Малец

Последние свои эксперименты я проводил уже почти в одиночестве, завод опустел, как это ни прискорбно, а холодная затяжная весна сказа свое веское слово, ржи на полях собрали только треть от потребного, поэтому все население Иркутска было в директивном порядке отправлено на заготовки 'дикорастущих'. Надо сказать, что не так уж и много в восточной Сибири этих 'дикорастущих', по осени это естественно ягода и кедровый орех, ну а в летние месяцы грибы. Грибы это да, нынче жители слободы, напуганные предстоящими проблемами с хлебом, кинулись на заготовку грибов особенно рьяно, не было ни одного чердака в доме, где бы не сушились, нанизанные на прутики, гирлянды грибов. Даже посадские на общей волне истерии занялись такими заготовками, чего никогда раньше не делали. Купцы тоже прикидывали, какие объемы закупок зерна делать у китайцев, ну и цены на рожь даже по осени стали ползти вверх. М-да, зима будет сложной, впрочем, по моим прикидкам, если не сильно привередничать, прожить можно, репа и овес уродились, да и рыба в реке пока еще водится.

* * *

— Чего там у кузнеца? — Спросил Перфильев у приказчика, рассматривая последний список прихода. — Заводы поставил, свои самовары выделывает, пора и казну порадовать.

— По всем делам кузнец с приказом рассчитался, недоимки за ним нет, — бодро отчитался тот.

— А мне вот донесли, что этот хитрый кузнец какую-то свою деньгу выделал и ей со своими работниками расплачивается.

— А, нет там умысла, если разобраться, — махнул рукой приказчик, забирая протянутый воеводой свиток, и подавая другой, — он талоны какие-то своим работникам выдает, смотрятся как маленькие парсуны, а те на эти талоны в его магазине товар берут. Парсунки эти только в его магазинах ценность имеют, а за продажу товаров в приказ деньгой платит. Нам убытку никакого, работникам же удобно, не надо товарный обмен делать, берут сразу то, чего надо, да и не все он им талонами дает, часть и деньгой.

— Смотри-ка, чего удумал? — Хмыкнул Евстафий Иванович, — а ведь у меня тоже голова болит, чем с нанятым людом расчет вести, а тут и придумывать ничего не надо. А чего там за талоны такие, ты сам-то их видел? Не подделает кто?

— Да какой там подделаешь, — хохотнул приказчик, — деньга-то против них совсем не смотрится, там и синие есть, и зеленые, и червленые, только что под золото нет. Так говорят, кузнец их специально делать не стал, чтобы в подделке не обвинили.

Перфильев снова хмыкнул и попытался вникнуть в следующий свиток, но не получилось, слишком занята была голова неожиданной новостью:

— Так говоришь, магазин за талоны торгует? Вели седлать, посмотрим, чем там народ живет.

Площадь перед магазином встретила воеводу суетой, отъезжали и подъезжали повозки, сновали люди, о чем-то громко спорили два мужика, еще немного и начнут таскать друг друга за бороды. Перфильев направил коня к привязи:

— А удобно сделано, — обернулся он к приказчику, указывая на приступок, с которого можно было без усилий взобраться на верха. Да и обратный ход тоже не отличался трудностью.

— Да какой ж это магазин? — Удивился воевода войдя в первые ворота. — Да торг меньше будет, вона лавок сколько поставили.

— Всего лавок десяток, и еще одна у менялы, — тут же выдал справку приказчик, — товара много, приказчик для магазина товара у многих купцов набрал, так что здесь можно почти все купить.

Евстафий Иванович покачал головой, вот ведь ушлый хозяин, полностью замкнул на себя торговлю, эдак ему и деньги совсем не нужны станут. Подошли к меняле:

— Ну, показывай, чем народ совращаешь? — усмехнулся воевода.

У мужика от такого наезда округлились глаза, и вместо путного пояснения вырвались лишь обрывки фраз:

— Да..., нешто..., да кабы знал..., не губи ...

— Да не бойся ты, — улыбнулся Перфильев, — не для приказа спрашиваю, показывай, что у тебя за талоны такие.

Талон оказался совершенно не похож на деньги, плоский, прямоугольный, с красивым тонким рисунком, какие раньше воевода видел только в медальонах, и там же была надпись извещающая, что это талон, ценностью в десятник.

— И что, на него действительно можно товара на пять копеек взять?

— Так и есть, Евстафий Иванович, — подтвердил приказчик, оттирая растерявшегося менялу от начальства, — но вот обратно на деньги он талон менять не станет.

— Ишь ты, хитро, — удовлетворенно проворчал Перфильев, — получается, эти талоны потом будут у народа храниться, а кузнецу звонкая монета почти задарма. Ах, шельмец. Дайка мне еще других, — кивнул он отошедшему от шока меняле, доставая кошель. Можно было, конечно, и так взять, но чтобы никто не подумал, что Перфильевы скупы, надо расплатиться, тем более это такая мелочь.

Казенный дом, дальняя дорога

— Так, так, — прочитав предъявленную сотником грамоту, воевода задумался, — фарфор и раньше купцы из Китая возили, в Иркутск, в Братск, иногда даже в Якутск везли, но немного совсем, слишком дорого получается. А что купец вдруг смог до Москвы добраться, то совсем непонятно, знать нашел какую тропку через Монголию и товар скупает много дешевле, иначе какой интерес? Но это очень опасно, чуть не повезет и без головы можно остаться, с того многие купцы пострадали.

— А если сами китайцы к нам тропу нашли? — спросил Любим.

— Китайцам без большого отряда караванным путем не пройти, но тогда торговлю в тайне не удержишь, только если они с кем из Монгольских князьков сговорились, тогда да, можно провести. — Согласился Перфильев. Но где? Через Тунку? Так там крюк какой, да все по Монголии, и другие князья доли своей захотят. Через забайкальскую степь? Нет, казаки точно не позволят, такую деньгу сдерут, тот фарфор дороже золота станет. Остается через Баргузин путь пробивать, пройти караваном там сложно, но проходили же раньше. А то и вообще до дальнего берега Байкала, а оттуда дощаником или по льду до Ангары.

— Так думаешь, Евстафий Иванович, не получится казне прибытка с этого? А если купцу кнутом пригрозить.

— Купцу теперь грози, не грози, все одно с него взять нечего, уверен, товар на деньги товарищей брал. Да какой здесь прибыток? Помню, был уже один казенный караван в Китай, семьсот возов купцы свезли, да только одни убытки получились. Цены в самом Китае на наши товары такие же как и здесь, выгоды никакой, оно и понятно почему, наш приказ за меха не очень то хорошую цену дает, а кормиться охочим людям надо, вот и уходит много помимо рубежа. Даже медь ушлые купцы из Братска иногда пытаются туда сбыть.

— Так и здесь вроде как медь плавят.

— А..., — махнул рукой воевода, — это ты про заводик кузнеца Асаты прознал? Так он под монастырским присмотром медь плавит, братия с того свой интерес имеет, у них и золотник не пропадет, так что за это не беспокойся. Да и зачем кузнецу медь сбывать, когда ему своей не хватает? Кстати, у этого кузнеца пасынок живет, Васька, казака Дежнева сын, так вот, раньше-то он убогий умом был, а потом лошадью его здорово зашибло, с того времени малец за ум взялся. Он-то с монастырскими и договорился, китайца нанял, а тот печи поставил и мастеровых обучил. А еще пасынок так дело повернул, что для стекольного завода в монастыре всю поставку поташа для выделки стекла и глины для печей под себя забрал. Интересный малец, вроде и от убого осталось, и в то же время как крепкий хозяин дела вертит, даже казаков нанял, чтобы завод охранять. А еще, говорят, рассказчик добрый, сказок без счета знает, да таких что и не слышал никто ранее.

На следующий день, Любим, вместе с кремлевским приказчиком, заявился на завод Асаты. Сам завод его не поразил, видал он в Туле и кое чего побольше, раз этак в несколько, а вот то, как была организована работа его удивило. Тут не было скученности народа, да и вообще цех выглядел пустым, по сравнению с тем, что он видел раньше, даже воздух казался относительно чистым, ведь идя сюда, сотник заранее приготовился дышать гарью и пылью, потому как выделка меди давала и того и другого в избытке. Увидел он здесь и послушников от монастыря, которые четко контролировали весь процесс получения меди из руды. Дальше, больше, в цехе по выделке, он не увидел на верстаках работников полностью готовых самоваров, каждый делал только какую-то одну деталь, которая после выделки, подвергалась строгому осмотру мастера. А потом эта деталь отправлялась в свой ящик, из которого по мере надобности извлекалась следующим работником. Ни о какой искусности здесь речи не велось, даже наоборот, такую работу, после небольшого обучения мог выполнять любой крестьянин. Только в самом конце, выделки, когда все части соединялись воедино, работники были относительно искусны, но и в этом случае против тульских мастеров они смотрелись как подмастерья. Однако же, после полировки, самовары выглядели куда как красивее, чем могли сделать в Туле. Чудеса, да и только.

Походив по заводу, и заглянув в каждый закуток, Любим понял, что и это задание своего благодетеля он с успехом провалил. Однако с пустыми руками возвращаться было нельзя.

Вытаскивать купца в приказ сотник не стал, слишком много ушей и глаз, а то чего он задумал, огласки не терпело, поэтому со своим отрядом заявился прямо к торговцу:

— Ну, что купец? — Начал он сразу с порога. — Решил казне государевой убыток нанести? Помимо таможни товары возишь, с монголами дружбу завел? Был я в Нерчинске и книги смотрел, не торговал ты фарфор у китайцев.

Ох, не стоило про книги речь вести, конечно же купец испугался, да не просто испугался, а чуть чувств не лишился, да и конфуз с ним нехороший приключился... не удержал. Однако, как только до торговца дошло, что сотник 'слышал звон, да не знает где он', присутствие духа стало возвращаться.

— Благодетель, не губи, бес попутал, — причитал Гандыба, делая жалкое лицо, и пытаясь трясущимися руками схватиться за полы кафтана сотника, — все как есть, в казну верну, коли в убыток, только время дай, в долги влезу, по миру пойду...

— Да чего ты мелешь? — Возмутился Любим. — Ты серебра в Москве пуды взял, а теперь сиротой прикидываешься?

— Брал, брал серебро боярин, — продолжал свое представление купец, — да только моего там мало было, почти весь товар пайщиков был. Свой интерес не слишком большой получился, да и не в серебре он, в товарах. За дорого тот фарфор достался, не хотел больше за него браться, за малым в убыток не попал.

— Погоди, ты хочешь сказать, что выгоды от той торговли мало?

— Да какая там выгода, благодетель? — Пустил натуральную слезу торговец. — За товар три шкуры содрали, кабы не сервизы императорские совсем худо бы пришлось.

— А чего же дешево продавал? — Приподнял брови сотник. — Сказывали, на торге в три дня расторговался.

— Нельзя было дольше, и так на третий день приказчики из купеческой сотни рядом крутились, даже часть товара на реализацию другим пришлось отдать. Не губи, все что есть отдам.

— Да на кой мне твои товары? — Брезгливо сморщился Любим, к тому же от купца все отчетливей стало нести запахом мочи. — Ты лучше скажи сколько твой поставщик сможет еще того фарфора привезти?

— Привезти? — Купец замер, соображая, к чему относится этот вопрос, потом вроде как пришел к каким-то выводам, и в его глазах зажглась надежда. — Может привезти, много может, но и денег тоже много затребует.

Покидая дом купца Любим едва сдерживал свою радость. Получилось! Казне с этой торговли прибыток небольшой, да и то в Тобольске осядет, если как обычно с купеческим караваном везти. Стоило только серьезно поговорить с купцом и удалось подмять под себя торговлю фарфором, теперь надо серебро для выкупа собрать, да грамотку соответствующую выправить для беспрепятственного прохода Тобольской таможни.

Как только вымогатели покинули дом, Гандыба тяжело встал с колен, вытер трясущейся рукой со лба пот и плюнул вслед визитерам:

— Говоришь, 'Фарфор только для тебя возить'? Привезу, благодетель, привезу. Только не дешево тебе это станет. — При этих словах торговец посмотрел на свои мокрые штаны и скривился, переживая позор. — Три шкуры с тебя сдеру.

* * *

На сей раз охрана моего бренного тела сработала четко, не успели пришлые стрельцы взять меня за шиворот, как их тут же свалили в пыль. Угрозы тут же посыпавшиеся на казаков не произвели никакого эффекта:

— Кто такие? Чего надо? — Начали допрос казаки.

— Отряд сотника Любима Коровкова, по приказу боярина Ромодановского.

— Ты говори, да не заговаривайся, — приструнил говоруна казак, — боярин в Москве сидит, не мог он приказывать Ваську хватать.

— Да не боярин приказал, сотник.

— Один уже хватал, царство ему небесное. И что, прямо так и приказал Ваську хватать?

— Да, так прямо и приказал, мол, найдете мальца Ваську, пасынка кузнеца Асаты, и в приказ.

— А не брешешь? — Спросил казак. — Какое дело сотнику до мальца?

— Да откуда же мы знаем, что приказали, то и исполняем.

— Ну, значит, тогда не исполнили, — подвели итог охранники, — кто вы такие мы не знаем, может тати ряженые, а потому идите отсюда подальше, пока бока не намяли. И вслед на мальца рот не разевайте, а то хуже может чего приключиться.

Да... уж, тут-то пот меня пот и пробил, особенно когда всплыло имя Ромодановского, слышал я про этого индивида, для него авторитетов не существует, с ним никто тягаться не мог, такие фамилии в легкую извел, а я там вообще величина не отличающаяся от ноля. И чего теперь делать? В бега податься? Охрана это, конечно хорошо, но хорошо против таких вот исполнителей, и всяких залетных сотников, а вот против бояр, особенно таких, как Ромодановский, ну совсем не катит. Ладно, подаваться в бега смысла нет, если что-то очень серьезное, то возьмут в оборот родных, сам на свет божий выползешь, а если не серьезное, то и нечего тогда по углам дрожать. Но по своей воле в пасть медведю, в смысле в приказ, лезть не стану, прибежит посыльный, вот тогда никуда не денешься, а пока схожу-ка я к Игнатию, пожертвую на богоугодные дела денежку, да заодно пожалуюсь на произвол в отношении сироты.

Торг за объем взя... э... пожертвований был в самом разгаре когда в храм тихо проскользнул посыльный, естественно нашу 'доверительную' беседу он прервать не мог, но и ждать тоже, поэтому он, не колеблясь, отловил служку и отослал его к Игнатию.

— К воеводе, говоришь? — Хмыкнул Игнатий, когда служка нашептал ему в ухо, и, посмотрев в сторону посыльного, жестом руки подозвал к себе. — Скажешь Евстафию Ивановичу, что я сам с отроком приду, мне тоже перемолвиться с ним надобно.

Ну, вот, добился чего хотел, что Игнатий не отступится в случае серьезного наезда на меня, я был уверен, это когда Савелов здесь верховодил, служитель церкви авторитета не имел, а при Перфильеве Игнатий за авторитет церкви бился без уступок. Теперь у него бзик такой — в отсутствии жесткой власти церковь должна быть впереди, на лихом .... Нет, это уже перебор, просто настрадавшись при предыдущем воеводе, Игнатий дует на воду и по всякому поводу лезет со своим особым мнением, и обязательно добивается, что бы это его особое мнение было учтено. Кардинал, млин, местного розлива.