Рождение мастера

... Бытие как становление означает:

надо учиться быть всем тем, что

ты собой представляешь.

Карл Витакер

Пролог

Каждый мир имеет свои расы и традиции, свои касты и индивидуальные боевые навыки — свою силу. В моем мире все было совершенно так же и в то же время по-другому. Самые обычные расы для миров магии: Арею населяли прекрасные лесные эльфы да изворотливые дроу, величественные драконы, могущественные единороги, трудолюбивые гномы, таинственные вампиры и жестокие дейдэри, скрытные кланы кошек-оборотней, подводные глубины заселили валии и русалки, в воздушных замках обитали аррии, в лесах — утонченные дриады и древние друиды.

Я принадлежу к самой распространенной расе. Я — человек.

Меня зовут Таина, и это — моя история.

ЧАСТЬ І

Глава 1

Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро:

то тут сто грамм, то там сто грамм,

на то оно и утро!

Из анекдота про Вини Пуха

Таина

Громкие удары колокола возвестили о начале заутренней молитвы, и сироты разного возраста, стоя в толпе верующих, тихо переговаривались между собой, не взирая на грозные окрики Настоятельницы. Я увидела многих знакомых еще с моего детства. Сейчас мне семнадцать, и я впервые за десять лет покидаю столицу, отправляясь на поиски новых знаний -того единственного, что всегда ценили мои родители и умею понимать я... Все эти люди и нелюди так и остались для меня блеклой массой, которая ничем меня не привлекает.

-Таина, нам пора, — мягкий и сиплый голос моего наставника и единственного, кого я впустила в свой мир, вырвал меня из привычного состояния задумчивости.

Я подхватила свой рюкзачок и без сожалений двинулась в направлении восточного выезда из города.

С этого начинается история мастера, воина и убийцы... Красного феникса... Моя история...

А началось всё с того, что я умерла...

Итак, всё по порядку.

* * *

Я сирота. Жила себе (периодически) в столице сильнейшей из человеческих империй Алиндэр, никого не трогала (было неинтересно). Мои родители были своеобразными людьми, хотя я их и плохо помню. Отец работал историком-археологом, часто ездил на раскопки, а мама всецело поддерживала его, как она говорила, 'в благом деле выколупывания того, что очень хотели спрятать'. Поэтому первые семь лет жизни я со старшим и, теоретически, более разумным поколением (в последнем сомневались даже папины коллеги) провела в таких местах, про существование которых уже запамятовали даже вездесущие драконы.

В тот раз мои любимые родители в очередной раз закопались в какую-то яму на границе между Алиндэром и Таш'Неррор — империей дроу — и опять забыли про мой день рождения. Я уже даже не обижалась (когда-нибудь они всегда вспоминают) и поэтому просто побрела искать развлечений в окружающем мире.

Видимо это унаследовалось от родителей, но я могла часами лежать в открытом поле на животе или на ветке дерева и наблюдать, как умывается белка, чистит перья соловей или жует заныканое зернышко полевка.

Так вот, видимо отец все-таки доигрался и откопал то, чего не следовало.

Я вернулась к обеду и еще на подходе почувствовала, что что-то не так, и со всех ног бросилась к стоянке. Прошло десять лет, а я все еще помню ту картину. Мамино окровавленное лицо, остекленелые глаза отца, на волосах которого выступила седина, изломанное тело любимого дядюшки Тимора, залитое кровью поле и инструменты... Тогда из экспедиции в двадцать человек выжила одна я. Причем чудом.

Вы можете себе представить семилетнего ребенка, находящегося у упыря на куличиках, одного посреди леса, в состоянии шока и почти помешательства? Вот это и была я.

Меня нашли только через две недели, причем совершенно случайно. Мимо пролетало крыло драконьего патруля, они почуяли смерть и спустились посмотреть. Мне потом рассказывали, что даже закаленные воины драконов впали в ступор от увиденной картины побоища и маленькой, почти живой меня среди него.

Летающие ящерицы отконвоировали меня в столицу и сдали гвардии, мол, вы разбирайтесь с дитём, а мы разберемся с экспедицией. В итоге я попала в приют при Храме. Мать-настоятельница усердно пыталась узнать у меня хоть что-то, но я не помнила даже, как умудрялась добывать еду, с тех пор я стала еще чудаковатей по меркам окружающих меня людей. Слишком разумная и собранная для своего возраста, я даже в приюте была всегда одна, ни с кем не разговаривала и все попытки завести дружбу сводила на нет. Осторожная и требовательная, я не видела в приютских ребятах необходимой опоры, нужного для общения со мной стержня, все-таки я была в какой-то мере безумным ученым.

Окружающих я сама ценила не очень высоко. Прожив первых семь лет среди более или менее чокнутых исследователей, я просто не могла найти темы для разговора с моими ровесниками или вообще с детьми. Матушка Аливия сама со мной чуть не сбрендила, пытаясь, как она выражалась, 'сделать из меня нормальную личность', будто мне это было нужно. Я сама себя люблю, и это взаимно, ага!

В приюте я прожила все те же семь лет (опасная тенденция, должна заметить) и на свой четырнадцатый день рождения решила сделать себе подарок и сбежать из него. Дело не в том, что меня там обижали (хотя постоянные повторения 'сестер', что из приюта для девушки с моей внешностью дорога одна — в квартал красных фонарей, мне не очень нравились), просто мне там стало скучно. Нет, ну серьезно! У меня было почти профессиональное историческое образование, в математике я разбиралась лучше нашего министра финансов, разговаривала на четырех языках, и еще на пяти свободно читала (пусть из этих пяти три и были мертвыми). Чему меня могли научить в Храме? Как работать в борделе, мне знать не хотелось, а судя по весьма красноречивым взглядам отца-настоятеля, через пару лет мне могла выпасть сомнительная честь обучаться сему 'богоугодному' делу у него лично. Поэтому, от греха подальше, я драпанула из святого места, прихватив с собой немного сухофруктов, хлеба и пару фолиантов из местного книгохранилища, гордо именуемого библиотекой (может, они просто библиотек никогда не видели?), ибо не успела их дочитать. Любопытно ведь!

Куда может пойти в огромной столице, в принципе, маленькая девочка без систематического образования, денег и покровителя? Ответ один: к такому же сумасшедшему, как и она сама.

Как я уже говорила, уже в семь лет я была 'слишком разумна и собрана', поэтому в четырнадцать у меня было запасено несколько вариантов 'убежища', ибо противный старикашка мог начать меня искать. Нифига! Я всегда была умнее и ловчее (дикий лес и открытое поле фактически без присмотра и охраны взрослых быстро учат основному закону выживания — либо ты съешь кимала, либо кимал съест тебя).

Вернемся к нашим баранам, то бишь вариантам. Жила когда-то в трущобах одна милая, но совершенно безумная, старушенция. Мама меня к ней водила, когда в 'этом диком и совершенно неприспособленном к жизни городе' мне случалось приболеть. Бабу Зою я любила, как родную бабушку, которую никогда не видела (до сих пор так и не узнала, почему); она была типа знахаркой. Спросите, почему типа? Милая старушка могла вылечить все, иногда мне казалось, что даже вавку в голове маньяка-садиста. Но при этом была совершенно безалаберной. Могла потерять даже собственное нижнее бельё при переходе из гостиной в кухню. Ну вот скажите, где, а главное — как, она умудрялась это делать? И вот узнавать про наличие в столице этой милой бабульки мне как раз и пришлось, ибо я со стопроцентной уверенностью могла заявить, что ей в очередной раз была нужна помощница для приведения в порядок её 'рабочего места'. Не иначе как эти таинственные помощники обычно терялись так же, как любимые очки или то самое нижнее бельё. Дольше недели в том царстве хаоса и безумия могла выдержать только я. Но это был запасной вариант. Все таки там трущобы, а я всё же довольно симпотичненькая.

Первым (и, хвала богам, вполне удавшимся) вариантом был старенький дедулька-травник, который жил в лесу сразу за северными городскими воротами. Милый и добродушный, он выглядел аки агнец божий, и те, кто попадался на эту удочку, мог за это дорого заплатить. Увидела я его впервые где-то лет в десять, но запомнила основательно. Наше стадо в очередной раз решили выгулять по столице под присмотром доброго десятка 'братьев', которых все дети мило и по-домашнему именовали церберами за пристрастие к наказаниям. Дедуля как раз вышел в город, видимо, шел на рынок за продуктами, а впрочем, леший его разберет. И какой-то не очень далекий бугай решил, что махонький и сухонький дедушка с куцей седой бородкой вполне может себе позволить добровольно-принудительно поделиться парой монет с голодающим мамонтенком средней крупности. Ну, в общем и целом, не только ёж — птица гордая, но, если хорошо пнуть мамонта, — и он тоже далеко полетит. Махонький дедуля протер пыль этим бугаем на доброй паре десятков метров мостовой. Пацанята из наших потом долго восхищались и говорили 'а я бы его...', 'Было бы здорово так же...' и прочую чепуху, а практичная я решила — буду! С тех пор через торговок, с которыми если и не дружила, то была в хороших отношениях, я следила за травником. Когда он приболел, попросила бабу Нюру из фруктового ряда за ним присмотреть, добрейшая женщина мне не отказала и выходила тогда старичка. А он до сих пор так и не знает, что это его любимая 'головная боль' тогда отправила к нему помощь.

Сбежав из приюта (в план 'побега' я не посвящала никого, а то вдруг...? Кто их болезных знает?), я посреди ночи отправилась к травнику. Когда первую половину жизни ты жил среди диких зверей, а вторую среди не менее (скорее более) хищных святых отцов, пробежать через ночную столицу с её грабителями, наемниками и иже с ними становиться нефиг делать. По крышам и тихо-тихо! Сколько нового я тогда узнала! Но мы не о том... Через городскую стену я просто перелезла (знали бы вы, что потом говорил травник про маленькую бяку, просто пролезшую сквозь защитное заклинание, которое не каждый бог пробьет!) и тихо-мирно за неполные пять минут добежала до нужного мне домика.

Я уже говорила, что я себя люблю и это взаимно? Так вот! До этих обоих частей меня, несмотря на всю мою разумность, не дошло, что если я настолько ненормальная, чтобы в три часа ночи бегать по крышам и лазить через городские стены, то простые травники, какими бы нестандартными они не были, в это время должны, ну просто обязаны СПАТЬ!

Но я об этом даже и не думала, ибо у меня все пока получалось как по маслу!

Ну вот, постучала я... Мне, естественно, никто не побежал открывать. Я постучала еще раз — ноль на массу, ну я и обиделась! В конце концов, пришла любимая я! И изо всей дури тренированного бегуна заколотила в дверь. Ногой, ага.

Естественно, такое хозяин милого домика не смог стерпеть, и не только проснулся и поспешил открыть мне дверь, но и счел необходимым просветить меня об особенностях нетрадиционных отношений моих родственников до седьмого колена. Я ведь уже говорила, что за ту ночь узнала очень много интересного? Короче. Взлохмаченный, злой и невыспавшийся бывший начальник пограничного гарнизона при империи дроу (слухи владеют миром при правильном использовании; при неправильном — они владеют вами, ага), а ныне внешне безобидный старик-травник со злющим выражением лица и пожеланием скорой смерти в холодных синих глазах открывает дверь и ... оп-па, а вот и мы в трусах и шляпе! Там стою такая маленькая и безобидная (на вид, ага) я! Старик в шоке, я в кайфе, все довольны.

Думаете, он меня так сразу и впустил? Если да, тогда вы глупее, чем я о вас думала. В общем, он похлопал глазками, кстати очень даже миленькими, и послал меня лесом. Тем самым, что начинается сразу за его домиком. Но до меня наконец-то (как до тролля, ага) дошло, где и когда я была не права, и на захлопнувшуюся перед моим любимым носом дверь я не обиделась. Я просто свернулась клубочком под окошком, благо практики ночевки под открытым небом хоть отбирай, а нечутко спящий в приюте не выживает (ну или просыпается у настоятеля в кладовке, внутреннее убранство которой я вовсе не горела желанием рассматривать), и доспала еще два часа до теплого летного рассвета. Потом полюбовалась, как меняется цвет древесных крон в лучах восходящего солнца (наверное я где-то художник... в душе... глубоко, ага), и как раз в этот момент, обломав мне весь кайф, на улицу вышел вполне себе одетый и бодрый травник.

Я прифигела, чес слово! В приюте я даже слышала, как Сарини через три коридора от моей спальни чесался во сне (как это мешало нормально высыпаться, ужас! А сколько раз меня спасало!). А тут — здоровый дядька топтался по всему периметру своей жилплощади, а у меня даже ухо не зацепило!

А как прифигел травник, когда его взгляд наткнулся на не совсем нормально одетую меня (ну не бегать же по городу в платье? А штаны носить 'уважающим себя юным леди не положено!'. Вот интересно, в каком месте они видели во мне леди?) — то бишь в поношенных и явно великоватых штанах и старой протертой рубахе, нагло стыренной запасливой мною из кучи 'Выбрасывать!' в приюте еще год назад. И с маленькой заплечной торбочкой, состоящей больше из заплат, чем целой ткани, ага.

Наверное, бедный дедушка считал, что я — это приснившийся ему внеплановый кошмар, про который, в принципе, нужно бы и забыть. И вот такой финт ушами — я сижу под его окошком, явно вполне реальная и визуально — надеюсь — вполне материальная.

Мы друг на друга посмотрели, поофигевали, глазками похлопали и одновременно пришли к выводу, что хорошего понемножку, пора покидать уютный астрал. Я типа грациозно (спина затекла) встала; мой визави спустился ко мне со своих двоих ступенек.

Стоим. Смотрим. Он видимо соображает. Я жду.

-Ты кто? — ага, умный вопрос, но вполне логичный, учитывая обстоятельства.

-Я Таина, — какой вопрос, такой ответ.

-Чего тут делала?

-Спала.

-Почему?

-Устала, — разговор двух идиотов, чес слово.

Кажется, до моего собеседника это тоже дошло:

-Ты от меня чего-то хотела, деточка? — на лице травника появилась улыбка Алектина, бога-защитника детей.

Он меня что, за дуру держит? Ночью просвещает в ненормативной лексике, а утром снова ангелом прикидывается. Видимо, на моем так редко отображающем эмоции лице все же что-то проступило эдакое, что 'милый дедушка' решил перестать ломать комедию в начале первого акта и попытаться поговорить:

— Детка, если ты пришла за милостыней, то не к тому зашла — у меня денег нет. — На лице равнопропорциональная смесь доброжелательности и строгости.

Я продолжаю молча фигеть и выдаю:

-Когда мне нужно будет милостыню, я пойду к отцу-настоятелю, — ну невиноватая я, что не совсем соображаю, а у нас в приюте это было стандартным аналогом: 'Прекращай мне мозги канифолить!'.

Травник опять присоединился к моему офигению. Стоим. Смотрим. Ждем-с. Праздник логики продолжается!

До меня доходит, что так стоять можно долго, и я решаю взять вожжи переговоров в свои хрупкие ручки:

-Извините, мастер Арлексион, я не подумала, что могу Вас разбудить. Просто убежала посреди ночи, через стену перебралась и на радостях, что все получилось... В общем, вот...