Оглавление
ПРЕДИСЛОВИЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЭПИЛОГ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Отряд останавливается у крохотной, полуразрушенной деревушки. Ни тел, ни пятен крови, лишь изрытая неведомо чьими сапогами вязкая земляная жижа. Но война и тут оставляет след. Часть хибар лежат поваленные, от некоторых брусков еще тянет теплом. Кто сотворил это? Отступающие, разгромленные отряды армии? Разбойники? Или зашедшие далеко от основных сил демоны и прихвостни Темного Лорда? Какая впрочем, разница.
— Тише, — король Аларих дергает скакуна, резко и испуганно мотнувшего головой, за поводья. Голос выдает нетерпение, граничащее со страхом.
Монарх поднимает взгляд к небу, бряцают кольца кольчужной бармицы. Воняет. Запах гари прочно селится в западных землях, а с ней и ведьмина хворь. Не разобрать — день ли или закат. Всюду непонятное серое марево, исходящее с миазмами черной магии.
— Ваше величество! — внимание Алариха привлекает один из фирдменов. Король лишь кивает, не вдаваясь в подробности. Значит время пришло. Он поднимает руку, предательски дрожащую, смотрит на трепещущие пальцы.
— Приведите ее, — отдает правитель распоряжение, поперхнувшись и закашлявшись.
Двое дружинников сопровождают, поддерживая за локти, черную фигуру. Облаченное в цвета Тьмы и вовсе кажется расплывшейся, неясной кляксой. Неведомое существо дергается, не встречая особого протеста со стороны конвоиров.
— Жарко, — раздается изнутри черного марева девичий голос. Девушка откидывает капюшон, вспотевшие русые волосы, выбившиеся из косы, прилипают к лицу. Луиза. Последняя надежда человечества и сил Света. Вернее так предполагалось. Проигрывавшим битву за битвой солдатам нужен был символ, кто-то вселяющий надежду и веру в скорую победу. Облаченная во все белое, источающая свет, со штандартом в руке Луиза появлялась на полях баталий... что бы вновь и вновь быть опрокинутой Темным Лордом. Кто в здравом уме может поверить в победу пигалицы над страшным колдуном?
— Ваше величество, — сквозь зубы шепчет переодетый в гвардейца гроссмейстер паладинов, — это слишком рискованно.
Аларих молча подходит к Луизе и с силой накидывает капюшон. Да так, что несчастная едва пополам не сгибается.
— Или ты считаешь, — уже резче и, переходя на крик, — что этот маскарад, — он хватает девушку за локоть и трясет, — обманет Лорда.
Король молчит, лишь смотрит в глаза паладину.
— По местам, — тихо отдает он последнее распоряжение.
Тьма приближается. Аларих готов дать какую угодно клятву — можно чувствовать стон земли от шагов этой мерзости. Трудно дышать, омерзительно холодные пальцы тянуться к горлу, обдав трубным смрадом. Вот уже и видно приближающийся небольшой отряд. Реют флаги, воины в вороненных доспехах вольготно раскачиваются в седлах и перешучиваются. Победители, фортуна им благоволит и пьянит сильнее хмеля.
Сейчас, еще немного...
Темный Лорд делает знак рукой, останавливая и без того немногочисленную свиту. Спешившись, открыто демонстрирует меч, воздетый над головой.
— Безначальный помилуй, — пыхтит гроссмейстер, ниже натягивая, что б скрыть лицо, шлем.
Властелин отдает 'рыцарям' (сущее отребье и ворье, недостойное именоваться таковыми) Тьмы оружие и идет. Один. Сердце монарха готово выпрыгнуть из груди, дрожь в коленях вот-вот ноги подкосит. Бог их не оставил, все получается.
Превозмогая волнение, Аларих делает шаг вперед и чуть подталкивает за собой переодетую Луизу. Тяжелее всего поднять взгляд на Лорда. Вот тут нервы дают сбой и король отшатывается. Темный глухо посмеивается, глядя на окруживших его людей. Спокойный, пусть и вдали от своих.
— Перестань, — успокаивающе, как с ребенком, говорит колдун. — Ты славно бился, нет в том позора. Итак! — громко возглашает он, как актер, во время финала, воздев руки. — Закончим же это, прекратим войну тут и сейчас.
Взор Властелина оборачивается к закутанной в черное девушке. Та трепещет осиновым листом и кажется, сейчас упадет под ноги страже. Гвардейцам и правда приходится подхватить Луизу.
— Ну же, — Лорд протягивает руку, — подойди ко мне, любовь моя.
Луиза не шевелится, вросшая в землю как вековой дуб.
— Иди, дура, немедленно, — щетина паладина трется о щеку Луизы.
Но насмерть перепуганная девчонка не в силах пошевелится. Властелин опускает руку и переводит взгляд на короля. Из провала черного капюшона на Алариха смотрят все демоны ада. Хочется упасть, зарыться в землю и скулить.
— Аааа, будь ты проклят, бесово семя! — орет, не вытерпев, гроссмейстер.
Выхватив полыхнувший огнем клинок, рыцарь откидывает так и не пришедшую в себя Луизу, что бы ринуться в атаку. Сдается, солнце падает с небосвода вместе с пылающим мечом рыцаря. Десятки брызг огня разлетаются повсюду, загораются кустарники и немногие уцелевшие дома.
Постепенно Аларих приходит в себя, хоть перед глазами идут круги, а звуки доходят отдаленным эхом. Себя король обнаруживает лежащим под обломками бревен.
'Что? — не понимает он. — Мы проиграли? Так быстро?'
Где-то кипит схватка, слышен лязг стали и брань — сражаются фирдмены, отрезая колдуна от свиты. Но вот лежит опрокинутый Лордом паладин, золотое облачение все перемазано грязью. Хнычущая Луиза ползет от приближающегося Властелина, посылая молнию за молнией. Бесполезно.
— Где она? — темный не кричит, говорит ровно, приближаясь шаг за шагом. — Что вы с ней сделали?
Очередной сгусток магии вязнет в серой дымке, окутавшей колдуна. Отчаянно отбивающуюся Луизу подбрасывает в воздухе тряпичной куклой. Аларих шевелится в груде мусора, пытается крикнуть 'Не надо!', но хрупкое тельце резким рывком летит вниз. Раздается противный хруст костей, король зажмуривается, не в силах сдержать капли слез.
— Где она? — разобравшись с волшебницей, Властелин поворачивается к погребенному монарху. — Верни ее.
Тварь приближается. В истерике Аларих рвется из капкана, но крупное бревно придавливает ноги, силы покидают мужчину. Остается пару шагов, король ищет взглядом меч, но оружие нигде не видно.
— Стой! Нет! Не надо! — дрожит правитель, храбрость отступает перед страхом смерти. — Я скажу! Я все скажу...
Раздается скрежет разрываемого металла. Темный Лорд качается, делает еще шаг и падает срубленным деревом. Из спины торчит золоченный, покрытый рубинами королевский меч.
— Я, — паладин харкает кровью и не в силах стоять, падает на колени, — прикончил его.
Сражение подходит к концу хоть где-то еще и слышны ее отголоски. С потерей главаря, темных удается опрокинуть и они рассеиваются подобно уходящему туману. Расступаются облака, позволяя настоящему небу взглянуть на израненную землю.
— Помогите, — шепчет подоспевшей страже Аларих.
Раздается удар грома и впервые за долгое время с неба падают струи кристально чистой воды. Так и стоя в луже на коленях, рыцарь-паладин истерично смеется.
— Я прикончил эту тварь!
Морщась от боли и опираясь на плечи фирдменов, король скачет к распластанному телу поверженного врага.
— Ваше величество, не прикасайтесь к заразе..., — суеверно опасаются гвардейцы, в ужасе взирая на лихо людское.
Дернув щекой, монарх наклоняется над трупом. Но сорвав капюшон, не находит ничего кроме грязных тряпок.
Папские земли. Аббатство святой Луизы
Сон покидает аббата Бернарда резким толчком. Пожилой монах едва ворочается, медленно приходя в себя, пока стоящая над кроватью монахиня продолжает толкать настоятеля в плечо.
— Ваше преподобие, — зачем-то шепотом (ты же человека будишь!) пытается дозваться сестра Мария.
События сна растаивают снегом на жарком солнце. Лишь лица, едва узнаваемые по гравюрам давно ушедшей эпохи, все еще стоят перед глазами.
— Отец Бернард, отец Бернард! — сестра трясет энергичнее, окончательно понимая — отец настоятель не спит. — Благодать посетила нас этой ночью.
При этом круглое добродушное лицо принимает такой щенячий вид, что аббату немедленно хочется швырнуть тапком и лечь на другой бок.
Поднимаясь с уютной кроватки и зашнуровывая сандалии, аббат понимает, возможно, грех жаловаться. Отец мог отправить "лишнего" сына восвояси, но оплатил учебу. Прилежное учение с еще большим в значении происхождением пробило дорожку к высотам. Аббатство. По сути, феодальное поместье. Разбросанные тут и там хутора, крепкая деревенька, мельницы. В самом монастыре процветают ремесла, есть ткацкая, сапожная мастерские. При необходимости Бернард может выставить вооруженный отряд, не считая ополчения.
— Святая Брунхильда снова говорит с Всевышним! — короткие ножки Марии быстро перебирают, стараясь поспеть за широким шагом настоятеля. — Вот ведь счастье!
При этом она театрально всплескивает руками. Бернард только фыркает, крикнув на просыпающихся монахинь. Без толку, мог бы не драть глотку. Эти курицы послушны когда угодно, но стоит лишь Брунхильде запеть песнь... Вот и сейчас стайками собираются в коридоре. С какой головой человека при жизни можно назвать святой?
— Где она? — спрашивает нетерпеливым голосом, балансирующим на грани срыва, аббат.
— В главном святилище, ваше высокопреподобие, — сестра Мария в конец запыхалась, но это не влияет на решимость. Подобрав юбки, она откровенно бежит.
— Я же велел не выпускать ее из кельи!
Поздно. По всему зданию раздается то плачь, то радостный смех. Когда до слуха Бернарда доходят стоны, он теряет терпение. Широкие створки святилища с грохотом растворяются.
Храм всегда наполнен светом. Человеческие молитвы заполняют его, без свечей и даже магических светильников он переливается золотом. Кажется высокие, на половину стены витражи сами по себе источают свет. Умиротворенно смотрят лики святых, тянут руки, приглашая к себе. Святое место, дом Безначального.
Лишь монах входит подобный демону бездны. Взъерошенная тонзура напоминает торчащие рога, горят пламенем глаза. Даже толпящиеся у входа сестры не с первого раза решаются последовать внутрь.
— Он во мне! — лежащая на полу молодая девушка извивается змеей. Шлейф длинных черных волос ковром стелется по полу. Белая длинная рубаха сползает, обнажая грудь. По лицу течет слюна, но Брунхильда не обращает внимание. Глаза устремлены ввысь к куполу, горят от восхищения, будто от встречи с любовником. — Я чувствую Безначального, он входит в меня!
"Ну почему когда эта безумная говорит о Боге, это звучит так ужасно", — при виде бьющейся в истерике монахини гнев отступает.
А ведь она почти ребенок. И очень красива. Чернокосая и с белоснежной кожей, с очень нежными чертами лица. Вот только глаза полны безумия. Бернард склоняется над несчастной, прикрывает наготу, вытирает рот.
— Блаженная, — шепчутся за их спинами таким тоном, будто Брунхильда не живой человек, а местная достопримечательность. — Пророчица. Да-да. Сейчас она скажет Слово. Безначальный говорит через нее.
— А ну тихо! — гаркнул Бернард, заставив монахинь, бросится врассыпную.
В жреческой школе учат многому, в том числе и особой священной магии. Не то, что бы аббат обладает особой предрасположенностью, но кое-что умеет. Утихомирив балаган за спиной, сосредотачивается, рукой проводит перед лицом. Легкие, ненавязчивые волны энергии растекаются по телу девочки. Аббат боится проникать глубже, лишь самую малость, касаясь души. Обычно помогало.
Хрупкая девушка отбрасывает мужчину прочь. Она резко закидывает голову, пытаясь вздохнуть. Глаза заполняются кровью, делая ее фигуру без того ужасной. Из глотки вырывается хрип.
— Ночь! — кричит она в истерике, пальцы впиваются в кожу, нанося глубокие раны. — Ночь восхода Черной Звезды! Повсюду тьма, я ничего не вижу. Только запах. Пахнет тленом, гарью, кровью! Всюду мертвые тела и лай собак. Это пир смерти!
Как можно быстрее аббат, на четвереньках, бросается к Брунхильде. Навалившись всем весом, прижимает к полу. Девушка стонет, кусает его за руку, но наконец, успокаивается.
И все бы хорошо, если не крик из толпы:
— Сегодня взошла Черная Звезда! Он возродится в эту ночь!
* * *
Луна, еще ворочаясь, плотнее укутавшись в одеяло черных облаков, лишь лениво выглядывает. Крохи света пробиваются сквозь ночную мглу, падая на улицы и крыши домов. Ночь вступает в свои права, ревниво реагируя на посмевших нарушить покой. В одном из домов раздается громкий смех зычных мужских глоток. Словно в подтверждение луна чуть приоткрывает завесу, желая взглянуть на наглецов. Кому не спится в столь поздний час? Не наработались еще крестьянские руки, не достаточно ли гнули спины? Но нет, крестьянин не спит. То в одном, то в другом доме загорается свет. Под несмолкающий мужской смех раздается истошный крик молодой женщины. Распахиваются ставни, и сонные люди громко голосят.
Лишь бельму Черной Звезды, настолько темной, затмевающей саму темень ночи, нет дела до людской суеты. Она гордо и молча стоит, пророча человечеству гибель и страдание. Да кто увидит ее в эту дивную ночь? Кто презрит весельем, видя на небосводе зловещее знаменье?
Двери дома распахиваются с такой силой, что срикошетив от стены, метко влетают в лоб первому хохотуну. Остальные, что есть мочи, разбегаются в стороны, щедро осыпаемые мокрой тряпкой. Дородная женщина, с видом военноначальника, грозно гремит кулаком.
— А ну кыш отседва! — в подтверждении она трясет вышеупомянутой тряпкой. — Знаете же, что не положено. Идите в свою забегаловку. Зыркнув напоследок глазами, она захлопывает двери.
— Клянусь мельницей доставшейся мне от папаши, — вокруг высокого мужчины, у которого даже из-под мешковатых одежд видны бугрящиеся мышцы, скачет и пританцовывает полная противоположность. С куцей бородкой и редкими зубами, смешно топорщащимися остатками волос, мельник Кристиан полон искренней радости, — это будет мальчик!
— И никак иначе! — хором подхватывают остальные.
Могучий Бавдовин лишь краснеет. Смущенно пряча улыбку в зарослях черной бороды, позволяет приятелям подхватить себя под руки. Процессия движется сквозь деревню, прямо к трактиру "Огненный вепрь".
Хутор "Кабанье гнездо" одно из множества рассеянных в папских землях поселений. Видимо кто-то из местных лордов или отцов так намекал на изобилие дичи. Впрочем, если эти благородные животные и водились в здешних местах, то дела давно минувших дней, как и многое другое связанное с "Кабаньим гнездом". Хутор славился некогда процветающим. Об этом до сих пор свидетельствует чудом держащийся на плаву трактир, да часовня. Даже сейчас можно разглядеть остатки каменных плит, бывших главной магистралью.
Время беспощадно. Некогда прибыльные торговые пути забываются, унося в прошлое не только вереницы груженых караванов, но и жившие за их счет селения. Дома пустеют, молодежь все более стремится к городам, в поисках славы и легкой жизни. Не удивительно, почему древние традиции пускают крепкие корни в увядающих селениях. Умирающая, вырождающаяся земля цепляется за прошлое, не желая уходить.
Процессия мужчин становится все более чинной. Вспыхивают огоньки зажженных свечей, а смех сменяется молитвенным пением.
