Мы потрясем нашей правдой мир

ПРЕДИСЛОВИЕ

Молнии с остервенением раскалывали небо на части, каждой вспышкой озаряя степь на километры вокруг. Будто кто-то неведомый включал мощный прожектор, и его свет устремлялся на землю сквозь изломанные трещины в непрозрачном куполе. Ночь, окрашенная в багряное зарево горящего поля, снова и снова вспыхивала пронзительными слайдами: свинцовые тучи, стремительно мчащиеся к огненному горизонту... шквалистый степной ветер, яростно и исступленно сражающийся с лесопосадками... редкие капли дождя, мгновенно разбивающиеся на множество брызг о лобовое стекло. А впереди дорога, уходящая серой асфальтированной лентой в бескрайнюю степную даль...

...Откуда-то, будто с самого края Вселенной доносились раскаты грома. Словно рев раненого зверя, вдруг переходящий в пушечный выстрел, под которым сотрясалась земля. Невероятно! Пугающе! Великолепно!

Светка затаила дыхание и приникла разгоряченным лбом к стеклу. Хотелось открыть окно и полной грудью вдохнуть чарующий запах грозы, подставить лицо степному ветру, почувствовать на губах капли дождя.

Изредка взгляд цеплялся за стоящие вдоль дороги автобусные остановки с мозаиками на тему "Мир, труд, май". Оставшись со времен процветания колхозов и совхозов, социалистических соревнований и бурного строительства коммунизма, они выглядели среди степи чем-то чуждым, почти инопланетным, но все же таким щемяще родным, навевая едва уловимые, почти интуитивные воспоминания о детстве.

Почему-то вдруг вспомнились отцовские слова, что детям ее — Светкиного — поколения досталось трудное переломное время, поэтому и живут они "без царя в голове"... Отец тогда утверждал, что этому самому царю непременно нужна идеология, а откуда же ее взять, если в стране такой бардак творится.

Царь... идеология... страна... Чушь! Какая лично ей — Светке — разница до всего этого? Верно, никакой! Что у нее в голове? Много всего, но однозначно не идеология! Еще месяц назад неминуемый трояк по химии не давал покоя, а сейчас — предстоящая встреча с теткой. Вот это действительно насущные проблемы, гораздо важнее какого-то "царя", тем более, аллегорического. Да здравствует демократия! Долой самодержавие! И так далее, и тому подобное...

А, впрочем... Иногда — конечно же, не сейчас, а когда совсем скучно и вообще нечем заняться — Светке даже нравились подобные разглагольствования. Как не крути, а ее поколение совершенно уникальное. Да, да и еще раз да! Таких еще не было, и наверняка уже не будет! Ведь они — последние октябрята, которые все еще помнят портреты Ленина на стенах казенных учреждений, многолюдные первомайские демонстрации с алыми знаменами и маленькими красными флажками с серпом и молотом в уголке, которые были у всех советских детей того времени. Конечно, демонстрации проводятся и сейчас, но это ведь совсем другое. Если раньше вся страна считала само собой разумеющимся выйти на это парадное шествие, то теперь один из самых культовых обрядов советской эпохи воспринимался лишь опасным скопищем народа, райским уголком для террористов и фанатичных пенсионеров, радеющих за возрождение СССР.

Светкин класс еще успел походить в школьной форме — одинаковой для школьников всего Советского Союза, гордо выпячивая грудь со значком октябренка и завидуя пионерам. А пионерами они так и не стали. И на удивление быстро забылись прежние мечты. Значки с груди были сняты, школьная форма осталась висеть в шкафу как память, а потом заняла достойное место в старых чемоданах.

Перед сном в детстве им читали не только сказки, но и детские книжки про Ленина и революцию, пионеров и октябрят, а вместо DVD крутили диафильмы. И самое главное, им это было интересно, как бы они не пытались теперь доказать обратное. Самой Светке, например, больше всего нравился диафильм о Тане-революционерке — девочке, которая спасла своего отца от ареста, спрятав печатные формы в кувшин с молоком.

Они — те, для кого строили светлое будущее. Но немногие из них могли бы ответить — что же такое коммунизм и социализм, в чем состоит их принципиальное отличие друг от друга, и что же все-таки хотели построить их родители, бабушки и дедушки. У самой Светки, например, строительство коммунизма ассоциировалось со стройкой многоэтажки рядом с детским садом, в который ее водили. Что-то крайне длительное, даже затяжное, и главное — отчего-то очень страшное...

Издали — наверняка с самого края Вселенной, откуда же еще — снова донесся гулкий раскат грома. Светка, слегка прищурившись, перевела взгляд на горизонт, где скоро, словно оттиск советского прошлого, должен был показаться "Серп и молот". Когда-то давно — в детстве — он казался просто гигантским, теперь же выглядел почти жалким и каким-то блеклым и даже обветшалым. Стоя у дороги, там, где она в очередной раз идет на подъем перед поворотом к некогда передовому и процветающему совхозу "Динамо", монумент будто бы вопил каждому встречному: "Да, было, а теперь прошло. Проваливайте!".

ПЕРВАЯ ГЛАВА

ТЕТКА

Ну, вот и приехали... Терпение. Терпение. И еще раз терпение! Встреча с родственниками — необходимое испытание, которое просто надо пережить. Речь даже не об ахах-вздохах, свойственных таким моментам. Хотя в этом неминуемом ритуале тоже мало приятного. Какая радость быть обслюнявленным и затисканным до полусмерти, словно ты не живой человек — причем, вполне разумный и взрослый — а какая-то набитая поролоном плюшевая игрушка? Но все это — лишь недостойные внимания мелочи по сравнению с тем, что ей, Светке, предстоит в ближайшие пару дней. Чего хорошего можно ждать от тесного соприкосновения — проще сказать "столкновения" — с человеком, который изо всех сил старается испортить существование или, как минимум, настроение всем окружающим? Принцип жизни такой! И хуже всего то, что избежать конфликта не представляется никакой возможности!

И так каждый год! Долгая дорога на автобусе, курсирующем по четвергам от Урюпинского "Казачьего рынка" до Лужников и обратно. В ее, Светкином, случае, как раз второе — от Лужников до Урюпинска. Прибытие на полуразвалившийся автовокзал в глубокой ночи. Встреча с дядей. И снова в путь... еще примерно сотня километров по степи... Динамо... Встреча с теткой. Очередной конфликт. Еще денек нервотрепки. И, наконец, о чудо! Можно ехать дальше, к самой границе с соседней Ростовской областью... к бабушке... в Кругловку! Но до этого еще нужно дожить, а пока...

Синяя "шестерка" притормозила у калитки. Пути назад нет! Нет, можно, конечно, состроить из себя полную идиотку, которая ни за что на свете не сдвинется с места, пока ее не довезут до конечной цели данного путешествия без посещения тетки... Но нет! Это было бы чистой воды свинством по отношению к дяде, который устал, которому с утра на работу часам этак к шести... Все. Глубокий вздох и...Светка вылезла из машины под звучный раскат грома и, уже предвидя речь, которая в идеале должна бы наставить на путь истинный, двинулась к дому. Мысли в голове метались и путались, не успевая обрести внятную формулировку.

...На завтра, видимо, уже запланировано около десятка визитов... Так сходу и не отмажешься... За яблоками, за сливами... Какие сливы в середине июня?... отнести лекарства, ну и просто повидать захворавшую старушку... Нет, от последнего она, Светка, уж точно увильнет... И вообще нужно постараться сократить все эти походы по близким и, тем более, дальним родственникам до минимума...

А ведь родственников у нее много — даже слишком. Иногда даже сложно понять кто из них кто. Редко кого удавалось вспомнить по имени, а уж угадать степень родства и подавно. Ну, скажите, разве всех удержишь в памяти, если кого-то и видеть-то довелось только в раннем детстве, а то и вовсе на черно-белых фотографиях, в огромных количествах хранящихся в пузатых комодах и бабушкиных сундуках со столетней историей. Что они только не таили в своих недрах на протяжении столь долгого существования... Но главное — фотографии. Незнакомые лица, старухи в цветастых платках, покойники в гробах, счастливые новобрачные в сельских клубах или просто портреты с дарственными надписями на оборотах, типа: "Кате от любящих сестры Дуси и зятя Петра". К величайшему сожалению — по крайней мере, ей, Светке, хотелось, чтобы в это верили любвеобильные родственники — она не помнила, кто же такие эти Катя, Дуся и Петр. Логично предположить, что Дуся и Петр — муж и жена, вероятно, они и зафиксированы на фотографии, а Катя, видимо, сестра этой Дуси. Но вот чего понять так и не удалось, так это то, как фотография, адресованная некой Кате, оказалась в сундуке из-под приданного бабушки, которую зовут совершенно иначе.

— И вы хотите, чтобы я это все запомнила? Нет уж, избавьте!! — буркнула себе под нос Светка, нервно побарабанив костяшками пальцев в дверь.

Успокаивало одно — ведь если она их не знает, так и они вряд ли захотят с ней пообщаться на тему "а как там такой-то" или "почему не пишешь?". Не пишет и все! Что за глупый вопрос?

Все выглядело так, будто их не ждали. Двери закрыты, окна зашторены, в доме тишина. Впрочем, иначе и быть не могло. Обычная ситуация. Конечно, все это можно списать на усталость, на то, что нужно рано вставать и прочее. Но надо знать тетку. Она всегда так хочет показать, что все городские жители — бессовестные бездельники и тунеядцы, которые отказывают покинутым родственникам в помощи, в то время как те трудятся на благо человечества и тех самых городских бездельников, не покладая рук от зари до зари. Мысль такова — надо тянуться к своим корням, а поскольку они у Светкиной семьи в деревне, то иных направлений просто быть не может. Светка тянулась! Из Москвы в деревню, а из деревни обратно в Москву. И так по замкнутому и оттого бесконечному кругу.

Ндаааа! Нашла о чем думать в 3 часа ночи!!! Всё! Завтра! Завтра! Завтра! Все проблемы завтра. А сейчас стоит попробовать попасть в дом и хоть немного поспать.

Тетка, обладая очень чутким сном, отозвалась сразу. Из дома послышался хриплый спросонья голос:

— Кто?

Интересно, кого она еще ждет?

— Мы, — вполне доходчиво ответил дядя Ваня.

— Поздно как.

Дверь открылась — и на пороге возникла тетка, облаченная в застиранную ночную сорочку в бледно розовый цветочек. Этакий мрачный монолит, олицетворяющий собой зло местного пошива. Слава небесам и всем святым заодно, слюнявые приветствия длились недолго. Может, время суток не слишком подходящее для этого "ритуала"? Или ей просто хотелось как можно быстрее перейти к главному? И, не теряя ни минуты, тетка разразилась гневной тирадой. Ну, как же иначе?

— Не маленькая уже, а тебя все встречай. Сама будто не доедешь. Хоть бы о нас подумали — мы вам как извозчики. Отвези,... привези,... а сами приезжаете, как баре. Ноги помой. И спать. Ночь на дворе. Хоть бы о нас подумали бы. Дяде Ване завтра на работу рано. Мне вставать в четыре, корову доить. А вы: "Едет — встречайте". Мы тут, как ишаки вкалываем, а вы...

— Ты чего опять взъелась, — вступился дядя Ваня. — Иди — спи.

— А ты мне не указывай, я племянницу родную год не видела.

— Год не видела и сразу упреки. Смотри — как повзрослела. Я ее даже с матерью спутал.

— Да уж, повзрослела. Тощая, аж ребра торчат. Освенцим. Ладно, спать пошли! Завтра, все разговоры... завтра.

Лучше вообще обойтись без этих самых "разговоров"... Светка яростно сжала руки в кулачки, впившись ногтями себе в ладони. Вот это да! Перед теткой можно снять шляпу. Бойко это у нее получилось. Меньше минуты прошло, а уже успела вылить на ее, Светкину, голову ушат дерьма! Или жидких фекалий? А они, кстати, бывают жидкими или исключительно окаменелыми? Так что-то она, Светка, опять куда-то не в ту степь ушла... и, вообще, причем здесь степь? Вот ведь дурында! А это не лечится. Как там говорится? Пьяный проспится, дурак — никогда! Нет, что-то не то. Причем здесь пьяный? Ну, какого черта она, Светка, сюда приперлась? Скучно ей в Москве жилось? Идиотизм — это самая страшная болезнь! Не литературно? А вот и неправда. Слово "идиот" и все производные от него вполне литературны, ведь назвал же Достоевский свой роман в честь одного идиота.

Ладно, все завтра. Завтра! Может, все не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. В конце концов, это же ненадолго. По крайней мере, на это стоит надеяться. Все, спать... заснешь тут...

Проходя в комнату, Светка мельком взглянула на свое отражение в зеркале. И вовсе не Освенцим...Ну, да, худенькая... да пусть тетка на себя в зеркало посмотрит! Лошадь! Нет, лошадь — слишком благородное животное... Корова! Уже лучше! Бегемотиха! Нет, даже змеи — и те лучше! Хотя шипит она прямо как змея! Гарпия!

Молчание давалось ценой неимоверных, почти сверхъестественных усилий. Светке казалось, что она котел, который вот-вот взорвется. Попыталась подумать о чем-нибудь приятном. Вдруг получится улыбнуться и выбить тем самым тетку колеи. Но о чем можно думать в два часа ночи, стоя перед скандалистом, который только и мечтает с кем-нибудь поругаться? Об океане? Ну, или, по крайней мере, о море. Да что там! Светка бы согласилась даже на озеро... лучше, конечно, горное. Но проблема в том, что как только она представляла себе любой из этих водоемов, сразу возникало непреодолимое желание там тетку утопить. И Светка с утроенной силой продолжила искать подходящее оскорбление. Жаль только, все ругательства казались слишком слабыми и блеклыми и, главное, никак не вмещали в себя всей Светкиной ненависти.

ВТОРАЯ ГЛАВА

МЫ РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА

Каждое лето с раннего детства Светка проводила в деревне. Ее родители искренне стремились отправить свое дитятко на природу, чтобы то подышало не загрязненным городским смогом, а чистейшим деревенским воздухом. Дитятке помимо чистейшего воздуха удавалось также унюхать навоз, парное молоко и полынь. Со временем Светка поняла, что это тоже имело свою прелесть.

Бабушка тогда жила в совхозе Динамо. Дом находился на улице имени Шпунта, или попросту на Шпунтовке. Странное название. Но факт остается фактом — вряд ли еще в каком-нибудь селении найдется такое. Почти в каждом городе или поселке нашей страны есть улица Ленина, улица Советская, Октябрьский проспект, а вот Шпунтовка одна. Это первая улица совхоза, названая в честь первого то ли директора совхоза, то ли председателя местного сельсовета — Шпунта. Вроде бы он и сам в свое время жил здесь. Хотя не факт, что тогда Шпунтовка уже носила свое современное название.

Было бы несправедливо, если не сказать больше, обойти в своем повествовании эту улицу стороной. Хотя, при Светкиной памяти, она всегда пребывала в крайне запустелом состоянии. Она олицетворяла собой крах социалистических идей, советской деревни, да и всего нашего строя в целом. Старые полуразвалившиеся домики, разбитая тракторами грунтовая дорога, на которой даже в сухую погоду не высыхала грязь. В глубоких канавах и рытвинах находили свое счастье стаи гусей, которым здесь жилось гораздо привольней, чем людям.

Чем дальше улица уходила от центра, тем более убогий вид представляла. Покосившиеся заборы, которых, впрочем, часто и не было видно за бурьяном и разросшимся кленом. Обшарпанные сарайчики и сеновалы. Запущенные сады во дворах, где деревья давно перестали давать плоды, но хозяевам было то ли жалко их спилить, так как в жару они давали столь желанную тень и скрывали от посторонних глаз, а зимой спасали от буранов, то ли просто и спиливать их было больше некому, потому что хозяева умерли или переехали. Все реже встречались колодцы, из которых, впрочем,по Светкиному непоколебимому убеждению, рискнул бы напиться только самоубийца, так как всем известно, сколько утопленников оттуда выловили. Хотя нет, это, как раз и неизвестно, ведь среднестатистический человек не в состоянии держать такие цифры в памяти.