— Разумеется, дети не рождаются в ночь Черной Звезды, — подает голос священник, поглаживая подбородок, будто на лекции университета. Вдруг руки опускаются, а лицо перекашивается гневом, — особенно если матери готовы придушить младенца его же пуповиной.
Отец Фернанд делает шаг вперед и опешивший Роланд, выше и шире худенького священника, пятится.
— Ты хоть знаешь, сколько убито детей из-за этого глупого суеверия? — негодует молодой человек. — Да то, что рождение этого мальчика стало достоянием общественности чудо из чудес. Завидев Черную Звезду матери уходят в лес, где убивают ребенка, боясь породить темное существо! Как вбить в ваши головы — что все это суеверия! Человек не может стать плохим или хорошим в зависимости от расположения звезд. Или месяца.
— Но пророчество..., — обронил солдат, теряя былую уверенность.
— Хорошо, — отец Бернард переводит дух и чуть успокаивается, переходя от штурма к диалогу. — На прошлой неделе мы выяснили, что жившая на болоте старушенция ведьма. Так?
Роланд кивает, чуть хмурясь. Эту историю забудут не скоро. Старушка, Божий одуванчик, жила отшельницей. Не сразу конечно странности проявились, так что подозрений не вызвало. Раньше там была крепкая семья, но кто умер, кто уехал, как это обычно и бывает.
Беды и ранее случались. Но достаточно незначительные, что бы от них можно было отмахнуться, списав на случайность. Один мужик загулял, второй — с кем ни бывает. Священники читали проповеди о вреде блудодеяния, а в селе то и дело появлялась женщина неописуемой красоты. Да такая, что сразу наповал. Грудь, что налитые соком дыни, горячая и страстная, кажется, прижмешься, ожог оставит.
Колокола забили только когда начался падеж скота, странные кошмары терзали души обитателей. Дома наполнились криками, где на свет появлялись обезображенные дети. Магический след привел к обветшалой избушке на болоте...
— Может быть, ты скажешь, что и ведьма была рождена под сенью Черной Звезды? — с чуть снисходительной улыбкой сказал Бернард.
— Нет, конечно, — пробурчал, отводя взгляд Роланд, понимая, спор проигран.
Старуху знают все. Она родилась в самый обыкновенный день в самой заурядной семье. Не было никаких громких пророчеств и небесных знамений. И все же, когда солдаты, присланные вместе с инквизитором из города, выламывали двери, ведьма лежала на софе, в диких криках рожая нечто.
— Рихард, — на этот раз Бернард касается плеча мальчика, но и сейчас ничего не происходит.
Заподозрив неладное аббат приоткрывает незримые барьеры. Аккуратно, по воровски, проникая в сознания. В конечном счете, не нужно обладать даром магии и почувствовать, что в дверь твоей души нагло ломятся.
Целый каскад эмоций подхватывает сознание, унося куда-то вдаль. Пахнет свежестью и лесом. Будто только прошел легчайший дождь, а солнце светит ярко, но не навязчиво. И смех. Всюду заливистый, по детски открытый девичий смех.
"Может быть ты сам хочешь стать монахом? Разве нет?"
"Нет! — поспешно отвечает Рихард, вклинивая в поток несдержанную эмоцию смущения. — С чего ты взяла?"
"Но ты столько времени проводишь в этом месте, что почти сросся с ним..."
"Ты читаешь меня как открытую книгу, — мальчик наполняется нежностью, его душа и душа собеседницы словно два плавающих в озере лебедя переплетаются. — Тут действительно замечательно. Отец Бернард хорошо ко мне относится и многому учит"
"Так чего же ты хочешь?"
"Я хочу стать рыцарем-паладином...Что? Ну что?! Почему ты смеешься?"
"Глупенький. Ты просто Рихард, сын Бавдовина из "Кабаньего гнезда", крестьянина. А вовсе не сира Бавдовина из какого-то замка"
Впервые за время подслушивания Бернард замечает, что совсем не дышит. Тело как окаменевшее, а рассудок спешно пакует чемоданы, держа в кармане билет в никуда. Но как бы ни было безумно — происходящее реально. Рихард маг! То, что костью в горле стоит у аристократии происходит здесь и сейчас. Дар открывается лишь по воле Безначального и не важно, закутан ребенок в шелка или еще вчера вылез из свинарника.
"Но кто же собеседница?" — думает аббат, выходя из оцепенения.
Малейший неосторожный шаг раскрывает попытку. Миг и обращенные к монаху глаза мальчика наполняются страхом. Связь обрывается. Красный как рак Рихард, поддаваясь необъяснимому инстинкту, все еще пытается сделать вид, что ничего не происходило. Отворачивая взгляд, хватает одну из порванных пар обуви, отмеряя нитки из мотка.
Бернард по отцовски улыбается, глядя на смущения мальчика. Ему ли не знать важность момента. С раскрывшимся Даром нужно обращаться крайне осторожно. Зачастую дети и подростки даже не понимают, что происходит, воспринимая чудеса за нечто обыденное. Шок, новость о их магическом таланте способна на страшную катастрофу. Порой поднимается буря такой силы, что даже наисильнейшие волшебники не способны повернуть вспять. Иные теряют способность к чародейству навсегда.
Аббат садится рядом, обнимая Рихарда за плечи.
— Ты знаешь, как опасно вот так общаться с незнакомым человеком? — с шуточным тоном начинает он разговор.
Мальчик лишь дергает плечом, делая вид, что погружен в работу над обувью.
— Ты уверен, что говоришь с милой красивой девушкой, а на самом деле за тысячу лье отсюда сидит толстый волосатый мужик.
— Нет! — возмущенный Рихард, наконец, отбрасывает порванный сапог, но затем сам отвечает на улыбку пастыря.
— Откуда такая уверенность?
— Я...Я не знаю, как объяснить это, отец. Просто знаю.
Западноземелье. Северная резиденция
Девичьи пальцы чуть касаются журчащей воды, подталкивая кувшинку. Цветок сталкивается с другими и кружится в потоках воды, словно приглашая на танец. Привлеченные шумом крохотные золотистые рыбки подплывают к поверхности, ожидая лакомства. Девушка лениво водит рукой в воде, позволяя маленьким созданиям гоняться и щипать пальцы.
Хильда улыбается отражению, показав язык. Не смотря на довольно юный возраст, девочка расцвела, раскрыв свету лепестки. Миловидное, покрытое веснушками личико, с чуть вздернутым носом, расстилающиеся до пояса светлые волосы, искрящиеся на солнце, будто сотканы золотыми нитями. Большие зеленые глаза, открытые и искренние, не сходя с места обезоруживающие любое, даже самое окаменевшее сердце. Природное великолепие девушки подчеркивает мастерство сшитой одежды, изумрудного цвета платье с широкими рукавами обхватывает округляющуюся с годами фигуру.
Таинственно улыбнувшись, уносясь куда-то вдаль, Хильда кладет голову на каменную каемку фонтана. Над головой смыкает крылья неподвижная виверна, сплетаясь с ощетинившимся клювом и когтями грифоном. Зияющая рана истекает потоками воды.
— Рихард, — беззвучно, одними губами произносит девушка.
Мысль о парне заставляют поддаться смеху. Крестьянский паренек, убегающий от суровой реальности в мир книг, мечтающий о рыцарстве. Что же происходит? Неужели она влюбилась? Что это слово значит для отпрыска королевского рода. Бесконечные приемы, послы, высказывание почтения монаршей особе, где ее как бы невзначай представляют богатым и влиятельным. Вереницы пэров, всех этих надутых болванов Харибертов, ожиревших от безделья Магнебодов, Беремодов с их прыщавым сынком, к тому же младше ее. А она, да что она. Улыбается, выставляет себя дурой болтая о том, как прекрасны этим летом розы в саду. Танцует, делая комплименты неуклюжему как кабану Магдебоду. Не замечает их вони. Их глупости и ограниченности. То, с каким вожделением смотрят на нее.
И лишь заканчиваются торги, запершись в комнате, вдали даже от пытливых взоров нянь, Хильда погружается в Рихарда. Готовая часами слушать его голос, мечтать вместе с ним.
"Да, все же я влюбилась", — только сейчас понимает она и от мысли становится как-то грустно.
Размышления прерывает металлический лязг. Принцесса поднимает взгляд, вскользь смотря на маячивших стражников. Вот уж кто способен сделать и без того грустное утро окончательно испорченным. Небритые, испачканные грязью физиономии, засаленные одежды, витающий в воздухе чесночный запах. Благо оборванцы ведут себя тихо и не открывают рот, повергая в ужас благовоспитанную даму словоохотливым обилием солдатского жаргона.
Разве может ЭТО сравниться с красавцами из королевской гвардии. Вот уж где ожившие статуи мастеров древности, сошедшие с картин герои. Начищенные до блеска доспехи, пылкие юношеские лица, изящные манеры. Просто мечта любой придворной дамы.
— Отец, — не понимая, почему должна терпеть присутствие неотесанных мужланов еще хоть минуту, Хильда отрывается от созерцания водной глади.
Лабиринт из дикорастущего винограда приводит ее на голоса. Подобрав юбку и обгоняя следующую по пятам стражу, девушка решительно входит на веранду. При виде принцессы сановники прерывают речь, склонившись в почтении.
— Отец, — с воинственным видом девушка останавливается подле короля, сидящего в тени виноградных лоз в плетенном кресле. — Почему меня не охраняют гвардейцы? ...
— Я же велел тебе собирать вещи, Хильда. Мы покидаем это место и возвращаемся на юг.
Королю Оттону не так давно исполнилось тридцать. Слишком стар для мужчины королевства и младенец для управления государством. Человек могучего телосложения, светловолосый, как и дочь, с коротко подстриженной бородой. Оттон обладает довольно редкой и ценнейшей чертой среди людей высшего сословия, не любящий демонстрировать излишки роскоши. Он конечно не из тех, кого принято именовать "отец солдатам", но все же в хоть и богатом, но без излишеств, длинном, доходящим до колен сюрко чувствуется сдержанность хозяина.
— На юг? — после паузы переспрашивает принцесса. — Но на юге сейчас слишком жарко. разве не для этого мы переезжаем на лето в северную резиденцию?
— Хильда!
Так Оттон никогда не разговаривал с дочерью. Нутром чувствуя, происходит нечто важное, девушка заталкивает капризы в долгий ящик. Присев в коротком реверансе она извиняется, отправляясь на поиски фрейлин.
Оттон некоторое время смотрит в след уходящей дочери. Жаль, приходится доверять жизнь столь драгоценного сокровища наемникам. Все гвардейцы заняты охраной подходов к дворцу. Людей катастрофически не хватает.
— Так на чем мы остановились? — король едва притрагивается губами к вину. -Что мешает нам раздавить восстание одним мощным ударом? Подавим мятеж сейчас же, пока он не окреп и люди не убедили себя в нашей слабости.
Восстание. Север всегда недоволен, как сварливая жена, что только и ждет, как нелюбимый муж спьяну утонет в луже. Правление короля Теодориха было бескомпромиссным. Король обладал железной хваткой, его боялись и это породило безнаказанность. Север богатый край, не смотря на то, что в нем нет пахотных полей или выхода к морю. Тамошний народ выращивает скот, в шахтах добывают металл, драгоценные камни. Теодорих требовал с вассала все больше и больше, ничего не давая взамен.
— Видимо князь Влад посчитал, если мой отец отошел к Безначальному, его сын не справится, — продолжает Оттон. — Пришла пора доказать обратное.
— Увы, мой король это невозможно.
Монарх поднимает взгляд из-под густых бровей. Ну конечно, Гримберт. Дубленая кожа с заклепками, испещренное шрамами лицо, казалось бы, неспособное выражать эмоции. Солдат до мозга костей. Самый пылкий феодал, снискавший славу при бесчисленных распрях, затеваемых то Теодорихом, то завистливыми соседями.
— Силами одной гвардии с Владом не справиться, — даже голос аристократа звенит грубым железом. — Он долго планировал и пока видимо все идет согласно его замыслам. Если вы собираетесь решить вопрос силой, — Гримберт делает акцент на "если" как будто есть другой способ, — нам придется созвать ополчение. Гвардия еще сумеет удержать позиции, но не наступать.
— Боже праведный! — зашевелился в кресле обрюзгший Магнебод. — В горных проходах численное превосходство не играет роли. Рыцари короля легко справятся над головорезами этого зазнавшегося князя. У нас три крепости в горах, три! контролирующие пути на север. Я не узнаю вас, герцог Гримберт, где ваш задор?
— У нас были три крепости, — герцог с прежней невозмутимостью передает запечатанный пакет королю. — Гонец только что принес весть. Войска Влада ночью сделали дерзкую вылазку и заняли все проходы, все крепости. Так что я настаиваю на созыве ополчения.
"А ведь это война", — думает король Оттон, чувствуя на себя взгляды сановников.
Ополчение не созывалось с самого нашествия Темного Лорда. Феодалы улаживали дрязги при помощи профессиональных наемников и рыцарей. Но теперь это означает, что нужно оторвать мужиков от семей, от работы в полях.
— Отдавайте приказ...
Папские земли. Святой город
Главный колокол собора святого Себастьяна чинно и величественно отбивает полдень. Купола эпичного строения высоко возвышаются над Святым Градом, застывают безмолвно статуи, протягивая руки куда-то за грань материального мира. Вьются, обнимая колоны, живые, питаемые магией растения, расцветая самыми немыслимыми цветами, наполняя округу ароматом, а сердца благоговением.
Центральная дорога ведет к площади. Шум. Нескончаемый гул сотен и тысяч людей, не смотря на жару, жмущихся друг к другу от давки. Ремесленники в спешке закрывают мастерские, бросая недоделанную работу. Пьяницы и бездельники оставляют недопитую кружку эля, рядом с трактирщиком спеша на зрелище. Стар и млад, женщины с детьми, все спешат к площади. Лица мелькают на фонарных столбах и среди листвы деревьев. Вот уже кто-то облюбовывает колени трехметрового гиганта Эдварда Победителя и бока его каменного коня. А давка все усиливается, народ продолжает стекаться. Гул нетерпения сменяется все отчетливо слышимым гневом.
Гилберт равнодушно смотрит на серую массу. Сейчас роль рыцарей-паладинов скорее почетная, с толпой прекрасно справляется и городская стража. Их уплотняющиеся цепи стягиваются, шаг за шагом щитами оттесняя зевак, образуя коридор. Кто-то недовольный отлетает с выбитым зубом, иного чуть насмерть не задавили. Но в целом ситуация под контролем.
Рыцарь переминается с ноги на ногу. Непривычно часами стоять в карауле, облаченным в полную броню.
"Рыцарь", — Гилберт невесело улыбается, щурясь на солнце.
Сейчас все непривычно и так ново, что голова идет кругом. Особенно заветное слово — паладин. А ведь парню всего пятнадцать. Безусый юноша с каштановыми волосами, а уже облаченный в белоснежное сюрко с гербом Святого Города. Переливаются светом рунические заклинания на клинке обнаженного меча.
Чья-то рука ложиться на плечо юноши, заставляя вздрогнуть от неожиданности и улыбнуться.
— Отец Альфонсо?
— Здравствуй, сынок, — пожилой священник с низко опущенным капюшоном становится рядом. — Надо же, уже при мече и шпорах. А ведь недавно еще оруженосец. Первый караул? — Альфонсо помедлил, но Гилберт неподвижный как одна из статуй собора святого Себастьяна, остается безмолвен. — Я бы поздравил тебя, но знаю, что не с чем. Все это слишком печально.
Шум толпы резко меняется, срываясь на дикие визги. Людское море в едином порыве необъяснимого стадного разума качается вперед, отступая лишь перед опустившимися копьями стражи. Не в силах продраться сквозь ряды солдат, обыватели срывают глотки, силясь перекричать друг друга, изощряясь в самой грязной и отборной брани. Через головы вооруженных людей летят камни и объедки.
