, кого? — снова не поняла Елена.

— Забеременела, так понятно?

— Не дура, понятно, конечно. А что жена этого с нерусской фамилией?

— Да, он еврей по национальности, а жена знала, естественно, о его любовницах. Терпела, любила или нечто другое, но жила и не бросала его.

— Я бы бросила, — высказалась Елена, — зачем мне такой кобель?

— Ландау не кобель и наш Андрей не кобель, — возразила Люси.

— Но я так и не поняла, что наш Андрей может делать? — спросила Елена.

— Наш лечит, вернее исцеляет за несколько минут тех больных, которых не может вылечить медицина. Вот, например, раковый больной в последней стадии с метастазами. Профессор беседует с ним и отправляет домой, в родных стенах и умирать приятнее, как бы не кощунственно это звучало. И профессору выгодно, статистика не обрушилась, никто в больнице не умер. А наш Андрей возьмет и вылечит такого за несколько минут.

— Да ну, гонишь, — удивленно возразила Елена, — быть такого не может.

— Может и ещё как может. Андрей силой своей внутренней энергии убирает опухоль из организма. Теперь ему необходимо восстановить силы, а для этого нужна женщина. Ты разве не слышала про прорицателя?

— Про прорицателя слышала, тот действительно лечит неизлечимых. Но Андрей здесь причём?

Люси улыбнулась.

— Андрей и есть тот самый прорицатель, — уверенно заявила Люси. — Но ты помалкивай в тряпочку и когда придет: не отталкивай его. С тобой будет, со мной, жену будет любить — ему силы нужны.

— Он вампир что ли?

— Не вампир. Побудет с тобой, расслабится, вот силы и восстановятся.

— Ты откуда знаешь, он уже был с тобой?

— Еще не был, но придет. И к тебе придет. А знаю потому, что я экстрасенс, но по сравнению с Андреем силы мои ничтожны.

— Почему он на жене не восстанавливает силы?

— Жену он не без этого многократно и ежедневно имеет. Вот так вот, почемучка, отдыхать пора.

Люси ушла, а Елена ещё долго переваривала услышанное.

В первый рабочий день в городе Андрей прием не производил. Необходимо отладить рабочий процесс. А он только познакомил Светлану с Женей. Но компьютеры уже стояли и работали, а в коридоре находились два вооруженных охранника, Громов заключил договор с Росгвардией, с её вневедомственной охраной. Но на завтра уже планировались конкретные больные. Громов загляделся на Евгению, у неё чуть задралось платьице, оголяя половину бедра. Она заметила, покраснела и съязвила:

— Приставать станете?

— Зачем? — удивленно ответил он, — сама отдашься в скором времени.

— Хам, — бросила она и уткнулась в компьютер.

В десять утра следующего дня привезли первого пациента. Девочка пяти лет с лейкозом. В чём только у неё душа держалась?..

Но посвежевшая, она ушла своими ножками и Евгения не могла понять, что произошло. Андрей не стал комментировать, как использовал лигазы и нуклеазы для лечения лейкоза.

В половине двенадцатого привезли на каталке больного с остеосаркомой коленного сустава. Больной Карапетян, поражены суставные части бедренной и большеберцовой костей. Метастазы в лимфоузлы и внутренние органы: печень и легкие. Перед смертью больного выписали домой.

Евгения помнила, как говорил отец: "Так лучше всем". Она читала выписной эпикриз за подписью собственной матери. Тут уж медицина абсолютно бессильна и сделать ничего нельзя.

Светлана доложила, что двадцать миллионов на счет зачислены. "Да, — подтвердила Соболева, — договор подписан".

Больного раздели и уложили в солярий, створки закрылись и Громов скомандовал: "Спать".

Но Евгения ойкнула и округлила глаза: кожа на коленном суставе больного разошлась, а в поставленный рядом тазик начали "выпрыгивать" поврежденные участки костной ткани. Начался процесс восстановления и вскоре сустав покрылся кожей без каких-либо следов.

Но на этом лечебный процесс не закончился, кожа в правом подреберье внезапно лопнула и появившиеся кишки стали отодвигать вниз и влево, появилась печень...

Евгения Соболева потеряла сознание. Светлана хихикнула и поднесла ей к носу ватку с нашатырём. Фельдшер пришла в себя и с ужасом смотрела, как органы становятся на свои места, а кожа срастается без рубцов. Но теперь развалилась грудная клетка и оголилось легкое. Евгения снова потеряла сознание. Пришла в себя, когда больной уже сидел на кушетке и благодарил Громова за исцеление. Он свободно двигал ногой, и вставал на ней, а перед этим не мог даже пошевелить.

Карапетян ушел, а в коридоре раздался шум, то охрана "билась" с надоедливыми журналистами. Пытавшимися прорваться к Громову.

— Ты как, — спросил он Евгению, — работать сможешь или тебе дать отгул на сегодня? У нас ещё один пациент.

— Смогу, — ответила она, — выпью воды и смогу, в горле пересохло. Слышала, но не верила, тем более, что отец с матерью всё время твердили, что сие невозможно. Вы гениальное светило, Андрей!

— Светило-не светило, но кое что могу. У нас пару часов до следующего больного, можно перекусить, напротив кафе есть.

— Там у ворот толпа журналистов с камерами, — произнесла Светлана, заглянув в окно.

— Да, это проблема, — признал Громов, — терпеть не могу этих глистогонов сенсации.

— Кого? — спросила Светлана и расхохоталась сразу.

Женя только натянуто улыбнулась, она ещё не отошла от шока.

— Но не для нас, — добавил Громов, — сейчас журналисты все убегут.

— Это как? — спросила Светлана.

— Смотри, — ответил Громов.

Вдруг на углу здания раздался крик: "Сюда, ребята, сюда, Громов здесь, он со двора вышел". Журналисты подхватили свои кинокамеры и треноги, кинувшись к углу здания, но только смогли увидеть отъезжающий автомобиль.

Теперь делать у "Здравницы" нечего, придется караулить прорицателя с утра, решили писаки и постепенно стали расходится. Громов со Светланой спокойно прошли в кафе. Женя не пошла, ей было пока не до еды.

В пятнадцать часов Громов принимал последнего, третьего пациента в этот день. Он не принимал больше трех, организм требовал восстановления сил.

Светлана доложила, что деньги перечислены, а Евгения о заключенном договоре. Что ж, третий пациент уложен в солярий и уснул. Евгения взяла в руку на всякий случай ватку с нашатырным спиртом. Но в этот раз сознание не теряла, хотя видела вновь оголенные легкое и кишечник.

Соболева ехала домой в состоянии полупрострации, перед глазами всё ещё стояли легкие, кишки, кости. Дома она сразу легла на диван. Чуть позже пришли родители и завели свою старую песню, тем более, что по телевизору все новости пестрели исцелением трёх неизлечимых, якобы, пациентов.

— Надо подавать заявление в прокуратуру... Что творят, сволочи, что творят, дурят народ, дурят...

— Ты о чём, папа, — подавленно-удивленно спросила дочь.

— О журналистах, естественно, Громов же не дурак, он в прессе не высовывается и его не за что зацепить. Но сколько он заплатил этому Карапетяну, чтобы тот прогнал писакам полную дезу? Вот это и надо выяснить прокуратуре, а потом уже принимать правовое решение.

— Папа, ты глухой или ненормальный, ты почему людей не слышишь?

— Женя, ты о чём? — спросил удивленный отец.

— Я сейчас не в поликлинике, а у Громова работаю и видела своими глазами, как он оперирует. Вот этими глазами видела, — она похлопала по ним. — Ты тупой, папа, или слепец полный, извини, конечно, но мог бы сообразить, что ещё вчера Карапетян ногу бы свою не согнул даже, а сегодня он кузнечиком прыгает. Или мозги у тебя полностью собственным престижем заплыли? Человек без медицинского образования делает то, о чем ты во сне помечтать не можешь. Не делай из себя дурака, папа, курей не смеши своими знаниями медицинского питекантропа. Я два раза в обморок падала, когда увидела на разрезе живые легкие и кишки, как опухолевые клетки, словно куски болони в тазик падают. Извини, папа, мне отдохнуть необходимо.

Она отвернулась к стенке, а отец так и осел в кресло с открытым ртом. А у офиса Громова происходили другие события. Светлана чуть не захолонула от счастья, когда Громов решил попроведовать её съемную квартирку.

Они вошли, и Андрей сразу же стал расстегивать пуговицы на её блузке. Светлана какое-то время стояла молча, не шевелясь, всё ещё, видимо, не веря в предстоящее счастье, а потом судорожно стала расстегивать его брюки. Громов подхватил её на руки и вошел прямо стоя, прислонив к стенке. Потом он ласкал её на кровати, поглаживая ажурные ободки чулок, ему нравились такие ободки, а особенно стройные ножки в чулочках. А кому они не нравились?

Утром семья Соболевых завтракала. Отец всё-таки решил уточнить:

— Всё, что ты говорила вчера, Женя, это правда?

— Всё правда, папа. Ты бы лучше поговорил с Громовым. Я только фельдшер, а ты профессор и, надеюсь поймешь его, разберешься, как он это делает. Встречу я вам организую.

— Но ему звонили, и он отказался от встреч.

— Кто звонил, твоя секретарша? А тут попрошу я. Есть разница?

Женин отец подъехал в "Здравницу" к шестнадцати часам, как раз увидел выходящую из дверей старушку. Она узнала его и плюнула прямо в лицо. Пришлось стерпеть.

Женя знакомила их:

— Мой папа, профессор Соболев, Юрий Яковлевич. А это...

— Да, я наслышан о вас, Андрей Иванович, здравствуйте.

— Здравствуйте, прошу, он указал на стул. Надеюсь организатор встречи не помешает нашему разговору?

— Но она только фельдшер, — возразил Соболев.

— И что, у меня вообще нет медицинского образования, но вы же пришли ко мне. Вас, полагаю, интересуют только два вопроса, Юрий Яковлевич, правда ли то, что я делаю и как я это делаю. То, что делаю — правда, в этом убедиться несложно, обследовав повторно своих бывших пациентов. Вопрос другой — как я это делаю? Ваша дочь видела всё своими глазами, и вы можете посмотреть, только что поймете? Попробуйте объяснить обезьяне устройство обыкновенной простой гранаты. Она будет смотреть, хлопать глазками и обязательно бросит или за кольцо дернет. Извините, я никого не хотел обидеть сравнением, но медицина ещё не доросла до нужного уровня, а меня можете считать выкидышем из будущего. Извините, Юрий Яковлевич, но у меня более нет ответов, потому что их действительно нет.

Соболев встал и ушел...

— Да, Женя, расстроился твой папа, но что я ему мог сказать другого. Я и сам не знаю, как у меня это получается. Смотрю, а пуговицы расстёгиваются сами...

Он ласкал её прямо на столе долго и продолжительно, наслаждаясь новыми впечатлениями и новыми полноватыми ножками, которые ему особенно нравились. А она отдавалась в изнеможении, стараясь запихнуть его глубже и дальше.

Следующим днем на компьютер пришла заявка и Соболева крайне удивилась. Отправитель — министр здравоохранения России. Она сразу же пришла к Громову.

— Андрей, тут министр просит об операции на сердце, у него крыша потекла или что? У него под рукой лучшие клиники...

— Когда лучшие — это хорошо. У тебя, например, лучшие ножки...

Он погладил их и прикоснулся к промежности. Женя сжала ноги и прошептала тихо:

— Светлана увидит.

— И что, пусть видит.

— Неприлично же, Андрей...

— Неприлично — это когда партийный босс с пеной у рта клеймит проституцию, а после лекции идет в бордель. Вот это неприлично, Женя. Мне необходимо восстанавливать силы, иначе я не смогу помогать людям.

— Прав ты или нет, но я всегда хочу тебя, ты настоящий мужчина, а до того были юнцы. Читала в какой-то книге, где авторша негативно относится к левому сексу. Я бы задала ей только один вопрос — сколько у нее было мужиков. Скорее всего нисколько. Но что будем делать с министром, что ему написать?

— Пусть оплачивает пятьсот миллионов и приезжает. Не согласен — предложи обратиться в поликлинику по месту жительства.

Дома Настя попросила его вечером в постели:

— Андрей, может быть обойдемся одним разком сегодня? А то мне уже тяжеловато принимать тебя не один раз.

— Конечно, Настенька, конечно. Мне бы и самому догадаться надо бы.

Он погладил её животик, который рос на глазах. Задумался. Почему у него все происходит не по человечьи? Девушкам-спортсменкам перед соревнованиями рекомендуют заниматься сексом, а мужчинам наоборот: запрещают, у них силы с семенем убывают. Тогда почему у него так? А у него всё не так. Но почему? Почему после секса он может исцелять людей, а без него не поможет никому уже на следующий день. Почему он вообще лечить может, где найти эти ответы, в каком месте?

Настя тихо посапывала носиком, и Андрей встал с кровати. Он спустился к Люси. Она встретила его голой и сразу спросила:

— Тебе помочь раздеться или подождать тебя в постели.

— Лучше постоять и слегка помочь, — ответил он.

Люси сделала для себя вывод, что секс при неярком свете будет ему гораздо приятнее, чем под одеялом. И она не ошиблась.

Андрей наслаждался её телом, начиная поглаживать от шейки и опускаясь ниже, сжимал груди и обводил пальчиками вокруг сосков, а потом стал ласкать язычком. К животу прикасался только кончиками пальцев, словно он был раскален до красна и это доставляло особые ощущения блаженства. Потом резко схватил промежность и Люси инстинктивно сжала ноги, постепенно расслабляя их и принимая мальчика внутрь. Она встала на несколько книжек, чтобы Андрей не стоял, чуть согнув колени, и наслаждалась движениями, когда обе ноги вместе, а клитор принимает его на себя. Потом они любились на столе, когда мальчик входит глубже всего, а после лежали, развалившись в стороны.