Ан - Прода

  5. Базе — быть.

  Следующий день, 4 июня 978 года.

  — Так и на гражданке ведь маразма хватало, — хмыкнул Олег, — Украинизация-то эта у нас в Запорожье саботировалась всеми вплоть до начала большой войны, но кого она волновала реально, когда пошла всерьёз, если фронт уже на территории области, и того и гляди, к самому городу подкатится?

  — Херсон наши какое-то время занимали, — пояснил Уваров, показывая на карте, — И хрен оставили бы его, если бы не катастрофическая нехватка людей, а двинулись бы и дальше. Прогребало высшее руководство нужный момент с мобилизацией, а надо было её сразу проводить, и тогда было бы с кем двинуться и на Николаев, и на Запорожье уже по обоим берегам Днепра.

  — Вот именно, — подтвердил Олег, — Паника в городе была ещё та. И кому было куда или было с чем в карманах, те тогда в основном из города и слиняли. Мне-то с моей работой на "Мотор Сичи" мобилизация не грозила, но реально ведь боялись, что фронт и до города докатится. Это потом он стабилизировался в тридцати километрах.

  — Да и потом — ещё и мобилизация же эта грёбаная стала постоянной, — добавил Костян, — Это мы с Олегом бронь от неё имели, завод-то военный, а кто не имел и слинять не смог — загремели почти все, кто не совсем уж больной. Так что оголтелая украинизация при всём её маразме — это последнее, что нас тогда волновало. По работе маразм волновал намного больше. А нас как токарей в обычном механическом цеху — даже больше, чем эти прилёты со взрывами по сборочным цехам.

  — А что было не так с работой? — поинтересовался Реботон.

  — Да всё не так, и весь мир — бардак, — хмыкнул Олег, — Причём, это давно уже и было. Чтобы заработать объявленные официально восемь тысяч гривен — до войны такие получки были у работяг — я должен уложиться в нормы времени, то есть сделать за смену столько деталей, сколько положено по этим нормам. Но они такие, что хрен уложишься в них. Чтобы в них уложиться, лишний металл должен отвалиться от детали сам, как только я коснусь её резцом. Но он же, сволочь, кому должен, всем прощает. А подачу увеличить в три раза — в норму-то я уложусь, но тогда этой деталью и алюмишку можно будет пилить, как напильником, и хрен я её тогда сдам этому грёбаному гестапо.

  — ОТК, — пояснил Костян для атланта, — Отдел технического контроля, качество нашей работы проверяют. Царапинка какая-нибудь или забоинка — вернут зачищать, и не гребёт их, влияет это на работоспособность детали или ни хрена. Они же не отвечают за сдачу продукции, они отвечают только за её качество. И как тут в нормы укладываться? А с этой грёбаной национализацией завода ещё и работы убавилось. Вылизываешь детали и никуда не спешишь, чтобы остаться на сверхурочные, за которые полуторная оплата. Так нам с Олегом хоть было ради чего, мы халтуру оружейную делали и на ней зарабатывали, а народ, кто без хорошей халтуры — вот только бы официальную получку выработать. Не начнись война — поразбегались бы оттуда работяги. Авиация в начале войны ещё пыталась работать, так что и движки требовались, и ремонт самой техники. И платить стали лучше, на оклады перевели, и бронь от мобилизации.

  — То есть, завод авиационный? — переспросил центурион.

  — Газотурбинных двигателей, — уточнил Олег, — В основном идут для авиации — вертолёты и винтовые самолёты. В том числе замена изношенных движков самих машин новыми, а заодно и ремонт всего остального. Не по профилю, строго говоря, но когда нет работы, будешь рад и такой. А тут — война. И технику на фронте подбивают, а то и прямо на аэродроме накроют, и движки изнашиваются быстрее от боевого маневрирования, так что работой завод завалили. Заработки при мне ещё до пятнадцати тысяч подросли, и это без сверхурочных. А у нас же с Костяном ещё и наша халтура. Млять, да если бы не эти грёбаные "культуристы", хрен ушёл бы я тогда с завода!

  — Борцы за чистоту и культуру производства, — пояснил Костян, — И тоже кроме своих чистоты с культурой ни за хрен собачий больше не отвечают. Отдел труда борется за снижение себестоимости продукции и режет нормы, а за то, что работяги разбегаются от таких нищенских зарплат, нормировщик и его начальство не отвечают. ОТК борется за качество продукции, а за количество, сроки сдачи и себестоимость они не отвечают. Ну и "культуристам" этим европейские чистоту и культуру работы подавай, а за продукцию с той работы они не отвечают. И оборачивается ихняя борьба за нужное в принципе-то дело точно таким же саботажем реальной работы, как и у трудовиков с контролёрами.

  — Точно, млять! — подтвердил Олег, — Работа идёт вполсилы, а вторая половина сил тратится на преодоление всего этого грёбаного саботажа.

  — Погоди, — тормознул его Реботон, — Ты начал говорить про заниженные нормы времени. А вы разве не боролись за их повышение?

  — Да дохлый это номер. Упираются рогом. Это надо на хронометраж вызывать, а им то некому, то некогда, а когда додавишь — сначала проводят порнографию рабочего дня. Нормировщик стоит рядом с тобой весь день и записывает каждый твой чих, а потом по этим записям считают потери рабочего времени. Если они больше допустимых — хрен тебе, а не хронометраж, работать надо, а не хрены валять. А если в допустимых пределах, так в хронометраже не отказывают, но опять то некому, то некогда. Если додавишь их и в этот раз, проведут тебе хронометраж одной только этой операции и норму на неё добавят, но хрен ли толку от одной операции, когда их все пересматривать надо, а им ведь опять то некому, то некогда? Ну и кому терпения хватит бодаться с ними постоянно?

  — А ещё через какое-то время и эту опять срежут, — добавил Костян, — Политика у них такая целенаправленная — не допускать увеличения официальной трудоёмкости. Вот уменьшить её — это они с удовольствием.

  — И какой в этом смысл? — не понял атлант.

  — Мы тоже не понимали, покуда цеховая экономистка не объяснила. Накладные расходы — всё, что не зарплата основных производственных рабочих, выражено по старым ещё нормативам времён генсека Гороха в процентах от неё. И эти нормативы так никто с тех пор и не думает пересматривать — священная корова, которую не смей трогать. Так что не наши гроши на этих нормах экономили, а то, что с накладными расходами набегало. За забором декоммунизация страны полным ходом идёт — города переименовывают, улицы, площади, памятники старые убирают, но зато вот этот заводской пережиток тех времён — священен и неприкосновенен, и никаких декоммунизаторов на него нет, — и оба бывших рабочих невесело рассмеялись.

  — Мне знакомые работяги жаловались на примерно такую же хрень и на ихнем заводе, — заметил Уваров, — Я в этом мало что понимаю, но объясняли примерно так же, и получается, что и в России в этом плане абсолютно то же самое.

  — И как у вас только промышленность ещё работала? — поразился центурион.

  — Да вот так всегда и работала, — хмыкнул Олег, — Другой-то нет, и если нет у тебя блата, так притерпишься и приспособишься и к такой. Мы — приспособились. Млять, если бы только ещё не эти грёбаные "культуристы"! Гуманитарии, млять, в нашем деле ни хрена не соображают, но учат нас правильно работать! Идут по цеху, и молишься, чтобы к тебе в этот раз не подошли. Если подойдут — туши свет, сливай воду. Почему у тебя куча инструмента на самой тумбочке, а не на полках? Почему не разложен аккуратно? Млять, я разложил так, как мне удобнее для работы, а им эстетику какую-то, млять, подавай! А вот почему у тебя тумбочка набита инструментом, который не нужен сейчас в работе? Млять, он для другой работы нужен и под неё заточен, и я не для того его грёбся затачивал, чтобы его в кладовой кому-то другому выдали! А почему у тебя лишний металл на тумбочке? Да млять, мне оправку какую-нибудь или разрезную втулку понадобится из него сделать! То, что я для халтуры приготовил, у меня в раздевалке в шкафу заныкано, а это — нужное для работы! Я работать в цех пришёл или этот фэн-шуй ваш грёбаный тут раскладывать?

  — А полаешься с ними, так эти уроды настучат начальству, а оно — и вздрючит, и премии лишит за отсутствие чистоты и культуры на рабочем месте, — поддержал Костян.

  — Вот меня и дрючили, и лишали то и дело. Сколько мог, терпел, но нервов уже никаких на этих саботажников не осталось. В конце концов психанул и написал заявление на расчёт. Хотел на "Кранкомплект" податься, где как раз танки начали ремонтировать и наваривать на них решётки от дронов, так что тоже теперь военный и к дому ближе, но на нём станочных вакансий не оказалось. Думал, перекантуюсь на автосервисе, пока искать место на других военных заводах буду, да хрен там — очередная мобилизация, а я уже без брони, и тут ТЦКшники со своей грёбаной повесткой за жабры взяли.

  — Вот поэтому-то я сцепил зубы и продолжал терпеть весь этот наш заводской маразм, — хмыкнул Костян, — Уйдёшь — лишишься брони и отправишься защищать ридну батькивщину, как Олег. Так это он у нас везунчиком оказался и уцелел, а Колян сгинул, и не один только он. Похоронки приходят, искалеченные возвращаются, а ТЦК облавы на улицах устраивает на всё новое и новое пушечное мясо. И на заводе с этим показушным порядком гайки закручивают — пенсионеры и больные, кому мобилизация не грозит, все почти поразбегались на хрен, а нам-то, молодым, куда из этого дурдома деваться? Куда ни кинь, всюду беспросветная жопа.

  — А у вас с этим как? — Реботон обернулся к Уварову.

  — Как сейчас, не знаю, но когда был в отпуске — не до такой степени, но по сути примерно то же самое, — ответил старлей, — Молодёжь боялась повторной мобилизации и шла на любые военные заводы, лишь бы только давали бронь. Там, естественно, этим их страхом начальство пользовалось, чтобы тоже закрутить гайки. Знакомые говорили, что поначалу парни на авиационных и космических предприятиях это терпят, но как только чему-то научатся, всеми правдами и неправдами норовят перейти на заводы тактических ракет и ударных дронов, где и платят побольше из-за военного спроса на расходники, и маразма всего этого поменьше, чтобы люди шли охотнее. Но космос и авиация — говорят, что примерно такой же дурдом, как и эти ребята рассказывают. Я бы не поверил, если бы не знал тех работяг давно и очень хорошо. А им — верю, и если здесь ребята говорят то же самое, то значит, так оно на самом деле и есть.

  — На оклады их со сдельщины не перевели? — поинтересовался Олег.

  — Со слов знакомого — ещё нет, но обещают где-то в течение года. Только там с премиями ожидают ухудшения, но я не понял, как это связано с заниженными нормами.

  — Премии от выработки будут зависеть?

  — Да, что-то такое знакомый говорил.

  — Тогда понятно, — Олег с Костяном переглянулись и рассмеялись, — Точно такая же хрень будет, как сделали у нас. Меньшая жопа, чем была при сдельщине, но один хрен жопа. Какая в звизду может быть выработка при говённых нормах? Какие нормы, такая и выработка, а какая выработка, такие и премии. Разбегались оттуда и будут разбегаться. У нас только мобилизации эти людей держат, а у вас с этим утихло, и страх уже не тот.

  — До этой командировки к вам мне казалось, что меня сложно чем-то удивить. Но вам, ребята, это удалось, — развёл руками атлант, — Млять, да что же это за хрень такая с вашей цивилизацией творится? Патологическая глупость или намеренный саботаж?

  — Фаза обскурации по Гумилёву, — хмыкнул Уваров, — Маразм крепчает, и пока он не обрушит цивилизацию, хрен он уймётся. Традиционная римско-европейская система сдержек и противовесов, которую в процессе её совершенствования довели до абсурда. И каждая служба занята, вроде бы, нужным и полезным делом, но отвечает только за него, а на всё остальное ей плевать. И в результате — да, получается самый натуральный саботаж, который приходится преодолевать иногда вообще на каждом шагу.

  — Ну да, в римской Республике система была простая — консулы, сенат и народ, — кивнул центурион, — Польза превышала вред, и Полибий считал её лучшей в мире. Да и то, в конце концов саботаж стал таким, что без диктатора или императора система в целом не могла нормально работать. Поэтому наши отцы-основатели её и не рекомендовали.

  — А наша цивилизация — увлеклась ей, развила её и расширила. И теперь — ага, без фактической диктатуры, как диктатора ни называй в теории, всё тормозится на всех уровнях, и сделать толком ни хрена нельзя. Но ведь и не делать же — тоже нельзя. Очень удобно для верховной власти и её представителей на местах. Угодному преодолеть весь этот саботаж помогут сверху, а неугодному добавят препятствий, формально абсолютно законных, которых он не преодолеет и этим даст формальное основание для выводов об его служебном несоответствии. И никакого произвола, всё по действующим в обществе правовым и служебным нормативам. Вот так и жили всё время, и деваться было некуда, — старлей раздражённо сплюнул, — Кто ни за что толком не отвечает, тем не понять, и они только удивляются маразму, а если ты отвечаешь за что-то, преодолеваешь этот саботаж и вникаешь в него, чтобы знать, как его легче преодолеть — понимаешь, что к чему в твоей области, но убрать эти препоны с дороги раз и навсегда один хрен не можешь и всякий раз героически преодолеваешь их заново. Конечно, настозвиздит, но куда ты денешься?

  — У нас на "Мотор Смчи" ситуёвина только с войной и улучшилась, — сообщил Костян, — Увеличение авиационных заказов и перевод всех станочников со сдельщины на оклады застал и Олег, но на это время пришёлся и пик произвола "культуристов". Какая, типа, может быть производительность труда при бардаке на рабочих местах? А уняли их немного только когда начались прилёты. То по подстанции, то по сборочному цеху, а там же особые требования по чистоте и порядку. Ну и заказы ещё пошли на "Паляныцю" эту, от которой в Киеве ждали коренного перелома.

  — Реактивный ударный дрон-камикадзе самолётного типа, — пояснил Уваров, — Похуже нашей "Герани-2" и чуда никакого не совершил, но скоростной, и головной боли он нашей ПВО, конечно, добавил.

  — Ага, он самый, — подтвердил Костян, — А изделие новое, так что не скупились и на нормы. Двадцать тысяч заработать и без сверхурочных стало вполне реально, ну так участились же и прилёты. Спасибо хоть, не по нашим механическим цехам, а по сборке и подстанциям. Ну, разве только что-то, сбитое ПВОшниками, куда-то не туда упадёт.

  — То есть, понадобилась широкомасштабная война, чтобы саботажников унять?

  — Да, без войны не получалось никак. Да и то, не сразу и не везде. Только на тех заводах, которые нужную для войны продукцию делают. Но при этом весь этот маразм ни хрена ведь не отменён, а только ограничен на время войны. А кончится война, и расцветёт он опять пышным цветом, и тут молиться надо, чтобы хотя бы того довоенного уровня не перехлестнул. Эти уроды наверняка ведь отыграться захотят за то время, когда их на цепи держали. В общем, по нашей жизни и война — хреново, и мир — тоже не мёд.