Аннотация.
Вы уверены, что происходящее вокруг Вас — это и есть реальность? Реальность дана нам в ощущениях, а разве нам не снятся нежные поцелуи и твердые объятия?
Нельзя быть неблагодарным к жизни — она нас одаривает постоянно и щедро. Другое дело, что мы не всегда можем увидеть и оценить по достоинству эти подарки. Каждая встреча, которая произошла в нашей жизни — тоже должна быть принята, как подарок. И люди никуда не уходят от нас — они живут с нами, пока мы их помним. Жаль, что чаще всего это осознается слишком поздно.
...Они все долго и больно шли к своей любви — теряя и обретая. И сумели остаться людьми в самых безумных обстоятельствах.
И не важно, что события этого романа происходят в 1693-1695 годах. Человеческая сущность не поменялась с тех пор — разве что корабли стали другими. А любовь, честность, отвага — они ценятся на любой палубе.
ПОДАРКИ, КОТОРЫЕ МЫ ПОЛУЧАЕМ
Елена Вихрева
Людмила Скрипник
Часть 1.
ЧЕРНЫЙ ВОЛК
Я стою, прислонившись спиной к теплому камню бойницы. Тепло не радует — лучше бы он был прохладным. Может, не так было бы больно. Хотя и боли почти нет. Сейчас даже стало приятно. Легко, почти невесомое тело. Немудрено, я не ела дней пять. Заставляла себя проглотить противную, теплую воду, пахнущую затхлой бочкой. Но за какое благо сочла эту же воду час назад, когда меня неслыханно щедро ею окатили — после очередного допроса. Что ж, спасибо... По крайней мере, я не чувствую себя унизительно грязной. И готова к встрече с ним...
Нет, не Всевышним. Еще не с Ним. Есть еще один, с кем я хочу увидеться в этой безумной жизни — или на краю ее. Я верю, что и сегодня он придет вовремя. И поэтому смотрю, щуря глаза — мне ли сейчас думать о морщинах?— смотрю в слепящие волны. Его паруса я узнаю из тысячи...
И его шаги. И этот глуховатый голос. Я так и не научилась понимать его. Мы говорим на разных языках — даже используя полагающийся здесь голландский. Камень под спиной теплый. И воздух, прогретый до дрожи и влажный — тоже, как летом во Флоренции, где я выросла и где так нелепо закончилась моя безмятежная юность. Все нелепо. Поспешное сватовство немолодого и усталого иноземного дипломата, сводящее с ума плавание в неизвестность, и даже те несколько лет на этом забытом всеми скопище островов.
Жизнь пролистывается перед глазами, как картинки в том молитвослове, который был прикован цепью в часовне нашего монастыря. Места, где прошли мои детство и юность. Где было тепло. Строгость устава меня никогда не пугала — нравилось перебирать целебные травы, собирать их на монастырском огороде, помогать добрым сестрам в монастырской лечебнице. Наверное, я так и дожила бы до старости — облегчая страдания другим и не ведая их сама.
...Нет, парусов не видно. Можно прикрыть глаза. И тогда все равно перед ними встанут эти паруса. Как тогда, в первую нашу встречу. Месяц назад.
Ой, как мне было страшно в тот день! До этого как-то и в голову не приходило, что все, ставшее уже привычным, может сломаться враз. За шесть лет здесь я свыклась с тем, что стала из Марты-Магдалены Франчески делла ... да ладно, какой смысл вспоминать это сейчас? — стала на голландский манер: фру Марта. Хотя мне больше нравилось, как говорил он — 'фрау', это звучало мягче. Если вообще голландский, да и его немецкий можно назвать мягким.
Мысли путаются... Ах, да, я о том, как было страшно в тот день. День, когда я стала губернаторшей. Не просто женой губернатора — в этой роли я влачила свое существование уже шесть лет. Надо мной в спину посмеивался весь форт: когда выяснилось, что я не смогу подарить мужу наследника, он по-голландски невозмутимо взял в постель мою горничную. А мне остался балкон и вышивание. Меня это вполне устраивало — почти так же безмятежно, как в монастыре.
Но в тот день мою безмятежность сломал комендант нашего форта: его превосходительство генерал-губернатор застрелен на борту своей яхты при внезапной атаке пиратов.
Если на моей памяти такое случилось, понятное дело, впервые, то комендант откуда-то знал, что делать. Уже родились депеши на Цейлон и в Гаагу с просьбой прислать нового губернатора, уже написан приказ о том, что временно я, как его законная супруга, выполняю обязанности губернатора. В том момент мне показалось, что это молотки стучат в моих висках — оказалось, канонада. Тряслись окна в свинцовых переплетах, падали вазы. Падала на пол я — то ли сама, то ли с помощью всегда знающего решение коменданта... Помню чей-то крик:
-Смотрите, он разворачивает фрегат боком! Во дает, прямо под их пушки!
-Да это же тот немец. Говорят, он смерть ищет, а она от него бегает.
-По крайней мере, он своими бортами перехватит все предназначенные нам ядра.
Кто-то помог мне подняться, переместиться ближе к окну. Огромный фрегат с двумя флагами — один голландский, как и положено флагманскому кораблю, а второй... На втором был изображен фамильный герб. Я не слишком разбираюсь в геральдике, но голова черного волка с оскаленной пастью потрясла мое воображение сразу и навсегда.
В дыму и бесконечных перемещениях я ничего не могла понять, и только вслушивалась в то, как переговаривались за спиной:
-Что он делает? Он же уводит их в открытое море из бухты! Это же верная гибель!
-Да, там его не смогут поддержать пушки форта.
-Но и пушки пиратов не достигнут наших стен...
Часы томительного ожидания. Крики и суета в коридоре, ведущем к моему — теперь моему, и надолго ли? — кабинету. И вот тогда я впервые услышала эти шаги. И следом — это голос. Удивительный, глуховатый, с легкой хрипотцой, еще с чем-то, заставляющим сердце даже при воспоминании о нем переворачиваться с боку на бок:
-Милостивая сударыня...
Черный мундир. Черные ремни. Тусклое серебро пряжек и пуговиц. Профиль хищной и гордой птицы. И стальной эфес у бедра.
Он поднимает голову после глубокого, предельно учтивого поклона. Какие синие у него глаза! Куда до них здешнему затхлому, как подогретая похлебка, морю! Таким было только небо Флоренции — и то в мае, когда цвел боярышник.
В глазах — усталость. На лице, внизу щеки — свежий рубец. Делаю шаг, чтобы промокнуть платком еще сочащиеся капли крови — и останавливаюсь... Обстоятельства обязывают. Вежливо склонив голову, выслушиваю доклад. Понимаю через раз — голландский и немецкий, конечно, похожи, но мне не родны оба, а к голландскому я хотя бы привыкла.
Выручает комендант — незримой тенью выплывает из-за моей спины, что-то говорит, берет у капитана какие-то бумаги. Аудиенция окончена.
Кто же он, граф Вольдемар фон Вольф? И почему я раньше его не видела? Удивительно, но почему-то оказалось, что все его хорошо знают. Его или о нем? И знают то, что ничего не знают. Но о капитане Вольфе я слышу в этот день во всех углах, и даже от своей горничной:
-Ах, фру Марта... В него влюблены все женщины нашего форта! А он не обращает ни на кого внимания. Даже на девиц в портовой таверне. Да и там редко бывает — всегда в море. Говорят, он из Саксонии, и у него была несчастная любовь. Говорят, он даже университет закончил...
-Что, по вопросам несчастной любви? — надо же как-то остановить поток излияний потерявшей всякий стыд Берты.
И вот отсюда начинается история потери стыда мною. До сих пор не могу понять, как, обойдя коменданта и Берту, не говоря уже о бесконечных караульных, я умудрилась глухой ночью оказаться на причале. И совсем странно, что фрегат оказался именно там, где я предполагала его найти — на дальнем крае выступающего в море пирса. Даже сходни были сброшены. И темная фигура взмахнула плащом:
-Фрау Марта? Я ждал Вас...
И протянул мне руку, предлагая подняться на борт. Или это всего лишь сон? Почему? Почему я положила свою порядком дрожащую ладонь на эту руку с длинными изящными пальцами, оказавшуюся необыкновенно крепкой?
Он что-то негромко сказал стоявшему неподалеку огромному седобородому человеку — и над головой раздались хлопки и шелест: поднимались паруса, распускаясь в ночном тропическом небе белыми бабочками.
Изучающий взгляд сапфировых глаз:
-Испугались? Напрасно. Вряд ли я стану похищать Вас. По крайней мере, сейчас. Сейчас я бы предложил Вам прогулку вдоль береговой линии. Признайтесь, Вы же ни разу не выходили в море? С тех пор, как прибыли сюда.
Судорожно киваю. Откуда он знает?
Этот рубец не дает мне покоя. Все же протягиваю руку — но он перехватывает ее на полпути:
-Не надо. Я привык зализывать раны в одиночку...
Надо же, издали мне казалось, что корабли скользят по морю неслышно, как перышки. Я была уверена, что та ужасная скрипучая и вонючая посудина с крысами, которая доставила нас сюда — просто недоразумение в этом благородном семействе гордых резных птиц... Вони и правда нет, но скрип действительно ощутим.
-Бокал вина?
От неожиданности вздрагиваю — я так задумалась о кораблях и их звучании, что не заметила, как он протянул мне высокий и узкий бокал. Пригубить его я не решилась — и без того ноги подкашивались. Видимо, граф это заметил, и фрегат мягко, но с тем же пронзительным скрипом развернулся и пошел назад, к пирсу. Я и не заметила, как далеко от него мы оказались. Надо же, какое у меня обширное владение...
Да, эта ночь была удивительной — моего отсутствия так никто и не заметил. Или сделали вид до поры до времени.
...Его шаги под моим балконом. Безумная, исступленная душная тропическая ночь. И снова я совершаю безумный поступок — ибо ночь наступила после безумного дня: очевидно, уже вся стая морских разбойников знает, что эти несчастные острова оказались на несколько месяцев в руках не менее несчастной женщины... И ринулись сюда, как стервятники. Фон дер Вольф со своей командой отбили в этот день несколько атак, а один галеон затопили почти у входа в бухту, взяв на абордаж. Я впервые это увидела и не хотела повторения зрелища...
-Граф, что Вы делаете здесь в этот час?
-Неспокойно, милостивая сударыня. Тревожно как-то... И за Вас в особенности.
-Если Вы решили охранять меня, то надежнее подняться на балкон, — и как это у меня вырвалось?
Насмешливый взгляд сапфировых — даже в темноте — глаз:
-Тогда прикажите подать большой кувшин кофе.
-Кофе не пьют по ночам, капитан. И тем более кувшинами. Впрочем, для Вас я бы сделала исключение, но не хочу вызывать горничную.
Кажется, я зазвала в гости ветер. Он так легко подтянулся и запрыгнул на балкон, даже не звякнув саблей о каменное ограждение.
-Что ж, фрау Марта, давайте просто подышим ночным воздухом.
-Почему-то все эти буйные заросли не кажутся мне красивыми. Они пугают меня, особенно ночью...
-Да, в них легко скрываться. Как бы Вас не похитили туземцы.
-С чего бы им меня похищать? Здешние туземцы не едят человечину, насколько я слышала...
Он не оценил мою насмешку, синие глаза помрачнели:
-Я вообще чувствую близкую гибель. И за вас мне все тревожнее...
-Мою гибель? И Вы для этого пришли ко мне среди ночи, чтобы каркать, как ворон?
-Почему Вашу? Свою. Рано или поздно меня привяжут к мачте.
А вот это уже знакомая песня. И дальше я знаю, что делать — спасибо монастырю и добрым сестрам-целительницам.
-Вот что, граф. Если все так плохо, как Вы говорите, то Вам надо набраться сил, чтобы быть готовым, когда все эти несчастья свалятся на наши головы. Ложитесь, а я посижу с вышиванием, буду охранять ваш сон.
-Заснешь тут...
-Еще как заснешь. Сон — лучший лекарь. Залечивайте свои раны, граф. И, боюсь, готовьтесь к новым, раз Вы так пророчите.
-Скорей бы зажила щека... Если проснетесь первой — разбудите.
Но я же ясно сказала ему, что буду сидеть с вышиванием! Просидеть ночь у постели — это навык, полученный еще в монастыре.
...Когда я проснулась — в кресле, с вышиванием в руках — его уже не было. Или это тоже был сон?
Мы виделись еще три раза за этот месяц.
И сейчас, сейчас я открою глаза, прогоню нахлынувшие теплые воспоминания — и будет наша четвертая встреча, будет его парус и флаг Черного Волка на равнодушной изумрудной мятой шелковине моря...
Но нет, мятый шелк колышется лениво и пусто.
Когда же мы увиделись третий раз? Вспоминать об этом больно и неприятно. Все же или его пророчество сбылось, или звезды так легли. Но спустя какое-то время, несмотря на мою подозрительность и осторожность — мне уже за каждым кустом чудился злобный и коварный похититель — вода, обычная вода, поданная в обычном серебряном стакане все той же обычной Бертой, показалась мне горьковатой. И очнулась я уже непонятно где.
Безумие. Это слово стало первым словом моих молитв: 'Пресвятая Мадонна, сохрани меня от безумия!'. А заканчивались в эти три дня мои мольбы — призывом не Мадонны, а немецкого графа. О, святотатство. За него я, видно, и поплатилась.
...Туземцам я оказалась нужна, как нашей настоятельнице кармин для губ. Это я поняла из разговоров — не могу сказать, что хорошо понимаю португальский, но уж хоть что-то. При чем тут португальцы? Просто туземцы продали им меня, как овцу в мешке. И вот тут, среди всего этого кошмара — знакомый голос. О, Мадонна, спасибо тебе — меня отыскал граф фон дер Вольф! А собственно, почему именно он? А где другие капитаны? Где моя личная стража?
И в самый неподходящий момент, когда он уже готов подхватить меня за руку, одновременно отражая удары сразу нескольких неприятелей — я предательски взвизгиваю от ужаса. Этого хватило, чтобы он скосил на меня взгляд — и получил по голове рукояткой пистолета.
Надежды на спасение испаряются.
Сырой, темный трюм — очевидно, наше последнее убежище. Сквозь его разорванную в лохмотья рубашку я вижу в едва пробивающейся струйке света бугрящиеся мышцы рук, груди. Гармония напоминает древние статуи Италии... Такого убить не так-то просто. Наверняка в своем замке в Саксонии воспитывался строго и разумно — немцы славятся своим искусством воспитывать.
Опускаюсь рядом на влажные доски, кладу его голову на свои колени. Какие густые у него волосы — наверняка это спасло от верной смерти. Но не совсем — все же без памяти. Может, так и лучше. Природа возьмет свое, а сейчас видеть все это ему не надо. И меня в разорванном платье и три дня без гребенки — тоже не надо.
Темнеет. И откуда-то из дальних углов раздается противный писк. Крысы. Они подходят все ближе. Топочут маленькими твердыми лапками. Я вижу эти трепещущие усатые носики, поблескивающие зубки. О, мама миа! Граф, да очнитесь же Вы! Нас сейчас съедят.
Ну, нет. Не съедят. Осторожно снимаю его голову с колен. И делаю шаг навстречу серым поганцам. Чудо, но они семенят назад. Топаю решительней. Еще дюйм мой! А если я проломлю днище этой посудины? Да какая разница! Нам все равно не жить.
От моего топания — почти тарантелла — Вольф поднимает голову:
-Вы здесь? Почему Вы бегаете и топаете?
-Крысы, граф... Не обращайте внимания. Спите...
Он действительно засыпает. Именно засыпает. Тем самым целительным сном. Я же говорила — живучий немец попался!
Пробивающееся сквозь щели утро уносит крыс и приносит новую гадость. Пираты отчаянно мешают все языки, есть и голландские слова, испанские и даже итальянские. И суть становится понятной — капитан нашего флагмана успел за свое недолгое наемничество так насолить всей пиратской братии, как не насолил весь флот голландской короны за все время существования этой колонии. У них свои счеты. И его заставят встретиться в поединке с одним их них — суд пиратской чести.
