Аннотация.
Вы уверены, что происходящее вокруг Вас — это и есть реальность? Реальность дана нам в ощущениях, а разве нам не снятся нежные поцелуи и твердые объятия?
Нельзя быть неблагодарным к жизни — она нас одаривает постоянно и щедро. Другое дело, что мы не всегда можем увидеть и оценить по достоинству эти подарки. Каждая встреча, которая произошла в нашей жизни — тоже должна быть принята, как подарок. И люди никуда не уходят от нас — они живут с нами, пока мы их помним. Жаль, что чаще всего это осознается слишком поздно.
...Они все долго и больно шли к своей любви — теряя и обретая. И сумели остаться людьми в самых безумных обстоятельствах.
И не важно, что события этого романа происходят в 1693-1695 годах. Человеческая сущность не поменялась с тех пор — разве что корабли стали другими. А любовь, честность, отвага — они ценятся на любой палубе.
ПОДАРКИ, КОТОРЫЕ МЫ ПОЛУЧАЕМ
Елена Вихрева
Людмила Скрипник
Часть 1.
ЧЕРНЫЙ ВОЛК
Я стою, прислонившись спиной к теплому камню бойницы. Тепло не радует — лучше бы он был прохладным. Может, не так было бы больно. Хотя и боли почти нет. Сейчас даже стало приятно. Легко, почти невесомое тело. Немудрено, я не ела дней пять. Заставляла себя проглотить противную, теплую воду, пахнущую затхлой бочкой. Но за какое благо сочла эту же воду час назад, когда меня неслыханно щедро ею окатили — после очередного допроса. Что ж, спасибо... По крайней мере, я не чувствую себя унизительно грязной. И готова к встрече с ним...
Нет, не Всевышним. Еще не с Ним. Есть еще один, с кем я хочу увидеться в этой безумной жизни — или на краю ее. Я верю, что и сегодня он придет вовремя. И поэтому смотрю, щуря глаза — мне ли сейчас думать о морщинах?— смотрю в слепящие волны. Его паруса я узнаю из тысячи...
И его шаги. И этот глуховатый голос. Я так и не научилась понимать его. Мы говорим на разных языках — даже используя полагающийся здесь голландский. Камень под спиной теплый. И воздух, прогретый до дрожи и влажный — тоже, как летом во Флоренции, где я выросла и где так нелепо закончилась моя безмятежная юность. Все нелепо. Поспешное сватовство немолодого и усталого иноземного дипломата, сводящее с ума плавание в неизвестность, и даже те несколько лет на этом забытом всеми скопище островов.
Жизнь пролистывается перед глазами, как картинки в том молитвослове, который был прикован цепью в часовне нашего монастыря. Места, где прошли мои детство и юность. Где было тепло. Строгость устава меня никогда не пугала — нравилось перебирать целебные травы, собирать их на монастырском огороде, помогать добрым сестрам в монастырской лечебнице. Наверное, я так и дожила бы до старости — облегчая страдания другим и не ведая их сама.
...Нет, парусов не видно. Можно прикрыть глаза. И тогда все равно перед ними встанут эти паруса. Как тогда, в первую нашу встречу. Месяц назад.
Ой, как мне было страшно в тот день! До этого как-то и в голову не приходило, что все, ставшее уже привычным, может сломаться враз. За шесть лет здесь я свыклась с тем, что стала из Марты-Магдалены Франчески делла ... да ладно, какой смысл вспоминать это сейчас? — стала на голландский манер: фру Марта. Хотя мне больше нравилось, как говорил он — 'фрау', это звучало мягче. Если вообще голландский, да и его немецкий можно назвать мягким.
Мысли путаются... Ах, да, я о том, как было страшно в тот день. День, когда я стала губернаторшей. Не просто женой губернатора — в этой роли я влачила свое существование уже шесть лет. Надо мной в спину посмеивался весь форт: когда выяснилось, что я не смогу подарить мужу наследника, он по-голландски невозмутимо взял в постель мою горничную. А мне остался балкон и вышивание. Меня это вполне устраивало — почти так же безмятежно, как в монастыре.
Но в тот день мою безмятежность сломал комендант нашего форта: его превосходительство генерал-губернатор застрелен на борту своей яхты при внезапной атаке пиратов.
Если на моей памяти такое случилось, понятное дело, впервые, то комендант откуда-то знал, что делать. Уже родились депеши на Цейлон и в Гаагу с просьбой прислать нового губернатора, уже написан приказ о том, что временно я, как его законная супруга, выполняю обязанности губернатора. В том момент мне показалось, что это молотки стучат в моих висках — оказалось, канонада. Тряслись окна в свинцовых переплетах, падали вазы. Падала на пол я — то ли сама, то ли с помощью всегда знающего решение коменданта... Помню чей-то крик:
-Смотрите, он разворачивает фрегат боком! Во дает, прямо под их пушки!
-Да это же тот немец. Говорят, он смерть ищет, а она от него бегает.
-По крайней мере, он своими бортами перехватит все предназначенные нам ядра.
Кто-то помог мне подняться, переместиться ближе к окну. Огромный фрегат с двумя флагами — один голландский, как и положено флагманскому кораблю, а второй... На втором был изображен фамильный герб. Я не слишком разбираюсь в геральдике, но голова черного волка с оскаленной пастью потрясла мое воображение сразу и навсегда.
В дыму и бесконечных перемещениях я ничего не могла понять, и только вслушивалась в то, как переговаривались за спиной:
-Что он делает? Он же уводит их в открытое море из бухты! Это же верная гибель!
-Да, там его не смогут поддержать пушки форта.
-Но и пушки пиратов не достигнут наших стен...
Часы томительного ожидания. Крики и суета в коридоре, ведущем к моему — теперь моему, и надолго ли? — кабинету. И вот тогда я впервые услышала эти шаги. И следом — это голос. Удивительный, глуховатый, с легкой хрипотцой, еще с чем-то, заставляющим сердце даже при воспоминании о нем переворачиваться с боку на бок:
-Милостивая сударыня...
Черный мундир. Черные ремни. Тусклое серебро пряжек и пуговиц. Профиль хищной и гордой птицы. И стальной эфес у бедра.
Он поднимает голову после глубокого, предельно учтивого поклона. Какие синие у него глаза! Куда до них здешнему затхлому, как подогретая похлебка, морю! Таким было только небо Флоренции — и то в мае, когда цвел боярышник.
В глазах — усталость. На лице, внизу щеки — свежий рубец. Делаю шаг, чтобы промокнуть платком еще сочащиеся капли крови — и останавливаюсь... Обстоятельства обязывают. Вежливо склонив голову, выслушиваю доклад. Понимаю через раз — голландский и немецкий, конечно, похожи, но мне не родны оба, а к голландскому я хотя бы привыкла.
Выручает комендант — незримой тенью выплывает из-за моей спины, что-то говорит, берет у капитана какие-то бумаги. Аудиенция окончена.
Кто же он, граф Вольдемар фон Вольф? И почему я раньше его не видела? Удивительно, но почему-то оказалось, что все его хорошо знают. Его или о нем? И знают то, что ничего не знают. Но о капитане Вольфе я слышу в этот день во всех углах, и даже от своей горничной:
-Ах, фру Марта... В него влюблены все женщины нашего форта! А он не обращает ни на кого внимания. Даже на девиц в портовой таверне. Да и там редко бывает — всегда в море. Говорят, он из Саксонии, и у него была несчастная любовь. Говорят, он даже университет закончил...
-Что, по вопросам несчастной любви? — надо же как-то остановить поток излияний потерявшей всякий стыд Берты.
И вот отсюда начинается история потери стыда мною. До сих пор не могу понять, как, обойдя коменданта и Берту, не говоря уже о бесконечных караульных, я умудрилась глухой ночью оказаться на причале. И совсем странно, что фрегат оказался именно там, где я предполагала его найти — на дальнем крае выступающего в море пирса. Даже сходни были сброшены. И темная фигура взмахнула плащом:
-Фрау Марта? Я ждал Вас...
И протянул мне руку, предлагая подняться на борт. Или это всего лишь сон? Почему? Почему я положила свою порядком дрожащую ладонь на эту руку с длинными изящными пальцами, оказавшуюся необыкновенно крепкой?
Он что-то негромко сказал стоявшему неподалеку огромному седобородому человеку — и над головой раздались хлопки и шелест: поднимались паруса, распускаясь в ночном тропическом небе белыми бабочками.
Изучающий взгляд сапфировых глаз:
-Испугались? Напрасно. Вряд ли я стану похищать Вас. По крайней мере, сейчас. Сейчас я бы предложил Вам прогулку вдоль береговой линии. Признайтесь, Вы же ни разу не выходили в море? С тех пор, как прибыли сюда.
Судорожно киваю. Откуда он знает?
Этот рубец не дает мне покоя. Все же протягиваю руку — но он перехватывает ее на полпути:
-Не надо. Я привык зализывать раны в одиночку...
Надо же, издали мне казалось, что корабли скользят по морю неслышно, как перышки. Я была уверена, что та ужасная скрипучая и вонючая посудина с крысами, которая доставила нас сюда — просто недоразумение в этом благородном семействе гордых резных птиц... Вони и правда нет, но скрип действительно ощутим.
-Бокал вина?
От неожиданности вздрагиваю — я так задумалась о кораблях и их звучании, что не заметила, как он протянул мне высокий и узкий бокал. Пригубить его я не решилась — и без того ноги подкашивались. Видимо, граф это заметил, и фрегат мягко, но с тем же пронзительным скрипом развернулся и пошел назад, к пирсу. Я и не заметила, как далеко от него мы оказались. Надо же, какое у меня обширное владение...
Да, эта ночь была удивительной — моего отсутствия так никто и не заметил. Или сделали вид до поры до времени.
...Его шаги под моим балконом. Безумная, исступленная душная тропическая ночь. И снова я совершаю безумный поступок — ибо ночь наступила после безумного дня: очевидно, уже вся стая морских разбойников знает, что эти несчастные острова оказались на несколько месяцев в руках не менее несчастной женщины... И ринулись сюда, как стервятники. Фон дер Вольф со своей командой отбили в этот день несколько атак, а один галеон затопили почти у входа в бухту, взяв на абордаж. Я впервые это увидела и не хотела повторения зрелища...
-Граф, что Вы делаете здесь в этот час?
-Неспокойно, милостивая сударыня. Тревожно как-то... И за Вас в особенности.
-Если Вы решили охранять меня, то надежнее подняться на балкон, — и как это у меня вырвалось?
Насмешливый взгляд сапфировых — даже в темноте — глаз:
-Тогда прикажите подать большой кувшин кофе.
-Кофе не пьют по ночам, капитан. И тем более кувшинами. Впрочем, для Вас я бы сделала исключение, но не хочу вызывать горничную.
Кажется, я зазвала в гости ветер. Он так легко подтянулся и запрыгнул на балкон, даже не звякнув саблей о каменное ограждение.
-Что ж, фрау Марта, давайте просто подышим ночным воздухом.
-Почему-то все эти буйные заросли не кажутся мне красивыми. Они пугают меня, особенно ночью...
-Да, в них легко скрываться. Как бы Вас не похитили туземцы.
-С чего бы им меня похищать? Здешние туземцы не едят человечину, насколько я слышала...
Он не оценил мою насмешку, синие глаза помрачнели:
-Я вообще чувствую близкую гибель. И за вас мне все тревожнее...
-Мою гибель? И Вы для этого пришли ко мне среди ночи, чтобы каркать, как ворон?
-Почему Вашу? Свою. Рано или поздно меня привяжут к мачте.
А вот это уже знакомая песня. И дальше я знаю, что делать — спасибо монастырю и добрым сестрам-целительницам.
-Вот что, граф. Если все так плохо, как Вы говорите, то Вам надо набраться сил, чтобы быть готовым, когда все эти несчастья свалятся на наши головы. Ложитесь, а я посижу с вышиванием, буду охранять ваш сон.
-Заснешь тут...
-Еще как заснешь. Сон — лучший лекарь. Залечивайте свои раны, граф. И, боюсь, готовьтесь к новым, раз Вы так пророчите.
-Скорей бы зажила щека... Если проснетесь первой — разбудите.
Но я же ясно сказала ему, что буду сидеть с вышиванием! Просидеть ночь у постели — это навык, полученный еще в монастыре.
...Когда я проснулась — в кресле, с вышиванием в руках — его уже не было. Или это тоже был сон?
Мы виделись еще три раза за этот месяц.
И сейчас, сейчас я открою глаза, прогоню нахлынувшие теплые воспоминания — и будет наша четвертая встреча, будет его парус и флаг Черного Волка на равнодушной изумрудной мятой шелковине моря...
Но нет, мятый шелк колышется лениво и пусто.
Когда же мы увиделись третий раз? Вспоминать об этом больно и неприятно. Все же или его пророчество сбылось, или звезды так легли. Но спустя какое-то время, несмотря на мою подозрительность и осторожность — мне уже за каждым кустом чудился злобный и коварный похититель — вода, обычная вода, поданная в обычном серебряном стакане все той же обычной Бертой, показалась мне горьковатой. И очнулась я уже непонятно где.
Безумие. Это слово стало первым словом моих молитв: 'Пресвятая Мадонна, сохрани меня от безумия!'. А заканчивались в эти три дня мои мольбы — призывом не Мадонны, а немецкого графа. О, святотатство. За него я, видно, и поплатилась.
...Туземцам я оказалась нужна, как нашей настоятельнице кармин для губ. Это я поняла из разговоров — не могу сказать, что хорошо понимаю португальский, но уж хоть что-то. При чем тут португальцы? Просто туземцы продали им меня, как овцу в мешке. И вот тут, среди всего этого кошмара — знакомый голос. О, Мадонна, спасибо тебе — меня отыскал граф фон дер Вольф! А собственно, почему именно он? А где другие капитаны? Где моя личная стража?
И в самый неподходящий момент, когда он уже готов подхватить меня за руку, одновременно отражая удары сразу нескольких неприятелей — я предательски взвизгиваю от ужаса. Этого хватило, чтобы он скосил на меня взгляд — и получил по голове рукояткой пистолета.
Надежды на спасение испаряются.
Сырой, темный трюм — очевидно, наше последнее убежище. Сквозь его разорванную в лохмотья рубашку я вижу в едва пробивающейся струйке света бугрящиеся мышцы рук, груди. Гармония напоминает древние статуи Италии... Такого убить не так-то просто. Наверняка в своем замке в Саксонии воспитывался строго и разумно — немцы славятся своим искусством воспитывать.
Опускаюсь рядом на влажные доски, кладу его голову на свои колени. Какие густые у него волосы — наверняка это спасло от верной смерти. Но не совсем — все же без памяти. Может, так и лучше. Природа возьмет свое, а сейчас видеть все это ему не надо. И меня в разорванном платье и три дня без гребенки — тоже не надо.
Темнеет. И откуда-то из дальних углов раздается противный писк. Крысы. Они подходят все ближе. Топочут маленькими твердыми лапками. Я вижу эти трепещущие усатые носики, поблескивающие зубки. О, мама миа! Граф, да очнитесь же Вы! Нас сейчас съедят.
Ну, нет. Не съедят. Осторожно снимаю его голову с колен. И делаю шаг навстречу серым поганцам. Чудо, но они семенят назад. Топаю решительней. Еще дюйм мой! А если я проломлю днище этой посудины? Да какая разница! Нам все равно не жить.
От моего топания — почти тарантелла — Вольф поднимает голову:
-Вы здесь? Почему Вы бегаете и топаете?
-Крысы, граф... Не обращайте внимания. Спите...
Он действительно засыпает. Именно засыпает. Тем самым целительным сном. Я же говорила — живучий немец попался!
Пробивающееся сквозь щели утро уносит крыс и приносит новую гадость. Пираты отчаянно мешают все языки, есть и голландские слова, испанские и даже итальянские. И суть становится понятной — капитан нашего флагмана успел за свое недолгое наемничество так насолить всей пиратской братии, как не насолил весь флот голландской короны за все время существования этой колонии. У них свои счеты. И его заставят встретиться в поединке с одним их них — суд пиратской чести.
Очевидно, у пиратов свои представления о чести — потому что по моим меркам, человек в таком состоянии не то что саблей махать — лежать должен полмесяца, и не в этом трюме затхлом. Но, как оказалось, у проснувшегося Вольфа точка зрения на сей раз ближе к пиратской.
-И Вы готовы сражаться?!
-А кто меня когда спрашивал, готов или не готов. Как-то не удосуживались...
На палубе у меня слегка закружилась голова, и он поддержал плечом — руки ему предусмотрительно связали. Успела прошепнуть:
-Держитесь. Если Вы погибнете, мне тоже не уцелеть. Только можно я не буду на это смотреть?
Сдержанный кивок. Что ж, прекрасно. Пусть он сейчас думает, что я слабонервная дамочка. Ничего. Главное, чтоб в это поверили пираты. Он успел еще в трюме предупредить, что его фрегат идет за ним по следу — на борту старый и проверенный боцман. И главное — продержаться в поединке до подхода фрегата. А там команда вступит в бой.
Португальцы — не самый скверный народ. И в мое католическое рвение охотно поверили. Самое женское дело — молиться, пока мужчины сражаются. Опускаюсь на колени в песок. Глаза — в море. Молитва — совершенно искренняя, как в детстве на теплых камнях монастырской часовни.
По звукам сзади понимаю, что бой окончен. И понимаю, в чью пользу. Но почему не идут сюда? Он жив?
Да, представления пиратов о чести очень даже свои. Я по наивности думала, что поединок — это когда один против другого. А почему один, голодный и замученный, против второго, сытого и наглого?!
Снова лязг клинков. Брань. Крики. Что, и он тоже может так браниться и собирать чертей?
Скашиваю глаз. Лучше бы я этого не делала: отрубленная нога на песке будет стоять в памяти до конца дней. Но нога не та, которую не хотелось бы видеть совсем вот так. И это уже хорошо.
-Я могу Вас как-то ободрить перед следующей схваткой?
-Не, только отвлечете. А враги не преминут этим воспользоваться.
Парус! Только бы он продержался, пока парус приближается. Пираты так галдят, так захвачены зрелищем, что этот парус, похоже, вижу только я. И хорошо.
-Вот и все. Победа у нас в кармане!
Синие глаза блестят на побледневшем даже под слоем загара и грязи лице.
-Можно, я обниму Вас?
-Я весь мокрый от пота, да и мылся я когда? Забыл...
Но тут уже не до сантиментов — фрегат успел спустить шлюпки и открыть огонь по пиратскому кораблю. Берег превращается в сущий ад. Мы куда-то бежим, он тянет меня за собой, отмахиваясь саблей от тех, кто встает на его пути. Пытаюсь не визжать, ибо уже знаю цену своим визгам.
Пробегающий мимо тот седой гигант сует мне в руки фляжку — даже не успеваю поблагодарить, так и бегу с прижатой к груди фляжкой. Наконец, мы в относительной безопасности, в шлюпке.
-Вы не пострадали в схватке? — вопрос глупый, но уместный в темноте и пороховом дыму.
-Живот царапнули — огнем горит. А так — все в порядке. Только слабость и звон в ушах. Во рту сухо.
Спохватываюсь, что у меня в руках фляжка. Зубами дергаю непослушную пробку — ударивший в ноздри запах не оставляет сомнения:
-Хотите глоток рома как обезболивающее? И еще у меня уцелела почти чистой верхняя часть нижней юбки. Если выдержите промывание раны ромом — точно не будет воспаления.
Синие глаза не дрогнули, когда я плеснула ром на его живот — все равно рассмотреть рану не удалось среди густых темных волос. Твердой рукой он выхватывает у меня фляжку:
-Один глоток? После всего этого кошмара? Да не меньше полбутылки. И холодного жареного мяса.
Фляжку он осушил одним глотком, пока я затягивала лоскуты батиста на его животе, похожем на каменную мостовую.
...В его каюте я почувствовала, что тоже устала за эти дни. Сполоснула в тазу руки и лицо, подошла к спящему глубоким сном капитану, провела кончиками пальцев по его высокому гладкому лбу. В дверь заглянул все тот же боцман, пробурчал:
-Не трогали бы Вы его, фру Марта. Вас через четыре часа заберет корабль береговой охраны, а ему в рейд догонять уцелевшие корабли пиратской эскадры...
Не успеваю возразить, как дверь закрывается. Руки отдергиваю, но, повинуясь совсем отключившемуся разуму, тихонько, с краешку, ложусь рядом. Осторожно, чтобы не задеть его живот. И вообще не дотронуться.
Просыпаюсь от резкого запаха немытого мужского тела. Нет, Вольф даже после трехдневных скитаний по джунглям и сражений с пиратами пах совсем по-другому. Так и есть, бубнеж боцмана, выпроваживающего меня на палубу. Он уверен, что мое появление на палубе боевого корабля, каждый мой шаг по этим доскам приносит несчастье. В конце концов он подхватывает меня на руки, потому что все равно задирать ноги в оборванных юбках, чтобы перелезать через борт на перекинутые с корабля на корабль мостки, я не буду. И уже с палубы двухмачтовика береговой охраны вижу — фон дер Вольф как ни в чем ни бывало, стоит у штурвала. Махать ему на глазах двух экипажей — глупо.
Что было дальше? Долгое и страшное ожидание. Балкон днем и ночью. Я проклинала себя, пиратов и боцмана. Ведь могла же запретить! Могла приказать плюнуть на пиратов и идти в гавань форта. Я-то успела отмокнуть в ванне, расчесать свою косу — и снова стать прежней холеной Мартой. А он? Так и носится по волнам — где же там помыться соленой водой дочиста?
И все же я дождалась. И бежала вместе со всеми на пристань. И протолкалась к сходням, схватила за руки:
-Вы живы! Я так ждала Вас...
Ни намека на расхристанность и безмерную усталость. А ведь мог бы себе позволить и то, и другое. Но усталость только в глазах — безмерная.
-Граф, я прошу Вас немедленно пройти ко мне в кабинет для доклада. Захватите судовые журналы взятых вами на абордаж кораблей.
Легкий поклон, полуулыбка — и эти сапфировые глаза...
Едва за ним закрывается на задвижку дверь моих покоев — он сминает мои губы своими, жесткими и колючими.
-Граф, что Вы себе позволяете? Я честная вдова и губернаторша! — и осекаюсь.
Не могу дать пощечину, чтобы осадить наглеца — на его щеке полузаживший след от абордажной сабли, полученный в первый день моего горе-правления. Не могу оттолкнуть — помню про длинный порез на животе, замотанный тогда обрывками моей юбки.
И я сдаюсь. Как пиратский галеон, но без единого выстрела. Падаю на кровать спиной:
-Граф, расстегните мне хотя бы корсаж...
-Я такие вещи разрезаю ножом...
И только чуть позже я разглядела при утреннем свете и длинный рубец на плече, у самой шеи, и сбитые в кровь штурвалом ли, парусами, веслами, рукоятью сабли — но до влажных трещин и спущенной кожи — ладони.
И больше не противилась, когда он снова и снова смотрел в мои глаза — своими сапфирами, наверное, похожими на снег в немецких горах зимой.
...После этого была еще одна встреча. Почти такая же. Снова он, измученный многодневными погонями и перестрелками, покрытый щетиной и пороховой копотью, едва не упал прямо в мои руки, и мне пришлось изобразить долгий реверанс, чтобы нам обоим обрести равновесие. И снова запертые покои, и доклад, перешедший, не начавшись, в нечто более приятное... Наши поцелуи были с запахом мяты и меда — в продолжение своих ласк я растирала его изнуренное тело целебными мазями
Но все отчетливее проступала боль. Серая, клочковатая, она вползала ночным туманом, стелилась меж витыми ножками мебели моих покоев. Делалось страшно. Казалось, что каждое мгновение в его объятиях — последнее.
...Я ушла, не обернувшись, с пристани. Не хотела, чтобы он видел мои слезы. Знала, что когда он вернется, я уже не буду губернаторшей — уже спешит сюда с Цейлона свеженазначенный чиновник. Моя участь предельно проста — или разрешат вернуться на родину, и через полгода изматывающего плавания, если не шторм и не пираты — я смогу вернуться в монастырь. Или, что скорее всего, повесят на меня все грехи мира и казнят прямо здесь, на этом краю света, в этом аду, почему-то маскирующемся под земной рай.
И вот теперь сомнений почти нет. Казнят. От щедрости своей не пожалели не только ведра воды. Не пожалели всего этого душного и пряного воздуха, выведя меня на самый верх смотровой башни форта — отсюда ни убежать, ни закричать, ни бросить записку.
Зато отсюда можно смотреть в даль. И ждать парус. Но не так бесконечно, целыми днями, как ждала до этого. У меня так мало времени...
Хорошо еще, форт не голландский, где все четко и по часам. Для португальцев часы не так ценны. Или они тоже ждут Вольфа? А я — всего лишь приманка? Но его нет так долго, что уже начали поговаривать, будто он развернул нос своего фрегата совсем в другую сторону — туда, где начинаются берега Африки, и если посчастливится обогнуть их — то можно выйти к совсем новым, недавно открытым свободным и чудесным землям... Но совсем недавно я слышала, как сетовали пираты, что один из их галеонов предпочел сдаться береговой охране — предпочтя цивилизованную тюрьму и виселицу безжалостной расправе Черного Волка в море.
Парус. И вымпел с таким родным гербом! Он все же нашел меня. Нашел и заберет, как сделал это уже однажды! И я не верю словам пиратского капитана о том, что якобы Вольдемар фон дер Вольф никогда не вернется ни в голландский форт, ни за мной — потому что уверен, что я отдала приказ застрелить его при отплытии. Что за бредовая фантазия. Да он разыгрывает меня, заставляет потерять остатки разума. Откуда пират так уверенно может знать, что пуля прошла под сердцем, лишь из-за качки миновав свою прямую цель? Не верю. Он жив, невредим и вернется за мной. Это его парус!
О, нет. Зачем он вышел так легко и открыто в гавань вражеского форта. Отсюда, сверху, огромный фрегат кажется яичной скорлупкой. Совсем забыв о собственной боли, о стянутых за спиной руках — колючая веревка впилась в кожу — я с замиранием сердца смотрю, как разворачивается далеко внизу, на смятой шелковине, трагедия, достойная лиры Гомера. Последний бой Черного Волка.
Не разглядеть людей, не услышать их крики. Сюда доносятся лишь выстрелы и лязг железа.
Но я знаю, что в этот миг синие прищуренные глаза немецкого капитана смотрят в глаза врагов. Он привык по-немецки доводить дело до конца. И будет командовать этой битвой, пока слушается голос, еще не перешедший в хрип.
Я чувствую своим телом, как принял он грудью один удар, другой. Той грудью, на которой я полюбила лежать головой, лениво отдыхая после его ласк. Вот выпадает сабля из руки — разрубленный бицепс не может удержать ее, но сталь не коснулась палубы — он подхватил ее другой рукой. Так учили его в детстве, в далеком и прохладном саксонском замке: не отступать и не сдаваться. Может, он уже мысленно и не здесь, а уже там, где висят в каминном зале щиты и мечи десятков поколений его предков-рыцарей. Он — последний.
Любой бой подходит к концу.
Все же у пиратов есть законы чести — и посягнуть на право такого капитана, как Вольф, они не решились. Даже умирающий, он страшил их. Взять его в плен они не посмели. Этот капитан погибнет со своим кораблем, оставаясь его капитаном навсегда. Привязанным к мачте горящего и тонущего фрегата.
Нет!!! Я только теперь поняла, почему мы оплакиваем наших мертвых — мы скорбим о себе. В Библии сказано: '...и настанут времена, когда живые начнут завидовать мертвым'. Возьми меня с собой, капитан.
Я делаю шаг к уступу стены. Меня оставили одну — бежать некуда, внизу море и скалы. Я согласна. Что мне скалы, когда я знала его крепкие мускулы... Что мне море, когда я тысячу раз тонула в своем воображении, пока ждала его... И тонула в его синих глазах.
Я успею. Последний вдох мы сделаем вместе. Не рядом, но вместе — море одно на всех.
Вряд ли он увидит — перед смертью не глазеют по сторонам. Но вдруг?
Шаг в небо. Шаг в море. На долю мгновения — я парус, я флаг на ветру. И синие его глаза в моих...
Часть 2
МОРСКОЙ ПРИБОЙ
Милостивый государь граф Вольдемар фон Вольф!
Пишу Вам с сердечным трепетом, ибо помню, сколько физических и душевных мук Вы претерпели из-за моей ничтожной персоны. К тому же, не уверена, что не стала ошибкой обмана собственного зрения и тех скудных сведений, что имеются в моем распоряжении... Поэтому есть опасение, что мое послание попадет не в те руки — и тогда остается только уповать на честь и достоинство то, кто прочтет эти строки. Но все же полной ошибки быть не может: вчера ночью, выглянув в окно, привлеченная буйством стихии, в свете молний заметила в бухте Ваш флаг над одним из кораблей на дальнем рейде.
Что могло занести Вас в недавно основанный испанской короной и уже забытый Богом форт Комодóро-Ривадáвия в заливе Санта-Хорхе, у берегов этой дикой страны, которую словно в насмешку нарекли именем серебра?
В тот приснопамятный день, решившись от мук и отчаяния преступить католические законы и бросится в море со стены форта, видя, как Вы погибаете вместе с кораблем, я зацепилась за камень краем юбки (не случайно Вы мне говорили: 'Подберите Ваши юбки!') и упала не в море, а всего лишь с парапета внутрь, не причинив ущерба своему здоровью. Очевидно, это было провидение с выше, так как к вечеру же молва донесла, что и Вам удалось спастись благодаря умелым действиям Вашего боцмана, в точности исполнившего задуманный Вами маневр. Но, тем не менее, оказалось, что в душе боцмана зрела алчность, помутившая ему рассудок, и, вероломно воспользовавшись Вашим состоянием после тяжелого боя и почти состоявшейся казни у мачты, он захватил фрегат и возглавил бунт. Говорили, что команда поддержала его, ибо была весьма удручена Вашим запретом грабить пиратский форт. Тем не менее, форт ограбили, и не преминули воспользоваться фактом ускоренного отплытия Вашего корабля — и обвинили Вашу команду и Вас в сем неблагочинии.
Мне пришлось по стечению всех скорбных обстояний покинуть не только форт Мале, но и вообще Мальдивский архипелаг, благо моя склонность к ботанизированию позволила мне примкнуть к католической миссии, отправлявшейся к дальним берегам в поисках новых целебных и вообще обладающих полезными свойствами растений. Так я и оказалась здесь.
Женское любопытство и человеческое сострадание все же толкают задать Вам вопрос: как Вы пережили все эти события? И неужели вся эта цепочка престранных и плачевных обстоятельств привела Вас к такому роду деятельности, как морской разбой?
Не подписываюсь, так как Вы, если найдете нужным, вспомните меня, а здесь я подвизаюсь под совсем другим именем...
Часть 3
КОНЕЦ ЧЕРНОГО ВОЛКА
Море... Теперь оно не кажется мне ни пугающим, ни враждебным. И даже равнодушно-безразличным не кажется. Оно... оно такое разное, у каждого свое. И разное в разный период жизни.
Вот сейчас мне рядом с ним хорошо. Можно опереться на палубное ограждение и смотреть, как черно-сине-зеленые в свете кормового фонаря струи обегают борта нашего фрегата. Неужели тишина и покой? Свободная от ночной вахты команда спит. Спит и капитан — я только что в этом удостоверилась. Можно вздохнуть спокойно — жара нет, да и не должно предвидеться. Как и у остальных ее ребят, получивших раны в сегодняшней абордажной схватке. Она молодец — требует, чтобы помощь раненым была оказана быстро, а не после дележа добычи, что и приводит зачастую на пиратских кораблях к горячке и антонову огню, от которых практически нет спасения, тем более в открытом море. И на корабле у нее идеально чисто, нет отвратительных грязных крыс, разносящих заразу.
Море... Как же хочется дышать, вдыхать полной грудью. А ведь еще совсем недавно все было по-другому...
Поздний вечер. Я пробираюсь по стеночке к себе домой, точнее, в чердачное помещение над портовой таверной мелкого приморского городка, куда стекаются чинить корабли и сбывать добычу пираты всех мастей. Святая Мария, до чего же я докатилась! Графиня, почтенная вдова губернатора Мальдив, верноподданная голландской короны... Все это в пошлом. Это никому не нужно. После всех злоключений оказавшись на краю света, я пыталась существовать, вспомнила снова все, чему учили в монастыре.. И вроде жизнь начала налаживаться — и та роковая встреча в далеком порту Южной Америки. Его флаг на рейде. Я же не могла перепутать! И тем более, что слухами земля и море полнились. И я решилась тогда схватила чернильницу и написала ему письмо. Три дня мучительного ожидания... Я знала точно, что письмо доставлено адресату. И что память не подвела, не так много времени прошло, фрегат 'Черный волк' я никогда не забуду. Я тщательно причесывалась, старалась никуда не выходить из дому — вот, сейчас в дверь войдет он, мой синеглазый Вольф. Но время шло. И однажды утром его флага не оказалось в стае других над бухтой...
Вот тут и началось мое безумие... Не в силах ни на чем сосредоточиться, я начала погрязать в беспричинных и бесконечных слезах. Не было сил есть, спать, что-то делать, встречаться с людьми. Постепенно я лишилась возможности давать уроки изящных манер и итальянского языка — кому нужна такая медуза? Теперь есть не только не было желания, но и возможности.
Ах, да, что же я делала в пиратской таверне в столь неудобный час? Нет, до такого, в чем меня иногда обвиняла молва нашего квартала, я не докатилась — но ценила возможность иметь крышу над головой и возможность мыться, пусть и самым дешевым серым мылом, спать не на соломе, а в чистом, хоть и латаном-перелатаном белье. За сущие пустяки — предприимчивые хозяева сами предложили мне оказывать медицинские услуги их буйным посетителям, постоянно устраивавшим драки. А там и специально стали приползать... Мне было безумно страшно, а иногда и противно дотрагиваться до этих немытых, волосатых тел, слушать их грубую брань. Но все же это была какая-то жизнь, честный относительно кусок хлеба — с учетом того, что почти все они, за исключением каперских экипажей, были вне закона. Так каперы ко мне и не обращались — на их судах обычно с радостью служили настоящие врачи-мужчины, а не я, монастырская воспитанница, набиравшаяся опыта по ходу пьесы.
Но все это было пустяком по сравнению с тем, что такая жизнь давала надежду встретить Вольфа. И пусть мое мышасто-серое мешковатое платье было с чужого плеча, но оно было безупречно чистым. И даже лишившись своих роскошных, длинных каштановых волос, которые так нравились Вольфу, я не отчаялась — в конце концов, это был способ проверить свой профессионализм целителя, и победа над тропической малярией была одержана. И ничего, что от меня осталась только бледная заплаканная тень — так даже лучше, меньше мужских глаз позарится на меня. Мне надо только дождаться Вольфа. А что он жив — я точно знаю, собирая крупицы слухов о нем. Надеюсь, что и он слышал о целительнице из портовой таверны...
...Но вот в тот вечер день был явно не мой. Или наоборот — как посмотреть, ибо каждой женщине, говорят, хочется мужского внимания. Не мне — мне хочется к Вольфу. Но чья-то сильная и покрытая густыми черными волосами хватает меня за грудь — и где он ее нашел?
-А это тут у нас кто? И почему в слезах, синьорита? — пьяный язык заплетается, а на нас уже смотрят и его собутыльники.
-Пожалуйста, синьор... мсье... сир... отпустите меня, — мой голос дрожит, я пытаюсь достучаться до его здравого смысла.
Но бесполезно. Он уже встал и пытается обхватить меня двумя руками, ему мешает зацепившаяся за край стола большая абордажная сабля. Вся таверна делает ставки, а я уже ничего толком не вижу сквозь слезы. И мое ветхое платье сейчас вот-вот разлетится на клочья, явив миру еще более застиранное убогое белье.
-Руки убрал! — звонкий мальчишеский голос без особого напряга перекрывает пьяный шум вечерней таверны.
Из-за стола в углу, в самом полумраке поднялся и решительно идет к нам молодой корсар, на ходу вынимая шпагу.
Пират, удерживающий меня, с презрением оглядел его стройную фигуру, почти хрупкую по сравнению с большинством присутствующих мужчин, но и гораздо более выгодно сложенную.
Меня охватило чувство досады — снова будет драка, а этому парню явно не выстоять против такой ярой компании. Но, видимо, у моего непрошенного заступника были иные убеждения:
-Кому сказано? Руки. Убери от нее свои руки, — его голос ровный и спокойный, мелодичный для просоленного морского разбойника, а его внешний вид сомнений в деятельности не оставляет.
Широкополая шляпа скрывает часть лица, и мне в свете масляной лампы виден слегка вздернутый нос, придающий лицу выражение лукавого нахальства, большие глаза непонятного, переливчатого цвета под резко очерченными бровями. Одна бровь пересечена легким шрамом, а вот его губы... Губы чуть полнее, чем надо бы суровому корсару. Они чувственные и не обветренные. Он поворачивает голову, и мне видна неожиданно нежная кожа щеки и подбородка — о, Святая Мария, как же он молод.
Проглатываю очередную порцию слез, пущенных уже в адрес этого затянутого в черное юноши, и подбираю слова, чтоб его остановить. Но поздно.
Пират хватает рукоятку сабли, не выпуская мою руку из другой руки. Ляз железа, покидающего ножны. К храбрецу откуда-то из темноты выходят еще несколько таких же черных, но еще более рослых и широкоплечих фигур. Становятся, уступами прикрывая друг друга. В руках тяжелые боевые шпаги... Юноша окидывает пирата таким взглядом, от которого замогильным льдом покрываюсь и я.
Закрываю глаза, чтобы не видеть кровопролития...
Но тишина. И исчезла хватка. Открываю один глаз. Второй. Таверна почти пуста.
Только эта незнакомая команда во главе со своим юным капитаном — теперь стало понятно и это. Такой молодой? Но почему от его взгляда бежали пираты испанского галеона?
-А ты тоже хороша, — произносит он с тихой насмешкой. — Нашла время и место для прогулок. Или мы зря их разогнали?
Пытаюсь что-то ответить, но душат слезы. Опыт былого замужества подсказывает, что сейчас будет пощечина, которая отбросит меня в угол. Закрываю глаза, не в силах противостоять.
-Мадам, Вы в порядке? — в его голосе уже нотки сочувствия. — Мои ребята Вас проводят. Куда вам идти?
Пожимаю плечами:
-Пришла... Дошла...
-То, что ты дошла, уже и так понятно, — он внезапно переходит на 'ты' и тон становится жалостно-снисходительным.
И тут взгляд корсара падает на мой медицинский саквояж, который я не выпустила из рук во время всей тягостной сцены.
-Повитуха? -небрежный кивок головы одновременно с вбрасыванием шпаги в ножны.
Пожимаю плечами — а что сказать, и повитуха тоже. Для женщин, не брезгующих случайно проплывавшими мимо пиратами.
-Тебя здесь что-то держит? — он буквально продолжает допрос, всматриваясь в меня своими мерцающими разными оттенками глазами. его голос так уверенно-тверд, что не могу врать. А рассказывать — долго. И при слове 'Вольдемар фон Вольф' меня начинают душить такие рыдания, что валят с ног.
-Понятно все с тобой, — и он оборачивается к команде. — Ребята, нам не везет что-то с корабельными хиругами с тех пор, как старина Тим нашел покой на морском дне. Один сбежал от избытка работы, второй пил, третий воровал и тоже пошел под киль, а позавчера снесло ядром только нанятого неделю назад на Тортуге. Взгляните. Может, ее нам судьба послала?
Меня, что интересно, не спросили.
-Капитан, — отозвался один из его людей. — А ты сам взгляни. Она может кому-то помочь? Себе бы помогла.
-Баба на корабле? — пожал голос другой, кашлянул и осекся.
-Лучше жабу поймать. Она же вся в соплях. А вдруг заразная, — высказал мысль третий.
А четвертый увидел пряди моих едва закрывающих шею отрастающих волос:
-Точно заразная. Сваливаем отсюда, капитан. Притащим на фрегат заразу.
Он медлит. Всматривается в мое лицо. И я не могу заставить себя отвести взгляд от его глаз — они подчиняют, проникают в мозг. На меня начинает опускаться темнота.
-Да она же просто голодная, — слышу над собой голос хозяйки трактира. — Больно гордая. Объедки она доедать не хочет. А все деньги спускает, кто бы мог подумать, на мыло! Вот счастье-то и смыла. А заодно и мозги. Все ждет какого-то саксонца. Слышали про него. Да капитан 'Черного волка' на такую облезлую мышь и не польстится. Даже если заглянет сюда. Да он, по правде говоря, был здесь на той неделе.
Хозяйка трактира понизила голос, радуясь возможности поделиться с красавцем-капитаном свежими сплетнями:
-Был-был! Сам Черный Волк. Да я не стала беспокоить почтенного человека такими глупостями.
-А она?
-А что она? Она наверху зашивала брюхо боцману с 'Ласточки'. Разве буду я упускать такого выгодного клиента? Мне деньги нужны, она же столько изводит масла в лампах, что мне приходится самой брать плату с ее пациентов, чтобы быть такой щедрой и разрешать ей брать горячую воду. И заметьте, капитан, ежедневно брать горячую воду. Это я к тому, что если Вы и впрямь надумали забирать эту полоумную, то Вы мне должны. К тому же она правда хирург хороший, хоть и женщина. Наш кюре, правда, собирался с ней разобраться в понедельник. Не дело, говорит, коли женщина врачует. Так что давай деньги и забирай...
Трактирщица произнесла всю эту тираду так быстро, что я даже не успела открыть глаза. Звякнули деньги о столешницу дубового стола. Меня подхватили на руки сильные руки.
-И что? — капитан налил полбокала вина и протянул мне. — Ты думаешь, этот твой Вольдемар фон Вольф все же приедет за тобой?
Всхлипываю, но от бокала отказываюсь.
Мы сидим в его каюте, где я почему-то сразу поведала ему, незнакомому молодому парню, хоть и весьма симпатичному, все свои злоключения за прошедшие два года. И даже приплела покойничка-губернатора.
На столе лежит полотенце, все мокрое от моих слез.
Капитан сидит на краю стола, поигрывая кинжалом, и кивает головой в ответ на мои рассказы. Такое впечатление, что он знает чуть больше, чем я сама, об этой истории. Все же какие же у него губы... Жаль, что в каюте совсем темно, только отблеск от фонарей на мачте. И шляпу он тоже не снял. Это хорошо, что темно, и мне не так совестно своих деревянных башмаков, особенно уродливо выглядящих на фоне его высоких черных ботфортов.
-Странная история, Марта. Хочется тебе верить. Тем более, что ее обрывки по океану гуляют, — он помолчал. — Но вот неужели ты так ничего и не сделала, что бы с ним встретиться?
-Письмо писала, — вытираюсь полотенцем.
-Это, конечно, Марта, боевой подвиг, — в голосе почти смех. Он усталым движением снимает, наконец, шляпу.
И вот тут мои слезы высыхают, как на июльском солнце — светлые, густые, волнистые волосы неудержимо падают на черный камзол. И закрывают его до затянутой широким ремнем талии.
Он ловит мой взгляд — и заливается звонким смехом:
-А что ты подумала? Марта! Очнись! Я начинаю сомневаться, что ты и правда целительница, если не отличила женщину от мужчины.
Капитан снимает камзол, и вот тут я уже вижу под натянутым белоснежным батистом красивую округлую грудь. У меня такой не было даже в девичестве.
Так я осталась на фрегате Пантеры.
Железная дисциплина меня устраивала. Это была достойная компенсация полного отсутствия пьянства и разврата на корабле. Других женщин на борту, кроме меня, не было. А причислять капитана к женщинам я б тогда не решилась. Она была безумно красива — сильная, хоть и немного широкоплечая фигура, роскошные светло-рыжие волосы, которые она часто собирала в хвост или высокую косу на затылке. Прекрасная фехтовальщица — мне нравилось наблюдать, как она поочередно сходится в тренировочных поединках на палубе с своими бойцами. Мало кому из мужчин удавалось выбить у нее из рук абордажную саблю или шпагу. И при этом — она никогда не ругалась, не кричала — уж чего-чего, а матросской пьяной ругани я в трактире наслушалась и даже что-то запомнила. Но команда ее слушалась беспрекословно.
Как-то набравшись храбрости, я спросила, под чьим же флагом она ходит — потому что флаги на грот-мачте частенько бывали разные. И получила исчерпывающий ответ, пользы от которого мне было мало, ибо половину слов я все рано не поняла. Усвоила только, что она и ее ребята — наемники, сопровождающие в качестве вооруженной до зубов охраны корабли с переселенцами и ценными грузами, а иногда и выслеживающие самых беспринципных и грозных морских разбойников, нарушающих хрупкой равновесие в водной стихии.
Особо разбираться смысла и не было. Корабль — дело ненадежное, сегодня живы, а завтра — нет.
-Марта, — раздался как-то ее голос во время утренней тренировки, на которую я смотрела с верхней палубной надстройки, будучи готова оказать помощь в случае неудачно усвоенного кем-нибудь урока. — Иди сюда.
Я спустилась:
-Да, капитан, — чувствуя, что глаза опять наполняются слезами, потому что мне хотелось видеть на этой палубе совершенно другого человека, моего Вольфа с синими глазами, а не эту, пусть и добрую, но слишком отчаянную и слишком красивую девчонку.
-У нас боевой фрегат. Мы постоянно в стычках. Тебе просто повезло, что сейчас уже неделю у нас затишье. Но ты должна быть готова.
-Я готова, — сглатываю ком, подступивший к горлу, но рыдания рвутся наружу. — У меня... у нас.... Ну там...Ну, бинтов у нас много. И корпии тоже...
-Не сомневалась, — отрезала она. — Ребята, шпагу ей дайте. Полегче есть у кого?
Отдергиваю руки:
-Не надо...
-Что так?
-Не удержу.
-Да? — изогнутая скептически бровь. -Сил не хватает? А как ты собираешься раненых с палубы оттаскивать? Под обстрелом?
-Капитан, — вмешивается рослый красавец с алым шелком на черных волосах и обнаженной мускулистой грудью. — Говорили же мы, плохое приобретение. Не уверен, что она вовсе врач.
-Точно, — поддержали его. — Погубит команду. Сколько таких по портам, на деревяшках, с крюком вместо руки, без глаза? Зашитых сикось-накось с пьяных глаз. Вспомни старину Тима, как он тебя по кускам сшил, когда мы едва ушли от испанской эскадры. Ты через сколько на мостике оказалась снова?
-Через пять суток, — механически произнесла она.
-То-то. А с таким хирургом, как эта снулая селедка, так бы на дне моря бы и оказалась. Да и большая половина нас.
-Что я могу сказать? -она была совершенно спокойна. — И вас каждого я могу проверить только в бою. Фехтование на родной палубе да треп языком, это еще не показатель успеха в ближнем бою. Так, Марта?
Капитан обернулась ко мне, но увидела меня уже сидящей на промытых морской водой теплых досках палубы и горько рыдающей.
-А может, — осторожно высказал кто-то предположение, — Она льет волшебные слезы? И омывает ими раны, которые тут же заживают?
И эта идея потонула в мужском хохоте и моих рыданиях.
-Если она не справится и погубит по нечаянности или недомыслию кого-то из раненых, прогуляется по доске. И у нее будет время вспомнить всю медицину от Гиппократа. И крепко пожалеть, что забывала ее при жизни. А пока что — пусть идет. В лазарете у нее порядок, и это меня устраивает.
Бой не заставил себя долго ждать. Как и тогда, при обстреле испанцами губернаторского дворца, когда Вольф, рискуя свои фрегатом, увел пиратов в открытое море и там дал бой, лишенный поддержки береговой артиллерии.
Сжимаясь в комок от страха, я забилась в угол каюты, отведенной под лазарет. Фрегат бросало из стороны в сторону, и мне было страшно — не удержу в руках ланцет или иглу, отрежу что лишнее и не туда пришью. Да мне и качки не надо, одного страха хватит, чтобы ошибиться. И в ушах звенели слова капитана — про 'прогуляется по доске'. Этот способ пиратской казни я знала по рассказам своих пациентов еще на берегу. И радости особой не было.
Вот внесли залитое кровью тело, опустили на стол и снова скрылись. Пересиливая свой страх перед разрывами ядер за бортом и ударов волны в деревянный борт в метре от меня, бросаюсь к столу. Парень совсем молод, у него потрясающее лепное тело, как у статуй в моей родной Флоренции. Поперек груди — резаная рана. Очевидно, абордажная сабля. Нет, нельзя допустить, чтобы он истек кровью, пока я буду трястись от страха. Тем более, что и делать тут нечего. Но парень со злым взглядом отталкивает меня:
-Отойди, женщина. Соплями в рану накапаешь.
Делаю вторую попытку, но корсар настроен решительно:
-Уйди, сказал. Дай лучше тряпку почище, рану зажать.
-Успокойтесь, — робко прошу его. — Не мешайте мне. Сейчас я промою и зашью рану.
-Да ты фартук свой туда еще ненароком пришьешь. Нет уж, если и помереть, так без лишних страданий.
В разгар пререкательств дверь распахивается — на пороге еще несколько раненых, но с торжествующими лицами. Очевидно, мы победили. Они победили. Потому что и пальба за бортом прекратилась.
От них пахнет потом и пороховой гарью, лица в копоти.
-Ну что, доктор, довериться тебе от безысходности, — спрашивает один из них, на ходу снимая окровавленные обрывки рубашки и неохотно приближаясь ко мне.
Приготавливаюсь заплакать от обиды — я же и правда неплохой целитель. И тут сейчас нет ничего, с чем бы я не справилась... Нет только доверия. А как говорил старина Гиппократ, если пациент не на стороне врача, то врач один борется против двоих. Ну, на это у меня нет сил и дара убеждения.
-Что тут за столпотворение? -голос капитана в дверях на фоне рассеивающихся по палубе клубов дыма. — Думала, Марта тут уже снова заскучала. А тут не протолкнуться, как на празднике молодого вина к бочке.
Корсары расступаются, пропуская ее вперед. Мокрая от пота батистовая рубашка прилипла к телу, рукав оборван, золотистые кудри разметались по спине и плечам. По ее закопченному лицу стекает струйка крови из рассеченной брови, густо и ярко пятная белый батист.
-Марта, ты можешь быстро убрать это безобразие? А то смотреть мешает, а мне вообще-то на мостик надо. Так что давай, постарайся побыстрее.
В лазарете воцарилась тишина, а она легко опустилась на край стола, рядом с лежащим ее бойцом, подмигнула тому незалитым кровь глазом.
-Капитан, — я привычно беру в руки мокрый кусок ткани, приготовившись смывать кровь, знакомые движения рождают уверенность. — Капитан, я могу зашить сейчас сразу, а можно и подождать до завтра, когда сойдет отек, он уже начался. Если бы Вы пришли сразу...
-Извини. Была занята. Абордаж — не балетный спектакль при дворе, его нельзя прервать для отдыха.
-Так как, Вы позволите зашить Вас сейчас? Это будет больнее.
-Давай так, чтобы скорее зажило. А уж как ты это сделаешь, хоть китовым усом, дело твое. Ты корабельный врач, и секстант я тебе не предлагаю.
Выбор за мной, и это правильно. А я постараюсь сделать так, чтобы все было как можно лучше. Тем более, что от ее жизни зависит теперь и моя.
Она легко благодарит — голос не дрогнул, пока я накладывала швы, а она вводила помощника в курс дела по следующему заданию — и уходит наверх.
-Доктор, а мне тут долго еще лежать? Может, полечите? — раздается со стола...
Мы гонимся за 'Черным Волком'. И вовсе не потому, что наш капитан решила оказать мне любезность в ответ на мою добросовестную службу. Просто за те два года, что я искала его, что-то произошло не только со мной, но и с графом фон Вольфом. Я превратилась в рыдающую тень, а он — в безжалостного пирата, попасть в плен к которому даже для других пиратов было страшно. Рассказывали, что многие предпочитали сдаться официальным каперам, чем Вольфу, вершащему расправу на свое усмотрение.
И вот последней каплей в терпении сразу нескольких губернаторов окрестных побережий стал его налет на небольшой городок, окруженный скалами так, что с суши он практически отрезан от помощи извне. Саксонец и его команда уничтожили там все, сожгли вместе с людьми до ровного места. Это не укладывалось в головах, так как понятен был грабеж с целью наживы, а там уж как получится. Но вот так, бессмысленное убийство нескольких сот людей, у которых и поживиться было нечем — торовли там почти не было опять же из-за труднодоступности места. Так, заправиться пресной водой, подлатать днище... Говорили, что жители потому так легко и пропустили в гавань 'Черного Волка'.
Вот он! Напряженные дни поиска — и вот он, его бушприт, его вымпел, которые я никогда не перепутаю. Как же я тогда их ждала, всматриваясь с башни форта! И как было страшно видеть их в дыму и пламени! Но он же всегда говорил, что живучий. Выжил в тот раз. Может, и в этот выживет?
Может, мне упасть в ноги капитану? Упросить ее отпустить нас с Волком? Да я готова целовать доски палубы у ее ног. Готова бежать по волнам к Вольфу. Интересно, а он видит меня на палубе?
Как обидно, что я лишилась всего, что ему нравилось во мне. Мои волосы, мои изящные платья... Тот серый балахон, в котором меня принесли на корабль, давно выброшен капитаном за борт. В штанах и мужской рубашке мне легче шнырять по палубе, прикрываясь разве что лежащими на ней бухтами просмоленных канатов, вытаскивая раненых во время морского сражения.
И уже никто не шарахается от моих рук — спасибо капитану. Никто не зовет больше снулой селедкой. Я — Марта, корабельный хирург, мне положена та же доля добычи, что и абордажной команде. И никто не вспоминает, что я женщина, у меня тут свое место и свои обязанности в общем строю.
-Ну что, канонир готов? — капитан на мостике, в белой рубашке и черных кожаных брюках, затянутая красным кушаком на крепкой талии, разглядывает саксонский фрегат в подзорную трубу. — Ядро по ватерлинии или чуть ниже, и на корм рыбам.
-Фрегат Вольфа построен в Дрездене. Его не потопить одним ядром, капитан, — вступает первый помощник.
-У нас хороший канонир. И хватит одного бортового залпа. Ну, еще снести грот мачту и корабль превращается в неповоротливую посудину, — она пожимает плечами, натягивая перчатки.
Зачем они позвали меня сюда, на мостик? Мне не хочется слышать, как они спокойно решают — как будут сейчас убивать Вольфа. Моего Вольфа. Вмешаться все-таки? Но я помню рассказ женщины, чудом спасшейся от устроенной им кровавой резни.
Залп.
Сквозь плотный черный дым я вижу, как накренился фрегат противника, как обвис вымпел с зубастой волчьей пастью... Как я тогда всматривалась в море, в небо, искала его. А сейчас — сейчас я не хочу туда смотреть.
-Еще одно ядро в бушприт, и корабль станет неуправляем, — она спрыгивает с мостика прямо на палубу, не тратя время на лесенку.
Она стоит на палубе, такая высокая, легкая по сравнению со своими корсарами и одновременно несгибаемо-мощная, уверенная в своих поступках. Поворачивает ко мне смеющееся лицо:
-Ну как, потопим? Или на абордаж?
-Почему ты спрашиваешь у медика? Ты капитан, тебе решать, — отвечаю ей, но понимаю, что вдруг нашло на капитана. Она дает мне последний шанс облегчить участь Вольфа. Если она потопит его фрегат, он умрет легче...
-Я спрашиваю у всей команды, а ты ее полноправный член.
-Мне ребят твоих жалко, все же боя лучше избежать...
Она расхохоталась, а следом и вся команда:
-Каперы тоже воюют за добычу! Смерти бояться — в море не ходить. А врач залечит раны, — она махнула мне, и добавила очень ясно и громко, — Впрочем, как и всегда.
И команда ответила ей радостным гулом.
Ее ребята уже в полной готовности. У меня замирает сердце — все ли вернутся назад?
-Если правильно зарядить пушки можно срезать паруса, это накроет и изолирует половину их команды при абордаже! — крикнула она канониру, и вот уже полетели абордажные крючья. — Если на абордаж, то придется выдержать бортовой залп. Но сначала мушкетный залп, потом абордажные крючья крепко сцепят борта кораблей.
Они взлетели по вантам, кто-то умудрился срезать парус, чтобы он накрыл часть обороняющихся — и началось безумие...
У меня не хватило сил уйти вниз, и я осталась на палубе. На всякий случай заряжаю пистолет. Мое оружие — бинты, но если надо, я могу убить. В том случае, когда будут угрожать жизни ставшего беспомощным на моих руках бойца.
На вражеском корабле вовсю кипел бой, до меня даже долетали щепки, выбитые абордажными топорами из бортов 'Черного Волка'.
Где же Вольф? Он всегда сам возглавлял своих бойцов. И я помню его славу бесстрашного и непобедимого рубаки.
Вглядываюсь в дым — и едва не бегу от радости по его клубам на саксонский фрегат! Вольф. Его неизменная черная рубашка, гибкая фигура, его манера вести бой. И его длинная, тяжелая шпага.
Но с кем же он сошелся в поединке? Капитан? Мелькают две короткие абордажные сабли в ее умелых руках. Она практически непобедима, и в этом я уже убеждалась не раз. Но Вольф слишком опытный противник. Какое-то время они кружат по палубе, прощупывая друг друга ударами, но вот наш капитан атакует саксонца, вынуждая его отступить. Вольфа так просто не сломить, и я уже не знаю, за кого радоваться. Но вот он делает выпад, звон падающей на палубу сабли, и у нашего капитана повисает левая рука, а рубашка, начиная с плеча, начинает наливаться красным, и это пятно ужасающе быстро разливается по груди и рукаву. Пока ее движения не стали медленнее, и у нее есть шанс. Но мне прекрасно известно, что с каждой каплей она теряет силы. Внутри все сжимается — два самых дорогих мне человека сошлись в смертельной схватке.
Что-то мешает в кулаке. Это же рукоятка тяжелого кремневого пистолета. Интересно, а порох у меня не высыпался, пока я его веретела? Вроде нет, пыж на месте. Второй у меня за поясом. Надо же, я стала ность широкий мужской ремень... Вряд ли бы это понравилось бы Вольфу, но ему сейчас не до моих нарядов. А мне ремень нужен — на нем еще и эсток. Тоже может пригодиться, если нападут на лазарет. Да, вообще-то это меня тут все готовы прикрыть от пуль и сабель. Но как только они становятся моими пациентами на какое-то время, то уже я отвечаю за их жизни. И ребята это знают.
Ей не продержаться... Даже отсюда я вижу, как капли крови падают на желтые доски. Сражение постепенно стихает, и все взгляды прикованы к ним. Два сильных и умелых воина, два капитана. Мне не видно, удалось ли ей достать Вольфа — на его черной рубашке крови не видно, да и все мое внимание приковано к ней. И смотрю я вдоль ствола.
От выстрела сдерживает одно — а вдруг промахнусь и задену нашего капитана? Но если я промедлю, ее уже ничто не спасет.
-Падай. Падай ему под ноги, — мой истошный крик сливается с выстрелом первого пистолета, а она за долю мгновения успевает перехватить мой взгляд и резко влетает ему под ноги. Откатись она в сторону — и он достанет ее по боку, а это может закончится гибелью.
Как я оказалась так близко? Я ж была на нашей палубе. А сейчас стою на палубе 'Черного Волка'. Я прыгала по вантам? Странно.
Вольф тоже успел обернуться ко мне. Мы встретились глазами. Второй пистолет я держу двумя руками. И не промахнусь. Тем более, что теперь я точно не задену капитана. Своего капитана.
-Прощай, — я выжимаю на затаенном дыхании спусковой крючок. Выстрел, пыж на палубе, клочья черной рубашки и человеческой плоти взлетают и оседают туда же...
Не отводя от меня своих синих глаз, он падает на палубу. Так медленно, рушась на колени, заваливаясь вперед, как будто старается меня узнать в мужском наряде, с оружием — и без слез. Он узнал меня. Узнал, как только я закричала, он же знает мой голос. И что? А ничего. Полгруди у него вырвано близким выстрелом, пена на губах, тело выгибается в последней конвульсии. И что?
-Капитан! Ты жива? Потерпи, сейчас, — пистолет за пояс, комок корпии из сумки на боку, мне мешает его рука, и я отбрасываю ее с дороги носком сапога.
Опускаюсь рядом с ней на палубу, рву рубашку. Колото-резанная рана на левом плече — как же она сражалась еще столько времени?
Капитан пытается вскочить.
-Ну куда же ты?
-Рана не опасная, — но она снова опускается на палубу, просто подальше от тела Вольфа. — Первый помощник взял командование на себя. Ребятам минут десять надо, чтоб перенести трофеи на наш корабль и заложить взрыватели в пороховой склад.
И уже усталым голосом:
-Бинтуй.
Накладываю повязку — ее мускулистое тело на ощупь не отличатся от тел остальных ее ребят. Она очень крепкая, и рана заживет быстро. Но все же поберечься бы надо. Протягиваю фляжку:
-Пей.
Она делает глоток:
-Что это?
-Вода. С ломтиком лимона. Это дает силы и мешает упасть в обморок от кровопотери.
-Я? В обморок?, — озорная улыбка озаряет ее красивое, но бледное даже под слоем гари лицо. -Но, как видишь, я никуда и не бегу.
Наверное, я тоже выгляжу так же, как все вокруг — почерневшая от копоти, встрепанная. Ну и пусть. Вольфу бы это не понравилось — но ведь его уже нет. Есть черная груда кровавых лохмотьев на палубе. Мне хочется все же взглянуть на его точеное лицо — но некогда... Всматриваюсь в ребят — все ли целы?
-Все, уходим. И тебе работа есть...
-Капитан, я осмотрю Вас еще раз уже в Вашей каюте. А пока постарайтесь поспать.
-Как скажешь, — и слова несгибаемого капитана не вызывают ни у кого удивления. Она верит мне, и ее команда тоже.
-Твои ребята все выживут, — спешу ее успокоить. — Поймали сгоряча несколько касательных.
-Ну, в них-то никто и не сомневался. Все, я пошла отсыпаться.
...Ночь. Море. Тишина. Она обманчива, но сейчас есть возможность насладиться недолгим покоем. Все раны скоро затянутся. И у меня в душе тоже.
И уже не будут стоять перед мысленным взором его синие глаза. На свете много разных других глаз. Например, удивительно пестрые глаза нашего капитана. Или — стальные ее первого помощника....
Часть 4
ПОДАРКИ, КОТОРЫЕ МЫ ПОЛУЧАЕМ
Все так перепуталось в этой жизни... Теперь уже я ни за что не смогла бы сказать, что в моей жизни было правильным, а что произошло по воле судьбы. Наверное, принимать решения я научилась давно, еще тогда, когда ночью, обманув камеристку, умудрилась сбежать на свидание к Вольфу — причем без приглашения. Что это было? Порыв? Проснувшиеся чувства? Как же тогда все во мне пело и вздрагивало от близости этого удивительного и загадочного саксонца. И столь нелепая череда событий, забросившая меня на этот фрегат...
Пантере я верила безоговорочно с первой минуты. В конце концов, она и помогла мне поставить точку в прошлой жизни. Но порой зарождалось у меня в душе смутное и нехорошее чувство — все же мне пришлось своими руками убить Вольфа не просто так... Сколько раз я и так, и эдак возвращала в памяти тот день и час — и каждый раз мой ум убеждал меня в том, что выбор сделан мною самостоятельно и правильно. Винить Пантеру не в чем — она делала свое дело.
А, может, стоило броситься ей в ноги? И вымолить жизнь Вольфа еще до того, как все зашло столь далеко? Еще до того, как абордажные крючья вонзились в борт 'Черного волка'. Думаю, она выслушала бы меня... Не знаю, каково было бы решение — но выслушала бы. Как слушала целый месяц, прошедший с нашей с ней встречи...
Святая Мария, она все знала... И, сцепившись с ним на палубе, по нелепой случайности пропустив удар его тяжелой шпаги — она не просила о помощи. Она могла бы крикнуть, могла бы приказать — но молча теряла силы и кровь, пока я сама не решилась разрядить в Вольфа пистолет.
Когда пришло понимание тех событий — то воспоминания захотелось загнать в глубину, не думать о них. Что и удавалось мне какое-то время — лишь спустя полгода у меня хватило сил разложить в голове все по полочкам.
...Управившись с ранеными из абордажной команды — все же саксонцы Вольфа умели постоять за себя, я подхватила все необходимое для перевязки и поспешила в капитанскую каюту. И на полдороге столкнулась с ее первым помощником. Уверенно поднимаю на него глаза, ожидая услышать слова если не восхищения, то уважения — все же я впервые преодолела свой страх и перескочила на вражеский корабль по вантам, для меня это большое достижение, особенно если учесть, что обратно вернуться было гораздо сложнее. И вместо того, чтобы всецело поддерживать капитана, я еще и вцепилась в ее здоровую руку, чтобы не упасть в клокочущую водяную пропасть между двумя бортами. Возможно, он поэтому смотрит сейчас на меня, как на крысиный помет?
-Эх, — он берет меня за плечо сильными пальцами, так, как будто сейчас бросит за борт. — Хуже дурака только дурак с инициативой.
Понимаю, что сейчас бы надо и разрыдаться, вот только слез нет, а он разворачивает меня спиной к переборке:
-Ты знаешь, что этого гада надо было взять живым?
-Но он ранил капитана, и ей было не выстоять...
-Ты смотришь только со своей колокольни... И ранить ее ему удалось только потому, что Пантера пощадила его жалкую жизнь. Она же его не задела ни разу! И не потому, что не могла, а потому, что не хотела, — он почти кричит, но так, что слышу его я одна, но этот тон ледяного металла...
-То есть я все испортила? Но ведь у нее не было шансов против его шпаги...
-Шанс есть всегда. Да, он был дьявольски мал. Но я уж был готов перехватить поединок, как вдруг твое явление. И откуда такая прыть? — он усмехнулся. — Кто б подумал, Марта с пистолетами...
Первый помощник с досадой машет рукой, отпустив меня, и уже уходя в сторону мостика, бросает на ходу:
-Иди уже куда шла. Хоть к чему-то ты приспособлена...
Он ушел, а я еще не могу совладать с внезапной слабостью в коленках. Час назад передо мной стояли расширенные от недоумения и все такие же пронзительно-синие глаза Вольфа, а сейчас их совершенно заслонили пугающие глаза первого помощника — густая серая мгла, прохладно-клубящаяся ночной забортной водой, подернутой туманом, и абордажным дымом, а глубине обещающие обволакивающее тепло золы из очага.
...Надо же, а я так и не взглянула в глаза мертвого Вольфа, не закрыла ему их. Да, я не осознала его мертвым, хотя и твердо знаю, что его останки вместе с останками взорванного фрегата давно ушли на дно. Как быстро меняются приоритеты — я два года ждала этой встречи, каждую минуту думала, как буду обнимать его, ощущая под руками литые мускулы, вдыхать его неповторимый запах, зарываться лицом в эти густые русые волосы... И вот — он у моих ног, а мои мысли и глаза в другую сторону: саксонцы Вольфа умели сражаться, и абордажная команда успела получить свою порцию сабельных ударов.
И эта страница жизни со временем была перелистнута. Перевернута, но не вырвана. Потому что Вольфа можно было не убивать. Хотя только я одна не хотела этого делать. И именно я это сделала.
-Заносите, — рык боцмана, и в без того переполненный лазарет в полумгле дыма втаскивают еще и еще окровавленные тела. Лохмотья пестрой одежды, нелепо торчащие бороды...
Экипаж Пантеры предпочитает черный цвет и умудряется избавляться от лишней растительности даже в отсутствии пресной воды. Интересно, как ей удалось убедить их в том, что морская вода не так уж и страшна? Еще будучи губернаторшей, знала, что моряки избегают мыться во время плавания, и даже Вольф, возвращаясь из рейдов, умолял не обнимать и не целовать его, пока он не примет ванну. Хотя меня это и не особо смущало — но именно в нем, а вот его боцман, с которым доводилось несколько раз близко столкнуться — я запомнила не лицо и даже не голос, а отвратительную вонь.
Но вот только этого мне не хватало! В этот раз ребят потрепало серьезно, и делить предназначенные им медикаменты с захваченными пленниками не хочу. Шанс пополнить запасы — только в порту, а сейчас у меня каждая капля лекарств на счету. Трудно предугадать, когда мы ступим на сушу в ближайшие недели, и лишать кого-то из наших молодцов возможности поменять повязку?
-Никуда не надо никого нести. Пленников — в трюм.
-Капитан велела сюда, — обсуждать со мной ничего не собираются.
-Все равно не притронусь к ним, пока не разберусь со своими.
-Да что с тобой такое? — оторопело выговаривает один из каперов и явно не готов меня одобрить.
-Здравый смысл, — бросаю через плечо, даже не оборачиваясь, что бы не отвлекаться от зашивания раны. — Если закончатся бинты и лекарства, будет бунт на корабле, потому что мы начнем терять людей. Что не ясно?
Он уходит, все же оставив пленников на полу лазарета.
Легкие быстрые шаги, звук вбрасываемых одним точным движением в ножны клинков:
-Марта, это что, невыполнение моих приказов?
-Нет, капитан. Это попытка пресечь в корне Ваши благородные, но недальновидные порывы, — даже не поворачиваюсь к ней, потому что держу стакан с ромом у губ раненого, и пытаюсь просчитать время, за которое выпитый алкоголь начнет действовать как обезболивающее.
-Так, — она зловеще спокойна. — Что именно тебе не хватает?
-Да ничего! Мы уже три недели болтаемся в море в бесконечных стычках. И неизвестно, когда у меня будет возможность пополнить аптеку.
-Нитки у тебя есть. И рома у нас с запасом. Может, кто-то и выживет. Они храбро сражались, как и положено шотландцам. Отважный и благородный противник заслуживает человеческого отношения, — она поворачивается к своим ребятам, дожидающимся очереди. — А там кто знает, может и выкуп за них возьмем.
Она выходит, а мне остается вздохнуть и настроиться на двойную работу.
Ну, вот и все. Срываю окровавленный фартук, забрасываю его отмокать в тот таз, в котором только что отмыла руки не только от крови, но и пороховой копоти, в которой перемазалась, пока отмывала парней — лучше морская вода, чем валяться в грязи, поту и засохшей крови. Это прямой путь к заражению ран.
Надо бы заглянуть к капитану. Извиниться за то, что спорила с ней на глазах экипажа — в правоте сути спора я все рано уверена. Да и взглянуть на нее не мешает — она никогда не попросит помощи сама, за исключением самого первого раза, когда Пантера попросила зашить ей бровь, да и то это было скорее не для нее, а для меня — она просто показала команде, что доверят моему лекарскому искусству.
Она вообще удивительная — когда я коршуном спикировала к ней, лежащей на палубе в луже перемешавшейся ее и Вольфа крови, и разорвала рубашку, она не дрогнула, хотя вокруг было полно мужчин, передававших по цепочке груз с 'Черного волка' на наш корабль, подбирающих на палубе брошенное врагами оружие. Заметила под рубашкой полоску плотной ткани, которой она притягивала свою роскошную грудь так, чтобы она не мешала и не оттопыривала широкую кожаную перевязь с ножнами. Честно говоря, ее грудь я тоже видела, когда Пантера помогала мне приспособиться к таким мелочам корабельной жизни, как мытье морской водой из норовящей расплескаться лоханки. Но все же...
-Погоди, я пересяду как-нибудь так, чтобы заслонить тебя от посторонних глаз, — быстро шепчу ей на ухо, оглядываясь в поисках удобного места на залитой кровью и заваленной телами палубе.
-Глупости какие, — она насмешливо поднимает бровь. — Бинтуй давай, у меня еще куча дел. А умереть от такой глупости, как кровотечение, только потому, что неудобно раздеться... Ну, ты даешь...
Тихонько скребусь в дверь ее каюты. Ледяной голос, не поднимая головы от карты и циркуля:
-Докладывайте, доктор.
-А что докладывать? У меня порядок... Я хотела...
Он спокойно прерывает меня:
-Порядок? Вообще-то, не сомневалась, иначе зачем Вы мне нужны. И да, возьмите у меня в сундуке все чистое постельное белье и белые рубашки.
-Зачем?!
-Вы же два часа назад испытывали нехватку бинтов. А в порт мы, помнится, за это время зайти не успели.
-Но... Но мне пока хватает...
-Тогда что это был за балаган на глазах раненых? Захотелось славы всеобщей заступницы? — она все же поднимает на меня глаза и выжидательно смотрит, такая красивая даже в сдерживаемом гневе. -Хорошо хоть, шотландцы Вас не поняли.
-Прости..., — перехожу все же на более привычное обращение. — Прости, я переволновалась за твоих ребят. Знаю, как ты ими дорожишь, как ценишь каждого. И не хотела допустить, чтобы кто-то из них погиб не в бою, а вот так обидно, в обнищавшем лазарете.
-Ладно, я поняла тебя, — в ее голосе примирительные нотки. — Но вот время и место выбрала неудачно. Тебя спасло только то, что ты женщина. Любой другой на твоем месте, осмелься он перечить мне, да еще когда не до конца закончился бой, был бы пропущен под килем. А ты ведь знаешь, что это такое. А, Марта?
-Прости, — меня не страшит жуткая пиратская казнь, потому что я ее просто не переживу, умру еще не достигнув воды, не то что подныривая на веревке под поросшее ракушками днище. Но все равно поеживаюсь от мысли, что эти острые края вцепились бы в мое тело, изуродовали бы лицо... Хотя вот у Пантеры я как-то при хорошем освещении насчитала штук пять шрамов, ставших внезапно заметными на пронизывающем холодном ветру. И все равно она красавица, а я — серая мышь в штанах с чужого... хм... плеча.
-Все, забудь. И, кстати, — она откладывает циркуль. -Если не изменится ветер, то мы через двое суток будем в порту. Я изменила курс...
Но к вечеру усилилась болтанка, и на небе практически перестали быть видны звезды. Все внутри сжималось в комок от нехорошего предчувствия — надвигался шторм, один из тех, о которых я только слышала обрывочные рассказы.
-Марта, погаси лампу. Если опрокинется, то еще и пожар тушить придется, — крикнул мне боцман, пробегая мимо лазарета.
Фрегат погрузился во тьму.
Почти на ощупь проверила еще раз, чтобы не разлетелись мои склянки и инструменты. Приготовила под рукой все необходимое на случай травм, неизбежных, если начнет ломаться и падать на палубу такелаж.
От бессилия что-либо сделать еще полезное и от дневной усталости я, очевидно, придремала у стола, положив голову на руки, потому что проснулась от того, что падаю вместе со стулом назад. Чудом успела придержаться — хорошо, ножки стола намертво закреплены к полу. Так, а у меня сейчас полетят пациенты по углам? И тут успокоилась, что не худа без добра — их так много, что на полу они расположились довольно плотными рядами, среди которых было бы затруднительно пробираться в пышных юбках, к которым я привыкла раньше. В штанах до щиколотки и босиком было в самый раз, потому что сновать приходилось постоянно — то попить дать, то повязку поправить. В отличие от монастырской лечебницы, тут приходилось держать ухо востро — мало кто сам что попросит. Или они брали пример с Пантеры, или вообще так было заведено тут — выяснять это смысла не было, тем более сейчас, когда мне пришлось опуститься на четвереньки, чтобы не завалиться с размаху на человека, которому и так уже не повезло сегодня...
Мысль о том, что не повезти может нам всем, причем грандиозно, пришлось загнать в такую глубину, что она там сидела тихо-тихо, просто помимо моей воли заставляя сердце завести себе двойников в горле и под коленками. Свято помня слова Гиппократа о необходимом союзе врача и пациента, я решила, что и сейчас должна внушать всем своим видом уверенность в благополучном исходе этой ночи, хотя бы потому, что все в лазарете понимали, что каждый из них был бы сейчас нужен наверху. И действительно, шевеление в углу заставило насторожиться:
-И куда это мы?
-Не время сейчас тут отдыхать, — парень решительно выполз из-за лежащих товарищей и направился к двери, на ходу затягивая широкий ремень.
-Вернись, — пытаюсь подражать Пантере с ее невозмутимо-уверенным голосом. — И немедленно. Тут я решаю, кто может быть полезной парой рук, а кто — обузой.
-Что?
-Ровно то, что я сказала. Сил у тебя сейчас немного. И рана на бедре — это не лучший способ стать сильнее. Я ничего не понимаю в морских делах, то сейчас не доверила бы тебе и ревень сажать.
Сдавленный смех из темных углов тесного помещения прибавил мне уверенности:
-Я не заперла дверь только потому, что если пойдем ко дну, надо будет отсюда выбираться.
Вот тут уже грохнули вслух. И в ответ снаружи что-то тоже плеснуло, едва не выбив крошечный иллюминатор под потолком, а затем послышался ужасающий скрежет.
-Вот черт, — послышался полный горечи голос. — Снесло таки...
Что там снесло, меня не особенно волновало, но вот факт, что если что-то падает, то кого-то обязательно придавит, усваивает с детства каждый флорентиец — у нас бывали землятресения. Прислушиваюсь к звукам за бортом и начинаю пробираться к двери, решив не брать все же сумку, так как вряд ли смогу делать что-то серьезное в темноте и на дожде, а вот несколько бинтов в карманы штанов сунуть надо. И со следующим ударом падающих деревянных конструкций высказываю за дверь — я же далеко не пойду, мне важно удостовериться, что все в порядке с людьми, а если что и случилось, то моих сил точно хватит, чтобы затащить в лазарет.
Но едва выползаю, держась за ускользающие из рук переборки, на палубу, как меня бросает на четвереньки. Успеваю заметить на мостике капитана — и как она там удерживается, если волны с разных сторон поочередно перелетают через ее голову? Успокаиваюсь — раз она там стоит, да и первый помощник тоже, то куда я денусь. Тем более, что и команда не сидит без дела, но смысл их работы от меня, дилетанта, ускользает напрочь. И весь корабль кажется странным сочетанием хаоса волн и обломков и упорядоченных действий людей.
Увидев, как группа матросов тянет какой-то канат, решаю, что и мои руки тут не будут лишними, и мелкими перебежками, цепляясь за бухты толстых канатов, закрепленных на палубе и чувствуя, как смола липнет к пальцам, пытаюсь пробраться к ним.
Но, очевидно, это у них были упорядоченные действия, а я опять сделал что-то не так, потому что корабль резко накренился, меня сначала обдало тушей горько-соленых брызг, лишив возможности видеть, а затем и мои пальцы скользнули мимо перил, пролетели кончиками по мокрой деревяшке, все закружилось, в горле что-то пролетело колючее и распирающее, вдохнуть я вдохнула, а вот выдохнуть не получалось, потому что ног и горло отчаянно драло. Потому я и не смогла позвать на помощь, и, хватая судорожно куски воздуха пополам с причиняющей боль водой, заскользила по мокрой палубе. Она была такая ужасающе гладкая, ни уступа, ни щелочки, что мои коротко остриженные ногти не могли найти никакой опоры. Извиваясь и задыхаясь, теряя зрение каждый раз при броске ледяной колючей воды в лицо, я мысленно простилась со своей грешной жизнью и даже успела подумать, что теперь встречусь с Вольфом — ведь он тоже упокоился не на погосте своего фамильного замка в Саксонии, а в этой же проклятой мокрой и холодной пучине.
Интересно, как это люди плавают? Слышала, что достаточно бросить в воду, и человек от страха поплывет сам. Не случилось, и, отчаянно барахтаясь, пытаясь бить руками и ногами по воде, и даже делая попытки равномерных движений, все дальше удаляюсь от сплошной деревянной стены, вставшей передо мной. Причем двигаюсь в двух направлениях — вдаль и вглубь.
Горькая влага обжигает горло, заполоняет нос. Через несколько судорожных попыток руки и ноги перестают слушаться от сковавшего их холода. 'Могильного холода', — проносится в голове завершающая мой жизненный путь мысль.
От радости окончания земных страданий меня отвлек грубый и резкий мужской голос, а затем ненадолго стало легче дышать — сильные руки приподняли меня над водой.
-Держись за меня, — о ужас, это первый помощник...
И у меня вообще обвисают руки от страха, хотя теперь и получается дышать, хоть и каждый вдох отзывается ощущением содранного изнутри до кости горла, хотя такое и невозможно по всем законам анатомии.
Он прижимает меня к себе, и, проморгавшись, вижу его бешеные серые глаза, напоминающие по цвету и блеску сейчас чешую рыбы, а далеко вверху, на борту — людей и огни фонаря. И ужасающий стыд снова накатывает волной — вообще-то, там мои пациенты, а я прогуливаюсь пешком в открытом море. Причем в объятиях первого помощника, который вряд ли столь же рад прижимать меня к себе, как делал это Вольф.
Мы взлетаем вверх. И я отчетливо слышу, как пару раз он ударяется спиной о борт фрегата, и я вздрагиваю вместе с ним, но, похоже, опять мне страшнее, чем остальным. Потому что мы уже наверху, и кто-то заворачивает меня в куртку — тоже мокрую, как и все остальное, но хотя бы закрывающую от пронизывающего ветра.
Но вот простудиться я точно не простужусь, и знаю это наверняка из своего жизненного опыта — в монастыре мы ходили в открытых сандалиях, а то и босиком круглый год. И зима во Флоренции все же холоднее, чем в тропиках.
Оказывается, я разучилась ходить — меня бессильно валит на палубу первым же креном судна, а скрежет мачты заставляет закрыть глаза.
Боцман над головой ругается на чем свет стоит — а вот интересно, их всех где-то учат одинаково, ведь боцман Вольфа тоже вот так собирал все силы природы, родственников и их домашних животных, но первый помощник, не разжимая рук, оттаскивает меня вниз, а я отплевываюсь, кашляю и порываюсь спросить, нужна ли кому помощь.
Едва не задев моей головой угол двери при очередном прыжке корабля, он ногой открывает дверь каюты и ставит меня на пол. Здесь тепло, а у меня зуб на зуб не попадает, да и пальцы не слушаются. Понимаю, что надо переодеться, но решимости капитана у меня нет.
Первый помощник стаскивает ставшую тугой и плотной от воды мою рубашку, решительно преодолев отчаянное сопротивление и слезы, а затем и штаны:
-Замолчи! Думаешь, сейчас на тебя смотреть интересно? Коломбина итальянская. Что тебя понесло? Куда? Зачем?
-Там могли быть пострадавшие, все рушилось!
-Мозги твои выплаканные обрушились! — он закутывает меня во что-то большое, мягкое, колючее и очень теплое, подхватывает и буквально бросает на кровать, придавливает одеялом. -Грейся!
-Нет, — пытаюсь выпутаться из одеял. — Мне надо к пациентам.
-Не надо. Ты сама их бросила и ушла поплавать. Значит, они прекрасно обходятся без тебя, — предела сарказму в его голосе нет.
В замке поворачивается ключ.
Качка делается слабее, и постепенно затихает. Или это я заснула, согревшись — Святая Мария, грех-то какой — в постели первого помощника.
-Ну что? Сейчас будет второй акт итальянской трагедии? — его насмешливый голос снова надо мной, но на этот раз сил у меня больше, и из груды одеял и пледов выдергиваюсь довольно ретиво. Правда, лишь для того, чтобы нырнуть туда снова с визгом — на мне вообще ничего нет, и чуда святой Инессы тоже не произошло — мои волосы не такой длины, как у капитана, и закрыть меня не смогли бы.
Самое ужасное то, что буря прекратилась, и в иллюминатор заглядывает блеклый луч рассветного солнца — мне не спрятаться от стыда.
Он, словно угадав мои мысли, бросает на кровать рубашку и штаны:
-Ничего, подвернешь. Ну или лишнюю длину рукавов на корпию пустишь.
Приходится радоваться и такому подарку:
-Спасибо. Теперь я могу больше не злоупотреблять Вашим гостеприимством? И скажите, там все целы?
-Вспомнила бабушка, как девушкой была. Ты бы лучше о них думала сразу. Тем более, что знаешь прекрасно, случись что, нам проще самим притащить в лазарет, зная, что ты на месте и наготове. А если будешь шнырять по кораблю, то что? Прикажешь ползти со стоном 'Ах, милая Марта, где же ты?'
Его фраза прозвучала бы смешно в другой ситуации, но тут я не выдерживаю:
-Это Вы шут и арлекин! Немедленно выпустите! Или я доложу капитану, как Вы надо мной издевались!
-А вот это всегда пожалуйста, — он с церемонным поклоном открывает мне дверь. — Тем более, что мы сейчас бросили якорь в крошечной тихой бухте, и у ей наконец-то удалось отвязаться от штурвала.
-Что?
-Как что? Неужели нормальный человек решился бы в шторм вот так разгуливать по палубе, не привязавшись веревкой?
И вот тут я хлопаю дверью так, что вздрагивают переборки, как от недавнего шторма. Он не ожидал у меня такой силы? А напрасно — вправление вывихов требует усилий, как у осла на мукомольне.
И уже в коридоре вспоминаю, что так и не сказала ему 'спасибо'. А он все же вытащил меня из воды, где у меня не было никакого, даже ничтожно малого шанса.
Вернуться? В конце концов, одна минута не спасет никого. Поворачиваюсь, открываю дверь — и замираю, так как он как раз снимает мокрую рубашку. А через бок тянется багровая влажная полоса...
В один прыжок оказываюсь рядом:
-Ага! И когда Вы собирались мне об этом сказать?
-Никогда, — спокойный ответ, и он бросает на стол мокрый ком рубашки. — Тут нет повода для разговора.
-Что это? Чем?
-А, это? — он небрежно отмахивается, роясь в сундуке в поисках рубашки. — Веревка... А Вы еще тут?!
-Та, на которой нас вытаскивали?!
-А Вы думали, нам помогли Ваши ангельские крылья? Не угадали, обычная пеньковая веревка.
-Ну-ка, повернитесь к свету, — бесцеремонно хватаю его за здоровые части бока и поворачиваю. Какой же он твердый, а кожа такая гладкая и шелковистая, и он такой горячий, что у меня внутри все обрывается, но тут же встает на место. — Ложитесь немедленно. Сейчас я сбегаю в лазарет, заодно проведаю пациентов и принесу все для перевязки.
-Зачем же себя так утруждать, синьорита? — он откровенно потешается надо мной. — Вы так туда стремились, вот и оставайтесь на своем месте. Хотя бы там Вы не наносите ущерб.
-А зачем же Вы утруждались моим спасением?
-Вы член экипажа. И я бы стал спасать даже кота, принадлежащего коку.
-Так, ну все. Или...
Но мне уже не хочется пикироваться с ним, глаза прикованы к его боку, где прерывистой линией тянется широкая рана, менее глубокая там, где литые мышцы образуют впадины, и покрытая каплями сочащейся крови там, где мускулы вздыбливаются тугими буграми.
Снова продвигаюсь к нему поближе:
-Пожалуйста... Прошу Вас... Дайте мне помочь Вам.
-Врачебный долг? — он смотрит мне в глаза своими лучисто-серыми веселыми глазами, и забортного льда в них уже нет.
-Мой личный... Вы же спасли меня...
И он сдается:
-Ладно. Только недолго.
-Хорошо, я даже не побегу в лазарет за лекарствами, если у Вас есть ром.
-Ром найдется. Но пить его я не буду.
-Почему? Это прекрасное обезболивающее.
-Для этого надо выпить много, а мне нужна сейчас светлая голова, — в его голосе звучит озабоченность. — Мы, похоже, не одни в этой бухте спрятались.
Он не поморщился, когда я щедро плеснула ром на его ссадину — это не рана, и ее лучше прижечь целиком, чтобы под тонкой коркой наросла молодая кожа. А вот перевязывать — лучше с мазью, чтобы не прилипла ткань повязок к открытой плоти.
-Прошу Вас, прилягте. Мне надо, чтобы Ваша рана немного подсохла после того, как я прижгла ее. А повязку мы наложим чуть позже, иначе все это превратится в бесконечную песню с отдиранием бинтов каждый раз.
-Если только Вы приляжете рядом, синьорита Марта. Я же не выдержу такой скукотищи, чтобы вылеживаться таким солнечным утром, да еще при стоянке в такой чудесной бухте!
-Я бы с радостью, но простите меня, мне и правда надо ребят осмотреть.
-Что ж, понимаю, — он с видимым или хорошо сыгранным сожалением отпускает мою руку. -С Вашего позволения, я все же не лягу, а поработаю с картами.
-Как знаете, — подхватываю с пола свои мокрые вещи, помня о бинтах в карманах штанов, их надо просто прополоскать и высушить.
-Но мое предложение в силе, — слышу в след.
В лазарете мне заметно обрадовались:
-Где ты пропадала столько времени?
-Оказывала помощь первому помощнику.
-Разве с ним все так плохо? Его голос разносился по кораблю совсем недавно, а ты исчезла еще во время бури.
-Так, захотелось искупаться, — небрежно повожу плечами, раскладывая инструменты для перевязки, и это настраивает всех на менее веселый лад.
Закончив в лазарете, бегу к капитану — надо все же и отчитаться о том, что тяжелых случаев среди наших ребят все же нет, повозиться с парой-тройкой человек придется, но в строй они вернутся обязательно. Вот про пленников так радостно мне сказать нечего — ребята Пантеры убивать умеют. А заодно и извиниться, что опять моя неподготовленность к морским делам послужила причиной общих треволнений.
Пантеру застаю в ее каюте, с секстантом и астролябией, как всегда, подтянутая и спокойная, но заметно осунувшаяся. Что не удивительно — она всю ночь простояла у штурвала в бурю.
И к тому же она в обществе первого помощника. Да, неожиданная и нежелательная встреча. Но поздно, меня уже заметили:
-Марта? Как водичка? С крещением тебя!
-Ты не будешь меня протаскивать под килем? Я же ослушалась в очередной раз...
-Ты сама себя наказала. Не заболеешь?
Передергиваю плечами от возмущения, но проявляю служебный долг:
-А ты? Мне хоть удалось согреться, а у тебя еще даже коса влажная...
-Высохнет. У нас всех сейчас будет возможность и погреться на солнышке, и попотеть. Бухта чудо, здесь есть даже пресная вода, а подступы к ней защищены рифами, на которые мы не попали только чудом. Так что два-три дня пробудем здесь, почистим днище от ракушек.
-Капитан, шлюпка по левому борту! — доносится сверху.
-Все. Марта, иди к себе, — она надевает перевязь со шпагой, закручивает одним движением косу под черную широкополую шляпу с перьями и кивает первому помощнику. — А ты со мной.
Мне видно от выхода на палубу, как поднимается борт незнакомый мужчина. Как же он красив! Высоченный, с идеально прямыми черными волосами, лежащими крылом по его широким плечам. Гордая посадка головы, ровная сильная шея, на которой видна каждая мышца. Лицо прикрыто маской, а из прорезей маски, кстати, тоже черной, сверкали очень темные, почти черные, насмешливые, чуть раскосые глаза.
Оружия при нем нет никакого, даже обычного ножа. Вместо него на широком черном ремне со стальной пряжкой висит большой веер со странной рукояткой, украшенной яркими кисточками. Ну, что такое веер на боевом фрегате? Тем более против тяжелых шпаг Пантеры и первого помощника. И вообще — мужчина с веером. Это даже смешно, у меня тоже были веера, со страусовыми перьями и жемчугом. А уж кокетливо смотреть из-под веера умеет каждая дама...
Мне не слышно, о чем они разговаривают, но уже понятно, что гость явился к нам не вызов передавать. Вот Пантера приглашает его в свою каюту, которая служит ей и рабочим кабинетом, а следом сторожким шагом двигается первый помощник, и по его напряженным плечам я вижу, что он готов в любой момент защитить Пантеру чем угодно.
А вот незнакомец хорош. И двигается удивительно легко и плавно, как будто скользит по палубе, а не переступает.
Они скрываются в каюте.
Ночь. Она удивительно тихая, как и все в этой бухте. Весь день корабль бурлил, готовясь к кренингованию, при котором корабль придется вытащить вручную на мелководье и опрокинуть с помощью лебедок и канатов, поэтому все то, что не выдержит такого перемещения, надо или закрепить, или упаковать и сгрузить в ближайшем гроте. Я уже наслышана об опасности такой процедуры — и корабль, и его команда становятся совершенно беззащитны перед нападающими.
Незнакомец провел у нас весь остаток дня и, вроде, не собирается убираться восвояси. Его корабль виднеется в другом конце небольшой бухты.
Выплескиваю ведро за борт и слышу, как тихонько скрипнула дверь капитанской каюты, как прорезал темноту луч света. Вот две фигуры в темных плащах поднимаются на верх. Капитан и... наш гость. Она его провожает?
Ветра практически нет, и мне не слышно ни слова из их беседы, но многое понятно и так. Каким-то образом он уже знает, что она женщина. Иначе бы так не склонил голову, что-то шепча ей на ухо. Она в ответ улыбается, слегка запрокинув голову, и тяжелая коса на макушке бьется по спине в такт каждому ее движению.
Он протягивает руку и касается ее руки, лежащей на перилах. Холодею — не увидит ли вахтенный? Но тут же успокаиваюсь — это часть палубы не просматривается оттуда.
Становится неловко, и я тихо исчезаю.
И тут меня как ошпаривает на месте — содранный бок первого помощника! Я попросила его полежать, он решил посидеть, это не так страшно. Но я же объяснила, почему не стала закрывать сразу повязкой. У капитана он был в рубашке, но достаточно свободной. А вот гостя встречал уже затянутый в куртку, поверх которой надеты ремни с оружием.
Кидаюсь в коридор — горит свет под дверью каюты капитана, но и в его каюте явно горит лампа. Опрометью в лазарет, схватить все необходимое:
-Вы не спите?
-Марта? Все же озябла в ночи?
-Простите? Вообще-то, я сюда пришла по делу. Вы не выполнили мое назначение, и я буду вынуждена доложить капитану.
-Она занята сейчас, — он закрывает дверь, но ключ в замке не поворачивает. -Пожаловаться Вы всегда успеете. У Вас все?
-Нет. Раздевайтесь, — по-хозяйски ставлю сумку на стол и начинаю нарочито вдумчиво выставлять склянки и выкладывать бинты, так как протянуть время в моих интересах, каюта капитана за тонкой переборкой, и мне не спокойно на душе. -Вы оставили капитана с этим странным человеком?
-Странным? Да вообще-то я его встречал уже. Он капитан того корабля, который бросил якорь в нескольких десятках футов от нас. Они решают сейчас, как использовать все сложившиеся обстоятельства в нашу общую пользу. Видимо, будем по очереди охранять бухту, пока второй фрегат лежит на боку. Времени займет дольше, но зато хоть какая-то гарантия безопасности.
-Вы оба ему доверяете? И капитан его знает?
-Нет, Пантера Тессена увидела живьем первый раз. Но они оба наслышаны были друг о друге.
-Что за странное имя?
-Это скорее не имя, а прозвище. Потому что так называется его излюбленное оружие.
-У него не было оружия.
-Да? Вообще-то, и не должно было быть, он же сюда пришел с предложением дружбы. Но оружие было.
-Эх, — вздыхаю, закончив все приготовления. — Знаете, мой жизненный опыт подсказывает, что и ремень хорошее оружие...
-Марта?! — он берет меня за плечи, уже в который раз за этот безумный день.
-Не то, что Вы подумали, — пытаюсь выкрутиться. — Если ремень намотать на руку, то его пряжка становится почти смертоносна.
-Марта... — мне нравится наблюдать, как меняются местами его чувства, а правды он не узнает никогда. — Ты не перестаешь удивлять...
-Сейчас я Вас удивлю еще больше, если Вы все же приляжете. И снимете куртку с рубашкой.
-Уже заинтригован..., — он мгновенно расстегивает ремень, сдергивает тяжелую кожаную куртку и вешает ее на гвоздь, принимается за рубашку, но из-под уже надвинутой на голову ткани я слышу короткое тихое шипение.
Так и есть — рубашка, придавленная ремнем и курткой, намертво прилипла к его широкой ссадине.
-Уберите, пожалуйста, руки, — стараюсь попросить как можно мягче, это просто опасение быть изгнанной из каюты прямо сейчас.
-Сейчас, уберу рубашку, и уберу руки, а то у тебя много просьб, — в его голосе странные нотки.
-Пожалуйста, — повторяю тихо, и вмешиваюсь в ситуацию, нащупывая прилипший угол и поливая на него воду из принесенного кувшина.
-Что Вы делаете? Вы мне в штаны и сапоги налили.
-Ложитесь, тогда не польется в сапоги.
-Тогда я стану счастливым обладателем сырой постели. Мало того, что одинокой...
-Погодите, сейчас ткань отмокнет, и мы снимем рубашку.
-Любите Вы распоряжаться, синьорита.
-Только в том, что хорошо знаю, — а руки делают привычную работу.
Ему угодно проявлять остроумие? Что ж, сейчас это даже не плохо, отвлечет его от предстоящих испытаний.
Наконец, его ссадина очищена заново, закрыта толстым слоем мази и прикрыта повязкой. Странно, что меня бросает в жар, когда приходится прижаться к его широкой груди, перехватывая бинт за спиной. В этом нет ничего такого, это моя работа, а все мои пациенты значительно крупнее меня по размерам, и руки на их груди сходятся с трудом, так, как будто я заключаю их в объятия. Но сейчас мне хочется вглядываться в его дымчатые глаза...
Святая Мария, а как же синие глаза Вольфа?!
Утро, начавшись рано, перешло плавно в такой же безумный день. Мне пришлось с помощью команды вытащить своих пациентов на прибрежный чистый песок, что вообще-то, еще и полезно. В целительную силу чистого морского воздуха и мягкого солнца я поверила уже давно.
Время, которое команда во главе с капитаном и первым помощником, вооружившись скребками и рукавицами из толстой грубой кожи, счищали ракушки с одной половины днища, я использовала на грандиозную уборку лазарета, не доверив это даже юнге. Выскребла каждый уголок с таким количеством воды, которое нет смысла разливать во внутренних помещениях корабля, находящегося в открытом море.
Вдали, на подходах к бухте, маячил корабль Тессена.
Когда начало смеркаться и намеченные работы были закончены, Пантера сама нашла меня. Обе замученные, потные, чумазые, мы отправились чуть выше песчаной косы:
-Ты не поверишь, Марта, но там для нас специально сама природа приготовила сюрприз..
И правда — в скрытой от глаз крупными валунами и кустарниками лощинке протекала небольшая речка, скатываясь по камням вниз.
Пантера заметила мое недоумение:
-Ребятам я тоже показала ее. Но на два изгиба в сторону. Так что мы не будем мешать друг другу. Раздевайся.
Она сбрасывает рубашку, развязывает завязки штанов. Можно было бы принять ее за купающуюся пастушку, но пасторальную картину сбивает пара заряженных пистолетов и сабля, разложенные на камнях так, чтобы быть под рукой.
Она поднимает руки и расплетает косы, тщательно уложенные вокруг головы, чтобы не собрать ими всю смолу с борта, а затем бросается в пресную холодную воду:
-Чего ты ждешь? Когда еще удастся поплавать в пресной воде? Морской-то у нас вдосталь. А волосы полезно хоть иногда промыть в речной...
Видимо, все же в нашем монастыре хорошо воспитывали послушниц, ибо на память сразу приходят мифологические наяды. Она плавает как рыба, и, похоже, холодная вода ее не смущает. Сжимаю зубы и через силу все же пользуюсь милостью природы.
А затем мы лежим в сумерках на прогретом за день огромном плоском камне и сушим волосы.
-Хочешь, я тебе разотру плечи? — мысль возникает совершенно неожиданно и здраво.
-Знаешь, не откажусь, — она глубоко вздыхает и распластывается на камне.
-У тебя такая крепкая спина, как у твоих ребят, — говорю со смехом, напрягая пальцы, и вдруг она расслабляется так, что под рукой не сталь мышц, а нежнейший кремовый бархат, мерцающий в лучах заходящего солнца.
Наверное, даже возможности несгибаемой Пантеры имеют предел, но под моими руками она задремала — это было понятно по ее дыханию. Что ж, вполне объяснимо — безумная штормовая ночь, ремонтные работы по устранению последствий шторма, да еще и таинственный гость, с которым она совещалась до глухой ночи. И сегодня тоже она работала наравне с мужчинами. Так что пусть отдохнет...
Тень, мелькнувшая за кустами, просто не успела заставить меня вскрикнуть — слишком быстро мужчина возник прямо перед моим носом и приложил палец к губам. Нет смысла спорить — до пистолета мне не дотянуться, с саблей не справлюсь. Кричать — неразумно, ребята сюда добежать не успеют, а вот если намерения у человека недобрые, то тревога заставит его действовать решительно.
И тут я узнаю эти обжигающе-черные, чуть раскосые глаза. Он без рубашки, и его бронзовое от загара литое, но потрясающе гибкое тело сливается с окрестными камнями — вот почему я сразу не заметила Тессена. Но что ему тут надо?
Он неслышным и незаметным движением оказывается рядом со мной на камне и поднимает свои руки точно над моими. Какие же у него красивые пальцы — для мужчины это совершенно необычно. Холеными их назвать нельзя, но форма кисти скорее бы заставила думать о том, что ее обладатель играет на органе, где тоже нужна физическая сила, но руки приобретают особую гибкость и подвижность.
'Уходи', — показывает он мне глазами и одними губами.
Решительно мотаю головой — в голове не укладывается оставить обнаженную и спящую подругу, командира в руках чужого мужчины. Или подчиниться? В конце концов, если бы он хотел перерезать ей горло, у него уже был существенный шанс. А так — я успею позвать на помощь и ребята подкрадутся к поганцу так же тихо, как и он сюда проник.
Еще раз окидываю взглядом обстановку.
'Я не причиню ей зла', — снова движение губ, таких чувственных и улыбающихся, что я невольно готова поверить его словам.
Подхватываю вещи, обертываю рубашку вокруг бедер и прикрываю свою убогую грудь скомканными штанами — а что же мне помешало одеться?
И вот так и влетаю в распахнутые передо мной руки первого помощника. Очевидно, с такими глазами, что даже он пугается:
-Что? Куда опять? Откуда?
Но информация не производит на него эффекта разорвавшейся бомбы. Наоборот, он удивительно спокоен:
-Так она с Тессеном? Ну и хорошо...
Возможно, не во все мне надо вмешиваться, но его спокойствие мне передается — я в этот раз все сделала правильно. А подними крик — была бы безобразная сцена с бегущей на мой крик командой и лихорадочно одевающейся Пантерой.
-И Вы кстати мне встретились, — перевожу разговор в другое русло, потому что первый помощник, как и все, обнажен до пояса, а так аккуратно наложенная мною повязка исчезла.
От него пахнет морем, вода блестит на его темно-русых волосах — успел искупаться, наверное, тогда и повязку снял, пропитавшуюся за день потом. Море чистое — так что рана промылась, ничего страшного. Но мазь очень даже не повредит.
-Вы позволите?
-О да! — он готов расхохотаться, и не отпускает меня из рук. — И не откажусь, если Вы этим займетесь прямо сейчас, горячая синьорита Марта...
Святая Мария, я же раздета! Вот почему он меня закрывает хотя бы руками! Впрочем, его грудь так широка, что служит надежной стеной:
-Давай-ка, одевайся. Не посеяла штаны по дороге?
Мне безумно стыдно, все же я графиня, пусть и стою босая на песке затерянной в океане бухты.
От смущения не могу найти в сумке нужную посудину с мазью, закапываюсь туда едва не с головой, лишь бы он не видел моих пылающих щек. Да и волосы у меня так и высыхают на теплом ветру, без гребенки, и я вижу, что пряди, падающие мне на лицо, вьются крупными кольцами. Сдуваю непослушную прядь с носа:
-Ну вот, я готова.
Он присаживается с глубоким вздохом рядом, вытягивает длинную свою ногу, чтобы развернуть ко мне поврежденный бок:
-Ох, а я-то как готов. И уже давно...
Не совсем понимаю его иронию, но и всматриваться в лицо некогда, уже почти совсем стемнело, и перевязку придется делать при свете костра и луны, а мне еще и ребят надо осмотреть перед сном. Совсем чтоб лежачих нет, так что у них тоже было занятие, тот же костер коку поддерживать, паруса чинить. Ну и искупаться в пресной речке тоже.
Поэтому, как бы мне не было интересно поболтать с первым помощником, дела зовут дальше. Но он не сразу отпустил меня:
-Благодарю, синьорита, Вы, как всегда, нежны и заботливы.
И касается губами моего носа. Поцелуй такой осторожный, мягкий... бережный... такое нежное прикосновение губ, уговаривающее и обещающее... Один поцелуй и больше никаких посягательств. Ой, кажется мне даже жаль...
Утром, у костра, который развел кок, лишившийся временно своего камбуза, она встретилась со мной взглядом — спокойным и веселым. Значит, она на меня не рассердилась и не сочла мое поспешное бегство предательством. Так, тактическое отступление...
Вечером мы снова пошли на 'наши камушки' — сегодня чистили второй борт, и опять увозились так, что тело просило одного — чистой воды и немного отдыха, осмелилась спросить.
В ответ — непривычно задумчивое и легкое:
-Знаешь, я не сразу почувствовала, когда его руки заменили твои... Устала за эти дни до чертиков и жутиков... Но массаж он сделал хорошо, сегодня просто летаю.
-И все?
-А потом мы просто сидели вместе...
-И все?!
-А что еще надо? Оказывается, в этом что-то есть — сидеть в кольце его рук, опираясь на него спиной и смотреть на закат...
Потрясающе... Я только вчера сделала ровно то же открытие — с первым помощником...
Помня о вчерашнем происшествии, пусть и приятном, но все же незапланированном, мы не особо рассиживались у речки, тем более, что капитану хотелось увидеться с Тессеном уже по вполне деловому поводу — завтра его фрегат вставал на очистку днища, а наш — выходил в боевое охранение.
Он и не заставил себя ждать, все так же бесшумно вынырнув из буквально ниоткуда, да еще и склонился перед Пантерой в поклоне. Она не растерялась, и просто протянула ему руку для рукопожатия. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а по напрягшимся мускулам было легко догадаться, что они 'прощупывают' друг друга излишне цепким рукопожатием. И вдруг Тессен первым отпустил руку, поднял в шутливом жесте:
-Сдаюсь. На этот раз, прекрасная Пантера, я сдаюсь, хотя не знаю, что подействовало на меня больше, твоя стальная хватка или еще более стальной взгляд? — он встряхнул головой, и густые гладкие смоляные волосы рассыпались по его бронзовым плечам.
-Кстати, хотела тебя познакомить с нашим корабельным хирургом, — она показала на меня мягким движением руки, как будто не ломала ему только что кости, а находилась на светском приеме.
-Познакомить с хирургом? В твоих устах звучит как угроза, — мужчина широко улыбнулся и потряс кистью руки, побывавшей в дружеском рукопожатии Пантеры. — Честно говоря, мне и свой порядком надоел, часто встречаемся. Но вот с твоей спутницей познакомлюсь с удовольствием, не часто встречаешь красивую женщину в таких Богом забытых уголках.
Краска бросилась мне в лицо, а его слова показались издевательской насмешкой — что я мышь, знала это с детства, да и холщовые штаны с такой же мужской рубахой очарования мне не прибавляли.
-Я не стала бы размениваться на скрытые угрозы, — мягко промолвила Пантера, от которой не укрылось мое замешательство. — Хочешь спарринг?
Он даже не удивился:
-Выбор оружия за тобой. Или за вами обеими?
-Ну знаете ли, — я категорически замотала головой, легкой после мытья в речной воде. — Я так тщательно отмылась от всей этой грязищи, что опять тут прыгать совершенно не хочу.
-Вольной воды полно, и на выбор, — засмеялась Пантера. — Пользуйся случаем, Марта, раз уж Тессен готов получить двойную трепку.
-Трепку? Да я просто вываляю в песке двух строптивых девчонок, — в глазах Тессена зажглись шальные веселые огоньки и он отстегнул пояс со своим веером, повесив его на соседний куст. — А вы можете нападать с саблями.
От подруги трудно было бы ожидать иного — она тоже сняла перевязь, вынула из-за пояса пистолет, и отдала мне, тем самым заранее давая Тессену понять, что втягивать меня в схватку, пусть и шуточную, не надо.
С первых же попыток поймать ее в захват Тессен понял, что так просто победы не будет. Если она будет вообще.
Они оба, ловкие и грациозные, мягко кувыркались по кристально чистому песку, хохотали, по очереди укладывая друг друга на лопатки неожиданными подсечками.
Я почувствовала себя лишней, но у меня за поясом ее пистолет, и это держало. Они уже скатились к мелководью, и с удовольствием вздымали тучи брызг, продолжая рукопашную схватку сначала по щиколотку, затем по колено, а после уже и по пояс в прозрачной и теплой морской воде. Тут уже точно не были нужны ни зрители, ни помощники — Пантера плавала как наяда, Тессен был ей под стать, и веселая возня этих сильных и закаленных людей могла бы доставить эстетическое удовольствие. Но у меня зрелище вызывало приступ боли в душе — даже с Вольфом, который, в отличие от губернатора, был хотя бы добр ко мне и даже спас из испанского плена, мне не было так весело.
Вольф тоже хотел видеть во мне исключительно женщину — тихую, нежную, заботливую, послушную, и даже предположить не мог, как мне тогда хотелось бежать по прибрежному плотному и мягкому песку, танцевать веселые итальянские танцы, хохотать во весь голос... Но ему бы это не понравилось... И он никогда не разговаривал со мной так, как первый помощник — с веселыми полунамеками.
Да, кстати, есть смысл отыскать первого помощника... Ну, хотя бы за тем, чтобы выяснить, вся ли команда завтра выйдет в море, или есть смысл раненых оставить с командой Тессена — пусть еще пару дней побудут на твердой земле, тем более, что на ночь мы все равно вернемся в бухту.
-Марта? Смотри, что у меня есть, — он потягивает мне какой-то плод, похожий на яблоко, только крупнее и гораздо ароматнее.
Трогаю бархатистый бок, где красные штрихи пролетают по ярко-желтому фону:
-Не уверена, что его можно есть.
-Почему? — в его голосе искренняя заинтересованность.
-Мы же его не знаем.
-Ну, положим, я хорошо знаю. И пробовал не раз. Да и все остальные ребята тоже. Он сладкий и сочный. Что же тебя смущает?
-Он слишком красив, чтобы быть безопасным, — слова сами рождаются на языке.
-Девочка моя, — в его голосе боль, и он прижимает меня к себе так, что фрукт едва не оказывается между нами.
Почему-то не хочется выбиваться из его рук. И из его рук я готова принять и диковинное угощение. И не заметила, как позволила обратиться ко мне на 'ты'.
Краем глаза — все же бухта не столь велика — замечаю, как далеко, почти у самых рифов на выходе из нее, ныряют с резко спускающихся к воде скал Пантера и Тессен. Мне показалось в закатных лучах или он действительно мягко задержал ее на уступе, обнял и склонился к ее лицу в бережном поцелуе.
Первый помощник перехватывает мой зачарованный взгляд:
-Не надо... Не надо мешать им даже взглядом. Учись ценить такие минуты...— и он закрывает меня собой, своим поцелуем, своими широкими плечами и кружащими голову объятиями.
Мы медленно бредем вдоль берега, постепенно забирая вверх даже не по тропинке, а по естественным складкам камней и растительности. Сколько времени прошло, сказать сложно, потому что совсем стемнело. Фрукт и правда оказался сладким и сочным, мы доедаем его на ходу, разломив пополам. Быстро его не съесть, сок приторно-сладкий, а мякоть немного вяжет, и когда ломтики подходят к концу, выясняется, что сладкий липкий сок покрывает руки, подбородок и даже кончик носа.
-Марта, я бы с радостью помог бы тебе тем способом, как управляется с подобной бедой кот нашего кока. Но боюсь, что тогда проглочу тебя целиком, — от таких слов мне хочется сжаться в комок и убежать, но и будоражат они невероятно.
Он тянет меня вперед, туда, где за кустами слышится шум падающей воды, и мы почти выбегаем на поляну, где падает со скалы небольшой водопад, разбиваясь затем на десятки ручьев.
-Подойдет такой умывальник?
Приседаю у одного из ручейков, зачерпываю ледяную, ломящую пальцы и зубы воду, пытаюсь умыться.
-Так ты будешь до самого отплытия воду пробовать, — первый помощник наклоняется над более глубоким местом, где вода образует бурлящее и двигающееся озерцо, и большими горстями кидает воду себе в лицо, на грудь и на плечи, а затем делает шаг и подставляет свой торс под бьющие струи водопада. -Иди сюда, такое где еще увидишь!
Но я не решаюсь не то что в водопад, в ручей поглубже зачерпнуть. Да и жалко — только недавно помылась, выстирала рубашку и высушила на теплом ветерке волосы. А сейчас уже прохладно, и мокнуть заново смысла нет.
Отступаю к кустам и наталкиваюсь спиной на что-то живое, но ощутимо твердое. Святая Мария, это же Пантера придержала меня двумя выставленными вперед ладонями, а то я бы шлепнулась в незамеченный ручеек чуть ниже.
Они с Тессеном стоят, тесно прижавшись друг к другу, в одинаковых белых тонких рубашках и черных кожаных штанах, оба широкоплечие, гордые, но на его фоне Пантера неожиданно кажется совсем хрупкой девочкой.
-Ой, да тут кругом вода, -невольно взвизгиваю от неожиданности.
-Тессен, — слышу радостный голс первого помощника. — Будь другом, брось мне Марту сюда. Ты ж знаешь, что поймаю.
-Нет, — тут уж я визжу как следует и делаю попытку убежать.
-Она вроде не очень к этому стремиться, — также весело и звонко отвечает ему Пантера. — Но Тессен твой друг, и готов ее заменить.
Она толкает Тессена, и он обрушивается в озерцо, а затем затаскивает туда и ее — с помощью первого помощника, который выражает свое недовольство такой, по его словам, неравноценной заменой.
Пару мгновений они барахтаются там втроем, а затем первый помощник рывком выныривает из воды и отряхивается на берегу:
-Бррр, ледяная и впрямь. Синьорита доктор, Вам придется приложить все усилия, чтобы не дать мне свалиться в горячке, — он делает ко мне несколько нарочито валящихся шагов, и я невольно протягиваю руки к нему, такому мокрому и холодному.
А Тессен и Пантера все еще там, вот она поднимается из воды, а тончайший намокший батист почти ничего не скрывает, и у Тессена глаза заволакиваются поволокой, и он замирает под ледяными струями с таким видом, как будто у камина есть сладкий рождественский кекс.
Она протягивает ему руку:
-Мир?
Пантера предложила мир — Тессен принял и скрепил поцелуем — сначала поцелуй в ладонь, а потом медленный в губы. Ненадолго они приникают друг к другу, я почти физически ощущаю эти мокрые складки батиста между ними, капли воды, согревающиеся их сильными горячими телами.
Вот они оба на сухом месте, но они мокры, как две большие рыбины, и ее напитанная до предела влагой коса вьется, как морской угорь.
-Так, а теперь, друзья мои, чтоб действительно не найти приключений и не порадовать Марту необходимостью делать припарки, давайте-ка бегом к костру греться, — и она срывается с места первой, легко и бесшумно перелетая по камням.
Для Тессена это тоже не проблема, как и для первого помощника. Похоже, бежать в темноте, по лунной дорожке на блестящих камнях и душистых травах, оказалась не готова только я. Но мне и незачем.
-Не отставай, — рыкнула мне Пантера, хватая за руку, но вот ее руку заменяет другая, еще более надежная и твердая от мозолей. С ним мне совсем не страшно, и скоро мы выбегаем на прогретый за день солнцем и согреваемый костром берег. Но перед самым костровым местом, там, где тьма еще скрывает нас от внимательных глаз команды — он снова целует меня. Пусть поцелуй и недолгий, и смущающий, но он не торопит не берет ничего силой, не подавляет, а целует осторожно и нежно, как бы спрашивая разрешение... Но я еще к этому не готова, хоть его рука и кажется мне такой надежной, но разрешения продолжать не следует и он отступает.
Третий день мы в этой бухте, и третий день погода благоприятствует нам. Вот уж действительно подарок небес.
Изобилие фруктов, пресной воды и даже просто мирный покой сделали свое волшебное дело, и, наверное, мне не понадобится посягать на постельное белье и рубашки капитана, пуская их на бинты. Да и времени заняться стиркой у меня тоже мне тоже хватило.
На рассвете, когда в боевое охранение приготовилась выйти поставленная на воду еще с ночи наша 'Пантера', капитан остановила меня у шлюпки:
-Марта, ты с ребятами из лазарета остаешься тут. Нет смысла тебе сейчас идти с нами, мы же не далеко, а на ночь все равно встанем опять на якорь в бухту.
-Но как же...
-Даже если придут испанцы и навяжут нам бой, все равно мы будем в досягаемости берега и сумеем переправить раненых на берег сразу после боя.
-После! А за это время... Пантера...Я тебе надоела настолько, что ты рада от меня передохнуть?
-Так, в тебе сейчас говорит только желание ощутить себя нужной. Но мне, как капитану, ты нужнее здесь, не потому, что не нужна там. Я хочу, чтобы за оставшиеся двое суток ты поставила на ноги всех моих парней. И тащить их сейчас в море я не хочу, лишая возможности искупаться лишний раз и поесть живых фруктов. И бросать одних тоже. Вопросы есть?
Опускаю голову в знак согласия, она опять переспорила меня своей железной логикой:
-Разрешите идти?
Она кивает головой, но тут к нам подходит Тессен, и выражение ее лица неуловимо меняется. Нет, внешне ничего не произошло, но то свет, который залил ее большие, выразительные глаза, сказал мне о многом.
-Пантера, прости, я краем уха слышал ваш разговор. Твой доктор дело говорит, и ты тоже абсолютно права. Так что я предлагаю здравый компромисс. И с тобой в рейд пойдет хирург с 'Александры'.
Почему Пантера вздрагивает, как от удара хлыстом, услышав название его корабля? Интересно, Тессен, обернувшийся сейчас в сторону своего фрегата, который как раз заваливают веревками на бок его корсары, тоже заметил эту на мгновение возникшую бурю в ее глазах?
Но, когда они встречаются взглядами, ее переливчатые глаза уже совершенно безмятежны:
-Я принимаю твое предложение. И если у вас на борту есть раненые, то Марта не откажется поухаживать за ними в эти два дня.
-Неплохо. Постараюсь им объяснить, что и женщина может быть неплохим лекарем. Сам видел, как она на берегу с ними управлялась. Да, наверное, мужчине-врачу иногда не хватает чисто женской способности понянчиться...
И уже уходя по вязкому, приглаженному приливом песку, я услышала его тихое:
-Повезло твоему помощнику...
Впрочем, помощнику действительно повезло — его рассаженный веревкой бок не загноился, а уже практически поджил и уже готов исчезнуть как повод для нашего общения.
День прошел в трудах, и белые флаги моей стирки украсили все кусты у речки. Как же это приятно — брызгаться в воде, колотить по камням звонкими мокрыми тряпками, гордо раскладывать дело рук своих на просушку. Конечно, губернаторши не стирают, но вот в монастыре меня научили многим хитростям в этом деле, и теперь мне приятно, что все знания постепенно пригождаются, а мое тело гибкое и послушное, и спина если и устала, то не настолько, чтобы отказаться от вечерней прогулки по островку.
'Александра', корабль Тессена, лежит опрокинутая на один бок там, где еще вчера лежал наш фрегат, паруса которого сейчас едва различимы на фоне бьющего в глаза солнца. Он сам, также как и Пантера, работает наравне со своими парнями, торопясь за день не только отскрести ракушки, мешающие движению корабля, но и просмолить борт.
Еще один день счастья — хотя бы потому, что испанцев сегодня тоже не случилось. Шотландские пленники ведут себя на удивление тихо, а те из них, кто в состоянии нормально двигаться, выполняют нехитрые поручения. Оказалось, Тессен и Пантера умеют изъясниться и с ними. У меня не получается. Голландский, и тот усвоила только за несколько лет замужества, но он тут как-то не нужен, да и английский кое-как все же улегся на язык за два года самостоятельных скитаний.
Первый помощник называет меня синьорита — он знает о моем итальянском происхождении. Но только Пантера знает, что хоть я и родилась там, но попала под италийское синее небо в утробе матери — моим родителям пришлось бежать из захваченного врагами города, и страдающий от незаживающих от бешеной скачке ран отец сумел переправить молодую жену через всю воюющую Европу туда, где его ребенок мог родиться в безопасности. Это было последним его подвигом.
Мама рассказывала, как пыталась его поставить на ноги, уповая на целительную силу винограда, оливок и самого воздуха Флоренции — но время и силы были упущены. Маме пришлось выйти замуж за его хорошего друга, который и помогал им перебраться туда. Он дал мне свою фамилию, под которой меня и вырастили в монастыре, куда отдал меня приемный отец после смерти матери. Он уходил на войну, и четырехлетняя чужая девочка была ему некстати.
Денег, оставленных им добрым сестрам, хватило на мое воспитание до замужества. Тогда я и поклялась овладеть искусством побеждать недуги и раны — и часто мечтала в годы отрочества о том, как было бы чудесно перенестись сейчас, уже многому научившись, в те годы, когда изнемогал отец, о страданиях которого я знала лишь по отрывочным рассказам матери. Или помогла бы маме — она же умерла родами, не сумев отблагодарить сыном своего спасителя. Мой приемный отец тоже погиб в бою, и кто знает, окажись я рядом, может, мне было бы не так одиноко на свете — он бы не допустил этого безумного брака с напыщенным голландским дипломатом.
Все свои первые слова я произнесла на итальянском. Но иногда во сне мучительно прорезался голос мамы, поющей мне колыбельные — они были такими нежными, округлыми, обволакивающими ласковым теплом...
И эти полуслышанные звуки вчера ожили в моей памяти — первый помощник, пристроившись на камне, точил саблю и что-то напевал. У меня закружилась голова от нахлынувших чувств, но ни одного слова я не разобрала.
Здесь не принято задавать лишние вопросы. В каперы люди идут разными путями, но никто не по благословению святой церкви.
Даже Пантера. Как вот она, такая красивая, сумела оказаться здесь, да еще и стать капитаном? Я не столь наивная девочка, как иногда кажусь, и прекрасно понимаю участь белокурой красавицы, попавшей в руки пиратов тем или иным способом. Я принимала роды у портовых шлюх... Видела из истерзанные тела после того, как ими позабавлялись всем экипажем...
Но Пантера... Даже не задавая ей лишних вопросов, можно с уверенностью сказать, что она чиста, как Орлеанская дева. Для медика не так много тайн в человеческом организме, и многие признаки могут сложить верное впечатление даже без уточнений.
Да, у меня сегодня есть время думать и размышлять, пока бинты, простыни, мои фартуки с рубашками и заодно утащенные тайком из мешка рубашки и прочие вещи подруги не приобретут первозданную белизну.
Ребята мне помогают — отжимают досуха выстиранное. Сегодня-завтра можно будет снимать им швы, и это прекрасно.
Ловлю себя на том, что начинаю им улыбаться в ответ на их дружеские подначки.
Вечером, когда настало короткое время отдыха после дневных дел, мне довелось увидеть удивительное зрелище, а заодно и получить ответ на свой невысказанный вопрос. Тот разговор с первым помощником — о Тессене, прибывшем на 'Пантеру' без оружия, по моему мнению, и вооруженным, по мнению первого помощника...
Мы снова щли вместе, увлекшись разговором. Мне нравилось, как первый помощник общается со мной, обсуждая дела — без того насмешливо-презрительного тона, который был у него в начале. Он простил мне то досадное происшествие в бурю и больше не попрекал вмешательством в бой Пантеры с Вольфом. Тем более, что Пантера как-то в доверительном разговоре успокоила меня — конечно, допросить саксонца не мешало бы, шутки с ганзейским союзом всегда были не слишком удачны, но и оставлять в живых его она после не планировала, слишком уж изворотлив и непредсказуем был немецкий капитан, враз возненавидевший все живое и скатившийся в пучину своего мрачного мировосприятия.
Наблюдаю за ним, за его уверенными движениями -да, не зря его называют Стилом. Он и правда похож на узкий стальной клинок, красивый, лаконичный и безжалостный. И такой же несгибаемый. И во мне начинают бороться разные желания — так хочется быть рядом с ним и так страшно, ибо жива еще память о прекрасном и отважном Вольфе, доставившем мне столько счастья, а затем — целый океан боли, такой, что хватило сил перебраться из Индийского океана в Карибское море.
'Стил — стилет, сталь...' — думаю в такт шагам. — 'Нет, я пока боюсь твоего лезвия...Но и бежать не хочу'.
И говорить с ним о жизни тоже пока не готова. Единственный человек на свете, которому я рассказала абсолютно все — Пантера, да и только потому, что не могу противиться ее воле и обаянию, отвечая честно и подробно на каждый вопрос. Вряд ли бы я сама пришла бы к ней пооткровенничать, но как-то так уже сложилось, что мои доклады капитану о состоянии здоровья команды и о делах в лазарете постепенно стали переходить и на другие темы.
Иногда я удивляла капитана своими рассказами о жизни в монастыре, но тамошние суровые порядки с лихвой восполнились усвоенными знаниями по медицине, в конце концов, оплеухи доброй настоятельницы в прошлом, а ее наставления — со мной и в деле.
Но вот когда я пыталась заикнуться о жизни с голландским дипломатом, такой же серо-коричневой, как и весь голландский уклад жизни, чопорный и полный необъяснимых запретов и условностей, ими же самим попираемых в любом порядке, но лишь бы тайно, хотя бы внешне... Пантера буквально зверела, а ее рука сама ложилась на эфес.
-Как ты все это терпела? — как то спросила она с таким недоумением, что мне сразу стало понятно, что она могла бы противопоставить всей этой своре лицемеров в белых воротниках.
Мне осталось только пожать плечами:
-А куда мне было деваться? Он же сразу увез меня в Мале... И бежать оттуда, чтобы попасть в лапы туземцам, — поеживаюсь, вспомнив те жуткие два дня, что я все же провела в их руках и откуда меня вытащил Вольф. Сразу вспомнила, как своим вскриком сбила так удачно начавшуюся его попытку тихо и незаметно увести меня через кофейную плантацию к побережью, как мы попали в плен к испанцами, ту страшную ночь в трюме с крысами и его бой с двумя пиратами. Тогда я окончательно поняла, что люблю его... И вот интересно, восстановив в памяти те события до мельчайших подробностей, я не смогла вспомнить, а говорил ли мне Вольф о любви?
-Ну, я не такая, — промолвила тогда Пантера с такой интонацией, что я вздрогнула. А она засмеялась, выхватила шпагу и сделал в воздухе несколько ударов, не оставляющих сомнения в ее победе над невидимым врагом, а заодно над призраками моего прошлого.
Она действительно была — не такая. Ей интересно все — вот и сейчас, только вернувшись из охранения, она уже сошлась в дружеском спарринге с Тессеном, и четыре сабли мелькают с такой скоростью, что лично я просто не могу понять, где чья.
-Что ж, — Тессен переводит дух, вытирая пот со лба снятой рубашкой. — Тут я за тебя спокоен. А хочешь попробовать нечто новое?
У капитана загораются глаза и она кивает.
Тессен снимает с пояса тот веер с кисточками, с которым не расстается, но ни разу при мне не пользовался — а ведь было бы интересно на это посмотреть, как он будет поводить глазами из-за него, как красавица на балу.
Но вот тут я понимаю, что жестоко ошиблась. С тихим щелчком веер раскрывается — и превращается в стальное крыло, со свистом рассекающее воздух.
Глаза капитана становятся еще более счастливыми и восхищенными:
-Можно?
-Да, только позволь, я покажу тебе...
Замерев, обе команды смотрят, как легко и грациозно она повторяет все его движения, так резко отличающиеся от фехтования шпагой и саблями. Это скорее похоже на танец, а мелодию заменяет свист крыла. Пантера прекрасно держит равновесие, и некоторые приемы получаются у нее даже красивее, чем у Тессена.
Что же это за вещица? Стил тогда сказал, что Тессен — это лишь прозвище по названию его любимого оружия.
Вот мужчина обхватывает ее со спины, направляя руку — они как будто становятся единым телом, владеющим грозным и странным оружием, против которого трудно найти прием.
-Капитан, — ворчит кок, которому позволено многое на правах ветерана. — Капитан, Вы отошли бы подальше, а то в уху песок накидаете.
Тессен и Пантера не заставляют себя долго упрашивать и скрываются в зарослях — там есть просторные поляны по берегу речки, заодно и пот с себя смыть можно будет после тренировки.
Очевидно веер-тесен и правда смертносное оружие, такое же опасное как и его обладатель капитан Тессен. И его преимущество еще и в том, что противостоять ему сложно обычным оружием. Пантера, чувствовалось, еле дождалась заката, чтобы продолжить упражнения с Тессеном и его веером, а Стил еще и немало тому способствовал, взяв на себя все капитанские заботы. Мне не удалось переговорить с ней — даже не перекусив, едва спрыгнув со шлюпки, она с саблями и шпагой направилась навстречу Тессену, уже готовому к спаррингу — он был без рубашки, но я видела, как он тщательно смывал в реке дневной пот пополам со смоляным варом, которым пропитывали днище фрегата после очистки. Свои черные волосы он собрал тонким кожаным шнурком в тугой хвост на затылке.
На этот раз они отошли так, что всем было их видно, но издалека. И начали смертоносный танец, в котором каждый промах мог бы стоить им жизни — оружие-то боевое. Они пробовали разные варианты — то Пантера наступала на него с абордажными короткими саблями, то с тяжелой шпагой, а затем они менялись оружием, и уже Тессен учил противостоять вееру.
Несколько десятков мужчин, закаленных в боях и тоже много чего умеющих — в экипажах 'Александры' и 'Пантеры' не было портового сброда, нанимающего куда угодно за гроши, под их флагами ходили слаженные боевые экипажи — эти морские воины смотрели с изумлением и восхищением. Трудно сказать, что поразило их больше — необычное оружие или то, как Пантера быстро сумела им овладеть. Люди комментировали, обсуждали тактику нападения и защиты при встрече с такой страшной диковиной.
Две ловкие фигуры, не останавливая поединка, поднимались все выше и выше по уступам прибрежной скалы. Что задумал Тессен? Зачем он загоняет ее вверх? Хотя сейчас ее позиция намного выгоднее — она наносит удары веером сверху, а он наступает на нее со шпагой. Но шпага длиннее, и если она наклонится сильнее, чтобы достать его веером по груди или шее, то попадет на его острие. Но пока что явно несладко приходится самому Тессену, и наверняка он пожалел, что отдал ей свое привычное оружие.
Но вот под ее каблуком хрустнул и сорвался камень, и она, такая заметная в белой рубашке на фоне серой скалы, пошатнулась, удержав равновесие веером, как птица крылом. Я услышала, как что-то пробурчал в бороду старый кок, как ахнул юнга. Еще одна песчинка вниз — и она сорвется вниз, но не в море, а на полого уходящие к воде острые камни — такие, как счастливо избежала я, сорвавшись со стены испанской крепости не наружу, а внутрь.
Я тогда так осознанно хотела сделать этот шаг, что продумала его до мелочей — и сейчас невольно представила ее изломанное окровавленное тело, перемешанное с песком и локонами. Но Тессен успел прыгнуть вперед быстрее, чем все мы все собирались с мыслями. Он подхватил ее и спрыгнул вместе с ней, удерживая шпагу в одной руке, а Пантеру — в другой. Его прыжок был достаточно сильным, и они перелетели каменную гряду и ровно вошли в воду. Успеваю подумать, что теперь ее ждет гнев Тессена — вряд ли она удержала в руках веер. Но вот они уже выходят на берег — и оружие при них. Она отряхивается, одной рукой отжимает наскоро косу — и вновь встает в позицию, атакуя его на мелководье.
Команда облегченно вздыхает — значит, с капитаном все в порядке. Не огорчена и команда Тессена. Да впрочем, все уже успели за эти дни сдружиться, и стоят одной толпой, наблюдая за красивым боем.
Но вот они отсалютовали друг другу и вернули каждый себе свое оружие.
-А твоя дага? — спохватилась Пантера.
-Там осталась, я ж не осьминог...
-Пойдем заберем? Да и мои сабли там на нижней террасе...
Они удалились, а у людей тут же нашлись свои повседневные заботы. Похоже, все, что не касается схваток, интересует здесь только меня...
Ну, у меня всегда есть оправдание — они фехтовали часа два, летели вниз, и мой долг требует удостовериться, что все хорошо. Да я и так видела, что хорошо...
Но я тихонько захожу за гряду туда, где каменистая дорожка делает резкий нырок и поворот. Нас троих не видно снизу, а им не видно меня. И лучше б я это не видела тоже...
Тессен обнимает ее за плечи, ее рубашка лежит на камнях, придавленная оружием. И он целует ее губы, покрывает мягкими прикосновениями обнаженную грудь и шею. Подспудно жду, как она нанесет смертельный удар и сбросит его вниз. Но что это? Пантера обвивает своими руками его спину, и ее руки, так крепко только что державшие оружие, кажутся тонкими и гибкими на фоне его спины, свитой из мускулов, обтянутых смуглой гладкой кожей, лишенной растительности.
Тихо испаряюсь...
Утро принесло новые события — когда команды стали прощаться, готовясь разойтись своими курсами, наши капитаны объявили, что заключили соглашение, согласно которому в ближайшие рейды оба фрегата пойдут вместе.
Против казались только шотландцы. Тяжело подбирая английские слова и мешая их с гэльскими, они объяснили, что хоть сыны Шотландии и отважные воины, и умелые мореходы по праву рождения, но они люди разумные, и с такими безумцами и с такими железными порядками даже до невольничьего рынка плыть не готовы, не то что вступать в команду. И поэтому они остаются здесь — такого изобилия плодов, рыбы и мелкой дичи в совокупности с мягким климатом им больше не найти. Так что они готовы попасть в рай при жизни...
Это заявление оттянуло на четверть часа отплытие — капитаны поделились с оставшимися некоторыми запасами: порохом, свинцом, солью, даже одеждой.
-Пантера, ты не слишком опять щедра? Мы с тобой уже поссорились на днях из-за этих шотландцев. Чем они тебе дороги?!
-Они ценны стратегически. Мы всегда будем иметь возможность вернуться сюда подлатать корабли и знать, что они здесь и помогут. Воины они правда что надо.
-Они не переметнутся на испанскую сторону?
-Не думаю. Хотя в наше время верить самой себе-то сложно...
-Пантера, ты нанесла координаты острова на карту? — подошел к нам Тессен.
-Еще вчера, — она вскинула на него глаза, и они были зеленовато-медовые. — Тебе продиктовать?
-Можем разве что сверить еще раз, — и они уткнулись в карты, которые меня пугали одним видом, как и секстант.
Итак, мы покидаем гостеприимный остров, ставший, как мы надеялись, нашей тайной базой. И ближайшее направление — порт, потому что запасы совсем на исходе. И даже не пища — мы запасли ее вдоволь, как и воды, и даже накоптили мелкой дичи. У нас почти нет пороха и свинца...
Очевидно, нежелательные мысли взлетают в воздух и достигают тех голов, от которых их хотелось бы спрятать. Потому что над нашими фрегатами, пробирающимися к порту практически налегке, раздался крик впередсмотрящего:
-Испанцы по курсу!
Но мы же не можем принять бой...
Внутри все сжимается снова в привычный ком тревоги, и слезы просятся на глаза — так все было прекрасно еще несколько часов назад! И это — лишь подтверждение наблюдений всей моей жизни — счастье не бывает долгим, а расплата за него всегда превышает пределы. Где же мое христианское милосердие? Может, надо было предложить шотландцам сделать себе луки и на этом успокоиться?
Но наши фрегаты начинают расходиться в обе стороны от испанского, тоже боевого и уже ощетинившегося пушками. Мы убегаем? Похоже, испанцы так и решили. Они радостно вопят и стреляют из мушкетов, даже не надеясь попасть на таком расстоянии и на полном ходу. Наши корабли только что почищены и просмолены, и они гораздо маневреннее испанца, бороздящего море уже несколько месяцев.
Вздыхаю с облегчением — похоже, нам удалось избежать боя. Но что это? Мне прекрасно слышны команды Пантеры — ветер в мою сторону и доносит их с мостика даже к двери лазарета. Мы снова меняем курс? Я никогда не разберусь в этих зюйд-вестах, но глаза у меня есть. И я вижу, как 'Пантера' стремительно летит в нос испанцам, а в это время к их корме с той же скоростью приближается 'Александра' Тессена. Интересно, они это заранее обговорили, а вот теперь случай представился?
Получается, что наши фрегаты заходят с двух бортов одновременно? Испанцы носятся по палубе и не знают, с какой стороны ждать первой атаки. Они делают пробный выстрел, и Пантера закладывает такой галс, что мне становится бессмысленно даже высовываться на палубу. Да и вся обстановка располагает к тому, чтобы надеть фартук и убрать волосы под белую косынку...
Пугает еще и то, что теперь нам не только нечем стрелять, но и некуда — при малейшем перелете ядро влетит не в испанский корабль, а в один из наших, и мы потопим друг друга своими же перекрестными залпами.
На 'Пантере' корсары изготовились стрелять из мушкетов — они все же бьют прицельнее.
-Осторожно, ребята, по воде не стреляйте, там пловцы, — передает команду Пантера. И что она разглядела в темной и бурлящей от трех маневрирующих кораблей воде?
-Что там? — все же любопытство и страх пересиливают, и я высовываю нос, а затем и пробираюсь к мостику. Но, уже наученная горьким опытом, держусь за леера и ограждения.
-Тессен спустил на воду пловцов, которые должны постараться проникнуть на пушечную палубу, — сквозь сжатые от напряжения зубы и не отводя глаз от моря и кораблей, поясняет Стил. И вдруг резко оборачивается: — Марта? Тебя тут не хватало. Да еще в образе белого флага. Марш отсюда!
-Я должна знать, что происходит!
-А я знаю, — он рычит. — Что мы должны отвлечь внимание испанцев нашим маневрированием, и при этом не попасть под их выстрелы. Сейчас мы тут кувыркаться будем. Свалишься — некогда будет тебя тащить. Под киль затянет сразу.
-Их там много? — уточняет Пантера у Стила, даже не обращая на мое присутствие внимания.
-Человек пятнадцать, больше-то и не должно быть, — он силится что-то разглядеть в легком дыму мушкетных выстрелов.
Да, как ни обидно, но помощи на мостике от меня никакой, кроме вреда — я еще и отвлекаю капитана с первым помощником. Осторожно сбегаю по ступенькам к себе, а там залезаю на сундук и приникаю к иллюминатору: и вижу несколько юрких и мокрых фигур, скользящих прямо по гладким бортам испанского фрегата к пушечным люкам. Мне показалось, или мелькнул профиль Тессена?
Увидеть, что там происходит, невозможно. Наверное, Пантера, Стил, да и ребята могли бы сказать не видя каждый шаг и движение, происходящие на пушечной палубе испанского корабля. Но у меня нет их опыта...
Стил сказал, что их человек пятнадцать. А сколько людей у испанских пушек? Вряд ли они расстанутся с жизнью так легко.
В животе тугой ком. Окидываю взглядом лазарет — все готово. За дверь быстрые шаги маленьких ног — это бежит с поручением юнга. Делаю буквально прыжок к двери и хватаю его за шиворот:
-Ты сейчас чем занят?!
-Пантера послала к коку, напомнить, чтобы был поосторожнее с очагом во время маневров.
-Беги. Но оттуда немедленно ко мне, — и у меня уже есть понимание дальнейших действий.
Мальчишка вернулся на редкость быстро и с плотно закрытым крышкой ведром — как не расплескал пи такой болтанке?
-Док, Джон прислал Вам горячую воду, сказал, что успел вскипятить еще до болтанки.
-Ты не ошпарился?
-Да что Вы? Я уже полгода на борту! И мне уже двенадцать лет.
-Ну, тогда ты мореход опытный. Вот что. Пока тут еще никого нет, ты должен охранять лекарства. Ну и воду. Так что сиди и жди меня. Я скоро, — подхватываю сумку с бинтами и корпией, это легкий груз, а бинты я скатываю так туго, что и не слишком объемный. Все остальное там и не надо.
-Док, — распахнутые глазенки под рыжими ресницами на веснушчатом лице. — А Вам же Стил приказал оставаться тут, чтоб не упасть за борт!
-Кто я, прости? — весь лед, на который я способна.
-Ой, леди Марта..., — спохватывается дитя. — Но...
Сдергиваю фартук, помня слова Сила про белый флаг, и бросаю его мальчишке:
-Осторожно с ним, он свежевыстиран.
И несусь на палубу.
Первое, что вижу — это яркий луч, выбивающийся из одного люка испанца. Что это? Зеркало? Как они его туда затащили? Память услужливо показывает — вот Тессен и Пантера упражняются с его веером, и наружная пластина, сделанная их отполированного до зеркального блеска металла, отбрасывает солнечные зайчики. Невольный вздох облегчения — Тессен жив и захватил пушечную палубу. Это значит, что ядра в нас не полетят. Хватаюсь за ближайшую перекладину — Пантера опять заложила два галса подряд, и все в разные стороны.
Но вот качка прекратилась — корабли неумолимо сближаются в дыму мушкетных выстрелов.
Пантера еще у штурвала, и хоть бы она там бы и осталась. Наслушавшись за эти два года пиратских баек, я точно знаю, что капитан во время абордажа имеет право оставаться на мостике. Интересно, а знает ли об том Пантера? Естественно, знает... И всегда сама возглавляет абордажную команду... Но надо отдать должное, потери у нее все же не велики в сравнении с экипажами тех кораблей, которые встали на ее пути. Она не дает своим ребятам болтаться без дела и пить ром, а гоняет их не то что до седьмого, а до десятого пота. Но когда они, запаленные после тренировки, обмываются на корме заборной водой, то ни разу никто не сказал в ее адрес дурного слова — они понимают, что тем самым капитан и первый помощник как бы заранее спасают им жизнь в бою.
Стрелять она меня научила, а вот фехтование...Я просто стесняюсь брать у нее уроки на глазах команды, боюсь показаться смешной и неуклюжей. Хотя, думаю, она бы не стала меня бить за каждую оплошность.
Выстрелы заставляют меня укрыться за надстройкой — это палят испанцы, а наши стрелки уже не могут им отвечать, так как рисуют попасть в ребят Тессена. 'Александра' как в зеркале повторяет наш маневр, и вот все три корабля превращаются в единое целое, скрепленное вантами и абордажными мостиками.
Звонкий голос нашего капитана:
-На абордаж! — и палуба испанского фрегата превращается в ад.
Очевидно, Тессен со своими боевыми пловцами должен с ней встретиться уже там. Наверное, теперь не только мне, но и все команде становится ясно, для чего они часами бродили в ночной тьме по острову. Может, и мне что не то тогда привиделось за скалами?
И снова мне остается одно — окинуть взглядом нашу палубу в поисках раненых при перестрелке, а затем ждать назад ребят после боя. Соваться туда бессмысленно и опасно. К тому же мне несколько раз об этом говорили и капитан, и первый помощник. Моя задача — принять на палубе всех раненых, которых перенесут уже тогда, когда все закончится, определить, кому из них нужна помощь в первую очередь. Ну а дальше — по обстановке, но в любом случае к моим услугам юнга, неустанно поднимающий воду в ведре, как только мы отходим от воронки потопленного корабля и трупов, истекающих кровью в воде.
Так что моя часть боя наступает позже, чем у всех — мне надо как можно скорее ребят перевязать, зашив им раны и вытащив пули, и к тому же начисто отмыть от жуткой смеси пота, копоти, своей и чужой крови. А дальше — пара бессонных суток в лазарете, угадывая каждое их движение, реагируя на каждый стон. Мне совершенно не тяжело не только покормить с ложки обессиленного парня, но и помочь ему облегчиться в ведро. Им труднее было к этому привыкнуть...
На опустевшей палубе резко бьют в глаза следы свежей крови — значит, все же кого-то зацепило на этот раз, несмотря на уложенные вдоль бортов свернутые матрасы. Так и есть — на полубаке ничком лежит один корсар, а другой, сам тоже окровавленный, пытается зажать рукой ему рану на ноге, и яркий фонтанчик пульсирующей крови пробивается сквозь его пальцы. Опрометью подлетаю к ним, сразу опускаясь на коленки:
-Отлично, держи так, — выхватываю короткий кожаный ремешок и затягиваю простреленную ногу выше бедра.
Кровь сразу прекращает идти, и теперь можно отвести руку его товарища, разрезать штанину и закрыть рану повязкой:
-Пей, — кровопотеря всегда вызывает мучительную жажду, а ром еще и послужит хорошим обезболивающим.
Осторожно опускаю его голову на доски, вглядываюсь в глаза — вроде ничего страшного не должно произойти, пуля прошла навылет через мякоть голени, и если не возникнет заражения, то рана заживет, разве что напоминая о себе легко хромотой в непогоду.
-Лежи тихонько, тут ты в безопасности, все будет хорошо, а после боя я еще раз тебя посмотрю и почищу рану. Ты же терпеливый?
Он закрывает глаза в знак согласия:
-Все хорошо, док.
-Ну и отлично. А мы сейчас посмотрим, что у нас тут, — поворачиваюсь е его другу, сделавшему все, чтобы его товарищ не истек кровью. — Ну-ка, ложись-ка, мне так будет легче рассмотреть.
Прикусываю губу — мушкетная пуля крепко сидит в плече ближе к груди, и вынимать ее надо щипцами, причем очень осторожно, потому что она сейчас перекрыла ею же разрубленные сосуды, и кровь лишь сочится. Так что пока мы все оставим на месте.
-Тише-тише-тише, — ему скороговоркой, а рану быстро закрываю одним бинтом, подвешиваю руку на другом. — Вот и все. Отдыхай. Пить хочешь?
Он делает несколько глотков из потянутой фляжки и спохватывается настороженно:
-Ты куда, док?
-Все хорошо, мальчики. Я скоро вернусь, я же вас никогда не брошу. А здесь вам вполне безопасно. Ага? Никуда не убегайте, — и подхватываю сумку.
-Леди Марта! Не надо, — тот, что постарше, угадал мое направление.
-Вы что, не видите, что там делается? Ребята просто истекут кровью из-за пустяковой царапины, пока я тут буду любоваться зрелищем и есть хлеб.
На испанской палубе действительно творится что-то непонятное — похоже, они решили стоять насмерть, и сопротивление будет до последнего.
Ванты для меня препятствие непреодолимое. Как я тогда перескочила к капитану и Вольфу, до сих пор в голове не укладывается. С тех пор больше я на такое не решалась, хотя и смотрела с затаенной завистью, как Пантера взлетала по веревочным лестницам и ходила реям — ну точно как те кошки, которые кормились в монастырской кухне и вечно скакали по балкам в сарае, где сушились лекарственные травы. Кошки были полезны тем, что гоняли мышей, но это неслышное приближение и внезапное падение под ноги напружиненного зверька, готового к атаке — нельзя сказать, что это не пугало, в особенности в сочетании со светящимися зеленоватым светом круглыми глазами.
Но на той стороне холодной темной бездны, зажатой двумя отвесными дощатыми стенками бортов — там льется кровь, и там нужны мои руки. Все внутри обрывается — страшно сделать шаг и невыносимо видеть, как уже несколько наших ребят или рухнули на палубу, или бьются из последних сил.
Пантера с Тессеном все же нашли друг друга, и теперь уже точно видно, что их безостановочные тренировки принесли плоды — они стоят спина к спине, у нее абордажные сабли, у него тесен, и испанцы подходят к ним только за тем, чтобы откататься уже мертвыми или умирающими. Белая рубашка Пантеры забрызгана кровью, но хочется надеяться, что это чужая, если судить по ее движениям. Тессен обнажен до пояса, и каждый мускул его залитого потом тела кажется продолжением или началом смертоносных лепестков его стального веера.
Почему-то осеняю себя крестом — хотя давно уже этого не делала. И несусь на вражескую палубу, навстречу звону стали и хриплой брани. Хорошо, что я почти все время босиком — туфельки не уместны, да и где их взять, а в ботфортах пантеры мне тяжело и неловко, хотя ее нога столь же мала, как и моя. Уже занеся ногу над испанским бортом, вдруг теряю равновесие, но на помощь приходит случайно оказавшийся корсар с 'Александры' — он резко хватает меня за руку и рывком вбрасывает на палубу, почти под ноги сражающихся, и таким же рывком поднимает:
-Напрасно Вы это, леди...
Но я уже пробираюсь вдоль борта туда, где прислонился к бочке и хрипло дышит, держась за распоротую грудь, один из самых веселых и жизнерадостных парней Пантериной команды. Бочка — это замечательно, она большая, рядом бухта каната, и за ними ему будет безопаснее — затаскиваю ошалевшего от боли мужчину, не выпускающего из рук абордажный топор. Дальше — дело нескольких минут: затянуть рану, проложив побольше корпии, чтобы она, плотно прижатая бинтом к ребрам, сдавила перерезанные сосуды, напоить из фляжки, успокоить.
Бормочу привычные слова:
-Дыши, мой хороший, все хорошо, чуть-чуть потерпи, сейчас уже полегче станет, отдохнешь недельку зато, — а глаза выискивают еще знакомые силуэты.
Святая Мария, я узнаю их уже по цвету волос, по повороту головы... Потерять кого-то из них — даже мысль невыносима, хотя это война, мы все знаем, что потери неизбежны, и вопрос только в очередности.
Так, еще одного я отволакиваю по скользкой от крови палубе, полуобнаженное тело, тоже скользкое от пота и крови, и кажется, это боевой пловец с 'Александры'.
У испанцев в команде много мавров, их я особо вблизи не видела, и сейчас они пугают звериными оскалами на темных лицах и выкаченными глазами. Один встает у меня на пути и готов схватить огромными волосатыми ручищами, но вдруг ухает, булькает и валится на палубу, едва не погребая меня под своим трупом.
-Что ты тут делаешь? -голос Пантеры резче обычного из-за рвущегося из натруженных легких воздуха. Она пронзила мавра со спины двумя саблями сразу, и вытягивает клинки.
Но на оправдания времени нет.
-Где Стил? — выпаливаю я, приседая от ужаса, когда Тессен ударом веера по горлу останавливает еще одного врага. Окидываю его тоже взглядом — вроде пока цел.
Но где же Стил? Они не ответили мне, вернувшись к схватке. Похоже, сейчас мне, как и всем, кто есть на этой палубе, придется самой отвечать за себя...
Спохватываюсь, что я же тоже вооружена, и тяжелый боевой нож после неудачных попыток уверенно овладеть эстоком занял свое место на моем поясе — убивать не убивала, но вот разрезать куртки и сапоги им удобно. Буду ли я сопротивляться, если снова вынырнет такой мавр, а Пантера не успеет? Во всяком случае, я внутренне уже готова к этому, хотя осознание возможности убить, защищая пациентов, пришло ко мне гораздо раньше — как к птице, комочку с перьями, бессильно и безрассудно защищающей своих птенцов.
Все же замечаю его — но слишком поздно. Я опоздала?
Стил бьется с огромным мавром, вооруженным широкой кривой саблей. Уж на что он широкоплеч, и я кажусь совсем мелкой мышкой у него в кольце рук — но на фоне мавра первый помощник выглядит хрупким юношей.
Вот мавр, измотав его каскадом ударов в бешеном темпе, намечает удар кинжалом в живот, он отбивает, но кривая сабля летит в горло. Первый помощник едва успевает откинуться назад, но кончик лезвия прочерчивает по его лбу, оставляя наискось красную полосу, сразу же стекающую вниз потоком крови. Она заливает ему глаза, и он делает неверный шаг, а мавр перебрасывает в руке саблю.
Как мой нож покинул ножны? Как влетел в квадратную спину, обтянутую пестрой тканью халата с широким матерчатым кушаком? Первое сопротивление ткани и плоти, а затем острое, заточенное подругой лезвие неостановимо проваливается вглубь, и мы все летим в тартарары.
Но нет — всего лишь на палубу. Ударюсь коленкой так, что невольно вскрикиваю, и Стил вскидывается, не видя ничего под сплошной маской крови:
-Марта? Девочка моя, зачем?! — он сгребает меня в объятия и прижимает к груди как самое большое сокровище в том момент, когда я наклоняюсь его осмотреть и ощупать — нет ли еще ран.
-Вот ровно за этим, — и пытаюсь куском салфетки стереть кровь ему с глаз, но он перехватывает мою руку и подносит ко рту.
-Милая моя, тебе не надо так рисковать. Мне проще сгинуть самому, чем представить тебя в таком же жалком состоянии.
-Тише, — касаюсь его губ легким поцелуем, стараясь не измазаться в крови как вампир. — У нас еще будет время поспорить. Сейчас я перехвачу тебе голову, и нам надо убираться в безопасное место, затопчут.
Выдергиваю нож из трупа мавра — я не могла промахнуться мимо печени, и нож с мягким чавканьем выходит, как из болота, не застряв в кости. Обтираю о кушак все того же трупа, вкладываю в ножны.
Нам предстоит пересечь палубу туда, где за бочками у меня укрыто еще двое.
-Ты можешь встать?
Он довольно легко встает, но я обхватываю его талию рукой. Стил неожиданно удивленно хмыкает.
Пугаюсь:
-Что? Больно? Что такое?
-Да просто не ожидал, что у тебя такая сильная рука. Думал, ты тростинка.
Тут уже хмыкаю я — в монастырской лечебнице мужчины не служили, из мужчин у нас был только дряхлый падре Бонифаччо, принимавший исповеди наугад.
Бой закончен, Пантера с Тессеном отдают распоряжения своим людям. Заметив нас со Стилом, Пантера тут же оказывается рядом:
-Дружище, ты как? Глаза целы? — она обхватывает его забинтованную голову, словно пытаясь разглядеть что-то под слоем пропитавшейся кровью ткани.
-Жить буду, так в детстве лбом в орешнике царапаются, — весело отвечает он ей, заставив усмехнуться и Тессена.
Я же обнимаю подругу, и мне плевать, что мы обе в пропитанных потом и забрызганных кровью рубашках — на мне точно чужая, она даже запачкала мне босые ноги, и их неудержимо хочется отмыть — а вот Пантеру я пытаюсь заодно обшарить рукам по спине, бокам, бедрам.
Она смеется:
-Марта, все твои уловки... Ты врач до мозга костей. Цела я, честное слово. Спасибо Тессену. И обниматься все равно не умеешь, проще было так спросить.
-А ты бы и не сказала.
-Брось, сказала бы. У меня тоже есть чувство ответственности, хотя бы перед командой, — она раскраснелась после схватки, вокруг лица вьются влажные кудряшки. — Но вот бинт дай.
-Пантера, — я аккуратно изгибаюсь оглядеть ее еще раз и не быть отогнанной.
Но она легким кивком показывает на босоногого Тессена, у которого я замечаю порез на плече, несколько тонких струек стекают по спине и по руке, смешиваясь с потом и теряясь в загорелых буграх мышц.
Безропотно протягиваю — она управится не хуже меня, тем более что и страшного ничего нет, а мне еще работать и работать.
К Тессену подходит, невозмутимо перешагивая еще несброшенные за борт трупы, коренастый человек с обрамляющей лицо рыжеватой бородкой, с трубкой в зубах:
-Кэп, наша доля добычи погружена. Раненых подобрали. Питер просил передать слова благодарности леди доктору, — все это проговаривает абсолютно бесцветным тоном, глядя прямо перед собой.
-Спасибо, Свен. Я за тобой как за каменной стеной.
-Я вот что думаю, — он выпускает дым, не вынимая трубку изо рта, и его не смущает даже присутствие Пантеры, ловко накладывающей повязку на широкое плечо Тессена так, что невольно прижимается грудью к его обнаженной гладкой груди. -Ты пока можешь спокойно оставаться здесь, чтоб помочь Пантере поганца допросить.
-Кого? — не выдерживает мое любопытство.
-Мы захватили их капитана, — Пантера понимает, что я не отстану. — И не случайно они так дрались, как одержимые. Что-то тут не спроста. Так что топить фрегат не будем, на досуге завтра еще раз обыщем, если ничего с дона этого не вытрясем.
-Моя помощь нужна?
-Ему?! Нет. Он-то как раз и не дрался. Он вообще в каюте с дамой отсиделся.
Дальнейшее мне уже не столь интересно — моих рук ждут ребята и Стил.
Краем глаза вижу, что к моющимся на корме нашим корсарам присоединяются капитаны, и Пантера окатывается из ведра знойкой морской водой и хохочет о чем-то с остальными, а затем ополаскивает Тессена и они скрываются в ее каюте.
Пантера отдала необходимые поручения боцману, раз уж первый помощник загремел в лазарет, и жизнь на корабле вошла в привычный ритм как только расцепились фрегаты. На захваченный отправили по несколько человек с 'Пантеры' и 'Александры', они поведут его до ближайшего порта, куда мы так стремимся.
Прикинув, куда вообще бежать, все же начинаю с того, что решаюсь вылить на себя пару ведер холодной воды и отмыть наскоро ноги, да еще и на глазах команды. Это не очень приятно во всех отношениях, потому что вот Пантера может получать удовольствие от соленой и к тому же холодной воды, а мне приятнее ее хотя бы согреть в ведре на солнце, если не получается убрать соль, от которой мои слишком легкие волосы повисают тяжелыми прядями. У Пантеры они привыкли, что ли. Вода все та же, море на всех у нас одно, но у нее золотые кольца вьются все равно, хотя она и предпочитает заплетать косу высоко с макушки. Похоже, она всерьез готова использовать ее и как оружие — видела, как она на тренировке хлестнула косой Стила по обнаженному плечу: до красной полосы, как от плетки.
Рубашка спереди вся заляпана уже задубевшими пятнами, и мытья толком не получается. Времени нет совершенно, сдергиваю, отвернувшись лицом к морю, пусть рыбы посмеются над моими жалкими грудями. А может, и не посмеются — им до меня тоже дела нет, они сегодня объелись испанцами.
Закрываюсь, свернув кое-как рубашку таким образом, чтоб к груди прикасался относительно чистый участок со спины, и несусь, едва не падая на мокрой гладкой палубе, к себе в лазарет.
Одним движением чистую рубашку на себя, юнгу озадачить:
-Дождался? Не сбежал? Умница, настоящее мужское терпение. А теперь быстро наверх, захвати эти губки.
Стол у меня готов еще с того момента, как показался испанский флаг. Первым надо посмотреть того парня, которому перетянула ногу ремешком — все, что ниже, оказалось полностью лишенным кровоснабжения; это помогло остановить потерю крови, но несет в себе новую угрозу: лишенная жизненных соков конечность может начать отмирать.
Юнга, уже не первый раз мне помогающий, возится с водой и губкой, помогая обмыться тем, кто сам не в состоянии лишний раз пошевелиться. Тащить всю эту грязь в лазарет — означает широко открыть ворота воспалениям всех мастей, при которых уже не могут ни ром, ни чеснок с луком, ни раскаленный металл.
Двое канониров, не принимавших участие в сегодняшней схватке, отправлены боцманом мне в помощь — переносить раненых с палубы в лазарет, перекладывать со стола на соломенные матрасы. Успеваю порадоваться своей прыти и погоде — на острове удалось не только перестирать все матрасные чехлы и простыни, но и набрать сухого мха и трав для их свежей набивки.
Надо торопиться, потому что скоро начнет темнеть, а масляная лампа — плохой советчик.
Быстро еще раз пробегаюсь глазами — а где же Стил? Я сама его положила здесь — он не захотел, что мы пошли в его каюту, сказал, что рядом с другими парнями ему не так тоскливо валяться без дела. Удрал... Взгляд вверх — ну, конечно, на мостике. Наверное, не так уж и страшно — все же тяжелого удара по голове не было, мавр же не рубил, а лишь скользнул самым кончиком клинка. Но все равно, он же живой человек, и боль, слабость от кровопотери его доканают.
Гнаться за ним с иглой просто некогда — есть те, кому сейчас это нужнее.
...Лазарет быстро пропах чесноком, ромом, кровью и потом. Выскакиваю наверх — снова обмыться и вдохнуть свежего воздуха. Сталкиваюсь к коком — мы почти дружим, его возраст позволяет проявлять шутливое сочувствие ко мне, не унижая ни меня, ни себя.
-Ты не к капитану? Пожалей старика, отнеси ей эти миски. Ей и капитану Тессену, пусть уж попользуется нашим гостеприимством.
Старика можно понять — он был вынужден тоже работать в авральном режиме — очаг приходится гасить во время шторма или резкого маневрирования, а затем снова растапливать, чтобы успеть накормить усталых и проголодавшихся молодых мужчин. Ему можно было только посопереживать. Так что подхватываю миски.
Пытаюсь постучать в дверь локтем, так как обе руки заняты исходящими вкусным паром большими мисками, чуть наваливаюсь на нее при вздрагивании корабля — и дверь распахивается сама от моего нажима.
Две пары влажных штанов на высоких резных спинках стульев.
Не удивительно, если они позволили себе немного вздремнуть — человеческие силы не бесконечны. Но в глубине каюты, в полусумраке, видна спина Тессена, аккуратно перехваченная в левом плече узким бинтом. Он полусидит, обернув то ли полотенце, то ли простыню вокруг бедер, и осторожно проводит пальцами и губами по ее плечам и спине, отливающим жемчугом в узком закатном луче, проникающем через иллюминатор.
Как и тогда, на камне у речки, он подносит палец к губам. Очевидно, Пантера все же уснула, убаюканная не только навалившейся усталостью, но и его нежными прикосновениями. А если она смогла это сделать — значит, доверяет капитану Тессену абсолютно. Я же ее все-таки немного изучила, и прекрасно знаю, что моя неутомимая подруга могла бы и после тяжелого маневрирования, где штурвал рвется из рук, и последующего не менее тяжелого боя — она могла бы еще и несколько часов прокладывать курс, ведя умопомрачительные расчеты, пугающие меня даже внешним видом этих аккуратных столбиков цифр.
Он не останавливает массаж, только перестает ласкать легкими прикосновениями губ ее затылок и кончики ушей.
Ставлю миски на стол, ободряюще улыбаюсь ему и исчезаю, прикрыв дверь с помощью обрывка ткани — как хорошо, что у меня в карманах фартука вечно какие-то остатки бинтов, комки корпии.
Неужели это безумие закончено? И все умыты, перевязаны, накормлены и уложены? И я еще на ногах при этом стою?
Вот теперь можно докладывать капитану вполне определенные вещи — что у меня закончилась аптека. Как и у нее — порох. У нас есть вода и еда, так что мы превратились в прогулочную барку. Но вроде оружие, свинец и порох все же притащили с испанского корабля. Мне б глянуть на их лазарет — не добивали же они раненых, хотя что взять с мавров?
Помочь мне в этом может Стил — его полномочий первого помощника достаточно, чтобы утром, когда будут еще раз досматривать захваченный корабль, взять меня с собой. В животе все сжимается — способ попасть туда только один, все по тем же абордажным приспособлениям.
А вообще — неплохо бы Стила разыскать еще и по другому поводу — он так и бродит где-то с наспех забинтованной головой. Выползаю на палубу — его силуэт виднеется на мостике, но он собой не представляет флаг капитуляции: прикрыл повязку скрывшей брови черной косынкой.
Пользуясь своими полномочиями, поднимаюсь по ступенькам. И неожиданно для себя — упираюсь носом в его плечо. Глаза снова на мокром месте.
-Стил, прости, что не нашла времени заняться тобой...
-Милая, я бы сам не позволил кудахтать вокруг меня под стоны настоящих раненых, — он обнимает меня за талию и прижимает к себе.
Это видят рулевой и вахтенный, видит и боцман, копающийся на палубе среди захваченных у испанцев сабель. Пытаюсь отстраниться, да и фартук у меня в заскорузлых пятнах — снять его я забыла, а сдергивать сейчас, развязывая тесемки сзади одной рукой — тоже несподручно.
Но его рука сильнее, и он лишь крепче прижимает меня:
-Устала?
-Немного.
-Может, пойдешь отдохнешь, пока есть такая возможность?
-Не думай, что я могу забыть о тебе. Рану надо зашить, иначе она зарастет неровным бугристым рубцом.
-Глупости. Одним больше, одним меньше. Мне замуж не выходить...
Невольно улыбаюсь его шутке, но прикусываю губу — его обнаженный торс я видела часто, и причудливо зажившие рубцы тоже. А ведь еще есть и бедра, живот... Снова ком в животе. И осторожно прижимаюсь к нему:
-Стил, и все-таки... Не заставляй меня стать клятвопреступницей.
-Ты о чем?
-О клятве Гиппократа, — пожимаю плечами. — Не имею права пройти мимо нуждающегося в помощи.
На самом деле это наглая ложь. Клятву Гиппократа приносят врачи, заканчивая университет и получая диплом. Но туда даже на порог не пускают женщин. Но все равно — тень Гиппократа витала и над монастырской лечебницей, а все тот же брат Бонифаций имел диплом доктора медицины Болонского университета.
Срабатывает, и первый помощник сдается:
-Ну хорошо. Только сейчас у нас еще осталось маленькое дело. Закончим, и я буду в полном твоем распоряжении, — он подталкивает меня, — Иди, все же отдохни. И да, ты помнишь, что сказала капитан?
Последние слова он добавляет заговорщицким шёпотом мне на ухо, и его теплое дыхание щекочет мне щеку, несмотря на то, что она порядком обветрена и огрубела от постоянного мытья морской водой. Снова пожимаю плечами.
-Вообще-то, слова капитана на корабле — это закон. И мне придется восполнить пробелы в твоих знаниях.
-Что, все-таки эсток? — остатки сил улетучиваются.
-Захочешь, даже абордажные сабли. Но про них капитан ничего не говорила. А вот то, что ты не умеешь обнимать, даже она заметила, хотя ей-то и вовсе неоткуда это знать, — он целует меня в нос на прощание. — Так что будем учиться, доктор Марта.
Юнга вскакивает при моем приближении, громким, по-детски захлебывающимся шепотом докладывает:
-Все в порядке, — прибавляет. — Леди Марта.
-Благодарю, юнга. Идите отдыхать, — сейчас лучше официально, хотя бы потому, что я его провела днем, не просто сбежав, но еще и фартуком кинув.
Ах, да... Фартук. Избавляюсь от грязной тряпки — постираю завтра вместе с порцией бинтов после утренних перевязок. Да, бинтов еще хватит благодаря основательной стирке на острове, а вот лекарства... Заснуть не получается — в голове только эта мысль. Утро преподнесет сюрпризы, и даже не утро, а ближе к рассвету, в часы собачьей вахты — начнет подниматься жар, начнут болеть раны, и придется просто глушить им боль стаканами рома.
А вот первый помощник не пьет вообще... Он, даже когда питьевая вода приобретает затхлый запах, предпочитает, вскипятив, накидать в нее сухой мяты, чем получить у боцмана свою порцию рома.
Ребята спят — устали в сражении, изнурены потерей крови. Сейчас важно дать им вдоволь питья, и старый кок Джон уже принес и поставил мне пару кувшинов с водой, в которой он проварил припасённые на острове фрукты. Фруктов много, и ими, легкими, сочными и сытными от мучнистой сладости, надо будет накормить ребят утром.
Вот один зашевелился, тут же подлетаю с кружкой:
-Пей, миленький, — придерживаю ему голову, заодно проверяя, есть ли жар. — Не болит? Тогда спи. Во сне выздоравливают.
Глажу его по голове, по здоровому плечу, и он затихает, успокаивается и снова погружается в целительный сон. Ближе к утру мне понадобится не только кружка, но и ведро — круговорот влаги в природе, и это вполне естественно.
Наверное, я все же задремала, потому что луч света лампы в приоткрытой двери и шёпот боцмана заставляют вздрогнуть:
-Леди Марта, Вас срочно требует капитан.
'Тессен? Стил? Она сама что-то все же скрыла?' — мысли мелькают одна ужаснее другой, и я уже несусь с сумкой по узкому коридору к ее каюте.
...Горит несколько ламп. Никаких следов от спешных переодеваний, в каюте, как всегда, идеальный порядок. Пантера затянута в черный камзол, и широкий воротник белоснежной батистовой рубашки без малейшего признака кружев окружает ее загорелую сильную шею. Ее излюбленное оружие, тяжелая шпага, грозно поблескивает у бедра. Странно, но и Тессен одет в рубашку — а он к нам, помнится, сразу после абордажа явился, и был босой, как и сейчас, и обнажен по пояс, так как в начале сражения вплавь штурмовал корабль. Возможно, одолжил у Стила? В плечах они одинаковы, а Пантера все же чуть поуже, поизящее.
Но что мне до рубашек, когда Стил тоже здесь, и тоже при полном параде, вооружен до зубов и только мы знаем, что скрывает лоскут черного шелка на его голове. Темно-серые глаза смотрят жестким, колючим взглядом — не на меня, а в угол.
Там, с надменным выражением лица, стоит капитан испанского корабля, холеный, с унизанными золотыми кольцами руками, тяжелой золотой цепью на пухлом животе. Его не ограбили? Значит, в плен его брала сама Пантера?! Вот уже унижение для испанца. Видела я их — два года назад, совсем в другом океане, но не думаю, что что-то могло сильно измениться.
-Я повторяю вопрос, — ледяным тоном, выговаривая каждый звук, произносит Пантера. -Вы прекрасно понимаете по-английски, и не надо развлекать нас тут театральным представлением.
Дон молчит.
-Может, вы хотите пить? Есть? Вы и так развязаны, что же еще? Стул мы Вам уже предлагали, и Ваше стояние лишь Ваша прихоть. Мне нет смысла издеваться над поверженным врагом. Что еще предложить Вам, чтоб Вы ответили на несколько простых вопросов, а не отнимали наше время?
-Мой корабль. Мой груз. Донну Маргариту. И несколько человек Ваших бандитов, чтобы отвели фрегат в ближайший порт.
-Что еще? — поднимает бровь Пантера, а Тессен невзначай хлопает веером, быстро раскрыв и закрыв его.
-Деньги. Тысячу дублонов, чтобы я отпустил в порту Ваших бандитов на все четыре стороны, а не передал их правосудию.
Стил присвистывает и складывает руки на груди.
-Вы курите табак? — ее невинный в этих краях вопрос застает наглеца врасплох.
-Нет.
-А почему?
Испанец хлопает глазами, открыв рот, а Пантера продолжает:
-Видите, Вы даже не в состоянии разумно объяснить свои поступки. Куда уж фрегатом командовать. Поэтому Вы здесь. А мы тоже здесь, и в своем качестве. Вам лучше прекратить нелепое сопротивление. Кто такая эта донна Маргарита, что вы все бились за нее, как крестоносцы за Грааль?
-Я подданный испанской короны, и не обязан отчитываться перед грязной шайкой. И не дам вам пачкать своим языком чистое и высокородное имя донны Маргариты.
-Здесь нет никакой короны. Здесь море. И завтра мы придем в порт. Если Вы будете благоразумны, то мы получим за Вас выкуп и расстанемся друзьями.
-А будете таким бараном, — вступает в разговор Стил, и в его голосе глубокое презрение. — Вы не увидите ни порт, ни донну эту как ее.
Первый помощник, сидящий на краю столешницы капитанского стола, оборачивается к капитанам, стоящим напротив пленника:
-Кстати, господа капитаны, эта его донна... Как ее там? Магдалена? Малгожата?
-Маргарита, — рычит дон.
-Ах, ну да, Марилена...
-Мар-га-ри-та...
-Вы чего? — Стил небрежно косится на него глаз из-под надвинутой на глаза черной ткани. — В Испании не умеют вести себя при разговоре офицеров? Так вот, господа, эта нудная и неумытая, но увешанная жемчугом мадам...
-Она донна!
-Брысь..., — вот уж издевательский тон через плечо у первого помощника. — Такая зануда. Она даже не дала мне отдохнуть пару минут после боя. Попыталась окружить заботой и вниманием. Правда, в каком-то своем понимании...
Вот тут страшно становится уже мне. Как выглядит эта испанская донна? Наверное, красавица и мне не чета. Или она старая и толстая, раз не смогла понравится Стилу? Или, наоборот, все же красавица, и так ему понравилась, что он решил ее оставить себе, а испанца просто дразнит? Святая Мария, я сойду с ума.
-Леди Марта, — ровный и строгий голос капитана останавливает круговорот моих мыслей. — Вы можете нам помочь?
-Капитан, -склоняю голову. — Выполнять Вашу волю — мой долг, как члена экипажа.
-Баба, — протягивает испанец, и его глаза окончательно выбираются из обрюзгших век и начинают смотреть на мир гораздо шире. — Так, ну теперь вас и тысяча дублонов не спасет, ибо я передам разбойников не только в руки правосудия, но и в руки святой инквизиции. Если на вашем корыте баба является членом экипажа.
-А Ваша эта... Марилена? — тон Стила весьма небрежен и равнодушен.
-Маргарита!!!! Она почетная пассажирка! И она донна, и сохраняет даже в морском путешествии женское достоинство. А передо мной стоит шлюха в мужских штанах.
Стил сдергивается со стола и лязгает шпагой:
-Капитан, — в его голосе тоже сталь, как и в глазах. — Дайте ему любое оружие, и пусть защищается, как мужчина.
-Варвары! — срывается на визг дон.
И тут Тессен грохает кулаком по столу так, что карты взлетают и снова ложатся на столешницу, как будто взмахнули крыльями. Разлетевшиеся гусиные перья дополняют картину.
-Чернильница, капитан, — невозмутимо роняет Пантера из под широкополой шляпы, почти полностью скрывающей ее лицо и спрятавшей волосы. Сейчас ее снова можно принять за слишком молодого капитана.
-Ничего страшного, — ведет свою игру Тессен. — У Вас есть кому собрать чернила, если бы они и разлились. Иначе зачем Вам прекрасная пленница?
-Да, — рассеянно переспрашивает Пантера хрипловатым голосом. — Могу поделиться опытом. И пленницей.
Дон меняется в цвете лица, как дорогая многоцветная парча в бликах света.
Стил поворачивается ко мне:
-Доктор, все это уже наскучило. У Вас есть лекарство для умягчения дурного нрава? Или для гибкости языка?
У меня было время подумать, пока они все пререкались:
-О да. Но мне надо полчаса.
Полчаса — на то, чтобы до лазарета, схватить мешочек с сухой травой, пару склянок, бегом на камбуз:
-Дядюшка Джон, пожалуйста...
Клокочет вода в маленьком котелке, теперь только бы не расплескать варево в коридоре!
-Капитан, Ваше приказание выполнено.
-Приступайте, — наклон ее черных перьев.
-Благородный дон, простите, не знаю, как к Вам обратиться...
-Откуда тебе знать, шлюха портовая.
Рычание Стила и лязг стали:
-Капитан, Вы меня не остановите.
-Пуля остановит. Зачем мне помощник, не контролирующий себя? — она взводит пистолет.
Испанец ошалел окончательно — если юный капитан готов застрелить своего помощника, а более старший и более опытный капитан 'Александры' сохраняет угрюмое молчание, но демонстрирует неспешно, как бы развлекая самого себя, пугающие финты с загадочным стальным веером, причем в опасной близости от шеи нахального юнца — на что вообще можно надеяться?!
Кажется, мой выход.
-Дон, позвольте мне Вам предложить это ароматное и теплое питье. Оно успокоит Вас.
-Успокоит? Яд? Снотворное?
-Гарантирую, что Вы точно не заснете.
Пантера наводит на него пистолет:
-И Вы, такой воспитанный испанский гранд, откажетесь от угощения моей прекрасной Марты? Вы готовы обидеть сироту?
Дон трясущимися руками берет кружку, в которую я отлила часть отвара. Надо будет после промыть посудину в проточной воде, привязав на линь и протащив по морю несколько миль.
-Ну? — все трое смотрят на испанца.
-В чем подвох? — не сдается тот.
-Пока ни в чем, мы же не врачи, откуда нам знать, чем сегодня взбрело в голову угостить очередного пленника нашей Марте? — лениво вещает Тессен, разглядывая веер. — Помниться, в прошлый раз бедолагу разорвало в клочья на полубаке...
-Смыли, и ладно, — так же неторопливо отзывается Стил. — Хуже было, когда тот француз покрылся зелеными вонючими язвами прямо на глазах, и это было столь мерзко, что пришлось его вытолкнуть прямо через пушечный люк.
-Хорошо..., — в глазах гордого идальго появляется неукротимая жажда жить.
-Я..., — далее следует совершеннейшая мешанина титулов, женских и мужских имен, он, кажется, одновременно и Хосе, и Мария, и еще Карлос-Педро. — Я владелец захваченного Вами фрегата, а не капитан. К сожалению, капитан, достойный мавр, принявший католическую веру, был убит Вашими головорезами. Донна Маргарита — дочь губернатора, я вез ее к отцу по распоряжению королеву. Ее мать — испанка, весьма знатного происхождения, спутавшаяся с проклятым англичанином. К сожалению, взять ее замуж в Кордове никто не захотел из-за гнусного происхождения. Но ее покойная ныне мать — дальняя родственница королевы. Так что я выполнял свой долг.
-Это все? — испытующе смотрит Пантера так, как умеет только она, пронизывая насквозь. — Или запьем красноречие?
Дон трясет головой и животом:
-В моей каюте, если Вы ее не разграбили, лежат документы, в том числе свидетельство о крещении Маргариты, а также рекомендательное письмо королевы Испании ее отцу.
-С рассветом проверим, — усмехается Тессен и оборачивается к Пантере, поправляющей шляпу дулом пистолета. -Но, пока что нам всем надо попросить капитана 'Пантеры' не трогать бедную девочку по крайней мере, до выяснения обстоятельств.
Глаза Стила в этот момент дорогого стоят. А уж выражение лица дона...
-И все же? Что еще переправляли на Вашем корабле? Добычу мы захватили не самую существенную, в основном пополнили свои запасы пороха.
Протягиваю дону чашу. Он машинально делает глоток, второй...
-Капитан, — не выдерживаю я первой. — Тащите его на палубу!
Тессен с тучным испанцем за шиворот вылетает из каюты и едва успевает втащить его на палубу.
Испанцу мучительно плохо, а Пантера бледнеет при виде загаженной палубы. Тессен едва успевает расставить ноги пошире — дона не спасают даже пышные штаны с буфами на бедрах. Ночной бриз разносит благую весть о капитуляции испанца на весь корабль. Слышно, как в море кашляет выскочившая случайно из волны рыбина.
Через несколько минут мы знаем, что фрегат вез не только дочь губернатора. Вообще, эта девушка, выросшая в женских покоях за прялкой и молитвенником, не интересовала испанскую корону. Но под предлогом ее отправки и в знак доброй воли, проявленной к грехам юности когда-то опрометчиво полюбивших друг друга людей Мадридский двор приготовил договор о перемирии. Договор и встреча с дочерью должны были растопить сердце губернатора, а девушка — еще и отвлечь его милыми девичьим капризами обустройства на новом месте. Но следом уже спешит эскадра из шести кораблей с заданием захватить порт и город, поднять над ним испанский флаг, а губернатора вместе с дочерью повесить. И по расчетам, они отстают от нас где-то на семь суток.
-Так, на разговоры времени больше нет, — Тессен расстегивает рубашку и отдает ее мне, закрепляет веер на поясе. -На всех парусах в порт!
-Спустить шлюпку?
-Зачем?
Он вспрыгивает на палубное заграждение и прыгает в ночное море. На 'Александре', идущей параллельным курсом, вахтенный увидел его прыжок и по борту раскатилась веревочная лестница. Несколько минут, и он уже взбирается на свой корабль.
-Поднять паруса! -Пантера уже на мостике.
Свою шляпу она тоже сунула мне, чтоб не сорвало ветром, и теперь у нее за спиной вьется в такт прыжкам фрегата на волнах рыжая коса.
Дон Хосе-Мария оседает в поганую лужу на палубе, не в силах отвести глаз от этого зрелища.
Лужей и пленником займется боцман, а я с радостью выплескиваю отраву за борт.
Помимо пантериной шляпы, у меня еще и рубашка Стила. Заглядываю в лазарет — все тихо. Проверяю повязки — не кровит ли? Заодно трогаю лбы. Облегченно вздыхаю, но еще не утро.
Святая Мария, Стил...
Ну, теперь-то он может позволить мне заняться его головой?! В лазарет его тащить смысла нет — не хочу зажигать лампы, чтобы не разбудить ребят, им надо выспаться как следует.
Мне даже неловко — все или спят, или заняты делом, одна я бегаю туда-сюда по кораблю, как выброшенные за борт рыбьи кишки.
В его каюте горит свет. Он что, всегда так поздно засиживается?
-Я принесла Вашу рубашку.
-А что так официально, солнце мое? — он поднимает голову от расчетов, отодвигает в сторону секстант.
-А у меня есть основания быть с Вами излишне любезной? Вы так и не дали мне осмотреть рану у Вас на лбу. А перевязывать ее пришлось, даже не промыв. Если Вы помните, над нами сабли летали. И я была уверена, что уже через час-другой смогу Вас зашить как следует и приложить лекарство. А Вы? Или Вам угодно расстаться с жизнью от горячки и бросить Пантеру одну со всем, что на нас навалилось?! — еще немного, и я все же разрыдаюсь.
Он поднимается и заключает в свои крепкие объятия. В кольце его рук так тепло и спокойно, что у меня невольно закрываются глаза.
Его губы такие теплые, нежные и одновременно твердые... Они проходят по моим закрытым векам, спускаются вниз по шее. Прикосновения завораживают...
Руки сами тянутся прикасаться к нему, а не просто висеть безвольно вдоль тела... Кладу ладони ему на грудь и слышу, как сильно бьется его сердце.
Стил продолжает меня обнимать, и не хочется разрушать это прекрасное ощущение, но меня ждут в лазарете, и надо торопиться. Тихонько развязываю узел черного шелка у него на затылке, наощупь разобравшись в висящими концами косынки.
И ахаю — вся передняя часть повязки пропитана кровью:
-Стил... Святая Мария, я так и знала...
-У тебя такие смешные глаза, когда ты пугаешься...
-Да уж. Но, похоже, смешно только тебе, — я не заметила, как перешла снова на 'ты'. — Ложись, прошу тебя. А то опять будешь возмущаться, что налила воду в сапоги.
-Если бы знал, что ты умеешь так, как с этим доном, то смолчал бы тогда. Что такое вода в сапогах? — он смеется и вдруг серьезнеет. — А где ты научилась таким штучкам? И много их у тебя в арсенале?
-Я флорентийка, и этим все сказано. А насчет штучек... Никогда не задумывалась с такой точки зрения. Дону я дала просто сильное слабительное. Да, оно у меня есть, и приготовить могу сколько угодно. В случае отравления каким-нибудь протухшим мясом или неизвестными плодами оно может спасти жизнь. Да и дону не повредило, при его полноте полезны очищения кишечника. Ложись-ка..., — подталкиваю его к кровати.
Он тяжело опускается, и по его осунувшемуся лицу видно, что все не прошло бесследно, и ему сейчас очень нехорошо.
-Позволь, я помогу тебе раздеться...
Он смотрит оценивающе, но в глазах постепенно загорается тепло:
-Хорошо... Только сапоги все сам сниму. Чтоб тебе не пришлось мыть руки лишний раз.
А разувшись, без сил откидывается на подушку.
Мне не привыкать раздевать не сопротивляющихся — от навалившегося бессилия — измученных, окровавленных мужчин. Поэтому снять с него рубашку и штаны не составило большого труда.
-Какие у тебя руки... Ты разрешишь мне тебя поцеловать еще раз?
-Стил, давай в другой раз? Сейчас просто некогда, — разматываю бинт с его головы. — Мне придется наложить швы, чтобы рана зажила быстрее.
-Так в чем дело? Я не мешаю.
-Сейчас я напою тебя ромом, и через несколько минут зашью. Ты заснешь и проснешься к обеду, зато отдохнувшим и немного набравшимся сил. Все же крови было многовато... Голова не кружится?
-Есть немного, но не от удара, а просто от усталости.
Протягиваю фляжку.
-Нет, Марта. Давай обойдемся без пьяного дурмана.
-Зачем терпеть лишнюю боль? Ты и так с этой раной проходил на ногах весь день.
-Тогда несколько минут меня точно не отправят к праотцам.
-Нет сил спорить и вливать насильно, еще и поперхнешься. Давай, если будет тяжко, то попросишь?
-Согласен, — и он вытягивается с закрытыми глазами.
Стараюсь действовать как можно аккуратнее и быстрее, чтобы не растягивать его мучения и не причинять дополнительных.
Его губы плотно сжаты, а скулы заострились и побледнели еще больше. Не выдерживаю и наклоняюсь, целую эти губы и эти скулы:
-Еще немножко... Ты все еще терпишь? Или все же налить?
Он молча мотает головой по подушке. Еще четыре стежка.
Снова целую:
-Ну, вот и все позади. Сейчас я нанесу мазь, и будет совсем хорошо, она успокоит жжение.
-Спасибо, солнышко мое, — он улыбается своими бледными губами, и я целую его еще раз.
Святая Мария, что же я делаю? Когда перевязка закончена, мы снова целуемся. Спохватываюсь:
-Погоди, сейчас я мигом, принесу отвар, напою тебя. Это лучше, чем просто водой. Заодно и ребят проведаю.
И выскальзываю за дверь. Шевеление в темном коридоре меня не испугало — мог идти сменившийся вахтенный, мог и просто кто-то отлить за борт. Или шныряет наглое животное кока.
В лазарете темно и тихо, и стонов в пределах ожидаемого. Но на всякий случай почти наощупь, в свете маленькой масляной лампы, с которой и бегаю эту ночь, проверяю того парня с простреленным плечом — все же операция была самой трудной за этот день. Пятен крови на повязке почти нет, значит, зашить его удалось, а остальное — дело ухода и случая.
Как ни торопилась, но немного покопошиться пришлось — кому-то понадобилось таки ведро, у кого-то съехала повязка. Наконец, с кружкой отвара в одной руке и лампой в другой выбираюсь снова в коридор.
Доносится какой-то разговор, причем явно высокий женский голос. Кто это? У капитана совершенно другой. Может, таинственная донна Маргарита? Но она же под замком в каюте боцмана, с ворчанием переселенного временно на бак, и к тому закрыта на ключ.
Тем не менее, я останавливаюсь и прислушиваюсь. Более того, разговаривают в каюте Стила:
-Голубок, но я к тебе еще раз забегу.
-Пожалуйста, я прошу Вас, леди...
И ее смех, обрывающий конец его фразы.
Дверь распахивается.
Стил, без рубашки, босой, но в штанах:
-Леди, я еще раз прошу Вас покинуть мою каюту. И сейчас я вызову вахтенного, чтобы Вас препроводили в отведенное место.
-Сама найду дорогу, — высокая, тоненькая девушка с черными как смоль локонами, падающими ей на плечи из-под темной кружевной накидки, мелкими изящными шажками пытается пройти мимо меня. — Куда мне деться с корабля в открытом море?
Но легкий крен качки опрокидывает ее, а мне приходится сделать шаг в сторону — руки заняты, и ни отвар пролить, ни горящее масло из лампы не входит в мои планы. Тут же не далеко падать, а пол чистый.
Девушка впечатывается в стену и жеманно вскрикивает.
Встречается со мной глазами:
-А ты что смотришь? Не мог поддержать? Ты слуга?
Вот уж с мужчиной меня не путали. Да и косынка у меня все же повязана по-женски внизу затылка, с длинными хвостами назад, а не как у корсаров, на затылке. И она вообще белая.
Стил делает шаг вперед, и мне видно, как ему нелегко дается каждое движение. Одной рукой он касается повязки и слегка морщится, а второй обхватывает меня за талию:
-Леди, Ваши претензии совершенно не обоснованы. И Марта — моя невеста и наш корабельный хирург. Так что идите с миром, Вы все перепутали. Возможно от усталости. Так давайте все отдохнем, пока есть возможность.
-Приношу извинения, — донна Маргарита, а это она и сомнений нет, приседает в глубоком реверансе, а затем оборачивается на меня. — Оставляю Вас в обществе очаровательной замухрышки. Как мило, она босонога как пастушка, и с таким ножом. Вы поймали ее на необитаемом острове?
-Запомните, леди Маргарита, — и в голосе Стила звучит металл. — Марта такая женщина, как нужна мне. И обсуждать ее ни с кем я не собираюсь. Доброй ночи, мадам.
Святая Мария, ну и взгляд у этого невинного существа и сиротинушки...
Вздрагиваю и падаю в объятия Стила, меня колотит, как при встрече с отвратительной гадиной, которые, по легендам, водятся в старых колодцах. Не видела, но среди послушниц эти истории передавались из уст в уста столько, сколько стоял наш монастырь.
-Ну что ты? Моя отважная Марта, которая ходит на абордаж, и вдруг дрожит при виде какой-то пленной девицы? — он достает из кармана штанов ключ. — Ума не приложу, как она оттуда вылезла, я же сам дверь запер.
Он прослеживает усталым взглядом, как за Маргаритой хлопает дверь, и подходит запереть ее:
-Ничего не понимаю. Замок открыт, а не выломан.
-Может, она не виновата? — и торопливо рассказываю, как случайно потревожила Пантеру.
-Надо задать трепку плотнику. Ест наравне со всеми, а двери у нас нараспашку. Эдак и дон Понос сбежит. Погоди, Марта, сейчас сбегаю к трюму и проверю.
-Я с тобой.
-Нет.
Он быстро возвращается, вздыхая с облегчением:
-Все тихо. Парни его сторожат с мушкетами и саблями. Столько чести засранцу.
Вспоминаю, за чем шла и предлагаю ему питье:
-Только ты все же ляг снова. Ты же бледнее полотна!
-Да, пожалуй, мне и правда надо лечь и безропотно выпить то, что ты принесла. Знаешь, мне даже не интересно, та ли это кружка и то ли это снадобье, что осталось после угощения дона. Из твоих рук я приму все.
-Тогда пей и спи. Во сне выздоравливают, — повторяю ему фразу, которую произношу по нескольку раз на дню.
-Нет, я отведу тебя в твой лазарет. Или вообще, оставайся здесь до утра.
-Нет. Сейчас мне надо быть там. И вообще, — невольно вздрагиваю. — А что, если эта гадина проникнет в лазарет и там отравит питье? Или причинит боль кому-то из ребят? Нет, — я опрометью выскакиваю из каюты первого помощника, оставив на столе и кружку, и лампу.
Удалось ли ему поспать? Вряд ли, потому что под утро он должен был сменить капитана на мостике, а вскоре снова началась болтанка. На рассвете, выходя на палубу с ведром, ежусь от резко похолодавшего ветра. По небу ползут низкие тучи, лишь на горизонте оставляя ярко-синий клочок неба, и кое-где солнце, пытаясь пробиться сквозь облака, как будто отстирывает их от грязи, и луч теряется в белых складках, почему-то напоминающих корпию. А сама вода еще сохраняет гладкость, но уже чувствуется затаенная угроза и свинцовая тяжесть волн, готовых проламывать борта.
В утренних делах я чуть не забыла, что капитаны собирались еще раз осмотреть захваченный испанский фрегат и, едва закончив перевязки и поручив юнге уборку, бегу к первому помощнику. Успела вовремя — они с Пантерой уже на палубе и готовятся спускать шлюпку:
-Ты сможешь спуститься и подняться по веревочной лестнице на борт? — негромко спрашивает меня подруга, не желая выставлять на посмешище на глазах у двух команд.
Киваю энергично, а в душе — сомнения. Но мне так надо попасть туда, чтобы поискать медикаменты!
И вот стою на выскальзывающем из-под ног бортике, Пантера держит меня за талию мертвой хваткой, а Стил уже в шлюпке и обещал поймать в любом случае. Им верю, но спустить назад не глядя ногу и нащупать веревочную ступеньку не могу.
-Марта, может ты просто скажешь мне толком, что именно тебе надо, и я все найду? Мы время теряем.
-Пантера, миленькая, сейчас я соберусь с мыслями и слезу.
Она с сомнением качает головой:
-Давай сниму отсюда, ты в лазарете нужнее.
Корсары сдержанно пересмеиваются, видя нашу возню.
-Знаешь, — взгляд Пантеры сейчас совершенно другой, он жесткий и пронизывающий. — Ты сейчас валяешь дурака на глазах у двух кораблей. И позоришь меня. Лезь, раз уж сама вызвалась.
-Ты что?
-Так, — она переходит на скороговорку, не переставая меня держать на качающемся бортике, и мне становится еще страшнее. — Ты дважды переходила на вражеские корабли по вантам. Что уж тебя волокло туда, дело второе. Но ведь проходила. И возвращалась. Значит, можешь, а остальное — кокетство. Давай, а то скоро волна усилится.
И я делаю шаг вниз, понимая, что моя нога неудержимо несется вниз по гладким доскам, а бедра растягиваются — но вот под ногой прочная ступенька, и можно переставить вторую ногу вниз, что и удобнее, чем висеть нараскоряку. К концу лесенки я спускаюсь уже уверенно, тем более, что надежные руки Стила обхватывают мои голени, бедра, а затем и талию.
Пантера спрыгивает следом, и они со Стилом берутся за весла.
Вода совсем близко, но посмотреть в ее толщу невозможно, она переливается, как дымчатый топаз и надежно скрывает свою суть.
Вместе с нами к фрегату приближается шлюпка с Тессеном и Стеном, а временная команда из корсаров обоих наших кораблей сбрасывает нам лестницу.
Мои усилия оказались абсолютно напрасны. Похоже, почти полностью мавританская, команда не особо беспокоилась о чистой ткани для перевязки ран, используя дл этих целей какие-то обноски. А склянки с лекарствами или были подписаны арабской вязью, или вовсе никак. Да и грязища там царила такая, что я не пожалела, что по приказу Пантеры натянуть пару еще крепких башмаков юнги, который рос быстрее, чем его успевали одевать. Это у нас можно расхаживать босиком по всем палубам.
Пока я сокрушенно копаюсь в чужой аптеке, мужчины и Пантера о чем-то совещаются, и мне слышны обрывки фраз. Что, они раздумали продавать в порту этот корабль и решили отдать его Стилу? У нас теперь будет эскадра из трех кораблей... Пантера считает недальновидным расставаться к быстроходным и маневренным испанским кораблем, который только надо очистить от ракушек, чтобы он шел вровень с нашими, да отмыть изнутри. А с крысами она направит бороться кота нашего кока.
Похоже, нам предстоит действительно сложный этап — если все то, что дон Понос, как с легкой руки Стила все стали называть бывшего теперь владельца этого корабля, не врет — то дело грозит новой войной на побережье. И наша задача — не дать ее развязать.
Но Стил почему-то отказывается. Я слышу в их разговоре свое имя. Причем тут я? Что ему до меня, когда предлагают целый корабль, а он все же заплатил кровью за его захват. Нельзя же принимать всерьез то, что он сказал ночью у каюты донне Маргарите, тем более что первый помощник был измотан до предела и мог сболтнуть сгоряча лишнее. Что вообще-то ему не свойственно.
-Нет, — прерывает он какие-то доводы Тессена. — Мы с Пантерой давние друзья, и бросить ее сейчас без первого помощника будет подлостью. И еще... Не хочу заставлять Марту делать поспешный выбор...
Свен, молчавший до сих пор, продолжал попыхивать трубкой. И когда вдруг выяснилось, что дальше корабль поведет он, а доукомплектовывать команду придется в том порту, куда мы стремимся, он не меняет выражения лица, пожимает плечами и отправляется на мостик. Что надо, чтоб его удивить?
Отмывать 'Валькирию', как переименовал свой корабль Свен в знак уважения к своим предкам-норвежцам, решили уже в порту — сейчас просто некому и некогда, многие и на 'Александре', и на 'Пантере' оказались на время выведены из строя, их товарищам пришлось взять на себя двойную работу, а тут еще и надвигается буря. Добраться бы до порта.
У меня еще одна проблема билась в голове — донна Маргарита. Как-то напрасно ее все так начали жалеть, хотя вроде дочь английского моряка, и детство ее вряд ли было сладким в Кордове. Про тамошние порядки я слышала от мужа-губернатора — у Голландии с Испанией были свои счеты и дележ власти. И Маргарита не так проста — ее с детства учили скрывать даже не двойное дно, а тройное. И вообще бездну тайных замыслов, бездонную, как это море.
И этот ее взгляд в темном коридоре... Заметил ли Стил, и без того усталый и измученный... Вряд ли его волновали ее скрытые угрозы — он думал о том, как она сумела выбраться, а не о том, что со зла может наговорить обиженная девчонка. Сколько ей лет? Да уж точно моложе меня, да и Пантеры.
Ой, Святая Мария, я и забыла о том, что назад возвращаться опять через две веревочные лестницы.
Пантера смотрит на меня с веселой усмешкой:
-Марта, а если согласишься стать врачом команды Свена, то не придется сейчас карабкаться по веревкам. А?
Вскидываюсь с искренним возмущением и едва не слезами:
-Если надоела, то так и скажи. Сойду в порту, но сначала все же поставлю на ноги ребят.
Она прижимает меня к себе:
-Прости. Это была просто шутка. Идем?
И снова море бьет в борта, мы летим на всех парусах, и такелаж скрипит, не давая отвлечься.
Мне бы все же заманить Стила на перевязку. И заодно забрать у него из каюты свою лампу, пока еще не наступил вечер. Но он на мостике, после — совещается с капитаном, затем мне передают, что капитан просила не беспокоить, потому что они допрашивают дона, уточняя что-то в найденных при обыске его бывшего корабля бумагах.
Руки делают привычную работу, и лишние мысли из головы уходят — все же живые люди, и бездумно даже кормить с ложки нельзя. Постепенно я поняла, что мне особенно нравится именно здесь — в корабельном лазарете никто не намечает для себя умереть. Они так хотят жить, что вечные слова Гиппократа наполняются новым смыслом — недуг у всех один, здесь как-то не болеют простудами, а благодаря мудрому коку Джону и поносами тоже Посейдон милует — а желающих его победить столько, что боль просто вынуждена отступить под их натиском. Мое дело — только помочь. И эта вера в жизнь, причем жизнь такую бурную, полную схваток с испанцами и штормами...
-Док, — окликает меня парень, которому я меняю повязку на ноге. — Что Вы там увидели такого приятного?!
-Что?
-Вы так загадочно улыбаетесь... Все так хорошо заживает? Взглянуть самому можно?
-Почему нет? Вряд ли тебя это напугает. Если не поспешишь от меня сбежать и ввязаться в ближайший бой, то сможешь даже танцевать.
-Да?! Я до этой пули не умел.
-Я тоже, — вздыхаю, закрепляя узелок бинта. -Но мы научимся. Так?
Он смеется, и остальные, слышавшие это диалог, тоже. И вдруг — дополнение из угла:
-Только, док, Вы уж пожалейте Дика, не зовите с собой танцевать.
-В смысле? — чувствую, как каменеют и начинают вздрагивать мои губы. — Это так неприятно? Успокойтесь, мне некогда танцевать.
Ножницы падают в таз с лишним звоном, выдавая всему лазарету мое состояние.
-Леди Марта! Вы не так поняли! — в его голосе отчаяние. — Мы только хотели сказать... Ну, что Дику лучше бы не перебегать дорожку первому помощнику. А уж потанцевать с Вами каждый готов, и не по разу.
-Первому помощнику? — машинально скручиваю бинт так туго, что самой нравится, в сумку больше войдет.
Вот уж тут хохочут все, и даже я.
-Да Вы разве не видите, как он на Вас смотрит?!
-Мне казалось, он смотрит в море..., — с ними невольно становишься откровеннее, хотя бы потому, что тайна на всех общая тоже есть, я же видела их слабыми и беспомощными, трясущимися от лихорадки, вызванной потерей крови, подносила не только питье, но и ведро. И им, сильным, красивым воинам, тоже сложно принять такую помощь от женщины, хоть и не слишком молодой, да и не особо красивой.
-Может, Вам стоит тоже на него взглянуть повнимательнее? И заметите то, что видит весь экипаж...
-Это так унизительно? — мои руки трясутся настолько, что бинт рискует превратиться корпию. -Надо мной все смеются, а я ничего не видела?
Ближний ко мне поднимается и обхватывает мои плечи здоровой рукой:
-Ты о чем? Тут удар в спину не нанесут, даже насмешкой. Да и Стил заслужил своего счастья.
-Спасибо, ребята, — пополам со слезами, и я выбегаю на палубу.
Интересно, что когда я возвращаюсь со Стилом, все же настояв на перевязке, ни одного многозначительного взгляда или смешка. Лазарет спит поголовно...
Порт встречает нас тысячами звуков и запахов. Я еще не сходила с 'Пантеры' на берег ни разу в городах. Что я там не видела? Слишком больно и противно вспоминать про таверну и пьяных пиратов, про мое путешествие через несколько океанов. И про Вольфа...
Но в это раз мне надо в аптеку, и всего поручить Пантере я не могу.
-Марта, может, ты хочешь купить платье? — Пантера ходит в мужском костюме, поделиться со мной смогла только тем, чем обладала сама. Ее вещи мне не по размеру, но я успела за ночь чуть ушить в плечах рубашку, а вот штаны наоборот, обтягивают меня слишком откровенно. Повезло, что размер ноги у нас один — не идти же мне в город босой или в мальчишечьих башмаках из свиной кожи на деревянной подошве.
-Нет, — и кручу головой в поисках вывески аптеки покрупнее и понадежнее. — Но в лавку с тканями зайдем. Мне надо белого полотна помягче. Много.
-Да сколько скажешь, столько и будет. Но неужели ты не хочешь красивое платье? Как я поняла, ты же никогда раньше в штанах не ходила, просто у меня платья не нашлось...
-Зачем? Мне было бы обидно истрепывать его среди смолы и морских брызг. Нет смысла тратить деньги на то, что придется выбросить. А вот рубашек, как у тебя, ну и штаны по размеру. Это правда нужнее.
-Уверена?
-Да. И еще нет смысла дразнить ребят. Женщины надевают шелк, кружева и украшения не для себя.
Она смотрит на меня, качая головой:
-Как знаешь. Но если ты заметила, то у меня под штанами изящное белье, хотя и без кружев, — она выше меня, и на ровной неподвижной мостовой это заметнее, поэтому ей приходится склонить ко мне голову, чтоб прошептать на ухо.
И вижу в застекленном окне лавки, что я даже в штанах и с оружием выгляжу немного нелепо, именно как переодетая женщина, а вот она — она мой молодой и сильный спутник, изысканно и щедро предлагающий посетить лавки и готовый выслушать мои капризы. Фыркаю от шалой догадки — это как же на нас люди смотрят! Но рядом Стил, Тессен и еще несколько ребят, и их тяжелые шпаги и черные камзолы не оставляют у прохожих желания кидать на нас косые взгляды.
Торговец тканями сразу видит во мне женщину и начинает раскладывать яркие шелка и пеструю тесьму. Но я равнодушна к этому всегда была — так, соблюдала правила игры, да и то в основном полагаясь на вкус камеристки Берты. Зря я, конечно так верила Берте — в платьях она понимала, но и в предательстве, как оказалось тоже... Да что о том вспоминать.
Торговец сначала корчит недовольное лицо, когда я решительно прошу только простую белую ткань, но поняв, какого качества и в каком количестве, начинает по-собачьи радостно смотреть в глаза Пантере, расплачивающейся с ним испанским золотом.
В аптеке все прошло еще приятнее, потому что еврей-аптекарь так был так рад поговорить по-латыни, что развлекал нас больше часа, демонстрируя свои запасы. Ну, пожалуй, рог единорога в меду меня не прельстил, но многое пришлось кстати.
У него оказался и неплохой выбор хирургических инструментов, и Пантера без вопросов оплатила все мои приобретения.
-Марта, это мы сделали общие закупки, из общей доли, — Пантера растолковывает мне еще раз то, о чем мы уже как-то говорили в самом начале моей службы у нее, когда стоял выбор, подписывать ли мне соглашение с капитаном каперского судна, или в случае захвата сказать, что принудили силой лечить экипаж. Вообще-то, я сразу соглашение выбрала, даже не задумываясь, и больше не вспоминала. — Тебе, как корабельному доктору, полагается та же доля, что и бойцам абордажной команды. Это приличная сумма. Неужели тебе ничего не надо?
-Пантера, у меня есть дом, хоть и плавучий. А то, что он может утонуть, так и на земле сгореть может. И сейчас я об этом даже не хочу говорить. Мне для полного счастья нужна была аптека и бинты. Ну и несколько рубашек. Мы ж договорились.
Мне уже не терпелось вернуться на корабль, так как сил бродить по шумному городу уже не было. Да и лазарет еще не думал опустеть, и все мои приобретения были кстати.
Стил с парой ребят повели меня провожать на фрегат, а Тессен и Пантера отправились дальше, им надо было встретиться с губернатором и уточнить судьбу Маргариты. Они решили пощадить девушку и не тащить ее сразу в город — а вдруг там многое изменилось, и она окажется лишней в чужом мире?
Первое, что встретило нас на причале, это женский визг с палубы 'Пантеры'. Маргарита неслась на перекладных:
-Как вы посмели не взять меня к отцу? Как набрались наглости оставить среди этих грязных дикарей?
Стил сглотнул, поправил черную косынку, все еще скрывающую повязку на его лбу:
-Осмелюсь заметить, что грязны тут только Вы...
-Аааа..., — зашлась Маргарита под хохот оставшихся на вахте корсаров, стремившихся вместо увольнительной на берег получить свою долю веселья.
-Донна Маргарита, мы все моемся каждый день... И драим корабль. А Вы брезгуете даже умыться.
-Соленой водой?!
-Чистой водой.
-Морская вода непригодна для жизни. Ее же нельзя пить! Значит, нельзя ею и умываться. А святая инквизиция вообще считает, что частое мытье привлекает дьявола.
Вот про дьявола она напрасно сказала...
-Стил, а может тут, нас стоянке, ей можно устроить ванну пресной воды? Тут же есть колодцы и фонтаны в городе, и много. Что ж она и правда, такая пойдет к отцу, которого не видела ни разу? — мне стало ее, неумытую и обсмеянную, искренне жаль.
-Мне ей еще и спинку потереть?
-Могу и я.
-Сейчас вернутся капитаны, там и разберемся, — обнял меня Стил. — Иди разбирай свои покупки, а мне надо Свену помочь, ему же еще команду набирать.
Пантера вернулась на фрегат уже глухой ночью. Я успела проглядеть глаза — не было ни ее, ни Тессена. Наконец, они оба быстрым шагом появляются на причале, и их движения сразу успокаивают мой настороженный взгляд — живы и даже целы оба.
Но вот она взбегает по трапу, весело отвечает на приветствия команды. Рассказывает ребятам про встречу с губернатором — все хорошо, мы у друзей. Так что есть возможность и хорошенько заняться переоснащением 'Валькирии', и набрать туда команду, готовую жить по правилам, предлагаемым нашими капитанами.
Со Стилом она собирается пообщаться позднее наедине, и это заметно. Что ж, не все содержание разговора с губернатором надо рассказывать громко на палубе, и все это понимают.
Она походит ко мне, я замечаю в темноте горящие, как у кошки, глаза подруги.
-Марта, — выдыхает она. — Ты все же опытнее меня... Знаешь, я не понимаю, что происходит. Мне всю жизнь приходилось и приходится доказывать всем и вся, что я могу сражаться наравне с мужчинами. Я вбивала этой шпагой насмешки в глотку тем, кто на них осмеливался. И вот я стала капитаном...
-Да. И это отнюдь не за красивые глаза... Мне штурвал даже не сдвинуть с места, не то что уходить от испанских пушек, — вспомнила я недавний бой и безумные галсы, когда 'Пантера', послушная рукам капитана, едва не стелилась боком вдоль волны и прыгала разъяренной кошкой.
-Да не в этом дело. Я не заметила, как заплатила слишком дорогую цену за все это. Теперь меня видят, уважают и боятся, как капитана 'Пантеры'. И уже пришлось смириться, что не стать никогда любимой женщиной. Мужчинам в этом мире нужны такие, как донна Маргарита, мне уж тут вахтенный едва не со слезами рассказывал про веселый день. Да и я с ней пробовала утром пообщаться, — она вздохнула. — Тяжко.
-Мой опыт, говоришь... Мне не позволяли маргаритиных капризов. А от женщины... Да, от женщины ждут быть покорной, нежной, уютной, всегда готовой к ласкам, но тогда этого хочет мужчина. Даже Вольф не хотел знать, что у меня в душе. Хоть и не ударил ни разу, за что я и была готова влюбиться в него без памяти, — вспоминать мне об этом было не то что больно, а как-то нелепо и бессмысленно.
-А Стил?
-Стил не такой... Но пока я не знаю, какой он. Просто верю ему. Но, знаешь, я и Вольфу верила, — невольно провожу пальцами по ее плечу там, где под рубашкой прячется рубец от раны, нанесенной шпагой Вольфа. — Болит на непогоду?
-Иногда, но это пустяки, — она отводит мою руку. — Зато не болит твое сердечко...
-А твое?
-Ты это действительно хочешь знать?
-Мы же подруги... И передать дальше мне действительно некому. Как и предавать тебя смысла нет.
-Знаешь, об этом Стил тоже говорил, когда отказался стать капитаном. А ведь мы с ним давно, и он мечтал повести свой корабль. Он решил, что тебе будет тяжело выбрать, на чьем корабле практиковать дальше. И решил не тревожить тебя.
-Он думал о моих тревогах? О нашей с тобой дружбе?
-А почему нет? Хотя и для меня многое сегодня стало открытием...
И она рассказала мне такую историю, приключившуюся сегодня с ними в городе, что мурашки пробежали у меня по спине — мы запросто могли остаться без капитана.
Когда они уже провели переговоры с губернатором, передали ему бумаги и договорились о том, как завтра переправят дона в городскую тюрьму, а Маргариту — в спешно отводимые для нее покои губернаторского дворца, то решили прогуляться вдвоем по городу.
Прекрасная погода, живописные улочки. Они легко перекусили на свежем воздухе, пригубив по бокалу легкого виноградного вина, и отправились бродить.
Тессен, раскрепощенный отсутствием необходимости не просто быть сдержанным в присутствии своих и ее подчиненных, но и еще и опасающийся унизить Пантеру при ребятах, обращаясь с ней, как с возлюбленной, а не с капитаном дружественного корабля, дал волю свои чувствам. Они хохотали, обнимались, и под конец стали в безумном порыве целоваться под густыми липами.
И вдруг — хриплый голос:
-Вот дерьмо. Вляпались вы, голубки... Сколько лет хожу по этим морям, а такого не видел, — заросший бородой пират, судя по окружавшей его свите, тоже капитан, навел на них оба пистолета. — Такую мразь надо каленым железом выжигать. Капитаны...
И он грязно выругался, заставив тем самым заржать и заулюуюкать, упражняясь в остроумии, своих спутников.
Извращенцы — это было самое мягкое и произносимое вслух из того, что они услышали про себя, и Пантера даже не стала перечислять. Видно только было, как побелели ее пальцы, вцепившиеся в ограждение по борту.
Первым не выдежал Тессен:
-Оскорблять можете только языком? Обнажайте шпаги, и мы посмотрим, кому тут не хватает мужской силы.
Пираты захохотали еще более издевательски:
-Марать честную сталь о гомосека? Разве что ветку от этой липы засунуть тебе в задницу. Или это ты втыкаешь своему дружку? Уж больно он хорошенький... Или вы подлизываете друг у друга?
И вот тут Пантера не выдержала, сорвала шляпу, отбросила в сторону и тряхнула рыжими кудрями так, что они рассыпались по ее плечам:
-Кто тут извращенец? Только ты, если так хорошо о такой гнусности осведомлен.
-Баба, — выдохнули непрошенные 'блюстители нравственности'.
-Баба, — хохотнул их предводитель, пытаясь схватить Пантеру за волосы. — Я тебя сейчас, сучка, оттащу на свой корабль. Наиграюсь сам, а затем отдам команде. А после... После, может, если выживешь и останешься такой же хорошенькой, то буду иногда ублажать тебя. И гораздо лучше, чем этот сосунок чернявый.
И когда пират оскорбил в очередной раз Тессена, Пантера выхватила шпагу:
-Ублажать, говоришь? Начинай. Попробуй.
Пират потянулся за шпагой, но остановился:
-Драться с бабой? Да я не я буду. Хотя храбрости у тебя побольше, чем у твоего хахаля. Вон, надулся, как мышь на крупу, и смотрит, как я тебе сейчас со второго выпада сиськи проколю. Или личико попорчу.
-Пантера такой же капитан, как ты и я. И сама может разобраться со своими обидчиками. Она хочет убить тебя первой, вот я и уступил ей место из уважения. Не получится у нее, так что мне помешает завершить начатое ею?
Пират вытянул шпагу и встал в позицию:
-Ну что ж. Сейчас я быстренько проучу эту шлюшку, и тогда мы поговорим с тобой по-мужски. А пока что, парни, сделайте так, чтобы он нам не мешал...
Подробности поединка Пантера скромно опустила, упомянув только, что пиратский капитан оказался опытным и сильным противником, а Тессену пришлось с помощью веера и шпаги уложить четырех его дружков.
Они оба здорово испугались, когда в переулке послышался топот городской стражи — бежать в незнакомом городе затруднительно, да и планы были грандиозные на эту стоянку. Но сержант был на редкость обрадован, увидев под липами пять аккуратно заколотых трупов:
-А мы за этой шайкой два месяца гонялись! Сколько на их счету ночных разбоев и убийств, а вот попались так впервые, — немолодой служака внимательно оглядел Тессена и успевшую натянуть шляпу Пантеру. — Ребята, а вы точно вдвоем были?
-Вы же никого не видели убегающим. У улицы два конца, и ваши люди зашли с обоих.
-И ни царапины?
-Не тот случай. Это просто шайка зарвавшихся пьяных хамов. Все в порядке, сержант, — успокоил его Тессен. — Можете смело доложить, что именно Ваши люди задержали поганцев. Впрочем, ведь так оно и было. Наверное...
После драки Тессен и Пантера поспешили вернуться на свои корабли, так как мелькнула мысль, что нападение не было случайностью, уж слишком оно походило на спланированный спектакль. Или действительно, надо вести себя осторожнее...
-И вот тут я поняла, что Тессен готов принять меня именно такой, как я есть. Он любит не слепленный им самим образ женщины с моими волосами, глазами, но тем поведением, которое предписано правилами этой жизни. Он принял меня так, как оно реально есть. И видит во мне в первую очередь капитана фрегата, способного постоять за себя.
-Это прекрасно... Теперь ты понимаешь, почему еще я отказалась от платьев. Стил, похоже, тоже видит во мне не потенциальное украшение своего дома, а человека, которому можно доверять.
Наш задушевный разговор прервало появление Тессена. Я и не заметила, как он взбежал на палубу.
-Пантера, все по плану? Стил в курсе?
Она кивнула.
-Тогда готовьтесь, у вас двадцать минут. А мне надо Маргариту подготовить, ну и еще кое-какая задумка есть.
Она кивает:
-Ключ у боцмана, это его каюта.
Бегу к Стилу — что же за план у них? Это как-то связано с подлыми задумками дона Поноса-Карлоса, и все сжимается от страха за друзей. К тому же первый помощник и так на ногах переносит свое ранение, и не хотелось бы подвергать его новому риску.
Стила в каюте не оказалось, но за тонкой переборкой каюта боцмана, а там — знакомые голоса. Еще в монастыре я твердо усвоила любимое выражение матушки настоятельницы: 'Подслушивающий не услышит о себе лестного'. Но опускаюсь на койку. Еще и подползаю ближе к стене — так, как будто хочу ухом выслушать у переборки тоны сердца. Какая гнусность с моей стороны...
-Донна Маргарита, завтра Вы встретитесь со своим отцом, я искренне рад за Вас. В наши дни хорошо иметь рядом близкого и надежного человека.
-Ах, капитан, как я согласна с Вами..., — в голосе девушки разливается теплый мед, но он горький, как мед горной акации. — Но гораздо лучше, если надежный человек еще и молод... И Вы, отважный капитан...
-Донна Маргарита, опомнитесь... Хотя Вы так красивы, что мне, право, трудно устоять. И к тому же у меня есть к вам просьба...
-Ах, капитан... Под взглядом Ваших глаз я просто таю... и могу согласиться на любую Вашу просьбу...
Несколько фраз прошли мимо меня, потому что второе ухо уловило легкие и быстрые шаги Пантеры в коридоре. Вот скрипнула дверь боцманской каюты, вот ее шаги пронеслись еще быстрее, она летит к ступенькам, ведущим на палубу.
А следом хлопок двери, скрежет ключа в замке и грохот тяжелых сапог в том же направлении...
Вылетаю из каюты и я.
На палубе — новая картина и совершенно неожиданная. Десяток лучших воинов из нашей абордажной команды, те, кто не получили ран в бою с испанцами и оправились от схватки с шотландскими вольными разбойниками, стоят, тихо переговариваясь и проверяя снаряжение. Ничего лишнего — ребята явно готовы к бою, а не к веселой прогулке. Черные даже рубашки, прикрытые сверху даже не камзолами, а такими же черными кожаными куртками. Замечаю, что вооружены они не только шпагами и пистолетами, но и раскладывают по карманам какие-то странные, похожие на колючие звезды, стальные предметы.
Пантера раздает маски из черной ткани, такие, как прикрывали лицо Тессена при первом визите на наш фрегат. Но они не надевают их сразу, а тоже убирают в карманы.
Стил о чем-то горячо спорит с Тессеном, и я снова улавливаю мое имя. Вот Тессен обращается к Пантере с каким-то вопросом, она отвечает сухо и сдержанно.
Святая Мария, неужели... Меня как пригвождает к палубе... Эта тварь приставала к Тессену так же, как и пыталась соблазнить Стила... Что-то заставило Тессена ненадолго принять ее игру. Ненадолго ли? И заставило ли? Но Пантера увидела что-то страшное и нехорошее, если предпочла нестись по коридору на всех парусах... Конечно, может, она просто спешила, раз готовится к какой-то военной операции на берегу. Но раз шла в каюту, значит, хотела что-то сказать Маргарите. Или Тессену? Она его туда послала или для нее было полной неожиданностью увидеть его там? И не в объятиях ли неумытой донны?
-Марта! Марта!!! Ты меня слышишь? — Стил встряхивает меня за плечи и обращается уже к Тессену. — Этого безумия я не допущу. Сам видишь, она еле стоит на ногах, устала. Она за день не присела ни разу, она дюжину парней на руках ворочает третьи сутки...
Ой-ой, господин первый помощник, я только что сидела с ногами на Вашей койке...
-А кто присел? Ты? Хотя вообще полежать бы мог, твоя голова еще понадобиться, — в голосе Тессена так много разных чувств, и затаенная боль.
-Чем она тебя не устраивает? Мозги не вытекли же..., — Стил явно зол до беспамятства. — А вот ты явно гардой по затылку огреб сегодня, если такое задумал. Нет и нет. Хочешь, я тебе шлюху изображу?
Пантера подошла к ним, и что-то тихо с сомнением говорит Тессену. Не выдерживаю:
-Что вы там затеяли?
Тесен протягивает мне комок пестрой тряпки:
-Марта, это юбка и шаль. Сможешь надеть поверх своей одежды? Кстати, сапоги-то у тебя крепкие?
-Удобные. Пантера сама выбрала. А зачем такой маскарад?
-Тессен, — вмешивается Пантера, и в голосе сухой и колючий лед декабрьского ветра, выметающего улицы Флоренции. — Ты не превысил полномочия? Тут я капитан. И Марта член моей команды. Или что-то незаметно изменилось, а я не заметила?
-Какая медуза тебя ужалила? Нервничаешь перед выходом? — Тессен понимающе смотрит на нее, но в его глазах боль и чувство вины.
Наконец, мы все приходим хотя бы к общему пониманию ситуации. Дон Понос, ставший словоохотливым после моего питья, поведал капитанам и о том, что захват городка, расположенного необыкновенно удобно с точки зрения стратегических планов испанцев, готовился не один день. И в городе дона ждали его прикормленные люди, готовые по его сигналу начать действовать, причем даже не рассчитывая на мавританскую команду. Губернатор, опытный и неглупый, сумел соотнести информацию, сообщенную ему капитанами с тем, что доносили его тайные службы. И операция по захвату поганцев, окопавшихся в городке, была назначена на сегодняшнюю ночь, иначе завтрашняя доставка дона Карлоса в городскую тюрьму грозила вылиться в резню на улицах. И подставлять мирное население никто не хотел.
Почему выбор пал на команду 'Пантеры', а не на местные силы? Возможно, их слишком хорошо знали в лицо — городишка-то сравнительно небольшой.
Но как проникнуть в центр города группе вооруженных мужчин, не вызвав тревоги и паники среди жителей? И у Тессена созрел план — он решил переодеть меня в разбитную девицу, развлекающую компанию сошедших на берег после долгого плавания пиратов. Это вообще никого не удивит — ну, загулялись ребята за полночь, так их понять можно.
Стил с Пантерой категорически против. Может, им всем есть смысл поинтересоваться моим мнением?
-Так, вот что я думаю по этому поводу. А я вам там вообще нужна! Вы же драться собрались? Ну, не дай Бог, конечно... Но лучше, если я сразу смогу перевязать... — и умоляюще смотрю на Пантеру. — Вот только вряд ли я смогу быстро бегать.
-Положим, бегать всю ночь и мы не собираемся, — задумчиво протягивает Тессен.
-Даже не думай, — обрывает его и меня Стил. -Вам удалось уговорить меня остаться на корабле, это и так выше моих сил. Хотя, конечно, можно ожидать нападения, чтобы вытащить Поноса, и сваливать оборону трех кораблей на Свена и нашего боцмана было бы рискованно. Но Марту не отпущу. Что, в первый раз, что ли? Пантера, старина Тим никогда не ходил на вылазки. Сами затянете наскоро и притащите, как всегда.
Она согласно кивает:
-Нет смысла подвергать ее риску. Конечно, дотащим. Ну или постараемся быть осторожнее, — она кивает мне ободряюще, пресекая мои возражения.
-Мы теряем время на споры, — прерывает Тессен. — Пантера, в тебе сейчас говорит обида, и ты не можешь и не хочешь услышать мои доводы. Без прикрытия в виде ночной бабочки наша группа станет слишком заметна. И твой хирург идеально подходит на эту роль, она все же больше воин, чем донна, даже если бы и удалось ее уговорить немного поиграть для святого дела. К тому же, Марте больше доверия.
Тут уже вмешиваются ребята:
-Капитан, мы обещаем, что закроем Марту от любого удара. А для дела она и правда нужна.
Пантера сдается, решительно встряхивает тугой косой:
-Хорошо. Но, — она смотрит на Тессена. — Учтете, капитан Тессен. Погубите Марту, и я Вас убью на дуэли.
-Не успеете, капитан, — вмешивается Стил. — Я его заколю первым. Ну или зарежу, застрелю, уж что он выберет.
-Прекратите! — усмирять разбушевавшихся в горячке пациентов я умею, и тон сам собой становится соответствующим.
Натягиваю юбку, закрываю рубашку шалью. И вспоминаю кое-что:
-У меня есть пара минут? Я мигом.
Несусь на камбуз, удивив Джона своими пестрыми и широкими юбками. Мизинцем зачерпываю сажу с котла и, глядя в лезвие широкого кухонного ножа, подвожу глаза широкими длинными мазками. Джон смотрит на меня отнюдь не как на обезумевшую:
-Работаете на суше? Ну, удачи, — он протягивает свежеразрезанную свеклу. — Только аккуратно, но проведи по щекам и губам. Дай-ка, я сам...
Интересно, он так раскрашивал Пантеру?! Откуда у старика сноровка? Из медных кастрюль, развешанных по стенам камбуза, на меня смотрит мерзопакостное и порочное существо, да еще и с растрепанными по плечам волосами.
...Когда я бегом появляюсь на палубе, кое-кто из ребят втягивает зубами воздух, а Стил отворачивается к воде, и я чувствую раздражение пополам с досадой в повороте его плеч.
Зато Тессен хлопает меня по плечу:
-Свое хозяйство по карманам распихай, сумка тебе будет мешать, да и выдаст.
Перекладываю бинты в карманы штанов, молясь, чтобы они нам не понадобились.
Да, наша шумная и развеселая компания вполне вписалась в ночную жизнь города. Когда мы выходим на оживленный, несмотря на поздний час, перекресток, едва освещенный тусклыми фонарями, воняющими горящим рыбьим жиром, Пантера обвивает своей рукой мою талию и проводит пальцами по груди, вызывая веселый взрыв хохота у проходящей мимо нас такой же компашки благодушно настроенных корсаров с несколькими девицами, наряженными и раскрашенными еще пестрее меня, к тому же с обнаженными плечами.
Входя в роль, нарочито млею под ее рукой, незаметно расстегивая ворот рубашки так, чтобы она вместе с шалью присползла с моих плеч. Один из наших, идущих сзади, хмыкнул и поперхнулся под убийственным взглядом Тессена.
Еще одна группа людей, хохочущие девицы и сальные шуточки сбросивших с себя на эту ночь все тревоги дальних пиратских рейдов мужчин...
Пантера вдруг прислоняет меня к стене какой-то таверны и накрывает объятиями, ее рука на моем бедре, а наши ребята что-то весело выкрикивают, отпускают какие-то шуточки и, кажется, занимают очередь... Святая Мария...
-Сейчас мы подойдем к дому, и тебе придется туда постучать. И напроситься в гости. Не бойся, как только они откроют дверь и пустят тебя, мы зайдем. И учти, на этом твой подвиг завершен. Отползаешь к стене, к сундуку какому, под кровать, сжимаешься в комок, голову руками закрой, глаза зажмурь и лежи.
-Эй, дружище, ты решил заграбастать все себе? — в голосе Тессена неприятные нотки, слышанные мною в бытность лекарем в таверне.
И мы с хохотом двигаемся дальше. Мои щеки полыхают так, что можно было бы не пользоваться свеклой.
Темный проулок, воняющий кошачьей мочой и отбросами.
Крепкая дубовая дверь с коваными засовами. Да, такую не выломать снаружи, да и окна забраны такими же окованными ставнями. Стены сложены из крупного природного камня, и не мягкого известняка, а темных валунов, скрепленных раствором. Это настоящая крепость — мне ли не знать, прожившей несколько лет в голландском форте.
Так что прав был Тессен — самый легкий путь сюда только через дверь.
Настораживает, что Пантера с Тессеном практически не разговаривали всю дорогу, лишь перебрасывались короткими фразами.
Ребята закрывают лица масками. А где же обещанное подкрепление местной городской стражи? Ну, это не мое дело...
-Пора, — окликает меня подруга, лицо которой тоже закрыто маской и сверкают только огромные глаза. -Готова? Все помнишь? И без геройства. Постучала, напросилась и под стену.
Киваю. Мне страшно, но не за себя, а за нее. Мне только пара минут позора, а ей идти в бой и вести за собой ребят. И что-то все же у нее на душе болит из-за размолвки с Тессеном, и вдруг у них не получится так четко чувствовать друг друга?
Как ни странно, мерзавка Маргарита сослужила хорошую службу. И мне уже не стыдно, что подслушивала ее разговор с Тессеном, обидно только, что так и не успела рассказать все подробности Пантере, хотя и порывалась. Кажется, порывался и сам Тессен, но она не стала его слушать, взорвавшись нарочитым хохотом, и, еще крепче обняв меня за талию, приподняла и закружила в воздухе. Я хохотала, запрокинув голову, обняла ее за шею, но старалась не дрыгать ногами — прохожие могли заметить под сборчатыми юбками сапоги и мужские черные штаны, что проституткам не свойственно.
И вот все интонации красавицы донны я вложила в свои речи на пороге этого вросшего в землю мрачного строения...
И чары Маргариты сработали — дверь приоткрылась. Очевидно, там пожалели несчастную и нежную девушку, так жаждущую развеселить теплую мужскую компанию этой звездной ночью.
А дальше... Железная рука Пантеры отбрасывает меня в сторону.
-Штурм! — рявкает ее голос.
Топот ног, звон стали.
Приоткрываю глаз, потому что лежать за сундуком пыльно и твердо, к тому же колется какая-то полуоторванная деталь его медной оковки. Избавляюсь тихонько от юбок, потому что в них просто не встану.
Или поганцев оказалось больше, чем намечалось, или городская стража не столь расторопна, но наши ввязались в жестокий бой, и уже льется кровь. Несколько врагов корчатся на полу, но и у одного из наших парней шпага выпадает из рассеченной руки, и он крепче перехватывает левой рукой свою дагу. Вот второй опускается на одно колено рядом со свежим трупом, и мне слышно его хриплое дыхание.
Тессен отмахивается веером от двоих, и мне страшно за него, потому что порез на плече все же свежий, а он еще и вечером дрался, и не хило так, по рассказу Пантеры.
В комнате полутемно, так как пару ламп опрокинули и загасили в драке, и только отблески большого очага своими наполняют все пространство неверным, мерцающим красноватым светом, оставляя темными углы. Меня не замечают тоже лишь благодаря спасительной тьме. Бинты наготове в карманах, но бежать сейчас в гущу схватки — только создать ребятам проблемы, им придется прикрывать меня, а, значит, есть риск пострадать еще больше.
Но вот в дальнем углу возникает фигура и несется к Тессену с хриплой бранью через всю комнату, разбрасывая и без того много раз опрокинутые и перевернутые табуретки. Очевидно, он стремится к окну, а Тессен на его пути, и короткий кривой нож нацелен прямо в спину капитана 'Александры'. И если Тессен упадет от удара, то попадет головой и плечами в широкую топку очага.
Но вот бегущий спотыкается и оседает на пол, в его глазнице дрожит узкий кинжал. Это же кинжал Пантеры, с которым она не расстается. А сегодня он вообще был закреплен не на поясе, а вложен в ножны, закрепленные вдоль ее левого плеча.
-Благодарю, капитан, — мимолетный взгляд Тессена в ее сторону, и он взмахом веера перерезает горло своему противнику, уворачиваясь от потока хлынувшей крови, похожей на старое вино в языках пламени очага.
-Не стоит, — небрежно бросает она, вытирая шпагу о последнего поверженного противника. -У меня тут каждые руки на счету, капитан, и Ваша гибель не входит в мои планы.
Ну не кричать же мне здесь и сейчас о том, что Маргарита — распущенная девка? Чувствую, как слезы бессильной злости размывают сажу вокруг моих глаз...
Но вот становится еще шумнее и гораздо светлее. С победными криками и факелами в окна и дверь влетает отряд городской стражи. И мужественно осматривает трупы. Есть и несколько пленных, их наши ребята передают в руки законных властей.
Стража проверяет все углы. И вдруг в потолке распахивается чердачный люк, из которого на головы людей вываливаются еще три заговорщика с пистолетами. Но как здесь стрелять? Даже я понимаю, что твердый камень стен и пола даст рикошет, и можно зацепить своих — оттого и Пантера не стреляла, а метнула кинжал. Кстати, она же спасала жизнь Тессену? Они теперь квиты, он же помог ей избежать падения на камни на острове. Впрочем, я же не видела их бой с испанцами, а они там были рядом, и не прикрывая ли ее, заработал Тессен свою, пусть и легкую, рану?
Грохот выстрелов наполняет помещение бранью и дымом, возня, стук ставень, крик незнакомого голоса, очевидно, командира отряда стражников:
-Держи гада! Живьем берите!
И топот ног.
Тишина, дым рассеивается и я все же встаю во весь рост, потому что стражники, не отправленные в погоню, уже выводят пленных и обыскивают тела.
Подбегаю к нашим ребятам, окидываю взглядом и выцепляю двоих раненых:
-Сейчас, мои хорошие. Сейчас перевяжемся, страшного ничего нет, заживет. Знаете, великий богослов Иоанн Дамаскин говорил, что дерево, даже подрубленное топором, снова срастается, и рана от стрелы излечивается и срастается, — за это время успеваю закрыть салфетками и затянуть бинтом резаную рану выше локтя у Соломенного Джо, прозванного так за светлые, и правда напоминающие солому длинные густые волосы, которые он собирает в хвост низко на затылке.
Он выслушивает мой треп, но обескуражено протягивает:
-Это же не от стрелы...
-Какая разница? Опасна была бы бешеная собака. А тут — чистый металл, да и ты разве что свежевспотевший. Небось днем наплавался на ближайшей песчаной косе, пока мы в город ходили, дела делали?
Он улыбается, на секунду забыв о боли, и поднимает на меня глаза:
-Леди доктор, — и вот тут уже заливается громким смехом.
Святая Мария, должно быть, сажа, которой я подрисовала глаза, перемешалась со слезами, а оттуда и со свеклой. А еще ведь я стирала рукой эти слезы, потому что они мешали наблюдать бой. И правда, тыльные стороны моих ладоней жуткого цвета...
Хохочу вместе с ним, подбираясь к бедру опустившегося у стены совсем молодого, но отчаянного и ловкого фехтовальщика Пита. Рана совсем возле перехода бедра в туловище, и он не может даже согнуть ногу. Пытаюсь разрезать штаны так, как разрезала по шву рукав куртки Соломенного Джо — все равно одежду придется тщательно отстирывать от крови, а зашить ровный разрез не сложно, тем более, все равно заделывать след от клинка.
Но Пит отстраняет мою руку:
-Не надо.
-Глупости. Понимаю, что больно и что не хочется, чтобы рану теребили. Поверь, я не сделаю больнее, чем есть.
-Нет, док, — он в замешательстве. — Вас я не боюсь. И боли тоже. Но не режьте штаны.
-Могу сама заштопать, — лихорадочно собираю аргументы, но парень встревожен не на шутку. -Так, а что у тебя под штанами?
-Я сам...
Фыркаю от смеха:
-Смотри мне в глаза.
Он поднимает взгляд на мое перемазанное лицо и расширяет глаза. А я аккуратно лишь надрезаю тонкую кожу, уже разрезанную вражеской шпагой, и подсовываю салфетку, а уже поверх штанины накладываю повязку.
-Спасибо, док...
Отлично, одной проблемой меньше. Как мы будем его отсюда вытаскивать, особо не задумываюсь, все же помощь губернатора нам гарантирована, уж повозку найдут.
Тессен что-то обсуждает с командиром стражи. Пантера стоит у подоконника, опершись плечом на угол глубоко посаженного окна и задумчиво глядя в ночь в ту сторону, куда удрали двое поганцев. Интересно, их догнали?
Какие же у нее больные глаза! Даже когда я зашивала по живому ей рану на плече и во время мучительных перевязок она не смотрела так... На фоне черной маски видны только эти побелевшие от боли глаза.
Осторожно трогаю ее за правую руку, забрызганную кровью:
-Это чужая?
Она смотрит на меня невидящим взглядом.
-Пантера, милая, не молчи...Ну посмотри на меня... Что-то не так? Но вроде задание же вы выполнили? Да?
-Мы выполнили. И ты тоже, — ее голос безжизнен настолько, что начинаю искать на ней рану не только глазами, но уже и руками и вздрагиваю, вспомнив наши театральные объятия на улице.
Она резко отстраняется:
-Не там ищешь, доброе сердечко. Душу не ощупать. И не забинтовать.
Она прислоняется лбом к оконному выступу. И я все понимаю:
-Он любит тебя! А Маргарита просто ошалевшая от красивых мужчин девчонка, вытащенная из тишины женских покоев.
-Знаешь, я вот сейчас, когда увидела нацеленный в него нож, поняла, как он мне дорог. Сам по себе. Даже если ему нужна эта Марганцовка. Пусть любит ее, пусть целует, как там, в каюте... Только пусть живет. Лишь бы жил, и я не стану ему мешать наслаждаться той жизнь, которая ему нравится.
-Кто ему нравится?! Капризная вонючка? Что за бред ты несешь, а еще хладнокровный капитан! И вообще, он у нее юбку для меня выпрашивал, а она полезла. И к Стилу приставала, да еще и к раненому, — я захлебываюсь от скороговорки, потому что Тессен уже закончил со стражником и направляется к нам, и они сейчас снова начнут обращаться друг к другу этим ледяным официальным тоном. А ведь еще несколько часов назад она была так счастлива, и так горели ее глаза.
-Пантера, — его голос осекается. — Прости меня... Хотя нет мне прощения. Я чуть не растоптал все, что даже еще не получил, а только почувствовал.
И вдруг он хватает ее на руки и целует, не стесняясь ни меня, ни наших ребят.
Она сначала не сопротивляется, но затем резко выгибает тело и спрыгивает на обе ноги с его рук. И вдруг — с коротким разворотом бьет его челюсть так, что его корпус отклоняется назад. Закрываю глаза — сейчас он ее убьет.
Но ничего не происходит, и даже ребята молчат.
Тессен смотрит на нее не со злобой, а точно такими же глазами умирающего и сознающего это существа — лошади или собаки. Я видела как-то, как лошадь на охоте попала ногой в кротовину, и егерь шел перерезать ей горло. И молча отходит...
И эта тишина еще хуже крика.
Возвращаемся в полном молчании по ночным улицам. Стараюсь не особо крутить головой по сторонам — умыться толком не удалось, хотя чистую воду в кувшинах я нашла на кухне, все же люди здесь жили и ели, напоила раненых, а после попыталась наугад смыть хотя бы основной слой сажи. Вытираюсь относительно чистой внутренней стороной маргаритиной юбки — не бинты же тратить на такое — и с наслаждением бросаю на грязный пол негодную тряпку.
То, что сажа не отмылась до конца — наверное, так и лучше: ребята вот тоже маски не сняли еще. Наверное, нам нет смысла показывать тут сейчас свои лица.
Командир городской стражи все-таки подсуетился, и повозку под наших раненых нам пригнали довольно быстро. Пантера с остальными и с Тессеном ушли, как и пришли — пешком по еще спящему городу. Это мне показалось вечностью, а на самом деле вся операция в доме заняла не более двадцати минут. Дольше готовились и пробирались туда закоулками.
Говорили ли они по дороге? Не уверена. Пантера какое-то время шла рядом с повозкой, держа за руку Пита, скрипевшего зубами из последних сил. Тессен попытался подойти и заговорить, но она не обернулась, а наоборот, негромко окликнула парней:
-Ну что, притомились? Так и будем брести с грацией контуженного краба?
Ребята распрямили спины.
-Пробежимся, чтоб не заснуть? — она так полна привычного задора, как будто и не участвовала в двух схватках за вечер.
Никто не возражает, и они ровным строем по двое бегут рядом с нами по узким улочкам, ведущим цепочкой к порту. Могли бы и быстрее, но не хотят оставлять нас без охраны.
Сходни сброшены, и на причале нас встречают, помогают занести раненых. Пантера уже вижу на мостике. Что ей там надо, если корабль на якоре?!
А вот у сходней меряет причал шагами Стил. Он буквально выдергивает меня из повозки и молча прижимает к себе. Мои ноги повисают в воздухе... Он пытается меня поцеловать, а мне так стыдно своего грязного и раскрашенного лица, что пытаюсь зарыться в его куртку — она кожаная, и измазать не страшно.
Но он буквально отрывает меня от куртки и целует в губы:
-Больше никуда не отпущу...
-Отпустишь. Сейчас точно отпустишь, — стараюсь отстраниться как можно мягче, чтобы не обидеть его ненароком, ибо слишком больно оказалось стать свидетелем такой бессмысленной размолвки Пантеры с Тессеном. — Ты видишь, с чем мы приехали?
Он осекается, когда мимо проносят Пита. И его объятия выпускают меня на свободу.
Вбегаю в лазарет, и радуюсь, что юнга уже позаботился о горячей воде и лампах. Конечно, все это сейчас разбудит остальных, но ничего страшного, у них будет время добрать сон днем. А сейчас надо скорее обработать Пита и Соломинку. Соломинку в особенности — у меня страшное подозрение, что рана нанесена не шпагой, а ножом, который поганец использовал в драке вместо даги, а до этого — до этого мог им есть. И тогда рана неминуемо воспалится, а это правая рука, а Соломинка так молод... Святая Мария, мне бы хоть одну книгу из той библиотеки, что была у меня в форте Мале...
Умываться некогда, только ополаскиваю лицо от уличной пыли, с сажей и гнусным овощем разберусь после, сейчас важнее отмыть руки. Ром я не пью, но моя жизнь кому-то покажется роскошной — я им руки обтираю...
Зато пациентов им потчую довольно щедро, хотя и травы тоже выручают — но чуть позже, когда понятно, кому и какие заварить. А так — кружку рома и на стол.
Что могла, я сделала. Завтра покажу Соломинку еще и хирургу с 'Александры': одна голова хорошо, две не смотрится, но иногда полезно. В нашем деле не всегда до красоты.
А вот Пит опять начинает трепать мне нервы — отказывается снять штаны. Вцепился в них, как рыба-прилипала. Мне бы и посмеяться, но я так устала, о чем и сообщаю ему искренне:
-Хорошо. Выбирай. Я зову капитана, и твои несчастные причиндалы увидит и она. Или зову боцмана, он тебя подержит. Даже не знаю, что приятнее. Но есть третий вариант — я накрою лишнее полотенцем.
Как мне не пришло в голову сразу такое простое решение?
И тут меня осеняет — до рассвета несколько часов, и Маргариту отвезут к отцу. И тогда она уже не сможет подтвердить, что Тессен заходил к ней всего лишь за юбкой для меня. Она и сейчас может не захотеть, но все же она здесь. И надо как можно скорее сказать капитану, что же там произошло. Не сняв фартук, бегу к ее каюте, без стука распахиваю дверь — прав Стил, плотник мышей не давит.
И замираю на пороге. А затем делаю и вовсе невообразимую вещь — не выхожу с извинениями, а... закапываюсь под плащ Пантеры, висящий у двери на гвозде. Длинный, черный — она надевает его в непогоду на мостике. И меня этот плащ скрывает целиком плотными складками. А рука нащупывает под фартуком нож на поясе. Как бы не был капитан Тессен красив и отважен, и пусть он не виноват в этой истории с Маргаритой, но он, кажется, обезумел. И может быть опасен для Пантеры. Убить не убью, но нанесу удар так, что он просто не сможет двигаться какое-то время. И не сможет ее убить...
Звать на помощь — но как и тогда, на камнях у речки, Тессен застал ее врасплох, полуобнаженной. Очевидно, пока я разбиралась с ранеными, она успела помыться и отдыхала. На ней только короткая батистовая женская рубашка, полностью открывающая руки и плечи, просвечивающая грудь и если что-то и скрывающая, то там, где ткань уплотнена нежной вышивкой.
Подруга стоит возле кровати — наверное, Тессен вошел к ней внезапно, вот так, как и я вошла. Убью плотника его же топором, если с Пантерой что-то случится сейчас.
Она что-то говорит ему, отворачивается от его напористого шепота. Мне видно, что ему больно говорить — челюсть все же припухла от ее тяжелого удара. А вот это уже на моей совести — не сумела объяснить ей там сразу, а вот теперь поздно.
-Выслушай меня...
-Выслушаю. Через час. Когда передохну и буду полностью одета. Но учтите, капитан Тессен, я готова слушать Вас только о дальнейших планах встречи испанской эскадры. У нас четверо суток до их прибытия в гавань.
-Пантера...
-Капитан Пантера...
И тут... Он рычит, как раненый вепрь, но тихо, и от этого еще страшнее. И обхватывает ее руками, валит на кровать.
Нож уже в моей руке, а ее ноги — в воздухе, и он изгибается от удара ее стопы по пояснице. Но тут же сплетает своими длинными ногами и ее ноги. Она вся погребена под его напружиненным телом, но еще трепещет. Молча, чтобы не привлечь сюда команду, которой не надо видеть капитана в вышитой рубашке.
Ткань трещит, и воздушный вышитый лоскуток падает на пол.
-Моя любимая рубашка!
-Я куплю тебе другие. Какие захочешь. Только выслушай меня.
-Не хочу. Я готова идти под пули и сабли, но не хочу, чтоб мне снова задевали сердце. Тебе удалось. Можешь радоваться своей ловкости.
Тессен накрывает ее рот поцелуем. И она не кусает его, вопреки моим ожиданиям. Не ослабляя объятий ни на полдюйма, он шепчет ей на ухо:
-Я зашел, чтобы еще раз попытаться сказать тебе спасибо. Ты спасла мне жизнь. Если бы даже нож не убил бы, то головой в камине тоже не сладко. Так что спасибо тебе, любимая.
Он продолжает ей говорить и говорить, и она постепенно перестает трепетать под ним, вырываясь, и слушает. А вместе с ней слушаю и я... Святая Мария, гореть мне в аду. Впрочем, ад я себе уже обеспечила и так — на моем счету два убитых пирата. Причем убитых в бою...
А вот бой Вольфа за мою жизнь я тогда даже увидеть не смогла — отвернулась к морю и молилась на коленях...
Сколько же прошло времени... Уже полгода нет его, и синие глаза в моей памяти подернулись дымкой. Но чувство, которое возникает, когда ты любишь и любима — оно осталось навсегда. И оно прекрасно, и почему Пантера пытается от него отказаться? Она так и не рассказала мне о себе ничего, кроме морских приключений, больше похожих на веселые байки про попугаев и пиастры.
-Пантера, — он так ласково целует ее лицо, шею, даже уши, что уже понятно: мстить за оплеуху он не собирался. — Ты нужна мне. Я искал тебя всю жизнь. Все жизни. Ты всегда ускользала от меня, но на этот раз не отпущу. Даже мой корабль назван в честь тебя...
Что? Ее зовут Александрой? Впрочем, а что такого? Не могли же ее крестить в честь дикой экзотической кошки.
Но вот она снова затрепетала руками, напрягая мускулы, и остатки рубашки, натянутые на ее груди его объятиями, с легким треском лопаются.
-Тише, милая, — ласково, уговаривающее шепчет мужчина, совсем как я раненым. Вообще-то, он прав, она и вправду ранена, он сумел задеть что-то очень глубокое и больное в ее душе. — Тише... Я люблю тебя. И никто, слышишь, никто не заменит тебя. Ты не такая, как все женщины. Ты больше, чем они, потому что ты не только сама считаешь себя человеком, но и другие видят в тебе человека. Сильная, отважная... Трудно представить тебя без этих шрамов на брови, ты с ними еще прекраснее, это как печать твоей отваги воина.
Он передвигается губами дальше по ее обнаженному телу — к плечу. И натыкается на еще один шрам — подарок Вольфа. И осторожно касается его губами, по нему проходит еще ниже...
И тут я тихо выдуваюсь в коридор, выбрав момент, когда она шумно вздохнула.
Закрываю дверь.
И вовремя — потому что навстречу мне по коридору спешил Стил. И тоже капитану. Прикладываю палец к губам. Беззвучно говорю:
-Надо запереть дверь. Чтоб никто не вошел.
Он кивает, и тут же приносит из своей каюты стул. Кладет его у двери. Пожимает плечами:
-Идем убивать плотника?
Мотаю головой:
-Давай после. Я так устала...
Он подхватывает меня на руки, как будто того и ждал. И относит в свою каюту, где посредине стоит большая лоханка с теплой водой. Ну да, мы же на стоянке, и воды здесь полно.
-Тебе помочь раздеться?
Мне так стыдно своих размалеванных свеклой щек, размазанной сажи и ощутимого запаха пота, что несогласно машу головой.
Он соглашается:
-Хочешь, я отвернусь. Хочешь, вовсе выйду, а дверь запру, чтобы тебе никто не помешал. Или сама закройся изнутри.
-Как я могу выгнать тебя из твоей каюты?
И развязываю фартук. Впрочем, он уже не смотрит — погрузился в чертежи. А я — в теплую воду...
А дальше — в теплые руки Стила, и меня уносит такой же теплый и приятный сон
Просыпаюсь от мерных ударов склянок, отбивающих время, смешанных с перезвоном колоколов городского собора, зовущих к утренней мессе. И сразу не могу понять, где я вообще. Святая Мария, уже второй раз просыпаюсь в каюте первого помощника, и в моей другой жизни одного раза хватило бы для погубленной репутации. Один раз мне все сошло с рук — шторм оказался более значимым событием, чем злоключения моей жалкой персоны. А сейчас?
Это похоже на чудесные именины — на столе кофейник и свежий хлеб под салфеткой, кувшин с теплой пресной водой для умывания и даже чистая рубашка на спинке стула. Неужели Стил? Или подруга позаботилась обо мне? Вряд ли Стилу пришло бы в голову искать в моих вещах рубашку. Хотя он мог и Пантеру попросить...
Жаль, что насладиться всеми этими подарками особо некогда — перед глазами встает заполненный лазарет, и если за ребят из абордажной команды, получивших раны при захвате 'Валькирии', я уже спокойна, им просто надо дать время, чтобы наросла плоть, то два новых пациента заставляют меня вспомнить о книгах. Как хочется все же почитать творения Парацельса или самого Амбруаза Паре, уж у него можно узнать что-то совсем новое, чего нет у старого доброго Галена.
...Хлопоты лазарета захватывают меня с головой, врач с 'Александры' тоже смог освободиться только к обеду, чтоб придти взглянуть на руку Соломенного Джо. Хотя я и переволновалась, но немолодой и строгий мужчина, сохраняющий среди лихой команды Тессена вполне мирный вид чопорного лекаря с хорошей практикой, не стал проявлять в отношении меня заносчивости, приняв все как есть. В конце концов, монастырь, в котором я провела почти четырнадцать лет, оказался известен за пределами Флоренции... А что касается раны — он подсказал мне новые способы приготовления вытягивающих воспаление припарок, дал еще несколько дельных советов и заверил, что всегда готов придти на помощь, если только не будет занят. По его тону было понятно, что занят он постоянно, и не меньше, если не больше моего.
Все же следовало выбраться еще раз в аптеку — и приобрести подсказанные компоненты для микстур и мазей, а если повезет, то и вожделенные книги.
Весь этот день все три капитана посвятили набору новой команды на 'Валькирию', а боцманы пополняли необходимые запасы, и в город постоянно кто-то уходил и кто-то приходил. Оставив юнгу на подхвате с самым важным инструментарием, то есть ведром и кружкой, изыскиваю возможность добежать до аптеки и обратно в сопровождении боцмана. Лекарства удалось купить сразу, а вот насчет книг старый еврей пошлепал губами, порылся в сундуках и на верхних полках и с виноватой улыбкой попросил подождать пару дней, но деньги оставить наперед. Решив, что нам тут еще стоять долго и стребовать долг можно будет всегда, тем более боцман свидетель, и напомнив на всякий случай аптекарю об этом, расплачиваюсь за книги и мы с ним записываем названия и цены на листке бумаги.
Разгуливать некогда, почти бегу назад.
-Леди Марта, а Вы не хотите зайти в галантерейную лавку? — басит боцман удивленно.
Еще более удивленно смотрю на него, и вскоре мы уже на корабле.
И снова круговерть дел, а на душе тепло — послезавтра я увижусь с книгами. Физически представляю, как буду держать в руках эти тяжелые, пахнущие типографской краской и лаком миниатюр фолианты в тисненой коже, украшенной медными застежками. Две книги потянули на все мое заработанное на 'Пантере' больше чем за полгода, но зато и службу сослужат долго — если мы не сгорим и не утонем. Впрочем, тогда и меня не будет как их читателя. Да и моих пациентов.
Надо бы Стилу швы снять со лба. Зайти к нему вечером? Знать бы, кто из них будет в это время на вахте, а то может, и до утра придется отложить, не в ночной же тьме этим заниматься.
-Прости, милая, но мне сейчас не до твоего вышивания. Не мешает и ладно, разве что чешется.
-Значит, заживает.
-Вот и славно, пусть продолжает. Освобожусь, забегу сам. Ты что-то хотела еще спросить? — он с полувзгляда замечает вопрос в моих глазах.
-Стил, а никто не знает, что я проснулась в твоей каюте?
-Ты предлагаешь нам построить команду и попросить сделать шаг вперед тех, кто знает, что их доктор нормально выспалась и не перепутает снотворное со слабительным? Или не пропишет их одновременно?
-Стил, — мне и смешно, и тревожно.— Ты можешь серьезно сказать? Пантера может начать меня презирать?
-Вот как?! — и он обнимает меня в охапку, шепча на ухо. — Когда приехали утром от губернатора за поганкой и доном Поносом, капитана на месте не оказалось, я пошел за ней и знаешь, кого там встретил?
-Тессена? — вариантов у меня нет, разве что сам Посейдон из пучины морской вылез.
-Угадала.
-Зачем ты говоришь мне такие гадости? Кому еще ты сказал эту гнусную сплетню про капитана? -меня захлестывает боль. — Как ты мог?!
-Успокойся, — он сразу делается суров и спокоен. — Говорю об этом только тебе. И то только потому, что вы с Пантерой подруги, и я знаю, как ты о ней беспокоишься. Знаешь, честно говоря, я вообще рад, что она может пообщаться не только как мужчина с мужчиной. Она же... Она такая хрупкая...
Он осекается, поняв, что сболтнул лишнее.
-Продолжай, — хватаю его двумя руками. — Знаю, что она никогда не была замужем. Неужели у нее не было возлюбленного?
Стил вздыхает:
-Наверное, если она захочет, сама тебе расскажет об этом. Хотя особо не рассчитывай. В некоторых делах она слишком невинна.
-Откуда тебе знать?
-Мы больше десяти лет вместе.
-И ты..., — темный комок подступает к горлу, я уже представила, как Стил вот также, как меня, обнимает Пантеру, как она обрушивает на него сокрушительный удар в челюсть, и как он вынашивает годами план мести, и вот теперь есть я...
-Да, — просто отвечает он. Нам было по двадцать лет, и капитаном она тогда еще не была. И, конечно, узнав ее тайну, я предложил стать ей не только боевым товарищем и собратом по абордажной команде. Но... У нее правда были веские причины отказать мне, не унижая. И вот теперь я искренне рад, что Тессену вроде удается отогреть ее сердце. Не мешай ему, Марта...
Теперь слезы на моих глазах уже не от моих обид, а от боли и радости за подругу. Стил уходит, он и так потратил на разговор со мной слишком много драгоценного времени.
А я вспоминаю тот вечер еще в самые первые дни моего пребывания на фрегате, когда заглянув в капитанскую каюту, застала ее бледную и сжавшуюся от боли на кровати:
-Это ты, Марта? — ее голос непривычно тих. — У тебя есть какое-нибудь питье, чтобы остановить кровь внутри?
-Внутри?! Что с тобой? Ты скрыла от меня рану? Но ведь бой был два дня назад! За это время... — я замечаю под кроватью старый мешок с тряпками и с пятном свежей крови, проступившей на нем. -Или? Пантера, успокой меня, это обычные женские недомогания?!
Она тихонько кивает и кривится от стыда. Бесцеремонно раскрываю мешок — а как она с такой кровопотерей вообще еще передвигается? Это слишком много для регул, да и боль она испытывает нешуточную. А так как два дня назад мне пришлось зашивать ей бровь, и она отказалась от предложенного стакана рома, чтобы не дурманить голову, то ее способность переносить боль уже была мне известна.
-Ты... Девственница? — моему изумлению нет предела, она слишком красива и обитает среди молодых красивых мужчин, к тому мне уже понятно, что Пантера младше меня разве что на пару лет, и тридцать ей уже было. Но я в свои тридцать пять замученная полумонахиня, а она — роскошная золотоволосая красавица и отважный капитан фрегата.
Она снова кивает с виноватой улыбкой:
-Как-то не понадобилась никому как человек. А как предмет для вожделения и сама не хотела.
Что я могу? Дать питье и уговорить поспать. И молиться, чтобы нашелся человек, который сможет избавить ее от таких мучений мстящего за пропадающее материнство организма.
Что могу ей посоветовать? Святая Мария, мой опыт в этом так ничтоже и так пугающ, что лучше мне смолчать.
И еще приятные впечатления дня — Пантера на мостике 'Александры' что-то оживленно обсуждает с Тессеном, вот она облокотилась на ограждение и подставила лицо ветру, а он обнял ее сзади за плечи. Это длится долю мгновения, и вот уже снова досужий взгляд наталкивается на двух суровых капитанов, что-то рассматривающих в штурвальном колесе.
Что-то неуловимо меняется во мне самой. Свекольный сок вчера бесследно смылся благодаря теплой воде и миндальному мылу, и Маргаритина юбка тоже уже не существует, но это ощущение чужой, примеренной на себя роли смеющейся, окруженной мужским вниманием женщины в ярком наряде.
А на следующий день почти с утра принесли записку от аптекаря — мои книги уже у него, и я могу придти прямо сейчас, и чем расторопнее, тем лучше, так как на такие ценные произведения есть и другие жаждущие знаний врачи в городе.
Начинаю метаться — Пантера уже ушла к губернатору, все остальные тоже заняты и отвлечься на меня могли бы только по ее приказу. Даже Стил не то что бы запропастился, но он висит на каких-то канатах совсем наверху, почти рядом с флагом.
В конце концов, город не настолько запутан, чтобы я, посетив аптеку дважды, не нашла ее. Тем более помню название улицы, имя аптекаря, а население относится к нам вполне благожелательно, все уже знают, что мы доставили невредимой давно считавшуюся потерянной дочь губернатора.
И даже уличных грабителей опасаться не надо — деньги уже заплачены. Умываюсь, переодеваюсь в чистое и сбегаю по сходням. В лазарете у меня порядок, всем ребятам повязки поменяла, всех накормила и завтраком, и микстурами, и пара часов у меня в запасе есть. А без вечно занятого боцмана можно на свободе и в галантерейную лавку заглянуть, за новым гребнем. Да и у Пантеры он уже истертый...
Это ощущение счастья и свободы — оно новое для меня. Щурюсь на яркое солнце, вдыхаю запах гниющих водорослей и жареной рыбы, смешанный с чисто городскими ароматами свежего хлеба, копченой колбасы и подпорченных овощей.
Вот и аптека.
-Простите, мадам, — старик аптекарь в явном замешательстве. — Старый Мойша отвечает за свои слова, и если я таки уже обещал книги завтра, хотя лопни мои старые глаза, зачем такой хорошенькой девушке портить свои глазки за их чтением, то и будут они завтра.
-А записка?
Он подслеповато щурится:
-Ой, мадам, да Вы только посмотрите на бумагу. Откуда у бедного аптекаря муаровая бумага и чернила из дубовых орешков? Моих несчастных торговых дел не хватает на самые тонкие серые листочки, и покупатели мои такие же бедные врачи.
Эти причитания бесконечны.
-Так Вы не присылали мне записку? Тогда кто же?
-Ой, мадам, — тянет свою музыку аптекарь. — Ну откуда мне, несчастному старому аптекарю знать, кто уже таки пишет записки таким сладким девушкам? Может, тот рыжий красавчик в черной шляпе и кожаном камзоле, который приводил тебя сюда первый раз? Он такой щедрый и такой ласковый... Он, наверное, по достоинству оценил твое лекарское искусство. Могу поклясться, что приходится ему за тебя на дуэлях драться...
Когда до меня доходит, кто тут 'рыжий красавчик в черной шляпе', я, едва не разражаясь хохотом прямо в аптеке, сдержанно извиняюсь, обещаю забежать, как и уславливались, завтра, и выскальзываю на улицу.
Досадно, конечно, потерять время. Радость улетучивается, и я тороплюсь на фрегат.
Но внезапно небо надо мной перевернулось, потемнело и провалилось.
Очнулась я уже в каком-то подвале, пахнущем крысами и прелой соломой.
'Вот и все', — как-то удивительно спокойно всплыло в голове. — 'Не может быть так много счастья, как выпало тебе, Марта. Друзья, любимое дело, умная и сильная подруга, красивый и храбрый Стил... Наверное, там, наверху, сочли, что я не достойна всего этого. Что ж, все равно есть что хорошее перебирать в памяти перед смертью'.
Но постепенно, по мере того, как затекали связанные веревкой и привязанные к балке за спиной руки, охватывали уже не такие спокойные мысли: 'Я же не оставила дневной порции лекарств, потому что свежеприготовленная микстура лучше. И я вполне успевала ее приготовить, если бы вернулась вовремя. А теперь?! Надеюсь, Пантера сообразить позвать почтеннейшего Уильяма с 'Александры'?'
Эти мысли почти добивали.
Странно, но почему-то меня никто особо не беспокоил. Мой богатый опыт попадания в плен еще в Мале подсказывал, что требуют деньги, бумаги о тайных сговорах с Ганзейским союзом, копию печати губернатора, даже лоции береговой линии — но тогда я была губернаторшей, а сейчас? Разве что рецепт моего слабительного. Но я его и не скрывала. Пришли бы, поделилась бы. И даже угостила бы.
Легкий шорох в углу. Крыса? Да, с этими тварями я имела дело, когда нас с Вольфом заперли в трюме галеона. Мне тогда пришлось едва ли не тарантеллу танцевать, чтобы отгонять их от лежавшего без сознания от удара по голове саксонца.
Сыплется мусор, трещат доски — это ломается заколоченное крошечное окно под потолком. Кто-то влетает в него и приземляется на солому, вздыбив в хлынувших в пролом солнечных лучах вихрь пыли. Готовиться к смерти?
Но меня обхватывают теплые и сильные руки Пантеры:
-Жива? Цела? Не трясись так, я отправила записку на корабль, и наши скоро будут здесь.
-А ты как тут оказалась?
-Получила любезное приглашение, — у нее из кармана куртки торчит очень знакомый уголок розоватой муаровой бумаги. — Не хотела ставить тебя под угрозу, поэтому пришла одна. И даже оружие пришлось оставить у губернатора. Не все, правда...
Она уже начинает меня отвязывать, как дверь распахивается и на пороге возникает несколько человек довольно неприятного вида. Мне подобные личности встречались среди пациентов, любезно подсовываемых хозяйкой таверны. Контрабандисты и сбытчики краденого.
-Ага, обе канарейки в одной клетке.
Пантера отскакивает к стене и прижимается к ней спиной.
-Что ж, оказывается, в бабах все же есть благородство, — их предводитель кончиком шпаги приподнимает подбородок Пантеры. — Посмотрите только, она действительно без оружия!
И вот тут я замечаю веер на поясе подруги...
Второй негодяй хватает меня за волосы:
-Ну и с кого начнем? Предлагаю с этой козявки, она быстрее откинется. Да и трясется так, что надо торопиться, того гляди обгадится со страху и не будет ни на что пригодна, — он презрительно отталкивает мою голову, и я ударяюсь затылком о балку, не больно, но обидно, и слезы брызгают из глаз.
Злодеи грубо хохочут, а их предводитель обращается к Пантере:
-Ты же вроде у нас такой отважный капитан, что отняла корабль у благородного дона Хосе Марии Карлоса? Вот и посмотрим, насколько ты отважна. Сейчас вжарим твою малохольную подружку, нам все одно дела до нее нет, она свое дело уже сделал, помогла тебя выманить. И ты будешь смотреть, ничего не упуская. А после — покажешь нам все, чему научилась. И будешь умолять нас забрать корабль назад.
Пантера бледнеет, и мне это заметно. Думаю, и гадам тоже.
Откашливаюсь:
-Ну, положим, меня вы не напугали. Я еще и спасибо скажу. Три года вдовства и на скалку залезть заставят. А тут такие мужчины. И много.
Глаза Пантеры становятся размером с пряжку ее ремня. У поганцев тоже. Но Пантера раньше приходит в себя:
-Зато у меня есть кое-что поинтереснее, чем увядший зад бестолковой вдовы, — и она сдергивает с пояса веер.
Взмах — и самый ближний к ней злодей уже валится с перерезанным горлом. Оставшиеся четверо выхватывают широкие кривые ножи, но броситься на Пантеру могут только трое. Одного она сразу выводит из схватки ударом сапога в колено снизу-вверх — это гарантированный вывих, он откатывается, держась за ногу, но тем самым освобождает место для следующего нападающего.
Она бьется с веером против трех ножей и пока что только ее удары достигают цели.
Потихоньку выпутываюсь из веревки — основные узлы она успела развязать.
Отброшенный ею к стене гад все же отдышался, встал и навел пистолет. Легкий свист, неуловимое движение ее левой руки — и она заваливается на спину, а в шее у него блестит длинная толстая игла наподобие той, какой цыгане шьют мешки, причем с цветным хвостом.
Еще одного она срезает ударом по горлу, в последнее мгновение уходя животом от его ножа.
Двое оставшихся все же упорно теснят капитана, одному из них удалось чиркнуть по ее куртке, но крепкая, хотя и тонкой выделки кожа удар выдержала, принял на себя и не пропустила к телу. Она тут же отомстила за испорченное снаряжение — правой рукой он вряд ли будет владеть, если и выживет после кровопотери. Гиппократ меня оправдает — мои руки еще связаны. Ну, не совсем так. Но пускай пока так.
Пантера перебрасывает веер в левую руку и подхватывает нож, выпавший у одного из гадов. Но вот она делает резкий выпад в сторону, уходя от занесенного ножа, и я вижу, как она задевает левым запястьем каменный выступ стены. Видно, как звенящая боль охватывает ее на мгновение, но веер она не выпустила, просто увеличила скорость движений ножа в правой руке.
Вот она уложила и этих. Устало щелкает веером, а я отбрасываю ногой веревки и бросаюсь к ней на шею:
-Ты спасла меня! Тебя не ранили? Ты же руку ушибла?
И тут раздается очень знакомый голос:
-Как мило...
-Донна Маргарита?
-Донна Маргарита? А тебе чего неймется?! — удивляемся мы с Пантерой хором.
Она кривит красивые, подведенные кармином губы:
-Вот уж по-моему, кому не живется спокойно, так это вам обеим. За три дня мне перегадили все, что мы готовили несколько лет. Я на эту роль несчастной сиротки готовилась так, что вам обеим не снилось! Штаны напялить, как вы, это еще не значит стать воином.
Она достает из-за спины пистолет:
-А теперь ты, пиявка ходячая, молча отходишь в угол. Тебя я пристрелю после. Или просто утопим в мешке, что свинец тратить. А вот с тобой, — она переводит дуло на Пантеру. — С тобой мне даже интересно будет перемолвится словечком. Пока ты еще можешь говорить, а не выть от боли.
Она взводит курок — судя по наклону ствола, стрелять будет по коленям. Не убить сразу, а сначала поиздеваться, выпытывая что-то важное для себя.
-Педро, — окликает она с нотками презрения в голосе. — Мне долго тебя ждать? А то я начну наслаждаться зрелищем в одиночку.
На ее зов в подвал по лестнице сбегает еще один поганец. И тоже выхватывает пистолет:
-Ну что, прекрасная Изабелла, начнем спрашивать рыжую тварь? И о чем же мы поинтересуемся сначала? Куда она дела бумаги дона Хосе Марии Карлоса? Или его дукаты? Или как в одну ночь уничтожила все наше подполье, которое мы прикармливали долгих пять лет?
-Изабелла? — переспрашиваю я. -Донна Маргарита...
Она хохочет, вздрагивая высокой упругой грудью, черными кудрями завитых и уложенных волос, длинными золотыми серьгами. Видно, что времени на суше не теряла, чистила перышки. Так и чего ей не сиделось в покоях губернаторского дворца? Он же, по рассказам капитана, вовсе не плох. Сам по морям бороздил два десятка лет, и в городе вроде спокойно — ночных разбойников мы не встретили. А что прозевал заговорщиков — так каждому жителю в душу не влезть. Они ж порядков не нарушали до поры.
-Некогда мне с вами тут девичьи посиделки устраивать. Да и скучно. Так что давай, капитан... Рассказывай. Да, и можешь выбрать, мне начать отстреливать ноги тебе или этой моли, чтоб ты повеселее нам тут пела?
-А у тебя так много пистолетов? — хладнокровно спрашивает Пантера, чей силуэт в черной форме ее фрегата на фоне когда-то беленой стены подвала так отчетлив, что попала бы и я. — Или ты навострилась перезаряжать по горячему стволу?
-Училась я достаточно. Если тебе это о чем-то скажет, то я единственная сестра-иезуит. Вопросы еще есть? Нет? Зато у меня их много.
Она продолжает удерживать Пантеру на прицеле, переводя периодически дуло то на живот, то на ступню и каждый раз делает вид, что тщательно прицеливается. Но у Пантеры на лице не дрогнул ни один мускул, она ни разу не сделала попытку отслониться, хотя может передвигаться свободно.
Второй пистолет держит молчаливый подручный Изабеллы-лже-Маргариты, и тоже направил на Пантеру. Меня они не принимают в расчет? Отлично. В свое время почти сработало на пиратском острове в Индийском океане, когда мне пришлось притвориться столь набожной, что мне позволили молиться на прибрежном песке, глядя в море. Благодаря чему меня и заметил боцман 'Черного волка'...
Напускаю на себя отрешенный и понурый вид, прислонившись к стене.
Изабелла и Педро продолжают добиваться от Пантеры ответов на свои вопросы, но стрелять не решаются — все же камень, и есть опасность рикошета.
Но вот очередной дерзкий ответ Пантеры выводит из себя Изабеллу-Маргариту, и она уже прицеливается вполне серьезно. Мне хватает времени и расстояния, чтобы просто прыгнуть на нее всем телом. Конечно, я видела, как Пантера, тренируя свою команду, учила выбивать оружие ударом высоко поднятой ноги, а затем и валить противника вторым ударом на землю. И добить третьим. Видела, не значит усвоила. Поэтому просто надеюсь на то, что я просто тяжелее тонкой и высокой испанки. Вместе мы летим на твердый пол, пистолет отлетает в сторону, Пантера отшвыривает его ногой еще дальше, а рукой уже выворачивает руку Педро, и его пистолет тоже летит вниз. Закрываю глаза — сейчас будет выстрел.
И выстрел точно раздается, но откуда-то сверху, поверх голов, и щепки трухлявой балки сыплются мне на голову.
-Лежать! Руки перед собой! Не двигаться.
Не двигаюсь. Но руками продолжаю держать Изабеллу как родную. Она все же выворачивается, и заносит кулак над моим лицом, но вдруг взлетает вверх так, как будто стала уже ангелом.
Нет, ангелами-хранителями стали на этот раз все те же Стил и Тессен. Ну и еще человек двадцать наших ребят в масках, которые уже просто не помещаются в подвал.
Они выволакивают гадов, торжественно вручают прибывшей как всегда вовремя городской страже.
Стил опять порывается обнять меня, но я тянусь к подруге:
-Дай мне руку посмотреть!
Она делает правой рукой какой-то изящный пируэт в воздухе и смеется.
-Не эту, — я все же выдергиваюсь из рук Стила и уже обращаясь к Тессену, поясняю, чтоб никто не думал, что я тронулась умом в подвале. — Она сильно ударилась рукой о камень. И если ушиб сразу не начать лечить...
-Эх, — вздыхает притворно Тессен. — А я еще смел жаловаться на занудство Уильяма... Дорогая, успокой ты Марту, пусть она делает что хочет. Потому мне тоже хочется уже скорее остаться с тобой наедине...
Пантера решительно протестует, когда я пытаюсь оторвать подол своей рубашки, чтобы подвесить ее руку:
-Не надо из меня тут мумию египетскую делать на глазах у всего города. Это все ерунда, поверь. На борту чем-нибудь намажешь, — она встряхивает рукой и шипит. — Гарпун мне в ребра, все же больно.
Тессен сдергивает с пояса черный кушак:
-Любимая, дай-ка. И не так заметно будет, он все же черный. И от него ты точно не откажешься, если я сам тебя перевяжу.
И когда он этому научился?
Тем не менее, порядок восстановлен, и мы возвращаемся на корабль. На палубе, когда ребята уже ушли, подхватывает ее на руки и уносит в каюту. А мне остается только занести ему мазь:
-Капитан Тессен, надеюсь, вы знаете, что делаете?
Он кивает, и этого достаточно.
Стил, оставшись со мной наедине, смотрит медленно и оценивающе:
-Кажется, твои слезы высохли бесследно? И что же это прорастает из твоей куколки, Марта? Что за бабочка? — он прижимает меня к груди. — Знаешь, а я готов ко всему. И буду любить даже ночного бражника.
Закашливаюсь — ночного бражника я видела: страшное крылатое и мохнатое существо с налитыми кровью глазами, только по ошибке причисленное к эфемерным и ярким созданиям.
Все хорошее заканчивается слишком быстро. И не успели мы придти в себя от этих вылазок, как через день или два раздалось сверху:
-Корабли прямо по курсу!
-Свистать всех наверх, — отозвалась тут же Пантера.
Шесть испанских фрегатов заходили в гавань. Спокойно, уверенно, по-хозяйски. Интересно, а их ничего не насторожило? Ну куда, например, делись все рыболовецкие и торговые суда?
Да, все мирные суда были отведены за мыс, в безопасное место. Так распорядилась Пантера. Она и предложила запустить испанцев в гавань, запереть, а дальше надеяться на точность пушек и мастерство канониров форта — чтобы они перестреляли вражеские корабли и не задели нас. Хотя определенный риск был, и мне посчастливилось только поэтому и узнать о готовящейся оборонительной операции во всей красе ее планов.
Пугаться? Но я так мало знаю о подобных сражениях, что вряд ли оно мне кажется опаснее остальных. Тут хоть тонуть недалеко. Но на всякий случай запасаю еще больше бинтов и лекарств. Торговец полотном и еврей-аптекарь уже кланяются при моем появлении.
-Нам надо будет затопить корабль, что будет крайним входить в порт, что бы перекрыть фарватер и запереть корабли в бухте. А там и форт присоединится, — Пантера кончиком ножа показывает что-то в картах остальным капитанам, а мне отчаянно хочется спать, потому что полночи мы стояли со Стилом на палубе и наблюдали море на горизонте. Но он-то не клюет носом.
-Марта, — окликает меня Пантера. — Давай мы уже тебя отпустим. Пожалуй, ты готова к бою лучше нас всех, и теперь важно, чтоб не заснула при канонаде.
Мужчины добродушно смеются, я улыбаюсь в ответ, доползаю до своей койки и проваливаюсь в сон.
Вскакиваю от бешеных ударов рынды. Тревога. Окидываю глазом лазарет, выбираю место, куда можно будет класть новых раненых, если они появятся.
И они появились, и я не ожидала такого количества крови. Успокаиваясь под моими руками, еще вздрагивая от перенапряжения и боли, они рассказывали, что Пантере удалось потопить корабль, который запер всех нас, девять кораблей, в бухте города:
-Пауки в банке.
Парни из абордажной команды, ведущие по врагу мушкетный огонь до сближения, начинают пополнять лазарет — испанцы яростно огрызаются, а пространств для маневрирования небольшое, и Пантера не может вывести корабль из-под шквального огня. Ей важно вместе с канонирами нанести вражеским фрегатам пробоины ниже ватерлинии, чтобы вода хлынула в пробоину, или снести грот-мачту, а парни стараются выцепить в пушечных люках испанских канониров, чтобы заставить заглохнуть их орудия. И с палубы — любителей абордажа. Наверное, испанцы придерживаются той же тактики, и у нас сносит в одном месте палубное ограждение, это совсем рядом с лазаретом, и я чуть не проливаю воду из таза от сокрушительного бортового удара.
Каждое новое лицо, появляющееся в лазарете — не всегда, чтобы тут остаться, а чаще просто остановить кровь, перехватить рану повязкой и глотнуть рома или травяного отвара — и снова в бой. Уговаривать бесполезно, и я безропотно бинтую, иногда успеваю умыть и напоить. И каждый приносит свои впечатления и свежие новости, понимая, как тяжко лежащим здесь не знать, что происходит снаружи.
Замечаю, что уже многие из выздоравливающих попросту сбежали от меня. Некоторые успели вернуться еще раз.
-Мы потрепали двоих неплохо. Один еще огрызается, и к нему уже спешит 'Александра', а с еще одним сцепилась в абордаже 'Валькирия'.
Вздрагиваю — это же первый самостоятельный бой капитана Свена. Хотя он не так молод, и опыт у него должен быть.
-'Александра' потопила испанца! — приносит нам благую весть канонир с простреленной ногой. — И гонит второго.
-А 'Валькирия'?
-Увязла в абордаже напрочь. Она после бортового залпа плохо слушается руля, и маневрировать почти не может.
Зато мы вроде еще можем. Потому что никак не могу привыкнуть к пантериным галсам, ее управление резко отличается от того, как ведет корабль Стил — у нее в руках 'Пантера' как будто сливается в единое целое со своим капитаном-Пантерой. Опустевшее ведро из-под воды опрокидывается и пытается укатиться. Некуда. Весь пол занят.
Юнга подхватывает ведро:
-Леди Марта, я принесу воду.
-Нет.
-Но она закончилась.
-Нет, — я затягиваю нитку на тугих мышцах распоротой обломком реи спине и ответ получается сквозь зубы. — Ты видишь, даже я здесь? Подай еще ром в кружке. Да не мне!!! А ему!!!
Вдыхаю носом, пытаясь взять себя в руки.
Фрегат сотрясается от нового удара. Скрежет. Крики.
-Нас взяли на абордаж!
Им виднее, даже на слух.
Еще удар.
-В клещи.
-Почему молчит форт?
-Может, он уже захвачен?
-Оттуда не было ни единого выстрела, а ведь именно они должны были расстреливать испанские фрегаты.
Опускаюсь на колени и молюсь вслух.
-Док, и за нас помолись, — встает один из корсаров, которого я еще даже не успела зашить, просто затянула раненую руку ремнем выше локтя, чтобы остановить фонтан крови на месте оторванной правой кисти.
-И что ты там будешь делать? Ругать испанцев на чем свет стоит?
-Почему? Рубить левой.
Очевидно, раненых больше некому приносить. В открытую дверь доносятся крики и выстрелы.
-Это впервые, — хрипит боцман, силясь разглядеть свой живот, скрытый под красной от крови сложенной в несколько раз простыней. — Десять лет хожу с Пантерой, и ни разу на нашей палубе не принимали бой.
Боцман уже умирает, и это знаем мы с ним оба.
Хуже, что незаметно прошмыгнул в дверь вслед за поднимавшимися на палубу бойцами мой юнга.
-Иди, дочка, — уже мутным взглядом провожает меня боцман. — Береги себя. Но иди. Ребята в тебя верят. А я... Постараюсь тут посторожить... Заряди мне только пистолет...
В лазарете остаются только те, кто без сознания.
На палубе сплошной дым, у соседнего корабля горит парус, и его клочья разлетаются в стороны порывом ветра, испанцы одновременно пытаются погасить пожар и продолжать удерживать на 'Пантеру'. Тот фрегат, что взял нас на абордаж с другого борта, почти цел, и его команда нападает более яростно, они практически все уже на нашей палубе.
Безошибочно нахожу глазами Пантеру — она на мостике, и, удерживая штурвал одной рукой, второй отбивает одну за другой атаки. Лестница на мостик узкая, и больше двух одновременно пройти по ней так, чтобы еще и отбивать удары ее шпаги, испанцы не могут. И она просто сбрасывает их оттуда по очереди, но мне-то известно, что ушиб пройти за сутки не мог, а ведь она удерживает маневрирующий корабль, пытаясь стряхнуть вражеские ванты с бортов, левой рукой.
И Стил не может придти ей на помощь — он возглавил оборону палубных надстроек, и это правильно — если испанцы хлынут вниз, в проход в центре палубы, то ворвутся в лазарет и в каюту капитана, где казна и документы.
Тащить раненых вниз бесполезно и нет на это времени. Пока доволоку одного, не дождутся помощи еще несколько. Пытаюсь отползать с ними хотя бы под защиту палубных надстроек.
Испанцы обезумели, и бьют ядрами. Вспоминаю тот недавний абордаж, когда мы двумя кораблями захватывали нынешнюю 'Валькирию', и Пантера с Тессеном не стали стрелять не только из пушек, но и запретили мушкетные залпы, чтобы не задеть друг друга. Похоже, испанцев жизнь их товарищей не особо заботит.
Ядро сносит часть реи, надламывает доски кормы, но скатывается в воду. Второе ударят прицельнее, и уже рядом с нами, почти там, где я только что проползла с раненым в охапку.
-Гады, мерзавцы, — кричу так, как будто меня кто-то может услышать в этом грохоте, тем более на пушечных палубах испанцев. -Что ж вы по раненым бьете?!
Слезы сами льются из глаз от бессильной ярости, они смешиваются с потом и наполняют рот горькой едкой влагой, которая щиплет губы — наверное, я их обкусала, собирая остатки физических сил, все же ребят Пантеры назвать хрупкими не приходится.
Рукопашный бой идет в нескольких шагах от нас, Стил там, и мысль о губах именно потому и пришла в голову, хоть и совершенно неуместно — нам не выжить, что тут думать о том, насколько удобно будет целоваться такими губами. Его разорванная рубашка распахнута до самого низа и удерживается только потому, что заправлена в штаны, схваченные широким ремнем. Он покрыт копотью, и пот промывает в ней светлые дорожки, а лоб снова в крови — видимо, задели свежую еще рану, с которой я только вчера вечером сняла швы. Рубашка тоже кое-где в крови, но это брызги, и есть надежда, что чужие.
Мушкетный залп. Валятся одновременно несколько человек, причем не только наших — испанцы бьют наугад, и пусть их пули находят своих же хозяев. Но своих надо вытащить, и пригибаясь, оскользаясь на окровавленных досках, где-то перекатываясь под ногами сражающихся, подрываюсь туда. Падаю, закрываясь от очередного залпа, поднимаю глаза — такая маленькая рука передо мной. У них тоже была женщина в команде? Прослеживаю глазами дальше — и взываю вслух, уже никого не стесняясь. Нет! Только не это... Я не боюсь быть убитой, в конце концов, у меня за плечами жизнь. А юнга... 'Док... Леди Марта... Я уже взрослый, и мне уже двенадцать лет!' — перед глазами его веснушки и белобрысая челка, падающая на глаза. Их нет — ядром снесло половину головы, потому я сразу и не узнала его.
Продолжаю кричать и звать его по имени, даже оттаскивая очередного раненого. Поднимаю глаза вверх — Пантера все еще держит оборону мостика, она осталась там одна, рулевой, который мог бы ее подменить, давно мертв и его тело свешивается сквозь сбитое ядром ограждение.
Ее куртка вся иссечена, и сквозь прорезы видны отблески металла — значит, она все же воспользовалась роскошным подарком Тессена, преподнесенным ей накануне:
-Пантера, — вернувшись из города, он протянул ей сверток. — Я порвал твою рубашку...
Она не решается взять сверток, но тихо смеется:
-Ты выбирал вышивку по своему вкусу?
-Нет, мне показалось, что лучше выбрать то, в чем я понимаю гораздо лучше...
И он сам развязывает холстину и достает кожаный жилет с уложенными в ряд наподобие ребер металлическими пластинами. Плечи и грудь тоже закрыты металлом так, как это можно видеть на доспехах римских легионеров, тщательно воспроизведенных резцами скульпторов на статуях древних императоров.
И глаза моей необыкновенной подруги загораются искренним восторгом — кажется, ей такой подарок понравился больше, чем если бы Тессен принес бы вышитую рубашку.
И вот теперь я понимаю, что своим подарком Тессен если не спас ей жизнь — бой же еще не окончен — то все же здорово помог. Она, кажется, еще даже не ранена, и я молюсь Святой Марии, чтобы та отвела удар хотя бы от Пантеры. Ну и, конечно, от Стила. Хотя разве можно просить так много?
Но вот уходит под воду, полыхая гигантским костром, тот фрегат, с которым сражалась 'Александра', и Тессен пытается направится к нам. Но бухта уже переполнена тонущими кораблями, потому что только что Пантере и ее ребятам удалось затопить того испанца, что висел у нас на правом борту — парни перерубили ванты, а она резко подала 'Пантеру' вперед настолько, насколько позволили абордажные крючья с левого борта. Она не могла дать залп из пушек, потому что именно с правого борта находится 'Александрия'. Зато с левого свободно, кроме испанца, только стены форта в отдалении. Форта, о котором мы так ничего и не знаем...
Может, город уже в испанских руках, и наш бой имеет смысл только для того, чтобы не попасть живыми в плен?
Но вот все же залп! Снесена грот-мачта испанского фрегата, но она валится на нашу палубу.
-Идиоты косорукие! — орет сверху Пантера, и остается только удивится таким словам в ее устах.
Мачта служит отличным абордажным мостом для остававшихся еще на своей палубе испанцев. И лишает нас маневра. Тессен сдирает куртку и бросается в воду, кипящую от ядер и пуль.
Вот уже его мокрая голова над нашей палубой, он взлетает на мостик к Пантере и они уже спина к спине окончательно и бесповоротно отгоняют врага от штурвала и мостика.
'Валькирия' тоже вроде расправилась со своим врагом, и добивает тонущий фрегат парой залпов в упор. Свен хладнокровен и безжалостен — другого я и не ожидала.
И тут я понимаю, что из шести кораблей испанской эскадры остался один, и тот со срубленной мачтой. А наши — наши целы все три.
Вот только ребята...
Еще час — и у меня закончатся бинты. Но, боюсь, через час и перевязывать будет некого.
Тессен спрыгивает с мостика и отсекает тех, кто пытается хотя бы приблизиться к нему. Мне видна его обнаженная сильная спина, мелькание веера в одной руке и шпаги в другой.
Ушибленное в подвале накануне запястье Пантеры не выдерживает нагрузки и рука соскальзывает со штурвала, она падает на колено, это ненадолго, она уже вскочила, но метнулись черным крылом волосы Тессена, он оборачивается на нее... И вдруг...Вдруг его спина прорастает кровавым металлическим крылом — оно возникает ниже его правой лопатки, и вот среди потока крови точит лезвие широкого палаша. Он заваливается на бок, и я скорее чувствую, чем вижу, как лезвие проворачивается в ране, окончательно сокрушая нежные пузырьки ткани его легкого...
...Бинты промокают один за другим, срываю косынку, затягиваю ею поверх, но и она тут же заплывает кровью. Затягиваю каждый виток на его выдохе, а на вдохе приходится ждать, натягивая свободный конец бинта, и это ворует у меня время.
Он вздрагивает, на губах розовая пена, и вот тело неожиданно расслабляется прямо у меня в руках, и, скользкое от пота, крови и еще не высохшей воды, оползает на доски, залитые его же кровью.
-Нееееет!!! — ее безумный крик сливается с воем воронки, в которую затягивает крайний остававшийся на плаву фрегат.
Нет... У нас ничего нет... хотя и боя уже нет... Но нет воды, потому что зачерпнуть из-за борта хотя бы для того, чтобы вымыть руки, покрытые заскорузлой кровью, лишающей пальцы чувствительности, невозможно — за бортом разлит трупный яд, там сплошное болото из трупов и обломков снастей.
Мы не можем подойти к берегу — у 'Валькирии' отказал руль, а 'Александрия' и 'Пантера' c полуобрушенным такелажем намертво заперты затонувшими на малой глубине испанцами. Нам придется ждать, пока губернатор не пришлет какие-нибудь береговые службы, чтобы они отбуксировали обломки в открытое море или наоборот, к берегу — не важно, лишь мы могли сдвинуться куда-то из этой кровавой каши.
Нет многих ребят...Тела тех, кто не погиб воде, сброшенный залпами за борт, тем более оглушенный, раненый и обессиленный так, что не выплыть, не зацепиться ни за что — тела лежат на носовой части 'Пантеры', куда их бережно относят те, кто еще может двигаться. Они лежат в ряд, и ветер гладит их лица, стирая постепенно выражение ярости и боли. Может, они просто прилегли отдохнуть? А вся эта кровь, покрывающая их лица и тела — чужая, и вот сейчас нам откроют выход в море, мы вымоем палубу и себя холодной терпкой морской водой и все станет по-прежнему?! Нет...
Но все же большинство уцелели, хоть и изранены — погибших всего несколько человек, не зря Пантера команду до гоняла до изнеможения на ежедневных тренировках. А вот 'Валькирии', похоже, придется половину команды набирать заново — они не успели почувствовать друг друга в бою, приладиться к общей работе бок-о-бок.
Что ж, все, конечно, в руках всевышнего, но и мне не надо его огорчать грехом уныния — бинты еще есть, есть даже немного питьевой воды, чтобы смочить их растрескавшиеся, пересохшие губы на черных от копоти лицах.
Пантера стоит на коленях возле Тессена — мне там делать уже нечего. С такими ранами не выживают, а многим я вполне могу помочь. Тому же Стилу, которому заново приходится перевязывать голову, а заодно еще и правую руку, рассеченную саблей от локтя до запястья, но хоть совсем не глубоко.
К нам все же пробирается легкая рыбацкая шлюпка — какие-то люди в цивильной одежде, почему-то с ними губернатор с несколькими стражниками. Что им всем от нас надо?
Пантера встает с колен и с неестественно прямой спиной выходит им навстречу. Губернатор что-то говорит, извиняется, даже пытается улыбнуться, встряхивает ее за руку — и она еле заметно вздрагивает. Видимо, все же задета...
Обрывки фраз — оказывается, те несколько удачных залпов форта, что помогли, ну за исключением переправы из грот-мачты, нам затопить врагов, сделаны лично губернатором. Он не врет — его руки и белый воротник в копоти. Гарнизон форта, состоящий из местных жителей, испугался эскадры, понял бессмысленность сопротивления и побежал спасать из города свои семьи и имущество.
Но вот теперь жители готовы на коленях выпрашивать прощения у командира нашей эскадры — у Пантеры, которая смотрит на губернатора невидящим взглядом и бледна до синевы.
Вторая шлюпка заполнена и вовсе неожиданными гостями — точнее, гостьями. Монахини местного монастыря, сплошь немолодые тетки с суровыми и отрешенными лицами, они привезли воду, бинты, корпию и готовы тут же начинать помогать на всех наших кораблях. Ими распоряжается сестра Беатрис, как она сразу представилась — полная, подвижная средних лет женщина с живыми, яркими глазами.
Она замечает меня, и принимает за родственную душу, несмотря на мой мужской наряд. Впрочем, фартук, хоть и оборванный местами, но штаны все же закрывает:
-Сестра... Как тебя зовут? Марта? Сестра Марта, ты настоящая, ревностная служительница церкви, если не побоялась подать руку помощи страждущим, и даже на пороге ада, — монахиня закатывает рукава подрясника повыше.— Я буду молиться за тебя, сестра моя...
Но тут пробегающий мимо Стил обнимает меня левой рукой — правая висит на перевязи — и целует в губы, те самые, обкусанные и припухшие, но его губы такие же шершавые, а щека такая же липкая от смести пота и сажи, и это ничего... Главное, мы живы...
Глаза сестры Беатрисы расширяются, и ее плавная богоугодная речь заканчивается неожиданно:
-Пуп Вельзевула! — и она теряет ко мне интерес, поглощенная праведным гневом, но откидывает за спину длинные складки апостольника, и выгребает мокрую солому из-под лежащего без сознания раненого. Суровая неизбежность тяжелых ранений...
Кстати, голос сестры Беатрисы мгновенно возвращается в исходную точку — мерное и успокаивающее бормотание. За ребят в ее руках я спокойна.
...Тессен неподвижно лежит на кровати Пантеры в ее чудом уцелевшей каюте, только приборы посбрасывало на пол, и хрустит под сапогами стекло разбившихся песочных часов.
-Пантера, дай я все же перевяжу тебе бок, — ее рубашка на ребрах слегка подмокла кровью, вряд ли там что-то серьезное, но взглянуть надо. — И заодно посмотрю запястье, я же вижу, ты им двигать больше не можешь.
Она не оборачивается, держа Тессена за холодную, но еще гибкую и живую руку. Мои пальцы лежат на его запрокинутом горле и ловят то пропадающие, то пробивающиеся через силу удары его сердца. Он хрипло дышит и еще не приходил в сознание.
-Не трогай меня сейчас. Какой смысл мне жить без него?
-Ну знаешь, — моему возмущению нет предела. — Даже хорошо, что он в беспамятстве и не слышит, как ты порешь чушь так, что она визжит. Он не для того на 'Пантеру' полез, что бы очнуться на твоих похоронах.
Она вздрагивает:
-Только быстрее.
Она даже не присаживается, чтобы не потревожить на кровати Тессена, а на стуле лежит его подарок — тяжелый жилет с металлическими пластинами. Он иссечен, но пластины уцелели и сберегли ей жизнь, лишь в одном месте металл чуть прогнулся от прямого удара. И как раз в этом месте кожа на ребрах слегка рассечена. Даже не лезвием, этой вбитой в живую плоть пластиной.
-Тебе бы тоже полежать...
-Мне бы нырнуть поглубже...-она держится за висок. -Голова раскалывается. Нырнуть поглубже и подольше, тогда попустит.
-Пей, — протягиваю ей кружку с ромом, хотя знаю, что она и сейчас откажется. — В чем дело? Ты же за победу с ребятами стакан поднимала, и не раз!
-То за победу. А сейчас... — она смотрит на него не отрываясь, и голос дрожит.
-Он очнется скоро, — о, эта святая ложь медиков, как я ненавижу лгать. -И должен видеть тебя красивой и бодрой. И вообще, наверное, мы поступим самым разумным образом. Ты все же тоже подранена, и рука вот опять распухла, перетрудила ты ее прежде времени. Так что оставайся-ка ты с Тессеном.
Она смотрит на меня непонимающе:
-Ремонт... Ребята...
-Плотников там уже нагнали. Думаю, как ограждение ставить, Стил разберется. Монахини еще читают над мертвыми псалтырь. И твоя помощь им не нужна. А вот быть рядом с ним, когда он очнется, напоить сразу...
-А ты?
-Ты ударилась головой? Да почти вся команда перешла под мое начало. Пантера, я тут капитан!
Она вздрагивает еще раз, но здравый смысл возвращается в ее глаза:
-Что ты стоишь? Марш в лазарет!
Убегаю.
После заката к нам на шлюпке пробирается с 'Александрии' Уильям. Он по-прежнему опрятен и подтянут, но под глазами залегли серо-зеленые круги усталости.
-Вы, как я вижу, взяли на себя труд пользовать моего пациента? — Уильям на редкость спокойно оттягивает повязку на груди Тессена и заглядывает внутрь. — Что ж, готовьтесь к искушению самообольщением, отважная монашка...
И он выходит, потому что его тоже ждут раненые на борту 'Александрии', да и 'Валькирии' — мы же еще даже не знаем, на что вообще способен их хирург.
Что Уильям пытался сказать мне?
Последующие двое суток проходят как в кошмарном сне. Стук молотков и топоров сменяющих друг друга плотников. Новые паруса на отмытой от крови палубе. Хоть как-то упорядочившийся лазарет, занимающий теперь все пригодные помещения, и уверенно снующие по фрегату монахини с корпией и тазами.
Даже среди всего этого ада случаются забавные сцены — а, значит, мы будем живы. Один из раненых, придя в себя и увидев склонившуюся над ним монахиню, вскинулся с испуганным криком:
-Женщина борту!
Странно, а на меня так никто не реагировал. Тем более на Пантеру.
Делая перевязку Тессену, я удивилась — он не только был жив, но и заметно обрел близкий к нормальному цвет лица. Чего не сказать о Пантере, сидевшей рядом с ним без еды и сна. В первые сутки я с трудом заставлял ее съесть несколько ломтиков фруктов и силком отправляла умыться. Она входила ненадолго, включалась в руководство ремонтными работами, что-то подсказывала Стилу и снова спускалась в каюту. Но все же обязанности командира не дали ей расслабиться, и она вернулась на мостик, тем более, что Стил уже не мог стоять на ногах от усталости и боли в ранах.
Но все же в каюте она проводила чуть больше времени, чем раньше и даже ложилась осторожно рядом с неподвижным Тессеном, сберегая все же саднящий бок. Да и одной рукой ей сложно было плотничать, что тоже заставляло Пантеру немного умерить свой командирский пыл.
...Глаза Тессена смотрели прямо и пронизывающе.
-Тессен? Вы меня слышите.
-Конечно. Можете так не кричать, уши же мне не отрубили.
-Знаешь, я бы заподозрила Вас в связях с дьяволом. Ваша рана закрывается на глазах. Так не бывает...
-Но оно же есть, — усмешка трогает его красивые чувственные губы. — Мы победили? Раз мы на борту 'Пантеры'... А Пантера?! Свен? Моя 'Александра'?
-Лежите спокойно. Все живы. Корабли уже в ремонте.
-Где она?
-Пантера? На палубе, они реи восстанавливают. Мы все еще на якоре в бухте.
-Она не ранена?
И тут меня осеняет. Великолепный выход и дать Тессену залечить рану, на которую я бы отвела пару месяцев, раз он выжил чудом, и которая заживает просто колдовскими темпами. По логике, это должно вытягивать все силы из его организма, если это все же не помощь дьявола. Хотя смешно рассуждать о страхе перед дьяволом, служа на каперском судне.
-Рада, что Вы так быстро исцеляетесь. Что ж, Вы молоды и сильны. Но прошу, не говори об этом Пантере. Единственный способ удержать ее хоть как-то в каюте, это убедить в том, что она нужна Вам в качестве няньки.
Кивает после некоторых раздумий. Я умею быть убедительной.
Наш фрегат окончательно отмыт, и по нему снова можно ходить босиком. Пахнет не смертью и гарью, а свежеструганными желтыми деревяшками и стружкой. И еще — медом, мятой, шалфеем и лавандой. Их принесли в большом количестве монахини, все еще помогающие мне в лазарете. Мы развесили пучки травы, и она освежает, настраивает на хорошие мысли. А вообще-то это замечательное целебное питье, и мы разносим его в больших кувшинах по всем кораблям.
Мы варим его на камбузе, и кок Джон щедро предлагает мне сколько угодно горячей воды — ее подвозят шлюпками с берега целыми бочками, а дров у него полно, надо же куда-то девать обломки замененных снастей и торчавшие из воды доски испанских полузатопленных фрегатов — два из них не легли на бок, а встали на корму.
Пантера проверяет работу плотников, принимает ремонт, и свежая длинная стружка смешивается с ее выбившимися из-под черной косынки кудряшками.
Окликаю ее:
-Пойдем, дай уже поработать другим.
Она пожимает плечами:
-Так я и не лезу в то, чего не знаю. Но проверить каждый паз должна. Иначе это аукнется в открытом море, а у меня за спиной не только задание, но и жизни ребят.
-Тем более. Так что ты им нужна живой и здоровой. Идем.
Отвожу ее в каюту Стила, который сейчас занят новыми парусами и из города вернется не скоро. Вот как придет — мне надо будет срочно заняться его ранами, потому что выловить первого помощника на перевязки оказывается делом совершенно невыполнимым.
Но пока что в его каюте извлечена из укромного угла та ванна, в которой он тогда дал мне отмыться после вылазки в город. И она наполнена по моей просьбе горячей водой с целым букетом трав.
-Раздевайся и ложись, — проверяю рукой воду.
Пантера колеблется.
-Не спорь, — у меня в голосе просительные нотки. — И я тебе волосы промою как следует сама. Не возражай, побереги руку.
-Подумаешь, какие-то ушибы. Пфффф..., — презрительно фыркает она.
-Подумаешь, какие-то три градуса норд-норд-оста, — передразниваю ее. -Сама говорила, делом должны заниматься специалисты. Ну а я плотник по людям.
И решительно киваю на ванну.
Пока я вымываю ее густые рыжие кольца волос от набившихся опилок и даже остатков копоти, она дремлет. А у меня в голове дозревает еще одна разумная мысль:
-Знаешь, Тессена бы тоже помыть надо. Я не решалась его трогать, только обтирала влажной губкой.
-Но он же в беспамятстве? Разве можно его купать?
-В ванне вообще-то не плавают. А поддержать его тебе будет не сложно. Да и вообще, — выдерживаю паузу, подготавливая подругу. — Мне кажется, кризис уже миновал. Ему сейчас надо дать возможность вылежаться, а не скакать по реям, как ты.
Она соглашается.
Розовая после ванны, пахнущая медовыми травами, она наклоняется к Тессену, чтобы проверить его дыхание и жар. И его ресницы трепещут, глубокие черные глаза осторожно открываются:
-Любимая...
Стою у стены, не шелохнувшись, чтобы не попасть ему в поле зрения.
-Ты очнулся? — она прижимается лбом к его руке.
-Ты же звала меня? И просила остаться. Как я мог тебя не послушать?
У нее блестят слезы, но это уже слезы радости.
-Любимая, а ты могла бы их повторить? Вдруг я что-то не расслышал?
-Да... Конечно, я повторю их тебе сотню раз и сотню лет подряд...
-Ловлю на слове...
-Пантера, — делаю вид, будто только что вошла и то мимолетом. — Прошу тебя, вымой его как следует, а то уже три дня тут лежит, а у меня руки отваливаются. А после позовешь, сменю повязку.
-Разве ее можно мочить?
-Этой водой можно, она же с лекарственным отваром.
В коридоре прислоняюсь спиной к переборке и едва не оседаю на корточки от усталости.
Сколько же еще дел на сегодня...
Безумие отступает. Корабли наши стоят на якоре совсем рядом, и мне интересно наблюдать, как постепенно вступает в свои права первый помощник 'Александры', назначенный вместо Свена, как налаживает быт нашего фрегата новый боцман, неожиданно для себя получивший этот пост из рук Пантеры.
Жизнь входит в свое русло, и постепенно исчезли монахини во главе с сестрой Беатрис, оставив после себя некое умиротворение. Все же Беатрис мудра — приведи она молодых девчонок-послушниц, и три фрегата встали бы окончательно на голову. Вот даже мне не давался Пит, а я всего лишь хотела обработать рану на бедре. А если бы его ровесница с длинными ресницами и ангельским голоском? А соратницы Беатрис годились большинству наших ребят в матери.
Впрочем, и я многим годилась в матери... И малышу Тому тоже. И не уберегла его. Как не сумела спасти все же и Пита. Он был среди тех раненых, кто ушел защищать фрегат во время боя на нашей палубе. Его принесли второй раз, уже с простреленным плечом, но и после перевязки он с той же задорной улыбкой, разрумянившийся от азарта и выпитого рома, снова вернулся в строй. В третий раз я его перевязывала уже на палубе, под обстрелом. Он был в полусознании, смотрел, говорил, но уже пребывал в каком-то своем мире. Его грудь была пробита в нескольких местах, и надеяться было не на что, разве на чудо и на его желание жить.
И вдруг он схватил меня за руку, глядя перед собой невидящими глазами, но с легкой улыбкой на губах:
-Мама! Мамочка, я вернулся...
-Да, сынок. Как же я рада тебя увидеть вновь.
-Мама, — шепчет он, крепче сжимая мою руку, так и не успевшую добинтовать его грудь.
-Сыночек мой, как же ты вырос, как возмужал, — я целую его спутанные, пахнущие дымом волосы, влажные от пота.
-Мама, — и рука разжимается, оставляя у меня выше запястья следы от пальцев.
Эти следы не сойдут еще несколько дней, напоминая мне о юном и отважном Пите, лучшем фехтовальщике в абордажной команде Пантеры и веселом балагуре в минуты отдыха. Милый Пит, бережно и скромно охранявший себя от посторонних глаз, для кого же ты берегся? И мне хочется верить, что все же обитают в море прекрасные нежные русалки, ласкающие погибших моряков.
А еще мне хочется выть... Кричать в голос все то, что не выстонали, не крикнули эти мальчишки, молча, со сцепленными зубами уходившие куда-то за горизонт — прямо с палубы и с моего стола...
Ребята молоды и хотят жить. Они не капризничают и безропотно сносят болезненные перевязки, хотя я и стараюсь как могу, сделать все эти необходимые процедуры как можно бережнее. Я удивляюсь их выносливости и терпению, а они, как оказалось, тоже удивляются мне.
Волоку по палубе тяжелое ведро с замочеными в соленой морской воде использованными бинтами. Их надо отстирать, а затем прокипятить с золой из очага — вполне посильная работа, и это лучше, чем выбрасывать хорошую ткань. Идущий мне навстречу парень с подвязанной рукой второй, свободной, легко подхватывает ведро:
-Док, куда Вам отнести? — и удивляется, неся ведро на двух пальцах. — Вам это тяжело? А как же Вы меня тогда на руках вынесли с палубы к надстройкам?
Смотрю на него с удивлением — он действительно плечистый, выше меня на две головы. И правда — как? К тому же, просто не помню, как это было...
Пантера отвлекает меня на минутку, пока я дополаскиваю бинты.
-Марта, ты все же права была, что заставила меня чуть-чуть полежать в ванне с твоими травами. Я хоть выспалась, — она заговорщицки улыбается. — У тебя есть минутка?
Киваю.
-Мне снились такие чудесные сны. Лет двенадцать только кошмары видела. Если и видела. Так устаю, что голову до подушки еле доношу. А тут... Знаешь, мне снилось, будто меня целуют, — она испуганно осекается. — Тебе неприятно это слышать?
-Нет, что ты, — распрямляюсь и опираюсь на леер рядом с ней. — Ну же, не томи.
-Мне снилось, будто Тессен целует меня... Так медленно, осторожно, ласково, едва касаясь губами. По щекам, шее, ключицам... Его губы спускаются по плечам.
Смотрю на нее с легкой завистью:
-Так это прекрасно. Что же тебя смутило?
-Не знаю. Это было... Это было так откровенно, но и не по-хозяйски. Как будто он в моем сне оставлял мне шанс отказаться, остановить его.
-А разве в жизни он не оставляет тебе такого шанса?
-Оставляет. Ни разу не чувствовала давления с его стороны. Но как-то меня все это немного пугает. Привыкла быть своим парнем, да еще и командиром научилась быть...
Она вздыхает и задумывается о своем.
Кладу руку ей на плечо:
-И что? Ты и так останешься для всех товарищем и командиром. Мир не изменится оттого, что для Тессена ты будешь не только товарищем, но и любимой.
-Марта, но вот ты же вспоминаешь о замужестве со слезами и вздрагиваешь каждый раз, когда в чем-то провинишься. Хотя у меня на корабле вообще не слишком часто наказывают. Кажется, при тебе вообще ни разу. Но ведь принято считать, что все девушки стремятся замуж... А мне вот не хочется.
-Ты уже и из возраста невесты вышла. Тебе за тридцать. Ты живешь мужской жизнью в мире мужчин. Трудно ждать от тебя метаний и мечтаний.
-А они есть, — она зябко обхватывает себя руками. Но тут же распрямляется. — А они есть, Марта... Если бы ты могла знать... И вот когда Тессен умирал, мне казалось, что я умру вместе с ним. Потерять снова...
И она замолкает окончательно, улыбка в ее глазах гаснет. Мы молча стоим и смотрим, как снуют какие-то рыбешки за бортом, успевшие прикормиться остатками с нашего камбуза.
Рана Тессена заживает на удивление быстро — вот он пример чуда, когда любовь смогла спасти. Видимо, даже там, на равнодушных небесах, решили помиловать в этот раз хотя бы их двоих. Стараюсь не дышать, отводя в сторону салфетку — только бы все не оказалось сном, как Пантерины поцелуи.
Уильям сказал: 'искушение самообольщением'. Вот что он имел ввиду! Очевидно, и раньше Тессен выздоравливал быстрее, чем остальные, и врач может напрасно возгордиться своим искусством.
Это не важно. Важно, что моя подруга снова улыбается, летает как на крыльях и по своему кораблю, и даже успела побывать на 'Александре', вернуться с первым помощником Тессена, и даже о чем-то с ними посовещаться у себя в каюте.
Но вот они ушил, и я забегаю принести ему микстуру — и столбенею.
-Капитан Тессен, — делаю глубокий вдох. — Ни разу не слышала, чтобы пробитое легкое заживало быстрее от приседаний.
Он смущается, потому что не одет, лишь бедра прикрыты скрученной простыней:
-Милый доктор, не могу же я позволить себе превратиться в медузу. Не волнуйтесь так. Это не первый раз, и я прекрасно себя знаю. Но сейчас мне нужно немного еще времени, чтобы вернуться в полную силу.
-Я вообще ожидала, что Вы не станете раньше следующей недели.
Он довольно ухмыляется.
Протягиваю ему кружку, слежу по привычке, чтоб выпил все и ухожу. Меня такое положение дел устраивает.
Стил возвращается лишь под вечер.
Прошло четыре дня с того боя за город, мы многое успели преодолеть. Но его состояние меня настораживает — он выглядит слишком усталым. На первого помощника 'Пантеры' и правда свалилось многое — и погибший боцман, за которым мы все были как за каменной стеной, и ремонт фрегата, и несение вахты в первые сутки фактически в одиночку, потому что обезумевшая Пантера не отходила ни на шаг от умиравшего Тессена.
...Он сразу категорически запретил мне и всем остальным даже намекать ей о необходимости исполнять свои обязанности:
-Она десять лет на этом мостике. А еще раньше научилась ходить в атаку и ставить паруса наравне с остальными. Пусть. Не трогай ее. Сутки — двое ничего не решат в сравнении с жизнью.
Еще издали узнаю его походку, его гордую посадку головы, снова закрытые черным шелком густые русые волосы. Надо же, и у Вольфа были русые волосы... Но ведь совсем другого оттенка.
Он увидел меня, как только ступил на палубу:
-Меня ждешь, солнышко?
И почему-то я не могу ему даже просто кивнуть — мол, да, и глаза проглядела. Рот как будто вязало терпким терном...
...После печального случая с моим пленом, из которого удалось выбраться только благодаря решительности Пантеры, Стил долго и выжидательно смотрел на меня весь следующий день. А вечером, когда мы оказались втроем, он вдруг обратился к капитану:
-Ты же можешь зарегистирировать официально брак?
Пантера прищурилась:
-У капитана, причем официально назначенного, есть такое право. Но в открытом море. А кто у нас нашел прекрасную горожанку? Тут же есть собор, и венчание будет гораздо более запоминающейся процедурой. Тем более, что мы не можем обещать, что он вернется к несчастной девочке, а так хоть свидетелей весь город законности ее ребенка.
Он помотал головой:
-Нет, не команда. Ты можешь поженить нас с Мартой? — видно было, что он долго решался на такую просьбу.
Она задумалась:
-А Марту вообще спрашивали?
И я молчу, не зная, что сказать. Готова провалиться в трюм сквозь две палубы. И Стил смотрит на меня сначала с восторгом, затем с ожиданием, которое постепенно сменяется горечью.
Пытаюсь его догнать, что-то объяснить, слова рвутся наружу, но застревают в горле — все бесполезно и нелепо. Как я могла так его ударить? И тем более при капитане. Но принять его предложение выйти замуж? Так он же мне ничего не предлагал! Он спросил у Пантеры о ее полномочиях... И я не смогла почувствовать, оттого и растерялась. Не сказала бы 'нет'... Но мне вечно надо три вдоха для того, чтоб родилась умная мысль. Это Пантера может стрелять на шорох и фехтовать двумя руками...
Стил тогда поклонился официально:
-Капитан. Док, — круто развернулся и ушел в форт проверить их пушки.
А через час — тревога, и началась пусть маленькая по сравнению с океаном, но нам хватило сполна — война за этот город, который не был родным никому из нас.
Что принесла нам эта победа? Вот уж не добычу.
Она отняла много, но и заставила взглянуть по-другому на то, что осталось с нами.
И да — Стил возвращается на корабль под вечер. И его состояние меня настораживает — он выглядит слишком усталым. И хоть узнаю его походку, его гордую посадку головы, но плечи, обычно широко развернутые, чуть приопущены — это не удивляет, потому что под накинутым плащом он прячет подвешенную на широкой черной повязке руку. Которую зашивала Беатрис, я тогда только успела сделать перевязку сразу после боя, чтобы остановить хлеставшую кровь. И просить сестру Беатрис поменяться со мной пациентами — верх идиотизма. К тому же — после мимолетного поцелуя у нее на глазах. Тем более — после поцелуя.
Тогда некогда было думать — он простил меня? Или поцеловал по привычке, или от избытка захлестнувших чувств, все же мы победили в таком безнадежном бою.
Но шли дни, и ничего не менялось. Пару раз перевязки делали ему монахини, пару раз он попадал ко мне, но все время не удавалось даже посмотреть друг другу в глаза, и, кроме дежурного: 'Не дергает? И по ночам не дергает? Понимаю, день и ночь смешались, но отдыхать все же надо... Так провожу — не больно? Не туго? Выпейте это. И не забудьте зайти завтра, или если вдруг станет хуже'. Но я это всем говорила с теми или иными вариантами... Да и он вряд ли слушал — так, кивал, проглатывал горькущий настой, который должен не дать развиться воспалению, и бежал дальше. А я — мыла руки, и начиналось все заново...
И вот — все еще раз... Стил возвращается на корабль, поднимается по сходням — мы уже успели подойти вчера к причалу и бросить якорь недалеко от берега. Кстати, и 'Валькирия' подошла своим ходом уже... 'Пантера' и 'Александра' ходовых свойств не теряли — просто были заперты обломками со всех сторон.
Вот он о чем-то коротко перемолвился с Пантерой... Пару слов боцману. Из-под руки взглянул вверх, туда, где на самом верху вьется наш флаг.
И вот наши взгляды встречаются. Одновременно мы делаем шаг навстречу друг другу. И оба — настороженно:
-Марта?
-Стил?
И мне уже видно вблизи, как он осунулся, если не постарел, за эти дни. Бледный, с запавшими и слегка покрасневшими глазами, несбритая щетина кидает на резкие черты лица странные полутени.
Он улыбается мне усталой улыбкой, смотрит выжидательно и после небольшой паузы, которая начала уже затягиваться так, как тогда, перед тревогой:
-Прости, я не должен был давить на тебя...
Киваю — потому что снова не знаю, что сказать, я же не ожидала подобного. И отвечаю совсем не то, что ждал он, не то, что я себе намечала в минуты раздумий все эти дни, когда работали руки, а голова вдруг оставалась свободна:
-Когда ты ел в последний раз?
Он только плечами пожимает, но мне видно, что при этом он еще и поморщился от боли в руке.
И тут уже забылись все обиды и неловкости:
-Стил, прошу тебя, иди в каюту, а я сейчас сама тебе ужин принесу. И постараюсь убедиться, что ты все съел.
-Спасибо, солнышко, но только если ты и сама со мной хоть поклюешь, — он пытается усмехнуться, но получается плохо. — Сейчас спущусь. Только до кормы дойду, ополоснусь хоть, а то весь день по жаре по городу бегал.
И меня осеняет замечательная мысль.
-Подожди меня чуточку.
На палубе отдыхают плотники, их много, целая артель, верховодит солидный такой, располагающий к себе немолодой дядька с густыми седеющими усами. Они уже успели как-то забежать ко мне по поводу прибитого молотком пальца, так что бестрепетно делаю к ним шаг. Смотрю на старшего, с сугубо медицинской озабоченностью призывая в единомышленники:
-Прошу вас, — и скашиваю взгляд на Стила, и старшина артели понимающе прослеживает за моим взглядом. — Принесите с камбуза горячей воды несколько ведер в каюту первого помощника.
Он проникся, кивнул, что-то сказал тем, что помоложе, и вот уже с обычным для мирных жителей ворчанием, но быстро, они приволокли несколько ведер воды, и этого хватило, чтоб ы наполнить не слишком глубокую ванну.
Пока они носят воду, Стил, сбросив только плащ, просматривает какие-то бумаги на столе, делать это одной рукой ему не слишком удобно, но и лезть помогать тоже боязно — и так уж я тут раскомандовалась. Он и так косится:
-Что это ты затеяла?
Напускаю отрешенный и ласковый вид, который переняла у сестры Беатрисы:
-Мне же надо отмочить твои повязки...
-Ах, это? Да ерунда все это, монашки же смотрели.
Видя, как он устал, не хочу размениваться на споры и доводы. И так же, как Пантеру на днях, загоняю его в ванну, пока она не остыла — просто начинаю раздевать, снимаю куртку, расстегиваю ворот рубашки и стаскиваю ее, пока он сидит на стуле, ведь если встанет, то мне уже не достать.
Развязываю косынку и повязку — и тихо ахаю. Где были мои глаза? И глаза сестры Беатрисы? Или уж так сложились обстоятельства, что задетую второй раз полузажившую рану кому-то из дежурных монахинь не удалось зашить аккуратно — видимо, еще и неизбежный отек помешал. Но во всяком случае, теперь уже понятно, что его лоб навсегда останется пересечен неровным шрамом. Не думаю, что это испортит его внешность — у него такие резкие и мужественные черты лица, что вряд ли можно ожидать иного. Но, может, расстроит его самого?
-Милый, — осторожно провожу кончиками пальцев рядом со шрамом. — Ты так красив... И так замучен.
Он осторожно кладет свободную руку мне на талию, и сквозь тонкую ткань рубашки чувствую, как нежны и горячи его пальцы. Испуганно наклоняюсь губами ко лбу — нет ли жара? Но он понимает это совсем по-другому — и прижимается к моим губам своими.
-Как хорошо с тобой, Марта, — шепчет он совсем устало, и мне приходится помочь ему расстегнуть ремень.
-Все, дальше, если позволишь, я все же сам, а то совсем уже задремал под твоими руками.
Он берет полотенце и оборачивает им бедра:
-Смотри, Марта, я уже поднял белый флаг своей капитуляции. Можешь делать со мной все, что хочешь... Даже если ты потопишь меня в этой ванне, как вражеский фрегат.
Оставив его в теплой воде, бегу к коку, успевая заглянуть в лазарет. Новый юнга, нанятый пару дней назад, спокойный ясноглазый юноша лет шестнадцати, вскакивает при моем появлении и тут же смешивается:
-Ну, тут все в порядке.
Но все же сама прохожу посмотреть. Привычно провожу рукой по головам, поправляю одеяла. Все тихо. И можно идти заниматься первым помощником. Подхватываю сумку.
Вернувшись с щедро выделенными коком ломтями свежего вареного мяса и овощей, тоже сваренных, но как-то очень умело, так, что овощи не превратились в бесцветную кашу, а остались в меру упругими и пестрыми, застаю его дремлющим прямо в воде.
-Стил, — легонько трогаю его плечо.
Он приоткрывает глаза:
-Марта...А я уже и не ждал тебя. Думал, ты так и ушла по делам, как всегда.
-И уже обиделся?
-Нет. Я же понимаю, что ты не гуляешь. Другим твоя забота нужнее, — он проводит рукой по моему запястью, лежащему на краю ванны.
-Можно, я помогу тебе помыться? Ну вот заодно и удостоверишься, как первый помощник, насколько я справляюсь со своими обязанностями.
-А разве кто-то сомневался? — он по привычке поднимает одну бровь, но невольно кривит уголок рта.
-Тише, милый, — глажу его по голове, заодно и ополаскивая его густые, тяжелые волосы. Они не такие длинные, как у Тессена, и не закрывают шею, но спускаются к ней тяжелой волной. — Вот простыня, я не буду на тебя смотреть, просто наброшу на спину, а ты завернись. Может, ты поешь уже в постели? Ты же на ногах не стоишь.
-Нет, — он передергивает плечами от отвращения, и придерживает руку.
-Давай-ка, садись. Сейчас я сниму намокший бинт и намажу мазью, а дальше пусть рука подышит, пока ты будешь ужинать.
-Так, — перебивает он. — Что значит 'ты будешь ужинать'? Я прекрасно вижу, что тут на двоих, кок же не мог решить, что я внезапно стал муреной.
Чтобы его не злить, вяло надкусываю какой-то овощ и понимаю, что я же сама тоже не ела толком все эти дни. Мы не голодали, камбуз не пострадал, как и кладовая, и дров получилось неожиданно много. Вот только то кусок в горло не лез от горя, то некогда было. А так как запах добротной еды витал в воздухе лазарета, то и создавалась удивительная иллюзия сытости. Пока всех накормишь, глядишь, и запахом сыта. Монахини, те вообще не ели здесь, предпочитая сменять друг друга уже сытыми и готовыми к безостановочной работе.
-Марта, — приглядывается ко мне Стил. — С тобой-то все в порядке? Ты вообще спала сама? Ела?
Беря пример с него, неопределенно пожимаю плечами, наблюдая сквозь закрывающиеся веки, как он одной рукой пытается кончиком кинжала распотрошить и отправить в рот кусок мяса — оно хорошо разварено, и это видно, проверять старого Джона не нужно, но вот подцепить рассыпающиеся волокна ножом сложно.
-У меня руки чистые, — на всякий случай говорю ему, и подношу пальцами небольшой кусок к его губам.
Он удивленно смотрит на меня, но послушно берет. Так скармливаю ему и свою, и его порцию.
-Марта, ты бы и свой рот не пропускала, — он тихо улыбается, отворачиваясь от очередного куска. — Ну-ка, давай. А то не будет сил на вылазки ходить с Пантерой.
Он уже откровенно потешается, и это не может не радовать.
Наконец, можно ополоснуть руки и уложить его, чтобы заняться ранами.
-Приляг рядышком, — вдруг затаенно просит он, когда я заканчиваю перевязку и встаю с края кровати.
-Нет, Стил, — пытаюсь как можно мягче ему объяснить, что это некрасиво и что я боюсь задеть его руку.
Видя его огорчение, предлагаю:
-У тебя же есть карандаш и бумага? Давай я посижу тут с маленькой лампой, мне надо записи свои сделать. А ты пока спи, раз уж я рядом.
Он соглашается. Но вот заснуть никак не может, ворочается. Вот он задевает сначала лбом за подушку, после рукой о переборку, издает тихий короткий стон — и я не выдерживаю:
-Ну-ка, подвинься немного.
И слышу, как он выдыхает, как приютский ребенок, получивший подарок на рождество. И тут же прячет свой восторг за шутливым замечанием:
-Милый доктор, а Вы даже отдыхаете в фартуке?
-Вообще-то, он свежий, как и все остальное, — я уже готова обидеться, но фартук все же снимаю. И робко ложусь поверх одеяла, подпирая свои телом его так, чтобы он оставался на боку, не тревожа больную руку.
И Стил тут же засыпает, таким хорошим, спокойным сном, что я мне на сердце становится спокойно — если его не побеспокоят до утра, то он встанет значительно окрепшим.
Но вот я заснуть не могла — тревожила мысль, смогут ли меня найти, если понадоблюсь в лазарете или если станет хуже Тессену. Да и как я утром в очередной раз выйду отсюда? Два раза еще как-то можно скрыть или объяснить, но три — это уже система.
Но вот за переборкой раздался тихий, еле слышный сквозь доски голос — это явно Тессен:
-Моя любимая, самая прекрасная, самая отважная воительница..., — голос периодически останавливается. И я пронзительно понимаю, что в эти паузы он целует ее.
Наградив меня замечательным слухом, так нужным, чтобы выслушать ухом сердце и легкие пациентов, небеса посмеялись надо мной, заставив все время подслушивать.
-Я искал тебя всю эту жизнь, и не только эту...И вот нашел. И уже никому не отдам, никуда не отпущу... Но и запереть тебя в клетке нельзя... Ты же живешь как морская волна, только в открытом море. Такая гордая, такая прекрасная... И такая свободная...
Мне сладко и страшно это слушать. И, повинуясь неожиданному порыву, заражаясь им, прикасаюсь губами к загорелой шее Стила, его груди. И попадаю в ловушку — он шевелится во сне, находит губами мой нос, целует и снова засыпает, но уже с улыбкой на губах. А его рука тяжело и плотно ложится на меня. И если я подвинусь, то он проснется от боли, которая, как видно, наконец, отступила. И я остаюсь... И тоже засыпаю.
Стил разбудил меня рано утром невесомым поцелуем:
-Как же хорошо с тобой рядом, солнышко!
-И мне так спокойно возле тебя, — отвечаю ему искренне.
Нам обоим пора бежать по своим делам, обязанности не ждут, но мне уже видно, что первого помощника так или иначе удалось подлечить за эту ночь. Он хоть выспался, отмылся и поел, что не замедлило сказаться на его состоянии и настроении. Но на всякий случай прошу его быть осторожнее и руку все же не перегружать прежде времени.
-Солнышко, даже не знаю, что сказать. И врать тебе не хочу, и сам первый с остальных требую слушаться твоих распоряжений, но столько дел... Давай лучше ты вечером опять сама со мной повозишься, раз уж я такой бестолковый пациент?
-Зато ты отличный первый помощник!
На том и разбегаемся.
Мы отдыхаем уже неделю, и за это время многие пациенты успели покинуть лазарет, а остальные уже могут ходить и тоже готовятся вернуться к обычной жизни. Скорее, сейчас важно не дать им поторопиться с этим. Пантера забегает в лазарет каждый день, и не по разу, и мне приятно наблюдать, как она общается со своими ребятами — есть общие воспоминания, понятные только им шутки, для каждого у нее находится ободряющее слово. Ее голос, как оказалось, может быть таким тихим, завораживающим и убаюкивающим, что несколько раз ребята обмолвились — голос капитана действует на них лучше моих микстур.
Что ж, на Тессена так уж точно. Меняю ему повязку — и понимаю, что жуткая сквозная рана на его груди зажила за неделю. Этого и для пореза маловато. А тут ошибки быть не могло — зонд проваливался насквозь. Но я же не святая инквизиция. И меня радует главное — он с Пантерой.
-Марта, можно Вас попросить? Я очень благодарен Вам за лечение, и готов вернуться на мостик, но можно попросить Вас об одолжении?
-Если это в моих силах... Но, может, Вам лучше обращаться с просьбами к капитану?
-Моя просьба именно к Вам. Но касается капитана, — он несколько смущен. — Вы можете оставить бинт еще на один день?
-Да, — пожимаю плечами. -Смысла нет, но и вреда тоже. Шов хорошо зарубцевался, но если Вам неприятно еще его тревожить, давайте забинтую и сегодня.
-Тревожить? — он искренне удивлен. — Поймите, Марта, мне просто важно остаться еще одну ночь на 'Пантере'. Завтра мы уже снимаемся с якоря, и неизвестно, когда удастся вот так спокойно пообщаться с Вашим капитаном...
Киваю понимающе:
-Но прогулку по палубе рекомендую Вам настоятельно.
Туда же вывожу и своих подопечных — в целительную силу свежего воздуха и мягкого солнца верю крепко. Мне даже не приходится подставлять свои плечи тем, кто еще не может уверенно двигаться — их товарищи начеку, и бросаются мне помогать. И все это так удивительно по сравнению с голландской колонией на Мальдивах, да и все остальной нашей жизнью, где каждый норовить урвать свое и для себя, без зазрения совести затаптывая окружающих.
Вынесли на одеялах даже тех троих, которым еще пару недель точно придется провести в моем обществе — но, кажется, новый мой помощник, довольно рассудительный и доброжелательный юноша, сумел найти с ними общий язык.
Только наша слабосильная команда расположилась на теплых чистых досках палубы, подставив солнышку лица и обнаженные, там где не скрыты под бинтами, торсы, как на палубе началось движение. Взлетели паруса, повинуясь уверенным командам Пантеры. Стил и новый боцман вывели сюда всю имеющуюся в строю абордажную команду, включая и то пополнение, которое наняли в эти дни в городе. Зашевелились и на 'Александре' — она тоже снимается с якоря и вслед за нами перемещается ближе к выходу из бухты.
Вскакиваю:
-Эй, на мостике! Мы вам не мешаем?
-Палуба большая, места всем хватит, — смеется сверху Пантера, сверкая на солнце туго заплетенной высоко на затылке косой. Вот только почему-то она в полном снаряжении, да и абордажная команда тоже. К своему глухому неудовольствию замечаю, что и Стил тоже готов к бою.
Ну да, конечно, Пантера сочла, что недели отдыха было достаточно, и все, кто не лежал пластом в лазарете, уже успели не по разу побывать в городе и подружиться с местными юными хохотушками. Впрочем, мы же и до обороны города пробыли здесь несколько дней, так что и она сама решила тогда, что жениться собрался кто-то из команды... Эх, Стил, поторопился он обратиться сразу к Пантере, если бы поговорил со мной... Но в груди у меня разливается тепло от воспоминаний о прошлой ночи, которую мы провели в объятиях друг друга, хоть и разделенные одеялом.
А вот интересно, до чего дошептался Тессен? Пантера спит чутко, и слышит каждый скрип мачты. Но рано утром, когда я выползла от Стила и столкнулась с ней на корме, то, пока мы умывались, она, отфыркиваясь холодной соленой водой, успела мне, смущаясь, поведать:
-Сегодня мне опять снились те чудесные сны... И такие явные...
-Может, виноват Тессен? — бросаю как бы между прочим и тут же скрываю лицо в пригоршне терпкой воды, чтобы Пантера на увидела моих глаз.
-Тессен? — она задумчиво доплетает косу. — Но он же спит постоянно, а ночью совсем отрубается. Наверное, так устал за годы, что сейчас наверстывает сном каждую минуту. Да ты и сама говоришь постоянно, что во сне выздоравливают...
-Да, конечно. Именно во сне...
А что ей еще сказать? Они взрослые люди, да и Тессен так бережен по отношении к ней, что нет смысла подкладывать свой язык в их отношения.
...И вот теперь после всех приключений наш фрегат начинает входить в обычную жизнь.
Пантера строит вдоль левого борта, к которому близко-близко подошла 'Александра', абордажную команду, что-то поясняет им, вводя новичков в курс дела. Я эти тренировки видела не раз, но на нашей палубе, а сейчас она, видимо, решила воспользоваться близостью других наших кораблей и хочет использовать 'Александру' в роли судна, которое или будут брать на абордаж, или отбиваться от него.
Они со Стилом сами бросают крюки, чтобы не повредить излишне рьяными действиями свежепочиненные борта фрегата. А дальше начинаются рутинные упражнения — влететь по вантам на чужую палубу, прикрывая друг друга от обороняющихся вражеских матросов, прикрыть врагу пути проникновения на нашу палубу...
Чтобы не терять времени зря, растираю греющимся на солнце ребятам затекшие от долгого лежания спины, перемещаясь на коленках от одного к другому, и за тренировкой особо не наблюдаю. Хотя и ухо востро держу — Пантера учит свою команду очень жестко, и мелкие травмы неизбежны.
Но вот после очередного захода на палубу 'Александры' Пантера останавливает движение и резким окриком возвращает всех назад, а сама со Стилом перебегает на чужую палубу:
-А вот теперь еще раз то же самое. И именно так, как шли сейчас.
Замечаю, что наблюдает не только команда 'Александры', но и ее капитан, тоже воспользовавшийся возможностью быстро перейти на свой корабль — Тессен расположился на мостике, но не принимал командования у первого помощника, а просто сидит в небрежной позе, оперевшись на одно поднятое колено, а вторую ногу и вовсе свесив вниз. Из-под распахнутой на груди черной свободной рубашки, заправленной под широкий ремень черных же штанов, виднеется белый бинт, пересекающий не успевшую потерять загар грудь. Это как-то сразу оправдывает его праздность в глазах корсаров, а ему дает возможность оценить своего нового первого помощника, уже освоившегося с обязанностями.
Тут и я поднимаю голову, а руки продолжают сами гулять по широкой спине канонира, но вот и он перестает дремать и приподнимает голову — чувствую это по напрягшимся мышцам.
Один из новеньких, молодой мужчина примерно того же возраста, что и Стил, и Тессен, и та же Пантера, с ладной сильной фигурой, ловкий, быстрый, вдруг резко вырывается вперед, первым оказывается на 'вражеской' палубе и устремляется к проходу вниз, совершенно не заботясь о том, что происходит за его спиной. А Пантера и Стил одновременно останавливают двоих бегущих за ним, мягко укладывая на палубу. Следующих они не только отлавливают, но и приставляют им к горлу кинжалы.
-Стоп, — командует Пантера, и медленно отпускает своего пленника, потирающего шею. Вскакивают и положенные на палубу 'Александры'. — Все видели?! Они шли первыми. Но у них не было задачи определить самого первого, ступившего на эту палубу. По крайней мере, сейчас не было. Они должны были расчистить путь для остальных. А в результате? Погибли все.
Она еще раз медленно и уже под ее диктовку просит повторить все заново, и даже мне становится понятно — не рванул бы этот красивый и самоуверенный новичок за корабельной казной, а расчистил бы дорогу идущим следом, прикрыл бы их на пару мгновений от защитников фрегата, и вся лавина абордажной команды беспрепятственно выплеснулась бы на палубу, не оставляя захваченному кораблю ни малейшего шанса.
Пантера обводит взглядом притихшую команду:
-Вы почти все сброшены в море. И спасибо скажите ему, — она кивает головой в строну небрежно прислонившегося к лееру новичка, на четко очерченных губах которого бродит презрительная усмешка. -Хорошо, что мы все это поняли здесь и сейчас. А теперь, парни, давайте еще раз и уже как следует.
Команда занимает исходные позиции. Видно, что ребята хоть и подустали за несколько часов, но вошли в азарт и сами захвачены происходящим — они же имели возможность убедиться, что весь это пот проливается не зря. Все же море, несмотря на жестокий бой за этот город, не слишком богатую добычу получило от нас — хотя каждая потеря, даже малыша Тома, все равно остается брешью в душе.
-Лейн, а тебе особое приглашение? — Пантера не привыкла, чтобы ее приказы не выполнялись, и в голосе больше удивления, чем гнева. — С тобой все в порядке?
-Со мной? А как же, — он окидывает ее взглядом сверху вниз, и я вижу как напрягся Тессен на мостике 'Александры'. — А вот с кораблем этим точно не все в порядке. Эх, надо было мне наниматься на 'Валькирию' или...
И тут он поднимает голову в сторону мостика 'Александры' и кричит Тессену:
-Капитан, я готов исправить ошибку и предложить Вам свою шпагу. Думаю, Вы убедились, что я ею владею достаточно хорошо. Слишком хорошо, чтобы подчиняться женским капризам.
Тессен с ледяным презрением роняет в наступившей тишине:
-А я не перекупаю наемников с других кораблей. Разбирайся со своим капитаном сам, — и отворачивается с равнодушным видом, утыкаясь вместе со своим первым помощником в карту.
Красавец Лейн обескуражен таким поворотом событий — очевидно, он ждал мужской солидарности от капитана 'Александры'.
Обе команды прячут усмешку.
Пантера совершенно спокойно смотрит на эту картину, как будто ничего не произошло:
-Готовы?
Ребята бегло проверяют оружие, с ее губ рвется следующая команда — и тут снова встревает Лейн, очевидно, тяжко переживающий общую насмешку:
-Великолепно. Отважная команда и капитан с прялкой. Нет, я в такие игры не играю. Может, для молокососов, впервые вышедших в море, такая нянюшка и полезна, а для настоящих мужчин требуется настоящая мужская работа и суровый капитан.
-Ну что ж, — если Пантера и кажется спокойной, как серые прибрежные скалы, то это не означает, что у нее в душе не бушует буря. — Может, ты покажешь мне, как настоящие мужчины управляются со шпагой? Надеюсь, мое веретено тебя не слишком оскорбит?
И она вытягивает из ножен тяжелую длинную шпагу, лезвие которой грозно блестит в солнечных лучах.
Команда расступается по сторонам, оставляя в центре максимально широкой пространство. Окончательно просыпаются все выздоравливающие. Поднимаются наверх кок и его кот.
То же самое происходит и на соседних фрегатах, с той лишь разницей, что там просто подходят к бортам рядами, рискуя накренить корабль.
Пантера бесстрастно снимает куртку, перевязь с ножнами, оставаясь в черной шелковой рубашке с широкими, собранными на запястьях рукавами.
Лейн и правда не относится к необстрелянным новичкам — видимо, ходил на другом пиратском корабле, да что-то не сложилось. Хотя с его языком он мог бы запросто не только не у дел оказаться, но и вовсе на рее. Или под килем. Но он понял, что нарвался на поединок. Да еще и с капитаном. Вот он тоже снимает куртку, перевязь, выкладывает аккуратно пистолеты. И сдергивает через голову рубашку, сверкая на солнце великолепной мускулатурой своего стройного, покрытого ровным морским загаром тела.
-Вот видите, она даже раздеться не может, чтобы встретить удар открытой грудью. Да что там говорить, — но нехотя встает в позицию, так как отступать ему некуда, ребята стоят плотным кольцом.
Плотным настолько, что даже реши он сейчас все остановить — просто так с нашего корабля не уйдет.
-И что? Так и будем стоять, — глаза Пантеры лучатся в предвкушении. — У меня на сегодня дел еще много.
-Возможно, их придется отменить, леди, — Лейн перехватывает дагу поудобнее. — Не мне Вам напоминать, что одержав над Вами победу, я стану капитаном этой посудины. Что вполне справедливо.
И вот тут мне, не знакомой с пиратскими законами, становится действительно страшно. И за подругу, каково ей, такой гордой и красивой, лечь на палубу родного фрегата на глазах не только команды, но и любимого? А если этот Лейн полоснет ее по лицу? Ладно, Стила не пугает шрам через весь лоб, да и ее бы не особо испугал бы. А выбьет глаз?
Мы все замерли без движения и даже без дыхания. Клинки звенели все яростнее, и усмешка уже перестала скользить по губам Лейна. А Пантера, наоборот, улыбалась так легко и радостно, как будто в серсо играла, а не отбивала удары боевой шпаги.
Но вот и ей стало труднее противостоять его натиску — красавчик оказался на редкость сильным и умелым фехтовальщиком. Пожалуй, с ним мог бы сравниться только сам Вольдемар фон Вольф.
И тут меня как молнией пронзает — а что, если... Я же тогда не осматривала труп, и корю себя за это в тысячный раз. Да, пистолетный выстрел разнес ему грудь, а фрегат 'Черный волк' был взорван и затонул в открытом океане. Но ведь выживал же он чудом до этого? А что, если... И воображение, уже начавшее работать, нарисовав Пантеру с закрытой черной повязкой пустой глазницей, не может остановиться. И страшное видение, посещавшее меня иногда во сне, встает перед глазами в дневном свете — Вольф на деревянной ноге, с крюком вместо оторванной руки, одноглазый и изуродованный ожогами. Вольф, пришедший требовать возмездия за мой выстрел...
В глазах темно, и сердце колотится в затылке в такт ударам металла.
Но вот дружный выдох вырывается из нескольких десятков мужских глоток — я успеваю увидеть, как Пантера мгновенным боковым ударом бьет Лейна в висок носком ботфорта, заставив его перед этим слегка нагнуться вперед, отбивая ее атаку.
Красавчик с грохотом обрушивается на палубу, а она приставляет кончик шпаги к его шее:
-И как знакомство с прялкой?
Он мучительно раскрывает глаза и фокусирует зрение:
-Капитан...
-Уже лучше...
-Капитан, я был не прав.
-Совсем неплохо. Все мы имеем право на ошибку, а умный человек еще и умеет их вовремя замечать. А храбрый — признаться.
-Капитан, — слова даются ему нелегко, в отличие от более легкой и гибкой Пантеры, он все же сбил дыхание под конец, да и грохнулся ощутимо от ее неожиданного удара. — Вы позволите мне остаться в Вашей команде?
Она улыбается открытой улыбкой и обводит глазами ребят:
-А вы что скажете?
-Да пусть... Только ведь второй раз не простим.
Тессен наблюдает за происходящим со своего мостика прищуренными глазами.
Она перекладывает шпагу в левую руку и протягивает Лейну ладонь, сняв перчатку:
-Вставай, сколько ты собрался тут лежать... Можешь встать? Или позвать врача?
Она подходит ко мне, пока он медленно отдирает себя от палубы под одобрительные незлобивые шутки парней:
-Марта, взгляни на него после. Все же по голове я его приложила.
-Сама-то не ранена? Точно?!
-Нет-нет, все хорошо, я б тебе сказала бы. Мне же сейчас нужны силы, чтоб еще и за Тессеном ходить. Как он, кстати, на твой взгляд?
И я лгу подруге:
-Получше. Сегодня я разрешила ему встать ненадолго, хоть на свой корабль сходить, раз такая оказия. Но сейчас перед отшвартовкой его надо забрать и уложить опять. Сделаешь? — и я виновато оглядываюсь на свою выздоравливающую команду, которую пора отправлять вниз, в проветренный и вымытый юнгой лазарет. Да и время обеденное.
О просьбе капитана вспоминаю уже под вечер — моя жизнь полна сюрпризов, и не всегда возможно удержать в голове все. Вот вроде бы и обед прошел гладко — уже не надо никого кормить с ложки, кроме одного, обжегшего руки при тушении занявшейся было палубы. Он справился, и руки, хоть и будут внешне корявыми, но двигаться будут, и даже оружие держать, и ласкать девушек — если найдется такая разумница, что сначала посмотрит в его теплые и бездонные карие глаза, а уже после, мельком, на руки и то только для того, чтобы нежно погладить.
И вот — неожиданное явление: пока я кормила его, заметила краем глаза непорядок в другом углу: остался нетронутым фрукт, которыми я стараюсь кормить вдоволь своих пациентов, пока есть такая возможность во время стоянки.
-Рори, а фрукт?
-Детская глупая еда.
Мне понятна его глухо рвущаяся наружу тоска — ребята там тренируются, они вместе, они заняты привычным делом, а у него срастается перебитая нога, и быстрее, чем отведено природой, это не произойдет. Но тем не менее, продолжаю настаивать:
-Не предлагаю по-детски радоваться и не предлагаю слагать о нем стихи. Просто ешь. Как лекарство.
Фрукт отправляется по назначению. И в таких мелких штрихах повседневной жизни проходит время. Спохватываюсь, посылаю юнгу — не самой же бегать по всем палубам, да и было б за кем. К легкораненым канонирам, отказавшимся спустится в лазарет и отлеживавшимся возле своих пушек, мне было не сложно несколько раз в день сбегать.
И надо же уметь этому Лейну нарваться второй раз за день!
Он спускается в сопровождении юнги — с горделиво откинутой головой, покрытой густыми, но как-то взъерошено лежащих светлых волос, падающих длинными рваными прядями на высокий чистый лоб и на крепкую шею. Вблизи замечаю в правом ухе странную серьгу — длинная, почти до плеча, красная кисточка с серебряными перетяжками и мягким хвостиком какого-то меха на конце. В сочетании с легкой небритостью это придает ему лихой и опасный вид. А еще он потрясающе красив. Хотя на мой взгляд — слишком яркой, вызывающей красотой. Жесткие и резкие черты Стила мне нравятся больше.
Лейн небрежно прислоняется к притолоке в выжидательной позе.
Стараюсь быть как можно ровнее:
-Сядьте сюда, пожалуйста. Вы слишком высоки, и я не достаю до Вашей головы.
-А тебе, крошка и не надо, — в его глазах и губах сладкий и ароматный мед. — Я и сам могу до твоих губ дотянуться, если захочу. Но сюда меня вроде врач звал, посмотреть хотел, не вышиб ли мне мозги капитан.
-Да, она и попросила Вас посмотреть. Пожалуйста, давайте скорее, я же даже не спрашиваю, как Вы себя чувствуете. Потому что и так вижу, что Вас подташнивает и кружится голова.
-Ты ведьма и умеешь видеть насквозь? — в его голосе все та же легкая небрежность. — А вот этом этом я бы мог еще поговорить с врачом, но не с хорошенькой женщиной рассуждать о таких вещах. Да и что ты тут вообще делаешь? Навлекаешь своим присутствием несчастье на этот корабль? Мало того, что...
Неужели он не ощущает той загустевшей под его языком тишины? Но я безмятежно улыбаюсь, и ребята молчат. И тут до него доходит:
-Мать честная, влип же я. Тут и доктор женщина?! Но при приеме на службу нас всех врач смотрел. И он-то точно был мужчиной.
-Наверное, Уильям с 'Александры'.
-А ты кто?
-А я Марта с 'Пантеры'. И Вы мне уже наскучили. Показывайте Вашу голову, а пока что выпейте этот отвар.
-Что это? — он принимает кружку с темно-коричневым пряно пахнущим настоем.
-Снотворное, — пожимаю я плечами. — Со слабительным.
Лазарет взрывается хохотом, он от неожиданности осушает кружку, а все наперебой начинают рассказывать ему недавнюю историю про дона Поноса. А так как там фигурирует и моя скромная персона, то его взгляд в мою сторону становится более осторожным.
Когда я забегаю к Пантере взглянуть на Тессена, то застаю там и Стила. Они как раз обсуждают — а не страшно ли с таким ходить на одном корабле? Стил предлагает уволить его немедленно, а Пантера колеблется:
-Но он мне нравится. Отчаянный, но умеет признавать свои ошибки, да и боец отменный. А еще явно сообразительный и с чувством юмора. Да, он мне нравится.
-Тебе решать, — трудно вздыхает Стил, и желваки играют у него на скулах.
Тессен вообще не вмешивается, как не вмешался в ее ссору с Лейном. Ревнует? Вряд ли. Пантера не слепа и не глупа, она не сможет предпочесть дерзкую красоту Лейна глубокой нежности и мужественности одновременно, присутствующих в Тессене. Но, может, все же сказать ей, что ее сны — не совсем сны? Но снова язык исторгает привычное:
-Капитан Тессен, Вы еще слишком слабы. И я советую вам немедленно ложиться спать. Да и Вам, капитан, — я обращаюсь уже к Пантере. — Не мешало бы отдохнуть перед выходом в море.
Но вечером в бухте бросает якорь еще один корабль — английский, судя по флагу. И через какое-то время прибегает посыльный от губернатора — он немедленно хочет видеть Пантеру.
-Прости, но одну я тебе не отпущу, — Тессен быстро одевается, забыв, что он еще должен страдать от боли и слабости. Поймав ее сверкающий взгляд, уточняет:
-Не отпущу как союзник и партнер прежде всего, — он берет ее за плечи. — И как самое мое дорогое сокровище.
Вмешивается и Стил:
-И я тоже на правах старого друга. Тогда чудом никто не пострадал, когда вас Мартой из подвала выколупывали.
-Да? — она вскидывает на него незамутненный взор. — А нам с Мартой казалось, что прибывшая 'кавалерия' разве что поганцев повязать успела. А всю работу мы сделали. Так, Марта?
Меня охватывает ее тревожный задор и я улыбаюсь:
-Разве я буду спорить с капитаном?
Они возвращаются уже глухой ночью, все так же втроем. Если Тессен не ушел на 'Александру' после того, как невольно показал Пантере, что уже не столь бессилен, то там снова предстоит что-то тревожное.
-Плату предлагают приличную. И не селедку перевозить. И даже не Марионеллу..., — продолжает рассуждать Стил, и начало их разговора мне не известно.
-Маргариту, — машинально поправляет Тессен.
-Вы можете о деле? — останавливает их спор Пантера, снимая плащ.
-А что о деле? — Тессен задумчиво тоже вешает плащ и снимает куртку. — Карту надо посмотреть. И Свен сейчас подойдет, он тоже должен быть в курсе дела.
-Но давайте мы сейчас поймем, а стоит ли нам связываться? — что-то гнетет Пантеру, которая всегда легко берется за любое сложное задание.
-Мы все рано идем примерно в том направлении. Так что сейчас курс только немного скорректируем, — Стил уже вооружился циркулем.
-Понимаете, друзья, если губернатор просит сделать все так быстро и тихо, то что-то тут нечисто.
-А что чисто в этом море, кроме самого моря? — искоса бросает взгляд Стил.
-Меня склоняет в пользу решения все же согласиться на просьбу губернатора только то, что я его знаю...
-Странно. А он тебя не знает, — заинтересованно смотрит на нее Стил. — И к тому же и я его не припомню. А знакомые у нас общие.
-Он не узнал нас. Ты не узнал его. Но я-то узнала. И вообще, — она наваливается на стол с картой, вычерчивая тонко оточенным карандашом. — Смотрите, Бермудские острова здесь, а вот и порт Сент-Джордж. Мы сейчас здесь.
-При самом лучшем ветре идти суток восемь.
-Здесь рифы, придется делать круг...
Я зеваю так откровенно, что Стил оборачивается:
-Марта, иди-ка ты спать. Сама же говорила, надо пользоваться спокойными минутами.
-Эх, кажется, они закончились. Хорошо хоть, я позавчера аптеку пополнила так, что уже некуда при всем желании запасы класть.
-Могу обрадовать, подруга, — откликается Пантера, заправляя за ухо рыжий локон. — Мы запасли порох и свинец с тем же подходом. Так что будем надеяться, что постараемся поберечь твои запасы и больше не принимать бой на своей палубе.
Тессен помогает ей рассчитать курс, и как бы невзначай кладет руку на ее спину, обтянутую белой батистовой рубашкой, в которой она ходила сейчас на прием к губернатору.
Стил оглядывается на меня и Свена:
-Кажется, тут не надо столько народу. Свен, перечерти себе у них курс на всякий случай, а Тессену я дам запасную карту, чтобы и себе прочертил. И до прилива у нас пять часов. Сейчас я пойду приму этот 'ценный груз', как и договаривались, — он накидывает плащ и обращается ко мне. — Марта, идем, я провожу тебя.
Едва закрыв дверь каюты, он обнял меня в полутемном коридоре, невзирая на то, что тут запросто мог проходить боцман или юнга из лазарета.
-Я так мечтал посвятить тебе этот вечер, прогуляться с тобой. А видишь, как оно сложилось. Опять война идет по пятам, — он прижал меня еще крепче, так, что фартук затопорщился у меня на груди, и я невольно отстранилась. — Марта, а давай я отведу тебя в свою каюту? Обещаю, что вернусь через десять минут. И да, кстати, ты же мне обещала повязки поменять. Оно и правда легче сегодня. А то уже надоело обмотанным ходить, скорей бы заросло.
Он целует меня еще раз и мягко вталкивает в свою каюту.
Мы уходим с приливом, на рассвете. А до этого была короткая тревожная ночь с объятиями и поцелуями.
Стил был очень напряжен — очевидно, его ситуация с таинственным пассажиром выбила из колеи, и очевидно, причины у него были. И только, когда после перевязки я уложила его в постель и сама прилегла рядом, как накануне — он вздохнул так спокойно и глубоко, что я осталась. В конце концов, в отличие от Пантеры, я знала двух мужчин, если к печальному опыту общения с кулаками внешне благовоспитанного голландского дипломата это вообще можно отнести. Да и Вольф... Он же никогда не интересовался, а чего вообще хочу я в этой жизни. Но тем не менее, пусть по паре раз, но с ними я была в постели как жена... И что теперь мешало сделать еще один шаг к Стилу, понимая, что сам он этого страстно хочет, но не может сказать, опасаясь еще раз испугать меня своей откровенностью, отбросить назад наши отношения? Сегодня вот мешала разлившаяся в воздухе нехорошая тревога. Почему-то предстоящее плавание не радовало меня перспективой увидеть море, новые города, звезды над парусами. И я решила оставить все как есть...
Святая Мария, как же спокойно в кольце его рук...
И теплые волны уносят меня до утренних склянок. А с их звоном бегу скорее на корму туда, где всегда умывается Пантера, в любую погоду выливая на себя пару ведер забортной воды, даже такой, от которой у меня при умывании ломит пальцы. На такие подвиги я не способна... Но вот повидаться с Пантерой хочется до колючих мурашек в животе — уж я-то знаю причину ее снов.
И точно — подруга явно не в своей тарелке. И не выспалась, но в хорошем настоении. Улучаю момент, когда мы остаемся ненадолго одни и, пока она промакивает полотенцем свои кудри, такие густые, что плохо сохнут даже на морском бризе, тихонько спрашиваю:
-Спалось без сновидений?
Она качает головой, а на губах появляется затаенная нежная улыбка:
-Спалось точно без сновидений, — она задумчиво прикусила нижнюю губу и все же решилась, тряхнула головой. — Мне, как оказалось, и прошлые ночи без сновидений спалось!
И вот тут уже я вся превратилась в одно большое ухо — оказывается, Тессен снова стал ночью шептать ей ласковые слова и осторожно целовать, но или она спала тревожнее накануне рейда, или он был напористее — вот только разбудил. И не смог сразу остановиться, продолжая выцеловывать каждую складочку ее гибкого сильного тела, спускаясь от груди к животу и бедрам, отчего не сразу заметил ее распахнутые глаза.
И приготовился к смерти, зная, как ненавидит Пантера хоть какую-то попытку подчинить ее хоть в чем-то.
-И знаешь, не знаю, что на меня нашло, но я не разозлилась...
-И?
-И стала тоже целовать его...
-И?
-Марта, — она простанывает, и это удивительно, так как не стонала у меня на столе.
-Ну хорошо, давай не будем, — примирительно говорю ей. -Но, наверное, тебе как капитану, все же надо знать. Я вторую ночь ночевала в каюте первого помощника.
-Меня как капитана это может интересовать только в одном — где тебя искать, если понадобишься срочно. А остальное — это совершенно твое личное дело. И первого помощника.
-Ты не сердишься?
-С чего? Тяжелораненых, с которыми надо сидеть, у нас же нет уже? И тебе тоже надо выспаться. Кто знает, что нас ждет, — ее мысли уже улетают далеко от наших с ней маленьких сердечных тайн. — И да, Марта, конечно, ты вправе распоряжаться своей жизнью ровно так, как ты хочешь. Никто тут тебя не осудит.
-А ты? Ты же не решаешься в открытую показать свою привязанность к Тессену?
-Привязанность? Это что, заметно?
Смешиваюсь, потому что ответа не знаю:
-Во всяком случае, я никаких пересудов не слышала. И знаю о ваших отношениях только от тебя. А ты тоже человек и тоже имеешь право на счастье.
-Эх, не все так просто...., — она уже затягивает ремень и собирается убегать на мостик.
Белыми цветками в предрассветном небе распускаются паруса трех фрегатов, и они резко контрастируют с оголенными мачтами британского корабля. Он остается в гавани, а мы тихо уходим, и кто-то, возможно, не успел даже попрощаться со своими новыми подругами, обретенными в этом городе, так горько вошедшем в судовые журналы нашей маленькой эскадры.
На второй день плавания к вечеру ветер крепчает, и даже я понимаю — мы снова попали в бурю. И прятаться от нее негде.
Шторм обрушивается с наступлением темноты, и остается только порадоваться, что снасти отремонтированы на совесть.
Конечно, выбегать на палубу в бурю мне уже не придет в голову, и я просто сижу с замершим сердцем, молясь, чтобы все уцелели. Несколько остающихся еще в лазарете корсаров тихо молятся вместе со мной — каждый о своем и все вместе — чтобы наши выстояли и такелаж выдержал.
Тяжелее всех приходится Рори, потому что каждый безумный прыжок 'Пантеры' по гребням волны отзывается болью в его еще не сросшейся ноге, и я подсаживаюсь к нему, обнимаю покрепче, прижав плечи к своей груди и оперевшись спиной о переборку. Там мы составляем единое целое с кораблем, и удары стихии нас почти не затрагивают.
Спустя несколько часов рев волн за бортом ослабевает. Заглядывает боцман — он привел парня, у которого руку зажало веревками, когда спускали мокрые, отяжелевшие паруса, и левая кисть, изломанная и окровавленная, покоится в его правой руке, тоже покрытой ссадинами. Пробегаю кончиками пальцев по кровавым лохмотьям:
-Могу обрадовать, все не так страшно, как выглядит. И через месяц мы точно посмотрим, что получилось.
-Вы не отрежете мне руку?
-Вот у первого помощника лоб рассечен. И что, мне надо было ему голову отрезать? На, и выпей до дна.
А про себя думаю, что этим парням повезло с капитаном — уж за бытность свою в таверне я хорошо усвоила, что большинство пиратских капитанов предпочитает оставлять в ближайшем порту всех тех, кто в обозримом будущем не может быть полезен в плавании. И если хватает оставленных денег, то искалеченные люди, оказавшиеся в незнакомом городе одни, или спиваются, или все же как-то излечиваются с учетом того, что ни один приличный врач не возьмется лечить пирата. Да и на кораблях пиратов чаще всего с этой обязанностью справляются или плотник, у которого есть необходимые инструменты для ампутаций. Или вовсе кок, потому что умеет разделывать мясо, да и есть где прокалить нож...
Возможно, я и не Бог весть какой лекарь, но уж чему научили в монастыре — исцеляет Всевышний, а наша задача не искушать его своим неверием и противодействием. Чистота и уход делают чудеса, не мешая организму и небесам делать свое дело. А от меня не чудес просят — а просто заботы. И это не сложно. Тем более, что капитан еще ни разу не оставила на берегу никого из своих ребят, даже если до того момента, как им в строй встать, пройдет пара месяцев.
И вроде буря утихомиривается. Мой новый пациент, измученный несколькими часами борьбы с парусами и бурей, а после — обрушившейся болью и естественным страхом в один миг превратиться в ненужного калеку, наконец-то засыпает, надежно перевязанный и напоенный всем, чем можно.
И вот тут меня ждет новое явление.
В темный тихий лазарет проскальзывает незнакомая фигура. В свете крошечной лампы вижу седые волосы, забранные бархатной узкой лентой на затылке и еще не поредевшие, несмотря на глубокие морщины, залегшие вокруг умных и жестких глаз незнакомца. Чуть согбенная спина, но еще видна стать. Глухой темно-коричневый камзол, такие же штаны. Туфли с пряжками выглядят совершенно неожиданно здесь, на корабле, но вполне вписываются в его общий облик, как и шпага, тускло поблескивающая у бедра, спускаясь на широкой перевязи. Шпага боевая, это я уже могу отличить за годы скитаний.
-Леди? — он тоже удивлен, увидев меня здесь.
Только бы не начал обвинять меня в том, что буря за бортом есть следствие того, что на борту я. У него вид старого аристократа с родословной от Вильгельма Завоевателя, и не хотелось бы осаживать его, как пришлось Лейна.
Но старый лорд невозмутим:
-У Вас есть что-нибудь от мигрени? — он потирает висок тонкими сухими суставчатыми по-стариковски пальцами, обтянутыми потемневшей неровными пятнами кожей.
-Сейчас я не могу заварить Вам ничего, мы не зажигаем очаг во время шторма, чтоб не устроить пожар. Позже только. А сейчас — если поверите мне на слово и примете этот порошок. Воды запить сейчас налью.
-Давайте порошок. Вряд ли Вам есть смысл делать это наугад, так что придется довериться.
-Так это Вас мы должны доставить в Сент-Джордж?
Он удивлено вскидывает от кружки с водой свои седые кустистые брови:
-Вы откуда знаете? Ваш капитан делится заданием со всем экипажем? Или Вы его, простите, ночная кукушка, которая способна накуковать мудрый совет к утру?
-Не надо, милорд, — сквозь стиснутые зубы, но получается еще и сквозь слезы, а обнаженная грудь пусть не капитана, но первого помощника среди белоснежных простыней встает перед глазами. — Не надо. И сразу могу ответить Вам — я не сплю с капитаном. А задание? Да, конечно, мы же выполняем его вместе. И нет смысла жить наугад.
-Ваш капитан не боится шпионов? Или держит команду в стальных рукавицах, вешая на рее за каждый неверный взгляд?
-Не знаю. Своих не вешает. И не бьет. А враги... Ну как-то не выживают они после встречи с ней, чтобы мне их расспрашивать..., — принимаю у нег кружку. — Скоро полегчает, идите, лягте. Если хотите, Вас проводит юнга, все же качка.
Он смотрит на меня долгим, изучающим взглядом и уходит. Глазами отправляю за ним все же юнгу.
Буря все же утихомирилась, и юнга приносит сверху радостную весть — все живы и целы, но устали безумно, и просто валятся на мокрую палубу, засыпая после двенадцати часов непрерывной схватки со стихией.
С коком и юнгой бежим туда — затаскивать вниз, помогать снять ледяную, залубеневшую от насквозь напитавшей ее морской водой пополам с потом одежду, растирать, поить горячим и заворачивать в одеяла. Заодно тут же обрабатываю ссадины, которые никто и не считает за повреждения. Фрегат выстоял, и это главное.
Пантера все еще на мостике, да и ее первый помощник. Им обоим надо отдохнуть, они валятся с ног, а у Стила еще не зажили раны. Наверное, все же мне хватило тепла любви — вот Тессена же исцелила Пантера только своей душой. Да и у нее рассеченный пластиной доспеха бок зажил дня за три-четыре. Так, а где же корабль Тессена?
Но горизонт абсолютно чист. Нет в нем парусов ни 'Александры', ни 'Валькирии'.
Пантера молчит, сжав с тонкую полоску побелевшие губы.
-Капитан, — негромко, с хрипотцой голосе, говорит ей Стил. -Идите к себе. Через два часа смените меня. Сейчас все рано ничего не сделать.
Она бросает на него испытующий взгляд, и он поясняет:
-Сама прекрасно понимаешь, что в таком тумане мы ничего не сделаем. Я постараюсь удерживать корабль на месте. А когда небо развиднеется, по звездам сориентируешься. Уверен, что и Свен с Тессеном сделают то же самое. Если только не дрейфуют от нас в паре миль, и тогда мы их увидим сразу, как рассеются облака.
Она кивает, но в глазах боль.
Туман рассеивается, но никаких следов нашей эскадры нет. Уже Пантера успела перевести дыхание и согреться в каюте, и сменила на мостике Стила. Пока я растирала ей ледяные, не сгибающиеся пальцы, она почти плакала, несмотря на то, что согласилась на полстакана рома, чтоб все же согреться.
-Больно? Может, тебе дать отвар? Он и выспаться поможет...
-С головой не дружишь? Мне еще только твоего зелья не хватало! — и после неловкой паузы она прижимается мокрой головой к моему боку. — Прости. Прости меня.
-Я не обиделась. И знаю, что тебя так сейчас пугает. Не думай, что мне безразлична судьба наших кораблей. А тебе еще и за Тессена страшно, — что ж, иногда слова должны быть как ланцет, одним резким надрезом вскрывающий жгуче-дергающий нарыв.
-Да. И ты знаешь, что я пережила, едва не потеряв его от серьезной раны. И вот опять..., — она выдергивает свои немного отогревшиеся руки из моих и запускает пальцы в волосы. — Боже, как же я глупа бываю... Как же я часто иду поперек себя...
-Успокойся, — прижимаю ее к себе и мягко укладываю под одеяло. -Спи. Что-то же да произойдет. И мы будем надеяться на хорошее. И, кстати, лорд этот заходил ко мне лечить мигрень. Вроде ничего, уж получше дона Поноса с лже-дочкой.
Она вздрагивает, как от плетки, но, засыпая, успевает сказать:
-Ты с ним осторожнее. Не надо...
И оставляет меня наедине с мыслями — а я сказала что-нибудь лорду, что могло бы помешать нашему делу?
-Парус! Слева по курсу парус! — это крик вахтенного заставляет всех нас вылететь на палубу.
Стил, едва успевший прикрыть красные от напряжения и соленых брызг глаза, вскакивает на ноги, перелетая прямо через меня.
Да, я снова и уже беззастенчиво, остаюсь в каюте первого помощника, как двумя часами раньше оставалась с капитаном, пока она отогревалась и приходила в себя. Растереть сведенные холодом руки и ноги, напоить горячим, размять затекшие от напряжения плечи — что в это такого? Тем более, что Стил снова разбередил заживающую руку.
Парус! Тессен жив?
-Свистать всех наверх! Приготовиться к бою. Поднять паруса! Полный вперед!
Святая Мария...
Мимо меня с мерным топотом сапог проносится черной неумолимой тучей абордажная команда. Перед глазами мелькает красная кисточка странной серьги Лейна.
Вцепляюсь в кока, тоже оказавшегося у выхода на палубу:
-Что там?
-Там три испанских фрегата, — старик собирает себе под нос таких морских чертей со дна самого глубокого моря, что я не задаю других вопросов.
Похоже, Пантера приняла решение лишь изготовиться к обороне, но рассчитывает уйти от них. Паруса свистят от бьющего в них ветра, и мы летим, взбивая пену. И чем дальше мы уходим вперед, тем меньше шансов встретиться с потерявшимися нашими кораблями — Пантера не держит курс, а просто ловит ветер, и послушный фрегат чутко берет то направление, которое она просит. Ее руки держат штурвал, ногами она буквально вцепилась в мостик, и при резком галсе брызги окутывают ее с головы до ног, как и абордажную команду, готовую стрелять по ее первому приказу.
Ядро тяжело шлепается в воду, не долетев несколько дюймов до нашей кормы, и я скрываюсь вниз не потому, что боюсь ядер — просто надо снова готовиться к крови и боли, снова видеть этих мальчишек не с хохотом тренирующихся на палубе, лихо прыгая по нашим реям и надстройками с саблями, а бледных, окровавленных и хрипящих от боли.
Прислоняюсь лбом к холодному дереву переборки.
Святая Мария, сделай хоть что-то! Но что можно выпросить у неба, если этого не дало море. Которое также сине, изменчиво, бездонно — но рядом. Гораздо ближе, чем небо.
Наученная горьким опытом предыдущих схваток, я ожидала снова валящихся на палубу ядер, сносящих все на своем пути, и внутренне сжалась от ожидания этого грохота, каждую секунду могущего окончится ревом водоворота, поглощающего наш фрегат. Но несколько ядер шлепнулись в воду за кормой, словно подстегнули 'Пантеру', и мы продолжали нестись по волнам в сопровождении 'почетного эскорта' под испанскими флагами.
-Как нарочно готовились к догонялкам, — бормочет кок. — Глянь, осадки почти нет, они без груза идут, никого по дороге даже не ограбили. Или с голодухи злые, или за нами и правда гонятся...
Вглядываюсь в туман, смешанный с водяной пылью и брызгами — похоже, что они, как и тогда, заходят с двух сторон. Неужели снова пережить этот кошмар? Да у нас и сил может не хватить — все же многие только возвращаются еще в строй, да и новеньких Пантера не успела оттренировать так, как своих давних проверенных бойцов.
Она же мне обещала, что больше не допустит бой на нашей палубе...
-Спустилась бы ты к себе, — просит меня кок. — Я воду тебе греть поставил, а сейчас пойду плиту погашу, не ровен час, капитан начнет выкручивать штурвал так, что боком пойдем по волне.
Он заторопился на камбуз. А мне стало стыдно, что все заняты, крепят паруса, готовят пушки, зарядили мушкеты и взяли испанцев на прицел — а одна я стою, как праздный зритель этого пролога чудовищного спектакля. И тут же — как удар под коленки: это же хорошо, что я бездельничаю.
Обстановка вокруг становится все более напряженной — испанцы действительно решили взять нас в клещи. Пользуясь ветром и легкостью своих кораблей, они начинают решительно догонять 'Пантеру'. Мы бы и ушли, капитан почти вырулила на то направление, при котором испанцев стало бы сносить чуть в сторону, гася им скорость, поднятыми волнами от нашей кормы. Но вдруг с треском разлетается один из самых больших парусов — видимо, пострадал в бурю или ткань была с изъяном, и вот сейчас это стало для нас смертельно. Скорость резко падает, и слышно, как на испанских кораблях готовятся к абордажу.
И вдруг — пушечный залп из тумана — и испанец, чей нос поравнялся уже с кормой 'Пантеры', вздрагивает всем телом, а несколько одновременно выпущенных по нему ядер сметают все с палубы — людей, надстройки, ограждения...
Из тумана возникает еще один корабль, тот, который и стрелял, — я подпрыгиваю от радости: на его грот-мачте вьется алый флаг, такой же, как и у нас. Он делает резкий разворот и дает еще один бортовой залп.
Слышно, что на поврежденном корабле командуют: 'Пушки в воду' и пытаются скидывать пушки с поврежденного борта, чтобы облегчить и приподнять его. Но это не помогает: избавиться от пушек не успевают, вода начинает быстро поступать в трюм через пробоины, оставленные ядрами 'Александры' в корпусе корабля по ватерлинии и ниже ее, и испанец начинает неуклонно заваливаться на бок, ложась парусами на волну, которая тут же начинает надавливать на эти мгновенно посеревшие от влаги, затяжелевшие полотнища. Корабль медленно, но неуклонно погружается под воду, слышны ужасающие крики гибнущих людей, многие из которых оказались в воде уже раненными обломками своего же корабля. Тех, кого снесло за борт первым залпом, накрыло их же парусами...
Отворачиваюсь, молясь Святой Марии за их души — помочь им не может никто... Могли бы испанцы, спустив шлюпки, но им, как видно, не до своих товарищей — они стремятся на абордаж.
Но вот один из оставшихся двух вражеских кораблей резко стопорится — его берет на абордаж пришедший нам на выручку наш корабль. Но кто это — 'Валькирия' или 'Александра'?
Сцепившиеся корабли окутывает пороховой дым от нескольких взаимных мушкетных залпов, а затем и звон абордажных сабель.
Безусловно, всю эту феерическую картину видела не только я, а в первую очередь — Пантера и Стил с мостика. И наш капитан реагирует единственно верным способом — дает бортовой залп из всех пушек по оставшемуся на ее долю испанцу. И резко выравнивает курс 'Пантеры' так, что наши борта оказываются в опасной близости, пока испанец выправляет равновесие, откатывая пушки к противоположному боку. В этот-то момент и впиваются в его борт абордажные крючья.
Сцепляю руки в молитве, и уже читаю ее вслух — мое 'Рater nostrus' тонет в мушкетных выстрелах.
Абордажная команда черным пчелиным роем влетает на вражескую палубу, мгновенно уничтожая на своем пути все попытки сопротивления. Ни одного стоящего на ногах испанского стрелка не оказалось, под ударами ног валится штурвал. Капитан испанцев, сброшенный бесцеремонно с мостика, все же вскакивает на ноги и бросается с саблями на нападающих.
Стил удерживает наш фрегат изо всех сил, потому что на нем мертвым грузом висит лишенный рулевого управления, но под полными парусами испанец.
Валить пушечным залпом их мачту поздно — паруса и реи обрушатся не только на горячие испанские головы, но и накроют наших ребят.
Пантера бьется в первых рядах, и мне страшно за подругу еще и потому, что теперь стало понятно, что на выручку нам пришел Тессен — а она так переживала, что из-за нашего таинственного пассажира не успела попрощаться с любимым как следует в крайнюю спокойную ночь пере выходом в море. И кстати, не за лордом ли гонятся так старательно испанцы?
Она, наверное, сразу узнала 'Александру' по обводам или по еще каким понятным ей, опытному капитану, признаку — я так в лучшем случае галеон тяжелый отличу или рыбацкий шлюп от фрегата. И теперь торопится покончить с этой неприятной работой, чтобы встретиться с Тессеном, с которым она, как мы все, уже мысленно попрощалась навеки.
Но он жив, он отважен и ловок, и даже недавняя рана ему не помеха — с ужасом замечаю его, балансирующего на внешней части борта испанского корабля. Уцепившись за сброшенную сверху веревку, он пробирается, наклонившись почти параллельно воде, в люк пушечной палубы. У меня замирает сердце — упорные испанцы, осажденные по левому борту 'Александрой', нашли решимость и силы изготовиться к залпу правым.
Что он хочет? Неужели проникнуть в пушечный люк, как тогда? Но мог бы и пловцов послать. И почему его люди на палубе вдруг стали резко отступать, оставляя испанцев в покое? Они больше не продвигаются вглубь, а лишь прочищают себе дорогу обратно к вантам, переброшенным с корабля на корабль, вот они уже все вернулись на 'Александру' и рубят канаты — от резко ослабшего напряжения веревки взвиваются вверх, как щупальца морского зверя, и это видно даже через всю палубу. На ближней к нам стороне происходит страшное — Тессен, одной рукой держась за тонкую скользящую веревку, в другой несет какой-то округлый глиняный кувшин, напоминающий тыкву, пробирается по наружному борту испанского корабля. Если его заметят с палубы, то достаточно одной пули, чтобы сбить его в воду. И даже пули не надо — можно просто перерубить веревку. И при всем при том я почему-то думаю о такой ерунде, как то, что он ссадит ладонь тонким и туго натянутым канатом. О чем я?! Ему бы вообще там удержаться и выжить! Но если выживет — а как он будет ласкать Пантеру?
Вот он одним гибким движением, прижимаясь к борту и прикрываясь открытой крышкой люка, забрасывает внутрь свою ношу, а сам, оттолкнувшись ногами, летит в темную воду. И тут же, не успевает над ним сомкнуться спасительная стена воды, из всех пушечных люков правого борта испанца вырываются языки пламени, вымывая воющих от животного ужаса и запредельной боли людей в полыхающей одежде. Вода принимает их с шипением, и они какое-то время корчатся в ней, мучаясь одновременно от ожогов и от разъедающей их еще глубже соленой воды.
Пламя разливается трепещущим покрывалом по борту, поднимается выше, перелетает на паруса, и на палубе возникает паника, за которой испанцы не видят, как 'Александра' уходит от них на всех парусах. Горящие снасти испанца освещают все поле битвы, его отблески розовыми лепестками отражаются на наших парусах и на парусах удаляющейся 'Александры'. И вот сам вражеский фрегат расцветает гигантским огненным цветком, с оглушительным грохотом взметая в небо кричащих людей и обломки дерева.
И все, что не утонуло, горит прямо на поверхности воды.
Где Тессен? Видела ли взрыв Пантера? И обратили ли на него внимание сами испанцы с уцелевшего корабля? Похоже, у них не в моде спасать своих товарищей — если бы они сейчас выкинули бы белый флаг, я уверена, что Пантера дала бы возможность им подобрать раненых и обращалась бы, как и положено с пленными. А так — врагу пощады нет.
Взрыв порохового склада на пушечной палубе испанца вдохновил наших ребят, они поняли, что им осталось совсем немного приложить усилий — и очередной бой завершится в нашу пользу.
Мне слышны их яростные атакующие крики и удвоенная скорость бьющейся друг о друга стали.
Странно, но тихое покашливание за спиной я тоже слышу. Когда и зачем старый лорд умудрился вылезти из своего укромного убежища? Там, куда его разместили, стало бы опасно в единственном случае — при прямом попадании в 'Пантеру'.
-Ваш... Наш капитан отважный человек, — лорд из-под руки разглядывает происходящее на испанской палубе, и я тоже стараюсь выхватить глазами Пантеру. -Но зачем же он так рискует собой?
Не успеваю ему ответить, потому что над всем этим кошмаром раздается мощный рык Стила с нашего мостика:
-Шлюпки на воду! Человек за бортом!
Человек? Да там, держась за обгорелые обломки, плавает несколько десятков человек, и наше счастье, что добраться до бортов 'Пантеры' им мешает течение, иначе с помощью кинжалов они попытались бы взобраться на борт, а наши основные силы на вылазке, на чужой палубе.
Представила, как полезут под леерами враги с кривыми ножами, и я не смогу ничего им противопоставить: мои пистолеты — это всего два выстрела в запасе. Перезарядить я не успею.
И вдруг... Я замечаю в волнах совсем недалеко от нашего борта безвольно перебрасываемое волнами тело. Одежда, наполовину содранная взрывом, облепила тело лохмотьями, черные длинные волосы закрыли лицо. Черные длинные волосы... Тессен!
Не дожидаясь, пока оставшиеся на случай вынужденной обороны на палубе корсары спустят шлюпку, Стил срывает с себя куртку и перевязь со шпагой, оставляет их на мостике и в два прыжка перелетает ограждение, практически без звука и без брызг входя в воду — действительно, как стальной кинжал.
Мощными гребками он рассекает воду, а шлюпка устремляется следом за ним — даже если он вытащит из воды Тессена, наверх не поднимет — я же на своей шкуре испытала, каково это, быть спасенным из воды.
Но вот волна накрывает беспомощное тело Тессена — он явно без сознания, оглушен взрывом. Стил ныряет следом, и вот уже белое, безжизненное лицо капитана 'Александры' прижато к его груди, ребята в несколько рук втягивают их обоих через борт, едва не зачерпывая воду.
Они гребут изо всех сил назад, я уже кричу одновременно коку и юнге, чтобы несли в лазарет горячую воду, расстилали на полу простыни и готовили одеяла.
Но, убегая в проход, все же бросаю взгляд на палубу испанского корабля. Бой еще идет, но перевес на нашей стороне, а Пантера уже успела полоснуть по горлу сразу двумя саблями их капитана, предварительно сломав ему ногу жестким ударом сапогом снизу вверх чуть ниже колена. Безжалостно и быстро расправившись с капитаном, она обеспечила довольно легкую победу своим ребятам, и вот уже уцелевших испанцев пересаживают в их же шлюпки — нам пленных брать некуда, да и лишний груз сейчас не нужен, мы и так потеряли сутки на борьбу с бурей и испанцами.
Пошатывающийся Стил и ещё два корсара вносят в лазарет на руках Тессена. Потоки воды льются с них, и юнга собирает воду мешковиной. Какой же молодец старый Джон — он не только сам принес воду, но и подставляет свои руки для дела, начинает раздевать Стила, пока я пытаюсь уловить хоть какое-то дыхание у распростертого на полу Тессена. Я видела, что еще по дороге сюда, в шлюпке, Стил опрокинул его себе на одно колено и вылил из внутренностей мужчины проглоченную им морскую воду.
Стоя на коленях, запрокидываю его голову назад, заглядываю в бессильно открывшийся рот — там только его удивительно ровные, белоснежные зубы и никаких водорослей. Накрываю его рот своим, зажимаю пальцами ему тонкие, причудливо-трепетной формы ноздри прямого, с легкой горбинкой носа. Выдох. Выпрямляюсь и вспоминаю, что надо ослабить его ремень — рука нащупывает сложенный и ледяной от воды веер. Почему-то становится спокойнее, что его любимое оружие с ним. Но вот пригодится ли оно теперь?
Еще выдох в его твёрдые и холодные губы. 'Нет, дорогой капитан Тессен, Ваши губы должны быть мягкими, горячими, страстными, и целовать мою подругу так, как только она могла заслужить Вашей любви на этом свете, как Вы же ей и клялись!' — с отчаянием думаю про себя и жадно захватываю пахнущий морем, живительный воздух, чтобы поделиться им с отважным капитаном, не побоявшимся рискнуть собой ради того, чтобы помочь возлюбленной.
Вдыхая, поднимаю глаза на Стила — он, обнаженный полностью и обернутый чистым одеялом, пьет что-то очень горячее, принесенное коком — то ли воду, то ли бульон. Он встречается со мной взглядом и успокаивающе подмигивает, показывая, что с ним все в порядке.
-На мостике... Там куртка и шпага. Принесите, пожалуйста, — просит он юнгу между глотками, и он срывается выполнять распоряжение первого помощника.
Со стуком открывается дверь — на пороге Пантера, разлохмаченная после боя, в мокрой рубашке с разорванным от плеча до запястья левым рукавом, но вроде без пятен крови, лишь на скуле справа небольшая отметина — или кончик сабли, или отскочившая щепка, но и та не кровоточит, значит, неглубока.
Видимо, она и сама не чувствует ее, потому что вбрасывает в ножны и вторую саблю и кидается на пол рядом со мной:
-Тессен! — ее пальцы раздевают его, растирают ему грудь и руки, а губы делятся с ним воздухом.
Густые и длинные, чернее ресницы бледного как полотно мужчины трепещут и взлетают вверх. Она едва успевает выдохнуть в его рот, как он делает глубокий вдох, такой, что ходуном ходит его разделенный на квадраты живот и высоко поднимается грудь. Видимо, грудью-то он и ушибся о воду, потому что закашливается так, что я едва успеваю подхватить его головы и отвести на бок. Заодно заслоняю его собой — не надо Пантере видеть, как его легкие избавляются от остатков жгучей морской воды.
Кок, все еще остающийся здесь безмолвной тенью, тут же вкладывает мне в протянутую руку кружку с теплым питьем, и Тессен делает несколько глотков, пока Пантера согревает его ноги, прижав ступни к своему животу.
Ощупываю его голову — так и есть, на затылке припухлость, что и не мудрено: задело обломком взорвавшегося корабля.
Ну и хорошо — ран и переломов нет, а небольшое сотрясение надо просто вылежать, как и ушибленная по свежим следам едва зажившей раны грудь.
И вот именно в тот момент, когда его узкие длинные ступни с удивительно ровными для мужчины пальцами упирались в живот капитана, придерживаемые ее ладонями, а рядом сидел голый, в одеяле, но с кружкой в руках первый помощник — вот тут и добрались до лазарета новые пациенты.
Они ввалились еще не успевшей обменяться впечатлениями гурьбой, сразу наполнив помещение голосами и крепким запахом свежего пота. А натолкнувшись на сидящего на коленках с раскинутыми в стороны ногами в изящных ботфортах капитана, остановились как перед непреодолимым препятствием.
Оказавшийся впереди молоденький парнишка из тех, кого набрали в том злополучном городе, от такого зрелища споткнулся, перемешав в голове все впечатления сегодняшнего дня, и изрек фразу, наспех усвоенную им из уроков и советов, выслушанных от многих и наспех:
-Разрешите войти!
-Да я приказываю войти! — нашлась Пантера, улыбкой подбадривая мальчишку, так храбро шедшего за нею на свой первый абордаж, слопотавшего свою первую рану, но оробевшего при виде врачебных атрибутов и старших офицеров, в изобилии собранных в четырех стенах.
Пока осматриваю их, Стил уходит, как был, в одеяле, но не позабыв принесенные юнгой куртку и шпагу.
Тессен, заметно порозовевший и вернувший себе привычную уверенность, порывается встать.
-Капитан, — обращаюсь я к Пантере официально, потому что подойти и поговорить тихо некогда, а при этих мальчишках обращаться к ней как к подруге не хочу. — Капитан Тессен, как я вижу, чувствует себя лучше, и я надеюсь, Вы сами сумеете оказать ему должное гостеприимство на Вашем корабле.
Она понимает меня с полуслова и, не дожидаясь помощи подлетевшего юнги, перебрасывает его руку через свои плечи, обвивает его талию рукой и аккуратно, с одного колена, встает со своей драгоценной ношей. Голова Тессена лежит на ее плече. Что ж, идти тут по коридору не далеко, и через пару минут Тессен вновь займет свое место в постели. Ее постели... Ему и правда надо бы пару дней полежать без движения.
А вот Стил — тот, похоже, опять остался без моей заботы, уйдя к себе, пока я перевязывала мальчишек .
-Как он? — я тихо шепчу подруге, чтобы не разбудить Тессена.
-Спит, как младенец. Согрелся и спит, — беззвучно отвечает она мне, не в силах даже пошевелиться, потому что его голова с уже просохшими, но еще спутанными волосами лежит у нее на сгибе локтя, а левой рукой он даже во сне прижимает ее к себе.
Пантера, как видно, успела не только уложить его, но и привести себя в порядок после боя — ее кожа безупречно чиста и отдает легким запахом лотосового мыла, а нижняя рубашка, украшенная легкой вышивкой, свежая. Когда она все успевает? Вот разве что легкая сечка на скуле не дает мне покоя, я, пользуясь ее некоторой беспомощность, не спрашивая, наношу мазь. Она слегка дерет в первые минуты, но заживляет мелкие повреждения быстро и чисто — и Пантера просто прикрывает ресницы, она даже вздрогнуть не может себе позволить, сейчас в особенности.
И из моих неотложных забот остается только Стил.
-Прости, — шепчу я ему, помня, что переборка тока, и если я слышала шепот Тессена, то и Пантера с ее кошачьим слухом услышит меня. -Снова до тебя руки доходят после всех... А ты же первый помощник...
-Зато ты не будешь теперь торопиться..., — он поворачивается так, чтобы было удобнее обхватить меня обеими руками за талию, пока я сижу на крае его постели.
И он мягко, но уверенно опрокидывает меня себе на грудь, целует, поглаживая руками по спине.
-Что ты делаешь? Опять руку растревожишь...
-Марта, милая, там уже все хорошо. Как только ты сама взялась, а не эти кочережки, — он так легко обзывает добрых сестер из монастыря, что я невольно фыркаю, уткнувшись в его теплую обветренную шею.
И мы засыпаем, крепко держась друг за друга. И просыпаться не хочется...
-Что ты туда вообще полез? Жить надоело?
-Ну что ты злишься, любимая? Мне надо было разделаться с ними как можно скорее, чтобы помочь тебе.
-Я прекрасно справлялась и сама. То, что оттянули внимание испанцев на себя, это спасибо. Но рисковать собой снова?
-Да какой риск? Подошел, бросил и смылся. Я ж ребят своих предупредил, они успели отойти.
-То, что ты позаботился о команде, даже не сомневалась. Я о тебе спрашиваю. Ты собой рисковал! А что я бы делала, если бы ты погиб?!
-Доставила бы груз в Сент-Джордж, по назначению. Ты опытный капитан, и конвой тебе не особо нужен.
-Тессен, — шлепок подушки в переборку с той стороны заставил меня окончательно проснуться.
Конечно, милые бранятся, только тешатся, вот только бы не схватились за шпаги, доказывая друг другу, кто из них любит кого больше.
-Пантера, любимая моя, но не мог же я бездействовать, когда тебе там жарко было! Жаль, не успел и туда пробраться.
-Да пойми, за десять суток я теряю тебя третий раз! Ты едва выжил после той раны!
-Но ты же меня спасла, выходила. Меня вообще вернули к жизни твои поцелуи! Может, закрепишь результат? — легко понимаемая пауза. — О, мне сразу намного легче, милая, и силы совершенно восстановились. Но можно еще чуть-чуть полечить?
-Поросенок...
И я вылетаю из каюты Стила, куда забежала в поисках фартука. Вот, началось... Ночуя то у себя, то у него, я уже раскидала свои вещи по всему кораблю. Святая Мария....
-Парус! Корабль слева по курсу!
Вопль вахтенного проникает в лазарет, заставляя меня сразу обвести глазам скромное хозяйство: бинтов полно, лекарства на месте, постели застелены чистыми простынями. Как-то драка с испанцами не нанесла нам существенного ущерба, и в основном после перевязок все ушли по своим местам, и мне еще приходится их утром и вечером разыскивать по всему фрегату. Со мной по-прежнему остаются Рори со своей ногой, да еще двое ребят, у которых на них двоих пока что одна рука, ну и еще парочка совсем молодых мальчишек, не успевших увернуться от испанских сабель при абордаже просто от недостатка опыта. Общение со мной дополнительно их подстегивает к тому, чтобы как можно скорее вернуться под начало Пантеры.
Это Свен нашелся за день до прибытия в порт назначения? Или опять...
Выбегаю на палубу. Не Свен... Но вроде все мирно — Пантера дает возможность незнакомцам приблизиться к нам, они переговариваются с их капитаном, и вот с корвета спускают шлюпку, и на нашу палубу поднимаются четверо молодых мужчин, лиц которых я никак не могу разглядеть — неудачно стоят. А то, что они высоки, стройны и плечисты — кого тем удивить в море?
Паруса 'Александры' видны неподалеку, и наверняка Тессен видит, что у Пантеры намечаются переговоры. И даже те обрывки фраз, которые я слышу, пока они со Стилом спускаются в каюту, меня успокаивают — наконец, нам готово поступить выгодное предложение. Пантере не особенно нравится захватывать добычу силой — а что делать, надо же как-то приобретать боеприпасы, продукты, да и моя аптека, на которую она никогда не скупится, тоже требует определенных затрат. А правительственные задания приносят больше чести, чем золота.
Как-то я задумалась — а ведь наверняка британская корона еще и награждает Пантеру, только мы этого знать не можем. А вот окажись она где-нибудь в Лондоне — и лорды тамошнего Адмиралтейства будут ее приветствовать, такую отчужденную и незнакомую в мундире офицера Королевского флота с боевыми наградами. Ой, ну у меня и воображение... Грех это, как говаривали в один голос отец Бонифаций и матушка настоятельница в нашем монастыре.
Пока что в ее каюте слышны голоса, но вот что-то пошло не так, и голоса гостей становятся более жесткими — и я узнаю этот выговор, чуть заглатывающий в глубину горла звуки. И этот же выговор в ночном шопоте: 'Фрау Марта...'. Святая Мария, саксонцы!
Едва не рушусь на колени от нахлынувшей слабости — сразу все ужасы темной вонючей тряпкой обрушиваются на мою голову, и уже поступь деревянной ноги, скрип руки-крюка достигают моего уха. И вместо того, чтобы бежать, кричать, поднимать на ноги весь фрегат, да еще и с палубы помахать своей белой косынкой с хорошо заметным тамплиерским крестом — его точно заметят на 'Александре'... И вместо всего этого я просто валюсь на палубу, успевая подумать, что она жесткая, и как же на нее летят ребята, приняв слишком большую порцию свинца. Все, покрывало расплавленного свинца накрывает меня с головой, но он одновременно такой ледяной, что только руки Стила могут меня вытащить из него...
Стил... Его голос...
Отрываю тяжелую голову от палубы — такой обморок не может длиться больше нескольких минут. Что я пропустила?
И почему она туфля нашего драгоценного лорда лежит перед дверью капитанской каюты?
-Ни с места, — голос Стила осекается ударом и глухим стоном.
-Капитан, Вы же разумный человек. Сопротивление бесполезно, если Вам нужны Ваш корабль и Ваш первый помощник. Впрочем, нужны не то слово, Вы-то их больше не увидите.
-Вы сошли с ума, — в голосе Пантеры нет ничего женского, ни единой нотки, это тот ее голос, который и меня ввел в заблуждение в той далекой уже таверне. Голос подсорвавшего горло молодого капитана.
-Странное обвинение. Уж мы-то славимся именно разумным взглядом на вещи. А вот у Вас странные представления о чести. Что, много читали в детстве про рыцарей Круголого стола?
-Ну уж не о Нибелунгах, ворующих кольца друг у друга, — ее голос полон презрения и насмешки, она явно тянет время, что-то пытаясь обдумать на ходу.
-Да, кстати, всегда мечтал посмотреть, седые волосы горят так же, как и волосы юных грешниц?
-Не смейте его трогать, он всего лишь старик. Пусть вообще идет отсюда.
В ответ раздается хохот пополам с немецкой бранью:
-Он и пойдет, но с нами. А вы думали что? Кто тут из вас двоих более ценен, безусый мальчишка, залезший невесть как на мостик, или прославленный английский шпион, да еще и герцог? За таких дадут двойную цену — и его семья, и Мадрид. Так что старик сам облегчил нам задачу, приплетясь сюда.
-Вы не тронетесь с места ни один, — ледяной голос Пантеры и щелчок взводимого курка.
Тяжелый удар отбрасывает ее, и мне видно, как дверь, запертая изнутри, вздрагивает под ударом ее тела. Но Пантеру взять не так легко:
-Давайте, поднимайте шум. И побольше. Сейчас здесь будет вся моя команда.
-Паршивец неопытный, не понимаешь, что твоя посудина на прицеле всех наших пушек? Один выстрел, и фрегат пойдет ко дну. Причем Вы, капитан, успеете подписать такие бумаги, что вас проклянут на все моря.
Звуки борьбы, и насмешливый голос с этим лающим акцентом:
-Ламповое масло отлично горит на человеческом теле. А уж если приправит это блюдо отличным гамбургским порохом... Так что, капитан, есть смысл молчать и не сопротивляться. Тогда у Вашего первого помощника будет шанс заменить Вас на должности. Ну, если Отто не захочет покурить трубку...
-А что Отто? — раздается еще один голос, хриплый и неприятный, но тоже с саксонским акцентом. — Мне и так жить осталось фигня, поэтому и бояться мне нечего. Так что услышу хоть один выстрел с палубы — легко так покурю напоследок с этим... зигфридом, не на того дракона напавшим.
Дверь распахивается, один из саксонцев, белокурый гигант с ледяными ярко-голубыми глазами, высовывается в коридор с пистолетом наизготовку. Прижимаюсь за углом, старясь даже не дышать — впрочем, кто мог бы тут вообще сделать вдох?
-Чисто...
Он махнул рукой, и в дверь выволакивают лорда в одной туфле, а следом связанную по рукам и ногам Пантеру. Странно, но черная косынка на ее волосах усидела, и локоны надежно прикрыты, груди под рубашкой затянуты по обыкновению полосой плотной ткани, и даже изогнутое назад тело с приставленным к горлу ножом не выдает в ней женщину. Она пытается ударить ногой по голени своего конвоира, но справится с мощным саксонцем, рыжим и веснушчатым громилой, держащим ее волосатыми, тоже покрытыми веснушками руками, вылезающими как две толстые колбасы, из закатанных рукавов рубашки — невозможно. Тонкая струйка крови стекает из ее разбитого рта на пол.
-Не дергайся! Один рывок, и мы начнем пытать старика прямо тут, а затем взорвем все его ошметки вместе с этой посудиной и тобой, молодой упрямый осел.
-Мальчишка нам вообще нужен? -спрашивает на саксонском диалекте один у другого захватчики, и я успеваю поблагодарить мысленно Вольфа за наши беседы.
-Нужен. Лорд может и не знать, куда его везут. Они идут к Барбадосу, а это не деревня под Дрезденом. А капитан так или иначе свой курс знает, а уж выпытать — это дело усилий. Да и палубу нам пройти надо.
Они выходят на палубу, закрываясь Пантерой.
Охранение нашего фрегата реагирует мгновенно, взводя десяток мушкетов, а на удар тревоги, данный вахтенным, вылетает вся абордажная команда с саблями и пистолетами. И останавливается, увидав капитана в руках саксонцев.
Тихое движение возле меня, мелькает красная кисточка. Лейн. Вот только его глупых высказываний мне сейчас не надо. И где четвертый саксонец?
-Эй, один ваш выстрел, и капитана не увидите, — обращается к команде главный саксонец, тот самый, белокурый и голубоглазый. — И оборачивается к Пантере. — Скажите им, капитан, что если они дернутся, я разнесу лорда шпиона на клочья. А Вас следом.
Они пересаживаются в шлюпку.
Мы с Лейном переглядываются и проскальзываем к каюте Пантеры. Дверь снова закрыта, и я первой приникаю к щели возле петель — все же плотник наш умеет быстро заделывать пробоины, а что касается красоты интерьера, его мало занимает. Ну в конце концов, он прав — лучше не утонуть с кривой дверью, чем наоборот.
Стил. Его же не вывели на палубу! Значит? И сразу шарю глазами по полу. Точно, его тело, обкрученное веревкой, лежит на полу в луже тускло поблескивающего масла. Жив? Жив, и продолжает выкручиваться из веревок, заодно стряхивая порох, щедро насыпанный на лицо и грудь.
Оставленный с ним еще один громила, названный сообщниками Отто, бьет его под ребра с размаха тяжелым кованым на немецкий манер порыжевшим сапогом с квадратным носом, высекая глухой стон из закушенных губ первого помощника. И я уже готова ломиться в дверь, но Лейн неожиданно твердо удерживает мою руку.
Он необыкновенно серьезен, в глазах нет бесовских огоньков, с которыми он встречал меня эти дни на палубе, и показывает мне на дверь каюты Стила.
Проскальзываем и туда — хорошо, что оба босые и можем двигаться бесшумно. Жарко, на море штиль, и окно распахнуто. И точно — у Пантеры тоже раскрыто окно, она вообще любит свежий воздух. Лейн обнажен по пояс, и он проверяет, как закреплен нож у него на ремне, охватывает по-хозяйски взглядом каюту Стила и хватает со стола кинжал, зажимает его зубами. Еще один, со стены — в руку.
Подмигивает мне:
-Иди, стучи в дверь и причитай, как ты это умеешь, докторица.
Странно, я понимаю его затею с полуслова.
Гибкое, сильное тело Лейна исчезает за окном, и, не видя его, я знаю, что он там втыкает кинжал в доски борта, продвигаясь к распахнутому окну Пантеры.
-Откройте, капитан, — я робко скребусь в дверь, напустив в голос самое большое количество смирения и ласки, вбитые в меня еще покойным губернатором.
В щель вижу, что громила Отто, поведя плечами, как при приближении надоедливой мухи, вяло поворачивается в сторону двери.
-Ну пожалуйста, — и про себя молюсь, чтобы Стил, если он в сознании, по моему тону понял, что я все знаю и играю.
Жаль, он не поймет, с кем именно мы идем ему на выручку. Только бы не подумал, что геройствую тут в одиночку — тогда он может потерять голову от страха за меня и совершить безумство, заплатив жизнью. А ведь мне надо как раз сохранить его жизнь — так же как и Пантера без Тессена, я не выживу без Стила. Но, как и подруга, поняла это не сразу.
Но он же знает, что я всегда присутствую на тренировках команды — и должна уже была усвоить, что нет места героям-одиночкам. Так, а Лейн? Может, я зря допустила, чтобы этот самоуверенный красавчик сам полез на выручку Стилу? И сам пропадет со своими бесстыжими глазами, и два кинжала первого помощника утопит. Хоть бы Стила не погубил. А ведь он прав. Побеги я сейчас за ребятами, и с палубы саксонского корвета заметят движение, а это значит — откроют огонь на поражение. И снова:
-Ну, капитан, Вы что, меня уже забыли? Ну, пожалуйста, ну хоть еще разочек пустите меня к себе, — я изощряюсь, не в силах заставить себя произнести под дверью то, что произносила на коленях, захлебываясь слезами, перед дверью кабинета губернатора в форте Мале. И во уже искренние слезы рвутся у меня из горла, и даже достигают Отто, у которого из свиной кожи сделана не только перевязь, но и сам он покрыт белесой свиной щетиной, она даже окружает вместо ресниц его водянисто-голубые глаза, которые поворачиваются на мой голос.
И в этот момент с верхнего обреза окна срывается темная в ярком квадрате синего неба и моря тень и летит вперед, а под этим движением летит вперед Отто, с редкостной тяжестью грохаясь на пол, и передо мной в щели мелькают его выпученные от неожиданности глаза и свиной пятак. Лейн сшиб его ногами в полете, попытался ударить сразу тем кинжалом, что был у него в руках, а второй, свободной рукой нанести удар по затылку.
Но угробить саксонца слишком сложно, и я это знаю хорошо, как никто другой. И если их учил еще Вольдемар фон Вольф — вдвойне бессмысленно рассчитывать на легкую победу. Святая Мария, вот теперь-то я вспомнила, где я видела главного сегодняшнего врага — на 'Черном волке'. Он был первым помощником у Вольфа. Наверное, когда Вольф сошел с ума и стал просто наемником, беспринципным и безжалостным, то первый же захваченный корабль отдал в качестве поощрения этому Ульриху. Но тогда даже нет смысла надеяться спасти Пантеру.
Лейн перехватил рукой тот кинжал, что был у него в зубах, но Отто умудрился ударить его ногой по руке, на мгновение пригвоздив кисть к полу, и Лейн выпустил кинжал.
Кинжал блестит неподалеку от них. Лейн борется на полу с Отто, и ему удалось выбыть из рук здоровенного немца и выкинуть в окно пистолет, а значит, выстрела не будет, и не будет в нас залпа. Но вот Отто придавливает его при очередном повороте своим массивным телом, а сам нащупывает трутницу на поясе. Ох... Эти немцы изобретательны, и они научились сохранять тлеющий трут в небольшом жестяном удлиненном чехле. И вот Отто сейчас пытается достать трут, чтобы бросить его в масло с порохом, покрывающие Стила.
Но вот Лейну удается извернуться и схватить Отто за запястье, неуловимое движение сильных длинных пальцев Лейна и саксонский кабан хрюкает, его мясистая рука повисает бессильно, трутница выскальзывает на пол.
Округлая вещица, чутко отозвавшись на движение корабля, начинает неудержимо катиться все же в сторону Стила, и крышка слетает. Мягкие оранжево-голубоватые огоньки начинают лизать край масляного потека на полу. Лейн, выхватывает свой, а точнее, первого помощника, кинжал, уже давно, еще в полете, воткнутый в круглое плечо Отто — саксонец так яро оборонялся, что даже не чувствовал рану, а Лейн так глубоко засадил в него кинжал, что не смог в драке выхватить у верткого немца свое имущество.
На полу призывно блестит второй кинжал, и Лейн его подхватывает. Я бессильно трясу дверь, и на мои шумные попытки вбегают ребята. Им не надо объяснять долго, дверь слетает с петель и распахивается, на полу в луже крови саксонец с перерезанным горлом, а забрызганный кровью Лейн плащом Пантеры, схваченным со стула, сбивает пламя с масляного пятна, успевая резким движением ноги отправить связанного не только по руками ногам, а обкрученного узкой веревкой наподобие немецкой колбасы Стила к дальней стене, подальше от этой лужи. Но ведь его штаны, рубашка, волосы пропитаны маслом, к которому густо прилип слой пороха.
Почему же он не издает ни звука? Жив ли еще? И вот при его повороте с ужасом приходит ответ — его лицо тоже стянуто веревкой, она не дает ему открыть глаза и рот. Ребята подхватывают первого помощника, я несусь с кувшином воды, который всегда есть у Пантеры — она не пьет ничего кроме воды, ну и молоко — это ее любимое, но молока в море нет, и она наслаждается им только в портах. Говорят, что за свою любовь к молоку ей как-то пришлось подраться на шпагах в таверне, когда какая-то пиратская подвыпившая компания стала над ней потешаться — мол, такой отважный капитан, а пьет не ром и не малагу, а молоко...
Нам удается не дать огню перекинуться на Стила, опален только широкий рукав рубашки, но пламя не достигло руки. Взмах ножа, и слетают веревки. Кидаюсь растирать его затекшее тело, и он тихо стонет, но открывает глаза, пытаясь встать на еще нетвердые ноги, схватывает рукой ребра — ну да, там, где пришелся удар немецкого кованого сапога.
Лейн подлетает к нам:
-Ты как? Соображать уже можешь?
Удивляюсь машинально — они уже на 'ты'? или это в горячке схватки?
-Где она? — вопросом на вопрос отвечает Стил, растирая запястья рук и ощупывая ремень в поисках оружия, но саксонцы унесли или выкинули в окно его нож.
Выяснив, что мы следуем в отдалении корвета, не выпуская его из поля зрения, что вообще-то было бы сложно при таком штиле, Стил, сдирая промасленную тряпку, составляет с ребятами план дальнейших действий. Порываюсь все же осмотреть ссадины на его лице, но он решительно отодвигает меня.
Лейн, прислонясь к притолоке, восстанавливает дыхание, и я еще раз замечаю, как сильна и рельефна его грудь. К ней местами прилипли крупинки пороха, и я без раздумий стряхиваю их пальцами — грудь твердая и слегка липкая от пота. Он снова подмигивает мне, заставляя отскочить на шаг назад и оглянуться на Стила.
Первый помощник уже взял себя в руки и отдает распоряжения держать прежний курс и устремляется на мостик, велев убрать труп и грязь из каюты капитана и вернуть на место дверь.
Меня бьет крупная дрожь — а что, если ребята попрекнут его сейчас тем, что допустил плен командира? А вдруг они не станут выполнять его распоряжения? А ему самому каково? И этот Лейн с усмешкой на красивом лице? Не воспользуется ли он сейчас положением? Такое случается у корсаров.
Но нет, мои опасения напрасны, и ребята немногословно и сноровисто делают все, что он на бегу указывает, и мне становится еще страшнее по другому поводу — Стил держится за ребра, дышать ему трудно.
Нащупываю в кармане фартука бинт пошире:
-Давай затяну ребра.
-Некогда, — он рвется на мостик.
-Да постой же, — но его масляное тело выскальзывает из моих рук.
И пока я с ним пытаюсь совладать, едва ли не забегая вперед на его пути, Лейн плавной поступью подходит к окну и неуловимым движением вылетает в море — отсюда, а не с палубы, потому что его прыжок закрыт нашим бортом и не виден с саксонского корвета, а они наверняка следят за нами в подзорную трубу.
Кто-то из парней присвистывает вслед, одобрительно качнув головой.
-Стил, там Лейн, — выдыхаю прерывисто, сердце готово вылететь изо рта.
Он уже взбегает на мостик и бросает через плечо:
-За Тессеном. Молодец. Стрелять нельзя. На открытый абордаж тоже. Так что его пловцы пойдут на наемников этих.
-А мы? Так и будем стоять и смотреть? — кажется, я сама едва не добиваю его словами, то, чего боялась от ребят.
-Нет, — он щурится в подзорную труду, и красные полосы от веревки на его лице, смешиваясь с ссадинами, превращают его в красно-белую маску. -Пойдем на абордаж по сигналу Тессена. Тихо, быстро и без мушкетных и пушечных выстрелов.
Он отдает распоряжения абордажной команде, и по злым, сосредоточенным лицам ребят я понимаю, что бой предстоит страшный: в этот раз единственной добычей, которую они хотят добыть, это тело капитана.
Мне хочется крикнуть им, что Пантера жива, что она не может так легко погибнуть, да и раненая, она будет сражаться до последнего. И не сказать же им вслух, что она любит Тессена и ради него не погибнет, мне бы только оказаться рядом с ней как можно скорее. Святая Мария, а если Вольф? А если Вольф жив?!
Но здравый смысл стискивает мне голову железным обручем — нет ее уже в живых, правы ребята. Даже если нет Вольфа, то уж о его наемниках все Карибы слышали. У них нет чести, совести, сострадания, им все равно, дети или женщины перед ними. Да, женщины... Как только они поймут, что Пантера женщина, как только свалится ее корсарская косынка — пощады не будет вдвойне. У них, судя по рассказам Вольдемара, не принято женщинам так себя вести, как она. Кухня, дети, посещения церкви... Вольфу нравилось во мне смирение.
И все же — пробираюсь снова, как на абордаж иду, на мостик с бинтом в руках. Его руки на штурвале, и послушная 'Пантера' идет ровно, не вырываясь вперед, чтобы саксонцы не заметили погоню. 'Александра' тоже легкими движениями выравнивает курс — и это означает, что Лейн доплыл, и Тессен начал действовать.
Вглядываюсь в синюю воду, темнеющую к вечеру. Если пловцов заметят с корвета, то просто перестреляют, как уток на болоте.
Наши ребята, полностью готовые к штурму, не выстраиваются, как обычно, с мушкетами по борту, а залегли во всех укромных местах с саблями в руках, готовые по первому сигналу Стила оказаться на вражеской палубе.
Стил даже не может им подать сигнал с мостика, так как тогда его движение заметят с корвета — его пушечные люки, обращенные в нашу сторону, открыты, а на верхней палубе плотным рядом стоят стрелки. Три корабля летят по идеально гладкому морю навстречу неизвестности...
-Стил, выдохни, — подержав ладонь, начинаю наматывать бинт на его уже заметно припухшие и посиневшие в месте удара ребра. — У тебя всего лишь трещина, под рукой обломки не ходят, но все равно надо затянуть. Иначе не сможешь штурвал удержать, если ветер прибавится.
Ну, хоть что-то его проняло, он не отстраняется, но теперь не ладится у меня, ткань впитывает остатки масла с его тела и начинает крутиться, его раздражает моя возня, и от этого раздражение передается мне, пальцы трясутся. Рулевой, стоящий пока без дела, приходит мне на помощь, и вдвоем мы затягиваем поврежденные ребра первого помощника. Ну а ссадины — это не смертельно, ими придется заняться позже. То, что враги видят нас — даже на руку. Они видят, что первый помощник ранен, и могут подумать, что тяжело, потому что бинта я намотала от души. И меня они видят на мостике, и тоже свои выводы делать вольны — что у нас за корабль, если женщина не просто на борту в качестве пассажирки, а допущена на мостик, пусть и не командовать.
Физически чувствую их взгляды. И отвлекаю на себя, заметив и мелькающие под тонким слоем воды головы боевых пловцов Тессена. Стил с изумлением смотрит на меня и мои позы, которые я принимаю, удерживаясь за ограждение мостика.
-Ты обезумела?! — шепчет он.
Но меня уже захлестнуло то незнакомое чувство, которое впервые посетило во время нашей 'прогулки' по городу, когда мое лицо было раскрашено сажей и свеклой, а плечи обнажены. Тогда не было так стыдно, потому что меня касались только руки Пантеры, а ребятам она этого не поручала. Но их нарочито восхищенные взгляды, да и заинтересованные взгляды встречавшихся нам по дороге корсаров — это тогда было так остро и ново, что даже не осознавалось — мне было все же страшно перед предстоящим штурмом логова заговорщиков, и я понимала, что подбадривающие взгляды наших парней — не более, чем часть общей работы, как и объятия красивого и сильного капитана, в котором ни один прохожий не распознал женщину.
А вот меня как ни наряди. А то, что я в штанах — о, ну это мне на руку. Поднимаюсь на пальцы босых ног и склоняюсь грудью к ограждению, задирая медленно ногу так, что она видна у меня за ухом. Беру себя за лодыжку и прогибаюсь назад.
Когда проделываю эту нехитрую штуку со второй ногой, саксонский корвет ощутимо сбавляет ход — падкие на такие развлечения немцы решили не отказать себе в удовольствии.
Расползаюсь ногой по ограждению, откинувшись на вытянутых руках так, что белая косынка касается досок под ногами.
Стил где-то рядом болезненно стонет.
Глаза рулевого безумны.
Головы пловцов проскальзывают уже мимо нас.
Боком к корвету — ногой вперед так, что пятно от смолы на коленке мелькает перед моим носом.
Святая Мария...
Вот боевые пловцы взбираются по борту, вбрасывают свои мокрые сильные тела в открытые словно для них пушечные люки. Зачистка пушечной палубы — тихо и быстро, потому что мы не слышим ни единого выстрела и крика. И сигнал для абордажа — блеск боевого веера в одном из люков.
-Уходи. Бегом, — сквозь зубы мне бросает Стил, а сам вдруг выгибается назад, хватается рукой за лицо и заваливается на штурвал, повисая на нем.
Это представление настолько правдоподобно, что едва не разворачиваюсь назад — подхватывать его. Но рулевой стоит столбом и не пытается перехватить управление. Все же выбегаю снова на мостик. И встаю так, чтобы заслонить часть штурвала — потому что глаза Стила живые, а руки уверенно держат штурвал, а 'Пантера' вовсе не неуправляема. Она идет на сближение с корветом, причем точно для абордажа. Я размахиваю руками, изображая панику.
Эх, что же за впечатление о нашем экипаже у саксонцев — если капитан умирает на штурвале, а корабельный врач бегает кругами на четвереньках вокруг. Уверена, что они бы и плюнули бы на палубу, если бы не морское суеверие, общее для всех.
Мы подходим практически вплотную на такой скорости, что саксонцы не успевают сообразить. А теперь им уже поздно.
А как Стил это сделал, толком не видя, куда направлять фрегат, чтобы носом не врезаться в саксонцев?
Но спрашивать не у кого — он передает штурвал рулевому, и спрыгивает вниз, замирая на долю секунды, прижав руку к повязке на ребрах.
Повинуясь движению его руки, абсолютно без звука, прижимая к палубе и перебегая от одного укрытия к другому — бочки, бухты канатов, надстройки служат им защитой — ребята стягиваются к борту, летят абордажные крючья, саксонцы пытаются стрелять, но расстояние для полета мушкетной пули уже ими потеряно, и безмолвно, неумолимо абордажная команда во главе со Стилом, так и не накинувшим ни рубашку, ни куртку, но со шпагой в одной руке и пистолетом в другой — уничтожает скопившихся на палубе наемников. К ним присоединяются возникшие с нижней палубы боевые пловцы во главе с Тессеном, и я замечаю мелькнувшую кисточку Лейна.
Пока Стил ведет бой на палубе — скорее, не бой, а жестокую резню, в которой каждый удар прибавляет труп на палубе — Тессен влетает проход к каютам, а Лейн ныряет в трюм.
Наемников погубило любопытство и самоуверенность — они были уверены в своей неуязвимости, и скопились все на палубе. И теперь наши ребята уничтожают их одного за другим, хоть саксонцы обороняются отчаянно и хладнокровно.
На обнаженных торсах некоторых боевых пловцов 'Александры' порезы от сабель заметнее, чем на черных рубашках корсаров с 'Пантеры', и пока я не вижу, чтобы кто-то из наших упал. Все равно страшно, и успела сбегать за сумкой с бинтами, но бежать на корвет не решаюсь — ванты перекинуты весьма условно — ребятам хватило, а я не канатоходец. Лучше их не отвлекать, тем более там такая толчея, что пользы от меня не будет.
Но вот на палубу вновь вылетает Тессен:
-Нет. Чисто, — рявкает он Стилу, который загоняет к леерам двух наемников, в одном из которых я узнаю того рыжего, который волок Пантеру.
С мостика на Тессена сваливается в прыжке Ульрих, и я не знаю, закрывать мне глаза, или открывать так, чтобы ничего не упустить. Мысленно в очередной раз прощаюсь с Тессеном — на этот раз окончательно. Тессен уже устал — он плыл под водой, лишь изредка захватывая воздух, аи это с тем, что четыре дня назад он только встал после двух суток, проведенных пластом в каюте Пантеры с сотрясением после взрыва испанского фрегата, когда ему досталось и по затылку куском мачты, и едва зажившей грудью об воду, в которую его вжало взрывной волной. Он выдержал бой на пушечной палубе, зачищал их каюты — а Ульрих все это время стоял с истинно германским хладнокровием на мостике. И вот только тут решился.
Уж на что Тессен рослый и широкоплечий, что даже Пантера, не уступающая в росте и развороте плеч многим ребятам — она кажется рядом с ним крошечной девочкой, но Ульрих, сложенный великолепно, в отличие от гороподобного Отто, все равно массивнее. И оружие у него больше — сделано на заказ, и я помню этот двуручный рыцарский меч.
Тессен сближается с Ульрихом, в левой руке залитый саксонской кровью веер, а правой он на ходу ловит брошенную кем-то из его ребят саблю — у них есть отличающиеся от обычных абордажных, скорее, похожие на чуть изогнутые мечи. Когда во время стоянки на острове Пантера и Тессен все свое свободное время проводили в спаррингах со всеми имеющимися на обоих кораблях видами оружия, включая захваченные тогда у шотландцев палаши и боевые топоры, то мне довелось видеть эти мечи в действии -легкие и быстрые. Ну, по крайней мере, в их руках, конечно. Мне вот только ланцет удается держать твердо.
Таким мечом уже можно противостоять медленному, тяжелому двуручнику Ульриха, но словно в ответ на мои воспоминания — такие мечи Тессен и Пантера использовали парно — корсары с 'Александры' бросают ему второй, как раз в тот момент, когда веер водворен на свое место на поясе.
Тессен замирает, предоставляя возможность первому напасть Ульриху, и тот не заставляет себя долго ждать — он наносит мощный и на удивление быстрый удар. Такую силу невозможно остановить, но Тессен лишь сверкнул улыбкой, проскальзывая под ударом и лишь немного подправляя его одним своим клинком, тогда как вторым легко полоснул по ноге противника. Ульрих грубо выругался — тяжелый двуручник глубоко ушел в дерево палубы, а поврежденная нога не давала ему возможности быстро его освободить. Короткий рык и снова попытка разрубить Тессена пополам. Тессен ловит взгляд Ульриха и тот читает в его глазах свой смертный приговор. Скорость... такой скорости еще не видел никто — фигура Тессена буквально расплывается, он движется прямо на удар... кажется, еще миг, и ему не жить. Но нет, он легко минует тяжелый неповоротливый рыцарский клинок и бьет по поврежденной ноге Ульриха — тот падает на колени. Свист парных клинков... и голова Ульриха слетает с плеч... Да, Тессэн мстит жестко — никто не смеет причинять боль его любимой.
Ребята, и наши, и свежие силы с подошедшей 'Александры', оттесняют наемников на корму, рассекая отточенными как бритва своими саблями все, что попадалось под руку. Остатки наемников обезоружены и уложены на корме рядами вниз лицом с руками на затылке.
Еще несколько человек скрываются в трюме, там, куда нырнул уже довольно давно Лейн и еще не вернулся. И тут же один из ребят выскакивает с криком:
-Док! Да где ж ты?
Словно получив приглашение на именины к епископу, хватаюсь за леер. Да я давно наготове, просто перейти не решалась. Задерживаю дыхание — страшно, но протянуты сразу две руки, и парни буквально перетаскивают мена на палубу корвета.
Темный трюм. Но слишком затхлым его не назвать — все же не подрастеряли саксонцы вольфовых порядков, или эта педантичная, граничащая с фанатизмом немецкая опрятность у них в крови?
Рыжие даже в неверном свете люка волосы стоящей на коленях Пантеры закрывают ее до пояса, и мне не видно ее лица и груди — цела ли?
В углу стоит, прижавшись к переборке, лорд, почти невредимый, что удивляет. В его руке зажат тяжелый медный подсвечник.
На полу тела нескольких наемников — четверо рядом с Пантерой, один, с размозженной головой, у ног лорда, брезгливо поджавшего разутую ногу в коричневом чулке от подтекающей лужи крови.
Трупы — потому что тут наши ребята, и они не стали бы рисковать, давно проверили уже. А может, и добили. Сегодня они не станут брать пленных, и это мне было понятно еще до начала боя.
Пантера поворачивается ко мне:
-Тут можно что-то сделать?
Ее ладони в крови, которой покрыто полуобнаженное тело мужчины, на котором она зажимает длинную рану, тянущуюся через бок к груди. Разметавшиеся по полу и лбу светлые беспорядочные вихры, сиротливая красная кисточка среди них.
— Лейн, — опускаюсь рядом уже с бинтом в руках.
Его глаза встречаются с моими, и в них не боль, а все те же дерзкие огоньки, вот только говорит он чуть прерывистее, чем обычно:
— Ваши пальчики, док, на моем теле... Да ради этого можно было и трех наемников зарезать...
— Марта, он мне жизнь спас, — быстро говорит мне Пантера, продолжая руками зажимать рану Лейна.
Взглянув оценивающе на ее лицо — только засохший мазок крови на подбородке от угла рта. Ей не разбили рот, как я подумала сначала, а просто от удара рассеклось внутри о зубы, и губы не изуродованы, лишь едва заметно припухли, придав ее лицу больше женственности.
-Ты не ранена?
-Пара ерундовых ушибов, плюнь.
-Честно?
-Честное капитанское... Он будет жить?
-И весьма неплохо, — я уже отвела ее руку и рассмотрела рану Лейна, вздохнув с облегчением. -Как он ухитрился?
-Эй, кэп, а может, я сам расскажу доку? На ушко? — Лейн неистребим и неисправим.
-У тебя будет куча времени для этого, — пытаюсь улыбнуться этому мужественному человеку, умудряющемуся шутить, даже истекая кровью. — В лазарете.
-Вы же там ночуете, милый доктор?
-Тише, ты мне мешаешь твой же пульс посчитать.
-Он поймал клинок с разворота, отбив вверх, — скороговоркой произносит Пантера. -А мне бы достался колющий. В живот.
Тихо ахаю. Вот тебе и дерзкий хулиган, которого чуть не выкинул с корабля Стил после его выходки.
Но вот его грудь и бок затянуты бинтами, и ребята уже наготове с плащом или покрывалом, найденным на корабле наемников, чтобы унести его на 'Пантеру'. Рана касательная, просто слишком длинная...
Пока его перекладывают и поднимают, он сжимает ладонь Пантеры, все еще покрытую его же кровью:
-А Вы, капитан, не промах! Двоих чисто уложили. Причем одного голыми руками. А второго — шпагой первого. С Вами в бой ходить даже весело!
Его уносят, я поднимаюсь бежать следом, но замечаю кровоточащий порез на предплечье у одного из наших ребят, обыскивающего тела саксонцев, и задерживаюсь, чтобы перевязать. Пока убираю корпию и застегиваю сумку, становлюсь свидетелем безумной сцены.
Лорд наконец выпускает из рук свой подсвечник и кидается в ноги подошедшей к нему Пантере:
-Александра! Прости меня...
Александра? Он рехнулся и перепутал ее с кораблем Тессена? Или тут что-то большее — вспоминаю короткой вспышкой, как она вздрогнула, узнав имя его фрегата.
Пантера наклоняется к старику — ей, как и мне, тоже неловко, что такой гордый, чопорный, немногословный лорд, каким мы привыкли за эти дни его видеть, вдруг стоит на коленях в трюме чужого корабля перед растрепанной, залитой кровью рыжеволосой девушкой. Хорошо хоть, ребята, включая и перевязанного мною только что, уже убежали наверх с захваченным здесь оружием.
-Александра, — он хватает ее руки, и не обращая внимания на засыхающую кровь Лейна на них, прижимает к губам. — Прости, я ничего не знал тогда! Предположить не мог, что он предпочтет тебе эту вертихвостку. Поверь, я тогда бросился на причал, но фрегат твоего отца уже отчалил, и мне оставалось только махнуть ему вслед и пожелать легкой дороги.
-Герцог, успокойтесь, — ее голос на удивление спокоен, но в нем слышится затаенная, растущая из глубины боль. — Не надо сейчас тревожить призраки прошлого. Надеюсь, Ваш сын счастлив в браке, и Вы счастливы внуками.
-Леди Александра-Елена! — лорд берет себя в руки и неожиданно легко, с прямой спиной, поднимается обе ноги, глядя ей в глаза. Или это ее сильные руки все же помогли ему встать? — Вынужден признаться, что мой сын оказался негодяем, слабовольным человеком, недостойным своего рода, грязным пятном на фамильном гербе. И его уже нет в живых, и воздух стал чище от этого.
-Так в чем же дело? За что Вы тогда просите у меня прощения?
-Он причинил боль тебе своим отказом накануне свадьбы. Знаешь, я же живой человек, и даже двенадцать лет назад был все же взрослым, способным это понять. И я тогда знал уже, что ты никакой не гадкий лебеденок с исцарапанными и вымазанными смолой руками... Как ты выдержала все это, девочка? — его голос дает сбой.
-Любимая! Ты в порядке? — в трюм влетает Тессен и обнимает ее за плечи, не обращая внимания на лорда и ребят.
Она отвечает на его поцелуй, прижимается к нему — все равно он тоже забрызган кровью, и тоже чужой, что не сложно определить на его обнаженном торсе.
Не отводя его рук, Пантера оборачивается к лорду:
-Так что видите, герцог, я прекрасно обошлась в этой жизни без Вашего сына. И даже благодарна ему — за свою свободу, за это море, за своего отважного возлюбленного, — и она целует Тессена на глазах у нас всех, и он обнимает ее еще крепче. — А призракам прошлого нет места на моем фрегате!
Она откидывает локоны за спину грациозным движением, подхватывает с полу немецкую тяжелую шпагу, доставшуюся ей в качестве трофея, и они с Тессеном выводят бережно под руки лорда наверх.
Лорда переправляют на 'Пантеру' несколько крепких ребят, как драгоценнейшую ношу. Он как-то съежился, состарился на глазах, но держится все же прямо — вот она, британская закалка.
Пантера подталкивает меня следом:
-Иди туда, Марта. И спускайся скорее в лазарет. Займись Лейном. Да и за герцогом присмотри, сердце слабое все же у старика, а живым ему до Сент-Джорджа добраться обязательно надо. Иначе все это бессмысленно.
На корме корвета ребята выстраивают в одну линию остатки саксонцев. Пантера с Тессеном уже там, мелькает и белая повязка на ребрах Стила.
Тяжелораненых у нас вроде нет — иначе бы позвали уже. Но замечаю нескольких, явно нуждающихся во мне, и задерживаюсь ненадолго, чтобы их перевязать — и наших, и с 'Александры'.
И, закрепив бинт на рассеченном плече боевого пловца, уже готовясь перейти на 'Пантеру', где меня ждут ребята у леера — слышу жесткий голос Пантеры:
-Огонь!
И залп пистолетов.
Оглядываюсь — саксонцы валятся, хватаясь за голову и грудь.
Они расстреляли пленных. Пантера расстреляла пленных.
Если бы меня не прогнали — я бы тоже выстрелила бы. И даже два раза — за ту струйку крови, что текла изо рта подруги и за сломанные ребра Стила.
Кажется, я сейчас упаду в обморок второй раз за день.
Но не падаю — потому что в лазарете меня ждет Лейн, которому надо зашить рану — надеюсь, мой юнга его уже раздел и обмыл. Святая Мария, раздел... А собственно, что в этом необычного? Никто не лежит в лазарете одетым.
И Стил — как он еще на ногах стоит, рубившись сейчас с бою в полную силу...
Волна ударяет в борт нашего фрегата — на море штиль, и это означает одно: саксонский фрегат пущен ко дну.
Хорошо, я успела уже зашить Лейна и не причинила ему лишней боли дрогнувшей иглой. Он и так получил сполна — оказалось, что как и Стил, и Пантера, и даже Тессен, этот наглец не боится ничего, и тоже отказался от кружки рома. А от дурманящего отвара тем более.
-Лейн, ты же не выдержишь! — пытаюсь его уговорить на обезболивание. — И мне спокойнее будет работать, а то вдруг вскочишь!
-Очаровательный доктор, это ж каким дураком надо быть, чтобы убегать от Вас, особенно, когда даже штаны сняты.
И вот в это момент в дверях лазарета появляется Пантера, а за ней следом Тессен, поддерживающие Стила и что-то с ним оживленно обсуждающие:
-Твоя каюта разорена, и мне стыдно, что не успел там прибраться. Извини, поганцы помешали, нет, чтоб сразу сдались. Тогда бы сам полы бы отдраил.
Святая Мария, что ж они все такие шутники, одна я рыдать готова, глядя на его бледное лицо и растрепанную, потемневшую от пота повязку, из под которой видны фиолетовые кровоподтеки.
-Стил, дружище, — похоже, Пантера сама встревожена его состоянием, и помогает Тессену опустить его на пол, на проворно расстеленную юнгой простыню. — Нашел о чем переживать...
-Пантера, у меня идея хорошая, — он покряхтывает, ища удобное положение. — Может, тебе сейчас на 'Александру' прогуляться?
-А что, мне идея нравится, — одобряет Тессен. — Обещаю, что похищать тебя не буду, любимая, хотя и хотелось бы. Мы пойдем ровно-ровно, борт-в-борт. И ты всегда сможешь даже перепрыгнуть.
-Ну ладно, пожалуй, и уговорили... — она еще колеблется, и я спешу ее успокоить.
-Не волнуйся, с ними обоими все в порядке, и ребят наших я сейчас всех осмотрю как следует. Но мельком то я же всех видела, когда бинтовала, опасных ран нет. Иди, отдохни у Тессена в гостях. Поверь, в твою каюту точно ходить сейчас не надо.
-Ладно, сейчас все же загляну к нашему драгоценному пассажиру, удостоверюсь, что все в порядке. И я прошу тебя, Марта...
Закрываю глаза в знак согласия. Для меня она по-прежнему Пантера, а не Александра-Елена. Как и для всех: свидетелей душевного порыва лорда — тайного порученца Адмиралтейства и по совместительству отца-неудачника — кроме меня, нет. Пять трупов не в счет.
И да, трупы... Одного точно уложил герцог-на-побегушках подсвечником по темечку. Лейн говорил про двоих, убитых Пантерой. И сетовал, что ему достались тоже двое, а не трое... Правильно, там пять тел и было. Но что же произошло?
-Лейн, а как ты нашел Пантеру? — протаскиваю бинт под его спиной, одновременно стряхивая его ладонь со своего бедра.
-Пленников допрашивать удобнее в трюме. Там можно за руки к балке подвесить, — у него на секунду затуманивается взгляд так, как это происходит от неприятных воспоминаний. Да и при захвате сразу каюты зачищают, в трюм спускаются позже. Потому я и начал с трюма, раз Тессен к каютам побежал.
-И?
-Уж не знаю, с чего они там начали, но она как-то вырвалась, сбросила веревку и уже успела свалить одного гада парой боковых с ноги, — и он прибавляет совсем серьезным тоном, вовсе ему не свойственным. — Они как раз перед этим прочухали, что она женщина. Косынку сорвали. А там даже не коса...
-Все, хватит, успокойся, я не должна была заставлять тебя разговаривать... Молчи...
-Да ладно... Подумаешь, царапина. Глянь, у меня и еще интереснее были. Хочешь взглянуть на правое бедро?
Спиной чую наливающиеся яростью глаза Стила. Они бы сцепились бы, если бы Стил мог встать, а Лейн ему ответить — в любом случае первый помощник не тронет раненного, так что у Лейна есть фора в две-три недели.
Закончив с Лейном, склоняюсь к своему любимому, в очередной раз по иронии судьбы оставленному напоследок.
-Стил, милый, прости меня. Прости в очередной раз, — слеза невольно наворачивается на глаза и повисает на ресницах.
Он протягивает ко мне руку, проводит рукой по моей щеке, вытирая слезы:
-Ну что же ты, солнышко, тучи напускаешь? Или думаешь, что в море соли не хватает?
-Ты не сердишься на меня за то представление на мостике?
-А ты за мое?! — он заправляет мне за ухо выбившиеся из-под косынки пряди. — Нам было важно ввести врага в заблуждение, а тут все средства хороши. Лишь бы мы с тобой друг друга не обманывали. Правда, солнышко?
-Правда, — и, не стесняясь Лейна и ребят, целую первого помощника. Надеюсь, его авторитет не пострадает от поцелуя корабельного доктора.
Но вот зря я так сбросила со счетов Лейна.
-Док, а меня?
-Что?!
-Вы всех раненых целуете? -и, не дожидаясь ответа. — Тогда понимаю, почему на этом фрегате все так лезут в бой. Надеются на целомудренный поцелуй очаровательного хирурга.
-Лейн, — только и успеваю протянуть, потому что уже сдавленно, а затем и в открытую хохочут три моих пациента, невольно присутствующие при всем, и еще пятеро, дожидающиеся своей очереди, которых раздевает и обмывает юнга. На губах юнги, более деликатного, чем закаленные в боях корсары, тоже витает сдерживаемая улыбка.
Пантера вернулась лишь к следующему вечеру, причем вплавь и в сопровождении Тессена, который не остался надолго, но перед возвращением забежал в лазарет к Стилу и Лейну. Они о чем-то оживленно пообщались, и Тессен вернулся на 'Александру' все так же вплавь, подарив мне своим визитом небольшую передышку.
Наверное, я сразу сотворила глупость, когда не отправила Стила в его каюту. В том момент было опасение, что впереди бессонные сутки и не одни и у постели Лейна, и около Стила — и бегать туда-сюда было бы бессмысленно. Но это было моей стратегической ошибкой — облегчения лично мне не было. Лейн, вопреки моим ожиданиям, не впал в беспамятство — и принялся всю свою нерастраченную в бою энергию направлять в работу языка. Стил злился, и время от времени уходил на мостик дать указания рулевому с вахтенным — в это время Лейн терял всякий здравый смысл — но у его получалось это так весело и необидно, что я часто забывалась и начинала хохотать над его шутками, и в это время возвращался Стил. Я была готова рыдать от бессилия.
Немного снял напряженность ситуации нашедшийся самым неожиданным образом Свен. На 'Валькирии' во время бури сорвало часть парусов, и пока они смогли из имеющихся припасов поставить новые хотя бы частично, пока выравнивали курс по звездам, а пару дней после бури был жуткий туман...
Но вот наша маленькая флотилия в сборе, лорд жив и бодр, и завтра мы бросим якорь в Сент-Джордже.
Особо торжественным наш приход на Барбадос не стал. Пантера специально кружила в открытом море, дожидаясь темноты.
-Отлив же начнется. На мель не сядем? — поинтересовался как бы между прочим у нее боцман.
-Риск есть. Но и входить в порт едва ли не с цветными флажками на реях тоже не с руки.
Когда начало смеркаться, Пантера собрала команду и предупредила, что в эту ночь все остаются на борту, а когда она встретится с чиновником, к которому вез свои бумаги лорд, станет понятно — останемся ли мы здесь до следующего утра, чтобы пополнить запасы или нам придется покинуть этот порт немедленно.
Когда все расходились, она придержала меня за локоть:
-Тебе для лазарета что-нибудь срочно надо? Лекарства какие, полотно? Давай скорей подумай, мне посыльного направлять, заодно бы и заказала.
-Ох, — от бессилия утыкаюсь ей в плечо. — От полотна я никогда не откажусь, только уж предупреди, чтоб мягкое и тонкое. Но вот что мне надо, так это воск.
-Воск? — переспросила капитан. — В смысле свечи тебе заказать? Надоели вонючие лампы? Но вообще-то свече проще опрокинуться и устроить пожар.
-Нет, — я уже жалею, что так коряво пошутила, могла бы и ограничиться полотном. — Ты же 'Одиссею' читала? Вот там Одиссей залепил себе уши воском, чтобы не слышать пения сирен.
Мой тон так уныл, что она разворачивает меня к себе и заглядывает в глаза:
-Давай-ка по порядку. Кто и что тебе такое говорит? Сама не можешь справится, мне скажи, уж я языки окорачивать умею.
-Не сомневаюсь, — благодарно сжимаю ее ладонь, одинаково способную и отправить негодяев на корм рыбам, и нежно обтирать лицо Тессена, когда он дважды оказывался в ее каюте на положении больного. -Только... Знаешь, я все же сама справлюсь. Ты вот не испугалась не знающих пределов саксонцев, а мне-то никто расправой не грозит. Они ж как лучше хотят. Оба...
Она рассмеялась, поняв, о ком идет речь:
-Отправляй Стила в его каюту. Он же и так вовсю по кораблю ходит больше, чем лежит.
-Вообще-то с трещиной в ребре и не надо лежать, тем более постоянно. Но вот в каюту в свою он категорически теперь отказывается уйти.
-Лейн?
-Как ты угадала?
-Плохим бы я была капитаном.
-И что делать? Эти его безумные шуточки, попытки обнять во время перевязок...
-А тебе это не нравится?
-А как это может нравиться вообще?! И Стилу тем более!
-Стил не просил у меня воск затыкать уши. Это раз. А два, я же спросила про тебя. Тебе нравятся ухаживания Лейна?
-Лейна что? Вообще-то, это я за ним ухаживаю, как и за всеми остальными пациентами.
-Марта, Марта..., — она призадумывается и все же осторожно спрашивает. — Про голландца не спрашиваю, а Вольф? Он что, не говорил тебе, какая ты красивая, не пытался насмешить?
-Вольф? Насмешить?! Да и зачем бы ему мне врать было?
-Тааак, — протягивает Пантера, на глазах превращаясь из участливой подружки с озорными горящими глазами в дикую кошку, готовую в любой момент выпустить острейшие когти. — И что же тебе говорил тогда этот Вольф? Кажется, не зря мы его на дно отправили. Он что, ни разу не сказал тебе, что ты красива, умна, что у тебя чудесные легкие руки, и уж это я на себе испытала не раз. Марта, тебе это говорили?
-Да. Ты. Хотя про руки, если честно, говорили. И в монастыре, и рабы на плантации Мале, и ребята твои.
-А знаешь, что ребята в тебе не только руки видят? Ты извини, но как капитан я знаю многое. Ты умеешь нравиться. Другое дело, что они тебя уважают и не посмели в открытую выражать свои чувства. А после уже не хотели мешать Стилу. Вот только... Может, Стил тебя тяготит? И тебе правда хочется поближе подружиться с веселым и дерзким Лейном? Он хороший парень, и сумел проявить себя не только тем, что закрыл меня в бою. Я же видела его на тренировках каждый день... Но и Стил мой старый и надежный друг, он может быть иногда нудным или слишком жестким, но он надежен, как скала. И я искренне рада, что ты ответила на его внимание. Поверь, у него не было никого до тебя много лет. Слишком много... Но об этом он сам, если захочет, тебе расскажет.
Ошеломленно молчу, не зная, что и сказать. Случайно услышанные откровения старого лорда перевернули все мои представления о Пантере и сделали ее ближе — нам обеим было больно когда-то. Но вот только она стала капитаном каперского фрегата, а теперь и эскадру возглавила, а я... А я плакала так, что как глаза не выплакала за всю свою жизнь.
-Пантера, скажи, а Тессен... Он ведь слышал тогда остатки разговора... Твоего с лордом... И что сказал тебе, когда увел на 'Александру', — выговариваю по привычке имя корабля Тессена и прикусываю язык.
Но она невозмутимо-задумчива:
-Ничего. Об этом вообще ничего. А разве есть смысл говорить о том, что произошло столько лет назад? Нам было о чем поговорить, поверь...
-Ой, о чем? — выдыхаю, повиснув у нее на руке, как в юности мы, монастырские послушницы, выпытывали друг у друга тайные красивые мечты.
Но Пантера не послушница из монастырской лечебницы, и ее рука не обвита четками, а лежит на эфесе шпаги:
-О боевых пловцах.
-Ой...
-Нам тоже надо подготовить такую команду, как у Тессена. Что тебя пугает? Они рискуют не больше и не меньше, чем абордажная команда.
-Да я не об этом. Хотя, конечно, за ребят твоих всегда переживаю и жалею, когда их все же ранят, — и пытаюсь предугадать, не обидит ли ее мое любопытство. — А Тессен? Что он? В это же раз он не нуждался в твоей помощи. Неужели вы разговаривали только о боевых пловцах сутки напропалую?
Она удивленно смотрит на меня:
-Нет, конечно. Фехтовали. Да и без оружия спарринги тоже полезны.
-Пантера!!! Ты мое терпение испытываешь. Не верю...
Она шепчет мне на ухо с тихим грудным смехом:
-И правильно делаешь. Хотя я тебя и не обманула, просто всего не сказала. Ой, заболталась я с тобой, готовиться надо к заходу в бухту. Пойду, сама все же к штурвалу встану, уже пора, а то и правда на мель сядем.
И она унеслась на свой мостик, оставив меня в полном недоумении — уж я-то видела, как ее обнимал и целовал Тессен, даже еще не выздоровев. А уж что он мог проделать здоровый да в собственной каюте? Радует одно— ни Пантера не позволит пойти против ее воли, а раз 'Александра' на плаву, значит, ничто ее не разозлило. Ни Тессен не посмеет ее обидеть — и тут я тоже успела многое подслушать..
Святая Мария... Отец Бонифаций пугал, что в аду те, кто подслушивал и подглядывал, буду прижимать к уху раскаленную сковородку.
А кто дерзил — будет ту сковородку облизывать...
И с этой мыслью спускаюсь в лазарет.
-Милый доктор, — кажется, Лейн только и ждал моего прихода. -Как же скучно тут валяться. Жаль, Вы не поете.
-А тарантеллу не надо?! — моему терпению подходит конец, да и Стил, кажется, просыпается.
-А Вы можете? Не отказался бы станцевать с Вами, да что-нибудь такое, быстрое да веселое, чтобы Ваши ножки мелькали. Или Вам по душе менуэты?
-Эй, — отзывается Стил из противоположного угла. — Танцор! А со шпагой ты тоже весело и быстро танцуешь?
-Если ты не успел еще разглядеть, то с радостью покажу, — не сморгнув, отвечает ему Лейн все также весело, и бесенята в его лучистых глазах разбегаются по всему лазарету.
Остальные пациенты живо интересуются — все какое-то развлечение.
Грохаю лоханкой, в которой принесла с просушки отстиранные бинты:
-Прекратите! Оба до глаз забинтованы, и еще могут рассуждать о драках! Еще ладно, поганцев бить. Но друг друга?! Вот погодите, сейчас капитана вызову сюда.
-А может, не надо? — притворно-вкрадчиво спрашивает Лейн, и кто-то из мальчишек не выдерживает, фыркает в подушку.
-Я, как первый помощник, — начинает пафосно Стил.
-А я как врач этого корабля, не позволю здесь никому ни ругаться, ни зубоскалить. Шпаги у меня нет, но клистир есть. И владею им виртуозно.
Тишина воцаряется, но не надолго.
Потому что следующей идеей Лейна становится научить меня фехтовать — причем для того, чтобы отвлечь от мысли о клистире.
-Стил, может, тебе будет спокойнее в твоей каюте, — растираю ему здоровый бок и грудь, стараясь украдкой приласкать, но все время натыкаюсь на любопытные глаза мальчишек, которые исподволь следят, чтобы и им досталось мой заботы не меньше. Некоторым из них я могла бы быть матерью, будь я старше на пару лет.
-А тебе будет веселее в обществе этого нахала?
-Неужели ты...
-Ну что ты, — он, морщась, переворачивается так, чтобы обнять меня. — Это же не ты его поддеваешь. Я же не слеп. Просто не хочу оставлять тебя ему на растерзание. И ведь не поколотить его сейчас. Спаситель капитана, да и ранен он крепко.
А вот тут я могла бы и поспорить. Лейн выздоравливал, подобно Тессену, со сказочной скоростью. И мне было тревожно за первого помощника, с трудом оправлявшегося после третьего подряд ранения, но не желавшего дать себе малейшего послабления.
Фрегат замедляет свое движение, рывок, хлопают спускаемые паруса — мы встали на якорь. Стил опять на мостике. Потому что в город отправилась Пантера, взяв с собой несколько ребят покрепче и порешительнее. Остальные приготовились к обороне корабля, вынужденного подойти к самому пирсу. И чуть в отдалении наготове держатся 'Валькирия' и 'Александра', готовые открыть огонь из всех пушек.
Но на темном причале все тихо. Высятся разномастные мачты, вырисовываются на подсвеченном звездами и полной луной небе обводы боевых и торговых кораблей всех размеров.
Вслушиваюсь в тишину — что нам готовит этот город? Что же такая Пантера неугомонная — неужели не могла послать, как и собиралась, посыльного?
Но вот шаги на камнях — вернулись. И меня не разыскивают — тоже добрый знак.
Подъехала карета в сопровождении всадников — и копыта затянуто-звонко дают сигнал к тому, что мы распростились с лордом.
Я так засмотрелась на причал, что не заметила, как подошел Стил, молча накинул мне на плечи свой плащ, и мы оказались в ним в этой ночи под одним плотным и теплым покрывалом, закрывающим нас до самой палубы. Его горячие, сильные пальцы пробегают по моей спине... Нас же скрывает плащ? И тоже, повинуясь его зовущим глазам, отпускаю свои руки в путешествие по его спине, еще раз проглаживая каждую мышцу.
Стил глубоко вздыхает, закрыв свои дымчатые глаза:
-Марта, что ж ты со мной делаешь, я просто теряю голову.
-Не уверена, что это хорошо. Твоя голова нужна еще.
Лишний раз удивляюсь первому помощнику — даже обнимая меня с закрытыми глазами, он не расслабляется до конца, и тоже чутко слышит звук копыт — наверное, даже раньше, чем я. Его тело мгновенно напрягается и становится тем стальным стилетом, в честь которого он и получил свое прозвище. Его рука ложится на эфес:
-Прости, любимая. Иди в каюту, я скоро спущусь.
-В твою каюту? — уточню на всякий случай.
-Конечно, — он быстро целует меня в губы и подводит к проходу, все еще укрывая плащом, чтобы защитить от ночной прохлады.
Но, Святая Мария, что же я все время питаюсь, как воробей крошками, осколками чужих разговоров?
-Сейчас быстро перегрузим несколько бочек воды, уж ее было бы глупо не захватить, и снимаемся.
-Команда ждала берега.
-У них будет такая возможность завтра.
-Санта-Люсия?
Она кивает и пробегает мимо меня к каюте, в которой коротал свое одиночество это загадочный герцог, которого жаль хотя бы потому, что пожилой человек, путешествующий по морю с секретными документами, за которыми гонится половина пиратов — и испанцев, и наемников... Интересно, привычка или не заслужил покойную старость — с таким сыночком? Да и есть ли смысл в покойной старости среди пахнущих мочой подушек?
У сходней лорд церемонно раскланивается с капитаном — именно как с капитаном, не взывая снова призраков прошлого. Хотя я, став невольно приобщенной к их тайне, все пытаюсь представить Пантеру юной отвергнутой невестой и тут же — бойцом абордажной команды, которой ее застал уже Стил. Что было между этим? Но ведь лорд сказал тогда про сорванца с ободранными и измазанными смолой руками — наверное, она и не была никогда тем эфемерным созданием, которым положено быть юной девушке. И да — фраза 'корабль твоего отца'. Пантера выросла на корабле?! И научилась паруса ставить раньше, чем строить глазки на балу? Но ведь она такая красивая, и умеет следить за собой, носит изящное белье? И у меня в голове складывается картинка, как цветная миниатюра в молитвослове: гордый и суровый красавец-капитан, его красавица жена, нежная и женственная, но любящая своего мужа настолько, что согласившаяся ходить с ним в плавания. И их маленькая дочь, подрастающая среди мачт, пороховых бочек, аромата корицы и моря. А затем... Затем произошло что-то в жизни Александры-Елены такое, что поставило ее во главе отцовского корабля. И, уже знакомая с морской жизнью, я отказываюсь думать об этом дальше — все и так слишком понятно, слишком знакомо, начиная с залитой кровью палубы.
Еще пара суток перехода. Ребята предвкушают хороший отдых, потому что мы снова сменили курс, и идем не в Санта-Люсию, малонаселенный остров, а в Порт-Рояль. Мне лично это почти ни о чем не говорит — но наслышана много.
Пантера, улучив свободную минуту, забегает в лазарет — она всегда навещает своих ребят. Присаживается к Рори, заметив его безнадежно-грустный взгляд, становящийся день ото дня все тоскливее, несмотря на мои заверения о том, что надо просто набраться терпения, а молодой организм постепенно справится и перебитая кость срастется. Но мне он не особо верит. А сейчас, при приближении к Порт-Роялю, решил почему-то, что его оставят здесь — все же сюда корсары всех мастей приходят, чувствуя себя вполне уверенно, и он не будет здесь выброшен в неизвестность — подлечится и наймется на другой корабль. А если повезет — то и 'Пантера' снова когда якорь бросит где-нибудь там, где и он окажется.
Но, похоже, это только плод досужих размышлений Рори, потому что Пантера настроена совсем по-другому и даже пугается его вопроса:
-Ты сколько со мной ходишь?
-Год.
-И многих я ссадила из тех, кто получил свои честные раны в бою?! За борт я отправляю, причем не дожидаясь порта, только трусов и предателей. А ты таковым никогда не был. Согласен? А что тебе тут тошно валяться, так я тебя понимаю на своем опыте. Больше пяти дней не выдержала, и то один раз.
Парень улыбается, и его глаза вновь живые. Она обнимает его за плечи по-дружески и обращается ко мне:
-Доктор, а его можно отправить в помощь коку пока что? Или поручить починку парусов? Руки же у него целы?
-Да, конечно. Но ногу все же беречь надо, чтоб не свести все мои усилия к нулю. А если он при качке завалится?
-Голова у него на плечах есть. Не будет в шторм бегать по палубе...
Рори фыркает, так как прекрасно понимает ее намек, и украдкой бросает взгляд в мою сторону. Пытаюсь сохранить невозмутимость, потому что и Лейн смотрит очень заинтересованно — или сам догадался, о ком речь, или уже кто-то что-то ему успел рассказать в кубрике.
Но Пантера этих переглядок вряд ли не замечает, но не разменивается на ерунду:
-Рори, а ты плаваешь хорошо?
-Как рыба, кэп. Вы же видели.
-Видела. Потому спросила. Тебе же это понравится, отправляться на абордаж вплавь? Без пистолетов и в одних штанах?
-Как ребята Тессена?, — в глазах Рори уже не просто живой огонек, а радостно бьющееся пламя.
-Ну, положим. на Тессене свет клином не сошелся, — раздается голос из угла Лейна.
-Погоди-ка, — Пантера смотрит на него, прищурив глаза. — А ведь точно, ты ворвался в трюм весь мокрый и полуголый. Как и Тессен, но к его способам ведения боя я уже привыкла. А ты? Стил рассказал, что ты вплавь добрался до 'Александры'. И это после того, как один уложил того громилу Отто, — она задумалась и встряхнула головой, отгоняя неприятные воспоминания. — И с пловцами Тессена штурмовал корвет... И еще двоих уложил в трюме... А ты не так прост!
На скулах Лейна проступил легкий румянец смущения, но тут же сменился лукавой усмешкой, причем направленной, по обыкновению, в мой адрес:
-Вот Вы, кэп, меня по справедливости оценили! А леди доктор ни словечка благодарности мне не сказала, — и, поймав мой возмущенный взгляд, продолжил в еще более дерзком тоне. — А вообще-то, док, могли бы и ко мне придти со своими сердечными тайнами. Я бы заставил разгладиться Ваши насупленные брови.
И вот тут я всхлипываю, потому что именно в этот момент надо было войти Стилу — он сменился с мостика, и зашел, разминая затекшие на штурвале руки.
-Что тут происходит? — удивленно выгнутая бровь первого помощника в сочетании со свежим шрамом на лбу, придающим ему грозный вид, заставила Лейна притихнуть.
А почему не вмешивается Пантера? Я же не могу предложить этому Лейну поединок...
Но капитан молчит, о чем-то переговариваясь с Рори. Стил сбрасывает в углу влажный от брызг плащ:
-Ты, я смотрю, опять тут языком, как саблей машешь? Марта, долечила бы ты его скорее...
-Весело у вас тут, — Пантера энергично вскакивает с матраса Рори. — Того и гляди ночная ваза полетит. Лейн, у меня есть более интересное для тебя предложение, чем оттачивать свое мастерство на докторе. Учти, пока что ты в ее власти, и не надо так рисковать.
-А как на море без риска? — продолжает ухмыляться Лейн, пока я успокаиваю Стила, согревая растиранием его спину и разматывая разболтавшуюся повязку на ребрах. — И что Вы мне хотели предложить, кэп? Кажется, я готов на любую Вашу идею после того, как увидел Вас в настоящем деле.
-Спасибо, Лейн. И я тебя тоже в деле видела. Так что предлагаю тебе начать тренировать отряд боевых пловцов.
-С радостью, кэп. Как только выберусь из этой богадельни, — он обводит рукой лазарет.
-Ах, богадельни? — взвивается Стил, едва не выбив у меня из рук плошку с мазью, которую я втирала в его синяки, разлившиеся на весь бок и едва начавшие бледнеть. -Да тебя сюда принесли на тряпочке! Отлежался, оперился и хамит!
-Что-то ты тут тоже частый гость, — парирует Лейн.
Рыдаю безудержно...
Капитан неслышными шагами подходит ко мне:
-Ты закончила?
Киваю, закрепляя повязку Стила.
-Идем. Мне хочется с тобой поговорить о чем-то гораздо более приятном.
-Но, — у меня много сомнений, хотя и с ней пойти тоже хочется. — А они тут не перережут друг другу горло?
-Рори, — в ее вкрадчивом голосе гранитный скрежет. -Ты за старшего в отсутствии доктора. За борт выбрасывать драчунов не надо. Челюсти им тоже не ломай, чтобы доктору же работы не прибавить.
И мы уходим. Капитан с развевающимся рыжим хвостом на макушке и рукой на эфесе шпаги, а я — вытирая слезы попеременно то белым фартуком, то уголком косынки.
-Марта, посмотри, что я вчера в Сент-Джеймсе для тебя купила, — она разворачивает сверток струящегося темно-зеленого бархата.
-Что это? А когда успела?
-Когда воду закупала и еще кое-что. В таких портовых городишках торговцы готовы открыть лавочку хоть в три часа ночи, им же золото светит как дневной свет, — она смеется с легким презрением. — А это? Разве ты не узнала? Юбка... Честно говоря, подарок герцога. Он сам выбрал. И знаешь, что сказал? Что бы я не мерила тебя по себе, и что тебе как истинной женщине, в душе хоть изредка, но хочется быть королевой.
Мои слезы высохли, но не от радости, а скорее от изумления. Пантера же мне предлагала купить платья еще в первую нашу стоянку с ней, но я сама отказалась. И сейчас не возникало такого желания — даже пестрая юбка Маргариты не принесла мне радости, и, надев ее поверх штанов с сапогами, я была рада избавиться от путающейся в ногах тряпки.
-Спасибо... Даже не знаю, когда смогу воспользоваться его подарком...
-Завтра! — она протягивает мне еще один сверток. — А это тебе от меня.
Тончайшая белая рубашка с пышными рукавами, собранными у запястий узкими высокими манжетами с легкой вышивкой, такой же широкий отложной воротник... И в придачу чудесная нижняя рубашка, из таких, как носит она сама — никаких колючих кружев, то легкая вышивка по краям.
-Но где же мне все это носить? Смола и кровь...
-Завтра ничего этого не будет. Мы стоим пару дней в Порт-Рояле, так что у тебя будет возможность не только по аптекам побегать, высунув язык, но и со Стилом прогуляться. Он этот город знает, покажет тебе романтические уголки. Там же не только портовые таверны. И, кстати, твои волосы уже достаточно отросли. Можешь не прятать их постоянно под монастырскую косынку. Просто промой и распусти.
К вечеру мы и правда вчетвером выходим на прогулку в город. Отпустили и ребят, оставив только боевое охранение.
Со стороны я одна кажусь женщиной в нашей компании. Стил и Пантера вообще очень похожи друг на друга до мелочей, и сходство усиливают одинаковые черные косынки под шляпами — только у Стила она прикрывает еще не побледневший и бугристый шрам, а у Патеры — скрывает ее рыжие кудри. Зато крыло идеально ровных черных волос Тессена привлекает внимание спешащих мимо нас со своими кошелками местных женщин. А их обижает его полное равнодушие к их выставленным на показ прелестям и кокетливым кружевам на головах.
Я не решилась просто распустить волосы, да и не лежат они у меня так, как у Пантеры, особенно после соленой воды. Поэтому собрала на затылке широкой черной лентой, опять же припасенной прозорливым капитаном.
Мы поднимаемся по узким мощеным улочкам все выше, все дальше от припортовых строений. Здесь намного чище, и вывески лавок и таверн более респектабельны. Нам попадаются то церковь, то даже школа, из которой вылетает целая ватага босоногих детей с грифельными досками.
-Мы к Конраду? — негромко уточняет Стил у капитана, и она сдержанно кивает.
-Марте там понравится. И не напугаем ее какой-нибудь пьяной дракой. Это нам с тобой не привыкать лишних за дверь выкидывать парой ударов шаги. А ей не надо, — она видит, что я прислушиваюсь, и обращается уже ко мне. — Тебе хотелось бы жить в таком городе? Чтобы розы и плющ вились по стене и заглядывали в окна? Чтобы по деревьям в саду прыгали сойки и сыновья?
Смущаюсь и прячу лицо на плече у Стила.
Таверна Конрада так отличается от той, где мне довелось заниматься медицинской практикой, что невольно вздыхаю с облегчением. Чисто, проветрено, никакой кислой вони разведенного пива и недоеденных прогретых остатков вчерашнего обеда. Нет и гомонящих пьяных компаний с самых низкопробных пиратских посудин.
Вот сидят в углу два торговца и немолодой, темный от загара капитан с седыми висками, обсуждают сделку — у них на столе разложены бумаги, стоит чернильница, а из еды — только пышный мясной пирог с румяной поджаристой корочкой, да кувшин какого-то фруктового напитка, прозрачно-розового в чисто промытых стаканах.
В другом углу загорелый дочерна отец, в чистой белой рубашке со следами складок после сундука, кормит пирожными сына и дочь — он тоже явно не так давно вернулся из дальнего похода, и вот теперь старается уделить внимание своим детям. Судя по тому, что мальчик и девочка выглядят здоровыми и ухоженными, скорей всего его жена просто осталась дома с самым младшим, еще не готовым к таким светским выходам.
Пантера и Стил уверенно проходят к столу у окна, где в распахнутые ставни заглядывает кисть лиловых цветков. Провожу, наученная горьким опытом, рукой по столешнице — пальцы не прилипают и не натыкаются на присохшие крошки.
Тессен отодвигает мне тяжелый дубовый стул, опередив Стила, потому что они с капитаном приветствуют подошедшего к ним пожилого, но еще крепкого, с громким зычным голосом человека. И — о ужас, как и положено завзятому пирату, у него только один ярко-голубой и веселый глаз, а второй закрыт черной повязкой. Украдкой скашиваю глаз вниз — точно, правая нога деревянная...
Но Стил и Пантера радостно повисают в его могучих объятиях, и он по очереди их целует:
-Ну, ребятки, выросли вы оба. Приятно посмотреть. И меня, старика не забываете, — и притворно-ворчливо прибавляет. — А то какими сорванцами у меня палубу учились драить!
-Да будет тебе, Конрад! — хохочет Пантера, высвобождаясь из его рук. -Смотри, кого я привела! Это Марта, новый хирург с Пантеры.
-Даже не удивлен! — гудит Конрад и протягивает мне руку, в которой моя ладонь тонет. -Матушка твоя тоже нам помогала, и неплохо. Если б не она, старый Конрад бы тут не стоял бы перед вами!
Пантера разом мрачнеет:
-Вот только себе помочь не смогла...
-Деточка, да что ты так! Не забывает старый капитан своего старого боцмана, пишет! Так что не надо таких печальных мыслей. И тебе, кстати, тоже весточки от них пришли. Пойдем, отдам, — и он прибавляет уже для Стила, понимающего суть разговора. — Всем бы родителям такую дочь. Им дома, на Корнуолле, спокойнее, чем здесь, а уж жизнь достойную она им обеспечивает исправно.
-Да, я и сейчас хотела передать через тебя им гостинец, как обычно.
-Конечно. Пока я жив, все эти десять лет ничего не менялось и не изменится.
-Как они? — и всегда выдержанная Пантера теребит старика за руку, тяжелую и корявую. — Мама все болеет? И отец?
-Чудес не бывает, — вздыхает Конрад, накрывая ее ладонь своей. — Но ты же делаешь все возможное. Новые ноги матушке твоей ни за какое золото не купить. А все остальное у них благодаря тебе есть. Да и брат твой достойный человек, и всегда с ними рядом со своей семьей. Так что не волнуйся ты так.
Святая Мария! Завесы одна за другой спадают с моих глаз... Она тогда крикнула 'А каперы тоже за добычу воюют!', когда шла на абордаж 'Черного волка'... Вот куда отправляет она всю добычу... И вот уже мое воображение дорисовывает картину — не гибель отца-капитана пережила она, а что-то еще более страшное произошло там... Перед глазами встает бой на палубе, обрушенная ядром мачта, перебивающая ноги немолодой женщине, пытающейся вытащить с залитой кровью палубы своего израненного мужа. И юная тоненькая девушка с развевающейся медовой косой, поднимающая тяжелую отцовскую шпагу и бесстрашно отбивающая все атаки пиратов, пока ей на выручку не приходят брат и истекающий кровью боцман...
Пантера уходит с Тессеном следом за Конрадом, а мы остаемся со Стилом наедине.
Он задумчиво перебирает мои пальцы на столешнице, а затем вынимает из низкой глиняной вазы небольшую темно-вишневую розу, обламывает шипы и осторожно вставляет в мои волосы возле ленты.
-Марта, ты такая красивая...
-Скорее, это красивы подарки Пантеры.
-Ты о чем?! Мне, конечно, приятно, что ты сегодня такая нарядная, но полюбил-то я тебя босую и в заляпанных штанах. Так что извини...
-Ты тоже... такой красивый...
-Даже с этим шрамом? Мне кажется, тебе на него смотреть неприятно, вот и закрываю все время.
-Ты же не нотариус, а боевой офицер с каперского фрегата. А неприятно... Тут совсем другое. Мне скорее стыдно перед тобой, что не сделала свою работу как следует.
-Вот уж правильно про тебя Пантера говорит — 'доброе сердечко', — он наклоняется ко мне и целует.
-Мы вам не мешаем? — с деликатным покашливанием и веселым смехом спрашивает Тессен. — А то мы вообще-то жутко голодные.
Еда у Конрада и правда оказалась простой, но прекрасно приготовленной, и даже я с удовольствием отведала некоторых блюд, предложенных Стилом.
После ужина мы неспешно отправились на корабль, наслаждаясь прекрасным теплым вечером и запахами цветущей глицинии.
По мере того, как приближалась пристань, запахи становились все резче, заменившись гниющими водорослями, смолой, перегоревшим жиром. По обеим сторонам улицы тянулись забегаловки разного сорта, гораздо проще, чем у Конрада.
Возле одной мы увидели нескольких ребят в 'Александры', они поприветствовали своего капитана, он весело махнул им и напомнил, чтобы не забыли вернуться вечером на фрегат, и желательно в трезвом виде. Те рассмеялись и заверили, что так и будет.
Но вот наше внимание привлекла возня и крики в каком-то полуподвальчике уже совсем на подходах к пристани.
-Девушки, стойте тут, мы мигом, — Стил вытащил шпагу, а Тессен приготовил веер, но Пантера остановила первого помощника:
-Охраняй Марту, тебе сейчас не надо в драку лезть, — и они с Тессеном рванули по кривым ступенькам вниз.
Мы переглянулись и отправились следом — потому что Стил не мог спокойно стоять, не зная, с кем и как схлестнулись неугомонные капитаны.
-Стой тут, — Стил ринулся в гущу схватки, где Пантера и Тессен стояли спина к спине.
Вскоре их точные удары, в основном плашмя, чтобы даже не ранить, а просто отрезвить болью, успокоили самых ретивых буянов, а остальные поняли бессмысленность затеи и отступили по углам. И вот тут стало видно, кого защищали мои друзья. И как хорошо, что они вмешались, даже не зная, что там происходит. Впрочем, наверное, это вообще в характере Пантеры — меня же она тогда тоже бросилась защищать в таверне от приставаний пьяных пиратов.
Свою добычу порядком ободранную и исцарапанную, из чада полуподвала они выволокли на свет. Два наших новобранца, совсем мальчишки, еще толком не научившиеся владеть оружием, зачем-то оторвались от остальных и забрели сюда.
-И что вас сюда понесло? — устало поинтересовалась Пантера, осматривая клинок перед тем, как убрать его в ножны.
Мальчишки переминались, блеяли что-то маловразумительное. Чудесный романтический вечер был испорчен.
Стил взял одного из них за грудки:
-На подвиги потянуло, мальки? А если бы вот так бесславно бы головы сложили? Да вас бы в воду бы сбросили и все. А о товарищах подумали? Вы же первый раз на берег сошли! Трудно было со всеми держаться?
Один, побойчее, но со ссадиной на скуле, первым из них нарушил молчание:
-А что? Вот вам всем можно, а нам нельзя? Сами же говорили, на корабле все равны.
-И что тебе не хватило? — в голосе капитана неподдельный интерес. — Да, вы оба получили долю меньше абордажной команды. Только потому, что еще не готовы идти на абордаж. Вы и сейчас саблями размахивали, как тетка полотенцем на кухне. Драться не умеете, и я это знаю, за месяц и не научиться. Наберитесь сил, старания. А в кабацкой драке опыта вы не наберетесь, только покалечитесь. Да на ваше счастье, доктор с нами, сейчас хоть оценит ваш ущерб.
Но мальчишка смотрит на меня исподлобья:
-Ага, доктор. Личный доктор первого помощника. А остальные облизываются, когда она в его каюту пробирается.
Ахаю от неожиданности. То есть дела со стороны обстоят так?
Тессен безмолвствует.
Стил бешено сверкает глазами:
-Ладно, Лейн. Так ему под тридцать, и он понимает цену своих шуток и готов за них заплатить. Взрослый мужчина, оклемается, получит свое на поединке. А этот малек? Икринка фигова. Тебе сколько?
-Семнадцать... Дяденька первый помощник, не выгоняйте. Хотите, побейте. Только я тоже сдачи дам. Но не выгоняйте.
-Да тебя бить бессмысленно. Только пороть. Родители не пороли?
-Дык.. Померли они. Вот я и нанялся к вам, потому что отцову мастерскую за долги забрали. Мне и жить негде стало там.
-Хорошо, — вступила в разговор Пантера, до этого молча слушавшая и думавшая о чем-то. — Все бывает. Почувствовали себя морскими волками, лихими корсарами. Потянуло на подвиги. Понимаю. Но вот доктора ты зря обидел. И ответишь лично мне. Не сейчас, я детей не бью. Подучишься на тренировках, сил прибавишь. И — на палубе, перед всеми. За слова отвечать надо.
И вот тут меня как за язык дернули:
-Благодарю, капитан. Но оскорбили же меня.
-И что ты предлагаешь? -интересуется Стил. — Пинцетом его за язык пощиплешь?
-Нет. Пантеру ему по мастерству все равно не скоро догнать. А если я наконец присоединюсь к тренировкам, то это будет честно. Мы оба почти с ровного места начнем. А когда научимся, он мне и ответит. При всех. На палубе.
Пантера смотрит на меня одновременно и с одобрением, и с недоверием. Тессену, похоже, все это претит вообще, и ему хочется остаться наедине с Пантерой в этот тихий и спокойный вечер, а не разбираться с ее мальками. Стил изумлен больше всех, но виду не подает:
-Вот и договорились. Я сам еще дам Марте уроки фехтования. Меня же тоже этот тритон зацепил.
Мы проходим все вместе еще немного, и вдруг Пантера немного смущенно спохватывается:
-Стил, дальше вы сами, а мы же обещали Конраду к нему вернуться. Там и переночуем. Так что если что, знаешь, где нас искать.
Первый помощник молча салютуют ей, и вот они уже приотстали и затерялись в толпе.
На 'Пантере' первым делом забегаю в лазарет проверить, все ли в порядке. Лейн еще не спит и поворачивается на мои шаги и выдыхает:
-Да Вы прекрасная фея, док! И что же прятались столько времени?
Не успеваю переодеться, как в дверь просовывается шепчущая голова:
-Док! Доктор Марта! Вы не спите?
Голос незнакомый, но почему-то Лейн его узнал и радостно приветствует, но тоже шепотом, за что им обоим спасибо — остальным, пусть и немногочисленным здешним постояльцам нужен покой.
-Чем могу? — подхожу к ночному гостю, придерживающему руку, всматриваюсь в лицо при неверном свете маленькой лампы. — Ты пловец с 'Александры'? И что сюда заплыл?
-Выручайте, — в его голосе столько простой человеческой просьбы и надежды, что отказать нет сил.
-Если это в моих силах.
-В Ваших, — он протягивает распухший, слегка подернутый фиолетовой синевой кулак. -Вот, видите?
-Вижу. Хоть по делу врезал?
-Да за девчонку сдуру вступился. Прицепилась к ней какая-то шпана, и даже не корсары, а так, их местные какие-то. Ну, поучил немного. Так она даже спасибо не сказала, убежала с визгом.
-Перелома нет, но выбил сильно. Вправлять пальцы придется, а это больно. Может, тебе все же на 'Александру' лучше пойти, Уильям у вас там замечательный врач.
-Да никто не спорит, Уильям наше чудо. Да только мне сейчас перед ним появиться, это самому себе приговор подписать. Он капитану доложит, что я выпил чуть лишнего. А наш кэп такого не прощает.
-Что, на рее повесит? — неужели Тессен раскроется сейчас с такой стороны?
-Нет, что Вы, — успокаивает меня бедолага, от которого и правда исходит запах спиртного, но глаза уже трезвые. Видимо, боль в руке и страх наказания его уже отрезвили. — Но загоняет на тренировках до полусмерти. Умрешь уставшим.
Лейн издает смешок:
-Похоже, порядки у нас одинаковые. Так что зря я на 'Александру', помнится, просился. Тут хотя бы доктор красавица.
Я в это время закатываю рукава нарядной рубашки и спешно надеваю чистый фартук, готовлю бинты и легкие дощечки, чтобы обложить им поврежденную руку, поэтому в разговор вмешаться не успеваю.
-Она твоя подруга? — пловец с 'Александры', видимо, удивлен таким вольным тоном Лейна по отношении ко мне.
-Я жена первого помощника, — срывается с моих губ наглая ложь. Почему не невеста? Наверное, потому, что невеста должна быть юной и в бело-розовом платье, невинная и ожидающая.
-Простите, леди, — склоняет голову сразу посерьезневший пловец, у которого улетучиваются остатки хмеля. — Может, мне и правда уйти?
-Ни один медик не выгонит пациента. Тем более среди ночи. Давайте Вашу руку. И держитесь. А Уильяму и Тессену скажете, что я Вас сама увидела, когда возвращалась на фрегат с прогулки, и загнала силой к себе. А когда вправляла выбитые пальцы, то напоила ромом. Думаю, Лейн придержется такой же версии.
Парень стойко выдерживает болезненную процедуру, и я его провожаю до нашего охранения:
-Ребята, проводите его на 'Александру'. И осторожно, я его обезболивающим накачала, хоть он и отказывался.
Вернувшись, снова натыкаюсь на Лейна:
-Простите, доктор Марта, — в его тоне нет ни тени иронии. — Простите. Я все время Вас поддевал. Не со зла, просто думал Вам сделать приятное. Каждой красивой женщине хочется знаков внимания. Честно, не ожидал, что Вы так с Ником хорошо обойдетесь.
-С Ником? А ты его откуда знаешь?
-Как откуда? Я же с их отрядом брал саксонский корвет.
-Ах, да...
Но на утро у нас новое происшествие. Предлагаю Лейну вымыться как следует перед перевязкой — швы срастаются на редкость хорошо, а лежать четыре дня только обтираемым губкой ему самому неприятно. Но Лейн протестует при всех:
-Меня, боевого пловца, затолкать в лоханку? Что мне там, поперек плавать?!
-Здесь нет пловцов, канониров и плотников. Здесь пациенты. И вчера мы с юнгой чудесно помыли Рори и даже Стива с его руками. Чем ты хуже? — моему возмущению нет предела, но приводить в качестве примеров еще и Пантеру, Тессена и Стила я не решилась.
-Мне море нужно, — в его голосе впервые тоска. — Я только там окончательно выздоровлю.
-А вообще-то, мы же можем сходить к морю. Вроде вчера ребята говорили, что чуть в сторону от пристани есть хороший песчаный пляж, куда не доплывают портовые отбросы. Думаю, и Рори не повредит поплавать, это легче, чем ходить, а силы мышцам возвращать надо. Надо только, чтоб ему кто-то помог, подставил плечи.
Разобравшись таким образом и заручившись согласием Пантеры, мы отправляемся в наше размеренное путешествие в сопровождении все же приставленного к нам стрелка.
-Леди Марта, а почему Вы не купаетесь? — мальчишкам жаль меня, они резвятся, как рыбы — каждый в меру своих сил.
И утихомиривать их приходится, как малых детей:
-Стивен, на намочи повязки на руках, я же просила. Рори, вылезай, прогрей ногу на солнце.
-Веселая подобралась компания, — подошедший Стил на ходу сбрасывает перевязь со шпагой, сдергивает рубашку. — Пожалуй, я окунусь.
Он заплывает далеко, заставив меня заволноваться, но вот возвращается, причем наперегонки с ним плывет Лейн. И мне совсем не нравятся их гонки, потому что грудь еще побаливает у обоих.
Странно, но сегодня Лейн обходится без ставших уже привычными выпадов в мой адрес, и даже торопит остальных — а то можно опоздать на обед.
Стил, отбрасывая волосы назад, подходит ко мне — такой большой, бронзовый от загара, в стекающих прохладных каплях. И совершенно обнаженный. Почему я не обращала внимания на остальных ребят? Они же тоже купались обнаженными — под простыми холщовыми штанами у них ничего не было, да и не должно было быть. Они просто отворачивались от меня, развязывали завязки, кидали штаны на песок и бросались в волну.
А присутствие Стила заставляет биться сердце.
-Хочешь зайти в воду?
-Страшно.
-Но с Пантерой же ты купалась в речке на острове?
-Так то речка. Там никуда не унесет. А тут прибой.
-Я подержу.
-А кто увидит?
-Кому мы тут нужны? А если что, то твой крик услышит наш вахтенный.
-А можно, я не буду раздеваться?
-Хочешь в рубашке и штанах? Дело твое, только они же станут жесткими и прилипнут к телу, скрадывая ласку теплой морской воды.
-Нас никто не увидит?
-Свои нет. А до чужих тебе есть дело? Мы завтра утром отсюда уйдем.
Сбрасываю одежду и оказываюсь в его руках, таких уже горячих, обласканных и высушенных солнцем за те минуты, что мы пререкались. Влажный песок приятно щекочет ноги, мне вообще нравится ходить босиком, но одно дело палуба, а другое — постепенно набухающий влагой слой песка, ласковые волны, набегающие на мои щиколотки.
Стил обнимает меня, полностью закрывая от посторонних глаз, случись такие на берегу, и держит, потому что мы уже зашли в воду выше колен, и волны ударяют меня по бедрам, норовя сбить.
Почему-то волна, коснувшаяся верхней части бедер, кажется такой холодной, и я невольно вздрагиваю.
-Тебе холодно? -шепчет Стил мне на ухо. — Погоди, ты прошла самый страшный момент, и сейчас будет теплее. Как только намочишь свой животик.
И точно — дальше становится тепло, но вот только еще страшнее — кажется, волна сейчас вырвет из его рук и унесет к горизонту или затянет вниз, как тогда, когда я тонула в бурю.
-Ложись на мои руки. И попробуй грести руками, ты же видела, как плавают!
Послушно ложусь, но грести не получается — боюсь окунутся лицом в воду и захватить носом этой жгучей влаги, я же помню ощущение сорванного горла, когда меня первый помощник гневно вытащил на палубу.
Стил смеется и переворачивает меня, подбросив в воде:
-Милая моя медузка...
Мы выбираемся на берег и греемся на солнце, лаская друг друга вслед за его лучами. Одеваемся и медленно бредем по песку к нашему фрегату. Интересно, вернулась ли Пантера?
-Марта, — глаза Пантеры горят затаенным огнем. — Если все то, что ты мне рассказывала про отношения между мужчиной и женщиной... Если все это правда, твоя правда... То мир тебе основательно задолжал!
-Что случилось? Что мне мог задолжать мир, если я только что провела два часа у моря со Стилом?
-Это чудесно! Ты не представляешь, как я рада за тебя.
-А за тебя я могу порадоваться? Вам с Тессеном удалось благополучно вернуться к Конраду? И не спасти еще десяток несчастных по дороге? И не потушить парочку пожаров?
-Нет, как ни странно. И нам никто не мешал, — она понизила голос. — Понимаешь, только там мы могли быть в полной безопасности. Все же на корабле трудно остаться совсем наедине с этими тонкими переборками.
Согласно киваю:
-Тем более, что Конрад тебе же как родной. И он не стал осуждать, что ты осталась с Тессеном в одной комнате. Правда?
-Конечно. Тессен ему понравился сразу, потому он и предложил мне переночевать у него, а не на корабле. Да и простыню эту несчастную куда бы я тут дела?
-Ты?! Вы?! — у меня перехватывает дыхание от восторга и страха. — И ты жива?
-Как видишь, — она разводит руками. — Жива и счастлива.
-Но как тебе удалось? — а у самой внутри сжимается колючий клубок воспоминаний о боли, страхе и стыде моей первой ночи.
-Тессен был так нежен, так ласков. Они не сделал ни одного движения против моей воли. Только ласковые поцелуи, нежные движения пальцев, а после я уже и сама не могла противиться зову крови. Даже и не знаю, как это произошло. Сладкая волна по всему телу, желание быть с ним единым целым...
Она замолкает, потому что есть слишком деликатные вещи, которые не высказать вслух.
Молча сжимаю ее руку. Сказать ей, что я хорошо умею принимать роды?
На рассвете наша эскадра снимается с якоря и покидает Порт-Рояль.
Пантера ведет на палубе обычную тренировку, и уже присоединился Лейн, которому я уже сняла швы и даже повязку.
Помня свое обещание, я выползаю, как жертва на заклание, со своим эстоком. Пантера ставит меня в позицию, но мне все время страшно ее задеть.
-Что ты боишься? Я тебя не ударю, я хорошо контролирую свои движения.
-Пантера, я боюсь ранить тебя. Это же не фехтовальные шпаги, с которыми учат дворянских сыновей. Там кончики защищены шариками.
-Неужели ты думаешь, что можешь меня достать?!
-А вдруг...
-Тебе будет приятнее, если твоя подруга будет скакать тут на жаре в кирасе?
-Мне будет спокойнее, хотя и неудобно перед тобой...
И вот кираса водружена на грудь Пантеры, но это совершенно не прибавляет мне решимости, и мой замах уходит в доску палубы, лишь бы даже не скользнуть по ней.
-Или она пытается Вас разыграть, капитан, как разыграла тогда саксонского рулевого, или правда не может поднять на Вас руку, — раздается голос Лейна. — Вы ей слишком дороги. А вот по моей груди наш милосердный доктор не то что шпагой, сапогом бы ударила с радостью. Так что я готов заняться ее обучением.
И он отвешивает мне шутовской поклон, салютует шпагой:
-К Вашим услугам, леди!
Но тут с мостика нам на головы обрушивается Стил:
-Это я к твоим услугам! Да кто ты такой, чтобы тут что-то решать? Марту вроде Пантера взялась обучать? Так и я не лезу, слово капитана закон на корабле.
И с лязгом вылетает шпага.
Привычная ко всему команда расступается, образуя круг. А вот и кок с котом...
Пантера присаживается на бочонок, стоящий у леера:
-Надеюсь, вы ненадолго? А то у нас все же тренировка.
Даже я вижу, что бойцы равны по силе. Их поединок превращается в замысловатый танец, в котором оба стремятся не столько поразить противника сталью, сколько произвести впечатление. Убивать друг друга они явно не нацелены, но вот ранить могут запросто при таком темпе. Пробираюсь к Пантере:
-Останови!
-Не могу. Ты хочешь опозорить их обоих? И, кстати, ты понимаешь, что дуэль из-за тебя?
-Я виновата?
-Нет. Но они делят именно тебя. Ты же вращалась, помнится в высшем свете. Там это считается хорошим тоном для дамы, если из-за нее скрещиваются шпаги.
-Нет! Мне плевать, что там в свете. Я не хочу, чтобы кто-то из них пострадал! Они же оба только из лазарета!
Стил и Лейн чутко, как два диких кота, кружат по палубе, обмениваясь короткими, прощупывающими ударами. Оба гибкие, обнаженные до пояса, они играют на солнце сразу увлажнившимися от пота спинами и плечами. Но вот они постепенно наращивают темп, я не успеваю следить за этими блестящими спинами и клинками. И только пытаюсь увидеть брызги крови, но их пока нет, но дышать получается через раз, хотя я-то стою спокойно, и даже держусь за руку Пантеры.
Удар Стила натыкается на глухую защиту Лейна, решительно переходящую в контратаку, отбрасывающую его к стоящим у леера корсарам. Они не шевелятся, хотя мне показалось, что вот-вот расступятся под его движением — и они оба полетят за борт вместе со шпагами, которые вряд ли захотят бросить.
Но вот Стил уже теснит Лейна снова к середине, метит в горло, но в последний момент проходит по низу, и красавец боевой пловец уже не смеется, едва не пропустив удар в самое сокровенное для мужчин место.
Стил уходит от ответного удара, летящего в живот, но едва не касающегося левой части груди — лезвие в крайний момент проходит в сторону, чудом не оставив след на коже. Но первый помощник не привык сдаваться — он одновременно с выпадом, заставляющим Лейна сделать резкий рывок вправо, делает резкий взмах левой ногой, едва не задев Лейна по уху, и захватывает ногой его шпагу. И вот обезоруженный Лейн, взмахнув кисточкой-серьгой, точно таким же движением обезоруживает Стила.
Но бой еще не закончен, и они сходятся в рукопашной. Два крепких тела катаются по палубе, перелетая друг через друга в кувырках. Время от времени они дают друг другу вскочить на ноги — но лишь для того, чтобы сбить своего противника очередной подсечкой.
Палуба все еще чиста — ни одному из них не удалось, несмотря на каскад ударов и захватов, достать друг друга по-настоящему. Уже слышно их начавшее сбиваться дыхание — по силе и упрямству они равны, и уступить не готов никто.
И вот этот клубок переплетенных напружиненных мускулов и перепутавшихся русых волос разного оттенка снова подлетает к краю палубы, и неожиданный удар волны накреняет фрегат — они летят за борт. Но и вода не охлаждает их пыла — они продолжают схватку даже там. И наконец, устав, отплывают друг от друга.
-Все? Иссякли? — спокойно спрашивает сверху Пантера под общий смех. — Сбросьте им веревку, а то еще отнесет течением.
Они подплывают к веревке и нарочито вежливо, что малоуместно в воде, предлагают друг другу подняться первым. Наконец, первым взбирается Лейн — потому что Стилу даже там пришлось власть первого помощника употребить, чтобы загнать на борт изнуренного длительной схваткой мужчину, едва вышедшего из лазарета.
Лейн, пошатываясь, но с неистребимой улыбкой, выскочил на палубу, опустился на одно колено и опустил руку, помогая Стилу тоже взобраться наверх.
Так, не выпуская рук, они и предстали перед всеми и перед Пантерой в особенности.
-Что ж, — казалось, она не замечала их тяжело вздымающихся грудных мышц и прикушенных слегка побледневших губ — все же оба еще не до конца окрепли после приключений с саксонцами. -Рада, что не ошиблась в выборе командира отряда боевых пловцов. Лейн показал нам сейчас еще раз, на что способен. Ну, а в первом помощнике никто никогда и не сомневался.
Лишившись руки Пантеры, бросаюсь вперед, расталкивая окруживших их корсаров. И вместо того, чтобы осмотреть обоих, буквально падаю в руки Стила. Морская вода с его груди мгновенно пропитывает и мою рубашку, и нас почти ничего не разделяет, наши сердца бьются совсем рядом.
-Милый, ты цел? — шарю руками по его груди, плечам.
-Да что мне сделается? — смеется любимый. — Уж враги не взяли...
Оглядываюсь на Лейна — ну хотя бы из служебного долга. Вроде тоже цел, и уже что-то обсуждает с товарищами.
Бросаем якорь в пустынной бухте.
-Мы надолго тут? Я успею пробежать по берегу — вдруг какие целебные травы найду?
-Далеко не отходи и возьми кого-нибудь с собой. Пара часов у вас есть, но не больше.
Какая-то возня на наружных бортах — что, решили подкрасить? А что мешало заняться этим в Порт-Рояле? Там же так спокойно было, хоть вообще днище чисти.
Когда мы возвращаемся с охапкой местной полыни — пользы нет, но есть пряный аромат, способный заглушить пробивающийся из трюма неизбежный запах затхлой воды, то жесткие стебли чуть не выпадают у меня из рук — фрегаты в бухте испанские. Блестят надписи на бортах, вьются флаги. 'Санта Эсперанса'... У меня не остается никакой надежды, даже святой. Побледнел и мальчишка, назначенный мне в телохранители — сил у него много, чтоб отбиться от вражин, пока я бы кричала и звала бы на помощь все три экипажа, но опыта еще маловато, и вот он тоже не знает, что делать с тремя испанскими экипажами. И как они сумели подойти незамеченными? То, что за полтора часа можно захватить не то что корабли, а и город, я уже не сомневаюсь. Но бухта мелкая, и остатки наших фрегатов были бы видны.
-Уфффф, — облегченно выдыхает мой спутник. — Это ж наши. Гляньте, док, обводы-то наши.
-Они же все одинаковые. Не рыбацкие, точно. А фрегат он и есть фрегат.
Парень смотрит на меня изумленно, как будто я ложкой стала есть жареную рыбу:
-Док, а люди Вам тоже на одно лицо?
Пантера окликает меня сверху:
-Подруга, ты, конечно, вольна подняться и на 'Александру'...
Меня раздирает любопытство, и, едва бросив свою душистую добычу на столе в лазарете, несусь к ней на мостик:
-Что значит 'на 'Александру'?! Ты все же меня прогоняешь? Это из-за драки Стила с Лейном?! Или... Или кто-то нажаловался..., — слезы сами катятся по моим щекам. И на губах смешиваются с горечью полыни, которую я прижимала от жадности подбородком, чтобы не потерять ни веточки.
-Ну что за привычка, — Пантера стягивает перчатку и тыльной стороной руки обтираем мне щеки, а затем брезгливо делает несколько взмахов рукой, просушивая ее на ветру. — Так... А кто и о чем должен мне нажаловаться?!
В ее голосе тихая угроза, и я выкладываю все про ночной визит Ника. Мне нет смысла подводить этого бесшабашного парня с собранными в высокий хвост на макушке светлыми волосами и еле заметной бородкой, но и Пантеру подводить еще меньше хочется — сам Тессен или его хирург могли заметить мои лубки у Ника на руке, и тогда все наши с ним хитрости бы открылись. Но Пантера, похоже, впервые об этом слышит. Я перестаралась со своей честностью.
-И что? Ничего плохого ты не сделала. Ты не капитан, чтобы принимать решения. Попросили у тебя помощи, ты ее оказала. Он же не умирал?
-Нет. Там и сломано ничего не было. Так, ссадины, ушибы. Да уже дней пять прошло, вряд ли и следы остались.
-И тогда о чем ты? -она быстро переходит на другую тему. — Послушай меня внимательно. Ты должна быть в курсе на всякий случай. Мы сейчас с Тессеном переходим к Свену. И дальше 'Валькирия', которая сейчас стала на время 'Ампэро', будет у нас флагманом вместо 'Пантеры'.
-Ампэро... Что за чушь?
-Вообще-то, по-испански это значит 'убежище'. Так, собственно, вся наша операция и называется.
-А 'Александра'?
-'Тер'. Жнец... Мы распределили роли, — она загадочно улыбается.
-Пантера, — хватаю ее за руки. -Так что ты мне хотела сказать? Вы опять ввязались в какое-то дело? А мне снова достанется только трястись от страха и ждать?
-Вообще-то, некоторых брали даже на штурм. Но в этот раз все настолько опасно, что да, придется набраться терпения.
-И?
-Мы сейчас идем по следу испанского корабля. Это большой торговый галеон, но он заодно везет документ, аналогичный тому, что вез наш драгоценнейший дон Понос-Карлос. Поганцы подстраховались. Они же понимают, что море — дело ненадежное... Но теперь знания на нашей стороне. И есть смысл поиграть с испанцами в серсо.
-И что ты должна сделать?! Как всегда, догнать и утопить...
-Если бы, — она искренне вздыхает. — Все сложнее, почему я и рассказываю тебе то, что по большому счету тебе и не надо знать. На всякий случай, учти. Капитаном 'Пантеры' станет Стил. Так что тебе волноваться не о чем.
-Что?! — у меня все внутри заходится. -Нет!!
-Что нет? Это война, и возможно все. Неужели не привыкла еще? — она резко меняет тон. — Прекрати немедленно. Я с тобой заговорила об операции 'Убежище' не для того, чтоб тут твои сопли собирать в плошку. Мне надо знать, что и без меня, после меня мои ребята будут уверены в том, что их не бросят выживать на волю небес. Ты обещаешь?
-Да, конечно, разве ты в этом сомневалась? Но... Но что ты будешь делать на 'Валькирии'? И если все пойдет как надо, то это надолго?
-Нет. Но нам с Тессеном надо будет сыграть роль высокопоставленных пассажиров. И напроситься в гости. А там — подменить документ. И желательно еще вернуться, чтобы не вызвать подозрений в его подлинности. Так что погибать никто особо не намерен. Выше нос, док.
-Пантера, — и тут меня, как всегда, осеняет. — Если вы будете знатными пассажирами-испанцами, то тебе просто положена дуэнья! Ну или хотя бы горничная. Знатные дамы не путешествуют одни, поверь...
Сразу вспоминаю свою Берту...
-Хм, — задумывается подруга. -Нет, Марта. Понимаю, к чему клонишь, но мое твердое нет. Мы-то с Тессеном удерем вплавь, если что. А тебя куда девать? А раскроют? Ты выдержишь пытки?
-А ты?
-Мы сейчас о тебе. Нет, так тобой рисковать я не смогу. Да и Стил с меня голову снимет. Мне и так от него досталось, когда тот притон брали. Он же чуть на поединок меня не вызвал, эскадра помешала, напала на сутки раньше.
-Пантера, ну пожалуйста. Ну услышь меня. Тебе правда нужна горничная. Я никуда не полезу. Я просто буду фоном.
-Погоди, у меня все же смутные сомнения. И вроде все разумно... Знаешь, я все-таки посоветуюсь с Тессеном. И со Стилом.
Так или иначе, но решение было принято быстро и в мою пользу. И зеленая юбка вновь извлечена из сундука.
-Сумку свою только не тащи, — морщится Пантера. -Если уж тебе что и надо, сунь в мой 'багаж' среди лент и гребенок.
У нее в руках объемистый холщовый мешок в дополнение к изящному кожаному дорожному саквояжу с вензелями.
Свен в испанском костюме с плоеным воротником выглядит несколько экзотично, но в команду ему подобрали со всех трех кораблей ребят посмуглее, еще и красными косынками снабдили, так что выглядим мы и правда испанцами, а завтра будем еще лучше, потому что Пантера запретила им бриться.
-Парус прямо по курсу.
Пантера и Тессен срываются вниз, лечу чуть не кубарем по непривычно крутым ступенькам 'Валькирии'.
И замираю. Никогда бы не узнала бы Пантеру в этом алом с черным кружевом платье с пышным кринолином.
Кисти рук полускрыты пышными расширяющимися от локтя кружевными манжетами, и, когда она поднимает руки, чтобы заколоть свои локоны в высокую прическу, эта пена черных кружев открывает ее загорелые предплечья.
-Давай, помогу заколоть мантилью, — все же я видела Берту за работой.
Подруга наносит несколько штрихов кармина на свои и так безупречные губы и скулы, слегка оттеняет сурьмой веки. И на меня смотрит настоящая королева... Изменилось все — взгляд, походка, в глазах откуда-то томная поволока...
Она расправляет веер — и когда успела замаскировать тесен всеми этими перьями и кружевами? Сверху не видно, но я-то уж знаю, что под пестрой мишурой скрыто смертоносное оружие.
Легкий стук в дверь и знакомый голос, что-то произносящий по-испански.
Она так же легко отвечает, и в дверь заглядывает Тессен — но тоже в испанском придворном костюме. В отличие от Свена, он выглядит точно настоящим грандом. Его осанка еще более прямая, и гордость скорее выглядит как надменность, черные волосы собраны бархатной лентой низко на затылке, белоснежные кружева у подбородка подчеркивают резкие черты его смуглого лица с глубокими темными глазами.
-Донна Фортуната... — он предлагает ей руку, и они поднимаются на палубу.
-Ах, дон Альваре...
Подхватываю свой бархатный подол — о, этот Вольф с его 'подберите Ваши юбки'...
Свен обменивается какими-то фразами с капитаном подошедшего почти вплотную к нам тяжелого, неповоротливого торгового корабля с широкой палубой. А он-то, норвежец, откуда так хорошо знает испанский? Ну, знает же его Пантера, а она вообще кто? Англичанка, наверное, раз ее родители на Корнуолле, и лорд Адмиралтейства хотел женить на ней сына, а теперь она служит Британскому королевскому флоту... Хотя и на английскую моль с вытянутой нижней челюстью и блеклыми блондинистыми прямыми волосами она вовсе не похожа.
Испанцы спускают шлюпку. Пантера жеманно хихикает, когда Тессен с поклоном приглашает ее к сброшенной веревочной лестнице. Она, легко перелетающая на палубу 'Александры', просто ухватившись за канат, а иногда возвращающаяся вплавь и наоборот, опасливо заглядывает за борт и взвизгивает.
Тессен со Свеном пытаются ее уговорить, но все тщетно... Корабли сближаются еще теснее, и остается подивиться мастерству Свена, потому что маневрировать приходится ему — его фрегат более подвижен и легко слушается руля.
Перекинутая доска тоже не устраивает Пантеру, она прилаживается так и эдак, приподнимая многослойные черно-красные юбки и демонстрируя каждый раз изящный алый башмачок из тонкой козловой кожи, заставляя матросов с галеона бросить все дела и глазеть на нее.
Но вот, наконец, после ужимок и хихиканий в веер, укладывания еще нескольких досок и при помощи трех наших и трех настоящих испанских матросов, 'донна Фортуната' и ее лощеный спутник, брезгливо обтирающий батистовым платком пальцы, коснувшиеся леера, переместились на чужую палубу. Пора и мне, семенящим шагом, с тихим оханием и бормотанием беспроигрышной 'Ave, Maria'.
Накидка Пантеры перекинута у меня через локоть, и это дает возможность держаться рядом — а вдруг понадобится? Лишь бы мне не раскрыть свой рот...
Понять из разговора что-то сложно, но по обворожительным улыбкам Пантеры можно догадаться, что испанский капитан осыпает ее куртуазными комплиментами, а она их кокетливо принимает, бросая выразительные взгляды на Тессена, рука которого лежит на эфесе парадной, украшенной драгоценными камнями, шпаги.
Но вот в глазах испанца промелькивает затаенное сомнение, и он что-то спрашивает у 'дона Альваре' совершенно серьезным тоном, отбросив свои слащаво-наклеенные улыбки. Но Тессен отвечает что-то небрежно и надменно, и к капитану вроде как вновь возвращается спокойствие.
Капитан предлагает своим дорогим гостям присесть, на палубу выносят небольшой круглый стол, несколько кресел, вазу с фруктами, серебряный кувшин и несколько бокалов на подносе.
Ох... Я-то хорошо помню, каким питьем можно угостить... Помнит и Пантера. Она мягко отказывается от протянутого испанцем бокала, игриво стукнув его веером по запястью. Капитан принимает это за знак внимания и бросается угощать ее ломтиками фруктов, собственноручно очищенных изящным серебряным ножиком.
Она снисходительно берет кусочек, чуть запрокидывает голову, приоткрывает подкрашенный кармином рот и, сберегая краску на кажущихся особенно выпуклыми и выразительными губах, розовым язычком подхватывает сочный фрукт, не забыв лизнуть кончики пальцев. Испанец едва не падает с кресла, а их первый помощник хватается за леер. Невозмутим остается только Тессен, задумчиво вертящий в руках высокий узкий серебряный бокал. Пил ли он? Вряд ли, скорей всего, сделал вид — все равно же сквозь чеканный металл не видно.
Но вот капитан, наклонившись к ней, что-то с загадочной улыбкой предлагает ей — по их лицам, и капитана, и Пантеры, видно, что развлечение предстоит весьма тонкое, изысканное и явно чуть смутившее утонченную 'донну Фортунату'.
Но вот тут настает время и мне измениться в лице — на палубу выводят, держа под руки, шатающегося светловолосого мужчину. Он молод, но явно изможден и избит, остатки некогда белой рубашки не скрывают тренированной мускулистой спины, иссеченной свежими рубцами плети. Длинные, чуть ниже плеч, слегка вьющиеся волосы испачканы засохшей кровью и слиплись от пота и грязи.
Испанские матросы готовят веревки, и я содрогаюсь, вспомнив глубокую ссадину на боку у первого помощника после вытаскивания меня из моря. А у этого пленника и так руки скручены веревкой, и из-под ее побуревших витков видны вспухшие, сочащиеся гноем борозды.
В ушах звучит давний разговор с Пантерой — тогда, когда я вознамерилась в открытую противостоять ее приказам, пусть и из самых лучших побуждений: 'Любой другой на твоем месте, осмелься он перечить мне, да еще когда не до конца закончился бой, был бы пропущен под килем. А ты ведь знаешь, что это такое. А, Марта?'.
Я знала... Знала по рассказам пьяных пиратов в таверне. После этого мало кто выживает. И не только потому, что не хватит воздуха в легких, чтобы выдержать путь под дном судна, но и потому, что сама видела, какими острыми ракушками обрастает дно корабля в море. Не случайно их счищают, вооружившись не только острым скребком, но и толстыми грубыми перчатками из дубленой кожи.
Странно, что Пантера не пытается протестовать — а ведь мужчина явно англичанин.
Несмотря на заплывший глаз и ссадину на скуле, смотрит он уверенно и презрительно, поверх голов. Отдельный, вскользь, полный омерзения взгляд на разряженную испанскую красавицу с высокой пышной прической, подведенными глазами и откровенным вырезом нарядного платья, лишь слегка прикрывающим высокую грудь пеной полупрозрачных черных кружев. Пантера прикрывается веером, нервно защелкивая его несколько раз, и мне видны ее тонкие, напряженные пальцы среди пышных перьев.
Испанцы обвязывают грудь пленника веревкой, затягивают узлы... Цепи, предназначенные для соскребания наросших на днище полипов прямо на ходу, закреплены на реях, и сейчас его спустят на них вниз головой в воду и постараются вытащить с другой стороны то, что от него останется.
Очевидно, он англичанин, и сомнений не остается после его нескольких коротких отказов продолжить с испанцами взаимно интересный разговор, с презрительным смешком на твердо очерченных и красивых несмотря на глубокие почерневшие трещины — от жажды или от побоев — губах.. Они обращаются к нему по-испански и по-английски, но натыкаются на невозмутимый взгляд ясных серо-голубых глаз.
Испанский капитан машет рукой своим подчиненным, давая сигнал к началу показательной казни — этакое милое развлечение для скучающей высокопоставленной гостьи.
Пантера, ну что же ты?
Или ее миссия еще важнее?
Но вот подруга встает, все с такой же томно-ленивой грацией, заставляющей вдохнуть через зубы всех мужчин на палубе, подходит к пленнику, что-то спрашивает у капитана. Он рад, что донна Фортуната заинтересовалась предложенным развлечением и наверняка упомянет о его гостеприимстве при дворе, и рад ей услужить подробными рассказами. Даже мне все понятно по его радушным и красноречивым жестам.
Англичанин же стоит невозмутимо по-прежнему, лишь ноги расставил пошире — его заметно пошатывает. По его покрою его остатков его одежды, да и этой невозмутимой осанке, взгляду, стройной и легкой, несмотря на вьющиеся под лохмотьями мышцы, фигуре и по тому, как обращаются с ним испанцы я понимаю, что он явно не просто благородного происхождения — возможно, он офицер британского флота. Будь он простым пиратом, с ним бы разобрались бы уже давно, и вряд ли на глазах у благородной дамы.
Тессен-дон Альваре тоже проявляет интерес к происходящему, и на расстоянии, словно боясь подойти поближе к дурно пахнущему пленному англичанину, о чем-то спрашивает капитана, и жестокая, неприятная и незнакомая улыбка кривит его губы.
Капитан пускается в объяснения для него специально, и в это время очаровательная испанская донна делает робкий шаг в сторону диковинного зрелища и с расширенными от ужаса и затаенного восторга глазами приподнимает его голову кончиком сложенного веера — только мне видно, как на пару мгновений меняется выражение ее глаз, и с губ срывается несколько слов.
И вот она уже отпрыгивает назад, брезгливо сморщив носик:
-Фи...— и судорожно обмахивается веером.
Испанские моряки подхватывают пленного, словно того и ждали, закрепляют его на рее и сталкивают вниз.
Тело уходит в воду, а красавица-испанка падает в обморок. Вот уж тут я могу дать волю все дрожи в моих руках — и обмахивать ее всем, чем угодно, включая ее накидку, пригодившуюся хотя бы для того, чтобы скрыть от испанцев ее абсолютно не побледневшее лицо.
Я в полной панике пытаюсь протереть ей виски ломтиком лимона, зачем-то едва не прыснуть в лицо вином из серебряного бокала, выхваченного из рук дона Альваре — и молюсь только о том, чтобы Тессен не засмеялся, глядя на эти бессмысленные метания.
Но вот и капитан, ошеломленный таким поворотом событий, лично подхватывает донну Фортунату и устремляется в свою каюту. Мы с Тессеном остаемся на палубе — меня испанец просто отодвинул ногой, пробормотав еще и несколько ругательств, не нуждающихся в переводе.
Тессен лениво смотрит перед собой, поигрывая пальцами на эфесе. Его взгляд ничего не выражает, и испанцы, к которым вскоре присоединяется и капитан, поглощены ставками на жизнь пленника. Они тянут веревку с другой стороны борта, она легко поддается — и они вытаскивают ее пустой, с измочаленным концом. Горячие споры с размахиванием рук, и вот Тессен небрежно показывает им что-то за бортом, взглядываю и я — по поверхности плывет рваная и грязная офицерская рубашка, еще и покрытая свежими, лишь слегка размытыми соленой водой кровавыми пятнами. В воде тоже явно темная кровавая струя — течение здесь слабое, и ее не успело еще отнести к корме.
Борюсь с приступом тошноты и тоже готова упасть на палубу — к крови и смерти мне не привыкать, но вот так, чтобы человека буквально на глазах у четырех кораблей съело какое-то морское чудовище за считанные минуты?
Тессен о чем-то спрашивает испанского капитана, тот угодливо отвечает. И они вместе скрываются в палубной надстройке, откуда через некоторое время выводят слегка встрепанную донну, зябко кутающуюся в накидку. Первый помощник с галеона, желая тоже выслужиться перед знатной гостьей, торопиться посвятить ее в неожиданный финал пытки — и едва не отправляет ее в новый обморок. Брызги слез, лихорадочные щелчки веера, суета Тессена, буквально подхватывающего свою изнеженную и уточенную спутницу на руки — и вот уже наша маленькая делегация возвращается на фрегат.
Корабли расходятся, и еще долго виден испанский капитан, раскланивающийся на палубе и попутно отчитывающий своего помощника за проявленную инициативу. Что ж, как говорит наш первый помощник, 'хуже дурака только дурак с инициативой'.
Как только испанцы пропадают из видимости, Пантера с Тессеном бегом спускаются в каюту Свена, и выбегают оттуда уже в своем привычном виде, лишь ее лицо еще подведено, и надо признать, только выигрывает от этого — в отличие от моего опыта с сажей и свеклой. И волосы она не стала распускать, пусть и уже небрежно, но сколотые мною на макушке, они хотя бы не лезут ей в рот и глаза от легкого бриза.
Борт 'Пантеры' с гордой надписью 'Санта Эсперанса' уже рядом с нами — Стил умеет поставить корабли как в строю — и Пантера хватается за канат:
-Ох, Марта... Оставайся тогда пока что у Свена.
-А что?!
-Ты не перепрыгнешь, а класть сходни некогда.
Она уже перелетела на палубу и командует:
-Полный вперед. Мы должны уйти от них как можно дальше.
Бросаюсь к Тессену, поймавшему отброшенный ею конец:
-Неужели все так плохо?
Он молча хватает меня в охапку, прижимает к себе и вот уже наша палуба, перемешавшаяся у меня в глазах с небом и морем.
Валюсь на колени, но окрик Стила поднимает на ноги:
-Жива? Цела? Тогда скорее в лазарет, ты там была нужнее гораздо!
Юбка мешает отчаянно, я начинаю расстегивать крючки высокого корсажа уже на бегу, и благополучно выскакиваю из нее на пороге лазарета. Ничего, что штаны закатаны до колена. Рукава рубашки тоже почти сами вползают к плечам — они так пышны, что будут мешать.
Бездыханное тело на столе, покрытое синяками и ссадинами, мокрые светлые волосы, тонкая, хрупкая на фоне основательных дубовых ножек кисть руки с разодранным по кругу запястьем.
Касаюсь пальцами горла у запрокинутой бессильно головы — слабые удары сердца. Жив. А все остальное, кажется, поправимо.
За дверями лазарета бурное совещание — странно, что прямо в коридоре. Пантера никогда не выносит не сложившихся решений на обсуждение.
Стил негодует так, что мне становится жутко — неужели такой гнев может когда-нибудь пасть и на мою несчастную голову? Может, я поторопилась назваться его женой?
-Поганец такой! Нет, пусть в трюме посидит, ему полезно. Там холодно, как раз для его горячей головы. Я ему тут не командир, он сам себе голова! Нет, такое не спущу никому. Надеюсь, что и Тессен у себя также точно разберется со своим героем. Ишь, оперились!
-Погоди, — примирительно-усталый голос Пантеры. — Они все же дело сделали. Не могли же мы бросить своего. У нас, правда, с Тессеном свой план созрел, но эти наши молодцы не хуже сработали. Да и замечательный дали мне повод для 'обморока'. Как раз хватило времени депешу найти и подменить.
-Ты не понимаешь, — кипятится Стил, но голоса отдаляются в сторону трюма. — Ты понимаешь, что если бы этих лохматых уродов бы заметили испанцы, то под килем оказалась бы ты сама?!
-И что? Кто-то же и выживает, а уж как я дыхание держу, сам знаешь...
Вот тут меня берет крупная дрожь, настолько сильная, что приходится взглядом попросить юнгу перехватить у меня из рук бинт.
А что если бы Пантера сейчас лежала бы вот так у меня на столе — причем этого английского офицера только вниз протащили, и по другой стороне не проволокли, так что на нем почти нет свежих порезов, только слегка рассечены в нескольких местах бок и плечо.
Интересно, кого имел ввиду Стил, когда кричал на весь фрегат про 'лохматых уродов'? Если англичанина срезали с веревки и выкрали под толщей воды на глазах у целого вражеского галеона, то это под силу только боевым пловцам Тессена — так вот куда он смотрел в море. Не по поверхности, а сквозь толщу воды, где, подобно морским змеям, неслышно струились их гибкие и ловкие тела.
Но с какой стати Стил взял на себя смелость наказывать чужих бойцов? Не уверена, что при всех наших соглашениях Тессен согласится с такими решениями.
Святая Мария, Лейн! Опять этот Лейн влез не в свое дело. Но, в конце концов, что мне до него? Все же закончилось хорошо, Пантера и Тессен целы и выполнили задание, и даже этот светловолосый мужественный парень вроде как дышит ровнее и глубже — начали действовать влитые сквозь сжатые зубы лекарства.
Наконец, спасенный боевыми пловцами мужчина получил от меня все, что можно было придумать, и его беспамятство постепенно перешло в обычный сон.
-Как только проснется... Точнее, как только веками дрогнет, меня зовешь. Я у капитана.
Юнга кивает и подсаживается к спящему англичанину, а я несусь к Пантере, так и не раскатав вниз штаны, и в сочетании с женскими башмачками, украшенными небольшими бронзовыми пряжками, это нелепо, и башмачки сброшены в углу у дверей лазарета.
-Пантера, так кого мы вытащили? Ты взглянешь?
-Жив?! — она с тревогой оборачивается ко мне.
-Жив. Спит.
-Как только проснется, зови. А сейчас, прости, сейчас у меня осталось важное дело.
Напротив нее стоит Лейн, напряженный, взъерошенный — и это впечатление взъерошенности усиливают кое-как высохшие после соленой воды не расчесанные волосы:
-Я не задерживаю Вас, капитан. А на вопросы первого помощника я уже ответил, причем через люк трюма.
-Ты сам понял, почему тебя он туда засадил?
-Очевидно, у вас тут так награждают за проявленную ловкость, — кисточка в его левом ухе вздрагивает, задевая за ключицу. Он по-прежнему обнажен до пояса и бос, а за поясом не видно его неизменного боевого ножа.
-Лейн, у нас военный корабль. Ты нарушил первую заповедь, и полез сам. Да, решения принимать должен уметь каждый. И иногда это важно, ну вот, признаться, в истории с саксонцами, наверное, все и сделал правильно. Самой-то операцией по спасению лорда Адмиралтейства руководил Тессен. А сейчас ты взял на себя смелость провалить тщательно спланированную десятком людей и не за один день операцию.
-Если бы Вас спустили бы под киль, мы с Ником и Вас бы выкрали, — его тепло-синие глаза смотрят на нее уверенно и почти не мигая.
-Ну, спасибо. Ну, утешил, — она без сил опускается на стул, берет в руки циркуль, что-то вымеряя на карте. — А депешу ты бы выкрал? И не просто выкрал, а подменил бы так, чтобы они до Тортуги бы ничего не заподозрили?!
-Простите, капитан. Погорячился, — он впервые на моей памяти склоняет свою гордую голову.
-Ладно. Надеюсь, осознал. Но как ты понял, что надо делать? И как впутал в это Ника?
-Махнуть трудно ему было? — пожимает плечами Лейн, и на это движение отвечают все его великолепные мускулы. — А уж смотреть, как под килем пропускать собираются? Да и копались они там так, что тут не только спланировать дело и захватить красного вина, но и много чего другого можно было успеть.
И вот тут я осознаю то, что видела, но как-то не придала значения — многочисленные мелкие шрамы, покрывающие его тело, выделяясь светлыми черточками на бронзово-загорелом теле боевого пловца.
-Марта? — оборачивается капитан. — Ты еще здесь?
-Простите, капитан. Просто растерялась...
-Да понимаю... Тебе тоже столько выпало сегодня. Ну, хоть этот цел... храбрец наш.
И я с облегчением понимаю, что Лейну и на этот раз сошло с рук. Интересно, а что встретило Ника на 'Александре'? Вот уж сдружились...
Несколько часов мучительного ожидания. И вот возня под одеялом, голубовато-серые глаза с постепенно размывающейся дымкой:
-Где я? Это монастырь? А почему скрипят мачты?
-Почему монастырь? — подношу кружку с чистой водой к его еще запекшимся почерневшим, несмотря на наложенную мазь, губам. -Вы на борту 'Пантеры', каперского фрегата на службе Королевского флота Британии. Волноваться нечего.
Он вздыхает с облегчением и припадает к кружке.
-Сейчас юнга, чтобы мне не смущать Вас, поможет Вам в деликатных делах. А я пока приглашу капитана.
-Подождите, — в его голосе слышны привычные властные нотки. — Вы сказали, каперы? Я у пиратов?
-Каких пиратов?! Я, кажется, ясно выразилась. А подробности Вам разъяснит капитан.
Он бессильно откидывается на подушку и прикрывает глаза. Но, видимо, все же открыл их, и не вовремя, потому что окликает меня уже в дверях:
-Святая сестра, Вы не женщина? Бред какой-то... Да и правда, откуда женщине быть на корабле... О, моя голова.
Подбегаю к нему снова:
-Что с Вами?
Он встряхивает головой, и невымытые еще волосы спутанными прядям окружают его голову как терновый венец:
-Женщина? А со спины... Вы в штанах?!
-Без штанов Вам бы понравилось больше? — и понимаю, что спереди он видит длинный фартук и косынку, а когда я повернулась уходить, то чопорный англичанин узрел штаны и запутался.
-Рада видеть Вас живым, — Пантера прибежала мгновенно, как только я отправила за ней вместо себя юнгу, оставшись разбираться со странным пациентом.
Он с удивлением и сомнением взглянул на ее лицо, еще сохранявшее следы нанесенного румянца и подведенных глаз, что делало ее черты лица еще тоньше и выразительнее.
-Нет, это все же бредовые видения, — провел по лицу забинтованной рукой наш спасенный, и мы с Пантерой переглянулись, понимая, что нам еще предстоят новые трудности. — Вы? Леди? Или нет? Боже, до чего странная команда.
Он переводил взгляд с меня на капитана и обратно:
-Вы женщины? И что тогда делаете на каперском судне? Или это не судно, а приют для умалишенных?
-Успокойтесь, — попыталась взять ситуацию в руки Пантера. — Назвать фрегат 'Пантера' приютом для умалишенных не осмелился бы никто. Разве что Вы себя к ним причисляете. Надеюсь, напрасно. Кто Вы?
-Я буду говорить только с капитаном. А не с женщинами в штанах.
-Представьтесь, пожалуйста, — голос Пантеры ровен и официален, былого тепла и участия в нем нет. — Я разрешаю Вам оставаться лежать, учитывая Ваше плачевное состояние. Итак, кто Вы? И как попали на испанский галеон?
Он несколько мгновений изучающее смотрит на нее и вдруг вскидывается:
-Так это Вы были там на палубе? И пообещали помочь, а вместо этого я получил эту головомойку?!
-Да? Вы, кажется, живы и находитесь в лазарете. Что еще можно было желать в той ситуации, в которой находились Вы?
-Да что я трачу последние силы на разговор с накрашенной куклой? Леди, проявите хоть каплю здравомыслия и пригласите капитана.
-Другого капитана на этом судне нет, — ее спина прямая как струна, и голос натянут также. — Вынуждена Вас разочаровать, если Вы только не хотите пообщаться с первым помощником, боцманом, коком и его котом, то придется все же ответить на мои вопросы. И я третий раз спрашиваю, кто Вы?
-Это напоминает детскую игру 'агу-не могу', — в глазах бывшего пленника появляется тот же непреклонный блеск, что был на испанской палубе во время допроса. — Я приказываю Вам, леди, вызвать немедленно сюда капитана.
Обращение 'леди' в его устах звучит не знаком уважения, как обращаются ко мне ребята, называя 'леди Марта', а с какой-то издевкой. Пантера пропускает его тон мимо ушей и официально щелкает каблуками:
-Капитан британского Королевского флота Александра-Елена..., — ее фамилия звучит так непривычно моему уху, что я не могу ее расслышать, да и мачта угораздила скрипнуть именно в этот момент. -Вот мой патент, я захватила его специально, хотя и не была готова к такому бессмысленному упрямству. Теперь Вы ответите на мои вопросы? Или готовы к положению военнопленного?
Англичанин вытягивается по стойке 'смирно' прямо лежа и порывается встать. Она останавливает его рукой:
-Лежите. Вставать Вам или нет, решит доктор Марта. Мне нужно только Ваше имя и звание.
-Лейтенант британского Королевского флота Джеймс Сент-Джон, виконт.
-А как Вы попали на испанское торговое судно?
-Торговое? Это маскировка. Это неплохо оснащенный военный корабль, — и дальше он сыплет таким количеством морских терминов, каких-то узлов и пушек, что я теряю нить его рассказа, хотя и делаю изо всех сил вид, будто страшно занята приготовлением порошков и ну никак не могу оторваться от ступки.
-Что ж, это все, лейтенант Сент-Джон, что мне хотелось узнать сейчас. Отдыхайте. И прошу Вас, не противоречьте доктору.
Она уже уходит, и лейтенанту бы смолчать, но он окликает ее:
-Капитан, разрешите неслужебный вопрос?
-Да?
-Зачем Вам все это? Что могло вынудить леди проводить лучшие годы жизни среди грубых мужчин, смолы и морской соли? Рисковать собой? Вы красивы и умны. Могли бы составить выгодную партию...
Она смотрит на него долгим взглядом, а он прерывает сам себя:
-Впрочем, что я говорю...Какой титул и фамилию Вы бы ни носили, репутация Ваша погублена безвозвратно. Так что Вам ничего и не остается, надеяться на знакомство в дальнем порту..., — и он завершает свою тираду весьма едким замечанием. — А скажите, леди капитан, как Вам удается управлять этим фрегатом и его командой? Понятно, что вы расплатились в Адмиралтействе за свой патент своим прекрасным телом, это бесспорно, но там все же благородные люди нашего сословия., и я даже готов Вас понять. Но здесь, в открытом море? Я год проходил первым помощником на боевом корабле, и не уверен, что Ваш первый помощник послушался бы только Вашего грозного голоска. Да и в одной каюте Вам с ним проще строить стратегические планы... Вы же с ним были на галеоне? Как мужчина, я его понимаю...
Святая Мария, у него жар?!
Пантера молча разворачивается — как на плацу — и уходит, ощутимо хлопнув дверью.
И вот тут оказалось, что за минуту в эту же дверь скользнул Лейн — очевидно, искал Рори, с которым сдружился за неделю с лишним отлеживания с зашитым боком. Рори не оказалось — он помогал плотнику вытачивать какие-то крепления, но конец разговора Лейн услышал. И Пантериной сдержанности ему не хватило:
-Ах, осьминог однолапый! Да какого морского черта мы тебя вообще вытаскивали? Да знал бы, что ты такой зануда, сам бы под килем бы протащил.
Вот тут уже я откладываю пестик:
-Лейн, прошу тебя, не начинай!
-Нет, пусть продолжает, — раздается ровный и презрительный голос Джеймса. — Если этому матросу угодно потешаться над человеком, который в настоящий момент не может дать достойного ответа, оставьте это на его совести. И, при всем уважении к Вам, леди падшая монахиня, попрошу впредь не вмешиваться в мужские разговоры, тем более пытаясь выступать адвокатом дворянина и офицера. Хотя какое воспитание можно требовать с девицы, согревающей бока пиратов...
Вот тут хлопаю дверью я. И вслед слышу:
-Так... Да лучше бы я дал ему сдохнуть, чем понять, какого гада спас..., — это, перед тем как уйти, Лейн жестко бросает в пространство. И еще один хлопок дверью.
Похоже, Рори не зря присоседился к нашему плотнику.
У Пантеры в каюте даю волю слезам, свидетелем которых оказывается незамеченный мню Стил, возившийся с секстантом у окна.
-Да что ж за чудо морское мы спасли? Может, и правда зря? Тебя он оскорбил, Марта плачет, Лейна пришлось сажать в трюм, что мне обошлось в пару синяков на голени. Хотя это пустяк по сравнению со зрелищем Ника, драящего палубу 'Александры'... — Стил успевает взглянуть в закрепленную на подоконнике подзорную трубу.
Пантера невозмутимо поводит плечами:
— Знала, что обратной дороги не будет. И пусть это больно слышать, но я ни секунды не жалею о своем решении...
-Я тоже, — делаю шаг вперед, становясь рядом с ней и продвигаясь ближе к Стилу.
Он тоже подходит ко мне и обнимает за плечи. И вдруг обхватывает и Пантеру:
-Выше нос, корсары! Что нам до зарвавшегося мальчишки с надорванным самолюбием? Кто знает, что там с ним испанцы делали? Я ж видел, в каком виде его Лейн на палубу вытащил. Без слез не взглянуть было.
-Да, кстати, — она трет пальцами висок. — как я поняла, Лейн за ним бросился именно потому, что сам это прошел...
-Честно говоря, Лейну это на пользу пошло, как ни цинично звучит, — размышляет вслух Стил. — Он малоуправляем пока что, но у него стержень есть. А этот сноб...
-Да что сноб... Он ничего нового не сказал. Круг замкнулся, я же нечто предвещающее слышала двенадцать лет назад.
Стил прижимает ее голову к своему плечу. Ко второму прижата я.
-У тебя есть Тессен. И он такой чуши не несет. А снес бы, то накормил бы уже давно всех крабов и скатов.
Он улыбается:
-Почему именно крабов и скатов? А корюшка им бы побрезговала?!
И мы смеемся уже втроем.
Появление виконта на нашем борту изменило все настроение — вместе со штилем, воцарившимся на море... Надежды на быстрое возвращение с победным докладом об операции 'Убежище' откладывались на неопределенное время. И — что не менее тяжелым грузом легло на мои плечи — задерживалось пребывание Джеймса на борту 'Пантеры'. А с учетом его состояния — в лазарете. И это означало беспрерывную череду общения — даже если не по душам, а 'был ли стул'.
Высказав Пантере то, что мы обе с ней понимали в глубине души, он все же вытащил на поверхность какие-то болезненные мысли. И, несмотря на то, что Тессен, пользуясь штилем, переплывал каждый день на нащ фрегат, в его отсутствие Пантера стала молчаливее и суше. Даже тренировки проводила без обычного азарта и задора, просто добиваясь четкого выполнения своих команд. Но, как ни странно, под общую атмосферу подпал и Лейн. Он тоже притих и больше не балагурил на тренировках — наоборот, стремился выполнить досконально все ее распоряжения и часто становился ее партнером в фехтовальных и рукопашных схватках.
Стил заглянул в лазарет и от порога холодно поинтересовался:
-Виконт, не рад знакомству, но я первый помощник капитана 'Пантеры', — и, посмотрев на реакцию Сент-Джона, прибавил. — Если будут вопросы, то готов Вас выслушать. Потому что капитан больше с Вами общаться не будет.
-Ей неудобно передо мной за свое двусмысленное положение? Как мужчина мужчине позволю себе сказать...
-Да что б не прибить тебя ненароком! — неожиданно резко заканчивает свою мысль Стил, не дослушав философствований английского лейтенанта, и выходит из лазарета.
Мне тоже неприятно с ним вступать в беседы, и все неизбежные дела я выполняю молча — умываю, меняю повязки, вливаю в рот обжигающе-горький отвар от треплющей его лихорадки...
Несколько раз Джеймс, обретающий постепенно все более и более благообразный вид — промыты и расчесаны длинные светлые вьющиеся волосы, сходят синяки на лице, поджили разбитые и искусанные губы — начинает искренне недоумевать.
А вот то, что я перебралась в каюту Стила, лишь бы не встречаться ежечасно и ежеминутно с презрительным взглядом Джеймса, давно и прочно сделавшим нелицеприятные выводы не только относительно Пантеры, но и относительно меня, прошло в целом незамеченным.
Всеми, кроме, конечно, Стила.
Дни шли, и вот уже лейтенант Сент-Джон был готов к тому, чтобы быть выпущенным на просторы нашего фрегата. И снова возникли трудности — мне он достался абсолютно голым, и поиск штанов для него в исполнении юнги не увенчался успехом. Мой помощник вернулся с пустыми руками от боцмана, что несказанно меня удивило — не впервые кровавые лохмотья, срезанные второпях, летели за борт, и исправно заменялись боцманом по мере выздоровления обладателей.
Вздохнув, отправляюсь сама.
Боцман, заменивший старого, погибшего при обороне того городка, со своей работой справляется не хуже. И со мной дружит — ну, в той степени, в которой это нужно.
-Док! Хороший денек сегодня! Хоть и увязи мы тут в этом штиле, но хоть буквы на борту есть возможность поменять и паруса проверить. Что там у Вас? Чем могу...
Но на мою простую просьбу о штанах и рубашке он мрачнеет:
-Нету. И времени нету искать...
-Погодите, как? У Вас же такой запас.
-Запас, да. Масла для ламп не надо, кстати? Вы же пишете еще что-то по ночам... Капитан велела для Вас не жалеть масла.
-А штанов?
-Вам? Хоть кипу. Дайте-ка взгляну на Вас, чтоб по размеру...
-А только что не было?
-Не было для этого утопленника.
-Но мне надо одеть именно его, — заглядываю боцману в глаза. — Послушайте, мне он тоже не по душе. Но не держать же его в простыне вечность у себя на глазах. Мне б его уже выпихнуть оттуда...
Он вздыхает, соглашаясь. И я возвращаюсь с трофеями.
-Это насмешка?! — Джеймс, лейтенант королевского флота и виконт Сент-Джон, возмущенно крутит в руках залатанные холщовые штаны, покрытые несостирывающимися смоляными пятнами, и такую же рубашку с оторванными давно рукавами. — Сколько человек умерло в этой с позволения сказать одежде?
-Все выстирано со щелоком и просушено на солнце. Что Вас смущает?
-Что толку с Вами разговаривать о том, как должен выглядеть офицер и дворянин?
-И правда. Я как-то не замечала, чтоб запачканная простыня выглядела по-разному под офицерами и простыми матросами, — оставляю его наедине со штанами.
Пользуюсь затишьем и устраиваю с юнгой уборку в лазарете — выволакиваем на просушку матрасы, а на леерах вьются навязанные узлами свеженастиранные простыни и бинты — соленая вода отлично отмывает кровь.
-Марта, может, хоть твои 'паруса' приманят ветер, — вздыхает Пантера, пробегая на палубу проводить очередную тренировку.
Лейн тоже там, но у него своя работа — пытается обучать нескольких наших ребят как боевых пловцов. А это чей хвост мелькает? Ник? А он как тут оказался? А вообще — что сложного, 'Александра' от нас буквально в нескольких шагах, и что Нику, что Тессену, да и той же Пантере это не препятствие: с борта вниз, а там по сброшенному канату вверх.
Ладная даже в нелепых разлохмаченных понизу штанах фигура Джеймса возникает на палубе. Но Пантера не останавливается, чтобы его поприветствовать или ввести в курс дела. Она продолжает что-то пояснять ребятам, намечая невидимые линии кончиком кинжала в волоске от палубы, но не касаясь ее. Она приопустилась на одно колено, опираясь на вторую поджатую под себя ногу, и, когда она склоняет голову, то тяжелая пушистая коса, тянущаяся высоко с макушки, падает своим кончиком на белесые от соли доски, как свежая золотистая стружка. Джеймс скользит взглядом по этой картине и демонстративно отворачивается к морю.
Во время коротких передышек, когда капитан дает людям возможность перевести дыхание, умыться и сделать глоток воды, лейтенант пытается заговорить с кем-то из ребят, но они лишь презрительно смотрят на него, фыркают и отворачиваются. И даже кок, напоив всех, уносит бачок прямо из-под рук Джеймса, хотя там еще и плещется свежая вода, щедро приправленная ломтиками лимона.
Наконец-то бросаем якорь... Особо пополнять аптеку в это раз не надо, но все равно прошусь в город — когда еще доведется, а запас карман не тянет. Стил отказывается меня отпускать с кем угодно, кроме себя, и мы в результате отправляемся целой гурьбой, от которой постепенно отходят по своим делам небольшие группы — кто-то просто хочет отдохнуть, пользуясь прелестями суши, а у боцмана и у меня дела.
В общем гуле голосов я плохо улавливаю, о чем говорит Тессену Пантера, но глаза у нее по-прежнему грустные. Видимо, задел ее этот напыщенный гаденыш за живое своими нравоучениями. Впрочем, будь жив Вольф — он сказал бы то же самое...
-Кстати, а где наш этот лейтенант недокилеванный? — вдруг спрашивает боцман, прощаясь с нами до вечера на перекрестке торгового квартала.
Пантера пожимает плечами:
-Собирался искать корабль в Англию. Это его право. Взрослый человек...
-Офицер, дворянин, — едко заканчивает Стил, и все хохочут.
-Нет, вы подумайте, — кто-то из корсаров не рассчитал голос, и его слышно всем. — Этот придурок у юнги попытался спросить, с кем живет капитан.
-И что юнга?
-Сказал, что не его собачье дело. И что после таких вопросов ему самому страшно с ним в лазарете ночевать. Взял тюфяк и ушел на палубу.
-Вот молодец, — и новые взрывы хохота.
Но от меня не укрывается, как бережно, словно раненую, прижимает Тессен к себе Пантеру на этих словах.
Но вот мы остались вчетвером...
-Что ты, солнышко, хочешь сначала? Яблочного пирога или в аптеку? Может, сначала пирога? -с надеждой интересуется Стил. — А то после запахов аптеки уже безразлично, с яблоками пирог или с сушеными лягушками.
Хохочу безудержно, хватаясь за его плечо и разве что не прыгаю от радости — его смех, его шутки... Но осекаюсь, услышав, как ссорятся капитаны.
-Нет. Что за ерунда! — сначала спокойно, а затем все более раздраженно отвечает Тессену подруга. — Ты сам капитан, и должен понимать. Это булочница или прачка может ходить на работу. А капитан живет кораблем. И последним покидает его даже горящий. А ты мне что предлагаешь?
-Милая, любимая, но я же не могу без тебя. Каждая минута вдали от тебя превращается в мучительную пытку.
-Займи себя тренировками.
-Я и так уже загонял команду и себя до полусмерти. Людей пожалей, о них подумай.
-А о моей команде кто подумает? Ты мне сейчас вот что предлагаешь? — она останавливается посреди улицы, и ее подкованные каблуки едва не высекают искры из булыжника. Да что булыжник — искры в воздухе уже летают и того гляди подожгут сохнущее над головами прохожих белье.
-Успокойся... — он пытается обнять ее. -Ну что я такого сказал? Ты понимаешь, что мне остается только в первом же бою опять нарваться на саблю или пулю, чтобы снова слечь в твоей каюте.
Она остолбеневает на мгновение:
-Только попробуй, — и в ее притихшем голосе неприкрытая угроза.
-Тогда перебирайся ко мне сегодня же вечером. Все равно эскадрой же идем.
-Ты невыносим! Что, взял уроки у Джеймса?! — и она убегает вверх по переулку, он кидается за ней, но между ними оказывается стадо овец с бестолковым погонщиком, какие-то телеги, груженные хворостом, и Тессен теряет ее след.
Нам видно, как он мечется между несколькими отходящими от перекрестка улочками и сыплет такими проклятиями, что я холодею от стыда несмотря на хорошее знание укромных уголков человеческого тела, а прохожие оборачиваются — кто с хохотом, кто с осуждением.
Настроение испорчено, пирога мы уже не хотим, и зайдя в пару-тройку аптек и оружейных лавок, возвращаемся на фрегат.
В довершение всего у меня как с палубы слизало юнгу. И вроде такой спокойный разумный парень этот Питер, и все на лету усваивает, и ни разу я от него не услышала слова поперек.
Он мечтает заработать денег, чтобы поступить в университет и получить диплом врача, и поэтому служба при лазарете Пита не тяготит. Немногословный, аккуратный, он прижился на 'Пантере' сразу, хотя и пришлось ему туго — его и взяли-то взамен погибшего в драке с испанской эскадрой малыша Тома. Так что Пит, сам уроженец отвоеванного Пантерой от испанских посягательств городка, в первые же часы службы понял цену, которой далась победа — лазарет занимал все пространство нашего фрегата, сновали монашки, почерневшая от усталости и страха за умирающего в ее каюте Тессена Пантера, шатающийся первый помощник с подвязанной рукой и забинтованной головой, мои переругивания с монашками... Хорошо, хоть добрые сестры не особо обижались — сами понимали, что захворавшие путники, завернувшие к ним в монастырь, это одно, а суровые просоленные корсары — совершенно другое... Да и 'хвори' тут сильно отличались...
Так что Пит вовремя оказался у нас.
Одно мне было мучительно — назвать его по имени. И понимала, что обижает старательного, беззлобного парня мое безликое обращение 'будь любезен' и 'юнга, пожалуйста'. Но не могла... Вставал перед глазами весельчак Пит из абордажной команды, дважды в том бою удравший из лазарета на палубу, где шел бой и каждая пара рук была на счету.
С наслаждением вдыхаю вечерний воздух, врывающийся в открытый иллюминатор — в море его открывать рискованно, а сейчас пусть ветром продует каждый уголок лазарета. И заодно вынесет все следы этого Джеймса. Надо же, как он был хорош перед лицом врага, а вот со своими как-то не вышло...
Склянки возвестили, что уже вечер, собственно, закончился. И закрыть самой иллюминатор у меня не получится — роста не хватит. И где Пит? Всыплю, как только вернется.
Но вот шум в коридоре — голоса Пантеры, Пита и еще какой-то знакомый. И уж конечно, Стила.
Дверь распахивается:
-Надоело уже, — Стил искренне негодует, держа за шиворот юнгу. — Что за молодежь? Понабрали по объявлению, сачком поналовили! А что делать, не рассказали. В каждом порту их теперь будем отбивать! Проще не выпускать вообще на берег, пока не откормятся.
Он протягивает мне Пита, и, несмотря на достаточный рост шестнадцатилетнего крепкого парнишки со спокойными честными глазами, именно протягивает.
-Пит... — только и могу я вымолвить, потому что правая рука у него висит на Пантерином кушаке, хотя крови не видно.
-Леди Марта, не волнуйтесь так, — он еще пытается меня утешать. -Ничего страшного, мedice, cura te ipsum!
-Вот именно, врач. А ты пока что горе луковое. И сам исцелиться не можешь. Ты думал, когда куда лез? Я что без твоих рук делать буду? — а сама снимаю с него рубашку при помощи Стила.
Мальчишка скрипит зубами.
-Стил, помоги мне. Тут плечо вправлять.
-Обезболить ударом по макушке? Запросто. До рома-то он не дорос еще.
-Я и не буду, — шепчет Пит, морщась не только от боли, но и от соприкосновения с холодной поверхностью стола.
-А тебе предлагали? — с деланным удивлением спрашивает Стил и тут же меняет тон. — Держись, мальчик. Все не так страшно, как тебе кажется. Можешь даже закричать. На первый раз прощается.
-Да даже Джеймс не кричал... — начинает Пит, но замолкает, когда я вливаю ему в рот обезболивающий отвар.
-Полежи вот так на боку, не поднимай руку, пусть свисает. Ты сейчас расслабишься, и нам всем будет легче. Пока что расскажи, что нам минут пятнадцать скучно не было, куда ты взялся?
-Ох, — глаза парнишки загораются задором и округляются. — Да если бы не капитан...
-Не сомневаюсь, — улыбается Стил, все же придерживая его голову.
-Вы просто не видели! — он захлебывается от восторга, и Стилу приходится приложить усилия, что он не сел, пустив мои усилия насмарку. — Она одна уложила троих. Ну и Джеймс еще одного.
-Не могу о нем слышать спокойно, — вздыхает Стил. — Давай лучше о тебе. Где же ты бродил так, что по крайней мере четыре вооруженных дядьки тебе грозили? Тебе, юнге по клистирам...
-Стил, ну не надо так, — примирительно глажу по руке первого помощника. -Так кто на тебя напал? Или ты сам кого полез поучать, как рассказывал тут боцману, что курить трубку вредно?
-Честно? Я с девушкой познакомился...
-Гарпун мне в ухо, — усмехается Стил. — Тысячи веселых историй начинаются с этой фразы...
Он осекается, увидев, как я вздрогнула — так, что звякнула кружка, которую я положила почему-то в таз, а не поставила на стол.
-Да вы не подумайте, — Пит переводит испуганные глаза с него на меня. — Она вроде хорошая такая была, тихая, с косами такими гладкими, фартук накрахмаленный. И стихи ей нравились. Мы гуляли по набережной.
-И что? На вас шайка поэтов напала? Ты перепутал размер, когда декламировал? -ну что же за настроение сегодня у первого помощника, так мне и придется их обоих успокаивать по очереди.
-Не, она заскучала и сказала, что если я настоящий корсар, то должен ее повести туда, где веселее, чем гулять по набережной.
-И ты клюнул?
Он вздыхает, пытается пошевелить пальцами свисающей со стола руки:
-Ага... А там в переулке четыре здоровых таких, как из нашей абордажной команды. Мы, мол, ее дяди родные и старшие браться, а ты позоришь нашу сестру, что мы теперь всему городу скажем, если она с пиратом гуляла?
-И? Начали руки отрывать? — Стил неподражаем, но парнишка не обижается.
-Ну да. Почти так и было. Я шпагу вытащил, но один сразу мне руку заломал. А дальше оттуда-то этот лейтенант и выскочил. Он же вроде собирался искать попутный корабль в Англию. Ну, и видно, искал кого из капитанов, кто туда идти собирается. В общем, он меня закрыл. Моей же шпагой, она на земле валялась. А там откуда-то и наш капитан прибежала.
-В смысле прибежала? — уточняю осторожно, поглаживая его постепенно расслабляющиеся не сформировавшиеся до конца, но все же крепкие плечи.
-Она правда бежала. Вообще бежала. Не к нам. И нас случайно заметила, ее Джеймс окликнул. И вот тут она как обернется... — глаза юнги становятся квадратными, а Стил снова удерживает его на столе. — Глаза белые такие... мертвые. И лицо как у статуи, неподвижное. Она как во сне была. Шпагой одного раз, ногой по шпаге другого два, у третьего зацепила за эфес и чуть не с его же рукой отбросила. А после... А после нож выхватила из-за пояса...
-Продолжай, не останавливайся, — и беру его возле локтя, сгибая руку под прямым углом, сейчас мальчику все кислицы приснятся, и отвар толком не поможет.
-Оййййй!!
-Так что капитан? Выхватила нож..., — сдуваю со лба выбившиеся пряди.
-И тому в штаны!
-Джеймсу? — вступает Стил.
-Не, дядьке тому. А Джеймс еще своего гонял пока. Она дядьке штаны пробила ну, там... Сами понимаете... И спрашивает таким голосом, как будто пирогом угощает 'И кто же тебя послал?'. А у самой глаза мертвые... Тот испугался и как соловей пел. Наверное, надеялся, что отпустит. А она выслушала и так ласково: 'Все сказал?'. Тот: 'Да'. И она ему ножом по горлу раз...
-Она не ранена? -тут до меня доходит весь ужас ситуации, в которую попала в очередной раз подруга. Недотепа юнга, не окрепший еще лейтенант, четыре поганца, темный переулок.
-Нет! Ни царапинки! Я внимательно на нее смотрел, леди Марта... Ну Вы же понимаете! Мне даже сейчас интересно, как вы вывих вправили.
-Ну, могу еще раз, помедленнее.
-Ой, не надо, — он невольно отдергивается, мешая мне закрепить повязку.
-Уймись, я пошутила. Лучше скажи, Пантера точно в порядке? А то я тут с тобой вожусь, а она у себя в каюте кровью истекает?
-Клянусь, леди Марта! Здорова она. И Джеймс еще удивлялся, что она как заговоренная, — парнишка задумывается на секунду. — Ох, как неудобно получается. Лейтенант мне жизнь спас, а сам на палубе в очередной раз остался.
-Не понял?
-Так его же ребята не пускают ни в кубрик, ни на камбуз, ни на пушечную палубу. Он уже три ночи спит просто на палубе. Ему же и одеяла не дали. Как из лазарета выписали, так и спит там за бочками.
Стил присвистывает.
И тут заглядывает Пантера:
-Ну что, юный герой-любовник? Жив?
-Спасибо, капитан, — он смотрит на нее с нескрываемым обожанием. -Но, знаете, я еще и Джеймсу благодарен. Он хоть и вредный, и про Вас гадости говорил, но дерется хорошо. Если б не он...
-Ну, хоть на что-то пригодился, — она кивает Питу и выходит за дверь, я едва успеваю ее догнать.
-Пантера, ты точно цела? Дай— ка я сама гляну.
Она отстраняется:
-Да все хорошо. Если это можно назвать хорошим. Все, все вернулись, так что отваливаем.
-Как? Утром же собирались? А на 'Александре' и 'Валькирии' знают? Там все собрались?
-Свена я предупредила, что мы без них уходим и немедленно.
-А Тессен?
Она смотрит мимо меня:
-А что Тессен? — слова даются ей нелегко. — Я ему не командир. Он мне не командир. И вообще, наше соглашение не имеет будущего, как и отношения.
-Пантера, погоди... О чем ты? Ну нельзя же так с плеча? Это же не абордаж.
-Да? — она резко разворачивается ко мне, и я вижу ее светящиеся и правда побелевшие глаза в полутемном коридоре. -А мне вот на абордаж проще.
И она уходит почти бегом на мостик.
Хлопают паруса, взвиваясь над нашим фрегатом.
Вдали остаются сиротливо-пустые мачты 'Александры' и 'Валькирии'.
Штиль за время нашей краткой стоянки сменился сильным ветром, а следом и бурей.
Еще повезло Джеймсу, что ребята после восторженных рассказов Пита все же пустили его в кубрик. И даже не особо возражали, когда он на тренировке пристроился к абордажной команде. Хотя и не особо помогали, больше наблюдали за ним.
Буря снова заставляет нас всех забыть свои обиды и печали — тут уж точно грустить некогда, даже мне. Ребята, сменяя друг друга, работают на палубе, удерживая паруса, и возвращаются валящимися с ног от усталости, промокшими до костей, и мы с коком отпаиваем их горячим, кормим, помогаем избавиться от липнущей к телу мокрой тяжелой одежды и завернуться в сухие теплые одеяла.
С удивлением замечаю в очередной спустившейся вниз партии Джеймса. Что ж, глупо было бы, если бы молодой крепкий мужчина предпочел бы отсидеться где-то. Это позволительно старику-коку, юнге да и мне, потому что женщина. А Пантера — она капитан, и она опять на мостике по очереди до Стилом.
И если Стила я могу без стеснения согреть своим телом, то ее и согреть некому.
Эх, Тессен, Тессен...
Что же они оба такие гордые и упрямые?
-Пантера, — растираю ее замерзшие до синевы пальцы, на которых отчетливо выделяются давно зажившие шрамы и свежие ссадины. — Может, ты поспишь? Вроде же ветер стихает?
-Некогда, — она упрямо мотает головой. — Мы здорово сбились с курса. Я же шла к тому острову, помнишь? Что шотландцам понравился...
-Зачем?
-Я не успела сказать тебе... На Пита твоего не просто так напали. Они хотели выманить меня на нашего заложника.
-Испанцы?
Она кивает:
-Видно, я им крепко перца под хвост насыпала. На меня охота идет. Вот и решила наших не подставлять, отсидеться на острове.
-А что теперь?
-Ждем ясного неба. Я же звезды при всем желании через тучи не увижу.
-А Тессен искать тебя не будет?
-С какой стати? Я ему ничего не должна, — она высвобождает пальцы из моих рук, заворачивается плотнее в плащ и закрывает глаза.
-Парус! Испанский флаг! Галеон слева по курсу!
Пантера взлетает на обе ноги:
-Свистать всех наверх! Абордажная команда — к бою! Пловцам быть наготове. Врачу лазарет готовить.
И фрегат превращается в слаженно гудящий улей.
-Пит! Ну вот как ты мне сейчас помогать будешь? — от страха таз гремит у меня в руках, и вообще этот медный таз хранит на своих порядком покореженных боках все следы моих слез и испуганной дрожи.
-Леди Марта, но я уже в порядке. Неделя уже прошла, вы же сами разрешили повязку снять.
-Одно дело так ходить, а если сейчас ребят на себе таскать?! А.., — снова срываю злость и страх на несчастной звонкой меди.
Сквозь открытую дверь доносится команда Пантеры:
-Поднять испанский флаг! Курс на сближение!
Святая Мария, ну не надо... Ветер же хороший, мы можем удрать...
-Это же те гады! — шепчет Пит.
Точно, широкий галеон испанский галеон я узнаю.
-Пловцы в воду! Пушки, приготовиться, но люки не открывать и без команды не стрелять! Лишним очистить палубу!
-Я не лишний! — ого, в голосе лейтенанта снова стальные командные нотки. -Я как морской офицер...
-Здесь один капитан. И это я. А Вы — в надстройки.
-Не доверяете?
-Никто не будет рисковать Вами.
-Но я знаю все внутренние помещения этого галеона. И вообще, у меня свои счеты с ними.
Она окидывает его оценивающим взглядом, его оборванные грязные штаны, изношенную рубашку, открывающую крепкие мускулистые руки, сжимающие шпагу, захваченную у наемников, нападавших на юнгу. За поясом — их же пистолеты. Так что для Джеймса случайная стычка в портовом городе оказалась весьма прибыльной. Да и к месту — все же ребята его теперь не отгоняют, как шелудивого пса.
-Оружие у тебя неплохое. Вставай. Но учти, рискуешь прилично, мы-то друг друга с полувзгляда понимаем и прикрываем. Так что смотри...
Он согласно кивает и встает в строй.
Мы все напряженно смотрим на борт приближающегося галеона.
Корабли неумолимо сближаются, но течением менее управляемый галеон слегка разворачивает так, что они смогли прочитать надпись на нашем борту, которую поторопился вернуть в первозданный вид боцман. Флаг флагом, а при слове 'Пантера' у испанцев явно возникает сверху краснуха, снизу желтуха, а внутри чернота.
И пушечные люки галеона взлетают вверх.
Бортовой залп с треском сносит кусок леерного ограждения.
Ядра падают в воду у нашего борта, и остается надеяться, что пловцы успели преодолеть опасный участок и находятся уже где-то в непростреливаемом пространстве у борта галеона.
Но вот две ловкие фигуры взбираются с помощью кинжалов по борту к раззявленным пушечным люкам, следом выныривают еще три, но они движутся значительно медленнее, и мне становится страшно. Что с ребятами? Они же все очень сильны и великолепно плавают, и все это отработано не один раз на бортах и нашем, и остальных двух наших кораблей. В памяти всплывает Тессен, которого оглушило тогда взрывом. А что, если ребята просто не сообразили, как оно будет, когда еще и по воде будут лупить ядра и она буквально закипит вокруг? Ник и Лейн опытны, и, конечно, не раз были в воде под обстрелом. Но вот вдвоем на пушечной палубе галеона — это и им не под силу.
Закрываю глаза — нашу пушечную палубу я себе представляю хорошо, а у галеона, скрывающегося под личиной торговца, люков сделано нарочно меньше, чтоб не пугать встречных. Но что могут эти два отчаянных бойца? У них же только кинжалы... Зарезать первых канониров вблизи тех люков, в которые вскочили, еще в двоих метнув кинжалы, а там подхватить трофейные сабли.
Но без подмоги им тяжко придется — учения я видела на нашей пушечной палубе, и мне остается только помолиться и за Лейна, и за Ника. Они такие бесстрашные и сильные, но не выживут там. И мне будет не хватать выходок и шуточек Лейна, его задорной кисточки-серьги — я так и не набралась храбрости спросить, что же она обозначает. Да и Ник тоже за эти дни полностью стал своим — он так и не успел вернуться на 'Александру' в нашем спешном отплытии. Он просто спал в этот момент — устал, гоняя наших пловцов, так, что не услышал скрипа оживших мачт.
-На абордаж! — командует Пантера таким голосом, что я вздрагиваю. Если его слышали испанцы, то тоже вздрогнули.
Она поняла, что надежды на пловцов оказались напрасны — им не хватило времени на подготовку. И отряд погиб, так и не выполнив ни одного боевого задания.
И чем скорее мы сблизимся, тем меньше риск получить ядро по ватерлинии или ниже. Но и подойти к огрызающемуся ядрами галеону — риск большой. Есть риск и абордажную команду положить, не сходя со своей палубы.
Но у Пантеры нет выхода.
И — вот пушки начинают замолкать одна за другой. Неужели им удалось? Значит, в дыму и грохоте залпов, суете перезарядки, среди откатывающихся пушек Ник с Лейном незамеченными сумели уничтожить нескольких пушкарей, а там и остальные трое подтянулись им на подмогу.
Летят крючья, и я невольно сжимаю перекинутую через плечо длинную ручку сумки.
Святая Мария, сохрани их там!
Вглядываюсь сквозь высекающий слезы из глаз дым — как там? Стил у штурвала — почему-то им так легче с Пантерой распределять обязанности. Они мне оба дороги настолько, что понять, а как бы мне хотелось, чтоб они шли в бой, не знаю...
Лучше б боя вообще бы не было.
Но все грохочет пистолетными выстрелами, звенят сабли, брань и крики нескольких десятков мужских разъяренных и хрипящих от напряжения глоток.
Милые мои, только держитесь... Пистолет у меня есть за поясом, но стрелять в такую сплошную массу сплетенных тел бессмысленно.
-Ушли бы Вы, леди, — ворчит немолодой корсар из тех, кто организуют оборону нашей палубы на случай, если атака захлебнется. — Зацепят Вас ненароком, и что?
А ведь и правда... Мысль не о том, что не будет меня, или что я буду визжать от боли и кататься по палубе, Пантериной выдержки у меня нет и не было — страшнее, что мы одни в море сейчас, и надеяться, что Уильям поможет ребятам, бесполезно.
-Ах ты ж, — бранится корсар, отодвигая меня рукой в сторону прохода.
Слежу за его взглядом — и уже лечу через ванты. Святая Мария, из разу в раз одна история — туда я залетаю, а обратно с таким трудом и с помощью двух, а то и трех парней. Вот уж чудеса...
Шальная пуля не пробила горло, а прошла по касательной, но задела важный сосуд — и кровь бьет струей. Схлопотавший эту пулю парень из абордажной команды валится на палубу на колени, двумя руками сжимая шею, но яркие ручейки протекают через его черные от копоти пальцы.
Доли секунды, показавшиеся мне вечностью, разжимаю эти сведенные скользкие и мокрые пальцы, вдыхая приторно-сладкий запах свежей крови:
-Не борись со мной, — я уже теряю дыхание сама, после прыжка и от страха за него и за себя. -Отпусти руки! Да ляг же!
Я кричу, и он ошеломленно подчиняется. Зажимаю рану комком корпии и его же ладонью, затягиваю повязку.
Парень хрипит и пытается что-то сказать.
-Молчи! Все хорошо. Не задушу, не бойся. А вот пить тебе сейчас нельзя, — замечаю его молящий взгляд в сторону фляжки на моем поясе. — Ну, тихо, тихо, мой хороший. Все хорошо, я рядом.
Оттаскиваю его под прикрытие надстройки галеона — через ванты между качающимися на волнах кораблями я его не перенесу даже с посторонней помощью.
Лейна я обнаруживаю на самой надстройке, он тоже заметил меня, подмигнул и с удвоенной силой заработал саблями, чтобы не пустить испанцев ко мне и к раненому. Успеваю заметить новое движение возле нас — один из испанцев, поняв, что саблей Лейна не достать, тщательно выцеливает его обнаженную, перемазанную копотью грудь. Кричать? Но он бьется двумя саблями с несколькими противниками, и мой крик ему дорого обойдется.
А это чья тут фигура? Джеймс? И он умеет не только обижать нас с Пантерой, но и дерется сразу с двумя испанцами? То есть Пит был прав, и этот виконт вовсе не никчемный? Почему испанцы разбегаются при его появлении? Вот один из обороняющихся, разглядев его лицо в дыму, делает безумные глаза и бросает шпагу, начав неистово креститься. Испанцы суеверны, но не настолько же?!
Или они решили, что Джеймс вернулся с того света за их душами?
Как бы то ни было, Джеймс замечает целящегося в Лейна испанца и выхватывает пистолет. Почти не целясь, навскидку делает выстрел — и испанец валится, роняя оружие.
-Эй, спасибо, — весело кричит сверху Лейн, продолжая защищать эту несчастную надстройку, вся ценность которой только в том, что она дает хоть ненадежную, но защиту раненому.
А есть ли смысл? Не труп ли мы с Лейном сберегаем? Нет, кровь удалось остановить, и у парня есть серьезный шанс выжить.
Зато Джеймс, отвлекшись на стрельбу, тут же получает удар по ребрам и тут же еще один, повыше кисти. Но его схватка не закончена, и соваться мне не надо, да и раны не опасны, успею его догнать.
На мостике Пантера сцепилась с капитаном. Интересно, благовоспитанный и угодливый испанский капитан узнал в этом воине с ледяными глазами ту изящную и нервную донну Фортунату? Не думаю. Мелькающие абордажные сабли в ее руках, затянутая в черную кожу фигура с развевающимися за спиной длинными хвостами черной косынки...
Испанец бьется так же неплохо, как и чистит груши. Он крупнее, она более тонкая и гибкая, он наступает массивным грузом, тесня ее к краю мостика со сломанными уже перилами. Удар ноги — и Пантера летит вниз, она не выпустила сабли, но и не успела приземлиться на ноги, как обычно. И даже отсюда — или это сила воображения — слышно как она головой и спиной грохается о палубу. Мгновение, застывшее в моих глазах, ее неподвижная черная фигура, окруженная саблями, разметавшимися вместе с руками.
Но вот небеса услышали мои мольбы, и, пока испанский капитан спрыгивает к ней, чтобы добить, Пантера рывком вскакивает на обе ноги и скрещивающимся ударом отсекает ему голову.
Бой закончен, и ребята теснят испанцев в трюм.
Джеймс тяжело приваливается к надстройке, которую так отчаянно защищал Лейн.
-Пейте, — протягиваю ему фляжку, а сама размахиваю ножом его и без того истрепанную рубашку, затягиваю бинтом небольшой порез. — Жить будете. Давайте руку.
Пока я перевязываю ему руку, он делает несколько глубоких вздохов между глотками воды:
-Простите меня, Марта...
-За что? Что мне снова Вас штопать предстоит? Так меня здесь именно для этого и держат. А вовсе не для того, что мерещится Вам.
-Уже не мерещится, — он проводит рукой по лицу, размазывая грязь из пота и копоти. — Потому и прошу прощения. Пока жив.
-Бой закончен. Так что Вы опять живы, — затягиваю края повязки.
-Постойте... Но скажите, Вы простили меня?
-Да, если Вам так легче, лейтенант. И зайдите после в лазарет, раны надо зашить.
Подбегаю к Пантере:
-Ты как? Ты же ушиблась сильно! Ребра целы?
Она смотрит мимо меня невидящим взором:
-Все хорошо, — и уже команде. — Всех заперли? Выносите все ценное, что найдете. Остальное пойдет рыбам.
-Пантера, дай посмотрю.
-Доктор, у Вас что, мало настоящей работы? — она кивает головой в сторону нескольких раненых, уже заметивших меня на освободившейся палубе и идущих к нам.
Ну, раз идут сами, уже хорошо, но бегу им навстречу:
-Ну что ж с вами делать, сколько прошу каждый раз, поосторожнее!
Они улыбаются через боль:
-Марта, Вы неподражаемы. Мы же не с чайного клипера. И кстати, Вам помочь домой-то перебраться?
Ну вот, я жива и здорова, а окровавленные усталые люди предлагают мне свою помощь — стыдно.
Но как-то мы все перебираемся, но Пантера почему-то не прыгает как обычно, а просто переходит.
-Бортовым огонь!
И галеон начинает медленно погружаться в пучину.
-Там же в трюме...
-Вы милосердны, доктор, — негромко говорит Лейн, услышав мой вздох ужаса. — Наверное, их надо было бы расстрелять, как саксонцев? Меньше бы мучились?
Только час назад такой просторный и чистый лазарет снова наполняется, и это, конечно, не радует. Безумно само зрелище молодых, красивых, сильных мужчин, в одно мгновение ставших беспомощными и слабыми. Им больно, плохо, они хотят пить и хотят покоя. И каждый из них уверен, что не останется надолго среди этих простыней и тазов.
Пит молодец, и помогает мне вовсю. Из тяжелых только тот, с простреленной шеей, он потерял много крови, я вообще не знаю, как будет срастаться такое опасное место, и Уильям далеко — вместе с 'Александрой'. Слезы наворачиваются на глаза, я стираю их тыльной стороной ладони и наклоняюсь к следующему раненому.
Стежки сливаются в один сплошной и бесконечный узор, который я вышиваю на их плечах, груди, боках, руках... Мускулистые бронзовые от загара тела, тихое шипение сквозь зубы, терпкий запах пота, хотя юнга обмывает их над тазом от крови и гари — но их нежелание издать крик так велико, что вызывает напряжение всего тела.
В коридоре шум и крики, бегущие тяжелые шаги, дверь буквально вылетает:
-Доктор!
Лейн? Кто у него на руках? Хрупкая на фоне его широченных плеч фигурка с бессильно висящими руками в узких черных перчатках, запрокинутая голоса с четким профилем...
-Пантера!!!! — и мгновенно дрожь уходит, едва начавшись, как будто ее ледяная отстраненность сошла и на меня. — Сюда, на стол. Пит, воду. Лейн, не уходите, держите голову. Пит, ремни расстегни и сними перчатки.
Ее губы приоткрыты и видны заостренные клычки верхней челюсти. Жива, но без сознания.
-Она рухнула вдруг! — боевой пловец как будто оправдывается. — Только за галеоном воронка осталась, она вдруг пошатнулась и свалилась.
Мне не до его чувств:
-Ударилась еще раз? Головой?
-Нет, я же рядом стоял. Успел схватить и сюда.
-Первый помощник видел?
Он вскидывается:
-Ладно, на вылазки без разрешения нельзя. Но у вас тут и капитан должен помереть, пока первый помощник не разрешит помочь?
Меня кривит, как от зубной боли, и он замолкает.
Прислоняю ухо к ее груди — ну же, борись, Пантера, живи, давай, стучи! Ее сердце бьется так же, как и она жила эти дни — нехотя, через силу. Даже отвар не влить, пока не очнется — захлебнется.
-Что тут сказать, — протираю ее лицо чистой мокрой губкой, смывая грязь, а заодно надеясь, что живительная прохладная влага вернет ее с того порога тишины, через который она перешагнула. — Она же и не спала несколько суток. И ударилась сильно.
-Она очнется?
-Будем молиться. Сотрясение вообще трудно лечить, это же не сломанная нога.
В лазарете тишина — умирает капитан, и остальные забыли про свою боль.
Но для ее я больше ничего сделать не могу. И раздевать тут, на глазах у дюжины мужчин, тоже не хочу.
-Лейн, ты не устал? — окликаю пловца, склонившего голову на стол рядом с ее головой. Он что, стоя спит?
Он вскидывается:
-Нет.
-Помоги мне отнести капитана в ее каюту.
-А Вы успеете за ней там присмотреть? Оставили бы здесь.
-Я отправлю юнгу к ней. С сотрясением она может пролежать так сколько угодно, хоть до конца дней. Но я все же надеюсь на ее могучий организм, она очнется. Надо время и покой. А какой тут покой?
Он легко и бережно подхватывает со стола, прижимает к свой чумазой по-прежнему груди:
-Дверь придержите. И там откройте.
Пока я раздеваю ее, заслонив собой, обмываю принесенной старым Джоном теплой водой с головы до ног и закрываю простыней, он спохватывается:
-Ник! Мне ж его еще надо Вам привести! Пока Вы тут, я за ним сбегаю?
-Да, конечно. А что ему мешало сразу придти?
-Да стесняется он Вас.
-Как трогательно. Ему прострелили ягодицу?!
-Нет, по бедру задели...
И перед глазами всплывает Пит, тот, из абордажной команды — на полу в логове поганцев: 'Не надо...'-'Так, а что у тебя под штанами?'-'Я сам...'. Милый Пит, ты сейчас в объятиях прекрасных и юных русалок. И не увидишь, как тихо умирает твой капитан, которую ты боготворил и как командира, и как тайный объект грез. Он успел мне рассказать об этом горячечной ночью в лазарете. И на следующий день ушел в бой, забыв о ране.
Встряхиваю головой, отгоняя видения, и снова считаю ее удары сердца. Святая Мария, я уже надоела тебе со своими просьбами. Но я же не прошу ничего для себя. У меня есть капитан и есть Стил. И они нужны не только мне!
Юнга неслышной тенью сменяет меня у ее постели.
-Просто смотри. И лови каждый ее вздох.
Ник скрежещет зубами, пока я зашиваю его бедро, и мне жаль ровные белые зубы.
-Может, все же выпьешь?
-Нет, док, — он мотает разлохмаченным слипшимся хвостом. — Тогда случайно вышло, так что Вы не думайте. В нашем деле голова ясная нужна.
-Учти, — сразу вижу его настрой, и спешу его охладить. — Никуда сейчас не пойдешь. Вот твое место на ближайшую неделю.
Он с неподдельным испугом оглядывается на ряды тюфяков, застеленных простынями и уже кое-где занятых засыпающими после всех мучений корсарами.
-Угу, — киваю ему утвердительно, не разжимая губ.
Он весь перемазан, как и Лейн, не только копотью, но и смолой с борта галеона и очень устал.
-Давай, сползай осторожно, я помогу тебе обмыться, — придерживаю его на краешке стола. -Юнгу я отправила к капитану.
Он смущен:
-Да я и сам бы. Завтра...
-Не спорь... Ну почему вы все со мной все время спорите... Тебе же и раздеваться уже не надо.
Он спохватывается — у пловцов же из одежды один штаны, а я и их срезала — закрывает руками темный курчавый угол между длинных стройных бедер.
-Да что я там не видела..., — у меня нет сил на смущение. — Волосы тебе можно распустить?
-Зачем? Отрежете?
-Вымою.
После него пациентов уже нет, поэтому я никуда не тороплюсь, мысленно представляя Пантеру и все, что может с ней теперь произойти.
-У Вас такие руки... Первый помощник счастлив с Вами, наверное. Вы давно женаты? А дети?
При чем здесь дети? Меня заливает жаром стыда — я же сама ему тогда солгала про жену, лишь бы прекратить насмешки Лейна в свой адрес. Кто знал, что это шалый Ник окажется в нашей команде?!
-Все. Ложитесь. И постарайтесь заснуть. Все хорошо.
Он засыпает мгновенно, донеся еще влажную, только что промытую голову до подушки, я даже не успеваю его накрыть как следует.
Теперь можно и проведать Пантеру.
Все такая же безрадостная картина недвижной и бледной мраморной статуи. Совершенные формы, молочно-белая, там, где не соприкасалась с солнцем, кожа.
Пит обреченно мотает головой на мой немой вопрос.
Еще одна тень в ногах ее кровати на полу.
-Лейн? А Вы что здесь делаете?
Он поднимает на меня глаза, кисточка вяло скользит по грязному плечу в разводах копоти.
-Лейн, Вам здесь не место. Пита вполне достаточно. Идите отмойтесь и отдыхайте.
Он тоже мотает молча головой.
Под утро, когда я задремала под мерное качание, положив голову прямо на фолиант Парацельса, влетает юнга:
-Леди Марта...
-Тише, ты мне весь лазарет перебудишь!
Бегу в капитанскую каюту — она уже на ногах и выпроваживает Лейна, тоже вскочившего на ноги:
-Выйдите отсюда, пожалуйста. Вы видите, мне надо одеться.
-Вам надо лежать.
-Вы вознамерились командовать у меня в каюте?! — простыня на ее теле как мантия, и голос, как, наверное, у императрицы в древней Италии.
-Пантера, — вмешиваюсь, пытаясь достучаться до ее здравого смысла. — Прошу, ляг.
-А я прошу освободить мою каюту, вас тут слишком много, — она переводит ледяной, невидящий взгляд с меня на Пита и Лейна.
Пит исчезает с моего молчаливого согласия.
Лейн медлит.
-Идите, — прошу его негромко. -И приведите себя в порядок, Вы скоро понадобитесь.
Он кивает и исчезает.
Пантера сбрасывает простыню и начинает быстро одеваться так, что только мелькает черная рубашка и уже взметнулись и защелкнулись ремни. Она вбрасывает шпагу в ножны и исчезает за дверью.
А что я могу?
Набросить на ее простыню с головой? Запереть в трюме?
В конце концов, если она и повредилась в рассудке, то не настолько, чтобы перестать узнавать окружающих. И на ногах стоит твердо.
Стил, всегда беспрекословно исполняющий все ее распоряжения, на этот раз решается на открытый спор:
-Капитан, Вы ранены, и не надо проявлять лишний героизм. Вы мне что, не доверяете?
-Стил, я абсолютно цела. Ну, устала, ну, голова закружилась. С кем не бывает. Не надо из этого делать целую мистерию.
-Пантера, — он переходит на дружеские ноты. — Я лучше все здесь знаю, что ты способна терпеть любую боль, не спать и не есть. Но сейчас это не нужно.
-Стил, иди отдохни. И не указывай мне, что делать. Или вы все и правда решили, что если я женщина, то меня надо во всем поучать, направлять, останавливать?
Он пожимает плечами и уходит в свою каюту.
-Стил, а она права, — перехватываю его в проходе. -Ты на себя не похож уже от усталости.
Он прислоняется спиной к переборке:
-Обними меня, любимая... Мне так не хватало тебя все эти часы. Устала? — он вглядывается в мое лицо.
-Успела вздремнуть, — отмахиваюсь беззаботно. -Тяжелых почти нет, только шея и, конечно, Пантера. Но вот что с ней делать теперь?
-И Тессена на нее нет, — вздыхает первый помощник.
-Может, и лучше, что нет? Он же требовал, чтоб она переехала на 'Александру'.
-Ну не знаю... Капитан, конечно, должен жить на своем корабле. Но они с Тессеном живые люди, и он тоже вправе хотеть счастья ей и себе.
-Заперев ее у себя в каюте? Лишив корабля?
-Согласен, это было бы для нее невосполнимой потерей. Она же выросла на этом фрегате. И если уйдет, то умрет частичка ее души.
-А с размолвкой этой у нее тоже умерла частичка души. Ты ее глаза видел?!
-Видел. Потому и ушел с мостика сейчас. Да и сам могу рухнуть.
Невольно подхватываю его за подмышки.
-Ну, не настолько же, солнышко мое, — он целует меня, и пробегающий мимо боцман делает вид, что ничего не заметил.
Мы перебираемся в каюту — мало ли кто еще пройдет, и напугать того же Пита непристойным зрелищем целующихся в темном коридоре первого помощника и корабельного хирурга — жестоко.
Но за минуту до того, как мы начали целоваться, я видела, как у мостика ее перехватил Джеймс. И когда он успел выбраться из лазарета? Вспоминаю, что он там и не остался, радуясь возможности снова быть среди людей. Видимо, или ребята, или боцман — но кто-то все же дал ему нормальные штаны и рубашку, роскошные светлые кудри вьются по воротнику, шпага у бедра. Теперь он все же похож на лейтенанта Королевского флота.
-Капитан, — церемонный поклон.
-Лейтенант, — она едва кивает и не останавливает шаг.
-Я хотел бы принести свои извинения. Восхищен Вашим батальным талантом.
-Благодарю. Тем не менее, это никак не отражается на личной жизни, и тысячи капитанов по все морям Вам это подтвердят.
-Но Вы... Вы необыкновенны и прекрасны.
-Моя внешность не имеет отношения к штурвалу. Будь я похожа на мурену, фрегат все равно слушался бы руля. Корабли не изменяют.
-Капитан, — виконт Сент-Джон явно обескуражен. — Я лишь хотел выразить свое восхищение Вами как умелым капитаном боевого корабля. Видел Вас и как командира абордажной команды. Поверьте, впечатляет.
-У Вас все?
Лейтенант не посмел проследовать за ней на мостик.
-Идем же, — Стил увлекает меня в каюту и устало опускается на кровать.
Уже привычно расстегиваю его ремни, снимаю рубашку. От него исходит тяжелый запах пота, скопившийся под кожаной курткой.
-Хочешь, поднимемся на палубу, я тебе полью на спину?
-Тебе неприятно? -он и сам ощущает этот запах и морщится, заодно проведя ладонью по небритой щеке. -Ну давай, пойдем, помоюсь.
Он встает и хватается рукой за спинку кровати:
-Ох, Пантерины галсы...
-Стил, не было галса. И качки почти нет. Ложись уже как есть. Сейчас я тебе поесть принесу.
Он с благодарностью смотрит на меня закрывающимися глазами и, когда я возвращаюсь с едой, он уже крепко спит, так и не сняв второй сапог.
Укладываю его как следует.
И не успеваю прилечь рядом, как в дверь стучат:
-Леди Марта! Срочно Лейн зовет.
Мне не надо даже рассказывать, что произошло, и так понятно, но почему-то оказавшийся под рукой плотник на бегу рассказывает, что Пантера чуть не свалилась на мостике, и снова Лейн оказался рядом, подхватил и уже несет в каюту, а его послал найти меня хоть под водой.
Влетаю в каюту капитана — и застаю Лейна, держащегося за челюсть и вполне живую Пантеру:
-Марта, глянь, я ему там ничего не сломала? — и ее глаза горят живым зеленым огнем с карими теплыми искрами.
Пробегаю пальцами по его распухающей челюсти:
-Ну, яблоки ему не грызть ближайшие дни. А что вообще я пропустила?
-Ты подумай, он решил, что можно таскать меня на руках по всему фрегату и еще и целовать!
-Кого? — я так устала, что отупела от усталости.
-Да меня! Марта, ну это что? Сделай ты хоть что-то с моей головой, чтоб не кружилась. А то мне уже страшно, только повело в сторону, прикрыла глаза, а как открыла, я уже в каюте и он со своей кисточкой и поцелуями.
-Ох, — берусь рукам за виски. — С головокружением только отдых поможет. Вспомни Тессена, когда его взрывом оглушило.
Она на глазах сжимается, как от удара.
-Да я вызову этого Тессена! — откликается Лейн, растирая челюсть. — Он же Вас чуть не угробил!
-Вот как? — взгляд из-под изогнутой брови, пересеченной едва заметным шрамом.
-А что, нет? Вы сами не своя вернулись на корабль из города. Не уличная же драка Вас так вывела из равновесия. Он Вам причинил боль! Да я ему глотку перережу. И веер его туда засуну.
-Прошу Вас, оставьте все как есть, Лейн, — ее голос уже обычный, живой, но боль в нем звенит. Боль и усталость.
-Вот что. Всем нам надо отдохнуть. Пантера, приляг ненадолго. И как ты насчет того, чтоб наконец этого виконта к делу приспособить? Пусть встает на вахту, не смертельно он ранен. А Лейн его подстрахует.
-А кто подстрахует Лейна?
-Я.
-Где Стил?
-Спит.
Она смотрит на меня заинтересованно:
-Тихая моя заплаканная Марта, а ты тут не бунт на моем корабле готовишь? Может, ты уже власть захватила? И сейчас казну потребуешь?
-Возможно. Если Вы впадете в беспамятство, а Стил умрет от усталости, то конечно.
-А если я посплю пару часов?
-До утра. И Вам существенно полегчает. Мы с Гиппократом обещаем.
Она сокрушенно поворачивает головой, усмехается и заползает под одеяло, скинув все же сапоги и отстегнув шпагу.
К тому, что первые трое суток будут безумны, я уже привыкла. Вчерашние герои превратились в беспомощных детей, и неизвестно, что мучает их больше — боль или это осознание своей зависимости.
Конечно, про командование кораблем была лишь шутка, причем настолько далекая о реальности, что я тут же выкинула ее из головы — вряд ли бы я пошла против Пантеры даже в самых безумных обстоятельствах. Тем более, что Джеймса, как оказалось, чему-то выучили, прежде чем вручить патент лейтенанта. С порезанной рукой встать к штурвалу ему было сложно, но для того и есть рулевой — море спокойное, курс проложен. А вот держать его, сверяя со звездами на проясняющемся постепенно небе — виконт умел. Спеси у него поубавилось, и даже Стил, принимая утром вахту, похвалил его при всех.
Первый помощник так и не побрился... Я не успела забежать к нему утром до того, как он проснется — и нашла в каюте только пустую миску из-под ужина, меланхолично съеденного на завтрак. Но смотр уцелевших бойцов провел, и даже тренировку обороны на случай новой встречи с поганцами любых мастей.
И я даже не удивилась, что Лейн ему деятельно помогал.
Перед обедом он забежал навестить Ника, и тот обратил внимание на налившуюся синевой левую половину его лица:
-Дружище, а когда ты успел перехватить?
Тот лишь отшучивался, но, когда я все же подошла втереть ему мазь, он, глядя мне в глаза, произнес неожиданные вещи:
-Радует, что не зря огреб в этот раз.
-Ты не держишь зла на капитана?
-Да за что? Мне хотелось ее чем-то встрепенуть, пусть даже разозлить. Все средства хороши. Лишь бы не эти глаза мертвые.
-Что тебе до ее глаз, Лейн?
-Вам, доктор, не понять. Вы женщина. Уж не знаю, как Вы стряпаете, но шьете неплохо, хоть и не на пяльцах, — он обвел взглядом лазарет. -Но Пантера для Вас подруга и капитан. А я вижу в ней потрясающую женщину с роскошной фигурой и потрясающими волосами. К тому же она умна и не похожа на всех женщин мира, а уж поверьте...
-Она любит и любима, так что не следует тебе туда лезть.
-А кто мне помешает? Я что, слепой? Ушла с Тессеном, вернулась без и снялась с якоря в одиночку, а в глаза мертвые. Значит, Тессен виноват в том, что с ней случилось. Он мне заплатит за боль, что ее заморозила.
-Признаться, я не ожидала от тебя таких чувств и решений. Ты же потешался над ней. Да и надо мной.
-Вы много чего от меня не ожидали, — он усмехается одной половиной лица.
-Ты славный, — провожу еще раз по его щеке скользкой от мази рукой и чувствую, что наша беседа затянулась, и его шалые глубокие глаза затягиваю меня в густой омут. — Но прошу, будь предусмотрительнее. Не всегда надо бросаться на стену лбом.
-Да? — он как будто теплой кистью ведет по мне глазами. — Там, где нет двери, всегда есть окно. Или можно взорвать стену и войти сквозь пролом.
Он спрыгивает со стола, на который присел боком, пока я растирала его челюсть:
-Хорошего остатка дня, док!
И оставляет меня наедине с таким роем мыслей, что в пору самой глотать свой отвар.
-Пантера! Ты же обещала!
-И не обманула же! Я чудесно выспалась, ополоснулась на корме, и снова готова к бою!
-Тебе бы и сегодня полежать.
-Похоже, будь твоя воля, ты бы уложила бы всю команду, подоткнула бы одеяла и пела бы печальные колыбельные песни, — она плавно разминается со шпагой на палубе, осторожно проводя клинок так, чтобы ненароком не задеть меня.
-Погоди, а когда я пела? Со времен ранних месс в монастыре даже не пыталась.
Она смеется, проворачиваясь вокруг своей оси так быстро, что я встряхиваю головой и на мгновение простирается над палубой в низком выпаде:
-Ты сама не замечаешь. А я слышала сквозь сон.
-Это ужасно? Я постараюсь следить за собой.
-С чего ты взяла? Ну хоть кто-то не должен здесь командовать или браниться, -она наконец-то вкладывает шпагу в ножны и переводит дыхание, откидывая косу назад, но, видимо, ее организм не готов еще к таким встряскам, и она прикрывает ресницы, придержав пальцами левый висок.
-Нет, похоже, я с тобой как раз и начну и командовать, и браниться. Ты ни в грош ни ставишь мои рекомендации. А если с тобой что случится, то твои же ребята первые меня на рее повесят, что не вылечила.
-Так вот оно что? — ее бровь лукаво изогнута. — А я думала, тобой движет учение твоего дорогого... этого... Гиппократа. А оно, оказывается, страх? Могу утешить, Стил тебя не даст в обиду.
Вздыхаю, потому что я опять ляпнула не то. Пантера замечает мое замешательство:
-Что ты приуныла? Я сейчас Стила сменю, побудь с ним.
-Что-то случилось?
-Ему опять из-за меня приходится отдуваться. Пусть отдохнет. Он же неугомонный, и сам себя не пожалеет.
Вот тут уже хохочу я:
-Да кто бы говорил?! Ну, вы с ним друг друга стоите!
-Прими как данность. А если серьезно, поверь, я же тебе уже говорила, Стил прекрасный человек. И оцени, он же тебя не неволит ни в чем. Хотя мне каждый раз высказывает за то, что ты подвергаешься риску.
-Какому?
-А ты сама не понимаешь? Марта, в бою свистят пули и сабли, и они задевают всех одинаково. Это счастье, что тебе пока везет. А Стил еще одной потери не переживет.
Она уходит, оставив меня с бессильно повисшими руками. И я тихо сползаю по стене палубной надстройки на корточки и закрываю голову руками. Святая Мария, дай мне сил! Я не знаю, куда мне сейчас бежать: уговаривать Пантеру полежать еще денек, поделиться хоть каплей заботы со Стилом, до которого по насмешке всей нашей жизни все время не доходят руки, или лишний раз умыть и напоить раненых в лазарете? А есть ведь еще и те, кто ранен легко, и просто забегает на перевязки, как тот же Джеймс. Хотя с нашими ребятами слово 'забегает' грех использовать, это я скорее, бегаю, вылавливая их то с тренировки, то с ремонта снастей.
И вдобавок, у нас может закончится питьевая вода. Еще пара дней, и придется сокращать водяной паек. А для раненых это может оказаться губительным.
-Стил, мы можем куда-то пристать?
-Мы и так идем к тому райскому острову. Помнишь? 'Пантере' надо отсидеться, она же тебе говорила. На сам фрегат и на капитана идет охота. И ребят заодно наших подлечишь. И ей все же на стоянке тоже легче будет в порядок придти. Как она?
-Неважно она. Не лежит же. Впрочем, как и ты.
-Милая, не устаю тебе повторять. Приляг со мной, и я готов забыть обо всем.
Виновато вздыхаю:
-Рада бы, поверь... Но пока что...
-Понимаю, — он легким движением заправляет мне прядь под косынку. -Иди к ним.
-Ты не обижаешься?
-Я вообще-то тут первый помощник. А ты корабельный доктор. Так что о чем мы?
-Стил, — я медлю, не решаясь у него спросить. — Я правда нужна тебе? Не только как доктор?
Он пугается:
-О чем ты? Да я дышать без тебя не смогу! И когда ты с палубы в шторм слетела, я уже знал, что не смогу без тебя на эту палубу ступать, — он прижимает меня к груди, и мне совершенно плевать, что он так и не нашел времени помыться...
-Земля!
Голос вахтенного звенит от радости.
-Пантера, это наш остров?
-Нет. Мы же тогда прилично сбились, хорошо, хоть Джеймс сразу, как небо прояснилось, курс выровнял. Но все равно четверо суток мы потеряли на крюк. Так что попробуем здесь пристать. Может, и вода есть. Растительность буйная, — она напряженно рассматривает в подзорную трубу приближающуюся береговую линию, полускрытую спускающимися к песку густыми зарослями леса.
Стил берет нескольких корсаров — они собираются отправиться на разведку, поискать воду, чтобы затем, не теряя времени, набрать ее в несколько бочек ведрами или перегнать корабль ближе к источнику.
-Возьми меня с собой!
-Нет. Незнакомый остров, у нас его и на карте нет. Просматривается плохо. Да и вообще, мы же не знаем, как далеко от берега пресная вода. Может, вся затея бессмысленна. И пробираться через такие заросли...
-Ну пожалуйста! Я так соскучилась по земле, по лесу, деревьям! Мы останавливается в пыльных городах с чахлыми палисадниками, а мне хочется лесных полян, птиц..., — и слезы наворачиваются у меня на глаза.
-Стил, может, и правда, возьми Марту. Все равно мы же не собираемся исследовать этот остров всерьез и надолго. Если вода где-то в центре или в горах, то все равно ее оттуда не натаскать. Так что постарайтесь по краю пройти, чтоб можно было и фрегат подогнать. Иначе нет смысла тратить время.
Он сдается:
-Ну хорошо. Только сапоги надень, не босиком же ты побежишь. Да, и косынку свою тамплиерскую замени обычной, черной, не смеши птичек. У меня можешь в каюте взять.
С нами идет еще трое ребят, из тех, что не так давно в команде — возможно, Стил решил таким образом узнать их поближе.
Лес ошеломляет нас запахами, красками и звуками. Вблизи он совсем не похож на оливковые и пиниевые рощи, что окружали Флоренцию. И птицы совсем другие, они не поют, а скорее взвизгивают. Перелетают крупные синие с коричневым бабочки.
Отшатываюсь от свисающей сверху толстой зеленой змеи и взвизгиваю.
-Это лиана, — быстро говорит Стил, срубая диковинный побег ножом прямо перед моим носом. — Но змеи тут тоже могут быть, так что в заросли не лезь. И не вздумай пробовать с куста какие-нибудь ягоды, спроси у меня. Да, и к вам это тоже относится.
Он поворачивается к идущим с нами ребятам, смотрит на них внимательными серыми глазами, которые кажутся еще более глубокими и опалесцирующими от того, что в них отражаются колышущиеся на ветру широкие листья деревьев. Парни шагают бодро, с удивлением разглядывая все вокруг — лес зачаровывает множеством оттенков зеленого и коричневого.
-Углубляться смысла нет, — показывает им Стил открывшийся среди зарослей вид. — Видите, каменистый уступ на поросшей лесом горушке. Возможно, его промыло водой. Там сейчас и посмотрим.
Деревья постепенно расступаются, почва под ногами, укрытая слоем сухим и подпревших листьев, мягко пружинит под ногами, идти по ней легко и приятно. Признаться, я боялась попасть в топкую грязь или пробираться через поваленные деревья, хотя те несколько окутанных густым мхом и какими-то растущими на голых стеблях без листьев белыми, похожими на бабочек с розовым тельцем цветками, бревен удалось преодолеть легко — с помощью четырех пар надежных рук.
Земля под ногами меняется, и вот уже шуршат мелкие белесые камешки, сквозь которые пробиваются розетки пушистых листьев, среди которых прячутся мясистые лиловые цветки.
Какая красота! Мы стоим на небольшом каменистом холме, окруженном со всех сторон пушистыми кружевными воланами зелени. Над нами синее небо, отражающееся в море, неслышно плещущемся далеко внизу за полосой зелени.
-Ой, как здорово! — от избытка чувств хочу обнять Стила за шею, но он смотрит куда-то мимо меня, и ребята, тоже не скрывавшие своего восторга от такой первозданной дикой красоты, тоже замолкают и напряженно всматриваются в даль.
Поворачиваю голову туда — и сердце уходит в пятки. В другой бухте бросил якорь испанский корабль.
Это не удивительно — весь берег, и с холма видно хорошо, изрезан множеством таких крошечных, способных в лучшем случае принять рыбацкую шхуну, бухточек и заливчиков. А приманивать морских странников тут тоже есть чем — такого царства растительности я давно не видела.
-Так, — Стил проводит рукой по волосам, которые ветер разбрасывает во все стороны, а шрам на его лбу становится еще выпуклее из-за резко сведенных бровей. — Возвращаемся. Надо успеть предупредить наших и отваливать с этого острова к чертям морским.
-А вода? — у меня срывается совершенно идиотский вопрос.
-Да что тут теперь вода? Не сухие же у нас бочки, дойдем. Лучше убраться подобру-поздорову. Нам и бой не с кем принимать, треть команды в лежку.
Мы не успели дойти до подножия холма, как за деревьями послышались мужские голоса. Судя по всему, испанский отряд тоже отправился на разведку острова.
Стил махнул рукой, и мы опускаемся на землю, среди каких-то похожих на папоротник растений. Голоса совсем рядом, шелест листовой подстилки под испанскими сапогами, звякание оружия. Они не таятся, уверенные в своем одиночестве тут.
Испанцы проходят мимо нас, не заметив в зарослях, хотя мы одеты в простые холщовые рубашки, и их серо-выгоревшая ткань выделяется на фоне растительности. Стил, лежащий рядом со мной, чуть откатывается на бок, доставая пистолет, и бесшумно взводит курок. Мне видны морщинки на его виске, разбегающиеся от прищуренных глаз к седеющим вискам, капли пота на лбу и верхней губе.
Голоса удаляются, и мы с ребятами слаженно выдыхаем. Но вот один испанец что-то начинает громко и возбужденно говорить, к нему присоединяются другие, и они бегом срываются с места и проносятся мимо в обратном направлении.
-Черт, черт, черт, — Стил ударяет кулаком в землю перед собой, вздымая крошечный фонтанчик пыли, серебрящейся в луче солнца. — Они засекли нас. Вышли на тропу, что мы примяли, когда шли сюда. Поняли, что следы свежие. И погнали за подмогой. Сейчас все тут будут цепью прочесывать.
Стил по-испански понимает хорошо, как и Пантера, так что все их разговоры для него секретом не стали. А уж гомонить испанцы умеют, громко и перебивая дуг друга. Это не саксонцы, скупо лающие сквозь надменно сжатые зубы.
-Вы двое — немедленно на корабль. Предупредить Пантеру. Пусть уходит, нас не ждет. Марту забираете с собой, — Стил назначает двоих ребят покрепче, выяснив, кто из них троих лучше бегает и запомнил дорогу, сам проверяет у них пистолеты.
-Я не добегу, — и не кривлю душой, потому что я действительно никогда не пробовала бегать так далеко, а одного раза попытки пробежать с Вольфом через кофейную плантацию в Мале вообще хватило, чтоб отбить интерес к таким опытам.
-Дотащат, — первый помощник сейчас как никогда напоминает стальной узкий нож, и спорить с ним бессмысленно.
Но я спорю:
-Пока они будут меня подгонять, как отару овец, потеряют кучу времени. И Пантера не успеет подготовиться к нападению, не то что уйти.
Ребята прячут глаза — они и сами это в душе понимают.
Понимает и Стил, но не может смириться, и от этого нарочито груб:
-Без разговоров. Ты воруешь время. Собрала волю в кулак, глаза в кучу и побежала.
Обреченно качаю головой:
-Нет.
Он резко встряхивает меня за плечо:
-Упрямая коза! Пошла вон! — и оборачивается к тому парню, которого оставляет с собой. — Роберт, возьми ее пистолеты. Ей лишняя тяжесть, на бегу все равно не сможет, а парни ее прикроют, если что.
Не двигаюсь с места, даже когда Роберт вынимает у меня из-за пояса пару пистолетов, стараясь не коснуться меня самой.
-Стил! Я остаюсь с тобой! Я не смогу жить, зная, что ты тут умер и твой труп гложут лягушки.
Глаза Роберта округляются.
-Это бессмысленно, — как-то обреченно выдыхает Стил. — Из-за бабской истерики мы теряем время. Все, парни, огляделись и вперед. Хоть один из вас, но должен дойти. И как можно скорее. Так что прикрывайте друг друга, смотрите в оба. Да, и нас не ждать, пусть уходит немедленно.
Он смотрит на меня почерневшими, тяжелыми глазами:
-Еще есть шанс. Прошу тебя, догоняй их!
-Нет, — и прижимаюсь к нему так, словно Роберт сейчас бросится на меня отрывать от любимого и гнать вперед.
Да собственно, и гнать уже некуда — заросли сомкнулись за спинами ребят, и мне их теперь не найти.
Стил зажмуривает на мгновение глаза, как от дикой боли, и сжимает меня рукой — до хруста в ребрах:
-Они жили счастливо, и умерли в один день...
Роберт молча протягивает мне назад мои пистолеты, и я также молча затыкаю их на место, проверяю нож в ножнах.
-А вот мы сейчас наоборот, пойдем на испанцев в открытую. Они должны нас заметить. Но издалека, что б был шанс убежать, а не сразу попасть в плен, — он смотрит на меня уже с боевым задором, так, как командует в бою. — Побегать, Марта, все равно придется. Видела кроликов на лугу? Вот и мы будем петлять так, чтобы увести их отряд от нашего фрегата и от наших ребят. И остановимся только тогда, когда увидим паруса ушедшей 'Пантеры'.
-А если они погонятся за 'Пантерой'? — Роберт рассматривает на солнце лезвие длинного и широкого боевого ножа, кончик которого закруглен с одной стороны.
-Так мы и должны сделать так, чтоб не погнались. Чтоб у них было, чем заняться на берегу. Они же нам перекличку не устраивали? Нет. Может, нас тут двадцать мужиков? Пока всех переловят. Испанцы любят азартные игры!
Мои колени делаются ватными и готовы подломиться.
Мы снова взбираемся на холм. И Роберт еще раз достает свой нож, разворачивает так, чтобы суетящиеся внизу, на песчаной косе и среди кустарника испанцы заметили солнечный луч, отраженный гладкой сталью.
В прозрачном до хруста воздухе видно, как один из солдат вскидывает мушкет и прицеливается, но сразу несколько человек опускают ему ствол, машут руками, показывая в нашу сторону и что-то бурно объясняют.
Вопросительно взглядываю на Стила, и он нехотя цедит скороговоркой:
-Живыми хотят взять. Логично. Зачем искать нашу стоянку самим, прочесывая берег по кругу, когда можно и спросить.
-Спросить? — у меня холодеет все внутри, несмотря на струйки пота, стекающие по спине от быстрого шага на жарком солнце. Сразу руки вспоминают веревку в подвале, удушливый мешок на голове, внезапно скрывший такое же яркое солнце. Но тогда меня особо ни о чем и не спрашивали. Стил, лежаший связанным на полу капитанской каюты, и не сгоревший заживо лишь чудом. Пантера в саксонском плену. Следы пыток на бронзовом теле Лейна. Избитый, в синяках и ссадинах Джеймс на испанской палубе.
Святая Мария, мне не выжить. Как хорошо, что я ничего не понимаю в милях, градусах и зюйд-вестах. Как плохой школяр, я буду молчать не потому, что готова пройти адовы муки и не выдать товарищей, а просто потому, что не знаю. И случись мне остаться сейчас одной на этой опушке, наш корабль я не найду никогда. И меня тоже съедят лягушки. Или ежи. А тут есть ежи?
Стил пропускает мимо ушей мой вопрос:
-Все, наш выход. Готова?
Киваю — ложь во спасение.
...В горле пересохло, но и пить я бы сейчас не смогла — в горле у меня сердце, оно сидит там корежащимся куском и хаотично дергается. Глаза щиплет от пота. Правый бок готов разорваться на части, и я опускаюсь на колени.
-Не останавливайся так резко, — Стил тянет меня за локоть вверх, а я хочу вниз, на эти прелые, пряно пахнущие грибной похлебкой листья.
Роберт рядом переводит дыхание, пользуясь внезапной остановкой. Его рубашка насквозь мокрая, и облепила широкую грудь, как и у Стила. Закатанные рукава открывают их загорелые руки, сжимающие наготове пистолеты. Мне снизу видно, как мерно поднимается у них обоих грудь после бега, как стекают по шеям струйки пота, исчезая в распахнутых воротах.
-Передохнула? Вставай! — снова тянет меня Стил. -Ты же не хочешь в плен?
В плен я не хочу. И полностью отдаюсь в его власть, он держит меня левой рукой за талию и тянет за собой, мы ломимся через какие-то кусты, перепрыгиваем канавы и бревна, я периодически оскальзываюсь, взвизгиваю, но его надежная рука не дает упасть и скатиться в очередной овраг.
Снова передышка.
Стил, прищурившись, смотрит на солнце у нас над головой:
-Часа полтора прошло. Парни должны были добежать. Ищем горушку, чтоб увидеть наши паруса. И затихаем.
-А они добежали? — нехотя спрашивает оказавшийся на редкость немногословный Роберт.
-Выстрелов не было...
Вот и высотка, поросшая чем-то, похожим на ежевику.
-Оставайся с Робертом, я быстро, — Стил прорубает себе дорогу через плотные заросли колючек.
-Есть! — через какое-то время кричит он нам победно. -Парус! Ушли!
Мне видно, как он стоит там, прикрывая глаза сложенной козырьком ладонью, и лохмотья разорванной колючками рубашки трепещут у него за спиной, как крылья.
И вдруг:
-Да что ж ты будешь делать! Еще одна коза упрямая! — и он сбегает к нам вниз. — Она отправилась брать испанцев.
Он негодует так, что скулы побелели даже под слоем красноватой пыли:
-С кем?! С виконтом на мостике? Лазарет опять поднимется?
-Там Лейн, — как бы между делом произносит Роберт.
И Стил не взвивается дальше, как обычно при упоминании Лейна — они так и не помирились после того, как Стил запер командира боевых пловцов в самом мокром трюме за самовольное спасение Джеймса. К тому же, Лейн при этом снова умудрился подраться со Стилом, но был побежден первым помощником, водворен под замок и извлечен оттуда только Пантерой.
-Хоть он...
А отойдя немного распадком, мы нарываемся на испанскую засаду...
Стил швыряет меня на землю, прямо на какие-то сучья, мокрый склизклый гриб с чавканьем раздавливается у меня под бедром, в рот набивается паутина, а он наваливается своим тяжелым горячим телом сверху:
-Твари! Ну как хотите...
Выстрелы глушат меня, дымящийся пыж падает рядом с головой, и я не могу повернуться в сторону, лечь поудобней, потому что Стил закрывает меня словно птица своих птенцов крыльями. Но ему же неудобно так стрелять, и я все же выкручиваюсь, выползаю из-под него назад.
Роберт не глядя протягивает мне горячий пистолет:
-Перезаряди.
Сую ему свой — и вспомнила-то о нем только потому, что придавился к животу. Отдаю Стилу второй. И трясущимися руками начинаю заряжать его, стараясь не просыпать порох мимо полочки и судорожно заталкивая пыж.
Постепенно мы втроем входим в ритм. Они стреляют, я перезаряжаю. Их лица потемнели от копоти и взбиваемой испанскими пулями вокруг нас пыли.
Солдатам, похоже, все это надоело, тем более, что мы-то прикрыты от них небольшим овражком с поваленными на краю огромными трухлявыми стволами. И пули Стила с Робертом находят свою цель гораздо лучше испанских.
Их командир, приподнявшись и оглядываясь в сторону нашей позиции, что-то выкрикивает.
Стил сквозь зубы несет такое, что я слышала только сквозь сон глухими ночами, пытаясь заснуть в чердачной комнате таверны.
-Уходите, — командует он Роберту и мне.
-Нет, — снова начинаю упрямиться, не понимая, как я могу оставить Стила на верную смерть.
Испанцы встают один за другим и медленно, на полусогнутых, направляются в нашу сторону с мушкетами наперевес.
-Уходим, — командует Стил, и мы предпочитаем бежать, чем быть расстрелянными.
Они палят нам вслед, но лес тут густой, пули отщепляют влажные лохмотья коры от стволов деревьев, заставляя птиц заходится в визге. И в птичьем гаме тонут мои крики.
И наверное, поэтому я не сразу услышала, как вскрикнул Роберт, и увидела только как он привалился к корявому древесному стволу и медленно сполз вниз, сдирая напряженными пальцами слой мягкого мха. И я смотрю на эти коричневые на зеленом дорожки, заполняющиеся на глазах суетящимися крупными рыжими муравьями, и не смею перевести взгляд на него, на его наливающуюся кровью и без того мокрую рубашку — чуть выше щирокого ремня, стягивающего талию.
-Прости, командир, — выдыхает он подбежавшему Стилу.
-Держись, — Стил опускает его животом вниз на траву, покрывающуюся алыми ягодами его крови, как земляникой в урожайный год.
Мне даже нечем его перевязать, разве что пара бинтов в карманах штанов, сунутых туда уже по сложившейся привычке перед выходом. Но что такое это для его широкой спины...
-Это ничего, Роберт, — лгать тоже стало моей привычкой. — Сейчас кровь остановлю, и ты поспишь, отдохнешь немного.
-Почему ж немного? — хриплая усмешка.
И я понимаю, что он имеет ввиду, но упрямо гну свое:
-Просто наберешься сил. И мы пойдем дальше. И наши приплывут за нами, потопив испанцев.
Он о чем-то мучительно думает, до белизны закусив нижнюю губу.
-У нас пороха много?
-Достаточно. Я ж хотел еще и поохотиться, если какую съедобную живность встретим. Чтоб ребят в лазарете Марта бульоном свежим попоила.
-Сколько оставишь?
-Весь.
До меня не сразу доходит страшная правда мужского разговора. А когда доходит — то уже не могу удержать слезы.
-Док, Вы о чем? — удивленно спрашивает меня Роберт. — Я еще не умер. И да, спасибо Вам. Ребят там не забывайте, бинтуйте хорошенько. У Вас это здорово получается. И еще... Не бросайте командира.
-Пантеру? — переспрашиваю оглушено.
-Нет, его, — он поводит глазами в сторону Стила, чистящего от нагара пистолеты.
Мы оставляем Роберту все имеющиеся у нас шесть пистолетов, зарядив их и весь запас пуль и пороха.
-Почему мы не можем остаться все? Все равно они нас перестреляют дальше? — спрашиваю у Стила, рискуя нарваться на его очередную брань.
-Александра решила опять погеройствовать, — он впервые назвал Пантеру ее настоящим именем. — А не с кем ей там.
-Что ты можем? Даже стрелять с берега теперь нечем. — мы уже бежим дальше, в сторону побережья и бухты, занятой испанцами, и каждое слово я успеваю произносить между несколькими шагами.
-Ищем испанские трупы. Или отбираем у живых, — он достает на бегу нож.
Вслед нам были слышны сначала звуки осторожной вялой перестрелки — очевидно, испанцы обнаружили Роберта в его укрытии. Затем победные крики — они поняли, что он один и тяжело ранен. И эти радостные перешли в хор ужаса, оглушительный взрыв, взметнувший в небо столб огня — и вой умирающей обожженной плоти.
-Нет, — удерживает меня Стил. -Туда уже точно не надо... Вперед!
-Requiem æternam dona ei, Domine. Et lux perpetua luceat ei. Requiescat in pace. Amen. ..., — и это все, что я могу сделать для Роберта.
А слез у меня почему-то нет...
На что рассчитывали испанцы, оставляя оружие убитым? Что они оживут, подобно тому, как они приняли Джеймса за вернувшегося с того света призрака? Или оставили на потом, увлеченные погоней за нами? Впрочем, мушкеты они унесли, как и хорошие толедские клинки. А вот пистолеты кое-где прозевали и не срезали пороховницы. Так что Стил, обзаведясь парой испанских пистолетов с серебряной засечкой, даже немного успокоился.
Но когда мы подобрались к 'испанской' бухте — там никого не оказалось. Кроме нескольких плавающих на мелководье испанских трупов и еще нескольких на прибрежном песке.
-Что за резню она здесь устроила?! — бормочет Стил, быстро проверяя тела. — Такое впечатление, что Пантера взяла испанцев без единого выстрела.
-Они ушли? — задаю я вполне очевидный вопрос.
Он не отвечает, молча вглядываясь в бесконечное гладкое море.
Оборачивается ко мне:
-Ну что, пошли? — мы идем вдоль кромки воды подальше от этих трупов, и мне приходит в голову мысль, что если мы остались на этом острове до конца дней, то трупы надо захоронить.
Впрочем, это можно сделать и завтра, сейчас мы слишком измотаны целым днем беготни, а вот послезавтра будет поздно и очень противно.
Мы отходим все дальше от страшного места, но вглядываемся в море — не мелькнут ли родные паруса.
Наконец, огибая небольшой залив, врезавшийся глубоко в остров, я останавливаюсь:
-Знаешь, я хочу умереть чистой, — на моих руках и одежде до сих пор засохшая уже кровь Роберта, тело зудит от пыли и пота, и совсем не хочется, чтобы Стил видел меня такой.
Он устало смотрит на меня:
-Что ты задумала, солнышко? Не надо... На воде ты будешь слишком хорошей мишенью.
Но меня уже не остановить, сбрасываю сапоги и пропотевшие тряпки, влетаю в воду. Даже не чувствую, тепло или холодно — лишь бы смыть с себя все это.
-Ой, я где-то потеряла твою косынку...
Он не оборачивается ко мне, держа на прицеле двумя пистолетами заросли вокруг.
Когда я выхожу к нему только в стекающих каплях морской воды, он смотрит на меня так, как будто увидел впервые, и, словно зачарованный, срывает одной рукой изодранную в зарослях рубашку, бросает ее на песок, отдает мне пистолеты и тоже направляется к воде. Но в отличие от меня, купается в штанах.
И мы снова бредем по мелководью, уже не надевая сапог... Торопиться нам некуда.
-Ты уверен, что все испанцы погибли?
-Нет, конечно. Часть зарезали наши. Их разведку мы здорово проредили, а остатки уничтожил взрывом Роберт. Но если мы с тобой бродим тут, то и из них кто-то тоже бродить может вполне, — он сторожко просматривает прибрежные кусты. — От меня ни на шаг.
Сейчас нам важно найти пристанище, а уж обживаться будем завтра. Мне кажется, еще три шага, и я просто засну на этом теплом, напитанном соленой влагой песке.
Наконец, мы находим ствол такого старого поваленного бурей и вывернутого с корнями дерева, что на приподнятом берегу под сенью его промытых дождем и ветром корней образовалась пещерка.
-Стил... Неужели... — вот тут меня захлестывает такая тоска, что я не знаю, почему же я не рада тому, что навсегда остаюсь вдвоем с ним.
-Солнышко мое, — он вытирает мои слезы тыльными сторонами ладоней, шершавых от засохших мелких царапин. -Ну все, успокаивайся. Нам и правда надо отдохнуть немного.
Мы опускаемся рядом на песок, перемешанный с сухими листьями. Свисающие сверху мертвые корни, перемешанные с какими-то живыми побегами, образуют плотные стенки и крышу нашего домика. На них еще и сохнут наши вещи, которые я постирала в прибое.
Стил откидывается на спину, и я провожу рукой по его груди с отметиной давно зажившего шрама, нахожу еще один на животе, спускаюсь к бедру, на котором белой кривой морской звездой виден след от пули. Святая Мария, сколько же ему пришлось вынести боли еще до встречи со мной. Он подгребает меня рукой, прижимая к себе, и вдруг резко переворачивается, накрывая меня собой, так, как сделал это при обстреле. Но сейчас мы оба обнажены, и вокруг звенящая тишина с мерным шорохом прибоя и ворчанием птиц в лесу. Если кто сюда пойдет, они взовьются с визгом, и поэтому можно дышать спокойно.
Но не получается — потому что Стил находит своими губами мои, а перед моими глазами его тоже порядком исцарапанное плечо в покоричневевших засохших следах шипов, и я осторожно провожу по ним кончиками пальцев, и дальше, к его шее, влажным после моря волосам, брожу по его каменным лопатками и груди. И вдруг мои бедра сами поднимаются ему навстречу, он проскальзывает туда, тяжелый, горячий, но вовсе не причиняющий мне мучительной, разрывающей боли, как это было с мужем, да и с Вольфом. Его грудь мерно поднимается над моей, и я не могу отпустить ее от себя, поднимаюсь вместе с ним в его ритме, и корни деревьев, край моря и край неба соединяются воединое с теплым дымом его глаз, окутывающим нас обоих целиком.
Птичий гам сливается с его хриплым стоном, и я срываюсь с места, выскальзываю из-под него, бессильно и жарко опадающего на меня повлажневшим телом. Святая Мария, нет!!!! Как и нет мне прощения за то, что позволила врагам подобраться так близко, отвлекла любимого, и за мгновения любви он заплатил жизнью.
Но Стил. поднимается надо мной рывком на ноги, такой огромный, если смотреть снизу, и сложенный, как римская мраморная статуя.
-Придурок? — слышу я знакомый тихий и веселый голос. — Кэп, стойте там, где стоите.
Лейн переводит на меня свои и без того шалые глаза, а сейчас в них играют все буруны этого прибоя:
-Придурки? — он смотрит то на меня, то на Стила, так и стоящего перед ним абсолютно обнаженным.
Наша одежда висит на корнях, и чтобы достать свои штаны и рубашку, мне надо встать во весь рост. При Лейне, вовсе не собирающимся отворачиваться.
Стил, как ни в чем ни бывало, мгновенно натягивает штаны и захлестывает на поясе ремень:
-Ты сказал, кэп? Пантера тоже здесь?
-Конечно, — она не выдерживает ожидания и выходит, отгибая рукой густые ветки.
И вот тут мне, путающейся в вороте рубашки, становится мучительно стыдно за мой жалкий вид, за то занятие, за которым они нас застали — получается, захватив испанский корабль, они оба отправились искать нас?
Пантера и Стил обнимаются крепко, по-мужски:
-Ты же не думал, что я уйду, не увидев хотя бы ваши тела? — она осекается и прибавляет тише. — Мы похоронили Роберта. То, что осталось. Потому и призадержались.
И вот тут уже я даю волю слезам, и рыдаю безудержно, шмыгая носом и подвывая вслух, пока Лейн рассказывает Стилу, что они сразу же с Пантерой напали на наш след, и он так подробно описывает все то, что с нами происходило, все перестрелки, погони, ранение Роберта, что я задумываюсь, а не колдун ли он. Да так и спрашиваю.
-Нет, просто следопыт. Лес как книга, и каждый муравей в ней автор. А уж люди посреди свободной природы просто не могут остаться незамеченными.
Надо же, я впервые вижу его не с обнаженным торсом — он затянут кожаным темно-коричневым жилетом со множеством ремешков и карманов, из которых виднеется различное оружие и неведомые мне приспособления. И сзади, за ухом, виднеется крестовина то ли сабли, то ли палаша.
Пантера, как всегда, в черном, и на этом фоне видно, какая она бледная и усталая, как обессилено стоит, привалившись к склону берега.
Лейн рассказывает Стилу, как они с пловцами пробрались на борт испанского корабля, где охрана пьянствовала в ожидании карательного отряда и команды к дальнейшим действиям, как перерезали горло капитану, выкинули в море бочонки с порохом, а затем экипажу подошедшей 'Пантеры' осталось довершить начатое, обрушившись через мелководье на отдыхавших на берегу солдат.
-Рисковали же сесть на мель, — качает головой Стил.
-Этот Джеймс, хоть и зануда недокилеванная, но со штурвалом, как с любимой девушкой, -Лейн лукаво поглядывает на Пантеру. — 'Пантера' же у нас все же девушка, да еще и красавица, вот и прошла весь залив как за ручку на прогулке.
Она заметно смущается:
-Вы готовы? Нам тут недолго, если напрямик. Где-то с час. Можно и по берегу, тогда Джеймс нас заметит и сам подойдет.
Спохватываюсь:
-Там все целы? При захвате никто не пострадал? А в лазарете?
-Все хорошо, Пит твой молодец, а при штурме... Так испанцы пьяные были. Эх, вояки усатые...Они и не поняли.
-Ну разве что, — встревает Лейн. — У меня один, горячая голова, когда в окно к ихнему капитану прыгал, то рукой бутылку и раздавил. Я, собственно, доктор, почему и согласился Вас искать? Чтоб стекла у моего бойца из ладони вытащили, ему же кинжалы обоими руками держать.
Мои слезы высыхают, как будто перекрыли кран у винной почки в монастырском подвале.
-Но мы же так и не выполнил задание, ради которого высаживались сюда! Мы не нашли воду!
-Воды, и причем свежей, полно на захваченном 'испанце', — успокаивает меня Пантера.
И через час мы уже поднимаемся на борт родного фрегата. Это мой дом. Наш дом.
Кажется, это становится уже привычным — топот ног по коридору, Лейн в дверях лазарета с обвисшей Пантерой на руках. Глаза его смотрят ошарашенно-виновато:
-А она опять...Стояла и вдруг...
Вместе укладываем ее прямо здесь, чтобы мне с нее не сводить глаз — а надо еще поменять на ночь повязки ребятам. Ребята, только что еще перешучивавшиеся между собой и со мной, подбадривающие друг друга, благоговейно замолкают — еще бы, капитан лежит среди них в корабельном лазарете.
Лейн тихо кипятится:
-И пусть она говорит, что угодно, но Тессена этого мне б только повстречать. Она же из-за него себе пощады не дает, пытается забить боль в глубину.
-Если ты это сам понимаешь, зачем потащил после боя в лес нас искать? — мы переругиваемся одними губами, чтоб не делать разговор достоянием всего лазарета и не напугать саму Пантеру, если она очнется.
Я массирую ей виски, протираю грудь прохладной водой — но все бесполезно. Лейн, видя мое отчаяние, почти стонет:
-Вы же не видели, что с ней было в бою! Она одна десятерых заменила. Мы же все понимали, что на абордаж сейчас бесполезно, силы не те, да и испанцы на мелководье, там маневрируй, не маневрируй, только килем в песок уткнешься. Поэтому мы с ребятами туда и пробрались, да Вы же слышали, я первому помощнику все рассказал. А вот на вылазку она сама повела отряд. Так больше и некому было.
-А если бы она упала бы там? И попала бы в руки испанцев? Стил же просил передать, чтобы уходили немедленно в море.
-Да, ребята так и передали. Но Вы же знаете Пантеру дольше, чем я. Она не ушла бы без вас со Стилом.
-Пантера! — в лазарет ворвался Стил. -Да что с тобой опять?
-Тише... — прикладываю палец к губам, но его голос сотворил чудо, ресницы Пантеры, мокрые от вылитой мною на нее воды, разлепляются.
-Марта, ты решила меня утопить? — она оглядывается, и понимает, что лежит не у себя в каюте, а на обычном тюфяке, расстеленном на тщательно выдраенном полу лазарета. — Черт! Я что, опять вырубилась? Похоже, ты права, и мне таки стоит отдохнуть. Только у себя.
У нее в глазах адресованная Лейну просьба — помочь встать и добраться. И командир пловцов понимает своего капитана с полувзгляда: подхватывает на руки и уносит на глазах у онемевшей команды, как победное знамя.
Первым тишину нарушает Ник:
-Сдается мне, ребята, сейчас еще кого-то отсюда вынесут.
Он что, на воске гадал? Или заметил раньше меня, что Стил никуда не ушел после того, как очнулась Пантера, а присел в углу, неспешно разговаривая с кем-то из ребят?
Едва я заканчиваю перевязки, как он легко, словно и не было целого дня переходов и волнений, поднимается и подходит ко мне. Он, оказывается, успел не только помыться, но и даже свежевыбрит.
-Солнышко, ты тоже заслужила отдых. Думаю, ребята не обидятся, если я позволю себе похитить тебя до утра.
Парни смеются, и под их смех он тоже подхватывает меня на руки — в его каюте меня ждет ванна нагретой морской воды с настоящим лавандовым мылом, ужин и теплая постель, до которой я уже дойти самостоятельно тоже не могу.
Через день нас гостеприимно встречает бухта нашего заветного острова.
Не рискуя сразу пристать, Стил долго рассматривает его в подзорную трубу:
-Если только наши дорогие шотландцы не запродались никому, то можно надеяться на передышку.
Но разведку на шлюпке даже не высылает:
-Похоже, нас уже ждет торжественная встреча.
-Мне разбудить Пантеру? — я тоже узнала 'Александру' и 'Валькирию'.
-Ни в коем случае! -жестко останавливает меня первый помощник. — Думаешь, кому-то тут хочется отправиться восвояси, не бросив якорь?
И он сам встает к штурвалу, потеснив Джеймса:
-Не надо тебе даже участвовать в таких решениях. Я сам принял решение и сам его выполню. И сам получу по шее.
-Мы стоим? — Пантера сталкивается со мной у прохода на палубу, на бегу вставляя шпагу в ножны.
Пожимаю плечами и скрываюсь в лазарете. Хотя бы ради ребят я буду настаивать на стоянке. Подруга мне дорога, и ее боль передается мне физически, но раненым сейчас не помешает отдых на суше, тем более на этом острове с его чистой водой, фруктами и шныряющей в зарослях съедобной живностью.
Очевидно, понимает это Пантера.
Потому что паруса остаются спущенными, а к нашим сходням уже несется Тессен.
Похоже, ему тоже пришлось не сладко — сам ли он себя так замучил угрызениями совести, и пробирался сюда с боями, но выглядит он ужасно. Про таких говорят — остались одни глаза. А уж с черными, похожими на полупрозрачные маслины, глазами Тессена...
Она тоже заметила его — но не побежала навстречу, а остановилась на палубе. Поприветствовала его официально и обернулась к Стилу, спросив его что-то про течение и прилив.
-Пантера! — он в два прыжка поднимается на нашу палубу.
-Слушаю Вас.
-Пантера... — он ошеломлен, обескуражен ее приемом.
А она, как будто и не страдала в его отсутствие, не металась ночами на корму, чтобы вылить на себя студеную морскую воду, заменяющую ей слезы.
-Так я слушаю Вас. Что ж Вы молчите?
-Я понял, что сглупил, когда утром твоего корабля в порту не было уже.
-Но Вы же справились и сами проложили курс, так что обсуждать.
Снова ледяная статуя?
Хорошо, хоть ребята этого не видят — на берегу стоит гвалт человеческих радостных голосов, люди обмениваются новостями и впечатлениями, и по их разговорам я понимаю, что сквозь тернии прошли только мы. А команды 'Валькирии' и 'Александры' успели даже очистить днища, и в этом им усиленно помогали шотландцы. Так что отдохнувшие уже корсары с остальных кораблей нашей эскадры помогают нам влиться в это подобие мирной жизни, пусть и недолгой.
Те, кто может ходить, тоже с моего разрешения покинули лазарет, чтобы посидеть у костра на берегу и пообщаться с товарищами.
Ник, прихрамывая, направляется к своим так внезапно покинутым товарищам с 'Александры' — ему рады. И, что греха таить, все же интересуются — а каково это, служить под началом женщины?
-Женщины? Она, конечно, женщина красивая, но в бой-то не с красотой наперевес идут!
И он с восторгом рассказывает, как ходили на абордаж, как захватили испанский корабль, который перегнал следом за нами боцман — и как везде капитан Пантера была в первых рядах, не склоняясь ни перед пулей, ни перед клинком.
-Да она в бою грянулась с мостика так, что чуть палуба не провалилась! Она ж не сама падала, а испанец, мул откормленный, ее так туда наладил! А она хоть бы что! Вскочила, даже сабли не выпустила из рук, и этими же саблями ему голову снесла.
-А ты не заливаешь? Капитан Тессен хорош, и на раны никогда не жалуется, но и он пару дней отлеживался, когда взрывом оглушило. А она... Она ж тростинка, могла и пополам переломиться от такого удара.
Ничего себе, тростинка. Пантера выше меня на целую голову, а пару раз ей пришлось поднимать меня на руки, и это не вызвало у нее ни раздумий, ни усилий. Но, прикинув размеры говоривших корсаров, понимаю — да, рядом с ними она тростинка. Вот у Лейна, например, на руках.
О Лейне вспомнил и Ник — ну как же, друзья.
-Не верите? Вот и Лейн подтвердит, уж вы-то его знаете, он врать не будет. Он ее сам в лазарет относил.
-Да ладно.
-Относил. На руках. Она же не как все. Держалась до последнего, а что терпела, у них же доктор женщина, что там стесняться? А она стояла, да рухнула. И второй раз — своими руками испанцев резала с Лейном напару, после еще в лес в разведку ходила, у нас же первый помощник и док эта как раз в засаду попали. И только когда все сделала, посмотрела так вокруг — и рухнула.
-И что, Лейн снова рядом оказался?
Ник смущенно пожимает плечами:
-Ну да...
Лейн, услышав свое имя и голос друга, подходит к ним:
-Ник, а ты тут не разболтался?
-А что такого? Пантера капитан настоящий, и хоть я Тессена я уважаю, но назад не вернусь. Такого рискового капитана еще поискать. Она же и плавает так, что могла бы не только с абордажной командой в бой идти, а с пловцами.
-Да, кстати, а Тессен-то где? — невзначай интересуется Лейн у ребят.
-А он не на 'Пантере'?
-Заходил с бумагами какими-то. Переговорили о чем-то с капитаном и первым помощником, и он ушел.
-Да что он тебе вдруг понадобился? Посиди с нами.
Но Лейн уже далеко.
И вот тут я вспоминаю его обещания задать трепку Тессену — а Лейн не тот человек, который бросает слова на ветер. Он может шутить, балагурить — но обещание вызвать Тессена на поединок было серьезно. И лучше не спускать с него глаз, потому что вообще не понятно, чем все это может закончиться. Это не веселая перебранка, как со Стилом. Да и противники они серьезные — со стороны видела их обоих в бою.
Так и есть, Лейн вылавливает Тессена сидящим у костра в окружении боевых пловцов — с 'Александры' и 'Пантеры':
-Вставай, — он говорит тихо, и услышали его далеко не все, а я скорее прочитала по губам. — Пришло время отвечать за свои действия. За ее боль.
-Вот как, — Тессен неспешно поднимается, спокойно отложив прутик, которым задумчиво ворошил угли. — Приплыли.
-Вообще-то, плавает еще и нечто то, о чем говорить не хочется. Особенно, где люди едят, — рука Лейна ложится на эфес тяжелой шпаги, и, так как он чаще всего обходится парой-тройкой ножей, то мне становится ясно, что Лейн к разговору с Тесеном подготовился.
-Интересное откровение боевого пловца, — Тессен внешне невозмутим, но по тому, как он произносит слово 'пловца', по тому, как загораются нехорошим красноватым отсветом его глаза, можно понять, что он взбешен.
-Мы сейчас не о пловцах. И я тебя как боевого пловца искренне уважаю и ценю, мне еще до тебя расти и расти. Но вот над ней издеваться это тебе права не дает.
-Издеваться? Любезнейший, ты чего хлебнул? Мы сколько дней врозь все были? Когда я мог над кем издеваться?
-Ты будешь оправдываться словами или ответишь мне как мужчина? — Лейн выдергивает одновременно шпагу из ножен и дагу. -А уж я постараюсь, чтобы ты испытал не меньше боли, чем она.
Тессен встает в позицию, откидывая назад волосы:
-Но, говорят, ты сумел утешить ее боль? И на руках носил? И она тебе это позволяла...
-Не смей так о ней говорить! Да, носил. Да, на руках. Но только беспамятную, почти труп. И то, что ее чуть не убили, ты виноват. Было бы что получше у нее в голове, не пропустила бы удар.
На них уже стали обращать внимание, прислушиваться, обернулись и сидящие у других костров.
Глаза Тессена расширена на пол-лица, и в мерцающем свете костра видно, что многое он слышит впервые, а то, что и слышал, то понял совершенно по-своему.
-Подожди, — их шпаги сливаются в первом выпаде. — Какой удар?
-Испанский, — Лейн пытается атаковать Тессена с такой скоростью, что я не понимаю, как именно капитан 'Александры' отбивает удар, а не оказывается в положении поджаривающейся на костре тушки, нанизанной на вертел. -Она чуть не погибла, сознание от удара потеряла так, что и док только плакала над ней.
-Марта оплакивает всех, сразу и заранее, — Тессен едва не вырывает шпагу из рук Лейна.
Тот шипит от боли в едва не вывернутой кисти, но ярости не уменьшает:
-Пантера вставала раз за разом. И снова шла в бой. Вот только незадача одна, — Лейн переводит дыхание. — Глаза у нее мертвые были. После тебя.
И вот тут мне бы побежать за Стилом, но ноги как врастают в песок: Тессен отбивает удар так, что шпага Лейна переламывается пополам, а пролетающий по инерции оставшийся у него в реках обломок просвистывает в пальце от виска Тессена. В ответ Лейн ударом ноги ломает шпагу Тессена у самого эфеса. Но вздыхать с облегчением еще рано — у них обоих на поясах висят ножи, а у Тессена еще и его знаменитый веер. И, когда Лейн выхватывает нож с коротким замечанием сквозь зубы:
-А так оно и лучше, глаза твои ближе видеть буду, — то все, кто следил за поединком, уже мысленно оставили отряд боевых пловцов 'Пантеры' без командира, потому что от смертоносного веера спасения нет.
Но Тессен тоже выхватывает нож:
-Может, остановимся ненадолго и ты мне перед смертью расскажешь, что произошло такого, о чем я не знаю?
-Да я тебе и так скажу, — они кружат по песку, чуть пригнувшись и угрожая друг другу короткими замахами. -С чего начать? Как вывела фрегат без потерь из бури? Как взяла на абордаж испанский галеон и отрубила голову его капитану? Ты его должен был помнить, гостил у него, надеюсь, оплакивать не станешь. Или как отбила у испанцев тот фрегат, что мы приволокли сюда? Как искала на острове попавшую в засаду разведку?! Или поведать, как не спала ночами, высматривая в море твои паруса?
Тессен проводит рукой лицу, как будто увидел перед собой кошмарное видение и стонет так, что я уже готова видеть его падающим на песок. Видимо, в его голове сложились все осколки виденного и слышанного, стали понятна холодность Пантеры и обида Лейна за своего капитана.
-Прекратите! — повелительный голос Пантеры раздается над всем берегом и отражается от прибрежных скал.
Она бежит по песку, развеваются рукава белой, распахнутой у ворота рубашки, летят парусом ее распущенные волосы — наверное, она все же решила поспать, но и тут не дали.
Ее лицо едва ли ярче белого батиста, и если бы не горящие болью и яростью глаза, то ее можно было бы принять за приведение — потому что Пантера летит так, что едва ли касается песка ногами и почти не оставляет следов.
Мы все были готовы к тому, что она начнет кричать, что она бросится на шею Тессену, что она накажет Лейна за проявленное неуважение к капитану другого суда — да мало ли что может на пределе внутреннего напряжения сделать и капитан, и просто женщина.
Но она, остановив дуэль, не стала вдаваться в подробности. Ледяным взглядом посмотрела на них — и молча отошла.
Но, чтобы не портить людям такой хороший вечер послевкусием этого происшествия, она со спокойной улыбкой подсаживается к большой компании, и вот уже оттуда раздается ее мелодичный голос, прерываемый взрывами дружного хохота, ей протягивают кусок свежего мяса, такого, как она любит — почти сырого, лишь слегка прогретого на костре. Она, жмурясь от удовольствия и ароматного кострового дыма, наслаждается наполненной еще живой кровью печенкой, прикусывая влажную пряную зелень и ломтики местных кисло-сладких, терпких плодов.
В отдалении замечаю все же сумевших перейти на человеческий язык Лейна с Тессеном, что-то негромко обсуждающих, бредя по прибрежному песку.
Святая Мария, как я скучаю иногда по монастырю, в котором годами все шло по заведенному столетия назад порядку, и нарушить его могло что-то такое, что начало бы переворачивать сами основы жизни. На моей памяти была эпидемия моровой язвы, два пожара, несколько землетрясений и постоянные междоусобицы итальянских княжеств — но мы возносили хвалу небесам, и вечная латынь спасала нас.
-Марта, где ты ходишь? — Стил набрасывает мне на плечи свою куртку, и я только сейчас замечаю, что и правда пришла ночная прохлада, а остальным не холодно, потому что они все у костров.
Мы поднимаемся на опустевший и притихший фрегат — даже в лазарете пришлось остаться только двоим, и с ними мой надежный помощник Пит. На всякий случай заглядываю — удостоверяюсь в его надежности. А после — до утра принадлежу Стилу. Он слишком долго и терпеливо мирился со всеми обстоятельствами, мешавшими нам быть рядом, целовать каждую прядь волос, изучать каждую морщинку друг друга.
-Солнышко мое, — Стил нежно проводит пальцами по моей груди, и я не отстраняюсь, не пытаюсь укрыться простыней. Наоборот, подвигаюсь к нему ближе — так надежно и спокойно лежать в кольце его рук, ощущая биение его сердца.
-Неужели затишье..., — я невольно начинаю делиться с ним планами на ближайшие дни, надо воспользоваться моментом и устроить уборку в лазарете, перестирать все, что попадется под руку, собрать целебных трав.
-Конечно, — он целует меня в висок и прикрывает глаза. -Все будем готовиться...
-К чему?! — что-то мне не понравилось в его словах.
-Ты разве не знаешь? — он удивленно приподнимается на локте. — Тебе Пантера ничего не говорила?
-Что еще? — бессильно вжимаюсь в подушку спиной.
-У нас новое задание. Попытаемся выкурить испанцев из форта на одном из островов по дороге к Тортуге. Они там засели и не дают пройти ни кораблям с переселенцами, ни торговым караванам. Все острова поблизости принадлежат Англии. И этот форт — как больной зуб.
-Есть же обычные военные корабли. Такие, как Сент-Джон служил Там же вроде специально и солдаты отдельно есть. А что мы можем?
Стил ложится тоже и закидывает руки за голову, как будто приглашает меня устроиться на его плече — и я не отказываюсь от приглашения.
-Это большая политика, солнышко. В случае удачи и неудачи Лондон спишет все на вылазку пиратов, и не придется объявлять войну официально. Может, не надо морочить всем этим твою усталую и пушистую головку?
-Надо. Мне не особо есть дело до политики, сам понимаешь, я за свою жизнь поневоле сменила почти столько флагов, сколько наш фрегат. Но вот знать, сколько фунтов корпии я должна нащипать, это да.
Он снова приподнимается и смотрит на меня так, как будто силится что-то то ли вспомнить, то ли понять:
-Так вот как ты принимаешь нашу жизнь, — и Стил прижимает меня к себе, словно я уже готова бежать щипать эту корпию. — Мы меряем жизнь победами, удачно взятой добычей, новыми портами и проверенными в схватках товарищами. Да, и потерями тоже. А ты? Ты же видишь только обратную сторону этой луны...
-Нет, — пугаю я его изучающего, оценивающего взгляда дымчатых глаз. — Я рада вашим... нашим победам. Но слишком отчетливо вижу их цену. Вот и все.
-Пантера, я нужна сегодня?
-В смысле? Ты всегда нужна. Или ты хотела прогуляться вглубь острова? Но извини, одну не отпущу, тут и звери есть дикие, и болота, да и заблудиться можно. А Стила отпустить с тобой не могу, хотя, поверь, и рада бы. Да и никого другого тоже. Так что подожди до вечера с прогулками, хотя тоже, если силы будут.
-Я к тому, что если корабль будут опрокидывать, то я сейчас вытащу все из лазарета и займусь просушкой тюфяков и стиркой простыней. А если не будете, мы с Питом внутри все отдраим у себя. А если ты опять будешь гонять абордажную команду, то я буду наготове вправлять кому-нибудь нос.
-Нос? — она смеется. — Хищная Марта... Если серьезно, то сегодня делай то, что намечала и да, тренировка будет, так что все, как обычно.
Мне интересно, как же она сегодня встретится с Тессеном, который маячит на берегу с раннего утра — еще вынося ведро из лазарета, я его заметила в рассветном тумане, завернувшегося в плащ и вымеряющего шагами песок недалеко от нашего фрегата. А не 'Александры', что было бы удивительно, не знай я подробностей вчерашнего вечера.
Так, а Лейн? Может, он его все же придушил тихонько, когда все ушли спать, закопал на пляже и теперь утаптывает?
Но Лейн, абсолютно живой и здоровый, пробегает мимо меня по палубе со своим отрядом и все они срываются с кормы в воду, вылезая через какое-то время уже на 'Валькирии', стоящей дальше всех в бухте — вот ведь развлечение нашли. Хотя, наверное, Свен так невозмутим, что и ругаться не будет. А вот его ребята дружно сбрасывают в воду непрошенных гостей — причем с веселыми криками и хохотом, вскоре к той и другой стороне присоединяются корсары Тессена, и вода в бухте вскипает от такого количества крепких тел.
Тессен одним махом поднимается на нашу опустевшую палубу, не обращая внимания на ощипывающего каких-то курицеподобных птиц кока и вахтенного, не замечая даже меня с корытом. Через корыто он перескакивает и быстрым шагом направляется в проход.
-Пантера! — он стучит в ее каюту, но оттуда не раздается ни звука, хотя окно распахнуто, и наверняка он с берега видел ее силуэт. То, что она точно сидит в каюте, я знаю, потому что с остальными убежал вдоль косы несколько раньше Стил.
Стук становится сильнее. Печальная тень нашего плотника, беззлобного, но какого-то сонного, не особо склонного перетрудиться дядьки средних лет, возникает на этот стук оттуда-то с кормы. За что его держит Пантера? Ответ прост — он умеет удивительным образом развить кипучую деятельность тогда, когда надо срочно чинить поврежденные бурей или вражескими ядрами снасти. А такая мелочь, как расшатанная табуретка или скрипучая дверь — это слишком мелко для его вдумчивого, погруженного в себя взора.
Тессен в том же темпе выбегает на палубу, озадаченно взглядывает на мостик — но фрегат на якоре, и штурвал отдыхает. Ноздри капитана 'Александры' расширяются и трепещут от сдерживаемого волнения и поднимающейся ярости, губы сжаты в тонкую линию. На его пути попадается Джеймс с охапкой свернутых карт.
-Где Ваш капитан? — в голосе Тессена холодные струи воды, омывающие его распаленный мозг.
Джеймс пожимает плечами:
-Виконт Сент-Джон к Вашим услугам, сэр. Я сегодня дежурный офицер на этом фрегате.
-А Пантера?
-Если Вы уверены, что я не могу Вам помочь сейчас, то можете передать капитану записку или устно через меня.
-Это немыслимо, — сам себе упавшим голосом говорит Тессен, проводя ладонью по лицу.
Ну конечно, не может же виконт передать Пантере его поцелуи.
Взбегающие по сходням отряды Лейна и Стила, мокрые после купания в море и голодные после утренних пробежек и рукопашных схваток по пояс в воде, едва не сносят его со сходней. И вот это меня потрясает гораздо больше, чем все увиденное только что — уж как может Тессен балансировать в бурном море на наружном борту фрегата под обстрелом, я видела своими глазами.
Капитаны, их первые помощники и все остальные, хоть за что-то отвечающие на наших корабля, собрались на широком участке песчаного пляжа — там, где песок наиболее ровный и мелкий. Они вооружились картами, что-то чертят, спорят.
Меня не позвали.
Что ж, разумно — потому что играть, строя замки на песке, еще и окружая их водяными рвами и заливами, я не способна. И я гордо развешиваю настиранные в ручье простыни.
-Испанский корабль заходит вплотную в бухту. Так?
-Да, а 'Валькирия' и 'Пантера' закрывают вход в бухту, чтоб к поганцам не подтянулась подмога.
-Откуда?
-У форта выход к морю на три стороны. Так что могут и рыбацкую шхуну отправить.
-И по земле могут всадника напрямки через мыс, а отплыть оттуда. И мы вообще не увидим, что кто-то отошел оттуда.
-Тогда лучше 'Валькирию' отправить в патрулирование, у Свена же испанец тоже, и даже название можно снова испанское вернуть. Пусть болтается на изгибе мыса, чтоб мимо него морской конек не проскочил.
-Если что заметит, так он быстроходный, сумеет добраться первым и предупредить.
-Или навяжу им бой, — выдувает дым из своей трубки Свен, впервые открывший рот за этот час.
-Долгий и нудный, как он сам.
-Лейн, прекрати!
-Слушаюсь, капитан.
-А с берега мы заходим двумя группами.
-Пантера, а может, тебе все же не рисковать и не вести пешую группу, — наклоняется к ней Тессен и как бы невзначай пытается положить ей руку на склоненное над чертежом плечо.
-Стил лучше справится в 'Пантерой' в море, чем на суше, — она резко, но промежду прочим, сбрасывает его руку со своей спины.
-А я? — вступает Джеймс. — Я могу взять на себя задачу обороны бухты на 'Пантере'. На 'Александрии' пойдет Тессен?
-Нет. Я поведу испанца. Вы, Сент-Джон, неплохо справляетесь с управлением, насколько охарактеризовали мне уже Вас. Но одно дело мастерская навигация, а другое — маневрирование под обстрелом. И это лучше Пантеры все равно никто не сделает. Пантера, Вы не хотите взойти на мостик 'Александрии' при штурме форта? — в его голосе затаенная надежда.
-Мы же уже все распределили, Тессен. И зачем сейчас путать все снова и начинать сначала?
-Да, Вы правы, Пантера, — он предельно вежлив. — Начинать сначала нет смысла.
Пока шотландцы опрокидывают для очистки днища 'Пантеру', у всех остальных день проходит в бесконечных упражнениях, причем не только на воде, но и на суше. Хотя Пантера со своей командой и не занимается подобными вещами с целью грабежа, но набеги пиратов на небольшие приморские городки и захваты портов в этих морях дело обычное, об этом часто говорили и пираты в таверне, и женщины на базаре, да и тот же фон Вольф получил дурную славу именно тогда, когда зверски уничтожил мирное поселение.
Даже Пита Стил угнал вместе с остальными вглубь острова. А на мои просьбы ответил:
-Ты не осьминог, все сразу сделать двумя руками невозможно. Если потребуется там помощь какая, то по мелочи, это Пит сделает. А тебя тут...
Даже не стала спорить — и бегать по лесу, пусть и не от испанцев, меня не тянет более чем, и лучше действительно все усилия направить на то, чтоб как можно скорее окончательно вернуть в строй всех ребят, оказавшихся в лазарете после затопления галеона.
Пребывание на острове будит приятные воспоминания о предыдущем посещении этого благословенного места, и хочется вечером пойти к тем озерцам у водопада — это недалеко, а помыться Стил все равно захочет.
Возвращаются они уже под вечер, усталые, но успели, видимо, завернуть или к речке, или к тем же озерам — вымылись, и неспешно идут к кострам, подставляя теплому ветру еще мокрые и блестящие после купания тела.
Пантера тоже там, идет, на ходу заплетая в косу влажные тяжелые волосы и о чем-то беседуя со Свеном. Тессен не с ними — он занимался с боевыми пловцами, выведя 'Александру' чуть дальше в море, и сейчас они как раз, вернувшись, бросают якорь.
После ужина мы со Стилом решаем все-таки прогуляться вдвоем — уходить далеко нет ни сил, ни времени, и он предлагает просто посидеть где-нибудь на поляне. По пути я замечаю одинокую фигурку Пантеры, тоже направляющейся вверх по тропинке.
-Пантера!
Она оборачивается:
-Решили прогуляться?
-А ты куда? К речке? — мне становится неловко оттого что она одна, а нам тогда так было хорошо с ней греться на камнях у речки. — Хочешь, я пойду с тобой, а Стилу лучше пойти поспать, отдохнуть. Что вы там вообще делали, что все после ужина прямо у костров засыпать начали?
Она устало качает головой:
-Не надо. Я хочу немного побыть одна. День и правда выдался тяжелый.
-Ты не рано опять начала наравне с мужчинами себя нагружать?
-Нормально. Я командир, и на меня равняются люди.
-Пантера, может, с нами пойдешь тогда? — пытаюсь перевести разговор в прежнее русло. — Прогуляемся к водопаду. Или, если хочешь, посидим на утесе?
-Нет, не надо...У меня голова от мыслей раскалывается, так что я сейчас плохая компания.
-Может, поделишься? Вместе легче.
-Мои мысли, мне с ними и разбираться..., — она подталкивает меня к терпеливо ожидающему на тропинке в нескольких шагах Стилую — Иди к нему. Я скоро. Посижу одна, подумаю... И спать пойду, завтра же опять целый день штурма и рукопашки...
Утро, начавшись с пробежек и заплывов, начало было перерастать в тренировки пешей группы и боевых пловцов, но обнаружилось, что ни Тессена, ни Пантеры нет.
Лейн с присоединившимся к нему, несмотря на мои возражения, Ником не особо опечалились:
-Нам есть что отточить как раз к приходу Тессена, так что не будем терять времени, — и они ушли в воду с кормы 'Пантеры'.
Свен со своими ребятами должны за эти дни пройти по всем кораблям, чтобы там, у форта, заменить собой на снастях тех, корсаров, которые уйдут на штурм крепости.
Единственный, кто чувствует себя несколько не в своей тарелке, это Стил — он не совсем готов один, без Пантеры, уводить ребят на тренировку вглубь острова, и, чтобы потянуть, но не потерять время, приказывает взять сабли.
Песок взлетает под их ногами, звенят сабли, слышны мужские соленые выражения, когда кто-то слишком жестко опрокидывается на песок или теряет вырванную из рук саблю. Над пляжем царит веселое оживление — совместно отсутствие капитанов 'Александры' и 'Пантеры' всеми истолковано совершенно однозначно. И с пользой для всех нас — потому что смятение их обоих передавалось бойцам, а то, как Пантера шла в бой с мертвыми глазами, круша все на своем пути — и отбивая Пита в переулке, и на галеоне, и расправляясь с испанскими карателями — уже стало легендой, потому что передавалось из уст в уста с легкой руки Ника.
Наверное, вчера Тессен все же догнал ее во время прогулки и увел к себе, потому что 'Пантера' еще лежит боку, и шотландцы старательно счищают с нее ракушки, просмаливают днище и борта.
Пока три кока пытаются накормить обедом всю эту оголодавшую ораву, Стил находит меня:
-Что с Пантерой? Ей опять стало хуже? Набегалась вчера? Снова отрубилась? — в его голосе неподдельная тревога.
-Понимаешь, — пытаюсь подобрать слова и справиться с волнением. — Ее нет в каюте. Думала, что она на 'Александре' ночевала, но Уильям, когда подходил посмотреть у меня тяжелого пациента, того, с ранением в шею, то тоже спрашивал деликатно, не на 'Пантере' ли ночевал Тессен. Уилл тоже волнуется за своего капитана, он, оказывается все эти две недели толком не ел и не спал.
-Им повезло, что не нарвались на испанцев в таком случае, — Стил сжимает кулаки до побелевших костяшек. — В таком состоянии нельзя добиться победы.
-А Пантера?
-Что Пантера? — он готов взорваться. — Ее три раза в лазарет приносили такой, что краше за борт опускают.
-Но ведь обошлось, — примирительно глажу его руке, там, где вьется шрам, полученный при обороне города. -Если они вместе где-то.
-Так могут думать все, включая кота кока. А я уверен, что все гораздо хуже. И Тессена я относительно знаю, а уж Александру вообще, как младшую сестру. И он вряд ли, а она точно никогда не позволили бы себе вот так исчезнуть в объятия друг друга.
-Ты сам говорил, что они взрослые люди и разберутся.
-Именно. Взрослые. И командиры боевых кораблей. Они могли бы творить что угодно в свободное время, но уж Пантера никогда бы не пропустила тренировку, тем более не просто рутинное занятие, а подготовку к штурму форта. Мы же там нашли место в лесу, похожее на форт. Камни там нагромождены посреди овражков и полян. Времени капля осталась. Нет...
Он встает, поводит плечами и неспешно подходит к Лейну, о чем-то с ним переговаривается.
-Ник, — окликает своего друга и помощника командир боевых пловцов. -Сейчас отдыхаете, а затем идете метать кинжалы. Я скоро вернусь.
Ник кивает, встряхивая хвостом на макушке. Вот уж сошлись они со своими хвостом и кисточкой.
Лейн подходит туда, где сложены все вещи нашей команды, пока 'Пантера' лежит на боку на прибрежье. Вытаскивает из своего мешка тот жилет со множеством карманов и приспособлений, что был на нем тогда, когда они нашли нас со Стилом, натягивает сапоги. Стил тоже берет пару пистолетов и саблю.
-Веревку взять или у тебя есть? — Стил роется в снаряжении.
-Запас не помешает. Но у меня с 'кошкой' есть.
-Я с вами.
-Нет, Марта. Ни к чему.
-А если что-то случилось? Вдруг там высадились испанцы и взяли их в плен? Или на Пантеру напали дикие звери и съели, а Тесен шел за ней следом и стал убивать дикого зверя голыми руками? И его тоже съели, — слезы текут из моих глаз ручьем.
-Тем более. Если что-то непоправимое уже произошло, то ты не поможешь. А если они ранены, то мы скорее донесем их, чем доведем тебя через каменистые россыпи и овраги.
Они возвращаются гораздо быстрее, чем я думала — еще до заката. Ребята или не заметили их отсутствия, или сделали вид. Им было чем заняться — не дождавшись Стила, абордажные группы ушли вместе с пловцами метать кинжалы и стрелять. И тоже не взяли меня с собой:
-Леди Марта, у нас и так у всех душа не на месте, когда Вы бегаете под пулями в бою. И лишний раз не надо рисковать, вдруг какой рикошет.
-Да! Вот! Рикошет! А меня рядом не окажется!
-Леди Марта, ну что Вам все ужасы мерещатся. Вы же здесь, на месте? Ну, позовем. Ну, принесем. Что Вы, в самом деле. И Пит с нами.
Итак, все во мне сегодня не нуждаются. Даже пациентам больше пользы приносят покой, свежая еда и преимущества пребывания на суше.
Кажется, я придремала, скатывая настиранные и просушенные бинты — пальцы привычно работали, глаза смотрели на прибой и чаек, ковырявшихся возле временного камбуза.
И вдруг — смех, вспышки смеха, голосов, среди которых ее звонкий радостный голос:
-Поистине, богатства этого острова неисчерпаемы! Если еще к мясу мы и золото нашли!
-Пантера, это тебя судьба любит.
Все мое существо трепещет от любопытства. Пантера с Тессеном нашли сундук с золотыми монетами. Это мечта каждого пирата. За этими зарытыми на таких неприметных островках кладами с добычей охотятся после годами, воруя друг у друга морские карты и ключи к шифрам. А Пантера с Тессеном просто пошли прогуляться. Или они заранее обзавелись картой? И потому и решили во чтобы то ни стало оставить за собой этот остров?
Так или иначе — золото наше, и так как они его не скрыли, то все глубоко безразлично, как именно к этому богатству подобрались. Для корсаров, привыкших в чем-то быть суеверными, ходя каждую минуту под лезвием, сам факт кажется хорошим предзнаменованием. Да еще и подкрепленный совместными действиями вроде как помирившихся капитанов.
-Испанское?
-Включая сундук.
И это окончательно снимает все сомнения — потому что грабить своих несколько рискованно в представлении морских бродяг.
Стил выбирается из общей сумятицы:
-Марта, а тебе разве не интересно взглянуть?
-А что интересного в самих монетах? Они есть. Важнее, что на них можно что-то нужное купить. Мне гораздо интереснее, что же там произошло? Если она знали, где искать, то почему не позвали остальных, все равно же отдали в общую долю?
-Они не знали, — в глазах первого помощника лукавая дымка. — Обещай, что никому не расскажешь!
Киваю.
-Помнишь, Пантера пошла гулять и не согласилась идти с нами вчера?
-Она сказала, что хочет побыть одна. Ты же сам понимаешь, она о нем думает.
-И он о ней, как выяснилось. И этот буреломщик пытался с ней помириться. Но она такая чертовски гордая с детства, уж поверь. Она же лет в шестнадцать, еще девчонкой, вошла в абордажную команду своего отца. И в двадцать один, когда ее родителей изранили во время абордажа, она поднялась на мостик уже со знанием дела. Ее же отец и старший брат ставили к штурвалу, как только она до него смогла дотягиваться. Если не раньше. Кстати, ты знаешь, что тот бой на нашей палубе был впервые с того случая? Она поклялась тогда семье, оставляя их в безопасном месте, что не допустит больше ноги врага на палубу этого фрегата.
-При чем тут Тессен? Он же ступает на нашу палубу как друг.
-Я не о нем, а о ее гордости и упрямстве. Она еще девчонкой как-то косой приклеилась на тренировке к смоле. И не позвала никого на помощь, а просто смахнула ее ножом у самого затылка. Да и доставалось ей. Щадить ее никто не собирался, в бою же испанцы не пожалеют. И она понимала, что должна быть сильнее и умелее всех нас, чтобы не попасть в плен. У нее же в начале все тело после тренировок превращалось в сплошную рану из синяков и ссадин, а в соленую воду прыгать так или иначе... А она только смеялась, мол, все нипочем и не думайте, что сдамся и уйду вышивать в каюте.
-А я вот вышивала гобелены, наверное, милями. И что? Мы все равно здесь все встретились...
-Так она и вышивать, вообще-то, умеет. Она и половину наших карт сама вычертила.
Замолкаю, потому что мне уже стыдно — что я умею, кроме корпии нащипать?
-Марта, ты о чем задумалась? Тебе не интересно? — вырывает меня Стил из задумчивости.
-Нет, наоборот! Продолжай!
-Так вот, Тессен пошел за ней, чтобы как-то объясниться, извиниться. Нагнал. Стал что-то говорить. Она побежала от него. Ну, так, как она это умеет, перепрыгивая с камня на камень. Он за ней. Они почти одновременно спрыгнули на какую-то ровную площадку между валунами и провалились вниз футов на пятнадцать.
-Не разбились? — я закрываю рот руками, потому что рост Стила чуть больше шести.
-Нет, они же оба ловкие, привыкли на палубы перепрыгивать по веревке, а уж она как кошка приземляется. Да и роста они оба немаленького. К тому же дно ямы было занесено со временем мелким песком. Так что приземлились они без вреда для себя, но вот выбраться оттуда никак. И оба без пистолетов были, чтоб сигнал подать.
-Могли бы и покричать.
-Ты себе это представляешь? — Стил издает короткий смешок. — Пантера и Тессен, зовущие на помощь? Самой не смешно? Что бы они кричали?
-Достаньте нас отсюда, — машинально отвечаю и смеюсь тоже, поняв нелепицу предположения.
-И они оказались там, как пауки в банке. Потому что Тессен, воспользовавшись обстоятельствами, решил с ней поговорить. Что, еще не смешно?
-Нет. Страшно. За Тессена.
-И правильно. Хотя, как сказала Пантера, они хотя бы согрелись, пока боролись. Там, в подземелье, все же холодно, а у них на двоих двое штанов и одна рубашка.
-И что же они делали? До обеда дрались?! С вечера?!
-Нет, конечно. Он все же сильнее ее физически. И немного выносливее. Пощечину схлопотал, это уже он сам жаловался, ручка то у нашей Пантеры может быть весьма тяжелой. Но повалил, прижал и упросил выслушать.
-А она?
-Выслушала. Приняла его извинения. Поняла, что он все же погорячился, когда предложил ей оставить фрегат. Он же просто не знал, что у нее с ним связано. Он-то свой в бою отбил, подняв бунт.
-А дальше?
-Они пытались с его плеч ее вверх подбросить. Но тоже только грелись. Им чуть-чуть не хватало. В конце концов, решили передохнуть и дождаться рассвета. Она легла на противоположной от него стороне.
-Ты ж говорил, что там холодно? А она едва после сотрясения оправилась. Организм слабый еще, могла и легкие застудить.
-А я разве тебе сказал, что она спала так до утра? Тут уже Тессен успел поведать, что не дал ей замерзнуть, подполз, когда увидел, что она вся сжалась в комок от холода и во сне подрагивает. Обнял, боясь разбудить и снова нарваться на ее сопротивление.
-Не побила? Лейну она чуть челюсть не свернула, когда он попытался привести ее в чувство поцелуями.
-Ну, или Тессен осторожнее был, или она так устала, что проснулась утром в его руках.
-Он так и просидел с ней ночь?
-А что ему оставалось? В конце концов, у него было время подумать. Не все птицы поют в клетке, даже в золотой.
-Ой, кстати, о золоте! А как они его нашли?
-Утром стали пытаться найти другой выход, проход, подкоп. Ножами прощупали каждую щель, каждый угол. Ну и наткнулись на закопанный сундук. Пока выкапывали ножами, тоже согрелись. Так что можешь не волноваться, микстуру от простуды в ведре варить не нужно.
-А кто их нашел? Вы с Лейном сходили, как по ягоды.
-Как это? Ты о чем?
-Быстро как-то. Остров-то не очень маленький.
-Без Лейна мы бы их искали бы до второго пришествия, даже если бы я поднял все три экипажа прочесывать цепью каждый куст. Возможно, и кричали бы если, то не слышно было бы. Там так уж место это сложилось. Камни, распадки, кусты. Хотя и далеко уйти они не могли, все же вечер был, устали оба. Они больше пробежали, правда, когда он за ней гнался.
-Он что, как оленя ее загонял?! — во мне снова поднимается обида на Тессена, заставившего Пантеру так страдать.
-Да не особо, мили две.
Сглатываю комок. Вот так, между делом, пробежать две мили по буеракам...
-Лейна все же хорошо, что я не пришиб тогда. Он след сразу ее увидел, а затем и его. А уж там, где она от него убегала, там и клочок ее рукава остался на ветке.
-А вытащили вы их как?
Стил смотрит на меня удивленно:
-А тебя как из моря? Все той же веревкой.
С тревогой смотрю на его обнаженный загорелый торс — мое спасение обошлось ему достаточно дорого. Он ловит мой взгляд:
-Нет, у Лейна веревки со специальными приспособлениями. Они вцепляются даже в камни.
-То есть Лейн отличился в очередной раз? Он не метит на твое место?
-Марта, что за мысли! У него свое, куда я совершенно не гожусь. Так что дело есть у всех. И у тебя тоже. До той чехарды с хирургами перед твоим приходом у нас погиб старый доктор, который служил еще у отца Пантеры. Так что тут привыкли к порядку в лазарете. Сама понимаешь, любой корсар идет в бой смелее, когда уверен, что сумеет воспользоваться своей долей добычи хотя бы потому, что его не бросят умирать от ран в сыром трюме.
-Поэтому ты не обижаешься, когда я провожу времени в лазарете больше, чем с тобой?
-Естественно. Так даже лучше. Я уверен, что поведу в бой здоровых людей и в нужном количестве.
Бросаюсь в его объятия, не в силах высказать слова благодарности — Стил любит меня целиком. Не волосы, не глаза, и даже не покорный характер. Он любит меня целиком.
-Стил, — поднимаю на него глаза и растворяюсь в его, таких наполненных теплым дымом. — Тогда я пойду, ладно? Мне еще надо сделать вечерние перевязки...
Отдыха все равно не получилось. Разве только у меня — потому что пациенты покидали лазарет на всех парусах один за другим и находили себе место в строю, хотя я и пыталась уговаривать пощадить себя еще денек-другой. Но примеров для подражания, как оказалось, у них было много, а уж Пантера в особенности, и они со словами:
-Уж если капитан там впереди..., — бежали еще и еще раз отрабатывать захват форта.
В один из дней я заметила с берега, что все корабли, включая испанский, днище которого тоже уже почистили, вытягивают якорные цепи и поднимают паруса. Невольно вскакиваю:
-Как? Мы же воду еще не загрузили!
-Что с Вами, док? — удивленно спрашивает меня один из нескольких остававшихся еще на моем попечении корсаров. -Вы решили, что нас здесь бросили?!
Он потрясен моим утвердительным кивком настолько, что больше ничего вымолвить не может.
Другой, только начинающий заново учиться разговаривать в полный голос, все же решается произнести несколько слов:
-Смотрите туда, док! На испанца! Сами все увидите!
И действительно, в освобожденной от других кораблей акватории отбитый у испанцев корабль, с которого сняли все пушки, когда чистили, да и не стали ставить на место, распределив по остальным трем фрегатам, легко и свободно маневрирует так, как будто рад избавлению от лишнего груза. И стремительно летит к берегу, как будто хочет не остановиться на мелководье, а прямо на киле выехать на пляж. Но он же тогда намертво застрянет, и прижется сдергивать его с мели другими кораблями и то, только дождавшись прилива. Но все обошлось, киль показался на мгновение, а затем корабль снова вернулся в большую воду.
-Это Пантера у штурвала? — спрашиваю я ребят, потому что так резко разворачивать корабль, едва не срезая мачтами волну, на моей памяти могла только она.
-Тессен. Они друг друга стоят.
Кок уже привык к тому, что я беру ужин сразу на двоих со Стилом — завтракать и обедать вместе мы никак не успеваем, потому что я в это время кормлю раненых, а вечером меня сменяет Пит, возвращающийся с тренировок у импровизированного форта. Я пыталась жалеть мальчишку, но он с недоумением отверг мои попытки отстоять его у капитана:
-Простите, леди, но я обижусь на Вас. Во-первых, я уже не мальчик, а во-вторых, раз уж я хочу стать настоящим военным хирургом, то такой опыт будет для меня незаменим.
-Это какой такой опыт, о котором я не знаю?
Он смущается:
-Понимаете, на фрегате мы с Вами все же в основном работаем в своем лазарете. Да, вы выбегаете на палубу и даже прыгаете на чужую. И должен Вам сказать, Вас за это все уважают.
-Пит, мне не надо заговаривать зубы, рассказывая, какая я хорошая.
-Простите. Так вот, при штурме форта все гораздо сложнее. Ребята вдали от корабля. И сразу к Вам в лазарет не попадут. Да и валятся они не на чистые доски, где разве что их кровь разлита, а в грязь, на землю, в пыль. Они же и ползут по земле, — Пит увлекается, и по его горящим глазам видно, что он все подробности учений видит сейчас как наяву. — Мы же никогда прямо оттуда и не приходим к кораблям, потому что в грязи до глаз все. Пантера нас обязательно в речку загоняет. И сама каждый раз даже косу свою вымывает до последнего волоса, она считает, что иначе это неуважение к кораблю, в таком виде завалиться туда.
-Она, наверное, права про уважение к кораблю, — призадумываюсь я.
И пока я иду к камбузу, в голове зреет мысль — надо все же увязаться за ними, посмотреть. На моих руках умирал недавно Роберт, получивший пулю в почки. Да, с таким ранением я не смогла бы ему помочь, даже если бы несчастье произошло на пороге лазарета. Но тогда я ощутила и полную беспомощность от того, что могла только перевязать, и не известно, когда смогла бы сделать все остальное. Даже будь его рана простым порезом по касательной, ее надо промыть, зашить, приложить лекарство. Да и сам человек после боя в поту, копоти, забрызган еще и чужой кровью, а если Пит говорит, что они там ползают и валяются по растоптанной несколькими десятками сапог земле, то ведь и раны будут все загрязнены — на абордаж ребята идут в чистых штанах и рубашках, а если проползли, перемазались, то вместе с пулей и саблей в рану влетит вся эта грязь.
Из запряженной работы мыслей вывел кок, накладывающий в две миски ароматное варево из мяса и овощей, приправленных душистыми травами:
-Не мое дело, леди, но все же выслушайте старика...
-Да? Джон, дружище, я же никогда не отказывалась с тобой поболтать. И что так официально? Мы же давно на ты.
-Боюсь, Вам не понравится то, что я хочу сказать...
-А если без этих церемоний? — я присаживаюсь на чурбак, стоящий возле плиты.
-Мой тебе совет, попросили бы вы с первым помощником, чтоб капитан сделала запись в судовом журнале, раз уж вы сами все остальное управили.
-О чем ты? — вопрос срывается с языка, но и ответ приходит сам, заставляя спину онеметь от страшного предчувствия.
-Да о вас со Стилом. И я не слепой, и команда. Ушла ты тогда к нему из лазарета, потому что с Джеймсом этим молоденьким поссорилась. Так и с Джеймсом давно все помирились, стоящий парень оказался, хоть и виконт. И в лазарете у тебя снова пусто. А ночуешь все в его каюте.
-Я понимаю... Гореть мне в аду... Но я уже столько нагрешила, я же уже двоих убила при абордажах. А скольких наших еще не смогла спасти?
-Убила ты врагов. Не ты их, они б тебя. Да и не сама полезла, а раненых защищала, мне же ребята все рассказывают, не думай, что я только с котом своим усатым общаюсь. А всех все равно спасти невозможно, у тебя и так мало кто помирает на руках, а уж чтоб черви в ране завелись, — суеверный кок сплевывает через плечо. — Такого при тебе и не случалось. Грех в другом. Навлечешь беду на фрегат. Ты ж женщина солидная, с понятием...
Эх, ну не рассказывать же ему сейчас про отчима-флорентийца и графский титул! Тем более, стоя босиком.
-Ты о том, что мы со Стилом не женаты?
-Именно! Нехорошо это. Мы тут все не ангелы, и у многих в каждом порту по подружке, и на Тортуге, и в Барбадосе, но то другое. А ты женщина простая, хоть и образованная, опять же работящая. Ты своя. И всем больно смотреть на такое. И про Стила может кто дурное подумать, что это он тебя заставил так с ним жить.
-Нет! Нет! Он сам просил Пантеру нас поженить! Еще там, в бухте города! Но испанская эскадра пришла раньше!
Он кивает сокрушенно:
-Да, а после там такая бойня была... Абордаж впервые за десять лет на своей палубе приняли... Да и они после с капитаном 'Александрии' оба раненые лежали, а Стил в бинтах по уши, но бегал. Да..., — он задумывается и мрачнеет.
-Знаешь, Джон... Ты прав. Ты абсолютно прав. Во всем. А тогда. Если честно, не только испанцы помешали. Я тогда испугалась, закапризничала... А там да, там и бой начался.
И еще одна догадка обдает меня ледяной водой, а с нею и боль за подругу:
-А Пантер?
-А вот капитанов не нам судить. Да и чище она всех нас вместе взятых. К ней грязь людская не пристает.
Он отдает мне миски:
-Беги, пока не остыло. И все же прости старика, стал я что-то заговариваться.
На бегу целую его в морщинистую щеку:
-Джон, ты никакой не старик, ты мой лучший друг и самый замечательный кок во всем океане!
Поздним вечером мне удается остаться со Стилом совсем наедине, чтобы вернуться к волнующему меня разговору, так больно и неожиданно прерванному и моей трусостью, и испанской эскадрой. Поздним, потому что до темноты втирала мазь в синяки и ссадины, полученные ребятами при возне среди камней. И, разглядывая полученные повреждения, я пугалась все больше и больше — с пустяками ко мне не обращались. Хотя и этих приволокли буквально за шиворот их командиры — буквально, потому что шиворот у рубашки, а они предпочитали существовать в основном с обнаженными торсами. Которыми и поприкладывались к острым камням.
Спохватываюсь — Пантера! Уж если она скакала там впереди всех... Хватаю сумку, но у двери лазарета меня перехватывает кто-то из боевых пловцов, пришедших проводить Ника на перевязку.
-Док, а Вы куда?
-К капитану. Вроде больше нет пострадавших? Пойду и на нее гляну.
Он загораживает мне дверь:
-Леди, а Вы не посмотрите мне спину?
-Что с Вашей спиной? — просьба удивила тем, что все время, пока я меняла повязку на бедре Ника и снимала ему швы, его приятель, откровенно скучая, имитировал приемы рукопашной схватки, как будто колотил привидение, стремящееся во что бы то ни стало пролезть в дверь, и угрожающе крутил нож. И никаких трудностей не испытывал.
-Болит...
-Хорошо, давайте посмотрим, — откладываю сумку и возвращаюсь. Время потрачено впустую, потому что парень вразумительно рассказать как именно и в каком месте у него болит спина, так и не сумел. Но раз уж все равно он на столе, и все равно жалуется, то ограничиваюсь массажем, от которого он блаженно засыпает.
-Ник, и что все это значит? Если он просто хотел, чтоб я растерла ему спину, мог бы и попросить. А зачем венецианскую комедию разыгрывать ипугать? Я бы сейчас Пантеру бы позвала, чтоб сказать, что он завтра с вами не побежит никуда, а будет тут лежать с компрессами на спине.
Ник смотрит на меня плутовскими глазами:
-А зачем нам капитан? Я его командир, мне и можете сказать.
-Наверное, ты не такой хороший командир, если твой боец чуть не кувыркался тут перед этим, а ты не знал, что он приболел.
-Не знал.
-Вот тогда у меня больше поводов пойти к капитану.
-Не надо. И вообще-то, мой прямой командир — Лейн. Можете сходить к нему. Он, правда, пошел прыгать с утеса еще с несколькими ребятами, можете попрыгать с ними.
-Ник, ты издеваешься?
-Ну что, леди доктор! Как можно? Наоборот. Мне так хотелось всегда поговорить с Вами по душам, — наглец сидит одним бедром на краю стола, свесив здоровую ногу вниз.
-Что так? У тебя было время и пока в лазарете лежал. Хотя и вылез слишком рано, и это замечание твоему командиру Лейну, сманил тебя.
-Но ведь заживает хорошо? Тогда в чем же дело?
-Так, — я начинаю терять терпение. — Раз вам всем так хорошо, оставайтесь ту, а мне надо к капитану. Обещаю, что даже жаловаться на вас не буду.
-Тогда что?
-Ник, мне правда надо ее осмотреть. Если здоровенные парни так порасшибались, то что с ней?
-Если серьезно, док, то с Пантерой все в порядке, — Ник явно перестает валять дурака. — Мы после занятий вместе купались, и она целехонька. Поверьте, на ее мраморной коже синяки заметны были бы.
-Ты..., — не могу найти слов. — Ты ее разглядывал, негодяй?
Он обижается:
-А вот уж разглядывать ее, как и излечить ушибы не вашей мазью, а поцелуями, есть кому.
-Что?!
-Леди Марта, Вы же не маленькая девочка! Пантера с капитаном Тессеном, в своей каюте, живая и здоровая, и ужин они туда забрали.
-Тогда что вы мне тут голову морочите?
-Именно морочим, леди... Чтоб Вы им не мешали. И должен Вас порадовать. Стил тоже освободился. Он оружие после ужина проверял у ребят. А вот только что я слышал его голос на палубе. Так что вам теперь действительно пора идти. К нему.
-Ты... Ты... Вы..., — у меня нет слов, поэтому я просто удаляюсь в надежде на то, что заснувший на столе животом вниз притворщик не грохнется оттуда.
-Стил, — начинаю я трудный разговор, когда он раздевается, чтобы лечь спать, попутно смазывая пару синяков на его боках. — Я была не права.
Он резко оборачивается, так, что мои пальцы прочерчивают дорожку мази к его животу и обтираются о покрывающий его мягкий мех.
-В чем? Если в том, что измазала меня всего этой дрянью, то да, не права. А во всем остальном.
-Я серьезно.
-Я тоже не шучу, солнышко, — он совершенно обнаженный, обнимает меня и прижимает к себе. -Разве шутят такими вещами? Ты умница, и я люблю тебя.
-Стил, мне показалось, я тогда причинила тебе боль. Когда не поняла твоей просьбы к Пантере. Я согласна. Если только ты еще этого хочешь, конечно.
Он, держа меня одной рукой, второй хватает со стула штаны:
-Я немедленно иду к Пантере.
-Тише, сейчас глухая ночь. И застать можно только вахтенного и кота.
-Ну хорошо. Тогда завтра утром.
-Ой, — пугаюсь я. — А ведь это же свадьба.
-Да. Естественно. Ты переживаешь, что нет платья и фаты? Ты мне и в фартуке, конечно, нравишься, а безо всего еще больше, но если хочешь, то у тебя же есть юбка с белой рубашкой, и ты в них настоящая королева. Хотя бы этого острова. Но можем перенести на вечер.
-Понимаешь, меня пугает сама мысль о том, чтобы стоять в центре торжества. И все будут поздравлять, шутить, поднимать тосты, отпускать шуточки, придется танцевать, а после нас поведут провожать на брачное ложе. Нет, я не переживу весь этот ужас второй раз.
Он устало опускается на кровать и закрывает лицо обеими руками:
-Я тоже.
-Стил, милый, ну прости меня! Я не хотела тебя обидеть. Ради тебя я надену все, что скажешь. И даже буду с тобой танцевать. Хотя я и не умею.
-Я тоже. Наверное, разучился. Да и терпеть не мог с детства эти дурацкие уроки танцев, на которых учитель бил палкой по ногам.
Слезы у меня высыхают:
-Ты? Учился танцам в детстве?
-А почему бы нет? Там, где я родился и вырос, хозяйничают враги. Они насаждали свои порядки, ломали вековые устои, стремились испачкать все то, что хранил наш народ в своем сердце. В том числе принесли свои придворные танцы взамен наших, открытых, стремительных, для сильных юношей и ловких, гибких девушек в венках с лентами.
-Наверное, это красиво...
-Это необыкновенно красиво. И ты на них похожа. По крайней мере, из того, что я запомнил мальчишкой, сбежавшим из дома в двенадцать лет, — он проводит рукой по лицу, стирая воспоминания.
Прижимаюсь к нему, чтобы как повязкой, собой закрыть все еще открытые раны его души:
-Стил, милый, мне так хочется быть рядом с тобой.
-И будешь, раз сама этого хочешь. Только я же теперь без роду, без племени, и даже живу под чужим именем, как большинство пиратов.
-И что? Я тоже одна и без дома, без семьи, и ты это знаешь. Этот фрегат стал моим домом, а вы с Пантерой мои самые близкие и родные, кто есть на свете.
Мы обнимаем друг друга в лунной дорожке, тянущейся к нам в окно каюты через море.
Решаюсь спросить:
-Значит, тебе тоже не нравятся пышные праздники? А ребята не обидятся?
-Их мы обижать не будем. Они пусть и празднуют и за нас тоже. А мы с тобой..., — он призадумывается, а по его четко очерченным губам бродит юношеская мечтательная улыбка. — А вот не буду тебе говорить. Но слушать шуточки и танцевать не придется точно. Ты же мне доверяешь?
-Доверяю.
И мы проваливаемся в эту бездонную лунную дорожку.
Все как-то буднично. Юбку и рубашку я все же надела. Пантера собрала мне волосы вверх и заколола живые цветы, похожие на голубоватую троянду. А кок испек пироги с местными фруктами и наготовил всякой снеди, которую успели срочно притащить из леса ребята, заодно и потренировавшись в меткой стрельбе. Завидев Пантеру, побегавшую мимо его костра, кок поспешил доложить:
-Капитан, все готово, сейчас последних дожарю...
-А может, не надо дожаривать? — в ее голосе просящее-детская нотка.
-Ну, не буду, — с готовностью соглашается кок. — Ваш вкус я знаю с детства, капитан. Вы у нас и правда пантера-хищница. Так, прогрею...
И вот Пантера, подтянутая и серьезная, в застегнутом на все пуговицы камзоле, из-под которого виднелись простые манжеты и рукава белоснежной рубашки, сделала запись в судовом журнале и протянула нам перо:
-Вы согласны? Или нам вас по отдельности спрашивать?
-Может, лучше по отдельности, — пожимает плечами Тессен. — Если им хочется как следует насладиться церемонией.
Мы одновременно мотаем головой, и она смеется:
-Тогда подписывайте.
Конечно, все остальное Пантера умеет замечательно. Но вот почерк у нее... Я с трудом смога прочитать свое имя, а вот на имени своего новоиспеченного супруга споткнулась. И решила, что еще будет время подойти отдельно, не с такими трясущимися руками, и прочитать внимательно. А как оно звучит, мне понравилось, хотя я и не расслышала — за открытой дверью капитанской каюты толпились все три команды. Но это было похоже на ту, едва сохранившуюся во сне мамину колыбельную.
-И что теперь? — смотрю на Стила, который тоже не в своей тарелке от этой всеобщей радости и суеты вокруг нас.
-Идем, — и он выводит меня на пляж, где в ряд причалены все четыре корабля, причем с испанца тоже спущены сходни, хотя до этого им пользовались только боевые пловцы, предпочитая или свой способ, или веревочную лестницу. -Прошу Вас, леди Марта!
Он протягивает мне руку и ведет по сходням, которые за нами быстро убирают.
-Сегодня этот корабль будет пассажирским, — с заговрощицкой улыбкой говорит мне Стил. — И Вы, моя жена, будете его главной и единственной пассажиркой. И самой почетной.
-Потому что одна? — мне почему-то неудержимо смешно.
-Потому что единственная, — он выкручивает штурвал, отводя корабль от берега. -А теперь я попрошу тебя мне немного помочь. Согласна?
-Конечно!
-Держи штурвал.
-Я?!
-А что такого? Не пугайся, это ненадолго, мне надо поставить пару парусов.
И сбегает по ступенькам на палубу.
Как страшно! А ведь Пантера справляется! И в бурю, и под обстрелом. А мне страшно постоять несколько минут.
Но вот его крепкие руки ложатся поверх моих:
-Вот видишь, ты же не испугалась!
-Куда теперь?
-Бескрайних далей сегодня не обещаю. Опасно отходить далеко. Так что мы останемся в этой бухте. Сейчас отойдем немного, развернемся и ты снова подержишь штурвал, пока я брошу якорь и спущу паруса.
И вот мы вдвоем на корабле посреди бухты. Отсюда видно, как маленькие фигурки на берегу сидят у костра, слышны даже их песни. Как ни странно, пьяных выкриков, которые напугали меня на вначале чопорной голландской свадьбе, — нет.
-Ну как, капитан Марта? — Стил снова вернулся на мостик. -Можешь отпустить штурвал. Мы уже на якоре, и паруса спущены. Понравилось?
-Да. Но как ты мог так рисковать? А если бы я опрокинула корабль? Или направила бы его в открытое море?
-Солнышко, не направила бы. И не опрокинула, — он целует мои волосы, шею, и я пытаюсь извернуться, чтобы поцеловать его грудь в распахнутом вороте белой рубашки. -Но если ты так волнуешься за корабль, то вообще-то штурвал я закрепил, когда тебе передавал.
-Ты меня обманул? Как маленькую девочку?
-Проявил стратегическую хитрость, — в его взгляде и голосе столько озорного, мальчишеского, что нет желания обижаться.
-Это как?
-Ну вот ты что говоришь про свою микстуру? — и он заводит глаза вверх, делая печальное лицо со сдвинутыми бровями, и явно передразнивая меня, говорит тоненьким голоском. -Она горькая, зато очень-очень душистая.
-А разве нет?
-Нет, потому что она и пахнет вспотевшей селедкой!
-Это неправда! — я топаю ногой и замахиваюсь на него.
-Конечно, неправда! — Стил уже убежал с мостика и дразнит меня с палубы.
Бегу к нему и попадаю с разбега к нему на руки.
-Попалась! Вот видишь, стратегическая хитрость!
И он относит меня на руках в проход, ногой открывает дверь капитанской каюты — и мне в нос ударяет пряный запах местной полыни, которой завалена вся каюта, и охапок мелких белых цветков с сладковато-ванильным ароматом. В каюте больше ничего нет, никаких пожиток предыдущего хозяина. Значит, Стил готовился весь день, урывками между тренировок, когда все отдыхали? Или ему еще и ребята помогли?
Мы вдвоем среди этой свежей травы.
-Ты настоящая, солнышко мое...
-А какой же мне еще быть? Разве я похожа на призрак?
-Вообще-то, когда Пантера принесла тебя на руках на наш фрегат, то да, была похожа на призрак. Но я не об этом сейчас. Прости, родная, не успел тебе рассказать сразу... Но у меня была невеста. Много лет назад.
-И что с ней случилось? Она погибла? И ты поэтому не любишь праздники? Несчастный случай на свадьбе? — мне безумно жаль Стила, и мне безумно жаль себя, потому что его прекрасная и нежная невеста всегда будет стоять между нами, самым настоящим призраком.
-Да нет, жива и здорова. И прекрасно себя чувствует с толстым и богатым мужем, — он взъерошивает волосы руками и со стоном опускается на белоснежную простыню, которой застелена груда трав и цветов. -Боже, зачем я тебе все это говорю, солнышко мое... Прости...Но я не хотел, чтобы что-то стояло между нами.
-И я благодарна тебе, что ты доверяешь мне. Прошли годы, все успокоилось, — я глажу его по плечам, голове, приглаживаю и перебираю его густые русые волосы. — Все хорошо, милый. Ну все, все.
Он переворачивается уже с улыбкой, но все грустной улыбкой:
-Эх, Марта, Марта... Ну что ты опять поешь надо мной. Мои раны давно зажили. А вот тогда... Тогда и правда было больно.
-Расскажи.
-Мне было двадцать четыре, я был одним из лучших бойцов абордажной команды вместе с Пантерой, и мы уже с ней были хорошими боевыми товарищами, настолько хорошими, что я давным-давно распростился с мыслью стать ее возлюбленным. И у меня появилась девушка в Тортуге. Юная, красивая...
-Красивая?
-Тогда точно казалась. Хотя вот теперь я не вспомню даже, как именно она выглядела. Какой-то вздернутый тонкий носик, восторженные глазки, тонкие пальчики с розовыми ноготками.
Украдкой смотрю на свои коротко подпиленные ногти, в ободки которых въелся темный сок трав — я отжимала его для микстуры. Стил замечает этот взгляд, ловит мои пальцы и целует их.
-Мне льстило ее внимание к моим рассказам о морских сражениях, ее не смущало, что я пират. У нее неподдельный восторг вызывали мои подарки. Я всю свою долю добычи старался взять женскими украшениями, чтобы преподнести ей, когда мы заходили туда. И упрашивал Пантеру изменить курс, чтобы увидеться с любимой.
-И что случилось? Ее выдали замуж родители против воли?
-Нет, ее отца вполне устраивало мое занятие. Он был торговцем, перепродающим добычу, привезенную пиратами. Так что...
-А что тогда?
-Дело шло к свадьбу, но когда мы уже шли на Тортугу, в бою я поймал мушкетную пулю в бедро. Старина Тим, наш хирург, пулю вынул и даже не стал отрезать мне ногу, хотя сначала хотел, потому что была задета кость, а рана сразу загноилась.
-Да, я видела это шрам, — дрожащими пальцами провожу по его обнаженному бедру, такому сильному и стройному, что даже не верится, что мой любимый мог бы превратиться в калеку с деревянной ногой. — Но разве рана может быть препятствием к любви? Вот наши ребята, как только могут встать, еще с бинтами, на стоянках бегут в город к девчонкам. И ничего.
-То девчонки... А моя невеста собиралась жить со мной жизнь, заводить детей. Ну, по крайней мере, я в это верил. И когда вернулся к ней, добрался с помощью ребят и костылей, думая, что она меня сейчас уложит на перину, будет обтирать мне лоб своими ласковыми ручками, а священника, чтоб свадьбу не отменять, можно и домой пригласить.
-А она? — по его тону понимаю, что произошло что-то неприятное, гадкое, о чем хочется забыть, а не получается.
-А она посмотрела на мою безжизненную ногу, на костыли и сказала, что ждать богатой добычи от калеки не приходится, и пользы от меня в семье и доме не будет, а ее будущим детям и ей самой нужна сытая, надежная жизнь. И закрыла перед моим носом дверь.
-Стил, — прижимаюсь к нему всем телом, чувствуя как неровно бьется его сердце. -Но ты же даже не хромаешь.
-Тим предупредил, что лечение будет долгим, мучительным, но если я не сдамся и буду разрабатывать поврежденные мышцы, то смогу даже не хромать. Но, признаться, в непогоду она ноет.
-Ой, и когда ты меня вытаскивал в бурю...
Он кивает:
-Ныла, как треснутая мачта. Потому и накричал на тебя тогда. А еще иногда она может подвести, потому Пантера обычно оставляет меня на мостике, когда идет на абордаж. Со штурвалом мы с ней почти равны, а вот там я могу и сплоховать при резком выпаде. Все же калека...
— Забудь, это все в прошлом. Я с тобой. И буду любить тебя всегда. Какая разница, сколько ног, я же не окорок тебя присматривала. Тем более, не забывай, я правда не умею танцевать. Издержки монастырского воспитания.
Он целует мои пальцы и ладони:
-Верю. А тогда я дал себе обещание больше не смотреть в сторону женщин, потому что среди них одна на весь мир порядочная, и та наша Пантера.
-А...
-Не 'а', а фехтование. С той же Пантерой. До зеленых чертей в глазах. И ты еще не видела, как она плавает параллельным курсом с фрегатом...
-Видела. Они с Тессеном так плавали ночью как-то.
-Ну вот, до знакомства с тобой у меня было много лишнего времени, и мы плавали вместе.
-Хочешь, я научусь плавать?
-Конечно, научишься. Я тебя научу. У нас впереди целая жизнь, солнышко.
Но пока что мы тонем в полыни.
Ранним утром он будит меня поцелуями:
-Нам пора возвращаться. У нас было самое короткое свадебное путешествие. Что поделать, штурм форта не за горами.
Мы выходим на палубу, Стил вытягивает якорь и поднимает паруса — не все, конечно, нам же просто подойти к берегу.
С кормы стоящей на якоре 'Александры' с разбегу срываются в полет над морем две сильные полуобнаженные фигуры, доплывают до нас и принимаются нырять в кудрявых барашках, разлетающихся от нашего корабля.
-Пантера! — свешиваюсь через леер, рискуя оказаться рядом с подругой, но радость так переполняет меня, что я окликнула бы и солнце, и выскакивающую из волны рыбину. — Пантера, я счастлива!
-Я тоже, — негромко отвечает она снизу, волна попадает ей в рот, она отфыркивается, становясь похожей и правда на большую кошку, только морскую.
Тессен обнимает ее в зеленоватой прозрачной воде, и им не холодно, они устремляются куда-то дальше в море, а мы мягко причаливаем. Волшебство этой ночи закончено. Но впереди у нас целая жизнь.
Летят дни бесконечных тренировок, во время которых увидеться нет никакой возможности, и я, пользуясь тем, что все раненые покинули лазарет, готовлюсь к новым сражениям — а что делать, если это неизбежно? По крайней мере, ребята будут уверены, что найдут здесь заботливый уход и смогут вернуться в строй. Сердце сжимается каждый раз, когда вспоминаю рассказ Стила и случайно услышанную историю нашего капитана. Александра... А почему корабль Тессена тоже так называется? Он слышал о ней заранее? От Стила? Стил тогда сказал же, что встречал Тессена раньше. Мой муж старше меня на год, ему тридцать шесть. И он старше Пантеры лет на пять. Он же сказал тогда, что он ей как старший брат.
Стил рассказал мне, как он попал на этот корабль, которым командовал тогда еще отец Пантеры. Его тоже, как и Джеймса, вызволили из испанского плена. А до этого он уплыл со своей родины в Турцию, нанявшись юнгой на первый попавшийся корабль, а оттуда перебрался через разные моря в эти края, на что ушли годы труда и боли, сражений, пеших переходов через пустыню охранником каравана и плаваний под разными флагами.
-Матушка Пантеры тогда меня выходила, я же даже не смог сам из испанского трюма выйти. Ну и цепи мешали... Весь в коросте был, испанцы уже сами хотели рыбам выкинуть, не успели просто, их на абордаж взяли.
-А Пантера?
-Я тогда и предположить не мог, что стройный нахальный юнец с пестрыми глазищами, верховодящий в абордажной команде, девушка. И только однажды, уже после нескольких схваток и череды тренировок, вдруг заметил Алекса, замывающего ночью украдкой на корме какую-то окровавленную повязку, а вроде боя не было недавнего. Заволновался, стал приставать, что да как.
-И как она объяснила?
-А как ты думаешь?
-В челюсть?
-Именно!
Вечер. Пантера и Тессен у костра сидят вместе, он ее обнимает, а она этим наслаждается — это и так понятно. Переплетенные пальцы, теплые взгляды и улыбки, особые прикосновения — все это помогает им днем выдерживать изнурительные нагрузки, что выпали на их плечи. Тессен с пловцами, она с наземным отрядом, а Свен с теми, кто поведет корабли. И я с корпией.
Ребята стараются не трогать из вечерами — и Пантера с Тессеном уходят то на утесы, то фехтуют изощренными способами на дальнем краю пляжа — то с веерами, то смешивая самые неожиданные виды оружия, встретиться которые могут, наверное, только на пиратском корабле — шпага против двуручного топора, две сабли против шпаги... А после они уходят купаться к водопаду... И долго сидят у костра, когда все уже расходятся спать.
-Пантера, я так благодарна тебе. И так рада за тебя, — мы случайно встретились на палубе.
-И я все тоже самое! — она улыбается, а ее глаза бездонны, потому что в них отражается одновременно небо и море.
Однажды, правда, я снова чуть не стала свидетелем сцены, не нужной ни мне, ни другим посторонним глазам. Идя со Стилом по роще, скрывавшейся в глубине острова в стороне от импровизированного форта, я заметила какое-то движение на поляне, покрытой высокой травой с пестрыми цветами, а, невольно приглядевшись, поняла, что это не дикие звери, готовящиеся на нас напасть и даже не высадившиеся тайком испанцы. Ее золотые локоны сплелись с его прямыми черными волосами, отросшими за время нашего общего знакомства ниже лопаток. А мышцы... Да они оба такие одинаково увитые крепкими мускулами, что различить их можно было только по оттенку кожи — Пантера странным образом почти не загорает, и ее кожа на фоне его бронзового загара казалась морской пеной на закатных, раскрашенных садящимся солнцем в теплые коричневые тона, волнах.
Стил, тоже заметив их, закрыл мне глаза и рот своими руками и еле слышно шепнул на ухо:
-Я сам тебе покажу все, что тебя заинтересовало там, солнышко. В этом интереснее участвовать, чем смотреть.
Как жаль, что все хорошее в этой жизни заканчивается быстро. Ну хоть не неожиданно. Весь день уходи под погрузку воды и продовольствия. С рассветом мы покидаем остров.
Накануне вечером капитаны собрали свои команды вместе.
-Мы берем курс к ближайшему порту. У вас будут сутки, чтобы отдохнуть и распорядиться своей долей клада. Можете отправит родным через губернаторскую почту, как официальные каперы на службе британской короны, вы имеете на это право. Можете поступить по-другому, лишь бы после не жалеть. А еще — советую хорошо подумать в эти сутки. Хотите ли вы идти с нами на это задание. Не могу в этот раз обещать ни добычи, ни даже благополучного возвращения. И даже славы, потому что все спишут на нападение пиратской шайки, а правду будут знать только в Адмиралтействе и в лучшем случае губернатор. Так что подумайте, и если для кого-то риск окажется чрезмерен, никто не осудит, если он останется ждать нашего возвращения или наймется на другой корабль.
-Леди, а Вас встречают! — крича наперебой мне ребята, когда мы бросаем якорь в порту.
-Кто? Где? — в ужасе верчу головой, потому что встречать меня некому, разве что Вольф, все же спасшийся, явился за возмездием. И порываюсь сбежать вниз.
-Эй, да что с Вами такое? Мы просто хотели сказать, что все аптекари этого города уже выстроились на причале и ждут Вас с цветами...
Ну да, они в чем-то правы, потому что из всех городских прелестей мне больше всего нравятся аптеки и полотняные лавки.
-Марта, -вечером, когда я устало опускаюсь на стул в каюте первого помощника, Стил окликает меня каким-то осевшим голосом. -Может, тебе подождать нас здесь? Мне очень хочется тебе это предложить, но как видишь, я не посмел это сказать все то время, которое мы провели на острове. Знаю, что ты никогда не согласишься.
-Конечно, не соглашусь, любимый! И теперь, когда ты мой муж, а я твоя жена, тем более. 'В горе и в радости...'
-Не сомневался ни секунды, ни дюйма, -он прижимает меня к груди, так прижимал тогда на залитой кровью палубе, с невидящими глазами, но как самое драгоценное сокровище, попавшее в его руки. — Но все же... У нас осталось пять часов до рассвета. Подумай, родная, это все же шанс. А вдруг ты уже не одна?
Он кладет свою тяжелую, натруженную ладонь на мой живот, закрывая его весь, и я прижимаю эту ладонь к себе, как будто хочу, чтобы она срослась с моей кожей, не отпуская любимого от меня ни на шаг — никогда.
-Я и так не одна! У меня есть ты. И ничто не заставит меня бросить тебя одного в такой неподходящий момент. И ребята? И Пантера?
-Да, — он вздыхает понимающе, но все же с оттенком сожаления. — Одной частью души я это понимаю, а вот другая разрывается от страха за тебя...
-Ты же знаешь, как я всегда говорю? Все будет хорошо. А я буду с тобой рядом.
На испанском корабле золотится его имя, которое так и не стали менять — 'Санто Розарио'. Свену вновь пришлось перевешивать буквы, и он теперь опять 'Санта Эсперанса'. Точно, надежда ему нужнее всех — Свену придется остаться с минимальной командой на патрулировании. Люди Свена, как и планировалось, разошлись на 'Пантеру' и 'Александру', чтобы помочь с управлением.
Командование на 'Александре' принимает первый помощник, которого я толком и узнать не успела — вечно занятой молодой мужчина с хорошим открытым лицом и ясными глазами.
Наш фрегат поведет Стил. А вот Джеймс неожиданно для меня оказался в том отряде, который пойдет штурмовать форт. Они высадятся в нескольких милях и пройдут берегом, дождутся того момента, когда Тессен устроит праздничный фейерверк с помощью 'Санто Розарио', с которого сняли все ценное и загрузили необходимым количеством пороха. Его пловцы должны через подводные дренажные колодцы пробраться в форт и открыть ворота для отряда Пантеры, пока обитатели форта будут тушит пожар и соображать, что вообще могло и почему взорваться под стеной форта — корабль они должны принять за свой и даже радоваться его приближению.
Крайнее совещание в предрассветной дымке — и меня наконец-то позвали... Но, похоже, Пантера сейчас уже жалеет, что приняла такое решение. Потому что я начинаю отчаянно проситься на вылазку — Уильям, человек немолодой, грузный, даже слышать не хочет ни о чем, кроме как остаться в лазарете 'Александры'. Да и сам Тессен категорически против:
-Он прекрасный хирург, и оставьте солидного человека в покое. Я вообще запретил ему раз и навсегда подниматься на палубу во время боя, и не хватало еще его куда-то тащить. Все, разговор окончен.
-Пит же готов, — находит глазами моего юнгу Джеймс, и юноши по-дружески перемигиваются.
А я взвиваюсь:
-Не хватало еще его там положить, мне же уже все уши прожужжали и вместе, и по одиночке, как там будет опасно. Так что мое место там.
-Все, хватит, — Пантера машет на меня рукой, затянутой в черную тонкую перчатку с высоким запястьем. — Давайте по делу. У вас все?
-Все, — кивает утвердительно Тессен.
-Все, — откликается Стил.
-Ммм, — выпускает колечко дыма Свен
-Что? -цепко поворачивает к нему голосу Пантера.
-Команда вся. Доктор сбежал.
-А почему молчал? Нам еще на сутки тут оставаться?
-Зачем? — прошибить Свена невозможно. -И без него можно. Кок вот с мясом привык обращаться. А у плотника пила есть, отпилит, если что...
-Голову твою отпилит? — иронизирует Пантера. — Так я и своего позову. Сейчас.
-В любом случае, решать поздно, — подытоживает Стил. — По кораблям?
Мы поднимаемся со Стилом на борт 'Пантеры', где на парусах работают уже люди Свена — наши ушли готовиться к вылазке. Мой мозг лихорадочно работает: оба фрегата будут стоять рядом и прикрывать огнем пушек наземный отряд, отвлекая испанцев от его продвижения. И бой корабли примут только в случае, если придут испанские корабли, прорвавшись мимо Свена. Да и на переднем краю в таком случае остается 'Александра', а 'Пантера' должна находиться в самой гавани.
Так что будет полезнее, если я пойду все же с отрядом. А смогу ли? Опыт передвижения по острову, когда за нами гнались испанские каратели, весьма печален. Но ведь добежала. Но там рядом был Стил, и вообще мы с ним вдвоем оказались, наверное, он приноравливался ко мне. И мне стыдно, как я рыдала и падала, а он поднимал и тянул за собой...
Как он мне тогда сказал: 'Глаза в кучу, волю в кулак'. Так и сделаем. А еще мне нужно раздобыть черную форму — что не сложно, у Стила не единственная. Жаль, что одну из его черных косынок я потеряла — как раз во время той беготни.
Оружие? Святая Мария, это бессмысленно, и каждый раз убеждаюсь, что это так. Фехтовать у меня не получается. Потому что я боюсь задеть всерьез товарища, даже если это языкатый Лейн. А стрелять? Единственный успешный выстрел сразил Вольфа. И больше я к этому вопросу не возвращалась. Лучше захвачу побольше бинтов и корпии — вряд ли мне там понадобиться что-то другое, зашивать в поле на бегу нереально.
Глухая ночь, и на корабле потушены все огни, даже носовой фонарь.
Отсылаю Пита на палубу к остальным, тоже снабдив бинтами в том количестве, в котором их разумно унести.
Мне остается дождаться посадки в шлюпки, и не попасть на глаза Пантере.
Вот отваливает первая шлюпка, и Пантера там.
Со второй уходит Пит, и теперь я могу выбраться на палубу и слиться с остальными. Уже при посадке в шлюпку кто-то из ребят меня узнает, но все действуют молча и тихо, поэтому парень просто придерживает меня при перелезании через леер, и на этом все заканчивается. Наверное, они привыкли видеть меня рядом при абордаже, вот и решили, что так и надо. Молчу и я.
Шлюпка мягко тыкается в прибрежные заросли, обернутые тряпкам весла в умелых руках не издали ни одного звука. Стараемся и мы не ломать хрусткие стебли тростника, пробираемся к берегу через чавкающую под ногами жижу, но я бреду в конце колонны, и мне легче по протоптанному. И сразу начинается подъем на поросший мхом утес, клочья мха отрываются под пальцами, и я чувствую, как бьется мое сердце — а вдруг под слоем мха спят змеи, а мы их разбудим? Но мысль о змеях убегает непрочувствованной, потому что мы поднимаемся все выше, а сапоги ускользают по влажным камням с обрывками растоптанного и ставшего слизистым мха, и страшно не только сорваться вниз, но и закричать, даже вскрикнув, тем самым выдав отряд.
И вот перед нами лесная тропинка, идущая вдоль побережья. Пантера машет рукой, и мы останавливаемся. Мне хочется свалиться на сухую траву и хватать воздух пересохшим ртом. А ребята разве что на одно колено опустились, подтягивают ремни, проверяют оружие. Но вот следующая безмолвная команда, и мы опять безмолвно двигаемся в ночи, постепенно ускоряя шаг. Мне снова не хватает воздуха, но ощущение знакомое, и я помню, как Стил мне хрипло шептал: 'Дыши, вдох носом, выдох ртом. Дыши, Марта'. В конце концов, мы же не до Лондона бежать собрались, и это когда-то закончится. Наверное, ребятам легче — они-то точно знают, сколько еще у нас впереди этой ночной дороги.
Но вот лес заканчивается, и впереди луговина, поросшая высокой щетинистой травой, тихо шелестящей на слабом ветре, на которой наши фигуры в черном будут слишком заметны.
Взмах руки Пантеры, и парни беззвучно опускаются на землю и струясь, друг за другом втягиваются в разнотравье. Опускаюсь и я, мешают сумки с двух сторон, пытаюсь закинуть их на спину, и мое движение замечает парень справа, и молча поправляет их так, как надо. Благодарю его глазами и пытаюсь ползти. Трава лезет в рот, в глаза, сухие семена сыплются за ворот и прилипают к потной коже, сразу же вызывая непреодолимое желание раздеться и хорошенько вытряхнуть рубашку. Кстати, тут и выясняется, что рубашка Стила мне все же слишком велика, и закатанные рукава, не держащиеся на манжетах, сейчас норовят то задраться к локтям, то распуститься, как у Пьеро.
Цепляюсь руками и, наверное, зубами за эти проклятые стебли, отплевываюсь от вьющихся мошек, взлетающих стаями из-под рук. Но все же не отстаю, потому что отстать еще более страшно — куда я пойду? Даже вернувшись к шлюпкам, я не смогу грести, да и 'Пантера' уже ушла дальше.
Идем, а вернее, ползем, вперед и мы. На краю небольшого оврага, которым закончилась луговина, буквально скатываемся вниз, перепрыгивая протекающий внизу ручей, а затем начинаем карабкаться вверх, удерживаясь за кусты, по счастью, не такие колючие, как та ежевика, в которой изодрался недавно Стил.
И вот тут у меня на склизкой коряге, полузатопленной в ручье, скользит нога, я с плеском срываюсь по колено в ледяную воду и невольно вскрикиваю. Кто-то из перепрыгивающих ручей корсаров подхватывает меня за руку и броском переправляет на сухое место. Но уже поздно, и дав знак оставаться на местах, ко мне спешит Пантера со зверски горящими в ночи глазами:
-Ты тут как оказалась?
Что ей ответить? Просто смотрю в глаза, надеясь, чтоб она поняла. Но она не понимает:
-Отсылать тебя назад уже поздно, мы почти вышли на точку атаки.
Она задумается на мгновение и окликает тихо своего бойца:
-Дэн, не своди глаз с дока. Отвечаешь головой, раз у нее своей нет, — и рыкает мне. — Держись позади. И ни шагу без команды.
Киваю.
И мы летим дальше, пригибаясь к кустам, останавливаясь у них, чтобы не растянуться по всей пустоши. Дэн, назначенный мне в няньки, бежит рядом со мной, не отступая ни шаг. Пригнувшись, пробегаем несколько десятков футов и падаем одновременно за очередной куст.
-Вы как, док? Успеваете?
Вопрос настолько наивный, что я даже не могу на него ответить — в груди только огромное дергающееся сердце и нет воздуха. Поэтому улыбаюсь ему через силу вымученной улыбкой и прикрываю глаза.
Продвигаемся туда, где кусты гуще, но за ними вырастает темная громада форта, на башнях которого горят факелы и светятся несколько окон.
-И что теперь? — губами спрашиваю у Дэна, облизывая соль с губ.
-Ждем сигнала.
По крайней мере, можно перевести дух, но тут наваливается новая беда — я вся мокрая от пота, а лежа на каменистой земле мне становится холодно. Сюда же примешивается страх, и меня начинает так трясти, что Дэн оборачивается на стук моих зубов.
-Эй, док, может, хлебнете глоток? — он улыбается. — Вашего любимого обезболивающего...
-Ты что? А вы...
-Нет, конечно, — он понял мой вопрос. — Это неприкосновенный запас, как раз на непредвиденные случаи. Капитан все продумала, и да, она ведь ничего не говорила про Вас! Предупредила, что Пит с нами, он и тренировался. Если уж совсем паршиво придется, перемотает и оттащит в сторону. Все одно, если победим, наши корабли заберут. А провалим — все одно расстреляют или повесят.
Опускаю бессильно голову на руки. Святая Мария, во что же я вляпалась? Сейчас начнется бой, и куда мне бежать? Они же хоть знают, кто с кем и куда — уж как Пантера тренирует абордажную команду, в которой каждый прикрывает товарища. И я помню, что Джеймс получил свои порезы на руке и ребрах — его просто никто не прикрывал. И не потому, что не любили — не успели друг с другом приладиться. А я?
Но вот на глади темного моря появляется под всеми парусами 'Санто Розарио', на грот-мачте вьется испанский флаг, и его хорошо видно, потому что корабль ярко освещен все возможными на фрегате фонарями.
Испанцы тоже зашевелились, разжигают на башне огонь, который должен показать кораблю, что его ждут и встречают. И в свете огней форта становится еще заметнее испанский флаг, еще более массивный, чем на мачте фрегата.
-За ним крадется 'Пантера'. В темноте, скрытая этой иллюминацией, — шепчет Дэн. — Она нас прикроет обстрелом берега.
-По нам?!
-Зачем? По другой стороне. Испанцам будет, чем заняться. Они решат, что напали с той стороны.
-А мы?
-Ждем Тессена. Его сигнала.
-Мы не прозеваем?
Дэн еле сдерживает смех:
-Такое не прозевать. Увидите, док.
И правда, 'Санто Розарио' подходит очень близко к причалам форта, но вот и испанцы что-то заподозрили, потому что ни один парус еще не спущен, а корабль не сбавляет ход. Испанцы что-то кричат — они думают, что капитан 'Санто Розарио' рехнулся или заснул у штурвала, и пытаются привлечь его внимание сначала выстрелами в воздух, а затем выстрелы начинают шлепать по воде, стучать по бортам. И уж не знаю, от выстрелов ли, или так было задумано — но фрегат вспыхивает сразу по всем палубам, не сбавляя при этом хода.
-Только бы не сгорели паруса прежде времени, — шепчет Дэн сквозь зубы.
За выстрелами уже не так слышны шорохи и шепот, и Пантера командует в полголоса, но очень четко:
-Приготовиться. С первыми ядрами 'Пантеры' вперед.
Огненный, как из ада выплывший фрегат летит, слышно хлопая горящими парусами, и по мере того, как они сгорают, скорость падает. Мне показалось, или с кормы один за другим соскальзывают в покрытую огненными сполохами воду боевые пловцы, и их обнаженные торсы мелькают в отблесках пламени.
В таком случае, им предстоит проплыть по воде, по которой плюхают все чаще и гуще испанские мушкеты, а на ее поверхность рядом с пулями валятся огненные клочья парусов — даже отсюда слышно, как они шипят, встречаясь с прохладной влагой.
Вспоминаю, что они должны поднырнуть в выходы дренажных систем, пробраться туда — а если их уже ждут испанцы? Лейн так мне, оказывается, симпатичен, что представить его мертвым или даже снова раненым мне совсем не хочется.
Но вот 'Санто Розарио' на полной скорости влетает в настил причала, круша его задравшимся килем. Испанцы бьют уже в упор, и фрегат взрывается с оглушительным треском и воем пламени. Все небо расцвечено огнями — летят, описывая ровные дуги, тяжелые куски горящего дерева, трепещут адскими бабочками остатки пылающих парусов. Следом раздается еще несколько взрывов, корабль разваливается на части и тонет, поднимая волну в бухте. Он взрыва занялись деревянные части машикулей форта, нависающих над водой, а попавшие внутрь бойниц с близкого расстояния огненные обломки вызвали пожар во внутренних помещениях, и пламя уже подбирается к стропилам крыши поврежденной башни, в стене которой зияет пролом. Через развалившиеся кирпичи видно, как пылают внутри, на уровне второго этажа, перекрытия пола и какие-то столы, занавеси — возможно, там был кабинет коменданта — вспоминаю кабинет губернатора на Мале, окна которого тоже выходили на залив. Именно там я увидела первый раз морской бой и первый раз Вольфа в бою.
-Эх, — бьет кулаком по земле Дэн. — Не успел Тессен спрыгнуть. Жаль, такой парень ушел..
И в этот момент пушки 'Пантеры' ударяют в берег, по спускающимся к воде постройкам форта дальше от нас. Наш фрегат и правда, как пантера — он подкрался невидимый в темноте, и теперь пушечные люки вспыхивают огнем при каждом выстреле, как кошачьи глаза.
-Штурм! — рявкает Пантера голосом, в котором вообще нельзя заподозрить ни женский голос, ни вообще человеческий.
Святая Мария! Она же все это время лежала рядом со всеми и отчетливо видела, как погиб Тессен, взорвавшись вместе с кораблем. Как она теперь пойдет в бой? Она же чуть не умерла, когда рассталась с ним из-за ссоры, но ведь знала, что он жив и рано или поздно объявится. А тут — он взорвался и сгорел вместе с обломками, и даже если успел спрыгнуть, то все равно его накрыло разлетающимися кусками мачт и бортов.
Мы срываемся с места и, пока безостановочно бьют пушки 'Пантеры', несемся к воротам форта. Страха нет, потому что, раз стреляют пушки — то мой муж ими командует, и значит, с ним пока все в порядке.
Когда мы подбегаем к медленно раскрывающимся воротам, испанцы открывают ответный огонь — и пушки форта оглушают нас, потому что бью откуда-то сверху, поверх наших голов.
Дэн, мой верный страж, пытается мне что-то прокричать на бегу, но я лишь взмахиваю ему рукой — не слышно.
Сразу у ворот натыкаюсь на полуобнаженное, залитое кровью тело обвисающего на запорном механизме боевого пловца, и от ужаса не могу вспомнить его имя, хотя и знаю его неплохо. Он меня тоже узнает, улыбается одними губами и падает на меня. Пока я барахтаюсь, выбираясь из-под него с помощью Дэна, остальные убежали далеко вперед.
Мы с Дэном оттаскиваем его в сторону, туда, где стена образует небольшой внутренний уступ, маленькую округлую нишу. Пловец тяжело дышит, время от времени с его губ срывается стон — у парня прострелено плечо и еще несколько рваных ран на груди и руках.
Спохватываюсь — Дэну ведь надо бежать туда, где все. Он колеблется:
-Мне приказано прикрывать Вас.
-Там каждая рука на счету! У Пантеры все рассчитано! Не хочу, чтоб по моей вине кто-то погиб!
И Дэн срывается вперед, пригибаясь и укрываясь от свистящих пуль то за телегой, то за каменным колодцем посреди голого двора.
-Милый, давай, приподнимись чуть-чуть, я под тебя бинт не просуну.
Пловец стонет, но покорно приподнимает израненный торс:
-Док, а Вы как здесь оказались?
-Вот тебе же пригодилась. Потому и оказалась.
Объяснение принимается. Он тяжело дышит, я даю ему попить, косясь на колодец. Фляжка с водой не бездонная, и скоро потребуется ее наполнить вновь.
Во дворе форта идет сражение, но врагов не так много, как могло бы быть, если бы часть из них не тушила пожар в башне, а часть не побежала бы в нижний ярус обороны форта, расстрелянный в упор нашими пушками. Есть надежда, что и какое-то количество испанцев нашло там покой.
За стеной и над головой грохочут пушки форта — они бьют по нашему фрегату. Может, мне следовало остаться там, а не лезть на рожон? Если наши ядра долетают до форта, то и их тоже долетают до нас. Стил... А он даже не знает, что я ушла с отрядом! Интересно, он сможет меня простить? Мы женаты всего пять дней, и снова проклятая война...
Выглядываю из своего укрытия — наши бойцы хорошо заметны на фоне красных испанских мундиров и белых рубашек тех испанцев, которых подняли с постели ночной тревогой, и я безошибочно вижу лежащих на земле раненых или убитых ребят. Но вот один, наткнувшись на бегу на пулю, падает, лежит какое-то время, переворачивается на бок, медленно, подтянув колени к животу, встает, поднимается на одно колено, встает на ноги и снова бежит вперед, зажимая левой рукой бок, а правой удерживая саблю.
Бежать за ним? Бесполезно, сама попаду под пули. Но вот тот, который привалился к телеге, держась за голову, находится ко мне ближе, и туда я точно добегу. Припадая к земле, как курица, за которой гонится трактирщица, добегаю к телеге, на которой уже занимается сено:
-Вставай.
-Не могу, ничего не вижу, — между его пальцами струится кровь, и не видит он только поэтому, а рубленая рана расположена выше глаза, почти у корней волос.
-Обопрись на меня.
-Я тяжелый.
-А я упрямая. И сено горит. Ты же не хочешь, чтобы сгорели мои волосы? Они только отросли!
Закидываю его руку себе за плечо, выпрямляюсь и тут же падаю на колени — ноша и правда не по мне, а тут еще булыжник под ногами вместо привычных досок. Он чувствует, что мне тяжело, и приподнимается на ноги. Общими усилиями мы добирается туда, где лежит оставленный мной пловец с перевязанной грудью и левой рукой.
Сваливаю второго ему на ноги — так уж вышло.
-Ну вот, мальчики, вам тут вдвоем не скучно будет, — а сама быстро наматываю бинт вокруг его головы. -Пей. Не тошнит? В глазах не двоиться?
-Нет, все хорошо, оно по касательной саблей прошло.
-Ну, вот и отлично. Сидите тут. Пистолет есть хоть у одного?
-Да. И еще зарядов выстрелов на десять, — раненый в голову значительно приободрился, когда понял, что глаз на месте.
-Защищай его, — киваю на потерявшего сознание пловца, а сама намечаю, куда бежать за следующим.
Святая Мария, я уже перестаю что-либо понимать в этом аду — огонь, крики, стоны, звуки выстрелов, звон клинков, кровь сливаются в ночной темноте в сплошной ужас.
В свете тут и там вспыхнувших пожаров видны отдельные схватки в этом дворе форта, открывающем дорогу к еще одним воротам и центральной площади. Собственно, туда и рвется Пантера со своим отрядом.
Мимо меня пробегает Лейн, уже добывший в бою что-то более существенное, нежели его ножи, а в левой руке у него пистолет, из которого он делает выстрел куда-то в темноту, и из окошка над воротами с глухим влажным стуком, сдобренным звоном кирасы, вываливается испанец.
Глаз выхватывает Пантеру — с двумя абордажными саблями, ее обычным оружием в бою, она отбивается от четырех сразу, но успела вскочить на узкую каменную лесенку, ведущую сразу на второй этаж, и поэтому сразу все напасть на нее не могут, иначе побьют друг друга. И она методично расправляется с ними попарно, причем еще одного, пятого, я замечаю возле нижней ступеньки, скрюченного и зажавшего перерезанное горло в последнем судорожном движении. Джеймс прикрывает ее от остальных, стремящихся тоже прорваться туда — если ей удастся беспрепятственно подняться к небольшой арочной двери, венчающей лестницу, то она проникнет во внутренние помещения форта, связанные с центральным двором, при условии, что этот форт не только внешне, но и внутри напоминает тот, где я провела свои молодые годы.
Ник творит чудеса с двумя ножами, вывертываясь так, что сабли испанцев пролетают в волоске от его играющего всеми мышцами в свете пламени мокрого от пота тела, не причиняя ни малейшего вреда. Но Ник — пока что ловкий счастливчик, потому что замечаю еще несколько пловцов, ведущих схватки несмотря на такие же рваные раны, как и у открывшего нам ворота парня, хотя и не такие жестокие, раз не мешают сражаться. Или они просто так захвачены боевым азартом, что не чувствуют боли...
Но вот один из наших корсаров, пробивающихся к основному проходу в центр форта, пошатнулся, схватившись за грудь, которую полоснула испанская сабля, упал и откатился в сторону из-под ног сражающихся. Мне надо совсем немного усилий, чтобы проскочить мимо горящих ящиков, издающих отвратительный запах паленой кожи, а затем укрыться за выступ стены, оглядеться и тогда смогу подобраться к раненому беспрепятственно — если, конечно, уцелею сама. Мысленно я мгновенно все это проделала, прикинула каждый свой шаг — но ноги ватные от страха и навалившейся усталости, хочется присесть у стены на корточки, закрыть голову руками, зажмурить глаза и ничего этого не видеть и не слышать.
Голос Стила у меня в ушах: 'Дыши, Марта', и я делаю вдох — а затем бегу, придерживая норовящие захлестнуть мне горло ремни сумок. И где же Пит? Он-то жив? Цел?
Пита замечаю за работой — он оттаскивает еще одного раненого, бессильно повисшего на его руках, и я успеваю его окликнуть и показать на ту нишу, где оставила двоих, самых первых. Умница Пит понимает меня с полужеста и направляется туда. А я с разлета проскакиваю коленками по гладкому булыжнику, выстилающему двор и прижимаюсь к парню:
-Жив?
-Ага, — он держится рукой за рану, и в темноте разобрать, где там разрубленные ремни, лохмотья черной рубашки, прилипшая солома, разлетевшаяся по всему двору, сгустки крови...
-Да разожми ты руки, — снова эта бессмысленная борьба с руками, намертво сжатыми над раной, как будто сведенные пальцы могут остановить кровь.
Ножом разрезаю и без того разорванную и мокрую от крови рубашку на груди, но раздевать его сейчас нет ни времени, ни смысла, и накладываю повязку поверх рубашки, лишь бы закрыть саму рану. Порываюсь оттащить его туда же, к стене, но он останавливает меня:
-Не, дайте лучше попить, — и жадно вытягивает из фляжки остатки воды. -Ну вот теперь почти порядок.
Он поднимается, держась черными от запекшейся крови пальцами за выступы камней в стене:
-Вы туда не лезьте только, — и исчезает в гуще боя.
Но вот ворота раскрываются, и в тех же сполохах уже хорошо разгоревшегося пожара в боковом флигеле видно, что центральный двор, где зияет сквозной пролом в сторону моря, удерживают боевые пловцы. Наши отряды соединяются, многих из них я узнаю, но Тессена среди них нет.
Пантера одной из первых устремляется в проход, и мне видны ее расширенные, белые на фоне темного от копоти лица глаза — она ищет Тессена в последней надежде. И не найдя его среди израненных, но все же в большинстве своем уцелевших пловцов, кидается опрометью туда, где на башне засели несколько испанских солдат, методично сверху расстреливающих всех, кто пытается добраться до главной башни.
Святая Мария, ее стремительная фигура летит через простреливаемый участок площади, там, куда не рискнул сунуться даже Лейн. Что она хочет сделать? Вот она прыгает вперед, перелетает через голову, откатывается несколькими оборотами — и уже вне досягаемости пуль, под стеной. Неужели жива, или ее сбили, как птицу, на лету? Понять что-то в этом дыму и огненной тьме невозможно. Но вот она рывком поднимается на ноги и начинает взбираться по стене туда, где над ее головой еще огрызаются испанские мушкеты.
Сабли убраны в ножны за спиной, и ее пальцы в черных перчатках, ставшие похожими на кошачьи когти, вцепляются в щели кладки. Хорошо, что ступни у Пантеры маленькие, не совсем ей по росту, и она умудряется еще и удерживаться носками сапог.
Ей нужны доли мгновений, чтобы зацепиться за край бойницы и вбросить тело в проем, пока никто из стрелков не сообразил рвануть ей навстречу и сбить ее ногой или прикладом вниз. Если она слетит на камни с высоты в двенадцать футов, то сотрясением не отделается. Это верная смерть. Хотя по ее поведению судя, капитан именно смерти и ищет. Тессен погиб, и теперь нам всем это очевидно, иначе он бы давно был в центре боя. А она... Она не захочет жить без него, тем более после всего того, что произошло с ними на заветном острове — эти полные нежности и чувств взгляды, объятия, сидение у костра вдвоем с переплетенными пальцами...
Он дважды был на волоске от смерти, и она дважды его выхаживала, буквально вытаскивая с того света — именно ее дыхание, а не мое, вернуло Тессена к жизни, когда он, недвижный и мраморно-белый, лежал в луже воды на полу лазарета. А про его пробитую и чудом сросшуюся за несколько дней там, где в самом лучшем случае понадобилось бы две недели, грудь, я и вообще молчу с суеверным ужасом, как будто прикоснулась к чужим и потусторонним тайнам.
Пантера одним махом влетает в бойницу, удерживаясь одной рукой за нижний срез, а ее ноги вытягивается в струнку выше головы, разлетаются ножницами и сбивают с ног ошалевшего стрелка. Мне прекрасно видно, как она выхватывает два ножа, одним с разворота полоснула по горлу ближайшего к ней испанца, а второй послала в того, что разворачивает в ее сторону длинный и лишивший его маневренности мушкет. Она успевает выхватить сабли, пока над подоконником поднимается окровавленная голова того, которого она сбила ударом ноги в голову — он жив и даже с саблей в руке. Похоже, ее удар не нанес ему существенного вреда, или это уже ярость умирающего зверя — но Пантере приходится приложить усилия, чтобы свалить и его. Что с испанцем, мне не видно, он скрыт парапетом, но вот ее движение не оставляет сомнений — добила прямым ударом сверху.
Капитан вспрыгивает на парапет бойницы — сабли снова в ножнах, спиной небрежно привалилась к стене, одна нога чуть заведена за другую и сложенные на груди руки — она спокойно обзирает поле боя, на котором перевес уже на нашей стороне, и это совершенно очевидно, остались только единичные стычки, и красные мундиры можно видеть только под ногами. Видев немало абордажей, понимаю, что дело уже к концу.
Многие ребята перепачканы кровью, и она отчетливее видна в начинающихся проблесках рассвета на обнаженных телах пловцов, чем на черных рубашках остального отряда, и оценить потери пока сложно — разве что среди убитых наших практически нет, мне удалось насчитать только троих.
Пантера смотрит вниз совершенно спокойно — так, как она ведет свой фрегат, когда нет ни бури, ни испанцев. Вдруг ее лицо озаряет нежная, затаенная и какая-то очень грустная улыбка, как старому, наконец-то повстречавшемуся снова другу — может, она увидела все же Тессена? Или видит его в своем воображении? Но не похоже на нашего капитана погрузиться в воспоминания тогда, когда ее люди еще сражаются. Перевожу взгляд туда, куда смотрит она — и замираю. Ее выцеливает испанский стрелок, откуда-то взявшийся на заваленной телами его товарищей площади. И это ему она улыбается, ни делая ни одного движения, чтобы уйти с линии огня, просто сойдя с подоконника внутрь здания.
Он появился так внезапно, что никто не успел среагировать — но вот из окна на втором этаже главной башни, окружённого черными мазками недавно потухшего пожара, вылетела полуобнаженная, покрытая копотью фигура, приземлилась сзади стрелка кувырком посреди двора и, не успев еще развернуть кольцо своего тела, послала в него кинжал. Испанец раскинул руки, выпуская пистолет, и рухнул плашмя — в его основании черепа поблескивала рукоятка кинжала. Тессен — а в том, что это он, уже не было сомнений — распрямился, мельком взглянул на поверженного врага и поднял глаза вверх.
Пантера узнала его — она побледнела как полотно, дернулась вперед, но одумалась и опрометью рванула к внутренней лестнице, а Тессен тем временем выдернул свой кинжал. И с ним, едва обтертым об мундир испанского стрелка, с единственным имеющимся у него оружием шагнул навстречу выбежавшей из разломанной, висящей на одной петле двери.
Надо отдать должное выдержке их обоих — они не стали обниматься на глазах у сражающихся, хотя по тем взглядам, которыми они обменялись, и так все было понятно. Я бы не удивилась, если бы она заплакала, но это все же Пантера...
Они едва коснулись друг друга руками, он подхватил валявшуюся саблю кого-то из защитников форта и они вдвоем, спина к спине, присоединились к зачищавшим форт корсарам. По всему было видно, что испанцы уже не готовы продолжать оборону — их мало и они обескровлены. А самое главное — даже я, наблюдая бой со стороны, так и не поняла, кто же ими всеми командует: заметны были только командиры небольших групп, гибнущие один за другим вместе со своими людьми.
-Выводи! — крикнул Тессен кому-то в сторону главной башни, и из того же окна, откуда вылетел он сам, показались двое его пловцов, держащих под руки и за волосы на затылке окровавленного человека в оборванном красном мундире. — Капитан Пантера, вручаю Вам Вашего пленника. Знакомьтесь, комендант форта. Ребята, ведите его сюда, да не провезите по всем ступенькам, он нам живым нужен.
Лицо Пантеры сразу приняло совершенно иное выражение — стало строже и жестче:
-Вы готовы подписать капитуляцию форта?
Пленник уже стоял перед ней, опущенный на колени своими сопровождающими. Двое рослых, обнаженных по пояс, босых и тоже перемазанных в саже боевых пловца не давали пленному коменданту поднять голову, чтобы разглядеть капитана, но и по голосу он догадался, что это женщина:
-Капитуляцию? Да... Глупо не признать объективной истины, мои люди перебиты. Но женщине я, испанский гранд, никогда не сдамся.
-Вот это точно глупо, — ледяным голосом произнес Тессен. — Потому что больше некому. Или Вы предпочтете, чтоб мои молодцы перерезали Ваше родовитое горло? Это им в радость.
Пленник дернулся, пытаясь распрямить спину, но был остановлен мощным пинком босой ноги — отлететь ему не дали только удерживающие его руки тех же пловцов.
-Итак, я готова принять Вашу капитуляцию, — ее голос снова мелодичен, а на губах мягкая улыбка. И на эту улыбку все же дают посмотреть коменданту, отпустив его голову.
Трудно передать словами всю ту гамму чувств, которая отразилась на лице очередного поверженного ею гордого идальго...
И тут к нашим ногам падает, кувыркаясь в воздухе и с хрустом ломая древко о булыжник, флаг форта. Какой же он огромный, а издали казался не больше пары капустных листов. И Пантера встает на него своими измазанными в известке сапогами. Все, как один, поднимают головы вверх — с самой макушки обгорелой и полуразрушенной башни машут нам Ник с Лейном. И когда успели?
Комендант подписывает сдачу форта, и, связанный, присоединятся к остаткам своих уцелевших в это резне солдат. Он негодует:
-Я офицер и требую соответствующего обращения!
-Вы негодяй, а жестокость и насилие не имеют звания, — отрезает равнодушно Пантера, оборачиваясь к своим бойцам, окружившим ее. -Ну, ребята, форт наш! Ура!
И несколько десятков сорванных уже в сражении, охрипших глоток присоединяются к ней, а Тессен все же пробирается ближе и обнимает ее талию.
И вот тут уже спохватываюсь я — раненых много, и неутомимый Пит уже раздобыл кувшин и принес воду из колодца, поит и умывает тех, кто без сил опустился на уцелевшую солому у стены. Но мы же еще оставили ребят в том дворе! Отправляю его туда, напомнив набрать воду во фляжку — у меня просто не хватит сил добежать быстро.
Подбегаю первым делом к Пантере:
-Капитан, Вы как? Цела?
Она смеется:
-Странно, но цела. Абсолютно.
Кто-то из ребят замечает:
-А и капитан Тессен цел. Это же надо, вы оба куда только не лезли.
-Положим, я никуда не лез, а все это время вылавливал коменданта, — отвечает Тессен громко, чтобы его слышали все. -Вот уж кто лез во все щели! Мои парни его выловили, когда он хотел уже в уборную нырять.
-Ты как вообще врыв-то пережил? — подходит к нему Лейн, успевший спуститься вниз. -Прости, но я тут грешным делом командование отрядом на себя взял, думал, ты с кораблем взорвался. Ребятам вон некоторым плечи и то пожгло ошметками.
-Нет, я сразу поднырнул, на глубину ушел. А дальше следом за вами.
-Да, там вообще разглядеть что-то сложно было, — включается Ник. — Там же сам черт у них ногу сломит. Парни многие понапарывались на штыри, которыми они снабдили дренажные выходы, как будто ждали подводной атаки.
Больше всего раненых среди боевых пловцов — да они, собственно, все и собираются под мое начало, за исключением Тессена, вопреки своему обыкновению, в этот раз чудесным образом уберегшегося от горящих обломков, ржавых штырей и испанских пуль. И, что еще удивительнее — Ника с Лейном, если не считать еще и тех двоих, которые помогали Тессену пленить коменданта. И действительно, у многих ожоги на спине, плечах, а на груди и руках еще и раны от незамеченных в темном, заполненном водой подземном коридоре охранных штырей, поросших ракушками. Пешком они до корабля точно не дойдут. Неужели сгорели все телеги? Они должны где-то быть, ведь на нас не выскакивали лошади, а значит, та часть форта... А значит, та часть форта разнесена ядрами 'Пантеры'.
Но Пантере сейчас не до меня — к ней пожаловал губернатор этого острова. Тожественно, в сопровождении богатых горожан и под белым флагом. Флаг мне нравится больше всего — такой замечательный кусок белоснежного хорошего полотна...
Не отвлекаясь от раненых, мне трудно что-то услышать, но то, что произнесено на повышенных тонах, все же моих ушей достигает. Губернатор умоляет победителей не грабить город и предлагает большой выкуп. Оказывается, население там в основном английской, и постоянный гнет обитателей форта, диктующих условия жизни на правах сильных, им порядком надоел — собственно так, как и было обрисовано в том задании, которое получила Пантера.
Единственное, что потрясает губернатора — это то, что переговоры с ним ведет Пантера, а Тессен просто молча стоит рядом. Губернатор пытается возражать, но, как и комендант несколькими минутами раньше, замолкает, наткнувшись на ледяную надменность их обоих. В конце концов, документы о сдаче подписывает Пантера и даже с милой улыбкой объясняет, куда он может привезти выкуп.
-Что ж, леди, — губернатор склоняется перед ней, усталой, закопченной, забрызганной чужой кровью, но все равно сохранившей гордую стать капитана-победителя. -Польщен знакомством. И позвольте пригласить Вам на торжество по случаю освобождения нашего города от захватчиков. Вас и Вашего...Вашего милейшего спутника.
-Благодарю. Надеюсь, Ваш бал не завтра, потому что сейчас у меня и у всех нас иные заботы. В сражении получили раны наши товарищи, и это основное, чем мы должны заняться.
-Если Вам будет угодно, то могу предложить подыскать просторное помещение в городе, чтобы Ваши раненые могли там обрести покой.
-Благодарна, но, боюсь, покой они там точно обретут, среди какого-нибудь засиженного крысами и спешно опустошенного амбара. Нет, спасибо. Но вот повозки для того, чтобы доставить наших людей на корабль, нам нужны.
Губернатор кивает, отдает распоряжения.
Пантера окликает меня:
-Марта, сейчас вас повозки подгонят, начинайте грузиться и езжайте на 'Пантеру', ее сейчас Стил должен подогнать как можно ближе, мы уже ему с берега сигнал дали.
Ребята все, даже не раненные, устали. Они умываются у колодца, с наслаждением поливая друг другу на спины чистую пресную воду. Приносят и мне еще одно ведро — мои подопечные хотят пить, и я придерживаю их головы, попутно стараясь умыть чумазые лица. С пловцами проще — они и так полуголые.
Среди окруживших Пантеру замечаю нашего виконта, характерным жестом дотрагивающегося до своей груди у плеча и, поморщившись, отдергивающего руку.
-Джеймс, ну-ка иди сюда.
Он покорно подходит, прислоняется к стене:
-Простите, доктор Марта... Кажется, я Вам так и не дам покоя...
Разрезаю его рубашку:
-На сей раз не угадал, дружище. Там царапина. Тебя чуть задело по груди в районе плеча — как кошка позарапала. Поверхностное — совсем шить не надо.
Он заметно рад:
-Тогда я пошел?
-Сейчас, промою и слегка бинтом все же прикрою, чтоб пыль не попадала.
Телеги приходят довольно быстро, и с толстым слоем на удивление чистой, свежей соломы. Грузимся мы, благодаря всем тем, кто уцелел, включая Пантеру, довольно быстро. Еще раз удивляюсь энергичности капитана — как будто и не вела тяжелый бой, она заботливо обходит своих ребят, для каждого находит теплые слова, ободряет, помогает залезть на повозку.
Но, когда мы выезжаем на берег, заваленный обломками камней и обгоревшими досками с 'Санто Розарио', с вздыбленными остатками причала, мы все одновременно замечаем, что 'Пантера' подходит как-то неуверенно.
-Место выбирает, что ли, — удивленно протягивает Джеймс, глядя из-под руки на замедленные движения фрегата. — Да давай же, выкручивай направо. Вот черт!
Таких выражений от сдержанного и чопорного виконта я не ожидала — как не ожидала от Стила, что он краем киля или нижней округлостью днища проскребет по песку на мелководье.
Джеймс уже не может сдержать брани, и бросается в воду, сбросив сапоги и выложив пистолеты.
На фрегате его заметили, сбросили веревочную лестницу, и Сент-Джеймс, невзирая на порезанное плечо, ловко взбирается на борт. Сразу заметно, что он перехватывает штурвал — 'Пантера' выравнивает ход, соскальзывает с мели, куда еще не успела закопаться как следует и мягко, ровно причаливает так, что можно сбросить широкие сходни, необходимые для подъема раненых.
Для меня все это может означать только одно — что-то случилось со Стилом. Он управлял кораблем и с раной на руке, так что должно было случиться что-то непоправимое, и наверняка у штурвала был неопытный рулевой, чего доброго, из команды 'Валькирии', просто не чувствующий особенностей нашего корабля. И, оставив раненых на попечение Пита, взлетаю первая по едва сброшенным доскам — меня никто не держит. И встречают без обычных шуточек. Сквозь набухающие на ресницах непрошенные слезы замечаю и сбитый леер, и проломленные ядром доски посредине палубы, и пятна крови на белоснежных досках...
-Стил!
Боцман отводит глаза.
-Стил! — я уже не в силах сдержать рыдания и захлебываюсь ими в руках подоспевшего кока. — Где он? Пустите! Он в лазарете? Он погиб?
-Успокойся, дочка, — гладит меня Джон заскорузлыми руками по спине. — Он не погиб. И не ранен.
-А где он? Что вы все смотрите?!
-Это море, девочка. Его смыло волной при обстреле или сбило ядром. Мы все видели, как его снесло за борт. А что уж было дальше... Сколько наших находит свой конец в пучине таким способом? И не сосчитать.
-Стил... — я бессильно опускаюсь на палубу у ног кока.
-Оплакать его, доктор, Вы всегда успеете, — он гладит меня по голове, и я чувствую ткань между моими волосами и его рукой, и глупо радуюсь, что на сей раз не потеряла косынку Стила. -А сейчас Вы бы ребят глянули бы. Там пятеро, немного, и тяжелых вроде нет, но под пули попали, одного ядром по ноге задело, раны нет, но нога распухла и посинела.
Вскакиваю — Святая Мария, у меня же еще больше сорока человек на подводах, а я тут рыдаю....
-Доктор, Вы же не пойдете в лазарет такая перемазанная? — кок никак не хочет отстать от меня. -Идемте, у меня помоетесь без посторонних глаз.
С благодарностью принимаю его предложение — и отправляю Пита мыться на корму вместе с остальными, мне от ноже нужным если уж не бодрым, то хоть чистым. Работы нам предстоит много, и с ней надо управиться до того, как придется зажигать тусклые масляные лампы. Оттирая в горячей воде руки от успевшей въестся грязи еще тогда, когда мы лезли по моховому утесу и ползли по полю, начинаю привыкать к своей уже привычной роли вдовы.
Все, кто в силах, помогают перенести раненых на палубу — тут и Ник, и Лейн, и даже Пантера с Тессеном. Все они уже успели побывать моими пациентами, и прекрасно понимают, как дороги эти первые часы, пока еще не начались воспаление и лихорадка. Мужчины на руках переносят в лазарет уже совершенно обнаженных, обмытых Питом людей в наспех наложенных повязках. Пантера, удостоверившись, что тяжелых в это раз нет, и устремляется на палубу, прихватив с собой плотника вместе с его новым помощником Рори, оказавшимся весьма толковым и исполнительным.
В отсутствии Стила теперь вся тяжесть управления кораблем ложится на ее плечи — и не известно, как на долго. Одна надежда на Джеймса — но он же не собирается оставаться у нас.
-Джеймс, прости, — поддавшись искушению, легко целую его сведенные брови.
-За что? Вовсе не больно, -он отстраняется от непривычной нежности.
-Ты великолепно управляешь кораблем. К тому же тебе снова пришлось встать к штурвалу не совсем целым.
-Пустяки, царапина. И мне есть с кого брать пример. Разве у такого капитана можно вести себя по-другому?
Возражать нечего.
-А кто-нибудь знает, где 'Александра'? — спрашиваю у ребят, остававшихся на фрегате.
-Ушла в патрулирование по другую сторону острова, чтобы с 'Валькирией' перекрыть все подступы сюда.
-А когда вернется?
На этот вопрос ответ дать мне не могут, а бежать к Пантере совершенно некогда.
Весть о том, что Стил пропал в море, уже передалась всем членам команды, и в лазарете непривычно тихо — даже между собой ребята переговариваются шепотом, словно это может как-то помочь мне.
Слезы время от времени пытаются навернуться на глаза, и Пит один раз просто стирает их мне комком чистой корпии — вовремя, иначе попали бы и правда в рану.
Но больше обсуждается еще одна новость — не получили ран ни Тессен, ни Пантера, и это, вкупе с найденным ими кладом и полученным обильным выкупом от губернатора этого города, приписывают волшебной силе любви. Корсары суеверны, и эти события истолковываются ими к общей выгоде...
Но невольно под это же правило попадают и два друга — с хвостиком и кисточкой — Ник с Лейном.
-А их-то что хранило? Двоих? Они ж от пуль не прятались, — задумчиво начинает дискуссию один из пловцов, лежа с обеими перевязанными руками.
-Странно, они в колодце мимо штырей проплыли целехоньки, а мы ж там все поизодрались, — вторит ему другой, лежащий на боку, потому что плечи сзади обожжены, а грудь покрыта неровными ссадинами.
-Вот это странно точно, потому что еще в бою можно поберечься, хоть это и не про них, а вот в колодце точно увернуться было сложно, — подливает масла в огонь третий.
И вскоре лазарет хором выносит общее решение об охранительной силе любви. И осекаются, бросив одновременно взгляд в мою сторону.
В сумерках, когда я выхожу на палубу, чтоб освежиться водой и немного глотнуть воздуха, хотя и в лазарете открыты все иллюминаторы — вечерняя прохлада не спешит ворваться в нагретый за день фрегат. Надо, было солнце, а я его так и не заметила — как вчера ушли в сгустившихся сумерках, так сегодня в них и очнулись...
Вдали приближающиеся огни корабля. Вахтенный опережает мой вопрос:
-'Валькирия'! 'Валькирия' на горизонте!
Свен с мостика обменивается с Пантерой короткими фразами, и она машет рукой ретивым плотникам, чтоб хоть ненадолго перестали стучать.
-Не угодить, — ворчит наш плотник, призывая Рори в единомышленники. — Не делаешь, плохо, и делаешь, так тоже не угодил.
Но Рори настроен гораздо бодрее, и просто использует передышку для того, чтобы подставить лицо ветру — он скучает по абордажной команде, и ему немного не по себе, что такое важное дело прошло без него. Но плотник он и правда талантливый, и Пантера уже раздумывает, как бы его уговорить остаться на этой должности — ремонта требуется всегда много, это то, что трудно избежать, принимая бортовой залп противника. Да, море — не лес, за кочку не спрятаться — я теперь знаю толк и в пеших битвах. Но лучше б не было у меня такого опыта...
Прислушиваюсь к перекличке капитанов — вдруг у него есть известия о Стиле? Может, он был неподалеку, когда все произошло?
Но нет — воистину подслушивающий не услышит ничего лестного.
-Убит первый помощник...
Лечу на мостик:
-Нет! — отталкиваю чьи-то руки, не вижу за слезами палубу, спотыкаюсь, падаю в другие руки, спотыкаясь, выбегаю к Пантере. — Стил? Свен! Свен! Ты видел, как он погиб?!
Но 'Валькирия' уже отходит от нас, а Свен дает распоряжения своим людям, орудующим с парусами, и в нашу сторону не смотрит
-Марта, — Пантера наклоняется ко мне. — Ты не поняла...
-Я все поняла. Я не девочка. И все поняла. Не бойся, я не скинусь в воду. И не сбегу на берег, — и поворачиваюсь, чтобы идти в лазарет.
Раненые не виноваты в том, что я сегодня стала вдовой. И что если бы не проявила своеволие и осталась бы? А вдруг он в этот момент спустился бы ко мне, проверить, как дела, и его не смыло бы той волной?
-Марта, стой, — капитан удерживает меня железной рукой за плечо. — Свен говорил о первом помощнике 'Александрии'! О Стиле он вообще ничего не говорил!
-А как тогда 'Александрия' ушла в патрулирование? Ты же сама видела, как ковыляла 'Пантера' у рулевого.
-Сложный шельф. Обломки причала, костяк фрегата. Тут и правда не каждый пройдет. А как рулевой остается на вахту? А командует, может, боцман. Это война, мы все готовы заменить друг друга.
-Тебя никто не заменит!
-Смотря где, — вмешивается в разговор, появляясь на мостике, Тессен, уже отмывшийся от сажи. Умыта и Пантера, одетая в обычную полотняную рабочую рубашку с закатанными рукавами. А вот Тессену ее рубашки бесполезны. — Дорогая, я готов тебя заменить на мостике, если, конечно, доверишь. Пойди, приляг хоть на час, ты же еле на ногах стоишь.
-Пффф, — фыркает она. — На корабле ремонт полным ходом, в лазарете раненых в два слоя, а я завалюсь спать?!
-Все, молчу, — он шутливо вскидывает руки, как будто и правда сдается.
-Хотя, — она отвечает после некоторого раздумья. — У штурвала ты нужен. Джеймса я отправила прилечь, парень молодец, но силы все же на пределе, еще свалится с горячкой.
-А ты?
-Ремонт, — она со вздохом разводит руками и бежит к плотникам.
Мне и точно делать тут нечего... Бреду вниз с мыслью заодно и глянуть Джеймса.
-Постойте, доктор... — Тессен окликает меня. -Вы напрасно так сразу... Я давно знаю Вашего мужа. Он не из тех, кто оставляет друзей. И он не сдается. Не торопитесь... Вы же и меня, помниться, оплакать успели и записать в безнадежные?
Поднимаю на него глаза — и мне видится в его темных глазах лукавая усмешка. Но нет — он смотрит спокойно и ободряюще.
Что ж, дела есть у всех. И меня ждут ребята...
Через какое-то время к нам проникает крик вахтенного:
-'Александра' на горизонте!
Жаль, Пантера не согласилась отдохнуть, пока Тессен предлагал свою помощь. Сейчас он спрыгнет в воду и поднимется на свой фрегат. А мы останемся одни — и на ее плечах будут бессонные и бессменные вахты за двоих. А у меня — холодные, безнадежные ночи...
-Марта!!! — дверь лазарета распахивается, и на пороге возникает Стил, почему-то голый до пояса, волосы небрежно собраны шнурком низко на затылке, и выбившиеся просоленные пряди спадают на лоб и щеки.
Призраки прошлого... Да, во сне мне являлся Вольф, и оставил в покое только когда его место прочно и уверенно занял Стил...
-Да что с тобой? -его руки, такие живые и горячие, поднимают меня со стула, на который я недавно присела и задремала, даже не опустив голову на руки, как делаю это обычно. -Ты не ранена?
Его руки беззастенчиво пробегают по моему телу, спине, струятся по бедрам.
-Стил... — и слов нет, просто прижимаюсь к его теплой груди, соленой от морских брызг и пота, вдыхаю его неповторимый запах, ощупываю его в свою очередь. — Ты жив? Нигде ничего не болит? Ты цел?
-Конечно! Разве от тебя можно так просто уйти?
-Тебя же смыло волной! И все решили, что затянуло под киль.
-Затянуло бы, если бы не парни Тессена. Вернее, его первый помощник, — на лицо Стила набегает тень. — Он погиб вскоре после того, как вытащил меня. Шальная пуля...
-И ты был все это время на 'Александре'?
-Да. А куда бы я делся? К тому же пригодился. Нам же надо было перекрыть подходы к острову со всех сторон.
-Ты вернулся?
Он сокрушенно качает головой:
-Пока не знаю. Как решит капитан. Мне надо было убедиться, что ты жива. Без тебя вся остальная жизнь была бы бессмысленна.
Вкратце пересказываю ему события на берегу. И о Пантере, искавшей смерти и чуть не нашедшей ее в нескольких шагах от Тессена. Страшно подумать, что было бы, опоздай он на мгновение. Или промахнись единственным оставшимся у него ножом.
-Вот видишь... -он целует меня на глазах у всего лазарета и убегает.
Сон сняло как рукой. И усталость тоже.
-А вот не скажите, парни, — в потолок посылает замечание кто-то из раненых, ставших невольными свидетелями этой сцены. — Стил же тоже без царапинки!
-Любовь хранит...
-И Ника с Лейном...
Еще не все заснули, особенно те, у кого повреждены и спина, и грудь, вот они и пытаются себя отвлечь от боли любыми способами. Но постепенно затихают и они.
Утро медленно втекает в лазарет. Тело ноет и гудит, с трудом разгибаю ноги и спину. Но через силу заставляю себя встать, умыться и сменить рубашку и фартук. Пита, прикорнувшего в углу, даже не трогаю — потому что вряд ли ему легче, чем мне.
Один за другим начинают просыпаться ребята и спросонок пристанывают — ни один отвар не действует слишком долго, и даже ром не панацея. Прозорливый кок приносит свежую порцию воды и обещает накормить кашей, как только мы будем готовы к этому счастливому моменту.
Но до каши надо доплыть с помощью ведра, и вот этой посудине я точно капитан.
Поднимаюсь на палубу — фрегат по-прежнему на якоре, и Стил о чем-то ожесточенно спорит с плотником.
На мой незаданный вопрос он отвечает:
-Ты капитана ищешь? Она на 'Александре'. Тессен ее уговорил. Да и я его поддержал. Пусть отдохнет. Ей же фрегат наш как часть тела, и она не может смотреть, как его без нее восстанавливают. Эти же уроды били как по мишени, и не уйдешь, потому что нам надо было форт ровнять с землей, чтоб вам же меньше было зачищать.
Пантеру мне не удалось увидеть до середины следующего дня, когда она взбежала на палубу нашего фрегата:
-Стил, что у нас с ремонтом? Марта, что там в лазарете?
Она летала по всему кораблю, заглянула в каждый угол, кого-то похвалила, на кого-то и рыкнула. В лазарет она тоже зашла, и не на минутку — нашла время присесть к каждому, поговорить, ободрить, и ребята на глазах приободрялись, начинали улыбаться.
Наконец, настала и моя очередь.
-Марта, ты можешь сейчас зайти в мою каюту?
И по дороге она рассказала, что обещанный губернатором бал состоится сегодняшним вечером. И что мы со Стилом тоже приглашены — он как первый помощник капитана, а я — как его законная супруга.
-Ой, — пугаюсь я. — Но бал...
-Что так? Мы еще успеем купить тебе платье.
-Но Стил... Он тоже не любит балы.
-Вообще-то, знаю. И с ним уже переговорила. Он просил, чтобы я сама тебе передала приглашение, и он поступит так, как захочешь ты. Стил не хочет давить на тебя.
-А на бал он хочет? И опасается, что я откажусь? Но ради него я могу и на бал. Танцевать точно не получиться, но вежливо поулыбаться я могу. Но Стил ведь тоже не любит танцы. Так что мы будем просто тихим украшением этого праздника.
Пантера посмотрела на меня очень внимательно и рассмеялась:
-Вы оба как малые дети. Но, в отличие от них, готовы уступить во всем друг другу. Все с вами понятно. Если захотите — предложение в силе. А нет, то, думаю, вы найдете, чем себя занять. К сожалению, у меня такой свободы выбора нет.
-Ты с Тессеном туда идешь?
-Да, конечно. Да я бы и не рискнула в таком месте оказаться одной. И Свен согласился пойти, и его первый помощник, — она невольно рассмеялась, представив себе Свена на балу.
-А Свен не придет в деревянных башмаках? — мое предположение заставляет нас обеих расхохотаться.
-Мы столько сделали для этого города, что Свен волен и босиком туда придти, — она серьезнеет. — А вот мне опять сложнее. Тессен сказал, что кроме как в парадную форму, он ни во что большее наряжаться не готов. Сказал, ни одного кружевца не разрешит никуда прицепить.
-А ты? Тоже в черном мундире при шпаге? Но это же бал? Тебе же придется танцевать?
-Эх, — сокрушено вздыхает она. — Губернатор лично приезжал утром, разыскал меня на 'Александре' и настоятельно, рассыпавшись в комплиментах, попросил быть на балу в платье. Он хочет открыть праздник официальным танцем. Со мной. И что прикажешь делать?!
-Надевать платье, если есть. Честно говоря, мне самой до ужаса хотелось бы взглянуть на тебя в платье еще раз. Ты на редкость уверенно в нем держалась.
-Еще мамина выучка, — по ее лицу промелькнула тень боли. — Ну, да ты же все знаешь.
-Платье то же самое будет, красное с черным?
-Нет. Я тогда с запасом купила в Сент-Джеймсе. Это голубое.
-Бархатное?
-Очень тонкий бархат. И узкий серебряный позумент. Губернатор пришлет за нами карету, пешком в таком сооружении не добрести.
-Можно взглянуть?
-Не только. Не хочу мучиться с ним при Тессене и показаться неловкой. Поможешь?
На ее промытом до скрипа с лотосовым мылом теле с прозрачно-тонкой гладкой кожей изящное белье с тончайшей вышивкой смотрелось так, что было жалко обрушивать сверху эту массу нежнейшего, переливающегося глубоким, чистым тоном флорентийского майского неба бархата. Прямоугольный вырез спускался, приоткрывая ложбинку между ее грудями, а скроенный облегающим лиф слегка поддерживал тяжелую грудь снизу, сбегая к талии для того, чтобы разлететься во все стороны сотнями складок — как водопад. Спереди густые волны бархата слегка расходились, чтобы открыть треугольник нижней юбки из более темного атласа. Рукава тоже были двойными — узкие атласные выглядывали из расширенных к низу бархатных, расширенных настолько, что спускались вниз, оттеняя складки юбки атласными отворотами.
Между ключиц лежал небольшой медальон, а промытые и расчесанные локоны свободно спускались по плечам и спине. В ушах висели узкие длинные серьги, такие же, как медальон. В довершение этой картины она слегка провела кисточкой по векам, и они засияли так, как будто платье отбрасывало на ее глаза свой отблеск. Аккуратные штрихи сурьмы сделали ее глаза огромными, а еле заметный слой румян подчеркнул выразительность скул и губ.
Когда Тессен заглянул в ее каюту, то онемел на пороге. Хотя. Глядя на него, онемела я — так он был хорош в черном мундире с широким белым воротником рубашки из белого батиста, так подходящем к его черным глазам, смуглой коже и идеально гладкой волне длинных черных волос, светившихся чистым здоровым блеском.
-Леди Александра... — он склонился перед ней в придворном поклоне, придерживая шпагу с причудливо украшенным эфесом.
Она повела полуобнаженными плечами и присела в глубоком реверансе с идеально ровной спиной.
Они были настолько красивой парой, что я невольно захлопала в ладоши. Капитаны обернулись одновременно, и я смутилась:
-Простите... Случайно... Так красиво...
-Марта, а ты не передумала, часом? — спросила на всякий случай Пантера. — У меня еще есть платье, и я успею даже подшить тебе его по фигуре, это не сложно. Честно говоря, я когда его выбирала, подумала о тебе. Устроит темно-кремовое?
-Если это надо для дела, я и в клеточку, как у шотландцев, надену. Но если этого можно избежать, то мы же уже договорились. К тому же ребята в лазарете совершенно не заслужили надолго оставаться без моей помощи. Многим еще трудно вставать, пусть отдыхают.
-Наверное, ты права.
Тессен вступил вбеседу:
-Хотя Уильям мог бы и присмотреть за ними, на 'Александре' раненых почти нет, все мои пловцы оказались на 'Пантере'. Кстати, был бы рад их возвращению, если, конечно, их можно трогать.
-Капитан, я услышала Вас, — отвечаю, обдумывая заманчивое предложение. — Давайте об этом мы подумаем все вместе и завтра днем, и обязательно с почтеннейшим Уильямом во главе.
-Дельно, — соглашается Тессен.
Вскоре они уезжают, а я вспоминаю, что еще утром отправила записку с заказом в аптеку, но так пока ничего и не получила. Иду жаловаться Стилу.
-Думаю, разбираться придется завтра. Город взбудоражен, я сам сегодня ненадолго туда отлучался, так бестолково потерял два часа. Такое впечатление, что на этот праздник званы даже голуби с колокольни.
-Наверное, им долго жилось несладко. Вот и радуются.
-Нам с тобой тоже есть чему радоваться, — он привлекает меня к себе и начинает целовать лоб, волосы, шею.
-Вахтенные видят, — слабо врываюсь из его рук, но это абсолютно бессмысленно.
Видят нас и те раненые, которые могут относительно свободно перемещаться и вышли подышать воздухом на палубу — я чувствую, как пламенеют мои щеки, становясь ярче тамплиерского креста на моей косынке. Но, похоже, ребятам до нас дела нет — на пристани прогуливаются молодые горожанки, строят глазки красавцам корсарам с обнаженными, кое-где прикрытыми бинтами торсами. Парни что-то кричат им в ответ, и единственное, когда они вспомнят меня — когда начнут проситься у Стила на берег, а он не будет принимать решение без меня. Впрочем, некоторых можно и отпустить — радость ещё никому не вредила, а что касается остального, то вроде голова на плечах у них есть. Тем более, что в сгущающихся сумерках видно, что иллюминацией расцвечен весь город, и звуки праздника разносятся над крышами и вьющимися улицами.
-Вести себя прилично, Пантеру не позорить, доктора не подводить, лишней работы ей не надо, — напутствует их первый помощник, уже успевших надеть чистые рубашки и привести себя в порядок.
Он проверяет пистолеты:
-Знаешь, нам с тобой сегодня не удастся побыть наедине. Ты отдыхай, а я тут все боевое охранение собой заменю.
-Стил... Опять все на тебя...
-Вообще-то, на причале городская стража. Так что иди спать, на тебе, солнышко, уже лица нет.
Вооружившись твердым намерением присоединиться к Стилу, закончив дела в лазарете, прихожу в себя только утром — причем на тюфяке возле своего стола.
-Доброе утро, доктор, — смеются ребята, завидев мой недоуменный взгляд и всклокоченные со сна волосы. -Выспались?
Солнце прочертило узкие дорожки на полу, на столе, на стенах — и его больше, чем я ожидала бы с утра.
-Который час?!
-Скоро девять.
-Пит! — лихорадочно расчесываю волосы. — Ты мне за это еще ответишь!
-Нет, — вступается за юнгу боевой пловец, тот, который открыл нам ворота форта. — Пит не виноват, это я ему запретил Вас трогать. И мужа Вашего тоже попросил не трогать Вас, а то вскочите и снова побежите куда-нибудь.
-Стил был здесь? — я уже успела умыться из кувшина и завязываю фартук.
-Конечно. И капитан. Вернее, оба.
-Она была в голубом платье?
Пловец смотрит на меня с искренним сочувствием:
-Доктор, Вы так устали, что Вам снились цветные сны? Не удивительно, все же Вы женщина, а бежали-то со всеми наравне. Мы тут уже все наслышаны. Так еще и здесь сколько с нами возились. Может, еще поспите?
Улыбаюсь ему ободряюще:
-Спасибо, что дали отдохнуть, теперь я с новыми силами готова приняться за дела. И, надеюсь, уговаривают меня еще поспать не те, кто боится перевязки?
-Леди Марта, — в дверь заглядывает вахтенный. — Там к Вам пришли.
-Кто? Где?
-На причале Вас ждет посыльный из аптеки и какая-то женщина, вроде небедная такая.
Оказалось, бояться было нечего — это принесли мой заказ из аптеки, но почему-то посыльного сопровождает и правда весьма неплохо одетая милая дама средних лет. При виде меня она радушно улыбается, и на ярком солнце становятся видны тонкие морщинки под слоем пудры:
-Ах, дорогая, вот Вы какая, — она осторожно берет меня за кончики пальцев, а сама отступает назад. — Какая-то Вы неизящная, хоть и худенькая.
Не могу найти, что можно ответить — дама явно не хотела меня обидеть. Поэтому просто тихо улыбаюсь ей в ответ — может, она продолжит говорить и станет ясно, что именно она от меня хочет. Ну, фыркнет, как сестра Беатрис — и что? Мы уйдем отсюда через пару дней, и никогда я ее больше не увижу.
-Мне так стало интересно, когда по городу разнеслась весть, что на кораблях есть самые настоящие пиратки...— она с таким восторгом всплескивает руками, что я просто мягко поправляю ее:
-Мы каперы.
-Ах, дорогая, мне трудно разбираться в таких вещах! Но эта удивительная женщина-капитан не в пример Вам женственнее! И как ей удается, такой изящной красавице, командовать этой шайкой неумытых, грубых мужчин!
-Не такие уж они неумытые, — пожимаю плечами.
-Да ладно, что там про них, вся матросня на одно лицо, хотя, конечно, мы, жители острова, безумно им благодарны за освобождение от испанцев. Мы теперь можем слушать службу в соборе не на католический манер..., — ее щебетание заставляет меня вздрогнуть, так как я и не могу, к стыду своему, припомнить, когда вообще была у исповеди, не считая бормотаний голландского пастора в Мале.
-Так что капитан? — стараюсь быть как можно более радушной.
-Ах, простите, я упрекнула Вас в неженственности, а сама не лучше, даже не представилась Вам! Простите великодушно, дорогая, это от избытка чувств. Я жена аптекаря, где Вы купили эти лекарства, и я, когда услышала от мужа, что и врач на пиратском...
-Каперском...
-Простите. Словом, на этом корабле, тоже женщина, то решила, что я просто обязана Вас повидать. Особенно после того, как на балу имела честь видеть вашего капитана. Она так прекрасна! И это голубое платье! Она со своим супругом затмила всех на балу! А как она танцует! Все только на них и смотрели, даже музыканты!
Поток восторгов словоохотливой аптекарши мне интересен, поэтому не делаю попыток ее прервать. И слушаю ее подробный рассказ о том, как после открытия бала, в котором Пантера прошла в медленной и плавной паване рядом с губернатором, танцы стали сменять один другой, и ее неизменным партнером был Тессен. Аптекарша поведала, что весь зал замер, когда они вышли танцевать вольту, в которой даме приходится подпрыгивать, опираясь на плечо кавалера, и голубые юбки, взметнувшись, оголяли ее стройные лодыжки, а кавалер проворно и резко поворачивает в воздухе танцующую с ним даму, обнимая ее за талию.
-Понимаете, — округляя глаза, восхищалась аптекарша. — Это же такой танец... Не каждая женщина решится его танцевать, а я бы вот может. И решилась бы, но задохнусь после первого же прыжка! А ваша леди капитан даже не раскраснелась! Но и сила же какая у ее супруга, она же далеко не миниатюрна, уж это я заметила, когда подошла поближе. Бранль сменял котильон, аллеманда следовала за контрдансом — они были неутомимы!
И что? Мне надо ей сказать, что Тессен вовсе не супруг Пантеры, а такой же капитан, как и она? А зачем...
Поболтав еще немного с недалекой, но вполне доброжелательной женщиной, которая не поленилась придти на пристань, лишь бы после нашего отплытия еще несколько лет быть популярной рассказчицей среди своих подруг, родственниц и просто посетительниц аптеки — надо же, она видела живых пираток... Святая Мария, смех и грех. Поболтав с ней, возвращаюсь к своим привычным занятиям, а в ушах звучит музыка танцев, когда-то слышанных издалека, из палаццо Флоренции, такими же теплыми вечерами, как вчерашний.
Пантера, которая обычно с рассветом уже принимается за дела, если только вообще ложилась с вечера, появляется на палубе в тот момент, когда я поднимаюсь туда после разговора с аптекаршей. Она несколько смущена тем, что жизнь на корабле уже началась, но вряд ли кто-то осудит капитана, способного вести фрегат сквозь бурю всю ночь или идти на абордаж впереди взрослых, закаленных в боях мужчин.
Подруга одета так, как обычно — в штанах и белой рубашке, но ее волосы распущены и свисают почти до бедер. Движения необыкновенно плавные, в глазах поволока, губы ее чуть припухли — видимо, капитан Тессен не терял времени зря.
Она потягивается навстречу солнцу, выгибая спину как кошка, но так же быстро встает в стойку, принимая приличествующую капитану уверенную позу со скрещенными на груди руками.
-Приветствую Вас, капитан, — к нам на фрегат поднимается Свен в сопровождении первого помощника. -Еще раз хотел заверить Вас в моем глубочайшем восхищении. Удивлен, удивлен... Валькирия, что и говорить.
Она смущенно молчит, а на щеках вспыхивает яркий румянец, делающий ее моложе и как-то беззащитнее.
Свен приветливо здоровается и со Стилом, обменивается с ними обоими какими-то деловыми фразами про ветер и приливы, а затем, обведя глазами фрегат и придержав трубку, с кольцом дыма выпустил вопрос:
-А Тессен уже вернулся? Цел?
Пантера смотрит на него заинтересованно:
-Свен? Мы вчера все вместе вообще-то, вернулись. Ты же не и не пил почти, — она переводит взгляд на первого помощника 'Валькирии'.
Но тот почему-то прячет глаза и напряженно всматривается в забортную воду, в которой на мелководье играют мелкие пестрые рыбешки.
Пантера переводит глаза с них на Стила. Стил бросает взгляд за борт, туда же, куда сосредоточенно вглядывается его собрат с 'Валькирии', но спокойно отвечает Пантере:
-Вы же его только что видели?
-Видела. Он вообще-то в моей каюте, и ни для кого это уже не секрет. Мы вчера так устали с этим балом, что решили сегодня выспаться как следует, и снова начать жить обычной жизнью с новыми силами. Тессену сейчас еще предстоит выбрать первого помощника, и он не хотел идти на свой корабль, чтобы избежать до утра ненужных обсуждений кандидатур.
-Утро вечера мудренее, — соглашается Свен. -И, как видим, боцман справился, раз фрегат тут. Впрочем, никто и не сомневался.
Командиры 'Валькирии' собираются уйти, но тут, и, как выяснилось, на беду, на палубу вышел Тессен — по своему обыкновению, босой, с обнаженным бронзовым торсом и волосами, собранными низко на затылке тонким кожаным шнурком. Он энергично поприветствовал мужчин, поклонился Пантере и хотел уже спрыгнуть за борт на свой обычный заплыв, как вдруг у него поинтересовался помощник Свена:
-Что сам цел, вижу. А тот хлыщ как?
-Какой такой хлыщ? — глаза Пантеры распахиваются на пол-лица.
Тессен не успевает столкнуть свенова помощника за борт, как сам Свен неожиданно прытко отвечает вместо него, пока тот, полностью одетый и даже в камзоле и башмаках, отчаянно хватается за леера и брыкается, чтобы не оказаться в воде во всем тот великолепии, в котором собрался в город.
-Как какой? Так он же на дуэли сегодня утром дрался.
-Какой еще дуэли? — глаза Пантеры начинают метать зеленые молнии, и Тессен оставляет в покое помощника с 'Валькирии', бросаясь к ней.
-Никакой, дорогая. Так, обычное дело, всплеск чувств у скучающего сухопутья.
-Тессен, ну что же ты со мной делаешь, — она сокрушенно опускает руки после того, как командиры 'Валькирии' спешно покидают наше палубу, поняв, что дружеским участием спровоцировали неприятный разговор.
Конечно, слез Пантеры нам вряд ли увидеть, а если и слезы, то вместе с яростью, но они не льются, а клокочут в груди. И Тессену пришлось ее крепко прижать к себе, чтобы чего не сотворила и поцеловать, чтобы мысли улетучились, а уже потом объяснять:
-Дорогая моя, милая, прости, — он держит ее бессильные локти и целует, приподнимая ее так, что она парит над палубой. — Не хотел тебя огорчать. Ну вякнул какой-то напомаженный глупость, да он и сам испугался своих слов. Но уж если вызов брошен, сама понимаешь, проигнорировать его или забрать назад было бы невежливо для нас обоих.
-Ты опять рискуешь собой.
-Какой риск?! Мы спокойно встретились на рассвете, я выбил у него шпагу на стром выпаде, он извинился, и я с чувством удачно начавшегося дня вернулся к тебе под бочок, — последние слова он произносит почти шепотом, хотя Стил уже отошел от них, а ребята громко смеются на корме и не слышат этот разговор.
-Тебе просто повезло! А если бы противник оказался сильнее? Это ты все время в бою, а они тут на берегу могут в фехтовальном зале часами упражняться и без ущерба для себя.
-Милая, если я могу выбить шпагу у тебя, то остальные мне не страшны! — заверяет ее Тессен.
Она смеется:
-Ты льстец! Просто льстец, — спохватывается, что вышла наверх без оружия и задорно кричит ребятам. — Две шпаги бросьте нам!
Конечно, все внимание теперь приковано к ним, все понимают, что это просто игра, демонстрация головокружительного мастерства ради самого мастерства, даже шпаги звенят не как в бою — не грозно, предвещая гибель, а серебряными колокольчиками, и ее распущенные локоны летают вокруг гибкой спины как золотистый шелковый плащ.
Когда они заканчивают, то аплодируют не только корсары со всех трех кораблей, но и порядочное количество зевак на причале. Пантера фыркает, сбрасывает сапоги и они вдвоем исчезают в пене зеленоватых барашков моря.
-Стил, что там вообще произошло?!
-Ничего страшного, солнышко. Это мужские дела, и Тессен прекрасно разобрался. Тем более, что меня там не было при этой ссоре. Но вроде кто-то его из местных видных жителей умудрился сказать нашему Тессену, что он подкаблучник, подчиняется во всем женщине, прячется за ее спину.
-Не может быть, — невольно зажимаю рот рукой. — И он не убил на месте?
-Не хотел портить праздник Александре. Она так давно не развлекалась... И танцевать она любит и умеет.
-Уже наслышана! От жены аптекаря.
-Вот видишь... Он и не хотел поэтому ей вообще что-то говорить. Назначили дуэль, как положено, на раннее утро, он хотел Лейна секундантом взять, но ушел один, еще и чуть не опоздал. И вернулся, правда, быстро и в хорошем настроении, а пока мылся, мне все это и пересказал.
Пантера с Тессеном взбираются на палубу, мокрые и счастливые, она отжимает свои волосы и разбрасывает по плечам, подставляя солнцу.
-Марта, что там у нас с лазаретом? — в ее голосе уже неподдельная тревога, и она уже снова капитан боевого фрегата, а не красивая молодая женщина, которая любит и любима.
Не успеваю ей ответить, что все не так плохо, как казалось в первый день — ребята все уже на палубе, их успел вывести трудолюбивый Пит, потому что морской бриз гораздо приятнее, чем дышать воздухом мгновенно прогревающегося на солнце лазарета. До тренировок многим еще далеко, но глаза и голоса веселые, и это внушает надежду.
Не огорчил всех в это утро даже холодный завтрак на скорую руку: ломти копченого мяса, фрукты, зато со свежим теплым хлебом из настоящей пекарни. Интересно, кок тоже был на балу?! С котом?!
Но нет — на вопрос Марты о горячей каше хотя бы для раненых он ворчит:
-Ваша милость, капитан, а как бы я плиту разжег?
-У нас кончились дрова? А боцман куда смотрит? Мы же на стоянке! Хоть пол-леса бы тебе привезли, только скажи!
-Да дров-то у нас еще много, и да, пополнить запас боцман обещал тут. Но у меня там такие дрова...
-Так...— она оборачивается к своему первому помощнику. — Стил, что у нас за дрова такие диковинные? Это мне стоило проснуться на несколько часов позже, как тут уже сплошные загадки.
На 'Пантере' тишина гробовая, как на погребальной мессе.
И в этой тишине, подпираемой несколькими десятками глаз, на палубе возникает живописная группа — Ник и Лейн в окружении целой стайки девушек, постепенно выныривающих со стороны дровяного склада.
Кок, как олицетворение возмездия, показывает на них поварешкой:
-Вот! Срамники! Такого палуба этого фрегата еще не видела! И ведь появились здесь совсем недавно!
Пантера, как ни странно, молчит — моет, не хочет перебивать пожилого человека, которого искренне любит и уважает.
Четыре девушки, не ожидавшие такого торжественного приема — еще бы, вся команда нашего корабля так или иначе оказалась здесь, а кто не сразу, того позвали — смущаются донельзя, вскрикивают и закрывают лица фартуками. Мне и отсюда видно, что это не портовые шлюшки, которых удалось тоже повидать, а вполне приличные дочки каких-нибудь зеленщиков или шорников — простые, сдобные, недалекие, но искренне способные восторгаться такими героями и красавцами, которыми предстали в молве жителей эти двое после подвигов при взятии форта и сбрасывании с башни испанского флага. Холодею при мысли, что сейчас нам придется занимать круговую оборону от всех их многочисленных родственников.
Ребята же явно не задумываются о таких мелочах — они обескуражены и таким безумным нарушением корабельных порядков, и тем, что их предположения оказались ошибочны. И явно одобряют этих двоих. Не рыдают и не грозят отцами и девчонки, но я на всякий случай пробираюсь к ним поближе:
-Как вы сейчас домой-то явитесь?
-А что? — смотрят они на меня недоуменно, даже отняв фартуки от раскрасневшихся лиц с яркими, нацелованными губами. Они готовы дать мне отпор, если я вдруг начну им рассказывать о чистилище и Страшном суде — их пугает мой белый платок.
-Может, вам надо дать охрану? Или вы хотите пожаловаться на них нашему капитану?
-Нет, что Вы! — пугаются они. — Зачем жаловаться? Тогда же придется и подарки вернуть!
-Мы добропорядочные девицы, Вы не думайте, — заявляет мне одна из четверки, постарше, побойчее, с пушистой черной косой, лежащей почти параллельно палубе на ее рвущейся из белой сборчатой рубашки с низким вырезом груди.
-Я не собираюсь вообще ничего думать, — я понимаю, что все равно я тут старше. — Вам, дурочкам, пытаются помочь. Вы хоть знаете, чем заканчиваются ночевки с молодыми мужчинами?
Судя по из округлившимся веселым глазкам — знают прекрасно:
-Ой, да за это время и с таким приданым, которое они нам подарили, можно и замуж согласиться выйти, а ребеночек будет на них похож, а не на вдовца-булочника.
Наверное, что-то в этой жизни я так и не поняла.
Но невольно кладу руку на свой живот, где под фартуком прячется пока еще не жизнь, а так — волшебное предчувствие.
Ник и Лейн, ответив на все шуточки ребят, нарочно удерживающих их, пробираются к своим подружкам, трогательно успокаивают и уводят с корабля в город.
Проходя мимо Пантеры, они виновато и вопросительно смотрят а нее — я-то знаю, что все это представление не было предназначено дня нее. Точнее, именно для всех, кроме нее. И я знаю, как затравили этих двоих — так, что даже жалела, что сама не напоролась на какую-нибудь испанскую саблю. Так, слегка — я ж не Пантера, и боль не выдержу, а мне еще другим помогать, а не кричать на полморя. Но лишь бы разрушить эту непонятно откуда взявшуюся поговорку про любовь, которая хранит, хотя и хорошо, что хранит — и Пантеру, и Тессена, и Стила. И, конечно, Ника с Лейном, но жаль, что их так задразнили.
Когда они вернулись спустя час, Пантера посмотрела так, что лучше бы кричала, как сказал ей Лейн в ответ на такой тяжелый взгляд. Она, постаравшись как можно более удачно подобрать слова, все же ответила им:
-В вашу личную жизнь я не лезу. И корабль не монастырь, обет воздержания никто не давал. Но корабль не бордель, и еще раз приведете на него развлечение на ночь, на берегу оставлю, — она сказала спокойно, ровным и тихим голосом, так, что услышала только я, но они побледнели от ее слов.
Она примирительно улыбнулась:
-Поверьте, для меня оставить вас будет больнее, чем вы думаете. И я вам искреннее благодарна за то, что вы сделали и в предыдущих схватках, и при взятии форта. И вам многое можно простить. Но я отвечаю за весь корабль, и есть правила, не нами установленные. Они делают нашу безумную жизнь более предсказуемой.
-Правила надо иногда нарушать, — глядя ей в глаза, негромко отозвался Лейн. — Вы же давно разрушили поверье о том, что 'женщина на борту к несчастью'. Вы и Ваш доктор... Мы с Ником не променяем Вас ни на какого другого капитана, и Вы удачливее и храбрее большинства мужчин.
-Началось, — она машет на них рукой. — Все. Разобрались, друг друга услышали.
Надо ли говорить, что издевательства прекратились? И хорошо, потому что распрей вовсе не хотелось — мы стояли в мирном порту, нам были рады, в тавернах обходилось без драк и нападений, девчонки напропалую старались понравиться красавцам-корсарам, а Пантера с Тессеном еще пару раз побывали в гостях у губернатора, уже не так пышно, как на балу, но тепло и по-дружески.
-Марта, ты хоть успела отдохнуть? — ранее утро, и мы с подругой встретились на корме, потому что теперь и мне приходится тщательно расчесывать свои бурно отрастающие волосы.
-Не задумывалась. Важно, что ребята почти все выздоровели. Во всяком случае, лежачих у нас уже нет давно, так, на перевязки забегают. Но ведь и тренировок жестких нет сейчас.
-Это меня уже начинает беспокоить. Наверное, я поступила нечестно, увлекшись своей жизнью, отношениями с Тессеном, — оан мрачнеет и смотрит в темную утреннюю воду.
-Что ты! — обнимаю ее за плечи. — О чем? Всем хорошо. Мы все слишком долго жили в постоянном напряжении. Твоей команде тоже нужен отдых. А иначе и бунт на корабле может возникнуть.
-Марта, ты не перестаешь меня удивлять! То чуть не командование принимаешь, то про бунт рассуждаешь, и не первый раз... Правильно Стил говорит, что в тебе таится особая сила, которую сразу не видно.
И я замираю, не поняв смысла ее слов, и начинаю быстро лепетать:
-Не надо. Не говори ему. Он оставит меня тут, а я не могу без него. Ты не понимаешь, что я пережила за те часы, что мы не знали о нем! Милая Пантера! Не говори...
Она сначала смотрит на меня испытующе, не сразу понимая, о чем я, а затем дерет меня за руки:
-Что ж, тебе решать. Наверное, доктору виднее, чем капитану. Обещаю, что не скажу. Но вот тебе бы сказать ему надо. Кто знает, что будет через минуту в нашей жизни? А он имеет право порадоваться вместе с тобой.
-Хорошо. Конечно, но когда сама буду уверена. А волноваться не стоит. Беременность не болезнь, а я абсолютно здорова. Так что не подведу.
-Хорошо. Но позже мы вернемся к этому вопросу.
-А ты? Ты еще не готова подарить Тессену сына?
Она снова мрачнеет:
-Это все очень трудно объяснить. Про детей. Да и все же капитан с детьми на палубе... Я это знаю по своему детству, и пока не готова к таким испытаниям для своих детей. Только теперь понимаю, что могли чувствовать мои родители, отпуская меня в абордажной команде...
-Но Тессен не предлагал хотя бы стать его женой? Ты прости, что я вмешиваюсь, но мне бы так хотелось тебе счастья...
-Все нормально. Я много думала... И когда Лейну сказала, что нельзя на корабль девок водить... А ведь команда Тессена может ему бросить такой упрек в случае неудачной операции. Да и слова Джеймса тогда задели за живое... И с призраками прошлого я простилась.
-Вот видишь!
-Нет, это все не главное, — она подставляет лицо ветру, и он сам начинает укладывать ее локоны за спиной. Странно, а мне всегда лохматит... — Главное, это то, что сказал мне вчера Тессен. Он поднял меня над головой и сказал, что перед всеми богами мира и перед самим морем мы давно женаты, осталось только перед людьми и согласна ли я пройти этот последний шаг и стать его женой перед людьми.
-А ты?
-Я обещала подумать... К тому же вчера вечером губернатор, уверенный почему-то, что мы женаты как моряки, с записью в судовом журнале, предложил закрепить наш брак церемонией венчания в главном соборе города.
-И ты?
-Может, это и интересное приключение. Людям нужны праздники. А мы... Тессен все правильно сказал, нас повенчало море на веки вечные...
-Пантера...
-Марта, ну опять ты плачешь!
-Это от радости.
-Все равно не по-корсарски...
-Мы ж на отдыхе, — пытаюсь свести к шутке.
-Отдых придется прервать. Губернатор нас вчера и пригласил к себе. Почти вызвал. Вечером снимаемся с якоря всей нашей эскадрой. Простенькое задание, а то ребята заскучали. И как раз вернемся к празднику.
-То есть ты решилась?!
-Во всяком случае, платье я сегодня закажу...
-А цвет?
-Наверное, слоновой кости... Хочешь, вместе сходим? Ты же будешь подружкой невесты, тебе тоже надо платье красивое.
-А мы надолго уйдем в поход?
-Суток на пять. Простой конвой, ничего сложного, вернемся и поженимся. Мы должны сопроводить корабли с женщинами переселенками. Денег и сокровищ у них нет, только куча сопливых детишек, так что они и как рабыни не годятся. Так что нападать вряд ли кто будет. Разомнемся, развеемся, а там еще на неделю встанем здесь.
...Испанские фрегаты появились из-за рифа и напали внезапно.
Я вижу, как она успевает принять тяжелую мушкетную пулю, оттолкнув Тессена. Как медленно валится на палубу без единого вскрика. Как Тессен срубает голову еще одному нападавшему. Ему сейчас вовсе не сладко, он отбивается от пяти испанцев, и взгляд в ее сторону стоил ему пропущенного удара в правый бок. Но веер в его руке не замедляет своего движения, а начинает мелькать с удвоенной скоростью — ему надо прорваться к ней, а я отчаянно не успеваю, но бегу, уворачиваясь от мелькающих клинков, спин и локтей.
Она сильная, она такая сильная, она выживет! Это далеко не первая ее рана, и она всегда вставала на ноги удивительно легко, и даже шрамы на ее теле не оставались кривыми рубцами, а заживали на редкость быстро и ровно.
Сейчас, только бы добежать, зажать рану, чтобы кровь не вытекала зря на палубу — о, как она строго требовала держать ее в идеальной чистоте...
-Любимая, — Тессен, расправившись со своими противниками, кидается на доски рядом со мной, обхватывает ее руками, как младенца, прижимает голову к своей обнаженной груди.
Пантера смотрит мне в глаза, и я не могу скрыть от нее слез — все слишком страшно, пуля прошла насквозь почти по середине груди и задела не легкие, что было бы тяжелым, но вполне излечимым ранением, а сердце. Оно бьется натужными толчками, выбрасывая наружу пульсирующий фонтанчик крови, и ее рубашка давно уже окрасилась целиком в этот переливчатый красный цвет.
Пытаюсь перевязать ей грудь, но со спины вынесено слишком много плоти, и повязки только напитываются ее горячей кровью, не принося облегчения. Впрочем, о каком облегчении может идти тут речь...
Творец мудр, и на краю предела часто боль оставляет человека чуть раньше, чем сама жизнь, и Пантера получила этот чудесный подарок.
Нежная улыбка проскальзывает по ее губам, ярким от начавшей проступать из не справляющихся с работой легких крови. И эти красивые, выразительные, а теперь еще и вишнево-алые на иссиня-бледном, кое-где покрытом пятнами пороховой гари точеном лице губы — создают впечатление карнавальной маски в моей родной и давно забытой Италии.
-Марта, — ее длинные пальцы, такие тонкие и такие сильные, невесомо приподнимаются с палубы и касаются моей руки. — Не плачь... Ты снова плачешь... Не надо... Ты... Ты такая красивая сейчас, такая любимая... ну же? Обещай больше не лить слез зря...
-Обещаю, — сжимаю ее руку в ответ, и понимаю, что она холодеет на глазах.
-Марта, — ей уже трудно говорить, но голос не хрипит, он стал более тихим и шелестящим, как те шелковые платья, что я носила, будучи губернаторшей. -Иди. Помоги ребятам, им там сильно досталось...
-Погоди, — я все пытаюсь комками корпии закрыть ее сквозную рану.
-Не надо, ты зря тратишь бинты и время... Прошу, Марта, иди к ребятам, ты им нужнее, — она видит мою нерешительность и прибавляет твердо. — Это приказ. И не смей рыдать там... А нам с Тессеном есть о чем поговорить...
Он все это время держал ее на руках, стоя на коленях посреди безумного вихря абордажной схватки — как будто вокруг нас остановилось время и пространство. Это ее ребята прикрывали нас, надеясь из последних сил спасти своего капитана.
Успеваю перевязать еще несколько человек, оттащить их в безопасное место. Бой затих. Корабль наш. Тессен все также на коленях сидит, обняв Пантеру. И она пугающе неподвижна...
Мало кого смерть щадит — а с ней обошлась милостиво. Она и ушла, как жила — с едва заметной полуулыбкой, только черты лица стали резче и строже. Да вот разве что рот, приоткрывшись, обнажил ее клычки, за которые она и получила свое прозвище.
-Тессен, — дотрагиваюсь до его плеча. — Все... Ты тоже ранен, давай, я посмотрю твой бок...
Он поднимает на меня невидящий взор и медленно поводит головой.
-Прошу тебя. Пантера не для того закрыла тебя, чтобы ты истек сейчас кровью. Она помогла тебе жить дальше, и ты не имеешь права ее предать.
-Но...
-А о ней я позабочусь.
До окоченения осталось всего ничего, и я не хочу, чтобы ее видели совсем мертвой. Прошу кого-то из ее команды принести плащ, и заворачиваю ее.
Черный шелк, которым были прикрыты ее роскошные золотые кудри, соскальзывает, как будто отказывается служить мертвой хозяйке. Бой начался так внезапно, что она не успела заплести привычную косу высоко на затылке, и лишь наскоро закрутила их под косынку, вполне обычную для каперов.
Но вот сейчас, когда на палубе стоят не только наши ребята, но и команда Тессена, и того корабля с женщинами-переселенками, который мы отбили у испанцев... И непосвященные в ее тайну с расширенными от мистического ужаса глазами видят разметавшиеся по палубе эти бесконечные светло-рыжие локоны, еще теплые и не успевшие распрямиться, ни напитаться кровью.
Под пушечные и мушкетные выстрелы ее тело погружается в пучину. Удивительно, но море стало необычно тихим, зеркально-гладким, как будто подготовилось к встрече с ней...
Вместе с ней уходит на глубину пушка. Она будет хранить там нашего капитана.
-В древности на моей родине великих воинов хоронили с их оружием, — тихо произносит мне на ухо Стил.
Вот и все... Корабли расходятся по своим курсам. Мне еще виден на палубе Тессен, так и не успевший одеться. На его широкой загорелой груди горит в лучах солнца ее медальон, а ребра схвачены повязкой, которую он все же дал наложить, и это означает, что он точно останется жить.
Жить, как и завещала нам все Пантера.
Любимый подходит ко мне сзади:
-Марта, — его голос осекается.
Мы просто помолчим, глядя на солнечную дорожку, перебивающуюся морской пеной, вздыбленной нашим фрегатом.
Он теперь капитан этого корабля. А я — я остаюсь его врачом, и стоять долго в надежном заслоне его плеч не могу себе позволить, меня ждут раненые. Пантера бы мне не простит, если хоть один из них уйдет по моему недосмотру.
Через несколько месяцев я поняла, что стала постоянно хотеть спать и есть не потому, что разленилась или даже обнаглела, постепенно оттаяв среди надежных боевых товарищей и любимого человека. Нет, у меня под сердцем поселилась новая жизнь.
И однажды настал день, когда мне пришлось остаться на берегу. Мой любимый разбудил меня поцелуями в наше последнее общее утро:
-Сегодня тебя ждут удивительные приключения, моя милая Марта.
-Ох, боюсь, что на приключения я еще какое-то время буду неспособная, — развожу руками, показывая ему пусть и небольшой, почти незаметный под курткой, но тугой и такой живой живот. — Там растет наш сын, и мне бы не хотелось повредить ему ничем даже ради получения новых удовольствий.
-Не бойся, от тебя ничего такого не потребуется...
Маленький портовый город, настоящая пиратская республика. Морские бродяги оставляют своих жен и детей, зная, что здесь они будут в относительной безопасности на затерянном среди непроходимых джунглей и гор мысе, поросшем буйной растительностью и пронизанном журчащими родниками. Белые строения улиц под красными черепичными крышами взбегают узкими кривыми улочками вверх по склону.
Шум, запах моря и рыбы — сырой, жареной и вяленой, развешанной на верандах. Носятся стаями шумные и чумазые дети, проходят на базар женщины с кошелками. Все, как любом другом подобном городке.
Любимый смотрит на меня своими пронзительно-серыми глазами:
-Тебе здесь нравится?
-Мне понравится везде, где есть ты, — пожимаю плечами.
-Я вернусь через полгода, — он прижимает меня к себе, и я снова задыхаюсь от счастья ощущать всем телом эти крепкие надежные мышцы. — К тому времени уже родится наш сын...Хочешь, мы назовем его Богдан? На моем языке это означает 'данный Богом'.
Киваю в знак согласия, пробуя на вкус и на звук это необычное, но зовущее и благородное имя.
Он приводит меня к воротам небольшого дома, полускрытого за оградой, сложенной из округлых желтоватых камней, почти сплошь закрытых виноградными листьями. От чугунной калитки к стрельчатому крыльцу тянется дорожка из каменистых плит, поросшая тимьяном, и его фиолетовые соцветия начинают густо пахнуть в жарком и влажном воздухе, едва мы ступаем на них.
-К кому в гости мы идем? Ты хочешь меня с кем-то познакомить?
-Милая, — он наклоняется к моему уху, и я чувствую, как завитки моих волос вздрагивают от его дыхания.— Познакомить тебя с твоим домом. Это теперь твой дом. Все позади. И ты его хозяйка.
-Но откуда?
Он посерьезнел, и за плечи развернул меня лицом к себе:
-Это подарок Пантеры. Она еще давно попросила меня на правах старого друга сохранить этот факт в тайне до поры до времени. Это ее свадебный подарок нам. Знаешь, она мечтала сама привести нас сюда...
Слезы невольно навернулись у меня на глаза, но ту же высохли под порывом ветра — я же обещала Пантере больше не плакать. Она так любила жизнь и так умела ей радоваться, что, наверное, оплакивать ее — это как предавать. Надо жить, растить ребенка и научить его быть таким же отважным, честным и способным на большую любовь — как Пантера.
-Я вернусь через полгода, — сказал он мне еще раз на пороге нашего дома следующим утром. — И у нас впереди будет целая жизнь. А ты не скучай, и знай, что мне там, в море, будет легко и спокойно воевать, зная, что ты и наш сын в безопасности. И еще... Я рад, что при необходимости ты можешь постоять и за него, и за себя...
Наш фрегат — фрегат Пантеры, ставший теперь его — он вернулся точно в срок. Ровно через полгода.
...Команда передала мне его шпагу.
Она висит у меня в кабинете и ждет своего часа, пока рука моего сына станет достаточно твердой, чтобы уверенно владеть отцовским оружием. Хотя, наверное, это странное украшение для кабинета врача, но тут оно никого не удивляет — все помнят и Пантеру, и ее первого помощника. Святые отцы сюда особо не заглядывают, а если их и заносит в наш городок, то они не пытаются растолковывать мне, что доброй католичке не пристало заниматься мужским делом. Тем более, что основными моими пациентами все же являются женщины и дети, живущие здесь ожиданием возвращения своих близких. Рождаются и растут дети, болят старые раны у осевших на берегу стариков, выплаканы глаза у матерей... Эти люди нуждаются во мне, и им совсем безразлично, мужчина или женщина.
Сыну уже четырнадцать. И весной он уйдет юнгой в свой первый рейд. Я спокойна за него — он здоров, что не удивительно при таких родителях, и он умеет дружить, умеет не дать себя в обиду.
Жаль только, что не увижу его капитаном. Трудно сказать, где и когда в моем сердце — именно сердце, а не душе — поселилась эта страшная, невидимая пока глазу, незаразная, но все же жадная хворь, пожирающая меня изнутри. Наверное, все много боли и труда выпало на мою долю в жизни. Мне до жить до следующей весны...
И даже лучше, что Тессен увезет моего мальчика во взрослую жизнь. Не хочу, чтобы он видел, как я буду ветшать на глазах. Пусть запомнить мать уверенной в себе и сильной. Такой, как я и Тессен помним Пантеру.
А если есть та загробная черта — то мы все встретимся. Там уже ждут меня Пантера со своим первым помощником, ставшим и оставшимся для меня самым любимым человеком. Может, и синеглазый Вольф тоже там...
Не было никакого Тессена. И сын мой не родился и теперь уже точно никогда не родится.
Потому что я тогда выстрелила в Пантеру. Увидев синие глаза Вольфа, я снова потеряла голову, и стало совершенно безразлично, когда и где он кого сжег и повесил. Он — мой, любимый и долгожданный. И что с того, что Пантера отважна и добра ко мне? Она сумела мне помочь встретиться с прекрасным саксонцем, и я благодарна ей. Но почему она просит безмолвно, полными боли и ярости глазами: 'Стреляй!'.
У нее осталась только одна сабля, и не действует левая рука.
У меня в руке тяжелый пистолет, и первый выстрел пролетает в никуда — я еще не научилась им толком пользоваться, Пантера дала мне всего несколько уроков. Он заставляет Вольфа обернуться, наши глаза встречаются — он меньше всего ожидал увидеть меня на палубе каперского фрегата, в мужских, измазанных смолой штанах. И с пистолетом.
Как-то, еще на Мале, когда он же все время призывал меня к бдительности, а я кожей чувствовала заговоры, плетущиеся в форте, проснувшись рядом с ним, я так испугалась, что выхватила из-под подушки нож, припасенный на случай нападения. Не знаю, помог бы это нож мне тогда, потому что Вольф разоружил меня мгновенного, просто сжав запястье. Я вскрикнула от боли, и кисть разжалась, нож перекочевал к его сильную руку с длинными изящными пальцами. Казалось бы, все закончилось мирно, но граф фон Вольф надолго тогда затаил обиду...
А тут — тут он видел, как я судорожно перевожу пистолет с него на Пантеру, все это длится доли секунды, но тянется мучительно долго. И я плавно, как она учила, затаив дыхание, выжимаю спусковой крючок. Ее рубашку, и без того окровавленную от раны, нанесенной Вольфом, заливает кровью, и сквозь проломленные пулей ребра на секунду видны трепещущие розовые легкие. В глазах недоумение, и она не отводит от меня взгляд до тех пор, пока глухо не падает на палубу к ногам Вольфа.
Кидаюсь к любимому — не ранен ли, все же Пантера сильный противник.
-Взять ее, — это его голос, его легкая хрипотца, такой родной и долгожданный голос.
...Так что все эти прекрасные путешествия под глядящими от ветра парусами фрегата 'Пантера', необыкновенную любовь красавца первого помощника — я просто придумала, сидя в трюме 'Черного волка'. Надо же было чем-то себя занять перед смертью. А что не дать волю воображению — все равно их всех нет в живых — единственным пленником в том бою оказалась я. Саксонцы Вольфа не пощадили никого после гибели нашего капитана... А первый помощник — да вряд ли он успел узнать меня так хорошо, чтобы назвать своим солнышком.
Не назвал и Вольф.
Наверное, если бы он причалил в каком-нибудь городе и согнал бы на площадь жителей, мне не так было бы страшно умирать — может, и остановили бы казнь. Хотя... Хотя вряд ли бы это принесло облегчение — я не простила бы самою себя. Погубив Пантеру, я не спасла свою любовь.
Пустынный остров. Надо же, он даже дрова припас. Кажется, это даже кусок нашей мачты.
-Фрау, наденьте это.
Женская длинная рубашка из грубого небеленого полотна. Ах да, Вольф не выносит женщин в мужской одежде. Он даже не разрешил мне оборвать длинный подол юбки, когда мы удирали от испанцев через кофейную плантацию. Рубашка пропитана маслом...
Сомнений уже нет — это излюбленный немецкий способ наказания. Тем более оступившейся женщины.
Солнечный свет бьет в глаза после темного трюма. И, словно жалея меня, не давая показать миру мои безудержные слезы, мне набрасывают колпак на голову. Что же вы делаете? Как я увижу синеглазого Вольфа?
Не увижу. Зато слышу его надтреснутый, но такой родной, такой нужный мне голос, который вел меня через океаны два долгих года. Плевать на нищету, на вонючие трюмы, на тропическую лихорадку и подстреленных пиратов. Вольф... Это же шутка? И сейчас он объявит, что все эти обвинения — пиратство, разврат, граничащее с колдовством незаконное врачевание — это все навет. И он верит мне.
Трещит факел. Руки связаны за спиной вокруг столба, и я не могу прикрыть нос, саднящий от дыма. Ноги жжет, и я не могу их поддернуть вверх — привязана с саксонской добросовестностью.
Последнее, что еще чувствую среди океана запредельной, выламывающей боли — как вспыхивают с отвратительной вонью мои волосы, и хорошо, что они не такие длинные, как раньше... Как тогда, когда граф фон Вольф расчесывал их сам в моем будуаре...
Веревка перегорела и лопнула... Я где-то слышала, что сгорающие трупы шевелятся... Я махну рукой, протяну ее — и не Вольфу, чьи синие ледяные глаза даже не смотрят в мою сторону.
Прости меня, Пантера...
Я уже заплатила за свою ошибку...
Прости меня...
Обжигающий огонь сменяется прохладным ветром. Он врывается в окно и полощет занавеску. Накрахмаленная ткань хлопает, как парус...
-Тетка Марта, мамка рожает, за Вами спослала, — у дверей звенит мальчишеский голосок, еще даже не начавший ломаться.
-Нет ее..., — почему моя соседка Джейн так распоряжается за меня?
-Она что, обманула? Она же сама мамке обещала. А батя в море ушел, — мальчишка рвется в комнату, и я пытаюсь встать, но как будто мокрый песок навалился мне на грудь и ноги. Мокрый и холодный.
'Вставай, Марта! Хватит уже дурака валять!' — смеется Пантера, свалив меня в очередной раз на теплую, прогретую солнцем и выбеленную морской водой палубу. Она все не оставляет надежды научить меня рукопашной схватке, но что-то у меня не ладится, и я падаю раз за разом — из ее рук не больно, но все же неловко, но она смеется, смеются ребята и с ними хохочу и я, упрямо вскакивая на ноги.
'Вставай, Марта!' — звенит ее мелодичный голос, негромкий, такой теплый и завораживающий.
Прости, капитан. Сегодня я не смогу выполнить твой приказ.
-Не лезь! — это снова Джейн.
Что она здесь делает? Или что делаю я здесь, где она?
-Нечего тебе еще на это смотреть, как старухи помирают. И хватит тут орать, идем к мамке твоей. Я своих пятерых родила, как-нибудь и ей пособлю...
Тишина...
И только скрипят снова мачты 'Пантеры'.
И подруга протягивает мне руку... Ее освещает сзади солнце — оно золотит ее растрепавшиеся кудри, очерчивает силуэт на фоне моря. И я вкладываю свою руку в ее сильную и добрую ладонь.
И мы уходим в наше плавание — все вместе... Пантера, Стил, ребята, их много, и среди них те, что навеки остались в море. И наш старый боцман...
Святая Мария, как же хорошо...
