Мы потрясем нашей правдой мир

ПРЕДИСЛОВИЕ

Молнии с остервенением раскалывали небо на части, каждой вспышкой озаряя степь на километры вокруг. Будто кто-то неведомый включал мощный прожектор, и его свет устремлялся на землю сквозь изломанные трещины в непрозрачном куполе. Ночь, окрашенная в багряное зарево горящего поля, снова и снова вспыхивала пронзительными слайдами: свинцовые тучи, стремительно мчащиеся к огненному горизонту... шквалистый степной ветер, яростно и исступленно сражающийся с лесопосадками... редкие капли дождя, мгновенно разбивающиеся на множество брызг о лобовое стекло. А впереди дорога, уходящая серой асфальтированной лентой в бескрайнюю степную даль...

...Откуда-то, будто с самого края Вселенной доносились раскаты грома. Словно рев раненого зверя, вдруг переходящий в пушечный выстрел, под которым сотрясалась земля. Невероятно! Пугающе! Великолепно!

Светка затаила дыхание и приникла разгоряченным лбом к стеклу. Хотелось открыть окно и полной грудью вдохнуть чарующий запах грозы, подставить лицо степному ветру, почувствовать на губах капли дождя.

Изредка взгляд цеплялся за стоящие вдоль дороги автобусные остановки с мозаиками на тему "Мир, труд, май". Оставшись со времен процветания колхозов и совхозов, социалистических соревнований и бурного строительства коммунизма, они выглядели среди степи чем-то чуждым, почти инопланетным, но все же таким щемяще родным, навевая едва уловимые, почти интуитивные воспоминания о детстве.

Почему-то вдруг вспомнились отцовские слова, что детям ее — Светкиного — поколения досталось трудное переломное время, поэтому и живут они "без царя в голове"... Отец тогда утверждал, что этому самому царю непременно нужна идеология, а откуда же ее взять, если в стране такой бардак творится.

Царь... идеология... страна... Чушь! Какая лично ей — Светке — разница до всего этого? Верно, никакой! Что у нее в голове? Много всего, но однозначно не идеология! Еще месяц назад неминуемый трояк по химии не давал покоя, а сейчас — предстоящая встреча с теткой. Вот это действительно насущные проблемы, гораздо важнее какого-то "царя", тем более, аллегорического. Да здравствует демократия! Долой самодержавие! И так далее, и тому подобное...

А, впрочем... Иногда — конечно же, не сейчас, а когда совсем скучно и вообще нечем заняться — Светке даже нравились подобные разглагольствования. Как не крути, а ее поколение совершенно уникальное. Да, да и еще раз да! Таких еще не было, и наверняка уже не будет! Ведь они — последние октябрята, которые все еще помнят портреты Ленина на стенах казенных учреждений, многолюдные первомайские демонстрации с алыми знаменами и маленькими красными флажками с серпом и молотом в уголке, которые были у всех советских детей того времени. Конечно, демонстрации проводятся и сейчас, но это ведь совсем другое. Если раньше вся страна считала само собой разумеющимся выйти на это парадное шествие, то теперь один из самых культовых обрядов советской эпохи воспринимался лишь опасным скопищем народа, райским уголком для террористов и фанатичных пенсионеров, радеющих за возрождение СССР.

Светкин класс еще успел походить в школьной форме — одинаковой для школьников всего Советского Союза, гордо выпячивая грудь со значком октябренка и завидуя пионерам. А пионерами они так и не стали. И на удивление быстро забылись прежние мечты. Значки с груди были сняты, школьная форма осталась висеть в шкафу как память, а потом заняла достойное место в старых чемоданах.

Перед сном в детстве им читали не только сказки, но и детские книжки про Ленина и революцию, пионеров и октябрят, а вместо DVD крутили диафильмы. И самое главное, им это было интересно, как бы они не пытались теперь доказать обратное. Самой Светке, например, больше всего нравился диафильм о Тане-революционерке — девочке, которая спасла своего отца от ареста, спрятав печатные формы в кувшин с молоком.

Они — те, для кого строили светлое будущее. Но немногие из них могли бы ответить — что же такое коммунизм и социализм, в чем состоит их принципиальное отличие друг от друга, и что же все-таки хотели построить их родители, бабушки и дедушки. У самой Светки, например, строительство коммунизма ассоциировалось со стройкой многоэтажки рядом с детским садом, в который ее водили. Что-то крайне длительное, даже затяжное, и главное — отчего-то очень страшное...

Издали — наверняка с самого края Вселенной, откуда же еще — снова донесся гулкий раскат грома. Светка, слегка прищурившись, перевела взгляд на горизонт, где скоро, словно оттиск советского прошлого, должен был показаться "Серп и молот". Когда-то давно — в детстве — он казался просто гигантским, теперь же выглядел почти жалким и каким-то блеклым и даже обветшалым. Стоя у дороги, там, где она в очередной раз идет на подъем перед поворотом к некогда передовому и процветающему совхозу "Динамо", монумент будто бы вопил каждому встречному: "Да, было, а теперь прошло. Проваливайте!".

ПЕРВАЯ ГЛАВА

ТЕТКА

Ну, вот и приехали... Терпение. Терпение. И еще раз терпение! Встреча с родственниками — необходимое испытание, которое просто надо пережить. Речь даже не об ахах-вздохах, свойственных таким моментам. Хотя в этом неминуемом ритуале тоже мало приятного. Какая радость быть обслюнявленным и затисканным до полусмерти, словно ты не живой человек — причем, вполне разумный и взрослый — а какая-то набитая поролоном плюшевая игрушка? Но все это — лишь недостойные внимания мелочи по сравнению с тем, что ей, Светке, предстоит в ближайшие пару дней. Чего хорошего можно ждать от тесного соприкосновения — проще сказать "столкновения" — с человеком, который изо всех сил старается испортить существование или, как минимум, настроение всем окружающим? Принцип жизни такой! И хуже всего то, что избежать конфликта не представляется никакой возможности!

И так каждый год! Долгая дорога на автобусе, курсирующем по четвергам от Урюпинского "Казачьего рынка" до Лужников и обратно. В ее, Светкином, случае, как раз второе — от Лужников до Урюпинска. Прибытие на полуразвалившийся автовокзал в глубокой ночи. Встреча с дядей. И снова в путь... еще примерно сотня километров по степи... Динамо... Встреча с теткой. Очередной конфликт. Еще денек нервотрепки. И, наконец, о чудо! Можно ехать дальше, к самой границе с соседней Ростовской областью... к бабушке... в Кругловку! Но до этого еще нужно дожить, а пока...

Синяя "шестерка" притормозила у калитки. Пути назад нет! Нет, можно, конечно, состроить из себя полную идиотку, которая ни за что на свете не сдвинется с места, пока ее не довезут до конечной цели данного путешествия без посещения тетки... Но нет! Это было бы чистой воды свинством по отношению к дяде, который устал, которому с утра на работу часам этак к шести... Все. Глубокий вздох и...Светка вылезла из машины под звучный раскат грома и, уже предвидя речь, которая в идеале должна бы наставить на путь истинный, двинулась к дому. Мысли в голове метались и путались, не успевая обрести внятную формулировку.

...На завтра, видимо, уже запланировано около десятка визитов... Так сходу и не отмажешься... За яблоками, за сливами... Какие сливы в середине июня?... отнести лекарства, ну и просто повидать захворавшую старушку... Нет, от последнего она, Светка, уж точно увильнет... И вообще нужно постараться сократить все эти походы по близким и, тем более, дальним родственникам до минимума...

А ведь родственников у нее много — даже слишком. Иногда даже сложно понять кто из них кто. Редко кого удавалось вспомнить по имени, а уж угадать степень родства и подавно. Ну, скажите, разве всех удержишь в памяти, если кого-то и видеть-то довелось только в раннем детстве, а то и вовсе на черно-белых фотографиях, в огромных количествах хранящихся в пузатых комодах и бабушкиных сундуках со столетней историей. Что они только не таили в своих недрах на протяжении столь долгого существования... Но главное — фотографии. Незнакомые лица, старухи в цветастых платках, покойники в гробах, счастливые новобрачные в сельских клубах или просто портреты с дарственными надписями на оборотах, типа: "Кате от любящих сестры Дуси и зятя Петра". К величайшему сожалению — по крайней мере, ей, Светке, хотелось, чтобы в это верили любвеобильные родственники — она не помнила, кто же такие эти Катя, Дуся и Петр. Логично предположить, что Дуся и Петр — муж и жена, вероятно, они и зафиксированы на фотографии, а Катя, видимо, сестра этой Дуси. Но вот чего понять так и не удалось, так это то, как фотография, адресованная некой Кате, оказалась в сундуке из-под приданного бабушки, которую зовут совершенно иначе.

— И вы хотите, чтобы я это все запомнила? Нет уж, избавьте!! — буркнула себе под нос Светка, нервно побарабанив костяшками пальцев в дверь.

Успокаивало одно — ведь если она их не знает, так и они вряд ли захотят с ней пообщаться на тему "а как там такой-то" или "почему не пишешь?". Не пишет и все! Что за глупый вопрос?

Все выглядело так, будто их не ждали. Двери закрыты, окна зашторены, в доме тишина. Впрочем, иначе и быть не могло. Обычная ситуация. Конечно, все это можно списать на усталость, на то, что нужно рано вставать и прочее. Но надо знать тетку. Она всегда так хочет показать, что все городские жители — бессовестные бездельники и тунеядцы, которые отказывают покинутым родственникам в помощи, в то время как те трудятся на благо человечества и тех самых городских бездельников, не покладая рук от зари до зари. Мысль такова — надо тянуться к своим корням, а поскольку они у Светкиной семьи в деревне, то иных направлений просто быть не может. Светка тянулась! Из Москвы в деревню, а из деревни обратно в Москву. И так по замкнутому и оттого бесконечному кругу.

Ндаааа! Нашла о чем думать в 3 часа ночи!!! Всё! Завтра! Завтра! Завтра! Все проблемы завтра. А сейчас стоит попробовать попасть в дом и хоть немного поспать.

Тетка, обладая очень чутким сном, отозвалась сразу. Из дома послышался хриплый спросонья голос:

— Кто?

Интересно, кого она еще ждет?

— Мы, — вполне доходчиво ответил дядя Ваня.

— Поздно как.

Дверь открылась — и на пороге возникла тетка, облаченная в застиранную ночную сорочку в бледно розовый цветочек. Этакий мрачный монолит, олицетворяющий собой зло местного пошива. Слава небесам и всем святым заодно, слюнявые приветствия длились недолго. Может, время суток не слишком подходящее для этого "ритуала"? Или ей просто хотелось как можно быстрее перейти к главному? И, не теряя ни минуты, тетка разразилась гневной тирадой. Ну, как же иначе?

— Не маленькая уже, а тебя все встречай. Сама будто не доедешь. Хоть бы о нас подумали — мы вам как извозчики. Отвези,... привези,... а сами приезжаете, как баре. Ноги помой. И спать. Ночь на дворе. Хоть бы о нас подумали бы. Дяде Ване завтра на работу рано. Мне вставать в четыре, корову доить. А вы: "Едет — встречайте". Мы тут, как ишаки вкалываем, а вы...

— Ты чего опять взъелась, — вступился дядя Ваня. — Иди — спи.

— А ты мне не указывай, я племянницу родную год не видела.

— Год не видела и сразу упреки. Смотри — как повзрослела. Я ее даже с матерью спутал.

— Да уж, повзрослела. Тощая, аж ребра торчат. Освенцим. Ладно, спать пошли! Завтра, все разговоры... завтра.

Лучше вообще обойтись без этих самых "разговоров"... Светка яростно сжала руки в кулачки, впившись ногтями себе в ладони. Вот это да! Перед теткой можно снять шляпу. Бойко это у нее получилось. Меньше минуты прошло, а уже успела вылить на ее, Светкину, голову ушат дерьма! Или жидких фекалий? А они, кстати, бывают жидкими или исключительно окаменелыми? Так что-то она, Светка, опять куда-то не в ту степь ушла... и, вообще, причем здесь степь? Вот ведь дурында! А это не лечится. Как там говорится? Пьяный проспится, дурак — никогда! Нет, что-то не то. Причем здесь пьяный? Ну, какого черта она, Светка, сюда приперлась? Скучно ей в Москве жилось? Идиотизм — это самая страшная болезнь! Не литературно? А вот и неправда. Слово "идиот" и все производные от него вполне литературны, ведь назвал же Достоевский свой роман в честь одного идиота.

Ладно, все завтра. Завтра! Может, все не так уж и плохо, как кажется на первый взгляд. В конце концов, это же ненадолго. По крайней мере, на это стоит надеяться. Все, спать... заснешь тут...

Проходя в комнату, Светка мельком взглянула на свое отражение в зеркале. И вовсе не Освенцим...Ну, да, худенькая... да пусть тетка на себя в зеркало посмотрит! Лошадь! Нет, лошадь — слишком благородное животное... Корова! Уже лучше! Бегемотиха! Нет, даже змеи — и те лучше! Хотя шипит она прямо как змея! Гарпия!

Молчание давалось ценой неимоверных, почти сверхъестественных усилий. Светке казалось, что она котел, который вот-вот взорвется. Попыталась подумать о чем-нибудь приятном. Вдруг получится улыбнуться и выбить тем самым тетку колеи. Но о чем можно думать в два часа ночи, стоя перед скандалистом, который только и мечтает с кем-нибудь поругаться? Об океане? Ну, или, по крайней мере, о море. Да что там! Светка бы согласилась даже на озеро... лучше, конечно, горное. Но проблема в том, что как только она представляла себе любой из этих водоемов, сразу возникало непреодолимое желание там тетку утопить. И Светка с утроенной силой продолжила искать подходящее оскорбление. Жаль только, все ругательства казались слишком слабыми и блеклыми и, главное, никак не вмещали в себя всей Светкиной ненависти.

ВТОРАЯ ГЛАВА

МЫ РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА

Каждое лето с раннего детства Светка проводила в деревне. Ее родители искренне стремились отправить свое дитятко на природу, чтобы то подышало не загрязненным городским смогом, а чистейшим деревенским воздухом. Дитятке помимо чистейшего воздуха удавалось также унюхать навоз, парное молоко и полынь. Со временем Светка поняла, что это тоже имело свою прелесть.

Бабушка тогда жила в совхозе Динамо. Дом находился на улице имени Шпунта, или попросту на Шпунтовке. Странное название. Но факт остается фактом — вряд ли еще в каком-нибудь селении найдется такое. Почти в каждом городе или поселке нашей страны есть улица Ленина, улица Советская, Октябрьский проспект, а вот Шпунтовка одна. Это первая улица совхоза, названая в честь первого то ли директора совхоза, то ли председателя местного сельсовета — Шпунта. Вроде бы он и сам в свое время жил здесь. Хотя не факт, что тогда Шпунтовка уже носила свое современное название.

Было бы несправедливо, если не сказать больше, обойти в своем повествовании эту улицу стороной. Хотя, при Светкиной памяти, она всегда пребывала в крайне запустелом состоянии. Она олицетворяла собой крах социалистических идей, советской деревни, да и всего нашего строя в целом. Старые полуразвалившиеся домики, разбитая тракторами грунтовая дорога, на которой даже в сухую погоду не высыхала грязь. В глубоких канавах и рытвинах находили свое счастье стаи гусей, которым здесь жилось гораздо привольней, чем людям.

Чем дальше улица уходила от центра, тем более убогий вид представляла. Покосившиеся заборы, которых, впрочем, часто и не было видно за бурьяном и разросшимся кленом. Обшарпанные сарайчики и сеновалы. Запущенные сады во дворах, где деревья давно перестали давать плоды, но хозяевам было то ли жалко их спилить, так как в жару они давали столь желанную тень и скрывали от посторонних глаз, а зимой спасали от буранов, то ли просто и спиливать их было больше некому, потому что хозяева умерли или переехали. Все реже встречались колодцы, из которых, впрочем,по Светкиному непоколебимому убеждению, рискнул бы напиться только самоубийца, так как всем известно, сколько утопленников оттуда выловили. Хотя нет, это, как раз и неизвестно, ведь среднестатистический человек не в состоянии держать такие цифры в памяти.

Самый конец улицы, так же как и ее задворки, был больше похож то ли на разрушенный скотный двор, который по непонятным причинам продолжали использовать, то ли просто на свалку, где вольготно прогуливались гуси, куры, индюшки, утки, козы и телята. Кучи ржавого металлолома, битого шифера и стекла, подерганного где-то бурьяна, поломанные детские игрушки и многое-многое другое. Непонятно, убого, бессмысленно.

Светка не знала, что собой представляла старейшая улица совхоза, скажем, лет 30 назад, но поговаривают, что сам совхоз "Динамо" во времена детства Светкиной матери был процветающим и даже передовым не только в районе, но даже по Союзу. Только поверить в это Светке было сложно, так как Шпунтовка мало чем отличалась от всего совхоза в целом. Состояние дорог, фактическое отсутствие асфальта, заросли лебеды и груды мусора были идентичны. По всем улицам прогуливался домашний скот. И пройтись по совхозу, не наступив в последствия этих прогулок, можно было считать большим везением. Если верить народной примете, гласящей, что человек, наступивший в говно, непременно скоро разбогатеет, здесь поголовно проживали только одни миллионеры. Как, впрочем, и в большинстве российских селений, так как Динамо — это типичный образец российской деревни.

Итак, с раннего детства каждое Светкино лето проходило здесь.

Бабушка жила на Шпунтовке. Напротив нее, через дорогу по этой же улице жила ее родная сестра. А еще чуть подальше — еще одна сестра. И в целом, по улице Шпунтовке проживало очень много Светкиных родственников. Кстати, по другим улицам совхоза — их было тоже не мало. Естественно, все жители Динамо всё про всех знали, вплоть до цвета нижнего белья, так как нет в данном селении человека, который ни разу не заглянул к своему соседу через забор, не пересчитал количество трусов висящих на веревке, кур, бегающих на базу, и, конечно, грядки в огороде со всем их содержимым. А как же иначе? Ведь в противном случае им нечего было бы вечером обсуждать на лавочке.

И самое страшное, что мог себе представить динамовец — это жить на повороте, ведь все проходящие мимо неминуемо заглядывали бы к нему во двор с целью разведать обстановку. Поэтому чем больше густых деревьев росло вдоль забора, тем было меньше шансов, что любопытная соседка проведает истинное положение вещей в чужом дворе. И дело даже не в том, что люди опасались воровства, а просто всем хотелось казаться лучше, чем они были на самом деле.

Соберутся соседки вечером на лавочке с семечками и начнут врать друг другу сколько они ведер огурцов сегодня собрали.

Одна скажет:

— Ой, спина не разгибается. 3 ведра огурцов сегодня собрала.

— Ай, брешешь, соседка, я видала ты и полуведра не набрала.

— Так те полведра я кривых набрала и курям порезала. А 3 ведра ровнехонькие. Я их уж и закрутила.

— Брешешь.

— Сама ты брешешь. У самой огород лебедой зарос. Так ничего и не родится. Вот на мой огород и наговариваешь.

— Ой, да что ты мой огород-то судишь. У самой весь двор гнилыми яблоками усыпан. Собрать ленишься.

— А у тебя грачи все яблоки поклевали еще на деревьях.

— Брешешь. От яблок аж ветки ломятся.

— Не брешу. Не собака чай.

— Нет, брешешь.

Так они чаще и расходились по домам. А на следующий вечер снова садились вместе на лавочке, щелкали семечки, спорили чей двор чище, вспоминали прошлое, осуждали современную молодежь и перемывали косточки соседям.

Светка же все лето каталась на трехколесном велосипеде по двору. Самостоятельно ей позволялось кататься только там. Даже к бабушкиной сестре через дорогу не разрешалось. Хотя, что могло случиться на улице, по которой и машины-то проезжали раз в сутки. И то чаще всего застревали. То есть Светка отчаянно скучала.

Когда тетка переехала в Динамо, она работала в начале улицы Шпунтовка и, естественно, нередко забирала Светку к себе. Дом у нее был новый, кирпичный, просторный. Двор тоже был светлый, не заросший старыми деревьями. К тому же тетка со свойственной ей педантичностью не допускала беспорядка не только в доме, но и во дворе. Она старательно разводила розы и клубнику. Клубника у нее была сладкая, крупная. Самым большим удовольствие было залезть в эти клубничные грядки и есть только что сорванные немытые ягоды.

Дядя всегда говорил тогда:

— Деревенская грязь полезная.

Но все равно приход тетки к бабушке всегда был для Светки испытанием. С присущей ей навязчивостью она начинала Светку переодевать. Находила в шкафу самое нелепое платьице и говорила, что это красиво. А потом тащила через весь совхоз к себе домой, при этом останавливаясь у каждого двора, где на лавочке кто-либо сидел и заводила бесконечные и чаще всего бессмысленные беседы. Таким образом, пока они доходили до теткиного дома, Светка вся обливалась потом из-за жары и одежды не по погоде.

В целом пребывание у тетки для ребенка было тяжким испытанием. Там даже игрушек не было, так как они не вписывались в ее интерьер. На улицу лишний раз тоже выйти было невозможно. То есть скука преследовала Светку и там.

Друзей в Динамо у девчонки не было. По ряду причин. Во-первых, на Шпунтовке детей Светкиного возраста не было, во-вторых, ее со двора не выпускали ни на Шпунтовке, ни у тетки.

Все изменилось, как по мановению волшебной палочки. Бабушка снова вышла замуж и переехала в Кругловку. Ее замужество, по крайней мере, первоначально было скорее вынужденной мерой, чем союзом двух сердец. Это было юридически оформленное соглашение двух пожилых людей, которым в какой-то момент стало тяжело самостоятельно вести хозяйство. Оба они были вдовцами, поэтому явных препятствий к их свадьбе не было. Тем более, что и самые близкие родственники были всецело за такой поворот событий.

Светка отчетливо помнила тот год, когда бабушка начала переезжать в Кругловку. Было весело.

Кругловка, хоть и находилась не более чем в 20 км от Динамо, но все же разительно отличалась от него. Здесь даже дышалось легче и свободнее. Большинство дорог были заасфальтированы, дворики гораздо более ухоженные и просторные. Гуси и куры по улицам почти не гуляли, а главное здесь у Светки почти сразу появились друзья, конечно, в детском понимании этого слова, а на самом деле партнеры по играм. Поэтому в Кругловке девчонке понравилось сразу, и больше всего на свете ей тогда хотелось остаться там на все лето, а не метаться между Динамо и Кругловкой вместе с бабушкой.

А ездить туда-сюда приходилось часто, буквально каждые 2 дня, перевозя многочисленное имущество. Тем более что бабушка, будучи вполне разумной женщиной, не желала сразу уничтожать пути отступления и отдаваться на милость почти незнакомого человека, коим тогда являлся дедушка, а точнее человек, которого Светка стала называть дедом.

Но будучи ребенком, Светка не вполне понимала мотивов своей бабушки. Она просто не хотела уезжать из Кругловки в скучное Динамо, не хотела прерывать игр с друзьями, в то время как бабушка присматривалась и взвешивала все "за" и "против".

Двор дедушкиного дома был просторным, не перегруженным обилием старых деревьев. Здесь были добротные сараи, погреб с каменной лестницей, а не с приставной деревянной, как в Динамо у бабушки, и почти новый не покосившийся дом. Но бабушке здесь многое пришлось не по душе. Например, ее не устраивало отсутствие русской печи и земляной пол на летней кухне, отсутствие отгороженного птичьего двора, а главное то, что двор находился на повороте. Светке здесь нравилось все. Нравилась зеленая травка во дворе, усыпанные вишней деревья, маленькие, аккуратно выкрашенные в голубой цвет ульи за домом. Нравилось просыпаться по утрам под веселый щебет воробьев, свивших гнезда под шиферной крышей веранды. И главное, ей нравилось то, что здесь у нее появились друзья.

Оксанка, Светкина первая подружка в Кругловке, жила в соседнем доме, через дорогу. Этот дом все соседи называли дурдомом, а Светке у них было комфортно, как нигде в другом месте. Их дом представлял собой длинное одноэтажное сооружение барачного типа, разделенное на 6 квартир. Оксанкина семья занимала две квартиры.

Светке, единственному ребенку в семье, были тогда в диковинку многодетные семьи. А Оксанка родилась как раз в такой. Детей было трое — Оксанка и ее два старших брата. Светка слышала, что раньше их было пятеро, но самые младшие дети в семье — близняшки — сгорели заживо Оксанка рассказывала, что когда их старый дом загорелся, ее родители сидели у кого-то в гостях и, видимо, отмечали очередной День взятия Бастилии.

Бабушка, успевшая наслушаться многочисленных историй про соседей, конечно же, не очень одобряла дружбу своей внучки с Оксанкой. Но Светке это уже было безразлично. Подруга была старше на целых 4 года, и девчонка подсознательно тянулась к более старшей подруге.

Еще до знакомства с Оксанкой, Светка часто сидела на порожках, наблюдала за играми детей во дворе напротив и мечтала, что тоже когда-нибудь будет принята в их компанию. И однажды осмелилась сделать первый шаг: вышла со двора и пошла к соседскому дому. Оксанка в тот момент сидела у крыльца с еще одной подружкой. Светка робко прошла к чужой во двор. Ноги от страха стали ватными, но отказаться от принятого решения не позволяли воспоминания об одиночестве, которое преследовало Светку в Динамо. Решение... Громко сказано, конечно, ведь если бы их двор имел ограждение, девчонка вряд ли туда пошла. Забор бы ее, непременно, остановил.

Светка подошла к ним, поздоровалась и дрожащим голосом сказала:

— Девочки, а давайте с вами познакомимся, — наверное, это прозвучало очень глупо и они засмеялись. Светка едва не разревелась от стыда и унижения. Но слезы или паническое бегство вызвали бы еще больший смех. Скорее всего, только поэтому она стояла на месте и не шевелилась, пока они не прекратили смеяться. Очень хотелось, сказать что-то едкое и остроумное, а не стоять как истукан. Что мешало? Язык, который почему-то стал ватным, и подбородок, вдруг задрожавший как-то очень по-детски. Поэтому все умственные и физические усилия Светка направила именно на борьбу с этими нелепостями.

"Почему они смеются? Что смешного в желании познакомиться? Нет, только бы не разреветься! Ну что я стою здесь столбом? Хоть бы они не заметили, что у меня задрожал подбородок! Выглядит, наверное, страшно глупо. А, может быть, они и смеются, потому что я выгляжу глупо! Нет, подбородок не при чем. Он задрожал уже после того, как они начали смеяться. Хоть бы не заметили... Надо что-то ответить... Ой, ну зачем же так дрожит подбородок?" — Светка покрепче стиснула зубы. — "Ну, как же глупо получилось! Почему они смеются? Ладно, была — не была!"

— А почему вы смеетесь?

Новый взрыв смеха.

"Ну ладно... И зачем я здесь стою? Нет — так нет!"

Обида! Жгучая, по-детски острая! Ведь она, Светка, так долго прокручивала в голове сцену знакомства. Но она и вообразить не могла, что им будет смешно! Может у нее лицо испачкано вишней? Ведь не может выглядеть нелепым ее желание познакомиться! Или может?

Смех потихоньку стихал. Подбородок тоже перестал дрожать. Светка уже готова была развернуться и уйти. Только не молча же! Что сказать?

— Ну ладно... — тихо-тихо пробормотала она, и начала разворачиваться. Главное не пятиться спиной!

— Давай познакомимся, — неожиданно доброжелательно сказала старшая девочка.

— А мы уже сами хотели идти знакомиться, — продолжила та, что помладше и снова засмеялась. — Но ты сама пришла.

— Мы видели, ты за нами наблюдала. — Старшая кивнула в сторону Светкиного двора.

Так у Светки появились первые подружки в Кругловке. Оксана и Наташа. Светке тогда было 8 лет, Оксане — 12, Наташе — 9. И Светка была счастлива!

Девчонки вместе ходили с колхозный сад за черешней. Босые и чумазые они лазили, как обезьяны по деревьям, делали сережки из сросшихся стеблями ягод.

Однажды, они пришли в колхозный сад, когда там уже были незнакомые Светке ребята и девчонки. Из них Светке тогда запомнилась страшненькая девочка чуть младше нее, по имени Лиза. Светка не знала, почему ее запомнила, возможно, потому что она ей очень не понравилась. А, может потому, что на ней были такие же шорты, как и на Светке, синенькие, от школьной спортивной формы.

Светка ей тоже не сильно понравилась. Как это принято называть, это была взаимная антипатия с первого взгляда. Но Лиза была здесь своей, а Светка — чужой. Так она впервые узнала, что люди могут делиться на своих и чужих. Своим позволяется то, что не пристало чужим. В данном случае Светке.

Светка подошла к первому попавшемуся дереву, верхушка которого была вся усыпана черешней, спелой, сочной и такой красивой, что даже жалко ее есть, и начала на него залезать. Но тут ее остановила Лиза.

— Это мое дерево, поищи себе другое, — по-детски надменно сказала она, слегка выпятив вперед нижнюю губу.

— Оно не куплено, — подбоченившись парировала Светка.

— Не куплено, но оно мое, как и все здесь. А ты здесь чужая. — Лиза приняла ту же позу, что и Светка.

— Это глупо. — Светка пыталась дружелюбно улыбнуться, но позу не меняла.

— Попридержи язык, иначе получишь.

— Не от тебя ли?

— Да хоть и от меня.

Светка засмеялась и оттолкнула Лизу от дерева. Та оступилась и упала. А Светка отошла к другому дереву. Лиза, не поднимаясь с земли, с ненавистью проследила за Светкой. И, когда та залезла на дерево, подошла и начала его трясти. Светка еле держалась на верхушке и, заметив это, Лиза засмеялась.

— Ха, в следующий раз хуже будет. Поняла?

— Эй, мелюзга! Ты совсем что ли ничего не соображаешь? — Окликнул Лизу мальчик постарше! — Соображать надо! Она же упадет!

— Ну и пууусть! — Захныкала девчонка.

— Я знал, что нельзя тебя с собой брать! От тебя вечно одни неприятности. Эй, ты! Наверху! Ты там как?

— Нормально! А она у вас дурочка что ли?

— Ну, Саааш! — прохныкала Лиза, дергая мальчика на руку. — Она меня толкнула.

— Да, помолчи ты! Эй, ты зачем ее толкнула?

— Она мне на дерево залезть не давала. Я ее слегка толкнула, а она упала.

— Нууу! Мелюзга! — мальчик строго посмотрел на Лизу. — Что тебе опять в голову взбрело?

— Она чужая!

— И чего? Блин, нафига мы тебя взяли с собой?

— Ну, Саааш!

— Эй, ты, наверху! — Мальчишка задрал голову к верху! — Ты кто такая?

— Меня Света зовут!

— Меня Саша! Сама слезешь?

— Слезу, но не сейчас. Спасибо!

— Не за что. Удачи тогда. Ну! пошли, мелюзга. И чтоб от меня больше ни на шаг!

Чуть позже Светка поняла, что как к чужой в Кругловке к ней относились почти все. Просто Лиза была откровеннее остальных. Даже Оксанка и Наташка, которых Светка считала своими подругами, не принимали ее в категорию своих. Чуть позднее они это доказали.

Незадолго до поездки в деревню мама купила Светке Барби, точнее пластмассовую куклу, чем-то напоминающую этот шедевр американской кукольной промышленности. Светка почти не расставалась с ней. Это было ее сокровище, которым она, конечно же, гордилась.

И вот в деревне она пропала. Чутким детским умом Светка подсознательно понимала, что кукла не потерялась, а украдена. Было обидно до слез, тем более, что украсть ее могли только Светкины новоиспеченные подружки.

Почему-то признаться в пропаже куклы было безумно стыдно, поэтому об этом не узнал тогда никто. Светка изворачивалась, как могла, говорила, что кукла ей надоела и лежит в чемодане, но все это время она со страхом представляла себе, как будет переживать мама, которая почти на последние деньги купила ей эту вымечтанную куклу.

Больше всего хотелось спрятаться как в раннем детстве под одеялом и никогда оттуда не вылезать. Как они могли?!!! Ведь она считала их подругами! Они же знали, как она дорожила этой куклой! Зачем украли? Спросить у них прямо?

А вдруг не они? Нельзя кидать непроверенные обвинения. Так папа говорит.

И Светка, преодолевая внутренние противоречия, старалась вести себя будто ничего не произошло. По двум причинам. Во-первых, а вдруг и правда не они, ну а, во-вторых, продолжая общаться с ними, Светка все еще надеялась, что куклу вернут... Поиграют и вернут.

С момента пропажи прошло не больше недели, когда Оксанка, оставшись со Светкой наедине, сказала:

— Я знаю, у тебя кукла пропала. Ее Наташка украла.

— Знаю, — Светка изо всех сил старалась, чтобы голос звучал ровно.

— Она ее подбросить тебе собирается.

— Да? — Камень с души упал. Мама ничего не узнает об этом инциденте, не будет упрекать в безалаберности и доверчивости. — А почему она у меня ее просто не попросила, если брала только на время?

— Она ее не на время брала, а навсегда.

Неужели она ей надоела? Светка не могла себе представить, что такая замечательная кукла могла кому-то надоесть за столь короткое время. И тут ее осенило. Наташкины родители нашли Светкину "Барби" и отругали за воровство.

— Кукла сломалась, — прервала Светкины раздумья Оксанка.

Честно? Светка не ожидала такого поворота событий. Она была в ужасе. Ее замечательная, самая красивая, вымечтанная "Барби" сломалась! КАТАСТРОФА!

— Мы руку от нее в поле потеряли. — КАТАСТРОФА.

Куклу действительно скоро подкинули на лавочку.

С Оксанкой Светка продолжала общаться по-прежнему, но Наташку долгое время старалась избегать, насколько это было возможно. К счастью, вскоре кончилось лето, и она уехала в Москву, так и не решив до конца как ей дальше себя вести с Наташкой.

К следующему лету все почти забылось. Светка, по-прежнему, общалась с Оксанкой, а Наташка уехала к каким-то своим родственникам в Динамо и в Кругловке появлялась редко. Об истории с куклой они не заговаривали. Светке казалось, что она уже взрослая, чтобы играть в куклы, а Оксанка действительно была уже взрослой. Теперь главным совместным развлечением девчонок была резиночка. Они цепляли ее за забор и по очереди прыгали.

Как-то раз, когда они вот так прыгали через резиночку, к ним подошла старушка с девочкой и маленьким мальчиком в коляске.

— Наташа, познакомься с девочками. Примете Наташу в свою игру?

Светке Наташа понравилась сразу. Она чем-то напоминала ей саму себя. Видимо, она очень переживала прежде, чем подойти и познакомиться, поэтому и попросила бабушку пойти с ней. Светке вспомнилось, как она сама нервничала перед тем как познакомиться с Оксанкой. И, наверное, поэтому они почти сразу подружились. Так у Светки появилась первая настоящая подруга в Кругловке, общаясь с которой не нужно было казаться умнее, круче и взрослее. С ней можно было просто дружить и не причислять друг друга ни к своим, ни к чужим.

Очень скоро Оксанке надоело с ними общаться. Она просто была уже очень взрослой для них. Ей уже было 13 лет. У нее в голове уже крутились мысли о мальчиках, дискотеках. А Светке с Наташкой было по 9 лет и им нравилось прыгать через резиночку, шить платья для кукол, учиться вязать и есть яблоки, не срывая их с дерева, а потом смеяться, глядя на огрызки, растущие на яблонях.

По вечерам, сидя на порожках, Светка с Наташкой часто видели, как к Оксанкиному двору приезжали взрослые мальчишки на мотоциклах. Она выходила к ним, они слушали громкую музыку, смеялись и, перекрикивая звуки, которые извергал из себя магнитофон, ругались. Точнее разговаривали матом.

На следующий год, когда Светка снова приехала в Кругловку, Оксанки там уже не оказалось. Бабушка говорила, что она "нагуляла дитя и сделала аборт, а потом со стыда уехала в Казанку". Но скорее всего, она просто окончила 9 класс и уехала учиться.

А Светка с Наташкой искали все новые и новые развлечения. С утра до позднего вечера они были вместе. Бегали на колхозные поля за кукурузой, горохом и подсолнухами, делали куколок из цветов и кукурузных початков, учились вязать, шить и вышивать, вместе собирали и резали яблоки на сушку, собирали поспевшую вишню, считали облака, плавая на спине в пруду, катались по округе на велосипедах.

У девчонок стали появляться новые друзья, с которыми можно было дружить просто так, а не потому, что больше не с кем общаться. И им казалось, что весь мир — это площадка для их детских игр, а Кругловка — самое лучшее и интересное место на земле!

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ДИМКА

Автобус медленно приближался к конечной остановке. Вдалеке уже показались ветхие, давно нежилые развалюхи, стоявшие на въезде в родной хутор. Димка жадно ловил взглядом знакомые с детства места: старая колхозная ферма, перекресток, бензоколонка, мост через Песковатку, кусочек речушки в камышовых зарослях, импровизированное футбольное поле на пригорке... Его отсюда почти не видно, но Димка то знает, что оно есть. Еще один поворот...Улица Ленина... дворы хуторян по обе стороны от дороги... слева двухэтажное кирпичное здание детского садика за поблекшим красно-синим забором... поворот на улицу Гагарина... МТМ... напротив колхозная столовая и автобусная остановка рядом с ней.

Чуть в стороне стояла белая отцовская "девятка". Отца Димка увидел не сразу. Тот в ожидании сына, присел на лавочку у столовой и закурил неизменную "Яву". У столовой уже собралось немало народу. В основном родители, встречающие своих детей — студентов, возвращавшихся из Волгограда домой на летние каникулы.

Обычная ситуация для конца июня. Именно с июня на недолгие два месяца Кругловка оживала, наполнялась голосами, смехом и каким-то торжественным и радостным солнечным светом. Возвращались студенты, приезжала на летние каникулы к бабушкам и дедушкам городская молодежь. Со дворов начинали доноситься популярные песенки "Иванушек" и "Руки вверх". То и дело туда-сюда сновали велосипедисты и мотоциклисты.

Хутор эти два месяца засыпал едва ли на пару часов перед рассветом, как будто пытался наверстать упущенное за долгие месяцы запустения.

Димка нетерпеливо скользнул взглядом по салону автобуса. И везде знакомые лица. Со многими он даже заранее договаривался о дате отъезда из Волгограда, чтобы ехать домой веселой дружной, хоть и разновозрастной толпой. До недавнего времени Димка был одним из самых младших в этой компании. Он в отличие от многих своих друзей уехал учиться в город еще 15-летним мальчишкой.

Было страшно и одиноко. По ночам иногда снился мамин борщ, оладушки и сало.

Но Димка был страшно горд собой. Ведь ему действительно есть чем гордиться. Он смог! На самом деле сам смог поступить учиться в этот дурацкий сельскохозяйственный лицей. Ну конечно, он не планировал в будущем становиться ни агрономом, ни механизатором или еще чем-то в этом роде. Просто надо было с чего-то начинать. И начинать как можно раньше. Раньше уехать в город, раньше стать самостоятельным.

И вот она вымечтанная самостоятельность! В 15 лет он, лучший ученик класса, понял, что ему мало быть лучшим здесь в Кругловке! Мало быть хорошим мальчиком из всеми уважаемой семьи сельских интеллигентов! Мало быть просто симпатичным подростком спортивного телосложения!

Вот она родная Кругловка, степь, школа, сельский клуб с дискотекой трижды в неделю и индийским кино раз в месяц, самые красивые кругловские девчонки, которые даже коров приходят встречать при полном параде, в модных туфлях на каблуках, в новых платьях и с ярко накрашенными губами.

А где-то там, всего-то в нескольких сотнях километров от Кругловки, большие города и уйма возможностей.

Димке казалось, что еще вчера он с отцом ехал в Волгоград сдавать вступительные экзамены в лицей-интернат. Отец только за месяц до этого купил "девятку", ту самую, на которую Димка сейчас, год спустя, смотрит из окна автобуса. И это была их первая дальняя поездка на новой машине.

Экзамены, кстати, были элементарные. Даже странно насколько гладко все прошло. Успешное поступление, место в общаге... и двери большого города открыты для Димки.

Но наступивший сентябрь открыл совсем иные перспективы... В отличие от "дверей большого города", двери общаги оказались наглухо закрыты. Хотя эпитет "наглухо" в отношении данной конструкции звучал смехотворно.

Димка с отцом стояли напротив двери, покрытой облупившейся, будто полинялой синей краской, и оба одновременно пытались через широкую щель между деревянными панелями рассмотреть, что же происходит внутри. А ничего не происходило.

У лестницы пустовал стол консьержа. И пусть складывалось впечатление, что его покинули всего-то на пару минут, но время шло, а картинка оставалась неизменной. Горела настольная лампа с зеленым пластиковым плафоном, на спинке стула висел серый пуховый платок, на покрытой прозрачным пластиком столешнице лежали очки в старомодной оправе.

Отец еще раз дернул за металлическую ручку, выкрашенную, как и вся дверь, в голубой цвет. Местами краска облупилась, обнажая ржавчину. Особенно она была заметна на двух кривых гвоздях, служивших креплениями. На мгновение Димке показалось, что ручка так и останется в мозолистой отцовской руке. Но нет, гвозди выдержали, да и замок, чуть дрогнув, все же остался на месте.

Отец, кашлянув, отступил на пару шагов от входа и, задумчиво окинув взглядом окна второго этажа, достал из кармана помятую пачку "Явы". Закурил. В воздухе повис горьковатый запах сигаретного дыма. Помолчали. Димка поставил спортивную сумку на землю.

— Подождем.

Отец взглянул на наручные часы "Победа", доставшиеся ему от деда. Почти восемь.

— Странно... Должно быть еще открыто.

Минут через двадцать за дверью послышались шаркающие шаги и звук отодвигающегося стула. Димка, подхватив сумку, ринулся ко входу и не медля ни секунды настойчиво постучал.

Снова раздался скрежет отодвигаемого стула и шаркающие шаги. Парень не сдержался и заглянул сквозь щель вовнутрь. К двери приближалась строгого вида старуха с огромными очками в желтоватой оправе на носу и завитыми волосами с проседью.

Димка отпрянул, на всякий случай придав лицу равнодушно-доброжелательное выражение.

Послышалось звяканье ключей и скрежет отпираемого замка. Дверь со скрипом приоткрылась и из-за нее выглянула та самая старушка, молча взирая на Димку. Никаких вопросов, никаких приветствий. Просто молчаливо-равнодушный взгляд.

Отец отбросил окурок и шагнул вперед.

— Не сорить. Подберите окурок, — впервые подала голос старуха и указала на погнутое ржавое ведро в паре метров от входа в здание.

Димка изумленно наблюдал, как отец подобрал окурок и двинулся в импровизированной урне.

— Мы на заселение.

— Оба?

— Нет, только я. — Димка не смог сдержать усмешки и тут же осознал свою оплошность. Старуха одарила его колючим, словно чертополох, взглядом.

— Заходи. Фамилия?

— Широков Дмитрий Алексеевич, — почти по-армейски отрапортовал Димка и ухмыльнулся.

Старуха молча двинулась к столу. Деревянный стул с потертой коричневато-серой обивкой жалобно скрипнул под ее весом. Комендантша деловито поправила очки и придвинула к себе привязанную тонкой бечевкой к ножке стола амбарную тетрадь. Облизав указательный палец, бережно раскрыла ее на середине и снова взглянула в Димку.

— Фамилия?

— Широков Дмитрий Алексеевич, — повторил вместо Димки отец.

Еще более бережно касаясь страниц тетради, старушенция перевернула пару листов.

— Ши-ро-ков Дми-трий, — прочитала она по слогам, водя указательным пальцем по написанному имени. — Комната номер 26. На втором этаже в мужском крыле. Это справа от лестницы. — Старушенция натянуто улыбнулась и неожиданно доброжелательно пробормотала: — Добро пожаловать, Дмитрий. Меня можешь называть Валерией Валентиновной. Сегодня я ваш ночной воспитатель.

Димка хмыкнул. "Ночной воспитатель" — как в детском саду... Или... В голове пронеслась неуместная мысль о "половом воспитании" и воображение нарисовало образ старушенции в кожаном облачении в стиле садо-мазо. Димка брезгливо содрогнулся, представив себе обтянутые черной блестящей кожей жировые складки Валерии Валентиновны. Извращение какое-то. Он же не геронтофил в конце концов... Тааак... срочно надо подыскать какую-нибудь сексапильную лицеисточку и склонить ее заняться его половым воспитанием...

— А завтра? — прервал его размышления отец.

Димка оглянулся на него. Тот стоял рядом и постукивал мозолистым пальцем по прозрачному, испещренному многочисленными царапинами пластику на столе "ночного воспитателя".

— Завтра тоже я. А вот послезавтра... — Старуха потянулась к потертому коричневому блокноту и, заглянув в него, торжественно объявила: — Послезавтра будет смена Петра Сергеевича.

Вот так все и началось. Многообещающее начало.

В сопровождении отца Димка поднялся на второй этаж и постучал в 26ю комнату, откуда доносился раскатистый хохот. На мгновение смех прервался, но почти сразу возобновился. Дверь распахнулась, и на пороге появился долговязый парень с темными всклокоченными волосами.

— Ооо! Пацаны, к нам чирика заселили походу! — крикнул он через плечо. — Заходи, пацан! Располагайся, вон твоя койка. И ты, папаша, заходи, не стесняйся.

Димка переступил порог комнаты и осмотрелся. Довольно мило. Выгоревшие желтоватые обои. Четыре кровати, по две вдоль каждой стены, отгороженные двумя шкафами от четырех письменных столов у окна. На полу по центру комнаты сидели и резались в карты еще два парня. Вполне мило.

Они смотрели на него не то, чтобы пристально, но с весьма ощутимым интересом.

— Дэн, — представился один из них.

— Вован, — бросил через плечо второй.

— Димка.

— Чирик значит, — усмехнулся Вован. — Ну ничего, чирик тоже человек.

В процесс знакомства вмешался отец.

— Молодежь, просветите отсталого "папашу" что есть "чирик" на современном языке? — слова звучали заинтересованно и даже чуть насмешливо. Но, казалось, отец насмехается не над парнями, а над собой. Все-таки отличный у него, у Димки, отец. Выручил! Черт его знает, с чего это он вдруг "чириком" стал. Не выставлять же себя идиотом с перых минут знакомства с соседями по комнате.

Дэн расплылся в доброжелательной улыбке, отложив карты на пол.

— Сын твой ведь новенький... десятиклассник... чирик стало быть.

Отец раскатисто засмеялся.

— Ну, стало быть, чирик. Ладно, Димка, обустраивайся... а я поеду. — Отец обнял напоследок Димку — крепко так обнял, по-мужски, похлопав рукой по спине — и откланялся. А Димка остался в комнате со своими новыми соседями.

Вскоре жизнь вошла в свою колею. Год пролетел почти незаметно. Учеба давалась легко, Димка и в лицее шел на медаль. Даже будучи "чириком", он оказался "реальным пацаном". Впрочем, а как же иначе? Ведь, это он, Димка, а не какой-то маменькин сынок, нытик, слюнтяй... Разочаровывало другое. Во-первых, большого города он по сути так и не прочувствовал. Общага, учеба, редкие тайные вылазки в город после отбоя... Во-вторых, лицеисточки... те и вовсе не представляли собой ничего принципиально нового. Обычные деревенские девчонки, такие же, как в Кругловке, только "одаренные". Вообще весь их лицей-интернат был скопищем одаренных подростков из разных деревень Волгоградской области.

Димка пользовался большой популярностью среди женской части лицея. Тоже ничего нового... Уж бабы-то его никогда вниманием не обделяли. За этот год он успел завести шесть более-менее серьезных интрижек, это если не считать кучки ничего не значащих перепихонов. Дамочки оказались "одаренными" не только в отношении интеллектуального развития... Но все это было чем-то само собой разумеющимся.

Рыжая Катька правда выбила его ненадолго из привычного ритма своей Большой Любовью. Ну так это ведь ее любовь, а не его. Ему то что? Самой надо было головой соображать... "Одаренная" как-никак. Он ей в пламенных чувствах и любви до гроба не признавался... золотых гор не обещал... Секс — всегда пожалуйста, а объявлять себя парой с деревенской дурочкой — это уж избавьте.

Да, временами было весело, тусово и ржачно. Вспомнить хотя бы как они кипятильник от Валвалевны прятали, которая, к слову сказать, оказалась милейшей старушенцией.

Или как Дэн с Вованом двух крошек во время ночной вылазки подцепили и в общагу притащили через окно. Вся общага собралась поглазеть, как эти крали карабкались на шпильках по решеткам на окнах первого этажа. А потом оказалось, что у одной "не те дни" и секса не будет... Вторая так не ломалась, хотя лучше бы тоже отказала... После нее половина мужского населения общаги еще долго живность выводила из нижней шевелюры...

И вот учебный год подошел к концу. Впереди еще два с небольшим месяца лета. Дом. Мама. Кругловка. Друзья. Сенокос. Клуб. Тусовки по ночам в детском садике...

* * *

Автобус наконец-то припарковался у столовой. Димка еще раз окинул взглядом салон и потянулся за своей спортивной сумкой.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

ПОСИДЕЛКИ

Вечерело. Золотистое предзакатное небо постепенно приобретало сначала розоватый, а потом темно-синий оттенок. По-южному быстро на хуторе сгущались сумерки. Душные, почти вязкие. Синевато-серые. Пахнущие парным молоком и навозом. Старушки в цветастых платках привычно расселись на лавочках у своих и соседских дворов.

Марья Михайловна, тяжело переваливаясь с бока на бок, приближалась к скамейке, на которой уже сидели две старушки.

— Здоровеньки былы!

— И тебе не хворать. Присаживайся к нам, Марусь.

— Благодарствую. Слыхали? У Евсевны-то нынче ночью цыгане весь чеснок подергали и гуся уволокли.

— Слыхали... Только не чеснок, а лук.

— Какой лук? Своими глазами видала, что чеснок.

— Видала, как цыгане воровали?

— Да нет. Видала, что у нее там чеснок был посажен.

— Так и гусей Евсевна с роду не держала.

— Не держала, а сейчас ей дочка дала на завод.

— Брешешь. На что ей гуси на старости лет?

— Вот те крест — не брешу. Ейный дед гусятины захотел, вот и завела она гусей.

— Да и деду ейному сто лет в обед, на кой черт ему гусятина.

— Говорит ей: "Надоела курятина. Гусей давай заведем".

— А она так и согласилась?

— Так не сразу ведь. Так лаялись на той неделе, аж у меня было слыхать.

— Ой, брешешь. Они из-за свиней лаялись. Евсевна своему говорит: "Иди свиньям каши дай". А он ей: "Сама иди". Так она его так сковородкой оглушила, что тот дверью хлоп — и ушел. Только к утру и явился. Пьянющий.

— Слыхала — слыхала. Они с Миронычем горькую цельную ночь у столовой пили и песни горланили. А потом Ленкиного сына отколошматили. Да так добре, что того в район аж в больницу повезли. Два зуба выбили.

— А я слыхала, что у того ребра сломаны.

— И ребра тоже они сломали. И два зуба выбили.

— Ой, да не бреши. Я Димку вчерась видала. Так со всеми зубами он шел... Скалился.

— Так вставили они ужо.

— Где ты видала, чтоб так скоро зубы вставляли.

— Мне Егорна сказала. А она от Ленки через забор живет. Все видит. Говорит, зубы ему выбили. А Ленка на утро к Миронычу разбираться прибегла. Так он ее взашей вытолкал. Говорит: "Нечего твоему Димке к внучке моей в провожатые набиваться. Она девка городская, получше себе ухажера найдет, не чета вашему пьяньчужке". Так Ленка хвать лопату и давай Мироныча по двору гонять. Кричит: "Нечего вашей шалаве на моего Димку вешаться".

— А хороша у Мироныча внучка. Чернявенькая такая.

— А по мне так — страшненькая. Димка у Ленки такой славный парнишка. Работящий, красавец. Да и не пьет он вовсе.

— Как же! Гоню я давеча корову с утра. А он идет с гулянки, еле на ногах стоит. И Валька с ним.

— Енто ж какая Валька?

— Так Мироныча внучка.

— Тоже пьяная?

— Да нет вроде. На каблучищах. Юбчонка коротенькая. Весь срам видать. И как не стыдно. Ни стыда, ни совести у нынешней молодежи.

— Не то, что мы были.

— Да разве ж мы по ночам гуляли?

— Ой, Маруськ, да ты ли не гуляла?

— Так не до ночи ж. И что они там делают по ночам? Молодежь.

— Так на то и молодежь, Марусь, чтоб веселиться.

— Веселье нашли себе по ночам шастать. Тот год у меня всю бахчу обнесли, паразиты.

— Так тебе ж ее цыгане обнесли.

— Так нынешняя молодежь хуже цыган. Прям не знаешь, что от них ждать. Может они мою бахчу и обнесли. И вот ведь паразиты, зеленцом прямо. И рядом на дорожке побили. Дед мой пол ночи потом с вилми их караулил.

— А балованные-то какие детки нынешние. Прямо мочи нет. Мы в их возрасте и коров доили и телят босиком пасли. А им лишь бы по ночам шастать.

— Ну не те времена сейчас. — Наконец встряла в разговор до сих пор молчавшая третья старуха, продолжая задумчиво что-то чертить костылем на земле.

— А все Ельцин проклятый.

— Да при чем же здесь Ельцин-то? — молчаливая старуха оторвала взгляд от своего костыля и чуть насмешливо посмотрела на собеседницу.

— Как при чем? Он и Горбачев. Страну развалили. Нравы пали. А как при Хрущеве жили...

— Нууу! Им молодым теперь наша тогдашняя жизнь и не по нраву была бы.

— Че они понимают в жизни-то? Им лишь бы по ночам шляндать.

— Уж поболе нас с вами в их возрасте.

— Да прям! Работали мы, боролись и не понимали ничего что ли? Ты что ж говоришь такое?

— Ой, Марусь. Не лезь ты в жизнь их. Она у них на нашу не похожа.

Старухи синхронно вздохнули и задумчиво замолчали.

Марья Михайловна начала старательно поправлять цветастый платок на голове. Вера Никитична зашуршала целлофановым пакетом, укладывая в него давно отложенное на колени вязание. Полина Кузьминична, самая молчаливая из старух, продолжала что-то чертить костылем на земле. Мерно гудел вдалеке элеватор. Молчание затягивалось.

— Что это сегодня Шуры не видать?

— Так внучку к ней привезли. Наша Наталья у них с утра ошивается.

— Малую что ли?

— Да она уже большая. Хорошая девчонка.

— Балованная.

— Ой, Марусь, своих детей, внуков нет, так тебе все чужие плохие.

— А ты меня этим не попрекай...

— Да кто ж тебя попрекает?

— Ты и попрекаешь. А я одна с войны осталася. Муж в войне сгинул, без вести пропал. Я его ждала, ждала и не дождалася. И деток мы не нажили...

— Ха! Ждала. А Петька к тебе от Нюрки долго бегал!

— Ты, соседка, говори, да не заговаривайся. Не бегал он ко мне.

— Брешешь, сама видала. Что не вечер — он к тебе.

— А тебе какое дело? Себя бы вспомнила...

— А что мне вспоминать то. Я честно жила.

— Честно? А кто у Таньки Гречкиной жениха отбил?

— Так она сама не удержала его. Я-то тут при чем?

— Ой, бабы, ну что ж вы гадости-то вспоминаете? Будто нам и хорошего вспомнить нечего. Жизнь цельную прожили. А помните только дурное.

— А я плохого в том, что за Павла вышла ничего не вижу.

— А я вижу! Танька ж тогда тяжелая была, говорят. Потому и утопилась.

— Ой, бабы, помню, иду, корову гоню с утра. А народ у колодца толпится. Ну, я так сразу и поняла утоп кто-то. Протолкалась к колодцу, гляжу вниз, а там кроме волос то ничего и не видать. Волосы длинные, светлые, красивые. А потом вытащили, глядим Танька.

— Да, она и посинела уже... Ооо!!! Гляньте-гляньте... намылились девчата на танцульки! Кто ж такие?

— Сейчас до фонаря дойдут, поглядим. Глаза совсем плохие стали... Эх... старость.

— Да ты на глаза-то не пеняй... темень такая, вот ничего и не разглядеть. Всего 3 фонаря во всем хуторе горит...

— А все Ельцин проклятущий!

— А ты, Марусь, опять старую песню запела... Кто ж такие? Никак не разглядеть...

— С краю, кажись, Зубова девчонка идет... А кто еще и не разобрать...

— А посередке Ольга Гоголева вроде бы.

— Высокая какая вымахала. Да нет. Енто не она. Она сегодня к бабке в 1-ю бригаду сразу после коров на лисапеде поехала.

— И что с того? Бабке молоко повезла.

— Повезла и не возвращалася.

— А ты почем знаешь?

— Ну так не видала, как она обратно проехала.

— Значит просмотрела. Енто ж точно она идет посередке.

— Ну может... А третья-то кто? Ленка Киселева что ли?

— Да нет! Она ж малая еще. Ее мать на гулянку не отпустит.

— Ну какая ж малая?! Здоровая девица. Сворачивают с грейдера в нашу сторону. К нам что ли?

— Да нужны мы им... старухи...

— Кто же третья? Идут... Куда интересно...

— Да за Валькой небось. Мироныча внучкой.

Старухи ненадолго замолчали, пристально наблюдая за приближающимися девчонками.

— Куда ж вы, девчата, такие красивые намылилися?

— Да сегодня ж танцы в клубе, баба Поль! Вот сейчас за Валькой зайдем и прямым курсом в центр.

— Танцы — енто дело доброе. Танцуйте, девчата. Когда ж еще, коли не в молодости.

— Спасибо, баба Поль. Мы побежали.

Старушки некоторое время молча смотрели девчонкам вслед и когда те оказались вне зоны слышимости Полина Кузьминична продолжила:

— И Наталья наша намылилась сегодня в клуб. Подружка ейная из Москвы приехала. Вот наша и пропадает у Титовых с утра. Уже опосля коров прибежала домой, борща похлебала набегу и побегла обратно причипуриваться.

ПЯТАЯ ГЛАВА

СБОРЫ

— Можно твою тушь взять?

— Конечно, только эта зеленая. Если хочешь ее, то она потрясно смотрится с зеленым карандашом. Возьми. Тебе к цвету глаз подойдет!

— Спасибки.

— Ну что же мне надеть? Платье или шорты с салатовой кофтой? Как лучше?

— Платье потрясное, а шорты просто круть. Лучше шорты.

— Да...? — Светка в очередной раз подскочила к зеркалу и приложила к себе салатовую кофту с черным латексным сердцем на груди.

"Кофта офигенная, а с шортами смотрится вообще улет! Блестящие латексные карманы на попке отлично гармонируют с сердцем на груди! Я реально произведу фурор. Это же последний писк!!! Нет, платье для первой дискотеки, наверное, лучше. Писк, то писк, но мода понятие субъективное... И в деревне могут еще и не знать, что это писк... Лучше платье! Оно тоже модное... Неудобное конечно... постоянно вверх задирается... Задолбаюсь одергивать... Тогда лучше шорты. Все, решила, одеваю шорты!"

Светка начала быстро стягивать с себя выгоревший топик в полоску, в котором привыкла бегать днем по двору. Скорее всего со стороны это выглядело немного глупо и истерично, но она очень боялась передумать. Шутка ли, первая в жизни взрослая... самая настоящая дискотека!!! Не какой-то огонек в школе или вечер под присмотром вожатых в лагере, а реальная дискотека!!!

Светка долго и пристально рассматривала себя в зеркале на старом бабушкином шифоньере. И категорически сама себе не нравилась! Очень худая, без ярко-выраженных округлостей бедер и груди, волосы совершенно не модного цвета и длины. Мама почему-то до сих пор не разрешает их покрасить в какой-нибудь другой цвет! О том чтобы отстричь эту нелепую косичку вообще говорить не хочет! Ну как она не понимает???

Что за чушь несут эти родители о естественной красоте?! Нет, ну это конечно, потрясающе, когда ты красивая сексапильная блондинка с пышной грудью, осиной талией и пухлыми губками... Особенно если все это тебе дано матушкой-природой.

Но в ее, Светкином случае все наоборот! Она... ой как не хотелось перед первой дискотекой такое о себе говорить... О какой естественной красоте можно говорить, если речь идет о ней??? Косметика — это единственное, что может спасти ее от неминуемого позора.

И скорее всего мама это понимает. Зачем в противном случае она сама этой весной надарила ей, Светке, кучу классной косметики. Абсолютно новой, купленной специально для нее!!! Теперь у нее есть и румяна, и тени, и несколько губных помад, и огромное количество разных лаков!

Прошлым летом в лагере девчонки из первого отряда красили ногти голубым и белым лаком. Смотрелось просто потрясно. Половинка ногтя голубая, половинка белая! Теперь и Светка тоже так могла. И, кстати, неплохо получалось. На левой руке вообще идеально, ровно как по линеечке.

Но Светке все равно больше нравился оранжевый лак. Особенно классно он смотрелся с той самой салатовой кофтой! У нее еще был салатовый, но его она выпросила до кучи. Точнее ей сначала казалось, что салатовые ногти будут неплохо смотреться с салатовой кофтой, но на деле смотрелось скучновато. Светка им, конечно, изредка красила ногти, только он более-менее гармонично смотрелся только с летним повседневным сарафанчиком. На самом деле сарафан был нелепый. Детский! Но Светке он почему-то нравится. Она же не на дискотеку в нем собиралась ходить!

Ну а сейчас ей предстояла именно дискотека. Настоящая! Первая в жизни настоящая взрослая дискотека. И Светке так хотелось выглядеть идеально! Ей так хотелось увидеть в зеркале красивую "модную столичную штучку", перед которой не смог бы устоять ни один парень.

Она мечтала, что вот они с Наташкой, держась как в детстве за руки, свернут с "маленькой дороги" к клубу, где уже будет много местной молодежи, и все ребята повернутся в их сторону. Они, не глядя ни на кого, пройдут к белому зданию клуба. Тем временем, самый красивый парень будет продолжать пристально ее разглядывать, не понимая, что с ним происходит. И его будет бессознательно тянуть к ней...

"Хм! Что за чушь! — одернула себя Светка. — Как можно с первого взгляда влюбиться в меня?"

Светка почти вплотную приблизилась лицом к зеркалу и, слегка приоткрыв рот, попыталась провести черной подводкой для глаз ровную линию на верхнем веке. В сочетании с тушью получалось вполне сносно. Глаза стали более выразительными. С помощью бронзовых румян удалось выделить скулы. Довершив образ коричневой помадой, Светка отошла на полтора метра от шифанера и постаралась непредвзято оценить результат.

— Наташ! Посмотри! Ну как я?

— О! Потрясно! А можно мне твоей помадой губы накрасить?

— Конечно, бери! То есть тебе нравится? — Светка отвернулась от шифанера и посмотрелась в центральное зеркало трюмо. — О! В этом зеркале я себе нравлюсь значительно больше!

* * *

В комнату влетел Лешенька и с разбегу плюхнулся на стул, на котором мать разложила поглаженные Димкины брюки. Димка, краем глаза заметивший братишку, резко отвернулся от трюмо. Лешенька, хитро скосив взгляд, едва ли не демонстративно поерзал на стуле.

— Ну и что ты задумал? — подбоченившись спросил у него Димка.

Лешенька радостно улыбнулся и снова поерзал на стуле, как бы доказывая всю серьезность своих намерений окончательно помять Димке брюки.

— А ты сегодня в клуб не пойдешь, — торжественно провозгласил он.

— Это с чего это ты так решил? — мягко усмехнулся Димка. Какие они все-таки забавные, эти дети!

— А вот так! Мы сегодня с тобой играть будем!

Димка хохотнул.

— И во что же мы с тобой будем играть?

— А в машинки! — с этими словами Лешенька соскочил со стула и убежал в соседнюю комнату. По доносившимся оттуда звукам Димка понял, что братишка собирает игрушки, в которые собирался поиграть со старшим братом. Парень взглянул на часы. Ну ничего, времени еще навалом. Он и с Лешенькой успеет поиграть, и за Саней зайти, и в клуб попасть.

Лешенька, пыхтя от усердия, втащил в комнату кучу машинок и аккуратно положил их на ковровую дорожку.

— Вот!

Димка присел на корточки и, насмешливо глядя на брата, взял в руки пластмассовую гоночную машинку.

— Гонки?

— Ага! — Лешенька достал из кучи игрушек новую радиоуправляемую машинку, которую ему сегодня подарил Димка, благодарно посмотрел старшему брату в глаза и вдруг кинулся к нему на шею. — Спасибо! Это моя лучшая машинка!

Димка обнял хрупкое тело брата и снова засмеялся.

— Ну, ты мне сегодня уже раз сто это повторял. Спать тоже в обнимку с ней будешь?

— А можно?

Димка улыбаясь покачал головой.

— Думаю, мама все-таки будет против! Ладно, давай играть. На старт! Внимание! Марш! Вжжжжж!

ШЕСТАЯ ГЛАВА

Н А Т А Ш К А

Наташка сидела за покрытым потертой цветастой клеенкой столом перед помутневшим от возраста зеркалом и старательно, даже слегка высунув от усердия кончик языка, вырисовывала ровную линию на верхнем веке зеленым карандашом. Сегодня она нравилась себе как никогда раньше. Светлые, почти прозрачные зеленые глаза радостно сияли, с по-детски пухлых губ не сходила улыбка. Даже короткие, выгоревшие на солнце русые волосы случайно сами собой уложились в на редкость аккуратную прическу. Да и подаренное Светкой платьице сидело на ней просто потрясающе!

Сегодня, несомненно, был самый лучший день за последние несколько месяцев. А как же иначе? СВЕТКА НАКОНЕЦ-ТО ПРИЕХАЛА.

Светка — это Наташкина лучшая подруга. С самого-самого раннего детства. Почти сестренка! Именно ей она могла и хотела рассказать все то, что скопилось у нее на сердце. Но, к несчастью, это происходило так редко. Была одна проблема... Светка жила в Москве, а Наташка в этой дурацкой Кругловке, в этом богом забытом крошечном хуторке посреди степи, где почти целый год не происходило ничего достойного внимания. И вот каждый раз, как наступали летние каникулы, Наташка с нетерпением ждала того момента, когда ко двору напротив подъедет темно-синяя "шестерка" Светкиного дяди и оттуда — непременно с переднего сиденья — выскочит всегда жизнерадостная Светка.

Темно-синяя "шестерка" приезжала часто, а вот Светка из нее все не выскакивала... Сегодня случилось ЧУДО ВСЕЛЕНСКОГО МАСШТАБА. По крайней мере, в ее, Наташкиной, маленькой вселенной. В очередной раз с надеждой во взгляде приникнув к стеклу, Наташка наконец-то лицезрела долгожданную сцену!

Девчонка издала победный вопль и закружилась по комнате в танце а-ля "тумба-юмба". Поглазеть на происходящее прибежали бабушка и младший братишка Федька. Федька непонимающе взирал на сестру, в то время как бабушка, тяжело оперевшись на костыль, довольно улыбалась и приговаривала ласковым голосом:

— Ну, вот и дождалась подружку, детинушка. Ты только обожди чуток. Пока не беги к ним. А то там тетка Любка приехала... Уедут — тогда пойдешь.

— Хорошо, ба! — выкрикнула Наташка, не прерывая своего торжествующего танца.

Ну, конечно, хорошо! Она столько ждала, уж какой-нибудь час (или если вдруг повезет, полчаса) она перетерпит. Со Светкиной теткой, конечно, лучше не сталкиваться... Ну, когда же они уедут?!!!

Когда-то давно Наташка жила далеко от Кругловки, в городе Шевченко. Так давно, что иногда кажется, будто это было в другой жизни. Сейчас и города-то такого нет. Есть Актау, а Шевченко больше нет. Когда был Шевченко, тогда и мама с папой были еще вместе, и дяди Вадима еще в их жизни не было. И все было так чудесно. А потом... в один миг вдруг все полетело в тартарары. Папа ушел к другой тете, уехал далеко из их чудесного городка, завел новую семью и, кажется, вовсе позабыл своего любимого котеночка Наталечку. Мама тоже не осталась одна и познакомилась с дядей Вадимом... Ну, зачем он был им нужен???

Нет, даже в раннем детстве Наташка понимала, что мама имеет право на счастье, такое по-женски простое обыкновенное счастье. И если счастье матери рядом с дядей Вадимом, то она, Наташка, должна его принять и даже полюбить. Приняла... но с "полюбить" все оказалось сложнее... Разве можно сделать это по команде? Как суметь просто так, ни за что, а точнее вопреки всему, полюбить абсолютно постороннего человека? За красоту? На что она сдалась ей, его красота? Да и должен ли мужчина быть красивым? За ум? Пока не замечала такого... За хорошее к ней отношение? Тоже очень относительное понятие... "хорошее отношение"... не уверена, совсем не уверена... скорее наоборот. За целеустремленность? Целеустремленность к чему? К бутылке? В общем, полюбить его отчаянно не удавалось. А тут еще бац! Начало 90х... Закрытие предприятий, отсутствие работы, денег... маленький братик Федька... И их разросшееся семейство уже пакует чемоданы и переезжает к бабушке в далекую, но сытую Кругловку...

Переехали осенью, в конце октября. Отчаянно дул пронизывающий степной ветер, срывая с деревьев последние пожелтевшие листочки, а Наташка с тяжелым портфелем в первый раз шла в новую и совершенно чужую школу. Справедливости ради, стоит отметить, что в тот день новая школа еще не представлялась Наташке совершенно чужой. Она просто шла, покусывая от волнения нижнюю губу. И то побеленное одноэтажное здание с синими оконными рамами и такого же цвета крышей вовсе не казалось ей чужим. Да, новым, но не чужим.

Учеников в классе было совсем мало, не то, что в их школе в Шевченко. И все они как по команде повернулись в ее сторону, когда она вошла. Кто-то смотрел удивленно, кто-то настороженно, кто-то и вовсе враждебно... Ни одной дружелюбной улыбки, ни одного ободряющего кивка. Наташкин мир перевернулся... Она стояла в дверях и молча смотрела на сидевших за партами одноклассников.

Ситуацию спасла учительница, слегка подтолкнувшая Наташку в спину, чтобы та наконец-то зашла в класс и позволила пройти ей. Наташка сделала несколько нерешительных шагов вперед и остановилась у учительского стола, коснувшись хрупким детским пальчиком голубой столешницы. Даже 6 лет спустя она помнила это мгновение. Помнила ощущение гладкой, давно высохшей краски под подушечкой указательного пальца. Помнила, как старалась сосредоточиться именно на этой мелочи, чтобы не видеть настороженные, удивленные взгляды новых одноклассников, тех людей с которыми ей предстояло учиться вместе еще много лет. С которыми предстояло познакомиться и подружиться (она очень надеялась на это)...

Учительница взяла инициативу в свои руки, представила ее одноклассникам и указала на пустующее место рядом с маленьким мальчиком. Из-за роста он казался младше своих одноклассников, но, по-видимому, был все-таки одного с ними возраста. Наташка бодро протянула ему руку.

— Наташа.

— Вася, — буркнул он и уткнулся в учебник чтения, так и не протянув ей руки в ответ. Ндааа, не так она представляла себе знакомство с одноклассниками. Хотя она его себе вообще никак не представляла.

Дальше все пошло не лучше. Внимание к себе она, конечно, привлекла. А как же иначе? Новенькая ученица в деревенской школе... Но это не то внимание, которого она хотела. На переменах школьники, не таясь, указывали на нее пальцем, о чем-то шептались и громко смеялись, поглядывая на нее. Наташка не понимала, что происходит. Все казалось каким-то ненастоящим. Чем она заслужила такое отношение? Ведь они даже не знают ее. На второй перемене она нашла старшую двоюродную сестру, но почему-то не решилась рассказать о происходящем.

Маринка была уже совсем взрослой, училась в 9м классе, и у нее уже был самый настоящий жених. На переменах они все время были вместе. И какое ей было дело до проблем какой-то второклашки? Взрослые вообще почему-то считают, что у детей просто не может быть серьезных проблем и душевных переживаний.

Через пару дней ситуация более-менее наладилась. Одноклассники перестали перешептываться за ее спиной, но и особого желания пообщаться не проявляли. Еще через какое-то время удалось наладить общение с несколькими девочками. Они даже начали вместе возвращаться из школы домой. Танька с Аней жили во 2й бригаде, чуть подальше дома Наташкиной бабушки, поэтому им было по пути. Но все равно Наташка чувствовала себя изгоем.

Медленно, но неотступно приближалось лето. Стаял снег, на деревьях набухли почки, потом появились листва, зазеленела степь, зацвели яблоневые и вишневые сады, 1го мая, после парада колхозники выползли на огороды и посадили картошку. Подошел к концу учебный год. И тут в жизни маленькой Наташки произошло событие, коренным образом изменившее ее жизнь. Во дворе напротив, через грейдер, вдруг появилась девочка примерно ее возраста.

Двор был совсем не заросший деревьями, с большой зеленой полянкой посередине, которая хорошо просматривалась с улицы. Наташка часами сидела на лавочке и почти завистливо смотрела, как незнакомая девчушка кувыркалась на этой полянке. Иногда к ней приходили другие, знакомые Наташке по школе девочки, они прыгали в резиночку, прицепив ее к забору, играли в куклы, в салочки... И как же Наташке хотелось быть там, с ними.

Однажды, когда она как обычно сидела, забравшись с ногами на скамейку и обвив руками колени, со двора, тяжело опираясь на костыль, вышла бабушка. Хромала она с молодости, после того как ей, тогда еще доярке-ударнице, на ногу наступила корова, при этом раздробив кость. Естественно к старости хромота только усилилась, но об этом Наташка знала только понаслышке, так как при ее памяти бабушка всегда ходила с костылем.

— Наталья, ну что ты тут опять сидишь сиднем. Вон девочки играют, пошла бы к ним.

— Я их не знаю, баб Поль.

— Ну, так познакомься.

— А вдруг они не захотят со мной знакомиться.

— Придумаешь тоже. А ну-к пошли.

Страхи Наташки не оправдались, и незнакомые девчонки приняли ее очень доброжелательно, а со Светкой они вскоре даже стали лучшими подругами. Тем более, что других подруг у нее в Кругловке и не было, хотя с теми одноклассницами из 2й бригады у нее сложились вполне приятельские отношения.

И вот сейчас, 6 лет спустя, они две уже почти взрослые 14-летние подружки собираются на первую в жизни взрослую дискотеку.

Светка крутится перед зеркалом и волнуется о таких мелочах и даже нелепостях, как платье, шорты, топик... Наташка никогда раньше не задумывалась о внешности Светки. На ее взгляд, кому-кому, а вот Светке не стоило об этом беспокоиться. Она была настолько живой и жизнерадостной, у нее была настолько богатая мимика, что внешние данные просто отходили на второй план. Но если подруге это так важно... то она, конечно, скажет:

— О! Потрясно! А можно мне твоей помадой губы накрасить?

СЕДЬМАЯ ГЛАВА

ВОВКА И СТАС

Вовка яростно обдумывал сложившуюся ситуацию, время от времени разрубая воздух перед собой ребром ладони.

Настолько неловко ему еще не приходилось себя ощущать в присутствии друзей. Нелепица какая-то. Настя... всегда все понимающая Настя выставила его полным идиотом, неспособным совладать со своей девушкой.

Стас наверняка теперь считает его подкаблучником.

В кои-то веки собрались с пацанами на встречу с "Дядюшкой Сэмом", Для Насти он сочинил сказку на тему "устал на картошке, поэтому пораньше лягу спать", прогулялся с ней до центра на пол часика... и, демонстративно зевая, предложил проводить ее до дома...

Настя, конечно, обиженно надула ярко накрашенные губки, но в конце концов все-таки милостиво решила, что раз Вовке сегодня не гуляется, то она пообщается с подружками. В целом такой поворот событий Вовку тоже вполне устроил...

И вот свернув для виду в свой проулок, Вовка направился к дому глухой бабки Нюры, лавочку которой они не так давно облюбовали с пацанами. Ее двор находился в глубине улицы Гагарина, поэтому был не столь велик шанс, что к их "поляне" примажется кто-нибудь из проходящих мимо халявщиков. На халяву, как говорится, и хлорка — творог. Что уж говорить о дядюшке Сэме...

Кроме того, прямо напротив ее лавочки удобно располагался "священный источник гидроколбасы" — колонка. Вот тебе и все удобства. Лавочка, сэм, гидроколбаса, да и яблоки из ее сада отлично шли на закуску. Бабка Нюра глуха как пень, хоть бутылки ей в окно швыряй — не услышит. А тут всего-то пару яблок из сада на благое дело экспроприировать.

Отличное слово "экспроприировать"... И не кража, и не в долг... А так почти законное изъятие... Своего рода продразверстка...

Стас ловко перемахнул через забор и с приглушенным звуком приземлился в саду. Чиркнула спичка и за плетнем послышались его шаги, сопровождаемые хрустом веточек и шелестом сухой травы под ногами.

— Бля, темно как в жопе у негра, — тихо чертыхнулся он. — Пацаны, кто помнит, где у нее тут паньша?

— Бля, да ты гурман. В душе не ебу... тащи, что найдешь.

В глубине двора залаяла собака. И зачем она бабке Нюре, коли она ее все равно не слышит?

— Стас, херли ты там застрял? Давай быра! Организм требует горючего! Только тебя ждем.

Из сада послышался резкий шелест листвы. Судя по всему, Стас все-таки нащупал на ветке яблоко и сорвал его. Звук повторился еще несколько раз и наконец, за оградой раздались приглушенные шаги.

— Пацаны, я добытчик. — С этими словами Стас передал над забором яблоки и после этого перемахнул через него обратно. — В следующий раз за закусью полезешь ты, Вован! Будешь оправдывать репутацию лучшего спортсмена школы, гордость района.

— Да, Вован, яблоки воровать — это тебе не стометровку бегать.

Парни звучно засмеялись.

— Ну чё, где тут у нас добрый дядюшка Сэм? — прервал гогот Вовка.

— Бутылка на лавке, а стакан то где? Я, бля, не полезу как в тот раз на грядки к нашей благодетельнице за огурцами. У нее там псина привязана.

Серега достал из кармана тренировочных штанов стопку и обтер ее своей футболкой.

— Вот, в лучшем виде! Хотя пить из огурца гораздо функциональнее. И стакан тебе, и закусь в одном флаконе. Стас, может все-таки повторишь подвиг? — Сказав это, парень грубовато расхохотался над своей же шуткой.

— Бля, ты собаку ее видал?

— Видал, ну и чё? Мелкая шавка.

— Ага мелкая... Еле ноги от нее в тот раз унес.

Парни снова звучно загоготали.

— Адреналин, бля. Ну и хер с тобой, золотая рыбка. Вован, ты сегодня на разливе.

Вовка взял с лавочки бутылку и зубами вытащил из горлышка пластиковую пробку, выплюнув ее в заросли мальвы у забора. Стас подставил граненую стопку, и после того как та была наполнена прозрачной жидкостью, отошел к колонке. Громко выдохнув, он опрокинул в себя содержимое стопки, а затем, нажав на рычаг, присосался к мощной струе воды бьющей из крана.

— Эх, хорошо пошла, — смачно причмокнул он и вытер мокрые губы и подбородок тыльной стороной ладони.

Стопка пошла по кругу. Парни, громко гогоча каждый над своей шуткой, по очереди наливали друг другу.

Вовка взял с лавки мелкое зимнее яблоко со слегка забуревшим бочком и надкусил его.

— Бля, Стас, никакой из тебя добытчик. Где ты такой кислятины нарвал? — скривился он.

— Да сам в следующий раз полезешь. Тогда я тебя покритикую.

— Не, в следующий раз, Серег, яблоки с тебя. У твоих соседей красные сладкие растут прям у забора. А то заебало по ночам на ощупь закусь искать.

— Ага, у соседей... С меня мать шкуру спустит если заметит. Она мне Понамарихинскую бахчу прошлогоднюю никак забыть не может. Сука, Понамариха, приперлась: "Ваш Сережа то, ваш Сережа это. Ах, бахча моя бахча..." Так мать хвать отцовский ремень с гвоздя на кухне и так огрела пониз спины, что искры из глаз посыпались. Так что избавьте, братцы. Уж больно тяжелая у нее рука. Да и нахер нам Пономарихинские яблоки. У тебя, Стас, во дворе такие же.

— Так с чужого сада ж всегда слаще. Плюс адреналин.

Вовка загоготал.

— Тебе не хватило адреналина, когда тебя Иркин папаша на прошлой неделе с ружьем по двору гонял.

— Да, Стас, красава! — подхватил Серега.

Стас пожал плечами и достал из кармана брюк помятую пачку "Примы". Закурил.

— Да, бля, попадалово вышло... — Криво усмехнулся и сплюнул попавший на язык табак. — Ну херли он так рано из своего магаза вернулся.

— Соблазнил малолеточку, — продолжил Вовка.

— Ага, эта малолеточка фору любой даст. Столько страсти.

— Ну-ну. Папаня у нее тоже страстный.

— Ну а чё... погорячился мужик... слегка...

— Слегка! — Серега хмыкнул и снова захохотал. — Все соседи собрались поглазеть, как ты в одних трусах от него по двору скакал.

— Хорошо в трусах... Успел натянуть! Он-то меня в совершенно натуральном виде на Ирке застал.

— Бля, представляю себе его рожу.

— Ага, ну да... Почти в момент протрезвел. — Стас снова затянулся и досадливо поморщился. Это ж надо было так попасть. Только он Ирку на секс развел, пару раз тыкнулся, целку порвал и тут... бац... скрипнула дверь и на пороге возник ее папаша. Ни дна ему, ни покрышки.

... Немая сцена... Ирка испуганно прикрыла глаза, лежа под ним на диване с раздвинутыми ногами... Стас замер с полузасунутым в нее членом, повернув голову в сторону двери... Иркин папаша на секунду остолбенел в дверном проеме... Потом медленно двинулся через проходную комнату к стоявшему в углу высокому импортному холодильнику, открыл дверцу, достал бутылку "Волжанина" и осушил ее почти одним глотком. Поставил пустую бутылку на крашеный дощатый пол и так же медленно прошел в дальнюю гостиную, снял со стены дедово ружье и издал едва ли не звериный рык:

— Блядина! Сукин сын! — Передернул затвор.

Стас как по команде соскочил с Ирки, натянул трусы и подхватив сваленную в кучу на полу одежду — как потом оказалось, и свою, и Иркину — рванул за дверь. Иркин отец с ружьем за ним...Ну а тут и все соседи собрались поглазеть, что же происходит. Так и носился он по двору с охапкой одежды в руках и в одних трусах. Сбежал-таки. Само собой под дружный гогот соседей. Вот такой вот первый сексуальный опыт.

— Оставь покурить, — прервал его воспоминания Серега. — О! Легка на помине... Вон, кстати, твоя зазноба чешет с девчатами.

Стас сделал последнюю тяжку и, протянув Сереге окурок, взглянул на дорогу. Правда, Ирка идет. А с ней Настя, Лизка и еще кто-то. В темноте не разобрать.

Стас расхохотался и, повернувшись к Вовке, громогласно выдал:

— Бля, Вован, ты попал. Настёна чешет, а ты ж по легенде "устал на картошке"...

Вовка чертыхнулся и, сделав глубокий вдох, налил сам себе самогонки.

— Ну, на удачу, бля... — Опрокинул в себя содержимое стопки и, нажав на рычаг, нагнулся к струе воды.

Стас сочувственно похлопал друга по плечу и надкусил яблоко.

— Бля, правда, кислятина.

Вовка вытер губы и выжидательно посмотрел на ухабистую дорогу, по которой, неумолимо приближаясь с каждой секундой, шла Настя с подругами. Такая хорошая отмазка была... "Устал на картошке"... Но разве могло ему придти в голову, что Настя с девчонками пойдет гулять именно в сторону той самой лавочки и той самой колонки, где так удачно устроились они с пацанами и "дядюшкой Сэмом".

Настя свернула с дороги и гневно сверкнула на Вовку карими глазами.

— Устал, значит, — сквозь зубы проговорила она и остановилась в метре от колонки.

Вовка устало покачал головой и отвернулся.

— Устал, — наконец собравшись духом подтвердил он.

— А самогон — это типа как отдых... Я правильно тебя поняла?

— Настен, а что это, если не отдых? — вмешался в разговор Стас.

— Стас, отвали, — яростно выпалила она и снова с наигранным спокойствием обратилась к Вовке. — Я правильно тебя поняла, Вовик?

— Ну типа того...

— И со мной тебе, значит, не отдыхается? Только с пьяными дружками и самогоном?

Вовку стала раздражать ее приторно-спокойная интонация.

— Бля, Настен... Ну как ты не поймешь... Я с друзьями давно не отдыхал. Не могу же я постоянно быть с тобой.

— Ах с друзьями ты хочешь отдохнуть! — наконец-то сорвалась Настя, но тут же взяла себя в руки и медленно, почти по слогам произнесла: — Вот и оставайся со своими друзьями! — Развернулась на каблуках и, взяв под руку Ирку, которая стоя рядом со Стасом наблюдала за происходящим, двинулась к дороге.

— Насть! — крикнул ей в след Вовка. Она шла не останавливаясь. — Ну, Насть, постой! — дернулся он за ней. — Постой. — Догнал и схватил за руку. Ирка пошла дальше, а Настя остановилась и вдруг, развернувшись к нему, влепила звонкую обидную пощечину.

— Пошел на хер! Отдыхай! — И ушла. Не оборачиваясь!

Вовка стоял посреди разбитой дороги и, потерая рукой за щеку, на которую пришелся выплеск обиды Насти, смотрел ей в след.

— Насть! — Не обернулась.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

К Л У Б

Светка с Наташкой подходили к клубу. Оставалось пройти буквально мимо пары дворов и вот она... "самая настоящая взрослая дискотека". Наташка искоса поглядывала на подругу. Та едва ли не подпрыгивала от нетерпения. От нее будто исходил какой-то электрический заряд. Казалось, едва дотронься до нее — и тебя на полметра отбросит ударом тока. И откуда в ней столько энергетики?

Нет, Наташка тоже чувствовала возбуждение от предстоящего События. События с Большой Буквы. Но все это какие-то жалкие отголоски Светкиных эмоций. Ей было даже немного не по себе от того, что происходило с подругой. "Не по себе"... какое-то неправильное слово. Блеклое! Ничего не отражающее. А отразить действительно было что. Волнение... Страх... Удовлетворение... Гордость... Радость... Надежда... Но в тоже самое время обыденность и ревность... Полная мешанина эмоций...

Волнение... Как же без него? Здесь все понятно. Все-таки первая дискотека...

Страх... и это вполне логично!

Удовлетворение... Ну, конечно! Они же уже такие взрослые, что даже их бабушки не противились их вечерней вылазке в центр.

Гордость... И она тоже.

Радость... Вообще вне обсуждения. Первая в жизни дискотека — конечно, радость!

Но в то же время, да, обыденность... Это Светку впереди ждут новые люди, новые знакомства. А кого нового увидит она, Наташка? НИКОГО! Сплошь и рядом все те же лица, что и в школе. Хотя надежда все таки теплилась в душе, ведь должен же там быть кто-то из приезжих.

И самое главное, ревность. Наташка отчаянно ревновала Светку к этому сооружению с местами облупившейся побелкой, куда они обе сейчас направлялись, к той музыке, которая уже так отчетливо слышалась впереди, к тем людям, с которыми Светке только предстояло встретиться...

Светка слегка притормозила и сделала глубокий вдох. До клуба оставалось всего каких-то 50 шагов. И вот она ... Мечта!

Забавно! Какие нелепые воспоминания иногда всплывают в голове в преддверии каких-то волнительных событий.

Светке вдруг вспомнилась ночь пару лет назад. Была она, вероятно, такая же звездная, как и сегодня. В степи вообще очень звездные ночи. А в августе только и успевай считать падающие звезды. Сидишь на лавочке у двора, смотришь в темное, почти смоляное небо и чувствуешь себя жалкой песчинкой во Вселенной. Что-то таинственно шепчет ветер, запутавшись в листве пирамидальных тополей у Наташкиного двора. Пронзительно стрекочут ночные сверчки. А ты сидишь, забравшись с ногами на лавочку и обняв руками колени, и любуешься низко нависшим ковшом Большой Медведицы. Сколько не пыталась Светка, но ей никогда не удавалось найти ее в небе над Москвой. А здесь, в Кругловке, вот она! Иногда кажется, что до нее даже можно достать рукой.

Тогда, пару лет назад, почти сразу после обеда Светка с бабушкой пошли на почту. Почта в Кругловке, как и в любой деревне, находится в самом центре по соседству со столовой, детским садиком и магазинами. Тогда, в начале 90х, магазинов в Кругловке было всего три, да и те не радовали своим ассортиментом. Все они находились в специально построенном одноэтажном здании с большими стеклянными витринами, высоченными ступенями и плоской шиферной крышей. Один — продуктовый, куда с утра выстраивалась длиннющая очередь за хлебом, второй — хозяйственный, а третий — с игрушками и одеждой, где помимо денег в ходу какое-то время были еще и тыквенные семечки.

Кругловка, хоть по сути своей хуторок и небольшой, но протяженный, так как дворы хуторян в основном вытянулись на несколько километров вперед вдоль главной улицы, носящей гордое имя Ленина, как, впрочем, и сам колхоз. Поэтому жителям второй бригады приходилось проделывать неблизкий путь по хутору в центр.

Светкина бабушка, будучи старушкой практичной, обычно совмещала несколько целей похода в центр, или как она его называла "город". Так и в этот раз, зайдя на почту и во все три магазина, она направилась в гости к живущей неподалеку приятельнице поговорить о жизни, о детях и внуках, о гусях, о помидорах, а, главное, о вишне, которая в том году уродилась в большом избытке, и девать ее попросту было некуда. Светка с Наташкой как две обезьянки пол лета провели на вишневых деревьях с повешенными на шею бидончиками, собирая спелые, чуть кисловатые ягоды, но ветки по-прежнему так и ломились от плодов. Поэтому бабушка приняла волевое решение раздавать вишню знакомым.

Светка уже предвидела долгое утомительное сидение со старушками на лавочке, но не тут то было. Оказывается, к бабушкиной приятельнице на лето привезли из Волгограда внучку примерно Светкиного возраста. Часа через два бабушка ушла домой, а Светка, по своему обыкновению пропустив мимо ушей бабушкины наставления "вести себя хорошо" и быть дома "до коров", осталась играть с новоприобретенной подружкой.

Время пролетело незаметно. И вот уже и коровы прошли, и на главной улице зажглись четыре фонаря, а Светка все никак не могла собраться домой.

Ну, ведь совсем еще не поздно! Просто в Кругловке темнеет рано... Уговаривала она себя.

Собралась. Пошла. Но не успела дойти до клуба, который удобно располагался на стыке первой и второй бригад, как увидела, что навстречу ей идет бабушка, помахивая для пущего эффекта заведомо припасенной хворостиной.

— Сатанут твою мать! — Разнесся по улице Ленина ее гневный голос. — Ночь — полночь! Нет детины! Где тебя носит, сатана?

Светка нерешительно остановилась, опасливо поглядывая на хворостину.

— Ну что остановилась? Марш до хаты! — продолжала голосить бабушка, остановившись примерно метрах в десяти от Светки. Какие бы опасения не охватили Светку, делать было нечего и она, покорно склонив голову, двинулась вперед, стараясь держаться чуть поодаль от бабушки и спрятать ярко накрашенные ногти в кулачках. Вдруг не сдержится и действительно хлестнет пару раз вдоль спины или еще того хуже по голым ногам.

Так и шли они по грейдеру. Светка на несколько метров впереди, бабушка с хворостиной за ней.

"Ну вот... Завтра поедет в правление звонить тетке... Та приедет снова начнет орать на весь двор... А там еще и мать приплетут... ну а та на расправу быстрая. Разбираться не станет", — в панике думала Светка. "А что такого произошло? Ну, задержалась на часок. Ну пусть даже на два... Придумали тоже мне трагедию". Светка яростно откинула с лица длинные темные волосы. И вдруг краем глаза увидела Его!

Слева от дороги, пронзая ночную мглу увенчанным звездой шпилем, возвышалось белое, подсвеченное с двух сторон яркими фонарями, здание клуба. Фасад был украшен лепниной советской тематики и четырьмя декоративными пилястрами. А над высокой деревянной коричневой дверью, к которой вела парадная лестница с высокими ступенями, на фронтоне прямо под остроконечной крышей красовался вылепленный из гипса герб СССР. Перед маленькой Светкой предстала уменьшенная копия одного из павильонов на ВДНХ.

Нет, Светка, конечно, видела кругловский клуб и раньше. Как же иначе? Но ночью при свете фонарей никогда. Казалось, именно они придавали ему-то удивительное и неповторимое очарование. Светка стояла и не могла сдвинуться с места. И для нее на мгновение перестали существовать и бабушка, подгоняющая ее домой хворостиной, и тетка, которая завтра непременно приедет ругаться, и строгая мама, которая тоже скоро отчитает ее за непослушание, и ярко накрашенные ногти, которые теперь приходилось прятать от бабушки, крепко сжав руки в кулачки... Так хотелось стать наконец-то взрослой и окунуться в тот ночной водоворот событий, частью которого несомненно было это здание.

И вот сегодня... пару лет спустя, она совсем взрослая девушка, в красивом черном атласном платье, плотно облегающем фигуру, наконец-то станет частью этого мира.

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

ВЗРОСЛЫЕ НЕ ТАНЦУЮТ

Не так Светка представляла себе взрослую дискотеку... Кто бы мог подумать, что "взрослые" в основном не танцуют, а собираются полупьяной многоголосой толпой на порожках клуба.

Едва они с Наташкой свернули с аллеи, их глазам предстало белоснежное здание клуба. Дверь была распахнута настежь и оттуда доносилась популярная в то лето песенка.

"Ну что же ты, студент,

Игрушку новую нашел,

Не думал, не гадал,

А девушку мою увел..." — завывала стереосистема.

На высоких ступенях клуба толпилась гогочущая молодежь. Народ разделился не несколько компаний. Справа от двери, у бетонного парапета стояли парни постарше. Светка бы, встретив их на улице, обратилась к ним "дяденьки"... Хотя, нет! Обратилась??? Да она бы их испуганно обошла за километр стороной. Мягко говоря, это совсем не тот контингент, к которому можно без страха подойти и спросить, например: "А как пройти в библиотеку?"... На широком парапете рядом с ними была расстелена газета, а на ней бесформенными кучками громоздилось нарезанное сало, котлеты, огурцы и крупные ломти хлеба. Рядом стояло 10-литрованное оцинкованное ведро, один невысокий граненый стакан и бутылка без этикетки, наполненная на треть какой-то мутновато-желтоватой, но в целом довольно прозрачной жидкостью. Самогонка, решила про себя Светка. Ее бабушка тоже гнала самогон, хоть и считала это занятие постыдным и старательно скрывала его от соседей. Но в деревне бутылка "беленькой", как называл ее дедушка, — это самая стабильная валюта...

Толпа не вызывала у Светки отвращения, но все же очень хотелось прошмыгнуть мимо как можно более незаметно. Как бы эти "дяденьки" не отреагировали на них с Наташкой, эта реакция заведомо пугала. Не хотелось слышать ни слов типа "целочки-малолеточки", ни призывных улюлюканий, ни предложений присоединиться к их "столу", ни даже испытывать на себе их заинтересованные (или незаинтересованные) взгляды.

Наташка крепко сжала Светкину ладошку, не отрывая взгляда от толпы на пороге клуба.

— Ну что идем?

Светка еще раз глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в костлявых коленях.

— Идем... Ты видишь кого-нибудь из знакомых?

Наташка поспешно кивнула и указала подбородком на стоявших слева от двери девчонок.

— Да я тут всех знаю... Вон, кстати, девчонки из нашей бригады.

Светка посмотрела в направлении указанном Наташкой.

"Фуф... наши".

Таньку и стоявших рядом с ней девчонок она знала с детства. Двое из них были Наташкиными одноклассницами, а еще одна училась на класс старше.

Светка познакомилась с ними несколько лет назад, когда бабушка привела ее в кружок танцев, организованный в Кругловке.

Кругловским детям в этом отношении очень повезло, так как в далеком 1992 году на волне участившихся случаев переселений городских жителей в деревню, в Кругловку приехала молодая учительница танцев. Сама она была родом из Ростова, но выйдя замуж за красивого и веселого парня из деревни, приняла нелегкое для себя решение переезда на его историческую родину. Сложно было в те годы найти себе место под солнцем. И в деревню возвращались многие, хотя большинство искренне рассчитывало, что это не надолго... На пару лет... пока не устаканится ситуация в стране. Надежда Игоревна тоже верила, что ненадолго их молодая семья дипломированных специалистов задержится в Кругловке. Поживут пару лет на самолично выращенных харчах, потрудятся в местном клубе на благо деревенского подрастающего поколения... а тем временем наладится жизнь в городе, появится достойно оплачиваемая работа, и вернутся они в культурный центр Ростов на Дону.

Но время шло. Теперь уже не слишком юная Наденька преподавала танцы в местном клубе, организовала детский танцевальный ансамбль, ездила с лучшими учениками с концертами по соседним хуторам, а иногда в районные центры Нехаево, Урюпинск и даже в Волгоград... и по-прежнему с завидным постоянством созванивалась с оставшимися в Ростове бывшими однокурсницами. Их рассказы доказывали ей, что-то трудное, отчаянное решение 1992 года было для нее единственно верным. Что было бы с ней сейчас, останься она тогда в Ростове? Кем бы она была? Стриптизершей в ночном клубе?

И свыклась Надежда Игоревна со своей судьбой. Съездила на курсы повышения квалификации в Волгоград, а по приезду организовала уже третий по счету детский ансамбль, на этот раз Казачьей пляски. Вообще в середине 90х стала неожиданно популярной идея возрождения Казачества, и молодая учительница танцев вложила свой посильный вклад в это движение.

Светка попала на ее занятия случайно. Рассказала бабушке о том, что ее подружки по утрам посещают танцевальный кружок и поэтому ей не с кем в это время играть, и та недолго думая на следующее утро повела внучку в клуб. Так маленькая Светка погрузилась на все лето в мир танцев. И хоть особых успехов на этом поприще она тогда не достигла, но время проводила неплохо. Там она и познакомилась с Танькой, Анькой и Ленкой, с которыми вскоре у нее сложились довольно дружеские отношения.

А теперь — вот ведь повезло! — не успели они с Наташкой подняться по ступеням клуба, а уже встретили знакомых. Уже не так боязно!

Светка с Наташкой поднялись, подошли к девчонкам.

— Привет!

— О, привет! — Танька повернулась к ним и удивленно улыбнулась. — Светка, ты когда успела приехать? Что-то я не видела тебя.

— Сегодня. И почти прямо с корабля на бал.

— Хахаха! — в один голос засмеялись три девчонки. — Бал! Это ты про наши танцы что ли?

Светка постаралась непринужденно засмеяться в ответ.

Эти девчонки хоть и были им с Наташкой ровесницами, но и выглядели, и разговаривали совсем как взрослые. Танька с Анькой были довольно крупного телосложения... ну ладно... очень крупного... В общем, их даже можно было назвать толстыми. Это в сочетании с длинными платьями, ярким макияжем и уложенными в ракушку волосами заставляло их выглядеть старше своих четырнадцати лет. Ленка была довольно худенькой по сравнению с ними, но тоже с уже вполне оформившимися женскими округлостями. То есть Светка с Наташкой смотрелись совсем угловатыми подростками рядом с ними.

— Свет, ну ты как всегда в нашей Кругловке показ мод устраиваешь... Москва идет к нам. — Ленка глуповато захихикала. В ее голосе послышалась какая-то издевка. Интересно, что это она...

Наташка, не дав подруге ничего сказать в ответ, дернула ее за руку и потянула ко входу.

— Ну что пойдем? За вход заплатим...

Светка опасливо покосилась сначала на многочисленную компанию, распивающую самогонку справа от двери, а затем и на всех остальных, кто в этот момент собрался на порожках клуба. Кто-то посматривал на нее заинтересованно, кто-то довольно равнодушно, просто мельком отметив появление нового человека, но были и неприязненные взгляды со стороны деревенских девчонок. Впрочем, это Светку мало волновало. Уж к этому-то она была заведомо готова.

— Да, пошли. Девчонки, а вы уже зашли?

— Пока нет... Народу побольше соберется, тогда и зайдем. А то, может сразу в центр пойдем. Вы пойдете?

— Да нет, наверное. Что там делать?

— А ну понятно, бабка комендантский час объявила... — Усмехнулась Танька. Она вообще была самая общительная из всех троих, и волей-неволей этим вызывала симпатию.

Светка подмигнула ей и жизнерадостно улыбнувшись, бросила:

— Ну ничё... Москва не сразу строилась. На танцы отпустила, это уже что-то. — Ну не то чтобы отпустила, пронеслось в голове у Светки. Ее ведь и не спрашивал никто особо, а просто поставили перед фактом, что внучка ее пойдет вечером на танцы. Ну а что? Из Москвы до Урюпинска самостоятельно доехать может, а до танцев еще не доросла? Глупости.

Светка двинулась вслед за Наташкой к двери клуба, но тут ей наперерез, сильно пошатываясь от выпитого алкоголя, кинулся невысокий коренастый мужичок.

— Светлааана! — нараспев протянул он ее имя. — Соседка моя! Птичка-невеличка!

Светка, испуганно таращась на него, отпрянула и оказалась припертой спиной к пилястре. И теперь над ней, дыша перегаром, нависал этот сильно пьяный парень лет двадцати пяти не меньше.

— Ты что же не узнала меня? Я ж Сашка Гончарук, ну помнишь? Атаман Кругловский.

Светка, пытаясь подавить испуг, повнимательнее присмотрелась к нему. И правда, вроде есть в нем что-то знакомое. Загорелое едва ли не до черноты лицо, русые выгоревшие на солнце короткостриженные волосы с небольшими залысинами на лбу и светлые голубые глаза.

— Ну? Я ж тебя маленькой еще помню. А теперь вона какая выросла. Поди-ка. — Он схватил Светку за руку и несмотря на ее сопротивление потащил к своей компании. — Слышь, мужики! Это Светлана... Можно просто Светка... Хороший человек! — Гончарук дернул футболку у себя на груди и, оскалившись, провозгласил. — Кто, бля, обидит — порву.

Светка недоверчиво уставилась на него.

— Светланка, ты ж хороший человек?

— Я? — пролепетала девчонка. "Соглашайся, — вопил внутренний голос. — С пьяными нельзя спорить". — Наверное.

— Вооот! — снова протянул Гончарук. — А я хороших людей люблю.

— Эй, Светка хороший человек, глотни-ка с нами стакан за знакомство, — ухмыльнулся высокий черноволосый кудрявый парень.

— Я не пью...

— Бля, Серег, не спаивай юное поколение. Она ж городская, а городские дядюшку Сэма не уважают, — вступился в разговор третий.

— А солдата городская уважить может? — не сдавался черноволосый, наполняя граненую стопку прозрачной слегка желтоватой жидкостью из бутылки. Подхватив с газеты небольшой ломоть хлеба и положив на него кусок сала, он двинулся к Светке.

Светка нерешительно отступила назад, но черноволосый настиг ее в два шага, развязно приобняв за плечи. Девчонка внутренне сжалась.

— Ну, так как, хороший человек? Я — Серега, ты — Светлана. За знакомство! — провозгласил он и вставил ей в руку стопку с самогоном. — Уважь солдата.

— Я не пью, — уже чуть более уверенно повторила Светка и попыталась вернуть ему стопку. Не получилось. Черноволосый насмешливо покачал головой, поцокивая языком для пущего эффекта. Светка стала озираться по сторонам в поисках поддержки. Почти все присутствующие внимательно наблюдали за происходящим. Куда же подевалась Наташка? Ах, вон она стоит в дверях клуба! Тоже молча наблюдает, как и все остальные, не делая попытки прийти ей на помощь. Танька? Ну да, вместе с девчонками стоит и посмеивается в сторонке.

Нежданно-негаданно спасение явилось в лице Гончарука, который добродушно улыбаясь, забрал у нее самогонку и скинул руку черноволосого с ее плеча.

— Бля, Серег, сказал же, не тронь Светлану.

Светка, не дожидаясь продолжения, скользнула к двери клуба, и судорожно схватив Наташку за руку, рванула внутрь.

Войдя в клуб, они первым делом оказались в прокуренном предбаннике. Светка невольно поморщилась. Ну, неужели трудно было пройти три метра и покурить на улице? Но она постаралась побыстрее затоптать в себе эти ханжеские мысли и двинулась вслед за подругой к двери, ведущей в танцевальный зал.

У входа, за столом с аппаратурой сидел приветливого вида мужчина лет сорока с седоватой шевелюрой. Наташка протянула ему два рубля.

— Здрасти, Дядьслав, — попыталась она перекричать музыку. Не слишком успешно. Из колонок надсадно вопил Насыров:

"...Мальчик хочет в Тамбов,

Ты знаешь чики-чики-чики-чикита..."

Светка последовала ее примеру и протянула зажатую в кулачке монетку, мельком взглянув на танц-пол.

Танцы крутили в небольшом фойе клуба с серым истоптанным дощатым полом и четырьмя колоннами, зрительно разделяющими зал на несколько частей: центральную зону, правое и левое крыло. Вдоль стен были расставлены вынесенные из кинозала ряды кресел. Они же громоздились и в закутке справа от входа, позади длинного стола.

Но в остальном... Зал был пуст! Совершенно! На танц-поле не было НИКОГО!

* * *

Вовка вышагивал по аллее вдоль главной улицы хутора, стараясь, чтобы его походка со стороны выглядела непринужденной. В целом, это ему удавалось вполне неплохо, несмотря на то, что нервы были напряжены до предела.

Уже были отчетливо слышны слова попсовой песенки, доносившейся из клуба. Но танцы и тем более их музыкальное сопровождение Вовку сейчас волновали меньше всего.

Обдумав все "за" и "против" он шел мириться с Настей. А точнее сначала просить прощения, а потом, если повезет, то и мириться...

Решение далось нелегко... Хотя, нет, само по себе решение помириться особо трудным не было... Иного он и не мыслил вовсе... С Настей надо помириться! И все! Сложность в другом... как при этом не подкрепить перед пацанами свою репутацию начинающего подкаблучника.

Вряд ли Настя так просто сдастся и едва он подойдет, кинется ему на шею со слезами и воплями "Вова, вернись, я все прощу!". Хотя такой поворот событий его бы вполне устроил...

Как бы подобрать такие слова, чтобы и Настя успокоилась, и он сам при этом остался на коне.

Вот Стас тот молодец! И как ему всегда удается добиться того, чтобы бабы плясали под его дудку?

Даже из той заварушки с Иркой и ее отцом умудрился выйти победителем. И теперь Ирка за ним хвостом ходит и по-собачьи в глаза заглядывает.

Ну Настя — это, конечно, не Ирка... У нее-то выдержки побольше будет. С Ирки что взять? Малолетка, она и есть малолетка. А вот Настя...

Итак, Вовка свернул к клубу с четким намерением помириться с Настей.

Поднимаясь по ступеням клуба, он окинул взглядом собравшихся на крыльце. Народу было полно, но Насти среди них не было. Ну и ладно, куда спешить?

— О! Вован, — вышел ему навстречу Гончарук. Гончарук — пьянь, конечно, но мужик веселый.

— Здорово, Сань! За что пьете?

— Пока ты не пришел, пили за субботу. А теперь за твою победу выпьем. Серег, налей Вовану.

— Так это ж, бля, аж на прошлой неделе было. Пили за нее уже.

— Вован, бля, победить на районных соревнованиях — это тебе не хуем по забору стучать. Не грех еще раз за это выпить. Так что держи стакан.

Вовка криво усмехнулся, взял у Сереги граненую стопку и подошел к бетонному парапету, на котором стояло оцинкованное ведро с водой.

Шумно выдохнув, он залпом осушил стопку. Горло обожгла горькая с легким медовым привкусом жидкость. В груди разлилось успокаивающее тепло. Вовка зачерпнул той же стопкой воды из ведра. Запил.

— Эх, молодежь... — протянул Гончарук. — Закусывай, казачок! Сало йишь!

Вовка громко хохотнул.

— Казаки после первой не закусывают. Так ведь, Сань!

Гончарук пьяно пошатнулся и панибратски обнял Вовку за плечо.

— Хороший ты человек, Вован. Серег, налей вторую казаку.

Вовка передал Сереге стопку и двумя пальцами подцепил с расстеленной на парапете газеты кусок уже сильно подтаявшего сала. Серега вернул ему снова наполненную стопку.

— Ну, казачок, а теперь за погибших в Чечне.

Вовка задумчиво посмотрел Сереге в глаза. Темные, пьяные и затравленные... Никогда еще ему не удавалось встретить Серегу трезвым после возвращения того из армии. Никогда!

Говорят, что в первую неделю после дембеля парень заперся на летней кухне с ящиком самогона и никого к себе не пускал. Поминал погибших товарищей и себя вместе с ними. А потом вышел, побрился и пошел устраиваться на работу в МТМ.

Не выдержав Серегиного взгляда, Вовка уставился на рюмку. Вздохнул.

— За погибших в Чечне, — тихо проговорил он и опрокинул в себя рюмку. В груди снова разлилось приятное тепло. На душе стало как-то спокойно и уверенно. И что он так волновался. Ну Настя... ну пацаны...

— Все ОТДЫХАЕШЬ, Вовик? — раздался за его спиной едкий голос.

Вовка резко обернулся и только сейчас заметил поднявшихся на крыльцо клуба Настю с подругами. Ирка ехидно хихикнула. Вовка перевел на нее уже немного пьяный взгляд и скривился.

— А ты все с малолетками цацкаешься, Настенька.

— Зато не с главными кругловскими колдырями, — отчеканили Настя и двинулась ко входу в клуб.

— Ах, какая фифа! — Бросил ей в след Вовка. Ну и пошла она к черту! — Давно ли такой ханжой стала?

ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

ДРУЗЬЯ

Димка свернул на грейдер и направился к больнице, рядом с которой жил его друг Санёк. Они не виделись почти полтора месяца с самых майских праздников, с тех пор как Димка в последний раз приезжал в Кругловку.

Было о чем потолковать, а Димка задержался, играя с Лешенькой. А ведь нужно было еще к Чеботарихе за самогоном заглянуть. Проставиться за приезд — священная традиция!

Димка подошел к забору и с трудом приоткрыл покосившуюся створку ворот перед гаражом. Идти вокруг двора к калитке не было времени, да и какой в этом смысл, если можно спокойно срезать путь. Парень боком протиснулся в образовавшийся проход и двинулся к дому. Проходя под окном комнаты друга, он отрывисто постучал в стекло костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, продолжил путь к крыльцу. На крыльце пришлось задержаться, чтобы скинуть ботинки. А тем временем за дверью послышался скрип половиц и на пороге показался Санек.

— Здорово, Димон! Что так долго?

— Ой, да не поверишь! Лешенька в клуб не отпускал. Сумел выбраться только когда его спать уложили.

— А ну да — ну да! Ты ж у нас Самый Лучший Старший Брат! Ладно, на хер разуваешься то? В клуб не идем?

— Нам еще за сэмом.

— Ну так, тем более. Обувайся обратно. Вереск уже вышел. Он сперва за Маринкой и ее сестрой, а потом сразу в клуб.

— Что за сестра?

— А так на днях ее двоюродная сестра из Питера приехала. Она вообще официально у Федоровых остановилась, но чаще у Маринки ночует.

— И как сестра? Есть на что посмотреть?

— Ну, вообще ничего так девочка! Аленкой зовут. Ты заценишь! Все при ней! — Саня весьма характерными круговыми движениями рук у своей груди продемонстрировал, какую именно часть тела он подразумевал под словом "все" и, похотливо облизнув губы, закатил глаза.

Димка провокационно ухмыльнулся.

— Ты уже ей занялся?

— Ха! У меня пока есть кем заняться!

— Ну-ка ну-ка! Оксанка?

— Да ты чё? Мне, бля, Вереск за сеструху голову открутит и в жопу без вазелина утрамбует!

— Это точно! — Димка понимающе хохотнул.

Сестра еще одного их лучшего друга Димки Верескова была для них неприкасаема... А жаль, девочка, что надо! Красивая, стройная кареглазая блондинка. С отменным чувством юмора... и танцует потрясающе! Не зря с раннего детства в танцевальный кружок к Надежде Игоревне ходит. В лучших ученицах у нее числится. Но главное — уже сейчас, к четырнадцати годам, в отличие от многих хуторских девчонок, у нее была цель в жизни! Не какая-то детская голубая мечта, или банальное желание вырваться когда-нибудь из Кругловки, а реальная цель, к которой она не просто стремилась, а делала весьма ощутимые шаги. Она хотела поступить в хореографическое училище. И никто не сомневался, что уж она-то поступит!

— А кем в нашей Кругловке еще-то заниматься? — искренне выразил свои сомнения Димка. Маринка с Вереском. Оксанка — его сестра. Настя? Так она вроде с Вовкой встречаться начала... Хм... Лиза? Не, ну даже если откинуть все ее заморочки и детсадовский возраст, она ж тебе вроде то ли двоюродная, то ли троюродная сестра... Кровосмешение, знаешь ли, до добра не доведет. Так, это все первая бригада... Из второй кто есть? Тут вообще не на что взглянуть...

— Димон, бери выше!

— Из Каменки? — Димка захохотал.

— Бля, не тормози! Какая нахер Каменка? Приезжих на лето понаехало!

— Оооо! — Протянул Димка. — Ну и как успехи на этом фронте?

— Увидишь! Такая краля! Супермодель! А имя-то какое! Ангелина!

— Откуда приехала?

— Из Воронежа...

Димка похлопал друга по плечу.

— Ну, успехов! Посмотрим-посмотрим на твою супермодель!

Тем временем парни уже подошли к двору Чеботарихи и, отворив калитку, скрипнувшую несмазанными петлями, двинулись к крыльцу. В глубине двора залаяла собака. Но весь хутор знал, что она у самогонщицы Чеботарихи привязана на базу, который отделен от палисадника еще одним забором.

Саня постучал в окошко рядом с крыльцом.

— Баба Нюр! Нам бы 2 литра.

Над дверью зажглась лампочка и на пороге дома показалась невысокая, но довольно упитанная старуха. Прищурившись на ребят, она как бы извиняясь, пробормотала.

— 60 тысяч.

Димка протянул ей помятые купюры. Пересчитав их, Чеботариха скрылась за дверью, но почти сразу же снова появилась на крыльце, на этот раз с двумя пластиковыми бутылками, наполненными прозрачной жидкостью.

— Вчера гнала, — протянула она. — Добрый самогон вышел. Как для себя.

— Спасибо, баба Нюр! Самогон у вас всегда отменный. Лучший в Кругловке! — похвалил Саня. — Спокойной ночи!

* * *

Димка с Сашкой окинули взглядом стоявших на крыльце клуба, и, не поднимаясь, свернули к колонке. Если Вереск уже пришел, то он уж точно не внутри клуба. А раз на крыльце его нет, то где ему еще быть, если не у колонки?

Расчет был верным. Димка Вересков уже был там. А с ним и еще несколько человек. Вереск обнимал за талию Маринку и что-то шептал ей на ушко, в ответ на это девчонка лучезарно улыбалась. Димка в который раз подумал, что друг закадрил самую красивую хуторяночку.

Маринка на самом деле была очень красивой. Как куколка. Светловолосая, голубоглазая, фарфоровая куколка с загадочной едва заметной родинкой слева над губой. Временами казалось, что этот светловолосый ангелочек с широко распахнутыми наивными глазами и жизнерадостной улыбкой на алых губах очутился в их захолустье лишь только благодаря какому-то недосмотру Всевышнего. Не место здесь такой неземной красоте!

Но и эта девушка была для Димки Широкова неприкасаема, как и Оксанка. И не только из-за того, что Маринка встречалась с его лучшим другом, а в основном потому, что она была Ангелом... К ангелу нельзя прикоснуться, им можно только любоваться издалека.

Рядом стояла Оксанка и о чем-то разговаривала еще с одной девушкой.

Димка оценивающе скользнул по ней взглядом. Видимо, та самая Маринкина сестра Алена, пронеслось у него в голове. А она, правда, ничего! Темноволосая... фигуристая... улыбчивая... Но совсем не похожа на свою сестру...

— Димка! — Оксанка с радостным воплем кинулась к другу своего брата и повисла у него на шее. Тот подхватил ее и, слегка приподняв над землей, чмокнул ее в знак приветствия. Поцелуй получился немного смазанным. Димка хотел поцеловать девчонку совсем по-дружески в щеку, в то время как она как раз в этот момент чуть повернула голову, поэтому поцелуй пришелся в уголок ее губ. Оксанка неловко замерла.

— Ксю, твоя красота сразила меня наповал! — С добродушной улыбкой провозгласил Димка. — Если твой братец после этих моих слов, не набьет мне морду, оставь сегодня за мной хотя бы один танец... Мне будет завидовать вся Кругловка!

— Эй, красавица, я на фоне Димона стал таким незаметным? Хоть привет, мне скажи! Я уж и не надеюсь на столь пламенные объятия... — вмешался Саня.

— Сань, так мы сегодня виделись! Но все равно привет! — ухмыльнулась Оксанка и подставила ему щеку для поцелуя.

В этот момент к ним подошел Вереск, пожал Димке руку и тут же обнял друга.

— Здорово, братан. Опять клеишь мою сестру?

— Здорово! А ты как думал? Разве кто-нибудь смог бы перед ней устоять?

Оксанка хихикнула и пихнула брата локтем в бок.

— Димка переживает, что ты набьешь ему физиономию... Братец, не мог бы ты стоять на страже моей чести чуть менее рьяно?

Оба Димки расхохотались и, подхватив Оксанку под обе руки, двинулись к колонке.

После непродолжительных приветствий Саня достал из-под джинсовки бутылку самогона и, поставив ее на чугунную крышку канализационного люка, задал сакраментальный вопрос:

— Стакан кто-нибудь догадался захватить?

Вереск хохотнул и достал из кармана зажигалку.

— Ща! Поищем! — с этими словами парень двинулся в сторону зарослей кустарника у решетчатой ограды старой летней дискотечной площадки. Вспыхнул огонек зажигалки. — Нууу... что тут у нас, — протянул Вереск, шаря рукой в кустах. — Вот она!

Вернувшись к колонке, Вереск сполоснул стопку и протянул ее другу.

— Итак, дамы и господа! Нам сегодня на самом деле есть за что выпить! — торжественно провозгласил Саня. — Кто, вы думаете, вернулся в родные пенаты? Наш всеми любимый и уважаемый лицеист Дмитрий... эээ... Алексеевич Широков!

— Царь! Очень приятно, царь! — шутливо оттянув брюки в районе бедер, присел в реверансе Димка.

— Так выпьем же за это! — подражая тону Сани, продолжил Вереск.

— Аминь! — невпопад ляпнула Оксанка и засмеялась.

Из-за угла показались два темных пошатывающихся силуэта, явно что-то доказывающих друг другу в пьяном угаре. Димка прищурился и попытался рассмотреть кто же это. До его слуха донесся обрывок фразы:

— ... бля, Вован, пошли ты ее на хер...

Ну точно, Стас, раздраженно подумал Димка. У этого молокососа словно нюх на халявный алкоголь. Едва где-то запахнет спиртом, он тут как тут.

Силуэты на мгновение скрылись в тени стены. Послышался шаркающий звук сбившихся шагов.

— Бля, темно, как в жопе у негра, — ругнулся оступившийся Стас. — Короче, Вован, она только и ждет того, чтобы ты за ней хвостом ходил. Научись строить баб...

— Пока она меня строит... — гневно парировал Вовка.

— Во-во! Хочешь, бля, помириться — заставь ее ревновать! Закадри какую-нибудь приезжую... Поигнорь свою Настасью недельку. Сама как миленькая прибежит... О, пацаны, по какому случаю банкет?

— Здорово, — вышел навстречу вновь пришедшим Саня. — Стас, бля, ты как всегда самогонку учуял.

— У меня, бля, встроенный радар! — громко заржал Стас. — Ну, так по какому поводу разлив?

Димка отступил от колонки и насмешливо проговорил:

— Стас, добро пожаловать к нашему столу по случаю МОЕГО приезда. Сань, налей ему стакан.

Стас двинулся к колонке, остановившись рядом с Аленкой, зажег спичку и поднес ее к лицу девушки.

— Ооо, Аленка, душа моя! И ты здесь! Мне сегодня везет, бля... — пьяно пошатнувшись, он приобнял девушку и положил голову ей на плечо.

Аленка усмехнулась и сделала шаг в сторону. Стас, потеряв опору, снова пошатнулся и с трудом удержался на ногах. В этот момент к ним подошел Димка и обнял Аленку за плечи. Зачем? А так просто... Просто захотелось умыть этого борзого молокососа.

— Стас, ты сперва протрезвей, а потом уж героя-любовника из себя строй, — усмехнулся он.

Стас ухватился за колонку и взял из рук Сани наполненную стопку.

— Эх, всех красавиц отхватили. А я один позабыт — позаброшен, — оскалился он.

— Ну а как же Ирка? Наслышаны о твоих подвигах... — протянул Вереск.

— Ирка... — Стас слегка замялся и, опрокинув в себя содержимое стопки, хрипло выпалил: — А на х-хер мне нужна эта дур-ра малолетняя!

— Ага, как раз на него и нужна была, — усмехнулся Вереск. — Судя по рассказам очевидцев.

Вовка напился воды из-под колонки и, оставив Стаса, направился в клуб. Может и правда Стас прав и лучший способ помириться с Настей — это заставить ее ревновать. Вовка оценивающе посмотрел на стоявших на крыльце клуба девчонок. Нет, никого подходящего! Что за захолустье эта Кругловка! Даже склеить некого!

Парень поднялся по ступенькам клуба и решительно направился внутрь. В пять шагов преодолев прокуренный предбанник, он остановился в дверном проеме и медленно окинул взглядом полупустой танц-пол. Да, "танц-пол" это звучит гордо!

Почти пустой зал с истоптанными деревянными полами. Выкрашенные в желто-коричневый цвет стены. Четыре столба с зеркалами и облупившейся краской по периметру. В центре танц-пола, встав в круг, танцевали несколько девчонок. Четверо местных и одна приезжая. Кто такая? Вовка видел ее впервые. А она даже ничего! Симпатичная... Миниатюрная, смуглая, темноволосая, глазастенькая... Как-то уж очень неестественно смотрелась она на этом танц-поле. Взгляд настороженный, немного испуганный и даже вроде бы разочарованный. Ха! Разочарованный! А чего она ждала? Единственное, что достойно внимания в их клубе, это аппаратура. Вон какая светомузыка. Музыкальный центр вообще чудо! А ведь еще год назад ничего этого не было... Молодец, дядя Слава.

Вовке вдруг пришло в голову, что он слишком долго пялится на эту худышку. Он отвернулся в другую сторону, делая вид, что кого-то ищет. Но взгляд все равно неотрывно следил за ней. Кто она такая? Совсем еще ребенок...

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

ЛЮБЛЮ И НЕНАВИЖУ

Аленка исподтишка наблюдала за стоявшим неподалеку Димкой. А он вполне ничего, пронеслось у нее в голове. Веселый, общительный, симпатичный... Даже более того! Красавчик, можно сказать!

Высокий, худощавый шатен с выразительными голубыми глазами. Модная стрижка в стиле Backstreet boys выгодно подчеркивает мужественный подбородок и скулы. Одет тоже не как деревенщина, а со вкусом. Темно-синие джинсовые "трубы" и найковская толстовка. Взгляд уверенный и осмысленный. А главное, вот сейчас хоть он и выпил, но даже в сильном подпитии (судя по количеству поглощенного самогона) не вызывал отвращения, как большинство кругловских пацанов.

И только теперь Аленка поняла, что лето может сложиться не так катастрофично, как казалось еще пару часов назад.

Аленка с младшим братом Валькой чуть больше недели назад приехали в Кругловку на летние каникулы. И все это время девчонка яростно разрабатывала планы по досрочному возвращению домой в Питер.

Матери почему-то казалось, что подросткам нечего делать летом в большом городе и их надо непременно сплавить в сельскую местность. Под сельской местностью, конечно же, подразумевалась Кругловка, куда однажды давным-давно перебрался из благополучного и высококультурного Ленинграда материн брат, дядя Андрей. Аленке было сложно даже вообразить те "романтические" порывы, которые толкнули дядю на такой опрометчивый шаг. Но как бы то ни было дядя Андрей в Кругловке осел. Женился, завел большое хозяйство, двух коров, сыновей... тоже двоих. Старшего Серегу, и младшего Лешку.

С Лешкой все было просто. Веселый, симпатичный паренек с забавными кудряшками соломенного цвета. С ним они дружили с детства, тем более что были ровесниками. А с Серегой было гораздо сложнее. В детстве он был и для Аленки, и для Вальки просто старшим двоюродным братом. Шутка ли восемь и девять лет разница. А после того, как тот вернулся с Первой Чеченской Войны, оба стали его побаиваться. В первое лето, после его возвращения из армии, по обоюдному согласию родственников, Аленку с Валькой впервые не отправили на лето в Кругловку. Вот тогда Аленка воспринимала этот факт, как чудовищную неприятность и ярую несправедливость.

Что делать 12-летней девочке летом в опустевшем Питере. Все друзья разъехались кто куда, а они с Валькой остались. Краем уха слыша разговоры родителей, Аленка понимала, что виноват в их с братом испорченном лете, все тот же брат Серега... И в детской душе забурлила горькая обида на него.

Теперь же все иначе. Она выросла, у нее появилась своя личная жизнь, а ее как несмышленого ребенка отправляют подальше от всего самого интересного. И не на пару недель, а на целое лето.

А в Питере остаются все друзья и, главное, в Питере остается он, Тимурчик. Они с Тимурчиком начали встречаться 3 месяца назад, когда стих промозглый мартовский ветер, почти стаял снег, а апрельское небо стало насыщенного голубого цвета. Начали встречаться, и все было хорошо. В конце учебного года стали строить совместные планы на лето. Как будут дружной молодой шумной компанией ходить по Питерским клубам, ездить купаться на Финский залив, а может быть даже вдвоем на недельку поедут к Тимурчиковой бабушке в Кингисепп.

А тут мать уперлась рогом: "Едешь в Кругловку. И точка!"

Не надо было говорить про совместную с Тимурчиком поездку к его бабушке до отъезда Вальки в Кругловку. Вот уехал бы он, а она осталась. И потом уже что-нибудь бы придумала по поводу поездки в Кингисепп. Нет же, ляпнула.

Кругловка встретила их с братом июньским зноем и гостеприимно накрытым в тени яблонь столом, по случаю их приезда. Собрались все родственники, а Аленка всё явственнее ощущая загубленное лето, сидела, мрачно ковыряясь вилкой в содержимом своей тарелки.

— Аленушка, а ты все фигуру бережешь, — добродушно усмехнулась тетя Надя.

— Боится, что кавалер разлюбит, — небрежно кинула мать.

Аленка резко вскочила, едва не опрокинув стул, и с отвращением взглянула на обеих женщин.

— Да как вы смеете? — голос дрожал от негодования. — Как ТЫ смеешь? — теперь она обращалась только к матери. — Сначала портишь мне лето, а может быть и ВСЮ ЖИЗНЬ, а после этого еще и издеваешься?.. При всех?

Мать неловко положила вилку рядом с тарелкой и перевела многозначительный взгляд на отца. За столом повило гнетущее молчание. Аленка, крепко сжала зубы, больше всего на свете боясь разрыдаться при всех этих людях, которым совершенно все равно и на ее любовь, и на ее судьбу. Которым СМЕШНО при одной только мысли, что в четырнадцать лет вообще возможна любовь! И как же она их всех ненавидела в этот момент. Ненавидела самозабвенно, иступленно, до самых кончиков ярко накрашенных ногтей и модно остриженной челки. Ненавидела только за то, что сейчас ей приходится видеть перед собой их недоумевающие лица, а не любимое лицо Тимурчика.

Из-за стола поднялся отец и, резко схватив дочь за предплечье, потянул к дому. Аленка не сопротивлялась, все усилия были направлены на то, чтобы не разрыдаться.

— Ты что себе позволяешь, соплячка? — гневно зашептал отец, и этот шепот звучал для нее громче всех иерихонских труб. Аленка сжала руки в кулаки, впившись ногтями себе в ладони.

— Нет, это что вы с матерью себе позволяете? — озлобленно выпалила она. — Кто вам дал право рушить мою жизнь?

— Кто? — также шепотом проговорил отец. — Мы родители твои, и именно это дает нам право... не рушить, а принимать за тебя ПРАВИЛЬНЫЕ решения!

— Я человек! А не ваша игрушка, и это уже дает МНЕ право самой устраивать свою жизнь!

— Много слов о праве, но ни одного об ОБЯЗАННОСТЯХ! Напомнить тебе твои ОБЯЗАННОСТИ?

Аленка яростно вырвалась из отцовской хватки и потерла то место, где еще секунду назад была его рука. На предплечье теперь скорее всего останется синяк.

— Старая песня, папочка, — едко пробормотала она, глядя на отца исподлобья. — Обязанности свои я выполняю. Хорошо учиться, в квартире убираться, по подворотням не колоться. Что еще? А прав, по вашему с матерью мнению, у меня и нет никаких... Так вот они ЕСТЬ! И мое право было остаться на лето в ПИТЕРЕ! НЕНАВИЖУ ВАС! — По щекам все таки потекли обидные слезы, голос сорвался на крик, и не дожидаясь продолжения нотации, Аленка рванула к старому сараю, за которым они в детстве играли с братьями. — НЕНАВИЖУ ВАС! — снова выкрикнула она, не оборачиваясь на отца.

Прошла неделя. Страсти поутихли. Аленка почти все время проводила с сестрой Маринкой. Точнее двоюродной сестрой по матери двоюродного брата Лешки, но кому нужны эти сложности? И Аленка с Маринкой с детства привыкли считать себя сестрами. Они были одногодками и отлично ладили, особенно теперь, когда обе подросли и у них обеих появились парни. Общих тем теперь прибавилось.

Маринка уже больше года встречалась с Вереском и была в него до беспамятства влюблена. Аленка бы тоже в него влюбилась, если бы не женская, а заодно и сестринская солидарность. Парень и правда классный. Красавчик, весельчак! Но в его присутствии Аленка чувствовала себя третьей лишней, и тогда ее с утроенной мощью накрывала волна тошнотворного всепоглощающего одиночества.

Сегодняшний вечер сам по себе не предвещал ничего ни хорошего, ни плохого. Суббота как суббота, танцы в деревенском клубе, Маринка, постоянно обнимающаяся с Вереском... Сестра Вереска Оксанка, матершинник Сашка, братья Валька с Лешкой, куча пьяной молодежи в клубе... А она одна, без любимого Тимурчика. Вот если бы и он был здесь, то все происходящее показалось бы ей настоящим весельем. Но он не здесь, а в Питере.

И вдруг появляется новый Димка! Классный парень!

Она не без удовольствия заметила, как зачарованно он смотрел на ложбинку между ее грудями. Как оценивающе скользнул взглядом по ее округлым ягодицам, обтянутым коротенькими шортиками, по обнаженным ногам.

Встретившись с ним глазами, Аленка призывно и в то же время доброжелательно улыбнулась, обнажив ровные, немного мелковатые зубы. Ну что ж, а это неплохой способ справиться с унизительным одиночеством.

А потом все пошло само собой... Димка так ловко избавил ее от пьяного Стаса и после этого так и остался стоять рядом. Услужливо нажимал на рычаг колонки, чтобы она могла запить самогонку. Говорил комплименты. Чуть позже, когда они всей толпой двинулись в клуб и заиграл "Дым сигарет с ментолом", он пригласил ее танцевать. И по окончании дискотеки, так естественно, как будто иного и быть не могло, пошел провожать домой.

Они сидели на лавочке, он рассказывал ей о своем лицее, о Волгограде, о друзьях. Она ему — о Питере и школе. А под конец, прощаясь, он глубоко вдохнул в себя воздух и... поцеловал ее. По-настоящему... И она ответила тоже по-настоящему.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

ХОТЬ БЫ НЕ БЫЛО ДОЖДЯ

Светка сидела за столом в первой проходной комнате дома, которую бабушка так забавно величала "малой хатой", и, задумчиво морща лоб, уставилась на висевшую в углу под потолком икону. Не старинную, не тем более ценную и вовсе не вызывающую ощущения святости. Лишь некий незыблемый атрибут деревенского дома. Дань многовековым традициям. По казачьему обычаю поверх иконы висел белоснежный рушник, а на усыпанной бумажными цветами божнице в небольшом граненом стаканчике с гречкой стоял незажженный огарок свечи.

Светка никогда не видела, чтобы бабушка молилась или хотя бы просто крестилась перед иконой. Да и вообще в их семье о своей вере в Бога говорила только тетка. Так противненько, напоказ, и непременно до омерзения приторным, наигранно смиренным голосом. Светка при этом вполне осознанно кривилась от отвращения. Тоже своего рода традиция. Семейная.

Но сейчас мысли были далеки и от тетки, и от ее показной религиозности, и даже от самой иконы. Девчонка пыталась сделать очередную запись в дневнике. Как назло написать было нечего... Совсем. Все казалось таким обыденным, недостойным быть увековеченным на бумаге.

Перед Светкой лежала открытая тетрадка с единственной, сделанной пару дней назад, записью.

Собираясь в деревню, девушка твердо решила, что теперь начнет вести дневник. Купила красивую тетрадку с героями сериала "Беверли-Хиллс 90210" на обложке. И накануне отъезда к бабушке написала размашистым угловатым почерком:

"Здравствуй, дорогой дневник!

Меня зовут Светка Микелова. Мне, конечно, хотелось бы чтобы меня называли Ланой... Так звучит очень трогательно и романтично... Но так меня никто не зовет. Иногда при знакомстве с кем-то я даже представляюсь Ланой, но когда люди узнают мое полное имя, все снова возвращается на круги своя. Итак, имя у меня самое обыкновенное — Светка, не Светлана и уж точно не Лана. Да и сама я очень обыкновенная.

Мне 14 лет. Я живу в самом обыкновенном спальном районе Москвы, учусь в самой обыкновенной школе. Вчера у нас закончилась эта нелепая летняя трудовая практика, во время которой мы целых две недели проторчали в Ботаническом саду на клумбах с "редкими" сортами роз... Я теперь почти ненавижу розы! Особенно редкие сорта...

А завтра у меня начнутся самые настоящие каникулы... Я сяду в автобус на лужниковском рынке и поеду в деревню... Вот там-то будет весело!"

И вот наступило то самое пресловутое "завтра", а за ним и "послезавтра"... А сегодня так вообще уже "послепослезавтра"... А написать по-прежнему не о чем... Нет, весело то, конечно, вроде стало. С Наташкой встретились. Даже на дискотеку вчера сходили... Только вот дискотека оказалась какой-то скучной. Не о чем писать...

Снова задумчиво наморщив лоб и чуть прикусив нижнюю губу, Светка прокрутила в памяти события вчерашнего вечера. Ну не писать же в самом деле о том, что некий Вовка Зубов, по словам Наташки, заинтересованно на нее — на Светку — посмотрел...Парень, конечно, классный... Но заинтересованный (тем более якобы заинтересованный) взгляд еще ни о чем не говорит.

А сегодня вечер вообще не предвещает ничего хорошего... Откуда-то издали пару время от времени доносились раскаты грома. Дедушка, едва их заслышав, тут же влетел в дом и отключил антенну, чтобы в неё вдруг не ударила молния. Дед Жора, живущий по соседству, всегда доказывал ему, что рядом с хутором на поле стоит громоотвод, и что возможность попадания молнии в антенну ничтожна мала. Но дедушка лишь посмеивался, рассказывал какой-нибудь трагический случай из своего прошлого, и бежал отключать антенну.

Бабушка при первых раскатах грома стала радостно приговаривать, что это им Светка дождик из Москвы привезла. Без Светки засуха была, а тут нате вам дождик собирается. Правда собирался он за это лето не впервые, и все без толку... Чуть покапает, пыль прибьет, и как будто и не было его. Стояла засуха, землю испещрили глубокие трещины, в которые спокойно помещалась ладонь. В расставленных по двору корытах тонули ослабленные зноем воробьи, присевшие на бортик, чтобы напиться. Дождь был нужен. Сильный, проливной. Такой чтобы основательно промочил плодородные черноземные земли. Дождь был нужен, чтобы посвежела пожухшая трава, чтобы к концу лета уродилась крупная картошка, чтобы не погорели хлеба на полях, чтобы не вспыхнула степь... Но что было Светке до всего этого? Лично ей дождь не был нужен ни при каком раскладе. Уж она-то знала, что если пойдет настоящий дождь, то со двора можно будет выбраться, только если в болотных сапогах. И даже дойти до Наташки станет проблематично. Какие уж тут танцы... Нет, дождь Светке был категорически не нужен.

— Но ведь по закону подлости обязательно пойдет! — буркнула себе под нос Светка.

Пронзительно скрипнула входная дверь, громко звякнув кованной замочной цепью. На веранде раздались тяжелые шаги. Светка угрюмо перевела взгляд на висевшую в дверном проеме розовато-желтую занавеску, готовясь выслушать очередную порцию "радужных" прогнозов бабушки относительно "доброго" дождичка.

Но вопреки ожиданиям, дверь распахнулась не сразу. Сначала в нее отрывисто постучали, а затем через какую-то долю секунды, не дожидаясь ответа, в дверном проеме возникла Танька.

Светка резко захлопнула тетрадь, так и не сделав в ней очередной записи, и опасливо отодвинула в сторону, для верности водрузив сверху красный пластиковый кубик будильника.

— О, привет!

— Привет, а я вот с делами разобралась и решила к тебе сходить. Вчера так и не удалось пообщаться.

— Ну, вы с девчатами так и не зашли на танцы.

— Ой, да чё там делать? Вчера скука смертная была. Весь народ на порожках да у колонки бухал, а потом сразу в центр двинулся.

— А там что-то интересное было.

— Ты зря не пошла. Хохлы приезжали. Весело было.

— Что за хохлы?

— Ну, из Солонки пацаны.

— Ааа... — уныло протянула Светка.

— Вообще такой ржач был вчера. Девчонки им мотик по деталям разобрали...

— В смысле? Какие девчонки?

— А да Стешка ненормальная... Но было смешно!

— А нафига разобрали?

— Ну, так у Стешки там вроде как замут намечался... Она хотела, чтобы этот пацан на подольше остался. А он не на своем моцике приехал... с друзьями... Друзья бы его подгонять стали... типа поехали-поехали... Как в тот раз... Вот Стешка и подсуетилась заранее.

Светка заливисто расхохоталась.

"Вот ведь отчаянная, — почти завистливо пронеслось у нее в голове. — Я бы ни за что не осмелилась..." — Досадливо прикусила нижнюю губу и постаралась как можно более жизнерадостно продолжить разговор:

— Ну и как? Все сложилось — все срослось?

— Да не... Куда там! Хохлы как дотумкали, что у них с моциком что-то не то, сперва стали всей толпой поломку искать, а потом пошли по хутору детали недостающие одалживать. Ну и Стешкин хахель вместе со всеми.

— Короче, по любому облом вышел.

— А когда ему донесли, что это Стешка с подругами постарались так, то он ее вообще на хер послал.

— А откуда узнал? — спросила Светка, надеясь, что ей удалось скрыть за любопытством невольное злорадство над неудачей незнакомой ей пока, отчаянной Стешки.

— Ну, Свет, ты как с другой планеты... Это ж деревня! Все про всех всё знают... — Снисходительно усмехнулась Танька.

— Я-я-ясно, — протянула Светка.

— Вот ты вчера Вовке глазки строила, а наши первобригадские уже взбаламутились...

— Кому я что строила? — перебила Светка, наигранно удивленно захлопав ресницами.

— Вовке! Да не прикидывайся! Все уже знают, про ваш с ним... эээ... как это... ЗРИТЕЛЬНЫЙ КОНТАКТ!

Светка снова попыталась изобразить искреннее непонимание. Получилось не очень, так как при одном только упоминании о вчерашнем парне, губы сами расползлись в улыбке.

— А кто такой Вовка? — И, правда, а кто же он все-таки такой?

Танька недоверчиво посмотрела на Светку, и тут же многозначительно приподняла брови. Загрубевшее под степными суховеями, слегка одутловатое лицо, озарилось хитроватой улыбкой.

— А Вовка... это мой троюродный племянник, Светочка, — демонстративно расширив светло-голубые глаза, пояснила Танька. — Вовка Зу-бов! — добавила она, для пущего эффекта произнеся фамилию парня по слогам.

Светка молча смотрела на подругу, стараясь подавить глуповатую улыбочку.

— И какой он? — наконец придумала она подходящий вопрос.

— Ну... — выдержала паузу Танька и снова лукаво улыбнулась. — Классный парень. Спортсмен. Красавчик. В общем лапочка. И, кстати, спрашивал у меня про тебя.

Светка слушала затаив дыхание. Наконец-то намечается что-то заслуживающее внимания! Хоть бы не было дождя!

— Когда?

— Ну как когда!? Вчера! На танцах.

— А откуда он знает, что мы с тобой знакомы?

— Свет! В Кругловке все про всех знают!

— Нет, ну я-то неместная!

— Тем более!

— Ну да, наверное... А первобригадские девчата, ты говоришь, всполошились... В смысле?

— Ну, Ирка подошла, спросила кто ты такая, Настя тоже...

— А это еще кто такие?

— Девчата первобригадские.

— Это я уже поняла! — выпалила Светка. — С чего это они переполошились?

— Ну ты НЕ местная, из Москвы... Модная вся такая. Вовка вот тобой интересовался...

— А у него девушка есть?

— У Вовки? — замялась Танька. — Да нет... Он мутил не так давно с Настей... Но они то ссорились, то мирились... И сейчас не вместе. — Танька решила не уточнять временные промежутки упомянутых событий, ограничившись обтекаемым определением "не так давно".

— Ааа, — радостно протянула Светка.

— Короче, он хочет с тобой познакомиться, — подвела итог Танька.

— Он сам тебе сказал? — тут же лихорадочно выпалила следующий вопрос Светка.

— Ну а зачем тогда он у меня про тебя спрашивал?

Светка нервно побарабанила ярко накрашенными ногтями по столешнице. Внутренний голос насмешливо нашептывал ей, что вчера, судя по словам Таньки, ею — Светкой — интересовался не один только Вовка... Но еще как минимум две девчонки, которых "взбаламутило" ее появление в Кругловке... Но это вовсе не означало, что все эти люди, хотели с ней познакомиться... Но ведь интерес мальчиков и девочек — это совсем разные вещи... От интереса девочек, видимо, ничего хорошего ждать не оставалось, а вот парень... И не просто парень, а красавчик Вовка — совсем другое дело.

Светка постаралась восстановить в памяти тот самый эпизод вчерашнего вечера.

Они с Наташкой и еще несколькими знакомыми девчонками, под аккомпанемент Dj Дяди Славы пытались создать хоть какую-то видимость дискотеки в кругловском клубе. Танцуя, Светка чувствовала, как подрагивал и вибрировал в такт басов дощатый пол под ногами, как запутывались в волосах и отражались на лице разноцветные вспышки светомузыки. А из колонок тем временем доносилось что-то мега-популярное и бестолковое. Что-то, под что очень легко танцевать или даже, не задумываясь над словами песни, погрузиться каждой клеточкой своего тела в ритм танца. Светка не без толики самодовольства знала, что, танцуя, со стороны выглядит отлично... Ее движения были пластичными, эмоционально-проникновенными, даже, вероятно, соблазнительными и в то же время естественными. Как будто танец был смыслом всей жизни... будто Планета Земля... да что там Земля.. вся Вселенная перестанет существовать с последним звуком зажигательной мелодии. И мир вокруг маленькой угловатой фигурки, извивающейся в самозабвенном танце, замер в предвкушении... А сама Светка искренне сожалела, что вокруг нет зеркал, чтобы она могла, танцуя, исподтишка любоваться своим отражением и тихонько приговаривать подобно Наташе Ростовой: "Ах, что за прелесть, эта Светлана!". Но зеркал не было и она поглядывала на свою подрагивающую в цветных вспышках тень на стене, и снова — и снова понимала, как хороша она в танце. И как жаль, что танц-пол почти пуст, и никто не наблюдает за ней в восхищении...

Только если Наташка, но она, слегка повиливая бедрами в кругу по диагонали от Светки, больше интересовалась теми, кто в любой момент мог появиться на входе в клуб, чем подругами. На фоне дверного проема, зиявшего слегка окрашенной в желтый свет фонарей чернотой, возник мужской силуэт. Ленивой походкой он двинулся через предбанник к танцевальному залу, остановился в дверях и бегло обвел взглядом танц-пол. Незнакомая девушка в сельском клубе никоим образом, ни при каком раскладе не могла остаться незамеченной. Это аксиома, с которой не поспоришь. И поведение парня было тому лучшим доказательством. Он долго и пристально всматривался в мелькавшую в ярких вспышках фигурку. Затем слегка встрепенулся и едва ли не демонстративно начал крутить головой по сторонам, но взгляд его по-прежнему был прикован к Светке.

Светка затаила дыхание в предвкушении. Волнение. Толика самодовольства. Страстное желание заставить незнакомца подойти к ней. Но как? Время замедлило свой бег. Гулкие музыкальные басы отсчитывали секунды. Он не подошел. Сделал вид, что не нашел в клубе того, кого искал, и двинулся через предбанник обратно в направлении желтоватой черноты дверного проема.

Наташка тут же подскочила к Светке и, едва не подпрыгивая от нетерпения, схватила ее за руку.

— Ты видела?

Светка видела... Только кого?

Парень был... как говорит бабушка, "видный"... А, по мнению Светки, так "просто потрясный"! Рост где-то метр семьдесят. Рельефная мускулатура, четко прорисовывавшаяся под белой футболкой. Ослепительно-белозубая улыбка, ярко выделяющаяся на загорелом лице. Русый, выгоревший под палящим степным солнцем, короткий ежик волос. Потрясный парень! И вот он смотрит на нее! Заинтересованно так смотрит, хоть и пытается это скрыть. А потом разворачивается и уходит.

Светка несколько раз энергично кивнула подруге, и перевела взгляд на удаляющуюся спину незнакомца. Тот еще раз остановился в дверях клуба, уже за предбанником и оглянулся на нее.

— Ты видела? Видела, как он на тебя смотрел? — продолжила свою возбужденную тираду Наташка, и, пытаясь скопировать поведение парня, стала так же как и он крутить головой и коситься на Светку.

Светка радостно засмеялась и снова кинула взгляд на теперь уже пустой дверной проем.

— А кто это?

— Вовка Зубов!

Имя Светке ни о чем и не говорило, но она понимающе кивнула и сделала знак подруге, чтобы та не привлекала внимание остальных девчонок и продолжила танцевать. Только какие уж тут танцы, когда там, за дверями клуба, этот парень! Захотелось снова попасться ему на глаза, приветливо улыбнуться и как-то подтолкнуть к знакомству... Деятельная натура Светки жаждала чего-то более осязаемого, чем заинтересованный взгляд!

Но знакомства в этот вечер почему-то не произошло. Да, еще пару раз столкнулись с этим самым Вовкой, поулыбались, глядя друг другу в глаза... А глаза у него, кстати, оказались очень красивыми прозрачно-голубыми! Но дальше "гляделок" дело не продвинулось! А жаль!

К утру восторги Светки поутихли, и она даже смогла скептически оценить вчерашний вечер. Ну, посмотрел заинтересованно на нее Вовка, ну и что? Почему бы ему, парню из Кругловки, где каждая собака знает друг друга, не заинтересоваться незнакомой девчонкой, впервые появившейся у них на танцах? И осознав логичность своих доводов, Светка приуныла... А тут еще и прогнозируемый бабушкой дождь...

И вдруг приходит Танька и так напрямик заявляет, что Вовка хочет с ней, со Светкой, познакомиться! ПОТРЯСАЮЩЕ! Хоть бы не было дождя!

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

КЛЕИТЬ НАДО ПРИЕЗЖИХ

Стас, шел по проулку в направлении Вовкиного двора, усердно футболя перед собой мяч. Не доходя пары метров до калитки, он остановился на заросшей гусятником лужайке перед лавочкой и еще несколько раз перекинул мяч со стопы на колено. Поймал его в руки и отворил калитку.

В глубине двора на грядке с огурцами копалась Вовкина мать. Услышав скрип отворившейся калитки, она с заметным усилием разогнула спину и устало посмотрела на Стаса.

— Здрасти, теть Люд, — выкрикнул Стас. — А Вовка где?

— Заходи в дом, Стасик. У вас сегодня футбол?

— Да, теть Люд. Уже бежать надо! — последние слова Стас выкрикнул, уже скрывшись на веранде. — Вован! Пошевеливайся! Чего копаешься, как татарская невеста перед смотринами?

Вовка с кедами в руках вышел из хаты и аккуратно поправил тюль на двери, чтобы не налетели мухи.

— Чего горланишь? Батя спит.

— Пьяный?

— А то какой же? Пусть проспится, а то опять нас с матерью строить начнет.

Стас понимающе кивнул и уже шепотом добавил.

— Все равно пошевеливайся, бля.

Парни, громко топая по ступеням крыльца, выбежали из дома и Вовка, оглянувшись на мать, которая как раз закончила собирать огурцы и с ведром в руке шла к летней кухне, рванул по выложенной плиткой дорожке ей на встречу.

— Ма, поставь. Я донесу.

Мать ласково и устало улыбнулась сыну и поставила ведро с огурцами на землю.

— Спасибо, сынок, — тихо прошелестел ее голос у Вовки над ухом, когда он нагнулся, чтобы подхватить с земли ведро. — Помощник мой.

Вовка широко улыбнулся матери. И она снова ответила ему усталой улыбкой, заправив крючковатыми потрескавшимися пальцами выбившуюся из под черного платка седую прядь волос.

Он еще помнил ее молодой красивой женщиной с неизменной улыбкой на лице, но еще лучше в его памяти запечатлелся тот день, когда она вдруг будто бы в один миг постарела, лицо посерело и покрылось глубокими морщинами, голубые глаза ввалились, а волосы из темно-русых стали почти седыми. Тот день, когда его старший брат Витя разбился насмерть на мотоцикле.

— Огурцов совсем мало. Надо бы полить их. Может народится еще чего.

— Ма, так у меня сейчас футбол, — замялся Вовка и оглянулся на Стаса.

— Ну, так сейчас пока нельзя. А то польешь — и они совсем погорят на солнце. Опосля коров.

— Полью. Ладно, ма. Мы пошли. — Вовка поставил у летней кухни ведро с огурцами и, чмокнув мать во впалую щеку, стремительно двинулся к калитке, где, старательно чеканя мяч, его ждал Стас.

Едва они вышли со двора, Стас выжидательно посмотрел на друга.

— Нуууу... Рассказывай!

— Что именно?

— Ты все-таки решил последовать моему совету?

— Бля... — Как же порой было сложно общаться со Стасом по-трезвому. Веселый матершиник вдруг становился до отвращения проницательным и въедливым. И никуда не спрятаться, не скрыться от его вопросов. Друг все-таки. — Я работаю над этим.

— Наслышан, бля... — лукаво ухмыльнулся Стас.

— Не уверен, что эту крошку стоит во все это вмешивать...

— А кого еще? Она идеальная кандидатура!

— С чего это?

— Ну, как... Внешне ничего так... симпатичная... По возрасту подходит. А главное, приезжая.

— Вот при чем здесь последнее?

— Бля, ты тормоз... Как при чем? На хера нам нужны распри между местными девчатами! А с приезжей... взятки гладки... ну оттаскают ее наши пару раз за космы, пообсуждают какие у нее ноги кривые...

— Они у нее не кривые...

— ...и какая она сама блядина... если ноги не кривые, то непременно блядь... а тем временем лето кончится, она уедет до дома до хаты... Откуда она, кстати?

— Из Москвы.

— Ну вот! Уедет обратно в столицу нашей Родины. И все довольны. Так вот! Клеить надо приезжих!

Вовка глубокомысленно хмыкнул не в силах противостоять железной логике Стаса. Да, зачем ворошить осиное гнездо среди местных.

— Я подумаю.

— Думай, только не слишком долго... А то свято место пусто не бывает...

Футбольное поле располагалось на въезде в хутор, и было скрыто от посторонних глаз выжженным на солнце пригорком. Да и само по себе оно носило столь гордое спортивное название лишь благодаря двум ржавым каркасам футбольных ворот, установленным по краям вытоптанной сравнительно ровной поляны в степи, куда по традиции приходили встречать коров или приезжали на обеденную дойку хуторяне из первой бригады.

Сегодня вечером оно совмещало в себе обе функции.

Стас с Вовкой появились на краю поля, когда там уже собралась часть зрителей. Вовка поискал глазами Настю и, увидев ее, чуть слышно чертыхнулся. Она сидела вдвоем со старшей сестрой Стешкой чуть в стороне от поля на выжженном пригорке. Стешку Вовка на дух не переносил. Шальная истеричная баба, которая в те редкие моменты, когда не выясняла с кем-то отношений, уже планировала очередные разборки или плела дурацкие интриги. Настя была совсем другой. Мягкая, улыбчивая, спокойная. Они даже внешне были абсолютно разные — и не скажешь, что родные сестры. Старшая — Степанида — спортивного телосложения блондинка с по-мальчишески короткой стрижкой. Младшая — Настасья (именно так было указано во всех Настиных документах) — миниатюрная, но с по-женски округлыми формами, длинноволосая брюнетка. Совсем разные. Но Стешка имела огромное влияние на Настю. Та наивно полагалась на "огромный" жизненный опыт старшей сестры... И в результате... разбираться с последствиями ее советов приходилось Вовке.

Вот и сейчас, судя по всему, Настя выслушивала наставления сестры, время от времени кивая головой, но по большей части внимательно изучая ногти на правой руке. Не сложно догадаться, против кого были нацелены в данный момент советы Стешки. Против него, Вовки... ну а кого же еще? Ну что ж, Настенька! Сама напросилась... Малютку Светку, конечно, не хотелось в это вмешивать... Да кому он врет! Хотелось, еще как хотелось! И именно ее! Такую хрупкую, такую незнакомую и так маняще извивавшуюся в подрагивающих вспышках светомузыки Светку...

* * *

— Дура ты, Настасья! Послушай старшую сестру! Своих-то мозгов нет, я погляжу. Лучший способ побудить мужика к действию — это ревность. Рев-ность!

— И? К кому в Кругловке ревновать-то?

— Было бы кого, а к кому всегда найдется! Вот к Широкову, например!

— Пройденный этап... Было и прошло! Тем более он вчера на виду у всех к той приезжей — Алене, кажется — клеился.

— Дааа, с Широковым ты, конечно, тогда сдурила... Надо было его подольше на сухом пайке держать. На хер было с ним в постель ложиться?

— Ага, а кто советовал?

— Кто?

— ТЫ! Кто пел "Настасья, хватит мужика мариновать, а то на сторону пойдет"? Недомариновала...

— А ведь хорош, подлец. Красавчик! В постели-то он как? Оправдывает репутацию?

— Оправдывает, — буркнула Настя и стала внимательно изучать ногти правой руки.

— Ну, ничё! Мужик дело наживное! Главное не наступать дважды на те же грабли!

— Так чё ж ты мне снова под него лечь предлагаешь?

— Дура! Какой там лечь! Не вздумай! Просто пофлиртовать!

— Да мне на него смотреть после всего, что было, противно!

— А ты не смотри! Просто флиртуй! При Вовике!

— Не хочу с Широковым флиртовать!

— Дура! Бля, жаль нормальных приезжих мужиков нет! Приезжий — идеальный вариант!

— Это почему?

— Ну я ж говорю... ДУ-РА! Представь себе на какой уровень ты поднимешься в глазах кругловской общественности, если за тобой городской мужик увиваться будет...

— Нет нормальных приезжих мужиков!

— Ну, тогда Стас! — Стешка лукаво прикусила нижнюю губу и многозначительно изогнула бровь дугой. — Слушай, сестренка! А это ведь мысль! Стас! И два зайца убиты одним выстрелом!

Настя заинтересованно подняла взгляд на сестру. А ведь это и правда выход!

— Идеальный вариант! Вовка ревнует... при этом ревнует к лучшему другу! И вот уже и пиздец их дружбе. А нам того и надо! Вовик без этого уёбка мигом шелковым станет! ПОВЕРЬ МНЕ И МОЕМУ ОПЫТУ!

* * *

Раскаленный почти до бела, огненный шар солнца стремительно клонился к краю белеющего вдалеке поля гречихи. Димка зачерпнул из металлической цистерны два ведра воды и в очередной раз двинулся к грядкам с помидорами. Чертов дождь так и не пошел, поэтому пришлось по настоятельной просьбе матери заняться поливкой. А Димка, прожив почти год в Волгограде, уже успел позабыть все прелести деревенской жизни.

Мимо, забавно размахивая руками, прошмыгнул младший брат Лешенька и скрылся за гаражом. Оттуда послышалось какое-то звяканье, а еще через некоторое время мальчишка вывел из-за гаража совсем уже "взрослый" велосипед и ловко просунув ногу под раму, поехал встречать корову к повороту у шестиквартирного дома.

До того, как по главной улице Кругловки — улице Ленина — со стороны бригады погонят коров, оставалось еще не меньше часа, но хуторяне собирались на повороте заранее. Одевали что поновее, помоднее и покрасивее и шли обсуждать последние хуторские новости. Такова традиция и она неискоренима.

Димка и раньше-то скептически относился ко всем хуторским "традициям", обычаям, а тем более приметам, а теперь и подавно. Год, проведенный в Волгограде, не смотря ни на что все таки заставил его почувствовать себя вне всего этого... Не без толики самодовольства ощутить на себе некий вполне осязаемый налет горожанина. Может быть, и не лоск еще, а будто бы порошок для шлифовки.

И тот самый городской налет сам собой повысил ставки. И Димка это чувствовал. Знал. Подсознательно. Высокомерно. Искренне.

И то, что еще год назад выглядело естественным и правильным, теперь казалось мелким и недостойным его, Димки. Может быть, пока что еще и не недостойным, а просто неинтересным... ненужным... несочетаемым с его новой жизнью.

Все эти деревенские девчонки, многочисленные и кратковременные связи с ними, чтобы их количеством потешить свое самолюбие и создать перед окружающими имидж любимчика женщин... деревенского ловеласа...

Ловеласа? Это теперь он — опять же, чтобы потешить свое самолюбие — характеризует себя этим словом... А тогда... в прошлой жизни никаких модных, литературных слов не было... ему просто нравилось быть в центре внимания... В нужном ракурсе! Сейчас, после года проведенного в Волгограде, приоритеты и ракурсы поменялись. Велика честь быть в центре внимания деревенских баб! Нужно брать не количеством, а качеством.

Вереск, вот он молодец! Уже давно понял это! И для этого ему не понадобился год в Волгоградском лицее. Понял и завязал серьезные... ПОСТОЯННЫЕ ОТНОШЕНИЯ с самой красивой девчонкой Кругловки — ангелочком Маринкой! И теперь фигуры высшего пилотажа показывает именно Вереск, а не Димка Широков.

Самое забавное, что он, Димка, не осознавал этого до вчерашнего дня, до возвращения домой, до встречи с друзьями, до знакомства с... Аленкой.

А вот увидел ее, зацепился взглядом за ее соблазнительные формы, обтянутые черным тесным топиком и коротенькими джинсовыми шортиками и вдруг понял... что клеить надо приезжих. А потом она наклонилась к струе воды, бившей из колонки... Вереск чиркнул зажигалкой, чтобы прикурить. В синеватой черноте ночи вспыхнул крошечный яркий огонек и его, Димкиному, слегка затуманенному алкоголем взгляду открылась вызывающе сексуальная ложбинка девичьей груди. Нет, клеить надо не просто приезжих, а именно ее... Аленку.

* * *

Свернув к клубу, Димка поддался какому-то сиюминутному порыву и сорвался с клумбы бледно-розовый цветок космеи. Цветок был совсем простенький, и быть может, не слишком подходил яркой, сексапильной Аленке. Но ей и имя ее не очень подходило. Оно казалось слишком простоватым для нее, как и этот цветок. Но за неимением лучшего сойдет и космея.

* * *

Лешка с братом Валькой и одноклассником Васькой вошли в фойе клуба, где крутили танцы и огляделся по сторонам. Дискотека сегодня была на редкость оживленной и многолюдной. Что, впрочем, наверное, и не удивительно, так как. наступила последняя неделя июня и молодежь в Кругловку все прибывала и прибывала)))

На танц-поле в центре круга показывала чудеса хореографии Оксанка Верескова, вокруг нее танцевали подружки: Лешкины двоюродные сестры Маринка и Аленка, Настя и ее неизменная малолетняя свита в лице крошки Лизы, которая вдруг ни с того, ни с сего прониклась неожиданной симпатией к его приехавшей из Питера сестре Аленке, и столь же юной Ирки.

"Ну что за дыра! — пронеслось в голове у Лешки. — Даже замутить и то не с кем!"

Кругловских девчонок Лешка с чистой совестью мог разделить на четыре категории: "родственницы", "уже с кем-то гуляют", "малолетки" и "лучше не связываться"... Собравшиеся на танц-поле олицетворяли собой все четыре.

Маринка и Аленка — его сестры, Настя гуляет с Зубовым, Лиза с Иркой — малолетки из 7го класса. Ну а с Оксанкой лучше и не связываться. Даже если не брать в рассчет ее всем известную влюбленность в Димку Широкова, к ней не подступишься.

И вот он результат: Ему, Лешке, уже 14 лет, а у него мало того, что нет девушки, так он еще и девственник до сих пор! И это, когда на дворе конец XX века, а не какие-то там средние века! И на каждом углу поют про распущенность нравов современной молодежи... Лешка бы и рад был распуститься, но реальная жизнь диктовала свои правила. Оставалось надеяться на лето, а точнее на то, что в рядах приезжих найдется кто-то достойный внимания.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Пока Лешка с кривой ухмылкой на губах осматривал танц-пол, Валька шагнул в круг танцующих девчонок, а Васька свернул в закуток у окна справа от двери, где громоздились ряды старых кресел, вынесенных из кинозала, и длинный стол, на котором на благо танцующих поставили оцинкованное ведро с водой.

— О, Сотникова! Одноклассница! — донесся до Лешкиного слуха голос Васьки. — А ну-ка подвинься! Дай мне подружку твою поближе разглядеть. Кто такая? Почему не знаю? — грубовато усмехнулся он.

— Макаров, не фамильничай, не в ЗАГСе! — громко парировала девчонка.

— Подвинься, Наташа, пожалуйста, — едко и демонстративно вежливо снова обратился к однокласснице Васька.

Лешка вслед за другом двинулся к закутку и, скрестив руки на груди, облокотился об угол. Окинул взглядом сидевших в креслах девчонок. Вот еще одна девушка из разряда "лучше не связываться". Сотникова.

Уже и "приезжей" ее не назовешь, а "местной" все равно не стала. Было в ней что-то... Лешка даже слова-то такого не знал, чтобы точно описать свое отношение к ней.

Вот вошла она к ним в класс несколько лет назад, и стояла такая маленькая и высокомерная у учительского стола. Смотрела на них на всех как будто одолжение делала.

А потом про какой-то расчудесный город Шевченко стала рассказывать. Так рассказывала как будто только там и можно жить по-настоящему, а все, кто там не был, вроде как "недочеловеки". И вот слушаешь ее — и злость берет. Так что же ты приперлась сюда, раз твой город Шевченко такой расчудесный!

А потом подружка у нее приезжая из Москвы появилась...И снова Сотникова начала им радостно про нее рассказывать. Будто и играть с ней интереснее всего на свете, и фильмы она такие смотрела, что кругловским детям и не снилось, и куклу эта подружка ей самую лучшую на земле из Москвы в подарок на день рождения привезла. И одноклассники снова злорадствовали, что уехала ее подружка, как только лето закончилось...

А, кстати, может это и есть та самая подружка? Лешка пристально посмотрел на сидевшую рядом с Сотниковой девчонку. А ничего так девочка. Симпатичная. По крайней мере, в полумраке закутка. Как же звали ту самую подружку?

Лешка оторвался от стены и, как можно более непринужденно обойдя стол с другой стороны, плюхнулся в кресло рядом с незнакомкой.

— Привет!

Девчонка метнула взгляд в сторону двери и только после этого повернулась к нему.

— Привет! — с равнодушной улыбкой ответила она.

— Как тебя зовут? — продолжил Лешка.

— А тебе какая разница? — задиристо выпалила она и снова взглянула в сторону входа.

Неожиданный вопрос... Лешка слегка опешил.

— Ну а все же?

— Угадай.

— Глафира? Авдотья? Фекла?... — начал перечислять Лешка.

— Если хочешь казаться оригинальным, то можешь звать меня Электрификацией, — перебила его незнакомка.

Сотникова прыснула от смеха и вклинилась в разговор.

— Или Кьярой, например...

— Ну ладно, Электро-Кьяра, — Лешка засмеялся сам над своей шуткой. — А как тебя мама зовет?

— Ну это смотря какое у нее настроение... Иногда даже Ланочкой величает!

— Фуф, сколько у тебя имен. А меня вот только одним именем зовут — Лешей!

— Но называй его так, только если захочешь казаться оригинальной! — вмешалась в разговор Наташка. — Потому что для всех он Кудряшка.

— Ну, тогда я буду называть тебя Сью. Кудряшка Сью. — Девушка хитро покосилась на Лешкину шевелюру.

Васька с Наташкой в один голос засмеялись. Лешка метнул гневный взгляд на Наташку, непроизвольно потянувшись рукой к волосам. Теперь они были коротко острижены, но проклятые кудряшки все равно не сдавали своих позиций.

— Ну а все таки? Как тебя зовут на самом деле?

Девушка почему-то молчала и как-то неестественно улыбалась, не глядя на Лешку.

— А я тебя помню, — вдруг вмешался Васька. — Тебя, кажется, Светой зовут. Ты к Титовым приехала.

— Светлана, значит. Красивое имя, — протянул Лешка. — И стоило ли его так настойчиво скрывать? И сколько же тебе лет, Света?

— Это допрос? Я должна представиться по всей форме? Фамилия, имя, отчество, возраст, рост, вес, группа крови? — Почти протараторила она, почему-то обиженно поджав губы. Но тут же будто спохватилась и улыбнулась. Снова как-то неестественно. Кинула стремительный взгляд в сторону входа. — Она кого-то ждет? — И опять посмотрела на Лешку.

— Да нет, я спросил только про возраст. Так сколько?

— А тебе никогда не говорили, что задавать девушкам такие вопросы как минимум неприлично?

— Говорили, но я все равно их задаю. Скажи сколько?

— А какая собственно разница?

— Ты странная...

— Четырнадцать, — как будто устав от нелепого разговора бросила она и снова перевела взгляд на длинный прямоугольник света на полу перед входом в дискотечный зал.

Лешка взглянул на Светку. Пристально. Недоверчиво. Не может быть, чтобы ей было столько же, сколько и ему. Она и говорила, и выглядела совсем как ребенок. Но он не стал озвучивать свои мысли вслух.

Тем временем, между Сотниковой и Васькой начала разворачиваться полушутливая перепалка! Точнее Васька говорил все в шутку, а Сотникова по своему обыкновению воспринимала его всерьез. Он вообще любил ее подначивать, а она сразу так забавно начинала огрызаться. Лешка ухмыльнулся в предвкушении.

— Сотникова, а ну-ка уступи мне место!

— Макаров, это с чего бы? — ощетинилась Наташка.

— А подружка твоя Светка тихо говорит, мне не слышно.

— Макаров, уши чистить надо. Может, слышать лучше станешь!

— Сотникова, а ты себе рот с мылом почисть. Может, повежливее станешь.

— Макаров...

— Вас послушать, так будто бы и имен у людей нет! — вдруг резко перебила подругу Электро-Кьяра.

Васька усмехнулся и ехидно заметил:

— А сама Лешке, не успела познакомиться, а уже кликуху новую дала! Ведь прилипнет к нему теперь! Ай-яй-яй! Как не стыдно!

Девушка досадливо поморщилась, но тут же, будто бы взяв эмоции под контроль, забавно склонила голову на бок и приторно улыбнулась:

— Ну что ж... и я тоже не без греха. Наташ, пошли танцевать? — поднялась с кресла. — Вася, уступаю тебе место. Присаживайся! — демонстративной развернулась и, пританцовывая, двинулась на танц-пол.

Сотникова последовала за ней. И парни неожиданно для самих себя остались вдвоем.

Лешка заворожено следил за новой знакомой. Ее худенькая фигурка, облаченная в коротенькое серовато-бордовое платье, соблазнительно извивалась в танце. Каждая вспышка светомузыки пронзала своими подрагивающими лучами тонкий невесомый шифон, изящно обвивающий хрупкие изгибы ее тела, и подобно рентгену обнажала ее перед ним. Стройные ножки, обтянутые в черные, непрозрачные гетры, энергично двигались в ритме музыки. Каждым взмахом руки, малейшим движением плеча она готова была воспарить птицей ввысь, и, казалось, лишь только ее объемные, грубоватые туфли на высокой платформе и толстых каблуках удерживают ее на земле.

— А девочка ничего так, — послышался у Лешки над ухом резковатый голос Васьки. — Да ты и сам, вижу, заметил.

— Заметил, — хохотнул Лешка. — А еще я заметил, как ты к Сотниковой клеился.

— Старая песня.

— Но все еще актуальная, похоже. И что ты в ней нашел?

— Очень советую и тебе проникнуться к ней симпатией, если ты рассчитываешь закадрить москвичку.

— Посмотрим.

Заиграла медленная мелодия. Светка с Наташкой как по команде двинулись к выходу из клуба. Васька слегка толкнул Лешку локтем в бок.

— Ну, действуй, Маня!

Лешка дернулся. Чуть привстал, но тут же, шумно выдохнув, плюхнулся обратно в кресло.

— Эй! Она же тебе понравилась! Не тушуйся!

— Понравилась. Но они уже вышли из клуба.

— И?

— Ну что я за ней на порожки что ли побегу?

— Н-дааа! Леха, ты и, правда, балбес. Детский сад — штаны на лямках!

— Ага, зато твои так называемые "ухаживания" за Сотниковой высшее проявление взрослости. Ты бы ее еще за косичку дернул и портфелем по голове охреначил.

— Ха-ха-ха! Как смешно! — не оборачиваясь на друга, съязвил Васька и деловито закинул ногу на ногу.

* * *

Светка следом за Наташкой вышла из клуба и остановилась в дверном проеме, глубоко вдохнув свежий ночной воздух.

— Свет! — окликнули ее со стороны.

Не двигаясь с места, Светка оглянулась на голос. Слева от входа стояли Танька с Вовкой. Вовка с напряженной улыбкой на губах смотрел на замершую в дверях Светку.

— Свет, пойди сюда! — снова позвала ее Танька.

Светка оглянулась по сторонам и, чуть помедлив, двинулась к подруге. Наташка, уже успевшая спуститься на несколько ступенек вниз, нерешительно оглянулась назад и тоже направилась в их сторону.

— Свет, вы не знакомы? Это братик мой — Вова. Мечтает, — закатила глаза, — с тобой познакомиться. Вов, это Света, — бойко отрапортовала она.

Светка неловко протянула Вовке руку.

— Рада познакомиться.

— И я... — Вовка пожал протянутую руку. — Потанцуем? Там, кажется, медляк?

— Медляк... — замялась Светка. Бетонный пол медленно стал утекать из-под ног, превращаясь в зыбучие пески, и грозился неминуемо засосать ее в свои недра. Все вокруг будто окуталось желтоватой дымкой и завращалось в сумасшедшем ритме. Этого просто не могло быть! Так просто и обыденно: "Потанцуем?" И вот весь мир сосредоточился в этом будто случайно брошенном слове. Вовка мог сказать его какой-нибудь великолепной красавице, а не ей, такой обыкновенной Светке.

Девушка подавила в себе невольный порыв оглянуться вокруг. Ей ли это? Но вдруг мир незаметно для Светки замедлил свое вращение. И теперь она с невероятной ясностью видела... слышала... осязала происходящее каждой клеточкой своего тела. Ей стал подвластен каждый обрывок мысли, каждая едва ощутимая эмоция, затаившаяся у кромки сознания. И непременно — иначе и быть не могло — вспомнились героини любовных романов, которыми они с подружками зачитывались этой зимой в Москве. В романах непременно красивые, добрые, скромные и высокоморальные девушки в такие моменты обязательно думают: "Или это сон?" И на долю секунды, представив себя такой вот героиней, Светка вполне осознанно и даже картинно подумала: "Незаметно ущипнуть себя?" И тут же, ощутив всю неискренность и пафосность этой совершенно чужой мысли, чуть склонила голову набок и бодро добавила:

— ОК, потанцуем! — На самом деле бодро!

— Спасибо, Тань, — бросил через плечо Вовка, взял Светку за руку и повел обратно в клуб. — Ты из Москвы, говорят, приехала? — спросил он стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, как бы между прочим.

— Да... говорят, — усмехнулась Светка, и сама удивилась, как легко ей это далось. И улыбка была совсем не такой восторженной, как она опасалась. И голос спокойный, с легким налетом проникновенной хрипотцы.

— А ты дедушку Ленина видела? — продолжил Вовка, тут же мысленно обругав себя за банальность. Но сказанного не вернешь и он в упор посмотрел на Светку, ожидая ее реакции.

Клуб в противовес отрезвляющей ночной свежести снова дыхнул Светке в лицо своим душным запахом дешевых духов и сигарет. Нужно было что-то ответить Вовке... Что?

— Открою тебе страшную тайну, — заговорчески подмигнула она парню, поманив его пальчиком к себе, и, когда тот чуть наклонился к ней, шепнула ему на ухо: — Он давно умер! Задолго до моего рождения. Только тсссс! — приложила палец к губам. — Никому! Это величайшая тайна человечества!

— Я буду нем, как рыба, — внутренне расслабившись, шепнул ей на ухо Вовка и обнял за талию.

* * *

Наташка вернулась в клуб и нерешительно остановилась в дверях, глядя на танцующие парочки. Удушающий, тошнотворный ком обидного одиночества занял свое давно уже привычное место в горле. В висках гулко отдавались басы, доносившиеся из колонок стереосистемы. Под ногами ощутимо вибрировал дощатый пол. А песня все не кончалась... И до ее окончания было еще так долго...

Наташка наконец-то сдвинулась с места и свернула в закуток, где все еще сидели Лешка с Васькой. Надо же было куда-то себя деть... так почему не сюда? Не стоять же вечность на всеобщем обозрении в проходе.

Девушка плюхнулась в кресло рядом с Лешкой. Ряд непривинченных к полу кресел слегка пошатнулся.

— Бля, Сотникова! Слониха и та бы аккуратнее села.

— Макаров, отвали, — резко выпалила Наташка и, скрестив руки на груди, мрачно уставилась на танц-пол.

Танц-пол пестрил яркими перекрещивающимися лучами светомузыки. И в этих лучах танцевали Светка с Вовкой. Танцевали плохо, нескладно... совсем не чувствуя друг друга... Уж лучше бы Светка просто подобно Вовке топталась на месте. А так... Порхающая бабочкой Светка и топчущийся на месте увалень Вовка. Глупо... неестественно... И зачем он ей нужен?

Наташка вспомнила однажды сказанные подружкой слова о том, что "медляки — это скучно"... Вот она и разыгрывала спектакль на танц-поле, стараясь обыграть каждое слово песни, каждый музыкальный переход... Малейшее движение тела носило глубокий эмоциональный окрас. Даже кисти рук превращались то в веер, то в револьвер, то в ресницы... Но сейчас Светка явно переигрывала... А Вовка, видимо, стараясь поддержать ее танец, выглядел на танц-поле еще глупее.

Не в силах больше наблюдать за подругой и ее кавалером, Наташка перевела взгляд на сидевшего рядом Лешку и удивленно моргнула. Лешка, будто бы пародируя ее саму, сидел в точно такой же позе, скрестив руки на груди, и мрачно смотрел на танц-пол. Интересненько! Очень интересненько!

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

ПРО КРАСОТУ И ЛЮБОВЬ

— Ты красивая.

Маринка хмыкнула, едва ли не горестно скривив прелестные губки в усмешке.

— Дааа, — протянула она и перевела равнодушно-унылый взгляд с экрана телевизора на свое отражение в зеркале. — Ты тоже красивая.

— Нет, я симпатичная... ну, может быть, видная, а ты красивая. — Аленка вздохнула. — Вереск с тебя глаз не сводит! Любуется!

Маринка потупилась, не решаясь рассказать подруге то, что ее мучило.

— Понимаешь... — наконец заговорила она, — мне иногда кажется, что он... ну как тебе это объяснить... — Маринка снова отвела взгляд. — Вот скажи мне, какая я?

— Красивая! — тут же, не медля ни секунды, ответила Аленка. — Очень красивая!

— Вот! А еще какая?

— Ну... как какая? Ты классная...

— Очень обтекаемое понятие, согласись, — перебила ее Маринка. — А конкретнее?

Аленка пристально посмотрела на Маринку, встретившись с ее напряженным взглядом. А правда какая она Маринка? Они были знакомы с детства, и Аленка никогда не задумывалась над этим. Она видела перед собой сначала кукольно-красивого ребенка, а теперь кукольно-красивую девушку.

А какая она была? Веселая? Аленка задумалась. Не веселее и не грустнее других. Эмоциональная? Нет, это точно не про нее. Маринка даже в детстве была очень спокойной. Она могла часами сидеть где-нибудь в уголке и играть в куклы, когда Аленка с братьями носились по двору. Умная? Да, наверное, умная... Аленка попыталась сама себе объяснить почему Маринку можно назвать умной. Не смогла! Но, наверное, умная.

— Умная, — наконец озвучила она.

— А почему?

— Что "почему"? — Алена сделала вид, что не поняла вопроса, чтобы оттянуть время.

— Почему ты считаешь меня умной? — четко выговаривая каждое слово повторила Маринка. — В чем проявляется мой ум?

— Я не могу так сходу сказать, но я считаю тебя умной. А еще ты спокойная, уравновешенная... Не истеришь как я не так давно.

— О! Вот это уже что-то. Но поверь мне, иногда так хочется поистерить! Чтобы меня наконец-то услышали!

Аленка удивленно уставилась на Маринку.

— Услышали?

— Да! Услышали! Увидели! Заметили!

— Ну, уж тебе-то жаловаться! ЗАМЕТИЛИ! — Хмыкнула Алена. — Ты — самая красивая девчонка в Кругловке! И НЕ заметить тебя сложно!

— Вот именно! Я с раннего детства знала, что я красивая! САМАЯ КРАСИВАЯ! Мама говорит, когда я родилась, она боялась меня соседям показывать. Думала, сглазят такую красавицу. А потом я вся обвешанная булавками от сглаза ходила и постоянно со всех сторон слышала, что таких прелестных девочек в Кругловке еще не видели...

— Ты так говоришь, как будто не рада тому, что такая красивая!

— Да нет, я РАДА тому, что красивая. И другой внешности мне не надо! Но я хочу, чтобы люди помимо моей красоты увидели меня! А они не видят! И Митька тоже! Он любуется мной! Ты права! Любуется как... куклой... как красивым атрибутом своей жизни. Так любуются красивой машиной, красивым домом или... ну не знаю... статуэткой красивой. Но мы почти НИ О ЧЕМ не разговариваем! Я люблю Митьку! Но не уверена, что он на самом деле любит меня так же как я его...

— Он тебя любит! Он так на тебя смотрит! — Перебила сестру Аленка.

— СМОТРИТ! Вот именно смотрит! Ну как ты не поймешь!? — Маринка едва не выкрикнула последнюю фразу. Как же хотелось все это объяснить. А нужные, правильные слова так и не находились. — Нельзя полюбить человека только за то, что он красивый... Так не бывает! — Не находились нужные слова. Совсем не находились. — Ладно, оставь...

Аленке и, правда, хотелось закончить этот разговор. Какой-то он получался неправильный. Маринка красавица, парень у нее Димка Вереск классный. И они такими счастливыми выглядят со стороны. Вечером на улице все время вместе как сиамские близнецы... А Маринка еще чем-то недовольна. И она, Аленка, просто не знает, как успокоить сестру.

— Мне просто хотелось бы чтобы, глядя на меня, люди видели не просто красивую мордашку, а личность! — снова заговорила Маринка.

Алена недовольно поморщилась и выпалила первое, что пришло в голову:

— Ты личность! Раз тебя это волнует, значит, в тебе есть не только красивая внешность.

— Но люди этого не видят! Митька этого не видит! Понимаешь?

— Я думаю, ты ошибаешься. Ты просто замечательная! И он не может этого не замечать.

На губах Маринки появилась мягкая улыбка. Не стоило этот разговор затевать. Аленка не могла ее понять. Оксанка бы поняла. А вот Аленка — нет. Да и зачем ей это? Надо было как-то сменить тему.

— А у тебя с Широковым как?

Вот эта тема Аленке нравилась значительно больше. Тут, по крайней мере, ей было что сказать.

— Отлично! Потрясающий парень! А еще он классно целуется.

Маринка фыркнула:

— Уверяю тебя, об этом знает не меньше дюжины кругловских девчонок.

— И ты тоже?

— Я — нет. По крайней мере, не на собственном опыте. Но наслышана.

— От Оксанки?

— Нет, — отрезала Маринка.

Алена удивленно воззрилась на сестру.

— Врешь?

— Нет!

— Ах, бедняжка, — ехидно заметила Аленка. — Столько лет страдает на чисто платонической основе. Тебя послушай — так у вас тут чисто монастырский рассадник!

— Ален, ты опять... Навешала на людей штампов и рада!

— Штампы не вешают, а ставят, дорогая сестренка! Это — во-первых! А во-вторых, — Аленка многозначительно изогнула брови, — я не виновата, что то, что ты мне пытаешься выдать за правду, очень расходится с современной действительностью. Так что извини, сестренка, НЕ ВЕРЮ!

— Ну и не верь! Твое право! Только объясни почему в этой самой СОВРЕМЕННОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ все люди должны спать и целоваться с кем попало?

— С кем попало — это в твоем случае с Вереском?

— А я то тут при чем?

— Как при чем? Ну ты же меня пытаешься убедить, что не спишь с ним... А сейчас вот говоришь: "Мы с ним почти ни о чем не разговариваем". А чем же вы занимаетесь вместе в таком случае?

Маринка метнула гневный взгляд на сестру. Не надо было затевать этот разговор!

— Ну не то, чтобы совсем ни о чем. Мы разговариваем, но не о том, чем нужно.

— А о чем НУЖНО?

Маринка молчала, не в состоянии сама себе ответить на этот вопрос. А, правда, о чем надо говорить?

— А о чем вы с Широковым говорите?

— Марин, не сравнивай. Вы с Вереском друг друга всю жизнь знаете. Ты лучшая подруга его сестры. А мы с Димкой только познакомились.

— Это да, но все равно. Вот о чем вы разговариваете?

— Я ему про Питер рассказывала. Он мне про Волгоград, про лицей. Про то, как туда поступил. Мы только узнаем друг друга. У вас ситуация другая! Не сравнивай.

— Конечно, другая. Но все таки. Вот смотри, ты теперь гуляешь с Димкой Широковым. А еще 3 дня назад ныла: "Ах, Тимурчик, мой Тимурчик! Любовь моя, за что нас разлучили на целое лето?"... — Маринка придала голосу писклявой плаксивости.

— Эй! — резко одернула сестру Алена. — Когда это я ныла?

— Хочешь сказать, не ныла? Еще как ныла! Но вот появился Широков... включил свое фирменное обаяние, сделал пару комплиментов, рассказал несколько забавных историй, приоткрыл завесу своей многогранной натуры... и все! Любовь прошла, завяли помидоры, сандали жмут и нам не по пути. Прощай, Тимурчик — здравствуй, Димка.

— Ты о чем это?

— Да о том, что вы с Широковым общаетесь на интересные вам обоим темы. И они не ограничиваются тем, что произошло за день.

— Да, но при чем здесь Тимурчик?

— При том, что появился Широков и ты забыла напрочь про своего Тимурчика.

— Не забыла. Одно другому не мешает. Тимурчик в Питере, а Димка здесь...

Маринка удивленно уставилась на сестру.

— Что-то я тебя не понимаю... Ты целовалась с Широковым...

— И не один раз, уверяю тебя! Он классно целуется!

— ... вы уже два вечера почти неразлучны... он на танцах танцевал только с тобой все медляки целых два вечера... вы вроде как официально начали дружить...

— Ну? Начали дружить.

— Значит, Тимурчик остался в прошлом.

— Тимурчик остался не в прошлом, а в Питере.

— Значит, получается, что с глаз долой, из сердца вон!

— Да кто тебе сказал? Не тормози! Широков — это так... типа курортный роман. А закончится лето, я вернусь в Питер, и всё!

— То есть ты в него не влюблена?

— Влюблена? Он мне нравится. И с ним интересно. Он веселый и умный... и симпатичный.

Маринка внимательно посмотрела на Алену.

— А в Тимурчика ты влюблена? Или он тоже тебе нравится и с ним интересно?

— Тимурчика я люблю. И да, он тоже веселый, умный и симпатичный. И с ним интересно.

— Любишь его, и теперь дружишь с Широковым? Разве такая она, любовь?

— А какая она, по-твоему?

— Ну, любовь — это когда ты постоянно думаешь о ком-то, хочешь быть с ним рядом...

— Хочу — не дают!

— ... когда ты хочешь, чтобы любимому человеку было хорошо...

— Я хочу!

— ... когда ты не представляешь себе жизни без любимого и ты не можешь представить рядом с собой кого-то другого! Но не так! "Тимурчик в Питере, а Димка здесь!" Не так!

— Ты еще скажи, что любовь — это уподобиться женам декабристов и ехать за мужем на каторгу в Сибирь, взойти на погребальный корабль, сопровождая тело мужа в мир мертвых или, еще лучше, заделаться террористкой-смертницей и своей смертью продолжить дело мужа-шахида.

— Ну и это тоже любовь!

— Да не смеши меня! Какая любовь? ФАНАТИЗМ это и ИДИОТИЗМ чистой воды, а не любовь. Что объединяет все эти три категории женщин?

— Ну и что, по-твоему? — Маринка уже отказалась от попыток что-то доказать Алене. У всех своя правда.

— А то, что все они не сами спутника жизни себе выбирали! И какая же это любовь? Представь, пришла к тебе мама, привела за руку парня незнакомого и говорит: "Марина, это твой будущий муж. Люби его!" Ага, так ты его и полюбила. Послушно, по приказу. В один момент.

— Это другие времена, другие обычаи и другие нравы.

— То есть ты хочешь сказать, что так как другие нравы и обычаи, то можно было и по приказу полюбить?

— Ну, так ведь любовь, это не только пылкие встречи и поцелуи. А еще и честность, преданность.

— Не вижу связи! Какое отношение имеет честность и преданность к теоретической возможности полюбить по приказу?

— У каждого времени, у каждой культуры свои обычаи и традиции. Если в патриархальном обществе принято выбирать жен и мужей своим детям, то многие и не мыслили себе другой судьбы. И не ждали бурных романов. Тогда почему нет. И почему сразу по приказу? Жениха и невесту ведь сначала знакомили.

— Ага, особенно у мусульман! Мужчина-то может и выбирает себе невесту... тьфу жену... как лошадь. А женщина, где прикажут, там и стоит.

— Вот! Кого прикажут, того и любит.

— Сравнила, блин! Телу можно приказать что-то сделать, а сердцу не прикажешь! И даже если ты послушаешь мать и выйдешь замуж за этого человека, то все равно все закончится ненавистью. При чем взаимной!

— А то, что ты выйдешь замуж по Большой Любви, гарантирует тебе, что все это не закончится взаимной ненавистью. А ВОТ И НЕТ! Мои родители вроде и женились по любви, а сейчас ни видеть, ни слышать друг друга не хотят. И мать отца НЕНАВИДИТ!

— Это все частности.

На самом деле Маринка тоже не понимала, как это можно полюбить кого-то по чьему-то настоянию, из чувства долга, а не по собственному выбору, но ведь многовековая история человеческих отношений доказывала, что так бывает. А то, что она чего-то не понимает, вовсе не означает, что этого не может быть. Чисто теоретически, ведь любит же она маму просто потому, что она ее мама. И папу — только из-за того, что он ее папа. Ей же никто никогда не говорил: Вот перед тобой много тетенек и дяденек. Выбери кто из них будет твоими мамой и папой, кого из них ты будешь любить. И отсутствие права выбора родителей вовсе не мешало ей любить их. Почему? Ну, просто потому что они ее родители. Иногда они ссорились, не понимали друг друга. Маринка обижалась на отца за то, что он бросил их с матерью. Обижалась на мать за то, что та не смогла сохранить семью. И иногда ей по-детски остро казалось, что родители не достойны ее любви. Но от этих обид Маринкина любовь к ним не становилась меньше. Ведь они ее родители, и она должна их любить.

Так почему же нельзя полюбить мужа, которого ты не сама себе выбрала?

С недавних пор ей вообще не давал покоя вопрос: почему же и за что люди любят друг друга. Вот она любит Вереска, а тот говорит, что любит ее. Но за что они любят друг друга? Не понятно.

Но одно она знала четко: Она его любит. Всем сердцем! Самозабвенно! Пусть эта любовь и пришла к ней из ниоткуда, но она не могла уйти в никуда. И эта любовь не позволяла ей даже думать о других парнях. Рядом с ней мог быть только Вереск, и никто другой!

Так же и ее подруга Оксанка. Она любила Димку Широкова и не могла подпустить к себе никого другого. Даже несмотря на то, что Димка ее чувств не разделял. Более того, ее любовь не позволяла Оксанке опуститься до уровня тех девушек, с которыми у Димки были случайные шашни. И Маринка отлично понимала подругу. А вот сестру Аленку она не понимала.

Как она может говорить, что любит своего Тимурчика и начать дружить с Димкой Широковым. И еще так цинично заявлять, что Димка классно целуется.

Маринка едва ли не впервые с момента развода родителей почувствовала, что ее переполняет бессильная ярость. И обида! Жгучая. Острая. И совершенно косноязычная.

Обида за себя, за родителей, за Вереска, за Оксанку, за Димку Широкова и даже за неизвестного ей Тимурчика. Но более всего за это прекрасное слово "Любовь", которым Алена назвала свое уже окрашенное ложью и предательством отношение к Тимурчику.

И так вдруг захотелось что-то доказать! Выплеснуть на Алену эту такую некрасноречивую обиду. И, наконец, давясь словами, Маринка выпалила:

— А если сейчас в Питере Тимурчик, рассуждая также как и ты, утешает себя мыслью, что Алена в Кругловке, а он в Питере и мутит с какой-нибудь девчонкой? Как ты расценишь такую его позицию?

Алена едва заметно дернулась, но на ее губах по-прежнему продолжала красоваться снисходительная улыбочка.

— А вот такого рода проблемы мы будем решать по мере их поступления.

— То есть для тебя это все таки проблема? А я уж думала, что ты за свободные отношения.

Алена слегка прикусила нижнюю губу.

— Я за свободные отношения, если они никого не унижают.

— Ты считаешь, что Тимурчика не унижает то, что ты начала встречаться с Широковым?

— Конечно, не унижает. Ведь он об этом не знает.

— Непоколебимая логика... — Маринка недовольно хмыкнула. — И тебя не унизит, если он в твое отсутствие будет встречаться с кем-то другим?

— Конечно, если я об этом не узнаю!

— У вас же куча общих друзей и знакомых... Они-то узнают! И будут за твоей спиной шушукаться.

Аленка замерла с поблекшей улыбкой на губах. Теперь уже почти гримасой, а не улыбкой. Будто бы у нее парализовало лицевой нерв, и она просто не может пошевелить губами.

— Думаешь? — Голос прозвучал жалобно. Надломлено... Зацепило, сучка?

ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

ЗА ХЛЕБОМ

Несмотря на утро, солнце палило нещадно, очевидно, даже не догадываясь, что в столь ранний час все-таки стоило дать хуторянам последние мгновения заслуженного отдыха перед новым витком изнуряющего зноя. Жара будто бы выжгла все хуторские запахи. Еще час назад легкий ветерок приносил со степи чуть горьковатые ароматы июньских разноцветий. Со стороны дворов весьма ощутимо пахло скошенной травой, жареной картошкой, печеными грушами и неизменным навозом. Теперь же не было ничего. Только всепоглощающий зной.

Светка свернула на грейдер, чувствуя, как кожа ягодиц буквально плавится под черными латексными карманами шорт, а на спине под крошечным рюкзачком начинают проступать капельки пота. На самом деле красота вовсе не требует жертв, она нуждается лишь в физической выносливости и небольшой эмоциональной подпитке. Эмоций у Светки со вчерашнего вечера было в избытке, с выносливостью же дело обстояло сложнее. Но от волнующего предвкушения новой встречи с Вовкой и жара, и ухабистая дорога казались лишь незначительными обстоятельствами.

Разве могла она допустить, чтобы Вовка лицезрел ее в старых стоптанных шлепках и выгоревшем детском сарафанчике, в котором она уже далеко не первое лето щеголяла по Кругловке. Раньше, когда собственная внешность для Светки играла едва ли не последнюю роль, все было гораздо проще. Удобно — вот и замечательно. Но теперь в ее жизни вдруг появился Он. И именно для Него хотелось выглядеть на все сто, а лучше даже двести!

Бабушка, конечно, не упустила возможности поворчать, наблюдая за Светкиными сборами.

— Начипорилась... — чуть поморщившись, констатировала она, стоя в дверном проеме. — Поживее собирайся. Не то только к обеду обернешься. Ишь, а глаза-то на кой намазала? И как перед людями не совестно...

Да уж... вот ведь повезло с родственниками...

— Ба! Отстань! — коротко бросила Светка, взглянув на бабушкино отражение в зеркале. — Все! Давай деньги. Я готова.

Бабушка вернулась в первую комнату и, скрипнув створкой этажерки, достала кошелек.

— Вот тебе талоны на хлеб... и деньги. Возьмешь пять буханок и булку.

— Да...

— Поскорее вертайся. Йисть будем.

— Да, ба. Я быстро, — скороговоркой пролепетала Светка и выскочила на веранду.

— От... Сатана — не дитё, — усмехнулась ей вслед бабушка и защелкнула застежку кошелька. Приглушенный щелчок слился со скрипом входной двери и топотом тяжелых босоножек на порожках. Во дворе залилась лаем собака, отчаянно пытаясь сорваться с цепи. Светка состроила ей забавную гримасу и, показав язык, поспешила со двора. Настроение было прекрасное! Жизнь без сомнения удалась. Сегодня даже не пришлось выискивать повод, чтобы сорваться в центр. Бабушка сама попросила сбегать за хлебом, хотя раньше это всегда входило в круг обязанностей дедушки. Но теперь обстоятельства складывались в Светкину пользу.

В преддверии уборочной местная бензоколонка почти совсем перестала заправлять личные машины хуторян. Горючего хватало только на колхозный автопарк. Расходовать дефицитный бензин на поездки по хутору теперь казалось непростительным расточительством. Вот и дедушка, припрятав в гараже пару канистр бензина, до минимума сократил свои поездки. Обязанность ходить в колхозную столовую за хлебом, подобно эстафетной палочке, перешла к Светке. Вот радость то!

И ведь на самом деле радость. Открыть тяжелую деревянную дверь в колхозный магазин и тут же окунуться в восхитительный, ни с чем несравнимый аромат свежевыпеченного хлеба. Теплый. Настоящий. Земной. Подойти к деревянному прилавку. Дотронуться подушечками пальцев до его стертой поверхности, слегка присыпанной хлебными крошками... смущенно и даже по-детски испуганно протянуть крупной, почти богатырского телосложения продавщице в белом халате и колоритном хлопчатобумажном накрахмаленном колпаке талоны на хлеб и засаленные купюры. Едва ли не с языческим трепетом принять из ее мясистых рук еще горячие кирпичики хлеба. И затаить дыхание в предвкушении того момента, когда вышагивая по главной улице хутора можно будет наконец-то с наслаждением впиться зубами в хрустящую, румяную корочку...

Не бывает столько счастья! Или бывает, но у кого-то другого, но не у Светки. Лето. Солнце. Степь. Вовка. Хлеб.

Хотя если задуматься, то вчерашний вечер оставил слишком много недосказанного. Например, вот потанцевали они с Вовкой, потом, скрывшись от посторонних глаз в тени деревьев на старой летней дискотечной площадке, долго разговаривали. Заворожено смотрели друг другу в глаза. Пару раз он провел загрубевшими пальцами по ее руке... Ночная прохлада окутала плечи... Дыхание сбилось... Густой веер ресниц взметнулся ввысь... Тишина ватным облаком захватила их с Вовкой в свои мягкие объятия... Вовка неловко облизал заветревшие губы и едва заметно подался вперед... Светка зачарованно, не в силах пошевелиться, следила за кончиком его языка... Молчание... Шелест листвы... Светлые Вовкины глаза, яркими огоньками блестевшие в ночной мгле... ЭТО должно было случиться... Еще секунда и... Вовка с шумным вздохом опустил взгляд на круглый циферблат Светкиных часов... Не случилось.

Потом снова болтали. Смеялись над чем-то несуразным. Кажется, даже не очень смешным. Какая разница! Вернулись в клуб. Снова танцевали. И вдруг все закончилось... И последний медляк, и дискотека, и их с Вовкой первый вечер...

Они стояли у клуба на плохо асфальтированной подъездной дорожке между двумя клумбами с мальвой и космеями. Он слегка коснулся пальцев ее левой руки и мягко улыбнулся. Улыбнулся так странно, будто бы сожалея о чем-то, будто бы через силу.

— Спасибо... за чудесный вечер...

Светка чуть подалась вперед, надеясь на ответную реакцию с его стороны. Он отвел взгляд в сторону и сунул руки в карманы.

— И тебе спасибо. Мне было приятно...

Мимо, громко смеясь, прошли местные девчонки.

— Ах, Вовик, на кого же ты нас сегодня покинул? — притворно плаксивым голосом пропела невысокая худенькая брюнетка.

— Ир, с каких это пор я стал вызывать столь НЕПОДДЕЛЬНЫЙ интерес с твоей стороны? Стас утрачивает свои позиции? — с легким налетом недовольства бросил ей Вовка.

— Ха! Да я не за себя — за подругу переживаю! Нехорошо, Вовик, так с Настей поступать! — приторно сладко проворковала Ирка и, хитро ухмыльнувшись, прошествовала дальше, прежде чем Вовка успел что-то ответить.

— А кто такая Настя? — чуть замявшись, поинтересовалась Светка. — Твоя бывшая девушка?

У Вовки на шее и скулах очень заметно заиграли желваки. Уже зная ответ и именно поэтому стараясь сохранить на лице жизнерадостную улыбку, Светка как приговора ждала его слов. Но он молчал. Тишина резала слух. Секунды растянулись в часы, прежде чем ее слуха коснулся его спокойный голос.

— Да, мы не так давно дружили. — Вовка мягко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и снова дотронулся до ее руки. Светка затаила дыхание. Вот сейчас-то он точно склонится над ней и нежно прильнет к ее губам.

— А вот и наша пропажа нашлась! — словно колокол раздался за спиной жизнерадостный голос Наташки. Нда... вовремя! Ничего не скажешь! Светка разочарованно вздохнула и повернулась к подруге.

— А я разве пропадала?

Наташка смотрела на нее с едва заметным раздражением, совсем не вязавшимся с тем жизнерадостным тоном, секунду назад прервавшим столь многообещающий момент.

— А разве нет? — подруга встала в позу, скрестив руки на груди. — Весь вечер где-то скрывалась.

— Ну, тогда возвращаю вам вашу пропажу, — хохотнул Вовка и коротко сжал Светкины пальцы. — Пока. Мне тоже уже пора. Увидимся. — Помахал рукой и ушел.

Светка в недоумении смотрела ему вслед, пока он не скрылся в тени деревьев, и только тогда перевела взгляд на подругу.

— Представляешь... мы весь вечер проболтали!

— Представляю! — отрезала Наташка. — Ну что пошли домой? Или ты тут всю ночь планируешь торчать? — Ее жизнерадостного тона будто бы и не бывало.

— Что-то случилось?

— Случилось! Ты вообще соображаешь, что творишь?

— А что я творю?

Наташка шумно выдохнула и, схватив Светку за руку, потянула в сторону дороги.

— Совсем тупая? Он же с Настей встречается!

— ВстреЧАЛСЯ! — с ударением на конец слова поправила подругу Светка.

— Да ну? — съязвила Наташка. — И откуда же столь НЕОЖИДАННАЯ информация?

— Он сказал...

Наташка остановилась и, яростно сверкая глазами, посмотрела на подругу.

— Пусть он еще это самой Насте и ее подружкам скажет! Иначе проблемы будут у НАС С ТОБОЙ! Ты хоть представляешь себе, что местные девчата с тобой сделают?

— Бррр! Так успокоились обе! — Тряхнула головой Светка. — Что-то я не улавливаю суть разговора! ЧТО именно я делаю такого, за что они могут со мной ЧТО-ТО сделать?

— Ты Вовку Зубова клеишь! Вот что!

— Ну да! А он меня! И что из этого?

Наташка задохнулась от возмущения. Яростно покачала головой и, снова схватив Светку за запястье, потащила в сторону дома.

— Ты и, правда, тупая или прикидываешься?

— Эй, повежливее! С чего это я тупая? — выдернула руку Светка.

— Дамы-дамы, не ссорьтесь! — раздался из-за спины мужской голос. Светка с Наташкой одновременно оглянулись назад. К ним приближались Лешка с Валькой. А этим-то что надо?

— Ладно, потом поговорим! — изобразив лучезарную улыбку, буркнула Наташка.

— Что за шум? А драки нет... — усмехнулся Лешка и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Прогуляемся, девчат?

— Нам домой пора, — спокойно констатировала Светка.

— Ну, мы тогда проводим вас! — нетерпящим возражений тоном, заявил Лешка. Валька оглянулся в сторону центра. Видимо, он не очень-то разделял желание брата.

Светка замялась, искоса взглянув на подругу. Так хотелось поскорее ей все рассказать. Про Вовку, про чудесный вечер, проведенный с ним на старой дискотечной площадке, про то, как они почти поцеловались. Но Наташка повела себя совершенно неожиданно. Откуда столько ярости? Что случилось? И сейчас вместо того, чтобы наотрез отказаться от провожатых, она кивает им в знак согласия.

— Да мы и сами не заблудимся, — взяла дело в свои руки Светка.

Лешка натянуто засмеялся.

— Вроде уже большая девочка, а до сих пор не понимаешь, что девушек провожают совсем по другой причине. Итак, отказы не принимаются.

Светка снова посмотрела на Наташку и неожиданно для самой себя встретилась с неприязненно сузившимися глазами и поджатыми губами. Что происходит?

— Ну тогда ладно... Пошли, — не отрывая взгляда от подруги, нерешительно пробормотала Светка и тут же заметила, как едва ли не впервые за вечер смягчилось лицо подруги. Неужели? Неужели ей нравится кто-то из этих двоих? Ну что ж, тогда ладно... — Пошли! — уже более уверенно повторила она и двинулась вперед к грейдеру.

Странно как-то получилось. Вовка почему-то не изъявил никакого желания ее проводить... Хотя проведенный вместе вечер не оставлял сомнений относительно его отношения к ней. Почему тогда не проводил? Может быть, боится, что у нее будут из-за этого неприятности с местными? Глупость какая-то! Не поцеловал... ну, допустим, не хотел торопить событий... все-таки они только пару-тройку часов назад познакомились... Да, вероятно, именно так и есть. Но проводить до дома понравившуюся девушку мог бы...

Ведь эти два оболтуса сами навязались в провожатые, хотя возвращаться им обратно в самое начало хутора... Интересно, кто из них так понравился Наташке...

Светка снова покосилась на подругу, силясь по выражению ее лица или хотя бы по языку жестов понять, на кого же все-таки та положила взгляд. На Лешку? Или может быть Вальку? Лучше бы на Лешку... Валька-то особого интереса к ней не выказывает... Хотя, возможно, наоборот скрывает свою симпатию... Фуф... Завтра! Все будет ясно завтра!

И вот, наконец, "завтра" трансформировалось в "сегодня". И Светке по ее собственному убеждению оставались считанные минуты до неминуемой встречи с Вовкой. Позади остались школа, клуб, правление, старый колхозный магазин... С грейдера уже хорошо просматривались МТМ и одноэтажное побеленное здание колхозной столовой. Время, тянувшееся до этого момента словно хромая черепаха, вдруг ускорило темп. Ладошки вспотели от волнения. Почему-то захотелось водрузить себе на голову шапку-невидимку... и проскользнуть в здание столовой как можно более незаметно. Минуя старушек на лавочке у входа, минуя хихикающих где-нибудь в сторонке местных девчат, и, главное, минуя Вовку.

В очередной раз оступившись на выбоине в асфальте, Светка опустила взгляд на ноги. О, ужас! Черные босоножки покрывал неприлично толстый слой пыли... Как показаться ему на глаза в таком виде? Невозможно! Паника свинцовым шаром опустилась в желудок. Взгляд машинально заметался по сторонам в поисках поддержки... Слезы жгучей пеленой обволакивали глаза, грозясь в любую секунду прорвать невидимую плотину и мощным потоком хлынуть по щекам. Этого еще не хватало!

И вдруг спасительным синим маяком в стороне от грейдера показалась низенькая колонка. Словно погибающий от жажды путник, Светка поспешно ринулась через придорожную канаву в ее сторону и достигнув своей цели, тут же разулась и поочередно подставила чумазые ноги под мощную струю ледяной воды. Так-то лучше. Завалявшийся в недрах рюкзака носовой платок пришелся как нельзя кстати. Все-таки мама, вечно сующая ей в карманы всякий ненужный хлам типа носовых платков, в этот раз оказалась неожиданно прозорлива.

Присев на корточки, Светка попыталась стереть пыльный слой с обуви смоченным носовым платком.

— Это наша колонка! Вали отсюда!

Упс! Забавно!

Не отрываясь от своего занятия, Светка постаралась съязвить:

— В смысле "все вокруг колхозное — все вокруг мое"?

— Я тебе сказала, вали отсюда! Не то получишь!

Чудесно! Нелепица какая-то! Кто это такой доброжелательный? Светка не спеша подняла голову и встретилась с парой злых, сузившихся от ненависти карих глаз... Оторопь... Где-то это уже было...

Прошла секунда... за ней другая... возможно, даже не одна, прежде чем удалось собраться с мыслями и все-таки разглядеть говорившую. Перед Светкой стояла долговязая кудрявая девочка-подросток, возможно даже чуть младше самой Светки. В голове вспыхнуло смутное, едва уловимое воспоминание. Вот также несколько лет назад, в черешневом саду на нее смотрела та девочка в синеньких шортиках от школьной формы. Как же ее звали? Лиза, кажется... Неужели снова она? Очень похожа. Темные кудрявые волосы, острые скулы, оттопыренные уши и, главное, сузившиеся от ненависти карие глаза... Точно она!

— Ой, как страшно! Просто дрожу от страха! — снова попыталась съязвить Светка, поднимаясь с корточек.

Лиза скрипнула зубами и сделала шаг вперед.

— Лучше сиди дома и не высовывайся. Мы наших пацанов всяким приезжим тварям не отдаем!

— Ах, вот ты о чем, — хмыкнула Светка. — А вашим пацанам, видимо, гораздо интереснее общаться с приезжими, чем с местными быдломанками...

— За базаром следи, сучка!

— Ну-ну! На базаре тебе и место! Счастливо оставаться, — просунула руку в лямку рюкзака и двинулась к грейдеру. Забавная беседа получилась... Дружественная!

* * *

У столовой, в которой располагались колхозная пекарня и магазин, уже собралась очередь за хлебом. В основном пенсионеры, самозабвенно обсуждавшие последние хуторские новости, слегка приправленные воспоминаниями о Хрущеве, фронте и своих личных маленьких радостях и переживаниях давно минувших дней.

— А хлеб-то совсем никудышный стал... — горестно покачав головой, изрекла миниатюрная старушка в белой косынке и поджала поблекшие губы.

— И не говори, Макаровна, — поддержала ее соседка по лавочке. — Мои молодые теперя сами выпекают. А мене не сподручно ужо.

— А они тебе ж чего не приносят?

— Да, я уж как-нибудь сама... потихонечку...

Светка приблизилась к старушкам и задала сакраментальный вопрос:

— Здравствуйте, а кто последний за хлебом?

— А вона Никитична, — указала старушка в белой косынке на другой конец длинной лавочки.

Светка в недоумении уставилась в указанном направлении. Неужели они предполагают, что она знает, кто такая Никитична.

— За мною будешь, девонька, — наконец откликнулась еще одна старушка.

— Спасибо, — пролепетала Светка и нерешительно двинулась к синей двери столовой.

— А ты чьих же будешь? — настиг ее вопрос все той же говорливой старушки в белой косынке.

— Я... эээ... к Титовым на лето приехала...

— Это к каким же Титовым?

— Из второй бригады, — Светка испуганно вцепилась в лямки рюкзака и снова сделала попытку отойти в сторонку.

— Ааа! — протянула старушка. — деда Михаила внучка. А где же он сам? Захворал?

— Да нет. Дома.

— Помощница к бабке с дедом приехала... — протянула нараспев еще одна старушка.

Светка неловко потопталась на месте, решая, будет ли вежливо, сейчас отойти. А если невежливо, то не стоять же перед ними столбом. Отошла.

Вовки у столовой не было. Чуть поодаль собралась небольшая компания молодежи, но ЕГО не было. Чувства смешались. Разочарование. Облегчение. Досада. Да и с чего она взяла, что встретит его здесь? Просто очень этого хотелось... Поэтому в голове и не укладывалось, что они теперь увидятся только в среду на дискотеке... До среды ведь еще целая вечность. Когда же выпекут хлеб? Долго еще ей тут торчать?!!!

Пришлось еще немного подождать, пока собравшиеся внутри магазина оживились. Верный признак того, что вывезли очередную партию выпеченного хлеба. Толпа, ожидавшая снаружи, пришла в движение. Светка, стараясь не упустить из вида Никитичну, последовала за всеми. И именно в этот момент к столовой с пробуксовкой подкатил на велосипеде Вовка. Резко затормозил, подняв вокруг себя клубы пыли. Сердце пропустило удар... Ногти впились во вспотевшие ладони... Дождалась... И что теперь?

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

СРАМ

Вовка вырулил из проулка на улицу Ленина и, с остервенением крутя педали, устремился к столовой. Цепь велосипеда противно поскрипывала. Вероятно, ей в самые интимные места набился песок из соседской "песочницы". Как чувствовал, что эта несуразная куча песка, привезенная соседом для строительства чего-то жизненно необходимого в хозяйстве и в тот же день играючи растащенная соседскими детьми по всей придворовой лужайке, еще не раз испортит ему, Вовке, мирное существование.

Не сбавляя скорости и удерживая руль одной рукой, Вовка нагнулся к цепи, будто бы всерьез надеясь разглядеть зловредные песчинки. В планах было по-быстренькому купить хлеба и отчалить обратно домой, чтобы заняться небольшим усовершенствованием велосипеда, прежде чем рвануть со Стасом на пруд. Времени было в обрез. А теперь еще и цепь придется чистить и смазывать. Ебать их в чепчик, этих соседских детей с их чертовой песочницей.

Махнув в знак приветствия знакомым пацанам, Вовка подкатил к столовой и резко, с пробуксовкой затормозил, оставив на земле смазанный веерообразный след. Взгляд машинально скользнул по собравшимся у столовой и через долю секунды замер на знакомой худенькой фигурке, неловко топтавшейся у синей входной двери.

— Вот черт, — буркнул себе под нос Вовка, нервно озираясь по сторонам. Везение на грани фантастики! А ведь он искренне пытался оттянуть момент следующей встречи... Тайм-аут был просто необходим.

В действительности все оказалось гораздо сложнее, чем он себе представлял. Одно дело строить планы, как закадрить некое почти неодушевленное существо по имени Светка. Девочку из другого совершенно чужого мира. Даже предполагать теоретическую вероятность того, что у нее будут крупные неприятности с местными девчатами. Но вдруг выяснилось, что Светка — это не просто хрупкое, маняще виляющее бедрами тело... Точнее, и тело тоже, конечно. Но еще голос, мысли, чувства, искрящийся взгляд, мягкая теплая кожа, с легким ароматом ванили.

Оказывается, она очень забавно щурится на ветру и морщит свой маленький носик с едва заметной горбинкой у переносицы, будто принюхивается. А еще, когда она улыбается, у нее слегка подрагивают уголки губ.

Вчера вечером Вовка пытался — очень искренне и упорно — найти в ней хоть что-то вызывающее пусть не отвращение, но хотя бы легкое отторжение. Долго и пристально наблюдал за ней, выискивал что-то нелицеприятное. Нашел! Слишком темная, даже вульгарная помада! И тут вдруг Светка чуть приоткрыла рот, слегка обнажив девственно чистую розоватую полоску кожи на внутренней стороне нижней губы... Такую естественную и безыскусную... Невольно захотелось стереть эту ужасную темно-коричневую краску... Вовка шумно выдохнул и опустил взгляд на круглый циферблат ее часов. Ну, как можно намеренно, заранее предвидя последствия, втягивать эту девушку во все это дерьмо?

Вот Витька, брат, никогда бы до такого не опустился. Просто выяснил бы все по-мужски со своей девушкой, а не прибегал бы к подлым штучкам... Но он не Витька... И как бы он ни старался понять, как бы в той или иной ситуации поступил брат, все равно получалось как-то не так, как нужно. Как правильно.

И сейчас он тоже стоит как истукан и не может решить, как себя с ней вести. Вероятно, все-таки стоит хотя бы поздороваться...

Вовка откатил велосипед в сторону и, прислонив его к побеленной стене столовой, направился в магазин. Светка уже скрылась за дверью. Но в любом случае, встреча с ней была неминуема.

Недра колхозного магазина дыхнули на него душной смесью запахов свежевыпеченного хлеба, пота и залежалого печенья. Многоголосая толпа добропорядочно выстроилась в витиеватую очередь к прилавку, за которым возвышалась дородная фигура продавщицы тетки Нюры и только что вывезенный стеллаж с громоздившимися на нем деревянными лотками с хлебом.

Хрупкая фигурка Светки затерялась среди хуторян, поэтому Вовка заметил ее не сразу. Зато едва он ступил на порог, в глаза бросилась стоявшая в самом начале очереди Настя. Встретившись взглядами с Вовкой, девушка чуть вздрогнула, будто ее застали врасплох за чем-то предосудительным, и тут же неприязненно на кого-то покосилась. Вовка машинально проследил за ее взглядом и только теперь сумел разглядеть за широкими спинами двух стариков беленькую Светкину футболочку. Настя настороженно поджала губы и снова посмотрела на Вовку. Секундное колебание. Смятение. Решимость. И снова колебание. Демонстративно отвернулась, уставившись в спину стоявшей впереди старушки.

Вовка нервно облизнул губы и двинулся к Светке.

— Привет!

Девушка неловко повела угловатым плечом и медленно повернула голову на голос. Острый подбородок с прелестной, едва заметной ямочкой уткнулся в ключицу. Ненакрашеные губы чуть приоткрылись, слегка обнажив ровные крупные зубы. Вовка как зачарованный следил за этим по-детски невинным, но в то же время искушенным жестом, и наконец, нашел в себе силы поднять взгляд. На него в упор смотрели лучистые темно-карие глаза в обрамлении черного веера ресниц. Задорно и радостно. Открыто. Незатейливо. Темная изогнутая бровь взметнулась вверх, отчего лицо Светки стало еще более несимметричным... Но и это придавало ей очарования.

— Привет. Не ожидала тебя здесь встретить, — хрипловато произнесла Светка и соблазнительно прикусила нижнюю губу.

— Почему?

Во взгляде промелькнул то ли испуг, то ли просто замешательство. Вероятно, все-таки второе. Повисло неловкое молчание.

— Просто не ожидала, — наконец, будто выдавила из себя девушка и натянуто улыбнулась.

Вовка тоже постарался улыбнуться и искоса посмотрел на Настю. Та сверлила их со Светкой ненавидящим взглядом, одновременно пытаясь засунуть хлеб в холщовую сумку. Получалось плохо. Буханка почему-то категорически отказывалась умещаться в еще пустую тару. Забавно.

Кто-то сильно толкнул Вовку в плечо и над ухом раздался сварливый старческий голос:

— Эй, ты куда вперед очереди влез.

— А мы вместе! — оглянувшись на недовольную старуху, бросил Вовка и снова перевел взгляд на Светку. — Правда?

Светка настороженно посмотрела сначала на старушку, а потом на Вовку. Снова на старушку, и опять на Вовку.

— Да, мы вместе, — наконец смущенно промямлила она и прищурилась.

Старуха забавно открыла рот и тут же его захлопнула, досадливо поджав бледные, бескровные губы. В сузившихся глазах вспыхнула искорка злобы. Необъятных размеров грудь судорожно вздымалась от возмущения. И через долю секунды, будто бы задыхаясь, старуха выпалила:

— Вы гляньте на этих срамников! Ни стыда, ни совести у нынешней молодежи! — скрипучий голос с сильным хохлячим говором разнесся на весь магазин.

Настя на мгновение замерла с непокорной буханкой в руке.

"Горячая ведь... Как только рука терпит?", пронеслось в голове у Вовки. Словно подслушав его мысли, Настя поставила буханку обратно на прилавок и, поморщившись, встряхнула ладошкой.

— Ну что ты глазенки на меня вылупила, шалавёнка сопливая? — продолжила старуха свою визгливую тираду, схватив мясистыми пальцами Светку за предплечье. — Э-э-эх! — поцокивая языком, покачала головой и обвела взглядом собравшихся, оценивая произведенный эффект.

Светка на мгновение онемела от возмущения. Взгляд остекленел. Руки сжались в кулачки. Тонкая кожа обтянула напрягшиеся фаланги пальцев и синеватые вены.

— Да как Вы смеете? — почти так же громко, как и старуха, воскликнула она, гневно сверля взглядом скандалистку.

— Смею! Пороть вас надо сопляков. Вместе они! Срам-то какой! Посередь бела дня!

— Вы в своем уме? — чуть тише, но все также яростно продолжила Светка.

— Люди! Это шо ж творится-то? — с новыми силами завопила старуха, пытаясь снова схватить Светку на этот раз за локоть. — Молодежь пошла! Ни в грош стариков не ставят! Сумасшедшей обозвала!

— Да уберите Вы от меня руки! — отпрянула Светка.

— Совсем крыша поехала, коряга старая? — вступился за девушку Вовка. — Хавальник закрой! Не позорься!

— Э-э-эх! — деланно покачала головой старуха. — Срамники!

Народ в магазине, до сих пор с интересом наблюдавший за происходящим, пришел в движение. Помещение наполнилось приглушенным гулом голосов, из которого почти невозможно было вычленить ни отдельных фраз, ни даже обрывочных слов.

Настя наконец-то справилась с непокорной буханкой и, яростно распихивая руками толпу, двинулась к двери. Но поравнявшись с Вовкой, вдруг замедлила шаг и посмотрела ему в глаза. Ненавидяще. Яростно. Дерзко.

— А что с нее взять с городской-то? — громко провозгласила она и, не дожидаясь ничьей реакции, вышла из столовой.

Светка скривила губы в усмешке и искоса взглянула на Вовку. Тот встретил ее взгляд смущенно и даже жалко. Слегка пожал плечами и ободряюще коснулся ее плеча.

— Не обращай внимания...

— А что на дураков внимание обращать? Пусть потешатся... Правда, бабушке доложат все. Наверное.

— Ну, это уж непременно, — мягко улыбнулся Вовка и провел кончиками пальцев по пряди ее волос. Как можно было еще сутки назад так спокойно, как незначительный побочный эффект обсуждать со Стасом, что Кругловские девчата оттаскают Светку за волосы? Чудовищно.

Сварливая старуха продолжала бубнить что-то себе под нос. Назойливый, словно мошкара, гул голосов стал медленно, но неотступно стихать. Вовка молчал, искоса наблюдая за Светкой. Девушка нервно покусывала нижнюю губу и морщила узкий лоб, глядя прямо перед собой. И вдруг украдкой, не поворачивая головы, посмотрела на Вовку. Их взгляды встретились. Неловкость. Досада. Смущение... Доля секунды — и ее губы расползлись в лукавой улыбке, обнаженные плечи задорно дернулись вверх в такт звонкому, по-детски непосредственному хихиканью. Повисшая на мгновение напряженность рассеялась как предрассветный туман. А впрочем, почему бы и нет...

— Поехали сегодня на пруд? — предложил Вовка.

— Поехали, — не задумываясь кивнула Светка.

— Хочешь, я тебя до дома довезу сейчас?

— Хочу.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

В душе все бурлило и клокотало от жгучей, обидной несправедливости. Ну, почему другим можно, а ей нельзя? Почему у других есть, а она хоть бейся об стену, а результата все равно ноль? Чем она хуже других? НИЧЕМ! Просто какая-то вопиющая несправедливость!

Вот, Ирка, например, расфуфыренная сучка! Подружка, называется... Дрянь! Элита, черт ее побери! Автобусные туры по Европе, лучшие шмотки и сплошные радужные перспективы на будущее... А чем Ирка все это заслужила? Тем, что у ее родителей два магазина в Кругловке? Несправедливо!

И ведь знала же она, что ей, Лизе, Стас нравится... И все равно стала с ним встречаться. А ей, Лизе, пришлось засунуть свои мечты о Стасе себе в жопу и, приторно улыбаяся, петь на уши Ирке, что они просто офигительная пара! Ведь она хорошая подруга... Самая лучшая! Да и что она могла сделать? Поссориться с Иркой? И остаться одной? Гордая и одинокая! Мерзость какая! Пришлось стерпеть... И сначала все было даже очень неплохо... Они с Иркой, сами того не заметив, органично влились в новую компанию. Подружились с Вовкой и Настей, а еще Вовкиной одноклассницей Маринкой и ее подругой Оксанкой... Появились реальные каналы выхода на самых крутых деревенских пацанов Широкова и Вереска.

Лиза с самого раннего детства мечтала влиться в этот круг. И ведь была возможность! Двоюродный брат Сашка их самый лучший друг... Но Сашка — редкостный придурок. Вечно пытался от нее отделаться как от надоедливой мошкары. Даже по имени к ней почти никогда не обращался, обзывал обидным словом "малявка" или еще того хуже "мелюзга". Придурок! Старший брат называется... Но ничего! Она, Лиза, и без его помощи справится.

А тут вдруг, бац... и очередная подстава со стороны Ирки. Кто же знал, что она окажется такой шлюхой и переспит со Стасом.

Сначала все казалось даже забавным. Особенно, когда Ирку со Стасом застукал ее папаша. Вся деревня гудела... И не день, не два, и даже не неделю! Да и Стас тоже повел себя весьма непредсказуемо после всего этого... Стал бегать от Ирки как от черта лысого. Так ей и надо! Лиза довольно потерала ладошки и злорадствовала за спиной подруги. Но в конечном итоге, все оказалось не так чудесно, как представлялось... Во-первых, мать, наслушавшись деревенских сплетен, запретила ей, Лизе, общаться с Иркой. Якобы та, как яркий образец безнравственности, может плохо повлиять на окружающих детей... "Дети"... Ну, это уж слишком! Она уже вовсе не ребенок, а все вокруг ей твердят об обратном... И мама, и тетя с дядей, и бабушка, и этот придурок Сашка. Более того, ей об этом даже Сережка заикнулся. Кто бы говорил? Ведь она его на целых 8 месяцев старше.

Видимо, в этом семействе у всех крыша уехала далеко и с концами.

Самое противное, что несмотря на то, что Сережка, еще один двоюродный брат, ее младше, ему-то как раз позволяется гораздо больше. Мальчик он, видите ли... Каменный век!

И посмотрели бы они все на то, что их милый мальчик Сереженька творит на улице. Вот бы открыть им на все это глаза... Так нет же... Уже сто раз проверено — все обернется против нее же. Иначе никак. Мать втемяшит себе в голову, что раз этот голубоглазый ангелочек Сереженька, так себя ведет, то чего уж ждать от всей остальной молодежи. И в результате ее Лизу, от греха подальше, не будут вообще никуда выпускать кроме школы и танцевального кружка... нет уж, дудки. Лучше пусть все остается как есть.

Хватит уже того, что Ирка натворила. Блядство какое-то! Ирка шалавится, а проблемы из-за этого сыпятся на ее, Лизину, ни в чем не повинную голову. На прошлой неделе мать запретила ей общаться с подругой. Кто бы ее послушал, конечно... Но факт остается фактом. Как будто она сама не в состоянии решить с кем ей общаться, а с кем нет. Пагубное влияние... Вот еще выдумали! Она же не маленькая! Отлично понимает, что таких как Стас дальше пуговицы подпускать нельзя. И случай с Иркой это еще раз доказал. Хотя, в глубине души Ирку понять легко. Кто бы устоял перед таким красавчиком... Какие у него все-таки потрясающие глаза... Цвета чистого апрельского неба...

Лиза до скрежета сцепила зубы... Вот сучка! Поделом ей, что Стас ее бросил... И пусть теперь бегает за ним как собаченка. Пусть...

Но ведь это же еще не все. Далеко не все! Видимо, ее окружают одни идиоты! Настя... Вот какого черта она так взъелась на Вовку? Ну, побухал он вечерок с пацанам, и что с того? Спустила бы все на тормозах, так нет, надо было ей гордую фифу из себя изобразить. И что теперь? Вовик вчера весь вечер провел с той приезжей... Мерзкая такая девица! Ведет себя так, будто весь мир у ее царственных ног... Сучка! Явилась позавчера на танцы вся такая расфуфыренная... туфельки-платьице... И все пацаны на нее вылупились, как стадо баранов на новые ворота.

Лиза вообще на дух не переносила приезжих девиц. Парни еще ничего, а вот девицы... И чего им не сидится дома, какого черта они прутся к ним в Кругловку?

К Маринке, например, приехала ее питерская сестра. Та еще гадина! В первую же неделю умудрилась Широкова закадрить. Ну ничего, это уж точно не надолго. Серьезные отношения — это не про Димку... Вот смеху-то будет, когда он ее кинет.

Но пока в связи с совершенно идиотским поведением Ирки с Настей, Стас с Вовкой ищут развлечений на стороне, в то время как Маринка почти все время проводит или с Вереском, или со своей приезжей сестрицей, а им — Лизе, Ирке и Насте — остается ошиваться по хутору втроем. Шатаются по вечерам, как три неприкаянные ослицы и не знают к кому прибиться. Точнее не знает к кому прибиться она, Лиза, а эти две изливают на нее свою вселенскую скорбь и праведный гнев на всех кругловских пацанов и приезжих девиц. Веселое времяпрепровождение. Ничего не скажешь!

И с каждым днем все веселее и веселее. А теперь еще какая-то сволочь донесла матери, что она, Лиза, по-прежнему, вопреки запрету, общается с Иркой. Не иначе, как стукачь Сережка постарался!

Мать орала, как потерпевшая. И напоследок, отчеканила:

— Все! Сыта я твоими малолетними подружками-проблядушками! ПО ГОР-ЛО! На танцы ходи! А в садик — запрещаю! Узнаю — выпорю! Живого места не останется! — и для пущего эффекта махнула рукой в сторону шифоньера, где уже давно и почти без дела хранился старый отцовский ремень, который тот то ли случайно, то ли за ненадобностью оставил лет шесть назад, уезжая в Волгоград к своей старой институтской даме сердца.

— Ненавижу вас всех! — хлопнула дверью. И действительно ненавидела и мать, и Ирку, и Настю, и Стаса с Вовиком и всех приезжих шалав вместе взятых. Выбежала за калитку. Злая. Искренняя. И оторопела. Ее еще тут не хватало. Какого черта здесь делает эта приезжая?

— Это наша колонка! Вали отсюда!

— В смысле "все вокруг колхозное — все вокруг мое"?— Сука! Она еще язвить пытается?

— Я тебе сказала, вали отсюда! Не то получишь!

* * *

Настя вырвалась из душного плена столовой. На глаза наворачивались стыдные, ненужные слезы. Горячий ветер, опалив лицо и грудь, скользнул по ватному языку к горлу. По обнаженным щиколоткам колко ударили песчинки, кружившие словно поземка по выдолбоинам асфальта.

Невыносимо! Откуда только взялась эта приезжая девица? Нет, откуда взялась как раз понятно. Из Москвы... Чертовой столицы нашей родины. Прав был папа, утверждая, что "от этой Златоглавой сплошная обдираловка нашему брату". Он правда немного о другом говорил... О закупочных ценах на картошку, хлеб, мясо и пух, грабительской политике правительства в отношении регионов и мизерных зарплатах колхозников... Но ведь это мелочи по сравнению с человеческими отношениями.

Как все было прекрасно пока не объявилась эта тварь... Вовка... Настя попыталась проглотить ком, вдруг непонятно откуда возникший в горле.

Ее Вовка! Только ее! Такой родной, сильный и нежный Вовка.

Мозг категорически отказывался принимать то, что теперь он уже вовсе не ее, Настин, а той девицы... Этого просто не могло быть. Прошло всего четыре дня с тех пор как они с Вовкой поссорились.

В прошлый четверг он еще ласково раздувал волосы у нее на макушке, обнимая за плечи. Сидя ночью на лавочке у двора, нежно и страстно шептал на ушко то, что предназначалось только ей одной, а теперь...

А теперь, в понедельник, он уже восторженно обхаживает эту коротышку из Москвы... Может быть, даже также ласково называет ее милой крошкой, черно-бурым лисенком... Нет, так не бывает... Черно-бурый лисенок — это она, Настя! А та приезжая просто обыкновенная кошка драная! И что бы она на себя не напялила, такой и останется!

Где-то в области желудка образовалась омерзительная, давящая пустота. Вероятно, именно там находится душа. Ну, конечно, где же иначе?

Настя просунула руку в холщовую сумку и яростно оторвала горбушку от еще горячей буханки. Будто бы пытаясь затолкать ее в рот целиком, с остервенением впилась зубами в хрустящую, ноздреватую корочку и почти не жуя проглотила.

Разве могло все настолько катастрофически поменяться всего за четыре дня? Нет, еще можно что-то сделать, еще можно все исправить! Но как?

Память услужливо подсовывала то красочные, то блеклые картинки из прошлого.

Вот они с Вовкой еще в возрасте... хмм... ну, в общем, мамам по колено, с радостными повизгиваниями играют на придворовой лужайке в салочки... Она рассказывала ему об этом... Он тогда недоверчиво усмехнулся, а она ведь правда помнит...

А еще она помнит, как он, забравшись на забор, молчаливо провожал ее в первый раз в первый класс. Она была на целый год старше, и тогда в далеком 88-м году в школьной форме, с огромными белыми бантами и потрясающе красивым букетом георгинов из бабушкиного сада шла в "нулевку".

Было росистое сентябрьское утро. Со степи тянуло прохладой. Пахло вспаханным черноземом. Мама рано управилась по хозяйству, проводила коров. В их с сестрой комнате на спинках стульев висели два наглаженных коричневых платьица и белые кружевные фартучки. Потом, суетливо прихрамывая на правую ногу, прибежала бабушка с завернутыми в газету цветами. Скрывшись от снующих по дому взрослых, Настя присела на влажные от росы порожки и, украдкой поглядывая на соседский двор, начала застегивать ремешки на совершенно новых, купленных специально к школе туфельках. На крыльце соседского дома, пристально наблюдая за ней, сидел Вовка. Оторвавшись от своего занятия, она помахала ему, всем своим видом выражая превосходство первоклашки над дошколенком. Мальчишка угрюмо насупился и скрылся за занавеской в дверном проеме.

А потом они всей семьей направились во вторую бригаду к школе. Выходя со двора, Настя неуверенно оглянулась на соседский дом. На заборе повис Вовка, ее лучший друг. Но ее, Настю, теперь ждала совершенно новая, школьная, почти взрослая жизнь... Букварь... Арифметика... А он, Вовка, оставался в их детской песочнице...

...Шли годы... День за днем... Четверть за четвертью... Лето за летом... С тех пор не раз наступало 1 сентября... И они с сестрой, держа в руках букеты георгинов из бабушкиного сада, шли росистым сентябрьским утром через хутор во вторую бригаду к кругловской школе. Детская дружба с соседским мальчишкой осталась далеко в дошкольном прошлом. И чудесное слово "друзья" сменилось равнодушным "соседи"...

А потом вдруг случилось это... Первая любовь. Прекрасная весенняя сказка, столь грубо опошленная первым в жизни предательством. А она ведь и правда верила. Верила вопреки насмешливым и в то же время завистливым взглядам подружек. Конечно, завистливым, ведь за ней ухаживал самый классный парень Кругловки... Димка Широков!

Но...

"Димкина любовь, нет тебя короче!

Сердце ты моё разрываешь в клочья!

Димкина любовь... Не хватает ночи,

Чтобы все понять то, что днем не хочешь!"

В памяти совершенно не к месту всплыл тот вечер, когда она такая жалкая и презирающая себя за случившееся накануне ночью стояла перед Димкой в тени деревьев у старой летней дискотечной площадки и молчаливо умоляла его сказать, что она все не так поняла. Умоляла и сама не верила... Уже не верила. Все было ясно без лишних слов...

— Дим, ну, скажи мне...

— Ну, что тебе сказать, Насть?

— Что я тебе нужна...

— Насть, ну пойми! Мне не нужны серьезные отношения...

— Так не бывает! — взяла его за руку. Слегка дернула за пальцы. Умоляюще, почти по-собачьи заглянула ему в глаза.

— Бывает... Насть, ты очень хорошая... А я нет. Я не достоин тебя... Ну, я уже со счета сбился сколько у меня было девушек... — Димка отвел взгляд и устало вздохнул.

— Записную книжку заведи! — гневно выпалила она и дернулась в сторону. Его пальцы на секунду задержали ее руку.

— Насть, прости!

— Да иди ты к черту!

До слуха донесся его приглушенный смешок.

— Ну, это вряд ли... Хотя от парочки чертовок я бы не отказался!

Настя резко развернулась и, в два шага преодолев расстояние между ними, влепила Димке звонкую пощечину. Легче не стало.

— Ненавижу тебя!

— Всегда к твоим услугам! — усмехнулся Димка и, церемонно обойдя ее, Настю, справа, двинулся к колонке за клубом.

Грудь сдавило стальным обручем. Руки безвольно повисли по бокам. Дыхание сбилось. Слез не было, зато была пламенная, бессильная ненависть, которая изжигала ее изнутри, порабощала все другие чувства. И как раз в этот момент, будто сквозь толщу льда, до ее слуха донесся такой знакомый голос из прошлого:

— Насть, хочешь я ему физиономию начищу, а?

— Хочу. Нет, не хочу! Я хочу, чтобы он сдох! — не оборачиваясь выпалила она.

— Ну, тогда у меня есть идея получше... — загадочно усмехнулся Вовка. — Поехали в пятницу на базар в Нехаево.

— Зачем?

— Купим приборчик для кастрации свиней и используем его по назначению. Без предмета своей гордости эта сволочь точно сдохнет.

Слезы хлынули из глаз. Грудь содрогнулась от рыданий. Вовка подошел и обнял ее за плечи.

— Насть, все будет хорошо. Правда.

В этот вечер он впервые проводил ее домой и пол ночи просидел с ней на лавочке. Рассказывал про свои соревнования, про тренировки. Про то, как недавно ездил на областные сборы в Волгоград. С ним было так легко, совсем как тогда в детстве. Не нужно было ничего из себя изображать, придумывать какие-то темы для разговора. Можно было просто молчать. И это оказалось так приятно.

И вот к концу лета все вокруг уже считали их парой. Народ в Кругловке вообще любит делать преждевременные выводы. А ведь они были просто друзьями. Даже в их ночных посиделках на лавочке вовсе не было никакой романтики. Они просто сидели и разговаривали. Обо всем на свете. Без лишних уверток и недомолвок. Вовка снова стал ее лучшим другом.

А потом погиб Витька, Вовкин старший брат. Вовка на поминках сидел в стороне ото всех с каким-то посеревшим лицом. Да это и понятно. Настя с матерью весь крутились на летней кухне, вызвавшись помочь по-соседски. А вечером, когда она уже домывала в тазике очередную партию посуды, парень вдруг подошел к ней и положил руку на плечо.

— Насть, мне тебе сказать надо... Пойдем, а?

Она погладила его по руке мокрыми, мыльными пальцами и кинула просительный взгляд на мать. Та напряженно прикусила нижнюю губу и кивнула Насте в сторону приоткрытой двери.

— Иди, доча... Я сама домою.

Вовка сжал ее мокрые пальцы и потянул к выходу из кухни.

— Я должен тебе сказать...

Они сели за сараями на присыпанную соломой землю, облокотившись на шиферную стену сеновала. Вовка молча закурил. Настя напряженно всматривалась в его профиль.

— Ты видела Ленку на похоронах? — наконец тихо проговорил он.

— Да...

— А Витька ведь любил ее...

— И она его... Мне кажется...

Вовка снова замолчал, задумчиво вдыхая сигаретный дым. Повисла напряженная тишина. За забором на базу тревожно закрякали утки.

— Понимаешь... Он ей так этого и не сказал... — выдавил Вовка. — Не успел.

Настя молчала, стараясь не дышать. Так хотелось чем-то его утешить, а нужных слов не находилось. Чем тут поможешь? У него такое горе.

— Я тогда на кладбище смотрел на нее... и, понимаешь, вдруг подумал... а вдруг и я не успею... Насть... Понимаешь, если вдруг я... ну, так же как Витёк...

Настя судорожно сжала в пальцах соломинку и посмотрела ему в глаза.

— Вов... Не говори так! Я...

— Насть, я люблю тебя! — на одном дыхании выпалил Вовка и впился ей в губы злым, отчаянным поцелуем. — Я люблю тебя, слышишь! — не отрываясь от нее, повторил Вовка. — Люблю!

Прошел почти год. И вот теперь она, Настя, стоит у столовой, давясь хлебом и подступающими рыданиями. А Вовка внутри магазина клеит эту приезжую девицу. Разве так бывает?

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Наташка выбежала со двора и уселась на лавочку рядом с бабушкой, подтянув к себе колени и уткнувшись в них подбородком. Старушка добродушно усмехнулась и приобняла внучку за плечи.

— Ну, ты чего затосковала-то? Светка в город пешки ушла?

— Ага, — буркнула Наташка и поджала губы.

— Видать, бабка ее за хлебом отправила.

— Угу, — промычала Наташка.

— Ничего, не горюй, вернется скоро твоя подружка... Побежите играть.

Наташка молчала, потупив взгляд на вытоптанный пятачок земли перед лавочкой и мрачно следя за траекторией движения бабушкиного костыля.

— У нее пацан появился, ба... Я ей больше не нужна... — наконец выдавила она.

— Ооо! — с усмешкой протянула бабушка. — Балда ты, Наталья! — И взъерошила ей волосы на макушке.

— Ну, ба!— Упрямо вскинула голову девчонка, сбросив бабушкину руку. — Понимаешь... Я ее так ждала... А она...Вчера почти весь вечер с Вовкой где-то пропадала.

— Енто чьих же такой? — задумчиво прищурилась бабушка.

— Да Зубов, — отмахнулась Наташка. — Не важно! Как ты не понимаешь? Какая разница с кем? Просто со мной ей больше не интересно!

— И с чего ж ты так решила? — слегка потрепала ее шершавыми пальцами по щеке бабушка.

— Ба!

— Наталья!

— Ба, ну я же вижу!

— Что видишь? То, что ей мальчик приглянулся? Ну, так нехай и тебе кто-нибудь понравится. И будете уже не вдвоем, а вчетвером дружить.

— А если я ему не нравлюсь, ба? — не поднимая глаз, спросила Наташка.

Старушка слегка пожевала нижнюю губу и, наконец, по своему обыкновению чуть прищурившись, изрекла:

— А ты сделай так, чтобы понравилась.

Наташка изумленно уставилась на бабушку. К чему она клонит?

— Ба... — Ну, как ей все объяснить? И про Светку. И про Вальку из Питера, который на нее, Наташку, даже не смотрит. И про то, что он вчера их со Светкой провожал на пару со своим братом Лешкой. Пусть провожал, вероятно, не по своей инициативе, а просто за компанию с братом, которому понравилась Светка, но это уже хоть что-то. Ведь он ее, Наташку, совсем не знает, а теперь появился отличный шанс познакомиться с ним поближе. И теперь замаячившее на горизонте счастье зависит только от Светки! А точнее от того, примет ли она ухаживания Лешки, или категорически отвергнет. Пока вероятнее всего второе...

А ведь им с Валькой нужно лишь чуть-чуть времени, чтобы получше узнать друг друга... Нет, чтобы он поближе узнал ее, Наташку, и тогда он непременно ответит взаимностью на ее чувства.. Ведь сама она уже знает его достаточно, чтобы понять — он и есть ее судьба! Но кто знает, может быть, возможности пообщаться с ним снова, как вчера, больше и не представится вовсе... Если Светка все-таки начнет гулять с Вовкой. Вот чем, спрашивается, ей Лешка не нравится? Как было бы замечательно... Светка с Лешкой, а она, Наташка, с Валькой... И бабушка как всегда права. Дружили бы вчетвером. Только вот как заставить Светку выбрать того, кого надо?

Девчонка тяжело вздохнула, оборвав себя на полуслове, и продолжила мрачно разглядывать трещины, испещрившие лысый пятачок земли перед скамейкой.

— А вон, кстати, и Светка, — прервала затянувшееся молчание бабушка. — А чей же это хлопец ее на лисапеде подвез?

Наташка подняла голову и пристально уставилась на подъехавшую к соседскому двору парочку.

Светка соскочила с багажника и, склонив голову набок, встала напротив парня. Ее рука легла на клаксон, прикрепленный к рулю велосипеда. Девчонка что-то произнесла и в тот же момент на ее губах заиграла кокетливая улыбка. Наташке было не слышно, о чем именно они говорили, но этим двоим явно было весело. Мускулистая спина парня время от времени сотрясалась от хохота. Да и Светка то и дело заливалась звонким смехом.

— Это он и есть. Вовка Зубов, — сквозь зубы пояснила бабушке Наташка.

— А видный хлопец...

— Видный. Только Светка ему не нужна. Я точно знаю! — Выпалила она и, соскочив с лавки, рванула обратно во двор.

— Наталья, принеси мне с кухни кружку! Воды напиться, — крикнула ей в след бабушка.

* * *

— Ну, и взбрело же ей в голову в этот момент выйти с остановки и встать посреди дороги. А тормозить-то у меня на роликах еще плохо получалось. В результате дилемма: или вильнуть и со всей дури влететь в палатку с мороженым или, не меняя курса, врезаться в директрису. Сам понимаешь, что я выбрала!

Вовка громко засмеялся, но тут же попытался изобразить серьезность и продекларировал отрывок из детского стихотворения:

— Не сворачивайте в кухню, в кухне твердый холодильник. Тормозите лучше в папу. Папа — мягкий, он простит.

Светка расхохоталась.

— Папа, может и мягкий, а вот наша директриса совсем наоборот железобетонная. Но ты бы видел ее ошалевшую физиономию, когда она меня узнала. Чуть эскимо по самые гланды себе не утрамбовала. Ну, я, конечно, извинилась. Только она все равно на следующий день собрала все восьмые классы в актовом зале и долго вещала о безответственном поведении современных подростков на улице. Только на меня посмотрит, сразу на крик срывается. Я потом до конца практики старалась ей на глаза не попадаться.

— Ну, это еще ничего. Мне страшно представить, что учинил бы наш директор, если бы я его на велике сшиб. — Вовка скорчил забавную гримасу, пытаясь изобразить кругловского директора школы.

Светка залилась звонким смехом.

— Не, ну Кутырь у вас, по-моему, милейший дяденька. Забавный такой! — наконец давясь от смеха, смогла проговорить она.

Вовка изумленно уставился на девушку.

— А ты откуда его знаешь?

— Ну, он мой какой-то там дальний родственник.

— Вот это да. А ты, оказывается, опасная девушка!

— Это почему еще?

— Ну, как же? В родственниках у директора школы ходишь... Чуть что — проблемы гарантированы.

— А "чуть что" — это что? — кокетливо поведя плечами, поинтересовалась Светка.

— Ну... например... — Загадочно ухмыльнувшись, протянул Вовка.

— Светлана! Ну, что за сатанут твою мать! — прервал его полный ярости оклик.

Светка резко обернулась на голос. У калитки стояла бабушка, гневно сверля парочку глазами.

— А ну, марш домой. Дед голодный ходит. Без нее йисть не садимся. А она с кавалерами шашни разводит, — сварливо продолжила она.

Светка испуганно перевела взгляд на Вовку. Тот, недоуменно щурясь, воззрился на ее бабушку. Наконец, справившись с оторопью, перевел взгляд на девушку и, слегка сжав ее пальцы, тихо проговорил:

— Ну, ладно. Я заеду за тобой через пару часов. Хорошо?

— Ладно, давай. Мне и, правда, пора, — пролепетала Светка.

— Я кому говорю, марш до хаты! — не успокаивалась бабушка.

— Да иду я, иду! — кинула через плечо Светка и смущенно обратилась к Вовке. — Ты извини, ладно?

— Да не парься. Все нормуль, — усмехнулся Вовка и, помахав ей рукой, поехал обратно в сторону первой бригады.

Светка проводила его угрюмым взглядом и повернулась к все еще стоявшей у калитки бабушке.

— Ну, и что это было? Ты меня опозорила! Ты хоть понимаешь это? — выпалила девчонка, направляясь к калитке.

— Совести у тебя нет! Хоть бы перед людями постыдилась. Развела кавалеров соседям на потеху!

— На, это хлеб! — поравнявшись с бабушкой, всучила ей сумку Светка и размашисто зашагала по тропинке к крыльцу. — Вот, ведь повезло с родственниками!

— Дед голодный. Огород неполотый! А она шляндает где-то.

— Помолчи — не позорься! — яростно выкрикнула Светка, резко повернувшись к следовавшей за ней попятам бабушке. — Надоела уже! Я, между прочим, если ты не заметила, минут на двадцать раньше с хлебом вернулась. Меня подвезли.

— Как тебе не совестно. По хутору с кавалером среди бела дня?

— А чего мне стыдно-то должно быть? — и, не дожидаясь ответа, рванула вверх по ступеням в дом. — Я не буду есть!

— Завеску поправляй за собой! Мухи налетят. Умучалась их вчера вечером бить, — не поднимаясь на крыльцо, крикнула ей вслед бабушка. — Сегодня же матери позвоню! Будешь знать!

— Ну и звони! Только не забудь рассказать ей, как ты тут самодурствуешь! — уже без рюкзака за плечами показалась в дверном проеме Светка. — Сдача на столе. Я у Наташки! Счастливо оставаться.

ДВАДЦАТАЯ ГЛАВА

Светка, яростно сжав зубы, рванула через грейдер к Наташкиному двору. На лавочке сидела баба Поля и по своему обыкновению чертила что-то костылем по испещренной трещинами земле. Девушка, чуть сбавив шаг, попыталась изобразить на лице вежливую улыбку. Какие уж тут улыбочки, когда собственная бабушка ведет себя ничуть не лучше той старой грымзы в магазине! Так опозорить ее, Светку, перед Вовкой! Как она могла? Но, чтобы там ни было, хотя бы поздороваться надо.

— Здрасти, баба Поль! А Наташка в хате?

— Здравствуй, Светланка. В хате. Проходи. Заждалась она тебя. Чем там бабушка занимается?

— Ругается, — криво усмехнувшись, протянула Светка и шнырнула в приоткрытую калитку.

Нужно было столько всего рассказать Наташке. Эмоции категорически отказывались умещаться в груди и настойчиво рвались наружу. Бессильная ярость сплелась с несокрушимым счастьем и восторгом ожидания новой встречи с Вовкой. Такой скорой встречи. Всего два часа и...

— Наташ! Наташ! — взбежав на порожки выкрикнула Светка, одновременно пытаясь разуться и открыть осевшую дверь. Не получалось ни то, ни другое.

— Ну, че ты вопишь как потерпевшая? — раздался за спиной мрачный голос подруги.

Светка оглянулась в сторону летней кухни, в дверях которой появилась Наташка и, подняв с пола только что снятую босоножку, уселась на верхней ступеньке крыльца.

— Ты не поверишь! — чуть переведя дыхание, выпалила она.

— Спорим, поверю?

— Знаешь, кто за нами с тобой через два часа заедет, чтобы ехать на пруд?

Наташка тяжело вздохнула и двинулась по дорожке к дому.

— Догадываюсь... И за какие грехи мне такое счастье привалило... — буркнула она.

Светка недоуменно уставилась на подругу и начала заново обувать босоножку.

— Нафига обуваешься? Пошли в хату.

— Ща. Представляешь, кого я в магазине встретила?

— Уже выяснили, что представляю! — отрезала Наташка. — Зубова. И?

— Он меня до дома довез.

— Видела. И вся Кругловка не иначе как тоже.

Слова подруги заставили Светку замереть. Не убирая рук с обувной застежки, она подняла недоуменный взгляд на Наташку.

— Наташ, ты чего? Ты не рада за меня?

— Если бы я еще знала, чему именно радоваться! Тому, что тебя не сегодня — завтра местные девчата в темном переулке подкараулят?

— Да что ты заладила, местные да местные? Какая мне до них разница?

— Ну тебе-то, конечно, никакой... А им ты как кость поперек горла теперь.

— Мне не привыкать, — легкомысленно отмахнулась от подруги Светка и, наконец, справившись с застежкой, поднялась со ступеньки. — Через два часа за нами заедут ребята.

— А вот это уже интересно... — Подозрительно покосилась на нее Наташка. — Ребята — это кто? Про Зубова я поняла, а вот кто еще?

— Ааа... Да Стас какой-то... Я его не знаю.

— Ты в своем уме?

— Блин, ну, что опять не так?

— Ну, то, что у тебя помутнение мозгов, я уже в курсе. Но не до такой же степени! То, что ты связалась со Стасом, уже попахивает Лашками.

— Чем?

— Лашками! Психушка областная!

— Наташ, прекрати!

— Ну, что "прекрати"? Я не удивлюсь, если завтра ты еще и с Павло скорефанишься!

— Все новые и новые имена... — язвительно хмыкнула Светка. — А я еще пока знать — не знаю, кто это!

— И слава яйцам!

— Может просветишь все-таки? Чем тебе этот Стас не нравится? Кто такой Павло?

— Стас — редкостный придурок и пьянь! А Павло вообще местный сумасшедший со справкой из Лашков. И тоже пьянь. Как звезданет ему что-нибудь в голову — начинает девчат по Кругловке гонять. Кто не спрятался, я не виноват, — отчеканила Наташка и распахнула дверь в хату. — Пошли.

— Ну, и с какого перепугу я должна с ним скорефаниться? — пройдя следом за подругой на веранду, недовольно поинтересовалась Светка.

— С того, что Стас с ним неплохо ладит! Свояк свояка, как говорится...

— Наташ, ну, я еще даже со Стасом не знакома, а ты уже...

— Познакомишься через два часа! — едко выпалила Наташка -И мне, блин, вместе с тобой в этом говне колупаться!

— Наташ! Что за бред? Не хочешь — оставайся дома! Ладно, зря я, наверное, пришла. И что сегодня за мания у всех читать мне морали?

— Свет! Ну, постой! Извини! Просто ты реально походу не въезжаешь, во что ты нас обеих хочешь впутать.

— Наташ, если я кого-то и впутаю, то только себя... А уж за себя я сама как-нибудь постою. И потом... Я всего лишь пытаюсь наладить свою личную жизнь... Кому до этого может быть дело?

— Ага, вот если ты будешь налаживать свою личную жизнь, например, с Лешкой, то никому на самом деле никакого дела до этого не будет. А с Зубовым... ты вторгаешься на ЧУЖУЮ территорию! И за это бьют... Больно бьют! Усеки это себе на носу!

— То есть, чтобы все остались довольны, мне нужно подобрать то, что другие не подобрали. И все будут довольны... кроме меня! Нет, Наташенька! Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

— Ага, а еще не купается в дерьме.

— Так ты с нами на пруд? — насупилась Светка. — Или будешь дома прятаться, чтобы местные девчата, не дай Бог, не заподозрили тебя в связи со мной?

— Не дури! Куда ж я от тебя!

— Ну, вот и чудненько. А теперь расскажи-ка мне, что это ты вчера так... эээ... "обрадовалась" нашим провожатым.

— Вообще-то в отличие от тебя, у меня была совершенно нормальная реакция на предложение нас проводить...

— Наташ! Ты меня совсем за дуру принимаешь?

— Ну, судя по тому с каким энтузиазмом ты ищешь приключения на свою пятую точку...

— Так... Эту тему мы уже закрыли! — оборвала подругу Светка. — Теперь твоя очередь рассказывать. Валентин?

— Валентин, — с хитроватой улыбочкой протянула Наташка. — Как ты думаешь, я ему нравлюсь?

— Ну, как минимум, отвращения к тебе он не испытывает. А вообще все в твоих руках...

— Утешила...

— Нет, ну ты простая как первый трактор! Я же не Кашпировский! Откуда мне знать... По крайней мере, он вчера пошел нас провожать... не просто же так.

Наташка радостно плюхнулась на диван и потянула к себе Светку.

— Ты ведь не будешь противиться, если они нас снова захотят проводить до дома?

Повисло напряженное молчание, прерываемое доносившимися из телевизора звуками. Светка судорожно обдумывала возможные варианты. Лешка явно на нее запал. Но какая ей, Светке, разница до него, если у нее все настолько удачно складывается с Вовкой. И, конечно, если... Нет, не если, а когда ее пойдет провожать после танцев Вовка, Лешка им под боком совсем ни к чему. Но как быть с Наташкой?

— Видно будет... Ты же понимаешь... кстати, Вовка нас завтра с утра на Хопер зовет поехать.

Наташка фыркнула.

— Ты совсем на своем Вовке двинулась. Я не могу завтра. У меня практика. И, кстати, у твоего разлюбезного Вовки тоже.

— Какая практика?

— Да в колхозном саду черешню собираем... Кстати, Стас на завтра кипиш намечает там.

— А ты откуда знаешь?

— Да все знают. Ему нужна группа поддержки... Типа выступим всем скопом. Стаса хлебом не корми — дай какую-нибудь бучу замутить. Но тут он реально прав... Будем требовать, чтобы нам платили за работу. Или вход для детей колхозников на танцы бесплатный делали. Так что обломалась ты с Хопром, Светочка. Придется тебе пока обойтись нашим прудом.

* * *

Стас сидел за письменным столом в своей комнате и дорисовывал транспаранты для завтрашней акции протеста. Ватманами он разжился еще две недели назад во время уборки в школьной библиотеке. Правда тогда они предназначались совсем для другого. А именно для романтического признания в любви Ирке, чтобы склонить ее на секс. Девчонкам, говорят, нравятся такие жесты, и за них они готовы отдаться со всеми потрохами. Потроха ему, Стасу, ни к чему, а вот секс... мог бы вполне их заменить.

Ватманы в тот раз так и не пригодились. Ирка и без пламенных признаний на заборе согласилась осчастливить его, Стаса, своим телом. И вот не прошло и двух недель, как он, Стас, придумал картонкам гораздо более удачное применение. Забастовка. Это не какая-то там дура Ирка, а на самом деле серьезное мероприятие.

На этот раз бастовать действительно было ради чего. Они, школьники, все лето, как последние придурки, вкалывают в колхозном саду. Естественно безвозмездно. И нет ни конца, ни края этому беспределу. То саженцы, то черешня, то яблоки с грушами. Никто не сомневается, что и во время уборочной им на току применение отыщется. А осенью еще и на картошку зашлют. Как же без этого?

А ведь еще совсем недавно, когда Кирюха, старший брат, учился в школе, вся эта практика ограничивалась исключительно покраской учебных помещений. Так нет же... теперь Правлению колхоза взбрело в голову заняться восстановлением колхозного достояния — фруктового сада. А так как денег на это "благое дело" как всегда выделить забыли, то оно тяжким бременем легло на плечи школьников. Как будто им больше во время каникул заняться нечем. Нужно было кончать с этим принудительным альтруизмом. Причем срочно!

Стас дорисовал жирный восклицательный знак и отложил в сторону темно-синий маркер. Чуть подумал и спрятал готовые транспаранты под матрасом. От греха подальше. Вдруг... Да нет, вряд ли, конечно, придет кто-нибудь из Правления с обыском. Не вооруженный переворот все-таки готовится. Но чем черт не шутит. Преждевременная огласка явно не пойдет на пользу дела. И так слишком много народу вовлечено. Но без этого уже никуда. В одиночку бастовать нет никакого резона. Есть, конечно, в их рядах слабые звенья. Одна Сотникова чего стоит. Но и это вынужденный риск. Все равно бы узнала, а тут хотя бы будет под присмотром...

В дверь постучали. Вован? Да нет. Рано еще. Договорились ведь на час, а ведь едва двенадцать пробило. Вероятно, бабкины подружки. Вовремя он спрятал свои художества в надежное место. Эти сплетницы в один миг бы разнесли по хутору о готовящейся операции.

— Открыто! — крикнул он, не двигаясь с места. Кому надо, тот услышит. А нет — так пусть проваливает. Не больно-то и хотелось. Входная дверь тихонько скрипнула, и с веранды донеслись приглушенные шаги. Не старушечьи. Но и не Вовкины.

Через пару секунд дверь в его комнату осторожно приоткрылась и в образовавшуюся щель заглянула Настя. Ох! Не к добру все это. Он и так уже успел пожалеть, что посоветовал Вовке замутить с москвичкой. Какого черта он вообще вмешивался? А теперь еще и Настя что-то от него хочет. Уж она-то явно не просто так к нему явилась. Впервые лет за пять, а то и больше...

— Заходи, — бросил он и выжидательно посмотрел на девушку.

— Привет. А я вот решила предложить тебе свою помощь с транспарантами.

Ну да, ну да. Кого ты лечишь, дорогуша?

— Так уже все готово. Завтра все по плану. Встречаемся у школы в пол восьмого, — с легкой ухмылкой на губах отрапортовал Стас, продолжая вопросительно смотреть на Настю.

— Да, а я думала, что у тебя работы еще конь не валялся.

— Ты ошибалась... — многозначительно подняв бровь, усмехнулся Стас.

— Ну, вот и отлично, — кокетливо облизав губы, промурлыкала Настя и присела на край кровати. — Тогда ты можешь с чистой совестью составить мне компанию... и поехать на пруд.

Стас на секунду замер, недоуменно взирая на будто бы случайно задравшийся подол платья и обнажившееся девичье колено. Взгляд непроизвольно скользнул вверх по бледно-розовой ткани в ярко-желтый цветочек. Почти физически обвил тонкую талию и судорожно дернулся выше... к трепетно вздымавшейся груди. Неприлично долго задержался на соблазнительной ложбинке, бесстыдно красовавшейся над глубоком декольте. Ее бледная, персикового оттенка кожа словно только и ждала его прикосновений, настойчиво призывала ощутить себя на вкус... Губы маняще приоткрылись ему навстречу... Стас невольно подался вперед... судорожно сглотнул и с яростным вызовом заглянул в ее чуть раскосые глаза цвета горячего кофе. Лукавые. Насмешливые. Обжигающие своей решимостью и затаенной страстью.

Стас шумно выдохнул и чертыхнулся. Что он делает? В висках гулко пульсировала ярость, отражавшаяся в этих лукавых кофейных омутах. Ярость на себя, на Настю, на Вовку, но более всего на эту, еще незнакомую ему, Светку. Ведь если бы не она, если бы не ее появление в Кругловке, все бы и дальше шло своим чередом. Вовка бы снова и снова ссорился и мирился с Настей... и ей бы не пришло в голову явится к нему, Стасу... и...

Хотелось биться головой об стену, лишь бы выбить те мысли, те эмоции, ту страсть, владевшие всем его существом еще секунду назад. Перечеркнуть темно-синим маркером, которым он только что писал лозунги на транспарантах, те предательские мгновения, грозившие уничтожить все, что ему было дорого до этого момента. Дружба с Вовычем, уважение к себе... Склеить эту трещину, разделившую его жизнь на "до" и "после". Нет, ничего этого не было! Просто не было! Не могло быть...

— Насть, я думаю, ты и сама не очень захочешь вместе с нами ехать. Мы уже договорились с Вовкой, что заедем за москвичкой и Сотниковой и поедем на пруд вчетвером, — наконец, взяв себя в руки, насмешливо сказал Стас.

— А что мне Вовка? На нем свет клином не сошелся, — все так же кокетливо улыбаясь, ответила Настя и, многозначительно приподняв бровь, поправила подол платья. Взгляд Стаса непроизвольно проследил движение ее руки и судорожно метнулся обратно к кофейным глазам. — Неужели, Стасик, ты думаешь, что... я...

— О тебе я вообще ничего не думаю, — резко перебил ее Стас.

— Не думаешь или не хочешь думать?

— Насть, к чему этот разговор?

— А сам как думаешь?

— Я ОЧЕНЬ надеюсь, что просто неправильно тебя понял, — отрезал Стас и отвернулся к окну.

— А если правильно? — за спиной послышался скрип кровати и аккуратные шаги. Настя встала позади Стаса и коснулась пальцами его шеи. Он молчал, стараясь ни словом, ни взглядам не выдать того, что творилось у него в душе. Как же он презирал себя за все это. Хотелось малодушно развернуться и отшвырнуть ее в сторону, словно тряпичную куклу, влепить пощечину, избить ногами до полусмерти, стереть эту самодовольную улыбочку с ее лица. Избавиться от этого наваждения... Но разве от этого станет легче?

— Если правильно, — не поворачиваясь, процедил он сквозь зубы, — то тебе лучше уйти.

— Кому лучше?

— Всем нам! Ты, блядь, тупая? — Голос звучал резко. Слишком резко. Обнажая его истинные чувства.

— Ну, почему сразу блядь? Вовсе нет, мне просто в жизни не везет... — вкрадчиво промурлыкала Настя. Даже не глядя на нее, Стас знал, что она улыбается, лукаво сверкая глазами цвета обжигающе горячего кофе.

— Насть, не впутывай меня в свои игры, — отчеканил он и стряхнул ее руку с плеча. — Прекрати!

* * *

Аленка возвращалась от Маринки домой. Да уж... домой... Дом у нее в Питере, а здесь в Кругловке — ссылка в самый "анус мира", носящий гордое название "улица Урожайная". Колхоз... сорок лет без урожая! Тут хоть на проезжей части огород высаживай. Все равно не пройти — не проехать по этому чернозему. Особенно после дождя.

Споткнувшись на очередной колдобине, Аленка тихо выругалась и внимательно осмотрела босоножки на наличие новых повреждений. О счастье! Хотя бы каблук не поцарапала. Черт бы побрал эту глухомань! Черт бы побрал мать! Дядю! Маринку!

Ей, конечно, легко рассуждать о честных отношениях. Ее-то никто насильно не отправил на все лето подальше от Вереска. А строить высокоморальные теории, когда это касается чужой жизни, всякий дурак сможет. Попробовала бы она хоть недельку побыть в ее, Аленкиной, шкуре и походить третьей лишней вместе с пламенно влюбленной парочкой, которая только и знает, что обниматься и целоваться. А ей бы оставалось только смотреть на их телячьи нежности, мечтая провалиться сквозь землю от унижения. Вот тогда она, Алена, посмотрела бы на то, как запела эта святоша Маринка. Тут не то что с Широковым — с чертом лысым замутишь...

Еще удивительно, что после той недели, когда она изображала эскорт этой сладкой парочки, не начались насмешки от окружающих, что она им свечку держит.

Насупившись, девушка открыла калитку и вошла во двор. Под крыльцо, испуганно озираясь по сторонам, шнырнул рыжий кот. Дикий какой-то. Сколько его не корми, все равно людей боится. Может, она, Аленка, и сама бы их боялась, если бы ей этот придурок Серега ежедневно пенделя под зад отвешивал...

— Эй, родственники! Есть кто дома? — крикнула она, едва переступив порог дома.

— О! Сестренка! Тебя-то мне и надо! — вышел ей навстречу Лешка.

— Что-то мне подсказывает, что ничем хорошим для меня это "надо" не обернется, — скривилась Аленка. — Где все?

— Главное я здесь.

— Это-то как раз в данный момент и не главное. Хотя если ты соизволишь меня покормить, то я соглашусь, что и от тебя есть какая-то польза.

— Мать с дойки приедет — накормит. Что это ты? Из гостей и голодная?

— Не твое дело. Валька где?

— Телка поить ушел.

— Так ты один что ли?

— Ну, так. Тебя жду! Ты мне нужна как женщина.

— Совсем офонарел? Слово инцест тебе ни о чем не говорит? — съязвила Аленка.

— Так я ж не Валька. Короче, сестренка, скажи мне, что любят девушки?

Аленка изумленно уставилась на брата.

— Лех, ты что?

— Бля, Ален! У нас вроде в роду евреев не было! Что за прикол вопросом на вопрос отвечать? Сложно ответить нормально?

— Братец, отвали ты от меня со своими идиотскими вопросами! Бесит, когда вы, мужики, всех нас под одну гребенку стрижете! — гневно отмахнулась от Лешки Аленка, прошла мимо него в хату.

— Ален! Ну ты мне сестра или от сосиски кожура? Я ж серьезно! — не отставал Лешка.— Вот ты, например, что любишь?

— Бля, Лех, подари ты своей зазнобе цветы и отвали от меня.

— Какие?

Аленка недовольно скривилась и снисходительно взглянула на брата.

— Розы, Леша, розы! Какие еще приличные цветы можно в вашей глухомани найти? Уж орхидеи здесь явно не растут!

— Меня мать за свои розы на британский флаг порвет.

Аленка плюхнулась на диван и, закинув ногу на ногу, многозначительно взглянула на Лешку.

— Лех, ну, а что соседские клумбы уже отменили?

Лешка задумчиво почесал голову.

— Не, ну ладно... розы... А еще?

За окном послышался шум мотора. Вот ведь звукоизоляция... Из фанеры они что ли дома здесь строят? Аленка резко вскочила с дивана и включила телевизор. Антиквариат настоящий. Хорошо хоть цветной.

— Леш, включи фантазию. Девушка — это не существо с другой планеты. Она такой же человек, как и ты. Танцевать ее пригласи. Комплиментик отвесь.

В дверь настойчиво постучали. Лешка, нерешительно взглянув на Аленку, недовольный тем, что так и не удалось выведать у сестры никаких оригинальных идей покорения Светкиного сердца, двинулся на веранду.

— Открыто. Входите! — выкрикнул он, подходя к двери, и тут же, распахнув ее, оказался лицом к лицу с Широковым. Секундная оторопь сменилась пониманием. Ясно. Широков к Алене. Наметил новую жертву своего обаяния. — Здорово. Проходи. Ален, к тебе!

Димка вслед за Лешкой прошел в дом и остановился в дверях гостиной. Аленка не вставая с дивана, подняла взгляд и расплылась в радостной улыбке.

— Привет, Аленушка. А я за тобой. Поехали на пруд. Вереск с Ксю за Маринкой погнали на моцике, а мы с Саней к тебе. Собирайся, — нетерпящим возражений тоном заявил Димка.

Лешка задумчиво посмотрел на глуповато улыбавшуюся сестру. Как мало человеку надо для счастья... Еще пару минут назад всем недовольная, озлобленная на весь мир Аленка теперь будто светилась изнутри. А что такого особенного произошло? Всего-то заехал за ней Широков... позвал на пруд... А, кстати, это мысль... Почему бы не последовать примеру местного Казановы? Тем более, что они с Вальком все равно собирались к водоему... Так почему бы не заехать по дороге туда за Светкой... Ну, и за Сотниковой заодно... Куда ж без нее...

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА

КЛАРА ЦЕТКИН

Стас энергично крутил педали, явно вознамерившись вопреки изнуряющему полуденному зною побить мировой рекорд скорости в велоспорте. Светка, слегка покусывая нижнюю губу, задумчиво изучала его профиль. Упрямо поднятый подбородок, пухлые, четко очерченные губы, курносый нос, светлые пряди волос, спадающие на высокий напряженный лоб. Действительно напряженный. Будто этот парень изо всех сил старался скрыть что-то под маской высокомерия.

Его демонстративно враждебное отношение уже начинало утомлять. Да и как можно рассчитывать на какие бы то ни было серьезные отношения с Вовкой, если даже его лучший друг отказывается ее, Светку, принимать. Не говоря уже обо всем остальном его окружении. Может быть, она, конечно, преувеличивает, но стычка с той припадочной у колонки и вчерашнее поведение девчонок у клуба было более чем красноречиво. Кажется... Наташка тоже только и твердит о ее, Светкиных, "радужных" перспективах в плане общения с местными девчатами. По большому счету ей до светильника, что там эти люди думают о ней. Но изгои давно вышли из моды. Кроме того, она достаточно четко уяснила себе прошлой осенью, что будь она, Светка, хоть единственной девушкой в мире, при этом еще и с внешностью Кейт Мосс, все равно против окружения парня не попрешь. Можно, конечно, хоть до второго пришествия отстаивать свою индивидуальность. Но... как говорит их школьный психолог, "человек не может существовать вне социума". Поэтому мало быть самой-самой. Гораздо важнее направить свое самосовершенствование в нужное русло. В данный момент на то, чтобы найти общий язык со Стасом. И с чего это он так себя ведет? Будто она "недочеловек"...

Светка лихорадочно соображала, придумывая тему, которая могла бы заинтересовать этого высокомерного мужлана. Но в голове было пусто. Совершенно. Даже тараканы куда-то сбежали, видимо, испугавшись столь активного мыслительного процесса. Не привыкли бедняжки. Ну, что ей известно об этом Стасе? Что он Вовкин друг, редкостная пьянь, и еще, кажется, играет в футбол. Раздолье для общих тем... Ничего не скажешь... Но должно же быть хоть что-то!

И вдруг ее осенило. Губы расплылись в самодовольной улыбке. Даже удивительно, что ей, Светке, понадобилось столько времени, чтобы вспомнить. Все-таки голову иногда стоит использовать не только для потребления пищи!

— Стас, а что вы завтра за кипиш планируете? — стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, обратилась она к парню.

— Ну, Сотникова, ты и трепло, — после секундного замешательства выпалил Стас, метнув испепеляющий взгляд на Наташку. Да, похоже, не слишком удачную тему придумала. Еще и Наташку, кажется, подставила. И что она такого особенного спросила-то? Ага, вот и следующий вопрос!

— А что я такого спросила-то?

— Не твоего ума дело. Не суйся, куда не просят! А лучше вообще забудь о забастовке!

— Не бойся, я никому не проговорюсь. Мне просто интересно. Я ведь никогда не участвовала в настоящей забастовке!

— И в этот раз не поучаствуешь.

— Вот именно! Так хотя бы расскажи, из-за чего весь сыр-бор.

— Бля! Бастуем против работы в колхозном саду! Чего непонятного-то?

— Ну, так это же школьная практика... Мы тоже розы в Ботаническом саду две недели пропалывали. Трудовая практика — часть обучения... Ты же не бастуешь против уроков.

— Ха-ха! Да ему дай волю — он и против уроков тоже будет бастовать! — хохотнул Вовка.

— Бля, Вован! Не неси херню! Бастуем за дело! Вот тебе нравится все лето за спасибо вкалывать? Нет! Вот и мне — нет! И никому не нравится! Даже Сотниковой! Правда ведь, Сотка?

Вот и бастуем! Мне лично их черешня и яблоки нах не сдались, и я на них свои каникулы убивать не собираюсь!

— Итак, значит, бастуете против эксплуатации детского труда, — задумчиво констатировала Светка.

— Гениальное умозаключение, — съязвил Стас. — Сотникова, вы с подружкой друг другу под стать, оказывается.

— А что потом происходит с черешней и яблоками, которые вы собираете? — попыталась проигнорировать колкость Стаса Светка. Вот бы еще Наташка не встряла.

— В душе не ебу! И, честно, мне пох!

— А если подумать? Кому-то ведь они нужны?

— Да кому они нахер нужны? Гниют на складе небось!

— А это уже интересно. Вы знаете, где этот склад?

— Знаем, конечно, — усмехнулся Вовка, оглянувшись на Светку и снисходительно посмотрев ей в глаза, чуть приподнял брови. — Кто ж туда скидывает все это колхозное достояние, если не мы?

— Ага! — хитровато протянула Светка.

— А тебе он зачем?

— Мне-то он ни к чему, в вот вам вполне может пригодиться в нелегкой борьбе за справедливость, — загадочно улыбнувшись, ответила девушка.

— Это каким образом? — уже чуть более заинтересованно взглянув на Светку, но все также едко поинтересовался Стас.

— А таким... Что забастовки обычно устраиваются, чтобы кому-то что-то доказать.

— Просто гениально. А мы-то и не знали!

— Не язви! — снова отмахнулась от Стаса Светка. — А что доказываете вы? Что вы ленивые оболтусы, не желающие подчиняться школьной программе?

— Бля, да что ты понимаешь-то? Розочки она две недели пропалывала в ботаническом саду. Две недели, а мы все лето вьебываем.

— Извини, что я говорю, пока ты перебиваешь, — все-таки не сдержалась девушка. И тут же попытавшись придать голосу прежнее спокойствие, добавила, — Но именно так все и будет представлено в конце концов. Плавали — знаем! Поэтому или забастовку нужно отложить на пару недель, когда истечет положенное по учебному плану количество часов летней практики. Или же придумать более основательные доводы! И гниющая черешня — вполне неплохой аргумент.

— Стас, а она дело говорит!

— Какое нахер дело? Если мы черешню как аргумент предъявим, то на наши шеи она снова и ляжет.

— Не ляжет! Потому что на этот случай есть еще три аргумента!

— Какие, бля?

— Конвенция ООН о правах ребенка, трудовой кодекс РФ и Закон об образовании. Ты только послушай, как звучит! "Вопреки нормам, установленным действующим законодательством РФ и Конвенции ООН о защите прав ребенка, Правление Колхоза имени Ленина Нехаевского района Волгоградской области эксплуатирует труд несовершеннолетних. При этом проявляя преступную халатность к собранному школьниками урожаю плодово-ягодных культур!" — деловито озвучила свою мысль Светка. И как все-таки удачно ей вспомнились их с классом недавние попытки откосить от практики в Ботаническом саду. Они тогда очень основательно перелопатили законы вместе со старшим братом Пашки Курносова. Он как раз учится на юрфаке, поэтому хоть и отнесся к попыткам "мелюзги" немного снисходительно, но все же согласился помочь и выискал парочку вполне подходящих им законов. Жаль только практика уже почти закончилась к этому моменту. Но зато сейчас она, Светка, могла козырнуть умными словечками, знанием законов и стереть с физиономии Стаса это пренебрежительное выражение. А то, что это не совсем ее заслуга, ему вовсе не обязательно знать.

— Ага, нахер тебя наше Правление пошлет со всеми твоими конвенциями! — охладил ее пыл Стас.

— А вот для этого нам и нужен склад! А точнее фото гниющей там черешни! Правление, может, и пошлет! А вот вашей районной газете явно не хватает новостей. Такой бред пишут. Можно еще и в "Волгоградскую правду" что-нибудь чирикнуть.

— Слышь, — удивленно посмотрел на нее Стас, — а у тебя походу котелок неплохо варит.

— Ага, если мы в ближайшее время не доедем до пруда, мозги закипят основательно. Что ж так жарко? — усмехнулась Светка, пытаясь скрыть, насколько ей польстили слова Стаса. А он не такой уж и мужлан... — Итак, нужны фотки с забастовки и со склада. Это раз! Нужна статья для газеты — это два. А еще нужно хотя бы мельком взглянуть на ваш учебный план — это три.

— Идея настолько гениальна, что санитары уже на подъезде, — недовольно буркнула себе под нос Наташка, продолжая усиленно крутить педали.

Взгляд Стаса снова наполнился скептицизмом.

— Ты что думаешь, у нас тут у всех по десять фотиков в кармане? Я лично не знаю ни одного "фотографа" в нашем захолустье.

— А я знаю одного... — усмехнулся Вовка.

— Ирка в качестве фотографа даже не обсуждается! — многозначительно посмотрев на друга, скривился Стас и тут же снова переключил все внимание на Светку.

— Хм... — задумчиво прикусила губу девушка. — Блин, я бы пофоткала вас завтра... Но мне бабушка голову открутит, если я не выйду с утра на прополку.

— Бля, бабушка, прополка... сегодня вечером этим заняться не можешь?

Светка возмущенно фыркнула.

— Я тебе трактор что ли? Мне там девственно заросших грядок еще на неделю хватит!

Стас резко затормозил и, встав обеими ногами на землю, облокотился на руль. Задумался. Вся компания остановились посреди дороги, последовав его примеру.

— Итак, что мы имеем? — наконец победно изрек он. — Неполотый огород "фотографа" и четыре пары рабочих рук. Вован, ты, надеюсь, не против помочь "соратнику по партии", а именно нашей новоявленной Кларе Цеткин, с прополкой? Сотка, тебя даже не спрашиваю! Так что не вздумай отмазываться!

— Стас, ты серьезно? — уточнила Светка, уже представляя себе реакцию бабушки. Разговор с ней явно предстоит не их приятных. Вечно ей "перед людями неудобно и совестно".

— Так, Свет, не разочаровывай меня в своих умственных способностях! Конечно, серьезно! А Вован завтра утром за тобой на велике заедет. Не стоит дразнить наших местных девчат совместными поездками в бортовой машине. Ты нам пока еще нужна живая — здоровая для общего дела.

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА

Васька, почти не сбавляя скорости, залихватски крутанул руль, съезжая с грейдера к Светкиному двору, и лишь поравнявшись с калиткой, резко нажал по тормозам. Пасшиеся на придворовой лужайке гуси с возмущенным гоготом кинулись врассыпную, в суматохе опрокидывая корытца с водой.

— Вась, ты дебил? — рявкнул Лешка, силясь перекричать орущую из динамиков "Красную плесень". — Сейчас Светкина бабка выскочит — вставит по первое число. Будет тогда нам и Светка, и Сотка, и все остальные радости жизни.

Васька высунул голову из окна, с самодовольным видом оценивая масштаб разрушений. Результаты его мастерского заезда выглядели на самом деле феерично. О таком разгроме он даже и не мечтал. Ухмыльнулся и, деловито покрутив в пальцах папироску, кинул на друга снисходительный взгляд.

— А чё?

— Да ничё! Ты им всю лужайку колесами вспахал! — возмутился Лёшка, вылезая из машины.

— Лёх, ты глянь, не постигла ли гусиное семейство невосполнимая утрата, — усмехнулся с заднего сиденья Валька. — А то, может, нам сразу стоит убраться подобру-поздорову, пока бабка костылем не приласкала?

— Дебилы. Я пошел!

— Ни пуха!

— К черту!

Глубоко вздохнув напоследок, Лешка направился к калитке и тут же нерешительно остановился. По тропинке навстречу незваным гостям, забавно размахивая руками, спешила Светкина бабушка.

— Эээ! Эээ! Что за сатанут твою мать? Черти полоумные!

Лешка отступил назад к машине. Бабушка метнула на него грозный взгляд и, распахнув калитку, стала взволнованно пересчитывать гусят, попеременно указывая на каждого пальцем.

— Два, четыре... восемь... четырнадцать...Фух, вроде все.

— Бабушка, извините. У Васька тормоза не ладят... — слегка заикаясь, начал оправдываться Лешка. Ну, что он несет? Какие тормоза? Теперь еще чего доброго бабка не пустит Светку с ними на пруд, раз машина сломана. Испугается за внучку.

— А головёшка у него ладит? — прервала его мысли бабушка. — Вы чьи ж такие будете? Хулиганы!

— А мы к Свете!

— А то к кому же! — скривилась она. — Все колгушки поопрокидывали. Нет ее. На пруд уехала.

— Бабушка, давайте я помогу, — кинулся Лешка наперерез старушке, помогая поднять гусиные корытца. — Мы с пацанами сейчас мигом воды натаскаем. Вы только ведро дайте.

— Вона, у скамейки возьми, — милостиво кивнула она в указанном направлении и перевела взгляд на сидевшего за рулем Ваську. — Главного агронома сын что ли? Глуховат, кажись, как наш дед. Как громко песни-то включил...

Лешка подавил смешок и, подхватив ведро, побежал к колонке. Только бы Васька ничего не ляпнул, пока он воду наливает. С него станется. Тот еще остряк! А был ведь своим в доску пацаном, пока ему папаня ключи от машины не дал... И тут понеслась душа в рай. Подушечку под мягкое место подложил Васёк, чтобы из-за руля хоть чуть-чуть выглядывать, и начал по хутору рекорды скорости устанавливать. В основном вблизи Соткиного двора, конечно. А той хоть бы хны... Покрутит пальцем у виска и идет своей дорогой. Как же обидно, что опоздали... Убежали девчата на пруд сами. А такая была идея потрясающая!

Лешка повесил на рычаг колонки кривобокое ведро, и в ожидании пока оно наполнится водой, пристально наблюдал за происходящим у Светкиного двора. Лишь бы бабка не полезла с нравоучениями к Ваську. Тогда, может быть, и удастся сгладить ее первое впечатление о внучкиных приятелях. Пока вроде все шло нормально. Бабка уселась на лавочку у забора, гуси тоже перестали истерично гоготать и трепыхать крыльями. Васька даже музыку чуть приглушил на радость соседям.

Ведро наконец-то наполнилось до краев и Лешка поспешил обратно, снова растянув губы в виноватой улыбке. Поочередно плеснул воды в три ржавых гусиных корытца и, распрощавшись со Светкиной бабушкой, уселся в машину.

— Постарайся не срываться с места, как обычно, — тихонько буркнул он Ваське. — Пожалей бабкины нервы. И мою личную жизнь.

— Да сдалась тебе эта бабка, — скривился Васька. — Думаешь, Светка такая паинька, что путь к ее сердцу лежит через бабку?

— Ты дебил все-таки, Васёк, — мрачно изрек он. — Ладно, поехали. Девчата уже на пруду.

Васька ехидно ухмыльнулся и демонстративно медленно отъехал от двора.

— Доволен?

— Спасибо, чувак!

* * *

Бабушка поднялась со скамейки и прежде, чем скрыться во дворе, украдкой перекрестила отъезжающую машину.

— Эх, хлопцы... — добродушно покачав головой, пробормотала она. — Не побились бы, непутевые.

Еще раз для верности пересчитала гусят и, прикрыв за собой калитку, двинулась к дому, уже предвидя кривотолки соседей о том, что она чужих деток у себя работать заставляет.

* * *

Оттолкнувшись от дрейфующего по пруду бревна, Оксанка стремительно погрузилась с головой в мутную воду. Не помогло. Воркование Димки с Аленой по-прежнему до боли отчетливо звучало в ушах. Дальнейшее пребывание рядом со сладкой парочкой грозилось на радость сплетникам обернуться нервным срывом.

Вынырнув в метре от бревна, Оксанка решительно поплыла к противоположному берегу. Сколько можно тешить себя иллюзиями? Да, Димкины романы скоротечны, как майские грозы. И его увлечение Аленой тоже, вероятно, забудется к концу июня. Пора бы уже привыкнуть к бесконечной череде девушек в его постели, а заодно и к ноющей боли в груди, вспыхивающей с новой силой при виде Димки в сопровождении очередной прелестницы. Как бы то ни было, каждая из них рано или поздно уходила в небытие, а Оксанка оставалась. Только кем она была для Широкова все эти годы? Лишь младшей сестрой лучшего друга. Гораздо больше, чем "ничто", но разве ей от этого легче?

Когда-то она действительно верила, придет время и Димка осознает, что именно она, Оксана, и есть та самая — единственная. Обязательно осознает, нужно только подождать. И она ждала. Cначала — собственного тринадцатилетия, как несомненного начала взрослой жизни, объясняя невнимание Димки своим малолетством. Затем — четырнадцатилетия, допуская, что у них с Димкой просто разные представления об этапах взросления. Но время шло, и многие Оксанкины ровесницы уже испытали на себе все прелести Димкиной влюбленности. А она, Оксанка, все еще оставалась для него лишь младшей сестрой лучшего друга. И вдруг пришло озарение — ведь ее не за что любить! Что такого особенного она собой представляет? О чем мечтает? К чему стремится? Чего ждет от собственной жизни?

Чем лично она, продолжая терпеливо ждать Димкиного внимания, может его привлечь? Ничем! Ведь если бы не брат, то Широков, вероятно, и имени-то Оксанкиного не запомнил...

Оксанка твердо решила стать лучшей! Пусть, не во всем, а хотя бы в танцах. Ведь нужно же с чего-то начинать. Стала! Только Димка будто бы и не заметил ее успехов. Не до них ему было — собственная жизнь фонтанировала новыми свершениями, связанными, прежде всего, с поступлением в Волгоградский лицей и отъездом из Кругловки.

Это событие заставило Оксанку пересмотреть свои планы на ближайшее будущее. Большой город — вот к чему ей стоило стремиться. Она начала усиленно готовиться к поступлению в волгоградское хореографическое училище. И, о чудо, ее решительный настрой не остался незамеченным. Впервые Димка Широков взглянул на нее с уважением. Но... время шло. Час за часом, день за днем, месяц за месяцем... в душе зарождались сомнения.

Ведь все те девушки, которых удостоил вниманием Димка, и в подметки не годились ей, Оксанке. Жалкие, безликие, глуповатые, без великих планов на жизнь. И это не помешало им, пусть ненадолго, но все же стать его возлюбленными... Алена, например. Чем она могла привлечь Димку? Непонятно совершенно. Но ведь не прошло и двух дней с момента их знакомства, а они уже воркуют как два голубка.

Увязая по колено в грязи, Оксанка вылезла на осклизлый берег и плюхнулась на траву. Хотелось побыть одной. Но, заметив ее паническое бегство, за ней увязалась Маринка. Лучшая подруга, девушка ее брата, как никто другой осведомленная о том, что творилось в душе у Оксанки, с приездом в Кругловку сестры Алены, оказалась не в слишком завидном положении. С одной стороны Алена — сестра, с другой — Оксана — лучшая подруга. Долго ли ей будет удаваться сохранять нейтралитет? Хотя, о каком нейтралитете может идти речь? Они ведь не на линии фронта, а развязывать войну из-за пристрастий Широкова было бы абсурдом.

— Ксю! Да не переживай ты так! — едва успев доплыть до берега, попыталась утешить подругу Маринка. — Ведь ничего нового с приездом Аленки не произошло! Не она, так другая бы нашлась.

Оксанка скосила угрюмый взгляд на подругу. Промолчала. Какой смысл что-то говорить? Да и сама Маринка вряд ли ждала ответа.

— Тебе, конечно, от этого не легче, но поверь, ничего хорошего из вашего с Димкой романа все равно бы не вышло. Выкинь его из головы, — продолжила та, усевшись рядом и приобняв подругу. — Он тебя не достоин.

Оксанка досадливо поморщилась, решительно стряхнув с плеча руку Маринки. Только жалости для полного счастья ей и не хватало.

— Марин, прекрати строить из себя самую умную! Никто не может знать, что бы из этого вышло.

— Ксю, подумай сама. Замутили бы вы с ним. Дальше все по стандартной схеме: цветочки, танцы, поцелуи на лавочке. Неделя романтики, а дальше? Дала — всем спасибо, все свободны! Не дала — ну, и хрен с тобой, золотая рыбка. Нравится, не нравится — гуд бай, моя красавица!

— Марин! — яростно одернула подругу Оксанка.

— А что "Марин"? Потом ты будешь страдать. Вереск, понаблюдав за всем этим, набьет Широкову морду. И прощай, многолетняя дружба! Ты этого хочешь?

— Ах, какая оракулша выискалась! А, может быть, все будет совсем иначе!

— Не может! С Широковым не может!

— Не всю же жизнь он будет по бабам шляться, — нерешительно подняв глаза на Маринку, пробормотала Оксанка. Знала, что лжет сама себе, но все равно не желала соглашаться со словами подруги. Только обмануть Маринку неумелой бравадой не удалось. Жалкая попытка.

— Ты сама себе не веришь, — решительно покачала головой девушка и перевела задумчивый взгляд на противоположный берег. — Ты глянь, Зубов москвичку клеит.

Оксанка вздохнула и посмотрела в указанном направлении. Тему действительно лучше сменить. А Зубов с его новой пассией вполне подошли бы на роль "громоотвода".

— Да уж. Настя, говорят, рыдает. Обещается этой девице все космы повыдирать.

— Там еще и Стешка не иначе как свое вставит.

— И поделом. Что за рок навис над Кругловкой? Своих девчат перебор, а тут еще и городских шалав понаехало. И ни одного нормального мужика. Сплошные задроты.

Оксанка, яростно сжав кулаки, снова окинула взглядом сперва Димку с Аленкой, ныряющих с бревна, затем — москвичку с Зубовым, которые, держась за руки, как раз заходили в пруд, а потом — Настю, мрачно наблюдавшую за ними с берега. В душе клокотала жгучая ненависть ко всем приезжим девицам вместе взятым. Испепеляющие изнутри чувства, настойчиво требовали выхода. И лишь, понимание того, что, оттаскав за волосы новую зазнобу Димки, она неминуемо выставит себя на посмешище, удерживало девушку от боевых действий. Алену трогать было категорически нельзя... Но ведь заступиться за Настю ей никто не мешает...

* * *

Весь мир сосредоточился лишь в одном этом прикосновении — легком, наверное, совершенно ничего не значащем сплетении пальцев. Его — шершавых, мозолистых, с крупными, неухоженными ногтями. И ее — тонких, по-детски худеньких, а вовсе не изящных. Только бы он не заметил ее дрожь. Это ведь даже смешно... Наверное...

Светка сделала осторожный шаг, тут же оказавшись по щиколотку в глинистой жиже. Еще один — и прохладная вода достигла голени. Главное не поскользнуться и не распластаться неуклюжей коровой в мутном месиве у ног Вовки.

Будто почувствовав Светкины опасения, парень чуть крепче сжал ее ладонь и уверенно шагнул вперед, увлекая девушку вслед за собой. Поборов желание без оглядки ринуться за ним, Светка нерешительно оглянулась на продолжавшую стоять рядом с велосипедами Наташку. Та, демонстративно скрестив руки на груди, мрачно наблюдала с берега за ними с Вовкой и почему-то снова недовольно кривила губы.

— Боишься, что ли? — с легким раздражением в голосе усмехнулся Вовка, ослабив хватку. Еще мгновение — и совсем отпустит ее, Светкину, руку. Тогда уж точно пиши пропало. И поделом. Что за детские замашки! Пока не поздно, нужно спасать положение.

— Неужели в Кругловском пруду водится лохнесское чудовище? — задиристо выпалила Светка.

— При должном уровне подпития у нас тут еще и не такие явления случаются? — хохотнул Вовка и, проследив за взглядом спутницы, снова крепко сжал ее пальцы. — Да забей ты на Сотку... Ей полезно.

Светка хотела что-нибудь возразить, но не сумела найти правильных слов. Казалось, что бы она не сказала, все будет выглядеть в Вовкиных глазах бессвязным детским лепетом. Поэтому вместо каких бы то ни было объяснений, она нарочито бодро помахала подруге рукой, призывая ту присоединиться к их компании. Наташка заколебалась и начала медленно стягивать через голову платье.

— Обиделась на меня за что-то, — все-таки решила поделиться с Вовкой Светка.

— Это ж Сотка. Она в своем репертуаре. Хватит с ней нянькаться.

И снова Светка хотела сказать что-нибудь умное и непременно колкое. Понимала в глубине души, что в Вовкиных словах есть доля правды, но все равно категорически не желала с ним соглашаться. Не из-за Наташки и даже не из-за дружбы, а потому что так было надо. Кем бы она стала в Вовкиных глазах, если бы позволила ему поливать лучшую подругу грязью? Пустышкой...

Спасение явилось, откуда не ждали. Закончив ритуальные приветствия с многочисленными знакомыми, съехавшимися к обеду на пруд, Стас отбросил к велосипеду пыльные шлепки и, издав боевой клич, ринулся в воду. Его голос, подобно Иерихонской трубе на мгновение заглушил все прочие звуки — и музыку, доносившуюся из четырех припаркованных у берега машин, и восторженные повизгивания плескавшихся на мелководье детей, а заодно и Светкин ответ Вовке.

— Сладкая парочка, посторонись! — возвестил он о своем приближении за долю секунды до того, как с разбегу занырнуть в пруд, обдав всех, находившихся в радиусе нескольких метров, мощным каскадом брызг.

И в это же мгновение Вовка, будто только и ждал сигнала друга, легко перекинул Светку через плечо и ринулся вслед за Стасом в воду.

— Поплыли на бревно!

* * *

Настя устроилась на расстеленном подле камышовых зарослей полотенце и старательно отводила взгляд от Вовки и его новой пассии. Бесполезно, глаза будто бы назло своей хозяйке, то и дело косились в их сторону. Закралась крамольная мысль незаметно скрыться ото всех и рвануть домой. Действительно, крамольная, ведь ее исчезновение несомненно вызовется массу кривотолков. Чертова деревня! Как в песне, не сойтись, разойтись, не... поплакать... в стороне от придирчивых глаз.

В ушах настойчиво звенел смех этой приезжей девицы. Ну, конечно, ей весело. Она, наверное, даже счастлива! Почему "наверное"? Без всяких сомнений! Счастлива, однозначно. Отбила чужого парня и радуется. Хохочет!

Ненависть всколыхнула из глубины души самые низменные, почти животные инстинкты. Вцепиться в патлы сопернице... Нет, лучше стащить с того чертова бревна и утопить в пруду.

— Насть, не бери в голову. Физиономию ей начистить и всего делов! — раздался над ухом участливый голос Ирки.

Настя резко встряхнула головой и буркнула сквозь зубы, не глядя на подругу:

— Хорошо бы. Только мне нельзя...

— Почему? — недоуменно переспросила Ирка.

— Потому что! Неужели сама не понимаешь? Только на смех себя выставлю перед всеми.

— Зато москвичка точно до конца лета на улице носа не покажет.

— Не факт, — чуть подумав, отмахнулась Настя.

— Вряд ли геройствовать будет... — неуверенно пожала плечами Ирка.

— Какое уж тут геройство, если рядом с Вовкой...

— Ну, а если пригрозить просто? Сказать, чтобы к нему даже и не думала приближаться?

— Растреплет на всю Кругловку...

— Ну, а если ты вроде как не при делах будешь? Если мы с Лизкой как бы сами... это... типа инициативу проявим, за подругу заступимся?

— Да? — встрепенулась Настя. — Если так, то и за космы оттаскать можно...

— Заметано. Вечером мы с Лизкой проведем с москвичкой разъяснительную беседу...

— Слушай-ка... — устало потерев переносицу, прошептала Настя и кинула обреченный взгляд на подплывавших к бревну Вовку и Светку. Мученически скривилась, издали заметив, как губы парня расплылись в довольной улыбке в ответ на какую-то реплику новой пассии. А ведь раньше, еще каких-то три дня назад, он так же улыбался ей, Насте. Как все глупо получилось...

— А? — прервала поток ее безрадостных мыслей Ирка. Спасибо ей за это. На самом деле спасибо. Кто знает, куда такие упаднические настроения могут привести.

— Может, поедем отсюда? Сил нет на них... любоваться... — запнувшись на последнем слове, простонала Настя и, обняв колени, перевела унылый взгляд на камышовые заросли. — Правда.

* * *

— И чего ты вылупился на нее как сыч? — ехидно протянула Наташка, подойдя к сидевшему на берегу Лешке. Но тот будто не слыша ничего вокруг, продолжал мрачно наблюдать за происходящим у дрейфующего по пруду бревна, яростно сжимая в кулаке пучок сухой травы.

Едва Лешка вылез из машины, его глазам предстало ошеломившее до глубины души зрелище — Светка, та самая Светка, которую он готовился не сегодня, так завтра назвать своей девушкой, стоит на берегу пруда, доверчиво держа за руку Вовку Зубова. Затем — вслед за ним входит по колено в воду. И вдруг Вовка, будто бы имеет на это полное право, решительно закидывает девушку себе на плечо и несет ее вперед. А Светка не сопротивляется — даже счастливо смеется, с радостным визгом окунувшись в тучу брызг. Дальше хуже — не обращая абсолютно никакого внимания на окружающих, а тем более на него, Лешку, парочка подплыла к бревну и, полулежа в обнимку на скользкой, поблескивающей на солнце древесине, стала о чем-то шептаться. Светка улыбалась Вовке, Вовка — Светке. И ни у кого, а тем более, у самого Лешки, уже не оставалось никаких сомнений, что это не просто дружеская беседа, а что-то гораздо большее...

Отмахнувшись от язвительного комментария, которым не преминул поделиться с окружающими Васька, Лешка, не заходя в воду, уселся на берег, всем своим видом давая понять, что не настроен обсуждать крушение надежд на романтические отношения со Светкой. Друзья, как по команде, досадливо скривили губы и в замешательстве пожали плечами, но, зная не понаслышке, каким твердолобым бывает Кудряш, решили оставить все как есть и не усугублять ситуацию, за что сам Лешка им был несказанно благодарен. И вот на смену Ваське с Валькой явилась Сотка. Ёрничает, ухмыляется, сыпет банальными фразочками, сычом даже обзывает...

— Эй? — потрепала парня по плечу Наташка, заметив, что ее предыдущие слова не возымели никакого эффекта.

Лешка резко выдернул с корнем несколько жухлых травинок и яростно откинул их в заросли камышей, но истерзанная труха, сбитая легким порывом ветра, не долетев до кромки воды, осыпалась парню на колени.

— Кудряш! — не оставляла попыток его растормошить Наташка.

— Отвянь!

Наташка будто только и ждала этого яростного полушепота, расплылась в довольной улыбке и плюхнулась рядом с Лешкой, скрестив ноги по-турецки.

— Чего приперлась? Иди плескайся вместе с подружкой, — сквозь зубы процедил он, по-прежнему не отрывая взгляда от Вовки со Светкой.

— Жалко тебя стало, вот и пришла помочь.

— Отвали со своей жалостью, пока не врезал промеж глаз. Плевать, что ты девчонка.

— Самому хуже станет, — нарочито равнодушно пожала плечами Наташка.

— Самая умная, да?

— Уж поумнее некоторых, — хмыкнула.

— Ты чего вообще приперлась? Постебаться, или по делу?

— Ну, наконец-то! — победно улыбнулась Наташка. — Вот именно, по делу!

Несмотря на уверенность и даже самодовольство, сквозившие в голосе собеседницы, Лешка смотрел на нее исподлобья, угрюмо кривя губы, но по крайней мере прекратил тиранить пальцами поросший сухой травой холмик и оторвался от угрюмого созерцания милования Светки и Вовки.

— Вон смотри, — кивнула на бревно Наташка.

— Видел... Ты пришла, чтобы еще раз показать, как мне ловко Зубов дорогу перешел? Спасибо! А то я без тебя, знаешь ли, не заметил!

— Болван. Они со Стасом Светку уже и к революционной деятельности привлекли, и огород прополоть обещались, а ты что сделал, чтобы ее внимание заслужить?

— А что я? Мы вон с пацанами за вами на машине заехали, чтобы на пруд позвать, а вы...

— Ха-ха-ха! Светка еще с утра, когда в столовую за хлебом бегала, договорилась с Вовкой на пруд вместе ехать! И что ей машина? На велике даже романтичнее.

— Дуры вы бабы! Все вам романтику подавай! На черта она вам сдалась?

— Сам ты дурак. Элементарно мозгами пораскинуть не можешь, и сразу "Дуры!"

— Я пораскинул!

— И? Ваську подпряг лишний километр проехать? Подвиг! Пора орден на грудь цеплять! Короче, прекращай хныкать и приступай к активным действиям, пока еще не все потеряно!

— Чё?

— А то! Шевели извилинами! Светка Вовке нужна только чтобы Настю побесить. Да и он ей тоже не слишком-то и нравится. Я-то знаю.

— Точно? — наконец оживился Лешка.

— Кому как не мне знать-то? — хмыкнула Наташка и многозначительно покосилась на Светку с Вовкой.

— Сама Светка тебе сказала про Вовку? — снова засомневался Лешка.

— Типа того, — неопределенно повела плечами Наташка и решительно перевела разговор в другое русло. — Так вот. Дай им неделю и баста. Главное, сам в тень не уходи. Понял?

— Ну, понял... Только как не уходить, когда, сама видишь, что между ними...

— А вот не уходи и все. Настойчивость прояви и все такое. Я даже, кстати, готова выступить в качестве... эээ... как это сказать... ну, вроде как подсадной утки.

— Чего? — недоуменно нахмурился Лешка.

— Ну, смотри, расклад какой. Вы же с Валькой все время вместе. Он типа твой брат нездешний и все такое. Я вроде, как ему нравлюсь...

— Ты? Вальке? — ошарашено уставился на Наташку Лешка. — Аааа... Типа понарошку, да? Понял! Ты при Светке, а я при Вальке. И все мы вроде вчетвером!

Наташка досадливо поджала губы и метнула неуверенный взгляд на Вальку. Неужели даже мысль о том, что он может в нее влюбиться, окружающие воспринимают не иначе как абсурд. Да откуда Лешке знать нравится она его брату или нет, успокоила себя девушка и неестественно улыбнувшись, кивнула, решив, что пока рано раскрывать карты.

— Вот именно. А тем временем, ты... ну, короче, придумай что-нибудь.

— Так говоришь, огород прополоть Вован Светке вызвался?

— Не совсем. Это Стас сообразил и Вовчика подбил.

— Ну, так и мы с Вальком вызываемся! — хлопнул себя по колену Лешка и решительно поднялся с земли. — Пошли купаться, Натах. А ты, оказывается, мозг. Не ожидал.

Стряхнув с себя остатки досады, Наташка снова деловито кивнула и не терпящим возражений тоном отчеканила:

— Сразу после пруда ждем вас у Светки на огороде. Не опаздывайте.

* * *

Вынырнув из воды после очередного прыжка с бревна, Аленка обессилено уцепилась за торчащий сбоку сучок и, тяжело дыша, обтерла лицо тыльной стороной ладони, размазывая по щекам темные подтеки туши.

— Фуф! Больше не могу. Поплыли на берег! — сквозь смех, предложила она Димке.

Парень ласково поцеловал ее в уголок губ и согласно кивнул, но в этот момент его окликнул Вереск.

— Эй! Димон! Ай-да наперегонки к тому берегу!

— Лучше вдоль! — отозвался Димка и ринулся в обозначенном направлении, уже через несколько секунд нагнав Вереска. — Ален, я скоро к тебе присоединюсь! — не оборачиваясь, крикнул он.

— Как дети, — улыбаясь, пробормотала Аленка и, оттолкнувшись от бревна, поплыла в противоположном от Димки направлении, намереваясь позагорать пока эти два великовозрастных оболтуса состязаются в скорости.

Едва не падая с ног от усталости и переизбытка эмоций, девушка выбралась на осклизлый берег. Колени подкашивались, грудь трепетно вздымалась от частого прерывистого дыхания, щеки пылали, а на губах, словно приклеенная, красовалась блаженная улыбка, лучше сотни слов описывая чувства девушки.

Все прежние неразрешимые проблемы в одночасье выпорхнули из головы, не оставив после себя и следа. Маринка морали читает? Да пошла она к черту эта праведница! Тимур в Питере остался? Да, но ведь здесь есть Димка! Веселый и остроумный красавчик Димка! Что-то еще? Уже забыла... Значит, и вовсе не имеет к ней, Аленке, никакого отношения! А если и имеет, то какая ей до этого разница!

Стараясь не наступать на битые стекла, которыми был усыпан берег, Аленка направилась к мотоциклу за полотенцем. Машинально оглянулась вокруг, оценивая обстановку.

Неподалеку у камышовых зарослей сидел брат Лешка, разговаривая с соседкой Наташкой. Потрясающую он, конечно, собеседницу себе нашел. Аленка меньше неделе пробыла в Кругловке, а уже вдоволь наслушалась от местных девчат об этой Наташке. Может быть, и не стоило настолько доверять чужому мнению о совершенно незнакомом человеке, а узнать прежде девушку получше, только вот узнавать почему-то совсем не хотелось. Да и нужно ли?

Не нужно, наверное. Зачем дразнить и настраивать против себя стаю деревенских гусынь? Одной Оксанки на ее, Аленкину, голову более чем достаточно.

Вспомнив о Маринкиной подружке, Аленка скривила губы и украдкой покосилась на пруд. Маринка с Оксанкой по-прежнему сидели вдвоем на противоположном берегу и, судя по понурым плечам Оксанки, разговор явно носил не слишком приятный окрас.. Вариантов было не много. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять, эти кумушки перемывают кости именно ей, Аленке. Вероятно, святоша Маринка даже пытается убедить свою никчемную подружку, что Димка без всяких сомнений скоро поймет какая она, Аленка, дрянь и бросит ее. После чего само собой падет в горячие объятия Оксанки.

Аленка бесшабашно усмехнулась, представив себе физиономию Оксанки, когда та увидит их с Димкой вместе вечером на танцах, и начала рыться с пляжной сумке в поисках косметички. Непростое это дело отыскать что-то в груде необходимых на пруду вещей, тем более, когда мысли заняты совсем другим, но не прошло и минуты, как Аленка нащупала мягкую пластиковую тубу и выудила оттуда зеркальце.

— Ой-ой! — невольно вырвалось у девушки, едва она заметила разводы туши, уже успевшие подсохнуть на щеках. — Вот ведь дурында! Пришло же мне в голову накраситься с утра пораньше. Кошмар! — бурчала она себе поднос, ожесточенно стирая косметику ватным диском. — И Димка все это видел!

— Ууууу, мать моя женщина! — раздался над ухом грубоватый мужской голос. Улыбка начала медленно сползать с Аленкиного лица. — Какие цыпочки прилетели в наше болотце!

Аленка резко застегнула молнию косметички и подняла глаза, тут же схлестнувшись взглядами с нависшим над ней парнем. Мутные, какие-то сальные серо-голубые глаза, бесформенный, будто сломанный в нескольких местах нос, нездорового вида кожа с крупными порами, шрам на переносице с налипшей на рубец черной пылью, щедро пропитанной потом. Губы парня расплылись в мерзкой самодовольной улыбке, обнажив желтые зубы. Зрелище не из приятных, а запах стойкого перегара слившийся воедино с едким сигаретным дымом, коим парень не замедлил дыхнуть девушке в лицо, и подавно.

Аленка отпрянула, но тут же оказалась прижата ягодицами к нагревшемуся на солнце металлическому боку мотоцикла. На бедро ей легла шершавая, мозоолистая рука, сжимавшая между пальцами догоравший окурок.

— Ну, что? Познакомимся?

— Клешню убрал! — сквозь зубы процедила девушка, уперевшись кулаком в грудь нависшего над ней мужлана. — И отошел назад на метр!

— Ты чё? Попутала что-то, цыпа? — еще теснее прислонившись к Аленке, усмехнулся парень и раздвинул коленом ее ноги. — Я знакомиться пришел!

— Отвали!

— Чё? Не понял! — Поднес к губам почти докуренную сигарету без фильтра, затянулся и демонстративно медленно откинул бычок в сторону. Многозначительно приподнял белесую бровь и, нагнувшись к Аленкиной щеке, прошептал, едва не касаясь губами ее уха: — Меня Павло зовут, можно просто Павлик! А тебя?

— А меня звать не надо. Сама к кому надо приду, — фыркнула Аленка, попытавшись оттолкнуть парня.

— Стоять, я сказал, — крепче сжимая ее бедро, гаркнул тот. — Имя!

— Отвали, я закричу!

— Да хоть обвопись! — снова усмехнулся он и кивнул на состязавшихся в скорости Димку и Вереска. Ребятам явно не было никакого дела до происходящего на берегу.

— У меня здесь брат!

— Это ты про того молокососа что ли? — кивнул на балдевшего на бревне Вальку. — Этот же фраер твой брат?

— Да, отвали ты! — Яростно выкрикнула Аленка, с силой отпихнув от себя Павло. — Хуже будет!

Парень пошатнулся, но тут же навалился всем весом на Аленку.

— Борзая цыпочка какая попалась! — тяжело дыша перегаром, протянул он.

Аленка лихорадочно обвела глазами берег и, осознав, что помощи действительно ждать неоткуда, предприняла единственное, что могло бы избавить ее от навязчивого мужлана — со всей силы ударила коленом в пах. Секунду, а, может быть, целую вечность, никакого эффекта, кроме зубовного скрежета над ухом, не наблюдалось. И вдруг он перерос в мучительный и в то же время яростный стон. Павло начал медленно оседать на землю, издавая булькающие гортанные звуки.

— Я тебя, сучка... — невнятно прорычал он. Аленка не стала дожидаться продолжения и, нарочно наступив парню на кисть левой руки, рванула в единственно разумном направлении — к дрейфующему по пруду бревну.

— Недоносок!

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА

ОГОРОДНИКИ

С пруда группа огородников-энтузиастов уехала одновременно — впереди Светка, Вовка и Стас на велосипедах, остальные на голубом "Москвиче" с Васькой за рулем. Собираясь в обратный путь, Наташка всучила Светке свой велосипед, а сама устроилась на заднем сиденье машины подле Вальки, решив, что пренебречь таким замечательным шансом пообщаться с возлюбленным было бы непростительной глупостью. Только сам Валька особого желания разговаривать с инициаторшей навязанных ему огородных работ не испытывал и вел себя до обидного прохладно — то и дело досадливо поджимал губы, ограничиваясь односложными репликами.

В результате к исходу шестой минуты пути больше всего энтузиазма проявлял Лешка, вдруг по каким-то одному ему известным причинам, свято поверив в успех операции по покорению сердца московской красавицы.

— Натах, ну, ты скажи все-таки, что она больше всего любит? — настойчиво допытывался Лешка, нетерпеливо ёрзая на переднем сиденье.

— Танцевать любит, — не задумываясь ответила Наташка и тут же переключилась на Вальку. — Валь, а долго вы из Питера ехали?

— Долго, — неохотно буркнул тот, не отрывая угрюмого взгляда от тянувшейся вдоль дороги лесополосы.

— А цветы какие любит? — не унимался Лешка. — Розы?

— Розы? — скривив губы в скептической ухмылке, переспросила Наташка и осуждающе покачала головой. — Оригинально, ничего не скажешь. Розы она терпеть не может. — Хмыкнула и тут же с недвусмысленным намеком поведала, скосив глаза на Вальку: — А я вот очень люблю розы. Особенно алые.

— А почему она розы не любит? — недоуменно наморщив лоб, продолжал сыпать вопросами Лешка.

— Просто не любит.

— Нет, правда, почему?

— Ну, что-то там с трудовой практикой связано. Их класс ее на грядках с розами отрабатывал под руководством какой-то сумасшедшей ботанички. Вот Светка и говорит, что теперь даже слышать о розах не может без отвращения.

— Ааа, тогда все понятно, — глубокомысленно изрек Лешка. — Еще чуть-чуть — и я сам по тем же причинам яблоки в рот не возьму.

— Валь, а в питерских школах трудовую практику тоже отрабатывают? — снова попыталась вовлечь Вальку в беседу Наташка.

— Отрабатывают, — не глядя на собеседницу, равнодушно ответил парень и снова замолчал.

— И как?

— Как везде.

— Так везде по разному. Мы на яблоках, например, и на картошке, Светка — на розах. А вы?

— Школу мы драили.

— Так какие же она цветы любит? Георгины, флоксы, хризантемы, мальву? Эээ... что там еще есть? — Лешка попытался припомнить известные ему названия цветов, но почти сразу ощутил пробел в знаниях такого рода. В голову ненароком закралась шальная мысль расспросить мать и подробно законспектировать ее ответ. Только ведь, если после такого столь неожиданного и наверняка подозрительного интереса со стороны сына, она непременно сумеет сложить да плюс два и тут же сообразит, кто опустошил соседский цветник. Лешка с надеждой посмотрел на Наташку. — Так какие?

— Ромашки любит полевые, подсолнухи. И маки вроде бы еще.

— Маки! — грубовато хохотнул молчавший до сих пор Васька. — Это к Баранову. Их за эти самые маки на огороде позавчера знатно штрафанули.

— Их штрафанули потому что участковому на бутылку не хватало, — ехидно улыбаясь, возразила Наташка. — А маков в каждом дворе как грязи. Не выведешь ничем. Штрафуй — не хочу.

— Слышь, Лех, а подари ты своей Светке букет конопли. У меня на огороде ее пруд пруди. Может, ради такого дела и у меня прополку устроишь.

— Отвали ты со своим огородом, — неожиданно встрепенулся Валька. — Не было печали — вздумалось нашему Лехе найти ключи к сердцу Светланы Прекрасной. Лучше способа не нашел, кроме как прополоть ей огород. Идиот! Чего доброго еще сено скирдовать ей завтра вызовется. Своих дел нам мало, оказывается. Конечно!

— Лех, ты только не бузи, но ведь Валёк-то дело говорит, — усмехнулся Васька. — Вовану со Стасом энергию девать некуда, вот пусть и мотыжат ей огород хоть круглые сутки. А мы-то чего? Мне еще движок перебрать надо, да и вообще...

— Вась, да брось ты. Там делов-то на полчаса. Зато к Светкиной бабке в доверие войдем.

— Эээ! — опасливо поглядывая на ребят, вмешалась Наташка. — От бабы Шуры все это надо в тайне провернуть. А то никому мало не покажется — ни нам с вами, ни, тем более, Светке. Огреет палкой промеж лопаток — и вся революция!

— Ты как себе это представляешь? Огород-то у них при доме...

— Я — никак, а у Светки как всегда куча идей, одна другой бредовей. У нее такая бабушка, что с годами, хочешь — не хочешь, сноровка на хитрости выработается.

— Да, видали мы ее бабку. Грозная. Костыль, словно сабля на перевес.

— Так-с. Притормози здесь, — скомандовала вдруг Наташка, едва они доехали до чужих сараев, граничивших с нужным огородом. — Мы со Светкой пойдем легенду бабушке излагать, а вы ждите здесь. Позовем, когда можно будет.

Ехавшая впереди машины троица велосипедистов тоже остановилась и, уложив велосипеды на заросшей гусятником обочине, стала совещаться. Светка, судя по жестикуляции, отдавала последние указания Вовке со Стасом, а сама то и дело поглядывала по сторонам, опасаясь то ли бабушку, то ли длинных соседских языков.

Наташка выпорхнула из машины, с усилием хлопнув дверью, но та несмотря на оглушительный звук удара все равно закрылась не плотно, и девушке пришлось повторить попытку.

— Эй, замки вылетят! — ворчливо прикрикнул на нее Васька, высунувшись из окна. — Моя тачка только ласку уважает.

— Вот и ласкайся с ней, раз больше не с кем, — ехидно парировала Наташка и направилась к Светке.

* * *

— Ты меня лучше здесь подожди, — остановившись у крыльца, попросила Светка и, кинув неуверенный взгляд на Наташку, уцепилась за шаткие деревянные перила. — Я как-нибудь сама попробую извернуться.

Наташка ехидно фыркнула и закатила глаза. Демонстративно и совершенно неестественно.

— Извернись! Ну-ка, ну-ка! Посмотрим, как ты потом будешь из-под бабкиной хворостины изворачиваться. Я этот акробатический этюд ни за что на свете не пропущу.

— Спасибо, подруга! Утешила! Как там говорят? На миру и смерть красна?

— Задница твоя будет красна, а не смерть. И главное для чего?

— Есть для чего! — упрямо выпалила Светка. — Неужели не понимаешь? Для Вовки!

— Вовке твоему наплевать на эту забастовку. И на тебя, кстати, тоже!

— Не правда! Я ему нравлюсь.

— И чего? Мне, например, пирожки с вишней нравятся, только...

— Ладно, Наташ. Давай потом об этом. У меня и так коленки дрожат от страха...

— Они у тебя от собственной дури дрожат! Вызвалась непонятно зачем в революционеры, а теперь расхлебываешь!

Светка досадливо поджала губы и, не оборачиваясь на подругу, поднялась на крыльцо. Входная дверь предательски скрипнула, грозясь разбудить бабушку, если та все еще спала, конечно. Подавив трусливое желание сбежать в неизвестном направлении, Светка на цыпочках пересекла веранду и, прикусив кончик языка от старания, потянула на себя коричневую, обитую дерматином дверь в хату.

Опасливо просунула голову в образовавшуюся щель. Ни бабушка, ни дедушка не спали, а, сидя друг напротив друга за столом, играли в карты. Оба такие важные, сосредоточенные.

— Бубны! Дуракам трудно! — громогласно объявил дедушка, открывая козырь.

Бабушка подняла со стола карты и, смочив палец слюной, раскрыла их перед собой веером.

— Охохонюшки-хо-хо., — покачивая головой, протянула она. — Вот это сдал... Ни одного козыря, ни одного!

— Картежникам салют! Я пришла! — расстянув губы в совершенно несоответствующей тревожному взгляду, жизнерадостной улыбке, прервала Светка обсуждение предстоящей партии.

— Явилась детинушка. Садись-ка с нами в карты сыграй. — Бабушка приспустила на нос очки в массивной старомодной оправе и пристально посмотрела на внучку.

— Не, ба. Меня на порожках Наташка ждет.

— Так нехай и она с нами.

— Мы на огород. Полоть.

— Наш? — подозрительно переспросила бабушка, не сводя глаз со Светки.

— Угу, — промычала девушка. — А завтра — ее. На Урожайной.

Стараясь, чтобы голос звучал беспечно и даже равнодушно, Светка пересекла комнату и чмокнула бабушку в морщинистую щеку. В идеале следовало бы и в карты сыграть разок-другой со стариками, дабы притупить их бдительность, но времени на подобные маневры категорически не хватало.

— Вот егоза, — усмехнулся дедушка.

— Кавалеры за тобой приезжали. Все колгушки попереворачивали, — вдруг вспомнив о недавнем происшествии, скривилась бабушка.

— Какие еще кавалеры? — недоуменно переспросила Светка, судорожно вцепившись в угол стола. — Нет у меня никаких кавалеров. Вот еще!

— Ну-ну! Агронома, кажись, сын. И с ним еще двое.

— Ой, так какие же это кавалеры? Так... знакомые ребята.

— Смотри у меня, Светлана! — строго погрозив пальцем внучке, заявила бабушка. — Все матери отпишу. Будешь знать.

— Да пиши! — позабыв о прежнем намерении не нарываться на конфликт, запальчиво выпалила девушка и обиженно насупилась. — Что же мне и с друзьями общаться запрещено? В концлагерь на лето определили? Спасибо!

— Где это видано, чтобы молодая девчонка, никого не стыдясь, на глазах у всего хутора...

— Ба! Всё! Я на огороде... — рванула к двери Светка. — Если не вернусь, считайте меня коммунистом!

— Пойишь хотя бы! — крикнула ей вслед бабушка, но ее слова, ударившись о захлопнувшуюся дверь, достигли Светкиного слуха лишь невнятным шумом. — Сатана, не дитё.

— Балованная дюже. Я в ее годы телят босиком пас, и ничего... не жалился.

— Ну, ты, дед, вспомнишь тоже... Это ж когда было... Нынче и времена совсем другие.

— А чего ж не вспомнить-то? Сам Шолохов мне руку жал. Сказывал: "Работай, тёска, работай!". Бывало, скачет по степи на коне... и я с телятами недалече. Он подъедет, спешится наземь и начнет расспрашивать про наше житьё-бытьё. "Как, — говорит, — Михайло, живется-не тужится?" Такой человек был, лауреат, знаменитость, а с простым людом знался-ручкался. И с хохлами, и с казаками... Может, и меня хотел прототипом каким взять для романа? А чем я не прототип?

— Прототип... — ободряюще улыбнулась ему в ответ бабушка и тут же, будто устыдившись собственной мягкости, напустила на себя суровый вид и перевела взгляд на карты. — Давай-ка, дед, лучше в карты играть. С чего бы под тебя пойти? А если вот так?

На потертую клеенку с легкой руки бабушки легла засаленная шестерка пик.

— А мы на это вот что скажем! — замахиваясь над столом семеркой той же масти, пророкотал дедушка. — Как оно вам?

— Такого добра и у нас хватает...

* * *

Сунув ноги в тряпичные балетки со стоптанными пятками, Светка выскочила на крыльцо.

— Рванули! — громогласным шепотом скомандовала она сидевшей на ступеньках подруге. — Пока все по плану. Они играют в карты. Это еще как минимум на час. Но на шухере все равно стоять придется.

Наташка демонстративно закатила глаза и поднялась со ступеней.

— Ладно, пошли. А вообще... ты мне реальную подставу сотворила!

Светка нахмурилась и недоуменно взглянула на Наташку.

— В смысле?

— Не тупи... пойми, пацаны в начале отношений вовсе не нас любят, а свои эмоции рядом с нами! Так вот Валькины эмоции рядом со мной теперь не самые благодушные. И все из-за тебя, подруга!

— Я-то тут причем?

— Как причем? Чей огород мы полоть должны на солнцепеке? Мой что ли? Твой!

— Так я, между делом так, ни Вальку, ни Кудряшку, ни даже Васька в помощники не звала. Эту миссию ты взяла на себя без моей подсказки. Вопрос: Нафига?

— Большая радость с этими двумя дебилами грядки полоть! Хоть кто-то адекватный с нами будет!

— Ну-ну! Хотела? Получай! И не жалуйся! — растянув губы в ехидной улыбке, отчеканила Светка и двинулась черед двор к огороду.

Наташка насупилась и молча последовала за подругой, мысленно коря на чем свет стоит и Светку, и Вовку Зубова, и Стаса, и даже саму себя. Но обратно пути не было. Как бы ее не нервировала сложившаяся ситуация, бросить подругу в затеянной авантюре она не могла. Да и Валькино участие в предстоящей прополке вопреки доводам рассудка незримо грело душу. Совместный труд, как говорится, объединяет... И так ли важно, что Вальке такое времяпровождение нахально навязали? Альтруизм вообще довольно редкое явление в современном мире.

Не обращая внимания на надрывный лай посаженного на цепь пса, подружки миновали узкую тропку между капустными грядками и погребкой и свернули за сараи. Метнув поверх покосившегося забора взволнованный взгляд на огород, Светка отпрянула к стогу прошлогоднего сеня справа от калитки и заговорщески подмигнула Наташке.

— У меня к тебе просьба... Пожалуйста, давай оставим весь негатив здесь... Не надо показывать его ребятам. Ты права, мы должны у них ассоциироваться исключительно с позитивными эмоциями. А если мы будем цепляться друг к другу по пустякам... это знаешь ли не слишком нравится окружающим.

— Заметано! Улыбаемся и пашем! Да воцарится мир во всем мире!

* * *

Мир не воцарился ни во всем мире, ни даже на густо засаженном картофелем клочке земли — огороде, который вознамерились прополоть ребята.

За время отсутствия девчонок обстановка накалилась почти до температуры кипения. И как не странно, наиболее воинственно вел себя ранее отмалчивавшийся Валька. Накопилось. Последней каплей в, казалось бы, неисчерпаемой бочке терпения миролюбивого и покладистого паренька стала просьба Лешки изобразить пламенные чувства к Сотке.

Прополоть чужой огород на благо личной жизни брата — это еще можно. Занятие, конечно, не из приятных, да и Лёшкины перспективы, мягко говоря, сомнительны... Но надо так надо. Иное дело ломать жизнь самому себе ради иллюзорной цели... Чужой цели, как не крути.

— Лёх, ты в своем уме? — яростно прошипел Валька. — Я и Сотка? Сдурел?

— Валь, да чего ты? Это же не по-настоящему! Временно! Воспринимай это, как прикол!

— Да даже по приколу такого быть не может и не будет!

— Ну или помнишь, ты в театральной студии занимался... Там же тебе тоже приходилось изображать чувства...

— Лёх, ты сдурел... То ж на сцене! Занавес опустили и гуляй, Валя. И никому в голову даже не придет, что у тебя в реальной жизни могут быть какие-то отношения с той жирной, прыщавой девицей, в которую ты якобы влюблен по сценарию спектакля.

— Сотникова не толстая и не прыщавая. Даже симпатичная...

— Вот и мути с ней сам, раз симпатичная! А от меня отвали.

— Валёк, я тебя часто о чем-то прошу? — нахмурился Лёха.

— Редко, — воинственно выпалил Валька, — но метко! С Аленки пример берешь. Та как попросит о чем-то, считай, можно сразу очередь к отцовскому ремню занимать.

— Чего ты как дитё на самом деле? Батька с мамкой с девками гулять не велят?

— С Соткой? Лёх, ты шизанулся? Да если б мне мать приплатила, я с Соткой связываться не стал.

— А если я приплачу?

— Да тебе платить нечем!

— Ха! Не дрейфь, будет тебе магарыч. На бутыль "Дядюшки Сэма" уж как-нибудь наскребу.

— Ага, а потом сам же ее и вылакаешь! Предложи что-нибудь поинтересней.

— Кулёк леденцов что ли? — скривился Лёха, демонстративно облокотившись на мотыгу.

— Эй, пацанва! — окликнул их с середины огорода Стас. — Фигли прохлаждаемся? Или вы только перед девками такие стахановцы? А ну взяли тяпки в зубы или нах пошли отсюда! Обойдемся без таких помощников!

— Фигли ты выёживаешься? Без тебя разберемся куда нам идти! — рявкнул в ответ Валька.

— Ты сопли сперва подотри, а потом уж хавалку разевай! — оскалился Стас, двинувшись к бездельникам, ловко лавируя между грядками.

— Слышь ты, убогий... — задиристо продолжил Валька.

— Чё! — приблизившись к нему, угрожающе спокойно протянул Стас. — Это ты мне?

— А кому же еще?

Стас скривил губы в презрительной ухмылке и, приложив ко лбу Вальки раскрытую ладонь, с силой толкнул того вперед.

Не ожидавший нападения Валька кулем повалился на картофельный куст, примяв его под своим весом. Но тут же вскочил на ноги и ринулся на обидчика, ударив того головой в грудь. Стас тоже не устоял на ногах, рухнул на спину, утягивая вслед за собой Вальку. Именно в этот момент из-за калитки появились жаждавшие мира во всем мире девушки — Светка с Наташкой.

— Совсем сбрендили? — вскрикнула Светка, кинувшись разнимать драку. Но ребята будто и не заметили ее, продолжая кататься по земле и ожесточенно мутузить друг друга.

— Свет, Свет! Не лезь! А то и тебя зацепит! — попытался оттащить ее в сторону Лешка.

— Да меня уже в любом случае зацепит! — зло огрызнулась Светка. — Не эти двое, так бабушка отлупит! За потоптанный огород.

— Чего случилось-то? — вмешалась Наташка. — Из-за чего сыр-бор?

— Да тебя, Натах, поделить не могут! — лукаво усмехнулся Лешка. — Гордись!

119