Обмани судьбу

Бабка пришла быстро. Я еще только-только закончила обтирать Беонвену спину. Теперь трудно было сказать, кто из нас больше пережил: у меня, кажется, даже волосы на голове были насквозь мокрые, до такой степени я переволновалась за эти минуты.

Недовольно оглядев работу, старуха отодвинула меня с неожиданной для ее согбенного хрупкого тела силой и склонилась над Беонвеном.

Она бормотала будто бы про себя, но мы отчетливо все слышали и было понятно, что слова ее предназначаются совсем не ее носу:

— Ишь, маги, только разрушать и умеете, хоть и говорите, что работаете только с магией создания. Гонору-то на целую армию, а как царапину какую залечить, так нам кланяетесь.

Я готова была поклясться — Беонвен забавлялся ее бормотанием. Увещевая ее, он попросил:

— Бабушка не ругайтесь.

Впрочем, потом ему стало не до смеха — без малейшего сочувствия, старуха с силой свела вместе края самой глубокой раны, заставив мага уткнуться лицом в подушку, и быстро зашептала какой-то заговор. Края под ее руками сходились и вместо глубокого разрыва, на спине оставалась только корочка засохшей крови — будто ране уже несколько дней.

Закончив, она отошла к окну, хлебнула воды из кувшина и снова завела певучий заговор над следующей раной. Покончив с этим. Старуха ополоснула тряпку в розовой от крови воде и стала обтирать спину, продолжив ворчать, как ни в чем не бывало:

— Где это видано, чтобы мага как шелудивого щенка на улице пороли? Последние времена, должно быть, настают, ох дожила, дожила...

Еще раз проведя мокрой тряпкой по почти зажившей спине, бабку удовлетворенно оглядела плоды своей работы.

Потом заставила Беонвена сесть и поглядела ему в глаза. Недовольная увиденным, поджала губы.

— Ты мальчик не по себе ношу взял, хребет сломаешь.

Беонвен не удивился, только опустил глаза и тихо ответил:

— Я уже понял.

— Смотри, понятливый, не пропади. — Помолчав, она добавила: — Я буду гадать для тебя.

— Не стоит.

— Нет стоит. Посиди тут, пусть спина подсохнет, чтоб рубашка не прилипала, я за щепками схожу.

И бабка споро выскользнула за дверь.

Я потерла горевшие глаза — слезы уже прошли, но припухшие веки еще долго будут напоминать о произошедшем. Впрочем, мне не нужны какие-то особые напоминания. Беонвен наказал меня куда хуже, чем могли бы это сделать стражники. Ощущение собственной беспомощности, вины и кровавой раны под руками еще долго будет меня преследовать.

— О чем вы говорили?

Эсме спросила небрежно так, но я видела, что ответ ей до невозможности интересен.

— Ни о чем. Настоящие шепотухи — не просто целительницы. Они еще и ясновидящие. Нам повезло наткнуться на одну из них.

— Она распознала в тебе мага, это не опасно?

Он не удостоил меня взглядом, но ответил.

— Нет, не опасно. Не родилась еще та шепотуха, что пойдет доносить магу. Даже на другого мага. Она пообещала погадать — смотрите, теперь мало где можно увидеть такое гадание.

Он был прав: даже просто смотреть на это действо было интересно. Бабка вернулась с мешочком, полным мелких деревянных пластинок — как она говорила щепочек. Их было много — штук пятьдесят. И на каждой виднелся выжженный узор — знак, фигурка, цифра.

Быстро-быстро шепча заговор, бабка, глядела куда-то в окно и водила по разложенным на столе щепочкам руками, вынимая из общей кучи то одну, то другую плашку.

Потом отодвинула оставшиеся невыбранными, и разложила в рядок те, что вытащила за время чтения заговора.

Поглядывая то на щепочки, то на Беонвена, то и дело меняя порядок плашек, она медленно заговорила:

— Ты идешь на восток, это правильно. И не только потому, почему думаешь сейчас. Будет еще две причины, но ты о них не узнаешь, пока не встретишь. Встретишь троих. Попутчика, врага и помощника. Но смотри внимательно. Враг-то твой он только по обязанности. Не спеши... Больше не вижу. Перекрыто все черным. Если с этой темнотой найдешь, как совладать — будет все хорошо. Не найдешь — тебе уже будет все равно.

Старуха окинула нас полубезумным взглядом — она была в трансе и вряд ли понимала, что говорит.

— А со светом случилось то же, что и с тьмой. И запомни — это самое важное — чтобы понять, как справиться и с большой бедой, и с малой — оглянись вокруг. Однажды все ответы встанут вокруг тебя. Только нужно это заметить.

Потом она закрыла глаза, помолчала немного, и уже с нормальным выражением лица собрала щепочки обратно в мешок.

Беонвен, до этого задумчиво молчавший, крепко сжал бабкины руки, опустившись на одно колено.

— Спасибо. Чем от...

Но старуха перебила его:

— Не говори. Я сюда не ради денег шла, меня судьба привела.

Уже у выхода бабка улыбнулась.

— А девочку свою, — она кивнула на Эсме, — как замуж выйдет, приводи ко мне — у нее дар хороший, и лечить и гадать сможет, только подучить немного.

Когда дверь закрылась, мы уставились на него.

— И что все это значило?

Беонвен пожал плечами, тут же поморщившись от боли.

— Не знаю. Я пока не до конца понял, о чем она. Но ее слова дают надежду.

— Надежду на что? И что она про меня говорила?

— Она сказала, что ты сможешь обучиться лекарству и гаданию у нее.

— А почему когда выйду замуж?

Эсме, кажется, всерьез заинтересовалась этим вопросом. Впрочем, она и в нашем мире увлекалась гаданием, неудивительно, что такое своеобразное приглашение ее заинтересовало.

Зато Беонвен заметно смутился.

— Потому что у девушек дар гораздо слабее, чем у женщин.

Эсме кашлянула и отвернулась, уставившись в окно, а маг тряхнул головой и попытался разглядеть свою спину.

— Что там? Рубашку можно уже надевать?

Я осмотрела его. Раны подсохли, покрылись корочками, от глубоких борозд не осталось ни следа. Даже кровоподтеки выглядели уже не так ужасно.

— Нормально уже. Не сравнить с тем, что было. Там все сухое, не прилипнет.

Морщась и смешно, по-кошачьи, шипя от боли, Беонвен натянул рубашку.

Он уже собирался уходить, но Эсме встала на его пути, внимательно глядя в глаза.

— Беонвен, ответь на один вопрос.

— Задай, а я посмотрю.

— Почему ты мне... нам помогаешь?

Маг устало опустил глаза.

— Потому что Дорвен попросил. По моей вине он лишился почти всего, разве я могу отказать в его просьбе, тем более что своих дел у меня давно уже нет. — Он помолчал, а потом отмахнулся от нас и стал сосредоточенно приводить одежду в порядок. — Я бы не смог бросить вас, даже если бы он не просил. Вы бы пропали без меня. У меня же сестра есть — ваша ровесница.

— Спасибо тебе.

— Да не за что пока. — Потом, тряхнув головой, усмехнулся. — Ну, хватит хандрить. Образовали тут похоронную процессию. Пошли обедать.

Эсме.

На Кристин было жалко смотреть, когда она поняла, что сейчас будет происходить. Да и мне оказалось почти физически больно глядеть, как черная змея плети уродует спину Беонвена.

А потом одно за другое и вот уже бабка говорит какими-то загадками, которые, видно было, и Беонвен не до конца понимает, а потом добавляет, что я могу стать лекаркой и гадалкой.

Не знаю, как я решилась задать такой откровенный вопрос Беонвену. Он честно ответил, я видела. И только теперь мне пришло в голову, что Дорвен не по своей воле оказался в нашем мире. Он сам об этом ничего не говорил — за тот короткий период, что мы знали о его иномирском происхождении, нам было не до таких разговоров. Это вернуло меня к старым размышлениям о прошлом нашего мага. Все-таки Беонвен когда-то попал в скверную историю, тут я даже не сомневалась. И, судя по всему, попал он не один, а вместе с Дорвеном.

Уже ночью, когда погасили огни, Кристин задала вопрос, который интересовал и меня, но, в сегодняшней круговерти, я забыла его задать.

— А что ты имел в виду, когда сказал, что боль — ничто для пересотворенного мага?

— Маги бывают рожденные и пересотворенные. Раньше были только рожденные. Но их появлялось очень мало — всего несколько человек на целую страну. Потому что тело человеческое не способно выдерживать работу с сильной магией, оно слишком слабое. И только единицы из родившихся с даром управляться с магией способны были пережить действительно могущественные заклинания. Около четырех тысяч лет назад Тьма стала брать силу, и во всем мире расплодилась нечисть. Кому-то надо было с ней воевать. Рожденные маги не справлялись. Ученые маги придумали, как изменить тело человека. Тогда появились пересотворенные маги.

— А при чем здесь боль?

— При пересотворении полностью переделывается тело. — Беонвен потер нос, мне показалось, что он не хотел, чтобы мы видели выражения его лица. — Это... больно. Не каждый решается на ритуал. Те, кто не может его пройти, так и остается на низшей ступени, едва-едва владея теми основами магии, которые доступны их врожденному таланту. Те, кто решается — или умирают, или становятся по-настоящему сильными. Я рожден магом, но дар мой был слишком слабым. Таким как я, чтобы работать с серьезной силой, нужно пройти пересотворение. Чтобы стать пересотворенным магом достаточно иметь хотя бы мизерную склонность к искусству. А она есть почти у каждого человека в нашем мире.

Когда Беонвен замолчал, Кристин не смогла не вставить пять копеек.

— Ну вы и извращенцы...

— Ты просто не понимаешь, какое это наслаждение, обладать силой. Оно стоит всей боли.

Такой восторг был в его словах, что мне стало даже немного завидно. Я-то не испытывала особого удовольствия от моментов, когда ощущала свой дар.

— А почему рожденных магов было мало?

— Кто их знает. Сейчас они вообще не рождаются — только такие как я — с едва теплящимся даром, да и то редко, в старых родах. Но магия в целом стала слабее после заключения Тьмы и Света.

— А что это?

— Это старая-старая история. Она длинная, я расскажу ее потом как-нибудь. Спать очень хочется.

— Ладно уж, спи. — Проворчала Кристина.