Малец

Прежде чем читать ознакомьтесь с мнением филолога и подумайте, стоит ли рисковать?

Автор НЕ рассказывает интересную историю. Он в очередной раз пересказывает историю, которую до него уже рассказали полсотни раз. Да и "в оригинале" она не отличалась ни глубиной, ни правдоподобностью. Картон и МС. Ну ладно, окъ, вам нравится. Но характеризовать эту насквозь вторичную поделку как "удачный роман" — извините, переборъ-съ.

И автор НЕ знакомит читателя с фрагментом отечественной истории. Потому что он всего лишь выдает среднестатистическое представление современного обывателя об этой самой истории. Спасибо, но такое "образование" даже хуже, чем никакое. Потому что составляет ложное впечатление "знания". Еще раз повторю, автор компетентен в этом вопросе? На какие источники он опирается, кроме своих измышлений и представлений?

Тендряков Кирилл, филолог с биологическим уклоном 22/03/1988 г.р.

Автор заботится о читателе, но если вы, несмотря на предупреждение все же решились, то не пытайтесь относиться к этому серьезно, ибо как я слышал 'Самые большие глупости в мире делаются с серьезным выражением лица'.

И еще, человеческие качества автора далеки от идеала, он совершенно глух к похвалам и не приемлет критики, его мстя изобретательна и страшна.

Малец

Не будем обсуждать мой маразм — он никому не мешает, давайте лучше поговорим о вашем.

Земля Иркутская

Мне снился странный сон — ночь, бушующее пламя вокруг, куда-то бегут люди и изредка мимо проносятся конные с пиками в руках. Вроде бы сон он и есть сон, чего здесь странного? Но не скажите, странно то, что я чувствую сильный жар от пламени, настолько сильный, что еще немного и кожа на лице начнет покрываться волдырями. Чувствуется какой-то дискомфорт, будто тело никак не может найти устойчивого положение, только восстановишь равновесие, как снова теряешь его и снова прилагаешь усилие, чтобы найти устойчивое положение. И гул в голове, который иногда прерывался каким-то скрежещущим звуком. Уточним — раздражающим звуком. Что б его ..., какой-то неправильный сон, нехороший, надо проснуться. Хм..., а как это сделать? Тут тело снова вышло из равновесия, картинка перед глазами резко рванула вниз, и я ощутил, как моя голова, словно мячик отпрыгнула от твердой земли. К черту, а вот это уже на сон совсем не похоже.

Бодание с твердой почвой пошло на пользу, не скажу, что в голове сразу просветлело, но вместе с осознанием реальной опасности прорезался еще и звук. Не то, чтобы я раньше ничего не слышал — слышал, но не воспринимал, а теперь он приобрел вдруг объем:

— Васька, дурень, пошли скорее, сгорим ведь!

— А? Что? — Я повернул голову на звук.

Чумазая, зареванная девчонка дергала меня за руку:

— Мамка тебя зовет, давай быстрей! Сгорим!

— Да...

Первая попытка подняться оказалась неудачной, стоило только оторвать руки от земли, как меня снова качнуло, и на сей раз первой с земной твердью познакомилась моя физиономия. Рядом раздался рев бессилия девчушки.

— Не реви! — Рявкнул я ей, отплевываясь от песка, попавшего в рот. Ну, сколько можно? Нервы-то не железные, и так ничего не получается, а тут еще такой раздражающий фактор. — Помоги лучше.

Видимо мое требование достигло ушей девочки, и она мгновенно прекратила выть, вцепившись в меня словно клещ. Уж не знаю, с ее ли помощью или координация немного улучшилась, но мне удалось воздвигнуть себя в нечто близкое к вертикальному положению. Не могу сказать, что дальнейшее передвижение далось легко, меня бросало из стороны в сторону как ... сами знаете что в проруби, но общее направление совместными усилиями мы выдерживали. Идти пришлось долго, или мне так показалось, по пути пришлось форсировать несколько мелких кустов кавалерийским наскоком, ибо обойти их никак не получалось, главное дошли. Только вот куда дошли я так и не понял, но как только позволили, тело рухнуло на землю и сознание снова поплыло, как после хорошей попойки.

* * *

Воеводе Афанасию Савелову не спалось — вчера опять приехал посыльный из Якутска, мол, бывший благодетель, Гагарин Иван Петрович, напоминал про то, что хорошо бы было отблагодарить за должность высокую. С одной стороны вроде как и в самом деле надо, не за красивые глаза его воеводой оставили, а с другой... Где там теперь будет этот Гагарин? Не приведи Господи, не сумеет оправдаться и в опалу великую попадет, а дальше ниточка и к нему, нынешнему воеводе потянется. Что тогда? И промолчать не получится, Гагарин не один здесь, в сибирской земле проживает, у него везде свои глаза и уши, если не близкий родственник, то дрУги точно, и не простые там отношения — на деньгУ немалую завязаны.

Афанасий и так и сяк прикидывал, как бы не токмо благодетеля своего задобрить, но и самому по миру не пойти. Ничего не получалось. Оставалось только опять купцов трясти, да содержание служивых в доход изъять, а это опасно. За купчишек можно не волноваться, никто за них не вступится, наоборот радоваться будут, что прищучили, а вот с казачками может получиться худо, вон, в нижней Ангаре, вроде как опять бунт учиняют. В Нерчинске еще при Гагарине недовольство вызрело, уже троих выборных требовать выплаты долгов в Иркутск казачки послали, последнего за малым не пришлось в поруб садить, уж сильно на язык дерзок оказался. И хорошо, что не посадил, потом, как благодаря этому удалось сделать вид, что нанесли ему казачки через своего выборного обиду большую, а раз так, то и не станет он им сразу долги отдавать. Впрочем, все эти уловки ненадолго, вот придет караван из Нерчинска за припасами, все и откроется... или не откроется, и тогда еще год можно будет служивых за нос водить, а там... А что будет там воевода примерно догадывался. Ну и ладно, все равно с такими поборами долго тут не усидишь.

Эх, грехи наши тяжкие. Савелов сел на лавке, и потянулся к кубку стоящим на поставце — в горле сушь, но как только живительная влага погасила разгорающийся в животе пожар, прошиб пот — жарко в избе, надо выйти наружу глотнуть ночной прохлады. Накинув на плечи кожанку, Афанасий толкнул дверь. Да, действительно полегчало. Где-то в темноте во дворе заворочался кобель, звякнув цепью: — Спит себе спокойно зараза, только дорогущей цепью звенит, — незлобно позавидовал воевода животине, — а тут ночь не спишь, думы тяжкие одолевают. Хм, а куда это сторож запропастился?

И тут же, легок на помине, расслышал осторожные шаги на лестнице:

— Доброй ночи, Афанасий Тимофеевич, — тихо поприветствовал воеводу сторож, и тут же огорошил, — беда у нас в Лисьем, горит село-то. Отряд Михайло уже час как туда отбыл, скоро должен гонца прислать.

'Беда? Да какая же это беда' — мелькнула мысль у властителя иркутской земли, — 'не велика потеря — Лисье это и так как бельмо на глазу, хлопот с ним больше, нежели пользы. А теперь еще и денег на отстрой придут просить. А вот хрен им, без них расходов хватает'. — Но в слух он, конечно, сказал совсем другое:

— Как гонец прибудет, пусть дьяку доложит.

Через полчаса сон, наконец, сморил полководца, и проблемы горящего села его совсем не беспокоили.

В это время Степан Тропин пытался справиться с молодым конем — ну не привыкла еще животина к виду ревущего пламени, все рвалась куда угодно, но совсем не туда, куда направлял ее хозяин. Казак в очередной раз сильно потянул за поводья, пытаясь осадить паникующего коня. Не получилось, боевой друг резко отпрянул к краю дороги и из-под копыт на обочину покатился местный паренек.

— Зашиб! — Мелькнула мысль, но кинуться на помощь он не мог, надо было убираться подальше от пожара, иначе он коня не удержит. Уже уходя дальше по улочке, Степан обернулся, паренек возился на земле и пытался подняться. — Нет, вроде живой, — успокоился казак.

Утром воеводу подняли как только рассвело:

— Афанасий Тимофеевич, вставай, беда у нас, — легонько толкнули его в плечо.

— Что? Чего случилось? — Тряхнул головой воевода, прогоняя сон. — Я же сказал, пусть гонец дьяку доложит.

— Да тут другое дело, — возразил сторож, — выходит Лисье-то не просто так сгорело, подпалили его, чтобы казаков отвлечь.

— Отвлечь? — Подскочил Афанасий, — зачем?

— Оказывается Петрушка Иванов с ясачными бурятами, вчера вверх по Иркуту табун угнал. В Тунку прорваться хочет, а дальше в Монголию уйдет.

— 'Ага', — думал воевода, — ' теперь все стало на свои места, этот поверстанный из бурят казак давно на смуту здесь подбивал, сначала-то на должность метил, а как не получилось, решил к монголам переметнуться. А для того чтобы кисло не жилось, решил с собой табун острожный и ясачных бурят увести. А вот хрен ему. И плевать что он из знатного рода, на воротах места хватит, пусть повисит, тать, в назидание другим пару дней у северных ворот. Ишь, измену удумал'.

— Вот что, кликни Демида, — распорядился Афанасий, — пусть казаков собирает вдогон. Может, весь табун и не вернем, но Петрушку вернуть надо.

Казаки нагнали табун к концу второго дня уже на выходе в тункинскую долину, понимая, что сбежать не удастся, Петрушка принял последний бой. Беглецы оборонялись отчаянно, но преследователи, пользуясь своим преимуществом в численности, продавили строй более опытных воинов, а дальше все сражение свелось к погоне за сыпанувшими в разные стороны бурятами и сбору распавшегося табуна. К сожалению, вся схватка произошла уже под вечер, поэтому многим ясачным удалось уйти, и вместе с ними ушла половина угнанных коней. Преследовать их казаки не стали, во-первых: трофеи с общественного табуна не возьмешь, все придется отдать за так; а во-вторых: свою основную задачу они выполнили, а гнать по Тунке остатки до самой Монголии, ввязываясь в стычки с местными, сил не осталось — все-таки два дня спешки лесными тропами сказались.

* * *

Блииин, холодно-то как, и мочевой пузырь переполнен, еще немного и все потечет прямо в штаны, надо срочно отлить. Так, уже начинается утро, это хорошо, а то ведь в темноте отлить можно и не туда, куда действительно можно. Кое-как поднялся, координация ни к черту, все еще покачивает, но все же лучше чем было.

— Васька, ты куда?

— А? Туда. — Я махнул рукой в сторону ближайших кустиков.

— Ты смотри, — раздалось откуда-то сбоку, — а дурак и всамделе поумнел. Крепко ему по голове влетело.

Что? Дурак? Поумнел? Это про меня что ли? Ладно, все потом, сейчас у меня есть цель, и достичь ее надо в самое ближайшее время.

Да что б его, как эта хрень снимается? Тупо смотрю на грубые домотканые штаны подвязанные веревкой без намека на пуговицы и ширинку. Ладно, 'терпеть, уж нету больше сил', кое-как выворачиваю верхнюю часть штанов под веревку и делаю свое дело, 'очень важное и нужное' дело, которое никак нельзя кому-то передоверить. Через пару минут жизнь показалась прекрасной, и мир преобразился, не скажу, что расцвел новыми красками — все-таки утро только начинается и вокруг серо, импрессионизм во всей красе, но подробности можно рассмотреть. Быстро сканирую окрестности и себя заодно. И кто там меня дураком обозвал? М-да, а ведь точно дурак, причем и в прямом и в переносном смысле. Во-первых: на нормального человека такое не оденут; во-вторых: нормальный человек не будет ... Хм... Ладно, не будем о грустном. Ну и третье, на закуску, судя по всему, я подросток, и заметил это только сейчас. Такс, получается 'копыта' я все-таки откинул, вот и верь после этого врачам. Хотя, чего это я, ведь знал же, что шансов мало, но надеялся. А врачи, что им оставалось — надежда умирает последней, вот и дарили мне надежду, какие к ним претензии? С одной стороны: избавиться от постоянной изматывающей боли — дорогого стоит, а с другой: далеко не факт, что второй шанс окажется таким уж безоблачным, свое отношение ко всему этому определим позднее. Ну, в кого я теперь попал примерно догадываюсь, осталось узнать 'в куда' и 'в когда'.

Судя по тому, что за кустами виднеется широкая быстрая река, а на другой ее стороне наблюдается характерный изгиб холмов заросших лесом вопрос куда отпадает. Получается, перенос сознания произошел по временным координатам, а не по географическим.

Теперь надо определиться — 'в когда'. Если опять же судить, по тому, что вчера кто-то там, на лошадях, с пиками рассекал — век никак не двадцатый, и даже может быть не девятнадцатый, хотя вроде бы, из истории, пиками и в двадцатом веке казаки вооружались. По этой причине Вопрос 'в когда' откладывается, и лучше задаться осмыслением оперативной обстановки. Приглядываемся к происходящему на полянке. Да..., что тут сказать? Ничего не скажешь, судный день во всем своем проявлении. Погорельцы, и этим все сказано, в одночасье их жизнь изменилась навсегда. Это только мы, жители двадцать первого века можем во всем искать светлые стороны, мол, остались живы и то радость, а все остальное приложится, не пропадем. А здесь и сейчас не приложится, в эти времена достаток копился многими годами, если не поколениями, и потеря всего почти неизбежно означала многие беды. Ну не просто выжить в Сибири даже имея все необходимое, а вот так, остаться без всего накануне осени, считай верная смерть. Хорошо если родственники где-то поблизости есть, может и получится пережить зиму. А если нет? Ладно, раз мне выпала такая судьба, оказаться в теле местного дурачка, то придется выживать, даже в таких условиях еще не все потеряно. Вот и первая серьезная проблемка нарисовалась. Надеюсь, я сам к пожару отношения не имею, а то ведь в эти времена с поджигателями суд был скорый. Ладно, нечего стоять столбом и на всех пялиться, хоть и дурак, а тоже должен быть с понятием, иначе это понятие начнут вбивать силой все кому не лень.

— Васька, ты чего там? Подь сюда.

Все та же чумазая девчушка пыталась привлечь мое внимание, махая рукой.

— 'Ага, это меня, ну пойдем, раз зовут. Так, стоп, это еще что за дела?' — Внутри вдруг вспыхнула непонятная радость, а глупая улыбка, которая сейчас была совсем не к месту, стала наползать на лицо. — 'Ешкин-кошкин, так это ж тот Васька проявился, увидел родных, и горя ему нет, радости полные штаны. Кстати, надо будет эти штаны, все-таки, срочно простирнуть, даже сам чувствую, что несет от них..., скажем так, совсем не духами'.

Говорят, в эти времена женщины быстро старились, тяжелые условия жизни и постоянные роды не способствовали сохранению здоровья, и в отношении матери Васьки это было вполне справедливо. Хотя здесь и сейчас все выглядели не лучше, наверное, потом в других условиях, люди вернут хоть часть своей жизненной силы и внешне помолодеют. Васькину улыбку мне удалось подавить, хотя с некоторым усилием, ну не понимал он всю глубину той пропасти, где сегодня оказалась его семья.

— Сядь Вася, здесь посиди, — сказала его мать, мерно раскачиваясь, глядя куда-то вдаль, — не надо отходить. Сейчас солнышко поднимется, пригреет, пойдем место под шалаш поищем, а то вдруг дождь.

Но то говорила она уже не мне, вокруг к ней жались, мал мала меньше, и говорила она так, что до дрожи продирало от безысходности в интонации. Вот ведь засада, не хочу я на такое смотреть, да и просто так сидеть не смогу, срочно надо куда-нибудь временно слинять, и дать им еще времени, чтобы в себя прийти. Да и мне самому с собой и с Васькиным наследством надо разобраться, пока держусь, но как бы отката как вчера не случилось. Ну а так как я дурак, особого удивления это вызвать не должно: