Обмани судьбу

За помощь в правке, поддержку и кучу всего еще спасибо Гольшанской Свете.

А еще большущее спасибо замечательному "подопытному читателю" Этери Анне.

Самый последний вариант романа можно посмотреть здесь. На другие сайты все заливается по мере наличия свободного времени.

Глава 1. Осечка судьбы

Эсме

Я сидела на скамейке в коридоре, бесцельно болтая ногами. Странно, никогда не жаловалась на рост, а здесь не могу достать до пола. Я фыркнула: думалось о всякой ерунде. Потому что, если не занять голову хоть чем-нибудь, придется думать о единственно важном. О чем думают все эти люди вокруг меня. О том, что сделало совсем неважным все остальное. Я оглянулась, выходя из сомнамбулического состояния, и невнятный гомон разделился на отдельные голоса. Теперь можно было различить рыдания матери, отца, выспрашивающего что-то у медсестры, пустые успокаивающие слова врача.

Отец как обычно пытается рассуждать логично:

— Но не было никаких признаков! Ведь, когда уже совсем нельзя помочь, должно быть что-то заметно! Разве нет?

Мама только спрашивает снова и снова:

— Может это ошибка?

А что выспрашивать? Как-то глупо звучали эти расспросы после стольких обследований. Ясно же было сказано: рак. Причем такого вида, что уже ничего не поможет. Никакие клиники, никакие деньги. Поздно. Как сказал врач, с детьми, которые родились после Чернобыля, такое часто случается. Если бы обследовались раньше, если бы обратили внимание на незначительные признаки, если бы... Они, конечно могут попробовать, врач перечислял возможные действия и их последствия. Но каждый раз заканчивал он тем, что называл срок. Совсем маленький, меньше года.

В первый момент, когда только-только назвали диагноз, тогда предположительный, я злорадно подумала: ну хоть кто-то подтвердил — все мои жалобы не предлог, чтобы прогуливать школу или отлынивать от домашних дел. А полное осознание еще не пришло. И это хорошо, не хочу прямо здесь позориться, показывая, насколько мне страшно.

Родители все еще что-то обсуждали, а я снова тупо рассматривала мыски сапог, то появляющиеся, то исчезающие в поле зрения. Надо продержаться. До дома совсем недалеко, а там можно запереть дверь и... что "и" я тоже старалась не думать.

Не дав родителям ни единого шанса начать со мной "серьезный разговор", как они это называли, я почти бегом бросилась в свою комнату и заперла дверь. В конце концов, это не им умирать через... а через сколько?

Врач сказал, что мне осталось не больше полугода. Рак щитовидки бывает разный — какой-то легко оперируется, а какой-то дает метастазы. Мне не повезло.

Застыв напротив зеркала, я вглядывалась в испуганные глаза отражения, а в голове голос врача снова и снова повторял: "анапластическая карцинома, прогноз пессимистический". Стараясь отвлечься от этих слов, я рассматривала себя, отыскивая изменения. Сейчас мой вид портила синюшная бледность и круги под глазами. Но дело было не в болезни, просто я не спала две ночи, дожидаясь результатов из больницы. Пока я оставалась практически такой же, как раньше.

Внешность у меня не особо примечательная, никаких признаков родства с прабабушкой, роковой красавицей-цыганкой, в честь которой меня назвали. Нет, я не дурнушка, просто обычная. Лицо с четко очерченными линиями, непропорционально большой рот, угловатая линия подбородка, черные волосы и большие темные глаза, которые, по мнению Кристины, были главным моим достоинством.

Мне не верилось, что со дня на день на моем лице все заметнее станет печать смерти, и в конце я превращусь во что-то уродливое и жалкое. А может, я не успею измениться до того, как умру?

Я умру.

Странные слова. Они просто не могут быть обо мне. Я пыталась представить себе, как все в мире останется по-прежнему, а меня не будет — и не могла. Ведь, если меня не будет, то и мира этого не будет. Как он может быть, если я его не увижу?

Я думала о том, что будет, вспоминала моменты, когда только появлялись какие-то мелкие признаки. И я, и родители списывали их на усталость, простуду, мнительность. Почему никто из нас даже не подумал о том, чтобы пойти к врачу?

И тут меня накрыло. Провыла несколько часов в подушку, а потом забылась, будто свет в голове выключили. Посреди ночи я проснулась от того, что снова плачу. И долго еще то закусывала подушку, чтобы не голосить, то всматривалась горящими после слез глазами в блики фонарей на потолке. А ночь никак не соглашалась уступить моим желаниям и закончиться.

К утру я практически успокоилась. В конце концов, я не Кристинка, чтобы бросаться на стены и все крушить в бешенстве от несправедливости, пряча под раздражением страх. Я другая. С болезнью тоже надо как-то жить. Я хмыкнула. Правда, недолго.

Я не единственный ребенок. Скоро из лагеря вернутся близнецы, вот-вот начнет ходить младший, так что родителям будет, чем заняться и без меня. В нашей семье столько народа, что иногда мне казалось, что мое исчезновение заметят, только если позвонят из школы и спросят, почему Эсмеральда не ходит на уроки.

Самое трудное теперь — это сказать другим. Выдержать шквал жалостливых взглядов и приторных, фальшивых ободрений, за которыми прячется все та же жалость и страх перед болезнью и смертью.

Мне подумалось, что я рассуждаю как древняя старуха, особенно если принять во внимание мой возраст, но я всегда была такой и уже, похоже, не изменюсь. Не успею.

Кристин

Сегодня был год, как я познакомилась с одним из немногих действительно любимых мною существ.

Кажется, что это случилось буквально вчера. Помню, как я неуверенно оглядываюсь на папу: столько лет мечтать о рыжем ганновере с белой проточиной, найти почти точно подходящего под описание коня и сдуру пойти смотреть "заодно" еще одну лошадь.

Кобыла, которую мне предложили, была буденновской породы, от Габиона, красивой темно-бурой масти, с большой отметиной на морде, сорочьими глазами, высококровная, подходящего возраста, и, судя по всему, с характером.

Эта лошадь не походила на мою мечту ни по одному параметру, но я никак не могла оторваться от нее, осматривала, попросила погонять на корде и даже поседлать.

А отец удивленно поглядывал, но молчал. Он ничего не понимал в лошадях и был в тот день со мной просто потому, что я несовершеннолетняя. Ну и из-за того, что лошадь была его подарком.

Я сама определиться, кого же буду брать, не смогла, потому что моя мечта была так близко, но и кобыла запала в душу. Я загадала, что решающим станет слово ветеринара. И судьба решила. У ганновера тесты выявили хромоту, а кобыла оказалась здорова.

На конюшне народ поднимал брови, видя мою покупку, некоторые крутили у виска: буденновцы имели дурную славу. Но мне было все равно.

После покупки меня ждали приятные хлопоты. Я исступленно носилась по конным магазинам, подбирала амуницию, придумывала новую кличку, потому что нынешняя была совершенно глупой: Гроздь. Но кличка никак не желала придумываться, и я отложила пока это дело. Начались тренировки. Кобыла была с характером, но прыгала отлично: смелая, техничная, быстрая — то, что нужно для троеборья. Мы как-то подошли друг другу, хотя иногда было трудно. В ходе нашего "знакомства" родилась и кличка: Рогнеда.

За прошедший год мы привыкли друг к другу, выезжали на несколько соревнований, даже довольно успешно для начала.

Да, быстро прошел этот год. Но, вместо того, чтобы выйти в кухню, где за тортом девчонки с конюшни отмечали мой очередной полет через препятствие без кобылы и, заодно, годовщину коневладения, я сидела в раздевалке и смотрела в стену. Сегодня утром позвонила Эсме и рассказала о вчерашнем походе в больницу. Рак... Это показалось дурной шуткой, но Эсме не могла шутить. Мы дружили так давно, что никто не помнил, как и когда мы познакомились. Вместе ходили в детский сад, потом на гимнастику, потом на конюшню. Правда, недолго — когда Эсме сильно расшиблась, родители запретили ей заниматься конкуром. А через несколько месяцев мы с ней вместе собирались поступать в университет. Но через несколько месяцев Эсме не будет... Я передернула плечами. Нет, не стану сейчас думать об этом. Не могу. Потом. В другой раз.

Эсме

Внезапно появилась масса свободного времени: ведь к экзаменам теперь готовиться не надо. Школу я бросила. Сначала решила, что буду вести обычную жизнь: ходить в школу, готовиться к экзаменам, торчать в библиотеке, отыскивая что-нибудь интересное. Все это было бы возможно, но мама решила предупредить школьную медсестру о моих обстоятельствах. Дня через три новость дошла до чьих-то родителей, и уже ко второй переменке весь класс был в курсе.

После этого находиться в школе стало просто невыносимо. Учителя постоянно разглядывали меня с неприкрытой жалостью, одноклассники шарахались, как будто боялись заразиться. Я выдержала целую неделю. А потом просто забрала документы. Сама, без родителей. Иногда быть на целый год старше всех в классе удобно.

А дальше все пошло по нарастающей. Знакомые как-то резко перестали объявляться, и круг общения сузился до родственников и Кристины. И я сосем не чувствовала в себе сожаления по этому поводу.

Мне, конечно, совсем не хотелось закрыться в четырех стенах, но общаться с теми, кто обсуждает твою смерть как особо экзотическую новость, моральных сил не хватало.

Сегодня мне не сиделось в комнате, тянуло куда-нибудь на воздух.

Дома никого, в будни я всегда оставалась одна, но это как раз хорошо — родители смотрят на меня так, будто я умру прямо сейчас, и это невыносимо. Книги и телевизор уже надоели до зеленых чертей. У Кристинки была тренировка, мы встретимся только завтра.

А погода была хорошая: солнечно, безветренно, солнце уже по-настоящему пекло.

Решив прогуляться, я по-быстрому собралась. Завязывая волосы, бросила взгляд в зеркало и нахмурилась: чего-то не хватало. И только сейчас заметила, что так и не одела подвеску, снятую мной перед обследованием. Это был подарок старого друга, с которым до этого я никогда не расставалась. И только завязав ленточку, почувствовала себя спокойнее: дискомфорт, мучавший меня в последние дни, тут же прошел, все снова было на своих местах.

Я вышла со двора, еще не определившись, куда пойду. Раздумывая, остановилась у ворот. Фыркнула: стою и не могу решить, куда двинуться, прямо как в "Поверни налево".

Солнце, отразившись в горном хрустале на шее, оставило забавный зайчик на заборе. Я усмехнулась: раз зайчик показывает налево, прогуляюсь до магазина.

Проходя мимо соседского дома, пустовавшего уже не меньше месяца, я услышала знакомый голос:

— Эсме! Совсем зазналась, не здороваешься!

Я обернулась, радостно улыбаясь: Данила — тот самый запропастившийся хозяин — был дома.

— Привет! Я тебя и не увидела!

Парень вышел из-за низкой войлочной вишни, густые ветки которой его спрятали. Данила был высокий, худощавый, с резкими, но правильными чертами лица. Довольно красивый, но, по нашему с Кристин мнению, ему категорически не шла прическа: прямые темно-русые волосы, обрезанные на уровне подбородка, делали его лицо худым и длинным.

Данила был лет на десять, если не больше, старше меня, но, как бы странно это ни звучало, мы дружили. С того самого дня, как он переехал в Вишенки. Нам с Кристинкой было тогда по лет по десять. Из любопытства мы залезли в дом, посмотреть на нового соседа. Данила нас не прогнал. Вместо того чтобы отругать и выдать родителям, он угостил нас яблочным пирогом и пригласил заходить еще. И мы заходили, так часто, как только могли.

Я задала традиционный вопрос:

— Ну как, не нашел еще своей единственной?

Шутка была старинная: Данилу часто брали в осаду местные девчонки, но он никогда не отвечал им взаимностью. На вопрос Кристины, почему он так и не стал встречаться с кем-нибудь из них, Данила ответил, что каждая из этих девушек рано или поздно заговорит о чем-то большем, чем просто свидания. Я тогда спросила: что же в этом плохого? А Данила отбросил свой вечно несерьезный тон и сказал, что ни на одной из них он не женится, и было бы нехорошо тратить время другого человека на несбыточные мечты. И добавил:, что та, на ком он женится, ему еще не встретилась, потому что он сразу ее узнает.

Это было настолько непохоже на обычные речи Данилы, что с тех пор после каждого приезда в поселок, мы интересовались: не нашел ли он свою единственную.

Данила усмехнулся, покачав головой. Мы болтали о чем-то незначительном, когда он резко прервался и сказал совсем другим тоном:

— Ты сегодня, и правда, какая-то заторможенная. Что-то случилось?

И тут я поняла: все. Больше не могу притворяться спокойной. Только что все было нормально и — на тебе. Слезы потекли, и я никак не могла их сдержать. Чертыхнувшись, Данила увел меня в дом. Уложил на диван, долго-долго слушал, успокаивал, потом как-то непонятно поводил руками по шее, нахмурился.

— Что?

— Плохо...

— Еще бы.

Я была рада, что он ни о чем не спрашивает. И, кажется, не собирается меня жалеть.

Мы проговорили до темноты. Вернувшись домой, я застала родителей в панике: они не знали где я, а мобильник остался на кухонном столе.

Данила снова уехал — он часто надолго пропадал. Жизнь потекла по привычному руслу.

Прошло три дня.

Поздно вечером я сидела дома, просматривая список книг, с которыми планировала познакомиться, и прикидывала, что бы скачать себе, почитать перед сном, когда зазвонил телефон. Это был Данила. Он коротко поздоровался и предупредил, что сейчас приедет. Я обрадовалась, потому что осталась в тот вечер одна в доме и компания была совсем не лишней.

Но, уже через несколько минут после прихода Данилы, мне стало не по себе. Он суетился, перескакивал с темы на тему, не в силах сидеть спокойно, бродил по комнате. Потом остановился и вперил в меня взгляд. Его карие глаза смотрели сегодня странно, отдавая безумием, да и лицо изменилось — осунулось и потемнело. Я поежилась. Как в кино оказалась. Ужастике. Для полноты картины не хватало только полутьмы и мрачной музыки.

Наконец, он заговорил.

— Эсме, я бы никогда не сказал тебе... но ты вот-вот погибнешь, а я, может быть, смогу помочь. Есть люди, которые лечат не так, как обычные врачи. Но не здесь. Я не знаю, согласятся ли они помочь и смогут ли, но ведь стоит попытаться, правда?

Я ничего не понимала, но кивнула. Помочь? Кто может с таким помочь?

— Я... — Он снова заходил по комнате. — Я не отсюда. Не из этого мира... Мне пришлось уйти из дома, это длинная история. Но там у меня остался друг. Я дам тебе письмо, все объясню... он поможет, если это будет в его силах...

Данила остановился и вперил в меня взгляд.

— Ты готова еще побороться? Чтобы жить?

Я снова неуверенно кивнула. Но тут же поправилась:

— Погоди, дай сообразить...

— Думай. Но недолго. Времени почти нет. Переход проще будет сделать в полнолуние, а к такому заклинанию надо еще подготовиться.

Почему-то мозг с готовностью принял эту "новость". То ли после известия о смерти меня уже трудно чем-то удивить, то ли инаковость Данилы всегда была чем-то очевидным.

Я вдруг задала совершенно глупый, но почему-то важный для меня вопрос.

— А как тебя по-настоящему зовут?

— Дорвен.

— Красиво...

Данила смущенно улыбнулся.

— Это значит "Каменный воин", точнее там как-то более поэтично переводится, но смысл такой.

Я надолго замолчала, размышляя над странным предложением, отыскивая в себе сомнения или возражения. А потом сказала:

— Данила... Дорвен, я согласна попробовать.

— Это может быть опасно.

Хмыкнув я спросила:

— Опаснее, чем остаться здесь?

Он опустил глаза и вместо ответа молча покачал головой.

— Только... что мы скажем родителям.

— Я создам твоего двойника, иллюзию, куклу без разума. Для всех ты неожиданно впадешь в кому и умрешь.

— Это ужасно, так их обманывать

Почему-то только сейчас до меня дошло, что авантюра, в которую я собралась ввязаться, затронет не только меня, но и всех близких.

— Так будет лучше: родителям не придется смотреть, как ты угасаешь. А мне не придется жить с осознанием того, что я мог помочь и не попытался.

— Но я ведь смогу вернуться?

Дорвен покачал головой.

— Нет. Ты станешь частью того мира, будешь подчиняться его законам. Пути назад не будет. В этом мире ты будешь мертва.

Я вздохнула.

— Это как-то очень грустно. Но ведь другого выхода нет, правильно?

Парень пожал плечами.

— Если и есть, мне его не видно. Но я хочу, чтобы ты понимала: там может и не быть спасения. Вы можете не найти лекаря, можете погибнуть в дороге... Да просто во время перехода может что-нибудь пойти не так: наш мир в последние годы нестабилен и переходы опасны.

Меня удивляло поведение Дорвена: минуту назад он хотел, чтобы я согласилась, а теперь будто бы отговаривает. Неужели боится, что я буду его винить в случае неудачи?

— Я все понимаю, правда. И... давай попробуем это сделать.

Он испытующе поглядел на меня и сказал:

— Хорошо.

Мы долго обдумывали детали, и к вечеру план был почти готов. Мне удалось уговорить Дорвена рассказать о нем Кристине. Было бы предательством уйти, ничего не сказав.

Время от времени Данила... Дорвен пытался проверить, а точно ли я соображаю нормально — его беспокоила легкость, с которой я приняла это отдающее бредом предложение, но никаких признаков моего сумасшествия он не находил.

Позже я смотрела как родители, повторяя ежедневный ритуал, ужинают, идут в зал, включают телевизор. Совесть, то и дело напоминавшая про готовящийся обман, умолкала, стоило в красках представить картину медленного умирания, которую придется наблюдать отцу и маме, если мы не сделаем так, как предложил Дорвен.

Кристин

Эсме рассказала мне о предложении Данилы. Я не поверила. Данила, конечно, хороший парень, но с головой, видимо, не дружит еще больше, чем мне раньше казалось. Или он пошутил, но это было бы слишком чудовищно в такой ситуации.

В следующий раз в гости к нему мы заявились вместе. Увидев меня, выглядывающую из-за плеча подруги, парень усмехнулся. По лицу Данилы можно было без труда прочитать: он прекрасно знает, зачем я сюда пришла.

Не успела дверь закрыться, как я выложила все, что думала по поводу его идеи и того, насколько сильно он ударился головой.

Данила ничего не ответил, просто схватил воздух собой, чуть заметно шевельнув губами. Потом, насмешливо улыбнувшись, спросил:

— Теперь веришь, что я не врал насчет другого мира?

Я хотела спросить, что он имеет в виду, но не получилось. Тело не слушалось, я не могла пошевелить ни одним мускулом. Из глубины поднялась паника, я стала задыхаться. Парень картинно щелкнул пальцами — ко мне вернулась способность дышать, но и только.

Эсме прикусила губу, мне показалось, что она старалась не рассмеяться, а Данила неспешно уселся в кресло и только потом одним словом освободил меня. На его лице сверкнула озорная улыбка.

У меня, кажется, волосы задымились от ярости.

— Это не смешно! Это издевательство и ничего больше!

Но Данила не собирался раскаиваться, или хотя бы извиняться. Вместо этого он с невинным лицом пожал плечами:

— Я просто не знал, как еще тебя убедить, не убивая на это целый вечер.

Все еще злясь, я смотрела на него, пытаясь найти новые, чужие черты, но так ничего и не увидела.

— Значит, ты говоришь, что там есть люди, которые смогут вылечить Эсме?

Данила терпеливо повторил:

— Я говорю, что в моем мире есть лекари, которые могут попробовать вылечить Эсме.

— А ты сам не можешь?

— Я не умею лечить.

— Конечно. Издеваться над людьми куда как проще.

Он только руками развел:

— Вообще-то, обездвижить действительно проще, чем лечить.

— Не сомневаюсь.

Я понимала, что выгляжу глупо, но остановиться не могла. Состояние, когда не можешь дышать без разрешения, меня испугало, а страх разозлил. Я привыкла контролировать ситуацию, а здесь оказалась полностью во власти другого. Данила уже не казался мне тем человеком, которому можно доверить все-все, теперь в его лице чудилась незамеченная раньше жесткость.

Но Эсме верила Дорвену, как, оказывается, звали Данилу, и мне ничего не оставалось, как смириться. Они решили оставить на подготовку две недели. Потом Эсме покинет наш мир.

Мы каждый день пропадали у Данилы, пока родители Эсме были на работе. Я так вообще переселилась к Эсме: папа опять был в командировке, а ездить каждый день из города мне не хотелось — на это уходило слишком много времени. Да и до конюшни так куда ближе.

Дня через четыре я поймала себя на том, что скептик во мне сменился осторожным, но оптимистом. Мне так хотелось верить в спасение Эсме, что я заразилась подготовкой.

Мы перебирали одежду, разбирали вещи, пытаясь понять, как выбрать самое необходимое, чтобы ни в чем не нуждаться... и чтобы рюкзак не лопнул.

Родители Эсме косились на нашу троицу, полную энтузиазма и совсем не напоминающую похоронную бригаду, но пока ни о чем не спрашивали. И меня и Эсме это более чем устраивало, потому что нас мучил предстоящий обман.

Данила впихивал в Эсме, а заодно и в меня, так как я постоянно была рядом, все новые и новые сведения о мире, о жизни там, о том, что нужно делать после перехода.

Меня интересовало все, от истории мира, который назывался Землей Большой Рыбы, до религии, но Данила, которого я, в отличие от Эсме, так и не приучилась называть настоящим именем, коротко отвечал на мои вопросы и продолжал методично выдавать те сведения, что, по его мнению, могли пригодиться Эсме.

Однажды, меня как током ударило: мы совсем забыли о важном вопросе, которым следовало озаботиться изначально.

— А как она там будет разговаривать? Она же язык не знает!

Данила улыбнулся.

— Не знает. Но тут поможет кое-что, перешедшее к ней от прабабушки. Дело в том, что носителям дара не нужно учиться некоторым вещам. Конечно, если рядом есть тот, кто умеет передавать знания. Я умею, говорят неплохо. Вот сегодня на ночь сделаем "обмен" и завтра утром она будет знать пару языков и основы истории моей страны. На первое время этого хватит.

— А зачем ты тогда столько рассказываешь сам?

— Делиться знаниями сложно, я этого сто лет не делал, да и не все можно передать.

Эсме

Две недели прошли очень быстро. Кристина поначалу напугала меня скептическим отношением к нашей с Дорвеном затее. Если с ее стороны это выглядит так ненадежно — есть ли у меня хоть какой-то шанс? Но постепенно она втянулась и теперь донимала Дорвена расспросами, не пропуская ни одного дня — даже перенесла тренировки на другое время, чтобы постоянно быть рядом. У Кристинки дара не было совсем ни капли, и ей Дорвен передать знания не мог, а то бы наверняка сделал это, чтобы избавиться от бесконечных расспросов. Кажется, даже кончики ее рыжих волос дымились, когда она загоралась жаждой знаний.

За несколько дней до дня перехода Дорвен сделал, как он это называл, "обмен", и утром я проснулась с осознанием того, что знаю язык, письменность и даже историю Синего королевства. Синим его, как я с удивлением "вспомнила", назвали за то, что люди носили одежду синих тонов из-за какого-то распространенного в той местности красителя. А еще я поняла, что могу немного говорить на видербенском. Внутренне позавидовав тамошним магам — на изучение английского я убила все школьные годы — я принялась осваивать новые знания.

Дорвен заставлял меня все оставшиеся до перехода дни говорить на новом языке, пару раз я попробовала писать на нем, а вечерами пришлось читать книгу по этикету и нравам мира Большой рыбы. Кристина, когда увидела эту книгу в руках Дорвена, чуть на пол не упала от смеха. И правда: забавно было представить Дорвена, читающего справочник по этикету. А уж зачем было тащить его в чужой мир — совсем непонятно. Но Дорвен обиделся на смех и не стал рассказывать, как книга тут оказалась.

Читать оказалось сложнее, чем говорить, а вот письменность особых затруднений не вызвала — значки были совершенно иные, но все же чем-то похожи на наши по написанию. Оставалось только порадоваться, что там обычные буквы, а не иероглифы.

Подходил к концу последний день. Я не позволяла себе думать о будущем. Иначе только разнервничаюсь. Потом разберусь.

Весь вечер мы провели у меня дома. Сидели в гостиной вместе со всеми и молчали. Кристинка разглядывала меня и мою семью каким-то застывшим взглядом, а я пыталась впрок насмотреться на родных. И не могла поверить, что больше никогда сюда не вернусь.

Дорвен сказал, что во время перехода никого кроме меня и его в доме быть не должно, так что мы с Кристиной попрощались рано утром. Я грустила, даже солнце, уже совсем по-летнему пригревавшее, не давало достаточно света, чтобы разогнать придавившую меня тоску, а Кристина плакала.

Переход был совсем простым. Для меня, конечно. Дорвену заклинание далось тяжело. Он весь взмок, за пять минут сотворения заклинания, лицо мага осунулось и почернело. Размеренно, как в трансе, шагая по комнате, и быстро перебирая пальцами, Дорвен словно плел узоры и почти бесшумно шептал неизвестные мне слова.

Я сжала крепче лямки рюкзака и шагнула к появившейся в белом тумане двери. Уже взявшись за ручку, я оглянулась. Дорвен махнул рукой.

— Будь счастлива!

Я постаралась улыбнуться в ответ:

— И ты...

Дверь за мной закрылась.

Кристин

Дома меня поджидала телеграмма. Домработница, пряча глаза, протянула листочек. Я ушла к себе в комнату — было в ее лице что-то, напугавшее меня, не хотелось читать послание под чужим пристальным взглядом. Честно говоря, мне вообще не хотелось его читать.

Прошло неизмеримо много времени, а я все сидела, тупо перечитывая и перечитывая короткие строчки, надеясь увидеть, что я ошиблась и там напечатаны совсем другие слова.

Папа погиб. Попал в аварию. Его не было уже три дня.

Взглянув на часы, я заметила, что пора ехать на тренировку. Будто в трансе я взяла сумку и вышла из дома. Пока добиралась до конюшни, спасительный транс прошел. Я долго пробыла в раздевалке, плакала, металась по комнате, била кулаками стены, почти не замечая боли, но легче не становилось. Да и не могло стать.

Помещение манежа показалось мне тесным, воздуха не хватало. Наспех размяв кобылу, я галопом вылетела в поле. Не привыкшая к такому, Рогнеда нервничала и вот-вот могла понести. По правде сказать, я была бы не против: ее быстрые ноги могли хоть ненадолго унести меня от той боли и страха, что разрывал меня на части.

Кентером мы двигались по лесной дорожке. Но это было слишком просто. Нужно было отвлечься, хоть на минуту забыться... На глаза мне попалась троеборная трасса, на которой всего два месяца назад мы с Рогнедой выиграли кубок. Это был всего лишь приз "местной водокачки", но я так радовалась, потому что папа был рядом и гордился мной...

То, что надо! Я направила кобылу к первому препятствию. Мы шли по дистанции быстро, быстрее, чем было разумно, но скорость не позволяла мне отвлекаться. Кобыла горячилась, чувствуя, что я неспокойна, мне было трудно сдерживать ее. Вот впереди показалось новое препятствия. Я вдруг подумала, что больше всего на свете хотела бы оказаться сейчас рядом с Эсме, начать все сначала, пусть без отца, но с подругой, почти сестрой. Ведь без нее я осталась совсем одна.

Кобыла напружинилась, оттолкнулась, снова выступившие слезы унесло ветром. Вдруг я почувствовала, как дернулась и нагрелась подвеска. Ее Данила подарил Эсме на пятнадцатилетие, и с тех пор она с ней не расставалась, а утром отдала мне на память. Воздух перед лошадиной мордой задрожал, пошел рябью, раздался всплеск, будто мы прыгнули в воду. Я зажмурилась. Но копыта Рогнеды ударились о твердую землю. Я открыла глаза и резко осадила лошадь.

Трасса пропала. Вокруг меня был светлый лиственный лес. Мы приземлились на широкую дорогу, которая заканчивалась у дверей низкого и длинного каменного дома.

Но не он привлек мое внимание. В десяти шагах от меня удивленно застыла Эсме.

Глава 2. На той стороне

Эсме

Я вышла из тумана прямо на широкую дорогу. Колеи заросли травой, видимо телеги здесь ездили не так часто, но посередине дороги была вытоптана тропинка.

Здесь был уже вечер. Закрыв глаза, я глубоко вдохнула воздух нового мира. Он чем-то неуловимо отличался от того, к которому я привыкла дома. Казался сладковатым на вкус, как березовик. Мир был чужим: я почти видела, почти могла потрогать, как перемещаются вокруг меня потоки силы. У нас ничего подобного не было.

Занятая своими чувствами, я не успела толком осмотреться, когда позади раздался стук копыт. Звук будто взялся из ниоткуда: всего секунду назад стояла тишина.

Я обернулась и застыла: в нескольких метрах от меня, приседая на задние ноги, остановилась лошадь. А на ней сидела Кристина, удивленно разглядывая меня. Она была бледнее обычного, а темно-рыжие волосы рассыпались по плечам, как от долгой скачки.

Кристин

— Ты как...

Эсме от неожиданности была не в состоянии даже сформулировать вопрос, только глуповато смотрела.

— А я и сама не знаю... Ой!

После приземления я не сразу ощутила свое тело, но теперь чувствительность вернулась, и от боли выступили слезы. На груди у меня красовался здоровенный ожог, а ворот футболки оплавился. Подвеска! Смущаясь, я улыбнулась.

— Кажется, я слишком сильно хотела тебя увидеть.

Эсме чуть повеселела.

— Да уж... И что теперь делать? Как тебя обратно отправить?

Я, борясь с желанием дотронуться до ожога, водила рукой по краю здоровой кожи. Посмотреть в глаза Эсме не хватало сил. Как вслух признать, что папа... Как можно равнодушнее, я произнесла:

— Я... ты не знаешь... пришла телеграмма, катастрофа, все такое. Я теперь сирота.

Эсме закрыла рот рукой, будто удерживая слова — удивление и соболезнования звучали бы банально.

— То есть...

— То есть у меня теперь совсем никого. — Через слово сбиваясь, я быстро заговорила: — Я была немного не в себе, после телеграммы, поехала в поля с Рогнедой. Каким-то кружным ходом выехала на нашу троеборную трассу. Мы начали ее проходить, я подумала, что больше всего на свете хотела бы оказаться сейчас вместе с тобой. Воздух над препятствием пошел рябью и... вот, собственно... — Выдохнув, я добавила: — Я даже рада, что получилось то, что получилось. Лучше с тобой, чем там. Если ты не против.

— Естественно, не против. — Эсме неуверенно улыбнулась. — Ну вот, уже одной проблемой меньше: назад тебя отправлять не надо.

— Что будем делать?

Эсме пожала плечами:

— То же что я делала бы одна. Пойдем к дому. Дорвен дал мне письмо к своему другу. Он поможет.

— А если его не будет? Дорвен ведь говорил, что его друг все лето путешествует. — Я присмотрелась к дому. — По-моему там никого. И темнеет уже.

— Будет. Смотри, тут даже листья еще не распустились.

Однако когда мы подошли к дому, стало ясно, что я права, и там никого нет. Эсме не смутилась.

— Давай подождем, должен же он вернуться ночевать.

Я привязала Рогнеду к коновязи, и мы уселись на крыльцо. Мои опасения оказались пустыми: долго ждать не пришлось.

На дороге показался всадник на поджаром рыжем коне. Он спешился и, привязав рыжего подальше от кобылы, зашел, наконец, во дворик. Подойдя ближе, парень с интересом уставился на нас. Как и мы на него.

Хозяин дома оказался ровесником Дорвена. Это был коротко стриженый русоволосый мужчина. Черты его лица, не слишком красивые по отдельности, и чересчур мелкие для мужчины, вместе, тем не менее, смотрелись неплохо, парень явно считался красавчиком. Очень уж приятное у него лицо — открытое и добродушное. Одет он был в куртку и брюки из плотного полотна, когда-то коричневые, но теперь выгоревшие почти добела. Сапоги, тоже совсем не новые, закрывали ноги почти до колена. Под курткой я заметила темную рубашку.

— Чем обязан?

Эсме подошла к калитке и протянула письмо, которое все это время вертела в руках. Прочитав его, он снова стал нас рассматривать.

— Я так понимаю ты, — он кивнул на Эсме, — та, о которой говорится в письме. А это, — он перевел взгляд ярких серо-голубых глаз на меня, — кто?

Я не понимала ни слова, так что Эсме пришлось переводить. Неужели Дорвен ошибся? Кажется, он не был рад ни Эсме, ни мне.

Вместо того чтобы ответить на его вопрос, или дать Эсме сказать, я выпалила:

— Может ты нас в дом пригласишь? Мы что так и будем на крыльце разговаривать? Меня, кстати, Кристина зовут.

Смешно дернув бровями, парень достал из висевшего на поясе кошеля ключ. Кажется, ему перевод не требовался.

Обстановка в доме оказалась совсем простой: циновки и тканые половики на полу,тяжелая деревянная мебель вдоль стен. Никаких украшений, только яркие шторы — крупные красные цветы с темными листьями на белом фоне.

Махнув рукой в сторону стола, хозяин дома бросил:

— Садитесь. Поесть не предложу — меня весь день не было. Я Беонвен. — И добавил, судя по всему это имела какое-то особое значение. — Рожденный маг. Потомственный.

Заметив, что Эсме по-прежнему пересказывает мне его слова, Беонвен подошел ко мне и, жестко обхватив голову пальцами, что-то произнес одними губами. Потом добавил, уже для меня:

— Так проще.

Я с удивлением поняла, что знаю, как говорить на совершенно чужом языке. И понимаю, что он говорит.

— Дорвен сказал, что у меня нет даже зародыша дара, и передать знания о языке, таким как я, нельзя.

Я замолчала, так непривычно было слышать чужие слова, произносимые собственным голосом.

— Дорвен прав. Нельзя.

— Но...

— Нарушение законов природы. Это как если бы пресловутое яблоко не упало на голову вашему ученому, а взлетело в небо. — Парень невесело усмехнулся, будто бы отбросив в какие-то сторонние мысли. — Это просто.

Так и не дав мне возможности узнать, откуда ему известно про Ньютона, он спросил:

— А теперь рассказывайте, с чего это вдруг Дорвен решил, будто нашему миру не хватает двух девиц, едва вышедших из детского возраста.

Мы стали пересказывать произошедшее, а Беонвен, противореча своим же словам, разжег в печи огонь. Только почувствовав запах яичницы и каши, я поняла, что дико голодна. Я ведь не ела с тех пор, как получила телеграмму. Странно, здесь мне проще было вспоминать об отце, не так больно. Словно телеграмма пришла уже очень давно. Хотя нет. Казалось, что эта телеграмма вообще была не в моей жизни: я, наверное, видела это в кино или прочитала в книге.

Беонвен не слишком удивился, узнав, как я появилась здесь.

— Все просто. Капля магии в подвеске: наверняка, Дорвен вложил туда какое-нибудь пожелание; дыра в пространстве не так далеко от тебя, сделанная тем же человеком, что и подвеска; то, что Эсме долго ее носила... Ты очень сильно захотела, вот магия и настроилась на твою подругу. Плюс ты говоришь, лошадь в это время прыгнула — скорость помогла затянуть тебя в переход. Вот и вышло незапланированное перемещение.

— И что мне теперь делать?

— Ну, как я понял, думать, как тебя вернуть не нужно?

Я покачала головой.

— Тогда будем действовать, как и хотел Дорвен, просто втроем. Все равно уже потеплело, и я собирался отправиться куда-нибудь.

Эсме, слушавшая молча, спросила:

— Есть хоть примерный план?

Он усмехнулся.

— Кое-какой.— Беонвен присел напротив Эсме и теперь осматривал ее шею, аккуратно поводя кончиками пальцев по коже. — Думаю, что я смогу найти лекаря, который на время остановит эту заразу. Здесь у тебя будет больше времени.

Я с любопытством разглядывала саблю, висевшую на стене.

— А у нас будет оружие?

— Нет.

— Почему? Дороги безопасны? Тогда зачем ты сам носишь оружие?

Беонвен заметно опешил от количества вопросов. Немного раздраженно, ответил:

— Нет, небезопасны. Но те, кто вооружен, должны отвечать за свои слова и поступки. Возможно с оружием в руках. Не думаю, что после пары уроков ты сможешь это сделать. А без оружия вы просто подростки, да к тому же девушки, с которых спрос невелик.

Мне это не приходило в голову.

— А я думала, что, увидев оружие, нас поостерегутся трогать, будут относиться с большим уважением.

— Нет, скорее воспримут как провокацию.

Я все же не удержалась, слишком привлекательно смотрелась красивая черненая рукоять сабли, ужасно хотелось подержать ее в руках.

— А хотя бы поучишь немного? Ну, просто так.

Беонвен рассмеялся. У меня появилось чувство, будто мы знакомы уже давным-давно. Вспомнился Дорвен, оказавшийся совсем не тем, кем мы его считали столько лет, и прелесть момента пропала.

— Немного. Попозже. А сейчас давайте ложиться спать. Комнаты у меня всего две, так что устраивайтесь как-то вместе. Кровать широкая.

Кровать была не такая уж и широкая, но, едва я ее увидела, как спать захотелось просто до смерти. Мы не успели перекинуться и парой слов, как заснули.

Эсме

Я открыла глаза и уставилась в беленый потолок. Все-таки это не сон. Кристина, пинавшая меня всю ночь, уже встала. Судя по свету, пробивающемуся между штор, было еще совсем рано. Я прислушалась к себе и, повернувшись на другой бок, снова заснула.

Во второй раз я проснулась от негромкого разговора, доносившегося из-за неплотно прикрытой двери. Зевая, я вышла на кухню. Беонвен и Кристина не спеша потягивали из больших глиняных кружек кисель. Судя по тому, что я успела услышать, Кристинка рассказывала Беонвену о себе и обо мне. Заметив меня, Беонвен кивнул:

— Доброго ут... дня! Обедать будешь?

Мне стало неловко.

— Простите. Я не всегда так долго сплю.

— Не страшно. Завтра все равно возможности поспать не будет: разбужу на рассвете.

Я поморщила нос, увидев тарелку с перловой кашей на молоке. Но, попробовав, признала, что получилось вкусно. Кисель был из черной смородины, темно-розовый и терпкий. После него захотелось пить.

Беонвен заметил, что я шарю взглядом по комнате:

— Что-то нужно?

— Попить чего-нибудь... у вас же есть что-то вроде чая?

— Липовый цвет пойдет?

Я кивнула. Беонвен присел на край сундука, ожидая, пока закипит вода.

— Чай у нас не растет. Раньше, когда еще безопасно было ходить между мирами, некоторые привозили кусты чая, не знаю, чем это закончилось.

— А откуда ты столько знаешь про наш мир?

Беонвен скривился:

— До того, как началась эта чехарда с нестабильностью, многие маги ходили по мирам. — Предваряя мой вопрос, он добавил: — Я сам у вас не был. Но многие из наших преподавателей... — Он снова выпал из реальности и, замолчав, уставился в пространство, на лбу появилась морщинка. Потом опомнился: — Многие из преподавателей бывали у вас. А они всегда рады поболтать.

Он поставил перед нами дымящиеся кружки, но сам, больше садиться не стал, собирая какие-то свои вещи в небольшую сумку.

— Значит, слушайте. Завтра выедем, как только начнет светать. Я сейчас уйду в деревню — заберу вьючного коня и прикуплю еды в дорогу. Вы пока посмотрите, что из моей одежды можно переделать, а то у Кристин вообще ничего нет, да и тебе переодеться не помешает. Ваша одежда слишком приметная, не нужно ее брать с собой. Поедем до Девижа. Это ближайший город. Там надо купить вещей и тебе, — он кивнул на меня, — лошадь. Пока будешь ехать со мной и Кристин по очереди. Доберемся, думаю, дня за три-четыре. — Он бросил на нас оценивающий взгляд, и поправился: — Думаю, за неделю доберемся.

Беонвен называл Кристину на свой манер — с ударением на "тин" и проглатывая окончание. И меня он звал не так, как я привыкла, а тоже с ударением на последний слог. Мне он не советовал пользоваться своим полным именем — оно было похоже на имена далекой отсюда Арсинии, жители которой казались населению материка слишком странными. В общем, я так поняла, что было бы плохо, если бы они принимали меня за уроженку тех мест. Это проблемы не составляло — свое необычное имя я с детства ненавидела и отзывалась только на Эсме.

— А потом что?

Я почувствовала, как от волнения пересохло в горле, и отхлебнула остывший отвар. Спасение было так близко и так далеко, но надежда была всего лишь надеждой. Все время приготовления к переходу, я старалась не думать о том, что и здесь может не найтись достаточно сильного лекаря. И сейчас не стану об этом вспоминать, иначе совсем тяжко.

— У меня есть на примете пара мест, где можно посоветоваться. А там уже решим, куда дальше. И нужно найти лекаря, который приостановит процесс, а то неизвестно, сколько мы провозимся с поисками. Это все осложняется тем, что мне нежелательно приближаться к столице и попадаться на глаза другим магам.

— Тебя ищут?

Кристина ни капельки не изменяла себе — как всегда не спешила довериться незнакомым, зато с упорством следователя выискивала нестыковки в речи и собирала информацию о человеке.

— Сейчас — нет. Но если встретят — может и начнут.

— Что ты такого натворил?

Я заметила, как Беонвен смешался, будто не знал, что бы такого ответить.

— Ничего такого, что помешало бы вам путешествовать со мной.

— Так уже ж мешает.

— Это тебе так кажется.

Подруга недовольно поджала губы и нахмурилась. Беонвен дернул бровями — я заметила уже — так забавно он выказывал свое удивление или волнение. И, похоже, не подозревал об этом, потому что в остальном лицо ничем не выдавало его мыслей.

Его скрытность была в общем-то логичной — он нас видел в первый раз — но сам по себе тот факт, что он скрывается, должен был бы меня насторожить. Я прислушалась к себе: интуиция молчала, ей по-прежнему нравился этот парень.

Кристин

Не обращая больше на меня внимания, Беонвен снял с деревянного колышка шляпу и вышел на улицу.

— Никуда не выходите, заприте дверь изнутри. Если кто-нибудь придет, не показывайтесь.

Затягивая подпруги, маг с сомнением посматривал в нашу сторону, будто не был уверен, можно ли нас оставлять одних. Закончив седлать жеребца, Беонвен протянул мне ключ. Забирая его, я нечаянно коснулась пальцев мага. Маг отдернул руку, чуть не уронив ключ, но справился с собой. Никак не объяснив свое странное поведение, он уже поставил ногу в стремя, но, внезапно передумал. Повернувшись к нам, он, слегка хмурясь, произнес:

— На будущее. У нас не принято прикасаться к рукам . Прикосновение — это привилегия только для очень близких. Следите за этим — я переживу, но кто-то незнакомый может принять ваш жест за оскорбление. И не дай вам боги прикоснуться к магу без его просьбы.

Мне стало неловко за нечаянное касание. Беонвен прямо не сказал, но ему явно было неприятно.

— Странные какие-то у вас обычаи, — я пожала плечами, — И что — в толпе не толкают?

— Толкают, конечно. Но стараются избегать этого. Да и я не о таком прикосновении говорю, ты же понимаешь.

— Не понимаю.

— К ладоням не стоит прикасаться, особенно пальцами или ладонями. Прикосновение к голой коже, особенно к лицу и кончикам пальцев — это действительно очень интимный жест, только для близких. У магов это еще и способ передавать магию.

— А-а-а. — Мне в голову пришел новый вопрос: — А как отличить мага?

Беонвен на секунду задумался.

— Они увереннее держатся, обычно одеты богаче других, но на руках нет ни колец, ни браслетов. Еще магов можно узнать по пальцам, но для этого нужна практика. У многих медальоны с буквами или символами.

Я скептически на него посмотрела, медленно обведя взглядом с головы до ног. Маг отмахнулся.

— На меня не смотри. Я специально стараюсь не афишировать свой статус. Но руки не спрячешь.

И действительно, хотя широкие ладони мага с короткими тонкими, будто раздавленными на кончиках, пальцами, сложно назвать красивыми, их движения, отточенные, выверенные до миллиметра, завораживали.

Беонвен уехал, а мы пошли смотреть, что там с вещами. Он еще после обеда вытащил сундук с одеждой гостиную. Там была хорошая лампа и небольшое зеркало. Порывшись в сундуке, мы пришли к выводу, что вся одежда мага, за малюсеньким исключением, состоит из штанов и рубах немарких оттенков разной степени заношенности. Отобрав пару комплектов поприличнее, мы попытались подогнать их под себя. Швеи из нас вышли так себе, особенно из меня, но рукава подрубить и пояс ушить смогли. Хорошо, что маг был не богатырского сложения, хотя и не особо хрупкого. Плечи, правда, так и остались велики, но в целом получилось не слишком уродливо.

Пытаясь в небольшое зеркало увидеть хоть что-то, я подумала, что стала похожа на мальчика: болтающиеся одежки отменно скрывали все признаки женской фигуры. Я так и не решила, хорошо это или плохо, если учесть что мы долго будем в дороге. А вот Эсме, несмотря на то, что была не намного крупнее меня, смотрелась в перешитых одежках вполне себе по-женски.

Работа была закончена, а времени оставалось еще много. Эсме засела за книгу, которую одолжила у Беонвена, а я отправилась исследовать дом. Он был небольшим: две спальни, гостиная, кухня и кладовая. В общих комнатах и нашей спальне ничего особенного не было — только необходимые вещи. Я просмотрела корешки книг на полке в гостиной. Читать с непривычки оказалось трудно, но я быстро адаптировалась. Не знаю, насколько набор книг был типичным для этой местности, но мне он ни о чем не сказал: сборник бытовых заклинаний, травник, записки путешественников по Тенуру и Орбу, несколько книг на незнакомых языках. Недолго поколебавшись, я зашла в комнату Беонвена. Незаправленная кровать и легкий беспорядок на тумбе, которую он использовал как письменный стол, заставили меня усмехнуться: ничто человеческое магам не чуждо. Но ничего интересного ни на тумбе, ни в комнате не было.

Несмотря на такой вот минимализм, дом был удивительно уютным. Интересно, мы будем здесь жить, когда вернемся? И чем в этом мире может заняться девушка, не имеющая никаких особенных навыков? Замуж выйти? Так у нас же ни приданного, ни каких-то особых умений... да и не тянет как-то. Ладно, потом разберемся.

Беонвен вернулся поздно вечером. Он привел рыжего мерина, статями изрядно напоминающего Мальчика, его жеребца, но помельче и не такого красивого. Кроме продуктов, маг привез куртку из толстой, но удивительно мягкой кожи, небольшого размера и почти новую.

— В деревне прикупил. Сами разберитесь, кому достанется. Второй придется до Девижа носить мою свитку.

Куртка досталась Эсме. Она сидела на ней как влитая, а вот мне не очень подошла. Ну ничего, зато у меня потом будет новенькая.

Вечер прошел в подготовке одежды, амуниции, еды. Между делом Беонвен проверял, что мы знаем о Синем королевстве и дополнял наши знания. Посмотрев на перешитую одежду, он довольно надолго завис над ней, но, когда мыслительный процесс пришел к завершению, в несколько взмахов превратил не очень ровные швы в аккуратные и едва заметные. Поймав наши заинтересованные взгляды, он снисходительно усмехнулся:

— Иллюзия.

И добавил:

— Я не подумал раньше предупредить: ведите себя потише. Вы пока несовершеннолетние — у нас совершеннолетним становятся в восемнадцать — так что от вас будут ожидать послушания и уважительного отношения к другим.

Радостного настроения как не бывало. Я громко фыркнула.

— Раз нас считают детьми, то будут снисходительно относиться к проступкам! К тому же мне восемнадцать через три месяца, а Эсме уже совершеннолетняя.

— Смотря какие проступки. Не забывай, ты не у себя дома. А что Эсме уже есть восемнадцать — так никто об этом не знает, а по лицу не скажешь. Ты же не будешь каждому совать в лицо грамоту после любой оплошности.

— Ну и в чем тогда преимущества несовершеннолетних?

— Если дерзость и неуважение взрослому скорее простят, или выбьют дурь старым добрым способом, то ребенка скорее накажут. И накажут строго, чтобы впредь неповадно было.

Я поджала губы.

— Это теперь называется преимуществом?

— Это не преимущество. Отличие. Взрослого учить уже поздно, а ребенка еще в самый раз.

В этот раз я ничего не сказала, только поджала губы. Потому что вся эта чехарда жутко раздражала. Эсме молчала и наверняка была согласна с Беонвеном. Она всегда изображала мамочку. Не то чтобы я не понимала его правоты, но совсем не обязательно было с таким невыносимо поучительным видом рассказывать мне прописные истины.

Как только вещи были уложены, Беонвен ушел к себе, посоветовав нам тоже собираться, хотя было еще не поздно.

Мы ушли почти сразу после него, но потом долго лежали без сна. Вчера мы обе были ошеломлены переменами, а вот сегодня уже вполне осознали, во что умудрились вляпаться. Эсме сначала молчала, а потом сказала:

— Знаешь, нам надо оставить здесь свое прошлое. Не брать его с собой. Все равно возврата не будет.

Сначала ее слова показались мне неправильными:

— Разве правильно будет забыть о них?

— Конечно же, не забыть. Просто вспоминать о них без грусти. Нельзя позволить, чтобы разлука, свалившиеся несчастья, и тоска по дому сломали нас.

Я задумалась о словах Эсме. Она была права. Это — новая жизнь, в ней не должно быть места старой боли. Папа простит меня, если я не буду убиваться по нему, а пойду дальше. Я уверена. Почему-то шепотом, хотя нас никто не мог услышать, я ответила:

— Ты права. У нас сейчас никого нет здесь, но нам дали шанс начать свою жизнь заново. Было бы глупо потерять его из-за пустой тоски. — Я улыбнулась пришедшей в голову идее: — Давай лучше завоюем этот мир и посвятим победу своим родным, которых уже не увидим.

Эсме чуть слышно фыркнула.

Потом снова стало грустно. Разговор, то и дело прерываясь, крутился вокруг нашей прошлой жизни. Наговорившись и даже наплакавшись, мы приняли решение.

Темнота была свидетелем тяжелого, но такого важного обещания, которое мы дали друг другу и себе: оставить свою жизнь на Земле только в воспоминаниях и никогда не горевать о ней. И постараться, чтобы все было хорошо.

Глава 3. Первый шаг

Эсме

Утро застало нас в дороге. Поначалу ничего особенного вокруг не было, просто обычная дорога через молодой лиственный лес, и я с трудом удерживалась в сознании. Так сильно хотелось спать, что казалось: закроешь глаза и тут же свалишься.

Я сидела позади Кристины, зябко ежась и надеясь, что, когда солнце поднимется и станет теплее. Куртка не очень помогала, потому что, как ни кутайся, а спросонья всегда холодно.

Беонвен, помня опасения Кристин относительно выносливости своей кобылы, не привыкшей к длинным многодневным переходам, то и дело подозрительно косился на Рогнеду и на Кристину, которая заявила, что, если лошадь захромает, она ее не бросит.

Когда стало рассветать, мою сонливость как рукой сняло. Первые же лучи позолотили желтоватую кору деревьев, росших вдоль дороги, мы почувствовали себя как в гигантской тронной зале с золотыми колоннами. Я порылась в переданной Дорвеном памяти, но не вспомнила их названия.

Дом Беонвена стоял на возвышенности, а внизу овальной чашей легла долина. Почти по центру чаши текла неширокая река. Дорога шла сначала параллельно ей, потом пересекала и, поделив пополам деревню на дальней стороне долины, исчезала между холмов.

Я вертела головой, радуясь, что мы движемся неспешно. Кристина дразнилась, прикидывая, через сколько минут у меня отвинтится шея, но мне и вправду было интересно.

Вдоль дороги тянулись огороженные поля, на свободных луговинах виднелись пятна выеденной скотом травы, тропинки, пробитые стадом.

Когда мы приблизились к деревне, солнце уже взошло. Возле одного из домов стоял запряженный в плуг конь. Плуг был почти такой же, как в учебнике истории, я даже улыбнулась этой мысли.

По улице шли пастухи, им навстречу выпускали коров. Нам пришлось свернуть с дороги, ожидая, пока поток скота пройдет мимо. Жеребец Беонвена, как и вьючный мерин, обратили мало внимания на ревущее стадо, а вот Рогнеда вся подобралась, заволновалась. Однако, глядя на своих невозмутимых собратьев, понемногу расслабилась.

Дома в деревне были сложены из камня, некоторые большие, некоторые до того маленькие, что казались игрушечными. Разглядывая женщин, провожавших коров, я удивлялась, какой одинаковой кажется одежда крестьянок: широкая синяя юбка до середины икры, рубашка и кофта или безрукавка. На головах платки. Интересно было бы посмотреть на праздничные наряды.

Хозяйки косились на нас с любопытством, некоторые кивнули Беонвену, но не заговаривали.

Маг, дождавшись, пока осядет пыль, спешился у колодца, чтобы набрать воды.

За деревней дорога шла неровно, петляя между холмами. Зато здесь на ней вполне могли разъехаться две телеги. Мы пустили лошадей рысью, и скоро деревня скрылась из виду. На пути попадались поля и перелески, а людей совсем не было.

Первый привал сделали довольно скоро. По нахмуренному лицу Беонвена я догадалась, что сам бы он никогда не остановился на отдых раньше обеда.

После нескольких часов в седле мы пошли немного размять ноги. Беонвен попросил далеко не уходить. Кристинка только кивнула ему, по уши увязнув в своих мыслях.

Когда мы немного отошли, Кристина внезапно очнулась и потянула меня за руку подальше от площадки, где остались лошади. Мне приглянулись густые кусты немного в стороне: прогулки прогулками, но есть и более прозаичные вещи, и мы направились туда.

Воровато оглядываясь, Кристина прошептала:

— Ты ему доверяешь?

Я пожала плечами:

— А что остается? Дорвен ему верит, значит, и мы будем.

— Странный он какой-то.

Кристина с ним общалась побольше, чем я, может она заметила что-то?

— Почему ты так решила?

Подруга сосредоточенно терла виски, собираясь с мыслями.

— Вот, сама смотри: заявились к нему две непонятные девицы из другого мира. А он не только сразу не особо удивился, так и потом не слишком расспрашивал. Вообще никакого любопытства не проявил.

— Может он от природы не любопытный? К тому же Дорвен наверняка все в письме объяснил.

— Ну, извини, мало ли что Дорвен в письме написал? А он безропотно согласился: надо незнакомую девчонку лечить — значит надо. Собрался и поехал не пойми куда. Ненормально это!

Мне это не казалось подозрительным, разве что чуть-чуть необычным. Поэтому я снова пожала плечами:

— Не знаю. Но кроме Беонвена у нас здесь никого нет.

— Ну и потом — зачем его ищут?

— Дорвен же тоже у нас не просто так оказался. Может, натворили чего. Ты же знаешь его, он может.

Кристинка согласно хмыкнула: уж кто-кто, а Данила-Дорвен точно мог натворить такого, что после пришлось бежать за край света.

— Хорошо, это конечно пустые подозрения, я согласна. Но все равно, давай не будем расслабляться. У меня здесь есть только ты, больше никого. Беонвен же... нечисто с ним что-то, я чувствую.

Мысленно тут же пожалев об этом, я сказала:

— Кристин, ты же знаешь, твои предчувствия никогда не сбываются.

Она обиделась. И, как всегда в таких случаях, резко свернула разговор, только кивнув:

— Хорошо. Я тебе свои мысли сказала, просто имей это в виду. — И добавила себе под нос: — Но Беонвена я на чистую воду выеду.

Судя по упертому выражению на лице, она не оставляла мысли уличить Беонвена во всех грехах. У меня же была твердая уверенность, что маг никогда не сделает нам ничего плохого. Я не стала говорить об этом Кристин — она совершенно не обладала предчувствием и моей интуиции тоже не верила. Так что это стало бы только поводом для спора. А ситуация была такая, что о разногласиях лучше пока забыть: не дома.

Пока мы разминали ноги, маг внимательно осматривал кобылу. Когда мы вернулись, он как раз отпустил копыто, распрямился и, довольно хмыкнув, бросил Кристине:

— Хорошая кобыла. Думаю, она привыкнет. Ты говоришь, ее предки были кавалерийскими лошадьми?

— Да. И она выросла в табуне. Просто у нас лошадей тренируют совсем иначе, для других целей, а не для больших переходов.

— Какие еще могут быть цели?

Кристина недовольно нахмурилась.

— В нашем мире давно не ездят на лошадях, чтобы попасть из точки "А" в точку "Б". Для этого есть другие средства передвижения. А лошадей держат для души. Ну, или для соревнований.

Беонвен махнул рукой.

— Ладно-ладно, верю.

В этот раз Беонвен посадил меня к себе за спину. Сначала я стеснялась, но потом привыкла, тем более, что вел он себя как старший брат, без малейших намеков на большее.

Так мы и ехали: медленно, с частыми привалами. Ночевать остановились рано, скорее всего тоже из-за нас. Хотя может быть и из-за того, что за весь день нам встретилась только одна деревня, даже скорее хутор, увидев который, Беонвен тут же свернул на узенький проселок, ведущий к единственной улице с четырьмя домами.

— Что-то случилось? — Кристин поравнялась с нами.

— Будем на ночлег устраиваться.

— У тебя здесь знакомые?

— Нет, просто попросим кого-нибудь пустить.

Я удивилась:

— И что — впускают?

Теперь уже удивился Беонвен:

— Конечно. Тем более — мы же не задаром.

Кристина пожала плечами:

— У нас бы и за деньги не пустили.

Беонвен сказал нам оставаться у коновязи, а сам, стукнув один раз в дверь, вошел в дом.

Кристина рассеянно поглаживала Рогнеду и оглядывалась:

— Как думаешь, где мы будем спать? Что-то этот дом не выглядит слишком большим.

— Не знаю. Чего гадать — сейчас все сами увидим.

Кристин была не права: дома по сравнению с теми, что мы видели в первой деревне, здесь были значительно больше. Тот, у которого мы остановились, имел даже мансарду. Но, судя по количеству народа вокруг, и тех, кого мы видели на полях и в огородах, вряд ли у них много свободного места. Наверное, будем ночевать в каком-нибудь сеновале.

Беонвен вышел совсем скоро вместе с согнутым в три погибели дедком, который, однако, бодро вел беседу и сверкал на нас ясными цепкими глазами.

— Значит, переночевать хотите и трое вас... И три лошади...

Он явно набивал цену, но, если судить по хитрому прищуру Беонвена, вряд ли в этом преуспел. После непродолжительных переговоров, Мальчик с Рогнедой и безымянным мерином отправились в конюшню. Кристина настояла на том, чтобы самой проверить, куда поставят коней и как будут кормить, чем вызвала уважительное отношение дедка — видимо тоже любил лошадей, по крайней мере, конюшня у него была просто образцовая. После этого мы пошли располагаться сами.

Я ошиблась с местом ночевки. Нам отвели не сарай, а угол в ткацкой. Одеяла у нас были свои, а на подстилку хозяева дали три больших мешка, которые надо было набить сеном.

Отчистившись от сена, которое умудрилось оказаться даже в укрытых платком волосах, я попробовала прилечь и нашла, что сенник вместо матраса не так уж и плох. Кристинка, попрыгав на своем, перетянула его поближе ко мне. Она внимательно оглядывала стены и пол.

— Как думаешь, спины нам тут не продует?

Я пожала плечами.

— Кажется, сквозняка нет. Давай ляжем спина к спине — так точно не продует. И теплее будет.

Беонвен положил свой сенник тут же, но даже присаживаться не стал — сразу же вышел.

Ужинали мы в большой кухне.

Кристин, дожидаясь, пока все домочадцы зайдут, присела на край скамьи. Я рассматривала вышивку на шторках, когда поняла, что что-то не так.

Две молодых бабы, сноровисто уставлявшие стол мисками, любопытно косились на нас, но не заговорили.

Когда все было готово, пришел уже знакомый дед, его как оказалось звали Дечин, он тут был главным, и только после того, как дед занял место у стола, все стали рассаживаться по местам соблюдая не очень понятный мне со стороны строгий порядок. Видимо это имело для них большое значение: уж слишком напряженно домочадцы наблюдали, кого подвинут, чтобы посадить нас. В итоге мы с Кристинкой уселись среди молодых девок, а Беонвена старик посадил подле себя. Переждав молчаливое, но очень осязаемое возмущение, дедок успокаивающе поднял руки:

— Я слышу плохо, и с господином путником через весь стол кричать не стану.

Он и вправду весь ужин проговорил с Беонвеном. Все расспрашивал, не встречали ли по дороге чего интересного, и что слышно про новый мир с Видербеном. Часто за столом слышалась только неторопливая речь Беонвена, изредка прерываемая стуком чашек.

Дождавшись, пока Беонвен закончит говорить, дед Дечин спросил, неспешно, смакуя каждое слово:

— А не слыхал ли ты, господин путник, был ли суд в столице? Думается мне, о таком все говорили.

Беонвен пожал плечами:

— А что за суд-то? В Гордобе много кто судится.

— Как? Вы не слышали разве? У соседей-то в Короши озаренные схватили черную магиню!

Беонвен удивленно уставился на хозяина:

— Давно? Я что-то не слышал.

— Да нет, недавно совсем, только снег начал таять — тут еще и взяли. — Наклонившись ближе к Беонвену, как будто хотел сказать ему что-то на ухо, дед Дечин продолжил: — Она-то преспокойно жила в соседях у старосты и измучила всю округу.

Маг задумчиво разглядывал свои руки. Было заметно, что что-то в новости его зацепило.

— А давно появилась? И точно ли ведьма?

— Дак а кто еще-то? Разве за кем попало пришлют целый клин озаренных? А появилась давно. Вон, Хоронши еще у нас не было, — он ткнул пальцем в сторону одной из молодых баб. — А ее старшому уже четвертый скоро будет.

— То есть, года четыре назад?

— Выходит так. А как магиня эта появилась, житься не стало. За околицу можно было выйти только при солнце. В сумерках по оврагам и сейчас бродят какие-то твари, точно говорю, нечистые. Но уж не так, как при ней. Все об этом знают, а староста округи не хочет писать в магическую коллегию, потому как уже три года не платит им сбор.

Кристину на этом месте разобрал кашель, подозрительно похожий на смех, да и мне пришлось срочно что-нибудь укусить, чтобы скрыть неумолимо растягивающийся в улыбке рот. Люди везде одинаковые.

Дедок начал рассказывать еще что-то, а я огляделась. Впервые видела столько людей, на одно лицо, кроме нескольких женщин, была просто.

Беонвен теперь был внимательным, даже кое-где расспрашивал старика, уточнял. То ли ему и вправду было интересно, то ли хорошо притворялся. Мы же были предоставлены сами себе. Девчонки, сидящие рядом, ели быстро и молча, ни на что не отвлекаясь. Причина стала понятна совсем скоро: именно они первые поднялись и ушли в ткацкую, пока мужчины не торопясь доедали, говорили о чем-то, а старшие бабы начали убирать со стола.

Через некоторое время дом затих: мужики, наговорившись, разошлись по постелям. Молодежь отправилась куда-то гулять. Только бабы, негромко переговариваясь, возились на кухне.

Я уже почти заснула, когда услышала, как Кристин спросила у Беонвена, кто такие озаренные. Он, зевая, ответил:

— Они следят за тем, чтобы маги соблюдали законы.

— То есть сейчас озаренные — это что-то вроде министерства магов?

— Нет. Министерство — это Высшая магическая коллегия. Озаренные — это ее отделение.

— Вроде городской стражи?

— Скорее тайной службы. Они, как правило, не афишируют свою работу. Разве что в случаях с показательными процессами.

Я передернула плечами:

— И что, все маги под колпаком?

— В столичном округе контроль довольно строгий. Но чем дальше от Гордоба, тем меньше вероятность встретить озаренных. К тому же Коллегия не очень-то дает им зверствовать. В других странах так же.

— Это хорошо.

Беонвен хмыкнул:

— На самом деле контролировать магов довольно сложно. Ведь, чтобы почувствовать запрещенную магию, надо быть довольно близко к тому, кто произнес заклинание. А есть еще и способы маскировки силы. Коллегия же не может посадить по озаренному на каждый акр земли. Они жалобами больше занимаются, да какими-то нашумевшими случаями.

Кристин, хмыкнув, перевела разговор к своей любимой теме:

— То есть, ты поэтому говорил, что тебя пока не ищут? Они просто не знают про тебя?

Беонвен не ответил, притворившись, что спит. Кристина, не дождавшись ответа, с размаху отпустилась на подушку. Стало совсем тихо, и я провалилась в сон.

Так и начался наш долгий путь. Если бы не усталость, то путешествие было бы вполне приятным. Но с непривычки выдержать день в седле нелегко. Однако настоящий ад начинался наутро. Хозяйки сочувственно качали головой, видя за завтраком наши попытки размять затекшие мышцы и принять положение, в котором бы ничего не болело. Посмеиваясь, Беонвен доставал из сумки мазь, разогревавшую мышцы и немного снимавшую боль, однако, как только достаточно рассветало, мы двигались дальше в том же темпе.

Прошло, наверное, дня три, прежде чем тело хотя бы немного приспособилось к новым условиям. Я и до того не слишком печалилась трудностях дороги, а, когда боль покинула изнеженное тело, стала откровенно наслаждаться. Все-таки я была домашним ребенком, и ничего особенного со мной никогда не происходило. Теперь же судьба решила отыграться за все спокойные годы.

Я бросила взгляд на привычно покачивающуюся впереди спину мага. Шел всего десятый день от нашего появления в этом мире, но я уже не могла представить время, когда мы с Беонвеном не были знакомы. Он был... особенным. Не каждый мог бы вот так, ради совершенно незнакомых девчонок, откровенной обузы, сорваться с места, все свое время посвятить помощи и обучению нас несмышленых премудростям жизни в мире Большой рыбы. Причем совершенно искренне — маг заботился о нас по-настоящему, как о родных, а не для вида, не потому что пообещал. Зря Кристина плохо о нем думала — Беонвен никогда не давал для этого повода. Напротив, его грубовато-шутливая манера, без малейших натужных попыток понравиться, втереться в доверие, говорила о том, что он искренен с нами.

Кристин

И почему я всегда считала себя выносливой и сильной? Ноющая пятая точка, ноги и плечи быстро убедили меня в обратном. Беонвен откровенно забавлялся, глядя на наши кислые лица по утрам, однако исправно выдавал мазь, после которой боль не проходила, но становилась терпимой, а мышцы больше не напоминали камень.

Ехали очень медленно, отчасти из-за нас, отчасти из-за кобылы, которой необходимо было привыкнуть. К счастью Рогнеда хорошо переносила дорогу. Не знаю, что бы я делала, если бы это было не так.

Ночевать на улице, чего я опасалась, не пришлось: на пути попадалось достаточно деревень. Каждый день мы просились на ночлег в очередной. Хозяева не слишком нам радовались, но пускали — здесь было не принято отказывать путникам в крове. За совсем небольшие деньги можно было купить еды. Пришлось привыкать спать на полу — на большее в деревнях рассчитывать мы не могли. По счастью места, где мы ночевали, не напоминали страшилки из Интернета: и жители и их дома были чистыми, безо всякой паразитирующей живности.

Прошла неделя, прежде чем мы достигли первой цели пути. Девиж оказался небольшим городком. Ну, то есть по моим меркам небольшим. В этом мире он был единственным крупным городом на целый округ.

Центральную часть Девижа окружала беленая каменная стена, но сам город давно уже вырос из старых стен и широко раскинулся во все стороны.

Мне понравился местный обычай красить дома в яркий цвет. В основном синий. Смотрелось очень симпатично. В деревнях, что мы проезжали, стены не штукатурили, и везде был только унылый серый камень.

Беонвен, не доезжая городских ворот, свернул налево. Эсме поинтересовалась, почему мы не поехали в город. Маг махнул рукой на идущий вдоль реки ряд двухэтажных домов, которые наполовину стояли на сваях прямо над водой:

— Это район бань. Там есть хорошие гостиницы, ни к чему нам ехать в сам город: постой дороже, а бань нет. Их специально строят за городскими стенами, чтобы не платить Девижу налог.

Я окинула себя взглядом и сморщилась. За неделю мы все изрядно пропылились, а уж пахли хуже, чем наши лошади. Мыться приходилось наспех, в ледяных еще озерах и речках, или поливая себе из черпака во дворе очередного крестьянского дома, так что никакой особой гигиены. В мыльни чужаков не пускали — на эту тему было что-то типа местного суеверия. Волосы, привыкшие к частому мытью, превратились в подобие шлема, да еще и стриженые пряди, которые вместе собрать было невозможно, перепутывались под вечно съезжающим платком, и к вечеру их было очень тяжело расчесать. Никогда не ждала с таким нетерпением, пока они отрастут. К моей зависти, Эсме просто уложила свои длинные волосы в узел и прикрыла платком, так что даже теперь прическа выглядела у нее вполне пристойно.

Бани здесь были превосходные. К нашей огромной радости, Беонвен не поскупился, снял отдельную комнату для мытья. Никогда не была особо стеснительной, но общий зал для мытья стал бы испытанием. Быстро вымывшись сам, маг пошел на постоялый двор, а мы, с трудом дождавшись своей очереди, еще несколько часов отскребали с себя пыль и пот, отмокали, просто сидели и наслаждались теплом. И разговоры были ленивые, о всяких безделицах.

После мы сидели, сохли, пили какой-то отвар. Я откинулась на высокую спинку кресла и блаженно протянула:

— Ну вот, теперь я снова почувствовала себя человеком!

Эсме промокала полотенцем влажные волосы. Беонвен уже высох и теперь задумчиво разглядывал суп в тарелке. Я поводила рукой у него перед лицом.

— Ты есть будешь? Или ждешь, пока он с тобой заговорит?

Беонвен сверкнул в мою сторону глазами, но промолчал. Мне так и не удалось вывести его из себя, маг даже ни разу не вспылил. И это немного пугало — страшно быть во власти человека, который ведет себя как робот. Никогда не поймешь, когда его терпение закончится. За все время он оживал только пару раз — когда посмеивался над нами из-за того, что по утрам ни я, ни Эсме не могли сразу встать и ровно ходить. Глядя, как он подшучивает нами, я понимала, что все же, наверное, Эсме права. Мои предчувствия всегда были продиктованы скорее буйным воображением, чем реальными фактами. Вот и в этот раз я из обрывков слов и выражений лица состряпала невесть что. Но, на всякий случай, я решила еще понаблюдать.

Еще меня сердило, что Беонвен возится с нами как с малолетками. Но я ведь не малолетка. И хотелось бы, чтобы наш таинственный спутник, наконец, это заметил.

После ужина я растянулась на кровати, Эсме читала здоровенную книгу, которую взяла из дома Беонвена. Что-то вроде местных мифов и легенд. Мне, честно говоря, это не очень интересно, да и обстановка к чтению не располагает. Поэтому я просто сидела и наблюдала за своими спутниками.

Беонвен устроился на своей кровати с кошелем. Завтра мы собирались отправиться за покупками, и он что-то считал, делил монеты на неровные кучки, копался в сложенных бумагах.

Наконец маг посмотрел на нас.

— Сразу предупреждаю, Девиж спокойный город, но и здесь хватает всякого ворья. Так что держитесь поближе ко мне. Когда будем выбирать лошадь — не показывайте, что вам кто-то понравился, а то заломят цену. Если вдруг потеряетесь, идите сразу сюда. Спрашивайте, как пройти к восточным воротам, а когда выйдете за стену — к баням госпожи Ронты.

Маг бросил нам по небольшому кошелю.

— Это тоже на всякий случай. Там несколько монет и амулет. Если потеряетесь, по нему я вас найду. Так что никогда не расставайтесь с кошелем. Амулет никому не показывайте. Мало ли что.

Я нахмурилась.

— Может, скажешь нам, чего так боишься? Ты-то про нас все знаешь. Тебя разыскивают эти... озаренные?

— Я боюсь, что меня увидят и узнают. Или... впрочем, это неважно.

Как же меня злили его отговорки! Я бросила:

— Такая таинственность, просто куда бежать!

Беонвен не стал отвечать.

В ту ночь я впервые поняла, какое же наслаждение мягкая чистая кровать.

Эсме

Кристин как всегда препиралась по любому мало-мальски ущемляющему ее свободу поводу, даже если он был надуманный. Я давно привыкла, Беонвен тоже быстро понял, что это невозможно пресечь, и проще не обращать внимания. Такой у нее характер, что ж теперь сделаешь.

На рынок мы пошли рано утром. Пешком, чтобы не толкаться в толпе с лошадьми. Девиж оказался очень чистым городом. Честно говоря, я ожидала увидеть эдакую вонючую помойку и отбросы посреди дороги, как у нас и сейчас иногда можно увидеть. Но ничего подобного не было. В Новом городе широкие мощеные улицы переходили в небольшие площади, мы прошли мимо какого-то парка, перед многими домами были разбиты цветники. То и дело встречались отряды стражи в аккуратной красно-зеленой одежде.

На рынке было на что посмотреть. Одежда всех цветов, ткани, украшения, сбруя, оружие, кони, скот...

Веселые торговки, привлекающие народ не только товаром, но и смехом, и крикливые тетки, настоящие базарные бабы, чередовались с купцами. Они тоже были совсем разными: и дородными, степенными, и совершенно обычными на вид людьми, и вертлявыми мелкими торгашами, за которыми нужен глаз да глаз, чтобы не надули.

Мы с Кристин крутили головами по сторонам так, что впору шее заболеть. По счастью было еще рано и народа немного, так что потеряться или наткнуться на кого-то нам не грозило.

Первым делом Беонвен потянул нас к одежде — у нас же почти ничего не было. Одежду здесь носили куда более просторную, наверное, на целых два размера больше, чем я бы взяла дома. Поначалу это казалось жутко неудобным, особенно из-за нижних штанов и сорочки, но мы уже приспособились, и оказалось, что так очень даже неплохо. Что интересно — несмотря на большое количество закрытой одежды и теплую погоду, было совсем не жарко. Наверное, потому что ткани все натуральные.

Беонвен должно быть был довольно богат — сумма за покупки набиралась приличная, однако он даже не пытался сэкономить.

Я выбрала себе рубашку сочного синего цвета с коричневой вышивкой по вороту и вторую бледно-голубую с черной вышивкой. К ним пару штанов, темно-синего цвета, два комплекта нижней одежды. Кристин подошла яркая темно-голубая и синяя рубашка. Носили их здесь под пояс. Чем-то по покрою рубашки напоминали косоворотки — как в кино про революцию, только ворот открытый, без стойки, хотя я видела на прохожих и стоячие воротники. Вырез украшали вышивкой, или обшивали тесьмой. Сверху одевали куртку, свитку или плотную жилетку. Под них — штаны, которые убирали в сапоги или высокие гольфы под ботинки. Как по мне — очень даже красиво, а, главное, удобно. Носили такую одежду в основном мужчины, но и женщины в штанах и рубашках встречались, так что на нас не косились. Что удивительно — одежда у всех была практически одинаковая, но, тем не менее, она не повторялась, и вариантов имелось множество.

Иногда толпа расступалась, и мимо проходил какой-нибудь богач. Там, конечно было на что посмотреть: и золото, и камни, и меха встречались. Вместо курток на некоторых были немыслимых фасонов накидки из парчи или бархата, богато расшитые.

Куртка у меня уже была, не новая и немного широкая в плечах, но мне нравилась. Кристин вместо жилетки или куртки выбрала свитку из какой-то плотной ткани на подкладке.

Беонвен подобрал нам по тяжелому плащу с капюшоном. Маг сказал, что он их заколдует, чтобы не промокали, сдерживали и тепло и холод.

Вместо носков в сапоги здесь одевали длинные гольфы, очень плотной вязки и... портянки. Когда Кристин еще дома у Беонвена первый раз увидела портянки, возмущению ее не было предела. Я же этот "предмет одежды" уже носила у бабушки: когда в лес надо было надевать сапоги, всегда наматывала портянки, чтобы ноги не сбить. Так что даже радовалась этой вещичке: уж очень с ней было удобно.

После настала очередь покупать обувь. Сапоги Кристин оставила свои — они не слишком выделялись, а мне купили новые — коричневые, высокие, под самое колено, с толстой кожаной подошвой. И еще туфли. Женские туфли здесь шили мягкие, на тонкой подошве, похожие на мокасины, только аккуратнее. На прохожих мне, правда, попадались и совсем другие — остроносые, расшитые цветными и серебряными нитками, на деревянных каблуках. Но видимо их шили на заказ, потому что я нигде не видела, чтобы они продавались. Впрочем, вряд ли я бы захотела такие носить.

Но больше всего из покупок мне почему-то понравился ремешок. Рубахи здесь подпоясывали тонкими — сантиметра полтора-два ремнями, они украшались бляшками, или были плетеными из кожаных полосок или тесьмы. Мне достался коричневый, в тон сапогам, а концы ремня украшала плетенка из тонких полосок кожи с медными подвесками на концах. Сразу же я подвесила на него кошель, ножик и, чтобы уравновесить, флягу с водой.

Сложнее оказалось с платьями. Торговка все старалась выложить наверх те, что подороже, цветные, надеясь, что нам что-то понравится, и мы уговорим своего спутника раскошелиться. Беонвен еще в гостинице сказал, что платье должно быть нарядным, но не слишком броским, так что лучше всего было выбрать что-нибудь синее.

Фасон казался знакомым, напоминал платья дам позднего средневековья, и, одновременно, не совсем таким. Верхняя часть платья довольно плотно облегала тело, иногда под грудью или на боках вшивалась шнуровка. Вырезы были самые разные, но не очень открытые. Юбка шла от талии, расширяясь книзу. Я видела и несколько платьев с заниженным поясом, тогда юбка от бедер шла уже сразу довольно широкой, мягкими волнами. Длина платья, как я поняла, зависела от статуса носившей его — у благородных подолы мели пол, остальные носили так, чтобы платье не мешало ходить и не грязнилось о землю. Под платье надевали рубашку, у многих ее вышитый край выглядывал из выреза, или между шнуровкой.

Мне было совестно просить что-то — ведь платил Беонвен — но из разложенного на широченном прилавке товара глаз выхватил одно платье лилового цвета, небольшой треугольный вырез украшала вышивка из черных ниток и ниток цвета слоновой кости. Такая же вышивка шла по подолу и краю рукавов, собранных на запястье широкими плотными манжетами.

Я присматривала другое платье среди синих, когда Кристин, которая, в стремлении достать Беонвена, в сторону синих платьев даже не смотрела, с радостным восклицанием вытащила травяно-зеленое платье с широким округлым вырезом и зеленой же вышивкой. Ей, темно-рыжей (по версии Кристины, волосы у нее были каштановые), такое платье подходило до невозможности хорошо. Беонвен ничего не сказал, только усмехнулся. И кивнул мне.

— Тащи уже то лиловое, не стесняйся. Все равно вам еще не скоро представится возможность раскошелить меня — больше в города мы заезжать не будем. А лошадь тебе купим за счет Дорвена, а то навязал мне тут, понимаешь, веселую парочку, а сам сидит себе и в ус не дует.

Кристин рассмеялась, глядя ему в глаза. Она уже несколько дней заигрывала с магом. А когда не заигрывала, то пыталась вывести его из равновесия. Подруга говорила, что нормальный человек не должен так себя вести, и она хочет увидеть, какой он на самом деле. По счастью, Беонвен пропускал намеки мимо ушей и не обращал внимания на то, как Кристин старалась его коснуться, плечом, прижаться грудью, бедром. И не раздражался на все ее подковырки, чем очень злил Кристину. Мне было неловко смотреть на это — подруга никогда не была легкомысленной, хотя многие думали иначе из-за ее поведения. Просто Кристин была упряма. А еще я боялась, что однажды Беонвен примет ее заигрывания всерьез. И это здорово все усложнит. Или маг все же выйдет из себя, и они наговорят друг другу непростительных слов. И хорошо, если только наговорят.

Через некоторое время у каждой в руках оказался увесистый сверток "приданного". Мы покинули ряды с одеждой, и пошли вглубь рынка. Беонвен купил нам пару небольших складных ножей, иголок с нитками, много разной мелочевки, нужной в дороге и кошели теперь заметно оттягивали пояс.

Что больше всего удивило — иголки и совсем скромные ножики стоили столько же, сколько вся одежда. Я спросила об этом у Беонвена. Он объяснил, что руда есть только на островах, принадлежащих Уонерду. А обрабатывать ее до нужного качества умеют только в Видербене и больше нигде. В то время, как уголь, необходимый для выплавки такой стали, есть или в лесистом Тенуре, или в горах Орбу. И каждая из стран не стеснялась драть за свои товары три шкуры.

Уже не в первый раз я невольно завидовала предусмотрительности Беонвена. Он подумал даже о том, о чем и знать не должен был. Мы не сразу поняли, что требуется, когда он подтолкнул нас в сторону лавки "дамских товаров", заявив, что туда зайдет только в виде зомби по приказу мага.

Когда я и Кристина дружно пожали плечами и с глупым выражением лица, почти синхронно спросили, а что там надо купить, парень, совершенно не стесняясь, объяснил, что, поскольку мы девушки взрослые и он очень надеется не беременные, то через некоторое время нам могут понадобиться некоторые специфические дамские принадлежности. Примерно на этом месте Кристин почти сравнялась цветом со своими волосами и молча двинулась вперед. Я задержалась.

— И откуда такие познания? Ты же говорил что не лекарь?

Маг в ответ забавно скривился.

— Ну, знаешь, Эсме, у меня были сестры, да и с девушками приходилось дело иметь. Я же не слепой.

Оказалось, что, хотя маги здесь и не любили тратить свой дар на всякие бытовые приспособления, женщины-маги все же соизволили немного поработать и создали нечто, по общему смыслу подозрительно напоминающее наше местное, земное, крылатое изделие. Только теперь я сообразила, что, если бы не изобретательность магов, мы бы попали в не слишком приятную ситуацию буквально через пару недель.

В лавке помимо всяких снадобий еще продавали белье. Было трудно оторваться от рассматривания выставленного на витринах и от эскизов, по которым можно было заказать вещи, но, не дождавшись моего участия, Кристина сама покончила покупками и вытащила меня наружу.

Когда все по списку было закуплено, мы пошли в сторону конных рядов. И тут-то произошло то, чего Беонвен не предвидел. Случился торговец украшениями, заколками для волос и прочей прелестью, которую мужчины гордо именуют дребеденью. Не то чтобы мы хотели очень купить что-то, но посмотреть было на что, а сорочья сторона женской натуры у меня была развита сильно, да и Кристина никогда не отказывалась от возможности поглазеть на всякие интересные вещички. Мы бы долго еще там простояли, но Беонвен быстро оценил масштаб трагедии и, нагло подкупив нас, чуть не силой утащил от лотков. Надо сказать, он отделался малой кровью — залогом его спокойствия стал набор медных с зелеными бусинами на концах заколок для местной высокой прически, от которого не смогла оторваться я, и медный же кулон с большой "каплей" синего стекла для Кристин. Собственно мы и не просили — мы-то просто посмотреть подошли, так что угрызения совести меня не мучили. Кристин они и подавно не тронули. Правда смотрела она на бедного мага, пока он высказывал свое предложение, как на подопытную крысу. Беонвен и вправду, за все время только второй раз повел себя как живое существо, а не идеальный механизм, все знающий, все умеющий, все предвидящий, но совершенно неэмоциональный.

Конная часть рынка захватила нас с головой. Лошадей продавали неимоверно много: и толстых тяжеловозов, с мохнатыми ногами, и тяжелых боевых коней, и тонконогих верховых, и небольших крепконогих то ли лошадей, то ли пони, и обычных рабочих коней. Дух захватывало, а глаза грозили убежать, чтобы посмотреть поближе, потому что я столько лошадей за всю жизнь не видела.

Беонвен уверенно шел вперед, быстро окидывая взглядом лошадей и торговцев, но не останавливаясь. Уже половина конных рядов осталась позади, когда, наконец, он решил, что мы на месте.

Я хмыкнула. Кристин тоже оглядывала небольшой табун торговца с пониманием. Все кони у него были среднего роста, сухие, высоконогие, округлые, по сложению чем-то похожие на наших дончаков восточного типа. И явные родственники обоих коней Беонвена.

Торговец не спешил, как другие нахваливать товар: тот в этом не нуждался. Я, пока Беонвен о чем-то говорил с хозяином лошадей, прошлась вдоль коновязи.

Лошади с интересом смотрели на меня. Все кроме одной кобылы. Та, навострив уши, наблюдала за переговорами Беонвена со своим хозяином. И, только когда я остановилась напротив нее, обратила свое внимание в мою сторону. Кобыла была черная, как уголь, с каплевидной отметиной на лбу. Она наклонила ко мне голову, принюхалась, и снова повернулась в сторону Беонвена. Но одним ухом продолжала "следить" за мной.

Беонвен подошел ближе.

— Присмотрела кого?

— Я же в лошадях не очень разбираюсь.

Я слукавила. Мне приглянулась вороная. Обычно мне нравились лошади совсем другого типа, крупные, широкотелые, похожие на продающихся рядом боевых коней, а не такие точеные, не очень высокие, с тонкой длинной шеей, как эта кобыла. Но было в ней что-то такое, что мимо не пройдешь. Поняв молчаливый намек, Беонвен подмигнул мне, внимательно осмотрел ее и еще нескольких коней.

Потом попросил хозяина вывести их на утоптанную площадку перед рядами. На вороную он указал после трех или четырех других. Каждую лошадь маг долго ощупывал, осматривал, заставлял помощника торговца вести их шагом, рысью, только что на зуб не пробовал. Притом с таким лицом, будто купец еще и приплатить должен за свой товар. Продолжалось это долго, Кристин уже начала нервно переминаться с ноги на ногу, когда Беонвен, наконец, всем своим видом показывая, что делает одолжение, попросил поседлать вороную.

Сам он садиться верхом не стал, предложил мне. Когда я уже вставляла ногу в стремя, маг спросил:

— Ты ездить умеешь?

Я красноречиво посмотрела на него.

— Ты бы еще завтра спросил. Умею. Но не очень хорошо.

Ход у лошади оказался невероятно удобным, а сама она мягкой, отзывчивой на повод. Я старалась не показать, как хочу ее себе, но, должно быть, у меня не очень получилось.

После Беонвен снова осматривал кобылу, еще более придирчиво. И издалека так завел разговор о цене. Сумма, которую назвал торговец, была настолько огромной, что в голове не укладывалось — я успела уже привыкнуть к местным деньгам и могла оценить "щедрость" купца. Торг был не слишком зрелищным, без театральных эффектов, но Беонвен, говоривший тихо, много и нудно, судя по всему, заплатил именно столько, сколько хотел, чем сильно огорчил торговца.

Наконец, все было закончено, и маг отдал мне поводья. Узда была красивая: из темной кожи, украшенная медными накладками, а на налобнике висели тонкие подвески, тоже медные, которые нежно звенели при движении. Седло он купил чем-то похожее на строевик, не новое, и совсем простое, но подперсье и подхвостник были украшены такими же накладками, как и уздечка.

Еще он поменял Кристинино седло, очень ему не понравившееся, зато здорово впечатлившее торгашей, на такое же, как у меня, только черное.

Я вела Галку — так решили назвать вороную — в поводу и никак не могла поверить в то, что детская мечта о своей лошади сбылась таким странным способом.

На выходе мы купили пирогов с луком и яйцами и не спеша пошли в гостиницу. Кобыла оказалась очень спокойной — она не пыталась сопротивляться и вырываться, послушно шагала за мной, не пугаясь криков, стуков, мелькания яркой одежды, звона кузницы. Только смешно пучила глаза, крутила ушами во все стороны и, иногда, когда было совсем страшно, приседала на ноги, однако справлялась с собой и шла дальше.

Кристин

Было еще довольно рано — едва минул полдень, так что в гостинице мы только пообедали. Беонвен объявил, что пару дней побудем здесь — лошадям надо отдохнуть — впереди большой переход. Сказал он это так, что стало понятно: если бы не лошади, отдыха бы мы не увидели.

После обеда путь наш лежал в Старый город. По дороге Беонвен рассказывал о Девиже. Он хорошо знал и сам город и его историю. Оказывается Девиж раньше стоял на границе. Потом в соседней стране, маленькой Довате, прервалась королевская династия и король Синего королевства предъявил свои права на трон Доваты, поскольку приходился последнему королю племянником. Совет королевства принял его как правителя — у них как бы и выбора не было. Единственная альтернатива — гражданская война между претендентами на трон и, одновременно, война с Синим королевством. Впрочем, гражданская война все равно была, но уже в гораздо меньших масштабах.

Теперь Девиж был столицей одного из округов — это что-то вроде наших областей.

День прошел здорово. В Старом городе было на что посмотреть. Здесь жила знать и богачи, располагались здания разных ведомств, дворец главы округа, здание Совета округа, окружного суда.

В отличие от более бедных кварталов, тут каждый дом стоял особняком от других. Было заметно, что хозяева старались выделиться, блеснуть — постройки стояли одна другой красивее. В Старом городе не было никакой яркой штукатурки — только благородные пастельные оттенки. Фасады украшала каменная резьба, барельефы, горельефы, колонны. Ворота "сторожили" львы, еще какие-то чудовища грозно скалились с постаментов. За коваными решетками прятались вычурные парки.

Я видела, что не одни мы приходили в Старый город посмотреть на дворцы — то и дело встречались компании, глазеющие на очередной архитектурный шедевр.

А еще на улицах было много стражи. Они безразлично скользили взглядами по любопытным и проходили мимо. Как объяснил Беонвен, такие любопытствующие как мы, в крупных городах были нормой. Даже некоторые из других городов приезжали. Владельцы домов иногда позволяли осматривать свои парки, когда сами были в отъезде. А стража только следила, чтобы на улицах не толпились совсем уж оборванные и подозрительные люди.

Самым древним зданием в Старом городе считался Совет округа. Сразу было видно, что это строение из другой эпохи: здание было грубым и массивным, с толстенными стенами. Окна утопали в стене на целый метр. По углам высились четыре башни с конусообразными черными крышами. От камней веяло древностью.

— Это часть старой крепости, от которой и начал расти город. Последнее кольцо обороны. Вот здесь, — Беонвен провел рукой полукруг вдоль стен, — был ров, а к воротам вел только узкий подъемный мост.

Эсме, любитель всяких развалин, зачарованно разглядывала ворота, обомшелый темно-серый камень над которыми был посечен, а по центру из более мелких камней складывалось довольно грубое изображение то ли заходящего, то ли восходящего солнца.

— Это знак Старого бога. Раньше здесь поклонялись солнцу, — ответил Беонвен на ее вопрос.

Я удивилась.

— И его оставили после прихода новой религии?

Теперь удивился Беонвен.

— Конечно, а что такого? Наша вера изменилась, но заслуг Солнца никто не отрицает. Просто мы поняли, что Солнце — это не бог. Потому что солнце — вечно, а боги нет. Ведь что бы стало с нами, случись с солнцем то же, что с богами, утратившими силу?

Эсме наконец оторвалась от ворот.

— А что с ними случилось?

— Боги, которым больше не поклоняются, утратившие свою силу, растворяются в этом мире, отдают ему свою жизнь. Появляются новые боги, потом и они пропадают. Это жизнь. А солнце — не бог, оно не может раствориться в мире, который в него больше не верит. Ведь и не верить в солнце никак нельзя.

Опять философия. А вот почему боги их появляются и исчезают мирно, без войн веры, я так и не поняла...

Устав, мы пошли в общественный парк — да-да, местная цивилизация уже и до такого дошла — уселись напротив фонтана и просто молчали, глядя на воду. После недели, проведенной на пыльных дорогах, зеленый парк казался настоящим раем. Да, в Девиже было на что поглядеть, это не деревеньки, что так нравились Эсме. Я, в отличие от нее, не способна замирать от восторга, завидев какую-нибудь вышивку или особым образом повязанный платок. Вот Девиж — совсем другое дело. Здесь даже был театр. Правда, это развлечение не предназначалось для простых людей. Низкородные довольствовались скоморохами, бродячими певцами, циркачами и жонглерами. Беонвен пообещал, что мы сходим на них поглядеть завтра.

Было странно, что он не упоминал об основной цели приезда в город — ведь в Девиж мы ехали не за покупками вовсе и не погулять по паркам.

Я искоса поглядывала на Беонвена. Совершенно не приглянувшийся мне в первую встречу, теперь маг казался даже красивым. Чем больше я его узнавала, тем больше он мне нравился. Подозрения, когда-то бывшие такими реальными, с каждым днем казались мне все менее обоснованными.

Правда в его поведении все равно оставалась какая-то непонятная мне противоречивость. Обычно довольно замкнутый и неэмоциональный, иногда он показывался совсем с другой стороны — смешливым, добрым, даже мягким человеком. Эсме считала, что с ним произошла какая-то скверная история и теперь Беонвен закрывается от людей. На всякий случай. Не знаю. Тут Эсме виднее — она сама та еще улитка в раковине.

После того, как ноги перестали гудеть, мы пошли дальше. Ходили до самых сумерек. А, когда стали зажигаться фонари, Беонвен отвел нас в какую-то харчевню. Оказалось, там по вечерам пел знаменитый бард. Музыка была своеобразной, но мне понравилась. Особенно смешные, на грани приличий, задорные песни, под которые на свободном от столов пространстве танцевали пары. Мне тоже хотелось попробовать, но маг танцевать явно не собирался.

Эсме

Я уже начала подремывать: на полный желудок, да еще и под музыку, усталость обернулась сонным зельем. Просто оскорбительно бодрая Кристинка, пребывавшая в прекрасном настроении, в который раз намекнула, что хотела бы потанцевать, а Беонвен в который раз притворился, что намеков не понимает. Потом из компании танцующих выскочил молодой, богато одетый парень и предложил Кристине составить ему пару. Он неуверенно посмотрела на Беонвена. Тот, бросив тяжелый предупреждающий взгляд на чужака, кивнул. И завертелось. За те несколько часов, что длились танцы, Кристина присела только пару раз. Девушек не хватало, даже меня разбудили и несколько раз вытащили в круг. Никогда не любила танцевать, но уж очень заразительно играли музыканты, да и общая атмосфера была будоражащей, так что мне впервые это понравилось. Что меня порадовало — даже изрядно набравшиеся посетители вели себя вполне прилично.

Вконец разойдясь, раскрасневшаяся, насквозь мокрая Кристина вытащила упирающегося Беонвена в круг. И не отпускала. Да он потом и не рвался — оттаял и весело смеялся. Кристина была сегодня особенно красива: рыжие волнистые волосы так и летели от каждого движения, глаза сверкали, щеки горели. Простая одежда мужского кроя делала ее очень хрупкой и женственной.

А потом настал момент... Внешне все было пристойно, но по сути... Один из танцев, довольно медленный и непривычно-степенный, заканчивался поцелуем. Ну, точнее, поцелуем он должен был заканчиваться, но большинство пар просто замирали совсем рядом,не касаясь друг друга. И вот, когда Беонвен замер напротив Кристины, близко-близко, глаза в глаза, между ними промелькнуло что-то... Может, кто другой и не заметил бы ничего особенного, но я прекрасно видела, как Кристина медленно выдохнула, приподнимая лицо как для настоящего поцелуя, как она смотрела магу в глаза, как медленно-медленно исчезала с их лиц улыбка. Мгновение спустя Беонвен резко отступил назад, предоставив Кристине выбрать кого-то из подошедших к ней мужчин для следующего танца, а сам направился к столу. Судя по лицу, он был очень недоволен. Неизвестно только, собой ли, ситуацией ли в целом.

Я сделала вид, что ничего не заметила, спросила что-то незначительное и опять повернулась к танцующим.

Мне показалось, Кристина, до этого усердно добивавшаяся такого рода внимания от Беонвена, будто сама испугалась достигнутого результата и с той самой минуты мага не трогала совсем. Даже не смотрела на него лишний раз.

В конце вечера объявили последний танец. Пары собрались кругами в несколько рядов, пытаясь перетанцевать друг друга. А потом дружно прокричали последний тост и стали расходиться.

Оказалось, что уже глубокая ночь. Мы медленно побрели к своей гостинице. На улицах Старого города было тихо, только изредка встречались такие же полуночники, да стража.

Выйдя в Новый город мы пошли очень быстро — можно было нарваться на воров или благородных выпивох, что развлекались, пугая и избивая полуночников. Беонвен даже попросил нас спрятать волосы под капюшон, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Глава 4. Первое падение

Кристин

Я проснулась поздно, солнце стояло высоко и уже вовсю светило в окна. От вчерашнего угнетенного состояния не осталось и следа.

Это радовало, потому что вчера, пока мы шли до гостиницы и потом, пока собирались спать, я не могла смотреть на Беонвена.

Маг явно сердился на меня — целый вечер не разговаривал, в мою сторону не смотрел, да и на обратном пути стал так, чтобы между нами была Эсме. Нужно было попросить прощения за свое глупое поведение в харчевне, да и вообще в дороге, но язык будто бы присыхал во рту, когда я думала об этом. Так, раздираемая чувством вины и остатками пережитого волнения, я и шла вслед за молчавшими Эсме и Беонвеном.

Мне и самой не понятно было, чего я испугалась, когда в конце одного из танцев, почувствовала в себе желание чего-то большего, чем намек на поцелуй. Точнее испугалась я потом, когда увидела в лице Беонвена отклик на это мое желание. Внутри волной поднялось отторжение. Добившись своего, я поняла, что это совсем не то, чего я на самом деле хочу, и испугалась. Глупо как-то получилось.

Лежать и предаваться самоуничижению было бесполезно. Я вытянулась, насколько хватило кровати, разминая руки и ноги. Хорошо было спать на мягкой постели!

Эсме уже не спала. Она сидела на кровати, подложив под спину подушку, и читала свою нескончаемую книгу с легендами. Заметив, что я не сплю, Эсме прижала палец к губам и кивнула в сторону Беонвена. Я глянула туда и уткнулась в подушку, чтобы не заржать в голос. Беонвен лежал на спине, раскинувшись на всю постель. Одна рука была уперта в гобелен, вторая свисала до пола. Длинная тощая ступня сверкала из-под одеяла под каким-то немыслимым углом. Непонятно было, как он вообще на кровати держится. А на лице гуляла безумно довольная, как у нажравшегося сметаны кота, улыбка. Я еще раз посмотрела и снова прижалась к подушке.

Отсмеявшись, на цыпочках я подобралась к магу и пощекотала раскрытую ладонь.

Результат оказался... неожиданным. Беонвен подскочил, с нечеловеческой силой отшвырнул меня в сторону. От удара о стену вышибло дыхание, по счастливой случайности я не приложилась еще и затылком. А маг был уже на ногах, напружинившись, шарил правой рукой по поясу, должно быть искал саблю. Левая рука была направлена на меня, пальцы сложены по-особому, явно для магии. Я хотела что-то сказать, но глянула в его глаза и осеклась, испугавшись.

Глазами Беонвена на меня глядело что-то чужое, темное, безжалостное.

Когда наши взгляды встретились, маг вздрогнул, моргнул. Чужое ушло, глаза снова стали серо-голубыми, а лицо утратило холодную резкость черт. С силой проведя ладонью по лицу, будто стирая что-то, Беонвен тяжело опустился на кровать.

— Прости.

Голос был чужой, охрипший. Я, встряхнувшись, встала на ноги.

— Да ладно, я сама сглупила. Не нужно было лезть.

Я хотела улыбнуться, но получилась, судя по ощущениям, какая-то идиотская гримаса.

Беонвен смотрел на меня растерянно, виновато. Уже почти обычным своим голосом, он добавил:

— Вы не подходите ко мне так. Я со сна могу шарахнуть чем-нибудь, так что костей не соберете.

Нервная дрожь почти прошла пока я натягивала верхнюю одежду. По-хорошему мне не следовало расхаживать в нижнем белье перед чужим, по сути, мужчиной. Но я никак не могла уяснить себе, почему это стыдно — ведь нижняя одежда закрывала почти столько же, сколько и верхняя. Тем более, что Беонвену было плевать на такие условности. Наспех заплетя волосы в косу, я открыла дверь и принюхалась. В коридоре пахло вкусно: свежим хлебом и еще чем-то.

— Пойдем завтракать, что ли?

Эсме, до сих пор молчавшая, будто только теперь выдохнула и, спустив ноги с кровати, стала натягивать верхнюю рубашку.

— Иди, мы сейчас.

Я пожала плечами и вышла: надо было вырваться из замкнутого пространства, страх в котором был вполне осязаемым. В том числе и мой.

Эсме.

Я испугаться не успела, а Кристин не до конца поняла, или, скорее всего, не захотела понимать, что могло произойти. Зато Беонвен, понял и, похоже, перепугался за троих.

Кристин уже ушла, а он все сидел, глядя куда-то внутрь себя. Глаза заметно отсвечивали синим. Мне было неловко на него такого смотреть, и я постаралась сосредоточиться на одежде, чтобы побыстрее оставить комнату.

Закончив с сапогами, я хотела уйти, но потерянный вид мага заставил меня задержаться.

Я тронула его за плечо.

— Ну, ты чего? Ничего страшного не произошло.

Я думала, он не ответит. Но Беонвен прошептал:

— Но могло.

Я махнула рукой.

— Хватит об этом, пойдем.

Он не пошевелился.

Вздохнув, я присела рядом и крепко обняла Беонвена за плечи. Он повернулся ко мне, улыбнулся. Плохо получилась улыбка — бледная тень его обычной.

Маг спрятал лицо в ладонях. Тело под руками было как каменное, будто каждая мышца натянулась до отказа. На скулах вздулись желваки.

Мне стало неловко. Может, надо оставить его в покое, а не лезть с неумелыми утешениями? Но что-то с ним творилось не то, что-то появилось в лице Беонвена перед тем, как он закрылся. Я громко позвала:

— Беонвен!

Я встряхнула его. Бесполезно. Все равно, что скалу трясти.

— Беонвен!

Мне стало по-настоящему страшно. Что-то было с ним не так. Только на пятый или шестой раз он вдруг судорожно вздохнул, запустил руки в волосы. Мышцы стали понемногу расслабляться. Наконец, он еще несколько раз глубоко вздохнул и крепко обнял меня в ответ.

— Спасибо...

— За что?

— Отпустило. Это ты меня вытащила. Смотри.

Беонвен вытянул вперед руки: они сильно дрожали.

Маг смотрел все еще немного растерянно, но по сравнению с тем, что было секунды назад, почти нормально.

— Ты и представить не можешь, что я почувствовал, когда понял, что чуть не убил ее. Если бы я успел ударить магией, никто на свете не спас бы Кристин.

От этих слов меня мороз продрал, но я сумела не показать этого.

— Это нормально, ты же сам говорил, инстинкты.

— Я обязан был это предвидеть. Мне надо было предупредить вас. Да и сам хорош — настолько забыться!

Взъерошив ему волосы — фамильярный жест, на который я бы никогда не отважилась в обычных условиях — я вскочила на ноги.

— Пойдем завтракать, а то Кристин все съест.

— Скорее обедать. — С привычной иронией отозвался Беонвен.

За обедом он был уже почти такой же, как всегда. Только иногда замолкал ненадолго, уходя в себя , и очень внимательно всматривался в Кристин, когда она не видела.

Сегодня мы взяли лошадей. Беонвен так и не сказал, куда же мы едем. Обогнув город с восточной стороны, он направился в лес. Сосны с прямыми, как свечи, стволами вздымались так высоко, что у меня закружилась голова, при попытке рассмотреть вершины. Примерно минут через двадцать дорога пошла влево, а мы двинулись прямо по широкой тропе. Постепенно дорога пошла в гору. Сосен стало меньше, встречались березы и кусты, закрывающие обзор.

Лес закончился неожиданно. Я, испугавшись, резко натянула поводья, и Галка, недовольно мотнув головой, остановилась: буквально метрах в пяти от нас начинался обрыв. А внизу расстилался Девиж. Видно было далеко-далеко. Рядом ахнула Кристин.

— Вот это да!

Беонвен довольно улыбался. Кажется, утреннее происшествие совсем забылось.

— Есть дорога куда короче и без подъема на холм, но я знал, что вам понравится.

Спуск был куда более пологим. Целью сегодняшней поездки оказалась большая деревня на берегу реки.

Кристин, у меня буквально с языка сняла вопрос:

— А что нам здесь нужно?

— Здесь живет та лекарка, которой я хочу показать Эсме. Если она не сможет помочь, то, я надеюсь, подскажет, куда нам двигаться дальше.

Я вздрогнула. Впервые с начала пути Беонвен напомнил мне о том, зачем я собственно здесь. Сейчас, вдалеке от врачей и своего привычного мира, я не могла себя убедить, что больна. Да и признаков никаких особенных не было. Наверное из-за новизны всего окружающего, я почти не чувствовала давления опухоли на шее. Даже обычные мои приступы слабости прошли. Наоборот, я чувствовала себя живой и здоровой как никогда.

— Не грусти. Мы еще поборемся. — С этими словами Беонвен остановился: — Приехали.

Перед нами стоял большой, покрашенный в темно-красный цвет, дом. Мы спешились и вошли во двор.

Мне почему-то казалось, что лекарка будет жить на отшибе в маленькой избушке. Но, ее жилье было светлым и просторным, а вместо согнутой старухи на крыльцо вышла высокая сухощавая женщина лет сорока. В уложенной вокруг головы косе почти не было седины.

— Ты Валишенна, лекарка?

Кивнув, хозяйка дома быстро осмотрела нас и строго спросила Беонвена:

— Кто ты и почему пришел?

Того ни капли не смутила ее холодность.

— Со мной больной. Мы надеемся на помощь или на совет.

Кивнув нам, чтобы шли следом, хозяйка прошла в дом. Большая светлая комната, где лекарка принимала пациентов, вся пропахла какими-то травами, хотя я нигде не увидела ни былинки.

Женщина велела мне лечь на спину и, крепко прижав ладони к вискам, что-то зашептала. Ее глаза утратили выражение, а от рук по венам побежал холодок. Я уже совсем замерзла, когда, она, наконец, убрала ледяные руки.

Лекарка еще некоторое время задумчиво разминала пальцы, ничего не говоря. Наконец, посмотрела на меня.

— Я тебе помочь не смогу. Это что-то неестественное — будто что-то внутри выпивает жизнь и силы, проникая во все органы. Оно совсем черное — я пробовала направлять в него магию — и лечебную и просто чистую силу — оно не отзывается. Я ничего не могу с ним сделать. Разве только заморозить эту черноту, отсрочить конец на полгода-год. Чтобы вы нашли другого лекаря.

Кристин отвернулась к окну. Кажется, она заплакала. Беонвен кивнул — он видимо ожидал чего-то подобного. Я спросила:

— А вы знаете, кто может помочь?

Женщина задумалась.

— Говорят, в Адальгаре есть один очень сильный лекарь.

Беонвен уставился на лекарку так, будто у нее выросли рога.

— Мужчина?

Я вспомнила, что полноценно лечить в этом мире могут только женщины.

— Да, мужчина. В мире всякое бывает.

— Как его отыскать?

Лекарка пожала плечами.

— Не знаю. Мне известно только, что живет он недалеко от нашей северо-восточной границы. Не в городе, в горах где-то. Я думаю, в приграничных баронствах про него будут знать. Вам надо спешить — туда долго ехать.

— Вы сможете сейчас приостановить болезнь или нам надо приезжать в другой день?

— Да нет, сейчас сделаю. Вы сходите пока пообедайте, это надолго.

Я не запомнила ничего из ритуала — лекарка напоила меня чем-то, и память отказала. Я вроде бы видела ее, то над собой, то у стола, но это было больше похоже на нечеткий сон.

Когда сознание вернулось, на полу уже лежали косые лучи заката.

На прощание Валишенна дала нам клочок бумаги со словами:

— Поспрошайте еще вот этих лекарей. Возможно, они смогут что-то сделать.

Беонвен просмотрел список.

— Удивительно — здесь нет ни одного столичного лекаря!

Валишенна усмехнулась.

— Придворные лекари сейчас в Летнем дворце, да и кто вас к ним пустит. А кроме них никого выдающегося там просто нет. Уж я-то знаю.

— Откуда?

— Да у меня свояк в конторе, которая лекаркам учет ведет, служит.

Дальше я не слушала. Тело ломило, а шея тупо ныла. Закончив разговор, Беонвен поднял меня на руки и посадил в седло перед собой. Опершись на него, я медленно приходила в себя, чувствуя, как живое тепло переходит от него ко мне. Странно, утром я его обнимала и помогала успокоиться, а теперь вот наоборот — он меня отогревал.

По-настоящему же в норму мне удалось придти лишь к утру. Выпутавшись из одеяла, я выглянула в окно. Только-только занимался рассвет. Я улыбнулась. Сегодня мы пойдем смотреть на представление бродячих артистов. А завтра — снова в дорогу.

Поеживаясь от утреннего холода, я вышла на улицу. Во дворе мальчишка, помогавший на кухне, зевая крутил ручку колодезного ворота, служанка выходила из хлева с подойником.

Возвращаясь обратно, я завернула в конюшню. Галка встретила меня радостно — она быстро привыкла и уже выделяла меня среди других.

Впервые, с самого появления в этом мире, я осталась одна. До сегодняшнего утра мне казалось, что я хорошо переношу разлуку с родителями. Обычно меня не мучила тоска — я "забыла" все, что было до встречи с Беонвеном. Была у меня такая способность — просто не помнить о плохом, вычеркивать его из мыслей. Но сейчас, обнаружив, что по щекам текут слезы, я поняла, что все не совсем так...

Кобыла нюхала мое лицо, будто что-то чувствовала, а я вытирала глаза, стараясь не натереть век. Не надо чтобы кто-то знал. Почему-то при мысли о родителях мне виделись не их лица, а запах яблочного пирога, который они все время, которое я себя помню, вместе готовили на выходные. До смерти захотелось снова подержать на руках мелкую, которая смешно улыбалась единственным зубом. Сейчас у нее, наверное, уже еще несколько прорезалось. Даже близнецы отсюда мне казались совсем не такими противными, какими я видела их дома...

Мне было известно: Кристин тоже иногда задумывалась о прошлом. Это можно было заметить по тому, как она замолкала на миг, задумывалась, но потом снова заставляла себя улыбаться. После таких моментов обычно следовал взрыв смеха, какая-нибудь веселая история, просто дурачество. Я знала, что ей, как и мне, помогает наше обещание — оно как бы давало нам право не думать о том, о чем по всем правилам полагалось печалиться.

Я стояла около Галки, пока в конюшню не пришел конюх. Пожелав ему доброго утра, я отправилась обратно в гостиницу. Кажется, он ничего не заметил.

В нашей комнате царила плотная сонная тишина и полумрак. Сначала мне казалось, что я не смогу снова заснуть, но эти полчаса словно сняли часть груза с плеч — стало заметно легче.

После завтрака мы остались в комнате, а Беонвен отправился куда-то в город, чтобы оформить нам документы. Мне хотелось расспросить его о том, какая у них здесь система, но он спешил.

Впрочем, вернулся маг достаточно скоро. Он принес две грамоты из плотной бумаги, размером с книжную страничку. С трудом разобрав рукописный текст, я прочитала:

"Податель сего — девица Эсме из имения Золотая роща, около местечка Межина, рождена пятого марта четыре тысячи сто восьмого года от начала летописания".

Потом шла подпись Главного Делопроизводителя Девижского округа. По низу бумагу пересекала неширокая, чуть переливающаяся красным, кайма. Я указала на нее Беонвену:

— А что это?

— Это магический оттиск. Любой маг распознает подделку. И если грамоту попробует предъявить кто-то другой, не ты — это тоже будет видно.

Кристин, рассматривающая свой документ, толкнула меня локтем:

— Здорово! Биометрический паспорт в средневековье!

Кристин

Беонвен слегка нахмурился, не понимая, о чем я. Но спрашивать не стал. Заговорил о другом:

— Да, и вот еще тебе к сведению.

С неопределенным каким-то выражением, Беонвен протянул мне еще один документ. Он назывался "Свидетельство" и заверял, что "до достижения девицей Кристин из Золотой рощи возраста восемнадцати лет, она находится на попечении Беонвена, хозяина имения Золотая роща".

Я фыркнула. Вот уж опекун.

— А после восемнадцати у вас тут как — самостоятельность или все равно, раз уж родилась женщиной, самостоятельности не видать?

— Тут у всех по-разному. Дворянки становятся совсем самостоятельными только овдовев. У них много ограничений. Маги и ремесленники независимы от рода с момента получения первой квалификации. Положение горожанок и крестьянок зависит от местных обычаев.

— Вот как. Не везет благородным в вашем мире.

— Они, как правило, не слишком этим расстроены.

Я подозрительно сощурилась:

— Почему это?

— Политика, дворянские привилегии, право быть представленными при дворе и много прочих причин.

— Не могу этого понять.

Он развел руками:

— Я тоже, если честно.

После обеда, мы пошли на южную окраину города. Там на большущем лугу раскинулись шатры. На высокой сцене в центре бегали, кричали и танцевали артисты. В отдалении от них было еще несколько подмостков поменьше. В толпе попадались скоморохи, торговцы, танцоры. Мы надолго задержались у кукольного театра. Я до слез смеялась над историей про неверного мужа, точнее над артистами, очень смешно читавшими текст, а Эсме рассматривала кукол. Куклы представляли из себя фигурки на шестках, артисты прятались под сценой. И сам театр и "актеры" были сделаны умело, тщательно. А неподалеку расположился еще один театр, но куклы там надевали на руку и сделаны они были куда проще. Мельком я видела вывеску театра теней, но представление там начиналось только с приходом темноты.

Половина дня пролетела незаметно и, когда завечерело, Беонвен сказал, что нам пора. Я бы поспорила с ним — никогда не получала удовольствия от народных гуляний, которые устраивали дома, но тут не было того приторного ощущения наигранности. Веселье в толпе зрителей было настоящим и заразительным. Однако ноги гудели и неимоверно хотелось сесть и не вставать неделю. А ведь еще надо будет напоследок отдать должное несравненным баням госпожи Ронты.

Возвращаясь назад, мы встретили мага. О, теперь я поняла, о чем говорил Беонвен, когда упомянул, что маги стараются выделиться среди других людей. Не знаю, как другие, но тот, что ехал нам навстречу, и вправду отличался. Он сидел на чубаром коне, сбруя, увешанная золочеными бляхами, тисненый золотом нагрудник и чепрак сверкали. Одежда на маге тоже была расшита золотом, даже кожа на сапогах блестела. На шее висел здоровенный медальон, изображавший змею, кусающую свой хвост, на шляпе пенилось пышное перо. Но ни на руках, ни на запястьях я не увидела никаких украшений. Беонвен оказался прав — это бросалось в глаза, ведь, как я заметила, кольца были любимым украшением здешних богачей.

Маг ехал, гордо выпрямившись, и даже не посмотрел на нас. Однако Беонвен ссутулился, наклонил голову так, чтобы тень от полей шляпы прикрывали лицо. Я готова была поклясться, что он задержал дыхание. Поравнявшись с нами, маг, кажется, что-то почувствовал — он покрутил головой, всматриваясь в прохожих. Но, должно быть, решил, что ему показалось, и не стал замедлять хода.

Но даже после того, как маг скрылся из виду, Беонвен не расслабился. Чтобы привлекать поменьше внимания, он немного отстал, пропустив нас вперед. Так получилось, что за угол я повернула первая. И чуть не попала под копыта лоснящегося рыжего коня. Еле успев отскочить к стене, я перепугалась и выпалила:

— Эй, осторожнее надо, здесь же люди ходят!

И, подняв глаза на всадника, поняла, что влипла: богато одетый мужчина лет сорока покраснел от гнева и занес плеть.

— Наглая девка, ты как разговариваешь!

Я мысленно зажмурилась. Наяву же гордо выпрямилась, не отводя глаз. И с удивлением услышала собственный голос:

— С хамом, который ездить по улицам не умеет!

Я почувствовала, как горят щеки. У мужчины от такой наглости даже голос пропал, он только открывал рот и снова закрывал, не придумав, что сказать в ответ. Уев противника, я попыталась покинуть поле боя, но он вспомнил про плеть и снова ее занес.

Попытавшись отскочить, я спиной уперлась в стену и, представив во всей красе недалекое будущее, закусила изнутри щеку, чтобы не заорать, когда удар достигнет цели, но Беонвен оттолкнул меня, и плеть свистнула впустую. Из-за спины мага я могла наблюдать гнев богача во всей красе. А тот и не думал отступить, наоборот двинул коня прямо на нас. Беонвен, успокаивающе поднял руки:

— Не нужно поддаваться гневу, господин, это всего лишь неразумный ребенок.

Но его слова не помогли. Сурово прищурившись, богач припечатал:

— Детей надо воспитывать.

Даже мне было видно, что миром решить дело не удастся. Но Беонвен попытался еще раз:

— Простите ее, господин, девочка просто испугалась.

Я не слышала от Беонвена никогда такого тона — уважительного, смиренного, но твердого. От страха меня даже не задевало, что они обсуждают меня при мне же и называют ребенком. Теперь-то я вспомнила, что Беонвен не зря просил держать язык за зубами.

Только сейчас я заметила, что собралось много зевак, а чуть в стороне — патруль стражи. К ней-то и обратился обиженный.

— Офицер, я думаю, вы знаете, как следует поступать в таких случаях?

Стражник с нашивками на рукаве чуть выступил вперед и козырнул.

— Да, господин судья.

Беонвен глубоко вздохнул. Мне стало страшно: угораздило же наткнуться на судью. О каком наказании он говорит? А богач, оказавшийся судьей, больше не бросил в нашу сторону и взгляда. Покивал каким-то своим мыслям, двинулся вперед и скрылся за злополучным поворотом.

Маг с надеждой посмотрел на главу стражи. Тот, правильно истолковав значение взгляда, покачал головой.

— Вы не думайте, господин Дах хороший судья, справедливый. Но очень строг в соблюдении приличий и общественного порядка. Так что...

Я хотела спросить, что сейчас будет, но Беонвен зло сверкнул глазами и велел замолчать. Погасив вспыхнувшее возмущение от грубости, я ничего не ответила: он был прав.

— И какое наказание предусмотрено за оскорбление судьи?

— Десять ударов плетью.

Я съежилась, пытаясь представить, как оно будет происходить. Насколько это будет больно? Я слышала, что после нескольких ударов человек мог умереть... или это говорили про кнуты? Какая между ними разница? Я сжала зубы, поняв, что они сейчас начнут стучать.

Беонвен присвистнул.

— И для девушек нет никаких изъятий?

Глава стражи развел руками. Беонвен помолчал. Потом, видимо о чем-то вспомнив, спросил:

— А у вас действует Закон "О неполных годах и опекунстве?"

Стражник, с жалостью смотревший на меня, оживился.

— Действует. Вы...

— Эта девочка находятся под моей опекой. За все их проступки отвечаю я.

Вокруг затихли, пока Беонвен говорил, а потом снова зашумели. Шум так и не прекратился, пока стражник вместе с Беонвеном составляли какую-то бумагу, используя вместо стола услужливо подставленный щит.

Я не понимала, что происходит, и что сейчас будет, пока нас не отвели на ближайший двор при гостинице и Беонвен не потянул с себя рубашку. Один из стражников разматывал плеть.

— Беонвен, что...

Но он снова рыкнул на меня.

— Хоть теперь помолчи, раз прежде не могла. Раньше надо было думать.

Один из стражников потянулся было привязать Беонвену руки к столбу крыльца, но маг сверкнул в его сторону глазами: — Не сметь! — И тот испуганно отступил.

Кстати не фигурально выражаясь сверкнул. У него и вправду глаза отсвечивали синим. То ли зол был настолько, что молнии готов метать, то ли магичит что-то.

Крепко вцепившись в столб он замер, низко наклонив голову. Начальник стражи махнул рукой.

Первый же удар глубоко рассек кожу. Я подпрыгнула от отвратительного звука удара. Беонвен сдавленно зашипел и крепко зажмурился.

Я поняла что плачу, когда картинка перед глазами стала мутной. Стражник бил не стесняясь — изо всей силы. Мне пришло в голову, что лучше бы это мою спину разрисовывали вздувающиеся рубцы, чем смотреть на такое. Эсме крепко схватила меня за руку, она тоже плакала.

Все закончилось довольно быстро. Как только стражники скрылись из виду, Беонвен осел прямо в пыль, густо покрывавшую двор. Он был весь мокрый от пота, даже волосы потемнели, а по спине текла кровь, уже начавшая запекаться. Немного успокоив дыхание, маг тяжело поднялся и, неловко махнув нам, все еще стоявшим посреди двора, рукой, зашел в гостиницу и, швырнув хозяйке монету, отрывисто приказал:

— Комнату, воды и чистой ткани.

Потом оглянулся на нас.

— Ну, пошли что ли. Ваш урок еще не закончен.

Почему-то это обещание не вызвало у меня никакого желания следовать за магом, но я заставила себя подчиниться.

Когда принесли большой кувшин с водой, таз и сложенные полоски полотна. Перед уходом, служанка спросила:

— Господин, может позвать бабку? У нас тут есть шепотуха одна. Хорошая очень.

— Зови.

Когда дверь за ней закрылась, Беонвен кивнул мне:

— Давай, раны надо обработать, пока зараза какая не попала.

Неуверенно взяв в руки полосу ткани, я дрожащим голосом спросила:

— Ты как?

Беонвен насмешливо фыркнул.

— Боль — ничто для мага, прошедшего пересотворение. — Дернув бровями, он добавил: — Но это не значит, что мне щекотно.

Правда вид его говорил, что не все так просто: маг никак не мог выровнять дыхание и двигался он как парализованный, чтобы как можно меньше шевелить мышцами спины, да и бледность не проходила.

Беонвен прикрикнул на меня:

— Ну же, не стой!

Мне так страшно было к нему прикасаться, казалось, что одно неверное движение — и я нанесу ранам непоправимый вред. К тому же от каждого прикосновения Беонвен замирал, и я чувствовала, как он сдерживается, чтобы не шевелиться. Господи и как врачи справляются с этой дрожью? С трудом сдерживая рвущиеся рыдания и быстро смахивая слезы, чтобы не капали, я снова и снова проводила мокрой тканью по чуть вздрагивающей израненной коже. Беонвен лежал почти спокойно, но видно было, что каждое прикосновение причиняет ему новую боль.

Бабка пришла быстро. Я еще только-только закончила обтирать Беонвену спину. Теперь трудно было сказать, кто из нас больше пережил: у меня, кажется, даже волосы на голове были насквозь мокрые, до такой степени я переволновалась за эти минуты.

Недовольно оглядев работу, старуха отодвинула меня с неожиданной для ее согбенного хрупкого тела силой и склонилась над Беонвеном.

Она бормотала будто бы про себя, но мы отчетливо все слышали и было понятно, что слова ее предназначаются совсем не ее носу:

— Ишь, маги, только разрушать и умеете, хоть и говорите, что работаете только с магией создания. Гонору-то на целую армию, а как царапину какую залечить, так нам кланяетесь.

Я готова была поклясться — Беонвен забавлялся ее бормотанием. Увещевая ее, он попросил:

— Бабушка не ругайтесь.

Впрочем, потом ему стало не до смеха — без малейшего сочувствия, старуха с силой свела вместе края самой глубокой раны, заставив мага уткнуться лицом в подушку, и быстро зашептала какой-то заговор. Края под ее руками сходились и вместо глубокого разрыва, на спине оставалась только корочка засохшей крови — будто ране уже несколько дней.

Закончив, она отошла к окну, хлебнула воды из кувшина и снова завела певучий заговор над следующей раной. Покончив с этим. Старуха ополоснула тряпку в розовой от крови воде и стала обтирать спину, продолжив ворчать, как ни в чем не бывало:

— Где это видано, чтобы мага как шелудивого щенка на улице пороли? Последние времена, должно быть, настают, ох дожила, дожила...

Еще раз проведя мокрой тряпкой по почти зажившей спине, бабку удовлетворенно оглядела плоды своей работы.

Потом заставила Беонвена сесть и поглядела ему в глаза. Недовольная увиденным, поджала губы.

— Ты мальчик не по себе ношу взял, хребет сломаешь.

Беонвен не удивился, только опустил глаза и тихо ответил:

— Я уже понял.

— Смотри, понятливый, не пропади. — Помолчав, она добавила: — Я буду гадать для тебя.

— Не стоит.

— Нет стоит. Посиди тут, пусть спина подсохнет, чтоб рубашка не прилипала, я за щепками схожу.

И бабка споро выскользнула за дверь.

Я потерла горевшие глаза — слезы уже прошли, но припухшие веки еще долго будут напоминать о произошедшем. Впрочем, мне не нужны какие-то особые напоминания. Беонвен наказал меня куда хуже, чем могли бы это сделать стражники. Ощущение собственной беспомощности, вины и кровавой раны под руками еще долго будет меня преследовать.

— О чем вы говорили?

Эсме спросила небрежно так, но я видела, что ответ ей до невозможности интересен.

— Ни о чем. Настоящие шепотухи — не просто целительницы. Они еще и ясновидящие. Нам повезло наткнуться на одну из них.

— Она распознала в тебе мага, это не опасно?

Он не удостоил меня взглядом, но ответил.

— Нет, не опасно. Не родилась еще та шепотуха, что пойдет доносить магу. Даже на другого мага. Она пообещала погадать — смотрите, теперь мало где можно увидеть такое гадание.

Он был прав: даже просто смотреть на это действо было интересно. Бабка вернулась с мешочком, полным мелких деревянных пластинок — как она говорила щепочек. Их было много — штук пятьдесят. И на каждой виднелся выжженный узор — знак, фигурка, цифра.

Быстро-быстро шепча заговор, бабка, глядела куда-то в окно и водила по разложенным на столе щепочкам руками, вынимая из общей кучи то одну, то другую плашку.

Потом отодвинула оставшиеся невыбранными, и разложила в рядок те, что вытащила за время чтения заговора.

Поглядывая то на щепочки, то на Беонвена, то и дело меняя порядок плашек, она медленно заговорила:

— Ты идешь на восток, это правильно. И не только потому, почему думаешь сейчас. Будет еще две причины, но ты о них не узнаешь, пока не встретишь. Встретишь троих. Попутчика, врага и помощника. Но смотри внимательно. Враг-то твой он только по обязанности. Не спеши... Больше не вижу. Перекрыто все черным. Если с этой темнотой найдешь, как совладать — будет все хорошо. Не найдешь — тебе уже будет все равно.

Старуха окинула нас полубезумным взглядом — она была в трансе и вряд ли понимала, что говорит.

— А со светом случилось то же, что и с тьмой. И запомни — это самое важное — чтобы понять, как справиться и с большой бедой, и с малой — оглянись вокруг. Однажды все ответы встанут вокруг тебя. Только нужно это заметить.

Потом она закрыла глаза, помолчала немного, и уже с нормальным выражением лица собрала щепочки обратно в мешок.

Беонвен, до этого задумчиво молчавший, крепко сжал бабкины руки, опустившись на одно колено.

— Спасибо. Чем от...

Но старуха перебила его:

— Не говори. Я сюда не ради денег шла, меня судьба привела.

Уже у выхода бабка улыбнулась.

— А девочку свою, — она кивнула на Эсме, — как замуж выйдет, приводи ко мне — у нее дар хороший, и лечить и гадать сможет, только подучить немного.

Когда дверь закрылась, мы уставились на него.

— И что все это значило?

Беонвен пожал плечами, тут же поморщившись от боли.

— Не знаю. Я пока не до конца понял, о чем она. Но ее слова дают надежду.

— Надежду на что? И что она про меня говорила?

— Она сказала, что ты сможешь обучиться лекарству и гаданию у нее.

— А почему когда выйду замуж?

Эсме, кажется, всерьез заинтересовалась этим вопросом. Впрочем, она и в нашем мире увлекалась гаданием, неудивительно, что такое своеобразное приглашение ее заинтересовало.

Зато Беонвен заметно смутился.

— Потому что у девушек дар гораздо слабее, чем у женщин.

Эсме кашлянула и отвернулась, уставившись в окно, а маг тряхнул головой и попытался разглядеть свою спину.

— Что там? Рубашку можно уже надевать?

Я осмотрела его. Раны подсохли, покрылись корочками, от глубоких борозд не осталось ни следа. Даже кровоподтеки выглядели уже не так ужасно.

— Нормально уже. Не сравнить с тем, что было. Там все сухое, не прилипнет.

Морщась и смешно, по-кошачьи, шипя от боли, Беонвен натянул рубашку.

Он уже собирался уходить, но Эсме встала на его пути, внимательно глядя в глаза.

— Беонвен, ответь на один вопрос.

— Задай, а я посмотрю.

— Почему ты мне... нам помогаешь?

Маг устало опустил глаза.

— Потому что Дорвен попросил. По моей вине он лишился почти всего, разве я могу отказать в его просьбе, тем более что своих дел у меня давно уже нет. — Он помолчал, а потом отмахнулся от нас и стал сосредоточенно приводить одежду в порядок. — Я бы не смог бросить вас, даже если бы он не просил. Вы бы пропали без меня. У меня же сестра есть — ваша ровесница.

— Спасибо тебе.

— Да не за что пока. — Потом, тряхнув головой, усмехнулся. — Ну, хватит хандрить. Образовали тут похоронную процессию. Пошли обедать.

Эсме.

На Кристин было жалко смотреть, когда она поняла, что сейчас будет происходить. Да и мне оказалось почти физически больно глядеть, как черная змея плети уродует спину Беонвена.

А потом одно за другое и вот уже бабка говорит какими-то загадками, которые, видно было, и Беонвен не до конца понимает, а потом добавляет, что я могу стать лекаркой и гадалкой.

Не знаю, как я решилась задать такой откровенный вопрос Беонвену. Он честно ответил, я видела. И только теперь мне пришло в голову, что Дорвен не по своей воле оказался в нашем мире. Он сам об этом ничего не говорил — за тот короткий период, что мы знали о его иномирском происхождении, нам было не до таких разговоров. Это вернуло меня к старым размышлениям о прошлом нашего мага. Все-таки Беонвен когда-то попал в скверную историю, тут я даже не сомневалась. И, судя по всему, попал он не один, а вместе с Дорвеном.

Уже ночью, когда погасили огни, Кристин задала вопрос, который интересовал и меня, но, в сегодняшней круговерти, я забыла его задать.

— А что ты имел в виду, когда сказал, что боль — ничто для пересотворенного мага?

— Маги бывают рожденные и пересотворенные. Раньше были только рожденные. Но их появлялось очень мало — всего несколько человек на целую страну. Потому что тело человеческое не способно выдерживать работу с сильной магией, оно слишком слабое. И только единицы из родившихся с даром управляться с магией способны были пережить действительно могущественные заклинания. Около четырех тысяч лет назад Тьма стала брать силу, и во всем мире расплодилась нечисть. Кому-то надо было с ней воевать. Рожденные маги не справлялись. Ученые маги придумали, как изменить тело человека. Тогда появились пересотворенные маги.

— А при чем здесь боль?

— При пересотворении полностью переделывается тело. — Беонвен потер нос, мне показалось, что он не хотел, чтобы мы видели выражения его лица. — Это... больно. Не каждый решается на ритуал. Те, кто не может его пройти, так и остается на низшей ступени, едва-едва владея теми основами магии, которые доступны их врожденному таланту. Те, кто решается — или умирают, или становятся по-настоящему сильными. Я рожден магом, но дар мой был слишком слабым. Таким как я, чтобы работать с серьезной силой, нужно пройти пересотворение. Чтобы стать пересотворенным магом достаточно иметь хотя бы мизерную склонность к искусству. А она есть почти у каждого человека в нашем мире.

Когда Беонвен замолчал, Кристин не смогла не вставить пять копеек.

— Ну вы и извращенцы...

— Ты просто не понимаешь, какое это наслаждение, обладать силой. Оно стоит всей боли.

Такой восторг был в его словах, что мне стало даже немного завидно. Я-то не испытывала особого удовольствия от моментов, когда ощущала свой дар.

— А почему рожденных магов было мало?

— Кто их знает. Сейчас они вообще не рождаются — только такие как я — с едва теплящимся даром, да и то редко, в старых родах. Но магия в целом стала слабее после заключения Тьмы и Света.

— А что это?

— Это старая-старая история. Она длинная, я расскажу ее потом как-нибудь. Спать очень хочется.

— Ладно уж, спи. — Проворчала Кристина.