Мы потрясем нашей правдой мир

Димка пользовался большой популярностью среди женской части лицея. Тоже ничего нового... Уж бабы-то его никогда вниманием не обделяли. За этот год он успел завести шесть более-менее серьезных интрижек, это если не считать кучки ничего не значащих перепихонов. Дамочки оказались "одаренными" не только в отношении интеллектуального развития... Но все это было чем-то само собой разумеющимся.

Рыжая Катька правда выбила его ненадолго из привычного ритма своей Большой Любовью. Ну так это ведь ее любовь, а не его. Ему то что? Самой надо было головой соображать... "Одаренная" как-никак. Он ей в пламенных чувствах и любви до гроба не признавался... золотых гор не обещал... Секс — всегда пожалуйста, а объявлять себя парой с деревенской дурочкой — это уж избавьте.

Да, временами было весело, тусово и ржачно. Вспомнить хотя бы как они кипятильник от Валвалевны прятали, которая, к слову сказать, оказалась милейшей старушенцией.

Или как Дэн с Вованом двух крошек во время ночной вылазки подцепили и в общагу притащили через окно. Вся общага собралась поглазеть, как эти крали карабкались на шпильках по решеткам на окнах первого этажа. А потом оказалось, что у одной "не те дни" и секса не будет... Вторая так не ломалась, хотя лучше бы тоже отказала... После нее половина мужского населения общаги еще долго живность выводила из нижней шевелюры...

И вот учебный год подошел к концу. Впереди еще два с небольшим месяца лета. Дом. Мама. Кругловка. Друзья. Сенокос. Клуб. Тусовки по ночам в детском садике...

* * *

Автобус наконец-то припарковался у столовой. Димка еще раз окинул взглядом салон и потянулся за своей спортивной сумкой.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

ПОСИДЕЛКИ

Вечерело. Золотистое предзакатное небо постепенно приобретало сначала розоватый, а потом темно-синий оттенок. По-южному быстро на хуторе сгущались сумерки. Душные, почти вязкие. Синевато-серые. Пахнущие парным молоком и навозом. Старушки в цветастых платках привычно расселись на лавочках у своих и соседских дворов.

Марья Михайловна, тяжело переваливаясь с бока на бок, приближалась к скамейке, на которой уже сидели две старушки.

— Здоровеньки былы!

— И тебе не хворать. Присаживайся к нам, Марусь.

— Благодарствую. Слыхали? У Евсевны-то нынче ночью цыгане весь чеснок подергали и гуся уволокли.

— Слыхали... Только не чеснок, а лук.

— Какой лук? Своими глазами видала, что чеснок.

— Видала, как цыгане воровали?

— Да нет. Видала, что у нее там чеснок был посажен.

— Так и гусей Евсевна с роду не держала.

— Не держала, а сейчас ей дочка дала на завод.

— Брешешь. На что ей гуси на старости лет?

— Вот те крест — не брешу. Ейный дед гусятины захотел, вот и завела она гусей.

— Да и деду ейному сто лет в обед, на кой черт ему гусятина.

— Говорит ей: "Надоела курятина. Гусей давай заведем".

— А она так и согласилась?

— Так не сразу ведь. Так лаялись на той неделе, аж у меня было слыхать.

— Ой, брешешь. Они из-за свиней лаялись. Евсевна своему говорит: "Иди свиньям каши дай". А он ей: "Сама иди". Так она его так сковородкой оглушила, что тот дверью хлоп — и ушел. Только к утру и явился. Пьянющий.

— Слыхала — слыхала. Они с Миронычем горькую цельную ночь у столовой пили и песни горланили. А потом Ленкиного сына отколошматили. Да так добре, что того в район аж в больницу повезли. Два зуба выбили.

— А я слыхала, что у того ребра сломаны.

— И ребра тоже они сломали. И два зуба выбили.

— Ой, да не бреши. Я Димку вчерась видала. Так со всеми зубами он шел... Скалился.

— Так вставили они ужо.

— Где ты видала, чтоб так скоро зубы вставляли.

— Мне Егорна сказала. А она от Ленки через забор живет. Все видит. Говорит, зубы ему выбили. А Ленка на утро к Миронычу разбираться прибегла. Так он ее взашей вытолкал. Говорит: "Нечего твоему Димке к внучке моей в провожатые набиваться. Она девка городская, получше себе ухажера найдет, не чета вашему пьяньчужке". Так Ленка хвать лопату и давай Мироныча по двору гонять. Кричит: "Нечего вашей шалаве на моего Димку вешаться".

— А хороша у Мироныча внучка. Чернявенькая такая.

— А по мне так — страшненькая. Димка у Ленки такой славный парнишка. Работящий, красавец. Да и не пьет он вовсе.

— Как же! Гоню я давеча корову с утра. А он идет с гулянки, еле на ногах стоит. И Валька с ним.

— Енто ж какая Валька?

— Так Мироныча внучка.

— Тоже пьяная?

— Да нет вроде. На каблучищах. Юбчонка коротенькая. Весь срам видать. И как не стыдно. Ни стыда, ни совести у нынешней молодежи.

— Не то, что мы были.

— Да разве ж мы по ночам гуляли?

— Ой, Маруськ, да ты ли не гуляла?

— Так не до ночи ж. И что они там делают по ночам? Молодежь.

— Так на то и молодежь, Марусь, чтоб веселиться.

— Веселье нашли себе по ночам шастать. Тот год у меня всю бахчу обнесли, паразиты.

— Так тебе ж ее цыгане обнесли.

— Так нынешняя молодежь хуже цыган. Прям не знаешь, что от них ждать. Может они мою бахчу и обнесли. И вот ведь паразиты, зеленцом прямо. И рядом на дорожке побили. Дед мой пол ночи потом с вилми их караулил.

— А балованные-то какие детки нынешние. Прямо мочи нет. Мы в их возрасте и коров доили и телят босиком пасли. А им лишь бы по ночам шастать.

— Ну не те времена сейчас. — Наконец встряла в разговор до сих пор молчавшая третья старуха, продолжая задумчиво что-то чертить костылем на земле.

— А все Ельцин проклятый.

— Да при чем же здесь Ельцин-то? — молчаливая старуха оторвала взгляд от своего костыля и чуть насмешливо посмотрела на собеседницу.

— Как при чем? Он и Горбачев. Страну развалили. Нравы пали. А как при Хрущеве жили...

— Нууу! Им молодым теперь наша тогдашняя жизнь и не по нраву была бы.

— Че они понимают в жизни-то? Им лишь бы по ночам шляндать.

— Уж поболе нас с вами в их возрасте.

— Да прям! Работали мы, боролись и не понимали ничего что ли? Ты что ж говоришь такое?

— Ой, Марусь. Не лезь ты в жизнь их. Она у них на нашу не похожа.

Старухи синхронно вздохнули и задумчиво замолчали.

Марья Михайловна начала старательно поправлять цветастый платок на голове. Вера Никитична зашуршала целлофановым пакетом, укладывая в него давно отложенное на колени вязание. Полина Кузьминична, самая молчаливая из старух, продолжала что-то чертить костылем на земле. Мерно гудел вдалеке элеватор. Молчание затягивалось.

— Что это сегодня Шуры не видать?

— Так внучку к ней привезли. Наша Наталья у них с утра ошивается.

— Малую что ли?

— Да она уже большая. Хорошая девчонка.

— Балованная.

— Ой, Марусь, своих детей, внуков нет, так тебе все чужие плохие.

— А ты меня этим не попрекай...

— Да кто ж тебя попрекает?

— Ты и попрекаешь. А я одна с войны осталася. Муж в войне сгинул, без вести пропал. Я его ждала, ждала и не дождалася. И деток мы не нажили...

— Ха! Ждала. А Петька к тебе от Нюрки долго бегал!

— Ты, соседка, говори, да не заговаривайся. Не бегал он ко мне.

— Брешешь, сама видала. Что не вечер — он к тебе.

— А тебе какое дело? Себя бы вспомнила...

— А что мне вспоминать то. Я честно жила.

— Честно? А кто у Таньки Гречкиной жениха отбил?

— Так она сама не удержала его. Я-то тут при чем?

— Ой, бабы, ну что ж вы гадости-то вспоминаете? Будто нам и хорошего вспомнить нечего. Жизнь цельную прожили. А помните только дурное.

— А я плохого в том, что за Павла вышла ничего не вижу.

— А я вижу! Танька ж тогда тяжелая была, говорят. Потому и утопилась.

— Ой, бабы, помню, иду, корову гоню с утра. А народ у колодца толпится. Ну, я так сразу и поняла утоп кто-то. Протолкалась к колодцу, гляжу вниз, а там кроме волос то ничего и не видать. Волосы длинные, светлые, красивые. А потом вытащили, глядим Танька.

— Да, она и посинела уже... Ооо!!! Гляньте-гляньте... намылились девчата на танцульки! Кто ж такие?

— Сейчас до фонаря дойдут, поглядим. Глаза совсем плохие стали... Эх... старость.

— Да ты на глаза-то не пеняй... темень такая, вот ничего и не разглядеть. Всего 3 фонаря во всем хуторе горит...

— А все Ельцин проклятущий!

— А ты, Марусь, опять старую песню запела... Кто ж такие? Никак не разглядеть...

— С краю, кажись, Зубова девчонка идет... А кто еще и не разобрать...

— А посередке Ольга Гоголева вроде бы.

— Высокая какая вымахала. Да нет. Енто не она. Она сегодня к бабке в 1-ю бригаду сразу после коров на лисапеде поехала.

— И что с того? Бабке молоко повезла.

— Повезла и не возвращалася.

— А ты почем знаешь?

— Ну так не видала, как она обратно проехала.

— Значит просмотрела. Енто ж точно она идет посередке.

— Ну может... А третья-то кто? Ленка Киселева что ли?

— Да нет! Она ж малая еще. Ее мать на гулянку не отпустит.

— Ну какая ж малая?! Здоровая девица. Сворачивают с грейдера в нашу сторону. К нам что ли?

— Да нужны мы им... старухи...

— Кто же третья? Идут... Куда интересно...

— Да за Валькой небось. Мироныча внучкой.

Старухи ненадолго замолчали, пристально наблюдая за приближающимися девчонками.

— Куда ж вы, девчата, такие красивые намылилися?

— Да сегодня ж танцы в клубе, баба Поль! Вот сейчас за Валькой зайдем и прямым курсом в центр.

— Танцы — енто дело доброе. Танцуйте, девчата. Когда ж еще, коли не в молодости.

— Спасибо, баба Поль. Мы побежали.

Старушки некоторое время молча смотрели девчонкам вслед и когда те оказались вне зоны слышимости Полина Кузьминична продолжила:

— И Наталья наша намылилась сегодня в клуб. Подружка ейная из Москвы приехала. Вот наша и пропадает у Титовых с утра. Уже опосля коров прибежала домой, борща похлебала набегу и побегла обратно причипуриваться.

ПЯТАЯ ГЛАВА

СБОРЫ

— Можно твою тушь взять?

— Конечно, только эта зеленая. Если хочешь ее, то она потрясно смотрится с зеленым карандашом. Возьми. Тебе к цвету глаз подойдет!

— Спасибки.

— Ну что же мне надеть? Платье или шорты с салатовой кофтой? Как лучше?

— Платье потрясное, а шорты просто круть. Лучше шорты.

— Да...? — Светка в очередной раз подскочила к зеркалу и приложила к себе салатовую кофту с черным латексным сердцем на груди.

"Кофта офигенная, а с шортами смотрится вообще улет! Блестящие латексные карманы на попке отлично гармонируют с сердцем на груди! Я реально произведу фурор. Это же последний писк!!! Нет, платье для первой дискотеки, наверное, лучше. Писк, то писк, но мода понятие субъективное... И в деревне могут еще и не знать, что это писк... Лучше платье! Оно тоже модное... Неудобное конечно... постоянно вверх задирается... Задолбаюсь одергивать... Тогда лучше шорты. Все, решила, одеваю шорты!"

Светка начала быстро стягивать с себя выгоревший топик в полоску, в котором привыкла бегать днем по двору. Скорее всего со стороны это выглядело немного глупо и истерично, но она очень боялась передумать. Шутка ли, первая в жизни взрослая... самая настоящая дискотека!!! Не какой-то огонек в школе или вечер под присмотром вожатых в лагере, а реальная дискотека!!!

Светка долго и пристально рассматривала себя в зеркале на старом бабушкином шифоньере. И категорически сама себе не нравилась! Очень худая, без ярко-выраженных округлостей бедер и груди, волосы совершенно не модного цвета и длины. Мама почему-то до сих пор не разрешает их покрасить в какой-нибудь другой цвет! О том чтобы отстричь эту нелепую косичку вообще говорить не хочет! Ну как она не понимает???

Что за чушь несут эти родители о естественной красоте?! Нет, ну это конечно, потрясающе, когда ты красивая сексапильная блондинка с пышной грудью, осиной талией и пухлыми губками... Особенно если все это тебе дано матушкой-природой.

Но в ее, Светкином случае все наоборот! Она... ой как не хотелось перед первой дискотекой такое о себе говорить... О какой естественной красоте можно говорить, если речь идет о ней??? Косметика — это единственное, что может спасти ее от неминуемого позора.

И скорее всего мама это понимает. Зачем в противном случае она сама этой весной надарила ей, Светке, кучу классной косметики. Абсолютно новой, купленной специально для нее!!! Теперь у нее есть и румяна, и тени, и несколько губных помад, и огромное количество разных лаков!

Прошлым летом в лагере девчонки из первого отряда красили ногти голубым и белым лаком. Смотрелось просто потрясно. Половинка ногтя голубая, половинка белая! Теперь и Светка тоже так могла. И, кстати, неплохо получалось. На левой руке вообще идеально, ровно как по линеечке.

Но Светке все равно больше нравился оранжевый лак. Особенно классно он смотрелся с той самой салатовой кофтой! У нее еще был салатовый, но его она выпросила до кучи. Точнее ей сначала казалось, что салатовые ногти будут неплохо смотреться с салатовой кофтой, но на деле смотрелось скучновато. Светка им, конечно, изредка красила ногти, только он более-менее гармонично смотрелся только с летним повседневным сарафанчиком. На самом деле сарафан был нелепый. Детский! Но Светке он почему-то нравится. Она же не на дискотеку в нем собиралась ходить!

Ну а сейчас ей предстояла именно дискотека. Настоящая! Первая в жизни настоящая взрослая дискотека. И Светке так хотелось выглядеть идеально! Ей так хотелось увидеть в зеркале красивую "модную столичную штучку", перед которой не смог бы устоять ни один парень.

Она мечтала, что вот они с Наташкой, держась как в детстве за руки, свернут с "маленькой дороги" к клубу, где уже будет много местной молодежи, и все ребята повернутся в их сторону. Они, не глядя ни на кого, пройдут к белому зданию клуба. Тем временем, самый красивый парень будет продолжать пристально ее разглядывать, не понимая, что с ним происходит. И его будет бессознательно тянуть к ней...

"Хм! Что за чушь! — одернула себя Светка. — Как можно с первого взгляда влюбиться в меня?"

Светка почти вплотную приблизилась лицом к зеркалу и, слегка приоткрыв рот, попыталась провести черной подводкой для глаз ровную линию на верхнем веке. В сочетании с тушью получалось вполне сносно. Глаза стали более выразительными. С помощью бронзовых румян удалось выделить скулы. Довершив образ коричневой помадой, Светка отошла на полтора метра от шифанера и постаралась непредвзято оценить результат.

— Наташ! Посмотри! Ну как я?

— О! Потрясно! А можно мне твоей помадой губы накрасить?

— Конечно, бери! То есть тебе нравится? — Светка отвернулась от шифанера и посмотрелась в центральное зеркало трюмо. — О! В этом зеркале я себе нравлюсь значительно больше!

* * *

В комнату влетел Лешенька и с разбегу плюхнулся на стул, на котором мать разложила поглаженные Димкины брюки. Димка, краем глаза заметивший братишку, резко отвернулся от трюмо. Лешенька, хитро скосив взгляд, едва ли не демонстративно поерзал на стуле.

— Ну и что ты задумал? — подбоченившись спросил у него Димка.

Лешенька радостно улыбнулся и снова поерзал на стуле, как бы доказывая всю серьезность своих намерений окончательно помять Димке брюки.