Обмани судьбу

За помощь в правке, поддержку и кучу всего еще спасибо Гольшанской Свете.

А еще большущее спасибо замечательному "подопытному читателю" Этери Анне.

Самый последний вариант романа можно посмотреть здесь. На другие сайты все заливается по мере наличия свободного времени.

Глава 1. Осечка судьбы

Эсме

Я сидела на скамейке в коридоре, бесцельно болтая ногами. Странно, никогда не жаловалась на рост, а здесь не могу достать до пола. Я фыркнула: думалось о всякой ерунде. Потому что, если не занять голову хоть чем-нибудь, придется думать о единственно важном. О чем думают все эти люди вокруг меня. О том, что сделало совсем неважным все остальное. Я оглянулась, выходя из сомнамбулического состояния, и невнятный гомон разделился на отдельные голоса. Теперь можно было различить рыдания матери, отца, выспрашивающего что-то у медсестры, пустые успокаивающие слова врача.

Отец как обычно пытается рассуждать логично:

— Но не было никаких признаков! Ведь, когда уже совсем нельзя помочь, должно быть что-то заметно! Разве нет?

Мама только спрашивает снова и снова:

— Может это ошибка?

А что выспрашивать? Как-то глупо звучали эти расспросы после стольких обследований. Ясно же было сказано: рак. Причем такого вида, что уже ничего не поможет. Никакие клиники, никакие деньги. Поздно. Как сказал врач, с детьми, которые родились после Чернобыля, такое часто случается. Если бы обследовались раньше, если бы обратили внимание на незначительные признаки, если бы... Они, конечно могут попробовать, врач перечислял возможные действия и их последствия. Но каждый раз заканчивал он тем, что называл срок. Совсем маленький, меньше года.

В первый момент, когда только-только назвали диагноз, тогда предположительный, я злорадно подумала: ну хоть кто-то подтвердил — все мои жалобы не предлог, чтобы прогуливать школу или отлынивать от домашних дел. А полное осознание еще не пришло. И это хорошо, не хочу прямо здесь позориться, показывая, насколько мне страшно.

Родители все еще что-то обсуждали, а я снова тупо рассматривала мыски сапог, то появляющиеся, то исчезающие в поле зрения. Надо продержаться. До дома совсем недалеко, а там можно запереть дверь и... что "и" я тоже старалась не думать.

Не дав родителям ни единого шанса начать со мной "серьезный разговор", как они это называли, я почти бегом бросилась в свою комнату и заперла дверь. В конце концов, это не им умирать через... а через сколько?

Врач сказал, что мне осталось не больше полугода. Рак щитовидки бывает разный — какой-то легко оперируется, а какой-то дает метастазы. Мне не повезло.

Застыв напротив зеркала, я вглядывалась в испуганные глаза отражения, а в голове голос врача снова и снова повторял: "анапластическая карцинома, прогноз пессимистический". Стараясь отвлечься от этих слов, я рассматривала себя, отыскивая изменения. Сейчас мой вид портила синюшная бледность и круги под глазами. Но дело было не в болезни, просто я не спала две ночи, дожидаясь результатов из больницы. Пока я оставалась практически такой же, как раньше.

Внешность у меня не особо примечательная, никаких признаков родства с прабабушкой, роковой красавицей-цыганкой, в честь которой меня назвали. Нет, я не дурнушка, просто обычная. Лицо с четко очерченными линиями, непропорционально большой рот, угловатая линия подбородка, черные волосы и большие темные глаза, которые, по мнению Кристины, были главным моим достоинством.

Мне не верилось, что со дня на день на моем лице все заметнее станет печать смерти, и в конце я превращусь во что-то уродливое и жалкое. А может, я не успею измениться до того, как умру?

Я умру.

Странные слова. Они просто не могут быть обо мне. Я пыталась представить себе, как все в мире останется по-прежнему, а меня не будет — и не могла. Ведь, если меня не будет, то и мира этого не будет. Как он может быть, если я его не увижу?

Я думала о том, что будет, вспоминала моменты, когда только появлялись какие-то мелкие признаки. И я, и родители списывали их на усталость, простуду, мнительность. Почему никто из нас даже не подумал о том, чтобы пойти к врачу?

И тут меня накрыло. Провыла несколько часов в подушку, а потом забылась, будто свет в голове выключили. Посреди ночи я проснулась от того, что снова плачу. И долго еще то закусывала подушку, чтобы не голосить, то всматривалась горящими после слез глазами в блики фонарей на потолке. А ночь никак не соглашалась уступить моим желаниям и закончиться.

К утру я практически успокоилась. В конце концов, я не Кристинка, чтобы бросаться на стены и все крушить в бешенстве от несправедливости, пряча под раздражением страх. Я другая. С болезнью тоже надо как-то жить. Я хмыкнула. Правда, недолго.

Я не единственный ребенок. Скоро из лагеря вернутся близнецы, вот-вот начнет ходить младший, так что родителям будет, чем заняться и без меня. В нашей семье столько народа, что иногда мне казалось, что мое исчезновение заметят, только если позвонят из школы и спросят, почему Эсмеральда не ходит на уроки.

Самое трудное теперь — это сказать другим. Выдержать шквал жалостливых взглядов и приторных, фальшивых ободрений, за которыми прячется все та же жалость и страх перед болезнью и смертью.

Мне подумалось, что я рассуждаю как древняя старуха, особенно если принять во внимание мой возраст, но я всегда была такой и уже, похоже, не изменюсь. Не успею.

Кристин

Сегодня был год, как я познакомилась с одним из немногих действительно любимых мною существ.

Кажется, что это случилось буквально вчера. Помню, как я неуверенно оглядываюсь на папу: столько лет мечтать о рыжем ганновере с белой проточиной, найти почти точно подходящего под описание коня и сдуру пойти смотреть "заодно" еще одну лошадь.

Кобыла, которую мне предложили, была буденновской породы, от Габиона, красивой темно-бурой масти, с большой отметиной на морде, сорочьими глазами, высококровная, подходящего возраста, и, судя по всему, с характером.

Эта лошадь не походила на мою мечту ни по одному параметру, но я никак не могла оторваться от нее, осматривала, попросила погонять на корде и даже поседлать.

А отец удивленно поглядывал, но молчал. Он ничего не понимал в лошадях и был в тот день со мной просто потому, что я несовершеннолетняя. Ну и из-за того, что лошадь была его подарком.

Я сама определиться, кого же буду брать, не смогла, потому что моя мечта была так близко, но и кобыла запала в душу. Я загадала, что решающим станет слово ветеринара. И судьба решила. У ганновера тесты выявили хромоту, а кобыла оказалась здорова.

На конюшне народ поднимал брови, видя мою покупку, некоторые крутили у виска: буденновцы имели дурную славу. Но мне было все равно.

После покупки меня ждали приятные хлопоты. Я исступленно носилась по конным магазинам, подбирала амуницию, придумывала новую кличку, потому что нынешняя была совершенно глупой: Гроздь. Но кличка никак не желала придумываться, и я отложила пока это дело. Начались тренировки. Кобыла была с характером, но прыгала отлично: смелая, техничная, быстрая — то, что нужно для троеборья. Мы как-то подошли друг другу, хотя иногда было трудно. В ходе нашего "знакомства" родилась и кличка: Рогнеда.

За прошедший год мы привыкли друг к другу, выезжали на несколько соревнований, даже довольно успешно для начала.

Да, быстро прошел этот год. Но, вместо того, чтобы выйти в кухню, где за тортом девчонки с конюшни отмечали мой очередной полет через препятствие без кобылы и, заодно, годовщину коневладения, я сидела в раздевалке и смотрела в стену. Сегодня утром позвонила Эсме и рассказала о вчерашнем походе в больницу. Рак... Это показалось дурной шуткой, но Эсме не могла шутить. Мы дружили так давно, что никто не помнил, как и когда мы познакомились. Вместе ходили в детский сад, потом на гимнастику, потом на конюшню. Правда, недолго — когда Эсме сильно расшиблась, родители запретили ей заниматься конкуром. А через несколько месяцев мы с ней вместе собирались поступать в университет. Но через несколько месяцев Эсме не будет... Я передернула плечами. Нет, не стану сейчас думать об этом. Не могу. Потом. В другой раз.

Эсме

Внезапно появилась масса свободного времени: ведь к экзаменам теперь готовиться не надо. Школу я бросила. Сначала решила, что буду вести обычную жизнь: ходить в школу, готовиться к экзаменам, торчать в библиотеке, отыскивая что-нибудь интересное. Все это было бы возможно, но мама решила предупредить школьную медсестру о моих обстоятельствах. Дня через три новость дошла до чьих-то родителей, и уже ко второй переменке весь класс был в курсе.

После этого находиться в школе стало просто невыносимо. Учителя постоянно разглядывали меня с неприкрытой жалостью, одноклассники шарахались, как будто боялись заразиться. Я выдержала целую неделю. А потом просто забрала документы. Сама, без родителей. Иногда быть на целый год старше всех в классе удобно.

А дальше все пошло по нарастающей. Знакомые как-то резко перестали объявляться, и круг общения сузился до родственников и Кристины. И я сосем не чувствовала в себе сожаления по этому поводу.

Мне, конечно, совсем не хотелось закрыться в четырех стенах, но общаться с теми, кто обсуждает твою смерть как особо экзотическую новость, моральных сил не хватало.

Сегодня мне не сиделось в комнате, тянуло куда-нибудь на воздух.

Дома никого, в будни я всегда оставалась одна, но это как раз хорошо — родители смотрят на меня так, будто я умру прямо сейчас, и это невыносимо. Книги и телевизор уже надоели до зеленых чертей. У Кристинки была тренировка, мы встретимся только завтра.

А погода была хорошая: солнечно, безветренно, солнце уже по-настоящему пекло.

Решив прогуляться, я по-быстрому собралась. Завязывая волосы, бросила взгляд в зеркало и нахмурилась: чего-то не хватало. И только сейчас заметила, что так и не одела подвеску, снятую мной перед обследованием. Это был подарок старого друга, с которым до этого я никогда не расставалась. И только завязав ленточку, почувствовала себя спокойнее: дискомфорт, мучавший меня в последние дни, тут же прошел, все снова было на своих местах.

Я вышла со двора, еще не определившись, куда пойду. Раздумывая, остановилась у ворот. Фыркнула: стою и не могу решить, куда двинуться, прямо как в "Поверни налево".

Солнце, отразившись в горном хрустале на шее, оставило забавный зайчик на заборе. Я усмехнулась: раз зайчик показывает налево, прогуляюсь до магазина.

Проходя мимо соседского дома, пустовавшего уже не меньше месяца, я услышала знакомый голос:

— Эсме! Совсем зазналась, не здороваешься!

Я обернулась, радостно улыбаясь: Данила — тот самый запропастившийся хозяин — был дома.

— Привет! Я тебя и не увидела!

Парень вышел из-за низкой войлочной вишни, густые ветки которой его спрятали. Данила был высокий, худощавый, с резкими, но правильными чертами лица. Довольно красивый, но, по нашему с Кристин мнению, ему категорически не шла прическа: прямые темно-русые волосы, обрезанные на уровне подбородка, делали его лицо худым и длинным.

Данила был лет на десять, если не больше, старше меня, но, как бы странно это ни звучало, мы дружили. С того самого дня, как он переехал в Вишенки. Нам с Кристинкой было тогда по лет по десять. Из любопытства мы залезли в дом, посмотреть на нового соседа. Данила нас не прогнал. Вместо того чтобы отругать и выдать родителям, он угостил нас яблочным пирогом и пригласил заходить еще. И мы заходили, так часто, как только могли.

Я задала традиционный вопрос:

— Ну как, не нашел еще своей единственной?

Шутка была старинная: Данилу часто брали в осаду местные девчонки, но он никогда не отвечал им взаимностью. На вопрос Кристины, почему он так и не стал встречаться с кем-нибудь из них, Данила ответил, что каждая из этих девушек рано или поздно заговорит о чем-то большем, чем просто свидания. Я тогда спросила: что же в этом плохого? А Данила отбросил свой вечно несерьезный тон и сказал, что ни на одной из них он не женится, и было бы нехорошо тратить время другого человека на несбыточные мечты. И добавил:, что та, на ком он женится, ему еще не встретилась, потому что он сразу ее узнает.

Это было настолько непохоже на обычные речи Данилы, что с тех пор после каждого приезда в поселок, мы интересовались: не нашел ли он свою единственную.

Данила усмехнулся, покачав головой. Мы болтали о чем-то незначительном, когда он резко прервался и сказал совсем другим тоном:

— Ты сегодня, и правда, какая-то заторможенная. Что-то случилось?

И тут я поняла: все. Больше не могу притворяться спокойной. Только что все было нормально и — на тебе. Слезы потекли, и я никак не могла их сдержать. Чертыхнувшись, Данила увел меня в дом. Уложил на диван, долго-долго слушал, успокаивал, потом как-то непонятно поводил руками по шее, нахмурился.

— Что?

— Плохо...

— Еще бы.

Я была рада, что он ни о чем не спрашивает. И, кажется, не собирается меня жалеть.

Мы проговорили до темноты. Вернувшись домой, я застала родителей в панике: они не знали где я, а мобильник остался на кухонном столе.

Данила снова уехал — он часто надолго пропадал. Жизнь потекла по привычному руслу.

Прошло три дня.

Поздно вечером я сидела дома, просматривая список книг, с которыми планировала познакомиться, и прикидывала, что бы скачать себе, почитать перед сном, когда зазвонил телефон. Это был Данила. Он коротко поздоровался и предупредил, что сейчас приедет. Я обрадовалась, потому что осталась в тот вечер одна в доме и компания была совсем не лишней.

Но, уже через несколько минут после прихода Данилы, мне стало не по себе. Он суетился, перескакивал с темы на тему, не в силах сидеть спокойно, бродил по комнате. Потом остановился и вперил в меня взгляд. Его карие глаза смотрели сегодня странно, отдавая безумием, да и лицо изменилось — осунулось и потемнело. Я поежилась. Как в кино оказалась. Ужастике. Для полноты картины не хватало только полутьмы и мрачной музыки.

Наконец, он заговорил.

— Эсме, я бы никогда не сказал тебе... но ты вот-вот погибнешь, а я, может быть, смогу помочь. Есть люди, которые лечат не так, как обычные врачи. Но не здесь. Я не знаю, согласятся ли они помочь и смогут ли, но ведь стоит попытаться, правда?

Я ничего не понимала, но кивнула. Помочь? Кто может с таким помочь?

— Я... — Он снова заходил по комнате. — Я не отсюда. Не из этого мира... Мне пришлось уйти из дома, это длинная история. Но там у меня остался друг. Я дам тебе письмо, все объясню... он поможет, если это будет в его силах...

Данила остановился и вперил в меня взгляд.

— Ты готова еще побороться? Чтобы жить?

Я снова неуверенно кивнула. Но тут же поправилась:

— Погоди, дай сообразить...

— Думай. Но недолго. Времени почти нет. Переход проще будет сделать в полнолуние, а к такому заклинанию надо еще подготовиться.

Почему-то мозг с готовностью принял эту "новость". То ли после известия о смерти меня уже трудно чем-то удивить, то ли инаковость Данилы всегда была чем-то очевидным.