Ан - Прода

  20. Правобережье.

  Следующий день, условное 29 мая.

  — Утка! Приём! — донеслось из динамика голосом капитана Махно.

  — На связи, Батько! Приём! — отозвался Селезнёв.

  — Как у тебя обстановка? Приём!

  — Всё чисто! Приём!

  — Не расслабляйся, Утка! Бзди и бди в оба! Конец связи!

  Млять, нашёл Батько, кого бдительности учить! За ментами своими лучше бы он так следил, а не за спецназом ГРУ! Они-то в лесные рейды хрен кто хоть раз ходил, а лес — это разве город? Лес — это лес, и чем дальше в него, тем — ага, толще партизаны. А с ними — да, держи ухо востро. Особенно, если не уверен в их отсутствии. А как тут можно быть уверенным в этом? Даже на своём-то левом берегу уже и в урочище Сагайдаяного от них зарекаться уже нельзя, хоть оно и в двух шагах, а тут — Правобережье. Мало ли, кого нелёгкая принести может под покровом зарослей. Вспышка-то в эту ночь провала хорошо была заметна — и пираты южные заметили, и чуркобесы эти степные. И если есть кто-то на правом берегу Днепра, то тоже заметили наверняка. А заметив — как тут разведчиков сюда не послать, дабы выяснить, что за хрень непонятная тут происходит? Пираты это сделали, чуркобесы это сделали, а обитатели Правобережья — рыжие, что ли? Противника за дурака не держи, если и были у него такие, то давно кончились, а тех, которые остались — лучше с ними такими перебздеть, чем недобздеть.

  Спасибо хоть, постоянных поселений туземных напротив городка не оказалось. Если бы были какие-то поблизости, то и дымками бы себя давно выдали, и дрон бы их при облётах засёк сверху, и в бинокли были бы видны. Андрей Чернов объяснял, что у славян их деревушки всегда возле реки. Полуземлянки-то ихние могут за зарослями скрываться, но всегда есть наблюдательная вышка от тех же речных пиратов и прочих разбойников, а для неё нужен хороший обзор, и значит, саму её на высоком и открытом месте приходится ставить. На высоком берегу ей самое место, и где увидишь такую, там и поселение где-то неподалёку. А у самой воды — обязательно пристань будет с рыбацкими лодками, потому как без рыбалки не прокормиться. Особенно здесь, на краю степи, где и с земледелием не развернёшься особо из-за этих степных чуркобесов. Вышка наверху и пристань с лодками внизу — без этого не может быть постоянного оседлого поселения. Где-то вдали отсюда, в десятках километров — могут в принципе быть, а ближе — дрон обязательно засёк бы их, не в первый облёт, так в последующие. А значит, нет поблизости и большого количества тех лесовиков, которые только и могут подкрасться скрытно. Если есть притопавшие сюда на разведку, то один, двое или трое, вряд ли больше. Но чтобы напакостить чужакам, и этого достаточно. Что он, по себе не знает? Поэтому — правильно, бздеть и бдеть надо в оба.

  Хотя бы для того, чтобы валить неожиданных визитёров не пришлось. Хреново будет, если придётся. И с киевскими русами запорожцы рассобачены, и южные пираты на контакт не выходят, и хрен их знает, как ещё с ними-то отношения сложатся,, и чуркобесы эти на Порогах тоже, млять, держат их анклав в подвешенном состоянии. И если имеются лесовики не слишком далеко, то только с ними ещё рассобачиться не хватало! Наплевать, настоящие ли они славяне или такие же, как и древляне-готы вроде этого бывшего отрока Стемида. Пусть даже вообще ираноязычными окажутся, как Андрей Чернов подозревает в отношении уличей Южного Буга, разве в этом дело? Главное — вольные, не подвластные киевским русам и не жаждущие таковыми стать. И уже хотя бы поэтому для запорожцев — естественные союзники, если вот в эти дни по какому-нибудь дурацкому недоразумению кровь между ними не прольётся. У них же, Андрей говорит, родоплеменной уклад, как и у тех же кавказцев, и кровная месть точно такая же. На хрен, на хрен! Любой другой повод не столь фатален, и претензии меньшей тяжести всегда можно уладить, кроме трупов на ровном месте. А заметь их вовремя, да дай им понять, что замечены — глядишь, не будет и этой не нужной ни запорожцам, ни местным лесовикам крови.

  И скорее-то всего, ни хрена их здесь и нет, но вести себя надо так, как если бы они были наверняка, поскольку хоть один шанс из сотни, да имеется. А если вдруг таких хоть пара-тройка окажутся, то это ведь туземные лесовики-охотники, которые по навыкам ближе к спецназу ГРУ, чем к солдатам-срочникам современного мира. Леса здесь только узкой полосой вдоль рек, и земледелия в них от завидючих глаз не скроешь, а рядом ведь степь, в которой этих завидючих глаз полно, и какой дурак будет выращивать зерновые и скот для готовых нагрянуть в любой момент разбойников? Рыбалкой, собирательством, да охотой живут в этой зоне галерейных лесов, и навыки у населения — соответствующие. Уж лучше перебздеть с такими, чем рисковать быть застигнутым врасплох. Бзди, бди и гадай, есть они в этом лесу или нет. Это поселение местных дрон обнаружил бы среди леса уже давно, а отдельных людей под кронами деревьев проворонит элементарно.

  Вот и он, кстати, лёгок даже на мысленном помине. Только сблизи услышишь тихое стрекотание его четырёх винтов. Хоть и мало от него здесь реального толку, а один хрен приятно — пытается ментовское командование помочь, чем может. Специально крюк дали при возвращении с облёта, чтобы проверить по возможности и правый берег. Вдруг засёк бы кого постороннего хотя бы случайно? Провожая взглядом квадрокоптер, который пролетал прямо над ним, Селезнёв вдруг заметил высоко в небе и какую-то движущуюся белую точку. Млять, что за хрень? Для речной чайки — слишком высоко, для орла — а кто и где видел орла белого цвета? Глюк, что ли? Но нет, в бинокль точка видна отчётливее, уж точно не глюк. Жаль, слабоват бинокль. В оптику "винтореза" точка крупнее, но её форму один хрен не разглядеть, зато в какой-то момент она сверкнула солнечным бликом — точно не птица! Такой отблеск мог дать только металл, и значит, это летательный аппарат. Чей? Ну, раз есть по слухам в этом мире какие-то технически развитые аланы, так и чей же ещё, если не ихний? Но об этом есть кому думать, а его дело — доложить о замеченном. Так он и сделал, вызвав по рации Махно и доложив ему как о пролетевшем дроне, так и о белой движущейся точке с металлическим отблеском. Начальству виднее, что тут предпринять, а он, что мог, то сделал, и не затем он здесь находится, чтобы ворон в небе считать, а затем, чтобы людей местных не проворонить.

  Так-то дрон у ментов отличный и своих денег — реальных, конечно, без попила — стоит. В теории его можно почти на пятикилометровую высоту поднять, и тогда радиус обзора с него километров двести пятьдесят, как с куста. Но на практике — хрен ведь хватит на такой дистанции разрешающей способности его штатной камеры. Тысяча восемьдесят пикселей — это для нормального видео шикарно, и большего разрешения ментам на хрен не нужно для их задач. Кто же мог заранее знать, что задачи настолько изменятся? Здесь другие расстояния. Поселение или большое скопление людей с плавсредствами можно и на десятках километров засечь, но подробнее разглядеть — уже поближе подлетать нужно и снижаться, а отдельных людей так и вовсе хрен обнаружишь. Ладью разве только, как и обнаружили разведку южных пиратов. Километров пятнадцать штатный радиус действия у этого дрона, а всё, что дальше нужно увидеть — только за счёт набранной высоты ценой размытого из-за дальности изображения. А что такое десятки километров? Для хорошего ходока и тридцать километров за день пройти не предел. Можно и больше, если хорошая дорога и жратва с собой готовая. Здесь, правда, с хорошими дорогами напряжёнка, хотя и есть несколько выше линии будущего ДнепроГЭСа старинная Кичкаская переправа, но к ней ведь, надо полагать, и путь какой-никакой с обеих сторон натоптан. По ней какой-то из старых чумацких шляхов Днепр пересекал, но Андрей Чернов говорил, что и крымские татары пользовались ей активно в своих перекочёвках и набегах. Должны хорошо знать её и нынешние кочевники.

  Их-то, конных, дрону легче издали засечь, да и не пойдут они весь путь через лесные заросли, когда открытая степь рядом. А вот лесовики — эти как раз лесом и пойдут от своего поселения, дабы степнякам лишний раз глаза не мозолить. И не прямиком через кусты, овраги и бурелом, а по лесным тропинкам, которых паре-тройке охотников хватит за глаза. И уж двадцать-то километров за день одолеют легко, а за три дня — и шестьдесят. И всё это расстояние они пройдут под кронами деревьев, через которые хрен засёк бы их даже специальный разведывательный дрон вояк или погранцов.

  — Батько! Приём! — вызвал вскоре капитана Махно сам Семеренко.

  — На связи, Сельмой. Приём!

  — Млять, упустили мы птичку, Батько! Никого ни в чём не виню, сам дурень, не подумал о такой возможности, и Утке-то в любом случае благодарность за его глазастость и оперативность. Но вот наша — подкачала. Пока он докладывал тебе, пока ты докладывал мне, пока я озадачивал Летуна, пока он наводил дрон — птичка-то и упорхнула, млять! Так нельзя для таких случаев. Я дал команду выдать и Летуну рацию для прямой связи с вами. Теперь уж вряд ли, конечно, но мало ли, вдруг повезёт? Если нам повезёт, то заметившему сперва с Летуном связываться напрямую, а потом уже только докладывать по команде. И хрен с ней, с субординацией, когда она во вред. Как понял? Приём!

  — Понял, Седьмой. Установить прямую связь с Летуном и на случай повторного обнаружения чужой высотной птички дать команду всем наблюдателям в первую очередь сообщать о ней Летуну напрямую. Седьмой, а нам ничего от этих птичек не грозит? Мы с ними хрен чего поделаем, если что! Приём!

  — Да не должно бы, Батько. За десяток дней давно уже должны были и узнать о нас, и если не разбомбили до сих пор, то теперь-то уж вряд ли. Будем надеяться на это, по крайней мере. А как, кстати, Утка эту птичку засёк?

  — Случайно, Седьмой. Засёк он наш дрон над башкой, а точка эта белая за ним в поле зрения попала. Приём!

  — Млять! А остальные, значит, даже дрон проворонили? Безобразие! Приём!

  — Не могу никого в этом винить, Седьмой — и сам его точно так же проворонил. Смотрим же не в небо, а по сторонам, а на слух — хрен тут и расслышишь этот шелест его винтов через этот шум от бензопил. Приём!

  — Понял, Батько. Ладно, бзди и бди дальше. Конец связи!

  Не откладывая на потом, хоть и не было теперь в спешке смысла, Махно выдал указания всем наблюдателям и связался с оператором дрона, который получил команду от майора снова поднять его после зарядки аккумулятора. Как ни мала надежда, но какой-то шанс есть всегда, а увидеть и заснять чужой летательный аппарат — уже кое-что. Откуда и куда летит, на какой высоте, с какой скоростью, какого он типа — не так уж и мало можно извлечь сведений о таинственных аланах даже из такой мелочи. И жаль, что шансы малы даже на повтор этого полёта сегодня, не говоря уже о том, чтобы заметить аппарат снова. Хотя и понятно, что теперь-то уж не только они и не столько они будут наблюдать небо в попытке не упустить нового пролёта над ними. Тут-то Сёмеренко прав — наверняка это не первый пролёт над ними, а значит, с высокой вероятностью, и не последний. Естественно, и на башенке Дворца наблюдатель получит теперь команду послеживать и за небом, и на башенке водокачки сто девяносто третьего дома. А ему такая же команда — просто до кучи с ними, раз уж находится со своей бригадой лесорубов на высоком правом берегу Днепра. Мало ли, а вдруг повезёт снова именно им здесь?

  Но, конечно, прежде всего здесь надо по сторонам глядеть. Если есть какие-то местные лесовики, то уж к десятому-то дню давно уже должны были разведать, что тут за хрень происходит. А вот оставили ли они постоянных наблюдателей, хрен их знает. Он-то на месте их главнюка оставил бы обязательно. Кочевники ведь наблюдают за городком? А эти разве дурнее их? Особенно сегодня, когда весь этот лес всполошён шумом нескольких бензопил, которыми его бригада валит дубы, опиливает со стволов ветки и пилит сами эти стволы на удобные для переноски части. И свои-то туземцы, хоть и ко многому привычны уже в их городке, но на пильщиков таращат изумлённые глаза, не веря увиденному. Хоть и дали каждому из парней попробовать отпилить сук от сваленного ствола самим, показав сперва, как это делается, чтобы не толпились, а делали свою часть работы, но один хрен в осадок выпадают при виде того, как запорожец перепиливает сам ствол, не особо при этом и напрягаясь. Что они при этом думают и за что эти бензопилы принимают, хрен их знает, но видно по ним, что погружены в глубочайший когнитивный диссонанс.

  Сами туземные парни таких мудрёных слов, конечно, не знали, но зато хорошо знали само это состояние полного охренения, к которому успели даже и попривыкнуть за эти дни в городке запорожцев. Шутка ли, сколько нового всего, чего в прежней жизни ни разу никто из них не видел и даже представить себе не мог? Но вот это рычащее железное чудовище, грызущее твёрдый дуб быстро движущимися зубами, многих вообще напугало. Трое даже выронили с перепугу, когда им дали попробовать попилить, и запорожцы едва сдерживались от смеха. И конечно, все завидовали им, когда они легко и быстро не столь уж и тонкое бревно этой рычащей штукой перепиливали. Некоторым и обидно было, что им только по не слишком толстой ветке отпилить дали. Стемид, тоже отпиливший только один сук, не обижался. Хоть и не оружие это, но тоже вещь диковинная и требующая для правильного обращения с ней наверняка немалого опыта. Это в какой-то мере как тот же самый франкский "ульфберт", превосходнейший в умелых руках, но уязвимый к дурному обращению, который поэтому никто и не даст в руки неумехе. А запорожцы говорят, что и мало у них этих инструментов, всего несколько штук, и конечно, им очень не хочется ни одного из них лишиться. Ведь дали же всё-таки всем попробовать? Ну так и будь доволен тем, что самую трудную часть работы делают своим рычащим инструментом они, а тебе для твоего топора остаётся только ветки отпиленные на части рубить на дрова для печек. И никто ведь не запрещает смотреть, как они сами валят дубы и распиливают брёвна.

  Им, собственно, и объясняли, но уж очень мало слов из их языка усвоено в эти дни. Что-то жестами пояснят, и тогда понятно, но что-то — только с пятого на десятое. Вот что это за масло такое вонючее они туда заливают? И почему его нельзя никаким другим горючим жиром заменить? И как он там горит? Что горит — по дыму вонючему понятно, а пламя-то при этом где? И то же самое в их железных телегах, которые и катятся сами, без лошади или вола, то же самое и в этих странных дребезжащих штуках, которые ему даже и сравнить не с чем, но которые тоже для чего-то очень важного запорожцам нужны. Без них, говорят, ни света этого яркого не будет, ни говорящих штуковин, через которые они издали переговариваются, ни картинок и музыки на их странных чудесных дощечках, ни движущихся картинок на большой чёрной доске в обеденной. Жалуются, что мало у них этого нужного для всего этого масла, которое они называют бензином. Но чем им плохо конопляное или льняное, объяснить не могут. Точнее, пробуют объяснить, но непонятно. Говорят, в земле какое-то масло бывает, и вот если его очистить, тогда вот этот бензин из него получится, но здесь такого земляного масла нигде нет, а есть только где-то далеко, не добраться. Ну, им виднее, а его дело сейчас топором тюкать, разрубая на бревне ветки на такие куски, которые в их железные печки помещаются.