Другой поток времени-02. Поворот

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

Ф.И.Тютчев. А.В.Пл[етне]вой

_________________________

Выбирая дату нападения гитлеровской Германии на страну Советов, для достоверности я постарался как можно глубже проникнуться самим духом нацизма, как можно полнее воспринять мотивы, побудившие Гитлера и его сподвижников ввязаться в ещё одну военную авантюру.

Первым моментом, сделавшим неизбежным нападение Германии на восточного соседа, было само отношение к войне на Западе. И для верхушки Германии, и для её западных противников — Англии и Франции — обе европейские войны велись из-за гегемонии на европейском континенте, или, говоря прямо, из-за того, кто будет управлять "восточными землями".

Вплоть до начала "холодной войны" Россия рассматривалась лишь как приз для победителя, и было совершенно неважно, каким образом она внутри устроена. Хотя Германию больше удовлетворял родственник на картонном троне, а Британии и французским банкирам было удобнее покупать вполне знающий себе цену туземный парламент. Большевизм был неудобен ни тем, ни другим, но воспринимался как временное отклонение, вызванное перенапряжением воюющих западных держав, не успевших вовремя задавить солдатское быдло.

Поэтому итогом боевых действий для обеих военных коалиций представлялись операции по установлению контроля над "восточными территориями" и устроению на них "вменяемого правительства". Достаточно вспомнить подготовку английских сил на Среднем Востоке к захвату нефтяных месторождений Баку и оккупации советской Средней Азии.

После поражения главных своих соперников на "русское наследство" в континентальной войне нацистская Германия не могла не начать реализацию своих планов передела России. Именно в рамках такого подхода к военной операции против Советов становится понятной цель "Барбароссы" — урвать себе наиболее лакомую часть добычи, "великодушно" оставив другим европейским державам Сибирь и Среднюю Азию.

Из этих соображений понятно, почему война на востоке не могла начаться ни в 1939, ни в 1940-м. До разгрома Франции германское руководство не было уверено, что сможет удержать то, что завоюет на Востоке. Но почему война началась в 1941-м? Почему Гитлер так торопился с нападением? Потому что окончательно разгромить своих западных соперников Германия не сумела, кроме того, всё очевиднее становилась перспектива вступления в европейскую войну заокеанского хищника — СевероАмериканских Штатов, который обязательно потребовал бы себе львиную долю русского пирога. САСШ намеревались вмешаться в "европейский концерт" не позднее 1942 года, поэтому Гитлеру надо было поторопиться и успеть хапнуть всё самое вкусное, пока не придут "большие дяди".

А почему именно 22 июня? Ответ на этот вопрос несколько неожиданнен — потому что до последнего момента Гитлер боялся напасть на страну Советов, он даже "изобразил попытку" обеспечить себе "алиби" — послал самолёт, перелетевший на нашу сторону без уведомления, вне заранее оговоренных трасс гражданских самолётов. Прибывший на этом самолёте "личный посланник" германского канцлера привёз письмо, в котором сам Гитлер отмежёвывался от возможной "широкомасштабной провокации на советско-германской границе", обвиняя своих генералов в попытке произвести переворот и дискредетировать его правительство нарушением Пакта о ненападении. Слова о "последнем моменте" не оборот речи — 22 июня было последней датой начала боевых действий, предусмотренной планом "Барбаросса". Если бы Гитлер не решился напасть до этой даты, то план "Барбаросса" пришлось бы отменять.

Для тех, кто полагает даты в документах о начале боевых операций простыми цифирками, которые можно вписать какие захочешь, поясню. При создании плана боевых действий отталкиваются именно от заранее назначенной даты. В зависимости от неё определяется, сколько войск успеет занять исходные рубежи, насколько будут подготовлены запасы и дорожные службы, по каким направлениям будут двигаться войска — это дополнительно сверяется с погодными условиями, которые ожидаются на момент начала операции в районе намечаемых боевых действий, также всё это дополняется сведениями разведки, определяющей, какие действия на определённую дату предпримет потенциальный противник — чтобы гарантированно упредить войска врага в развёртывании и застать их в наиболее удобный момент.

То есть выбор дат начала стратегического наступления — это решение системы уравнений со многими неизвестными, и итогом многомесячной работы генштаба по составлению плана нападения обычно является таблица с несколькими точно обозначенными датами. Каждой дате соответствует свой рисунок, свой план оперативных действий. В случае, если даже к последней дате, определённой приказом для нападения, не удаётся обеспечить выполнение необходимых для начала операции требований или политическое руководство не решается привести план в действие, операция отменяется.

Общеизвестным примером такого поворота событий в истории Второй мировой является отказ Гитлера от операции "Морской лев" — высадки в Англии в августе-сентябре 1940-го, но и также — отказ военно-политического руководства Англии и САСШ от десанта в Северную Францию в 1942-м и 1943-ем годах — операции, которые готовились, но были отменены "в последний момент", по исчерпанию времени, отведённого при планировании на их начало. Если бы Гитлер не решился бы напасть на Советы 22 июня, тогда Германия вообще не напала бы на Россию в 1941-м, а в 1942-м, после вступления в войну Соединённых Штатов, гитлеровцам стало бы не до дележа добычи, которую надо было ещё захватить — свою бы шкуру спасти! 22 июня 1941 года — это последний момент, когда Гитлер мог реализовать своё обещание германскому народу "завоевать земли для Германии на Востоке".

Гитлеровское руководство это отлично понимало. Понимало, насколько поддержка их режима зависит (на их взгляд) от "освоения нового жизненного пространства", от всё больших награбленных ресурсов, от "военной добычи", пересылаемой в рейх "победоносными солдатами фюрера". Без этой поддержки нацистский режим чувствовал себя неуверенно. Поэтому нападение на Советы было предрешённым фактом, и хотя Гитлер испытывал сильнейшие сомнения, не смог не отдать приказа о начале операции "Барбаросса". Вся хищническая природа нацистского государства толкала его в восточный капкан, поэтому действия британской разведки, старательно подталкивавших нацистского вепря сунуться всеми копытами в глубокую ямину восточной войны, были лишь дополнительным, а не определяющим фактором. Но это тоже было.

Поскольку даты проведения операции германский генштаб преимущественно сверял по двум параметрам — пропускной способности транспортных артерий и по ожидаемым погодным условиям в районах намечаемых боевых действий (ориентируясь на многолетние наблюдения) — а эти две составляющие мало изменились бы и в рассматриваемой альтернативе — поэтому я оставил дату 22 июня как крайний срок подготавливаемого нацистами вторжения и, исходя из описанных выше колебаний гитлеровского руководства, как дату начала войны нацистской Германии против Советской Федерации.

Итак, 22 июня 1941 года войска Германии напали на Советскую Федерацию.

Начало "восточного похода" германской армии полностью изменило соотношение сил в европейской войне. Повлияло на отношение к боевым действиям самых широких слоёв населения Европы. Начало войны между Германией и Советской Федерацией было с особым удовлетворением встречено правительством Великобритании. В своём обращении к нации днём 22 июня 1941 года премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль подчеркнул, что: " Теперь мы, народ Британии, можем наконец вздохнуть спокойно. Угроза нацистского вторжения окончательно исчезла, Германия больше не способна атаковать английские города с воздуха, её флот, оставшись без поддержки воздушных сил, не сможет более угрожать нам блокадой. Начало войны на Востоке — самое радостное событие за последние полтора года. Теперь окончательный разгром нацистского диктатора — только вопрос времени. Я от всей души приветствую храбрый русский народ, вступивший наконец в великую битву за европейскую свободу и демократию. Я убеждён, что сражаясь плечом к плечу, наши великие страны покончат окончательно с коричневой чумой."

Позже, отвечая на на состоявшейся в тот же день пресс-конференции вопросы журналистов об изменении своего отношения к Советам, Уинстон Черчилль произнёс свой знаменитый афоризм: " Если бы Гитлер вторгся бы в ад, то я бы по меньшей мере отозвался бы благожелательно в палате общин о сэре Сатане."

Однако на прошедшей днём позже встрече с прессой чрезвычайного советского посланника в Англии и САСШ Литвинова выступление главы британского правительства не было никак прокомментировано: говоря о целях Советской Федерации в начавшейся вооружённой борьбе, советский делегат ничего не сказал о возможности сотрудничества с англосаксонскими странами. На вопрос корреспондента американского издания "Нью-Йорк Таймс", что Литвинов может сказать об обещании английского премьера оказать помощь красной России, делегат Советов ответил: "После начала войны намерения демонстрируются не словами, а действиями. Когда из Великобритании в советские порты прибудут английские пароходы с грузом для сражающихся советских войск, когда британские войска начнут на своих фронтах боевые действия, которые оттянут от Советской Федерации некоторую толику фашистских сил, тогда я смогу прокомментировать предложение главы британского кабинета о помощи.

Сейчас же я нахожусь в положении человека, у которого горит дом, а мой сосед, у которого недавно сгорел курятник, сообщает мне, что мы оба теперь можем надеяться на страховку. Вряд ли это можно назвать помощью, но вот если бы сосед достал бы из сарая пожарный шланг и передал бы мне — это бы несомненно бы стало свидетельством его беспокойства за наше положение и желания нам помочь в трудную минуту. Пытаться же выяснить, что стоит за общими, пусть даже весьма благоприятными высказываниями, у советского правительства просто нет ни времени, ни необходимости — нашей стране приходится сейчас очень трудно и мы должны все силы сосредоточить на защите своей страны."

Литвинов не случайно использовал в своём сравнении образ пожара и пожарного оборудования. Это был очевидный намёк в первую очередь для североамериканской администрации. В октябре 1940-го, выступая по радио с очередным "разговором у камелька", в тот раз посвящённом продвигаемому президентской администрацией закону о ленд-лизе, президент САСШ Франклин Делано Рузвельт использовал именно аллегорию пожара, чтобы оправдать передачу Англии военного снаряжения. В отличие от английского правительства, американское руководство пока никак не выразило своё отношение к начавшейся войне между Советами и нацистской Германией, высказав лишь "глубокое сожаление" и выразив "соболезнование новым жертвам бесноватого немецкого тирана".

Североамериканское правительство исходило из убеждения, что Советская Федерация вынуждена будет обратиться за помощью к САСШ, и помощь будет предоставлена на условиях американской стороны. Литвинов поставил администрацию Рузвельта в крайне неудобное положение: либо президент признает, что закон о ленд-лизе был принят излишне поспешно, и отзовёт его — что означает заметное уменьшение поддержки британского кабинета и может привести к его падению — либо президенту придётся согласиться, что Советская Федерация также должна получать помощь по программе ленд-лиза — ведь Великобритания уже официально заявила о равенстве с Советами в борьбе против Гитлера. А это означает, что поддержка Англии против Гитлера теперь означает и поддержку России против Гитлера.

Уже на следующий день, после публикации репортажей о пресс-конференции советской делегации, в Конгрессе и Сенате САСШ началось обсуждение вопроса о включении Советской Федерации в поставки по ленд-лизу. Президент продолжал отмалчиваться, но с каждым днём, с каждым новым сообщением с советско-германского фронта держать паузу Рузвельту становилось всё труднее. Литвинов сполна расплатился с американским президентом за фактический срыв его миссии в САСШ — совместного выступления крупнейших нейтральных держав — Советской Федерации и Соединённых Штатов с гарантиями нераспостранения военного конфликта.

Соотношение сил, сосредоточенных немецким командованием только в первом эшелоне сил вторжения и советских частей прикрытия границы на первый взгляд выглядело несопоставимым. Немецкие войска многократно превосходили противника в живой силе, в артиллерии, танках. Неожиданностью для немецких планов стало примерное равенство авиационных группировок* — но до начала вторжения немецкое командование о паритете в численности авиационных соединений не подозревало, будучи уверено в полном превосходстве сил люфтваффе. Но в отношении сухопутных войск германские расчёты оставались верны. На что же могли рассчитывать советские командиры при таком колоссальном неравенстве?

Наступление — не передвижение фигурок по карте. Наступление — всегда перемещение людских масс. На карте по мановению руки полководца фигурка, означающая танковую дивизию или пехотный корпус, одним движением переносится с левого берега реки на правый. В реальности всё выглядит несколько сложнее...

______________

* — Оценить соотношение сил авиации до начала военных действий довольно сложно ещё и потому, что развитие авиации в разных странах может происходить под влиянием разных представлений о воздушной борьбе, и совершенно различного подхода к применению авиации в войне.

А вариантов здесь множество...

Концепция может иметь место и даже успешно реализоваться, пусть даже совершенно неожиданным образом.

Концепция воздушной войны может существовать, но реализоваться неправильным, но зато удачным способом. Или неправильным — и неудачным. Так тоже бывало.

Быть могло и так — никакой заранее предусмотренной картины применения авиации не существовало, а практика авиационной борьбы появилась "явочным порядком".

К примеру, перед Второй мировой и Соединённые Штаты, и Соединённое Королевство исповедовали идею главенства стратегических бомбардировок.

Соответственно, у Британии ничего не вышло — англичане не смогли создать ни отвечающий задаче самолёт, ни приемлимую тактику применения тяжёлых бомбардировщиков. Британские "Ланкастеры" в малых группах оказались лёгкой добычей, английское воздушное командование вынуждено было перейти к ночным полётам, наносившим незначительный ущерб и не отвлекавшим заметных сил нацистов. Вплоть до вступления в войну североамериканцев перехватить инициативу в воздушной войне на Западе англичане не смогли.

А вот североамериканцы справились. Сначала создали удачный самолёт — Боинг Б-17-ый.

(Кстати, тот самый пример "неправильной удачи". Машину-то строили как "воздушный крейсер" — самолёт сопровождения тяжёлых бомбардировщиков. Её первоначальное предназначение — оборона строя самолётов от истребителей противника. Отсюда — неимоверное количество оборонительного вооружения, за что и получила прозвище "Флаинг Фортресс" — "Летающей крепости".