Малец

* * *

— Глашка, сколько раз было говорено, за Гнедкой смотреть, чтобы на лютик не выходил? — В сердцах выговаривал дочери Данила Рябой. — Смотри, как раздуло болезного, чего теперь делать?

— Тятя, смотрели мы, хорошо смотрели, не подходил он к лютикам, — оправдывалась мелкая, — да вон и Ванька подтвердит, там болотце, не прошел бы он никак. А Гнедку уже второй раз так раздуло, в первый раз в Семеновой пади было, а там лютик совсем не растет.

Данила в отчаянии отмахнулся от объяснения дочери, он и сам понимал, что Глашка вряд ли хоть на полчаса оставляла коня без присмотра, но поделать с собой ничего не мог, должен же хоть кто-то быть виноват. А что именно произошло с конем, догадаться не трудно, двадцать лет трудяге, а это срок для крестьянской лошадки предельный. Еще два года назад планировал смену Гнедке вырастить, да не сложилось пал конек, а другого только месяц назад выменял, в силу еще не вступил, только на следующий год под упряжь встанет. Недотянет Гнедко до Иркутска, никак недотянет, придется свой невеликий скарб по другим возам распихивать, благо не один на край земли отправился. Вот что теперь с телегой делать. Продать ее тут некому, все такие же бедолаги.

Поначалу-то шибко горевали, когда подьячий о переселении в Сибирь объявил, думали жизнь на этом и закончится, но когда прибыли в Томск рассудили, что не так уж и страшна эта сибирская земля. Однако на этом все не закончилось, и из Томска отправили дальше, сначала в Красноярский острог, а потом и далее в Иркутск. Почитай три месяца в дороге, а за это время много чего приключилось, младшенькая вот сильно болела, за малым Бог не прибрал, хорошо в селении по пути местный шаман силен оказался, выходили дитя. Батюшка в Красноярском за шамана шибко на Данилу осерчал, даже епитимью наложить хотел, но сжалился, все же за свою родную кровиночку отец через себя перешагнул. А вот корову свою, кормилицу, не уберегли, чего то там с голенью у нее приключилось, не смогла в обозе держаться, вот тогда и пришлось обменять ее на стригунка.

Ладно, выхода-то все равно нет, пристраивались в конце обоза, потому как несварение у коня получилось нешуточное, и газы отходили с громким звуком. До брода на Белой добрались к вечеру и сразу стали располагаться табором, ибо река из-за осенних дождей была на прибыли и тот небольшой плот, который использовался для переправы, требовалось хорошенько укрепить. Так как по утрам уже вовсю властвовали заморозки, спать ложились, используя абсолютно все, что могло хоть немного помочь в сохранении тепла, даже мешковину сверху накинули.

Утром мужики принялись махать топорами, добавляя на плот дополнительный настил:

— Ляксандрыч! — Обратился, поставленный следить за плотниками казак, к старшИне. — Слабоват плот получается, надо бы новый сладить, а то на стремнине разбить может.

— Не, на новый у нас еще день уйдет, и так здорово задержались, — возразил командир, — смотри, чтобы крепче вязали.

— Так тут смотри, не смотри, все одно подгнил, — возразил служивый, — да и нижние бревна замокли, видишь как низко сидит, под грузом почитай весь в воду опустится.

Но это возражение не смутило стратега:

— Тогда пусть передок у плота надставят, его течением приподнимет, вот и не утопнет.

На такое распоряжение казак только головой покачал, слишком сильно рисковать придется, а смысла в том не было, однако начальству виднее, поэтому и настаивать дальше не стал.

Плот для переправы получился тяжелый, он глубоко погрузился в воду и создавал нешуточное сопротивление течению, если бы не надставленный передок плота, вода обязательно бы захлестнула через верх. Все семейство Данилы и соседей разместились на плоту после четвертого рейса ненадежного плав средства.

— Давай! — Махнул рукой казак и люди на другом берегу реки дружно взялись за канат.

Полоска воды между берегом и плотом быстро увеличилась, а сам плот стало сносить ниже по течению. Вода вокруг забурлила, и часть потока просочилась между бревнами, Глашка сразу запрыгнула на телегу, где сидел ее брат, и поджала ноги. Забеспокоился и Гнедко, громким всхрапом выражая свое несогласие с таким положением дел. Но мужики особого беспокойства не проявляли, вяло подруливая у края плота двумя веслами, поэтому все успокоились.

— Федор, смотри, дощаники сверху идут, — кивнул один из кормчих другому, — не шибко сильно-то их нагрузили.

— Так правильно и сделали, — кивнул напарник, — это они здесь сплавом идут, а на Ангаре им придется сильно веслами против течения махать.

Глашка повернулась посмотреть, о чем идет речь, и действительно сверху спускались две большие лодки, без спущенных на воду весел. Постепенно расстояние между плотом и дощаниками стало уменьшаться и чем дальше, тем быстрее, это мужики на противоположном берегу крепче уцепились в канат, чтобы быстрее проскочить течение на стремнине и уменьшить снос плота.

— Федор, никак топляк на нас идет? — Всполошился один из мужиков на веслах.

— Ага, идет, — подтвердил напарник, — но вроде мимо несет. Давай на всякий случай дальше в сторону отгребем.

Но видимо что-то пошло не так, гребцы быстро наращивали свои усилия, а в их глазах уже появилось нешуточное беспокойство.

— Держись! — Вдруг крикнул один из них и, бросив весло, вцепился в бревно плота.

Естественно Глашка ничего не успела, да и за что ей держаться? За телегу?

Как такового удара топляка об плот не было, последний просто наскочил на топляк сверху и плавно его перетек, однако последствия такого перетекания оказались фатальны — бревна плота, лишившись части скрепляющих веревок, просто рассыпались и отправились в дальнейшее плавание уже по своим маршрутам. Телега, на которой сидела девица, резко накренилась и сбросила её в воду вниз головой. Вода сразу тугой струей ударила в нос и проникла до самого горла, вызывая неконтролируемые приступы кашля. Глашка отчаянно задвигала руками пытаясь развернуться и выбраться на поверхность, но не тут-то было, платье мгновенно намокло и плотно охватило ноги, утаскивая девушку на глубину. Вдобавок ко всему, что-то сильно ударило ее по голове, на время лишая сознания. Именно последнее спасло ей жизнь потому, что очнулась она, когда кто-то уже вытащил ее голову на поверхность, судорожные попытки вдохнуть как можно больше воздуха и последовавшие за этим мучительные приступы кашля, заставили тело согнуться в конвульсиях

— Тихо! — Рявкнул кто-то сзади, поддерживая голову за волосы. И чуть спустя уже тише добавил. — Успокойся, терпи, не дергайся, или оба не выплывем.

Как ни было плохо Глашке и как ни скручивало тело спазмами страха, она постаралась не делать лишних движений, хотя и несильно получалось.

— Вот и хорошо, — тут же похвалили ее.

— Васька! Лови! — раздался чей-то крик, и поблизости в воду шлепнулась веревка.

На лодку девушку выдернули из воды одним движением и тут же наклонили, перевесив вниз головой через борт к самой воде. Из легких сразу хлынула вода, а следом вместе с кашлем и из желудка.

— Всё, всех подобрали! Даже вон стригунка выловили. — Звучно рыкнул густой бас. — Правь к берегу, да накиньте чего потеплее на людей, как бы их до костра Холодная не скрутила.

Глашку вернули на лодку, накинули сверху толстый армяк и посадили на какие-то мешки в центре лодки, вместе с остальными спасенными. Она вцепилась в полы армяка побелевшими руками и, непрерывно трясясь от холода, и продолжая откашливаться, непроизвольно уставилась на парнишку, который стоя напротив нее в одних штанах выжимал свою рубаху. Парень отбросил выжатую рубаху в сторону, достал из лежащего рядом холщового мешка сухую одежду и повернулся к Глашке:

— Отвернись красавица, — задорно улыбнулся он ей, — а то, смущаюсь я, не могу переодеваться под присмотром твоих черных глаз.

Мужики на веслах беззлобно рассмеялись:

— Смотри Васька, вот тебе и невеста, раз спас будь добр посвататься.

Только что девушка тряслась от холода, а тут ей в одно мгновение стало тепло, и едва заметный румянец украсил щеки, не будь она настолько замершей, её бы вообще кинуло в жар. И куда только кашель подевался? Глашка быстро повернулась всем телом на мешке и уставилась на приближающийся берег.

— Все, можешь повернуться обратно, — спустя некоторое время сообщил ей паренек.

Но девушка продолжала сидеть в прежней позе, мол, мне и так хорошо. Снова раздались смешки мужиков. Парень подошел ближе:

— Да ладно, не обижайся, — мягко попросил он ее, — люди здесь хорошие подобрались, без всякого злого умысла зубы скалят, радуются, что всех сумели запросто у смерти отбить. Как звать-то тебя, красавица.

— 'А и точно', — подумалось Глашке, — 'они же всех из воды вытащили, а я тут характер показываю'.

— Глафирой нарекли, — подала она голос.

— Глаша, значит, — тут же откликнулся парень, — у греков так называли искусниц. Да ты запахнись получше, а то тут ветерок дует, я-то в сухое переоделся, а тебя переодеть пока не получается. И родные твои, как видно на другой лодке оказались. Ничего сейчас к берегу пристанем и к костру вас спроводим, там отогреетесь и обсохните.

Не перевелись на Руси добрые люди, к кострам у которых расположили пострадавших, потянулись переправившиеся обозники, принося с собой необходимую сейчас сухую одежду. Мужики возле костров натянули веревки, на которых развесили все, что нуждалось в сушке.

— Вот так Глашенька, — причитала мать, помогая дочери переодеться, — сгинул наш Гнедко в темной пучине со всем что нажито. Остались мы ни с чем, только стригунка и выловили, придется нам теперь по людям побираться.

— Ничего, главное живы остались, — возражал ей муж, подкидывая в костер хвороста, чтобы стало побольше жару на первое время, — Бог не дал пропасть, да и мужики на лодках обещали телегу баграми поискать, что-нибудь да выловят.

Выловили. Правда далеко не сразу, уж слишком сильно было течение, но нащупали на глубине, зацепили кошками и затащили на отмель сначала одну телегу, с утопшим конем, а потом еще чуть ниже по реке обнаружили и вторую.

— Хозяева, — крикнул мужик с причалившего к берегу дощаника, — идите смотреть что ваше.

На удивление достать со дна реки удалось довольно-таки много, почти все железо и часть одежды, это потому, что они были хорошо привязаны к телеге, остальное естественно пропало.

— Телеги ваши на отмели, пока что, — меж тем продолжал отчитываться мужик, — туда надо просеку рубить, чтобы забрать, но это уже без нас с обозниками сговаривайтесь, а мы поутру дальше вниз по реке пойдем.

Ближе к вечеру пришел старший каравана и долго торговался с переселенцами по вопросу компенсации убытков. В конечном итоге, за утраченное по вине перевозчиков имущество отец Глашки сумел выторговать два рубля, что, в общем-то, было неплохо, учитывая, что цена на рабочую лошадь, как ему сказали, была на уровне рубль с полтиной. Однако проблем это не решало, здесь и сейчас, коня взять было негде, да и телега нуждалась в серьезном ремонте, поэтому, хорошо поразмыслив, переселенец направился к артельщикам дощаников, которые расположились на ночь неподалеку.

— Здравствовать вам, честной народ, — обратился он к сидящим у костра.

— И тебе здоровья, — ответил ему мужик с густой окладистой бородой, — как там твои домочадцы, помню вроде старшенькую-то с воды сильно скрутило.

— Да, все хорошо, обошлось, слава Богу, спасибо вам мужики, не дали в пучине сгинуть.

— Вот и ладно, — кивнул ему собеседник, — садись поближе к огню, поведай: откуда родом, куда путь держишь.

Чиниться Данила не стал, с благодарностью принял от мальца большую кружку душистого взвара и принялся неспешно описывать свою мудрёную жизнь.

— Так говоришь, по приказу тебя в Томск отправили, а потом уже в Иркутск? — Спросил мужик. — Так ты с весны постоянно в дороге? Да, досталось вашему семейству.

— А тут вот потоп, значит, — вздохнул переселенец, — теперь ума не приложу, как дальше жить. Строиться надо, да когда ж теперь до морозов успеть, видимо придется до весны на постой к кому проситься, да и на следующий год будет не мед, Стригунок хорошо, если к концу следующего лета в силу войдет.

— А ты сильно не горюй, — хмыкнул бородатый, — у нас и в худшем положении в прошлом году люди бывали, однако ж живут. За год и дом новый отстроили, и дело свое завели, всем на зависть.

— Дядька Аким, попей еще взвара, чаек-то дюже хорош. — Встрял малец, протягивая старшему кружку.

— Во, видал? Не хочет, чтобы об этом говорили, хоронится, не любит огласки. — Кивнул Аким на подростка, но от чая не отказался.

— Так это, ты о нем что ли? — Уставился Данила на мальца.

— О нем, о ком же еще, — подтвердил мужик, — погорелец он, сирота, с матерью и малыми под осень без дома остался. Тогда многие без угла остались, испугались, тоже думали, что жизнь к концу подошла, а ничего, землянки большие успели сделать, утеплились, печи с трубами поставили, да и зимой не ленились. Так это, Васька?

— Да ладно тебе, дядька Аким, — смутился паренек, — повезло просто.

— Ага, повезло, — хохотнул мужик, и его поддержали остальные, — что-то другим до этого не очень-то везло. Без дела ты не сидел, вот и везло, а если бы как другие сидел горем убивался, не стал бы тебе Бог помогать.

— Дык, мне тоже некогда убиваться, — напомнил о себе Данила, — однако ж на зиму где-то придется приткнуться, отстроиться до морозов точно не успею.

— Да где ж тут успеть, — согласился Аким, — последние теплые денечки, первый снег скоро должен лечь, да припозднились вы. Один путь вам всем, к монастырским в залог идти, а те потом отрабатывать заставят, помогут на рубль стребуют три.

— А может в Иркутске зимние промыслы есть, — с надеждой спросил переселенец, — я бы нанялся, все одно без своего хозяйства зимой делать нечего.

— Есть, почему не быть? — Аким стрельнул глазами в сторону мальца. — Но тут надо с хозяевАми сговариваться.

— А кто эти хозяевА?

Бородатый, кивнул, подтверждая правомерность вопроса, потом сделал хороший глоток из кружки и, крякнув от удовольствия, ответил:

— Ну, перво-наперво — монастырские, они небольшой кирпичный и стеклянный заводы поставили, вот для печей глину везем. Для кирпича и печей леса много нужно, пока сами монахи его рубят, но ближний уже вырубили, вырубка дальше ушла, сил у братии не хватает, так что народ на подряд берут.

— Так то на подряд. — Вздохнул крестьянин. — А с телегой и лошадью у меня сейчас беда.

— В артель вступи, вместе всяко проще будет. Еще нерпу зимой бьют, но это когда лед на Байкале крепче станет, и уже к весне, когда белек нарастет, но для тебя это не подойдет, там рыбаки ватагой в поход идут месяца на два и работы много, а расплата только к лету, когда жир тюлений да шкурки белька продадут.

— Да, — согласился Данила, — зиму так с семьей не протянешь. Ну а в самом Иркутске?

— В самой слободе...? — Аким снова стрельнул глазами в сторону Васьки. — В самой слободе сложнее, там простой работы нет — промысел надо хорошо знать. Есть там и столярное, и кожевенное дело, и ткани красят, да много чего есть, но сам понимаешь, к такому делу со стороны не подпустят. Там больше по-родственному или по знакомству. Только если известь жечь наймешься, но копейка малая.