Декана кафедры демонологии находят чуть вдали от отряда. Учитель, с несколькими спутниками, располагается на небольшой возвышенности, издали наблюдая за происходящим. Чудака, вечно облаченного в робу, подобие монашеской сутаны, едва можно узнать. Морфей сидит на раскладном стуле, более схожий с полководцем манерами и гордой позой, нежели со скрытным и аскетичным академиком. Блестит начищенный до зеркальной чистоты золоченный доспех, состоящий из множества чешуек. На Западе такие не делают, без сомнения работа имперских мастеров.
— Учитель, — окликает Темный Лорд засмотревшегося на демонов Бельфегора Морфея. — Боюсь я не смогу вовремя сдать сессию в этом полугодии.
Декан от души смеется, даже похлопав в ладоши.
— Мой мальчик, мой талантливый ученик, — маг широко улыбается, оголяя зубы. Некоторое время имперец, не скрывая озорства, осматривает темного колдуна, любуясь, как художник на особо удачный мазок. — Кто бы мог знать, ты, поднялся до таких высот, что даже на меня объявили охоту.
Рихард удивленно переглядывается с Ярополком, но имперец лишь смеется, хлопнув себя по колену.
— И сейчас ты скажешь о желании присоединиться к нам? — саркастически улыбаясь, пытается угадать княжич.
Оставив замечание без комментария, Морфей поднимается и жестом предлагает Темному Лорду отойти.
— Итак, у тебя собрался сильный отряд, — он обводит жестом раскинувшиеся внизу палатки. — Валькирии Нордлагена, гридни Шугарина, бывшие папские егеря. А теперь и личная гвардия князя Хаоса. Но хватит ли этого для взятия Лунного форта.
Взятия? Слова Морфея впервые заставляют задуматься о столь громких вещах. Нет, конечно. Темный колдун уже во второй раз у этих стен. В первый раз десятитысячное войско с машинерией и магами даже не рискнуло пойти на генеральный штурм. Что может маленький, пусть и хорошо сплоченный и мотивированный отряд? Зайдя так далеко от основных сил князя, Рихард рассчитывает разведать обстановку, да слегка потрепать западников. Не более.
— Я могу подождать основные силы.
— Не разочаровывай меня, мой мальчик, — декан картинно дует губки. — Оглянись, — быстро и жестко переходит он на серьезный тон. — Посмотри на людей и демонов, собравшихся вокруг. Их объединяет желание служить Шугарину? Неужели ты сам хочешь остаться на вторых ролях у Влада?
— У тебя есть предложение? — позерство учителя начинает действовать на нервы.
Почувствовав, как рыба пляшет на кончике крючка, Морфей хищно оскаливается.
— А помнишь ли ты о наших учебных "пособиях"?...
— Тостиг! — вырывает взволнованный голос из блаженного забытья. — Тостиг, просыпайся скорее, — руки нещадно сдирают одеяло, лишая последней опоры тепла и заставляя окончательно расстаться с объятиями сновидения.
Узнав о назначении в форт Лунный, третий сын купца Эдгара не скупясь отблагодарил своего святого щедрыми подношениями. "Небо улыбается мне" — твердил он, сам сияя от счастья. А что? Война вроде бы как позади, дальний гарнизон, где особо ничего делать не нужно. Следи себе за дорогой, да обогащайся на взятках от караванов.
"Свалился нам на голову этот Ариперт", — про себя ворчит Тостиг, проклиная назначение, шугов, а еще больше неугомонного барона.
Стражник делает попытку подняться и едва не падает, вовремя опершись о руку товарища. Сказывается голод и сильный недосып. После возвращения северной армии Эльмериха, оставившей в снегах весь провиант, гарнизон не в силах прокормить даже себя.
— Ну что там опять? — зевает во весь рот парень, шаря в темноте в поисках копья.
— Скорее, — приятель всовывает в руки Тостигу шлем, — всем приказали занять позиции на стенах. Поторопись.
И первый, бегом, придерживая болтающийся на ремне топор, торопится к позиции. Сын торговца плетется следом, смешиваясь с потоком таких же сонных и недовольных солдат. Наверху холодно, ветер приносит сырость и все жмутся к жаровням.
— И чего его светлости не спится, — жалуется Тостиг, обжигаясь о разносимые ветром искры, но упорно тянущий руки к огню. — Дураку же ясно, не пойдут они ночью на штурм.
Стражник бросает ленивый взгляд за стену. Вот они — огни вражеского лагеря. Даже не осадный, остановились, как на охоту или пикник. Ни метательных машин, ни рвов или валов. Разве тут есть чего опасаться?
— Ты рот то свой прикрой, — резко осаживает его арбалетчик, спешно, трясущимися руками накладывающий тетиву. — Барон велел — делай быстро и молча, — воин справляется с оружием и некоторое время прислушивается к ночной тишине, шепотом продолжая. — У его светлости лисий нюх. Он загодя чует этих тварей — темных.
Тостиг предпочитает промолчать. Арбалетчик явно один из людей Ариперта. Правду говорят — чокнулись они все, в Шугарине. Северный ветер унес их души и поселил страх.
— Воины! — парень лишь мельком видит макушку шлема барона, ходящего по рядам солдат. — Я знаю вы устали и голодны. Я прошу... нет — умоляю, соберите всю решимость, что есть в вас. Мы сражаемся не за золото и земли. Не за честь короны или прихоть феодала. Нам выпала тяжкая ноша, быть щитом всего человечества.
Стражник вздыхает и опирается на копье, перекидывая вес тела. Ага, говори-говори, а мы послушаем. Ты то в хоромы вернешься, героем, а мы в навоз, к свиньям. Больно нужно, шею подставлять.
— Эту битву будут вспоминать тысячу лет, — продолжает Ариперт, — ваши образы увековечат на гобеленах, имена отзовутся в песнях менестрелях. Ведь я верю, мои храбрые воины, мы остановим Тьму. Тут и сейчас! Они не пройдут!
— Не пройдут! — жиденько и не в голос отзываются тут и там.
Энтузиасты, смеется Тостиг, прикрывая глаза. Тепло от жаровни убаюкивает и стражник, наделенный богатым опытом, засыпает стоя.
Ни он, ни бдительные воины Ариперта ни даже сам барон, не замечают бесшумно спускающихся с неба гарпий. Спустя час отряд Темного Лорда походным маршем входит в объятый огнем форт. Из защитников Лунного не выживает никто ...
Западноземелье. Графство Кельдруд. Порт Эксбертона.
Найти относительно чистое место оборачивается, пожалуй, наитруднейшей задачей во всем предприятии. Город представляет собой один большой порт, обросший домами, как россыпь воспаленный прыщей на пораженном оспой лице. Сравнение лишь немного грешит от истины. Пристань разносит по кривым улочкам едкие миазмы. И без того покрытые навозом и прочими отходами, улицы устланы рыбьей требухой, зачастую превращая целые городские районы в одну сплошную свалку. Со стороны моря дует легкий бриз, все еще отдающий мягким климатом юга, оставляя на языке привкус соли и мутной тины.
"Интересно, — скрестив руки на груди, думает вышедшая к балкону Хильда, — сколько маги-лекари закрывали город на карантин?"
Будучи принцессой, ее светлость едва ли задумывалась о таких злободневных вещах. Заниматься рукоделием и изображать любезность на приемах казалось муками ада. Но кто бы знал, что тяжесть короны вызовет мимолетный приступ ностальгии по старому времени.
"Времени, где я была... с ним", — с болью в сердце проскакивает мысль.
Хильда прокусывает губу, чувствуя резкую боль, но, не останавливаясь, пока по подбородку не начинает течь кровь. Помогает. Тень Рихарда, приносящая каждый раз боль, в тысячу сильнее прокусанной губы, уползает прочь.
"Не вовремя, — прикрыв глаза, королева пытается успокоить дыхание, — сосредоточься на деле"
Гости из далекой Восточной Империи располагаются в особняке семьи барона Бритриха. Бывший вассал опального графа, до икоты напуган распущенной сетью доносов и последующих расправ. Сейчас барон с домочадцами трясется в подвальных помещениях. Хильда попросту выгоняет лебезящего Бритриха, вызывающего лишь желания послать за палачом.
— Надеюсь, вы комфортно себя чувствуете? — стараясь ни единой ноткой не выдать раздражения, Хильда возвращается в комнату.
Михаил Мономах. Торговец, путешественник-мореплаватель, о имперце не так уж много известно, в Западноземелье его морские караваны появляются раз в пару лет. Невысокий, даже маленький мужчина одного с королевой роста. Правда, раза в два шире. На подушках почивает крепкое мускулистое тело, привыкшее к тяжелой работе, а возможно закаленное в боях, не редких в кишащих пиратами море. Михаила никак не назовешь красавцем. Остатки волос на висках, слишком густые брови, длинный нос, еще хуже сочетающийся с маленькими глазами.
— Занятная деревушка, — выдав снисходительную улыбку, говорит имперец. Голос у торговца неспешный и тихий, делающий схожим с ленивым котом.
Михаил берет с одного из многочисленных подносов какой-то сушеный фрукт (или ягоду), долго и со вкусом пережевывая. Еще раз улыбнувшись, на этот раз шире и искренней, делает жест рукой, предлагая присоединиться к трапезе.
Деревенька? Эксбертон крупнейший портовый город Западного трона. Хотя... Хильда еще раз осматривает заморского гостя и окружающую обстановку. Камни в перстнях имперца, обработаны с идеальной точностью, не виданной ни единому западному ювелиру. Сложные узоры на шелках хитона, золотые пряжки сандалий. Несколько чернокожих рабов, людей мощного телосложения, облаченных в набедренные повязки, обхаживают господина, стоя с опахалами и поднося кушанья. Владычица целой страны и простой заезжий торговец. Но именно Хильда чувствует себя нищенкой и попрошайкой. Вокруг пыль и паутина, голый, тянущий сыростью камень местами лишь едва прикрыт выцветшим гобеленом, да несколькими оленьими шкурами. Галера Мономаха высоко возвышается над жалкими лодками, что еще вчера Хильда звала королевским флотом.
— Может, приступим? — так и не притронувшись к неизвестной пище, говорит Хильда. На подушках, лежа, неудобно. Как они едят в такой позе? И это еще считается признаком богатства и положения в обществе. Присутствие иностранца вызывает бурю отрицательных эмоций, хочется поскорее со всем покончить.
Имперец отпивает вино из кубка, ни сколько не стесняясь, рассматривая сидящую напротив девушку. Когда-то ее красота сравнивалась с ангельской, заставляя пылкие юношеские сердца гореть от любви. Рана, нанесенная легендарным мечом Алариха, не заживет никогда, затушив свечу в душе юной девы Запада, поселив Тьму, более непроницаемую, чем ткань вуали, навеки скрывшую лицо королевы.
Пальцы Хильды непроизвольно дергаются к лицу, поправляя покрывало. Как же бесит. Нахальный, ничем не прикрытый взгляд заморского торгаша как небрежная пощечина. Никто не смеет смотреть так на женщину, повергающую в прах армии и замки. Но этот выскочка насмехается, открыто демонстрирует превосходство.
"Я завишу от него, — с горечью понимает королева, сдерживаясь из всех сил, — и он знает это"
Хитрый имперец, вдосталь подергав за нужные струны, вовремя отступает, переходя на деловой тон.
— Да, — перед королевой в один миг предстает совершенно другой человек, преобразившийся как обликом, так и тоном. Лицемеры. Сколько же масок у этих имперцев? Как они живут, пряча себя от всего мира? — Мне не терпится взглянуть на товар.
Хильда несколько раз хлопает в ладоши. Отворяется дверь и в комнату входит высокий гвардеец, ведя за локоть простоволосую девушку. Глядя на стражника, волшебница поджимает губы от досады. Некогда образец величия придворной жизни, представляет отдаленное воспоминание. Потертая одежда, вмятины на доспехах, левая рука перебинтована. От гвардии остаются огрызки, израненные и измотанные. Более того, даже выжившим после ночи мятежа и изнурительной осады, нет времени на отдых. На кого еще положится?
— Можешь быть свободен, — Хильда поспешно поднимается на встречу солдату и вкладывает в мозолистую ладонь кривой срез серебряника. — Отдыхай, дальше я сама.
Гвардеец низко кланяется и спешно покидает помещение. Неизвестная девушка похожа на воробушка, оказавшегося посреди вороньей стаи. Бедняжка и слова не в силах вымолвить, задавленная непривычно богатой, как для нее, обстановкой.
— Так-так, интересно, — оживленно говорит Михаил.
Торговец вытирает жирные руки о салфетку, поданную чернокожим слугой, и подходит к крестьянке. Имперец убирает упавшие на лицо волосы, открывая лицо. Девушка вздрагивает и пытается отпрянуть. Мужчина цокает языком и шутливо грозит пальцем.
— Тише, малышка, дай посмотреть на тебя. А ты миленькая, вот только это несколько портит картину, — он проводит пальцем по щеке, не смотря на хныканье, вызванное прикосновением. Под глазом крестьянки расцветает налившийся синяк, ободрана щека.
— Заживет, — отмахивается Хильда. — Она из мятежного графства, с ними особо не церемонились. Зато они хорошо питались и здоровы. Посмотрите сами.
Королева заходит со спины и рывком срывает с несчастной одежду. Дешевый пенек рвется, обнажая созревшее девичье тело. Не в силах сдерживаться, та рыдает, но как заговоренная, до смерти запуганная, даже не пытается прикрыть срам. Мономах осматривает пленницу без тени похоти — товар, не более.
— Груди обвисли, — досадливо констатирует торговец, ощупывая, — явно кормящая ... в таков возрасте то. Дети при ней есть? — спрашивает скорее для праздного любопытства, чем для дела.
Хильда пожимает равнодушно плечами.
— Может копытами потоптали, может, лежит где-то кричит. Кто ж интересовался?
Имперец еще некоторое время осматривает и обхаживает со всех сторон.
— То что грязная и ... кхм, не брита кое где, не суть важно, — выдает, наконец, вердикт, — но общий внешний вид — грудь, живот, ноги, — он вздыхает и качает головой, — нет, никуда не годится, да еще и рожавшая. Десять серебряными.
Хильда на некоторое время теряет дар речи, не находя подходящих слов. Девушка стоит, открывая и закрывая рот как рыба.
— Я плачу имперскими сестерциями, — продолжает торговец, возвращаясь к столу, — так что цена и так завышена.
— Но..., — пытается вставить правительница, едва в силах набрать воздух для хоть какого-то звука.
— За девственниц, — легко и непринужденно перебивает ее Михаил, — естественно цена будет выше. Ради вас, моя дорогая, — одаривает королеву улыбкой, будто они многолетние друзья, — готов пойти на уступку и заплачу тридцать сестерциев.
Более Хильда сдерживаться не в силах. Вот-вот, из ушей пар пойдет.
— Да как, — скрежещет она зубами, — да как ты смеешь!? — гневу королевы, вырвавшемся в холодной ярости, нет предела. — Прибыл издалека, ставишь себя выше нас, смеешься! Это МОИ подданные и я не позволю сравнивать их со скотом!
Смех имперца окончательно выбивает почву из-под ног дочери Оттона. Девушка так и застывает с открытым ртом.
— Выйдем на балкон, — примирительно говорит Мономах, изящным жестом приглашая королеву.
С высоты второго этажа открывается вид на город. Взор имперца направлен не на покосившиеся крыши или уличные нечистоты, на самый край, где грудой камней лежат несуразные, неузнаваемые развалины.
— Вы знаете, что это за здание? — каким-то неожиданно печальным тоном говорит имперец, не отрываясь, смотря вдаль.
— Не знаю, — устало опускает голову Хильда, не в силах более играть в эти игры, — там у горожан свинарник.
— Свинарник значит, — качает головой торговец, невесело усмехнувшись. — А ведь это были термы. Одни из самых знаменитых, их построил император Андроник, в честь победы над армией некроманта Золара. Вам знакомо слово термы, ваше величество? Нет? Там люди моются. Хотя, — он издевательски осматривает Хильду, — вам и такое слово в диковинку.
