Другой поток времени-02. Поворот

Чему бы жизнь нас ни учила,

Но сердце верит в чудеса:

Есть нескудеющая сила,

Есть и нетленная краса.

Ф.И.Тютчев. А.В.Пл[етне]вой

_________________________

Выбирая дату нападения гитлеровской Германии на страну Советов, для достоверности я постарался как можно глубже проникнуться самим духом нацизма, как можно полнее воспринять мотивы, побудившие Гитлера и его сподвижников ввязаться в ещё одну военную авантюру.

Первым моментом, сделавшим неизбежным нападение Германии на восточного соседа, было само отношение к войне на Западе. И для верхушки Германии, и для её западных противников — Англии и Франции — обе европейские войны велись из-за гегемонии на европейском континенте, или, говоря прямо, из-за того, кто будет управлять "восточными землями".

Вплоть до начала "холодной войны" Россия рассматривалась лишь как приз для победителя, и было совершенно неважно, каким образом она внутри устроена. Хотя Германию больше удовлетворял родственник на картонном троне, а Британии и французским банкирам было удобнее покупать вполне знающий себе цену туземный парламент. Большевизм был неудобен ни тем, ни другим, но воспринимался как временное отклонение, вызванное перенапряжением воюющих западных держав, не успевших вовремя задавить солдатское быдло.

Поэтому итогом боевых действий для обеих военных коалиций представлялись операции по установлению контроля над "восточными территориями" и устроению на них "вменяемого правительства". Достаточно вспомнить подготовку английских сил на Среднем Востоке к захвату нефтяных месторождений Баку и оккупации советской Средней Азии.

После поражения главных своих соперников на "русское наследство" в континентальной войне нацистская Германия не могла не начать реализацию своих планов передела России. Именно в рамках такого подхода к военной операции против Советов становится понятной цель "Барбароссы" — урвать себе наиболее лакомую часть добычи, "великодушно" оставив другим европейским державам Сибирь и Среднюю Азию.

Из этих соображений понятно, почему война на востоке не могла начаться ни в 1939, ни в 1940-м. До разгрома Франции германское руководство не было уверено, что сможет удержать то, что завоюет на Востоке. Но почему война началась в 1941-м? Почему Гитлер так торопился с нападением? Потому что окончательно разгромить своих западных соперников Германия не сумела, кроме того, всё очевиднее становилась перспектива вступления в европейскую войну заокеанского хищника — СевероАмериканских Штатов, который обязательно потребовал бы себе львиную долю русского пирога. САСШ намеревались вмешаться в "европейский концерт" не позднее 1942 года, поэтому Гитлеру надо было поторопиться и успеть хапнуть всё самое вкусное, пока не придут "большие дяди".

А почему именно 22 июня? Ответ на этот вопрос несколько неожиданнен — потому что до последнего момента Гитлер боялся напасть на страну Советов, он даже "изобразил попытку" обеспечить себе "алиби" — послал самолёт, перелетевший на нашу сторону без уведомления, вне заранее оговоренных трасс гражданских самолётов. Прибывший на этом самолёте "личный посланник" германского канцлера привёз письмо, в котором сам Гитлер отмежёвывался от возможной "широкомасштабной провокации на советско-германской границе", обвиняя своих генералов в попытке произвести переворот и дискредетировать его правительство нарушением Пакта о ненападении. Слова о "последнем моменте" не оборот речи — 22 июня было последней датой начала боевых действий, предусмотренной планом "Барбаросса". Если бы Гитлер не решился напасть до этой даты, то план "Барбаросса" пришлось бы отменять.

Для тех, кто полагает даты в документах о начале боевых операций простыми цифирками, которые можно вписать какие захочешь, поясню. При создании плана боевых действий отталкиваются именно от заранее назначенной даты. В зависимости от неё определяется, сколько войск успеет занять исходные рубежи, насколько будут подготовлены запасы и дорожные службы, по каким направлениям будут двигаться войска — это дополнительно сверяется с погодными условиями, которые ожидаются на момент начала операции в районе намечаемых боевых действий, также всё это дополняется сведениями разведки, определяющей, какие действия на определённую дату предпримет потенциальный противник — чтобы гарантированно упредить войска врага в развёртывании и застать их в наиболее удобный момент.

То есть выбор дат начала стратегического наступления — это решение системы уравнений со многими неизвестными, и итогом многомесячной работы генштаба по составлению плана нападения обычно является таблица с несколькими точно обозначенными датами. Каждой дате соответствует свой рисунок, свой план оперативных действий. В случае, если даже к последней дате, определённой приказом для нападения, не удаётся обеспечить выполнение необходимых для начала операции требований или политическое руководство не решается привести план в действие, операция отменяется.

Общеизвестным примером такого поворота событий в истории Второй мировой является отказ Гитлера от операции "Морской лев" — высадки в Англии в августе-сентябре 1940-го, но и также — отказ военно-политического руководства Англии и САСШ от десанта в Северную Францию в 1942-м и 1943-ем годах — операции, которые готовились, но были отменены "в последний момент", по исчерпанию времени, отведённого при планировании на их начало. Если бы Гитлер не решился бы напасть на Советы 22 июня, тогда Германия вообще не напала бы на Россию в 1941-м, а в 1942-м, после вступления в войну Соединённых Штатов, гитлеровцам стало бы не до дележа добычи, которую надо было ещё захватить — свою бы шкуру спасти! 22 июня 1941 года — это последний момент, когда Гитлер мог реализовать своё обещание германскому народу "завоевать земли для Германии на Востоке".

Гитлеровское руководство это отлично понимало. Понимало, насколько поддержка их режима зависит (на их взгляд) от "освоения нового жизненного пространства", от всё больших награбленных ресурсов, от "военной добычи", пересылаемой в рейх "победоносными солдатами фюрера". Без этой поддержки нацистский режим чувствовал себя неуверенно. Поэтому нападение на Советы было предрешённым фактом, и хотя Гитлер испытывал сильнейшие сомнения, не смог не отдать приказа о начале операции "Барбаросса". Вся хищническая природа нацистского государства толкала его в восточный капкан, поэтому действия британской разведки, старательно подталкивавших нацистского вепря сунуться всеми копытами в глубокую ямину восточной войны, были лишь дополнительным, а не определяющим фактором. Но это тоже было.

Поскольку даты проведения операции германский генштаб преимущественно сверял по двум параметрам — пропускной способности транспортных артерий и по ожидаемым погодным условиям в районах намечаемых боевых действий (ориентируясь на многолетние наблюдения) — а эти две составляющие мало изменились бы и в рассматриваемой альтернативе — поэтому я оставил дату 22 июня как крайний срок подготавливаемого нацистами вторжения и, исходя из описанных выше колебаний гитлеровского руководства, как дату начала войны нацистской Германии против Советской Федерации.

Итак, 22 июня 1941 года войска Германии напали на Советскую Федерацию.

Начало "восточного похода" германской армии полностью изменило соотношение сил в европейской войне. Повлияло на отношение к боевым действиям самых широких слоёв населения Европы. Начало войны между Германией и Советской Федерацией было с особым удовлетворением встречено правительством Великобритании. В своём обращении к нации днём 22 июня 1941 года премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль подчеркнул, что: " Теперь мы, народ Британии, можем наконец вздохнуть спокойно. Угроза нацистского вторжения окончательно исчезла, Германия больше не способна атаковать английские города с воздуха, её флот, оставшись без поддержки воздушных сил, не сможет более угрожать нам блокадой. Начало войны на Востоке — самое радостное событие за последние полтора года. Теперь окончательный разгром нацистского диктатора — только вопрос времени. Я от всей души приветствую храбрый русский народ, вступивший наконец в великую битву за европейскую свободу и демократию. Я убеждён, что сражаясь плечом к плечу, наши великие страны покончат окончательно с коричневой чумой."

Позже, отвечая на на состоявшейся в тот же день пресс-конференции вопросы журналистов об изменении своего отношения к Советам, Уинстон Черчилль произнёс свой знаменитый афоризм: " Если бы Гитлер вторгся бы в ад, то я бы по меньшей мере отозвался бы благожелательно в палате общин о сэре Сатане."

Однако на прошедшей днём позже встрече с прессой чрезвычайного советского посланника в Англии и САСШ Литвинова выступление главы британского правительства не было никак прокомментировано: говоря о целях Советской Федерации в начавшейся вооружённой борьбе, советский делегат ничего не сказал о возможности сотрудничества с англосаксонскими странами. На вопрос корреспондента американского издания "Нью-Йорк Таймс", что Литвинов может сказать об обещании английского премьера оказать помощь красной России, делегат Советов ответил: "После начала войны намерения демонстрируются не словами, а действиями. Когда из Великобритании в советские порты прибудут английские пароходы с грузом для сражающихся советских войск, когда британские войска начнут на своих фронтах боевые действия, которые оттянут от Советской Федерации некоторую толику фашистских сил, тогда я смогу прокомментировать предложение главы британского кабинета о помощи.

Сейчас же я нахожусь в положении человека, у которого горит дом, а мой сосед, у которого недавно сгорел курятник, сообщает мне, что мы оба теперь можем надеяться на страховку. Вряд ли это можно назвать помощью, но вот если бы сосед достал бы из сарая пожарный шланг и передал бы мне — это бы несомненно бы стало свидетельством его беспокойства за наше положение и желания нам помочь в трудную минуту. Пытаться же выяснить, что стоит за общими, пусть даже весьма благоприятными высказываниями, у советского правительства просто нет ни времени, ни необходимости — нашей стране приходится сейчас очень трудно и мы должны все силы сосредоточить на защите своей страны."

Литвинов не случайно использовал в своём сравнении образ пожара и пожарного оборудования. Это был очевидный намёк в первую очередь для североамериканской администрации. В октябре 1940-го, выступая по радио с очередным "разговором у камелька", в тот раз посвящённом продвигаемому президентской администрацией закону о ленд-лизе, президент САСШ Франклин Делано Рузвельт использовал именно аллегорию пожара, чтобы оправдать передачу Англии военного снаряжения. В отличие от английского правительства, американское руководство пока никак не выразило своё отношение к начавшейся войне между Советами и нацистской Германией, высказав лишь "глубокое сожаление" и выразив "соболезнование новым жертвам бесноватого немецкого тирана".

Североамериканское правительство исходило из убеждения, что Советская Федерация вынуждена будет обратиться за помощью к САСШ, и помощь будет предоставлена на условиях американской стороны. Литвинов поставил администрацию Рузвельта в крайне неудобное положение: либо президент признает, что закон о ленд-лизе был принят излишне поспешно, и отзовёт его — что означает заметное уменьшение поддержки британского кабинета и может привести к его падению — либо президенту придётся согласиться, что Советская Федерация также должна получать помощь по программе ленд-лиза — ведь Великобритания уже официально заявила о равенстве с Советами в борьбе против Гитлера. А это означает, что поддержка Англии против Гитлера теперь означает и поддержку России против Гитлера.

Уже на следующий день, после публикации репортажей о пресс-конференции советской делегации, в Конгрессе и Сенате САСШ началось обсуждение вопроса о включении Советской Федерации в поставки по ленд-лизу. Президент продолжал отмалчиваться, но с каждым днём, с каждым новым сообщением с советско-германского фронта держать паузу Рузвельту становилось всё труднее. Литвинов сполна расплатился с американским президентом за фактический срыв его миссии в САСШ — совместного выступления крупнейших нейтральных держав — Советской Федерации и Соединённых Штатов с гарантиями нераспостранения военного конфликта.

Соотношение сил, сосредоточенных немецким командованием только в первом эшелоне сил вторжения и советских частей прикрытия границы на первый взгляд выглядело несопоставимым. Немецкие войска многократно превосходили противника в живой силе, в артиллерии, танках. Неожиданностью для немецких планов стало примерное равенство авиационных группировок* — но до начала вторжения немецкое командование о паритете в численности авиационных соединений не подозревало, будучи уверено в полном превосходстве сил люфтваффе. Но в отношении сухопутных войск германские расчёты оставались верны. На что же могли рассчитывать советские командиры при таком колоссальном неравенстве?

Наступление — не передвижение фигурок по карте. Наступление — всегда перемещение людских масс. На карте по мановению руки полководца фигурка, означающая танковую дивизию или пехотный корпус, одним движением переносится с левого берега реки на правый. В реальности всё выглядит несколько сложнее...

______________

* — Оценить соотношение сил авиации до начала военных действий довольно сложно ещё и потому, что развитие авиации в разных странах может происходить под влиянием разных представлений о воздушной борьбе, и совершенно различного подхода к применению авиации в войне.

А вариантов здесь множество...

Концепция может иметь место и даже успешно реализоваться, пусть даже совершенно неожиданным образом.

Концепция воздушной войны может существовать, но реализоваться неправильным, но зато удачным способом. Или неправильным — и неудачным. Так тоже бывало.

Быть могло и так — никакой заранее предусмотренной картины применения авиации не существовало, а практика авиационной борьбы появилась "явочным порядком".

К примеру, перед Второй мировой и Соединённые Штаты, и Соединённое Королевство исповедовали идею главенства стратегических бомбардировок.

Соответственно, у Британии ничего не вышло — англичане не смогли создать ни отвечающий задаче самолёт, ни приемлимую тактику применения тяжёлых бомбардировщиков. Британские "Ланкастеры" в малых группах оказались лёгкой добычей, английское воздушное командование вынуждено было перейти к ночным полётам, наносившим незначительный ущерб и не отвлекавшим заметных сил нацистов. Вплоть до вступления в войну североамериканцев перехватить инициативу в воздушной войне на Западе англичане не смогли.

А вот североамериканцы справились. Сначала создали удачный самолёт — Боинг Б-17-ый.

(Кстати, тот самый пример "неправильной удачи". Машину-то строили как "воздушный крейсер" — самолёт сопровождения тяжёлых бомбардировщиков. Её первоначальное предназначение — оборона строя самолётов от истребителей противника. Отсюда — неимоверное количество оборонительного вооружения, за что и получила прозвище "Флаинг Фортресс" — "Летающей крепости".

Из-за медленного поступления основных бомбардировщиков, опробовали прототип Б-17 как самолёт для обучения и тренажа экипажей бомбардировщиков — и внезапно обнаружили, что для бомбардировочной авиации он более чем подходит. Позже, отталкиваясь от Б-17, построили "Супер Фортресс" — Б-29.)

Затем — сумели подобрать удачные способы его применения. Отнюдь не сразу — первые эскадрильи Б-17-ых особо не отличились. Но со временем стало получаться — и армады североамериканских самолётов завоевали небо над Европой и Тихим океаном, безоговорочно овладев инициативой. А уж когда появились дальние истребители сопровождения — и Германия, и Япония были вынуждены уйти в глухую оборону.

С немецкой авиацией — история другая. Изначально она создавалась для ведения "широкой воздушной войны" — концепция, выработанная французскими военными. "Широкая воздушная война" предусматривала завоевание господства во всех сферах действия авиации — от действий истребителей до разведки, предполагала полное вытеснение вражеской авиации. Поэтому французы создавали множество самолётов для всех мыслимых вариантов применения авиации, не отдавая предпочтения никакому типу самолётов. Из-за этого случалось, что заводы, строящие новейшие истребители, конкурировали за наиболее мощные авиамоторы с производителями бомбардировщиков и разведчиков.

То есть, концепция применения авиации во французских вооружённых силах была неверной — и привела к дезорганизации как производства, так и применения боевой авиации.

А вот у немцев вышло по другому. Пытаясь создать все возможные типы самолётов, командование люфтваффе одновременно вынуждено было помнить — мощные ВВС нужны как можно скорее, поэтому все недоведённые или слишком дорогостоящие проекты закрывались, приоритет отдавался относительно простым — и удачным — машинам.

Здесь германским ВВС повезло очень. У их конструкторов вышли удачными две машины: истребитель и пикировщик. В каком смысле удачными? В смысле поддержки наземных войск именно в тех рамках, в которые укладывались наземные операции.

Bf.109 не имел большого радиуса действия, не отличался он и выдающейся маневренностью — зато мог летать с высокими скоростями и к началу военных действий уже имел достаточно сильное вооружение.

Ю-87 был тихоходным и слабозащищёным самолётом — но опять же, к началу военных действий его практика применения была на высоком уровне.

Во что же сложились тактические особенности этих двух машин? А сложились они в колоссальное преимущество перед неспециализированными типами самолётов при стратегии "блицкриг" — прорыве вражеской обороны на узком участке силами мотомеханизированных соединений.

Продвижение механизированных войск вглубь вражеской обороны нуждалось в непрерывной поддержке. Необходимо было быстро и эффективно уничтожать внезапно оживающие батареи и разрушать обнаруженные долговременные оборонительные сооружения. Тяжёлая артиллерия — маломобильна. А вот авиация может оказаться на месте уже в считанные минуты. До появления пикировщиков угроза оборонительным позициям с воздуха была незначительна. Горизонтальные бомбардировщики — не попадали. Самолёты-штурмовики — не несли достаточно тяжёлых бомб.

(Если сбросить тяжёлую бомбу с малой высоты — тебя же её взрывом и шваркнет об землю, как подхваченную сильным порывом ветра зазевавшуюся бабочку.)

А вот пикировщики могли поражать малоразмерные, точечные цели. И не малыми бомбочками, а 100, 250, а то 500-килограммовыми авиабомбами, что соответствует самым тяжёлым артиллерийским калибрам. Поражать не вслепую, а прицельно. Ю-87 стали идеальным оружим против долговременной обороны. При одном условии, правда. Что над полем боя немецкие пикировщики не будут подвергаться атакам вражеских самолётов.

И здесь немцам повезло второй раз — потому что у них оказался как раз самолёт, подходящий именно для расчистки воздуха. Bf.109 не слишком хорош в перехвате вражеских бомбардировщиков и откровенно плох как истребитель сопровождения — зато с расчисткой ограниченного участка неба может справиться прекрасно. Большая скорость, способность в пике отрываться от большинства самолётов противника и атаковать повторно — если, конечно, бой идёт на небольшом участке и "мессеру" не приходится беспокоиться за остаток горючего для возвращения.

В итоге, начиная с польской кампании, в люфтваффе сложилась практика боевого применения, состоящая в изоляции и расчистке воздушного пространства небольшого участка линии фронта истребительной авиацией и применения на этом участке бомбардировочной авиации по целеуказаниям наземных войск. Один из главных инструментов "блицкрига".

Можно даже сказать, что практичные немцы создали подходящую практику применения авиации под реальные самолёты, а не стали сначала выдумывать теории, а потом под них запиливать машины. Только это будет неверно — немецкая военная мысль также изначально пыталась опереться на отвлечёные построения — но немецкие военные сумели быстро осознать удачные моменты в действиях фронтовой авиации и развить их в полноценную систему применения.

А вот с самолётами средней дальности в люфтваффе дело обстояло не очень.

Неплохой средний бомбардировщик был — Ю-88. А вот необходимого истребителя, самолёта сопровождения — не было. Bf.110 — "охотник", по классификации немецких ВВС, должен был не сколько сопровождать бомбардировщики, сколько именно вести борьбу с самолётами противника на всю глубину своего радиуса действия. Предполагалось, что постоянно летающие на "охоту" над вражеской территорией "110"-ые часть авиации противника уничтожат, а другую — либо вынудят отсиживаться "на земле", либо отвлекут на себя. Не сработало.

"Церштёреры" против "лёгких", одномоторных истребителей оказались слишком малоподвижны. Несли тяжёлые потери. Не они выбивали врага с неба — их выбивали. Дошло до того, что Bf.110-ых сопровождали "109"-ые — "истребителей" пытались стеречь истребители же. Смех, да и только. Особо если учесть, что и впрямь — сопровождение из Bf.109 то ещё, и опекаемых "худыми" "церштёреров" сбивали всё одно только так.

А без защиты бомбардировщиков от истребителей ПВО оперативная бомбардировочная авиация люфтваффе оказалась несостоятельна. Вот и пришлось немцам отказаться от "броска на британского льва".

А как обстояло дело с советской авиацией?

Следует отметить различие: если авиация капиталистических стран в действительности и в описываемой альтернативе отличаются незначительно, то советская авиация нашего прошлого и прошлого альтернативного — отличаются кардинально.

Советская воздушная мощь в нашем времени — это крылья Советов, которые застилали небо над головами врагов. Советский Союз начал создание могущественной стратегической авиации на пять-шесть лет ранее, чем страны Запада.

Опорой советской авиации в 30-е годы стал самолёт, спроектированный отнюдь не для бомбардировочных задач: первый вариант АНТ-4 был задуман как торпедоносец. Хотя несколько ТБ-1 и использовались как торпедоносцы, строились они преимущественно в бомбардировочном варианте.

Ещё забавнее история проектируемого прямо вослед АНТ-4 куда большего АНТ-6-го. Его создавали для перевозки на внешней подвеске громоздких "специальных" грузов в малодоступные по земле районы — бурового и проходческого оборудования, автомобилей, даже небольших катеров! Отчего у АНТ-6 было столь своеобразное "высокое" шасси с надёжными стойками, позволяющими подвешивать под машину самые разнообразные по габаритам грузы.

Но за самолёт со столь большой грузоподъёмностью обеими руками ухватились военные — РККА нуждалась в наступательных видах воздушного вооружения. За первую половину 30-х была создана огромная воздушная армада — до 300 лётнопригодных гигантов ТБ-3.

Громадные неуклюжие самолёты были выражением единой военной мысли, доминировавшей не только в умах советских военных.

Неотвратимый, предначертанный высшими силами истории освободительный поход светлых сил революции на тёмный мир капитала, героическая помощь всем униженным и угнетённым, счастье, принесённое на острие штыка — в это верили и верхи советской администрации, и пионеры.

Советская военная доктрина была строго наступательной. Авиация создавалась для выполнения стратегических налётов на глубокие тылы врага, для мгновенного разгрома его транспортной сети и полной парализации маневра военных усилий. Истребительная авиация была вспомогательной частью ВВС, прикрывая аэродромы и защищая бомбардировочные эскадры на ближних рубежах. Поэтому господствовало представление о истребителе как о машине для маневренного боя.

Что предопределило облик советских истребителей первой половины 30-х — очень маневренных, вёртких. Но не слишком скоростных. Да и не должны они были быть скоростными — ведь советские истребители должны были сопровождать медленных гигантов-бомбовозов. В Советском Союзе дольше всех стран продолжали проектировать и строить истребители-бипланы — за выдающиеся маневренные качества, присущие бипланам.

Военные конфликты второй половины 30-х отрезвили. По крайней мере, высшее руководство советского государства. Упоение советской военной мощью оказалось иллюзией, сладкой грёзой. А вот в действительности испанская война и дальневосточные конфликты (включая боевые действия советской авиации на стороне чайканшистов против Императорской армии), продемонстрировали — огромные средства на вооружение были потрачены впустую.

Это "открытие" не было исторической случайностью, а отражало лишь хорошо известный парадокс "выбора военнной стратегии". Суть парадокса — наступающая сторона обладает преимуществом в инициативе. И отстаёт в обеспечении. Почему?

Да потому, что подготовка к наступательным действиям всегда более затратна. Сторона, готовящаяся нападать, вынуждена торопиться, ставить на поток первые же удачные образцы оружия и ограничивать их модернизацию: некогда! Надо как можно быстрее насытить войска, не отвлекаясь на шлифовку деталей. И все нестыковки в подготовке армии вылезают в самый неподходящий момент. Когда победоносные войска переступают границу. Именно в этот момент отваливается каблук с тщательно надраенного сапога завоевателя.

У нацистской Германии была исключительная фора: аж целых четыре года обкатки войск "в почти боевых условиях". Первый поход вермахта в Рейнскую область закончился эпически — "освободители" заблудились, их разыскивали и спасали местные полицейские...

К следующему героическому деянию — аншлюсу подготовились получше, раздали карты, проверили умение ориентироваться на местности. Так что выдерживать направление движения немецкие войска теперь могли. Только вот двигаться не могли — почти вся техника заглохла на первых километрах. Прекрасных австрийских дорог — прямых и гладких.

Опять же — к следующему походу успели подготовить необходимые меры по обслуживанию техники в поле. Стало получаться получше — поляки растерялись. Но зато сама техника, хоть и работала уже почти безотказно, в реальном бою вызвала нарекания. Уж больно легко горели лёгкие немецкие танчики.

А вот здесь уже что-то сделать решительное — не получалось. Менять налаженное производство, когда и так напрягаешься из последних сил — не получается без риска утратить то самое стратегическое преимущество в инициативе. Пришлось и дальше воевать на том, что Крупп послал. Разве что наклепать поверх брони дополнительные пластины.

Отчего не слишком могучие моторчики немецких танков стали дышать астматически. А танки, соответственно, вести себя как астматики — ползать медленно, вязнуть в маленькой лужице, останавливаться на ровном месте и вообще не слишком радовать свой экипаж постоянными мелкими проблемами. Выливающимися в крупные неприятности.

А уж по итогам французской кампании, когда кашляющие и чихающие немецкие танки справились всё-таки с ещё более медлительными французскими "слонами" и британскими "гиппопотамами" и стало ясно, что на таких толстошкурых зверюг нужно иметь пушечку посерьёзнее... Немецким танкам совсем поплохело.

Но производство перестраивать было некогда. Гитлер даже специально подчёркивал: необходимость в быстрейшем нападении на СССР ещё и в том, что пока перевооружение в Красной армии не закончилось, немецкое оружие достаточно для победы. А производить модернизацию танковых и авиационных вооружений можно, только завоевав длительную передышку. Не случайно всю войну немецкие ВВС пролетали на фактически одном типе истребителя, лишь усиливая по возможности мотор и вооружение.

В Советском Союзе перед Второй мировой войной положение было похуже. Первые крупномасштабные опыты применения войск оказались провальными. Ни в "освободительном походе", ни в "зимней" кампании советские вооружённые силы выполнить первоначальные замыслы оказались неспособны. Хуже всего было то, что опыт, полученный в Польше и в Карелии был противоречив.

Что неудивительно: в одном случае советские войска преследовали беспорядочно отходящего противника. (И попутно растеряли не только технику, но и отдельные части — так сказать, "Рейн и Австрия в одном флаконе".) А на Карельском перешейке пришлось прорывать долговременную оборону и сражаться с морально стойким, не бегущим от огня противником. Вот и начали советские полководцы метаться, по несколько раз меняя и перестраивая структуры и принципы применения войск. Что эти самые войска окончательно дезорганизовало — как раз аккурат перед началом широкомасштабных военных действий. Если что и должно называться "вредительством" — так именно эта паническая и бестолковая суета, полностью разложившая высший состав РККА и развалившая боеспособность механизированных советских войск.

Коснулось это поветрие и "крыльев Советской Родины". Но в меньшей мере. Создать новую концепцию воздушной войны перед войной не получилось. Новые самолёты в войска ещё не поступили. Как действовать против немецких "сосредоточенных воздушных ударов" — никто не знал. Вот и были советские ВВС беспощадно биты — за растерянность, неготовность к решительным действиям и неумение координировать свои усилия — даже в рамках одной эскадрильи.

Но! Далее. Имел место вынужденный характер ответа советской авиации, постепенно сколачивались способные противостоять обнаглевшим асам люфтваффе лётные группы, операции готовили, отталкиваясь "от успешных результатов". В итоге сложился в наилучше пригодный к действиям на советско-германском фронте образ воздушной войны. Действия широко рассеянными, действующими повсеместно, несконцентрированными силами. Бои на истощение. "Удар в сердце", излюбленный немцами "кинжальный" массированный налёт проваливался в пустоту, не приводил к катастрофическому ущербу.

Не случайно Великая Отечественная отобрала из всех предвоенных конструкций лишь одну, прошедшую от Бреста до Берлина — самолёт Яковлева. Как раз отвечающий условиям вёдшейся советскими ВВС войны: лёгкий в освоении и пилотировании, нетребовательный к аэродрому — всё равно рассчитывался на два-три месяца жизни и шёл на запчасти. Легко ремонтирующийся с применением самого простёйшего оборудования.

А вот в альтернативной истории воздушные силы Советской Федерации развивались по иному пути.

Во-первых, очень большим было влияние военных действий Мировой войны. (Гражданская в альтернативе совпадает с интервенцией и укладывается во временной интервал мирового конфликта.) А в ходе войны в России особое значение сыграла многомоторная авиация.

Во-вторых, Советское государство в альтернативе — очень экономное. Дешевизна содержания — один из главных аргументов "за" демократическую республику. Вооружённые силы тоже стремились готовить и применять в "экономическом варианте", что автоматически означает оборонительный характер стратегии.

Оборона в воздушном флоте определяет превалирование разведки в дальних полётах, и штурмовой авиации над бомбардировочной в авиации поля боя. В количественном отношении оборонительная воздушная стратегия определяет перевес истребительной авиации над остальными типами самолётов. В сумме — предпочтение многомоторных машин и упор на истребительную авиацию привёл к необычному итогу: в 20-е годы Советская Федерация была единственной страной, где массово проектировались и строились многомоторные истребители.

Под строительство именно многомоторных "воздушных охотников" подводилась вполне серьёзная теоретическая база. "Одномоторный самолёт" — писали теоретики советской авиации, — "предполагает мотор особой, выдающейся мощности — иначе охотник не будет иметь скоростного преимущества над целью. Но особо мощный мотор есть мотор особой сложности, требующий для производства крайне дорогого оборудования и высшего в своей обученности рабочего персонала. Также и в отношении материалов рекордный по своим характеристикам мотор требователен и дорог. Иначе говоря — одномоторный истребитель есть машина дорогая.

В то же время многомоторные машины могут, используя рационально сгруппированные малые моторы, иметь ту же отдачу, как и одномоторные. Маломерные моторы легче поддаются форсированию, их производство нетребовательно к станочному парку и освоено рабочими, их замена на самолёте несравнимо проще. Немаловажно, что в бою многомоторный самолёт менее уязвим, а в ремонте — заметно удобнее. Для стран, не располагающих неограниченным финансированием на военные нужды, не имеющих значительных резервов фабричных мощностей, производство многомоторного истребителя есть наиболее естественный шаг."

Впрочем, недостатки "многомоторников" тоже признавались. "...распределённая весовая нагрузка определяет худшую реакцию на управляющие действия, также несколько моторов всегда менее экономичны, нежели единственный. Не следует забывать и о том, что единичный мотор при прочих равных условиях даёт заметную экономию в весе конструкции. В одинаковых обстоятельствах одномоторный истребитель даёт лучший результат, нежели многомоторный."

Упоминая "...прочие равные условия", авторы немного лукавили. "Роторы" второго поколения на начало 20-х были лучшими в весовой отдаче авиационными двигателями, их суммирование позволяло обойти любую имевшуюся на Западе авиатехнику по соотношению масса конструкции/мощность силовой установки.

Созданный в 1924-м году И-4 (Пе-1, истребитель туполевского конструкторского бюро, отдела "лёгких машин", которое в 1922 году возглавил молодой инженер Петляков) был самым скоростным серийным самолётом на тот момент. Построенный по модной в Федерации схеме "утка" с передним горизонтальным оперением, высокоплан имел спаренные "роторы" мощностью по 225 л.с. вблизи центра тяжести машины — примерно то же решение позже было реализовано в "белловской" "аэрокобре".

Несущая толстостенная гладкая обшивка из стеклопласта и минимум металлических силовых конструкций определил очень малый вес самолёта — взлётный вес чуть превышал тонну. Небольшие размеры машины и стремление сэкономить на весе определили и очень малый запас топлива — его хватало лишь на сорок минут "экономического режима". Зато максимальная скорость петляковской "бабочки" (из-за широких и коротких крльев машины и выступающей гондолы пилота самолёт действительно выглядел наподобие крупного бражника) превышала 450 км/час. А развитая механизация крыла и размещение двигательной установки вблизи центра масс — при малой нагрузке на крыло — давали исключительную горизонтальную маневренность.

Самолёт был легкоуправляемым, обучение полётам на нём не предполагало сложных навыков. Единственной проблемой была высокая требовательность к переносимости перегрузок — в вираже пилоты на И-4 испытывали до 7-9 "же". Необходимость эксплуатации машин со значительными нагрузками потребовала создания специальных тренингов для пилотов, так и разработки защитных средств, облегчающих влияние перегрузок на человека.

Вооружался истребитель единственным орудием — первоначально 23-мм авиапушкой, затем — более надёжным 12,7 мм крупнокалиберным пулемётом. Да и боеприпас у пушки и пулемёта был несравнимым — 21 снаряд для пушки против 156 патронов у пулемёта.

Боевой радиус И-4 был равен всего ста километрам — для самолёта ПВО предполагалось, что этого достаточно. Замена истребителя ПВО произошла только во второй половине 30-х, до этого предпочитали модернизировать имеющуюся технику.

Функции фронтового истребителя, штурмовика и разведчика с середины 20-х до середины 30-х играли многочисленные "Лебеди". На них устанавливалось от четырёх до восьми "роторов" в сдвоенных двигательных установках, что позволяло наращивать скорость и грузоподъёмность.

Ещё одной обязательной чертой советской авиации стало обязательное наличие кормовой огневой точки. Даже на истребителях она полагалась обязательной, из-за чего даже одномоторные И-5 30-х были двухместными.

Самолёт, не прикрытый со стороны хвоста, полагался уязвимым вне зависимости от всех остальных характеристик. "...только с кормы никогда аэроплан не может отреагировать манёвром своевременно. Заходящие в атаку с других ракурсов вражеские аэропланы могут быть поставлены виражом в неудобное для атаки положение. Атака с задней стороны, даже если лётчик успеет её заметить, не предоставляет возможности отреагировать уклонением. Атакующий самолёт может навязать преследование, что не раз бывало в боевоей практике. Постоянная угроза с непросматриваемого из нормального положения лётчика хвоста самолёта существенно ухудшает сосредоточенность пилота и увеличивает риск ошибки. Поэтому оснащение самолёта в боевых условиях станцией обороны хвоста есть настоятельнейшая необходимость."

В какой-то мере такая "хвостобоязнь" обьясняется ещё и долго продержавшейся памятью о неудачных воздушных боях 1915-1917 годов. Германская истребительная авиация тогда жестоко расправилась с многочисленными гидропланами балтийцев.

Летающие лодки конструкции Григоровича не имели никакого оборонительного вооружения, направленного назад. Бывало, что лётчики отбивались от расстреливающих их в упор "Альбатросов" из пистолетов. Благодаря прочной связи между морскими силами и авиационными конструкторами "лаборатории Тёсла", вбитая в этих столкновениях мысль о том, что самолёт без заднего оборонительного вооружения есть лишь добыча, закрепилась намертво.

Потому в большинстве советских самолётов вертикальное оперение было двухкилевым — между ними размещали кабину заднего стрелка. Необходимость улучшить аэродинамику машины с крупной кабиной, находящейся в области хвостовых завихрений, приводила к тому, что планер самолёта стремились выполнить как можно более широким, разнося кили на возможно большее расстояние. При этом сама машина уменьшалась в длину, разнесённые кили обеспечивали значительную путевую устойчивость. При такой компоновке можно было сдвинуть и кабину пилота назад, так что она с кабиной стрелка образовывала единый блок. Обзор вниз-вперёд давал остеклённый пол пилотской кабины, обзор по сторонам пытались улучшить, поднимая сиденье пилота. Зато в передней части фюзеляжа появлялся крупный отсек для вооружения, что позволяло устанавливать тяжёлые системы оружия.

По такой схеме проектировался самый массовый истребитель 20-х — начала 30-х — И-4. По той же схеме был постоен пришедший ему на смену двухвинтовой И-6, оснащённый двумя авиадизелями "турбинного" типа по 790 л.с. (первоначально, позже на По-6 — машина была разработки КБ Поликарпова — ставили более мощную модификацию в 1080 л.с.) И-6 был ближе к классической схеме, с выделенным фюзеляжем и хвостовым оперением, но также "ужат" в длину, дизеля размещались не в крыльевых гондолах, а в моторном отсеке в центроплане, крыльевые винты вращались высокооборотными электромоторами — на И-6 впервые была в самолётостроении успешно применена электромеханическая трансмиссия. Среди прочих преимуществ, электротрансимиссия позволила применить — также впервые на советском самолёте — винты изменяемого шага.

Плотная компоновка машины* и применение новых пластических материалов позволили удержать вес поликарповского истребителя меньшим двух тонн — при росте удельной мощности двигательной установки скорость по сравнению с И-4 выросла почти на сто километров в час, достигнув 550 км/час. Ещё более значительно увеличилась дальность, благодаря более экономичным двигателям — радиус боевого применения составил двести тридцать километров. И-6-е уже рассматривались не только как самолёты обьектовой ПВО, но и как истребители фронтовой зоны ПВО. В их задачу входил барраж фронтового тыла и уничтожение вражеских разведывательных самолётов по указанию радиокомандного центра. Вооружением По-6 первоначально были 12,7-мм ШДК с 250-ю патронами на ствол в лентах, позже — 23-мм спаренные новые авиапушки "кинжального боя", с 16-ю "зарядами" на каждую.

("Кинжальный бой" — наименование(в АльтИстории) разновидности оружия, выстреливающего с очень кратким интервалом весь так называемый "промежуточный", или "затворный" магазин. В большинстве случаев в советском оружии "промежуточный" магазин-барабан содержал три, реже — пять, зарядов. "Кинжальный огонь" позволял сочетать массирование огня "обычного" автоматического оружия и точность прицеливания оружия одиночного огня — из-за высокой скорости перезарядки "промежуточного" магазина линия огня во время выстрела практически не сбивалась.)

Относительно небольшое число типов выпускавшихся истребителей определялось сложившейся практикой длительной модернизации удачных образцов авиатехники. Традиция пошла с "Ильи Муромца", который за восемь лет (с 1913 по 1920) подвёргся множеству изменений. Практика модернизации небольшого числа применяемых самолётов могла бы затормозить конструкторскую активность, но в Федерации был создан инструмент, концентрирующий исследовательские усилия. Отборочное жюри Совета технических войск постоянно проводило конкурсы на лучшие перспективные проекты, и хотя до постройки прототипа, и тем более постановки в серию доходили немногие, все интересные улучшения и находки обязательно примерялись к существующим самолётам.

____________

* — В качестве иллюстрации к По-6 можно взять интересный самолёт "Скайрокет" фирмы "Грумман". Машина не пошла в серию из-за двух причин — дороговизны и относительно малого радиуса действия.

При меньшей максимальной скорости советские истребители, несмотря на многомоторность и многоместность, не уступали в горизонтальном маневре западноевропейским "одноклассникам". Высокая энерговооружённость давала преимущество советским машинам в маневре вертикальном. А мощное оборонительное вооружение увеличивало решительность в действиях — советские пилоты не боялись ввязываться в бой поодиночке, не опасаясь того, что к ним, пока они гонятся за одним противником, "зайдут в хвост".

В отличии от многих европейских машин, в качестве оружия для обороны сзади оборудованных пулемётами пехотного калибра, у советских самолётов с самого начала предусматривалась установка "уничтожающего вооружения". Считалось, что если огонь кормовой огневой точки не будет способен в первые две-три секунды поразить вражеский самолёт, противник успеет прицелиться и уничтожить советскую машину.

Была ещё одна особенность применения советских многоместных машин. Точнее, двухместных. После ряда испытаний стало принято комплектовать экипажи разнополыми. Пилотом — мужчину, штурманом-стрелком — женщину. Такой экипаж обладал большей сплочённостью, лучшим взаимодействием, оба члена экипажа в наибольшей степени раскрывали присущие своему полу особенности.

Мужчина-пилот, ощущая за своей спиной женщину, дрался осмотрительнее, но решительно. Его действия были более рациональны и опасны для противника. Женщина, защищая своего мужчину, была сосредоточена, внимательна и точна — идеальные качества для стрелка, штурмана и наблюдателя.

"Своего мужчину" — не оговорка! Экипажи жили на аэродромах в двухместных помещениях. Кроме быстрого прибытия к месту службы, подобная практика оборачивалась ещё и совместным проведением парами свободного времени. Далеко не всегда пилоты женились на своих штурманах, но почти без исключения — были любовниками. В обиход практика "спаренного экипажа" вошла в середине 20-х, по примеру лётчиков Эстонии и прочно укоренилась в советских ВВС.

К началу 40-го года группой Петлякова было закончено проектирование улучшенной версии их удачной старой машины — истребителя И-4. С новыми мощными роторами удалось, сохраняя малый вес конструкции, серьёзно поднять её лётные данные. Появившийся в 40-м году И-7 не был простым повторением уже найденных решений — значительно увеличившиеся скорости потребовали серьёзной переделки планера, а намного расширившиеся возможности конструкционных материалов позволили сделать машину довольно необычного облика. Точнее — необычного способа управления.

На И-7-ом впервые опробовали цельноповоротную консоль крыла. Крылья ранее уже делали складывающимся — но не в полёте, а на стоянке. Подобным образом с начала 20-х проектировали палубные самолёты. Мысль сделать меняющую свой угол стреловидности консоль крыла появилась, поскольку группа Петлякова уже работала над палубной версией истребителя для новых, ещё не начавших строиться авианосцев.

Новейшие советские плавучие аэродромы должны были иметь "традиционный" облик — считалось, что с ростом возможностей базовой авиации гидроглиссеры Энгельса более не могут выполнять свои задачи. На смену прежнему флотскому "универсальному" Э-4-му должны были прийти новые палубные самолёты специализированного типа — истребители и пикировщики.

Работа Петлякова над тематикой палубного истребителя обьяснялась тем, что его истребитель имел хорошие для палубной машины предпосылки — малые размерения (может легко поместиться в трюме, не создаёт сложностей при подаче в подьёмниках на палубу), малый пробег — из-за очень невысокой нагрузки на крыло, прост в управлении — что для палубной машины, где малейшая неточность в управлении чревата катастрофой — немаловажно.

Консоли самолёта следовало лишь ненамного сложить, чтобы полностью соответствовать заданию. Можно было сделать классическую "переламывающуюся" законцовку, с подьёмом консоли крыла вверх. Но прикинув размеры, конструкторы попробовали необычное решение — консоль слегка поворачивалась вперёд, уменьшая линейные габариты машины.

Сначала находка не показалась чем-то важным. Когда модель самолёта со сложеными крыльями продули в аэродинамической трубе для определения, как будет вести себя самолёт на палубе в шторм — вот здесь и появились неожиданности. Конструкторы упустили из виду, что такая конфигурация крыла даёт высокую управляемость и малое вихревое сопротивление на высоких скоростях полёта.

Полученная в эксперименте неожиданная особенность была немедленно пересчитана в модели, после чего весь узел поворота крыла был переделан, чтобы управлять углом стреловидности в полёте.

Взлёт, посадка, полёт на малых скоростях происходили при прямом крыле с небольшим положительным углом стреловидности. При наборе скорости выше 380 км/час концы консолей поворачивались вперёд, изломанная линия крыла на подвижной части крыла устанавливалась с отрицательным углом стреловидности. Что позволило самолёту разгоняться до рекордных на тот момент 700 км/час.

Дальность перелёта у И-7 была выше, чем у предшественника — в первую очередь благодаря более высокой крейсерской скорости, отчасти — из-за рациональной конструкции, позволившей при тех же размерах и чуть большей сухой массе самолёта иметь в полтора раза более обьёмистые топливные баки. Радиус действия достиг 300 км.

С начала 1941 года петляковские истребители начали заменять на западной границе поликарповскую машину. Но замену старались производить без раскрытия факта перевооружения, эскадрильи отправлялись за новыми самолётами вглубь страны, пройдя курс обучения новому истребителю, на них скрытно, как правило, в тёмное время суток перелетали на новые лётные площадки неподалёку от основных аэродромов. Хорошие посадочные данные позволили использовать как взлётные полосы малозаметные площади: ровные и прямые участки грунтовых дорог, большие поляны или выпасы скота*.

_________

* — Маскировка маскировкой, но вот техники эскадрилий, спрятанных в полях среди пасущихся коров, имели серьёзные проблемы с очисткой самолёта от... навоза.

Высота стоек шасси у самолётов с "движками-роторами" была вообще небольшой. Что считалось преимуществом — чем короче стойки, тем проще механизм уборки шасси, тем в целом легче всё шасси и самолёт. А у петляковского И-7 конструкторы установили роторы вообще над крылом — чтобы в них не засасывало при рулёжке различный мусор и камешки. При таком размещении ещё имело место и некоторое увеличение подьёмной силы — из-за увеличения скорости воздушного потока над крылом. Вот и был И-7 "низеньким", со стоечками, лишь немного большими диаметра его полуметровых колёс шасси.

Из-за чего, при пробежке по участку, обильно унавоженному крупным рогатым скотом, уделывал себе всё "брюхо" надёжно прилипающей и крепко присыхающей жижей. Которую авиамеханикам приходилось с ругательствами отдирать, чтобы снять с самолёта незапланированные "утяжелители". К ребятам из техсостава надолго прилипла шутливая кличка "скотники" — уж больно крепко запах навоза въедался в их рабочие комбинезоны!

Немецкая разведка имела информацию о подготовке запасных аэродромов в Минском особом районе. Но о том, где они готовятся, и тем более, о том, что на них уже развёртывается советская авиация, не имела представления. Главным истребителем Советов полагался И-6 — довольно опасный перехватчик, как считали в люфтваффе, похожий на немецкий Bf.110-ый. Но основные цели на советской территории находились в зоне досягаемости новейших модификаций Bf.109-го, поэтому воздушное нападение считалось возможным — 109-ые "мессеры" должны были завоевать господство в воздухе, имея преимущество над двухмоторным истребителем Советов.

Наблюдения немецкой агентуры не показали увеличения самолётного парка в предшествующие нападению месяцы. Ведь замена на более совершенный перехватчик происходила не на приграничных аэродромах, а далеко от линии границы. А обратный перелёт вновь укомплектованных частей производился секретно, остался необнаруженным. Немецкое командование, видя, что советские авиачасти на известных аэродромах не пополняются, а лётный состав заменяется на менее подготовленный* — сделало вывод, что советское руковдство "зевнуло" подготовку к "Барбароссе".

______________

* — Поскольку И-6 более не был перспективной машиной, его использовали в первую очередь для натаскивания новых лётчиков. На старых аэродромах была хорошая ремонтная база, промышленность продолжала поставлять в требуемом количестве запчасти к самолёту, сама машина была хорошо изучена за годы эксплуатации и позволяла отточить навыки пилотирования.

Немецкой разведкой момент интенсивного обучения был засечён, но... вывод штабные аналитики сделали неожиданный — "ко времени начала "особых событий" советский авиационный парк снизит боеспособность от чрезмерной эксплуатации". Для чего "русские" пилоты столь активно тренируются — задаться этим вопросом умники из штаба не озаботились.

Кроме того, несмотря на успех английской системы ПВО, завязанной на радиолокаторы, немецкое авиационное руководство всё ещё не придавало значения роли радиообнаружения в организации воздушного боя.

Советские "визоры" работали в миллиметровом диапазоне (ещё с первых работ Тёсла в 1908 году), в отличие от сантиметрового и дециметрового, который применялся в локаторах Англии и Германии. Считалось, что локатор на миллиметровых волнах не может быть дальнодействующим — миллиметровое излучение довольно эффективно рассеивается в атмосфере. Для того, чтобы построить локатор, работающий в миллиметровом диапазоне, как предполагали, нужно создать сверхмощный излучатель. Громадного размера и потребляющий уйму электричества. Создание "тонкоплёночных" управляющих схем и "модулирующе-резонансных частотных излучателей" (мазеров, или в "альтернативе" — РИЧ-ей) осталось за пределами Советской Федерации тайной.

Вдобавок — благодаря исследованиям "лаборатории Тёсла" советская физика атмосферы располагала таблицами частот, в которых пропускная способность атмосферы была наивысшей. Эта частота не была неизменной, но принципы колебаний "окна проницаемости" уже были известны, а колебательные контуры РИЧ могли подстраиваться.

В миллиметровом диапазоне обнаружение воздушных целей было более точным, легко обнаруживались быстро движущиеся обьекты на низкой высоте, было возможно селектировать цели по их конструкции — металл или пластик.

А ещё были "радиомаячки", с 20-х годов устанавливавшиеся на советские самолёты. Как средство "слепой посадки" на оборудованные "визорами" аэродромы. "Маячки", понятно делали так, чтобы они были прекрасно видимы на экранах локаторов. Что позволяло надёжно отличать свои самолёты от машин противника.

Дальность советской системы локаторного обнаружения превышала сто километров — в том числе и благодаря размещению большого числа локаторных постов на высотных тяжелых самолётах. Сто километров для начала 40-х — достаточно большое расстояние, дававшее оборонявшимсся до четверти часа на принятие контрмер.

Скрытно, перед 22 июня были установлены дополнительные локаторные наземные станции — вблизи линии демаркации. В ночь с 21 на 22 июня взлетели в небо около тридцати самолётов-"визоров". Теперь поле сплошного локаторного наблюдения начиналось от самой границы демилиторизованной зоны. Немецким бомбардировщикам, оторвавшимся от земли ранним утром 22-го июня, предстояло лететь "на виду" совестской системы ПВО не менее получаса.

Хотя в Германии на тот момент уже велись работы по способам обнаружения и засечения локаторов сантиметрового диапазона, советским "аэродромным приспособлениям" не уделялось никакого внимания, излучение в миллиметровом диапазоне, если оно не имело сигнального характера, не регистрировалось и рассматривалось лишь как "помехи". Германские пилоты просто-напросто не верили, что у Советов есть средства дальнего воздушного обнаружения, разве что — звукометрические станции. Бомбардировщики люфтваффе собирались, поднявшись повыше, тихо спланировать с выключенными моторами к намеченным целям.

Так, с выключенными моторами (и спущенными штанами) их и поймали советские перехватчики, тоже тихо зашедшие с западной стороны. На каждую группу обнаруженных вражеских самолётов наводились свои самолёты, штабу советской ПВО Минской зоны почти удалось сделать атаку одновременной — в том числе и потому, что люфтваффе тоже намеревалось ударить по советским аэродромам разом и немецкие самолёты вышли в их окрестности почти одновременно.

Внезапные атаки советской авиации разбили строй германских бомбардировщиков. Почти все группы немецких самолётов, пересёкшие советскую границу, понесли тяжёлые потери в первом же столкновении.

"Мессершмидты", которые должны были связать боем советские самолёты, если те вдруг успеют взлететь из-под бомб, шли ниже бомбардировщиков и тоже получили "по шеям" — пролетев сзади-сверху сквозь строй разномастных немецких бомбовозов, И-7-мые на полной скорости ударили по "худым".

Самоуверенность сыграла плохую роль с немецкими асами — они были неготовы к внезапной атаке. Вдобавок у Bf.109 образца лета 1941 был весьма посредственный обзор назад-вверх. Из-за чего немецкие "рыцари воздуха" потеряли сразу многих лучших камрадов — советские пилоты выбирали себе первоочередными целями тех, кто "поузорчатее" — гонор германских асов, побуждавший отмечать свои успехи в виде отметок на обшивке, обернулся против них.

Основными целями германских ВВС в Белоруссии (впрочем, как и на всём протяжении линии соприкосновения советскиъ войск и германской коалиции) в первые часы нападения должны были стать крупнейшие аэродромы на советской стороне, следом — районы ПВО и размещённые в них зенитные средства. После их уничтожения люфтваффе должны были переключиться на воспрепятствывание транспортным перевозкам в войсковом тылу Советов и непосредственную поддержку передовых мотомеханизированных групп, прорывающихся к переправам через Березину.

Из имевшихся на этом направлении примерно 1700 самолётов в первом налёте принимало участие около 1000-1100 машин. Из них больше 800 — ударные и лишь 240 — истребители, включая в их число двухмоторные Bf.1110-ые. Которые, впрочем несли бомбы и должны были в первую очередь выполнять задачи штурмовиков.

Эшелонирование сил атакующих было незначительно. Всё было поставлено на внезапность. Бомбардировщики, пикировщики, штурмовики шли достаточно тесными порядками в две разделённых малым временным интервалом волны.

Идеальные условия для применения авиационного оружия крупного калибра — основного вооружения советских перехватчиков! В атаке сбоку или сверху, очередь, даже не задев намеченную цель, почти наверняка всё же кому-то доставалась. А 23-мм авиаснаряды повышенной бризантности даже при одиночном попадании проделывали в фюзеляжах и плоскостях дыры, в которые целиком мог бы пролезь не слишком толстый человек. Если же в крыло попадало два-три снаряда из 6-ти снарядного "заряда" кинжальных пушек советских истребителей, консоль крыла отлетала, кружась, как срезанная ножом. "Оглушающий" удар по якобы спящему противнику обернулся нокаутом самих люфтваффе.

Но и советская авиация, хотя и ошеломила противника, добиться полного разгрома не смогла. Сыграло свою роль как опыт и слаженность действий немецких истребителей. А вот советские истребители держались недостаточно уверенно. Когда немецкие самолёты начали контратаковать, ввязались в бой с ними, отвлёкшись от главной задачи — уничтожения ударных машин.

Из-за тяжёлых потерь в составе авиагрупп немецкая авиация в первый день войны почти устранилась от поддержки своих наземных войск. Исход приграничного сражения целиком и полностью определялся столкновением наземных войск вермахта с частями советского Корпуса Охраны Границы. Советская авиация сохранила свою ударную силу и оказывала пограничникам заметную помощь.

Бросок передовых подразделений на восточный берег был тщательно спланирован. Первыми реку форсировали на лодках небольшие штурмовые группы. Ещё до начала артподготовки они отплывали от своей стооны реки и к тому моменту, когда короткий артобстрел начинал переноситься вглубь советской территории, подходили к берегу и высаживались, обеспечивая переправу удерживающих групп пехоты. Второй эшелон начинал переправу немедленно, как только передовой отряд мог обеспечить ширину захваченного плацдарма достаточную, чтобы исключить обстрел из стрелкового оружия. Одновременно с перевозкой второго эшелона (и частично из его переправочных средств) строился понтонный мост и на восточный берег начинала передислоцироваться дивизионная артиллерия, в первую очередь — ПТО и миномёты, необходимые для подавления сохранившихся огневых точек противника. В течении получаса пограничные заграждения должны были быть прорваны и в брешь должны были устремиться подвижные группировки, скомпонованные из танков, моторизированной пехоты и некоторого количества артиллерии на прицепах. Но советские пограничники сумели внести в планы вермахта заметные коррективы...

В ночь с 21 на 22 июня на левом берегу Буга было слышно (несмотря на все меры звукомаскировки) грохот гусениц (тягачи корпусной артиллерии), ржание сотен лошадей (большая часть дивизионной ариллерии в вермахте была на конной тяге), приглушённый лязг, еле слышный гул тысяч человеческих голосов.

На восточном... стало тихо. Совсем. А после того, как замолкли громкоговорители, подвешенные под поднявшимися в сумерках аэростатами — прямо оглушительно. Пугающе. Конечно, опытные вояки, отобранные в штурмовые группы на своей шкуре отлично постигли необходимость соблюдения полной тишины на переднем крае. Но... Невольно, в полголоса немецкие солдаты обсуждали "красный концерт". И как тут удержаться, когда приказ фюрера — совершенно секретный, кстати! — ещё до того, как его начали доводить до нижних чинов собственные офицеры, проорали с вражеского берега. С комментариями!

Слабо светящиеся в небе округлые пятна аэростатов — прямо напротив позиций немецких передовых рот — и далеко разносится в ночном воздухе чеканная немецкая речь из репродукторов: "...солдаты Германии! Скоро ваши офицеры скажут, что вам надлежит выполнить приказ фюрера во славу нации! Подумайте, имеет ли он право отдавать такой приказ... во все века германский народ славился своим трудолюбием, добросовестностью, пунктуальным и честным исполнением принятых обязательств... Гитлер и его клика намерена этой ночью тайком, преступно, без обьявления войны, в нарушение клятвенного обещания напасть на Советскую Федерацию... Стоит только раздасться первому выстрелу — и они станут клятвопреступниками... Гитлер хочет втянуть в своё преступление вас, он обещает вам "...новые земли на востоке для арийской расы", где всем солдатам достанется богатое поместье с рабами-славянами...

Запомните — любой военнослужащий, на любой должности, согласный с приказом Гитлера, этим приказом превращается в соучастника преступления, имя которому — "разбойное нападение с целью ограбления по предварительному сговору" — за такие преступления на советской земле нет пощады! Никакого плена, никакой защиты — всякий, кто ступит на эту сторону реки, будет убит — или навечно сослан в сибирские снега... Не ждёт вас здесь иного имения, кроме могильного. Два метра земли — вот всё, что вам достанется, и домой не вернётся ни один из вас...

Смотрите, перед вами черта, проведена она огненным мечом по земле и водам, и за чертой этой выведены слова в небе: "Оставь надежду всяк, сюда входящий!" И тот, кто перешагнёт черту, попадёт прямиком в ад, и не будет ему возврата. Думайте, солдаты!"

В то, что на правом берегу всё спокойно потому, что "красные" их не ждут — сразу как-то разуверилось. До нынешней ночи многие солдаты ещё надеялись, что фюреру удасться провести русских также, как остальных — англичан, французов, поляков, норвежцев. После устроенного русскими представления... стало неуютно. Удачно выбранное советскими пропагандистами время — за полчаса до оглашения приказа по частям, — поколебало уверенность в себе немецких солдат.

"Они" сумели преподнести Такой Сюрприз — что ещё заготовили? Там, в темноте.

Бегом сталкивая свои моторки в воды Буга, солдаты передовых групп были сосредоточены и напряжены, пристально вглядывались в приближающийся берег — скорее, скорее! Лишь бы успеть проскочить, прежде чем начнётся... Видимо, из-за подействовавшего на сознание людей угнетающего чувства неуверенности, десантные лодки, вопреки планам, шли на вёслах, не включая моторов. Темнота на советском берегу веяла жутью. Лодки бесшумно скользили, приближаясь к низкому берегу, почти сплошь заросшему тальником и камышом. Причаливать готовились в местах, отобранных для высадки — открытых, с без мешающей быстроте десанта растительности. На вёслах десантники двигались медленнее, чем ожидалось. Начало артподготовки застало их далеко от середины реки, вопреки первоначальному плану.

Когда яркие всполохи взметнулись среди еле видных в темноте куп деревьев на востоке, а после заплясали, отгораживая зону высадки кольцом огня и грохота, десантные группы наконец осмелились включить моторы. Воспрянувшие духом от навеянной ночью непонятной жути штурмовики устремились к намеченному месту переправы.

Ещё к 11 июня советские лазутчики, проникавшие на немецкий берег, сумели выяснить, где немецкое командование готовит удар — по районам сосредоточения понтонно-мостовых парков и подготовке дорог, ведущих к берегу для их развёртывания. Германское командование намеревалось быстрейшим продвижением подвижных сил сорвать советскую мобилизацию и выиграть войну в короткой летней кампании. Так развивался "блицкриг" на Западе, сторонники "блицкрига" теперь доминировали в германском военном командовании и планировали военные действия против Федерации. А значит, вермахт без обеспечения стремительности первого броска тяжёлой техники и брони, причём в районах, расположенных близко с основными трассами Восток-Запад обойтись не сможет.

Советская погранслужба могла по этим признакам загодя предсказать, где искать средства для переправы. Мирон Евстигнеев — один из лучших разведчиков 14-ой погранбригады — со своей группой три раза с начала июня "ходил" на западный берег. Систематическая разведка в оккупированной Польше, вёдшаяся пограничниками с конца 1939 года, позволила заранее представить, где противник мог бы разместить громоздкий понтонный парк, надеясь его замаскировать до момента "Х".

Далеко пробираться в этот раз не пришлось — технику и склады понтонов немцы замаскировали в перелеске всего в полукилометре от реки. Место дислокации понтонного парка легло на карты артиллеристов бригады, а рота Евстигнеева собралась встречать немцев. Там, где немцы собирались навести наплавной мост, на советском берегу по надёжным убежищам заховалось почти три десятка красных бойцов.

Окоп, в котором сейчас Мирон пережидал артналёт, был оборудован и замаскирован не спеша, заранее и тщательно. Землю копали по ночам, сбрасывали грунт в Неман, каждый раз перед рассветом тщательно маскировали работу. Старательно вырытые позиции не подвели. Щель укрытия в полтора метра надёжно спасла от дивизионных калибров. Артналёт был весьма краток, уже через полминуты минут сотрясения земли не прекратились, но стали заметно слабее. Немецкая артиллерия, буквально парой залпов проутюжив зону высадки, перенесла огонь на цели в глубине советской территории. Хоть и недолго был под вражеским артобстрелом, но перетерпеть его далось тяжко.

Ротный сбросил с себя налетевшую землю и порубленную осколками листву и осторожно приподнялся. Слева, почти напротив выбранного немцами для высадки пляжика, и справа переливчатым свистом, дали о себе знать его бойцы. Мирон подал весть и о себе, завершили "птичью перекличку" далеко справа, на небольшом речном мыске, заросшем густым кустарником, последними ребята из отделения гранатомётчиков, подобравшие себе цели на противоположном береге. Силуэты вражеских лодок были уже метрах в десяти-пятнадцати. В сумраке летней ночи разглядеть маскирующиеся немецкие "штурмботы" было непросто — но бойцы КОГ проходили "особые тренировки" ночного зрения.

На западной границе Мирон Евстигнеев остался после осени 39-го. Той осенью много егерей и лесничих из леспромхозов понадобилось на Западе. Волонтёрам из числа опытных в лесной науке людей досталась немалая и рискованная работа. Не только прячущиеся по лесам остатние польские вояки — отходящие за Буг немецкие войска тоже рассыпали по лесам немало "гостинцев" — с ними приходилось разбираться. Да и насмотрелся здесь, в западных краях Мирон всякого, так что просто вернуться обратно к себе, под Красноярск не мог — на душе было неспокойно. Остался на границе.

Как опытному "лесовику" и человеку отменного здоровья, ему одному из первых предложили весной 1940-го опробовать "вакцинацию" — тогда ещё только проходящую массовую апробацию методику "гарантированного увеличения имунного ответа организма".

Очень скоро, даже раньше, чем закончилась трясучка, чем прошёл трёхмесячный период изнурительных упражнений, выполняемых "под вакцинацию" — на самом пределе сил, Мирон узнал, что у "лечения" есть и скрытые стороны. Трудно не заметить, что сна теперь тебе надо — от силы часа четыре. Что ты, и раньше силой не обиженный, теперь без особого напряга гнёшь в пальцах монетки. Зрение, слух, обоняние — как будто раньше смотрел через пыльное стекло — а тут вдруг разом распахнули оконце.

Напрямую вопросов никто из "вакцинируемых" не задавал, но потом, ближе к концу "санаторного срока", на общем собрании рассказали некоторые подробности. О том, что метод этот разрабатывался аж с начала 20-х — в общем, знали и так все. Что массовое применение сдерживалось высокой угрозой метода для жизни — при испытаниях вакцин погибло несколько известных всей стране медиков,* проверявших их на себе — это тоже писали в газетах. Из факта успеха в создании вакцины было понятно — при всей сложности и опасности "комплексного вакцинирования" в случае удачи "вакцинированный" получает богатырское здоровье. Не страшны становятся самые опасные хвори. Но кое-что в массовой печати не публиковали.

Например, что вдобавок к могучему здоровью скачком поднимается сама "жизненная сила" организма. Тонус мышц, сердечно-сосудистая система, вентиляция лёгких — всё достигает таких величин, которые намного превосходят итоги любых, самых интенсивных тренировок.

— Возможно, так получается из-за того, что "вакцина", в отличие от физических нагрузок, действует разом на все органы. Самые совершенные из систем физподготовки могут задействовать лишь большие группы мышц, несопоставимо отставая по охвату воздействия. Для вас, ребята, важнее всего именно то, что теперь вы станете намного сильнее и выносливее. Сами понимаете, насколько важна такая подготовка для сил охраны границы. И насколько важно, чтобы об этом преимуществе не догадывались наши противники. Так что делайте выводы.

___________

* — Высокая смертность среди врачебного персонала советских медицинских лабораторий резко отличала советских медиков от врачей других стран. В отличие от медиков, например, САСШ, ставивших широкие опыты на добровольцах.

Так, для изучения процесса развития "жёлтой лихорадки" американские исследователи в сериях использовали по несколько сотен человек, обрекая их, фактически, на смерть "во славу науки". Ведь никакого лечения от этого заболевания не существовало! Почти все больные — а соответственно, и почти все заражённые исследователями здоровые люди — погибали. В тяжёлых мучениях.

Причём, чтобы "не исказить клиническую картину", подопытным не оказывали медицинской помощи, не давали даже симптоматиков для облегчения страданий. Характерно для североамериканской медицины, что врачи, исследовавшие на людях "жёлтого Джека", сочтены были подвижниками — они самоотверженно ставили опыт за опытом! На людях.

Советские медики утверждали, что опыты "на человеческом материале" только тогда наиболее эффективны, когда подопытный сам непосредственно задаёт условия эксперимента и до конца понимает происходящее. Очень часто — до смертного...

Александр Богданов, директор Института Крови, до последней минуты продолжал диктовать наблюдения за своим состоянием. Благодаря его наблюдениям удалось многократно снизить смертность при переливаниях крови. Аналогично вели себя исследователи других медицинских лабораторий: инфекционисты, клиницисты, фармакологи. Такая практика действительно сберегла сотни жизней добровольцев и ускорила появление методов лечения, спасших уже сотни тысяч человек. Одновременно послужив основанием для появления "Нового Устава медиков" — клятвы, поставившей врачей Федерации в положение особого "священного ордена".

"Клянусь, что моё время, моя судьба, мои знания, моя жизнь отныне посвящена тому, чтобы отвести преждевременную смерть от всех живущих. И какими бы причинами не была бы вызвана болезнь, клянусь не прекращать борьбы с ней, пока она не будет исключена из человеческой жизни..."

Борьба советских медиков с болезнями и качественный скачок уровня медицинского обеспечения в Федерации за 20-30 годы привёл к массовым сдвигам в жизни людей, намного улучшив состояние здоровья и добавил каждому уверенности в своём будущем.

А в начале 41-го его и нескольких лучших ребят с заставы вызвали в окружной госпиталь. Якобы на обследование. Где предложили участвовать в отработке следующего этапа "вакцинации". Спокойный офицер медслужбы СБ — с тремя лепестками* на эмблеме, неторопливо рассказывал: — Понимаете, граждане бойцы, при создании "зелья" первоначально, ещё в 20-м году, хотели смешать в одном препарате и бактериальные, и вирусные компоненты. Но получалось слишком сложно и опасно. Пришлось разделить на две части. Первоначально испытывать вакцину из нескольких штаммов патогенных микробов. А вирусный комплекс проводить позже. Не буду пересказывать всю историю исследований. Главное — сначала удалось создать "вакцину первого этапа".

А со вторым этапом вышла заминка. Только недавно мы научились активировать механизмы иммунитета, более глубинные, чем вызываемые первой прививкой. Самое важное, что вы должны знать. Что именно вам предлагается. Вторая прививка — это живая вакцина на основе вирусов, действующих в первую очередь на нервную ткань. Это такие болезни, как бешенство, энцефалит, полимиелит. Это — сами знаете — очень опасные болезни. Есть риск, что при вакцинации человек заболеет всерьёз. Тогда летальный исход почти гарантирован. Обдумайте. Если есть неуверенность в собственных силах — советую от прививки отказаться.

Теперь — ради чего нужна вообще вторая прививка.

Более глубокие уровни иммунитета. До создания первоначальной вакцины нам самим было непонятно, о чём может идти речь. Только завершив первый этап исследований стимуляции общего иммунитета, мы стали понимать, как действует иммунная система. И на что можно воздействовать. Иммунитет оказался тесно связанным с функциями нервной системы. Хорошо известные случаи "чудесного исцеления", когда человек под влиянием сильнейшего нервного потрясения — неважно, положительными или отрицательными чувствами оно вызывалось! — исцелялся от неизличимых органических поражений — внятно на это намекали. Но раньше мы, медики, не могли ни воспроизвести условия таких "исцелений", ни понять их механизмы.

Вы знаете, что первоначальная прививка только тогда успешна, когда она проводится под давлением сильнейшего стресса. Без активизации всей нервной системы первичной перестройки иммунных механизмов не происходит — это ключевой момент стресс-вакцинации. Отсюда вытекает следующий вывод — если мы хотим в ещё большей мере научиться управлять внутренним механизмом регуляции человеческого организма, если мы хотим победить такие "ошибки" иммунитета, как старость и смерть — необходимо найти способ воздействовать на саму нервную ткань, включить и её в процесс обновления.

По аналогии с первичной прививкой предположили — добиться усиления иммунных механизмов нервной ткани можно, воздействуя на них вакцинами избирательного, нервно-патогенного типа. Риск, конечно, был громаден. Но в итоге сложная комплексная вакцина вирусно-энцефалопатического типа создана.

Её использование всё ещё остаётся достаточно экспериментальным. И намного более сложным, нежели более отработанная первичная вакцинация. И дело не только в том, что нагрузки, необходимые для поддержания стрессового состояния, в случае вторичного вакцинирования несравнимы с тренировками первичного этапа.

К чисто физическим мукам, вызванным болезненным состоянием, добавляются вполне реальные душевные муки — сильнейшие галлюцинации, обман чувств, внезапные расстройства координации и функций внутренних органов. Единственное средство успешно пройти вторичную вакцинацию — полностью сосредоточиться на желании выздороветь и ясное понимание того, ради чего вы рискуете жизнью. Малейшие душевные колебания, неуверенность — и нервная система, и без того подорванная действием патогенных факторов, идёт в разнос. Человек заболевает, заболевает всерьёз и надолго — тяжёлые органогенные психические расстройства лечатся годами.

Что мы получили взамен смертельного риска? Не буду сразу рассказывать о всех улучшениях организма. Выделю лишь самые очевидные. Многократно улучшается регенерация тканей. Возможно, нервных тканей также. Вот смотрите. Делаю на пальце лёгкий порез. Теперь смотрите. Видели?

По данным клинических исследований, эффект ускорения регенерации непостоянен и усиливается по мере возрастания тяжести ранения. Во всяком случае, сквозные пулевые раны заживают полностью за неделю — и угроз внутренних воспалений, гангрены и тому подобное для вакцинированных больше не существует! Отмечу, что по обьективным данным, существенно улучшается работа головного мозга. Улучшается запоминание, ускоряется осмысление запомненной информации, в итоге — намного ускоряется научение, быстрее усваиваются и лучше закрепляются новые навыки.

Кто-то из заднего ряда напряжённым голосом бросил: — А как насчёт старости? Омолаживающий эффект заметен?

Лектор усмехнулся: — А как вы думаете, сколько пожилых людей смогут перенести нагрузку, необходимую для успешной вакцинации? Сейчас мы вынуждены отбирать здоровых крепких мужчин — и то сомневаемся в положительном результате. Вот пройдёте вакцинацию, подождёте лет сорок и посмотрите — есть влияние на процесс старения или нет.

_________

* — в наркомате общественной безопасности специалисты (офицеры) ранжировались. Количество рангов — уровней квалификации равнялось пяти.

Чистая эмблема — первый ранг, индивидуальная готовность, человек способен позаботиться о собственной безопасности. При прохождении военных сборов, для получения браслета гражданства необходимо было сдать на первую ступень.

Далее число отметок на эмблеме возрастало до четырёх.

(Кроме КОГ, у них был свой ряд символов.)

Для медицинской службы три отметки соответствуют рангу руководителя направления, ведущего научно-исследовательского проекта.

Евстигнеев был одним из тех, кого увлек неясный и манящий мир преобразования человека, приоткрывшийся в таинственных прививках врачей-иммунологов. Череда исследований и уколов, чаще болезненных и малоотличимых друг от друга. Потом было два месяца безумно тяжёлых занятий.

После второй прививки основной нагрузкой стало обучение. Учили языки, технические и общие дисциплины, вроде высшей математики и современнейших разделов физики. Биология и медицина. История и литература. Двенадцать часов занятий в день. Плюс "лёгкая" физкультурная разминка — утренний и вечерний десятикилометровый кросс, с обязательным комплексом физических упражнений после пробежки.

Темпы обучения были жёсткими. И всё закреплялось практическими занятиями — вдобавок к немалой физической нагрузке. К концу второго месяца они должны были говорить ещё на двух неродственных между собой языках. И понимать третий. То же — с вождением и ремонтом транспорта, химическими реакциями, знанием географии и других описательных наук.

Два тяжёлых месяца болезни. Несмотря на постоянный звон, горячку и часто подкатывающую тошноту запоминалось неплохо. Сдавая проверочные тесты, сам удивлялся, насколько хорошо выходило разобраться со столь разнородным материалом. Конечно, почти сразу стало понятно, почему повторную вакцинацию существенно труднее организовать в массовом масштабе — такого количества умелых и знающих преподавателей, которые обучали их во время вакцинации, хватило бы на пару-тройку ВУЗов. А сколько понадобилось материалов, пособий! Затраты не были зряшными — сам Евстигнеев и другие ребята получили зачёты за второй-третий курс ВУЗовской программы. За два месяца!

О чём умолчал лектор. Как понял Мирон — о многом. Главное изменение, что он в себе ощутил, когда завершились, наконец, ранней весной все медицинские процедуры и он вновь почувствовал себя совершенно здоровым, было не усиление зрения или там обоняния. Да, запахи теперь были... другие. Намного более яркие, что ли. И зрение, и слух. Но с этим он уже был знаком — по первой вакцинации. А вот нахлынувшее, казалось, ниоткуда чувство.. свежести? Как будто вернулся назад, лет на пятнадцать-двадцать, и вновь ему — только двенадцать, и весь мир перед ним чист и светел. Какое-то время он даже задумался — не последствия ли это прививки? Может, всё-таки вирусы повредили что-то в тонкой регуляции нервной и эндокринной систем и оттого накатывает непонятно откуда безудержная эйфория?

Инструктор заметил колебания. Отошли в сторонку и тихо поговорили. Оказывается, один из важнейших отмеченных эффектов. Не сообщали предварительно, чтобы не вызвать сомнений и недоверия перед вакцинацией.

"Вторая молодость". Многократное усиление восприятия — и отвечаюшее ему развитие нервной системы, быстрый рост числа нервных окончаний, стремительное образование новых связей в мозге в целом совпадали по характеру с теми изменениями, которые происходят в человеческом организме в период от одиннадцати до тринадцати лет. И приводили к схожим результатам. В том числе и эмоциональным — прошедший "активацию", как стали называть повторную вакцинацию, обретал фактически вторую юность.

Было кое-что ещё. Очень странное. Как будто с возвращённой юностью вернулось уже стёршееся о взрослую трезвость чувство сладкого ужаса. Приближения таинственного, манящего, небывалого. Как уже в полузабытой юности — менялось тело, и менялся мир вокруг тебя. Становился новым, неузнаваемым. Всё изменялось, во всём появлялись новые оттенки.

Самым странным стали перемены, случившиеся с мерилом постоянства — временем. Его ход — размеренный, привычный — сменился чем-то непонятным, ощущаемым по пульсации крови, вращению верхушек сосен над головой, стоянию солнечных бликов на реке. Как в детстве, время вновь то пускалось вскачь, то начинало растягиваться, ползти еле-еле. Но не совсем так, как в бесштанном возрасте. Было кое-что совершенно новое. Внезапно, пугающе — ты сам каким-то ещё непривычным, неловким усилием менял вокруг себя ритм мира, нежданно обретший подвижность. Упругость.

Впервые почувствовать время в своей власти. Усилием мысли замедлить его ход — и разглядеть мах крыльев птицы, тягучее движение взлетающей с цветка пчелы. Управлять субьективным восприятием времени пытались обучать. Но слишком ещё мало было опыта и знаний, овладевать умением "ускоряться" приходилось "на ощупь", интуитивно.

Изменившееся тело преподносило ещё неожиданности.

"Ночной взгляд". Наиболее часто прорезавшаяся у "активированных" особенность. После первой вакцинации, как правило, слабость ночного зрения, если она до того наличествовала, исчезала — способность к улавливанию малых количеств света сетчаткой подскакивала до хороших значений. Дополнительно — приём витаминно-растительных комплексов, улучшающих зрение в сумерках плюс специальные тренировки. Но после "активации" у некоторых из прошедших её — в особенности у тех, кто уже до того старательно развивал в себе навыки следопыта, ориентирования по малым следам — появлялся совершенно особый "ночной взгляд".

Он не имел обьяснения в классической теории зрения, был, по многим признакам, чисто психическим явлением — и вместе с тем не был галлюцинацией. Подтверждался на обьективных данных. Исследования оставляли широкий простор для толкований — одни предполагали, что особое зрение ничто иное, как визуализация достигшей небывалой тонкости интуитивной чувствительности.

Были версии о скачке в развитии других, доселе малоиспользуемых восприятий — например, сам Мирон Кузьмич активно поддерживал мнение о выросшей до предела кожной чувствительности, ставшей подобной "инфракрасному зрению" змей и сов. В качестве доказательства — завязывал себе глаза и "видел" руками, определяя, где находятся люди, неживые предметы, деревья на десяток шагов.

Уязвимым местом в гипотезе "кожного зрения" было то, что не завязывая глаз, Мирон ночью непонятным способом "видел" не на десять шагов — обрисованные словно бы слабой светящейся каёмочкой предметы и люди были ему видны в полной темноте на все пятьдесят-семьдесят метров. Чувствительность этого странного зрения менялась, но в любом случае превосходила по дальности и точности "чисто кожную чувствительность". Мирон считал, что это результат расширения спектра восприятия сетчатки ниже красной части спектра — но обьяснить механизм "передачи" кожей новых свойств специализированным светочувствительным клеткам не получалось.

Ещё одна — считавшаяся наиболее экзотической — гипотеза утверждала, что во всём "виновата" пресловутая "аура". Низкочастотное электромагнитное поле, весьма слабое, существует "вокруг" любого живого существа и достаточно быстро затухает после смерти. Среди многих феноменов, которые упоминались как ориентиры будущего совершенствования человека, были и случаи "восприятия" этого слабого электромагнитного излучения, но очень недостоверные. Хотя способ обьективной регистрации "биотоков" при помощи специальной фотоплёнки уже существовал.

Из-за неприязни к спекуляциям и мошенничеству, к которым неоднократно прибегали разнообразные "чудотворцы", не только терминология, но и сам предмет исследования выглядел ненадёжным. Но в отличие от шарлатанов, сейчас исследователи могли воспризводить — неоднократно и с различными реципиентами — наблюдения за "аурой". Определённые положительные результаты были, но Мирон, например, был убеждён, что последующее изучение докажет — на самом деле эти результаты можно целиком обьяснить без привлечения версии о "биотоках".

Самым главным в новой особенности было то, что её тоже можно было развивать. Натренировывать. Более того. Вернувшись на заставу и став инструктором для ребят, пошедших на первичную вакцинацию — к марту невакцинированных среди советских пограничников на демаркационой линии не осталось — Мирон обнаружил у себя ещё одну новую способность. Он мог как-то воздействовать на тренировки "ночного зрения", словно бы настраивая "под себя" возможности других. Подобное явление было отмечено и другими "активированными" — но методики пока создать не удавалось, каждый инструктор действовал опять же преимущественно интуитивно.

Вершиной длительной подготовки стало то, что теперь, в недолгой темноте самой короткой летней ночи, бойцы советского Корпуса Охраны Границы видели ненамного хуже, чем в сумерках. Сам ротный, не случайно выбравший близжайшее к берегу укрытие, отчётливо различал фигуры в немецких лодках — более тёмные сгустки темноты на тёмном и уже привычным усилием растянув время, плавно взял на мушку скорчившегося на носу первой лодки пулемётчика. Какое-то ещё одно особое чутьё, появившееся после совместных тренировок отряда, говорило ему, что остальные бойцы засады действуют заодно с ним, как единое целое. Выстрел ротного лишь на долю секунды прозвучал раньше. Сдвоенные-строенные хлопки девятимиллиметровых карабинов. В лодках, словно куклы по команде, разом кучами тряпья осело по несколько фигурок.

Мирон не тратил внимание на отслеживание результатов выстрелов. Через вздох он уже был в двух метрах, там, где в ещё одном замаскированном окопчике дожидалась снаряженная ракетница. Счёт шёл на секунды. Плотно вжав ракетницу в плечо, ротный на миг качнулся вверх, нажал спуск. Пыхнуло, и почти тотчас же — липко бамкнуло. Отползая по низеньким, узким непростреливаемым ложбинкам, Мирон не видел, как ярко-прозрачный огненный шар, с большого расстояния удивительно красивый, словно новогодняя игрушка, облизал тёмную раковину немецкой лодки, мгновение повисел на одном месте и опал-рассыпался языками-искрами.

Рулевой в моторке дёрнулся от слабых щелчков выстрелов, ещё даже не осознав до конца происходящего, лодка чуть вильнула. Граната, нацеленная Мироном по отпечатанному в зрительном ощущении движению, капельку не достала — рванула метром раньше. Рванувшийся на рекой крик обмяк вслед за опавшим пламенем, лодка слепо крутанулась на месте, светясь чёрно-огненными каёмками, словно прогоревший насквозь лист газеты. В воду неловко, как мешки, обрушилось несколько тел. И первая из лодок штурмовой группы, затихнув, закачалась на реке, несомая течением, медленно погружаясь. Не одна. Ещё одна лодка, замерев в заливчике, жарко пылала, над ней металось яркое пламя вспыхнувшего бензина. Несколько секунд — и охваченная огнём моторка гаснет, с резким шипением быстро уходя под воду. Ещё две лодки, как первая, не спеша дрейфуют в окутанных туманом, перемешанным с дымком взорвавшегося тротила берегах. Посреди одной из них что-то ворочается и раздаются прерывистые воющие звуки — страшные, ни на что знакомое не похожие.

К своему берегу уходят лишь два бота. Один из них явственно тлеет, какая-то возня возле сыплящего искрами борта вызывает щёлкающие, как птичьи вскрики, выстрелы советской засады. Несколько непонятных дерганых движений, заметных в отблесках — и в горящей лодке всё замирает, а она сама продолжает, пофыркивая мотором, идти к месту, откуда штурмовая группа отчалила менее двадцатой доли часа назад.

В берег моторки утыкаются почти одновременно. Вокруг них далеко не сразу начинается копошение. Немецкий берег, после начала артподготовки весьма оживлённо зашевелившийся, замер во время краткого фейерверка на противоположной стороне. Лишь через минуту после того, как погасли ярко-жёлтые шары разрывов гранат над водой, с немецкого берега неуверенно заговорил пулемёт. У оседающих в воду вернувшихся штурмботов раздались резкие свистки, вновь забегали-засуетились многочисленные тени, и немецкий берег лопнул десятком запульсировавших пулёмётных глоток, злобно плюющихся свинцом. Секундой позже где-то рядом с прибрежными зарослями на немецком берегу ухнуло — и по другую сторону реки плеснулось рыжим огнём, зазвенели мелкие осколки.

Евстигнеев с полминуты как отполз на наблюдательный пост. Нагнувшись к скорчившемуся на дне щели радисту, Мирон кратко пропел-просвистел несколько нот — целеуказания. Расположение немецких пулемётов и миномётной батареи. Радист еле замтно пошевелился. Слабо зашумел динамик рации. Вновь пролились несколько певучих нот — радист повторил указания ротного.

Среди трёх стоящих в километре от границы бронемашин стало заметно шевеление. Два аппарата, слегка порыкивая моторами, поёрзали, словно устраиваясь поудобнее на небольшом лесном прогале. Над их задними частями приподнялись-закачались толстые короткие обрубки. Замерли. С их торцов сорвалось по острой огненной игле, с резким грохотом улетевшей в сторону тёмного края небосвода. Ещё раз. Ещё. Чуть покачались, поворочались, прислушиваясь к свисту-указанию, посланному с ротного НП — и ещё девять раз махнули огненными кистями над лесом. Затем все три угловатых коробки одновременно заурчали, одна за другой выползли с полянки на тянущуюся вдоль лесного края неширокую дорожку и скрылись в пуще.

В лесных тропинках растворились отошедшие от реки бойцы прибрежной засады.

На советской стороне плыли клоки утреннего тумана. Над немецким берегом раздавались крики, слышались команды и звук работающих автомобильных моторов. Возле берега металось пламя, горели кусты, трава, деревья. Огонь мешался со светом начинающегося дня, дым висел в воздухе, стекал в реку. В дыму суетились, что-то поднимали с земли, что-то копали, несли на носилках, перекатывали на колёсах. Резко ворочалось, лязгало гусеницами, тащило что-то за собой. Опомнившись от внезапного нокаута, немецкое командование сосредотачивало крупные силы, выводя на прямую наводку корпусные калибры и готовясь разом начать переправу несколькими сотнями солдат. У заросшего в землю по самую маковку валуна на советском берегу чуть покачивались стебли высокой травы — выплетенные из соломы и трухи чехлы стереотруб пристально следили за рекой. Резервные наблюдательные посты имели по два-три потайных выхода-лаза. После того, как получилось сорвать первоначальный замысел немцев, в использовании этих тщательно запрятанных убежищ появился смысл. Радиооборудование НП давало возможность связи не только с артиллерией бригады.

Когда с немецкого берега начали отчаливать лодки, десятки понтонов и самодельных плотиков, советские наблюдатели дали сигнал. В ответ на заговорившие советские батареи загремели немецкие орудия. Советские пушки и миномёты били по реке, немецкая артиллерия пыталась их задавить. И за грохотом артиллерийской дуэли не был слышен наплывающий с востока звон авиационных турбин. Затем над Бугом мелькнули слаборазличимые тени, и с неба раздался короткий грохот. Германские орудия, выставленные как можно ближе к берегу, стояли почти бок о бок. Слетевшие с неба огненные пунктиры воткнулись между пушек, расцветя раскалёнными, сплющенными шарами. Откуда-то из-за леса запульсировали короткие нитки зенитных установок — и следующие огненные нити метнулись в их сторону. Несколько минут воздушного нападения — и почти стих рёв гаубиц, поддерживающих немецкую пехоту. Вслед за откатывающимися от берега уцелевшими орудиями отхлынули от берега и колонны грузовиков, оставив возле берега дымиться несколько догорающих остовов. Рассеялись по ближайшим перелескам пехотные роты, лишь суетились по истекающему дымом берегу санитары.

Только немецкие сапёры продолжали деловито сновать через реку, стягивая в пару мест уцелевшие понтоны. На советском берегу, среди побитых, перекопанных взрывами зарослей, мелькали лопатки закапывающейся в землю немецкой пехоты. Хотя потери в этот раз нанёс только артогонь, командование не рискнуло бросать в атаку мотопехоту, не имеющую средств усиления. Заметно поредевшие германские батальоны ждали, когда сапёры закончат переправу и по наплавным мостам на плацдарм переправятся грузовики и лёгкая бронетехника.

Второй раз за день, предугадав реакцию немцев на свои действия, пограничные войска сбили темп вражеского наступления. Бригады КОГ не собирались на этом останавливаться. Немецкие солдаты были правы — "русские" заготовили для завоевателей мно-ого "сюрпризов"...

Силы германской военной машины и советского приграничного воинства были несопоставимы. Но означало ли это, что германская военная машина действительно с лёгкостью переломит сопротивление?

Вот аналогия. Человек и тигр. Их силы, их возможности — несопоставимы. Тигр — тяжелее раза в три. У тигра — клыки и когти, способные насквозь прокусить, разорвать человека. Огромная сила — одним ударом может отшвырнуть человека за несколько метров. Прочная шкура — её нелегко пробить и крепкие, литые кости. Стремительность и ловкость. По сравнению с человеком — совершенная машина убийства. Так может ли человек справиться с тигром? Навязать свою волю? Заставить себя слушаться?

Любой, бывший в цирке, знает ответ. В цирке работают дрессировщики. Дрессировщики тигров. Тигры — твари, не любящие ни кампанию, ни соседство с другими животными, особенно людьми. На арене их всё раздражает — другие тигры, яркий свет, множество людей вокруг. Тигры злятся, стараются уйти. Или кого-нибудь убить, чтобы сорвать накапливающееся раздражение. Дрессировщик — один перед несколькими совершенными и недовольными бестиями. И он принуждает их подчиняться. Оставаться на арене. Не трогать других тигров. Исполнять заученные движения. Как у него это получается?

Тигры — не собаки, которые слушаются вожака-хозяина, которого они знают с младенчества. С тигром нельзя подружиться — эти звери никогда не живут группами, у них нет особых форм группового поведения, "дуровская" методика приручения любовью на одиночных хищников не действует. Тигр уважает силу. Не боится, поэтому нельзя заставить тигра подчиняться страхом и болью. Но демонстрацией силы его на некоторое время можно заставить подчиниться. Как же человек, лишённый тигриной силы, не раня могучего зверя, может заставить его признать сильнее себя?

Перед тем, как напасть, тигр внимательно смотрит на добычу. Принюхивается — пахнет ли она страхом? Прислушивается — не бьётся ли сердце жертвы от страха быстрее? Перед атакой зверь настороже. И вот тут дрессировщик легонько хлещет его по носу. По глазам. По стоящим торчком ушам. Не больно, но сбивает концентрацию. Зверь фыркает, отскакивает. Ещё. Ещё. И в конце концов примиряется, перестаёт считать человека добычей.

Германская танковая дивизия — не тигр, понятно. Но советские военные специалисты, наблюдавшие за действиями вермахта в ходе "западных кампаний", придумали, как её можно остановить ударами в "чувствительное место".

Что такое наступление дивизии? Идёт ли она вся, как один человек, в атаку? Бегут ли со штыками наперевес грозные пекари? Готовы ли стрелять храбрые писари и интерданты? Гарцуют ли впереди наступающих цепей на своих тяжеловозах решительные обозники? В любой военной части значительная часть штата — персонал, обслуживающий боевые силы. В немецкой танковой дивизии это около трети личного состава.

Но если даже брать лишь солдат боевых подразделений — все ли они участвуют в первом натиске? Много ли вы видели тяжёлых гаубиц, грозно катащихся прямо на передовую линию вражеских окопов? Да с вышагивающими рядом с орудиями корректировщиками, бережно несущими всю свою громоздкую технику — стереотрубы, вычислители, дальномеры? Да хотя бы полевые орудия — много ли их непосредственно на передовой? Нет в первых рядах и штабных офицеров, и миномётчиков.

Для первоначальной разведки, в том числе разведки боем в немецкой танковой дивизии существует разведывательный батальон. Именно его солдаты прокладывают дорогу танкам и мотопехоте, определяют направление движения остальных сил, основного удара. С ростом подвижности военных группировок значение передовых частей сильно выросло. Особенно сильно — в немецкой армии. Уроки Первой Мировой, с её широкими фронтальными наступлениями, были старательно усвоены. Теперь моторизированные германские войска стремились прорывать линию обороны на избранных узких участках, действовать там, где у противника гарантированно отсутствует сильная оборона. И определять слабые места вражеской обороны должны были именно передовые подразделения. Они стали "глазами и ушами" бронированной твари, тонким щупальцем, которым она ощупывает раковину вражеских заслонов, прежде чем взломать одним щелчком стальных челюстей.

Не удивительно, что в разведбатальон подбирались лучшие кадры армии — наиболее решительные, обстрелянные, инициативные. Потерю таких бойцов нелегко возместить. Утрата солдат разведбатальонов не лишала германскую танковую часть её основной мощи, была незначительна в отношении общей численности дивизии. Но полностью дезоориентировала на некоторое время, ломала сложившийся порядок действий, заставляла тратить много времени на компоновку новых передовых подразделений и подготовку.

А ещё командованию немецких дивизий приходилось организовывать по другому взаимодействие передовых отрядов и основных сил, чтобы обеспечить разведподразделениям возможность в любой момент либо сконцентрировать всю огневую мощь дивизии, а то и всего корпуса — либо для прорыва, либо, что оказалось на Востоке не менее значимым, чтобы обеспечить успешный отход из-под удара, который советские войска, как оказалось, умеют и любят наносить на короткой дистанции, с массированием и манёвром огнём.

Советские войска нашли способ активного противодействия "блицкригу" — активная оборона строилась на встречных огневых ударах и контратаках против "чувствительного носа" германского "тигра" — его передовых разведывательных групп.

Тяжёлые потери в передовых группах, конечно, не были фатальными для германских частей — та же 24-ая танковая потеряла в ходе утреннего боя (с 2.25 до 7.32) не более полутора сот человек. Правда, доля безвозвратных потерь оказалась, в отличие от "обычного", непропорционально большой — свыше шестидесяти процентов погибло или имело очень тяжёлые ранения. (По статистике, принятой в вермахте, потери по графе "пропавшие без вести" не относились к безвозратным. Поле боя обычно оставалось за германскими частями, а угодившие в плен военнослужащие достаточно быстро оказывались на свободе после разгрома противника. Но на Востоке статистика допустила осечку. Медленно плывущие вниз по течению обожжёные трупы в обрывках обмундирования можно, конечно, называть "пропавшими без вести", но вот рассчитывать на их возвращение не приходилось.)

Относительно общей численности дивизии потери были незначительными — около одного процента. Понятно, что такой урон не устрашил вражеских генералов. Но, выбив у противника опытные кадры штурмовиков, советские войска вынудили немцев отказаться от разведпоиска и перейти к наступлению широким фронтом — также, как в прошлой войне польская кавалерийская завеса сбила наступательный порыв германских гренадёров, вынудив немецкие дивизии наступать в боевых порядках, утратив темп. Действия советского Корпуса охраны границы в Западной Беларуссии представляли собой постоянные "встречные удары" и "оборону из засады", эффективно тормозя общее германское наступление.

В советской военной доктрине заметное место уделялось подготовке личного состава к восприятию общего замысла операций. Утверждалось, что сознательная дисциплина бойца только тогда действенна, когда он представляет свою роль не только в бою на своём участке, но во всём ходе боевых действий. Поэтому в начальную подготовку обязательно включались основы стратегического планирования. В марте 1941 года в учебных центрах КОГ начали изучать "Особые условия стратегических действий в возможной военной кампании на Западе", в которой впервые подробно анализировался вопрос "стратегического отступления".

"...размещение войск в пространстве и их перемещение по местности именуется манёвром. В зависимости от целей маневр подразделяется на три вида действий: наступление, оборона и отступление.

Наступление — это действия, предпринимаемые с задачей решительного разгрома врага.

Оборона — действия, чьей задачей является срыв планов вражеского командования и нанесение значительного урона его силам.

Наиболее слабым из видов манёвра является отступление. Его задачей является сохранение сил собственных войск.

До настоящего момента стратегическое искусство рассматривало как основные задачи стратегии только два первых варианта маневра.

В случае стратегического наступления армии с самого начала ставится задача навязать свою инициативу противнику, разбить его основные группировки и нанести поражение. В современную эпоху такая задача может быть выполнена только массовой армией, заранее отмобилизованной, подготовленной и развёрнутой. Это означает в плане политическом стремление к внешнеполитической агрессии, которой в таком случае подчиняется вся экономическая жизнь страны, обеспечивая своевременное развёртывание стратегических сил.

Для Советской Федерации такое подчинение задач экономики узкоклассовым интересам невозможно. Советский демократизм предполагает, что интересы широких масс превалируют над частными, в том числе "государственными", задачами, поэтому советские вооружённые силы не могут быть развёрнуты в достаточные для стратегического наступления группировки.

Вплоть до начала новой общеевропейской войны стратегическая задача советских вооружённых сил исходила из требования стратегической обороны. Советское правительство может прибегнуть к переводу экономики на военные рельсы лишь в случае общенациональной угрозы, то есть массированного вражеского нападения на Советскую Федерацию. Необходимую готовность к отражению возможного вражеского нападения обеспечивало принятие специального федерального решения "о особых районах". "Особые районы" заимствовали опыт организации быта и подготовки населения, выработанные за столетия казачеством и подтвердившие свою эффективность. Постоянная готовность жителей "особых районов" к вражескому нападению позволяла рассчитывать, что инициатива противника будет парирована до того момента, когда завершится перевод народного хозяйства на военные рельсы и будут реализованы задачи второго этапа "стратегической обороны".

Принятие Советской Федерацией обязательств перед гражданами Восточной Польши создало условия, при которых в случае нападения Германии на Советскую Федерацию мы не можем рассчитывать на мобилизацию населения районов, которые первыми подвергнутся нападению. Значительный разрыв между приграничными группировками советских сил и районами, в которых будет происходить концентрация сил второго и следующих стратегических эшелонов приводит к необходимости для передовых сил на достаточно заметный интервал времени в качестве основного маневра использовать отступление. Таким образом, в настоящий момент возникла необходимость в осмыслении задач предстоящего общего, то есть стратегического отступления.

Военное искусство знает удачные примеры такой стратегии. Из видных полководцев целенаправленно и последовательно данный вид боевых операций применял только русский полководец Михаил Илларионович Кутузов. В двух проведённых им военных кампаниях — против Турции и против Франции — он использовал стратегическое отступление для расчленения и последующей блокады наступающей группировки противника. Что дало блестящие результаты. Однако выработанные им общие приёмы организации военных действий в дальнейшем не развивались. На настоящий момент отвечающих современным условиям военных действий представлений о стратегическом отступлении не существует. Поэтому ни у кого до настоящего момента не возникало вопроса о угрозах, создаваемых общим отступлением своим силам и применении стратегического отступления для нанесения максимального ущерба противнику. Но опыт последних двух лет войны в Европе дал богатый практический материал.

В ходе последних военных кампаний стратегическое наступление сил Германии приводило к стратегическому отступлению войск их противника. Армии противостоящих Германии стран не смогли его организовать и в ходе стратегического отступления распались. Стратегическое отступление в современных условиях оказалось чревато большими потерями, нежели действия в обороне и даже в наступлении.

Отступающие войска оказывались лишены снабжения. Это положение неожиданно: до этого всегда предполагалось, что отступающие части находятся на своей территории и поэтому априори не могут оказаться отрезанными от баз снабжения. В ходе боевых действий 1914-1919 годов отступающая армия всегда обладала преимуществом в обеспечении. Современная война оказалась в корне отличной в данном вопросе.

Как выяснилось, потребность в обеспечении значительного грузопотока при отступлении однозначно приводит к утрате связи с тыловыми базами из-за паралича коммуникаций отступающими частями.

Отступающие войска из-за утраты снабжения несли огромные потери в технике. Нехватка горючего и отстутствие возможности проведения даже полевого ремонта вынуждала бросать фактически боеготовые единицы, поэтому отступающие войска в считанные дни лишались основных средств ведения современной войны: авиации, артиллерии, бронетехники.

Потеряв паритет в области вооружений с наступающим противником, отступающие войска были вынуждены вести бои в невыгодной дял себя конфигурации, живой силой пытаясь скомпенсировать огневое и маневренное превосходство врага. Это вело к огромным потерям в личном составе и быстро разрушало боевые порядки, подрывало стойкость войск, создавало панические настроения.

Из опыта боевых действий последних двух лет однозначно следует, что стратегическое отступление является не только вынужденным шагом, но и шагом к неизбежному поражению. Поскольку приграничные силы Советской Федерации будут вынуждены к стратегическому отступлению, должны ли мы сделать вывод, что их ждёт неизбежный разгром?

Если не будут учтены уже состоявшиеся уроки — несомненно да. Какие же уроки можно извлечь из виденных нами кампаний?

Первым уроком, несомненно, является то, что ни одна из ведших боевые действия сторон не имела планов на случай хотя бы "временного" успеха противника. В случае общего отступления центральное руководство войсками из-за этого полностью утрачивалось. Что позволяло захватившей стратегическую инициативу стороне беспрепятственно планировать последующие действия. В случае, когда одна из воюющих сторон действует, используя все преимущества, происходящие из всей суммы современной цивилизации, сильной именно всеобщим своим характером, а её противник способен лишь на частную инициативу, исход боевого столкновения предрешён.

Командование силами Корпуса в Восточной Польше заблаговременно готовится к отступлению. Как и положено при любом виде боевых действий, прорабатываются маршруты следования войск, транспортных колонн, районы рассредоточения и так далее. Поскольку отвод войск будет осуществляться под нажимом неприятеля, конкретные темпы отступления будут скорректированы в ходе боевых действий. Их расчёт производится с обязательным учётом второго важнейшего урока, данного стратегическими отступлениями 1939-1941 годов.

Отступающие войска во всех случаях оказывались менее маневренными, нежели наступающий враг. Главной причиной служило то, что маневр наступающих сил обеспечивали мотомеханизированные войска, а контрманевр производился, исходя "из обороны" — теми силами, которые оказывались в непосредственной близости от вражеских прорывов. Следовательно, по преимуществу — пехотными. В тех случаях, когда отступающая сторона оказывалась способна к маневру механизированными силами — она добивалась успеха, и наоборот, наступающие германские силы оказывались весьма чувствительны к воздействию именно механизированных сил. Именно механизированные группировки оказались единственным средством, способным быстро и глубоко проникать на коммуникации наступающих немецких войск, парализуя их подвижность. Следовательно, главной тактической задачей стратегического отступления остаётся сохранение темпов маневра выше, чем у наступающего противника. Рассмотрим набор тактических мер и приёмов, позволяющих выполнить это условие... "

Успешность советской тактики требовала совершенствования воздушной разведки — пограничники массово примененяли малых авиаразведчиков с вертикальным взлётом. Беспрепятственность маневра огнём и своевременную переброску самоходной артиллерии обеспечила борьба за господство в воздухе — некоторую роль в подавлении люфтваффе сыграли авиаудары по аэродромам, но основные схватки между советскими и германскими ВВС развернулись в воздухе. Преимущество советской авиации давала сеть локаторных постов (аэродромного базирования) и самолёты локаторного контроля — благодаря постоянному наблюдению за находящимися в воздухе самолётами красная авиация владела инициативой. В сумме весь применённый советскими войсками комплекс защитных мер привёл к срыву наступательных планов гитлеровцев на западном и юго-западном направлении, некоторый успех был лишь у сил группы армий "Север", действующих в Литве против литовских и советских войск. В Белоруссии к концу первой недели максимальное продвижение немецких войск составило шестьдесят три километра — против запланированной глубины прорыва в четыреста километров!

Отразив первый натиск врага, советские приграничные войска дали время, необходимое для сосредоточения на старой советско-польской границе первого эшелона развёртываемых по мобилизации дивизий. Но относительно медленное продвижение немецких армий в Западной Белоруссии и глубокое впечатление, оставшееся у её населения после последнего "визита" гитлеровцев полтора года тому назад, внесло неожиданные коррективы в порядок мобилизации и планы советской обороны.

Произошло то, что позже было названо "стихийной мобилизацией" или "народной войной в приграничье".

На основе организованных весной-летом 1940-го в "демитализированной зоне" "коммунистических батальонов" весной 1941-го, после обвинений немцами советской стороны "в попустительстве действиям польских террористов с демитализированной территории" были развёрнуты, опять же партийной мобилизации, но с привлечением и непартийного актива, "истребительные" батальоны. Их в начале июня стали собирать в бригады, с задачей обеспечить время для эвакуации населения, прикрыть некоторые направления, замедлить немецкие прорывы вдоль железнодорожных линий.

Но после начала боевых действий приток добровольцев в эти части оказался непредвиденно велик: в "бригады самообороны" вступали целыми семьями, а то и всей деревней, селом, веской. За два-три дня батальоны развёртывались по численности в полки, бригады разрастались в корпуса.

В срочном порядке пришлось перебрасывать на запад вооружение, автотранспорт, боеприпасы. К началу июля 1941 года "самостийная" мобилизация в Западной Беларуссии поставила под ружьё более двух третей миллиона человек. Дивизии "народного ополчения" дали отошедшим от границы пограничным бригадам необходимую передышку. Но цена передышки была высока...

... — и лишь способны беситься, но Петрограда им не видать. Так что, мистер как-вас-там, мы в столице большевиков в полной безопасности, совсем как в вашем траханом нейтральном Нью-Йорке.

— Вы серьёзно верите, что гунны не справляются с необученным ополчением? Звучит странно, до сего дня германские войска производили впечатление вполне уверенного мастерства, и вдруг — такая оказия, остановлены иррегулярными войсками?

— Эрни. Ты на войне бывал? Вроде ведь как бывал. Так чего задаёшь дурацкие вопросы? Гунны — хорошие вояки, но они профессионалы. Профи, понял? И переть вперёд, пока из окопов по ним стреляют, и не думают. Потому что профи, и не собираются подыхать за здорово живёшь. Короче — пока из русских окопов стреляют, германские войска не продвигаются дальше.

— Данни, я видел много окружений...

— Он видел! Послушай, парень, окружение — это когда ты и все вместе с тобой сидят и ждут. Либо пока вас вызволят. Либо когда враг попрёт. Либо дождичка из сосисок. А вот когда ты под обстрелом, и на тебя всё время выскакивают какие-то оглашенные и палят в упор — тут задумаешься, кто кого окружил, а?

— Плохо представляю себе необученный персонал, способный на такое активное противодействие. Чревато, я бы сказал, огромными жертвами со стороны обороняющихся.

— Чревато? Жертвами? Парень, ты не понял! Ты не понял, что я сказал? Я сказал, что гуннам не дойти до Питера. Потому что. Им придётся. Убить всех. Кто живёт от границы до столицы. Всех. Ну, понял?

— Не может быть... Ладно — знаю, красные — фанатики. Особенно те, кто вырос при Советах. Но человек, выросший на Западе... Пусть и восточные поляки... Прости, но не верю. Не верю!

— Смешной... Мне. Всё равно. Веришь или нет. Полюбоваться тебе не дадут. Потому что оттуда не возвращаются. Понял? Нашего брата не пускают — а те, кто уходит в интербригады, не возвращается. Ыыххх...

— Дан. У тебя там кто-то... был?

— У меня. У нашего бармена. У нашего Бьорна — у него там особенно кто-то был. Да, Бьорн? Молчи, молчи... У Бьорна... Я скажу, сиди спокойно! У нашего Бьорна... там была Строгая Дама. Вот. Была. А теперь ты спрашиваешь, почему гуннам не дают ходу.

— Извини, Данни, я не понимаю — какая связь между... незнакомой мне дамой и самоубийственным упорством ополченцев-поляков?

— А. Ты только не пиши себе в "Чикаго Трибюн", что эти ребята — поляки. Там полно всяких мелких разновидностей сумашедших националистов, и тебе могут приехать специально набить морду. Восточные поляки, ха! Сами себя кем только не называют — только не поляками. Чокнутые идиоты!

— И всё же — с чего ты уверен, что эти кошмарные россказни — не коммунистическая пропаганда?

— А. Ты про Строгую Даму не понял. Не знаешь ведь, да? Ну вы там, со стороны, не знаете ведь ни черта. Про Учителей вообще. Потому что пропаганда. Красная пропаганда. Сначала эти идиоты убили Вовку. Вовку Бабулю. Не слышал, да? У вас в Штатах не сообщали? Ну подумаешь, бомбой на вокзале убили детей и с ними несколько воспитателей. Да? Это же гунны, мать их! А убили Вовку. Не знаешь. Где тебе знать.

А затем эти придурки из СС расстреляли Ингрид Стонненберг. Не слышал? Строгую Даму — библиотекаря Стонненберг. Идиоты. Вместе с ребятишками. Хотя она сумела троих спасти. Это же Стонненберг. И детишки добрались. И рассказали всё. О том, что эсес убивают всех — и убили Учителя.

— Жареный факт. Не знаю, как у вас, но в Штатах такая история многих заденет.

— Заденет... Ха, заденет. Парень. Эрни. Это были Учителя. Убили — Учителей, черт возьми! Ты ведь разговаривал с русскими? Ты ведь был в Испании на стороне республиканцев, да? Ты упоминал, что был в Памплоне — а это республиканский Берег. И ни разу русские не рассказали тебе о своих Учителях?

— Не приходилось. Как-то было не до детских воспоминаний.

— Причём тут сраные детские сопли? Тебе не пришлось услышать, что у русских есть авторитеты повыше Партии и Бога?

— Как-то мы обходились в разговорах без ссылок на авторитеты. Дан, попробуй обьяснить мне, из-за чего ты на меня злишься? Я такой же журналист, "акула пера". Я стараюсь быть честным, ты ведь говорил, что встречал мои репортажи. Чего ты взьелся? Я поставил выпивку, попросил помочь. Что за муха тебя укусила, Дан?

— "Акула". Ты, может, Эрнест, и акула, я... Я вряд ли тяну. Я — не такой самостоятельный, я — "продажная буржуазная писака", мать мою! И пишу, что мне заказывают, и чтобы было понятно и приятно — для моих хозяев. У меня ведь нет капиталов, чтобы быть честным и независимым. А потом приезжают такие парни, как ты. Которые Россию знают по репортажам. И по моим репортажам. И ни черта не понимают — куда попали. И когда я говорю прямым текстом — эти уроды убили, убили специально двух Учителей и теперь ни один! Ни один человек в этой стране не сложит оружия, не сдастся, не перестанет сопротивляться — ты не понимаешь! Это — Советы. И погибли не просто люди.

— Дан, попробуй представить, что я только что, вот буквально миг назад услышал о Учителях. От тебя. Кто это такие? Ты упоминаешь их с таким пиететом, словно они и есть правительство. Но кто у русских в кабинете, я вызубрил. Так кто они такие?

— Правительство. Ха, правительство! Нет, парень, Учителя — не правительство. Бери выше.

— Выше? Выше правительства — только Господь. Не боги же эти русские Учителя? Да ещё одна из них — вроде бы соотечественница Бьорна. Так?

— О, соображаешь! Молодец, можешь. Боги, говоришь? А что такое — этот самый бог, Эрни? Не как в библии, а в жизни? В повседневной жизни? Ты не думал, для чего обычному человеку бог в такой обычной его жизни?

— Бог? Не знаю, но как мне кажется, для обычного человека Бог — это тот, кто следит за ним. Всегда, всё время следит.

— Следит. Следит и думает: "И зачем я только создал это племя?"

— Следит и оценивает. Люди обычно не думают о Боге, Данни. А когда задумываются — решают, с ними Бог или нет.

— Ха. Как говорят здесь, в Совдепии: "Протез совести". Бог, Эрни — это тот, кто задаёт правила нравственности и смотрит из твоей головы, как ты соблюдаешь их. Какие у тебя правила — такой у тебя и Бог. Такой набор примеров, которым надо следовать, чтобы быть хорошим. Выбираешь десяток карточек с написанными благопожеланиями — и свой собственный Бог готов к употреблению. Удобно. Доступно каждому. Легко оборачивается в коммерческое предложение. Бог — в розницу и оптом. Мать вашу!

— А в России — по другому?

— А в красной Совдепии — всё не как у нормальных людей! Здесь считают, что пример надо брать не из книжки. А из жизни! С живых людей. Понятно? Человек может — и должен, чёрт их подери, сравнивать свои поступки не с бумажками, а с людьми. И по ним себя судить. Понял? Учитель — это человек, по жизни которого все, вся страна учится жить. Дошло? Вижу, что дошло — вон как глаза вылупил! Молчи, обьясняю. Никто не назначает, никто не выбирает. Или скорее, выбирают все. Когда о человеке начинает говорить вся страна, когда о нём спорят, когда пишут о нём стихи и анекдоты — тогда всем становится понятно — это Учитель. Вот так. И фрицы ухитрились убить двоих из Учителей. Чтобы ты знал — до июня в Федерации было одиннадцать. Только одиннадцать. Можешь сказать — живых воплощений совести. По которым каждый мерял себя. И наци надругались над каждым, убив Вовку. Вовку! Вовку, который учил малышню быть смелым, а взрослых — улыбаться, думая о завтрашнем дне. Потому что он сам был... как детская улыбка. Негаснущая улыбка. А немцы его в куски. Бомбой.

А потом они захватили международную комиссию. Которая вывозила еврейских детишек из больницы возле Вильны. Эти суки хотели сделать так, чтобы международные комиссары не узнали, куда делись дети. С-суки! Но в комиссии была Ингрид Стонненберг. Делегат от нансеновского "Фонда чрезвычайной помощи", работающая в России с двадцатого года. Чёрного года, года голода. Ингрид Стонненберг. О которой в России знают все. Потому что она никогда не лгала и никогда не позволяла лгать другим. Строгая Дама. Учила как спрашивать ответ — с себя. С других. Идиоты. Хотели обмануть. Строгую Даму. Не с их куриными мозгами. Не обманули. Просто решили убить. Дураки. Ингрид их обдурила. Сумела отослать несколько детишек покрепче в лес. Сумела передать трёх ребят на хутор. Нашла верных людей. Её — у-били. Понял?

— Дети рассказали?

— Дети... Когда сообщили об исчезновении комиссии Стонненберг, знаешь, как переполошились все? А потом ещё двое, мальчик с девочкой, всё же смогли выбраться к партизанам. О! Ты ведь уже понимаешь — такое русские не спускают на тормозах. Если уж они охотились за пилотами из штаффеля, бомбившего Минск в день гибели Вовки и выловили двоих, только чтобы вытрясти — приказывали им бомбить гражданские обьекты или вышло случайно. То уж когда говорят, что на Учителя сознательно подняли руку... В общем, забросили самых отьявленных зверей, они устроили гуннам кошмар и переловили всех, кто ещё был жив и имел отношение к "Инциденту Варайяве". Их притащили сюда и допросили. Очень хорошо допросили. А потом дали всем послушать. Вот так. Дети... Когда речь идёт об их обожаемых Учителях, русские серьёзны не по детски.

А в Восточной Польше ещё и без того идиотизма с убийством Учителей гуннов очень не любили. Приходилось слышать, что они натворили, пока русские их не выпроводили? Ну, что писали в западных газетах — да я сам писал. Короче, восточные поляки — сейчас полные психи. Самые оголтелые из националистов, даже ваши бандиты-"макаронники" отдыхают — и притом безумные фанатики Советов.

Советы — это вообще-то, сумашедшие. Собрать в кучу отпетых нациков всяких разных видов и приучить не рвать соседа, а работать вместе — на такое способны лишь такие безумные интернационалисты, как советские красные. Поляки, белорусы, украинцы, литовцы, евреи... Какой твари там только нет. Все ненавидят всех — такое вот рагу. Гунны с чего-то взяли, что когда полезут на Советы, местные передерутся между собой, а не станут вставлять им палки в колёса. Где уж поверить в "совместную борьбу против интервентов", это ж "красная пропаганда"! Нарвались... сразу стали огребать со всех сторон, а уж когда дошли истории про "подвиги" эсэс в Литве...

Ты можешь не доверять сообщениям из советских источников. Да мне самому не очень хочется им доверять. Если честно — верю. Что ополченцы вообще перестали оставлять позиции и стоят до последнего. Где заняли оборону, там и остаются. Знаешь, что это значит? Доводилось как-то слышать — в современной войне на каждого убитого солдата противника приходится от пяти до десяти бежавших, отошедших под нажимом без приказа или попросту выполнивших приказ об отходе. Где-то так. А теперь — представь, что никто не отходит, не пятится и не слушает команды "назад". Что значит? А то, что сила сопротивления возрастает как раз примерно в десять раз.

— Из-за этого немецкое наступление замедляется?

— И из-за этого. И ещё по куче разных причин. Хотя бы то, что они до сих пор не взяли Брест-Литовск. Пока он не взят — всё их южное крыло в Белоруссии стоит как пришитое.

Брестская цитадель

Брестская цитадель — как и в годы Великой (первой Мировой) войны — крупный оборонительный узел в транспортном коридоре юго-западной Белоруссии, опирающийся на железнодорожные сооружения Брестско-Кобринского железнодорожного узла.

Представляла из себя вытянутый с запада на восток примерно на пятьдесят километров прямоугольник, от Бреста до Кобрина. Западный рубеж проходил по реке Западный Буг, восточный — по Днепро-Бугскому каналу. Северная сторона оборонительного узла прикрывалась заболоченными поймами реки Лесной, протекающей по Беловежской пуще. Южная оборонительная линия также проходила по кромке Пинских болот, но здесь у противника было больше пространства для транспортного маневра — между линией обороны, осью которой служила железная дорога Брест-Минск и краем болот был значительный разрыв, с проходящими по незащищённой территории просёлочными дорогами.

Оборонительная линия вынужденно не отдалялась от железной дороги далее чем на десять-двенадцать километров — дальность эффективного огня 152-мм железнодорожных артсистем, поэтому противник мог обойти брестский оборонительный район с юга. Для предотвращения беспрепятственного обхода к моменту начала боевых действий в Брестской цитадели были сосредоточены основные подвижные резервы Западного крыла Корпуса охраны границы — четыре артсамоходных бригады, 23-го июня в Кобрин прибыла ещё одна бригада самоходок из Смоленска. Совместно с мониторами Пинской речной флотилии эта механизированная группировка постоянно срывала переброску войск правого фланга 2-ой танковой группы, нанося артиллерийские удары по растянувшимся германским колоннам.

Кроме и без того плохого первоначального состояния просёлков, дороги и мосты через многочисленные притоки Буга и Припяти южнее Бреста начали разрушать ещё за неделю до войны. Применялись завалы, разрушение гатей, перекоп насыпей, по возможности — подтапливание местности. Иногда сооружались ловушки. Минирование заранее не проводилось, мины передавались подвижным заградительным отрядам, которые выходили на вражеские коммуникации и при помощи минирования с управляемым подрывом организовывали удары по германским частям во время их передислокации.

Уже к 25 июня командование 2-ой танковой группы убедилось, что замысел глубокого обхода советских позиций у Бреста срывается. К утру 25-го июня передовые разведывательные отряды немецких танковых дивизий подошли к Днепровскому каналу, но были рассеяны ударами речных мониторов, авиационными налётами и контратаками 1-ой Кобринской территориальной бригады и Первой польской бригады волонтёров. В течении всего дня немцы пытались нарастить группировку на западном берегу канала и обеспечить штурм Кобрина, но из-за больших потерь на дорогах от артобстрелов и атак советских сил, и возникающих от этого транспортных заторов численность немецких войск в районе Кобрина к вечеру 25-го июня не только не выросла, но даже сократилась. Разведбатальон одной из дивизий был вынужден отойти на пять километров до ближайшей водной преграды под натиском польских волонтёров, ещё одна разведывательная часть попала в окружение на восточном берегу канала и полностью погибла. Донесения в штаб 2-ой немецкой ТГ от частей, пытающихся выдвинуться южнее дороги Брест-Минск, исключали возможность успешного удара по тыловым позициям советского оборонительного района в ближайшие два дня. Это означало полный провал всего плана наступления в Белоруссии, поэтому немецкому командованию пришлось срочно вносить коррективы в свои действия.

...Услышав приближающиеся голоса, Михась с трудом повернул голову. Сквозь неумолкающий звон кровопотери он различил чужое звучание немецкой речи. Тень надежды, всколыхнувшаяся, когда он услышал подходящих людей, медленно угасла. Но, хотя теперь смерть была неизбежна, страх перед ней не возращался. Почему-то, вытесняя привычку думать только о себе, вновь и вновь возвращалось к нему недавнее воспоминание.

"...вчера ночью советские дальние бомбардировщики нанесли удар по железнодорожным путям варшавского узла, на которых находилось большое количество германских военных эшелонов. В результате неожиданно эффективного подрыва большого количества боеприпасов, находившихся в этих составах, городу Варшава и гражданскому польскому населению был причинён заметный ущерб. Советское правительство провело специальное расследование итогов бомбардировки Варшавы и приняло решение впредь, до обеспечения условий, исключающих повторение таких трагических событий, не повторять налёты на находящиеся в городской черте склады и запасы взрывчатых и горючих веществ. Вину за нанесённый гражданам Варшавы ущерб и за погибших и раненых в результате налёта граждан Польши взял на себя командовавший налётом комбриг Левандовский."

Комиссар складывает газету, но разгорячённые начатым из-за того, правильно или неправильно русские поступили, бомбив Варшаву, волонтёры польской бригады не торопятся продолжать спор. И он, Михась, не желая позволить этим клятым москалям вывернуться в очередной раз, кричит с места:

— Ага, вину взял! И что с того? Он что, в тюрьму за то пойдёт? Нет, только повинится — и вся недолга, — он обводит торжествующим взглядом окружающих — как он уел "красных"! — и видит на лицах тех волонтёров, которые побывали в "советах", странное выражение. Как будто сказал что-то совсем глупое.

— А ты думаешь, тюрьма — самое страшное? — спрашивает после молчания один из бывших в Испании волонтёров, седоватый прапорщик из третьего взвода.

— И что такого страшного "вашего" генерала ожидает? — задирчиво спрашивает Михась, внутренне сьёжившись. Кто их, дикарей красных, знает. Вон, говорят, в их поганых НабКомах людей пытают...

— Есть и пострашнее, чем тюрьма. И чем казнь обычная. Стыд перед людьми — вот казнь и наказание наихудшее из мыслимого, — отвечает другой "советский", поляк-железнодорожник из-под Слонима. Затягивается, выпускает дым из неловко скрученной самокрутки.

— Так чего стыд! Глаза не выест, поди!

— Это если не на глазах людей, — тихо отвечает уже комиссар. — А если тебе прямо в глаза тех людей, перед которыми ты вину признал, смотреть придётся и прощения просить — может и выесть. Сам как думаешь?

— Это как? Что, ваш генерал по Варшаве ходить будет и у людей просить прощения будет? Да ну, сказки-то чего рассказываете!

Михась видит, как усмешливо переглядываются "восточники" и злится.

— Не верю!

— Никто и не заставляет тепя, Мишо, — медленно говорит ещё один из "стариков"-волонтёров. Вроде то ли эст, то ли вовсе финн. — Толко так и наказывают Советы — ты тем людям, перед которыми виноват, в глаза посмотреть должен та повиниться. Коли простят тепя — сначит вина снята. А не простят — ещё проси.

Вспомнилось Михасю, как врал он в лавке односельчанам, продавая то сукно подопревшее, то водку поддельную, невольно представилось, что поймали его с поличным, принудили виниться — а вокруг лица соседей, суровые, презрительные — аж в краску бросило, голос перехватило.

— Да ну, брешете! — неуверенно сказал он. Поглядел в глаза комиссару, другим — понял. Не брешут.

— Да что вы за люди то такие! Этож и впрямь хуже... Смерти хуже! Что он, генерал ваш, совсем без стыда — не застрелится? Вот застрелится — и всё!

— Ох, Михась, единоличник ты наш, — усмехнулся невесело комиссар. — Сказано — за своих пилотов вину на себя взял. Если он застрелится — они виноватые будут. Да ещё и за то, что вину неподьёмную на своего командира взвалили.

— То ись, им, пилотам этим, виноватиться придётся тогда? Да вы чё?

— Так и есть.

— Ну да ладно, их всёж не один человек. Поделят...

— Не так, Михась. Перед каждым. Каждому из пилотов — перед каждым раненым. Перед могилами всех погибших. Перед каждым осиротевшим. Каждому. Вина — она не делится, так-то, Микаил.

Качнулось небо. Сел Михась, не заметивший, как в запале и вскочил на ноги. Как будто на секунду неподьёмная тяжесть чужой вины обрушилась на него, подкосив не только ставшими ватными ноги. Как будто той немыслимой тяготой перебило внутренний стержень какой-то в нём. Уверенность простую, что мир устроен просто и так, как ему видеть мир хочется. Упёрся ладонями в лицо, закачался, сам не понимая, что с такой непредставимой бедой делать. Пробормотал сквозь пальцы: — Ну может, повезёт ещё комбригу. Может, до Варшавы в бою погибнет. Всёж честь ему и слава — не можно смерью храбрых павших виноватить!

Сел кто-то рядом. Комиссар. Смотрит в небо. Вздохнул.

— Нет, Михась. Пока не исправлена вина — она есть. Высший Совет Республики признал её. Если погибнет в бою тот, кто взял на себя ответ за неё — вина ляжет на Высший Совет.

— На весь?

— Да, Микаил. На весь.

Чёрным стал мир. Нет в нём забвения. Нет в нём милосердия. Вина будет искуплена. Любой ценой. Что смерть. Словно сняло у Михася повязку с глаз — и он видит лица мёртвых, и повторяет, повторяет: — "Простите. Простите меня". И смотрит в немигающие глаза, в которых нет ни прощения, ни забвения.

А сегодня в бою проскочил Михась по балочке ближе всех к опушке. Укрылся в кусточках и снял расчёт пулемёта, что прижал его взвод к земле. Да вот отойти сам не смог. Заметили фрицы, откуда он стрелял и бросили в балочку мины. Посекло его. Успел ещё разглядеть, прежде чем впал в беспамятство, как бросился в атаку сквозь разрывы мин, к его укрытию десяток ещё живых товарищей — и не приходил в себя, пока не услышал подходящих немцев. Уже не чувствовал своего тела Михась, но такая боль резанула его, что нет у него ни сил ружья поднять, ни бомбы во врага кинуть, что застонал, не выдержал.

— Вот видите, Клаус, у нас, кажется есть с кем побеседовать.

— Вряд ли, Хейдрих. Думаю, это агония. Впрочем, посмотрим поближе.

Михась увидел, как комья земли с рваными волокнами травы перед лицом повернулись, сменяясь кустистыми склонами лога, изрытыми ямками взрывов. И двумя неотчётливыми человеческими фигурами, стоящими над ним. "Вот какие они, ангелы мои" — с усмешкой подумал он.

— Клаус, он даже не моргает. Вы правы, с этим поговорить не получится. Пойдёмте.

— Нет, погодите. Кажется, наш поляк оживает.

Смерть была рядом. Михась видел её как тёмную стену поодаль — так же отчётливо, как прилипшие соломинки на сапоге стоявшего над ним немца. Но точно также отчётливо чувствовал он сейчас силу, что держит смерть, не давая ей навалиться могильной плитой ему на грудь. Непоборимой скалой стояли, удерживая смерть над ним — живые и мёртвые, люди неподкупной совести, железной стеной воли, давая ему время. Время, чтобы он, Михась, мог уйти свободным. Чтобы Зло, что отчётливо нависло над ним в облике двух гансов, осталось в дураках. Надо только сказать... сказать. Михась отчаянно боролся с заливающей память темнотой... надо успеть сказать.

— Чёрт, Клаус, эти большевики — настоящие фанатики! Он перед смертью плюнул в вас!

— Да нет, Шмидт. У него просто пробиты лёгкие. Он так старался нам что-то сказать. Но впрочем, я знаю, что. Хейдрих, дальше нет необходимости отыскивать кого-нибудь из недобитых вашими гренадёрами ударников.

— Что он сказал?

— Он ничего не смог сказать. Но я знаю — что он хотел сказать. И у твоего командования действительно серьёзные проблемы.

— Проблемы?

— Погляди.

— Он перед смертью сжал руку... Конвульсия?

— Нет, конечно.

— Тогда... Рот Фронт?

— С чего бы поляку так напрягаться, чтобы напомнить нам о Тельмане? Нет, Хейдрих. Он хотел сказать — Но пасаран!

— Дрянь... Интербригады?

— Да. Красные всё же готовились к войне. Интербригады перебросить из Западной Испании в Западную Белоруссию — не до ветра сбегать.

— Клаус, мне кажется, вы преувеличиваете угрозы от красных. Интербригады, может, были хороши против макаронников...

— Шмидт. Ваш батальон драпал — да драпал, от одной роты этих "слабых" красных. А ведь это была только разведка! Остальные роты батальона, да и вся бригада в целом — там, на востоке. Готовит позиции. Это страшные бойцы, Хейдрих. Страшные. Вы видели, что они могут наделать — а ведь у них не было никаких шансов против ваших мотострелков. Без тяжёлого оружия, с парой-тройкой миномётов. Выбили начисто передовой отряд, сожгли бронемашины и грузовики. Почти прорвались на расстояние штыкового удара. Вы, Шмидт, молодец. Поставили пулемёты на флангах, приказали выдвинуть миномёты в первую линию. Учтите на будущее — без массирования огня отбить атаку этих оглашенных никому не удавалось! Но сломать оборону интербригад без тяжёлой артиллерии — вообще невозможно.

— Штурмовики могут...

— Хейдрих, штурмовики хороши по колоннам и незащищённым, незамаскированным позициям. У командиров тех, кто ждёт нас дальше на восток — боевого опыта побольше, чем у меня и вас, вместе взятых. Не забудут они замаскировать артиллерию, не забудут про зенитки. Нет, без парка тяжёлой артиллерии дальнейшее продвижение — невозможно.

— Клаус, вы серьёзны, как пастор. Где знаменитая лёгкость характера офицера Абвера?

— Гауптманн, вы расстроены, что не сможете послать своей Марте из Минска обещанное столовое серебро? Забудьте об этом обещании, Шмидт, или вас оставят на обочине здешней скверной дороги, под кокетливым крестиком из столь любимых русскими берёзок.

— Что, всё действительно ещё хуже? О чём говорят у вас, с высоты армейского штаба?

— О том, что вашим разведгруппам, Шмидт, возможно, придётся отойти на исходные позиции. Русские террористы буквально истерзали наши тылы. Русская авиация не даёт покоя нашим обозам днём, а русская артиллерия — и днём, и ночью. Хейдрих, этот свинский край — одна сплошная вонючая ловушка, и я не представляю, как наш "быстроногий Гейнц" будет вылезать из неё. Мы увязли обеими ногами! Я не могу говорить за наших умников из штаба, но я буду рекомендовать вывести маневренные силы из-под Бреста и перебросить их южнее и севернее. Здесь мы застряли надолго. И ещё эти проклятые интербригадовцы! Вы посмотрите, Хейндрих, как нагло ухмыляется нам эта дохлая рожа!

Микаил Йозеф Выдко, 33-ёх лет от роду скорняк и лавочник из деревни под Бялой-Рявской, никогда в своей жизни не бывший даже в Варшаве, а тем более — в Испании — не узнал, что его улыбка остановила дальнейший прорыв 24-го танкового корпуса вермахта.

Восстановив управляемость войсками, серьёзно пострадавшую от действий советских разведывательных групп против штабов полков и дивизий 2-ой ТА и 4-ой полевой армии вермахта 22-24 июня, Гудериан отдал приказ начать штурм Брестской цитадели: войска 4-ой армии должны были сковать основные силы русских, обороняющиеся по реке Буг, а зашедшие во фланг брестской оборонительной позиции танковые и механизированные части, развернувшись на север, одним броском намеревались перерезать главную артерию советской Цитадели, и получив свободу передвижения, далее стремительно ворваться в самое сердце Белоруссии по широкому Минскому шоссе. С севера удар механизированных войск должны были поддержать егерские части, уже пятые сутки вёдшие бои в лесных буреломах Беловежья. Они также не смогли выполнить стоявшую перед ними задачу и по правому берегу Лесной выйти к Кобрину. Но в штабе 2-ой танковой сочли, что егерей достаточно для форсирования узкой лесной речушки и поддержки усилий мехсоединений. После утверждения в ОКХ изменения плана 26 июня германские войска начали первый генеральный штурм Брестской Цитадели.

Оборонительные сооружения Брестской цитадели имели, преимущественно, характер укрытий. Советская военная доктрина базировалась на концепции активной обороны, как основного вида боевых действий войск, а это предполагает размещение складов боепитания и других тыловых учереждений либо вне радиуса действия фронтовой авиации противника, либо в защищённых, малоуязвимых с воздуха местах. Такими могут быть в первую очередь, глубокие подземные сооружения в городской черте, связаные с железнодорожными коммуникациями. Или железнодорожные тоннели достаточной протяжённости, в боковых штреках которых размещаются войсковые склады, с оборудованием необходимой для сохранения секретности маскировки. Несмотря на то, что брестский железнодорожный узел расположен в равнинной, даже подтапливаемой местности, уникальной его особенностью было изобилие подземных помещений различного времени постройки. При этом германское командование имело все основания считать, что сколь-либо крупных подземных сооружений в районе Бреста не существует. Причина, по которой германское руководство столь искренне заблуждалось в отношении действительного состояния цитадели на Буге, будет неясна без краткого экскурса в историю Бреста, начиная с 1907 и заканчивая 1940-м годом.

Перестройка Брестской крепости и создание на её основе Брестской цитадели началось в 1907 году, когда после отделения Польши Брест стал пограничным городом. Построенная во второй половине ХIХ века Брестская крепость не была закончена: из второго кольца фортов была завершена едва ли треть, внешние же крепостные обводы не строились. В 80-х годах ХIХ века русский Генштаб счёл более важным подготовку плацдармов для наступления на Восточную Пруссию: складывавшийся русско-французский союз диктовал наступательную, а не оборонительную тактику, поэтому строительство тыловых крепостей по линии Буг-Днестр было прекращено.

После падения царизма и завершения разграничительных мероприятий на новой польской границе вопрос о создании обороны на новых рубежах возник вновь. Правительство республики, в отличие от царского кабинета, не собиралось столь же слепо доверяться своим западным союзникам. Сначала необходимо было взять с них достойную оплату за услуги. А потому и план военных действий на случай европейской войны предусматривал теперь не немедленный переход в наступление, а выжидание на заранее подготовленных позициях, с тем, чтобы вмешаться в наиболее благоприятный — с точки зрения политиков — момент.

Перед военным министерством была поставлена задача обеспечить эту стратегию реальным содержанием, и причём за разумные деньги — правительство "умеренных" социалистов считало обязательным максимально снизить государственные расходы, дабы всячески поощрять развитие отечественной промышленности и торговли. Наиболее дешёвым планом стало предложение о создании на новых границах цепи "препятствий" — так первоначально назывались укреплённые посты на важных железных и шоссейных дорогах, не блокирующие их совершенно, как крепости прежних эпох, а воздействующие на коммуникации огневым способом. Такой метод оборонительных действий предусматривал громадную экономию в строительных материалах. Вдобавок ко всему, по предложению начальника отдела крепостного строительства генерала Кондратенко, сами "препятствия" преимущественно являлись частью железнодорожного станционного хозяйства, что позволяло покрыть большую часть расходов на их обустройство за счёт средств министерства путей сообщения.

Брест был одним из важнейших пунктов создаваемого "заграждения". Обеспечивая широкий маневр сил в западном направлении, в восточном направлении район Бреста представлял из себя сравнительно узкое и глубокое дефиле. Удерживая Брест, русские войска могли не беспокоиться за всё южное крыло центрального фронта. Возможность в одном-единственном пункте создать оборону, приковывающую к себе все усилия противника представлялась слишком заманчивой: такой шанс лишить возможного неприятеля всякой инициативы выпадает нечасто. "Укрепив Брест", — писал военный министр первого послевоенного правительства, — " мы заимеем одним махом все достоинства армии, стоящей на твёрдо выбранной позиции — и ценой обороны единственного города! Нигде более природа не предоставляет русским столь благотворного покровительства вплоть до берегов Днепра."

Поэтому Брестская цитадель создавалась ещё и как образчик русской военной мощи. Для наилучшего исполнения этого задания была отчасти возобновлена работа на прекращённых стройкой фортах и люнетах — для ускорения и удешевления работ через строящееся полукольцо укреплений протянули линию "чугунки", также построили несколько разьездов и коротких ответвлений — на местные карьеры песка, глины и гравия. Для обеспечения множества паровозов и круглосуточной работы железной дороги было расширено здание брестского вокзала, а главное — значительно увеличено и перестроено депо брестского железнодорожного узла. Для внешних наблюдателей перестройка брестской крепости выглядела попыткой реанимировать старое оборонительное сооружение. Для Крепостного отдела военного департамента вся активная деятельность по расконсервации крепости была дымовой завесой, скрывавшей истинное крепостное строительство.

Действительные цели строительства как раз скрывались за многочисленными бетонированными площадками для погрузки и выгрузки перевозимых по железной дороге сырых материалов, рабочих разьездов и технологических тупиков. До десятка ответвлений железнодорожной линии буквально опутали окрестности Бреста паутиной. Именно эта паутина пересекающихся рельсовых колей и была главной целью строительства. Задачей Брестской крепости в планах Крепостного отдела было лишь воспрепятствывание переправе через Буг пехоты: но отражение артиллерийского наступления целиком обеспечивалось "с колёс". Под влиянием такого мнения из крепости убрали все крупные калибры, оставив только 152-мм мортиры и трёхдюймовки. Даже амбразуры под орудия больших калибров были ликвидированы. Тем временем на основе морских восьми— и десятидюймовых орудий создавались тяжёлые железнодорожные артсистемы. Из-за ряда технических ошибок при проектировании платформ под восьмидюймовые орудия первыми в 1908 году были продемонстрированы железнодорожные артсистемы 254-мм. Из них начали формировать железнодорожные батареи. Позже принятие на вооружение артсистемы 254-мм сочли поспешностью, даже ошибкой. Эти орудия могли вести огонь только с отклонением не более 15 градусов от оси полотна; медленно перезаряжались; нуждались в специальных железнодорожных платформах-перронах для установки орудия на боевую позицию; долго приводились в боевое положение и так же долго с него снимались. Для того, чтобы уменьшить недостатки этой артсистемы, была принята в дополнение к ней в 1911 году 152-мм длинноствольная железнодорожная артсистема. В отличие от своей почти вдвое более крупнокалиберной "сестры", у которой орудие располагалось в каземате, у 152-мм системы пушка находилась во вращающейся башне — порок узкого "поля зрения" железнодорожных артсистем был исправлен.

Но в остальном у новой пушки преимуществ не имелось — она также нуждалась в перроне-опоре для размещения на огневой позиции, не существенно больше была скорострельность, одинаковое время требовалось на занятие боевой позиции. Но даже эти ещё несовершенные образцы орудий полностью меняли всю тактику крепостного боя. Теперь огонь крепостных орудий мог концентрироваться на наиболее приоритетных целях, при этом сами батареи не были привязаны к определённой позиции и противник не мог предсказать, откуда на него в следующий момент обрушатся тяжёлые снаряды.

Для ведения огня как раз и предназначались многочисленные бетонированные платформы-перроны. Но кроме большого числа заранее подготовленных боевых позиций блиндированные артпоезда нуждались, как и любая техника, в осмотре и обслуживании, месте для проведения мелкого и текущего ремонта (крупный и капитальный ремонт должен был производится на предприятиях-производителях). То есть для всего подвижного состава крепости необходимы были места временных и постоянных стоянок, укрытий и мастерских. Размещать бронепоезда в брестском депо, на запасном пути, ни в коем случае не стоило. Напротив, по возможности надо было сделать всё, чтобы до самого открытия огня возможный противник не подозревал о самом наличии в крепости тяжёлых артбатарей. С самого начала строительства железнодорожной сети Брестской цитадели эти вопросы принимались во внимание. Для мест постоянной стоянки изначально предназначались замаскированные под технические тупики и маневровые пути участки железнодорожного полотна. Но это решение было далеким от удобства: приходилось принимать нешуточные меры по охране и маскировке артсоставов, нельзя было в таких местах постоянной дислокации установить и нормальную железнодорожную арматуру — водяные цистерны и угольные склады — не привлекая нежелательного внимания. Уже в 1911 году для размещения блиндированных поездов стали применять железнодорожные выемки. При высоте выемки, большей, чем высота состава, отпадала необходимость в маскировке артпоезда, охрану было достаточно организовать небольшой группой секретов. Кроме того, в бортах выемок оказалось удобно располагать расходные цистерны для воды и даже небольшие мастерские для мелкой починки: выемка неплохо гасила звуки, особенно если накрыть её недавно появившимися масксетями.

В дальнейшем, по мере развития авиационных средств наблюдения, встала задача скрытия мест расположения артпоездов от обнаружения с воздуха. В 1913 году по собственной инициативе командира одного из артпоездов штабс-капитана Скульчевского, выемка со стоянкой его поезда была перекрыта на манер блиндажа, дерево-земляным сводом. Вдобавок к повышению скрытности расположения улучшились условия хранения техники, стало возможно держать весь экипаж артпоезда в месте его базирования. Ранее личный состав, за исключением дежурной смены, находился в специально выстроенных казармах на ближайшем разьезде и должен был в случае тревоге добираться до артпоезда либо на ручных дрезинах, либо пешком. Теперь, в получившейся гигантской землянке, можно было оборудовать нормальные условия для жилья (по крайней мере, нормальные по сравнению с попыткой жить в стальной коробке артпоезда). Новация чрезвычайно приглянулась как командирам других артпоездов, так и командующему гарнизоном. На специально собранном совещании главный инженер крепости доложил примерный план переоборудования железнодорожных укрытий. Командующий крепостью решил средств не жалеть. Поэтому предлагалось строить кирпично-земляной свод над расширяемой до двухпутного полотна выемкой. В выемке перпендикулярно её направлению прокапывались несколько штолен. В них могли размещаться казармы, склады боеприпасов и железнодорожных материалов, оборудоваться мастерские. Следует отметить, что проект не предполагал защиту от бомбардировки тяжёлыми снарядами — толщина свода проектировалась примерно в полметра кирпича и земли совместно. По прежнему, главной защитой для находящихся на стоянке артпоездов считалась их скрытность. К весне 1914 года для всех находившихся в крепости артпоездов было оборудовано постоянное место базирования, а для некоторых — и резервное.

После начала Великой войны Брестская цитадель долгое время оставалась лишь важнейшим железнодорожным узлом: до падения Варшавы у центральных держав не хватало сил для вторжения за Вислу и Буг.

Однако за год боевых действий в умонастроении военных случился переворот: прежним манерам военного дела пришлось уступить место грубой арифметике. Провозглашалась смерть военного искусства и замена оного простым пересчётом человекосоставов во фронтокилометры. И всякая тому подобная ахинея, появившаяся от одуревающего зрелища массового смертоубийства в нервических умах ощущающего свой собственный крах "образованного" общества. В некоторых же отраслях военной науки, особенно в фортификации, наблюдался невиданный ренессанс: крепостное строительство перестало быть Золушкой военного дела, сыграв военно-полевую свадьбу с Его Высочеством Военной Стратегией. Неудивительно, что усилению западнобугской укреплённой линии, а в особенности, укреплению её главных опорных пунктов с весны 1915 года придавалось громадное значение.

Для Брестской цитадели это усиление выразилось в расширении масштаба строительства береговых фортов — пехота в мировой войне уже показала свою способность просачиваться в разрывы оборонительной линии, не прикрытые концентрированным огнём артиллерии и пулемётов. Создание дополнительной линии опорных постов, причём не только на восточном берегу Буга, но и на некоторых сильно возвышенных мысах западного, польского берега давало крепостной артиллерии преимущество в наблюдении за местностью, делая брестские батареи господами положения на юг и на север от Бреста более чем на двадцать вёрст. Но самый большой размах зимой 1914 — летом 1915 года имело строительство самых различных подземных сооружений. Подземное строительство мыслилось последним словом в крепостной науке. Мичман Валериан Ефимович Сапчук, один из известных теоретиков крепостного дела в России, сформулировал эту максиму так: "Крепость — это пещера".

В Бресте такие настроения попали на подготовленную почву — сооружение всевозможных лазов, секретных подвалов, тайных колодцев и потайных переходов приняло повальный характер. Строили и по приказу комендатуры крепости — запасной командный пост — огромный бункер, спрятанный под невысоким холмом в паре километров от окраины Бреста, поттерны-склады в казематах Центральной цитадели, преимущественно подземные долговременные наблюдательные посты над Западным Бугом. Строили по инициативе отдельных управлений — так, военный комендант брестского вокзала после сброса германскими цепеллинами весной 1915 года нескольких бомб на вокзал, приказал построить значительные подземные помещения под бомбоубежища на случай повторных налётов. Одновременно с этим началось строительство под одним из корпусов брестского депо "секретного" пролёта, где можно было бы ставить на ремонт артпоезда. Если строительство и оборудование довольно поместительных подвалов-убежищ в здании вокзала закончилось успешно, то с "секретным" этажом получился конфуз — стал проваливаться фундамент здания депо, пришлось прекращать землекопные работы и срочно укреплять стены. Из вырытого подземелья получилось сделать невысокий — менее 170 см высотой сводчатый подвал для хранения слесарного инвентаря и инструментов. При этом начальству депо осталось неизвестно, что кроме трёх обозначенных на плане выходов из подвала — в паровозную яму, к помещению каптёрки и мастерской — из подвала был проделан ещё один лаз, вёдший за стену депо, в один из колодцев городской канализации. Этот лаз был проложен рабочими-членами РСДРП для беспрепятственного проноса на территорию депо партийных материалов, а также для переправки оружия для создаваемых в подполье боевых дружин. Маленький лаз-люк стал первой "ласточкой" в "партийном" строительстве подземных сооружений Бреста, в последующем принявшем необычайный размах.

После оставления Бреста русскими войсками весной 1917 года, в городе разместились тыловые службы германской армии. Гарнизон Бреста был практически целиком польским: германское командование торопило с развёртыванием Польского легиона марионеточное "Демблинское собрание". В Бресте шла комплектация и обучение новых польских частей, предназначенных для Восточного фронта. Поэтому немецкие военные ограничились беглым осмотром развалин, оставшихся от подорванной при отступлении русскими Брестской крепости, предоставив полякам самим разбираться с их новым приобретением. Восстановив брестский вокзал и часть брестского депо, немцы всю остальную власть в городе передали своим польским союзникам.

Польское начальство также не слишком заморачивалось обзором городских окрестностей. Хватало забот с размещением, кормёжкой и обучением новопризванного контингента не слишком высоких моральных качеств, вдобавок так и норовившего разбежаться. Пришлось озаботиться и строительством: нужно было восстанавливать разрушенные казармы для размещения солдат, поддерживать в рабочем состоянии дорожную сеть, строить новые здания для городской администрации и военного управления. На некоторое время Брест стал новым центром Польши, где кипела жизнь. В заштатном Демблине были только вытащенные немцами из разных пыльных местечек аристократы — "цвет" старой панской Польши. Всё более-менее деятельное из числа поляков, согласных с сотрудничеством с Германской империей, стремилось перебраться поближе к командованию Польским Легионом, резонно полагая, что после войны именно командующий Польским Легионом Пилсудский, а не "демблинские старцы", будут хозяевами Польши.

Большое строительство велось в основном местными рабочими. Для удешевления работ привлекались военнопленные, также для постройки военных обьектов применялись военные команды. Масштабные работы сопровождались, кроме обычного воровства, также побегами пленных и дезертирством польских новобранцев. Потребность в тайной деятельности, будучи массовой, массовой сделала и работы по обеспечению её тайны. Всевозможных отнорков, схронов, потайных проходов во всех ремонтируемых и вновь возводимых польской военной администрацией зданиях делалось множество. Коммунистическая организация в городе, активно работавшая с военнопленными и польскими солдатами, постаралась придать этой активности упорядоченный и успешный характер. В первую очередь, большинство строительных артелей были поставлены под партийный контроль. Кроме того, через сочувствующих из числа местной деловой верхушки были зарегистрированы две строительные кампании, причём одна из них, в уставном капитале которой принимал участие сам Пилсудский, получила фактическую монополию на заказы по военному ведомству. Имея в своём распоряжении квалифицированный инженерный персонал и обученный профессионально как мастерству каменщиков, так и умению молчать, рабочий контингент, коммунисты смогли поставить строительство подземных сооружений на рациональную основу.

Инженеры этих кампаний нелегально обследовали значительное число подземных сооружений прежней русской цитадели. Некоторые из них не сильно пострадали от подрывов, в частности, подземные склады крепости сохранились практически без разрушений. Вместо уничтоженных первоначальных входных тоннелей тайно были проложены два прохода, под видом реконструкции крепостной канализации. "Канализация" имела однопутную железнодорожную колею, рельсы проходили также по кольцевому коридору подземных складов, было сделано два небольших разьезда с тупичками, рассчитанными на пару дрезин. Выезд из подземной магистрали вёл в кирпичный барак — малое депо для обслуживающих крепость мотодрезин и маневровых паровозиков. Второй выезд был спрятан под мостом через крепостной ров и служил разьездом для кольцевой железной дороги. Благодаря этой построенной в 1918 году подземной "линии" коммунисты могли полностью скрыть всю свою деятельность в совершенно недоступном для обнаружения охранкой месте. А ведь кроме подземных помещений крепости, были частично или полностью восстановлены многие укрытия для блиндированных артпоездов, некоторые из подземных наблюдательных и командных пунктов.

В частности, подпольщики восстановили второй этаж запасного командного пункта Брестского укреплённого района. Это была очень важная находка: на этом ярусе располагался коммутационный пост КП, по сути дела, полноценная телефонная станция — и всё её оборудование и линии связи достались новым хозяевам бункера фактически неповреждёнными! Теперь у брестских подпольщиков кроме собственных железнодорожных линий, была собственная связь, которая никак не контролировалась противником.

Рост возможностей подполья размещать людей и грузы, свободно передвигаться и связываться между собой повлёк и увеличение возлагаемых на подпольщиков брестского узла задач. Кроме обычных — наблюдения за противником и пропаганды в его среде, брестские коммунисты занялись переправкой в другие районы оружия — частью по лесным тропинкам вьюками, но в основном — помещая свой груз в железнодорожные вагоны, откуда его тайно изымали на месте назначения. Благодаря тому, что в оккупированной немцами Польше и Белоруссии подавляющее большинство железнодорожников сочувствовали компартии, эти отправления оставались необнаружимыми до 1923 года, когда одна такая "посылка" была случайно вскрыта — на вокзале Радома получатели открыли не свой вагон, а адресованный в Лодзь. Польская контразведка тогда смогла выйти на организаторов отправки "груза" в Бресте, но о истинных размерах брестского подполья "дефензива" осталась в неведеньи.

Просторные размеры доставшихся "красным" помещений позволяли реализовать такие возможности, которых подпольщики обычно лишены. Естественно, все типографские станки немедленно, как только появилась возможность, были отправлены "вниз". Но не только типографские станки. Мастерские по пошиву одежды для подпольщиков и обувные, самодельному производству взрывчатки и изготовлению ручных и закладываемых бомб, ремонту оружия и так далее. Постепенно в "подземелье" сложился целый производственный сектор, население которого либо вообще не показывалось "на поверхности", или очень редко, пользуясь специальными выходами, около которых заведомо не могло быть посторонних наблюдателей в уединённых, малопосещаемых местах, либо по ночам. За такой образ жизни и характерную внешность — бледную кожу и худобу — обитателей подземелья прозвали "морлоками".

Численность жителей этого подземного "города" в 1925 году составляла несколько сотен человек, и медленно росла, в том числе и за счёт рождающихся под землёй детей. Но с 1926 года было принято решение эвакуировать в Советскую Федерацию всех "детей подземелья" и большинство женщин. Теперь в подземных коридорах обитали только мужчины, но рост численности "подземного гарнизона" продолжался по разным причинам.

До 1925 года в Советской Федерации продолжали рассматривать варианты восстановления советской власти в Западной Беларуссии. Предполагалось, что массовое восстание на востоке Польши может быть успешным при поддержке повстанцев извне силами двух ударных корпусов Советов. В связи с этими планами брестскому подполью отводилась особая, очень важная роль — брестские повстанцы должны были исключить возможность подхода подкреплений к польским войскам из центральных районов Польши. Для этого их численность и оснащение должно быть достаточно сильным, а действия — внезапными и успешными. Подпольный Центральный комитет Западной Белоруссии и Специальное Бюро Высшего Совета Советской Федерации не жалели средств для выполнения этой задачи. Строительные кампании, контролируемые большевиками, обьединились в крупную фирму, вёдшую свою деятельность на большей части Западной Белоруссии, Западной Украины, Закарпатья, а также и в "коронной" Польше, но здесь ей приходилось конкурировать с фирмами с "чисто польским" капиталом, которые по сравнению с фирмой Истеглица, были в преимущественном положении. Далеко не все филиалы кампании Истеглица работали на коммунистов, но главная, брестская контора фирмы более чем наполовину состояла из людей подполья.

Поэтому в Бресте, при благожелательной поддержке городского головы, велись обширные строительные работы: заново прокладывались канализация и телефонные линии, расширялась трамвайная сеть, модернизировался брестский вокзал. Та же фирма сняла в аренду часть неиспользуемых казарм армии в крепости, а в остальных провела капитальный ремонт за поистине смешные деньги. Легко понять, что после всех проведённых работ весь Брест был буквально опутан тайными переходами, позволяющим большим силам инсургентов проникать в любую точку города, включая правительственные здания и армейские помещения. Но после подписания в октябре 1925 года договоров, окончательно оформляющих создание Малой Антанты, Высший Совет Федерации принял решение отказаться от курса на вооружённое восстание в восточных областях Польши. После заключения новых договоров такая попытка привела бы к широкомасштабной интервенции ведущих стран Антанты вдобавок к боевым действиям по всей западной границе Федерации.

Отказ от вооружённого выступления не привёл к прекращению тайного строительства в Бресте. В 1926-28 годах размах подземной деятельности даже немного увеличился: многие подпольные работники в Западной Беларуссии и Украине были вынуждены покинуть свои родные места. После того, как польское правительство получило англо-французские гарантии, оно принялось решительно наводить порядок и искоренять крамолу на своих восточных рубежах. Ранее польские власти предпочитали закрывать глаза даже на противоправительственные выступления, если они не сопровождались насилием, теперь в тюрьму можно было попасть даже за разговоры. Жандармы давно имели списки "красных агитаторов", и теперь многим работникам партии пришлось спешно бежать и скрываться. Границу польские власти охраняли усиленно, в Федерацию выбраться теперь было очень сложно. Так где же ещё укрываться внутри страны, как не в совершенно недоступных для властей подземном укрытии?

После 1926 года усиление оккупационного режима, вызванное возвращением к власти "народного вождя Польши" Пилсудского и установлением "режима санаций", создало сильные затруднения в работе подполья. Но после окончательного подавления оппозиции в 1928 году "санационная политика" приняла крайне националистические, погромные черты. Новое польское руководство неприязненно относилось к деятельности фирм, "контролируемых непольским капиталом". Вдобавок в Варшаве посчитали, что чрезмерное благоустройство заштатному Брест-Литовску ни к чему. Для контролируемых подпольем фирм резко ухудшились условия получения кредитов, исчезли контракты с правительственными организациями и с городскими службами, усилились проверки всех видов, в том числе и отправлений по железной дороге: свободно пользоваться теперь пересылкой по ней было невозможно. "Подземному городу" приходилось жить "на самообеспечении", доставлять в тайные туннели продукты и всё необходимое стало очень трудно.

Из-за этого значительно сократилось и использование тайных помещений. Многие их обитатели перебрались на поверхность, в укромные лесные укрытия, затерянные среди болот и пущ. В лесу было легче прокормиться, можно было, вдали от жандармского надзора, устроиться на временные работы, и не только лесорубами, но и учителями, и путевыми рабочими. Конечно, такое "рассеяние" актива распыляло силы подполья, но приходилось приспосабливаться к изменившемуся положению. К тому же установление "санационного режима" усилило народное брожение на "кресах восходных" и компартия прилагала заметные усилия для предотвращения слепых, стихийных бунтов. Для такой работы "распыление" большого количества опытных партийных деятелей в "глубинке" подходило больше, чем централизованная сеть "подземной столицы". До 1935 года не велось почти никаких прокладок новых туннелей, ограничиваясь редкими ремонтно-восстановительными работами по мере необходимости.

В эти годы в подземелье сформировался особый быт, во многом самодостаточный: научились выращивать еду (грибы на канализационных сливах, откорм свиней), практически полностью обеспечивали себя пошивом одежды и инструментов — шерсть и кожу всё-таки приходилось доставать "на поверхности". Освещение сначала наладили "на газе" — из тех же канализационных стоков научились собирать летучие газы и, растворяя их в воде, заправлять "газовки". Позже газоуловители стали обеспечивать работу энергогенераторов, дающих подземелью собственный ток, а освещение наладили при помощи "холодного света", на самодельных химических батарейках. Много было возни в налаживанием проветривания сырых, тесных коридоров, в которых продолжала теплиться укрытая от внешнего мира тайная жизнь, немало приходилось постараться, чтобы в порядке оставались все многочисленные потайные выходы и двери. Некоторые, расположенные слишком далеко или неудачно, приходилось засыпать — нелёгкий труд для слабосильных жителей "подземки", подолгу живущих впроголодь. В дальнейшем бесценный опыт "подземного города" неоднократно и широко использовался в Федерации при создании автономных длительных поселений, в том числе при планировании долговременных арктических экспедиций и станций.

С 1935 года, после заключения договоров о военном союзе с новым правительством Германии, польское правительство воспряло духом и стало поглядывать на восток — прицеливаясь. Для замышляемых польским генштабом операций имеющихся в Западной Белоруссии казарм, складов и дорожной сети было маловато: надо было вложиться в обеспечение будущих завоеваний. Начиная с лета 1935 года в районе Брест-Литовский — Кобрин — Пинск развернулись большие работы. Без привлечения местной рабочей силы обойтись было невозможно.

С 1935 года Брест-Литовск стал быстро превращаться военное поселение: намного выросло число дислоцированных в городе и крепости частей, штабов и армейских служб. В окрестностях Бреста, вдобавок к функционирующему с начала 20-х в Тересполе городскому аэродрому, создавались дополнительные посадочные авиаплощадки. Серьёзным перестройкам подверглись сооружения Брестского железнодорожного узла: были предприняты усилия по увеличению площади хранения грузов и пропускной способности. Для этого строились вдоль неиспользуемых со времён войны железнодорожных ответвлений протянувшиеся на сотни метров перроны с пакгаузами для погрузки-выгрузки в товарные составы. Здание депо получило ещё один корпус и было увеличено в длину; размеры железнодорожных мастерских и оснащение их оборудованием стало сопоставимым с оснащением крупнейших железнодорожных узлов Центральной Польши. В городе было перестроена прилегающая к внешним обводам крепости окраина: частная деревянная хаотичная застройка снесена, образовав предполье, построенные на нём здания принадлежали военному ведомству и включались в её огневую систему. Соответственно, требования, предьявляемые к строительству этих зданий, предполагали устойчивость их гарнизона к обстрелу из полевых орудий: эти здания, точнее, их полуподвальные помещения играли роль дотов, прикрывающих крепостное предполье фланкирующим огнём.

В строительных работах в Бресте принимала активное участие германская сторона. Реконструкция железной дороги, складских помещений, подьездных путей велась подрядчиками германских строительных фирм. В проектировании военных сооружений, перестройке крепости, размещении казарм использовалась помощь немецких военных инженеров, все работы велись под пристальным вниманием германского генштаба, учитывающем жилые и складские помещения в Бресте в предполагаемых совместных с польской армией операциях против Советской Федерации. Согласно принятому в 1936 польско-германскому плану развёртывания на случай войны Брест-Литовск становился центром дислокации перебрасываемой из Германии 3-ей немецкой полевой армии. Вплоть до наступившего весной 1939 года охлаждения в германо-польских отношениях в Бресте постоянно присутствовали большие группы немецких военных, проживавших в собственных казармах и домах, имевших собственные магазины и свой клуб. По сути дела, в городе на восточной окраине был отделённый от остальной городской застройки немецкий военный городок.

В апреле 1939 года, из-за возникших разногласий в вопросе оплаты немецкого транзита через "польский коридор" немецкие военнослужащие покинули Брест. На территории немецкого военного городка разместили запасную польскую часть, но большая часть помещений осталась запечатанной и нетронутой дождалась возвращения хозяев в октябре 1939 года.

Неудивительно, что после такого плотного знакомства с Брестом немецкие военные были убеждены, что знают город лучше чем кто-либо ещё. Немецкие инженеры, руководившие многими из вёдшихся в 1936-1938 годах строек, сняли подробнейшие планы не только возводимых сооружений, но и всей городской застройки, всех помещений крепости и имели доступ к самым полным архивам по размещению городских коммуникаций. Это давало немецкому командованию уверенность в отсутствии каких-либо сюрпризов, которые могли бы преподнести защитники Бреста.

В 1939 году так и было: заранее имея схемы огня крепости, немецкие штурмовые группы почти беспрепятственно заняли основные её сооружения. Неожиданность подстерегала немцев только там, где польские ополченцы сумели создать временные баррикады в переходах крепости и примыкавших к ней улицах — в таких случаях атака штурмовых подразделений срывалась. Устойчивость таких временных заграждений была невелика, они разрушались огнём приданных ротных тяжёлых пулемётов или 50-мм миномётов, вдобавок установить заграждения в достаточном количестве поляки не смогли — все усилия обороняющихся позволили лишь оттянуть захват крепости на сутки и дали возможность гарнизону в ночное время совершить попытку прорыва из обречённых стен. Офицеры вермахта не ожидали заметных различий и при штурме Бреста сейчас: за тот короткий отрезок времени, что был у "красных", внести кардинальные изменения в столь масштабные сооружения, каким является современная крепость, невозможно. Разведка же немецких вооружённых сил отрицала ведущиеся в Брестской крепости крупные работы. Захват города с юго-восточного направления, где подступы к нему не были защищены водными преградами, казалось, не составлял затруднений для немецких танковых дивизий. Конечно, Советы показали уже, что они — более серьёзный противник, нежели поляки. Несомненно, уровень потерь окажется выше, чем при прошлом штурме города, а сопротивление будет более длительным и ожесточённым. Но в конечном итоге в штабе 2-ой немецкой танковой группы не сомневались. Что может быть неожиданного в боевых действиях на досконально известной местности?

Вот только кроме противника, о котором, как пришлось убедиться немецким комндирам, до начала войны ничего в действительности не было известно, местность также оказалась отнюдь не "прозрачной". Советские силы опирались в обороне на совершенно до того невыявленную сеть подземных сооружений и коммуникаций.

Подойти с юга к железнодорожной магистрали Брест-Минск (и тянущейся ей параллельно автостраде) можно по многим лесным просёлкам. Представлять просёлочные шляхи в окрестностях Бреста как узкие просеки в сплошной лесной стене столь же правильно, как и любой расхожий штамп, вроде кишащих львами и крокодилами саванн Африки.

Леса в этих местах — на самом деле скорее перелески, разделённые полями, дорогами, луговинами и болотцами, но действительно, нигде расстояние между довольно густыми рощицами не превышает двух-трёх километров. Сильно захламлённые подлеском лесочки, часто расположенные, создают благоприятные условия для организации противотанковых рубежей. Скрытые в рощах артиллерийские засады могут существенно затруднить продвижение бронемеханизированных соединений, особенно если учесть, что топкий грунт препятствует развёртыванию колонн из походных порядков в боевые.

Для планируемого штабами 24-го и 10-го танковых корпусов вермахта удара необходимо было выбрать наиболее проходимые маршруты движения, с наименьшим количеством удобных для организации противотанковых заслонов мест. После выдвижения по выбранным маршрутам передовых разведывательных групп, остальные силы танковых соединений должны были в максимально быстром темпе преодолеть отделявшие районы сосредоточения механизированных колонн до линии шоссе Минск-Брест расстояние. В среднем это расстояние составляло от 15-ти до 23-х километров — не более часа марша даже по белорусским шляхам. Даже с учётом предварительного выдвижения моторизированных разведгрупп, которые должны были занять опушки перелесков, чтобы парализовать возможные действия советских противотанкистов и предполагаемые задержки при организации нескольких переправ — вся операция рассчитывалась на пять-шесть часов в самом худшем из предполагаемых вариантов развития. Начало движения — в 5.45 по Берлинскому времени 26 июня. К полудню основные силы немецких танковых дивизий должны были уже выйти на шоссе и перейти к следующему этапу операции — прорыву кобринского оборонительного узла и блокированию с востока брестского гарнизона.

Оправдывает чрезмерный оптимизм германских штабных офицеров только то обстоятельство, что за четверо суток боёв 2-ая танковая группа ещё не имела прямых столкновений с советскими механизированными соединениями. До 26-го июня мехбригады брестской группы действовали практически в роли дивизионной артиллерии, из-за чего у немецкого командования сложилось превратное представление о характере советской группировки.

Получая с вечера 25-го многочисленные разведсообщения о подготавливаемом немцами прорыве к линии шоссе, три из четырёх механизированных бригад к утру 26 июня приготовились к выполнению той задачи, ради которой они и создавались — сражению с ударными бронированными силами врага. И ещё не рассвело окончательно, когда в небо взлетели первые машины штатных дивизионов "тесёл" — разведывательные двухместные дископланы.

Валерка Перотьев и его экипаж — Санчо Аладдулаев и техник-шофёр Пётр Валерианович успели поздним вечером собрать и замаскировать свой летательный аппарат. Благо полная темнота наступает в конце июня заполночь. Даже поспать немного вышло. Ранний туман ещё только поднимался над утренним лесом, а Санёк уже сидел в аппарате, слушая эфир. Валерка только успел поставить на примусе воды для чая, как Сашка встрепенувшись, начал называть взлетевшие в поиск экипажи. По очереди им вылетать было не первым, но Валерка на всякий случай полез на своё место и занялся предполётной поверкой. Чай доварил Валерианович. Передал пластиковые кружки и по шмату хлеба с копчёным мясом пилотам. Второпях дожевали завтрак. Когда машины первой очереди стали возвращаться, а вторая волна разведчиков как раз была на рубеже барражирования, пришёл кодовый сигнал на взлёт третьей очереди. Валерианович забрался в кабину и тихо подал из кустов задом своего "саратовца", на грузовой платформе которого стояла уже освобождённая от маскировочных сетей "маврушка". Заныли, раскручиваясь, лопасти несущего корпуса, пыхнуло из-под посадочных опор на жесть кузова жаром турбин. На счёт "двадцать четыре" дископлан оторвался от земли и пошёл ввысь, быстро растворяясь в прозрачном воздухе.

Экипаж Перотьева был первым, обнаружившим движение немецких механизированных колонн. Менее чем через десять минут после первого сообщения 3-я мехбригада КОГ уже выдвигалась к рубежу перехвата обнаруженных сил нацистов.

Предварительная разведка маршрута не помогла немцам. Когда передовые подраздения танковых колонн проследовали сквозь опасные дефиле, на огневые рубежи, их перекрывающие, ещё не выдвинулись советские самоходки. Благодаря постоянному слежению с воздуха за перемещением вражеских мехколонн, советские противотанкисты и наводчики железнодорожных артсистем смогли в нужный момент, совершенно внезапно для немцев ударить по плотно идущим по четырём направлениям колоннам автомобилей и бронемашин.

Ещё минимум дней десять германские штабы не придавали особого значения сообщениям о "таинственных летательных аппаратах, пособных исчезать и растворяться в воздухе", приходившим от авиаторов и сухопутных частей. Только когда в руки немцев попал — практически случайно — один из разбившихся "МАВР"ов — германское командование смогло наконец представить себе масштабы организованного Советами воздушного наблюдения.

Дископланы представляли из себя достаточно экзотическое летательное средство — попытку соединить схему геликоптера с классической самолётной. В них лопасти несущего винта являлись одновременно корпусом машины. Выигрывая в весе конструкции, облегчённом на те величины, которые шли отдельно на корпус, а отдельно на винт, дископлан проигрывал — и проигрывал полностью — самолёту классической схемы в управляемости. Любой малейший порыв ветра приводил ко всё возрастающим колебаниям, пока их амплитуда не увеличивалась настолько, что машина переворачивалась вверх дном и падала наземь. Задать же определённое направление движения вообще было невозможно — в самом лучшем варианте аппарат перемещался сложным зигзагом "где-то туда". Большинство конструкторов, столкнувшись с задачей неуправляемого полёта аппаратов дископланной схемы, отказалась от её дальнейшей разработки.

В "лаборатории Тесла" дископлан исследовался с довольно приземлёнными целями: не рассчитывая на управляемый и даже на пилотируемый полёт, исследователи собирались применять малые дископланы-зонды для исследований атмосферы. Дископлан имеет большую подъёмную силу, при его использовании не надо заморачиваться с аппаратурой для наполнения обычных шаров-аэрозондов водородом. Достаточно установить в дископлан-зонд электрический моторчик, по кабелю связи подавать электричество — и получится удобный многоразовый, легко применяемый инструмент для исследований нижних слоёв атмосферы. Необходимо было "только" обеспечить устойчивость к кренящему моменту. Перепробовав множество вариантов, инженеры лаборатории остановились на самостабилизации крена обратной связью — весьма популярном среди инженерных решений "лаборатории Тесла" способе управления.

В применении к дископлану "метод обратной связи" заключался в установке двух соосных независимых несущих корпусов — внешнего и внутреннего. Стабилизация обеспечивалась за счёт гироскопического эффекта — качание внешнего корпуса не передавалось на независимо подвешенный внутренний корпус. Вращающийся с большей скоростью внутренний корпус препятствовал увеличению биений аппарата, поскольку из-за уменьшения зазора между внешним и внутренним корпусом возникала сила, стремящаяся вернуть положение внешнего корпуса в предшествующее началу биений состояние.

Сложность представлял расчёт графиков скоростей взаимного вращения дисков-корпусов, при котором не нарушался эффект самостабилизации. Такой расчёт был произведён для всех вариантов дисков — в созданную систему уравнений необходимо было подставлять диаметр диска (внешнего), его кривизну, суммарную массу аппарата, значение атмосферного давления и ещё ряд показателей. Не для всех наборов данных задача имела решение, кроме того, для управления полётом необходимо было устанавливать вариатор, изменяющий отношение скоростей корпусов в зависимости от высоты, на которую аппарат поднялся, но в целом задача создания автономных зондов-дископланов была решена.

Дальнейшее развитие дископланов связано с вёдшимися параллельно в ЦИС попытками создать "самолёт-невидимку". Развитие маскировки как важного условия боевого применения требовало найти методы затруднить обнаружение самолёта в воздухе. Кроме применения разных схем маскирующей окраски, в середине 20-х в конструкторских бюро нескольких стран отрабатывались методы создания аэропланов из прозрачных или слабовидимых на фоне неба материалов.

В Эстонии конструкторы "лаборатории Тёсла" имели в своём распоряжении один из наиболее подходящих для такой задачи материал — созданный Костровичем "стеклолит" — с высокой механической прочностью и одновременно — полупрозрачный. В других странах конструкторы были вынуждены применять стекло, различные варианты целлюлоида и в некоторых случаях — системы отражающих поверхностей — зеркальца, которые как бы "размазывали" контуры самолёта. Такие ухищрения приводили к неоправданному увеличению массы летательного образца, плюс к значительному ухудшению его эксплутационных качеств.

Поэтому в СевероАмериканских Штатах, Британии, Германии (попытки создания "самолётов-невидимок" в веймаровской Германии в 20-е попадали под ограничительные статьи Версаля, работы производились нелегально) и Советской Федерации попытки строительства "самолётов-невидимок" были прекращены.

В Эстонской республике работы продолжались, поскольку первые попытки применить "комплексную маскировку" с использованием в намного больших масштабах "стеклолита" оказались обнадёживающими. Но для относительно бедной страны строительство большого количества моделей — а другого пути отработки новых схем самолёта тогда не существовало — было чрезмерно затратным. Применение зондов-"тёсел" как макетов для отработки маскирующих схем позволило многократно снизить расходы, сотни раз поднимая в небо одну и ту же машинку, с различными наборами корпусов. Точно зная высоту подьёма зонда, благодаря установленной на нём измерительной и передающей аппаратуре, исследователи могли точно зафиксировать момент, когда машинка становилась неразличимой взглядом. Первым эффективно малообнаруживаемым воздушным средством был именно зонд-дископлан.

Следующим шагом в развитии дископлана история обязана военно-морским силам. Моряки и после войны продолжали применять привязные аэростаты как средство наблюдения. Несовершенство аэростатов, их высокая заметность, сложность в эксплуатации и огромная уязвимость служили причиной постоянных поисков более удобных средств воздушного наблюдения.

Авиация — что аэродромного, что корабельного базирования, имела свои недостатки. В средствах воздушного наблюдения более всего нуждались дозорные суда, имевшие слишком малый размер, чтобы нести на себе самолёт — даже гидроплан, а самолёты наземного базирования не могли обеспечить постоянного присутствия в районе морского дозора. Появление аэрозонда-"тёсла", к тому же "невидимки", со слабошумящими электромоторами — привлекло военно-морских специалистов. ЦИС был сделан заказ на проектирование "привязного" зонда-дископлана, выполненного по схеме "невидимки", способного поднять человека на высоту не менее пятисот метров.

К началу 1930-го года был построен первый вариант такого аппарата. Его диаметр составлял три с половиной метра, электромоторы обеспечивали подьём диска с человеком на борту на высоту трёхсот-трёхсот пятидесяти метров. Большую высоту машина набрать не могла из-за большого веса троса-электрокабеля. Но даже такая недоведённая конструкция сразу была принята на вооружение — в отличие от аэростата, зонд легко было установить на палубе даже небольшого сторожевого катера, он не нуждался в многочасовой подготовке к запуску, был практически невидим уже с расстояния в милю — в отличие от груши аэростата, видимой за десятки километров.

Дальнейшее совершенствование конструкции шло в направлении уменьшения массы машины и увеличения её подьёмной силы. К 1936-му году зонды-наблюдатели — "крабы" (корабельные аэроприборы, КРП) уже могли подниматься на высоту в два-два с половиной километра, неся двух наблюдателей и большой набор измерительных приборов. Размер аппарата увеличился почти в два раза, но заметность "краба" даже уменьшилась — благодаря появлению "сталепласта", заменили часть несущих конструкций из сложного в маскировке металла на малозаметные пластиковые. Первоначально советские конвои, направлявшиеся в испанские порты, не имели в составе "крабов" — эти машины строились на Балтике, откуда конвои в Испанию не формировались. После нескольких трагических случаев с атаками конвоев подводными лодками советские моряки обратились в ЦИС с просьбой провести ускоренное оснащение эскортных кораблей зондами-дископланами.

Непрерывно наблюдая с большой высоты за морем вблизи конвоя, наблюдатели дископланов надёжнее, чем пилоты палубных самолётов, обнаруживали приближающиеся под перископом субмарины. Благодаря зондам-дископланам с 1937 года потери советских конвоев в Испанию резко сократились. Причём как германское, так и британское адмиралтейство остались в неведеньи о причинах возросшего числа "катастроф" своих подводных лодок.

(Отметили только эффективность применения авианесущих судов конвоя — удары по субмаринам наносились взлетавшими по тревоге пикировщиками. Прозрачные воды Биская позволяли уверенно обнаруживать подводные лодки, приближающиеся к конвою на перископной глубине — что в сумме с качественной оптикой и установкой на судах конвоя первых звуколокаторов создало надёжную противолодочную защиту. Но в западных адмиралтействах достоверной информации о структуре советской ПЛО не было.)

К 1939 году, применив аппарат перекашивания, аналогичный тому, что применяется на вертолётах, удалось решить задачу управляемого полёта дископлана. Правда, устойчивость на курсе была низкой, но в относительно спокойную погоду управление дископланом уже не было сверхсложным. Первые автономные дископланы в "лаборатории Тесла" появились в мае 1939 года, эстонцы намеревались построить значительное количество таких машин для сил республиканцев в Испании. Но в Испанию успели до перемирия только два опытных образца, не заинтересовавшие республиканских военных — у машин была очень небольшая продолжительность полёта, низкая высота максимального подьёма — в общем, республиканцы оценили новинку как забавную "заводную игрушку".

К весне 1940 разведывательные дископланы начали выпускаться массово. Их особенностью была разборная конструкция — аппараты перевозились в разобранном виде на грузовой площадке переоборудованного стандартного грузовика-"пятитонника". С этой же площадки после сборки дископлан мог взлетать. Для последующей установки разведчика на грузовик на нём закреплялась стрела-лебёдка, но довольно быстро устоялась практика "возвращения на базу" — садящийся дископлан отключал двигатели и планировал точно на грузовую платформу на эффекте авторотации. Дископлан был вооружён — устанавливался 12,7-мм ДШК, причём предусматривалось два варианта крепления пулемёта.

В первом варианте пулемёт жёстко фиксировался между двух посадочных опор, и пилот дископлана мог вести из него огонь прямо по курсу. Данное размещение предполагалось для обороны в воздухе от других летательных аппаратов. Маневренный дископлан мог уклониться от атаки вражеского самолёта и развернувшись на месте, обстрелять противника вслед.

Кроме такого способа крепления, у штурмана-радиста была установлена турель. В ней можно было размещать фото— и киноприборы, а можно было прямо в воздухе снять закреплённый пулемёт и, установив на турели, вести из него огонь как из подвижной установки. (Хотя ворочать на лету более чем тридцатикилограммовую дуру ДШК было совсем не сахар.) В таком положении дископлан мог превращаться в лёгкий штурмовик и вести бой с зенитными средствами противника.

Размещение разведывательных "МАВР"ов на передвижной платформе позволило ввести эти летательные аппараты в штат самоходных бригад вместо бывших в них ранее самолётов артиллерийской разведки. Не все пилоты, пересевшие с лёгкой авиации на дископланы были довольны — для полёта на "ведьминых котелках" приходилось заново нарабатывать навыки пилотирования.

Меньше у дискоидов были и максимальные скорости полёта, невелика продолжительность нахождения в воздухе. Неоспоримое преимущество было лишь в маневренности — как вертикальной, так и горизонтальной — и в малозаметности. На авторотации с высоты километра аппарат мог до высоты 500 метров пролететь несколько минут, оставаясь полностью невидимым и неслышимым — и при этом производить достаточно крутые эволюции в воздухе.

Дискоиды с первых дней войны совершали пролёты над особо охраняемыми зонами немецкой ПВО — аэродромами, узловыми станциями и переправами на плацдармах — и вплоть до второй декады июля ни разу не подвергались обстрелу. Лишь к августу посты воздушного наблюдения германских ПВО получили средство обнаружения советских дископланов — специальную поляризационную насадку на бинокли. Но и с ней обнаружение "МАВР"ов оставалось проблематичным.

Огромную сложность при организации обороны от советских наблюдательных аппаратов представляло то, что самолёты-истребители вообще оказались неспособны обнаруживать их. Некоторый эффект давал барраж на лёгких самолётах типа связного биплана "Шторьх", при некотором везении его наблюдатель мог обнаружить присутствие советских дископланов, но... "Шторьх" уступал "Мавр"у в скорости и был невооружён, а обнаружить пусть и тихий, но всё же далеко не неслышимый бипланчик было несравненно проще.

Уже на третий день один из пилотов "МАВР"-ушки "удачно поохотился", сбив связную машину 3-ей танковой дивизии. И приземлившись, забрал перевозимые немецким офицером документы. В дальнейшем "охота на аистов" оставалась частым занятием советских авиаразведчиков. Так что применять лёгкую авиацию против советских наблюдателей — без отработки тщательнейшего взаимодействия с наземным ПВО — было занятием даже не рискованным, а чистым самоубийством. В немалой степени успехи в борьбе с немецкими воздушными разведчиками — а "МАВР"ы неоднократно вступали в бой не только со связными "Физелерами", сбитыми "неизвестным противником" были уже в первый день самолёты-корректировщики, а позже удавалось перехватывать и бомберы! — способствовали снижению недовольства пилотов, вынужденных заниматься "только подглядыванием", да ещё на неудобных в полёте конструкциях. Что улучшило в дальнейшем обеспечение пилотским составом наблюдательных эскадрилий.

Но, в любом случае, благодаря значительному резерву лётных кадров, в развёрнутых у границы бригадах Корпуса охраны разведывательные дивизионы полностью были укомплектованы освоившими свои аппараты экипажами. Низкая потребность в топливе позволила гарнизону Брестской цитадели применять "МАВР"ы с успехом на всём продолжении осады.

В ходе сражения между советским "1-ым ударным кавмехкорпусом" и северо-западным, левым крылом 4-ой танковой группы немецкого генерала Эриха Гепнера 23-29 июня 1941 года немцы впервые столкнулись с "ужасом русских полей" — знаменитым советским танком Т-34. При боевой массе, меньшей, чем у "лёгких" единиц панцерваффе Pz. II или Pz.38(t), советская машина имела намного более сильное вооружение, в бронезащите не уступая "тяжёлым", по немецкой классификации на тот момент, Pz. IV. О существовании в Советской Федерации прототипов "бронемашины для дальних рейдов" германская разведка была вроде бы неплохо извещена, но оценка состояния разработки этих машин и их возможности появления в бою сводилась к лаконичному: "Угрозы не представляют". Что же привело к такому серьёзному провалу в работе германского абвера и какой была та машина, что вынудила германское командование издать беспрецендентный приказ: "...при обнаружении на поле боя советских Т-34 немедленно отводить и маскировать всю бронетехнику, ни в коем случае не вступая с ней в боестолкновение..."?

Танк Т-34 прежде всего уникален тем, что его разработка продолжалась практически десятилетие. Обычно проектирование боевой техники ведётся с заделом на два, максимум три года, после чего удачный вариант некоторое время в ходе выпуска и эксплуатации продолжает модернизироваться, зачастую в итоге становясь совершенно иной машиной, нежели в начале своего существования.

Впечетляющим примером может служить почти бесконечная история "модернизации" советских "Лебедей", к 1940-му ставшими принципиально иными самолётами, чем машины первых серий 1923-го года и по внешнему облику, и по двигательной установке, и по вооружению, и, в конце концов, по боевому применению.

Но история танка Т-34 отличается от привычной — его продолжали перепроектировать и модернизировать ещё на стадии проектирования, выпуская лишь отдельные промежуточные образцы для проверки наиболее сложных систем или общей концепции машины. Причиной такого странного подхода к созданию боевой машины был не только и не сколько "перфекционизм" германской команды проектировщиков, первоначально ведших работы над танком, а общее отношение советского командования к "тяжёлым бронемашинам".

Несмотря на смерть Фрунзе, его концепция "массовой механизированной армии" оставалась доминирующей, споры по принципам построения вооружённых сил продолжались с неослабевающей силой. В такой обстановке предлагать в серию машину, имеющую заметные недостатки конструкции, или того хуже, недоведённую, было для сторонников "специализированных военных сил" сравнимо с полным провалом. Добившись начала работ по "бронемашинам для глубокого крейсирования", представители "агрессивной", нападающей стратегии военных действий были вынуждены настаивать на доведении будущей основной машины "глубоких рейдов" до высокого уровня совершенства.

С другой стороны, сторонники массовой, или "оборонительной" концепции военных сил Федерации также полагали, что добиваясь от конструкторов боевой техники наибольшего технического совершенства можно получить два важных последствия: заставить "агрессоров" бесконечно дожидаться вожделенного "идеального танка" и отработать на прототипах этой машины новые и рискованные технические решения, что позволит создать намного более качественные образцы "массовой", лёгкой техники, в том числе и гражданской. Таким образом, на разработку и отладку "нового типа бронетехники" выделялись достаточные средства и ходу разработки уделялось неусыпное внимание; с другой стороны, требования к машине со временем только возрастали, вдобавок к весьма высоким первоначальным запросам — это делало процесс перепроектирования фактически непрерывным. Догнать "потолок" технического задания и получить приемлимый, с точки зрения военной комиссии результат конструкторам удалось лишь в конце 1938 года — спустя десять лет после начала проектирования первого образца.

Представленные на полигон варианты машины имели индексы, указывающие на 4-е и 5-е поколения танка. Каждая из машин к тому же была далеко не первым вариантом компоновки. На войсковые испытания в ноябре 1938-го года вышли Т-34М4Е и Т-34М5Д. Несмотря на более "поздний" индекс "пятёрки", в массовое производство пошла четвёртая модель танка, в модификации 1939-го получившая буквенный индекс "И". В дальнейшем при производстве индекс Т-34-ки не менялся вплоть до 1942-го, так что можно считать, что именно с такими машинами столкнулись "панцеры" Гепнера.

Так что же вышло в итоге у советских конструкторов, и почему этот результат произвёл такое неизгладимое впечатление на гитлеровцев?

Поводом для новой попытки пересмотра принципов вооружения советских сил стало появление в 1928 году спроектированного фирмой "Виккерс" танка "Индепендент" — развития конструкции их "экспортного" "Виккерса-шеститонного". Созданный в 1926 году "шеститонник" был попыткой предложить британский аналог французскому Рено FT-18 — машине, прочно удерживающей за собой рынки третьих стран и как раз в 1926 году прошедшей модернизацию.

Французская армия заказала провести модернизацию большей части своих находившихся на хранении FT-18, модернизированный танк получил индекс NC-26, на экспорт пошёл чуть изменённый вариант NC-28. NC-26 в дальнейшем стал предшественником всех предвоенных французских танков.

Для увеличения бронезащиты с сохранением прежней боевой массы уменьшили размеры башни — при этом пришлось исключить из состава экипажа наводчика — он не умещался в сильно сократившемся боевом отделении. В качестве основного вооружения машины была установлена полуавтоматическая короткоствольная 37-мм пушка, спаренная с пулемётом, командирская башенка была упразднена — вентиляция боевого помещения осуществлялась принудительно, специальным вентилятором, а наблюдение стрелок должен был вести при помощи прицельных приспособлений и перископа.

Главная ошибка французских конструкторов — малый размер поворотной башенки с установленным лёгким орудием в дальнейшем повторялся и на остальных французских машинах, спроектированных в 30-е годы. Относительно мало изменений в NC-26 было внесено в подвеску, существенно модернизирован был лишь гусеничный ход. Но ничего принципиально нового модернизация "старой" машины, в отличие от своего прототипа, в военное дело не привнесла. В конце 20-х годов решающее значение в развитии бронетехники внесли английские конструкторы.

Малая машина фирмы "Виккерс" обладала несколько лучшей динамикой движения — за счёт более удачно сконструированной подвески — но заметным преимуществом над NC-26 не обладала. Но вот появление её "улучшенной" версии — трёхбашенного "Индепендента" — вызвало ажиотаж среди сторонников танков в военных кругах. Эта машина воплощала так и нереализованные с Мировой войны идеи о использовании бронемашин для глубоких прорывов.

Увеличившийся (за счёт увеличения размеров танка) запас топлива и надёжная работа двигателя вдобавок к достаточно комфортным (по сравнению с танками Мировой) условиями обитания экипажа позволяли танку вести многочасовой активный бой. Возможность "на одной заправке" пройти все линии траншей и выйти в незащищённый тыл обороняющейся группировки была главным условием для реализации концепции "независимых танковых сил", то есть выделения бронетехники в отдельный род войск. Кстати, именно поэтому английская машина и называлась "независимой". Английский танк активизировал программы танкостроения во всех крупных капиталистических странах.

К примеру, японские конструкторы, издавна тяготеющие к эффективной простоте техники, обратили особое внимание на работы североамериканского конструктора и изобретателя Кристи. Когда после 1928 года вокруг танков возник ажиотаж, его машины некоторое время были в центре внимания североамериканской прессы. Две машины, под влиянием общественного мнения, у Кристи заказала армия САСШ, а ещё две получил Морской Корпус. Но американских военных не удовлетворил относительно низкий технический уровень этих машин и аскетичность их внутренней компоновки. В конечном счёте "завод" Кристи представлял собой фактически переоборудованный сарай, в котором почти все работы выполнял один изобретатель. Такое "техническое убожество" не привлекло избалованных многомиллионными контрактами с крупнейшими североамериканскими кампаниями армейских заказчиков.

Зато именно простота конструкции и возможность воспроизвести её на простейшем оборудовании вызвали крайний интерес у японской стороны. Прямые предложения о продаже своей машины — даже на условиях лицензионного выпуска — Кристи отклонил. Потребовалась масштабная операция разведки генерального штаба Японии, включавшая в себя тайное копирование чертежей машины, покупку через цепочку посредников образца (якобы для польских представителей) и много других "шпионских" приключений, прежде чем к 1930 году весь необходимый для производства обьём документации оказался в руках инженеров фирмы "Мицубиши". Японские конструкторы заменили установленный на машине Кристи авиационный двигатель более надёжным и простым в эксплуатации дизельным (точнее, спаркой дизельных двухтактных двигателей той же фирмы "Мицубиши"), упростили и без того весьма примитивную (но при малых массах — весьма надёжную!) подвеску танка, переработали установку вооружения в двухместной башне — и получили очень неплохой "кавалерийский" танк "Ха-го", отлично подходивший для действий на просторах Китая. Особенно удачным техническим решением в китайских условиях был двойной — колёсный и гусеничный — движитель танка, многократно увеличивавший его мобильность. С учётом размаха театра военных действий в Северном Китае и малочисленности задействованных в боевых операциях соединений эта особенность "танков Кристи" выходила на первое место, делая неважными недостатки выбранной американским конструктором схемы — малый потолок боевой массы и, следовательно, невозможность установки на такие машины более мощных брони и вооружения.

В Советской Федерации массовое увлечение военных в западных странах танкостроительством также не прошло незамеченным. Командир учебной части Высшего военного училища ком-4 Потапов опубликовал, к примеру, небольшой доклад, посвящённый необходимым в новых условиях изменениям в строении советских войск. Как наиболее логичный и краткий вариант доводов стороны, выступавшей за реорганизацию механизированных сил, он даёт самую простую возможность приблизиться к пониманию обстоятельств и умонастроений, предшествующих началу работ над будущим Т-34.

Потапов утверждал: " Массовое распостранение бронированных машин поля боя в других странах... влияет на применение наших бронесил не напрямую, а косвенным, но от этого не менее важным и радикальным способом. Появившиеся сейчас новые образцы бронетехники, в первую очередь — британские — не представляют прямой угрозы нашим подвижным войскам в прямом боестолкновении — имеющихся в частях машин артподдержки достаточно для уничтожения в бою любого из этих образцов техники. Но такое широкое употребление "танков", причём с намного улучшенными показателями мобильности достаточно, чтобы во всех передовых в военном отношении державах пересмотрели не только концепцию их применения — здесь мы пока ещё находимся выше практически любой армии мира. Но и что для нас существенно важнее — пересмотру подвергается организация обороны от броневойск, существенно расширяют её за счёт пехотных средств, насыщения пехотных порядков противоброневым вооружением.

До настоящего времени малое количество бронетехники в боевых частях, уникальность её применения и сложности при транспортировке к месту боевых действий, вдобавок к относительно низкой маневренности в бою самой бронетехники позволяла нам при постоении противоброневой обороны ограничиваться задействованием авиации — для обнаружения выдвигающейся брони и её штурмовки в движении и полевой артиллерии, сосредотачиваемой к району выдвижения бронемашин противника. Полевых калибров орудий и плотности огня, создаваемой дивизионными — по максимуму — корпусными силами артиллерии было достаточно для отражения наступления бронесил противника. Подобным же образом строилась противоброневая оборона во всех основных европейских армиях. Именно потому наши ударные корпуса и имели преимущество в контрударе, что построение сил нашей брони было рассчитано на преодоление подобной организации обороны при поддержке приданных корпусу тяжёлых калибров и штурмовой авиации. Но теперь следует ожидать, что наш потенциальный противник перенесёт центр борьбы с бронемашинами в передовые окопы и в таком случае тактика, отработанная нашими подвижными войсками будет неэффективна. Это начавшееся изменение в средствах вооружения сухопутных армий требует и от наших вооружённых сил изменений как в тактике их применения, так и в материальной стороне вооружений. Нам понадобятся новые варианты существующих бронеходов или принципиально новые их образцы. Чем будут определятся параметры новых видов бронемашин и какие к ним будут требования?

Здесь следует разделить потребности обороны линейных частей от перспективного вооружения ударных сил. Для устойчивой обороны линейных сил теперь становится недостаточно того количества орудий, которое линейная дивизия может выставить равномерно по своей линии обороны. Большая мобильность бронированных средств нападения означает, что их достаточное количество может быть внезапно введено в бой на любом участке обороны, и при существующем порядке выделения сил командованию не хватит времени реакции на отражение внезапно появившейся угрозы. Первое, напрашивающееся решение — увеличить насыщенность дивизии орудиями не ниже 2-х дюймов — даёт при подсчёте потребного количества артиллерии на дивизию совершенно неудобоваримые цифры — вплоть до вооружения каждого бойца собственной пушкой.

Вторым, намного более удачным выходом из складывающегося положения является парирование мобильности средств нападения мобильностью средств обороны: перевод всех артсил дивизии вплоть до батальонных батарей "на колёса". Существующие образцы артсамоходок ударных корпусов могут стать образцом; желательно только уменьшить вес и упростить их конструкцию, поскольку понадобится производить эти машины в существенно большем количестве.

Следует отметить, что в западных странах ПБО (противоброневую оборону) в основном собираются обеспечить за счёт специальных калибров пехотного вооружения. Это либо очень большие ружья, либо очень маленькие пушки. Данное обстоятельство необходимо учитывать при проектировании будущих образцов нашей бронетехники, особенно той, что предназначена для ударных сил. Разработка спецальных пехотных средств борьбы с "танками" в нашей стране также ведётся, но от применения малокалиберных орудий решено отказаться: этот вид вооружения резко увеличивает потребность в автотранспорте, что приводит к фактическому преобразованию линейных частей в ударные по насыщенности автомобилями. На настоящий момент мы не сможем при мобилизации насытить войска должным количеством автомашин, поэтому малокалиберные пушки в большинстве случаев останутся мёртвым грузом и не будут задействованы в боях. Вообще, теперь вся наша стратегия нуждается в серьёзном пересмотре.

До настоящего момента мы исходили из положения, что глубина вражеской войсковой группировки, в пределах которой будет осуществляться маневр силами, составит первые десятки километров. Максимально — сотню километров. Для отражения вражеского удара и успешного контрудара было достаточно иметь возможность эластичной обороны, способной самортизировать удар главных сил врага на глубину не более десятка километров. Ударные группировки советских войск рассчитывались, исходя из этой глубины проникновения противника; они должны были в одном рывке, одним ударом преодолевать десять-двадцать километров для рассечения и окружения основных сил противника и сокрушения его способности к продолжению военных действий. Теперь мобильность, подвижность и возможность к внезапному вторжению вражеских сил намного возрастает. Следует ожидать, что как глубина построения враждебной группировки, так и глубина театра бовых действий многократно возрастёт.

Я бы оценил возрастание оперативной глубины построения тыла группы армий — ударного кулака вражеского вторжения — в триста-пятьсот километров, а возможную глубину прорыва его моторизированных войск, усиленных бронёй, в течении первой декады боевых действий — в двести-триста пятьдесят километров. Такое изменение масштабов военных операций означает для нас самую неотложную необходимость быстрейшего пересмотра тактики как линейных, так и ударных соединений, поскольку в нынешнем состоянии наши войска буквально не смогут угнаться за темпом боевых действий. Что приведёт к потере боевой инициативы и возможности для противника бить наши войска в любой удобной ему конфигурации. Что, разумеется, неприемлимо.

Не будем рассматривать вопрос об изменении тактики применения линейных частей. Из вводной части доклада уже следует, что наиболее соответствующим изменению подвижности ударных сил потенциальных противников Федерации (Финляндия закупила у фирмы "Виккерс" несколько десятков образцов "шеститонного танка", Польша приобрела их же более сотни и вдобавок взяла лицензию на их собственное производство, увеличилось число бронемашин — правда, в основном итальянского производства у королевской Румынии и т.д.) будет рост числа оборонительных рубежей — с отнесением последующих линий обороны на расстояние, превосходящее проходимое моторизированной колонной за час-полтора. На местности это отвечает десяти-двенадцати километрам, с желательной привязкой к естественным преградам для техники — протяжённым лесным массивам, грядам холмов и заболоченным участкам и главное — речным долинам с контролируемыми артиллерией бродами. Оборона линейных частей обретает черты подвижной, но на таких расстояниях ещё доступна для преимущественно пехотных соединений. А вот тактика ударных сил Федерации, скорее всего, нуждается в гораздо более серьёзных изменениях.

Во-первых, ограничиваться только контрударами по вторгшемуся противнику для разгрома его основных сил недостаточно: чтобы заставить вражескую группировку нанести решающий удар, чтобы принудить вражеское вторжение увязнуть в наших оборонительных порядках, надо предварительно ограничить маневр противника по фронту. Что означает — рокады противника должны быть перерублены! В современных условиях главными рокадами войсковых группировок будут железнодорожные линии, удалённые от фронта на несколько десятков километров.

Возможность парализовать движение поездов исключительно воздействием авиации — пока исключительно гипотетическая. Ни в одном из конфликтов первой четверти этого века успех авиации в действиях против глубоких коммуникаций не приводил к большему, чем к кратковременным задержкам. Любая попытка усилить эффект бомбардировок с воздуха приводила к развитию воздушной обороны, которую на большом расстоянии от линии боевых действий организовать намного проще и быстрее. После этого бомбардировщики несли невероятные потери при попытке повторных налётов, и первоначальный успех развить не удавалось. Единственным гарантированным методом разрушения вражеских коммуникаций был и остаётся глубокий десант в тылах противника — желательно, не только моторизированный, но и поддержанный бронемашинами. Поэтому перед нашими ударными соединениями встаёт задача отработки глубокого — до сотни километров — десантирования в тыл противника. Если нарушение коммуникаций на длительное время не нужно, то можно ограничиться простым разрушением путевых сооружений, что можно осуществлять глубокими рейдами по вражеским тылам. Дальнейшая отработка вопросов о последовательности операций в стратегическом контрнаступлении даст ответ — нужно ли проникшим глубоко вглубь вражеской территории боевым силам занимать коммуникации на длительное время или можно ограничиться их пересечением.

Далее. Ограничив маневр противника тем или иным методом, мы ещё не вынудим его к переходу в решительное наступление главными силами, тем более, на предопределённом нашими действиями направлении. Враг может оттянуть подвижные силы с линии соприкосновения, уплотнить фронт пехотными соединениями для предотвращения повторения наших десантов в свой тыл и вновь организовать наступление по сходящимся направлениям (наступление на окружение стратегической группировки) в выбранный им момент. Хотя такая манера действий позволит нам также усилить свои фронтовые порядки, но при сохранении инициативы за врагом удар механизированных сил противника может всё-таки завершиться крупным успехом. На относительно узком участке фронта можно создать любое желаемое преимущество над обороняющимися войсками. Вброс в прорыв большой массы мехсил удастся отразить только спустя некоторое время.

Возможное сейчас минимальное время реакции на стратегическом уровне составляет двое суток. За это время враг сможет замкнуть кольцо вокруг нашей группировки радиусом не менее пятидесяти-ста километров. Такая огромная брешь в фронте обороны приведёт к тяжёлым потерям и исключит возможность контрудара по вражеским войскам, замкнувшим кольцо. Предотвратить подобное развитие событий можно, только постоянно борясь за инициативу с врагом, постоянно воздействуя на его передовые линии, непрерывно создавая всё новые и новые угрозы, что не позволит врагу оставить свои пехотные части без мобильного резерва. Тогда противник будет вынужден каждый момент беспокоиться о потере темпа и ускорит подготовку к решительному удару, чтобы перехватить стратегическую инициативу на длительный срок и на большом участке фронта. Постоянное и активное противодействие как линейных частей в обороне, так и атакующих из глубины разных по величине ударных соединений — второй необходимый момент в стратегии оборонительной войны Федерации.

Но всего этого будет недостаточно, когда третий этап стратегической оборонной операции — контрнаступление против основных сил противника — не удастся провести с решительными целями и завершить полной победой над главной группировкой вражеской армии. Если мотодесант можно выбрасывать в тылы противника через неизбежно возникающие бреши в построении войсковой обороны, если частные контратаки можно проводить на малую глубину неподготовленной ещё вражеской обороны, то стратегическое контрнаступление неизбежно будет проводиться либо непосредственно против наиболее сильной, наиболее насыщенной боевыми средствами группировки частей противника, либо в непосредственной — с точки зрения тылового обеспечения — близи от такого сосредоточения сил врага. Это означает, что не только оснащённость артиллерией, но и насыщенность наиболее современными средствами вооружённой борьбы, как и средствами транспорта, у противника будет наибольшей. Ранее, когда мы могли ожидать, что против наших конно-механизированных корпусов окажутся усиленные тяжёлыми калибрами пехотные дивизии прикрытия, успех действий наших войск был весьма вероятен. Теперь следует ожидать, что части прикрытия, выдвинутые противником на главном направлении его действий, будут в обязательном порядке насыщены таким современным оружием, как пехотные средства ПБО, кроме того, если ранее прорыв означал опережение вражеских действий в маневре, теперь же следует ожидать, что наши подвижные войска столкнутся с маневренными, вероятно, насыщенными "танками" частями противника в полевом сражении. Для того, чтобы боевые средства наших подвижных соединений не понесли на первом и последующем этапе прорыва катастрофических потерь, они должны быть в состоянии выдерживать огонь пехотных средств ПБО, также должны опережать в маневре "броню" противника.

В терминах технического задания большая защищённость и маневренность означает увеличение толщины бронезащиты и увеличение запаса топлива, что автоматически ведёт к увеличению размеров боевой машины и, при сохранении высоких требований к подвижности, увеличению мощности двигателя машины. Возможно, имеющихся массовых двигателей для наземного транспорта для выросшей массой машины будет недостаточно и придётся использовать корабельные двигатели малых судов. Применение же в бронестроительстве авиационных двигателей следует рассматривать как шаг отчаяния: работая в намного более тяжёлых по теплоотдаче и нагрузке условиях, авиадвигатели, даже наиболее надёжные при применении в авиации, в тяжёлой наземной машине станут крайне ненадёжными. Рост размеров бронемашины требует для увеличения её защищённости увеличения вооружения, устанавливаемого на ней. Вместе с применением "корабельных" двигателей, усиление разнопланового вооружения ведёт к созданию этакого сухопутного корабля, своего рода "наземного крейсера", способного без дополнительного "захода в порт", то есть в отрыве от линий снабжения, продвинуться вглубь занятой врагом территории и уничтожить при этом его силы на своём пути.

В целом, следует отметить, что новые условия вероятных военных конфликтов восстанавливают на новом уровне идею о "универсальном бронеходе". Справедливо отвергнутая в начале строительства наших технических войск, сейчас эта задача может быть решена как технически — на уровне массовых технических решений и требований, так и практически — наши подвижные войска достаточно развились и накопили опыт применения бронемашин, чтобы суметь эффективно воспользоваться намного более сложной техникой в выполнении намного более сложных боевых задач. Осталось только выдать конструкторам согласованное техническое задание и приступить к перевооружению костяка наших вооружённых сил — ударных мехсоединений."

Первая попытка получения пригодных для изучения и копирования образцов боевой техники иного типа, отличных от развивающихся третье десятилетие бронемашин Федерации была неудачна. Советская делегация, выехавшая в Великобританию для переговоров о закупке танка "Индепендент" фирмы "Виккерс" не смогла договориться о приемлимых условиях поставки. На обратной дороге в Петроград один из руководителей Путиловского завода Халепский и инженер Петроградского обьединения металлообрабатывающих заводов Тоскин, представляющие техническую часть советской делегации, встретились в Стокгольме, при посредничестве сочувствующих советскому делу шведских социал-демократов, с одним из видных конструкторов Германии, Гроте.

Гроте много лет вынашивал замысел тяжёлой машины поля боя, но возможностей для реализиции своего замысла у него не было. Сотрудничать с германским правительством, лизоблюдствующим перед Антантой, он не желал, а в Швеции потребностей в его машинах не было. К тому же здесь работал другой известный немецкий конструктор танков, Фольмар, создавший для шведского ландсвера несколько типов бронемашин. Впрочем, по своей компоновке они приближались скорее к самоходным артустановкам, с неподвижным орудием, установленным в передней части корпуса, без башни. Гроте же считал наличие подвижной установки орудия важнейшим условием для боевой машины. Что дополнительно уменьшало возможности для строительства образцов его конструкций в шведском королевстве. Приезд советской делегации был для Гроте ещё одной возможностью воплотить свою мечту. Затянувшийся за полночь разговор с советскими инженерами стал поворотным моментом в жизненном пути будущего выдающегося конструктора Федерации Эдварда Гроте.

Приняв предложение приехать в Петроград, Гроте и несколько сотрудников его небольшого конструкторского бюро, последовавших за своим шефом, с увлечением взялись за работу. Советская сторона постаралась обеспечить немецких инженеров как можно лучше, но всё равно уровень бытовых удобств не вполне отвечал привычкам европейцев. Но гораздо неприятнее было то, что в России был совершенно недостаточным выбор номенклатуры конструкторских материалов. Многие материалы, виды проката, приспособления и устройства в Федерации не производились и как правило, не закупались из-за отсутствия на них спроса. Гроте пришлось приноравливать свой проект к имеющимся производственным возможностям. Желая доказать правоту своей концепции танка, конструктор не соглашался на установку паллиативных решений при выборе двигательной установки, орудия и наблюдательных приборов, устройств управления, любых элементов машины.

Такой подход создавал дополнительные трудности: приходилось отвлекаться на проектирование собственного дизельного двигателя, задуманного Гроте; понадобилась ещё одна группа инженеров, готовящих специальный вариант основного орудия танка глубокой переработкой имеющихся образцов трёхдюймовых пушек. Несмотря на все сложности, отсутствие достаточных производственных мощностей для внесения постоянных изменений в собираемую конструкцию, постоянно возникающую нехватку комплектующих — работы продвигались очень быстро и первый образец был закончен в начале 1930-го года.

Что представляла из себя первая машина Гроте? Немецкий конструктор по-своему реализовал идею многобашенности, в то время господствующую в танкостроении мира: башни располагались не в горизонтальной, а в вертикальной плоскости. Гроте был убеждён, что командование рассеяным по корпусу экипажем в бою малоэффективно и стремился собрать все боевые средства в единый блок. Основное вооружение танка, трёхдюймовка разработки собственного бюро, находилась в нижней башне. Паралельно с этой пушкой был установлен пулемёт пехотного калибра. Из-за проблем с надёжностью механизма поворота, на первом образце нижняя башня была закреплена в неподвижном положении. На нижней башне устанавливалась вторая башня, с малокалиберной автоматической пушкой, с большим углом возвышения. Это орудие предназначалось для борьбы с вражеской бронетехникой, а также для отражения атак авиации неприятеля. И венчала всю пирамиду башен башенка "боевого стобоскопа" — наблюдательного прибора, защиту наблюдателя в котором обеспечивало быстрое вращение бронезаслонок на манер пропеллера. По расчётам Гроте, при скорости более 1800 об/мин "стобоскоп" даёт 100% защиту от пулемётного обстрела и осколков снарядов.

Хорошо зная одну из главных проблем "танков" Мировой войны, Гроте уделил много внимания удобству действий экипажа. Кроме грамотного размещения экипажа, большое внимание было уделено удобству его работы. Например, заряды к орудиям размещались в специальных поворотных стеллажах, имеющих добавочное бронирование, а приборы наблюдения получили качественные обрезиненные панорамы. Специально для лёгкости вождения танка его передача была сконструирована на пневматике. Это делало усилия на руле — а первый танк Гроте имел "обычную" рулевую колонку — сравнимыми с усилиями при вождении грузового автомобиля. Для сравнения, на тракторах того времени поворот требовал от водителя прикладывать на рычаги усилие, равное жиму веса в пятьдесят килограмм.

Много было сделано для увеличения безопасности экипажа — впервые спроектирована "автоматическая" система пожаротушения отсека двигателя, заполнение топливных баков под давлением охлаждёнными выхлопными газами и максимальная герметизация корпуса, тщательная проработка всех сварных швов, на всех клёпаных соединениях предусмотрели установку герметичных прокладок.

Коллектив немецко-советских инженеров постарался уменьшить шумы, создаваемые движущимся танком. Специальная конструкция глушителя, нужная для поддува топливных баков, не только способствовала снижению температуры выхлопа. Дополнительно эта же особенность глушителя делала очень тихим звук работы двигателя.

Ещё одно сильно шумящее место гусенечной машины — сами гусеницы. Для улучшения плавности хода, стремясь сделать его почти таким же, как на резино-металлических, Гроте применил очень мелкозвенчатую гусеницу. Вдобавок на самих звеньях для уменьшения износа шарниров установили резиновые прокладки-амортизаторы. Такая гусеница при движении издавала не лязгающий грохот, а слабый мелодичный звон. Бронирование машины делалось из цементированного листа в двадцать миллиметров — максимально возможного к произвольной штамповке на имеющемся в Федерации оборудовании. Лобовую броню корпуса и башни сделали двойной, доведя до сорока миллиметров высококачественной защиты. По результатам обстрелов образцов бронирования, такая толщина бронезащиты позволяла вплотную приближаться к любой малокалиберной пушке менее 40-мм. Весной машина прошла заводские испытания и в начале июня 1930 года была направлена на войсковой полигон, для оценки её боевых и эксплутационных свойств.

Благодаря повышенному интересу к проекту, испытания прототипа были организованы в три смены, по 18 часов в сутки. Танк гоняли с разными скоростями по всем вариантам трасс, включая многочисленные переправы и броды, имитации полос обороны, в том числе сквозь горящие участки, лес, степь, болото. Городские развалины — нашли на Смоленщине заброшенную усадьбу и расширили её. Позже танк перевезли на Южный полигон, где ему предстояло освоить такие экзотические местности, как все варианты пустынь — песчаных, глинистых, щебнистых, пройти сквозь солончаки, опробовать движение через опасные пухлые глины и мелкодисперсные пески, днём, в испепеляющую жару, и ночью в холод мгновенно выстывающей пустоты. Машина удостоилась многих похвал — её управление было действительно удобно, а предусмотрительность инженеров помогала справляться со многими дорожными проблемами — но...

После завершения в конце октября испытаний уже трёх построенных образцов состоялась встреча руководителей проекта, курирующих разработку бронетехники военных из ГлавТехБюро и ответственных специалистов из управления тяжёлой промышленности. На встрече должны были решить дальнейшую судьбу танка. Сначала представитель полигона зачитал наиболее важные выдержки из отчёта по испытаниям.

Большие проблемы у испытателей были с замечательными, тихими, мягкими мелкозвенчатыми гусеницами. Из-за малых размеров звена гусеницы оно не могло иметь достаточной прочности, быстро изнашивались его наиболее нагруженные части. Особенно быстро выходили из строя тонкие игольчатые шарниры, не имевшие никакой системы смазки и потому жестоко страдавшие от дорожной грязи и пыли. Великолепная, в городских условиях чрезвычайно комфортная и удобная, в полевых условиях гусеница танка рассыпалась на отдельные звенья после двухсот-трёхсот километров марша. В отчёте указывалось: "Приемлимые условия работы гусениц достигаются постоянной промывкой их специально подготовленным водным раствором (4% глицерин или соответствующее количество мягких щелочей) через каждые сорок-пятьдесят километров пробега."

Новый двигатель также доставлял немало проблем и часто ломался — техническая его надёжность была ещё невысока, отдельные элементы двигателя (воздухоочистители, смазочная система, конструкция картера и т.д) нуждались в переделке. Но в ходе испытаний на образцах несколько раз заменялись вышедшие из строя двигатели, и испытатели отметили несомненный прогресс. "В деле надёжности работы двигателя работа продвигается заметно. Можно считать, что в отношении двигателя танк будет обеспечен."

Но вот система управления танком никуда не годилась. Опять же, демонстрируя замечательные характеристики в движении по ровной площади, пневматика оказалась крайне ненадёжна при эксплуатации в тяжёлых условиях. Её многочисленные металлические короба и резиновые шланги повреждались, начинали пропускать воздух, пневмоклапана западали и подчас выдавали неожиданные команды на управляемые органы: движущийся танк мог внезапно закрутиться юлой, скрежеща намертво застопорившейся гусеницей, или пойти хаотичным, дёргающимся зигзагом. Или выкинуть ещё что похлеще. Также очень часто из-за неправильно сработавшей пневматики летели двигатель, тормоза и коробка передач.

До 40% времени ремонтных работ у ремонтников испытательного центра ушло на поиск всё новых мест повреждений воздухопроводов. Это не считая времени, затраченного на установку усовершенствованных пневматических органов управления, заново разработанных бюро Гроте и отладкой их функционирования.

Вердикт испытателей был однозначен: "На существующем уровне реализации техники прогрессивная пневмосистема управления танком не может быть сделана с требуемой надёжностью. Для следующих образцов машин необходимо спроектировать новую систему управления. Кроме возврата к обыкновенно используемой механической системе управления, справедливо критикуемой за большой вес её самой и большие нагрузки для водителя, возможно опробовать хорошо отработанную на тяжёлых транпортных машинах электротрансмиссию."

О расположении и применении вооружения танка говорилось заметно меньше. Военные отметили, что на настоящий момент надёжного основного орудия в "бюро Гроте" сконструировать не сумели — все опробованные стрельбой при ездке пушки страдали от отказов, достигавших 20%. Кроме того, отмечались случаи поломки гидросистем орудия при ведении огня с ходу при резких толчках и рывках на неровностях почвы. Орудие рекомендовалось заменить, хотя сама мощность установленного калибра признавалась сответствующей техзаданию.

А вот с мощностью второго, малокалиберного орудия было не так гладко. Значительный вес тридцатисемимиллиметровой зенитной пушки не позволил её в должной степени самортизировать. Расположение в сильно возвышенной второй башне сделало наведение орудия практически невозможным — даже при малом покачивании машины на тихом ходу прицел выписывал по небу причудливые кривые. Вывод по применению зенитной установки был сделан однозначный: "Стрелять из зенитной пушки по воздушным целям можно только при остановке."

Если учесть, что "Боевая практика" требовала при воздушном налёте обязательно двигаться, причём переменным ходом, становится понятно, что как зенитное орудие 37-милиметровка оказалась совершенно бесполезна. Не в большей мере она могла выполнять и задачи противотанкового и противоартиллерийского средства — прежде, чем наводчик зенитки успевал развернуть свою плохо сбалансированную "палку", наводчик основного орудия, которого и трясло и качало намного меньше, успевал поразить мишень.

Военные в ремонтных мастерских полигона демонтировали зенитку в одном из прототипов и вместо неё поставили 12,7 мм авиационный пулемёт, слегка его подрессорив. Это дало сразу два удачных результата. Во-первых, перестало клинить поворотный механизм основной башни, который перегружался от массы верхней башенки. Во-вторых, пулемёт, даже при минимальной амортизации, оказалось намного проще наводить точно. Теперь верхний стрелок больше не был бесполезным и даже вредным балластом; он мог не только вести огонь по нападающим самолётам, но и обозначать главному орудию наземные цели, стреляя в их сторону трассирующими. Военные рекомендовали провести такую реконструкцию в последующих образцах, обеспечив надёжную компенсацию от толчков и качаний машины стрелку-зенитчику, и, насколько будет возможно, стабилизировав пулёмет, установив его, например, в карданном подвесе.

"Боевой стобоскоп" испытатели решительно потребовали убрать. Кроме того, что он перегружал и без того перегруженный механизм поворота башни, "боевой стобоскоп" оказался ещё и совершенно бесполезным — в испытаниях обстрелом пулемётами его заклинивало практически сразу. Также быстро "боевой стобоскоп" выходил из строя и при тяжёлых условиях эксплуатации — высокоскоростной и практически, открытый двигатель оказался слишком чувствителен ко внешним воздействиям. Для наблюдения за местностью во время испытаний применялись почти только одни наблюдательные приборы верхнего стрелка; рекомендовалось верхнюю пулемётную башенку оснастить в этом смысле как можно тщательнее. Например, обеспечить круговой обзор установкой перескопа или круговых защищённых щелей в башенке.

Особо отмечалось, что по результатам испытательного применения именно стрелок-зенитчик обладает наибольшей полнотой картины боя, и логично, именно его положение наиболее соответствует положению командира экипажа танка. Из этого следовала рекомендация оснастить место стрелка-зенитчика как место командира экипажа. До этого командиром экипажа был наводчик основного орудия.

Представитель испытателей отметил как важный положительный момент быстроту реакции конструкторского коллектива на замечания и поэтому подчеркнул уверенность своего ведомства, что сотрудники "бюро Гроте" смогут учесть полученный при проектировании первого прототипа опыт и закончить создание требуемой бовой машины.

Затем выступил наблюдатель от комиссии по машиностроению и тяжёлой промышленности. Он обратил внимание на большую долю применяемых в конструкции уникальных технологий, не используемых в общем хозяйстве страны.

"Для производства такой машины, — отметил он, — нам понадобится строительство не только отдельно производящего только её завода. Нам придётся создавать целую промышленную отрасль, причём результаты её работы в других отраслях промышленности и народного хозяйства применять пока не удастся. Комиссия по промышленности хотела бы с одной стороны, попросить конструкторов ещё раз взвесить все стороны спроектированного танка и проверить, не получится ли где привести его к применяемым в нашей промышленности стандартам. Особенно это касается алюминиевых сплавов, бронепроката и кузнечного оборудования большой мощности. Также хорошо бы было несколько отложить немедленное производство танка в массовом порядке. Имея некоторую фору, мы, производственники, не только сможем лучше и без узких мест подготовить его производство, но и найти все возможности применить уникальные разработки и технологии конструкторского бюро в широкой производственной практике."

Кроме того, представитель промышленности озвучил сумму, в которую предположительно выйдет выпуск "танка Гроте" в существующем виде — он выходил равным по стоимости малому боевому кораблю, типа строжевика или малого миноносца. "Ни одна страна, — заметил промышленник, — не может иметь даже такие корабли в сериях больше чем сотню штук по финансовым соображениям. Но сотни танков для нашего сухопутного фронта совершенно недостаточно. Инженерам необходимо продумать, как уменьшить затраты при производстве их машины, чтобы её можно было ставить в серию хотя бы по тысяче единиц."

В целом на встрече было одобрена работа "бюро Гроте", рекомендовано усилить обеспечение его работ, окончательно сформировав для его нужд Опытно-конструкторский завод тяжёлого машиностроения. Перевести тех сотрудников конструкторских коллективов, которые работали параллельно над другими проектами "крейсерских танков" на это производство, естественно, не запрещая им самостоятельное проектирование, но бросая всю государственную поддержку именно на этот проект, как давший наибольшее количество последствий для дальнейшего развития производства, а также обещающий наилучший результат.

После этой встречи в "бюро Гроте" начались бурные обсуждения возможностей создания потребного Федерации танка. Некоторые конструкторы, разочарованные отказом от принятия их машины на вооружение немедленно, считали дальнейшую работу пустой тратой времени.

"Мы делаем невозможное. В тяжёлых условиях, при постоянном срыве сроков производства и нехватке, выкручиваясь, чтобы заменить недостающее суррогатами, строим лучшую в мире боевую машину. И что мы слышим? Спасибо, но нам не подходит, она недостаточно хороша! Да лучше ничего сделать не получится, мы и так выжали всё, что можно!" Так считали не только многие германские инженеры, но и часть советских конструкторов. Эти работники покинули "бюро". Немецкие конструктора вернулись на родину, а советские — перешли работать в другие исследовательско-проектные группы.

Но сам Гроте и многие другие испытавали определённое воодушевление: удалось, пусть не до конца, опробовать многие идеи. От некоторых из них ("боевой стобоскоп", мелкозвенчатая гусеница) практика заставила отказаться. Не беда! В жизни всегда часть новшеств отбрасывается как мертворождённое или, как в случае с пневмоуправлением, нереализуемое. Зато стало понятно, куда двигаться дальше, есть возможность продолжать поиск новых инженерных решений и вместо довольно скромного опытного производства — целый завод Опытных конструкций! Уже к лету 1931 года в "бюро Гроте" было готово два варианта новой версии танка. Этим машинам уже был присвоен индекс производства — Т-34, так как было принято решение подготовить новую машину к производству к 1934 году.

Варианты отличались в первую очередь, применяемой трансмиссией — механической или электромеханической. От типа трансмиссии зависело расположение внутренних обьёмов танка, поэтому у танков с разной трансмиссией отличались и конструкции корпуса, и форма и компоновка главной башни. Аналогичной была разве что командирская башенка с крупнокалиберным пулемётом, да ещё одинаковыми были гусеницы. Правда, самих типов гусениц опробывалось три: резинометаллические, по образу обычных "кегрессов" Федерации, составная с литыми траками и составная из толстых полотнищ резинометаллического материала. Под каждый тип гусениц соответственно менялись направляющее и ведущее колёса. Поддерживающие колёса большого диаметра оставались без изменений, разве что при использовании литых траков вместо шин на ободы колёс насаживались металлические венцы. При помощи авиастроительной группы Шевцова, вёдшей проектирование авиадизелей, удалось справиться с перегревом и ненадёжной смазкой двигателя. С воздухоочистителем оставались проблемы, было несколько вариантов новых воздухоочистителей и компоновок их расположения. Все они нуждались в тщательной проверке для выбора действительно рабочего образца.

Для испытаний было подготовлено по четыре прототипа каждого варианта — с различными воздухоочистителями, разными вариантами установки орудия и двумя разными вариантами подвесок. Войсковые испытания начались весной 1932 года. Продолжались они с аналогичной интенсивностью, но в связи с большим числом испытываемых вариантов машины и частыми переделками выявившихся недостатков, затянулись не на четыре, а на девять месяцев. В январе 1933 года в малую серию пошёл Т-34Б — вариант с механической трансмиссией, воздухоочистителем типа "циклон", расположенным в передней части корпуса с воздуховодами вдоль надгусеничных полок и так далее. На Т-34Б уже вся броня была составная из двух листов анизотропной стали, сложенных по два. На 1932 год лучший образец анизотропной стали имел качество 2,5 при толщине 4 мм, так что в сумме четыре таких листа давали эквивалент 40-мм бронезащиты, при несравнимо меньшей массе. Несмотря на применение составной брони, трудоёмкость производства даже несколько снизилась — отпала необходимость в дорогом и сложном кузнечно-прессовом оборудовании, изготовление корпуса шло из простых по форме и раскрою деталей, надёжность соединений обеспечивала отработанная технология "посадки на конус с прослоем из стеклопласта" и контактно-шовная сварка.

Резка листов такой толщины производилась по чётким линиям, плоскости были ровными, сложенные вместе, практически не имели просветов. Это позволило ввести сварку листов высокочастотным маломощным полем. В нём атомы плотно соприкасающихся листов металла диффундировали в смежный лист, листы практически сливались между собой. Единственный недостаток — место сварки не обладало анизотропией также, как остальная броня. Но группа учёных, разработавших этот метод сварки, продолжала исследования и уже в 1934 году предложила новый, усовершенствованный метод. Он требовал более тщательной подготовки свариваемых поверхностей и более качественного режущего инструмента. Зато ползущий вдоль стыка аппаратик давал такое качество сварки, что шов можно было различить лишь под микроскопом. Прочность шва всё ещё уступала прочности анизотропного листа, но уже не в разы, а на проценты. Вдобавок такая система сборки обеспечивала полную герметичность машины.

Впрочем, уже войсковые испытания серии в 1933 году показал, что такая броня является избыточной по прочности, и в 1934 году у следующего варианта машины уже не было складных листов — бортовая его броня состояла из всего двух листов недавно начатой производством анизотропной брони толщиной 6-мм, а лоб корпуса и башни — из трёх таких листов. Этот вариант Т-34 был самым малым по весу во всём "семействе" — он весил менее 14-ти тонн. Далее машины потяжелели, так как опыт испанской и маньчжуро-китайских войн требовал увеличить бронезащиту.

Выпускаясь малыми сериями, до 1938 года Т-34 оставался скорее учебной машиной: в учебных батальонах ударных корпусов насчитывалось к концу 1938 года всего около двухсот Т-34 разных вариантов, начиная с третьего. Полносерийное производство "четвёртой" версии "тридцатьчетвёрки" началось с апреля 1939 года. Разворачивалось оно вплоть до лета 1939 не спеша: в войска пошло до сентября 1939 не более трёхсот танков, опять же в основном в учебные батальоны, на смену прежним учебным машинам.

Финал предвоенных разработок советских конструкторов выглядел несколько странно: невысокая, кажущаяся приплюснутой машина с непропорционально широкими "лапами" и "головой", из которой торчал коротенький толстый "нос". "Сплюснутость" происходила из стремления сделать танк как можно ниже: степень незаметности машины поля боя и её живучести под огнём малокалиберных противотанковых пушек считалась обратно пропорциональной её высоте. Тем же обьяснялась необычная ширина башни, нависающей над бортами. Как выразился один из ведущих конструкторов советской брони, Цейц: "Сто сантиметров, добавленных к ширине башни, снимают десять сантиметров её высоты." Получилась машина, у которой самое широкое место — там, где встречается конус башни с наклонёнными под обратным углом листами бортовой брони. Высота же танка не превышала 190 сантиметров.

Крошечный огрызок ствола, выступающий из башни, мог ввести в заблуждение относительно мощности вооружения танка. При первом взгляде можно было решить, что Т-34 оснащён слабосильной мортиркой. Истинное положение с тем, как вооружена машина, обнаруживалось только внутри неё. Или если смотреть на продольный разрез танка — на чертеже или макете.

Принцип размещения вооружения в башенных установках советских танков имел свою своеобразную историю. С боевых действий русских броневиков в Первой мировой пришла идея размещения оружия внутри специальных броневых кожухов. Применительно к пушкам дополнительно использовалась такая установка бронировки, при которой затвор орудия располагался сзади башни. Приходилось делать дополнительное зарядное приспособление — лоток, автоматически подающий снаряд в канал ствола, зато экипаж боевой машины был избавлен от проблем с вентиляцией обитаемого отсека, а конструкторы боевых машин — от головоломной задачи, как защитить ствол пушки от изгибов при движении танка. В плюс шло облегчение заряжания орудия в любом положении — за счёт автоматизации.

Были, конечно, и минусы. Такая установка "сьедала" много внутреннего обьёма бронемашины. Отсюда — стремление как можно больше увеличить ширину башни. Ещё одним минусом "сквозного" расположения орудия были уменьшенные углы его возвышения по сравнению с установкой в маске, но для бронемашин основным методом ведения огня всегда было ведение огня прямой наводкой, при которой вертикальные углы наведения незначительны, поэтому этим недостатком можно было пренебречь. В особенности с учётом преимущества вертикальной стабилизации оси орудия.

Размещённое вблизи центра тяжести машины орудие, к тому же свободно качающееся в меридиональной прорези броневого купола, просто напрашивалось на применение гидравлических или механических средств стабилизации положения. Если конструкторы других танкостроительных держав ломали зубы о синхронизацию положения орудия при помощи сложной электрической схемы, основанной на гироскопах и автоматическом управлении гидравлическими приводами пушки, пытаясь воспроизвести для танка принципы стабилизации морских орудий, то советские инженеры уже в середине 30-х смогли отработать для тумбовой установки пушки надёжные и конструктивно простые гидравлические и/или механические амортизаторы. Благодаря им условия ведения огня из танкового орудия с остановки и стрельбы на тихом ходу совпадали.

Это было громадным преимуществом советских машин: когда бронетехника любого другого типа была вынуждена останавливаться для произведения прицельного выстрела — а он занимал даже у опытного экипажа не менее пяти-восьми секунд — советские танки только сбавляли ход. Для противотанковой артиллерии это различие было весьма заметным — "поймать" вражескую машину, в тот момент, когда она собиралась выстрелить сама, было основным приёмом для расчётов ПТО. Выцелить же постоянно перемещающуюся мишень и правильно взять упреждение по непредсказуемо лавирующему противнику было не в пример тяжелее.

Неоднократные изменения "сердца" танка — двигателя закончились установкой на последние версии "тридцатьчетвёрки" всё-таки модифицированной версии авиационного "дизеля". Точнее, по терминологии советских двигателистов, "дизель-турбины". "Дизели", или, как их называли в начале ХХ века, "двигатели на нефти", отличаются от более распостранённых "бензиновых" ДВС принципом зажигания. Воспламенение смеси происходит не в результате внешнего зажигания (калильной свечой или микроразрядом) а от нагрева смеси топливных паров и воздуха при интенсивном сжатии. Отсутствие системы зажигания упрощает конструкцию мотора, а более сильная степень сжатия, необходимая для воспламенения более тяжёлого топлива, позволяет повысить КПД двигателя.

Но обратной стороной более высокого рабочего давления являются большие массы движущихся частей, которые необходимо делать более прочными, большие рабочие температуры, требующие более износостойких материалов, и как общий итог — намного большая точность в обработке более прочных материалов, пригодных для изготовления дизельных моторов. В сумме это приводит к намного большей трудоёмкости и сложности в изготовлении дизелей.

Пытаясь найти такую конструкционную схему, которая могла бы позволить исключить недостатки дизелей , в первую очередь — более высокую их массу на единицу мощности, конструкторы дизельных двигателей неоднократно пробовали использовать принцип "коловратной" машины — парового двигателя, в котором вместо поршня пар двигает сложной формы вал. В таком механизме расширение рабочего тела сразу преобразуется во вращательное, минуя этап преобразования из возвратно-поступательного. Масса двигателя снижается, поскольку работающий на изгиб коленвал — одна из самых массивных деталей, а в такой схеме он исключён.

Подобным же образом внутри спроектированного советскими инженерами сложной формы "цилиндра" мотора вращался причудливый по виду ротор-эксцентрик. Во время полного цикла в возникающих при прилегании нескольких выступов ротора к стенкам "цилиндра" камерах происходили все последовательные операции двигателя внутреннего сгорания: впрыск топлива, смешивание его с атмосферным воздухом, сжатие и разогрев смеси до воспламенения, расширение рабочего тела с выполнением полезной работы и сброс отработанной смеси в атмосферу. Благодаря тому, что вращательное движение легче поддаётся разбивке на произвольные отрезки, нежели возвратно-поступательное, которое благодаря своей природе имеет естественное членение, двигателисты смогли ввести в рабочий цикл пятый, заветный такт всех конструкторов двигателей на органическом топливе.

Одной из главных сложностей двигателей на жидком топливе всегда оставалась неоднородность сгорания паров топлива. При высоких скоростях, на которых происходит подача топлива в ДВС, добиться равномерного перемешивания воздуха и паров горючего нелегко. Поэтому в бензиновых двигателях существует дополнительный элемент конструкции двигателя — карбюратор, в котором готовится рабочая смесь. В дизельных моторах рабочая смесь перемешивается в момент сжатия её до воспламенения, но обеспечить полное и равномерное сжигание в таком случае не удаётся — воспламеняется изначально лишь часть достаточно сильно перемешавшегося топлива, горение продолжается довольно долго и часть топлива не успевает догореть. Этим обьясняется чёрный дым, выбрасываемый дизелями — особенно при запуске или прогазовке, когда двигатель либо не прогрет достаточно, либо топливная смесь из-за дачи газа оказывается переобогащённой. Также недостаточно равномерное неполное сгорание приводит к заметному падению полезной мощности мотора. Из-за этой особенности работы дизелей удельная мощность поршневого дизель-мотора всегда уступает удельной мощности двигателя с внешним зажиганием, хотя удельная теплоёмкость, и следовательно, калорийность тяжёлых топлив выше! Добавив "пятый такт", двигателисты "лабораторий Тёсла" смогли получить дизельные моторы со значениями удельной мощности, превосходящими карбюраторные двигатели.

В течении пятого такта дизель-ротора как раз и производилось равномерное перемешивание паров топлива и атмосферного воздуха. Огромное упрощение конструкции двигателя происходило из ещё одного следствия использования необычных конструкционных материалов и методов их применения — "цилиндр" набирался из нескольких слоёв анизотропной стали с определённым углом навивки.

Зазор между слоями регулировался заранее проложенными вставками и служил каналами (щелями) подачи топлива, воздуха и вывода выхлопных газов. Причём малая толщина стальной диафрагмы, отделяющей канал выхлопных газов от канала подачи топлива, позволяла использовать давление, создаваемое выхлопом как основной элемент топливного насоса. Дополнительно топливо подогревалось до температур выше точки кипения. Впрыск производился в вакуумированную полость, топливные пары, стремительно расширяясь, становились однородными и охлаждались, затем при прохождении уплотнительного гребня ротора последующей щели подачи воздуха в вакуум засасывался атмосферный воздух. После следовало сжатие и воспламенение в узком промежутке между стенкой цилиндра и образованной вращением ротора камерой сгорания рабочего тела и в последний такт — выпуск отработанных газов в атмосферу.

Использование выхлопных газов для подачи топлива многократно упрощало схему двигателя, и без того простейшую благодаря отказу от коленвала. Проблему быстрого износа ротора и прорыва сжатого газа между стенками ротора и "цилиндра" также удалось решить благодаря тонким высокопрочным стальным плёнкам — применили технологию "деформируемой прокладки". Небольшие полосы тонкой стали в виде сминаемых диафрагм-пружин работали между стенкой "цилиндра" и ротора, обеспечивая герметичность стыка. Сжатие в направлении вращения ротора при этом было незначительным, а при стремлении расширившихся после воспламенения газов прорваться в обратном направлении мембраны выполняли роль храповика — в обратном направлении вращения деформация увеличивалась на порядок, надёжно запирая область сгорания. При износе такие листики-мембранки легко вынимались и заменялись новыми. При этом, благодаря высокой износо— и термо-стойкости этих плёнок (а для тонких образцов управление качеством материала у технологов лабораторий Тёсла получалось уже весьма успешно), замена производилась не столь и часто — где-то после 50-100 часов работы двигателя.

Без специального передаточного механизма, преобразующего колебательное движения во вращательное, изготовленный из относительно тонких материалов дизель-ротор (чтобы не путать его с "роторами" Тёсла, применялось название — "дизель-турбина" ) оказался весьма удачным авиационным двигателем. Вдобавок его единичную мощность можно было увеличить весьма щадящим для авиаконструкции способом — простым удлинением цилиндра. Возрастал рабочий обьём двигателя, возрастала его мощность.

Хотя предел для такого метода увеличения мощности двигателя был. При увеличении длины двигателя быстро росли побочные изгибающие силы, при чрезмерном "вытягивании кишки" рабочего обьёма требующие больших весовых затрат на свою компенсацию. Не слишком большой ресурс мотора в авиации был не столь принципиален, а хорошее охлаждение благодаря высокоскоростному воздушному потоку снимало проблемы, возникающие при перегреве тонких стенок движка.

К середине 30-х конструкторы двигателей смогли найти решения, которые позволили намного улучшить охлаждение двигателей дизель-турбинной схемы и позволили установить опытные варианты таких дизелей на "тридцатьчетвёрку". Дизель-турбина, кроме заметного выигрыша в массе, давала ещё возможность удобного применения электротрансмиссии — весьма выгодного метода передачи движущего момента от двигателя к движителю с малыми потерями при передаче. Несмотря на многочисленные попытки применения электротрансмиссии в различных машинах с начала ХХ века, удачных образцов техники создать не удавалось.

"Дизель-турбина" позволила установить на Т-34 "третьей" серии новый вариант электротрансмиссии, разработанный учёными Эстонии с учётом почти четвертьвекового опыта проектирования таких систем. "Лаборатории Тёсла" удалось намного уменьшить габариты генераторного блока и снизить потери при преобразовании тока высокой частоты в низкую — опять же за счёт подбора оптимальных резонансных контуров.

Электротрансмиссия "третьей" серии оказалась даже немного легче также опробываемой на другом образце танка механической трансмиссии.

Во всём остальном электротрансмиссия имела неоспоримые преимущества над механической — позволяла плавно регулировать мощность, намного меньше были усилия, прикладываемые на органах управления — по сравнению с механической трансмиссией, даже с установкой на "механике" гидроусилителей, снижающих усилие на рычагах. А главное — КПД электротрансмиссии было несопоставимо выше механической, что давало большой выигрыш в дальности хода. Ещё одно преимущество — малое количество громоздких и тяжёлых деталей, высокоскоростных шестерней и длинных, работающих на скручивание распредвалов — а значит, намного меньше поломок, меньше времени на ремонт и сам ремонт намного проще — правда, водителю-механику необходима помощь квалифицированного электрика — но в экипаже танка давно был предусмотрен радист, по умолчанию являющийся грамотным электриком.

Электротрансмиссия, в отличии от традиционной механической, практически не издаёт шумов — что при излюбленной бронеходчиками Федерации тактике "неприятной неожиданности" — совершенно скрытного сосредоточения и передвижения масс брони вплоть до начала боестолкновения с противником было существенно.

Благодаря тому, что ведущие колёса вращались низкооборотными электромоторами, появилась возможность вынести их вовне, в специальные бронекороба, что повышало живучесть машины, но потребовало увеличения ширины гусеничного хода.

Необычная ширина гусениц происходила не только из желания максимально увеличить проходимость танка, но из необычности природы гусениц советских танков. Это были длинные полотнища тонкого фигурно продырявленного металла. Роль грунтозацепов выполняли продольные выштамповки, заодно сообщавшие "гусенице" дополнительную жёсткость, а зацепление ведущими колёсами производилось в сквозные отверстия сложной формы, исключающей выскальзывание из зацепления. Соединение полотнищ между собой производилось специальными накладками, которые также, как и основная гусеница, работали на растяжение. Тонкая лента из анизотропной стали имела специальное покрытие, улучшающее сцепление с грунтом. Оно довольно быстро истиралось, но легко восстанавливалось в полевых условиях. Металлолента обладала высокой прочностью, мало страдала от подрыва маломощных, например, противопехотных мин, вдобавок, поскольку в самой ленте движущиеся относительно друг друга детали отсутствовали, привычного гусеничного грохота при движении не возникало.

Танк в итоге оказался малоуязвимым для распостранённых минно-подрывных средств: на поле боя Т-34 мог передвигаться по местности, непроходимой даже для пехоты, а следовательно, установить наиболее вероятное место, где пройдёт такая машина, было малореально. А значит, и невозможно выставить на её пути мощные противотанковые фугасы. К тому же недостаточно большая удельная нагрузка на землю приводила к тому, что взрыватели противотанковых мин "игнорировали" советский танк. Противопехотные минные заграждения, в обычных условиях сдерживающие продвижение бронетехники путём вывода из строя гусеничного движителя, также не срабатывали — не могли разрушить "сплошную" гусеницу, а то и просто не реагировали на сверхмалое давление на грунт. Т-34 стал кошмаром немецких сапёров, спокойно проходя по выставленным минным полям. Запасные полотнища гусениц, навешанные на борта, выполняли дополнительно роль бронеэкранов. Малый вес движителя хорошо вписывался в общую концепцию экономии массы танка.

Малозаметная, тихая, хорошо вооружённая машина, имеющая благодаря своему небольшому по отношению к размеру весу значительный запас хода, позволяла советским военным специалистам рассчитывать на успех длительных рейдовых действий, для которых эта машина и создавалась.

После начала новой всеевропейской войны выпуск Т-34 начал возрастать и достиг к январю 1941 года 150 машин ежемесячно. После января производство танков Т-34 даже притормозилось. Не было достаточного количества подготовленных танкистов, для такого количества машин пришлось расширять выпуск запчастей, а делать это приходилось за счёт выпуска готовой продукции, отпуская комплектующие на рембазы. К началу германского нападения в советских частях было около 1800 Т-34 "четвёртой" серии, в основном в войсках второй линии, в том числе в каждом из пяти мехкорпусов в бронебригадах корпусов в совокупности насчитывалось по 220 этих грозных машин. Большинство из них были в исправном техническом состоянии — длительная подготовка экипажей в учебных частях и батальонах давала свои плоды. Но большая часть советских мехкорпусов пошла в бой только во второй половине июля. И лишь первый ударный был вынужден вступить в бой сразу после начала войны.

______________

В большой комнате с огромным — во всю закруглённую заднюю стену — окном двое. Оба — ивалиды. Первый — седой сухопарый, изящно одетый джентельмен сидит у столика в инвалидной коляске, небрежно заложив ногу за ногу. Его собеседник — стоит вполоборота к окну, придерживая под мышкой небольшой портфель. Под строгой военной формой не видно, но седой джентельмен знает, что его визави не случайно старается незаметно перенести вес тела на левую ногу — вместо правой у генерала протез.

— Итак, Айк, я пролистал ваш труд. — седой джентельмен указывет взмахом ладони с трубкой в сторону журнального столика, стоящего сбоку от его коляски. На столике, поверх ворохом разложенных газет, выделяется толстый томик в строгой коричневой коленкоровой обложке. На ней золотом надпись: "Совместная комиссия сенатского комитета по обороне и Обьединённого комитета штабов. Непревзойдённый взлёт советской военной мощи и позиция правительства Соединённых Штатов к новой расстановке сил в Европе."

— Как и ожидалось, наши аккуратные конгрессмены постарались как можно лучше запутать свои выводы, чтобы никому не пришлось отвечать за выданные рекомендации. Поэтому я хочу...

Джентельмен несколько секунд молча постукивает мундштуком о ручку своего кресла.

— Спросить у своего начальника штаба — у армии есть свои, сколь-либо понятные соображения? Почему я сегодня вспоминаю эту комнату год назад и уверенный доклад твоего предшественника? Он, кстати, тогда сказал, что будет чудом, если русские сумеют продержаться хотя бы месяц. Может, за год у лучших военных умов американской нации появилось обьяснение произошедшему... чуду?

Высокий, несколько грузный генерал непроизвольно вздрагивает. Ему прекрасно известно, что президент его недолюбливает, хотя и высоко ценит. Последние полгода были весьма неудачны для администрации, и если не удастся доказать сидящему в кресле-каталке инвалиду — 32-му президенту и главнокомандующему армии Соединённых Штатов, что он — генерал Дуайт Эйзенхауер — действительно лучший из имеющихся кандидатов на посту командующего вооружёнными силами, президент с охотой отдаст его на растерзание конгрессу. Аки жертвенного ангца.

— Сэр, до августа прошлого года ни у кого не было никаких оснований сомневаться в выводах военных и экономических аналитиков в области военных способностей русских. — твёрдо глядя в глаза собеседника, отвечает он. В ответ на иронически поднятую бровь поясняет: — У нас были обширные материалы по экономической статистике Советов, многочисленные отзывы от посещавших Россию и проживавших в ней длительное время американцев — причём самого разного положения, от конгрессменов и миллионеров до простых рабочих. Вдобавок к этим источникам наши аналитики получали по дипломатическим и разведывательным каналам дополнительные — и весьма обильные сведения по России, собранные разведками дружественных и враждебных Америке стран. Это позволяло расчитывать получить обьективную картину военных усилий России. Наши аналитики в итоге ошиблись в той же мере, в какой ошибалась хвалёная Секретная служба Его Величества и германский абвер. Единственное утешение, не с такими катастрофическими последствиями.

От этого замечания сидящий в кресле-каталке человек явственно хмурится.

— Айк, обсуждение политических моментов последствий провала — я бы сказал грубее, что наши аналитики попросту обосрались, но я же джентельмен, поэтому не могу такое сказать. — джентельмен с удовольствием смотрит на генерала, с трудом сохраняющего на лице безразличное выражение. — Не является вопросом, ради которого я решил послушать тебя наедине. Я хочу знать — как русские ухитрились так облапошить бесноватого фюрера и не сможем ли мы повторить их фокус, чтобы как следует поддать под зад так напакостившим нам косоглазым.

Лицо генерала становится ещё более невыразительным.

— Нет, сэр!

Седой джентельмен дотягивается до журнального столика и взяв с него дымящуюся трубку, крутит её в пальцах.

— Генерал, вы убеждены в том, что наша великая страна не может сделать то же, чего добились ваши... "красные друзья"? — с мягкой укоризной произносит сидящий. Он прекрасно знает — ногу генералу отстрелили в 19-м году "красные", когда американские танки под командованием молодого (самого молодого в армии САСШ тогда) полковника штурмовали рейнские плацдармы. Ещё он хорошо знает, насколько злопамятным и мелочным характером обладает этот потомок немецких анабаптистов.

— Именно потому, что наша страна — великая, мы не можем сделать то же, что сделали русские. — спокойно говорит генерал.

— Прекрасный парадокс. — одобряет его слова седой джентельмен. — Достойный речи в конгрессе. Но я бы просил, вас, Айк, вспомнить о том, что мне сейчас нужны не блестящие образцы ораторского искусства, а краткий и точный ответ. Так в чём же дело, почему мы не будем использовать опыт русских?

— Потому, сэр, что этот опыт — навык выживания в бедных — я бы даже сказал, в нищенских условиях. Русские приспособились использовать разнообразные вторичные процессы, которые во всём мире никого больше не интересуют, и сумели наладить на их основе весьма своеобразное производство. Вкратце — из-за слабости транспортной сети русские повсеместно стремятся применять местные материалы. Поскольку в России в изобилии есть только леса и болота — русские нашли дешёвые, относительно легко воспроизводимые способы переработки древесины, торфа и болотных отложений в основные конструкционные материалы. Процессы производства основаны на дешёвых операциях, природного характера — брожения, гниения и тому подобных, у нас широко используемых лишь при переработке мусора.

Опять же слабость транспортной сети толкает русских на максимальное сокращение перевозок топлива — и в качестве основного топлива в России в гражданском транспорте применяется побочный продукт переработки той же бурды — сборная смесь из органических спиртов и растительных и минеральных масел. Этот адский коктейль подходит для отработанной русскими версии лёгкого дизеля и полностью их устраивает за неимением массового личного транспорта. В результате русская производственная система выглядит децентрализованной и может в любой своей точке применяться для выпуска чего угодно — от детских игрушек до бомб. Сэр, большинство аналитиков при вычислении производственного потенциала России просто игнорировали мобилизационный потенциал местной промышленности. Нигде в мире мелкое производство не играет сколь-либо заметной роли в выпуске военной продукции. Америка давно не нуждается в выпуске кустарного инструментария — наша прекрасная сеть железных и шоссейных дорог обеспечивают равный и дешёвый доступ к продукции первоклассных фабрик в любом уголке страны. Нам просто нечем повторять успех русских. Но мы и не нуждаемся в таких методах ведения хозяйства. Отдел военного производства моего штаба совместно с сенатским комитетом по промышленности уже рассчитал необходимые ассигнования, позволяющие многократно нарастить военное производство. Отчасти за счёт перенацеливания ряда гражданских производств, но в основном — за счёт строительства новых крупнейших заводов и верфей, нацеленных исключительно на покрытие потребности армии и флота. В течении года, максимум двух лет наш военно-промышленный потенциал превзойдёт все усилия, которые могут себе позволить японцы, после чего их поражение станет неизбежным.

— Ты отлично ушёл от ответа на мой вопрос, Айк. Мобилизация местной промышленности. Разве в ней дело? Если русские бросили все ресурсы на военное производство — как они смогли поддерживать нормальную деятельность хозяйственного организма? Людей, которые делают снаряды и бомбы, надо всё же кормить, одевать и возить. Как русские сумели и сохранить гражданскую промышленность — и многократно вырастить выпуск военного снаряжения — вот чего я не понял из всей той глубокомысленной цифири, что вы сумели понапихать в доклад. Как? Айк, скажи мне, есть хоть один человек, который может мне обьяснить происшедшее?

— Да, сэр. Я, наверное, смогу. Но предупреждаю — это ничем не поможет нам. И только подтвердит мои слова о бесполезности русского опыта для Америки.

— Можешь быть уверен, я очень внимательно тебя слушаю, Айк.

— Тогда, если совсем коротко. Люди, сэр.

Выдержки из доклада обьединённой сенатской комиссии и обьединённого комитета штабов:" ....громадное пространство и тяжёлые климатические условия таким образом исключают возможность создания в разумно приемлемые сроки транспортной сети со сравнимой с европейской или американской транспортными системами пропускной способностью.

Русское правительство отказалось от строительства стратегических шоссе, отдав предпочтение железнодорожным линиям. Исключительной особенностью транспортной сети России является перевод всей железнодорожной колеи страны на единый стандарт, включая даже линии городского трамвая. Несмотря на увеличивающуюся из-за такого решения сложность строительства, возможности железнодорожного транспорта в России необычайно широки. Например, доставку основной продукции в городские цеха и фабрики производят по ночам специальные грузовые трамваи и буксиры, перегружающие адресованные производству грузы непосредственно с железнодорожных терминалов... Электрофицированной остаётся только городская железнодорожная колея. Русские инженеры разработали эффективные методы передачи тока по проводам, применяя самоподстраивающиеся контуры, разработанные выдающимся эмигрантом из Америки — Никола Тёсла. Но весь дальний железнодорожный транспорт использует в качестве тяги специфический, чисто русский вариант тепловозов. Русские тепловозы — уродливый, но тем не менее эффективный гибрид парового и дизельного двигателя. В качестве топлива русскими выбрано применение пылеобразного угля — это опасная производная угольной добычи, легко самовоспламеняется и угрожает взрывом... Во всём мире способность углей к пылеобразованию полагается вредным качеством, низкокачественные сорта угля, сильно пылящие, разрабатываются в крайнем случае. В России основная часть залежей углей — бурые угли, дающие много пыли при добыче. Русские инженеры были вынуждены приспособить к низкому качеству наиболее доступного топлива подвижный состав, в итоге превратив главный недостаток низкокалорийных углей в достоинство.

Упорство и сметка русских инженеров не может не смущать. Как и в случае с паровозным парком, во всех своих решениях они полагаются на умение русских рабочих приспосабливаться к самому каверзному оборудованию, применяя накопленные индивидуальные "хитрости"...

Русские железнодорожники смело пользуются своим опасным топливом. Для его хранения применяются герметичные бункеры, в которых топливо хранится смешанным с дистиллированной водой в определённой пропорции. Сменные бункеры устанавливаются с полной зарядкой топливом, подача жидкой смеси в двигатель производится избыточным давлением выхлопных газов. В двигателях используется двухступенчатая система сьёма полезной работы. Кроме аналога дизеля, в котором топливо детонирует в смеси с воздухом, имеется дополнительный контур, в котором выхлопные газы охлаждаются, передавая тепло водяному котлу паровой машины низкого давления. Расход воды частично компенсируется конденсацией из выходного коллектора. Благодаря такой двухступенчатой системе использования, КПД русских тепловозов довольно высок и позволяет уменьшить количество топливных станций, что при огромных дистанциях перевозки топлива в железнодорожной сети представляется первостепенным. Следует отметить, что при умелой регулировке железнодорожные тепловозы могут заправляться русской "автомобильной" смесью, при этом их мощность несколько снижается. Разветвлённый, налаженный и устойчивый к разрушению железнодорожный транспорт в России является надёжной опорой русских производственных и военных планов...

....мелкое местное производство. Хотя принято считать, что всё хозяйство в красной Совдепии коллективизировано, это не всегда верно даже для крупных предприятий. Очень часто маленькие мастерские и небольшие заводики в провинциальных центрах находятся в частной собственности. Правящий советский коллективизм проявляет себя на таких предприятиях в первую очередь в выполнении общегосударственных стандартов и правил, в меньшей мере — в участии в широких плановых работах. Частное производство в России в военный период было включено в систему выпуска военного снаряжения, каких-либо заметных отличий в организации выпуска на коллективных и на частных предприятиях нет. Местные производства — и коллективное, и частное — выпускают товар, в общем, удовлетворительного качества, хотя с плохой отделкой. Общим свойством всей выпускаемой в современной России продукции является стремление к надёжности и избыточной её долговечности.

...в военной области представлялись сугубо оборонительными. Русская тактика, исходя из их концепции "милиционной" армии и в соответствии со всеми наблюдателями, исследовавшими вопрос о состоянии русской военной доктрины, была ориентирована на действия мелких отрядов на известной территории и в целом соответствовала канонам "партизанской войны", сформулированными немецкими военными теоретиками XIX века... Крупные советские мехсоединения оценивались как своеобразные ядра сопротивления в маневренной и развёрнутой в глубину своей территории диверсионной войне на коммуникациях.

Германский генштаб... полностью исходил в своём планировании военных операций из этой оценки. Немецкие танковые группы должны были, по замыслу немецкого генштаба, парализовать маневр советских мехгрупп непосредственной угрозой важнейшим государственным и промышленным центрам, вынудив их к лобовому столкновению с насыщенной противоброневыми средствами германской бронепехотой. Заблаговременно, ещё до вступления вермахта в пределы России, были также предусмотрены меры защиты коммуникаций. Эта задача возлагалась на силы немецкого "охранного корпуса", сформированного из особо выбранных и прошедших жёсткую тренировку фанатичных наци...

...специальные силы Ваффен-СС, составлявшие три механизированных корпуса, должны были продвигаться вдоль основных коммуникационных линий за наступающими танковыми соединениями, оставляя за собой "зону безопасности"... Исходя из теоретических предпосылок "партизанской войны", без местного населения, вне зависимости, поддерживает оно диверсионные группы или нейтрально, действия "партизан" невозможны. Поэтому в список обязательных мер, проводимых в ходе организации "зон безопасности" включалось обязательное отселение жителей указанных районов в специальные пункты концентрации под контролем СС... Если вывоз населения по каким-либо причинам был невозможен или представлялся нежелательным, командованию осуществлявших операцию по очистке местности отрядов СС предоставлялось право на проведение массовых экзкекуций — при сохранении необходимых мер секретности и маскировки.

Этим данным по подготавливаемым германским правительством методам освоения "восточных территорий" следует доверять, так как их источником служит не только "красная" пропаганда, но и находящиеся в распоряжении нашей разведки подлинные директивы "восточного похода". При планировании дальнейших отношений с Германией необходимо выработать рекомендации, основанные на сохрании максимально возможной дистанции от лиц, принимавших участие в организации "восточного похода" и сопутствующих мероприятий, поскольку в массовой печати действия германских СС и их непосредственного руководства представлены в избыточно демонизированном виде*.

(* В сноске:

...Разработанная германскими военными теоретиками тактика была ничем иным, как обобщением эмпирического опыта противодействия первопоселенцев Америки диким индейским ордам... подобные тактические наработки использовались в ходе контрпартизанских действий в 20-х годах в Центральной Америке, где присутствовали многочисленные немецкие наблюдатели. Немецкая антидиверсионная тактика базировалась на успехах, достигнутых нашим экспедиционным корпусом в операциях восстановления гражданского мира в Центральной и Южной Америке.)"

Джентельмен в кресле-каталке открывает распухший от многочисленных закладок томик "Доклада..." и отчёркивает ногтем ссылку.

— Вижу, сенатор от Южной Каролины не забыл поделиться своим боевым опытом. Как вы могли, Айк, согласиться с предложенными Баффетом формулировками?

— Сэр, я не политик...

Седой джентельмен устремляет на генерала сердитый взгляд.

— Да. Короче.

— Он грозился опубликовать своё особое мнение в открытых документах конгресса! Мои помощники... пытались уговорить снять позорящие честь американской армии высказывания. Мы смогли убедить его лишь в важности сохранения секретности тактических приёмов армии — текст его комментариев включён только в полный вариант доклада, имеющегося только в трёх экземплярах!

— И какие военные заказы достались знойному штату?

— Никаких, сэр. Сенатор вполне доволен ролью в управлении, которую предоставили его двоюродному племяннику. Сэр, служба в центральном штабе лучше подходит для слабого здоровья Баффета-младшего, нежели студёные берега Юкона.

— Я надеюсь, что не со всеми своими... друзьями, Айк, вы рассчитываетесь таким образом?

— Сэр, разве есть какие либо сомнения в моей верности интересам Соединённых Штатов?

— Нет, нет, Айк. Что вы! Продолжайте. Меня, далее, интересует вопрос о появившихся у русских новых боевых средствах. Как бывший танкист, (джентельмен с удовольствием замечает, что его грубый намёк не остался проигнорирован) вы, насколько я помню, всегда были поборником внедрения новой техники. Как у нас обстоит дело по сравнению с русскими?

— Сэр, в докладе имеются все пригодные для оценки на настоящий момент данные по развитию русскими военной техники.

Рука джентельмена вновь берёт со столика "Доклад...", перебрасывает несколько закладок.

"...широкое применение гражданских технологий. Например, для обеспечения разведки были использованы массово применяемые в метеоразведке зонды — аналоги имеющихся в нашем распоряжении геликоптеров... массовая практика применения позволила русским подготовить качественный рывок в применении аппаратов вертикального взлёта.

Также следует отметить, что важнейшим фактором, сковавшим инициативу германских механизированных сил, явился не русский Т-34 — несомненно, важное слово в мировом танкостроении, а массовый и дешёвый советский артсамоход. Простота его конструкции и применения основана на его базе — массово изготавливаемом "универсальном" шасси автомобиля грузоподьёмностью пять тонн*. На его основе в Советской Федерации выпускается широчайший набор машин — от сельскохозяйственного назначения до военного. У русских имелся почти неисчерпаемый резерв кадров для подвижных противотанковых соединений, оснащённых артсамоходами и машинами снабжения, выполненными на единой базе.

(*метрических)

... нет действующего образца. При рассмотрении его конструкции приходится ограничиваться фотографиями внешнего вида и недостоверной информацией, полученной по линии разведки о образцах советской техники, оказавшейся в руках немцев.

Первоначально обращает на себя внимание непривычный внешний вид. Танк отличается как от машин, использовавшихся в ходе прошлого европейского конфликта, так и от всех машин других стран, применяемых в настоящее время. Низкий силуэт с огромной по сравнению с самой машиной башней выглядит нелепо. В этом на непривычный взгляд уродливом конструкторском решении видно, что русские танкостроители смогли довести саму идею танка — соединения подвижности, защищённости и огневой мощи — до предела. Мощное оружие в максимально подвижной установке, наиболее защищённое бронёй с крутыми углами наклона и отлично скрывающееся от ответного огня низким силуэтом — смелая попытка создания идеальной машины поля боя. Главной слабостью такого подхода является необходимость весьма долгого обучения личного состава, не позволяющая быстро наращивать численность ударных сил. Советское командование отчасти преодолело её, максимально интенсифицировав тренировочный процесс, но методы подготовки, применяемые Советами, вряд ли могут быть использованы в любой другой армии. Даже с такими экстраординарными мерами, создать танковые силы, превосходящие по численности панцерваффе, русские оказались не способны. Но меньшую численность своих ударных соединений советы успешно компенсируют высокой стойкостью моторизированных дивизий пехоты и глубокими прорывами советских танков, против которых германскому командованию пока не удаётся найти контмер..."

— Хорошо, Айк, я понимаю, что вы хотели напомнить конгрессу о совершенно недостаточном финансировании разработок военной техники. Но вот что я понять решительно не могу. Почему американские инженеры не только уезжают работать в Россию... Почему инженеры, работающие в Соединённых Штатах, работают над советскими военными проектами?

Палец джентельмена энергично очерчивает некий абзац в раскрытой странице.

"... из исходной конструкции. В ходе боёв первых дней советское командование, соориентировавшись, направило эти машины на передовые аэродромы в качестве ближних истребителей. В этом качестве созданные благодаря широкому обмену конструкторской информацией с фирмами Соединённых Штатов истребители-штурмовики "ЯГ-3" стали баснословно знамениты. Русские использовали в их создании весь имеющийся у них опыт маскировки летательных аппаратов. Поскольку для машины главной задачей первоначально предполагалось непосредственное воздействие на полевые укрепления, малая визуальная заметность была первоочередной задачей. При выполнении задач истребителя этот прототип штурмовика оказался очень опасен, так как до момента нападения почти никогда не обнаруживался. Установленные на этом самолёте новейшие советские разработки в области авиационных турбин и мощные пушки дали этой чрезвычайно маневренной, благодаря исходно выбранной компоновке, машине возможность полностью контролировать воздушное пространство. Германское воздушное командование, вплоть до освоения личным составом перспективных реактивных истребителей, отказалось от борьбы за господство в воздухе на Восточном фронте..."

— Сэр, изначальный прототип — флотская машина, сэр! Я узнал о её существовании только после начала всех этих событий!

— Дуайт, как вы думаете — я держу вас за дурака? Нет? Вы не могли не провести расследования... аналогичного проведённому по моему прямому распоряжению. И поэтому знаете, как и я, что тормозили разработки фирмы "Чанс-Воут" ваши, армейские эксперты. Так почему у армии и флота Америки до сих пор нет готовых аэропланов такого типа?

— По вашему прямому распоряжению, сэр.

— То есть?

— Работа конструкторов "Чанс-Воут" была остановлена в тот момент, когда нашим экспертам стало известно, что ключевые технологии, применяемые в проекте — не американского происхождения. Кроме того, даже не могут быть произведены на американских заводах.

— Напомни, о чём шла речь?

— Сэр, тот крайне удачный лётный образец, продемонстрированный летом 1939 года — имел советские двигатели. И был построен из советских материалов.

— Какая щедрость... со стороны русских.

— Взамен на чертежи прототипа русские гарантировали поставки своих авиационных технологий. Включая строительство заводов для выпуска турбин и фабрики конструкционных материалов.

— Да. И поэтому в конгрессе мне пришлось отвечать группе... заинтересованных лиц, о подрыве американского производства советским демпингом. Айк, не подумай, что я собираюсь оправдываться... в тот раз, пойдя навстречу пожеланиям наших промышленников, я совершил ошибку. Но вот что интересно — во время той встречи меня конфиденциально уверили, что аналоги советских решений будут получены в самом скором времени. Я с тех пор был занят, сильно занят. Может, расскажешь об успехах инженеров "Боинга", "Дженерал Электрик", "Дайнемикс"?

— Сэр, по проблеме турбореактивных двигателей...

— Достаточно, Айк, всё понятно из одного слова "проблемы".

"...советский вариант разработки германского учёного-аэродинамиста Карла Циммермана. Циммерман с конца 1934 года, когда встал вопрос о его эмиграции из-за преследований наци, плотно сотрудничал с конструкторами "лаборатории Тесла", но по приглашению одного из ведущих инженеров фирмы "Чанс-Воут" эмигрировал в Соединённые Штаты. К 1936 году его теоретические разработки подошли к стадии, за которой потребовалась постройка лётных образцов, реализующих предложенный Циммерманом принцип "крыла максимального удлинения". Построенная в 1936 году модель открыла дорогу прототипу, но его создание затягивалось из-за малой заинтересованности руководства фирмы в предложенной конструкции из-за чрезмерно (на взгляд руководства) новаторского облика аппарата. Конструктор начал строительство пилотируемого прототипа по подписке, некоторые средства, а главное, двигательная установка была передана Циммерману из советской миссии в обмен на ознакомление с итогами испытаний.

Законченный в конце сентября 1937 года первый прототип самолёта-дископлана "V-173" имел при собственной массе около шестисот килограммов сдвоенные двигатели-турбины русского производства суммарной мощностью 280 л.с. По показателям "масса конструкции-мощность двигателя" самолёт примерно отвечал аппаратам периода европейской войны 1914-1919 годов. Тем более впечетляющими были его лётные данные, в том числе максимальная горизонтальная скорость полёта, превысившая 250 миль/час. Для 1938 года это были выдающиеся данные, при незначительном увеличении размеров аппарата на него предполагали установить новейшие советские моторы по 250 л.с. единичной мощности. При суммарной мощности двигательной установки в 1000 л.с. проектируемый группой Циммермана самолёт должен был обладать максимальной скоростью в 350-400 миль/час, при сохранении весьма умеренных размеров и весов машины. На этом этапе военно-морское ведомство проявило высокую заинтересованность в скорейшем завершении проекта. Дешевизна комплектующих, малые размеры и весьма скромные требования к взлётно-посадочной полосе позволяли надеяться быстро насытить лётные группы авианосцев техникой, имеющей достаточные показатели для быстрой и удобной подготовки лётного состава авианесущих групп.

... летом 1939 года комиссия по перспективным образцам техники отвергла предложенный на конкурс "Палубный истребитель для флота Соединённых Штатов" первый вариант "Скиммера". Основным требованием комиссии было, кроме проведения тщательных исследований новой аэродинамической схемы в натурной аэродинамической трубе Института Аэронавтики, полное замещение всех комплектующих иностранного производства американскими. Поскольку никаких аналогов применённым в "Скиммере" двигателям и пластическим конструкционным материалам в Соединённых Штатах не имелось, данное требование повлекло за собой глубокую переработку проекта, не приведшую к успеху по настоящий день...

Циммерман, глубоко разочарованный итогами своего сотрудничества с американскими фирмами, в 1939 году возобновил активную переписку со своими знакомыми из советской "лаборатории Тесла". Также существовал вариант его отьезда в советскую Эстонию, но, к счастью, обязательства по преподавательскому контракту воспрепятствовали ему покинуть пределы Америки. Тем не менее, с его помощью русские конструкторы уже к середине 1939 года восстановили первый вариант конструкции и начали, отталкиваясь от него, создание тяжёлого самолёта поля боя. Предпосылками для именно такого применения самолёта-дископлана считались:

— огромная маневренность;

— очень малая скорость сваливания — при встречном ветре, большем 80 км/час самолёт был способен зависать в воздухе;

— следующая из этого чрезвычайно малая дистанция разбега и пробега, способность приземляться на необорудованные земляные аэродромы и взлетать со сверхмалых площадок;

— имеющиеся в Советской Федерации наработки по мощному встраиваемому артиллерийскому вооружению для самолётов, для которого высокая устойчивость аппарата-дископлана обеспечивает большую точность применения.

...Как нам теперь стало известно, к весне 1941 года советские и эстонские конструкторы подготовили к производству малой серией прототип штурмовика — двухместный аппарат не имел тяжёлого вооружения и должен был применяться как дальний разведчик-корректировщик. Его вооружение было представлено парой курсовых дюймовых скорострельных орудий с ограниченным боезапасом, бортстрелок-радист имел в своём распоряжении дистанционно управляемую спарку тяжёлых полудюймовых пулемётов, с незначительными углами наведения. Потребность в массовом фронтовом истребителе, которым зарекомендовал себя этот прообраз будущего штурмовика, привела к тому, что в производстве и боевом применении он вытеснил специализированные истребительные машины классической схемы... "Лаборатория Тесла" продолжает совершенствовать машину, в частности усилено вооружение, возросла мощность двигательной установки, по некоторым данным, возросла перегонная дальность. В настоящий момент сопоставимыми с "ЯГ-3" лётными данными обладают последние модификации британских и германских самолётов, но даже имея близкие значения максимальной скорости, английские "Спитфайры" и германские "Фокке-Вульфы" в огромной степени проигрывают в маневренности советскому истребителю.

Соединённым Штатам следует признать, что попытка вернуть утраченные позиции в создании скоростных машин воздушного боя должна быть предпринята на качественно новом уровне... в ближайшие годы завершение цикла конструкторских работ по двигателям турбинного типа даст возможность перейти в скоростной диапазон 500-600 миль/час. Американским конструкторам следует загодя подготовиться к гонке на этом этапе, чтобы вновь не оказаться, как в начале 40-х, в отстающих. Вместе с мерами по ускорению конструкторских работ история с самолётом Циммермана служит серьёзным уроком, предостерегающим от недооценки пионерных научных проектов, а также важности научно-технического контроля за перепиской, которую ведут научные круги с зарубежными кампаниями...

...считаем нецелесообразным: американские палубные лётчики уже привыкли к имеющейся схеме применения и внедрение принципиально отличного аппарата повлечёт за собой длительное снижение готовности пилотов, понадобится значительное время на привыкание. Некоторое количество машин такого типа может быть построено в варианте "разведчик-наблюдатель" для наземных подразделений Корпуса морской пехоты, поскольку могут с успехом применяться с площадок в джунглях. "

— И всё-таки, Айк, вы были единственным, кто год назад имел отличное от всех мнение на перспективы войны с Россией. Почему? Только потому, что двадцать лет назад русский врач спасла вашего Джона? Или у вас были основания? Но почему вы тогда не сказали ничего... хотя бы мне? Вы ведь понимаете — при всём моём... не слишком честном отношении к вам, по этому вопросу я бы вас выслушал. И прислушался. А значит — моя репутация не свалилась бы с таким громким плеском в яму, полную лягушек.*

________________

* ...яма, полная лягушек — американский оборот, указывающий на плохую прессу, громкую и скандальную известность.

— Ведь только подумать! Русские, которых никто не принимал в мире в расчёт — бьют сильнейшую в Европе армию, ставят Гитлера на колени и заставляют гордых бриттов буквально смотреть себе в рот! А мы — мы, самая могучая держава в обеих полушариях, самая богатая, самая свободная в мире — отхватываем пинок за пинком от каких-то жалких япошек, которых тоже никто в расчёт никогда не принимал — особенно когда эти макаки уже получили по яйцам от тех же русских — в начале века! Как я могу это обьяснить нации? Айк, вы ведь можете понять — моя администрация — последний рубеж, который отделил нашу страну во время Великой Депрессии от красного потопа. И если кто-то думает, что сейчас угрозы со стороны коммунистов не существует — он ошибается, поверьте мне, он ошибается! Новые успехи русских буквально очаровывают не только рабочие головы — русским идеям симпатизируют в студенческих городках и инженерных бюро! Мы теряем цвет нашей нации, самых молодых и предприимчивых наших граждан, которые готовы забыть наши идеалы и броситься очертя голову в красные затеи — и хорошо, если эти горячие головы ограничатся лишь созданием ещё одной компартии! Моя администрация висит буквально на волоске, любая глупость со стороны чересчур горячих парней в левых рядах — или ещё хуже, ещё одна неудачная операция нашей армии — а ведь от неудач на фронте мы никак не застрахованы, не так ли, Айк? Япошки умеют преподносить пренеприятнейшие сюрпризы! И тогда большинство в конгрессе, все эти пни республиканского истеблишмента, окончательно напуганные моей "военной диктатурой", немедленно устроят мне импичмент! И ринутся со всем пылом "восстанавливать попранные истинно американские ценности"! До консерваторов никак не может дойти, что милые их сердцу времена, когда средний американец мечтал о своём домике, маленькой ферме и куче детишек — теперь только розовые воспоминания детства! Наши громадные города, наши промышленные центры, наша культура, наконец — всё это создало нового американца, которому нет дела до фермерских занятий, для которого всё представление о сельском хозяйстве сводится к вестернам и дурным комиксам "про Буффало Билла". Этому новому американцу нужна стабильная работа и надёжное будущее, а вовсе не "свободная конкуренция свободных индивидуумов"! Призрак Великой Депрессии ещё стоит перед глазами миллионов простых парней. Никому больше не хочется оказаться на улице и выстаивать часами за тарелкой с бесплатным супом!

Айк, ты должен понять — если моя администрация не выстоит, не продержится этот год — в Белый Дом придут самые отьявленные из консерваторов. Они обьявят мораторий на все общественные работы, затянут пояса как можно туже и урежут бюджет так, что от него останутся лишь крохи — кроме военного заказа, разумеется. Я не знаю, смогут ли они воевать лучше, чем Америка воюет сейчас — но одно я знаю твёрдо. После всего, что учинят во время войны консерваторы после войны нас будет ждать только одно — революция. Я это отчётливо вижу. А вы, Айк? Вы понимаете меня?

— Сэр, я вас понимаю. И я не согласен с вами, сэр. Нет, не потому, что считаю, что вы хуже меня знаете Америку. Я лучше знаю коммунистов. Руских коммунистов, сэр. Поэтому я возражал против прошлого плана воздержаться от немедленной помощи русским, сразу после открытия советско-германского фронта. И поэтому же я уверен, что вы излишне близко к сердцу принимаете угрозу коммунистической революции в нашей стране. Как бы не были широки симпатии к русским, коммунизма у нас не будет никогда. Видите ли, мы — христианская страна.

Заметив нетерпеливое движение седого джентельмена, генерал отрицательно качает головой.

— Сэр, вы просили обьяснить, почему я имел особое мнение о русских. Я пытаюсь донести до вас те соображения, на которых я основывался, и прошу прощения, за то, что они будут носить несколько отвлечённый характер.

— Ничего, продолжайте, Айк. Я слишком раздражителен в последнее время.

— Сэр, вы правы в том, что у меня были особые основания интересоваться русскими коммунистами. Когда та женщина, которая спасла моего ребёнка...

— Да, да, припоминаю. У неё было такое известное русское имя. Анна? Наташа?

— Надежда, сэр. Когда Надежда отказалась остаться в Америке, хотя я предлагал ей всё, что она бы только могла пожелать... А самое страшным было то, что Надежда была истинной верующей. И когда она твёрдо заявила, что предпочтёт вернуться в страну безбожников, в которой живёт истинная вера, чем останется в богобоязненной стране, где верой торгуют на улицах — я задумался. И знаете, что я понял, сэр?

— Дуайт, раз уж у нас разговор носит довольно личный характер. Не говорите мне всё время — "сэр".

— Мистер президент...

— Достаточно "Франклин". Будем говорить как хорошие знакомые. Согласны?

— Попробуем, мистер... Франклин. Так вот, я стал... может, слишком много читать о России, разговаривал с эмигрантами, людьми, ездившими в Россию. И понял одну очень важную вещь. Русские никогда не были христианами!

— Да, да, мистер Франклин! Все эти пышные византийские церкви, вся обрядность, вся эта разрекламированная чушь о русской богобоязненности — это фасад, декорации. Все это относилось только к высшему сословию русской империи, в значительной степени происходившему из западноевропейского дворянства. А русский народ, его глубины так и остались языческими. В чём разница между христианином и язычником? Христианин приходит в мир по воле божьей и его любовью, его жизнь — это труд во славу бога, а смерть — врата к посмертному воздаянию. А язычник? Язычник верит, что его жизнь — это схватка между богами и его собственной волей, его посмертие — всецело во власти земных сил, а происхождение его души — из тёмного коридора небытия. Христианин повинуется воле Господа, а язычник — борется с предначертанным ему, ведь только так он может обрести надежду на жизнь вечную. Русский коммунизм — это вовсе не атеизм, как все ошибочно думают, также, как русское православие не было — в самой своей основе — христианством! Русский коммунизм возглашает смыслом бытия его опровержение во имя жизни будущей, во имя воплощения в грядущих веках — а что это, как не язычество, как не принявший облик "научного учения" культ предков, культ смерти?

Вот почему я был убеждён, что намерение Гитлера воевать с Россией — авантюра. Нет, у меня не было никаких доводов, кроме того, что я рассказал сейчас. Вы понимаете, что из них следовало?

— У меня, Айк, немного другое представление о России. Но, раз прав уж оказался ты, а не я, с удовольствием прислушаюсь к твоим выводам.

— Русский народ никогда не был побеждён нашествием извне, если между ним и правящим Россией классом существовало единство миропонимания. Самыми знаменитыми своими победами Россия обязана тем из своих полководцев, кто полностью разделял народное виденье, был, как говорят русские "плоть от плоти народной". А сейчас, как бы ни относились многие русские к большевизму, между русским народом и его правительством натянуты скрепы ужасающей мощи! Русский коммунизм — это грандиозный блеф, обман, за которым спрятано вековое стремление русского народа к торжеству язычества. Вот почему я был уверен — стоит немецкому солдату вступить ногой на русскую землю — и в него будут стрелять из-за каждого дерева, в каждом кусте будет ждать ловушка, а в каждом доме — западня! Победить в таких условиях — невозможно, немыслимо!

— Хорошо, я понял, Айк. А почему вы советовали предложить русским помощь немедленно? Ведь, по вашим словам, поражение им не грозило ни в коем случае?

— Ми...стер Франклин. Да, я не думал, что Гитлера ждёт в "восточной кампании" успех. Как вы помните, ваши советники рекомендовали предложить Советам помощь, когда те окажутся в безнадёжной ситуации и будут вынуждены принять наши условия. Любые наши условия. Вы понимаете теперь — я был уверен, что такого момента не наступит. Более того — я знал, что русские догадаются о подоплёке нашего выжидания. А в таком случае, шансов договориться с русскими по-хорошему у нас просто не оставалось.

Как мне представлялось год назад развитие событий? Нет, я в самом страшном сне не мог себе представить, что немецкие танки будут остановлены, не дойдя до Минска. Что лучшие войска Гитлера окажутся окружёнными на правом берегу Случи. Год назад. Год назад я считал, что остановить немцев русские смогут не ранее, чем на днепровском рубеже. Если бы у Гитлера после этого хватило бы мозгов понять, что дальнейшая война — бесперспективна, он мог бы предложить русским мир и убраться, захватив с собой восточные польские земли. Русские, конечно, не простили бы ему это, но лезть в драку снова не стали бы — стоит вспомнить историю их отношений с Польшей. Но я был уверен, что Гитлер не удержится и постарается отхватить ещё и Петроград и восточную Украину. К началу холодов немецкие войска, думаю, углубились бы в Россию ещё на триста-пятьсот километров. А потом пришло бы неизбежное. Нет, не зима. Хотя снабжение по растянутым коммуникациям в зимний период — действительно, кошмарный сон любого квартирмейстера, но главное — при такой зависимости от коммуникаций начавшаяся на них тотальная война однозначно обрекала бы германские войска на отсутствие нормального подвоза, голод и разложение. А в оставшихся неоккупированными районах России продолжали бы формироваться всё новые и новые дивизии.

Многие из ваших экспертов в качестве примера брали Францию, в которой армия и центральное правительство начали разваливаться ещё до того, как немецкие войска вступили в Париж. А надо было обратить внимание на Норвегию! Русская военная система подобна по своей организации норвежской милиции, а то, что никакое военное поражение не ослабило бы готовности русских к сопротивлению, я уже показал.

— Итак, немецкие войска остановлены... где-то под Москвой, как я понимаю? Русские накапливают силы... Что дальше?

— Длительное противостояние на истощение. После нескольких тяжёлых поражений в России Гитлеру пришлось бы мобилизовать все ресурсы, чтобы заставить русских "остановиться". Ведь мы приняли как аксиому, что Гитлер недооценивает, ставит ни во что моральные силы русских — иначе было бы невозможно обьяснить, как он вообще решился начать войну. А это — ещё одна глубокая ошибка. Убедившись в своей способности победить врага, русские смогут вытерпеть ещё не один разгром, но будут продолжать войну до полного уничтожения противника. Гитлер не будет, в таком случае, предлагать мира, а русские не будут его просить. Война будет идти до полной победы русских, и только от позиции западных держав зависело бы, где была бы подписана капитуляция — на старой русской границе или в Берлине. Во втором случае — если мы не решимся на континентальную операцию.

— Но сейчас дела обстоят совершенно по другому.

— Да. Русские оказались не только тверды духом. Они смогли найти противодействие против германской военной доктрины. Поскольку вся эта доктрина покоится на достаточно авантюрных принципах — стоило её нарушить, и вся германская военная мощь рассыпалась, как карточный домик.

— А русские предложили Гитлеру перемирие.

— А русские продиктовали Гитлеру условия перемирия. Я не политик, мистер Франклин, но даже мне понятно — если бы не согласие Гитлера на прекращение боевых действий... Вы ведь тоже не напрасно опасаетесь новых военных неудач. А германское общество, особенно его верхушка, военного поражения боится как огня. Ещё пара-тройка советских танковых прорывов — и Гитлера прикончили бы собственные генералы.

— Вы в этом уверены?

— Мистер президент, контакты с британской военной миссией проходят через аппарат Обьединённого командования! Всё, что передаётся по линии военной разведки наших друзей, так или иначе доводится до начальника штабов. Иначе планирование военных действий было бы в корне неверным, нацеленным на неверные результаты. Какой смысл был бы тогда в штабе, если бы он занимался разработкой совершенно ненужных операций?

— Хорошо, Дуайт. Я благодарен вам, что вы поделились со мной своим видением ситуации с Россией. Я буду, несомненно... учитывать ваше мнение в своей дальнейшей работе. Но на ближайшее будущее вам следует сосредоточиться на операциях против Японии. В течении недели... хорошо, десяти дней, мне нужна стратегия, пускай не слишком зрелищная, но беспроигрышная. Как её подать публике — на это найдутся свои специалисты. Ваша задача, ваша первоочередная задача — найти такую линию войны, при которой в каждой последующей битве мы будем продвигаться на шаг вперёд, а японцы — делать шаг назад. И мы дойдём до их островов, даже если нам придётся сделать тысячу шагов! Вы поняли, Эйхенхауер?

— Да, мистер президент.

Фредерик искренне полагал себя везунчиком.

Он сидел на лавочке в саду госпиталя и умиротворённо любовался парочкой медсестричек, спешащих по дорожке.

— Эй, приятель, закурить не хочешь?

Фредерик обернулся на голос. Щёлкнула зажигалка. Фредерик непроизвольно дёрнулся, закрывая глаза рукой.

— Не курю.

— А-а, ты из этих... Травмированных... — протянул долговязый парень в больничном халате. — Говорят, вы все от малейшего огонька теперь в припадке бьётесь. Правда, что ли?

— Я и до войны не курил. А ты — попадёшь на Восток и сам бросишь. Оч-чень быстро — если тебе камрады башку не открутят раньше.

— А что там, и впрямь — море огня?

— Побываешь — увидишь. Если успеешь и тебе первой же "сталинской свечкой" морду не опалит так, что и сигарету воткнуть некуда будет.

— Ты... такое видел?

— Да как тебя. Перед тем, как сюда загреметь.

Фредерик решил придерживаться официальной версии своего ранения. На всякий случай. "Ранен, когда героически пытался заменить в одиночку весь расчёт тяжёлого миномёта, погибшего под вражеским обстрелом". На самом деле — его опалило тогда же, когда нестерпимо горячие огненные шары вспухли в низких кустах ивняка, за которыми укрывались позиции его батареи. Повезло... Не добежал десятка метров. Опять повезло — отбежал от места развёртывания переправы. Понтоны накрыли второй серией. И то, что он сдуру попытался уволочь миномёт с накрытой позиции вглубь, спасая оружие, забыв о ребятах, пошло в засчёт удачи — ошалелый гауптманн, пробегая мимо, приказал ему немедленно отправиться на перевязку. И то, что командира батальона не убили диверсы в первый день и он успел описать в своём рапорте подвиг командира ротной батареи Миннерса — везенье. И даже то, что не гложет совесть за своих ребят, оставшихся возле обгорелых, покрытых жирной сальной копотью труб миномётов — везенье. Тогда он не понял, но сейчас, наглядевшись на немногих раненых, которые случайно оказывались вывезенными в дальние тыловые госпитали — убедился. Ребята всё равно были обречены. Эти воющие, истекающие какой-то липкой жидкостью белые коконы с чёрными провалами, там, где раньше был рот...

Медсёстры сентиментально восторгались его "тяжёлой раной". Да, лечь на спину он не сможет ещё долго. Но его лишь слегка опалило. А вот ребят — ребят сожгло в дым. Он попытался помочь только одному — вывалившемуся ему под ноги из рассыпающихся ломких прутьев, так и оставшемуся неузнанным, в клочьях тлеющей формы. И кожа с его руки, слезшая перчаткой, когда Фредерик попытался оттащить эту дымящуюся фигуру, этого выходца из ада. Тогда он и ополоумел, бросившись вытаскивать уже никому не нужные стволы.

Восточный фронт пощадил Фреда. Он даже не приобрёл столь распостранённой среди побывавших в боях на Востоке фобии — огнебоязни, но твёрдо решил для себя: на весь восточный поход — не хватит никакого везенья. Прислушиваясь, заводя разговоры с другими ранеными в госпитале, он ловил разговоры о боях на других фронтах. Удачнее всего было бы подать рапорт о переводе в Африку. На Севере — те же русские, в оккупационные войска во Франции пробиться — нужны хорошие знакомства, а вот у Роммеля — постоянная нехватка людей. Да, там тоже тяжело, мерзкий климат, жара, мухи, дизентерия, жажда. Вечный песок в глаза, в суп, под одежду. Но там шансов уцелеть — на его взгляд — несравнимо больше. А у него, как у ветерана, есть небольшие привилегии по выбору подразделения, в котором он будет проходить службу после ранения. Сегодня он узнал, что формируется новый запасной батальон фрайкора "Африка". Нужно сейчас же идти к врачу и добиваться выписки. А затем, с документами — к военному коменданту. И с заявлением, что он, даже ещё не выздровев окончательно, жаждет сражаться в рядах доблесного фрайкора. Если его выпишут на общих основаниях — он может и не успеть, скорее всего, сразу распределят по назначению. И скорее всего, на Восток. Надо успеть. Надо, чтобы ему, Фредерику, ещё раз повезло.

Сидевший на лавочке пожилой коренастый солдат в белом больничном халате поверх формы без знаков различия, встал и зашагал в сторону главного больничного корпуса.

В 20-е годы в Советской России, благодаря двум факторам, появилась новая концепция применения оружия.

Во-первых, военные заново пересмотрели эффективность различных методов поражения противника.

В начале ХХ века самым мощным поражающим в полевых сражениях средством оказалась пуля. Бурские стрелки, японские цепи, британские и германские колониальные части выкашивали противника прицельным винтовочным огнём. Но с появлением пулемётов и созданием массовых армий тактика полевых сражений коренным образом изменилась. Больше не существовало множества доступных для стрелка целей на поле боя. Ценность винтовочного огня быстро снижалась. К завершению Великой войны солдаты на линии огня были увешаны гранатами, пистолетами, пистолет-пулемётами и ручными пулемётами, дробовиками и огнемётами — винтовка в передовых окопах была только у единичных стрелков-снайперов. Перед военными встал вопрос — каким должно стать массовое оружие и что оно должно делать?

В Советской Федерации решающую роль приобрела концепция "огневого поражения". Её сторонники утверждали: "В финале противостояния на европейских фронтах основным средством борьбы с противником стали снаряды разного вида — от ручных бомб и мортирок до гигантских немецких "Берт". Приоритет в воздействии на врага оказался у средств, наносящих ущерб не точечно, как пуля, а обьёмно — взрывной волной, осколочным ливнем и огневым воздействием. Но и из перечисленных видов обьёмного поражения можно выделить наиболее эффективные.

Взрывная волна, нанося большой ущерб, также, как и пуля, подвержена сильному воздействию заграждений. Даже незначительное препятствие на её пути многократно снижает эффект взрыва. Для сохранения эффективности боеприпасов по всё более зарывающимся в землю войскам пришлось в течение всей кампании непрерывно наращивать калибр орудий — вплоть до самых монструозных, из которых вполне можно было бы стрелять Мюнхгаузеном. Затраты на поражение противника взрывной волной возрастали всё быстрее и к финалу стали непомерными. Сосредоточить необходимое количество орудий соответствующего новым условиям калибров для прорыва вражеской обороны не удалось ни одной из воюющих коалиций — в итоге в прорывах последнего периода войны артиллерия, в том числе и артиллерия крупнокалиберная играла вспомогательную роль.

Осколочное поражение существенно по незамаскированным, атакующим силам. При развитых полевых укреплениях осколочное воздействие стремится к нулю ещё быстрее, чем воздействие ударной волной.

Зато огневое воздействие оказалось, наряду с газами, самым действенным средством разрушения долговременной полевой обороны, нанося множественный и разнообразный ущерб. Огонь с лёгкостью проникает в любую складку местности, зажигает и повреждает оружие, снаряжение, может привести к подрыву боеприпасов, воздействует длительно, задымляет местность, затрудняет нахождение в непосредственной близости с очагами возгорания. Не случайно к финалу военных действий разнообразные варианты огнемётов и огненных зарядов приобрели такое распостранение. В случае военного столкновения Советской Федерации и буржуазных государств нам будет противостоять армия "окопного" типа, армия, при любой возможности закапывающаяся, ведущая траншейные работы непрерывно. Против такой армии дальнейшее развитие огневых средств поражения — наиболее перспективно."

Вторым фактором, из-за которого огневые заряды стали в Стране Советов основным видом боеприпасов, была экономия средств. Дешевле! Как можно дешевле! Это требование в первые годы Федерации было главным заклинанием в военных планах. Дешевле — это значит можно сделать в достаточных количествах. Дешевле — это значит, можно произвести в любых условиях, в любом дальнем уголке страны — а это крайне важно, при сложности подвоза, при неразвитой транспортной сети. Дешевле — это значит, что военное снаряжение можно производить побочно с выпуском гражданской продукции, не прекращая производства важнейших товаров для населения, что в условиях товарного голода — практически вопрос жизни и смерти.

В вопросе стоимости боеприпаса феер-заряды оказались вне конкуренции.

Главной по дороговизне и сложности частью боеприпаса является взрывчатка — продукт тонкого химического синтеза. Производство взрывчатых веществ идёт паралельно с синтезом красок и лекарственных средств, но имеет намного большие масштабы и несопоставимо большие затраты на единицу продукции — из-за необходимых мер безопасности, без которых фабрика взрывчатых веществ взлетит на воздух в первый же день. Следующим по стоимости в боеприпасах — металлические корпуса, требующие обработки на дорогих металлообрабатывающих станках. Феер-заряды, появившиеся в России к концу Великой войны, давали громадную экономию именно за счёт почти полного исключения этих основных компонентов.

Первые феер-заряды (феер-бомбы) появились в начале 1915 года и были порождены "снарядным голодом". При постоянной нехватке авиационных бомб некоторые лётчики стали сбрасывать на врага канистры с керосином, поместив в них ручную гранату с переделанным на ударный взрывателем. При всём неудобстве пользования такой "бомбой" её применяли довольно часто, так что одна одесская мастерская даже взялась производить — с некоторыми доработками — такие самоделки. Доработки заключались в прикручивании к жестяному корпусу жестяных же стабилизаторов и приспособлению небольшого специально изготовленного заряда на противоположном от стабилизаторов конце бомбы, под конусом обтекателя. Такая конструкция оказалась заметно выигрышнее — взрыв действовал примерно как вышибной заряд, керосин выбрасывался вверх и горящим падал на головы атакованного противника. Неудобством пользования оставалось плескание керосина в канистре, из-за этого часто бывали утечки. Чтобы уменьшить гидродинамические нагрузки, в бомбу стали напихивать тряпки, но это ухудшало её боевые свойства. Нужно было либо сделать жидкость погуще, либо придумать какие-то легкоразрушающиеся перегородки из дешёвого материала. Сначала попробовали загустить керосин, добавляя в него мазут, а позже частички парафина. Именно парафин подсказал следующий шаг. На свечном заводике отлили по размеру канистры тонкостенный цилиндр с внутренними перегородками. В таком контейнере жидкость почти перестала плескаться, исчезли утечки. С осени 1916 года подобные феер-бомбы стали делать уже довольно много небольших заводиков.

Остался последний шаг. В середине 1917 года, когда возникла нехватка всех продуктов металлообработки, даже жести, у одного из фабрикаторов возник вопрос — а зачем феер-бомбе жестяной корпус? Может, достаточно и парафинового? Сделав отливку с более толстыми стенками, получили вполне пригодное оружие. Конечно, количество керосина в ней уменьшилось, зато возросло количество парафина, а он тоже горит. На этот период приходится момент самого резкого обострения внутренней гражданской войны, возникла огромная потребность в ручных бомбах, изготовляемых из подручного материала и в любых количествах.

Именно тогда идея фаер-заряда и была доведена до точки. Взяв за образец "парафиновую бомбу", рабочие дружинники стали отливать ручные бомбы из свечного материала, вкручивая внутрь небольшой взрывной заряд. Поскольку в качестве легкоприготовляемого взрывчатого вещества массово использовали производные пикриновой кислоты, дающие чрезвычайно высокую температуру взрыва, зажигательный эффект от таких фееров был высок.

Позже конструкцию постарались развить, соединив удачную "находку" с традиционным применением. Первоначально появилось авиационное оружие — приснопамятные "свечи красного дьявола", большие цилиндры со стабилизаторами из провощенной жёсткой бумаги и зарядом "шимозы", находящимся в изготовленном при отливке срединном канале. Взрыватель — штырькового типа, единственная металлическая деталь, вкручивался в бомбу непосредственно перед применением. Довольно длинный штырь, торчавший перед бомбой, детонировал её прежде, чем она успевала коснуться земли. Взрыв распределённого заряда разбрасывал почти весь расплавленный и перегретый материал "адской свечи" по земле, горящий парафин заливал ямы и окопы.

Первое массовое применение авиационных боеприпасов такого типа состоялось в ходе конфликта между частями Иркутского фронта, поддерживавших дружины монголов Сухе-батора, и конными силами баргудов, прорывавшихся к Байкалу. В условиях степи и лесостепи тяжёлая авиация по большим скоплениям конных наносит громадный ущерб. Благодаря простоте и дешевизне производства, у авиаторов не было проблем с количеством бомб. Успешный дебют новинки обеспечил дальнейшее распостранение идеи "доступного и дешёвого" боеприпаса в Советской Федерации.

"Штырьковый" авиафеер стал прародителем одного из самых массовых типов боеприпаса, выпускавшегося в 20-30-х годах в Федерации. Первоначально разрабатывалась миномётная бомба, которую конструкторы хотели видеть лишённой традиционных недостатков, а вдобавок — ещё и простой и дешёвой. При взрыве большинства боеприпасов сила взрыва направлена преимущественно от земли; почти все осколки летят вверх. Для того, чтобы поражаемая, например, миномётной бомбой площадь возросла, необязательно увеличивать её калибр. Можно попытаться изменить способ подрыва и характер горения взрывчатки, чтобы энергия взрыва распределялась преимущественно в горизонтальной плоскости.

Установка штыревого взрывателя давала некоторый выигрыш — снаряд теперь не закапывался в землю, но повлиять на неравномерный разлёт осколков не мог — он был обусловлен тем, что детонация исходила от одной точки обьёма детонируемого вещества — от инициирующего взрыв взрывателя. Довольно быстро изобретатели сообразили, что неравномерность такого рода можно уменьшить, установив два взрывателя на противоположных концах снаряда. Но они должны были детонировать одномоментно, синхронно. И этот вопрос легко решался именно благодаря штырю — если разместить его не снаружи, а внутри снаряда, то штырь из твёрдого металла одновременно накалывал оба взрывателя — головной и донный.

Поскольку первоначально разрабатывалась констукция как миномётный боеприпас, то и при её изготовлении старались обойтись "дешёвыми" решениями, без применения высокопрочных материалов. Сам корпус формировали из качественной керамики, который заливали мелинитом и после "на холодную" упаковывали в предохранительную рубашку, штампованную из жести.

Для симметричного подрыва тыльная часть боеприпаса имела аналогичную форму округлого (ожевального) конуса. Надеялись, что при этом произойдёт максимальное перераспределение энергии взрыва в горизонтальную плоскость. В целом, ожидания оправдались. Вдобавок, упростился метод изготовления обеих частей снаряда: из одной формы, соединяемой простой муфтой. 85-мм миномёты с небольшим метательным зарядом рассматривались как основное вооружение на ротном уровне: малозаметные, они обеспечивали надёжное прикрытие переднего края от тяжёлого пехотного оружия противника. Обладали достаточной мобильностью. И главное — к ним было много, очень много боеприпасов!

Создание пехотного 85-мм "бомбомёта" подтолкнуло усилия по вооружению самолётов поля боя крупнокалиберными артсистемами.

Ещё до Великой войны появлялись отдельные проекты установки орудий калибра 3-ёх дюймов и более на ударных машинах. В 1915 году в Российской республике лётчик и конструктор авиационного оружия полковник Гельвиг вместе с заведующим лётного Ораниенбаумского училища военных пилотов капитаном Орановским испытали первое авиационное орудие калибра 76 миллиметров. Следует отметить, что малой отдачи орудия изобретатели добились, применив, по сути, однозарядную пушку: при выстреле ствол орудия отбрасывался в обратную выстрелу сторону. Стрелять пушками, было, понятно, несколько дороговато.

Позже было предложено заменить артиллерийский ствол его упрощённым вариантом — этаким "орудием-в-гильзе". Конструкция была испробована в наземных условиях, но заметного выигрыша в производстве не давала. При исключительной загруженности заводов и отсутствии острой необходимости в таком типе вооружения в серию первый вариант "авиапушки 3-ёх дюймов" не пошёл.

В 20-е годы исследования в направлении, обозначенном Гельвигом и Орановским, приняли более широкий характер и стали относительно целенаправленными. С 1923 года основным вооружением самого распостранённого военного аэроплана Страны Советов — "Лебедя" разных модификаций — служили 40-мм аэропушки. Для перспективных ударных самолётов нужны были ещё более мощные артсистемы. 85-мм ротные миномёты привлекли особое внимание благодаря возможности применять массовый вид боеприпаса под оружие с малым давлением в канале ствола — что для авиации означало малую отдачу. Довольно быстро были сконструированы реактивные длинноствольные установки, в относительно длинных — до 75 калибров стволах которых 85-мм мины разгонялись медленно горящими артиллерийскими порохами до скоростей 250-280 м/с. Такие показатели примерно соответствовали значениям полевых мортир, и давали уже приемлимую точность при стрельбе. Но конструкция миномётного выстрела оказалась нестойкой при повышенных скоростях выстрела: разрывы мины ещё в канале ствола устранить не удавалось.

Следующий шаг в создании авиационных крупнокалиберных орудий сделали сторонники "традиционных" пушек. В 1926 году на Московском патронном заводе была разработана 76-мм авиапушка под новый, сконструированный работниками конструкторского отдела завода, снаряд-заряд. Снаряд изготавливался из тонкостенного чугунного литья по тому же способу, что и применялся для производства мин 85-мм — в одной форме отливались конические голова и донце снаряда, позже их соединяли натяжной муфтой из тонкой конструкционной стали. Снаряжение снаряда проводилось новым, необычным приёмом: первоначально на центрифуге на внутреннюю поверхность наносился слой керамической глазури, затем снаряд обжигался, а уже потом заливался взрывчаткой. В случае, если снаряжение производилось не мелинитом, чувствительным к солям металлов. а тротилом или амматолом, более стойкими в длительном хранении, глазурирование можно было не проводить. Однако основным снаряжаемым типом взрывчатки в Федерации оставались производные пикриновой кислоты — как наиболее дешёвых видов взрывчатых веществ.

Снаряд имел уже привычный головодонный стержневой взрыватель, но самым интересным в новом типе снаряда стал новый тип заряда — "гильза-клипса".

Коническая форма дна снаряда навела на мысль уменьшить общую длину заряда, "надев" гильзу на донце. Гильза выглядела с торца как кольцо, донце снаряда с гнездом для взрывателя оставалось доступным. Это позволяло легко менять назначение снаряда, устанавливая или снимая любой из взрывателей — снаряд мог "работать" и как осколочный, и как фугасный. А позже удалось добавить и бронебойный "режим". "Универсальный" снаряд с возможностью автоматической установки режима срабатывания был весьма удобен именно для компактного автоматического авиаорудия.

Новая конструкция снаряда-заряда подсказала и новые конструкционные решения при проектировании орудия. Так, экстракция гильзы производилась стволом, накатывающимся на затвор после выстрела. В авиационный снаряд-заряд входил ещё и пыж-противовес, выбрасываемый в противоположную сторону при выстреле через открытую тыльную часть орудия. Перезарядка производилась взводимой при выстреле пружиной, а также зацеплением барабана перезарядки со ствольной коробкой по принципу храповика. В целом, орудие копировало многие технические решения 40-мм авиационной пушки ЦИС, но под созданный коллективом новый боеприпас. Орудие показало приличные характеристики по точности, надёжности и скорострельности, но сразу в производство не пошло — потребовалось время на решение вопроса о необходимости принятия на вооружение нового типа боеприпасов, максимального уменьшения затрат на перестройку производства, определение годовой потребности в этих снарядах в невоенное и военное время, возможности увеличения выпуска в случае военных действий.

Определённую проблему составляла и не слишком удачная выбранная конструкция автоматики — из-за неё вес орудия оставался чрезмерным. Для отказа от пружинно-балансирного механизма понадобилось ещё пять лет неудачных попыток. Только в 1938 году один из молодых конструкторов решительно отказался от всех "традиционных" элементов оружейной автоматики — пружин и поршней, и ограничился "чистой" механикой вращающейся и качающейся массы. Значительные размеры подвижных частей орудия позволяли рассчитать такие движения также детально, как и работу высокоточного станка. Пушка обрела долгожданную компактность. Только после этого новые авиапушки пошли в серию. Первоначальные же орудия установить на самолёт так и не удалось.

В течении шести лет — с 1929 по 1933 — продолжались как доработки самого боеприпаса, так и предназначенных для него орудия. А главное — переделка самолёта-носителя. К 1933 году стало очевидно — с имеющимися двигательными установками самолёт типа "Лебедь", вооружённый 76-мм орудиями, оказывается перетяжелён. Поэтому, вплоть до появления либо существенно более мощной двигательной установки, либо новой ударной авиационной платформы, штурмовики советских военно-воздушных сил в качестве временной меры получили на вооружение "контейнеры для 6-ти килограммовых бомб-мин".

"Контейнер" представлял собой одноразовый пусковой агрегат, в котором в связке-барабане находилось 5, 6 или 7 стволов-контейнеров для 85-мм мин. Стрельбу из контейнеров можно было вести либо поочерёдно, либо разом из всех стволов-установок. Прицельная дальность при начальной скорости мин 170 м/с — до полутора километров, круговое рассеяние при стрельбе на километр (при стендовой стрельбе на земле, а не с самолёта) — 4 метра, при мощности 85-мм миномётного боеприпаса — достаточно для надёжного поражения.

Первоначально в Испании применялись такие самолётные артсистемы, но позже, при насыщении войск фашистов зенитными пулемётами их применение прекратилось — дальность эффективного огня крупнокалиберных зенитных пулемётов была выше дальности уверенного огня авиасредств. Для подвески "контейнера" с "Лебедей" снимались штатные авиапушки, поэтому поединок с зенитными средствами франкистов ударные машины, как правило, проигрывали. В 1938-1939 годах случаи использования крупных калибров авиавооружения были единичными.

В большинстве крупных мировых держав опыт испанской войны служил подтверждением неэффективности идеи артиллерийского авиационного вооружения. Но в Советской Федерации продолжались разработки самолётов-ударников с тяжёлыми орудиями.

Появление в 1938 году прототипов ротор-турбин третьего поколения активизировало работы по созданию самолётов-штурмовиков с тяжёлым артиллерийским вооружением. Летом 1939 года за основу будущей авиации поля боя приняли машину, основанную на идеях немецкого конструктора Карла Циммермана — "сверхманевренный устойчивый самолёт".

В Федерации дискоиды достаточно широко были распостранены, появление ещё одной машины схожей схемы не вызывало такого отторжения, с каким встречали проекты уехавшего из нацистской Германии конструктора в Соединённых Штатах.

Однако, до окончания разработки перспективной ударной платформы желательно было, на переходный период, иметь в своём распоряжении ударный самолёт, пусть устаревшей схемы, но с новым мощным вооружением.

Более мощные и компактные двигательные установки позволили конструкторам московского авиационного обьединения — головного предприятия, выпускавшего уже более 15 лет разнообразные версии знаменитых советских "Лебедей" предложить Военной комиссии по оснащению и вооружению военно-технических сил Советской Федерации финальный вариант эволюции своего самолёта — "Лебедь УдарТ-2".

Машина существенно отличалась конструкцией фюзеляжа от предыдущих аппаратов, она была значительно более "вытянутой", множество изменений были внесены и в другие узлы самолёта. Но, поскольку у предприятия был накоплен громадный опыт модернизации производства, переход на новую модель был произведён в считанные месяцы.

К 1941 году в советских авиационных частях, развёрнутых на западе страны, завершился переход на эти ударные машины, вооружённые авиационными 76-мм орудиями. При скорострельности 25-30 выстрелов/минуту боезапас самолёта составлял по 22 заряда на орудие. Позже, уже к сентябрю 1941, в ходе боевых действий различными ухищрениями боекомплект довели до 42 зарядов на ствол. Дополнительное вооружение первоначально было довольно разнообразным: 12,7-мм курсовые и оборонительные пулемёты, 23-мм и 40-мм авиационные пушки в единой батарее с тяжёлыми орудиями. В ходе эксплуатации самолёта в феврале 1942 года была утверждена единая схема вооружения: по два курсовых 76-мм орудия, две курсовых и две оборонительных, с дистанционным управлением 23-мм пушки. Такая комплектация вооружения существенно упрощала снабжение и вооружение ударных эскадрилий.

Артиллерийское вооружение вкупе с достаточно точными прицелами (многослойные "допплеровские" прицелы, за счёт разности времени прохождения света через прозрачную среду с различными коэффициентами преломления позволяли точно учитывать поправку на скорость) давало громадный перевес атакующим штурмовикам в поединках с зенитными средствами противника. Основной враг авиации поля боя — малокалиберные скорострельные пушки и крупнокалиберные пулемёты немцев — проигрывали огневые поединки советским штурмовикам.

Хватало одного близкого накрытия, чтобы вывести расчёт зенитки из строя, а прицельная дальность авиапушек составляла до пяти километров — на таком расстоянии немецкие зенитчики ещё подчас не успевали обнаружить угрозу.

Хотя с предельных дистанций штурмовики огонь открывали редко — всё-таки авиапушки были "коротковаты". Начальная скорость авиационного снаряда оставалась в пределах 400-450 м/с, что примерно соответствовало характеристикам "полковой" трёхдюймовки. На дистанции в три километра авиапушка давала приемлимую кучность — снаряд укладывался в эллипс где-то 3 на 5 метров, что для поражения незащищённых целей огневым фугасом достаточно.

Если первый прицельный выстрел производился с расстояния 2,5 — 2 километра, у пилота штурмовика было не менее тридцати секунд для того, чтобы ещё раз прицелиться. Обычно в боевом заходе "ударники" выпускали по цели 2-3 пары трёхдюймовых снарядов (из спаренных тяжёлых авиаорудий).

Германская структура ПВО войскового тыла и коммуникаций оказалась неэффективной против самолётов, вооружённых значительным по калибру артвооружением.

С началом военных действий, кроме штатного вооружения, на ударные самолёты в вылеты на конкретные цели стали добавлять либо контейнеры с миномётными стволами, либо блоки малых авиабомб — как правило, "парафиновых". Позже стали применять пусковые установки для стрельбы минами тяжёлых бригадных 152-мм миномётов.

Конечно, от различных видов боеприпасов врагу наносился совершенно различный ущерб. Но главным ощущением, испытываемым немецкими солдатами, когда над ними внезапно появлялись краснозвёздные штурмовики, было ощущение огненной волны, обрушивающегося со всех сторон моря огня, в котором некуда было бежать, от которого некуда было укрыться.

Преимущественное снаряжение советских боеприпасов всех типов зажигательными и пирофорными компонентами создавало чрезвычайно мощные очаги возгорания, при массированном применении ударными самолётами штатного и навесного вооружения. После авианалётов на переправы, транспортные колонны и районы сосредоточения немецких частей густые колонны дыма поднимались в небо ещё несколько часов, пока на выжженой до песка земле не догорало всё, что могло и не могло гореть — растения, люди, металл.

Рассыпающийся в руках прах сожжёных тел, когда пытаешься поднять с обугленной земли павших. Разваливающаяся ржавчиной винтовка, которую ткнул носком сапога. Проваливающийся хлопьями окалины борт танка, о который ненароком облокотился. Подчас командиры свежих немецких частей, подтягиваемых к фронту, отказывались вести своих подчинённых сквозь пожарища, возникшие на местах советских штурмовок. "Из-за крайне деморализующего влияния на личный состав".

Одной из малодекларируемых задач, возложенных на Ваффен-СС с третьего дня военных действий на Востоке стала "очистка" таких жутких массовых кладбищ в скорейшие сроки. Единственное — рекомендовалось по возможности собирать личные жетоны погибших. Солдаты СС шли от одной кучки пепла к другой, быстро разбрасывали его рукой в том месте, где у живого человека находится шея, ворошили в пепле пальцами. Если металлическая пластинка с личным номером находилась — бросали в специальный мешочек. Затем остатки — без разбору, всё вместе: недогоревшие кости, рваные хлопья одежды, переламывающиеся в руках обломки оружия — сгребались лопатами в мешки. Словно садовники по осеннему парку, эсесовцы проходили по пепелищу, оставляя за собой десятки наполненных джутовых мешков. Мешки грузили на подводы и закапывали в специально подготовленных местах. По спискам погибшего подразделения на карте отмечали кто похоронен — предположительно — в общих могилах.

Благодаря высокой моральной устойчивости и железной дисциплине, специальные отряды СС, прозванные на Восточном Фронте "уборщиками листьев" могли за пару часов полностью очистить зону, образовавшуюся после штурмового удара, нанесённого авиакрылом советских "Лебедей". Вплоть до начала августа командованию Ваффен-СС приходилось выделять всё новые силы для комплектования "уборщиков", к середине августа в полосе только Центральной группы армий насчитывалось 19 команд СС, занятых исключительно "обеспечением правильного порядка захоронений личного состава". И без работы им не приходилось оставаться ни одного дня, хотя разовые потери от авианалётов снизились — определённый опыт всё-таки был накоплен. Но в целом найти надёжные средства защиты от огневых средств поражения — основного оружия советской ударной авиации не удалось.

Не только в советской артиллерии и авиации огневые средства стали преимущественными видами вооружения. Пехотное вооружение Красной Армии также в основном состояло именно из зажигательных видов оружия.

В ходе военных действий на Восточном Фронте ещё в предыдущей войне, в 1914-1917 годах, выявилась высокая потребность в ручном оружии, способном прицельно метать небольшие заряды на дистанции 100-150 метров. Такое оружие было необходимо для поражения амбразур полевых фортификаций, для разрушения минных и проволочных заграждений, для подавления вражеских гранатомётчиков.

Первым вариантом такого средства стала "винтовочная мортирка-бомбомёт" конструкции Драгунова. На винтовку на крепление штыка устанавливалась специальная трубка, снаряжаемая стандартной гранатой, но со взрывателем ударного действия. Выстрел производился холостым патроном, дальность и точность были удовлетворительны. Но в войсках изобретение не прижилось, главным образом, из-за громоздкости и неудобства в использовании. И действительно, наводить и без того длинную винтовку, да ещё с такой утяжеляющей её гирей на конце ствола было крайне неудобно.

Но ещё в 1917-м появился упрощённый вариант "мортирки Драгунова" — сигнальный пистолет-бомбомёт того же конструктора, или, как её часто называли, "карманная гаубица". В этом случае Драгунов решил использовать за основу более компактный тип оружия — сигнальную ракетницу. Кстати, сигнальные ракетницы под метание самодельных боевых ракеток переделывали неоднократно, в Главном Управлении по вооружениям русской армии к 1916 году было несколько таких самоделок, доставленных из войск, не только образцы, сделанные руками русских умельцев, но и трофейные. Поэтому военный департамент счёл необходимым поставить разработку и выпуск "мортирок" в перспективный план военного производства — учитывая высокую вероятность появления массового вооружения такого типа у противника.

Усиленная конструкция сигнального пистолета, раскладной/пристёгиваемый приклад, увеличенный метательный заряд, специальные пороховые вкладыши, действующие как простейшие ракетные ускорители, позволяли стрелять на дистанции до 150-200 метров. Причём необходимость в замене взрывателя отсутствовала — прицел был рассчитан таким образом, чтобы граната пролетала дистанцию выстрела за то время, пока горит запал.

Это оружие стало родоначальником целого класса пехотного вооружения, созданного в 20-е годы. Молодые советские конструкторы тогда были поставлены перед задачей сконструировать такую версию бомбомёта, по типу 40-мм, который бы мог использоваться в пехоте и заменить пулемёт, как основу устойчивости пехотных подразделений.

Почему советское командование сделало ставку на бомбомёт, вместо того, чтобы озаботиться созданием более компактного и надёжного пулемёта винтовочного калибра, как поступили военные Германии, или сосредоточиться на крупнокалиберных пулемётах, как сделали в армиях Англии и Франции?

Оценивая роль пулемёта на поле боя боя, русские офицеры, а позже и советские военные авторитеты считали, что эта роль — оборонительная. "Завеса пулемётного огня преграждает путь наступающей пехоте противника, когда та покинула земляные убежища, в том случае, если местность подготовлена под применение настильного оружия."

"Самое малое укрытие, оставленное непростреливаемым, уже делает грозную силу пулемёта бесполезной. Если же атаке предшествует артиллерийская подготовка и задымление и/или применение газов, то пулемёт лишь даёт задержку перед гранатным боем, ибо вражеская пехота неодолимо накопится в угрожаемой близости от наших окопов, воспользовавшись образовавшимися воронками, ухудшением обзора и утратой ориентиров на линии огня."

Основой боевого действия, таким образом, оказывались воздействие артиллерии и пехотных гранат. "Только массовое применение гранат-бомб по наступающему противнику прежде, чем он сможет воспользоваться своими гранатами, действительно способно предотвратить прорывы штурмовых сил вражеской пехоты. Только сопровождение штурмовых групп нашей пехоты непрерывным обстрелом вражеской позиции навесным огнём бомбами или минами, есть гарантия успеха атаки. Пулемёт — особливо пулемёт совпадающего с винтовкой качества — становится оружием вспомогательным, ежели не сказать вовсе не нужным.

Прямой огонь ещё имеет значение при борьбе с вражескими самолётами поля боя, но и в таком случае старые системы винтовочного калибра становятся неуместны, ибо самолёты поля боя уже повсеместно несут противовинтовочное бронирование уязвимых частей и от обстрела таким оружием не страдают. Тяжёлый пулемёт, как средство борьбы с авиацией и бронёй противника настоятельно необходим, но в его использовании оборонительный характер применения совершенно очевиден. Пулемёт большого калибра подобен крепостному ружью конца прошлого века, назначением коего была оборона крепости от действий маневренных сил противника.

Такое же значение отводится и крупному калибру настильного оружия в наше время — поражение самых маневренных сил врага — самолётов и бронеходов, угрожающих нашей обороне."

Итогом развития концепции "тяжелого пехотного оружия" для советских вооружённых сил стало появление комплекса пехотный автоматический бомбомёт/ручной бомбомёт пехотинца.

И обучение каждого бойца в первую очередь начиналось именно с метания "свечек" — учебных, с ослабленным зарядом, но чтобы мог с самого начала почувствовать грозную силу огня.

Открытие в середине 20-х нефтеносных районов в Среднем Поволжье намного увеличило возможности по производству парафинов — волжская нефть переобогащена предельными углеводородами. Неудивительно, что за время военной практики курсанты чаще бросали фееры, чем стреляли. Гранатометание во всех разновидностях было козырной картой советской пехоты.

Любой гражданин Республики, получив по окончанию военной практики железный браслет гражданства, мог попасть гранатой куда угодно, мог выстрелить ею из ручной ракетницы — точно в цель, мог обращаться со взводным гранатомётом-бомбомётом. Ударные силы Советов — части Корпуса охраны границ и технические войска — даже авиаторы — умели применять все разновидности как ручного, так и сложного огнемётного вооружения ещё эффективнее. Для нацистов земля по ту сторону границы стала, не могла не стать "огненной землёй". Но готовыми к такой войне немецкие войска не были.

Следует отметить, что в руководствах и наставлениях по полевым фортификациям и укрытиям вермахта до июня 1941 года защите от огнеприпасов и пожаров уделялось весьма незначительное место, германские войска не имели штатных средств борьбы с огнём, даже танковые части располагали ограниченным количеством средств пожаротушения. Артиллерийские же части вообще специальных средств борьбы с огнём не имели, предполагалось, что возможные загорания на батарее могут быть ликвидированы забрасыванием землёй лопатами. Германское командование не придало значения советским концепциям ведения боя, что крайно тяжело сказалось на потерях от советского противодействия: ожоги и обгорания носили массовый характер, быстро выводя из строя солдат.

Стоит, наверное, обратить внимание, что следуя за основными концепциями ведения боя и германская военно-медицинская школа также лечению ожоговых ран уделяла незначительное внимание; и в полевых госпиталях, и в аптечках взводных санитаров противоожоговые средства фактически отсутствовали. Это усугубляло психологический эффект, вызываемый воздействием советских феер-боеприпасов — у солдат не только не было возможности защититься от почти неизбежного ранения, но они ещё и знали, что и помощь при ранении им не окажут.

С другой стороны, советские вооружённые силы в вопросах индивидуальной защиты бойца заметное внимание уделяли защите от огня и дыма. С учётом того, что индивидуальные средства защиты разрабатывались для их использования в мирное время другими категориями тревожных служб, в первую очередь — пожарными, хорошая огнезащита советских "комов" — "Комплектов обеспечения выживания в боевых и других враждебных условиях" неудивительна. Такой трофей для немецких солдат Восточного Фронта был самым желанным приобретением, но в руки немцев до начала перемирия попали лишь несколько сот таких комплектов.

Немногие захваченные советские образцы были использованы для создания германских аналогов. На их основе с декабря 1941 года в Германии начали производить "Военный костюм высшей защиты", но этот костюм, кроме того, что выпуск его был очень мал, намного превышал весом советскую спецодежду, а защитой уступал. Только к апрелю 1942 года части Ваффен-СС, дислоцированные в Польше, получили достаточное количество обмундирования для боевых подразделений. В другие войска новые защитные средства почти не поступали.

Управляемое оружие в Федерации начали создавать целенаправленно в 20-е годы, и оружие это было противокорабельное. Даже более — основной целью программы считалось создание таких видов вооружения, которые "способны представлять угрозу для линейных кораблей основных классов". Основным врагом страны Советов, врагом деятельным, активным, врагом, от которого вполне можно было ждать внезапного нападения в любой момент — была англо-французская коалиция.

В случае войны на Дальнем Востоке и так не малые флоты двух этих держав получали поддержку со стороны Тихоокеанского флота Соединённых Штатов. Составлявшаяся против Советской России военно-морская коалиция располагала, как минимум, парой десятков одних только линкоров, о судах меньших классов можно не упоминать. На каждый "красный" эсминец англо-французы с североамериканцами могли выставить по линкору.

Боевые столкновения на Балтике между флотами революционной Германии и России, с одной стороны, и ядром британского флота — с другой, доказали, что на дистанциях, с которых возможно применение торпедного вооружения — единственного оружия, которым на тот момент корабли малого водоизмещения могли нанести урон кораблям класса линкор — так на этих дистанциях огонь основного калибра линкоров оказался эффективнее торпед! Иначе говоря, "большие пушки" успевали потопить эсминцы ранее, чем те могли выпустить торпеды прицельно. Ощущение беспомощности и бессилия, с которым советские моряки смотрели на неуязвимые громады бриттской стали, нашло выражение в требовании к конструкторам Военно-морского Центра "создать оружие, способное бороться с господством Антанты в море".

Таким оружием не могли стать корабли сопоставимого класса: советская промышленность ни в коем случае не смогла бы обеспечить постройку сравнимого с британским флотом числа линкоров. Особенно если учесть происходившую в начале 20-х "гонку военно-морских вооружений" — верная принципу "флота двух держав" Англия отчаянно пыталась превзойти в количестве линейных кораблей стремительно увеличивающую свою военно-морскую мощь Северную Америку.

(Позже, уже в ходе второй мировой, выяснилось, что гонка за количеством самым серьёзным образом сказалась на качестве новейших британских линкоров — они имели очень небольшую боевую живучесть.)

Программа создания советских авианосцев на тот момент не предусматривала создания угрозы для артиллерийских кораблей противника, полагалось, что авиационные бомбы не способны уничтожать корабли большего класса, чем эсминцы. В то же время остро ощущалась необходимость хотя бы продемонстрировать угрозу для тяжёлых кораблей врага, исходящую не только от береговых батарей и минных постановок.

В свете намерений, демонстрируемых "ведущими морскими державами", способность дать отпор линейному флоту считалась для Советов вопросом жизни или смерти. В итоге серьёзных споров выкристаллизовались две концепции "морского боя с превосходящими силами надводных кораблей".

Одна именовалась "комбинированной". Представляла собой специальную тактику взаимодействия подводных лодок и авиации. В борьбе с вражеским флотом подлодки оказались уязвимы, они несли тяжёлые потери от действий кораблей эскорта: эсминцев и специализированных противолодочных кораблей.

Но зато корабли такого малого водоизмещения сами могли стать целью авиационного удара. Предлагалось отработать координинацию действий военно-морской авиации и подводных лодок — после выхода подводников на рубеж атаки авиация по условленному сигналу наносит удар по ордеру, разрушая защитное построение противолодочных кораблей вокруг линкоров и авианосцев. Такая тактика теоретически могла быть успешна.

Апробация отдельных её элементов на учениях флота продемонстрировала, что вероятность добиться успеха с использованием такой тактики невелика и полностью зависит от внезапности нападения. В дальнейшем согласованность действий авиации и подлодок продолжили отрабатывать, но упора только на "комбинированные меры" не делали.

В качестве основы противодействия вражескому линейному флоту была принята программа "специальных изделий".

Первоначально под ними подразумевались управляемые по проводам мини-катера — этакая помесь торпеды и брандера. Довольно крупные размеры "изделия" определялись двумя обстоятельствами — значительным зарядом, которого должно было быть достаточно, чтобы гарантированно пробить сильнобронированный борт линейного корабля, и довольно большими размерами аппаратуры управления.

Размеры реле и переключателей в начале 20-х ещё рассчитывались под человеческую руку, поэтому "репетитор" — прибор, повторяющий управляющие движения рулевого, переданные по проводам, был никак не меньше здорового платяного шкафа. В целом же — вместе с двигательной установкой, катушкой кабеля — тоже не маленьких размеров троса — выходил кораблик никак не меньше с виду катерка тонн на двадцать водоизмещения. При таких размерах "управляемая торпеда" становилась лёгкой мишенью, использовать её против вражеских кораблей было бесперспективно.

Поставленная цель — уменьшить на порядок размеры оружия требовала комплексного решения. Именно для создания "управляемых морских снарядов" первоначально велись работы по миниатюризации компонентов электрических схем. Массово применяющийся в 30-х водонепроницаемый тонкожильный кабель для телефонии — тоже детище проекта "управляемого оружия". И наконец, именно с целью намного уменьшить вес взрывчатки, в ЦИС возобновили работы по "направленному взрыву", что привело к началу 30-х годов к коренному изменению всех систем вооружения.

Пятилетняя работа завершилась в 1927 году появлением первого в мире работоспособного образца управляемой по проводам торпеды. Это было уже полностью подводное оружие классической для торпеды веретенообразной формы, с усовершенствованными паровыми двигателями (утверждение о том, что на этих первых образцах уже использовалась "паровая рубашка", позволяющая торпеде достигать скоростей до ста метров в секунду, неверно).

Управляющий сигнал передавался на рулевое устройство торпеды уже только по одному проводу, а не по трём, как первоначально. Это был значительный шаг вперёд в теории управления электрических систем.

Но на вооружение система была принята в ограниченном масштабе. Только в качестве учебного пособия и для применения "из береговых засадных пунктов". В Эстонии в конце 20-х — начале 30-х ещё существовали такие методы обороны шхерных фарватеров, как береговые (стреляющие) торпедные установки — вот для применения в них было выпущено несколько сотен первых управляемых торпед.

Почему же первый вариант оружия встретил столь прохладный приём? Потому, что, несмотря на все усилия конструкторов, главный, органический порок оружия, управляемого по проводам, ликвидировать не удалось. У проводных систем, особенно быстроходных, крайне мал радиус применения. Сколь бы скоростной ни была катушка, с которой сматывается провод, сколько бы ни изощрялись над её конструкцией инженеры, используя в её создании опыт из текстильной (скоростная смотка ниток), двигательной (смазка быстровращающихся деталей) и других областей техники, главная проблема оставалась. При скоростном движении в толще воды на некотором расстоянии обязательно происходил захлёст и последующий обрыв провода — слишком велико было трение об воду самого кабеля и слишком сильны были волновые возмущения, вызываемые водной средой в тонкой протяжённой натянутой струне, какой являлся тонкий провод управления. Действенный радиус применения первых торпед не превышал километра, максимальный — примерно одно морскую милю.

Неудача с созданием оружия, управляемого по проводам, вынудила обратиться к другим методам управления. Таких на начало 30-х годов существовало два. Это было управление по радио — подачей с радиопередатчика на радиоприёмник заранее обусловленных команд. И применение автоматов — устройств с программируемым управлением, которое задаётся перед началом движения.

По принципам применения управляемого оружия произошло разделение на преимущественно флотскую тематику (программируемые устройства, так называемые "роботы"), и авиационную — с дистанционными схемами управления. Разделение обуславливалось фундаментальными причинами: вода является средой, в которой дистанционный сигнал любой природы (кроме звука) быстро затухает. Сигналы управления, на которые должны были реагировать исполнительные механизмы оружейных систем по состоянию на начало тридцатых, не обеспечивали сколь-либо приемлимой дальности — в лучшем случае речь шла о дистанциях до километра. А такую дальность давали и управлямые по проводам торпеды. Поэтому в воде оставалось полагаться только на "хитроумие" самой торпеды, которая должна была сама "сообразить", как ей найти цель.

Для этого "мозг" торпеды пытались оснащать разнообразными чувствительными сенсорами. Магниточувствительными — на "запах" корабельного металла. Звукочувствительными — на шум корабельных механизмов. А ещё — светочувствительными. В расчёте на выделение контрастного пятна (корабля) на фоне морской поверхности.

Многообразные сложности, связанные с обеспечением устойчивого выделения из природного шума необходимого сигнала, потребовали разработки совершенно новых отраслей знания — теории информации и её приложений, а также значительного усложнения элементной базы электротехники. До конца тридцатых, несмотря на появление "плоскостных" реле, не было достигнуто заметных результатов в проектировании управляемого оружия корабельного базирования.

Зато в создании авиационного управляемого оружия успех пришёл практически немедленно: к началу тридцатых у ЦИС наличествовали все необходимые предпосылки для конструирования "АУТ-ов" — авиационных управляемых торпед. Под словом "торпеды" подразумевалась отнюдь не классическая "самоходная мина", движущаяся в воде. На тот момент так обозначались и любые самодвижущиеся устройства, предназначенные для поражения кораблей. То, что в "лабораториях Тёсла" наименовалось АУТ, на деле представляло собой скорее управляемую авиабомбу — сбрасываемый с большой высоты и разгоняющийся на собственном двигателе управляемый снаряд.

Основными принципами управления снарядом были выбраны управление по радио (ведение отметки снаряда в непрерывном поле "визора" — первых вариантов локаторов — к отметке цели) и управление при помощи световых сигналов.

Бурно развивающаяся отрасль фотоэлементов казалось, сулила значительные выгоды в наведении по фотоэлектрическому каналу: такое оборудование должно было быть намного более компактным и устойчивым к боевому применению, нежели относительно хрупкое вакуумное оборудование мощных радиостанций, необходимых для наведения по радиоканалу.

Увлечение в начале тридцатых разнообразными фотоэлектрическими схемами так и не принесло ощутимого результата — появления управляемых видов оружия, зато, несомненно, способствовало поискам в смежных областях — созданию компактных низкопотребляющих источников света и радиоизлучения. Именно создание мощных "плоскосных" схем-генераторов радиоизлучения в миллиметровом и сантиметровом диапазоне позволило к 1938 году многократно уменьшить размеры локаторного блока с одновременным двух-трёхкратным увеличением его мощности, а следовательно — и радиусом обнаружения. На основе дальнего разведчика в 1939 году был сконструирован самолёт локаторного дозора. Теперь круглосуточное наблюдение за приграничным воздушным пространством на западном направлении обеспечивалось совместной работой стационарных постов аэродромного локаторного дозора и воздушным патрулём, перекрывавшим зазоры в локаторном поле.

Первоначально основной задачей усиленного контроля воздушного пространства было предупреждение внезапного нападения со стороны польско-германских вооружённых сил: несмотря на политические разногласия между польским и германским правительствами, в Советской Федерации всерьёз опасались, что при посредничестве Англии и Франции германско-польский союз восстановится — а поскольку размолвка между бывшими союзниками была вызвана в первую очередь, ширящимся внутренним недовольством населения в обеих странах — примирившиеся диктаторы немедленно нападут на кого-нибудь, чтобы военными действиями оправдать свою внутреннюю политику. Естественно, первым кандидатом для нападения в Федерации считали именно себя.

После начала польско-германского конфликта воздушный дозор был усилен: сохранялась угроза переноса военных действий с территории Польши на советскую территорию. Возможны были провокации как польских ВВС, так и германских люфтваффе. До декабря 1939-го на советскую территорию был зафиксирован перелёт пятнадцати "чужих" самолётов. В одном случае это был "заблудившийся" Ю-88 в разведывательной комплектации, с полным набором авиационного фотооборудования. Его загодя обнаружили с борта ДВН-4, и вызванные с приграничного аэродрома перехватчики принудили немецкий самолёт к посадке. После изьятия всех фотоматериалов (и банкета с "храбрыми, но рассеянными" немецкими пилотами, на котором немцев напоили таким коктейлем, после которого они не только лыка не вязали, но даже не помнили, где оказались. Даже специальная подготовка офицеров абвера не помогла — после возвращения в Германию ни один из лётчиков не смог восстановить полётные данные в сколь либо удовлетворительном состоянии) — немецкий самолёт был перегнан на германский аэродром советской перегонной командой, а экипаж в ночное время посажен в спальный вагон и отправлен домой по морю.

Остальные четырнадцать машин были польские — в основном лёгкие разведчики и пара повреждённых истребителей. Лишь один — современный польский бомбардировщик, потерявший во время воздушного боя много топлива и совершивший вынужденную посадку на советской территории. Кроме одного разведчика, сумевшего под носом у советских ВВС, заправиться бензином у сердобольных крестьян и улететь в Румынию, все остальные машины были интернированы.

Действия авиационного дозора во время польской кампании стали крупным эпизодом, предопределившим высокую готовность средств радиоконтроля воздушного пространства к моменту советско-германского конфликта. Развитие радиоконтрольных систем ускорило совершенствование средств авиационного нападения, управляемых по радио: с 1940-го начались испытания системы "дальнего авиаударного звена".

Диаметр "воздушных торпед" к тому моменту вполне сравнялся с торпедами классическими — используемый боеприпас имел калибр 533 мм. Что, соответственно, означало немалый вес "изделия" — около двух с половиной тонн. Из-за чего самолёт-носитель "управляемой торпеды" не мог нести никакого другого вооружения. Столь приличный калибр был необходим по двум причинам. Основной была потребность как можно шире разнести на "торпеде" приёмники системы радиоуправления — в силу применяемой схемы наведения было необходимо, чтобы между ними было примерно полуметровое расстояние. Конечно, можно было изменить схему, по которой происходило ориентирование снаряда в пространстве — но тут срабатывала вторая, не столь афишируемая, но существенно более важная причина. По-прежнему главной целью для управляемых снарядов оставались военные корабли — хотя к началу 1940-ых вероятность конфликта с англо-французским блоком существенно снизилась, вооружённые силы Федерации по-прежнему желали иметь средство гарантированного уничтожения британских линкоров, буде тем заблагорассудится внезапно "пошалить" в советских водах. Потому калибр авиаторпед совпадал с калибром торпед морских, а их первой модификацией был вариант с бронебойным наконечником и "системой направленного взрыва", гарантировавший пробитие брони до 150-мм толщины и поражение заброневых обьёмов.

Вот почему для применения "АУТ"-ов использовалась схема из звена в три самолёта: первая машина несла локатор дальнего обнаружения, вторая — радиосистему ближнего ориентирования и наведения "АУТ" на цель, а третья машина — собственно торпеду. Но уже к 1940-му году для авиации были созданы первые образцы "электротермического оружия". Из-за высокой громоздкости применяемых в этом оружии генераторов — а также из-за высокой насыщенности данного типа боеприпаса электроэнергией это оружие практически идеально вписывалось в концепцию управляемого авиаснаряда.

Уже в 1940-ом были проведены первые практические стрельбы новым типом боеприпаса, снаряжённым в корпусе от "обычного АУТ". Стрельбы подтвердили огромный рост могущества взрыва, достигаемый при применении "электротермических" средств — так, взрыв авиаторпеды в таком снаряжении был эквивалентен взрыву двух с половиной тонн тротила. Даже при отсутствии направленного взрыва подрыв такого боеприпаса на палубе любого корабля, вплоть до самых крупных и защищённых из линейных, означал тяжёлые, если не фатальные последствия.

Корабли меньших классов от удара "электротермических" зарядов должно было просто переламывать пополам — что, впрочем, в последствии подтвердилось на практике. К тому же наметились пути как создания ЭТ-оружия с направленным воздействием — что подписывало окончательный приговор линкорам, которые теперь уже гарантированно бы уничтожались управляемыми снарядами. Так и возможность существенного увеличения мощности ЭТ-зарядов. К 1941-му году мощность единичного авиазаряда ЭТ-оружия в "стандартном снаряжении" смогли увеличить до четырёх тонн в тротиловом эквиваленте. Такое оружие с одного раза уничтожало любой транспорт, полностью исключая возможность проведения морских конвоев в зоне полётов советской дальней авиации.

Но в силу сложившейся к лету 1941 года ситуации новое оружие было применено на суше, против крупных железнодорожных узлов, важных военных обьектов и крупных скоплений германских войск. Уже с ночи с 23 на 24 июня советские дальние разведчики опробовали бомбометание "тройками" по дальним аэродромам и важнейшим железнодорожным мостам в Польше. Успех был развит в следующую ночь, причём было принято решение отказаться от выделения каждому самолёту-носителю индивидуального самолёта-наводчика — поскольку на высотах и удалении, с которых наносили удар советские бомбардировщики, немецкие зенитные батареи не могли противодействовать сколь-либо эффективно, поэтому два самолёта-корректировщика "авиаторпед" поочерёдно наводили сбрасываемые подходящими самолётами-носителями АУТ-ы.

При ударе по Варшавскому железнодорожному узлу лишь четыре машины из участвовавших в рейде двадцати двух ДВН-4 не несли бомбовой нагрузки: два самолёта-корректировщика, одна машина-лидер с радиолокатором дальнего обнаружения, обеспечившая вывод эскадры на цель и машина командира операции, также несущая локатор дальнего обзора и усиленную радиоаппаратуру для координирования действий эскадры. Из восемнадцати применённых АУТ-ов восемь были "в усиленном снаряжении" — то есть "приведённый" вес сброшенной на варшавские железнодорожные пути взрывчатки можно оценивать в пятьдесят-пятьдесят пять тонн в тротиловом эквиваленте. Это примерно соответствует трёмстам пятидесяти обычных пятисоткилограммовых бомб — четверть от того количества, которое упали на Варшаву во время "карательной бомбардировки" города нацистами. Однако в отличие от 12 октября, бомбы не были "распределены" по широкой площади, а "наложились" на относительно небольшой участок местности — что означало чрезвычайную концентрацию воздействия.

Огромный урон был вызван переполненностью железнодожных складов, подьездных путей и стоящих на главных путях эшелонов боеприпасами и горюче-смазочными веществами: первые же взрывы вызвали многочисленные пожары, последующие — привели к подрывам горящих вагонов и складов со взрывчаткой и ГСМ. Уже при сбросе третьей серии АУТ-ов пилоты советских "диванов" отмечали "чрезвычайно сильные взрывы", а последующие серии сопровождались взрывами поистине катастрофического характера. К моменту атаки на варшавском железнодорожном узле оказалось сконцентрировано не менее шестнадцати тысяч тонн взрывчатки и втрое большее количество бензина всех сортов, топливных масел и других горючих веществ. По примерным оценкам, максимальная разовая детонация в результате бомбёжки равнялась примерно ста тоннам в тротиловом эквиваленте — мощность, достаточная, чтобы железнодорожный тендер, груженный углём "под завязку" (а это больше 10-ти тонн!) пролетел два с половиной километра и увяз в стене жилого дома.

(Варшавяне, кстати, не стали его оттуда вытаскивать, а сделали чем-то вроде памятника-музея.)

Кроме боеприпасов и снаряжения, вокзал и привокзальные строения были забиты и немецкими войсками. Если офицеры, во время стоянки эшелона в городе, могли позволить себе расслабиться и отойти, ну хотя бы в вокзальный ресторан или привокзальное казино, то солдаты сидели по вагонам. Сигнал воздушной тревоги прозвучал слишком поздно — на тот момент в составе служб ПВО Варшавы не было радаров, а единственный радарный пост при варшавском аэродроме занимался координацией воздушного движения и не сразу смог опознать приближающуюся на большой высоте группу самолётов. К тому же штаб ПВО не мгновенно среагировал на сообщение радиометристов, первоначально запросив подтверждение у собственных постов звукометрической разведки.

Из-за потраченного впустую времени сирены завыли практически в тот же самый момент, когда две первых "рыбки" выскользнули из брюха советских "диванов". До бомбоубежищ добежать успели до первых взрывов единицы, да и не было на вокзале сколь-либо надёжных укрытий, и уж подавно не было никаких вспомогательных защитных сооружений — ни землянок, ни даже элементарных щелей. Выскочившие из вагонов солдаты бросились прятаться в простенки между зданиями и складами, залегая между рельсовыми путями, а то и забираясь под вагоны... Их участь в разразившемся огненном кошмаре представить себе нетрудно, особенно если вспомнить, что эшелоны с боеприпасами и бензином стояли вперемешку с воинскими. Потери среди личного состава примерно соответствовали полнокровной дивизии — не менее пятнадцати тысяч человек безвозвратных потерь. Один вылет советских бомбардировщиков на месяц вывел из строя крупнейший железнодорожный узел в Польше.

Из-за того, что применение сверхмощных боеприпасов в городских условиях привело к значительным жертвам среди мирного населения, АУТ-ы в последующие месяцы по таким целям больше не применялись, но возможности управляемого оружия проявились в полной мере в ходе начавшейся "охоты за мостами". Точность и мощь авиационных торпед позволяла одной, в крайнем случае двумя бомбами уничтожить любой железнодорожный мост, а локаторы ближнего обнаружения — надёжно его опознать и навести торпеду, даже в ночное время. География ударов советской дальней авиации расширилась — кроме железнодорожных сооружений Польши, под удары попали мосты в восточных областях Германии, в оккупированной нацистами Чехии, а также в выступившей на стороне Гитлера Румынии.

Дважды наносились бомбовые удары по железнодорожным мостам в Будапеште — венгерское правительство дало разрешение на транзит через свою территорию немецких войск. Советский Наркомат внешних дел дважды предупреждал венгерский МИД о тяжёлых последствиях, которые повлечет за собой пропуск через венгерскую территорию сил нацистов. Поскольку венгерское правительство предпочитало отмалчиваться, за нотой следовало появление над венгерской столицей советских ночных бомбардировщиков. Когда советский полномочный представитель прибыл в венгерский МИД с третьей нотой, его принял сам премьер-министр. Венгр просил советское руководство не разрушать дальше Будапешт. Венгерское правительство, по словам премьер-министра, потому ничего не отвечало на советские требования, что ничего и не могло сделать, будучи вынуждено под нажимом нацистов предоставлять свою железнодорожную сеть в их распоряжение. "Но теперь", — убеждал советскую сторону венгерский министр, — "мы можем начать ремонт железнодорожных линий и на его основании задерживать немецкие воинские эшелоны на неопределённый срок, поэтому больше разрушения мостов производить нет необходимости".

Советский полпред усомнился в том, что венгерское руководство и впрямь в состоянии долго водить за нос столь опытных людей, как немцы. "Несложно предположить", — заметил советский дипломат, — "что на ваши увёртки немцы ответят присылкой собственной команды экспертов, которой будет дана команда взять под контроль железнодорожное сообщение. После чего косвенных возможностей для саботажа у венгерского правительства не останется.

Единственным выходом из создавшегося положения, при котором дальнейшие военные акции против Венгрии будут исключены, будет провозглашение твёрдого нейтралитета страны, подтверждённого частичной мобилизацией армии, высылкой всех немецких военных делегатов и роспуск подконтрольных германскому военному командованию военных и полувоенных формирований. Я полагаю, что ваше правительство может последовать примеру вашего соседа — Словакии, которая своей твёрдой позицией сумела отстоять свой нейтралитет, более того, мое руководство предлагает своё посредничество в переговорах со словацким руководством. При урегулировании тех незначительных приграничных вопросов, которые мешают нормализации словацко-венгерских отношений, совместная поддержка двух центральноевропейских стран исключит угрозу нарушения их нейтралитета любой из воюющих коалиций".

Говоря по-простому, советский полпред предложил регентскому кабинету Венгрии перебежать из лагеря нацистской Германии в лагерь стран, сочувствующих антифашистской коалиции. Если бы такое предложение прозвучало месяцем ранее, венгерские представители, возможно, только бы посмеялись. Но к середине июля, когда вместо запланированного немцами прорыва к Днепру их войска ещё только приближались к Минску, желание поучаствовать в германской авантюре у венгерской верхушки поумерилось, а вот преимущества нейтрального статуса стали выглядеть гораздо заманчивее.

Как уместно представлялась Хорти теперь та отсрочка от вступления Венгрии в войну против Советов, которую он выторговал у Гитлера. Тот самый "приграничный вопрос" — спорная территория между словаками и венграми. Хорти во время своего последнего визита в Баденсгафтен в феврале 1941-го предложил Гитлеру соучастие венгров в подавлении "этой краснопузой сволочи" — словаки, отстоявшие в 1938 году свою независимость при поддержке Федерации, наступили венгерскому регенту на любимую мозоль, в который раз не дав откусить под шумок вкусный кусочек придунайской землицы. Предложенный немецким канцлером план военной кампании на востоке (обсуждению участия Венгрии в этом плане и был посвящён приезд венгерского регента в личную резиденцию Гитлера), с точки зрения Хорти, предоставлял прекрасную возможность поквитаться.

Фюрер и сам хотел покончить со много возомнившими о себе "славянскими негодяями", но выделять против Словакии дополнительные силы, до разгрома основных группировок советских войск не мог. Поэтому Гитлер и Хорти договорились так: венгерские войска сосредотачиваются против словаков и ждут, пока германская армия не займет Закарпатье и не выйдет к Днепру. После чего следует "решение словацкого вопроса", и венгерская армия подключается к военным операциям на Востоке.

Теперь адмирал мог радоваться своей предусмотрительности — венгерская армия в боевых действиях против Советов не участвовала, а значит, формально, Венгрия сохранила нейтралитет. Конечно, теперь германский фюрер начнёт требовать от своего союзника всё большего, что неизбежно втянет Венгрию в войну с Федерацией — у Хорти появился прекрасный повод, чтобы покинуть германскую упряжку. Немцы не выполнили своих обещаний по "урегулированию спорных словацко-венгерских отношений" — а зато Советы помощь в перговорах со словаками предлагают!

Особенно у венгерского лидера вызывал оптимизм хорошо известный "обьективный" подход советской стороны в национальном вопросе — "красные" всегда старались честно дать возможность всем нациям высказать свои пожелания по государственному устройству — а в спорном со словаками районе венгерское население преобладало. Выгода союза с Советами была несомненна уже сейчас — а если учесть те заключения, которые сделаны были офицерами генштаба о будущем развитии конфликта в Европе — советское предложение надо было принимать немедленно, разве что немного поторговавшись "для приличия". Эта-то оттяжка немедленного начала советско-венгерских переговоров и погубила бессменного регента Венгрии.

Германское руководство придавало центральноевропейому участку незначительное значение — в любом случае, исход восточной кампании должен был решаться либо на северном, либо на южном участках громадного фронта. Но участившиеся задержки и простои эшелонов, доставлявших ценнейший для воюющей страны ресурс — нефть из нефтедобывающих районов Румынии — не могли не привести к усилению внимания к происходящему в Венгрии. Потребовалось, конечно, некоторое время, чтобы в германских высших кругах осознали, что речь идёт о сознательном саботаже, причём с самых верхних ступеней венгерского правительства. Имеющиеся у германских разведслужб информаторы в венгерском высшем свете сообщили о слухах о контактах между Хорти и представителями советской стороны. После небольшого дипломатического зондажа — (германский МИД предложил венгерскому правительству заключить новую договорную конвенцию, по которой транзит грузов по Дунаю также будет включён в перечень "дружественных вопросов между Венгрией и Рейхом") — в немецком правительстве убедились, что речь идёт о предательстве, причём главным предателем является, судя по всему, сам Хорти. Абвер получил распоряжение подготовить отстранение Хорти от власти и установление в Венгрии режима "полностью дружественного целям Рейха". Из-за оттяжки начала советско-венгерских переговоров операция абвера произошла раньше, чем венгерская армия получила приказ "обеспечить нейтралитет страны". Разница во времени составила всего полтора часа, но для старого адмирала этот срок оказался роковым.

Несмотря на тяжёлые потери, на утрату темпа и постоянную нехватку боеприпасов, продуктов, снабжения, германские войска продолжали наступать, нет, скорее, тащиться вперёд по болотистым белорусским равнинам. Скорость маршей резко снизилась — чтобы сохранить хоть какую-нибудь боеспособность в условиях, сложившихся на Востоке, немецкие солдаты были вынуждены навьючивать на себя вдвое больше амуниции — иначе доставить всё необходимое было невозможно, очень уж сильно снизились транспортные возможности хозяйственных подразделений, из-за огромной убыли в повозках и автомашинах, да и в личном составе. Но кроме тройных норм продуктов, кроме двойного комплекта боеприпасов солдатам приходилось тащить на себе кое-что потяжелее всей остальной амуниции.

К середине июля облик германских пехотинцев Восточного фронта разительно переменился. Даже на марше солдаты выглядели чем-то скорее похожим на грузно передвигающиеся болотные кочки, хлюпающие от воды и от пота в нестерпимой июльской парилке, грузные, медленные, чем на солдат победоносного вермахта. Зато теперь потери от советских фееров намного снизились. Германская сметливость и находчивость вновь показали себя с самой лучшей стороны.

"Новодельная" защита от огня представляла собой пару шинелей, одетых одна на другую, хорошенько промоченных и с напиханным между ними, где только можно, болотным мхом — если человека в такой "накидке" накрывало огневым зарядом, то загоралась только верхняя часть одежды — толстое, пропитанное водой сукно почти не передавало тепло дальше. Кроме того, окончательно уродовало "героев вермахта" маскировочное усердие — в шинели понапихивали веток, влажных, прямо с землёй, комьев травы, очень любили обвешивать сверху лохмами тины — и влажная, и к сукну сама липнет.

До изнеможения, остервенело тренировались — бесчисленное число раз втискивались в сырые, воняющие болотом и псиной огромные шинельные свёртки — сами, без распоряжения офицеров. Отлично понимали — без такого умения, без навыка мгновенно надевать защиту — и сбрасывать с себя, когда она загорится — выжить нельзя. Не только в передовых частях, но и в ближнем тылу предпочитали днём "шинельные доспехи" не снимать.

В них же приходилось совершать и ночные марши — всё учащались случаи авианалётов советских ночных бомбардировщиков — "призраков", По-4-ых. Всё увеличивающееся число этих машин на фронте, рост уверенности советских лётчиков в действиях в боевых условиях позволяла заметной части экипажей переключиться с доставки грузов диверсионным группам в немецком тылу на сброс бомбовых кассет "по месту вызова" — те же диверсионные группы теперь очень часто не организовывали засады самостоятельно, а использовали авиационную поддержку. Кассетное снаряжение, малошумный движок, уверенное планирование — вот те элементы, на которых строилась тактика ночной штурмовки. Относительно светлые ночи в июле вдобавок к специальным мерам, повышающим ночное зрение лётчиков, использование наземными группами радиомаяков плюс выделение каждой группе По-4-ых самолёта-лидера с локатором, обеспечивающим точный вывод к цели — вместе эти меры сделали тихоходный самолёт грозным ночным бомбардировщиком, самой страшной угрозой для немецкого транспорта и пехоты, вынужденной из-за господства советской авиации в небе передвигаться только ночами. Тридцать две десятикилограмовые бомбы — обычно это были банальные "свечки Сталина" — парафиновые бомбы-зажигалки — укладывались в кассете по четыре в ряд. С высоты, с которой обычно производилось бомбометание и при планирующем полёте полный залп кассеты накрывал площадь пятьдесят метров шириной и сто-сто двадцать метров протяжённостью. Шестёрка По-4-ых надёжно выжигала участок дороги в полкилометра вместе с придорожными зарослями, где могли пытаться спастись люди из атакованной колонны. Но, как правило, удары наносились большим числом самолётов, и тогда чёрный, липкий огонь протягивался на километры, уничтожая разом целые батальоны.

Особенно излюбленным приёмом у ночных кошмаров вермахта стала атака мостов в тот момент, когда по нему проходит крупная воинская часть — желательно моторизированная. Мосты в Западной Беларуссии очень часты из-за изобилия относительно маленьких, но с весьма топкими берегами речек, и исключительно деревянные. То есть их можно сжечь. Что советские бомберы и проделывали — со всеми столпившимися на мосту подводами, грузовиками, бронемашинами и танками. Заодно выжигался и участок, прилегающий к мосту, где обычно размещались части, ожидающие своей очереди на переправу. Если до утра образовавшуюся у дотлевающего остова моста неразбериху не удавалось ликвидировать — появлялись вызванные советской авиаразведкой "Лебеди"-штурмовики и добивали всё, что ещё шевелится.

Другой, столь же приоритетной целью были районы дислокации штабов — и тогда целые соединения "ночных бесов", по сорок-шестьдесят машин выжигали целиком рощицы и перелески, старательно оконтурив их первоначально по периметру огненными рвами — чтобы из ловушки не смог бы выбраться ни один человек. Штабы обрабатывались не только зажигательными зарядами — поскольку всегда следовало предполагать в месте размещения штабов наличие надёжных дерево-земляных убежищ, первыми залпами летели осколочно-фугасные бомбы, в том же конструктиве, что и зажигательные, то есть десятикилограммовые (и дешёвые!) керамометаллические АБОФ-10*, преимущественно в фугасном снаряжении. Такой "коктейль" мало кто мог пережить. Тем более не стоило беспокоиться о штабных машинах — хотя устройство для них капониров на каждую стоянку стало безусловным правилом, существенно это потери в технике от авиаударов не снизило.

* — АБОФ-10 — по сути, это 152-мм ротные мины, без пороховых ускорителей. Керамический корпус, обтянутый жестяной "рубашкой" с насечками, традиционной для советского оружия формы — симметричного "яйца". В авиационном варианте заменяли только штырь-детонатор. Поскольку начальная скорость бомбы низка, устанавливали более длнный (и более гибкий) взрыватель — для увеличения высоты взрыва над грунтом. Впрочем, когда мины применялись в фугасном варианте, взрыватель оставляли штатным.

Единственным транспортом, который всё же оставался в распоряжении немецких командиров были разнообразные бронированные машины, которых относительно маломощные по взрывному воздействию и недостаточно сильные по зажигательному эффекту бомбы "бесов" щадили. Но количество штабных бронемашин было недостаточным, а главное — они жрали чрезмерно много драгоценной, обходившейся в прямом смысле "на вес крови" горючки, поэтому чаще стояли, чем ездили. Штабным офицерам и их охране пришлось спешно осваивать конную езду, потому что никаким другим способом добраться до подчинённых им войск не получалось.

Из-за ударов советских ночников надёжность штабной работы в звене — батальон-полк на Минском направлении, например, упала до такого состояния, когда точное расположение собственных батальонов в штабе дивизии оставалось неизвестным. Предпринимаемые немецким командованием ответные меры — усиление зенитного прикрытия колонн, дорожных развязок, мостов и штабов были отчаянно недостаточными — имевшихся в распоряжении вермахта зенитных средств катастрофически не хватало. Как по количеству, так и по качеству. Крупнокалиберные пулемёты в армии Германии особо не прижились, их было считанное число.

(Хотя на Восточном фронте распостранение получили зенитные самоделки на основе авиационных пулемётов. Но эти "эрзац-зенитки" были не слишком надёжны, сильно перегревались во время стрельбы, к тому же постоянно испытавали проблемы с боеприпасами.)

Гораздо больше было зенитной артиллерии — как малокалиберной, так и средних и крупных калибров. Германское командование особое внимание уделяло вооружению дивизионного звена зенитными орудиями калибра 88-мм — эти орудия уже неоднократно применялись как универсальные, надёжно поражая как воздушные, так и наземные цели — от сильнозащищённых амбразур долговременных огневых точек до бронированных машин противника. Но против низколетящих и обнаруживаемых в самый последний момент ночных бомбардировщиков знаменитые "ахт-ахты" были попросту бесполезны.

Определённую угрозу для По-4 представляли зенитные автоматы — буксируемые или самоходные установки 20-мм или 40-мм скорострельных зенитных пушек. Но вот беда — на 22 июня на всём Восточном фронте самоходных установок с такими орудиями было всего десять батарей (на основе переделанных "единичек"). А без мобильных зенитных установок обеспечить сопровождение колонн на марше было невозможно.

Попытались выйти из положения, на скорую руку размещая зенитные малокалиберные установки в кузовах большегрузных автомобилей. Такое орудие всё же быстрее можно было привести в боевое положение, нежели буксируемую пушку — но из-за неприспособленности платформы устойчивый огонь сходу вести не удавалось. В свою очередь, большие габариты применяемого в качестве основы грузового средства облегчали советским ударным самолётам ответные действия — многие из таких переделок сгорели от огня пулемётов, установленных на всех ночниках-бомбардировщиках или были накрыты повторными бомбовыми залпами. Потребность в мобильных и защищённых хотя бы от пулемётного обстрела зенитных средствах в германских войсках к середине июля стала ощущаться настолько остро, что по категорическому требованию ОКВ ряд танкостроительных заводов вместо выпуска основной продукции переключился на производство "зенитных самоходок". Но в сколь-либо массовом количестве "зенитные танки" могли прибыть на фронт не раньше середины июля.

На эту цифру опирались в своём докладе Йодль и Кейтель, предлагая фюреру отложить до 14 августа новое наступление "против основной оборонительной позиции русских". По множеству причин, этот срок ещё по крайней мере, два раза переносился на более позднюю дату. В итоге, начало наступления, которое должно было окончательно сокрушить оборонительный потенциал России, было назначено на 19-е августа. До этого срока группа "Центр" должна была сокрушить защитников "Брестской цитадели", гарантируя беспрепятственный транспортный коридор своим передовым силам южнее Минска, а группа "Север" — окончательно вытеснить советско-литовские войска с литовской территории, обеспечив левый фланг группе "Центр".

С начала февраля 1941 года в Литве усиливалась тревога, вызванная всё возрастающими подготовительными мероприятиями Германии на демаркационной линии. Несмотря на установление дружественных отношений с Федерацией, в том числе расширение торгового оборота между Советами и литовскими кампаниями, основные внешнеэкономические операции Литвы производились через германские порты — Мемель, и в большей степени, Кенигсберг.

Торговые представители, бывающие в регулярных поездках в немецких городах, железнодорожные служащие, оказывающиеся на немецкой территории, возращающиеся с полевых работ в Восточной Пруссии литовские сезонники, нанимавшиеся к немецким землевладельцам на время весеннего сева — все они сообщали, по-разному, но одно и то же: немцы готовятся на Востоке к чему-то очень серьёзному.

Предпринимаются драконовские меры безопасности, Восточная Пруссия наводнена агентами СД, перемещения иностранных граждан жёстко контролируются, доступ для иностранцев остался только в те места, которые заранее указаны в разрешительном списке, прилагаемом к документам на вьезд. Все эти меры предосторожности действовали давяще на сознание людей и вселяли безотчётную тревогу. Которую они по возвращению передавали своими рассказами. К концу апреля в Литве не было бы человека, который бы не был уверен — в ближайшее время в Германии произойдёт нечто такое, что затронет "восточные" страны: Литву, Советскую Федерацию, Финляндию и Румынию.

Среди многочисленных слухов были разнообразные версии о "окончательном решении польского вопроса" — от полной ликвидации польского суверинитета, для чего в приграничных районах и вводятся такие драконовские правила, чтобы исключить бегство поляков через границу. До, наоборот, полного восстановления польской государственности, но перед этим немцы собираются провести в Польше тотальную облаву на "красные элементы", чтобы будущая независимая Польша была их верным союзником. Распостранялись (и не только через немецкую агентуру) слухи о проводимой немецким генштабом грандиозной мистификации, якобы долженствующей прикрыть сосредоточение десантных армий вермахта, готовящихся к рывку через Ла-Манш. Встречались совершенно дикие сплетни о подготовке похода в Индию или даже в Тибет (!). Но самой популярной, самой ожидаемой оставалась готовящаяся Гитлером очередная военная авантюра. На кого же собрался нападать Гитлер?

Если взглянуть на карту весной 1941 года, то становилось очевидно — на Востоке Европы у Германии может быть только одна серьёзная цель — Советская Федерация.

Оставалась небольшая возможность, что немцы нацелились на юг Европы: там Германия могла серией молниеносных операций существенно улучшить своё положение. Венгрия и Румыния были серьёзными источниками стратегического сырья — нефть, пшеница, цветные металлы. Румыния в большей степени, Венгрия в меньшей. Вместе Румыния и Венгрия с Югославией обеспечивали транс-европейский речной "дунайский коридор" — мощную транспортную артерию, неуязвимую для английского флота. Дунай позволял — через черноморские проливы дружественно настроенной по отношению к Рейху Турции — наладить поставку важнейших ресурсов с Ближнего Востока — если Гитлер решится в открытую поддержать Муссолини в "битве за Египет". Стратегия "косвенного давления" на британскую метрополию действительно выглядела намного реалистичнее вторжения в Англию через Канал.

Несмотря на распостраняемые геббельсовской пропагандой мифы "о грандиозных успехах люфтваффе в небе Британии" и "тотальных разрушениях важнейших британских промышленных центров" в Литве больше верили английской пропаганде, вещавшей о сотнях "асов Геринга", отправшихся кормить рыб на дно Канала, о "бесплодных попытках воздушных армад бесноватого фюрера пробиться через огненную стену ПВО Лондона", в которых сгорели лучшие немецкие авиасоединения.

С начала февраля, с целью успокоить слухи и прояснить ситуацию, правительство Литвы, непосредственно через своего посла в Берлине, и через советских представителей несколько раз зондировало почву относительно немецких приготовлений. Немецкие ответы, опубликованные в литовских (и советских) газетах, больше увеличивали нервозность, чем успокаивали — немецкий МИД отделывался отговорками, звучащими откровенно натянуто, если не сказать издевательски. На обращение литовского МИДа от 19 апреля с просьбой обьяснить сосредоточение в Восточной Пруссии сил четырёх немецких пехотных корпусов, германское министерство ответствовало, что войска "отправлены на отдых". Ага, в вечносырые восточнопрусские болота. С "комарами по вызову" — лучшего курорта для "доблестных солдат вермахта" не придумать!

Сам тон немецких ответов вызывал ужас отсутствием какого-либо желания найти сколь-либо правдоподобное обьяснение своим действиям. К началу мая обстановка в стране стала настолько нервозной, что по требованию многих политических организаций, не только левых, но даже и националистических (обычно относившихся к гитлеровскому рейху с симпатией), было обьявлено о внеочередном созыве сессии парламента с одним-единственным вопросом повестки — что предпринять в связи с готовящейся германской агрессией?

Шестого мая перед зданием литовского парламента в Вильне было людно: волнующимся морем митингующие заполняли площадь. Разделение по партийным предпочтениям соблюдалось слабо: флаги лаутининков мешались в красно-зелёных стягах социалов, среди красно-серпастых знамён Единой партии рабочих и крестьян вызывающе торчали чёрно-зелёные полотнища "умеренных" националистов.

В самом здании с самого утра продолжались яростные дискуссии. Столкнулись две основных точки зрения: сохранения нейтралитета или, наоборот, обьединения с Советами в надвигающемся военном конфликте. Нейтралитет отстаивали "умеренные" — и левые, и правые. С их точки зрения, возможно было договориться о совместных гарантиях безопасности с Швецией; предварительные переговоры уже состоялись.

Шведское королевство более всего желало нейтралитета Балтики — последнего незатронутого активными боевыми действиями торгово-транспортного коридора. Шведское правительство предпринимало со своей стороны усилия по сколачиванию блока "нейтралистских" прибалтийских стран — предварительно в него соглашались вступить финны и (если план "умеренных" будет одобрен) — Литва. Эстония, при некоторых условиях, была готова присоединиться, латыши определились ранее, вступив в состав Советской Федерации.

Кроме заключения собственно пакта между тремя прибалтийскими странами, план "умеренных" предусматривал, для реализации статуса нейтральной стороны, вывод советских баз с территории Литвы и активные переговоры с провительствами Федерации и Рейха о гарантиях ненападения. Причём советский представитель согласился выступить перед литовским парламентом и огласил предварительные договорённости между советским руководством и правительством Литвы, возглавлявшимся на тот момент, "умеренными" социалистами и националистами. Советское правительство было готово, для поддержки нейтралитета Литвы, денонсировать до истечения срока прежний советско-литовский договор, по которому Советская Федерация выступала гарантом Литвы. И, соответственно, вывести свои войска из страны.

Единственным условием, которое должно было соблюдать литовское руководство — реальный нейтралитет в случае начала военных действий между Федерацией и Германией. Советское правительство даже не требовало отказа от торговых связей с немцами в случае войны — единственное, что советский представитель назвал недопустимым — это все варианты "мягкой" капитуляции — свободный пропуск через литовскую территорию немецких войск, наличие немецкой оккупационной администрации в любой форме, политические репрессии по указке немецкого руководства.

"В случае установления оккупационного режима, вне зависимости от того, будет ли он действием вынужденным или добровольным, советское правительство более не сможет рассматривать литовскую администрацию как представителя литовского народа. Что означает разрыв наших отношений с такой марионеточной администрацией. Восстановление отношений будет возможно только после восстановления действительной независимости и суверинитета Литвы, для чего могут понадобиться боевые действия против немецких сил, обеспечивающих оккупационный режим в Литве."

Заявление советского делегата заставило серьёзно задуматься сторонников "умеренных", поскольку дать гарантии, что немцы не станут добиваться именно "мягкого" подчинения, было нельзя. Германский посол на заседание парламента явиться отказался: "Я не имею соответствующих инструкций из Берлина". А предварительные консультации с немцами как раз говорили о том, что предупреждение Советов актуально: германское руководство намекало, что любые гарантии Литве должны будут сопровождаться "значительными усилиями с литовской стороны", без которых "литовский нейтралитет будет носить лживый и враждебный Рейху характер".

Надежды на неучастие Литвы в войне подвергалась жестокой критике, причём как со стороны крайних правых, так и радикально левых. Лидеры отколовшегося от нелегальной "Национальной лиги" "Литовского боевого союза" — антигермански настроенная часть таутининков — потрясая кулаками, орали с трибуны парламента о том, что верить "подлым немцам" нельзя — "колбасники" будут выставлять всё новые и новые требования, пока не сожрут Литву целиком. Так, как они уже сделали с Чехией.

"Боевой союз", включавший в себя часть национальной буржуазии, которая изрядно пострадала от оккупации Германией Польши, имел все основания не доверять немецким "партнёрам". Их поддерживали националистически настроенные круги литовской интеллигенции, для которой немецкое владычество в Восточной Европе неизбежно означало падение престижа национальной "литовской идеи. "Крайне правые" аппелировали к опыту войны на Западе — нападение на Францию через прирейнские страны, невзирая на их нейтралитет. Почему Гитлер не поступит также на Востоке? Особо, если учесть, что наиболее прямой путь к столице Федерации — Петрограду — проходит через страны прибалтийские?

"Все заклинания о мире социал— демократов — пустые слова людей, не желающих взглянуть правде в глаза", — резко бросил обвинение "умеренным" глава "Боевого союза" Альбертус Бразкявичус. — "Когда Гитлер решит напасть на Советы, ему будет совершенно всё равно, есть ли у Литвы союзные договоры с другими такими же слабыми, неспособными ответить на агрессию странами. Только если мы будем способны оказать реальное сопротивление, немецкое правительство будет вынуждено с нами считаться. А для этого у Литвы должны быть мощные вооружённые силы. Из-за трусливой политики социал-демократов, на настоящий момент вооружённые силы Литвы ничтожны. Чтобы создать достаточно сильную армию за то короткое время, которое остаётся до начала германских операций, нам необходим сильный и последовательный союзник, готовый выделить нам достаточную помощь в кратчайшее время. По информации, которой я располагаю, начала немецкой активности следует ожидать с конца текущего месяца. Крайний срок — с середины следующего.

Единственной страной, которая может помочь в создании современной армии — и уже помогает — оказалась Страна Советов. Да, советское руководство не даёт гарантий, что сможет с самого начала советско-германского конфликта выделить Литве достаточную поддержку, чтобы исключить вторжение немецких войск. Но по сути дела, нам предстоит сейчас выбрать лишь между двумя вариантами вражеской оккупации. Между бессильной капитуляцией перед беззастенчивыми и наглыми врагами — и мужественной борьбой против интервентов плечом к плечу с могучим союзником. В первом случае наша судьба — быть игрушкой в руках у чужих народов, и всё равно понести огромные жертвы — из прихоти и для утоления злобы врага. Не следует забывать, что немецкое руководство желает купить лояльность польских шовинистов за счёт Литвы. Паны уже орут, что "скоро вернут всё, что украли литвины". Есть ли те, кто усомниться в том, что эти наследники Пилсудского, "рыцари санации" будут вести себя с литовцами иначе, чем вели все годы оккупации?*

Нет, мы не должны обольщаться пустыми надеждами, следует твёрдо взгянуть в глаза реальности! Война с русскими неизбежна, и Германия неизбежно втянет литовский народ в эту войну. Но от нас зависит, на чьей стороне мы окажемся — беспомощно последуем за извечными поработителями и угнетателями своего народа — или вместе с гордым русским народом вновь заставим "псов-рыцарей" умыться кровью? Под знамена Грюндвальда — вот наш девиз, вместе с Советами литовская армия в тяжёлых испытаниях закалится и изгонит немцев, вернув исконно литовские территории!**"

* — польской оккупацией литовские националисты называли период с 1919 по 1939 год — "время национального позора" "двадцать постыдных лет", когда номинальная столица Литвы — город Вильно(Вильнюс), принадлежал Польше.

** — под "исконно литовскими территориями, захваченными Германией" подразумевается Мемельская область и город-порт Мемель. В 1923 году Литва аннексировала Мемельскую область, воспользовавшись как предлогом, "восстанием местного населения".

(Крупными волнениями среди сельскохозяйственных рабочих-литовцев. "Восстановив литовский суверенитет", войска диктатора Литвы — Сметоны жестоко подавили выступления батраков.)

В 1938 году Литва была вынуждена вернуть Мемельскую область Германии.

Литва стала первой жертвой агрессии со стороны польско-германского блока — Польша и Германия выступили совместно с территориальными претензиями в адрес Литвы, угрожая вооружённым путём вырвать согласие в случае непринятия правительством Сметоны условий совместного ультиматума. Польские войска были сосредоточены на границе с Литвой, их поддерживал из Восточной Пруссии ХIV армейский корпус вермахта под командованием фон Буша.

В ультиматуме содержалось требование признать присоединение Виленского края к Польше и вернуть Германии Мемель (Клайпеду). Правительство таутининков капитулировало перед польско-германскими угрозами, не получив поддержки от стран Антанты. Сметона согласился на установление дипломатических отношений с Польшей (что фактически означало отказ от претензий на Виленский край) и передало Германии Мемель — Литва лишилась выхода к морю.

После фактического предательства Литвы со стороны англо-французского блока литовские националисты стали активно сотрудничать с польско-германским союзом — в октябре того же года литовские "наблюдатели" участвовали в следующей агрессии "центральных стран" — разделе Чехословакии. Утратившее поддержку извне, от ведущих держав Антанты, правительство Сметоны было свергнуто во время следующего общеполитического кризиса осенью 1939 года.

Представитель компартии выступил с жёсткой критикой правительственного блока.

— Я ни на секунду не сомневаюсь, — опираясь тяжёлыми, грубыми ладонями рыбака о полировку трибуны, гудел он. — Что Гитлер ставит своей целью поглощение всех малых народов. Так он вёл себя с самого момента прихода к власти. Литва до сих пор не закабалена Гитлером только благодаря соглашению с нашим восточным соседом. Чтобы не готовили наци у наших границ — полноценное вторжение или только демонстрацию военной силы — в любом случае цель Гитлера — порабощение Литвы!

— Правительство надеется на союзы и договоры? С кем договоры? Со шведским королём, который открыто пособничает германским захватчикам — ради прибыли своих капиталистов, чтобы гребли деньги шведские "рудные бароны"!

— С финским правительством, которое беспрестанно колеблется — между военным блоком, возглавляемым ярым антисоветчиком, бывшим диктатором Финляндии бароном Маннергеймом? И блоком проанглийским, также антисоветским, а потому ждущим вторжения британского флота, без которого эти якобы "умеренные" а на самом деле — такие же отпетые гегемонисты, как и стороннники союза с наци даже пальцем не шевельнут?

— Какую помощь может получить Литва от этих правых сил, озабоченных лишь собственной выгодой — против их же покровителя и радетеля интересов всей европейской крупной буржуазии — против Гитлера? Надеяться на договоры с якобы нейтральными странами Скандинавии — лишь разоружаться перед гитлеровским нашествием!

— Литва может защитить себя только в союзе с той силой, которая последовательно враждебна делу войны, делу крупного капитала, делу порабощения малых народов империалистическими державами. Эта сила — только организованный пролетариат мира, только пролетарская солидарность, солидарность пролетариев всего мира против мировой войны, вновь развязываемой мировой буржуазией! Только союз мирового пролетарского движения со всеми демократическими силами малых стран, со всеми, кто не желает порабощения, унижения и ограбления своего народа может противостоять поджигателям военных авантюр! Организованный в высшее выражение своей воли — государство диктатуры пролетариата — класс рабочих, Советская Федерация вот уже два года не даёт втянуть себя, народы своей страны, народы сотрудничающих с советским правительством стран в мировой военный конфликт.

— Сейчас есть все признаки того, что самый агрессивный, самый зловещий из отрядов крупной мировой буржуазии, нацистский режим Германии решился — совершенно очевидно, с негласной поддержкой и одобрением всей остальной мировой буржуазии — угрожать войной оплоту мирового пролетарского движения.

— Стоит ли сомневаться, что капиталисты Англии и Соединённых Штатов простят Гитлеру захват Литвы, порабощение Литвы, насилие над литовским народом, лишь бы наци сделали то, что давно обещали — напали на Советы? Не стоит — в тридцать восьмом под гораздо меньшие гарантии нападения на Советскую Федерацию Гитлеру отдали на поругание Чехию, а раньше — позволили отобрать у президента Сметоны Мемель! Если Гитлер нападёт на Советы — а он достаточно безумен для такого! — никто на Западе не поможет Литве, как ничем не помогли миллионные орды англо-французских войск погибавшей под немецкими бомбами Варшаве! Единственный, кто будет до конца противостоять немецким планам агрессии, кто никогда не пойдёт на соглашение с наци о "разделе малых народов" — это народ Федерации, это наш восточный сосед. Есть ли в Литве такая сила, которая может принять руку помощи, протягиваемую Советами и вместе с ними отстоять свободу Литвы, нашу свободу? Есть, но господа "правые" ищут их не там!

— Напрасно граждане из "Боевого союза" надеются на литовскую армию! Не мне вам рассказывать, сколь много в ней среди офицерского, да и среди унтер-офицерского состава друзей и поклонников Анастаса*, и пусть сам "первый президент" сейчас отмалчивается — мы все хорошо знаем, какими идеями сейчас пользуются таутининки и кого они собираются звать на престол**!

* — Анастас — Анастас Сметона, первый президент Литвы, бессменный правитель страны с 1926 по 1939 годы.

** — во время Первой мировой войны на части Литвы, занятой германскими войсками, было провозглашено создание Королевства Литва. Первоначально планировалось обьединить Литву и Восточную Пруссию под личным скипетром Вильгельма II, позже от этой мысли отказались — из-за разногласий, возникших в правящих кругах Германии.

В июле 1918 года сформированная немецкой оккупационной администрацией Тариба (Государственный Совет) Королевства Литва "избрала" монархом принца из Вюртембергского дома Вильгельма фон Ураха. Немецкий "король" просидел на троне недолго. Фактически его правление закончилось, не начавшись — польское "Демблинское совещание" выразило протест против провозглашения Вильны (Вильнюса) столицей Литовского королевства. Нуждавшиеся в поддержке польских легионеров на Востоке, немецкие оккупационные власти аннулировали решение Тарибы о создании Литовского королевства.

Однако в период с 1939 по 1942 лозунг "реставрации" литовской монархии (т.е. восстановления немецкого протектората) стал основным программным пунктом нелегального крыла "радикально правых" — основной части партии бывшего литовского диктатора, таутининков.

— Всякие мелкие хозяйчики, полулегальные рестораторы, содержатели подозрительных "доходных домов" и прочая полубандитская братия чуть ли не в открытую готовятся поддержать нацистскую интервенцию!

— Ни для кого ни секрет, что при "отце нации" вся мелочная торгашеская деятельность была полуподпольной, незаконной, преступной. Коррумпированная сметоновская полиция, вся чиновничья рать жила за счёт взяток и поборов, неограниченно налагаемых на мелких хозяйчиков. Взамен полицейские закрывали глаза на контрабанду, на торговлю продукцией, производимой на нелегальных фабричках, на прямое насилие над рабочими, которые работали в этих вонючих подвальных мастерских по двенадцать часов в день. И которых вся эта мелкая шелупонь при первой возможности — а значит всегда — обсчитывала, обворовывала, а то и просто вышвыривала на улицу без гроша, стоило только напомнить о своём заработке!

— Вот для всей этой братии "левое" правительство — нож острый! Полицию сметоновскую мы разогнали, контрабанду на границе теперь перехватывать научились, налоги платить заставляем — как и зарплату рабочим, в полном обьёме. Ну и санитарные проверки и штрафы тоже не забудем. Вот и плодятся по питейным заведениям, что в Каунасе, что здесь, в Вильнюсе, разные "охотничьи клубы" да "лотерейные общества" — одни для подготовки боевиков, вторые — для сбора денег на их вооружение!

— Не следует недооценивать угрозы "железных волков" — только за три дня в проведённых рабочими волонтёрами облавах на активистов и сторонников "Союза литовских активистов" были задержаны сто семнадцать человек, захвачено свыше трёхсот единиц оружия. И это не только охотничьи "пукалки", как пыталась замазать историю "Вильнус обсервер"! Восемь пулемётов! Три автомата, более ста карабинов и винтовок, свыше ста пятидесяти гранат! И это только в Вильнюсе и в одном из районов Каунаса. Согласно результатам допросов задержанных членов пронацистских организаций, основные силы "ЛАС" должны были по сигналу сосредоточиться в приграничных районах, где и расположены заранее созданные базы и склады вооружения. Намного превосходящие те резервные хранилища, которые нам удалось обнаружить.

— Налицо серьёзная попытка организации антиправительственного заговора, подготовка вооружённого мятежа с целью открыть дорогу иностранным интервентам, сбор разведывательных данных в пользу враждебного иностранного государства, вдобавок — подготовка к массовому террору в адрес поддерживающих правительство организаций и граждан. Всё в совокупности носит наименование государственной измены, перехода с оружием в руках на сторону врага.

— Я, от лица моей партии, от имени всех сознательных пролетариев Литвы требую принятия чрезвычайного закона по пресечению деятельности пронацистской агентуры. Проведения массовых арестов и заключения под стражу всех причастных к организациям "железные волки" и их последышей — "союза литовских активистов", а также поддерживающих эти организации бывших членов партии таутининков. Гидра нацистского заговора должна быть раздавлена!

— Коммунисты предлагают мобилизовать против нацистских заговорщиков широкие массы трудящихся. Ввести в города военные части, постоянно оповещать население о ходе антизаговорщической операции. Тогда угрозы "пятой колонны" удастся избежать. Останется самое трудное — справиться с врагом внешним, отразить готовящееся гитлеровское нашествие.

Столь большие выдержки из выступления Мечислава Гедвиласа, коммуниста и главы МВД в действующем правительстве "умеренных" приводятся потому, что в целом сессия парламента поддержала программу коммунистов, как единственную имеющую хоть какие-то разумные шансы. Исполнять программу взялись опять-таки коммунисты и их сторонники — в начале мая в составе правительства коммунисты и поддерживающие их "независимые" получили ещё пять высших правительственных постов, в том числе и два важнейших министерства. Кроме внутренних дел, "красные" стали распоряжаться обороной и финансами.

План литовской Компартии предусматривал подготовку и проведение следующих оборонных мероприятий:

— подавление всякой прогерманской деятельности, арест и высылку в Германию пронацистских лидеров и активистов, укрепление границы с Германией;

— мобилизация, проводимая по партийным спискам, усиление армейских частей волонтёрами, обучение рабочих батальонов в военных гарнизонах;

— укрепление военного союза с Федерацией, ввод на территорию Литвы крупных военных контингентов Советов;

— подготовка эвакуации мирного населения и важнейших промышленных и гражданских обьектов в Федерацию.

В Федерации были сильны настроения поддержать литовскую оборону: защита независимости малых европейских народов, в связи с проводимой нацистами политикой поглощения малых стран представлялась борьбой за демократию. С 17 мая, по подписанному дополнительному протоколу между Советской Федерацией и Литвой в Прибалтику начал перебрасываться Первый ударный мехкорпус Федерации — часть легендарная, лучшая в механизированных войсках Федерации. За месяц, до ноты Советского правительства Германии корпус успел развернуться на предоставленных ему литовским командованием рубежах: согласно советско-литовскому договору, в случае агрессии против Литвы советские войска поступали под командование создаваемого союзного штаба; в мирное время корпус выполнял распоряжения литовского командования.

После советской ноты 15 июня, в которой, как известно, германское правительство извещалось о обеспокоенности советской стороны ненормальным положением у советско-германских границ, литовский правительственный кабинет получил дополнительные (вместе с переданной по правительственному телетайпу копией советской ноты гитлеровскому правительству) разьяснения: советское правительство всё же надеялось на сохранение нейтралитета малых стран Центральной Европы — Румынии, Венгрии, Словакии, Финляндии. И конечно, Литвы. Советское правительство предлагало литовскому кабинету провести срочные консультации с гитлеровскими эмиссарами: если Германия не будет настаивать на необходимости оккупации литовской территории, а предоставит хотя бы мало-мальские гарантии, советское правительство будет готово существенно снизить своё присутствие в Литве, вплоть до полного вывода своих войск. "Мы бы не хотели", — упоминалось в примечаниях. — "чтобы Литва стала жертвой ненависти Гитлера к стране Советов, и готовы убрать раздражающий гитлеровцев красный флажок на воротах воинских баз в Литве, лишь бы гитлеровцы отказались от намерения вторгнуться в Литовскую республику."

С понедельника по среду литовское правительство предприняло ряд срочных мер в связи с резким обострением обстановки на советско-германской границе. Проводилась дополнительная мобилизация — по призывным спискам, но уже не в боевые подразделения, а в части обеспечения. Эвакуация детей из Литвы под видом отправки их в летние лагеря отдыха в Федерации шла с конца мая; с 16 июня началась массовая отправка детей в возрасте до 14 лет, не только городских, но деревенских. До среды эвакуации промышленных обьектов не проводилось, хотя ряд фабрик фактически остановил свою деятельность. Только после того, как стала окончательно ясна неизбежность войны, начался вывоз наиболее современных станков и оборудования с заводов в Вильне и Каунасе.

Вывоз культурных ценностей вёлся также с середины мая: множество выставок литовского искусства гастролировало по Федерации. После 15 июня начали вывозить целиком коллекции наиболее крупных литовских музеев и к 20 июня была вывезена основная часть коллекций Литовского государственного музея и крупнейших частных собраний Вильнюса и Каунаса.

В среду литовское правительство прервало переговоры с немецкими представителями. В экстренном выпуске правительственного еженедельника было опубликовано коммюнике литовского кабинета министров. В нём, в частности, говорилось: "...никаких разьяснений, для каких целей размещены германские войска у наших границ, не получено... После консультаций с советским представителем, товаришем Кониным, наш МИД предоставил берлинскому правительству проект соглашения о ненападении, в который были включены следующие пункты:

— экономические соглашения между Литвой и Германией расширяются всецело, в том числе за счёт уже оговоренных советско-литовских договоров.

Советский представитель отметил, что экономический ущерб Советской Федерации имеет меньшее значение, нежели сохранение мира и нейтралитета Литвы;

— советско-литовский договор от 1940 года приостанавливается, или, при наличии точно оговоренных обязательств германской стороны, денонсируется. Советские военные части выводятся в оговоренные с советской и германской сторонами сроки, вооружение этих частей также вывозится;

— литовские вооружённые силы ограничиваются. Мобилизация отменяется.

— Литва строго соблюдает нейтралитет в отношении всех торговых и военных судов на Балтике;

— преследования политических сторонников германского режима прекращается. Всем, ранее высланным из страны за пронацистскую агитацию, разрешается вернуться обратно. Вопрос о материальной компенсации репатриантов решается на согласительной германо-литовской комиссии.

Как видно из нашего предложения, литовское правительство, перед лицом военной угрозы, пошло на значительные уступки Берлину. Наши предложения позволяли Германии получить все возможные выгоды от использования литовских природных богатств, не прибегая для этого к вооружённой силе. Наши предложения были выгодны германскому руководству, ибо оно получало наиболее желаемое им — экономическое преимущество и политическое влияние, не затрачивая своих ресурсов. Мы были готовы согласиться на эти тяжёлые условия, на эту капитуляцию перед военным шантажом ради недопущения вооружённого конфликта. Мы исходим из убеждённости, что итог уже неотвратимого ничем, кроме доброй воли немецкого руководства германо-советского конфликта, в любом случае позволит пересмотреть эти договорённости, как только станет ясен исход советско-германского противостояния. Не в меньшей мере эти соображения доступны и немецкому руководству...

Немецкое руководство за два дня не ответило ни на одно наше предложение, не согласилось ни на одну встречу вне рамок обычного посольского протокола, не приняло ни одного послания, адресованного лично или через посредников... Из чего остаётся сделать вывод, что германское руководство уже сделало свой выбор. Германское руководство твёрдо намерено воспользоваться своей вооружённой силой для подчинения Литвы, для оккупации её земель, для порабощения её народа. Сознавая неизбежность войны, литовское правительство сегодня, 18 июня 1941 года известило немецкое правительство, что в случае если до 22 июня 1941 года Германия не ответит на советскую ноту по пограничной проблеме, литовское правительство присоединится к ограничительным мерам, которые указаны в советской ноте. Поскольку германские действия могут привести к вооружённой провокации со стороны Германии в ближайшие дни, с 19 июня 1941 года в Литве обьявлена мобилизация и вводится чрезвычайное положение. Над нашей родиной нависла огромная угроза. Граждане Литвы, сплотимся для защиты нашей страны!"

Началась широкая эвакуация гражданского населения. В обязательном порядке должны были эвакуироваться семьи ополченцев и левых активистов: временная оккупация литовской территории считалась неизбежной, все были уверены, что гитлеровцы постараются отыграться на близких волонтёров, с целью ослабить дух сопротивления.

Печально, но предпринимаемые меры по эвакуации литовских граждан еврейской национальности оказались малорезультативны. (К тому моменту в распоряжении советских разведорганов уже находились документы, приоткрывающие планы гитлеровцев по решению "еврейской проблемы". С ними были ознакомлены ответственные товарищи из литовского МИДа и МВД). Большинство евреев Литвы от эвакуации отказалось — сыграла память о депортации "жидов" из Польши, Литвы и Беларуссии в ходе отступления русско-польских войск в 1914-1917 годах.

Тогда на волне шпиономании, захлестнувшей первоначально Польшу, а позднее и Российскую республику, евреи были обьявлены "германским элементом влияния", "немецкими шпионами". Людей выбрасывали из домов и гнали пешком многие сотни километров, почти не заботясь о их пропитании и совсем не озадачиваясь проживанием; депортируемые евреи мёрзли в дровяных сараях, куда их иногда пускали сердобольные селяне, мокли в скирдах соломы, угорали в забитых до отказа вагонах для скота. Эти события стоили жизни многим тысячам детей, женщин и стариков. Вернувшиеся после войны в свои дома беженцы не желали их больше оставлять.

До 22 июня имеющиеся в распоряжении литовского правительства германские директивы опубликовывать было нельзя; а голословным утверждениям люди не верили. "Тогда нас обзывали немецкими шпионами, теперь нас немцами пугают — какая разница?"

(Надо сказать, что такая же проблема возникла и в демилитаризированной зоне — жители еврейских местечек Гродненщины, Белостока и других районов Западной Беларуссии с недоверием встретили предложения о полной эвакуации: вывезти удалось только детей, да и то не всех.)

До 25 июня Литву покинуло менее одного процента проживавшего в стране еврейского населения. (Не считая детей. Детвору вывозили не глядя на происхождение, в большей степени успели вывезти городских детей, в сёлах и хуторах отправлять чада "в дальние края" привычно опасались.) После 26 июня, когда кроме публикации немецких директив, появились первые наглядные примеры обращения интервентов с еврейским населением, бросились спасаться... Но к тому моменту для многих уже было поздно, германские войска продвинулись глубоко вглубь литовской территории.

Во многом именно необходимостью прикрыть исход сотен тысяч людей из местечек Виленщины, из Жемайтии, из других земель Литвы обьясняется столь ранний переход к активным действиям Первого механизированного. По первоначальным планам, его силы, соединившись с советскими войсками, выдвинутыми из Латвии в районе северо-западнее Пеневежа, наносили два удара по расходящимся направлениям: основной, на Шауляй, отбрасывающий приморскую группировку немцев, и вспомогательный, по линии Утена-озеро Свирь, предотвращая обход германскими моторизированными силами выступа советской оборонительной позиции на Березине.

Из-за необходимости прикрыть эвакуацию из западных районов Литвы и обеспечить прорыв Вильнюсского гарнизона (с которым тоже отходило огромное число беженцев), Первая бригада корпуса вступила в бой с германскими передовыми частями уже 25 июня у Расейняя (против 36-ой пехотной и 6-ой танковой дивизии 41-го моторизованного корпуса немцев). Советских танкистов поддерживала 4-ая ополченченская (шауляйская) литовская бригада, позже развёрнутая во 2-ую ударную литовскую дивизию. В этих боях 41-ый моторизированный корпус понёс заметные потери, что снизило темпы его продвижения. Контратакующие советские и литовские части также были обескровлены.

Особо тяжёлые потери понесли литовские пехотинцы, стоявшие буквально насмерть: из 14 372 волонтёров, зачисленных в 4-ю бригаду до 26 июня, только погибшими к 27 числу бригада потеряла 5 956 человек. Число раненых составило 11 217 — это значит, что очень многие оставались в строю и после двух, трёх ранений.

Пропавшими без вести в бригаде к 27-му насчитывали 1 178 волонтёров. Вопреки обычной практике, большинство пропавших без вести были не угодившие во вражеский плен — даже по германским данным, в ходе боёв за Расейняй было взято пленными лишь около 600 человек. Включая в число пленных и персонал захваченного военно-полевого госпиталя, и оказавшихся на оккупированной территории литовских чиновников из управления народного образования. В действительности практически все пропавшие без вести бойцы-"шауляйцы" погибли в арьегардных боях, были засыпаны в окопах взрывами и гусеницами танков, разорваны на части снарядами тяжёлой артиллерии, так что даже "смертных жетонов" не осталось...

К 27 июня безвозвратные потери бригады превысили её списочный состав на 25 июня — дату вступления в бой. Бригада продолжала сражаться — в бой шли все, кто был в состоянии держать оружие. Но на утро 28-го июня в ротах и батальонах, вместе со взявшимися за винтовки стариками-обозниками, девчонками-санитарками и даже с прибившимися за дни боёв мальчишками из еврейских гимназий осталось не более полутора тысяч "активных штыков".

Вместе с ещё оставшимися "на ходу" советскими танками литовские роты медленно отходили на Паневежис. К 28 июня литовская авиация была почти полностью уничтожена: над запруженными беженцами дорогами повисли немецкие пикировщики. Именно на северном фланге советско-германского фронта немецкая авиация продемонстрировала свою "рыцарственную суть" во всей красе: с 26 по 30 июня на дороге Кельме-Ионишкис ("Дорога непрощённых слёз") погибло более 20 тысяч беженцев. Это массовое убийство никак не было оправдано с военной точки зрения: среди беженцев не было взрослых мужчин Жемайтии — они все ушли сражаться. Погибли женщины. Старики. Дети не старше четырнадцати лет (пацаны постарше, как один, подались либо в ополчение, либо в лес). Советская авиация, действовавшая с аэродромов Латвии, только после 1 июля смогла прикрывать советские и литовские войска, и то — лишь не далее 100 километров от линии границы.

Германские войска, отбросив контратакующих, практически беспрепятственно продвигались в северном направлении и 29 июня, сломив незначительное сопротивление шауляйского гарнизона, заняли Шауляй. Однако дальнейшее их продвижение было заблокировано занявшими оборону на рубеже реки Муша латышскими дивизиями.

С 30 июня немецкие части были остановлены на подступах к Лиепае. С первого июля отсчитывается момент вступления в войну Эстонии — Первый волонтёрский мехкорпус эстонцев нанёс удар на Куршеняй, деблокируя остатки литовских сил в Жемайтии. Таким образом, 1-ая бригада советского 1-го ударного корпуса выиграла достаточно времени союзным силам, что позволило остановить германское наступление на советско-литовской границе.

Две другие механизированные бригады и артполк корпуса днём позже (начала боёв у Расейняя) атаковали силы 56-го моторизированного корпуса генерала Манштейна у города Пабраде, нанеся поражение 8-ой танковой дивизии вермахта, а впоследствии вели тяжёлые бои вдоль железнодорожной линии Вильнюс-Двинск (Даугавпилс), с частями 3-ей моторизированной и 26-ой пехотной дивизий 56-го корпуса немцев. Как известно, пробиться в северо-восточном направлении вильнюсский гарнизон не смог, потеряв в боях на реке Вилия более пятидесяти процентов личного состава. Небольшая часть сил гарнизона и беженцев к 6 июля сумели выскользнуть из кольца, воспользовавшись железнодорожной веткой Вильнюс-Молодечно, на короткий срок перешедшей под контроль 2-ой бригады тяжёлых железнодорожных артсистем (советской).

Из-за преждевременности и поспешности вступления в бой частей Первого механизированного план остановить германские войска на территории Литвы встречными ударами провалился: соединения корпуса разрозненно, под сильным давлением германских пехотных частей отходили на север и северо-восток; литовские пехотные силы, составленные, как правило, из волонтёров, дрались героически, но обеспечить должное пехотное прикрытие советских танкистов не могли.

6 июля 1941 года.

Зал приёма дипломатических миссий Петроградского Совета

Совещание военных атташе стран, "выразивших поддержку жертвам нацистской агрессии"

— Приветствую вас, господа!

— Доброго утра, дорогой друг, доброго утра. Какие у вас новости?

— Новости мы сейчас послушаем у наших любезных хозяев.

— Иронизируете?

— Ну почему же?

— Русские, как всегда, будут скрывать происходящее, вряд ли услышим что-нибудь ещё, кроме уже знакомых призывов поскорее дружить.

— Да, и при этом они так старательно отказываются от ваших заманчивых предложений.

— Русские всё так же настаивают на внесении в декларацию Обьединённых Наций своих пунктов?

— Не знаю, я не участвую в переговорах напрямую.

— Но ведь косвенно, косвенно... Хотя бы намекните — есть изменения?

— Изменения в позиции русских следуют за изменением линии фронта.

— Преувеличиваете, дорогой сэр, преувеличиваете. Советы вряд ли так открыто поддаются шантажу.

— Да и на фронте у них пока дела идут неплохо.

— Не скажите. Успехи немцев пока не уступают их действиям в прошлых кампаниях.

— Вы полагаете, что стратегический замысел Гитлера удался?

— Знать бы ещё, в чём он состоит, замысел Гитлера!

— Ну если наш британский коллега столь уверенно говорит о положении русских фронтов, может, он и покажет нам его?

— А вы хотите сравнить наши разведданные?

— Ну что за подозрения! Давайте просто совместно обсудим, как обстоят дела у наших хозяев. Если пожелаете, я первый начну.

— Итак. Взглянем на карту. Как мы знаем, гитлеровская стратегия до сих пор состояла в концентрации сил на главном направлении. Вся сложность сейчас в том, чтобы понять — Юг или Центр?

— Север вы всё-таки отбрасываете?

— Литва... Это несерьёзно. Если бы немцы всерьёз рассчитывали на капитуляцию России после захвата столицы, они бы нанесли удар такой силы, что оборона литовцев рухнула бы в считанные часы. А Вильно пал только два дня назад!

— Говорят, что русские пустили там в бой свои элитные части?

— Да, Первый механизированный. Нечто вроде вашей лейб-гвардии — отборные коммунистические части. Но вы же не думаете, что элитными войсками можно проводить фронтовые операции? Немецкие силы были явно недостаточны, раз такие относительно малочисленные группировки смогли причинить крупный ущерб!

— Не всё так просто, мистер, не всё так просто... Но в целом вы правы, Литва — малозначащий эпизод.

— Думаю, остальные фланговые операции рассматривать не стоит тем более.

— Этот нелепый путч в Финляндии... На что Маннергейм рассчитывал?

— Говорят, в британской миссии сплетничают, будто у фельдмаршала были личные контакты с Густавом Пятым?

— Нелепость ещё большая! Шведы молятся на свой нейтралитет!

— Кто говорит о нарушении нейтралитета? Кроме русских, разумеется. Просто, если у Дитля дела пошли бы так, как Гитлер рассчитывал изначально, шведы тихонько пропустили бы по своим рельсам пару-тройку дивизий — и тогда бы у Маннергейма был бы шанс.

— Тем более нелепость! Не имея помощи от союзников — всё равно начинать войну с намного более сильным противником — и при этом ещё не иметь поддержки своего же правительства! Я внезапно перестал понимать маршала!

— Говорят, что у него не было выбора...

— Впрочем, оставим действительно в сторону это обсуждение и не будем отклоняться от главной темы. Где же всё таки Германия рассчитывает нанести решающий удар Советам?

— Ну, на самом деле Север вы исключаете напрасно. Если бы не неудачи немецких войск и их союзников, на Севере получались очень миленькие клещи. Посмотрите — Дитль бьёт на Мурманск и Оулу, соединяется с Маннергеймом, после чего — глубокий охват до Архангельска. А в это время приморская группировка прорывается мимо Псковского озера и выходит к Новгороду. Затем поворот навстречу друг другу — и в руках Гитлера и Петербург, и все северные русские порты. Но Хакон Седьмой счёл, что его войска должны воевать вблизи от норвежских берегов, а не в Ливии бегать от Роммеля, вот и сорвался замысел.

— Не будем ссориться, господа! Даже если идея главного удара на Севере и имела место, она в прошлом. Но немцы мастера быстро менять свои планы. И подстраховываться на случай неуспеха. Так что неважно, какую стратегию они сейчас реализуют — первоначальную или запасной план, в любом случае они должны выбрать направление главного удара. А раз Север мы отвергаем — остаётся выбор между Югом и Центром.

— Однозначно — Юг.

— Но почему? Центральное направление немецким генералам более знакомо — они здесь воевали всего каких-то два десятка лет тому назад!

— Вы же отлично знаете — русский фронт имеет севернее Киева естественное членение. Вот на карте — долина Припяти и её притоков. Центральный и южный участки почти не оказывают взаимного влияния вплоть до левобережья Днепра. Поэтому их можно рассматривать как изолированные кампании. Их немцы проводят порознь.

Каким бы не был опять же их первоначальный замысел — сейчас немцы вынуждены подстраивать его под сложившееся положение. А в центре оно у них крайне неудачно. До катастрофы в Норвегии, конечно, не дотягивает, но...

Вне сомнения, немцы нацеливались северным крылом обойти Минск и подрезать образующийся "котёл" ударом от Бреста на Бобруйск. Северное крыло имеет выдвижение, хотя, конечно, о охвате Минска речи не идёт. А вот вторая ударная группа — сообщают, что её командует небезызвестный Гудериан — застряла намертво.

— Ну почему, берлинское радио передавало, что окружение "Брестского мешка" они завершили.

— Когда? Три дня назад? А вчера русские сообщили, что блокаду прорвали! Да даже если и не так — в любом случае Гудериан безнадёжно опаздывает к боям под Минском, а в одиночку Готу с войсками всего Белорусского Особого не справиться. Значит, здесь, в центре немцы отказались или в ближайшее время откажутся от глубоких операций, поскольку добиться решительного успеха на этом направлении сейчас им невозможно. Остаётся Юг.

— А почему вы отбрасываете вариант стратегической паузы? При столь значительном расхождении между подготавливаемыми планами и их реализацией разве не логично стабилизировать линию фронта, подтянуть резервы, привести в порядок тыл? И уже потом переходить в наступление?

— Ну, у Гитлера, наверное, нет таких неторопливых генералов, как у вашего Черчилля. А если серьёзно — то времени на стратегическую паузу у немцев нет совсем. Им надо торопиться ещё сильнее, чем в начале, потому что мобилизация в Федерации продолжается, промышленность переходит на круглосуточный график и выпуск военной продукции, обучение новых дивизий первой волны уже завершается — ещё пара недель и Гитлер преодолеть днепровский рубеж будет не в силах ни при каких обстоятельствах.

— А не может его удовлетворить захват русских земель до Днепра?

— Господа, Гитлера может удовлетворить только военная победа. Какого бы плохого мнения я не был бы о ваших генералах, мощь Британской Империи будет отрицать только слепой. Не принудить русских к капитуляции — значит влезть в долговременную наземную кампанию, да ещё полностью растратить в ней все резервы.

— Да, я слышал, у люфтваффе на русском фронте проблемы.

— Действительно, что-то скромно Геббельс хвастается успехами "птенцов" Геринга.

— Большие потери?

— Лондон не бомбят уже три недели.

— Вообще над Англией не появлялось ни одного самолёта.

— Преувеличиваете!

— Пф-ф! Фоторазведчик!

— Что, и впрямь перебрасывают все силы на Восточный фронт?

— Говорят, даже заняли пилотов у Петена.

— Сказки! Но итальянские добровольцы на русском фронте действительно отметились.

— Господа, господа! Не все сразу! Конечно, всех нас не может не радовать ослабление воздушной войны на Западе, но на Востоке победа зависит не от действий авиации! Только разгром в ближайшее время крупной группировки русских войск может вынудить русских капитулировать!

— Это вы напрасно надеетесь! Русские не сдадутся!

— А что им останется делать?

— Наполеон тоже так считал!

— Гитлер не полезет в глубь России, он же не дурак!

— А тогда на что же он рассчитывает, что русские испугаются?

— Советы! Пугать! Ха!

— Тяжёлые потери могут сделать дальнейшее сопротивление бессмысленным!

— Скажите это русским!

— Причём здесь упрямство? Немцы, выбив крупные группировки, будут разделываться с необученными подкреплениями по частям! Без больших потерь! Это доступно даже насквозь гранитным мозгам коммисаров!

— Где разделываться? Что, русские в монгольском стиле будут переть волна за волной из своих диких степей на немецкие позиции? Они отойдут и немцы, немцы будут вынуждены дробить силы, удлинняя коммуникации! Что потом будет, знаете? Давненько Коленкура не перечитывали?

— Хватит! Хватит орать, господа! Давайте вернёмся к насущному вопросу — где немцы рассчитывают сейчас добиться крупного успеха. Я полагаю — они намереваются сделать это на юге. Если первоначально главный удар и не нацеливался в этом направлении — они перенесут или уже переносят свои усилия в полосу действий своей Первой танковой.

— Группа Клейста. Он один из лучших.

— Да. Так вот. Смотрите. Конфигурация фронта на Юге для немцев сейчас наилучшая для глубокого маневра на окружение. Я бы сказал, что сейчас у немцев шанс не меньший, чем год назад в Бельгии. Одним сильным ударом отрезать крупнейшую группировку противника и полностью обнажить приморский фланг. Не воспользоваться было бы чрезвычайной глупостью.

— И какими вы полагаете, будут направления ударов?

— Смотрите. Конфигурация границ на Юге восточного фронта для немцев — с одной стороны, на редкость удачна. С другой — угрожающа.

— Парадокс?

— Никакого парадокса. Если атакующей стороной на южном направлении будет Германия — она может реализовать позицию к своему преимуществу. В обратном случае — оборона с германской стороны на южном участке фронта всё равно невозможна — русские могут, перейдя в наступление, нанести здесь, и именно здесь Гитлеру катастрофическое поражение. После которого уже не Советы, а Гитлер будет вынужден умолять о мире.

Видите — ниже значительного выступа границы восточно-европейский театр глубоко рассечён нейтральными странами: Словакией и Венгрией.

— Венгры — союзники бошей.

— Не слишком пылающие энтузиазмом. До сих пор от Хорти Гитлер получил только дивизию из этнических немцев. Как там её: "Мария-Луиза"? "Мона Лиза"?

— Не смешно. "Мария-Терезия". Это из австрияков. И это даже не дивизия. Так, части Охранного корпуса.

— Бессмысленное уточнение.

— Не скажите, не скажите. Три дня назад тот вояка — гауптманн, кажется? Он так старательно обьяснял, почему его нельзя считать СС!

— Да, как я понял — это что-то вроде войск охраны границ у русских.

— В общем — не армия.

— Господа! Самое важное — то, что словаки друзьями Гитлера не являются ни в коем случае. Если русские перейдут в наступление — они получат в своё распоряжение словацкий транспортный коридор, который позволяет им сразу, минуя территории немецких союзников, выйти прямо к границам Германии! Причём пережать эту артерию будет поистине затруднительно — западные отроги Карпат прикроют её с севера, а венгерский нейтралитет — с юга.

— Вы думаете, в таких обстоятельствах Гитлер стал бы церемониться с Хорти?

— Я думаю, что Гитлер не рискнёт воевать одновременно и с Советами, и с венгерскими националистами.

— У Гитлера есть многочисленные сторонники в Венгрии.

— Их позиции в армии незначительны. Армия выполнит волю регента.

— Хорошо. В опасности положения немцев на юге вы меня, пожалуй, убедили. Дожидаться русской контригры на Юге Гитлеру, видимо, не стоит. Ну а теперь обьясните, какие у него есть на Юге преимущества?

— Тот самый галицийский выступ нависает над районом Киева с севера, создавая угрозу броска к Днепру. Но, что важнее, с этого выступа можно нанести удар на юг и юго-восток, в верховья Днестра и соединившись с румынами, вдоль долины Южного Буга выйти в низовья Днепра. А затем — повторный рывок механизированных сил уже через Днепр — на севере, в слиянии Днепра и Десны и на юге, в Таврии. А затем поворот навстечу, по левому берегу с смыканием клещей где-то в районе большой излучины Днепра. Например, где-то в районе Кременчуга.

— Вы фантазёр, любезнейший! Между Днепровским лиманом и средним течением Днепра — по прямой добрая тысяча километров! Если немцы вздумают так широко распахнуть пасть — русские вобъют германскому крокодилу в зубы такую твёрдую распорку, что он захлебнётся собственной слюной!

— Да, с размахом своего замысла вы погорячились... Но относительно первого этапа я с вами совершенно согласен — отрезать Прикарпатье означает разом ликвидировать все те слабости немецкого положения, о которых вы рассказывали. Хорти давно точит зубы на Словакию, но пока опасается Советов. Если немцы отбросят русских от границы, он обязательно попытается взять своё. А затем обратного хода не будет и придётся и дальше следовать за Гитлером. Немцы избавятся от угрозы собственному тылу и получат довольно многочисленные войска союзника, что сейчас для них, если конечно, доверять советским данным о потерях, весьма актуально!

— Верно, господа. Полагаю, что Гитлер рассчитывает после соединения с румынами не распылить войска, а нанести сконцентрированный удар по сходящимся направлениям — на Киев! Тогда у немцев получится последовательно рассечь и разгромить советские силы на правобережье Днепра. И, что для Гитлера очень важно, будет громкая пропагандистская победа. Захват Киева позволит ему говорить о очередном грандиозном успехе. Даже если на этом он остановится, его положение останется выигрышным. Вы правы — только Юг!

— Да, пожалуй...

— С точки зрения логики — бесспорно. Но Гитлер — псих, он много раз поступал вопреки всякой логики. Что ему мешает и на этот раз выкинуть какой-нибудь непредсказуемый фортель?

— Гитлер — сумашедший. Но его сумашествие последовательно, а следовательно — логично. И уж подавно не страдают сумасшестсвием германские генералы. А потому — немцы либо изберут стратегическую паузу — либо действительно сконцентрируются на южном направлении.

— Согласен.

— Господа, пойдёмте. Нас приглашают.

Через полтора часа на том же месте.

— Ну как вам совпадение наших прогнозов и русских предположений?

— Вы знаете, я за это время заново обдумал наш предыдущий разговор и пришёл к очень неприятным для Гитлера выводам.

— Может, поделитесь этими приятными "неприятностями" с коллегами?

— Охотно. Вы видели, что Германия начинала эту войну, имея полную свободу стратегических действий. Немцы одновременно начали операции на трёх стратегических направлениях, на каждом из которых в случае успеха возникала возможность в последующем его развитии. Причём на каждом направлении могли добиться целей всей войны. Согласны, господа?

— Несомненно.

— Можно сказать, что немецкие генералы вполне грамотны. Иное планирование боевых действий было бы безграмотно. Вы правы.

— Но русские последовательно всего за две недели перекрыли два из возможных трёх направлений, оставив определённое пространство для немецкого маневра лишь на том, где изначальное расположение немцев в случае неудачи выглядит самым опасным. Ни на какие мысли не наводит? Представьте себе, что вы изо всех сил бежите по коридору к выходу, а у вас перед носом закрывают одни двери за другими, оставляя открытой лишь одну, самую тёмную.

— Пся крев!

— Ну, приведённая вами аналогия, конечно, чересчур примитивна, но на редкость точна. Если уж мы за полчаса не слишком обременительных рассуждений додумались до такого, уж тем более могли сообразить и русские. Это ловушка, господа!

— Западня! Ха-ха!

— Преувеличиваете!

— Нисколечко! Гитлер, конечно, та ещё тварь, но отнюдь не неуязвимая. Он попался!

— Не "гоните коней", как говорят ваши любимые русские. Поймать Гитлера было бы неплохо. Но если он не полезет в ловушку?

— А самое интересное — из чего, по-вашему, господа, русские смогут сделать ловушку на такого крупного зверя? Его ведь мало поймать — надо удержать и прикончить! Если русские попытаются окружить ударные силы немцев и у них не выйдет — последствия могут оказаться катастрофическими уже для них самих.

— Не знаю, господа. Советы любят преподносить сюрпризы. Не думаю, что их запас исчерпан.

— А вот скажите: неужели у Гитлера нет хотя бы парочки нормальных мозгов, чтобы додуматься до того же самого?

— Мозги, наверно есть. Вот только выхода нет! Вы правы — это классическая западня. У Гитлера два плохих варианта — или лезть вперёд, рискуя напороться на чёрти что. Или — что ещё хуже — мириться с русскими. Потому что остановка на нынешних рубежах играет на руку лишь русским, заканчивающим мобилизацию. У Гитлера осталась последняя неделя — дальше о стратегическом превосходстве ему следует забыть.

— Да. Если остановится — добьют.

— Добьют, если немцы попятятся.

— Когда Советы развернут хотя бы приграничные округа — попятятся. У них хватит резервов на полуторамиллионную армию, а за месяц они намереваются увеличить военное производство в пять раз. Через два месяца у русских будет на фронте трёхмиллионная группировка — достаточно, чтобы германские войска начали отход.

— Гитлер может прибегнуть к тотальной мобилизации.

— Тоже. Ну да.

— А откуда он возьмёт рабочих на заводы? Хлеб? Сырьё?

— Ваши французы и поляки, хотя и проклинают Гитлера, исправно работают на немецких заводах. Про чехов даже не говорю — чья разработка последний немецкий штурмовик?

— Вы неправы. Это машина господина Мессершмидта.

— Была его машиной. Но до ума её довели чешские авиаконструкторы.

— Что, удачно дебютировала в Египте против ваших войск?

— Радуетесь, что у вас на севере "двестидесятые" не летают?

— У нас им неконфортно. То слишком холодно, то черезчур жарко.

— Господа, не ссорьтесь. Вы ведь видели данные этой машины. На Севере её неоткуда применять — она нуждается в слишком больших аэродромах. На Кольском полуострове, насколько я знаю, просто нет полос длиннее четырёхсот метров.

— К тому же, мы отвлеклись от обсуждения. Так вы полагаете, что Гитлер полезет, если решится на тотальную мобилизацию и новые меры по набору на германские предприятия иностранных рабочих?

— Иначе риск окажется запредельным.

— Значит, можно с некоторой определённостью ожидать событий в ближайшее время.

— Да, на этой неделе. Или Гитлер начнёт отвод войск и пришлёт полноценную делегацию...

— Русские не заключат мира с этой свиньёй!

— Нет, разумеется. Но о прекращении огня они говорили уже не раз. Пока у немцев не было необходимости обсуждать условия прекращения военных действий. Но теперь, возможно, Гитлер пойдёт на это.

— Временно, господа, временно!

— Советы определённо сказали, что подписывать хоть какие-нибудь бумаги вместе с нынешним немецким канцлером отказываются. Но с прошлым правительством Польши у них так и тянулось перемирие все межвоенные годы. Русские никогда не признают правительство Гитлера вновь — но это не значит, что они обязательно будут с немцами воевать.

— Да, сказать, намерены ли русские окончательно покончить с Гитлером или они предпочтут выжидать и смотреть, как будет идти война в Европе — непросто.

— Если Гитлер не угомонится и попытается воевать дальше — выбора не будет.

— Не думаю. Если ловушка существует — русские с удовольствием разотрут в слякоть угодившие в неё немецкие армии, но от перемирия не откажутся — когда немцы начнут махать белым флагом.

— Зачем им тогда перемирие? Не проще ли добить?

— Вы просто плохо представляете нынешних русских. Они питают глубокое, органическое отвращение к массовому насилию. Пока выбора нет — русские будут сражаться. Но если немцы согласятся прекратить огонь и отойдут — русские не будут их добивать.

— Вы преувеличиваете русское миролюбие. Я уверен: Гитлер задел их очень чувствительно. Русские не успокоятся, пока его голова на плечах.

— Ну и что?

— Гитлеру конец!

— Посмотрим. В ближайшие дни предопределится судьба Восточного фронта. Во-первых, решится ли Гитлер продолжать войну — или запросит мира. Во-вторых. Достаточно ли у русских сил, чтобы отразить готовящееся наступление. И есть ли у них план по разгрому последней ударной группировки немцев. И напоследок. Если в ближайшее время немцы будут разбиты — будут ли русские предлагать перемирие или переориентируются на полное поражение Германии. Всё это станет ясным в течении четырёх — максимум, восьми дней. Недолго осталось, господа!

Северный апперкот

К боевым действиям на Крайнем Севере верховное германское командование готовилось с тяжёлым сердцем. Труднейшие природные условия и отвратительная погода "прекрасно" сочетались с крайней удалённостью, отсутствием иного пути снабжения, кроме морского и слабостью собственного флота. Немецкая группировка в таких условиях не могла быть значительной — обеспечение даже двух горно-егерских дивизий, сконцентрированных в районе Киркенеса, обходилось дороже, чем комплектация целой армии где-нибудь в Польше. Неудивительно, что в главном штабе сухопутных сил Германии в горячей полемике чаще одерживали верх сторонники оборонительных действий на Севере после начала советско-германского конфликта.

Понадобилось специальное высшее совещание при канцлере, полностью посвящённое "норвежскому вопросу" для окончательного выбора стратегии. Выступавший от сторонников оборонительного плана командующий войсками в Норвегии генерал-полковник Фалькенхорст, ссылаясь на личный опыт и пример недавней норвежской кампании, в несколько преувеличенном виде подал масштаб стоящих перед немецкими войсками сложностей в случае, если они будут вынуждены вести наступательные бои в горной тундре.

"Отличная физическая форма наших солдат, их выучка и прекрасная амуниция дают право мне уверенно говорить — суточное продвижение дивизий может составить до десяти километров. Эти десять километров по прямой — на самом деле десятки километров по извилистым и неверным горным тропкам, до конца лета полностью не оттаивающих, в снежных наносах, лабиринтах каменных скал, при непрестанной смене дождя, тумана и снега, изредка прерываемых короткими моментами ясного неба. Когда всё необходимое солдаты вынуждены нести на себе, лишь продукты доставляя по тем же ужасным тропам на вьюках, при катастрофической нехватке обученных и способных переносить кошмары погоды норвежских пони — единственной породы вьючных животных, которая может применяться в этих условиях.

Но такие цифры продвижения действительны лишь при отсутствии вражеского сопротивления. Опыт боёв в норвежских горах показывает, что даже один правильно установленный на горном склоне пулемёт способен потребовать для своего обхода нескольких суток непрерывных боёв. Поэтому спланировать заранее дату выхода наших войск к Мурманску нельзя ни коим образом.

Наступающие в направлении Печенги и Мурманска части неизбежно столкнутся со всё возрастающим сопротивлением и окажутся в крайне тяжёлом положении — истратив свои физические силы в тяжёлой борьбе со стихией и сопротивлением красных, имея лишь минимальный паёк и никакой возможности отдохнуть и нормально согреться, наши солдаты рано или поздно окажутся перед лицом численно превосходящего, а в умении действовать в условиях Севера не уступающего врага.

Наступление неизбежно обернётся обороной, вдобавок на неподготовленных, неудобных с точки зрения снабжения и пополнения позициях, при том, что сколь либо значимого результата в ходе наступления достигнуто не будет. Я полагаю, что максимум, на что будут способны наши войска — это занять в первые дни район Печенги. И то, если флот поддержит их высадкой тактических десантов. Не стоит ли предпочесть обороне на неподготовленном участке оборону на заранее спланированном участке, где можно избежать ненужных потерь и сохранить значительные материальные ресурсы?"

Генерал Паулюс, дававший обзор плана наступления, подготовленого в ОКХ, не стал возражать против нарисованной Фалькенхорстом картины, заметив лишь, что: "более тесное взаимодействие с флотом и люфтваффе может сгладить некоторые упомянутые моменты". Главый упор генерал Паулюс сделал на разборе причин, требующих развития на Кольском полуострове именно наступательных действий с достаточно решительным характером.

"Недостаточная активность наших сил", — отметил он, — "даст шанс Советам не только укрепить свои позиции, но и начать применять свою корабельную группировку против наших транспортов, идущих из Нарвика. Ни для кого из присутствующих не секрет, что значительная часть всего грузового флота, имеющегося в нашем распоряжении, занята на перевозках жизненно важной шведской руды. Если против нашего торгового флота начнут действовать советские авианесущие суда — а на Севере враг располагает, как минимум, четыремя кораблями такого класса — потери в тоннаже могут очень скоро обернуться драматическим снижением поставок ценного сырья."

Паулюс признал наличие сложностей, указанных Фалькенхорстом, но не пообещал, что за оставшееся до начала активных действий удастся избавиться от большинства из них.

"Наш флот не располагает сильным влиянием в этой части Атлантики, чтобы обеспечить себе безусловное доминирование. Пока "Тирпиц" и "Бисмарк" в сумме с "Цеппелином" отвлекают на себя основное внимание англичан*, мы можем оперировать на Севере лишь лёгкими надводными кораблями. Но со штабом Деница достигнута договорённость, что перед началом операции "волчьи стаи" из Атлантики на некоторое время перейдут в порты Северной Норвегии, что исключит активность надводных кораблей советского Северного флота."

"Некоторые вопросы передового выдвижения можно будет снять массовым применением тяжёлых планеров, сейчас разрабатываемые в Аусбурге и DFS", — сообщил начальник генштаба далее. "Но применение планеров будет вынужденно однократным, их результативнее применять для занятия важных населённых пунктов. Переброска лёгкой бронетехники воздушным путём скажется на устойчивости вражеской обороны самым благоприятным образом."

Важным средством обеспечения будущих боевых действий Паулюс предлагал считать политические и дипломатические жесты.

"Полевая оборона Кольского полуострова во многом зависит от позиции размещённых на нём норвежских частей. Если нам удастся нейтрализовать их, не прибегая для этого к оружию, успех акции по захвату Мурманска обеспечен."

Подводя итоги обсуждению, Гитлер высказал категорическое требование: "...нейтрализовать северную флотскую группировку красных, как создающую наивысшую угрозу нашим коммуникациям в Атлантике, даже более значительную, нежели Королевский флот. Оборонительная манера действий не способна выполнить эту задачу, потому что авиация и флот без поддержки сухопутных сил не располагают достаточным запасом сил. Основной целью первоначального этапа наступления корпуса Дитля должна быть Печенга и последующий поворот в направлении на Кандалакшу. После рассечения советских коммуникаций положение сил станет удовлетворительным. Использование для снабжения печенгского порта нельзя признать целесообразным до завершения операций на Мурманской железной дороге. Район озера Инари следует оборонять, как исходный пункт транспортных колонн снабжения."

Исходя из указаний фюрера, была составлена директива для наземных войск и сил люфтваффе, задействованных в операции. На флот, кроме поддержки войск Дитля, возлагалась ещё и задача "обеспечения дружественного к нам отношения Финляндии, для чего должны быть выделены десантные средства для занятия Аландских островов." Основные силы балтийской эскадры кригсмарине были задействованы в Ботническом заливе, на Севере наступление поддерживали только малые сторожевые суда и действия двух переброшенных флотилий подлодок.

______________

* — весной 1939 года, на совещании высших чинов кригсмарине, посвящённом обсуждению будущей тактики действий надводных сил, особое внимание уделялось опыту "испанских событий". Присутствующие согласились с высказанным мнением, что практика конвоев обесценивает действия отдельных рейдеров. "Авиационная разведка, сопровождающая конвои, сделает внезапную атаку одиночного судна на конвой, либо маловероятной, либо чрезмерно опасной. Действия против конвоев должны предприниматься сконцентрированными силами при наличии собственного авиационного прикрытия". Дополнительно отмечалось, что наличие в составе эскадры авианесущего корабля позволит предотвратить эскадренное сражение в неудобной для германского флота конфигурации — благодаря заведомо произведённой разведке. "Эскадренное сражение флотов, располагающих авианесущими кораблями, может состояться лишь при наличии ясно выраженной с обеих сторон воли к решительному столкновению. Имея превосходство в ходе, наши тяжёлые корабли могут угрожающе парализовать трансатлантические сообщения в нужный момент, не вступая в бой со всем английским флотом. Начатое вовремя, такое наступление на море послужит наилучшей поддержкой наступления сил вермахта на континенте, лишив Англию преимуществ колоний и сломит волю к сопротивлению."

Совещание приняло документ, в котором отмечалось, что если поражение главного противника рейха на континенте — Франции — возможно лишь в сухопутной битве, то принуждение к миру Великобритании, в силу её островного характера, может произойти лишь вследствии воздействия на её морские силы или коммуникации.

"Последующий ход событий и инициатива флота предопределит, каким именно путём будет нанесён Англии решающий удар — уничтожением ли важной части её линейного флота либо постоянным рейдированием сильной надводной группировки кригсмарине в Атлантике. Главной целью на настоящий момент остаётся потому усиление группировки тяжёлых кораблей в Северном море. Первоочередной задачей — завершение постройки и скорейший ввод в строй авианесущего рейдера "Граф Цеппелин". Его лётные группы следует ускоренно тренировать для того, чтобы как можно больше сократить разрыв между спуском на воду и приведением корабля в боевую готовность."

Особо отмечалось необходимость всячески усилить истребительную группировку авианосца, даже в ущерб ударным машинам. "Требования свободы маневра на море предполагают надёжное ограждение эскадры от воздушного наблюдения, для чего истребительное прикрытие должно быть максимальным. Они же (истребители) способны выполнять задачи разведчиков. Ударная авиация малопригодна в эскадренном бою, а противолодочную защиту и перехват надводных судов могут выполнять эскадренные миноносцы последнего проекта. Для выполнения их работы в состав эскадры целесообразно включать быстроходный транспорт."

(Эсминцы последнего германского проекта обычно называли "тип Нарвик" — по операции, в которой они были применены впервые. На севере Норвегии гибелью флотилии "нарвиков" была опровергнута идея, что усиленное артиллерийское вооружение эсминцев может придать достаточно устойчивости лёгким кораблям для эскадренного боя.)

Из-за медленного хода работ по достройке немецкого авианосца, германский флот не сыграл заметной роли в ходе "битвы за Англию". (Операции подводного флота также откладывались до начала "сражения за Атлантику", крупными соединениями германские подводные лодки в Северной Атлантике появились с октября 1940-го.)

Во второй декаде мая 1941 года немецкие кригсмарине приступили к реализации многократно откладывавшейся операции по рейдерству крупных надводных кораблей в Северной Атлантике, названной "Рейнбунд". ("Учения на Рейне". В названии содержится отсылка к другой операции по "нейтрализации" — захвату скандинавских стран, именовавшейся "Учениями на Везере".)

Начал её прорывом через Датский пролив новейший германский линкор "Бисмарк" в сопровождении тяжёлого крейсера "Ойген".

"Рейнбунду" предшествовал успех "Альбатроса" — проводки недавно сошедшего со стапелей двойника "Бисмарка" — линкора "Тирпиц" через Ла-Манш. Мощное авиационное прикрытие немцами своей морской группировки сорвало атаки английских самолётов, немецкие торпедоносцы и бомбардировщики, в свою очередь, не смогли нанести серьёзного ущерба британским кораблям, вышедшим наперез "Тирпицу", но смогли затруднить их действия в достаточной мере, чтобы вышедший совсем недавно в море линкор, по сути, ещё не готовый к бою, смог проскользнуть в "арендованный" немецкими ВМС у Франции Брест.

Воздействие атак самолётов на подвижность флотских соединений, проявившееся в ходе "Альбатроса", считается, стало решающим аргументом за сохранение на "Цеппелине" группы Ю-87, сыгравших в событиях в Датском проливе заметную роль.

21 мая английские самолёты— разведчики обнаружили в норвежских водах немецкое корабельное соединение в составе "двух линейных кораблей". Английское Адмиралтейство немедленно усилило наблюдение за районом Бергена.

Уже 22 мая повторные вылеты разведчиков не нашли немецких кораблей. Предполагая их выход в Северное море и возможность прорыва в Северную Атлантику, Адмиралтейство выслало в море эскадру в составе линкора "Принс оф Уэльс" и линейного крейсера "Худ". В Датском проливе патрулируют крейсера "графств" — "Норфолк" и "Суффолк". Днём позже радары "Суффолка" обнаруживают немецкие корабли, прорывающиеся на юг вдоль кромки грендландских ледяных полей. Крейсера следуют за немецкой эскадрой, наводя на неё свои линейные суда.

Ранним утром 24 мая тишину грендландских ледников разорвали гулкие пушечные залпы: выйдя наперерез эскадре Лютьенса, корабли адмирала Хопкинса обрушили весь огонь на "Бисмарк". Поспешность завязки боя сыграла отрицательную роль — англичане оказались в невыгодном положении и плохо скоординировали действия.

Неудачное маневрирование под вражеским огнём закончилось поражением погребов главного калибра "Худа" 15-дюймовым снарядом с "Бисмарка", что привело к взрыву и мгновенному потоплению "сильнейшего корабля Британии". Линкор "Принс оф Уэльс", спущенный на воду буквально перед походом и потому наполовину ещё небоеспособный (в ходе боя одна из башен главного калибра вышла из строя по техническим причинам) не мог в одиночку продолжать бой. "Бисмарк" и "Принц Ойген", получив несколько попаданий, оторвались от англичан.

Практически сразу возник вопрос о прекращении операции и возвращении в Германию — повреждения не были тяжёлыми, но снижали скорость и маневренность кораблей, из-за чего мог сорваться главный замысел "Рейнбунда" — "охота на живца". Корабли Лютьенса, маневрируя в Атлантике, должны были вывести увязавшихся за ними преследователей на "засаду" — скрытно вышедшее из Бреста соединение в составе двух "старых" линкоров — "Шарнхорста" и "Гнейзенау" впридачу с "Тирпицом" (на которого, впрочем, особых надежд не возлагали). Линкоры поддерживали тяжёлые крейсера "Шеер", "Шпее" и "Хиппер". Авиационная поддержка в море возлагалась на недавно закончивший подготовку авианосец "Цеппелин". Существенную роль должна была сыграть базовая авиация — дальние морские разведчики должны были не только следить за вражеским флотом, но и координировать действия надводных эскадр и "волчьих стай" подлодок — в обеспечении операции было задействовано более тридцати подводных лодок. Для предотвращения пеленгации связь между воздушными разведчиками и надводными и подводными судами велась только на ультракоротких волнах; радиомолчание мог нарушать только "жертвенный барашек", на зов которого должны были прийти британские хищники.

После боя с эскадрой Хокинса Лютьенс стал колебаться — дальнейший прорыв на юг мог привести его корабли к столкновению с главными силами британского флота; из-за потери хода оторваться было бы невозможно. Вместо заманивания противника в ловушку в западне мог оказаться сам "Бисмарк". Перехваченная днём 24 мая длинная радиограмма с борта "Бисмарка" была попыткой адмирала снять с себя возможные обвинения в безрассудности: Лютьенс сообщал, что принял решение на максимально возможной скорости прорываться в Брест, поскольку уверен, что теперь англичане будут преследовать его эскадру и к берегам Норвегии, а до Бреста было на триста миль ближе.

Кроме того, немцы уже обнаружили выход в море основных сил Ройял Нави: с северо-востока от Северного моря Лютьенса отжимали корабли командующего флотом метрополии Тови в составе линкора "Кинг Джордж V" и линейного крейсера "Рипалс", поддерживаемые самолётами с авианосца "Викториес".

От берегов Британии развёртывались линкор 'Родней', крейсера 'Лондон', 'Эдинбург', 'Дорсетшир' и несколько флотилий миноносцев.

С запада спешили линкоры 'Рэммилес' и 'Ривенд'.

После некоторых колебаний Лютьенс всё-таки оставил "Принца Ойгена" в составе соединения ("Ойген" потерял ход в меньшей степени, чем "Бисмарк" и первоначально Лютьенс намеревался приказать крейсеру в одиночку возвращаться в Германию) и неожиданно для англичан повернул решительно навстречу следовавшему за ним "Принцу оф Уэльс" с "Норфолком" и "Суффолком".

После второго сближения с отрядом Уэйк-Уокера немцам удаётся оторваться от преследователей. Попытка торпедоносцев с "Викториеза" атаковать "Бисмарк" оказалась малорезультативной — из девяти "Свордфишей" попал в корабль лишь один, но торпеда не нанесла сколь-либо серьёзных повреждений. 25 июня корабли Лютьенса берут курс на Брест. Из-за ошибок при пеленгации последних радиограмм с борта "Бисмарка" британский флот первоначально нацеливается в район Исландии. Но 26 июня, уже установив через воздушного разведчика связь с эскадрой фон Фридебурга, Лютьенс вновь выходит в эфир и в Адмиралтействе хватаются за головы: до Бреста "Бисмарку" осталось идти несколько часов. Если "Бисмарк" соединится с брестской эскадрой, у немцев в Атлантике появится достаточная сила для того, чтобы угрожать эскадренным боем силам Метрополии. Допускать такого нельзя ни в коем случае: все британские корабли полным ходом идут за "Бисмарком", следуя с разных направлений. Вдобавок в радиограмме сообщалось — ход немецкого линкора из-за повреждений упал, и потеряно много топлива из носовых цистерн, может понадобиться буксировка. У британских кораблей заканчивалось топливо, но расшифровка радиограммы подстегнула адмирала Тови, и его корабли продолжили сжимать кольцо вокруг цели. Казалось бы, что замысел "Рейнбунда" готов реализоваться...

Вмешался случай. А также всё ещё недооцениваемая, но уже начинающая играть решающую роль сила — палубная авиация. Торпедоносцы с британского "Викториеза" дважды поднимались в воздух для атаки немецкого линкора. В первый раз они "удачно" отстрелялись по неистово маневрирующему, но не стрелявшему кораблю, уклонившемуся от всех торпед и бомб. "Утешением" для растроеннных лётчиков стало то, что это был "наш корабль" — "Меч-рыбы" пытались утопить "Шеффилд" с сопровождением.

Видимо, разозлившись как следует, во второй вылет английские "авоськи" (так прозывали британские пилоты старенькие бипланы-торпедоносцы) не только смогли обнаружить именно "Бисмарка", но даже влепили ему пару авиационных торпед. Небольшие британские авиаторпеды, в общем-то, мало что могли сделать броне линкора. Как и раньше, одна почти безвредно пшикнула о бронепояс. Но вот другая... Тот самый случай — или закон больших си... э-э-э, чисел. Или поразительная меткость британского пилота.

Лёгонькая британская торпеда угодила в единственное уязвимое для такого оружия место гиганта — его "ахиллесово сухожилие", систему управления рулями. И вывела их из строя. "Бисмарк" сначала перешёл в беспорядочное кружение, остановился, и через некоторое время пополз, управляясь уже только машинами. Ход его упал до пяти-семи узлов. Шутка насчёт буксировки перестала быть смешной. А тут ещё навстречу откуда ни возьмись, появился польский эсминец "Пиорун" и разорался на всё море, что "дядечка совсем расхворался". "Принц Ойген" сумел подловить отважного "поляка" в момент одного из его наскоков и влепил ему полновесное попадание ГК — только надстройки эсминца в разные стороны брызнули. "Пиорун", на удивление, не пошёл на дно сразу, сумел отползти в сторону и дождаться английских эсминцев. Из-за спешки англичане не стали возиться со спасением горящего эсминца, сняли с горящего польского кораблика экипаж и влепили ему торпеду.

Впрочем, повредить соединению Лютьенса подошедшие эсминцы не смогли и лишь передавали данные о его движении, дожидаясь подхода "больших парней". Не дождались.

Вторая группа германских кораблей, до этого затаившаяся, пока британские линкоры окажутся связанными боем с Лютьенсом, после потери "Бисмарком" хода пошла наперерез британской эскадре. Кроме того, отчаянные сообщения о десятках британских самолётов, забросавших линкор торпедами, вызвали соответственную реакцию — на "Цеппелине" подняли в воздух уже не дежурную четвёрку, а полную эскадрилью, и, вдобавок, подготовили к вылету единственную оставшуюся на борту группу пикировщиков — британские авианосцы необходимо было нейтрализовать. Сразу после того как воздушный наблюдатель уточнил местоположение "Викториеза", "штуки" всей девяткой поднялись в небо. Тем временем на "Цеппелине" наскоро подвешивали "сотки" к палубным "мессерам" — по сообщениям Лютьенса, в британском соединении было, как минимум, ДВА авианосца, и второй искали отчаянно, готовясь бросить на него даже импровизированные бомбардировщики — лишь бы не допустить повторения торпедных атак на ослабленный "Бисмарк".

Атака "Ю-87"-ых оказалась более чем успешной — в момент их появления на авианосце готовились к ещё одному налёту и на палубе стояло полтора десятка машин с подвешенными бомбами и торпедами, полностью заправленными баками. Мало того, "Свордфиши" уже начали взлёт, поэтому зенитная артиллерия авианосца была парализована. Два "Светлячка", барражировавших над своим кораблём, не смогли сорвать атаку немецких пикировщиков — ещё долго английские пилоты не знали, как противостоять таким атакам — и восемь из девяти пятисоткилограммовых бомб поразили "Викториез" (или взорвались прямо под бортом). Авианосец потерял ход и пылал. "Фульмары" догнали и сбили два пикировщика (потеряв один самолёт от огня стрелков). Вернувшийся к эскадре "истребитель-разведчик" (именно такое назначение имел палубный самолёт "Фульмар", из-за чего он был перетяжелён, а его наблюдатель не был вооружён даже пехотным пулемётом, им приходилось отстреливаться... из пистолетов) сообщил о приближении с северо-востока нескольких крупных судов, вероятно, германских. Гибель "Арк-Ройяла" в схожих условиях была недавно: эскадра Тови повернула навстречу противнику, оставив добивание "Бисмарка" на крейсерский отряд. Тут-то немцам и пригодились бомбы, загодя подвешенные под истребители — две полных эскадрильи атаковали британские линкоры, добившись трёх попаданий.

(Три самолёта было потеряно в ходе этой атаки — один разбился во время взлёта, не справившись с управлением переутяжелённой машиной, один — погиб от зенитного огня и ещё один, видимо, не смог выйти из пике, потеряв сознание из-за слишком высокой перегрузки. Упал в воду без видимых повреждений).

Две "сотки" достались "Роднею", не повезло сопровождавшему "Принс оф Уэльс" эсминцу — бомба изуродовала бак корабля, его стало заливать через возникшие в носу пробоины. Эсминец добили свои же.

"Роднею" две слабые бомбы заметного ущерба, конечно, не нанесли, однако, лишившись авиационной поддержки и находясь под постоянными ударами вражеской авиации, не только палубной, но и базовой, английские линкоры после получасовой дуэли поспешно отошли к берегам Британии.

(Пикировщики с "Цеппелина" не успели взлететь второй раз, атаки на английские корабли проводились дежурящими четвёрками Bf-109-ых, в основном — имитация, кроме того, два из самолётов-наблюдателей Do-217-ых применили экспериментальные "управляемые" бомбы — без результата).

Отход английской эскадры, вне сомнения, спас германский флот от тяжёлого поражения. Все четыре тяжёлых немецких корабля умудрились "заработать" за полчаса боя по шикарному "бланшу" и в Брест приковыляли инвалидами. Ремонт и восстановление затянулись почти на восемь месяцев.

К моменту планирования операции в Советском Заполярье германский надводный флот был, по сути, небоеспособен. Сторонники оборонительных действий на северном участке указывали на крайне неудобное географическое расположение основной базы операции — Киркенес имеет связь с остальной страной по морю, в окресностях озера Инари грунтовые дороги имеют ничтожную пропускную способность, к тому единственная точка побережья, доступная по суше из Киркенеса — Лаксэлв, также отрезан от сухопутной связи с остальной страной.

(Окрестности озера Инари были переданы Норвежскому королевству в компенсацию за уничтоженные корабли норвежской зверобойной флотилии. Известный инцидент, произошедший в Баренцевом море в 1920-м году и чуть не закончившийся новой интервенцией Антанты на Севере. Заключённый в 1920-м году "Договор Вадсе" предусматривал, кроме уточнения разграничительной линии в Баренцевом море, взаимное предоставление в пользование территорий.

Советской Федерации на 25-летний срок предоставлялся Восточный Шпицберген, Норвегии на тот же срок — область Инари. После истечения срока договора он мог быть продлён по взаимному согласию сторон или аннулирован. В этом случае национальные границы возвращались в первоначальное положение, вопрос о компенсации материальных вложений в упомянутые районы должен был рассматриваться на основе взаимозачётов.)

Даже с учётом этой ненадёжной артерии транспортного парка было достаточно лишь для снабжения весьма ограниченной по численности группировки, не превышающей двухдивизионный корпус. С учётом находившихся на Кольском полуострове норвежских сил, Советы обладали на этом участке театра военных действий подавляющим преимуществом. Вдобавок у русских имелись надёжные линии снабжения — две железнодорожных магистрали, одна из которых — завершённая в конце тридцатых железнодорожная ветка Кеми-Рованиеми-Кемиярви-Алакутти могла использоваться как рокада в направлениях Вуотса-Лаксэлв и Киттиля-Шиботн. Причём в последнем случае наступающие оказывались в непосредственной близости от важнейшего транспортного узла Северной Норвегии — Тромсё, который в таком случае становился уязвимым при комбинированном ударе русских с суши и морского десанта.

Если германские войска окажутся связанными в наступательной операции на Мурманск, Советы даже незначительными силами будут способны провести указанный маневр, обрекающий группировку Дитля на повторение "нарвикского кошмара". Но в гораздо более тяжёлом варианте — без всякой надежды на отход на дружественную шведскую территорию.

Переброска сколь-либо заметных подкреплений на таком удалении от основной территории Рейха невозможна, горных егерей в случае их окружения можно сразу списать, а какую-либо оборону удастся организовать лишь в следующем крупном порту — Нарвике, что неприемлимо с точки зрения использования этого порта как важного транспортного узла.

Последствия "последней битвы линкоров" сыграли немалую роль в последующем развитии событий в Норвегии. Английское командование было сосредоточено на противодействии рейдам брестской эскадры. Собрать войска и транспорты для десанта в Норвегию до весны 1942-го оно не успевало. Решающие события произошли поэтому без участия британских сил.

Норвежские войска, продвигавшиеся по долине Муонио, действовали стремительно. Прекрасно сдирижированные рывки мотопехоты и посадочные десанты на гребни и перевалы обеспечили наивысший темп — к Шиботну на холодном норвежском берегу вышедшие из низин Лапландии изгнанники вырвались уже на второй день прорыва. Через неделю после начала войны на Крайнем Севере 6-ая норвежская дивизия уже вышла по суше к Тромсё.

Германских войск для обороны было совершенно недостаточно, немногочисленный гарнизон начал спешно эвакуироваться. Единственным, доступным в норвежских условиях способом — морем. С которого вдруг донёсся грохот орудий, и в фьорд ворвались десантные корабли. Дезорганизованные наступлением с суши немецкие солдаты действовали нерешительно и быстро прекратили сопротивление. Столица норвежского Севера вновь была в руках норвежцев.

Ответные меры горных егерей всё время безнадёжно запаздывали. Переброшенный, несмотря на постоянные налёты с воздуха полк вышел к Муониоэльву только к концу первой недели войны. Зацепившись за галечные пляжи Муонио, егеря продолжали нести потери от норвежской подвижной артиллерии и советских ударных самолётов. А снабжение прорвавшихся норвежских войск уже шло по морю через занятые причалы в Оллердалене и Альте. И отойти у "эдельвейсов" уже не вышло — советская рота артбронеходов заняла южный берег озера Инари, организовать атаку с западных высот на поселки у озера — по открытой и видимой насквозь местности было невозможно. Сражавшимся у Муониоэльва егерям ещё повезло: когда держаться дальше стало уже невыносимо, они отступили через шведскую границу. Благо до неё было буквально два шага. А вот остальные войска Дитля оказались отрезанными более чем в сотне километров от безопасных районов. Удар на Шиботн запоздал более чем на двое суток: вместо атаки на занятый норвежцами населённый пункт произощло неожиданное встречное сражение в Парсангер-фьорде у Лаксэльва, причём советские моряки нейтрализовали защищавшие устье фьорда артиллерийские позиции и эффективно поддерживали норвежскую мотопехоту ударами орудий и самолётов. После поражения у Парсангер-фьорда то, что осталось от собранной на скорую руку "группы ликвидации прорыва" откатилось вплоть до Кунёеса, где немцы смогли задержаться, установив контакт с частями, ещё обороняющими северный берег озера Инари.

К середине июля положение корпуса Дитля стало окончательно безнадёжным: советские и норвежские войска начали бои за Нарвик. Теперь немецкий флот уже не мог отвлечься на поддержку егерей, авиация лишилась аэродромов подскока и не доставала до Киркенеса по дальности. С трёх сторон горные стрелки были блокированы достаточными силами Советов и норвежскими войсками. 17-го июля, несмотря на категорическое запрещение сдачи Гитлером, корпус Дитля капитулировал.

С прекращением боёв на Крайнем Севере и падением 23 июля Нарвика германское руководство вновь возлюбило "норвежский нейтралитет" и начало переговоры первоначально со Швецией, а затем, через шведских представителей, и с норвежским временным кабинетом о выводе германских войск со всей территории страны. Норвежцы подтвердили, что после вывода оккупационных сил не допустят на свою территорию ничьи войска, включая и нынешнего союзника — Советы. Но только при условии, что одновременно будет освобождена и Дания. Вопрос о финансовых претензиях норвежского правительства был перенесён на послевоенное время, к тому же у норвежцев, как ни странно, были претензии не только к немцам, но и к британцам. Впрочем, до конца августа стороны ограничивались лишь письменными ударами — советские и норвежские войска приводили себя в порядок после почти тысячекилометровых рывков и перебазировались на новую передовую, немцы спешно готовили позиции в Средней Норвегии, возле Тронхейма, намереваясь задержать на них продвижение советско-норвежских сил до начала зимнего периода. Начавшиеся в конце августа-начале сентября отдельные наступательные операции на Норвежском фронте имели изолированный характер и не привели к новому моментальному краху немецкой обороны, в отличие от последствий неудачного наступления войск Дитля.

По условиям заключённого в начале октября советско-германского перемирия немецкие и советские войска оставили Норвегию. Восьмого октября Осло приветствовал своих освободителей — в город вошли войска генерала Рюти, главнокомандующего норвежской армией и командира десантных сил, направленных в район столицы.

Двумя сутками позже к Осло-фьорду приблизился английский военный конвой. Норвежские власти воспретили английским кораблям вход на рейд Осло, заявив, что готовы самостоятельно подерживать свой нейтральный статус. Пролетевшие над конвоем "Лебеди" с опозновательными знаками норвежских ВВС убедили командующего английскими силами, что норвежцы такими возможностями обладают. Нанеся "визит вежливости" на своём флагмане и обнаружив, что в район Осло продолжают прибывать подкрепления, он отказался от намерения высадить своих десантников вопреки норвежскому запрету и направился в датские проливы.

Однако в октябре 1941 Дания всё же не была освобождена. Хотя принципиальное согласие со стороны гитлеровского руководства на "нейтрализацию" Дании было получено, но в конкретных сроках и условиях стороны разошлись. Норвежцы собирались вытеснить войска Германии только собственными дивизиями и быстро сформировать достаточные для обороны страны датские силы, немцы требовали "изначально" исключить возможность вторжения "других иностранных сил", подразумевая, понятно, Британию.

Поэтому в состав "корпуса по нейтрализации Дании" они требовали включить ещё и шведские войска, не менее трёх дивизий. Кроме того разумного обстоятельства, что шведская армия была больше, чем норвежская, а обороняла она меньшую и менее протяжённую территорию и потому могла выделить в "экспедицию" большие силы, кроме того, что шведское побережье несравнимо ближе норвежского, а значит, и переброска шведского контингента должна была произойти быстрее и легче, играло свою роль ещё одно важное обстоятельство.

Шведское правительство не на словах, а на деле (хотя и было по форме социал-демократическим) было верным союзником нацистской Германии. Шведские дивизии на датской земле означали сохранение беспрепятственной поставки шведской руды и шведских металлоизделий, поэтому немецкие представители, ведшие переговоры с норвежцами в Стокгольме, упорно добивались включения войск хозяев переговоров в экспедиционный корпус.

Окончательно "датский вопрос" разрешился уже в апреле 1942, вместе с общим крахом гитлеровской системы.

Воды Балтики и их прозрачное содержимое.

В планах германского командования боевые действия против Эстонии предусматривались лишь после "сокрушения оплота советской мощи в Западной и Восточной Беларуссии". В ОКВ резонно полагали, что не имея возможности дотянуться на суше до эстонских границ, не имеет смысла и вести боевые действия на море. Только из этих соображений предолагалось первоначально ограничить операции кригсмарине на Балтике берегами Латвии и Ботническим заливом, не распостраняя их на Финский и Рижский заливы. А отнюдь не разумной осторожностью перед возможностями эстонского флота, о которых, как позже выяснилось, у немецкой стороны не было ни малейшего представления. И не удивительно: созданные эстонцами типы кораблей настолько не укладывались в привычные рамки, что в их существование было достаточно трудно поверить. Но они существовали — и немецким морякам пришлось в этом убедиться на собственном горьком опыте.

Хотя в "наследство" от российского Балтийского флота и германской Балтийской эскадры Эстонии достались и крейсера и эсминцы, на них при обороне своих берегов рассчитывать особо не приходилось. Содержание и эксплуатация таких крупных единиц была не "по карману" республике, постепенно все корабли крейсерского класса были переданы России, а многие эсминцы пошли на слом из-за износа машин и корпусов. Зато малые военные суда строились в довольно большом количестве, опираясь на многочисленные мелкие судоверфи, производящие рыболовецкий флот. Перед эстонскими корабелами стояла практически неразрешимая задача: как сделать так, чтобы малый кораблик мог угрожать на равных кораблику большому или "ну очень большому"? Задача облегчалась только тем, что "равные" возможности необходимы были на короткий промежуток времени и лишь на относительно небольших дистанциях — вблизи своего побережья.

В ЦИС, имевшей большой опыт конструирования именно подводных лодок, в первую очередь попробовали оттолкнуться от подводного судна. Придать ему большее время плавания в надводном положении — чтобы корабль мог патрулировать прибрежные воды, добавить артиллерии — для борьбы с лёгкими кораблями врага. И сохранить главным вооружением торпедные аппараты и способность применить их из подводного положения — в случае столкновения с крупным вражеским ордером.

Вышла довольно крупная подлодка, позже подобные суда в разных странах именовались "крейсерскими" подлодками или "океанскими рейдерами". Хотя судоходность у эстонского варианта была, следует полагать, лучше, чем у прочих подобных судов, а вот способность к погружению — увы, хуже. Дав подводному судну хорошую мореходность, корабелы Эстонской республики соответственно столь же резко ухудшили её возможности как надводного судна. Что означало — против крупных кораблей она обречена, ибо не успеет и не сможет укрыться под водой, не сможет и приблизиться к ним в подводном положении, а в надводном — её артиллерия несоразмерна с "большими пушками".

Две построенные "патрульные" субмарины стали учебными судами эстонского (и советского) подплава, а конструкторы ЦИС попытались использовать первый неудачный опыт, придав своему новому детищу неожиданные свойства. Исходили по прежнему из необходимости придать малому военному кораблю черты универсальности, способные хоть на краткое время уравнять его возможности с возможностями хотя бы эсминца. Ведь эсминцы в современных флотах считались — да и были — самыми универсальными из классов кораблей. Эскадренные миноносцы могли нести достаточно большую — и мощную силовую установку, чтобы уйти от "больших неприятностей" в неблагоприятном случае, были достаточно велики, чтобы иметь достаточно "большие пушки" и имели достаточное водоизмещение, чтобы нести торпедные аппараты в количестве, способном озадачить даже линкор. Оставался лишь один ма-аленький вопрос: как всё, что удавалось впихать в корабль почти стометровой длины засунуть в сторожевой кораблик втрое меньшего размера?

Главной характеристикой инженеры ЦИС выбрали скорость, а точнее, оперативную маневренность корабля — способность бысто перемещаться, в необходимом случае развивая максимальную быстроту, но в то же время сохраняя возможность длительное время идти в экономичных режимах плавания. Скоростные торпедные катера-глиссеры, наиболее быстроходные суда на тот момент, такой возможности были лишены, что превращало их в оружие исключительно ударное.

Новый эстонский проект сторожевика мог, как и обычный корабль такого класса, вести длительное патрулирование, но в случае необходимости, мог развить ход в два с половиной десятка узлов — для этого типа кораблей доселе считавшийся невозможным. При этом двигательная установка отнюдь не сжирала весь обьём корабля, как это было у торпедных катеров — сторожевик мог нести достаточно разнообразное вооружение и приличный запас топлива для длительного похода.

Достигнуто это преимущество было за счёт "полупогруженного корпуса". То есть взяли тот же проект "патрульной подлодки", урезали балластные цистерны, увеличили размер надводной рубки, свели всё в требуемый проектом масштаб — и получили корабль, большей частью находящийся под водой. А потому испытывающий намного меньшее сопротивление при движении. Что позволило без резкого увеличения мощности двигательной установки увеличить максимальный ход судна.

Такой кораблик уже вселял определённые надежды. Оставалось ещё его надлежаще вооружить — и тогда план создания адекватных сил береговой обороны обрёл бы реальность. Вот с вооружением всё пошло далеко не столь гладко.

Первоначально была попытка усилить торпедное вооружение. Сторожевик-"нырок" выглядел идеальной кандидатурой для установки на нём создаваемой в те же годы системы управляемых по проводам "самодвижущихся мин", но как известно, успехом работа не увенчалась.

Следующий шаг был сделан путём приспособления для малых кораблей относительно больших артиллерийских калибров. Военная мысль Архипелага с давних пор тяготела к созданию больших железнодорожных и гусеничных транспортёров для тяжёлых морских орудий. Ещё с начала века предпринимались попытки придать тяжёлым орудиям несвойственную им подвижность — в этом видели панацею от общей слабости береговой обороны.

Опыт Мировой войны расширил практику применения "тяжёлых самоходных артсистем", и после неё создание железнодорожных и гусеничных арттранспортёров оставалось частой и хорошо знакомой задачей для ЦИС. Береговые батареи в начале тридцатых получили в качестве материальной части новый вариант самоходной артиллерии шестидюймового калибра. Легко было сравнить размеры артсамоходки — и сторожевика и прийти к мысли — их размеры близки. Если можно поставить 152-мм пушку "на гусеницы", почему же то же орудие нельзя взгомоздить на больший по размеру кораблик? Пусть плавает с большой пушкой и грозит ею всем!

Понятно, что поставить на судёнышко большой ствол — было наименьшей из проблем. Большой ствол — большая отдача, например. "На суше" отдачу гасили о землю — домкратами и упругими элементами подвески. В воде кораблик после выстрела просто отлетал назад — вода тормозит намного меньше, чем земля. Опять же на суше у артиллеристов под боком снарядные погреба — им нет необходимости возить с собой на транспортёре запас снарядов. В море вырыть погреб негде, а в маленький сторожевик много больших снарядов не положишь — утонет. Опять же устойчивость. Земля под транспортёром не раскачивается, что положительно сказывается на точности стрельбы. Под большими кораблями море, конечно, качается, но большой корабль на то и большой, чтобы не обращать внимания на маленькие по сравнению с ним волны. А вот сторожевик — корабль небольшой, и море им играет как хочет, отчего и снаряд тоже летит не туда, куда надо, а куда захочется. В общем, стало понятно — на маленьком кораблике даже болльшая пушка стреляет недалеко. И недолго.

Отчего решили пойти на радикальные меры. Пушку решили поставить "ну очень большую". Пусть сторожевик сможет выстрелить лишь три-четыре раза. Всё равно в бою против эсминцев и крейсеров никто не даст ему сделать больше выстрелов — так и так уничтожат. Но зато каждый выстрел должен был быть способен угробить если не крейсер с линкором, так хоть эсминец. Безоткатные орудия в начале тридцатых пытались проектировать всякие. Были и ручные пушечки калибром с очень здоровое охотничье ружьё. Были и обратные варианты — огромные бомбарды, в которые не очень толстый человек мог залезть, не напрягаясь.

Вот такую супербомбарду и решили уместить на надстройке-мостике сторожевика. 14-тидюймовая "безоткатка" могла запулить своим шестисоткилограммовым "подарочком" на три-четыре мили — недалеко, но в условиях шхерных лабиринтов, столь распостранённых на Балтике, был неплохой шанс оказаться на нужном расстоянии от вражеских кораблей.

Под эффективное применение такого оружия на корабле пришлось переконструировать всё. О поворотном механизме для такого калибра речи, естественно, не шло — наведение по горизонту производилось наведением самого корабля. То есть выстрел из мега-пушки совпадал по приёмам с выстрелом из торпедного аппарата — разве что у снаряда были повыше скорость и точность. Монтировать на крошечном кораблике подающий механизм и прочие артиллерийские комплексы больших артиллерийских кораблей тоже было негде — запас снарядов установили в перезаряжающий стеллаж-барабан, что позволило уменьшить габариты артустановки и численность артиллерийской прислуги — пушку непосредственно обслуживало лишь пять человек.

(Столько же людей необходимо для обслуживания торпедных аппаратов на торпедных катерах, так что сильно количество матросов на сторожевике не выросло, мало того, именно расчёт орудия обслуживал и установленные торпедные аппараты — после израсходования тяжёлых снарядов корабль мог перейти к торпедной атаке. Правда, торпедные аппараты на нём не перезаряжались, являясь "оружием последнего шанса", но всё же пара дальноходных торпед представляла из себя неплохой "последний аргумент" для крошечного кораблика! )

Необходимость рациональной установки двигателей при том, что центр масс оказывался занят тяжёлой артустановкой, привела к тому, что конструктора в отчаяньи пошли на нетривиальный шаг — артсистема устанавливалась в надстройке, соединяющей два погруженных корпуса, в каждом из которых размещалась отдельная двигательная установка. Такое решение, кроме снятия проблемы размещения двигателей, добавляло остойчивости, что позволило существенно расширить надводную часть мостика. Кроме приборов наблюдения, на большую высоту надстройки вынесли вспомогательные башни со скорострельными малокалиберными пушками.

Сорокамиллиметровые авиационные пушки не применяли из-за обильной газопылевой взвеси, возникающей при их стрельбе — на флоте упорно развивали в качестве основного вспомогательного калибра 23-мм автоматические орудия, на сторожевики "артиллерийского проекта" устанавливались именно эти "спарки", в защищённых от осколков крупнокалиберных снарядов и авиационных бомб кожухах, с ленточным питанием из коробов-магазинов — по 44 патрона на ствол. Каждая башня могла вести зенитный огонь, по горизонту досягаемость каждого орудия составляла 320 градусов — скорострелки многократно перекрывали зоны обстрела друг друга. Башенные установки лёгких орудий эстонских сторожевиков оказались одним из самых удачных их элементов — высокоподвижные, с достаточной защищённостью, с хорошими компенсаторами качки — впоследствии именно огонь этих установок не раз играл решающую роль в бою не только с равными по классу кораблями — снаряды 23-миллиметровок сносили людей и надстройки с германских эсминцев, ослепляли боевые посты крейсеров, позволяя сторожевикам приблизиться на угрожающее расстояние, их огонь был фатален для небольших транспортов и создавал труднопреодолимую завесу для немецких пикировщиков и торпедоносцев. Так что появившаяся на новых сторожевиках система вспомогательного вооружения оказалась весьма удачной и впоследствии сохранилась на более совершенных судах. А вот основное оружие сторожевика пришлось заменять.

Всё-таки для "безоткатки" задачи морского орудия оказались чрезмерны. Неточная, легко выходящая из строя, дающая частые осечки, "мортира" не годилась. На промежуточной серии кораблей её место занял модифицированный торпедный аппарат — с возможностью перезарядки, поэтому по сути суда этой серии были лишь торпедными катерами несколько большего, чем обычные, водоизмещения.

Один сторожевик пытались оснастить башней с двумя 130-мм орудиями с уменьшенным откатом. Башня вышла слишком тяжёлой, из-за неё сторожевик имел малую остойчивость. На судне было очень тесно, а поскольку высота палубы сторожевика невелика, то и условия для стрельбы из орудий были очень плохими. После месяца испытаний в море башню с судна сняли и более к пушечному вооружению не возвращались.

Многолетняя работа по созданию "малого универсального корабля", казалось, завершилась полным крахом. Но во второй половине 30-х упорство конструкторов дало немного не тот результат, который ожидали. К конечному успеху привела одна из побочных разработок военно-морского бюро.

Создание минных полей — один из основных методов охраны побережья, принятый в эстонских военно-морских силах — предполагал и наличие кораблей, способных справиться с обратной задачей — разминированием и своих, и вражеских мин. Опыт боёв на Балтике в 1914-1918 годах показал, что минные работы, в силу необходимости обеспечить их скрытность, лучше всего производить из-под воды. Надводные корабли — минные заградители и тральщики — слишком легко обнаруживались воздушной разведкой противника, что позволяло с достаточной точностью вычислять предполагаемую конфигурацию минных полей. И уж тем более, медлительные и неповоротливые минные тральщики загодя определяли направление прорыва вражеского флота, что некоторым образом переводило противостояние на море в подобие сухопутного "позиционного тупика". Русские Передовые силы Балтийского флота сумели создать средство, позволяющее выйти из этого тупика. И только малая значимость морских боёв в Ботническом и Рижском заливе, по сравнению с размахом и масштабами сражений на главном направлении противостояния флотов в Первой Мировой — Северном море, оставила этот выдающийся успех русских моряков незамеченным.

Создание подводных постановщиков мин — и что намного важнее, подводных разградителей — создало принципиально новую ситуацию в минной войне на море. Главным оружием подводной лодки является, по определению, незаметность. Что совпадает и с главным атрибутом минного оружия — скрытым характером его применения. Даже в ходе противостояния германского и британского флотов в Северном море выяснилось — подводные лодки наносят больший ущерб вражескому судоходству не прямыми атаками, а выставлением мин на главных коммуникациях. Даже если мины обнаруживались загодя, не после подрыва на них корабля — в любом случае, операции по разминированию фарватеров и морских линий поглощали уйму времени и вредили нормальному снабжению. Что в условиях войны, естественно, оборачивалось ростом собственных потерь, а то и тяжёлыми поражениями войск, зависящих от снабжения по морю.

Созданные ещё в 1916 году подводные минные разградители смогли обеспечить русскому флоту перевес в боях против намного более сильного составом германского флота — естественно, лишь в определённых условиях, при обороне заранее подготовленных позиций и защите собственного побережья. Потеря немецкого десанта на Эзеле и тяжёлое поражение линейного флота кайзермарине в Ирбенском проливе подтвердили основные принципы спланированной русским военно-морским штабом "морской обороны": непрерывность минных постановок, обеспечиваемых прикрытием артиллерийских кораблей из засад, воздушным наблюдением и нападением. Постоянное углубление оборонительных позиций путём создания за прорываемыми противником минными завесами новых минных поставок. Производимых с максимальной скрытностью, а значит — из-под воды. Что означает важнейшее место в обороне морских побережий для подводных лодок — минных установщиков и разградителей.

Поэтому после 1918 года, кроме всемерного совершенствования минного оружия* происходило дальнейшее совершенствование кораблей подводного заграждения. Происходило несколько необычно. Поскольку установка мин предполагал в непосредственой близости от своего берега, строить крупные корабли сразу не стали. На ближайшее время собирались ограничиться своеобразным подводным "москитным флотом" — крошечными посудинками чуть больше шлюпки, постоенных по схеме "воздушного колокола", слабеньким мотором, имевшим вспомогательный ручной (!) привод, и большими стеклянными переплётами, позволяющими уверенно ориентироваться в прибрежных водах — этакая гигантская "маска для ныряния", как шутили подводники.

_______________

* — Уже в начале 20-х годов эстонский флот, кроме классических "якорных" мин, располагал уже образцами мин-ловушек, активных минных средств, минами со звуковыми и магнитными сенсорами. В дальнейшем минное вооружение ЦИС развивалось по линии унификации с торпедным оружием.

Это были очень несовершенные, зато очень маленькие кораблики, которые можно было перевезти на больших грузовиках, и тем более — на железнодорожных платформах. При необходимости их количество быстро наращивалось. И хотя одна такая лодка заграждения могла выставить за рабочее время (то есть то время, на которое у её экипажа хватало запаса воздуха) не более двух мин (а больше всё равно в заградителе не умещалось), при большом количестве одновременно действующих аппаратов можно было быстро и малозаметно производить минные постановки. (Не незаметно, а малозаметно — потому что на берегу приходилось вблизи от места постановки располагать много всего — и заправочные станции, и склады топлива и мин, стоянки для транспорта, сам транспорт. Иногда временное жильё — если поблизости не находилось никакого поселения. В общем, на берегу скрыть внезапную активность было сложнее. Потому кое-что заметить можно было — хотя бы примерный район установки мин, с точностью до морской мили. )

Работать в таких мини-подлодках было тяжело. Негерметизированные внутренние помещения имели ту же температуру, что и забортная вода. А на Балтике вода редко бывает теплее 15-17 градусов. Соответственно, очень сыро, отчего прохлада становится промозглым холодом — человек быстро теряет калории. От высокого давления болят кости и глаза. А декомпрессия далеко не всегда удаётся точно по графику — отчего внутренние боли оказываются почти постоянным спутником экипажей мини-лодок. Уже через год после начала эксплуатации "малых базаров" — малых береговых заградителей-разградителей — начался поиск конструктивных решений им на смену.

Но поиск затянулся — более чем на десять лет. В немалой степени потому, что кроме основного и видимого преимущества — дешевизны и простоты, у "базарчиков" были и неявные, но очень важные качества. А вот их-то повторить в другом конструктиве далеко было не просто.

Лорд Горт и британский форт.

Иногда время избирает человека, чтобы спасти Империю.

Иногда наоборот.

Б.Шоу

"Лорд Горт был замечательным человеком, верным другом и прекрасным солдатом. К сожалению, при всех своих достоинствах, он совершенно был не приспособлен для командования."

Монтгомери

"Горт был хорошим, просто образцовым служакой. Это незаменимо в мирное время. Горт всё умел, знал всё о солдатах и их нуждах и не мог больше ничему научиться.

На войне он оказался перед проблемами, далеко превосходящими его горизонт. Он мучительно стремился справиться с непривычными обстоятельствами жизни, с требованиями военных действий, но усвоить что-либо был больше не способен. Зато его манеры всегда оставались образцом для подражания."

Алан Френсис Брук

Джон Стендиш Прендергаст Веркер, 6-ой виконт Горт. Командовал Экспедиционным корпусом во Франции, после завершения эвакуации британских войс из Дюнкерка был назначен первоначально на пост генерал-инспектора боевой подготовки в Метрополии. Затем был назначен губернатором Гибралтара и Мальты — отдалённых и не угрожаемых на тот момент британских бастионов. Но беда следовала за Гортом по пятам...

"Мальтийскому Фестивалю" предществовала драма Балкан. Этот сюжет выполнен в тонах жадности, внезапных, неоправданных поступков и просчётов, а также огромных жертв, понесённых всеми сторонами конфликта.

Напряжение на Балканах определялось фактом распада Оттоманской империи. За века её существования население Балкан перемешалось, обычные преграды между народами стёрлись. После греческого восстания и разгрома Турции Россией в XIX веке границы определялись по сути, лишь военной силой. Появившиеся страны обеспечивали своё существование силой оружия, а значит, с установленными чужой военной силой границами согласиться априорно не могли. Вдобавок экономически они были привязаны между собой и сам раздел не мог обойтись без взаимных обид. Войны на Балканах вспыхивали потому с лёгкостью невероятной, ну а вылазки и перестрелки происходили постоянно. После всеевропейской войны полуостров вновь поделили по праву победителя, но теперь малые страны остерегались от войны, зная, что за ними зорко следят большие державы, желающие воспользоваться войной для их подчинения.

С начала 20-х на Балканах, казалось, царил долгожданный мир. Мир? Просто недовольство народов теперь обращалось не на внешнего врага, а вовнутрь страны, впридачу к тому новый передел создал неисчислимое количество поводов ко внутреннему недовольству.

Сербское королевство, награждённое паче всех прочих, возбуждало завистливое недовольство у союзников-греков — и те как могли, тиранили живущих на их землях славян, дабы задушить в зародыше даже мысль о разрастании земель югославской короны.

Сербы же, наследуя туркам, пытались повелевать своими сородичами, принадлежавшими немецкому дому Габсбургов, те же, впитав от своих покровителей за века ненависть к азиатчине, упорно сопротивлялись. Ко всему добавилось ещё изрядное число русских беженцев, принёсших за собой отблеск гражданской розни и совместную с сербами, хорватами, и греками нелюбовь к соседям-мусульманам, лишённым всяческого покровительства.

Потому на утихших границах сновали лишь миролюбивые контрабандисты, зато в старинных городах и среди седых скал то и дело звучали выстрелы, взрывы, а то и отзвуки настоящих боёв. В Европу за рубеж эти звуки не проникали, и европейские народы жили во всеобщем убеждении, что страны Балкан наконец пользуются заслуженными благами мирной жизни. В самих же государствах Балкан власть была по праву силы у военных, правящих жёсткой и беспощадной рукой своими готовыми каждую минуту взбунтоваться народами.

В такой обстановке войска более привыкают к войне, чем к миру, но зато становятся равнодушны к военной славе. Потому во внешних действиях предводители армии и по балканскому обычаю властители страны искали не чести, а выгоды, зорко следя, чтобы никто из соседей не усилился на особицу, быстро сплачивая против такого комплот, но и не доверяли союзникам, никогда не отказываясь перейти от одного союза к другому, как только обозначивалась угроза их самостоятельности.

Такое шаткое равновесие могло тянуться ещё долго, и даже вновь начавшаяся война между большими европейскими державами не сбросила с чашек весов качающихся гирек, заставив их разве что выстроиться в новой комбинации — Греция смирилась с британскими кораблями на Крите, но торговала с Германией, Болгария излучала доброжелательность к Германии, но держала войска наготове против Турции и Греции, гарантируясь от сербов немецким посредничеством, ну а югославская политика лавировала между преклонением перед германским гением и враждой, раздирающей страну напополам между сербской и хорватской её частями. От этой вражды Югославию спасало противостояние Великобритании — покровительствующей уже полстолетия сербам — и Италии, поддерживающей единоверцев-хорватов. Пока вражда между этим двумя державами не разрешилась на просторах Средиземноморья — югославское единство оставалось в безопасности.

Большие державы также не стремились втянуть в свои отношения балканских карликов. Как союзники, эти страны были слабы и только передали бы свою слабость тому, кто имел бы несчастье им довериться. Как добыча слишком своенравны и привыкли к бунту, что также не сулило ничего, кроме бессмысленных расходов. Как ни посмотри, но оставить Балканы в стороне от большой политики хотелось и немцам, и союзникам, не желавшим распылять силы попусту.

И может быть, нейтральность греческих, югославских и болгарских земель никто бы не нарушил, если бы не начавшаяся между самими балканскими землями замятня, вобравшая в себя сначала английское внимание, а после и немецкое противодействие. Кто в том был виноват? Муссолини.

Дуче, который зарвался.

Италия на Балканы подбиралась по праву ближайшего соседа, да и по старой памяти. Но особых успехов не имела, и потому вынуждена была обходиться сущими обьедками — покровительством тем самым мусульманам-арнаутам, которых все столь хором не любили. Оттого итальянские притязания смущали остальные балканские страны, арнаутам-албанцам отнюдь не симпатизирующим. А вдруг итальянцы вздумают распостранить своё покровительство на мусульман югославских, болгарских или греческих? Оттого против Италии дружили много усерднее и всегда. Сама ж Италия особо на помощь горцам не тратилась. Итальянской гордости ближе были не скалы "страны орлов", а прекрасное побережье Далмации и альпийские предгорья Кроатии.

Но от албанцев в помыслах италийцев о новых завоеваниях проку не было, и Италия против их соседей сговаривалась с англичанами либо немцами, скрещивая дипломатические перья с югославами и греками.

В конце концов итальянский дуче Албанию взял да и захватил. Сербы и греки, встревожившись, стали собирать силы против албанской границы, интригуя против пришедших на Балканы римских войск, но великие державы единодушно выразили итальянскому правителю неодобрение от такой бесцеремонности, что означало для Балкан сохранение равновесия — по новому сценарию.

И тут, внезапно, итальянская ария сорвалась на подьёме. Муссолини бежал из Рима, его войска отплыли через Адриатику обратно, а земля Албании осталась без внешнего покровительства. И хоть уже не раз было замечено, что завоевание этих мест лишь превещает последующую беду, соседние страны не удержались от искушения. И Греция, и Югославия враз пожелали решить накопившиеся вопросы и претензии к албанцам. Вчера ещё обещавшие крепкую дружбу на фоне маячивших итальянских военных кораблей, сейчас греки и сербы настраивались на вражду. Сербия заручилась обещениями из Берлина, Афины сговаривались с Лондоном — и оттого никак не получалось приняться за делёж "барахла Муссолини".

Между тем греки, ощутив, что сербы не уступают, а англичане горазды лишь на словах, вздумали подвигнуть вперёд передел Албании, напомнив Гитлеру о его преклонении перед древней Грецией и о родстве порядков диктатур германской и греческой. Почти в тот же день югославы, так и не получившие от немецкого правителя прямой помощи, послали весть на Уайт-Холл, что не видят больше оснований возражать против посредничества Британии в "албанском вопросе". Перекрутившись, ездоки вновь побежали в разные стороны, и всё осталось на месте.

А тем временем в самой Албании за время, ушедшее после ухода итальянцев, много успело поменяться. Прежний бессильный парламент и прочие привезённые из Италии подмостки демократии подгнили от бескормицы и развалились почти все: почуявшие свободу решительные ребята выбирали примером даже не недавнего кумира-дуче, а уж совсем образчик Нового мира — обожаемого Гитлера. О чём и передали весть в Берлин со своего общеалбанского сьезда, заодно попросив заступиться перед злыми сербами и греками. Хоть и невелика слава от таких почитателей, но всё ж. Оглянулись сербы с греками — а в Тиране уже германские офицеры откуда ни возьмись, башибузуков гоняют по плацу, а по аэродрому немецкие самолёты катят, к греческим да югославским границам примериваются.

Такого балканцы не ожидали и сникли. Под присмотром Берлина дали обещания забыть о розни и взаимных попрёках, и с албанцами тоже замириться. Обещание дали, но ненадолго. Недовольных много осталось, а немцы, укрепившись на Адриатике, больше усилий не предпринимали. Потому следующий поворот событий оказался для самодовольных бошей внезапностью полной.

Вплоть до февраля 1941 года на Балканах ничего не случалось. К марту передвижение германской армии на восток стали обсуждать уже по всем столицам Европы; и тут-то балканцы вновь повернулись кругом.

Старый диктатор Греции вдруг умер; а новые чины старшего генералитета засновали в английское посольство. Немецкие агенты о том прилежно сообщили, но в то, что Греция в одиночку полезет дразнить немецкого пса, германский фюрер не поверил, хоть и разгневался на ветреных эллинов. Впрочем, момент не соответствовал. Сейчас немецкому генштабу было не до балканских козопасов, время порядок навести придёт после похода на Восток.

Англичане, убедившись, что непосредственно сразу сейчас немцы связывать себе руки на Юге не рискнут, осмелели. Появилась возможность, пользуясь моментом, вытеснить немцев отовсюду из Восточного Средиземноморья. А может, и вообще из бассейна Средиземного моря. На тот момент войска Роммеля ещё не взяли в блокаду ливийский Тобрук, и казалось, что судьба Ливии — быть завоёванной Британией. Испанский король старательно демонстрировал Вестминстерскому дворцу дружбу; король Италии превозносил достоинства нейтралитета; для проникновения в средиземноморские воды немцам оставались лишь югославские порты и базы в Албании.

Созревшая в умах ловкачей с Уайт-холла комбинация вообще характерна особо именно для островной школы; то, что служит препятствием, пусть послужит благом! Греция способна предать; Югославия враждебна Англии, поскольку Англия поддерживает антинемецкие планы Греции, планы вторжения в Албанию. Югославы, а вернее, великосербские идеалисты, стоящие во главе страны, видят в присоединении Албании к Греции угрозу своим границам, заселённым теми же албанскими племенами. Но и сама же независимость албанцев так же угрожает великосербским амбициям, потому что освобождает малые балканские народы от повинности принадлежать большой нации — а именно Сербии. Так не предложить ли самым оголтелым из сербских националистов одобрение и поддержку Великобритании против марионеточного албанского режима, дирижируемого на беду всем народам Адриатики из Берлина? Совместно с Грецией может быть наведён порядок быстро и уверенно. И после того — разве не была всю свою историю Албания под внешним управлением? И разве не очевидно, что оставшись без него, горцы сразу забывают все внушённые им извне правила, вдобавок и преподанные недостаточно усердными учителями? А отсюда: Албания на долгое время ещё не может быть самостоятельна и заботу о её народе должны взять на себя соседние страны, с уже проверенными временем демократическими режимами?

От переданных английским консулом югославским генералам-заговорщикам вопросов у тех закружилась голова. Стоит ли упоминать, что тайные соглашения между югославским и греческим генеральными штабами состоялись ещё до переворота в Белграде? И что сразу после переворота буквально через пару часов югославские и греческие войска вторглись в Албанию?

Так началась Вторая мировая на Балканах.

Вооружённых сил Албания, понятно, не имела. Италийские батальоны, около пяти тысяч человек, уже давно не сколько организованно отступили, как анархически расточились, а прибывшее с римскими воинством оружие и прочая амуниция исчезли вроде бесследно. Начавшие готовить албанских курсантов немецкие офицеры могли встретить противника в составе пары сборных батальонов. Но команды отдано не было, и немцы дисциплинированно ждали на месте. Три греческие и пара югославских дивизий уже своим числом и порядком предупреждали от какого-либо изьявления недовольства жителей Албании, потому по немногим дорогам до столицы интервенты зашли за пару дней. Вполне бескровно и молниеносно, как и положено в правилах "блицкрига". Семнадцатого марта перед президентским дворцом в Тиране было спущено знамя Албании, а в самом дворце начались переговоры о размежевании "районов ответственности" греков и сербов.

Только вот авторы самой теории "молниеносной войны" новому подтверждению её силы почему-то не обрадовались. В планы гитлеровцев военные действия на Юге Европы в 1941 году не входили: Великобританию решили поставить на колени в прямом бою, нанеся удар по метрополии. Естественно, уже после завершения "восточных операций". Экзотические маршруты "из Африки в Индию" и тому подобные варианты сокрушения британской колониальной империи оставались занятием для прожектёров и пропагандистов, генеральный штаб Германии счёл более быстрым и дающим большую отдачу принуждение Англии к капитуляции блокадой и угрозой высадки на Британских островах.

Но после событий на Балканах Великобритания была в шаге от установления полного контроля над Средиземноморьем. Подготавливающаяся кабинетом Черчилля оккупация Французской Северо-Западной Африки окончательно ставила крест на ливийской "инициативе" бывшего итальянского диктатора. Британские владения тогда протянулись бы от берегов Атлантики до берегов Нила. Британия получала огромный плацдарм для наступательных операций в Европе, и никакая блокада Острова более не могла оказаться действенной. Тогда, чтобы нанести поражение англичанам, пришлось бы действительно вторгаться через Ла-Манш, штурмовать Лондон, вести бои на уничтожение британской армии — а такая перспектива была более чем не радужной. Если Германия всё ещё ставила своей целью европейскую гегемонию, нельзя было допустить, чтобы преобладание британских интересов в Восточном Средиземноморье переросло в безоговорочное владычество англичан во всём бассейне Средиземного моря. Обсуждению ближайшей стратегии Германии после занаятия греко-сербской коалицией Албании было посвящено специальное совещание в конце марта у фюрера.

После того, как стала ясна перспектива утраты безусловного преимущества Германии и перерастания войны с Англией в войну многолетнюю в случае невмешательства в балканские события, ряд присутствующих на совещании чиновников и военных высказали свои взгляды на возможные меры по противодействию английской гегемонии в Средиземноморье.

Присутствующий от адмирала Канариса Пикенброк указал на так называемое "испанское решение". Глава абвера был известен своими хорошими отношениями с королевским домом Испании. Неудивительно, что им был предложен вариант, наиболее подходящий именно испанскому королю.

"Британское владычество в Средиземном море, как известно, опирается на Гибралтар. Если король Георг утратит Скалу, можно ожидать сильного упадка духа в Метрополии и падения доверия к короне колоний и доминионов. Способность Британии к отстаиванию своих преимуществ упадёт катастрофически вместе с утратой самих этих преимуществ. Падение Гибралтара станет началом падения Британской империи".

Особо подчёркивалось, что операция может быть проведена без вовлечения значимых контингентов немецких войск. "Рейд испанских добровольцев нельзя будет поставить Германии в вину. В то время как после занятия Гибралтара испанцами король Альфонс будет принуждён принять этот дар, и прекратить свою двусмысленную политику лавирования между Англией и рейхом. Таким образом, особая операция сможет решить сразу несколько важных внешнеполитических задач ближнего и дальнего прицела."

Главным препятствием к проведению операции Пикенброк признал необходимость держать в тайне от испанских "друзей" истинные цели подготавливаемых "специальных сил", что не может продолжаться слишком долго. "Испанское руководство не только не предпринимает достаточных мер против шпионажа, напротив, у многих испанских военноначальников утвердилась спецефическая точка зрения, при которой враждебный шпионаж есть одно из лучших средств поддержки мира. С одной стороны, такой подход облегчает нам инфильтрацию и позволяет без каких-либо сложностей брать под контроль необходимое нам количество военных сил испанцев. С другой стороны, интерес к определённым кругам и интенсивные занятия группы обязательно вызовут нежелательное внимание, от которого при заведённых в современной Испании порядках непросто укрыться."

В материальной области предлагалось ориентироваться на успешные варианты действий планерных десантов и высадки с подводных лодок. Вермахт проявил интерес к новым средствам воздушной доставки, рассчитывая на их апробацию в благоприятных условиях. Отвечающий за разработку новых средств от люфтваффе заверил, что в Планерном институте завершены разработки аппаратов, способных доставить с десантом тяжёлое вооружение, включая специально переоборудованный Pz.II, или другой равный по весу и габаритам груз. Пикенброк сообщил собравшимся, что наличествуют достаточное количество подготовленных специалистов, годных для проведения как первого этапа операции (инфильтрации), так и для последующего быстрого проникновения. Необходимые языковые и коммуникационные навыки у личного состава наличествуют, а небольшие шероховатости будут заглажены в кратчайший срок.

Предложенное абвером решение вызвало оживлённые комментарии, но обсуждение прекратилось, как только присутствующий от Главного штаба Паулюс задал вопрос о сроках, потребных для операции. Пикенброк неуверенно предположил от двух до четырёх месяцев. Паулюс взял слово и напомнил собравшимся, что их на настоящий момент задача — не дать утвердиться в своих успехах англичанам, поэтому что-либо предпринять в кратчайшее время, не дольше двух-трёх недель.

— В течении указанного срока, господа, ОКВ располагает некоторым резервом времени между началом сосредоточения наших сил и развёртыванием операций по последней директиве фюрера. Если за указанное время ситуация с Балканами не будет урегулирована, а потребность в широкомасштабной операции всё же сохраниться, провести ее мы не сможем, не отказываясь от основных операций, запланированных на лето-осень этого года.

После реплики фюрера, что такой вариант абсолютно неприемлим, от "гибралтарской версии" с сожалением отказались. Абверу поручили подготовить всё необходимое, чтобы операция могла быть проведена исключительно самими испанцами, при минимальной поддержке и опёке сил рейха. Фюрер отметил: — Даже если о подготовке узнают англичане, нам будет только на руку. Черчилль сделает всё, чтобы усилить оборону Скалы, даже если придётся отправлять гвардейцев из Тауэра. Это отвлечёт британское внимание от ребят Роммеля.

Следующие предложения поступили от вермахта и представителя люфтваффе. Паулюс предложил расширить поддержку наземной операции в Ливии, дополнительно усилив добровольцев Роммеля с воздуха и передав им значительное количество полевой артиллерии. Он заявил, что в ОКВ полагают: при достаточном обеспечении воздушным транспортом Роммель сможет не ограничивать глубину операций, и выйти к Каиру. После потери Нижнего Египта положение английских сил в Восточном Средиземноморье пошатнётся, и можно будет рассчитывать на урегулирование "балканского кризиса" дипломатическим путём. Фюрер раскритиковал это предложение, заявив, что его генералы стремятся заниматься дипломатией, вместо положенного им расчёта военных операций. Поддержку Роммеля Гитлер всецело возложил на военный отдел министерства иностранных дел, придав особое внимание улучшению материального снабжения за счёт Франции и Италии.

"Я думаю, — сказал Гитлер, — что мы можем несколько расширить рамки дозволенного французам военного производства, если основная его часть будет направлена людям Роммеля. Или во французские колонии, которым угрожают британские силы. Ранее я рассчитывал, что предложив Британии французское наследство, рейх сможет придти к взаимовыгодному соглашению с бриттами. Но, как мы можем сейчас убедиться, английские тори верны сами себе. Они не отказываются воспользоваться плодами наших побед, но не собираются ничем поступиться для нас. Теперь я хочу, чтобы Британия наконец уяснила для себя — никаких бесплатных завтраков мы не подаём. Или англичане сотрудничают с нами в полную силу — или ничего не получают."

Самым неожиданным оказалось предложение штаба ВВС, который рассчитал, что при захвате Крита в ходе наземной операции удастся парализовать британское судоходство в восточной части Средиземного моря и полностью исключить активность Британии в Южной Европе. Хотя представители вермахта язвительно прошлись по "наземной операции", нацеленной против расположенного в ста километрах от берега острова, остальные участники совещания им заинтересовались. Предоставленные штабом люфтваффе результаты разведки показывали, что британская армия и флот активно расширяют своё присутствие на Крите в районе Суда, там строятся аэродромы и здания для размещения личного состава, а в бухте Суда ведётся реконструкция причалов и портового хозяйства, на выделенной англичанам территории замечено расширение сети подьездных путей и сооружений складского характера.

Появление крупной военной базы Британии в Эгейском море было слишком тревожным признаком, меры по её нейтрализации очевидно необходимы. Кто-то из собравшихся отметил, что постройка базы в заливе Суда лишает смысла любые расчёты дипломатического характера — никакое дипломатическое давление не вынудит англичан оставить такую удобную военно-морскую базу. Это заявление нашло решительную поддержку у фюрера и лругих собравшихся, после чего было решено более не отвлекаться на обсуждение дипломатических комбинаций.

Сразу было указано, что занятие Крита останется невозможным без вытеснения британских войск из материковой Греции. Остался ещё один вопрос — необходимо ли присутствие немецких войск в Югославии или будет достаточно продвижения с территории Болгарии? На что последовало возражение, так как именно болгаро-греческая граница была сильно укреплена, и её прорыв мог занять значительное время и потребовать расхода ненужного количества усилий. Хотя вопросы дипломатического характера было условлено не обсуждать, действия против Югославии были одобрены и из дипломатических соображений, как способ обеспечить лояльность болгарских властей, а также расширить сотрудничество с албанцами. Паулюс от лица ОКВ гарантировал принятие соответствующих штабных решений в течении недели. Операцию на Балканах наметили првести в начале апреля, с расчётом завершить до середины мая, когда основные ударные силы и военно-воздушная группировка будет перебазирована на восток. Действия на Крите должны были быть синхронизированы с действиями войск Роммеля, чтобы исключить активность английского флота, базирующегося в Александрии.

Войну Югославии и Греции решено было не обьявлять, немецкие войска посылались "на помощь" союзным болгарам и венграм, у которых были все основания обвинить греков с сербами в нарушении договоров, по которым были определены границы государств. Поскольку и у Болгарии, и у Венгрии были территориальные претензии к югославскому и греческому королевствам, разрыв договорённостей означал автоматически предьявление этих претензий. Немецкая военная сила должна была либо своим присутствием заставить "агрессоров" пойти на попятную, либо сокрушить волю правительств Греции и Югославии грубым солдатским сапогом.

Начавшиеся 4 апреля боевые действия немецких войск первоначально оказались более чем удачны; хотя югославы начали мобилизацию ещё за неделю до германского вторжения, почти миллионная армия Великой Сербии распалась. Не-сербы не хотели сражаться за сербское правительство. Хуже того, даже среди сербов классовая вражда оказалась сильнее национальных чувств. Сербские солдаты дезертировали при первой же возможности. Через два дня отдельная мотобригада СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер" вышла к греко-сербской границе в Южной Македонии, сутками позже мотомеханизированные части заняли Черногорию и вступили на албанскую землю. Через неделю после открытия балканского фронта югославское правительство капитулировало.

Первоначально положение греков было несравненно лучшим. Кроме приграничных укреплений "линии Метаксаса", исключивших прорыв 9-го немецкого пехотного корпуса под Салониками, преимуществом греков было присутствие в Северной Греции значительных английских сил. Англичане начали переброску войск в материковую Грецию сразу после того, как был подписан югославо-греческий союз, и на восьмое апреля на Алиакмонской позиции находились переброшенные в ходе операции "Ластр" две английские* дивизии. На этих же позициях развёртывались греческие части второго эшелона.

___________

* — На самом деле — части доминионов, 2-я новозеландская и 6-я австралийские дивизии.

Эти силы поддерживались с воздуха крупными силами Королевских ВВС. На аэродроме Лариссы находилось две группы бомбардировщиков "Веллингтон", их прикрывало почти семьдесят "Харрикейнов" восьми авиаэскадрилий.

Стремительное отступление англо-греческих войск было прервано только после сдачи Фессалии, когда удачный немецкий десант, предупредивший подрыв Коринфского моста, вынудил англичан направить имевшиеся у них резервы — 1-ю танковую бригаду — против десантников. Планерный десант был разгромлен, затем командир бригады генерал Черрингтон на следующие сутки был вынужден выслать роту разведки в Патры, где, по сообщениям бежавших из Навпактоса греческих солдат из Эпирской армии, началась переправа немецких войск.

Действительно, преследующие отступающие из Албании греческие части эсесовцы из "Лейбштандарта" вслед за бегущими вышли к паромной переправе у Навпактоса, расположенной в сотне километров от Коринфского перешейка — самого узкого места Коринфского залива. Отходящие греки разрушили паром, эсесовцы переправились на подручных средствах, но из-за того, что плыть пришлось практически на наскоро собранных плотах, перевезти артиллерию и автомашины не успели — подошедший 4 гусарский(танковый) полк англичан совместно со сборными отрядами греков и югославов прижал десант к морю у Патр. Заняв оборону в селении и поддерживаемые огнём пушек с противоположного берега залива, эсесовцы удержались. Сутками позже последним вылетом с аэродрома Лариссы улетавшие из Греции британские "Веллингтоны" обрушили бомбы на собранные "Лейбштандартом" на северном берегу рыбачьи судёнышки — положение остатков эсесовских десантников стало незавидным.

Возможно, англичанам удалось бы наконец разгромить хотя бы это подразделение, но на следующий день, вслед за отрезанными в Салониках войсками Восточной Македонской армии греков капитулировали и части, занимавшие позиции севернее Афин. Германские танковые колонны, не заходя в греческую столицу, повернули к Коринфскому перешейку. Сбив оказавшие слабое сопротивление заслоны, 27 апреля немцы вышли к мосту. Но его гарнизон внезапно оказал умелое и ожесточённое противодействие, зенитные и противотанковые орудия нанесли передовым частям 40-го танкового корпуса сильный ущерб.

На мост удалось прорваться только в ходе неожиданной ночной атаки, но по мосту успело проскочить лишь два бронеавтомобиля и лёгкий Pz.II, затем сапёры обороняющихся сумели взорвать мостовой переход, хотя полностью разрушить мост не сумели. Оставшиеся на восточной стороне канала защитники частью успели бежать на пелопонесский берег, но большинство из них были отрезаны на позициях и утром сдались. Зато прорвавшиеся на другую сторону канала немецкие танкисты попали в незавидное положение. Скоро они лишились своих машин и попытались спрятаться в горах, где их за двое суток выловили греки-ополченцы.

Только 29 апреля немецкие войска сумели оттеснить от остатков моста греческие и английские подразделения и начали его восстанавливать. В тот же день британское командование сначала приказало переброшенным на Пелопоннес из Аттики силам присоединиться к частям, ведущим бои на северо-востоке полуострова, а затем, через несколько часов, разослало распоряжение о начале эвакуации, отменив предыдущее решение. Но до колонн войск, уже находившихся в пути, изменение в планах английского командования дошло только через сутки. К тому моменту некоторые из них уже достигли Коринфского перешейка и вступили в бой с просачивающейся через повреждённый мост немецкой мотопехотой.

Хотя эвакуировашиеся подразделения грузились на борт, оставив тяжёлое вооружение, именно прибытие нескольких артиллерийских команд, сумевших пополнить и реорганизовать бывшие в распоряжении командира 1-ой танковой бригады англичан два дивизиона корпусной артиллерии — оказало решительное влияние на ход боёв за перешеек. Немецкая авиация смогла непосредственно поддерживать свои силы только после 1 мая, до этого подавить английские гаубицы не удавалось.

Высшее британское командование уже успело покинуть Грецию, направляясь на транспортных судах в Александрию. В то же самое время из Александрии в пелопонесские порты Навплион и Каламату на южном берегу полуосторова продолжали направляться конвои из Египта с подкреплениями и различными грузами...

Сейчас уже трудно установить, кто именно командовал английскими и греческими частями, продолжавшими в начале мая оборонять полуостров. Среди возможных командиров обороны называют бригадного генерала Паттика, эвакуированного в последний момент из захваченного немцами Пирея с остатками своей бригады австралийцев, также, естественно, командира 1-ой танковой генерала Черрингтона, упоминают и командира одной из новозеландских бригад генерала Паррингтона. Скорее всего, из-за создавшейся неразберихи единого руководства не сложилось, и в разное время и на разных участках командование переходило из рук в руки.

Как ни странно, но отсутствие высшего командования волшебным образом положительно сказалось на стойкости и умелости английских войск, немцы, до того достаточно легко и с минимальными потерями громившие англичан, оказались в тяжёлом положении. Только 4-го мая, приведя крупный конвой из албанских портов, удалась повторная высадка на северном побережье Пелопонесса, но ещё двенадцать часов понадобилось для деблокады запертых в Патрах солдат "Лейбштандарта".*

__________

* — британский флот не предпринял никаких мер по предотвращению этой высадки. Если ещё понятно, что адмирал Каннингем не рискнул послать свои корабли в Коринфский залив поддержать защитников перешейка, если можно согласиться с тем, что терять за потопление горсти рыболовецких судёнышек эсминцы и линкоры нельзя, то почему же штаб флота не предупредил никого о движении в занятых немцами водах? Британский консул на острове Корфу вовремя и всецело передал по радио информацию о конвое. Но Ройял Нави в этот раз никак не отреагировали. Двумя неделями позже, пытаясь уничтожить подобный немецкий конвой, направляющийся к Криту, Каннингем рискнёт всеми своими линкорами — и лишится двух из них...

К концу 5-го мая немецкие войска начали заходить в тыл оборонявшимся на Коринфском перешейке. Одновременно их разведка быстро продвигалась на юг, к Каламате и Навплиону. В ночь с 5-го на 6-е британские и греческие части оставили свои позиции на северо-востоке Пелопнесса и начали отход к районам эвакуации. Следует отметить, что в отличии от "отхода", совершавшегося неделей назад из-под Лариссы, малоотличимого от бегства, от коринфских позиций войска отходили в полном порядке, поочерёдно занимая промежуточные позиции и поддерживая друг друга. Командующие отходом офицеры позаботились взять с собой артиллерию, поэтому наседающим отходящим на пятки немцам никак не удавалось прорвать оборону и посеять панику. Несмотря на тяжёлое положение, защитники Пелопонесса не торопились сдаваться в плен. За двое суток отступления немцами в плен было взято около трёх тысяч человек, преимущественно ранениых или отставших от своих.*

_______

* — можно сравнить эти цифры с разгромом на севере Фессалии под Олимпом, когда только разведывательный батальон "Лейбштандарта", преследуя "отходящих" англичан, за сутки взял в плен 4 тысячи человек. (!)

Отойти к Каламате и Монемвасии уже не удалось — немецкие силы успели перерезать дорогу к этим портам. Но Навплион ещё оставался под контролем сил союзников, и находившийся в Навплионе кэптен Кларк-Хэлл, командовавший штабом наблюдателей от флота, вызвал суда для эвакуации. Надо сказать, что с представителем от флота англичанам повезло, в отличие от распоряжавшегося до этого эвакуацией вице-адмирала Придхем-Уиппела, Кларк уже имел опыт эвакуации, всего год назад он участвовал в операции "Динамо", организуя посадку на корабли в Дюнкерке.

С 6 по 8 мая из Навплиона ночными конвоями было отправлено более 17 тысяч человек. 9 мая немецкие части приблизились к городу и порту и начали его обстрел. Услышав артиллерийскую стрельбу и увидев в темноте разрывы, командир очередного конвоя кэптен Бойер-Смит решил отменить эвакуацию, сообщив в штаб, что в городе уже идёт бой и эвакуация невозможна. При этом связаться с самими обороняющимися он позабыл...

На его беду, он не предупредил о своих выводах капитана голландского транспорта "Коста-Рика", шедшего в Навплион в сопровождении корвета "Гиацинт". Беспрепятственно зайдя в гавань, голландец начал погрузку, и приняв на борт почти полторы тысячи раненых, до рассвета отправился обратно. Сообщение с борта "Гиацинта" о успешно завершённой погрузке и отсутствии по непонятной причине остальных судов эвакуации поставили Бойер-Смита в весьма неудобное положение.

Но время было уже упущено, на следующий день немецкие войска, усиленные танками и при поддержке пикировщиков, сломили наконец упорство пелопонесской армии и заняли Навплион. Посланные в ночь на 10-е эсминцы смогли найти и вывезти около семисот человек, позже ещё около ста сорока солдат и офицеров добрались до Крита на малых судах.

Из-за поспешности Бойер-Смита в плен попало более восьми тысяч человек, около трёх тысяч греков, новозеландцев, австралийцев и англичан, не желая сдаваться, присоединились к иррегулярным силам в горных областях полуострова. Через два месяца немецкие интервенты организовали широкомасштабное прочёсывание горных массивов в центре полуострова, в плен угодило не менее тысячи из скрывающихся среди резистентов солдат британской армии.

Позже с побережья подводными лодками вывезли двести тридцать английских военнослужащих.

При эвакуации было оставлено почти всё военное имущество, брошены артиллерийские парки и боевые машины. По сути дела, английский корпус, принимавший участие в греческой кампании, пусть не потерял свой личный состав, но полностью утратил боеспособность. Но эта жертва не была напрасной: оценив упорство англичан и потребное на завершение десанта на Крит время, немецкий генштаб счёл невозможным дальнейшее продолжение операции.

"Как показали завершающие сражения на материке", — говорилось в коммюнике ОКВ, — "в условиях, когда наши наступающие части не могут действовать сосредоточенно, темп и скорость операции падают чрезвычайно. Англичане вполне способны использовать вывезенные из Греции материальные силы, чтобы навязать нам упорную борьбу в неудобных для нас формах. Наши воздушные силы не смогут полностью отдаться этой борьбе, потому что перед ними стоят и другие задачи, в то же время как без их полноценной самоотдачи победа на Крите невозможна. В оставшееся время есть возможность провести против Крита операцию с ограниченными целями. Эта операция должна быть проведена решительно и завершиться до начала июня."

В двадцатых числах мая немецкие парашютные части предприняли попытку овладеть Западным Критом. Первоначально немцам сопутствовал успех, во многом благодаря нераспорядительности командующего английским гарнизоном на острове новозеландского генерала Фрейберга. Тот сумел не только провалить оборону стратегически важного аэродрома Малеме, но и, потеряв всякое представление о действительности, начал требовать эвакуации войск с острова, в то время как у англичан ещё оставался подавляющий перевес в силах. Если бы не неудача немецких десантников в бою за Канию, очень может быть, Фрейберг добился бы своего и главная цель "балканского марша" Гитлера, захват Крита — была бы достигнута.

Новый командующий английскими войсками на Крите, генерал Уэйзел, смог консолидировать силы обороняющихся и оттеснить парашютистов и прибывших им на помощь егерей "Эдельвейса" от побережья. Не помог немцам и замышлявшийся корабельный десант — его перехватили патрулирующие в ночное время северные воды Крита эсминцы. Впрочем, сообщение о немецком конвое выманило из-за острова скрывающиеся главные силы Средиземноморского флота британцев, что закончилось для них очень плохо — пикирующие бомбардировщики люфтваффе вновь (и на этот раз вполне заслуженно!) подтвердили свою славу "убийц линкоров".

Воспользовавшись временным параличем английского флота, немцы морем и по воздуху эвакуировали свои силы, принимавшие участие в боях на Крите. С 25 мая в Эгейском море наступило относительное затишье. Не сумев овладеть критским плацдармом, немцы были вынуждены ограничиться действиями с материковых аэродромов, что почти не влияло на британское судоходство. А между тем потребность в рассечении коммуникаций Британской империи в Средиземном море всё нарастала: ливийские скважины дали первую промышленную нефть, а Боевой легион Роммеля вышел на рубеж египетской границы.

Неудача войск генерала Штудента стала тем полезным уроком, благодаря которому силам "Нового Карфагена" спустя полгода удалась триумфальная операция "Целебес" — захват мальтийского архипелага.

К лету 1941 года англичане смогли сосредоточить на Мальте довольно крупные авиационные силы. Истребительной авиации было мало, и самолёты были устаревших типов: старенькие бипланы "Гладиатор" и более современные, но тоже не слишком удачные американские палубные истребители "Бизон" фирмы Брюстер. Не было и красы и гордости королевских ВВС — дальних бомбардировщиков. Зато в изобилии насчитывались лёгкие бомбардировщики "Бэттл" ("Бутылка"!) и разнообразные торпедоносцы, от "авосек" "Меч-рыб" до экспериментальных "Мстителей". Также хватало и самолётов-наблюдателей, в их роли частенько использовались палубные истребители "Фулмар" с авианосцев Западно-Средиземноморской эскадры Ройял Нави.

Снабжение "Новой Италии" промышленной продукцией и большинством видов вооружений по прежнему полностью зависело от поставок морем из Европы. Да и продукты питания (любимые макароны!) не слишком обильно произрастали на каменистой североафриканской земле. "Новый Карфаген" целиком зависел от ввоза извне. Часть потребного удавалось переправить в порты вишистского Алжира, а затем перевезти до Туниса автотранспортом, но такие перевозки оставались сложными и эпизодическими. Основным маршрутом снабжения оставалась доставка из североитальянских портов в Тунис и Бизерту. А на этом маршруте как раз и действовали многочисленные мальтийские эскадрильи.

Англичане в целом выдерживали нейтралитет итальянского флага и не топили итальянские корабли немедленно по обнаружении, но неизменно требовали от всех обнаруженных кораблей следовать для досмотра в Ла-Валетту. Даже пассажирские лайнеры, курсирующие между Палермо и Триполи, были обязаны проходить осмотр в мальтийском порту. Военные грузы для Ливии приходилось либо везти контрабандой, с риском их обнаружения и конфискации англичанами, либо отправлять за ними военные караваны с новоитальянскими и германскими опознавательными сигналами. Такие караваны состояли обычно из небольших быстрых транспортных судов (в том числе из "арендованных" итальянских эсминцев), способных отбиться от одиночных самолётов, и проскочить мальтийскую зону. Но и для таких "шнеллконвоев" всегда оставался риск перехвата большими воздушными силами мальтийской базы, а также преследования большими кораблями англичан, дежурившими в мальтийских водах.

Ответные меры "карфагенян" сводились к спорадическим налётам авиации Муссолини на остров. Наличие на Мальте с осени 1940 года радарной службы, конечно, далеко не столь эффективной, как в Метрополии, делало бомбардировку английских военных обьектов для малочисленной тяжёлой авиации, оставшейся в распоряжении дуче в Ливии, чрезвычайно рискованным и малорезультативным делом. Медленные и громоздкие "Савойи" обнаруживались ещё на подлёте, их вполне надёжно обнаруживали не только новейшие радарные посты, но и звукометрические станции, и даже банальная служба визуального слежения. Встреченные обычно ещё над морем, новоитальянские лётчики вынуждены были сбрасывать бомбы и отступать, стараясь отбиться от английских истребителей. Пара-тройка таких вылетов — и на аэродромах Триполи и Туниса не осталось годных больших бомбардировщиков, несколько уцелевших представляли собой развалины, так и доживавшие свой век по окраинам лётных полей.

Истребительная авиация новоитальянцев сопровождать бомбардировщики не могла: хотя расстояние до острова не превышало радиуса боевого действия их основных истребителей, но было на самом его пределе. Новоитальянские "Громы" могли действовать над Мальтой от силы несколько минут. Этого времени для расчистки воздушного пространства и обеспечения действий бомбардировочной авиации было недостаточно.

Ну и самое главное: основные силы авиации Муссолини были отвлечены на восток, в бои против сухопутных сил англичан, на западе оставались сменные и учебные подразделения и устаревшие либо учебные самолёты, количество и качество которых было слишком малым и действия были слишком дезорганизованы, чтобы составить реальную опасность для гарнизона Мальты.

На Острове британские солдаты прониклись духом какой-то эйфории. Ощущение авантюры и риска, неизбежное на войне, для находившихся на Мальте мешалось с чувством собственной неуязвимости и лёгкости выполняемой повседневной работы. Отсутствие обычного для боевых действий угнетающего страха за свою жизнь поневоле побуждало остро радоваться жизни. На Мальте возникла атмосфера всеобщего лихорадочного возбуждения, особо яркого переживания жизненных чувств, постоянного ликования — непрекращающийся "мальтийский карнавал". Это выражение появилось сначала в отрывках из писем английских солдат на родину, публикуемых в газетах, затем — в статьях побывавших на острове корреспондентов, в конце концов стало общим местом, и посылая проклятья английским лётчикам, утопившим ещё один транспорт "карфагенян", скрипя зубами, офицеры роммелевского штаба мечтали, чтобы "эти взбесившиеся клоуны" переломали себе шеи, "кувыркаясь на подмостках".

Роммель настойчиво добивался от руководства ОКВ и лично от Гитлера принятия усилий для захвата Мальты. Поставленные перед ним цели вторжения в Египет и захвата главной средиземноморской базы англичан — Александрии — были нереализуемы без ритмичного и гарантированного снабжения. Мальта же исключала нормальное обеспечение войск "карфагенян", поэтому "Мальта должна быть нейтрализована"!

Вплоть до октября 1941 Ставка отвечала призывами "подождать ещё чуть-чуть". Назвались при этом разные способы предполагаемой "нейтрализации" сил мальтийцев. То "вот-вот на подходе" новейшие сверхдальние авиабомбы.

(Роммель пристально следил за разработкой крылатых автоматов с реактивно-пульсирующим двигателем, после переключения исследований фирмы "Физелер" со стратегических бомбардировок на тактические строительство "крылатых ракет" быстро продвигалось вперёд, но увы, к лету 1941 закончить испытания и приступить к производству системы оружия у немецких конструкторов не вышло. Хотя первоначально действительно рассчитывали, что "Мальта явится прекрасным полигоном, на котором будет отработана стратегия, в дальнейшем, при должном увеличении масштабов применения, должная поставить на колени Британию".)

То осталось "буквально несколько дней" до завершения формирования специальных бомбардировочных формирований, оснащённых улучшенными версиями истребителей прикрытия — спешно дорабатывавшимся двухмоторным "Мессершмидтом-210-ым". Но бомбардировщики внезапно перебрасывались на Восток, а новейшие "Мессеры" ну никак не могли оторваться от земли.

Впрочем, всё равно первым театром военных действий, на котором дебютировали Bf.210-е, оказался именно североафриканский. В июне оснащённая предсерийными машинами эскадра была переброшена на ливийские аэродромы.

Самолёт представлял из себя в некотором роде сборную солянку: произвели по лицензии в Будапеште, собирали из комплектующих, произведённых в самых разных странах. Движки — венгерская лицензия немецкого "601"-го "Даймлера", вооружение — итальянские и французские авиапулемёты и пушки, планер строился как смешанная конструкция, из собственного венгерского дюралюминия и отчасти — немецкий сталепрокат. Немецкими были большинство приборов, но высотометр устанавливался от французского подрядчика: в Германии не нашлось свободных мощностей на приборостроительных заводах. И всё в таком роде.

Мессершмидт продал лицензию на свой самолёт ещё до того, как он был принят на вооружение в Германии. Машина предполагалась как учебная, для поставок в будущие подразделения, вооружаемые уже "настоящим" "210"ым. На "боевых" должны были устанавливаться по проекту более мощные двигатели, а также — дистанционно управляемая задняя стрелковая точка. Были и другие новшества, которых на "урезанном" варианте не существовало.

Но "главный" самолёт никак не мог оторваться от полосы — из-за грубых ошибок в расчёте аэродинамики. А вот "учебная" машина полетела ещё в конце 1940-го. Венгры сбалансировали аппарат в аэродинамическом отношении без особых затруднений. Им ведь не требовалось получать те рекордные величины скорости, которые обещал достичь на своём самолёте герр Мессершмидт, из-за чего и пошёл в своём проекте на рискованные конструкторские решения.

Упростив аэродинамическую схему, венгры получили не только прекрасно слушающуюся пилота машину — неожиданно удалось уменьшить и вес конструкции, да и лётные данные выросли относительно ожидаемых. Конечно, в конкуренты "Спитфайрам" венгерская модификация "мессера" не годилась, но как скоростной лёгкий бомбардировщик оказалась весьма на месте. Обширный носовой отсек, у конструктора предназначавшийся для установки мощного пушечного вооружения, был переделан первоначально под подвеску мелких авиабомб, а позже, к лету 1941-го — под установку авиационного реактивного оружия. На "африканки" поставили разработанное на основе трёхствольных пехотных 210-мм реактивных миномётов девятиствольную вращающуюся конструкцию — вне сомнения, источником вдохновения конструкторов была устанавливаемая в Испании на советских самолётах-штурмовиках связка труб-пусковых контейнеров крупнокалиберных мин.

Немцы постарались довести систему "до ума". Турбореактивные мины выпускались из соориентированного по оси прицела ствола с более высокой скоростью, нежели в советских образцах, прицел был рассчитан на боковые поправки. В итоге вышло довольно мощное оружие, отрабатывать которое стали на имеющемся в большом количестве "учебном" самолёте. До Мальты "210"-е, разумеется, не дотягивали, а вот позиции англичан, и что ещё хуже, их транспортные средства на границе Ливии и Египта поражались штурмовиками-"мессершмидтами" в большом количестве. Однако от "сокрушающего воздушного наступления" на Мальту пришлось отказываться — за неимением отвечающих задаче типов самолётов.

Рассматривался вариант уничтожения западно-средиземноморской эскадры Великобритании основными силами германского надводного флота. Но постоянно возникали отсрочки и помехи — в конце концов, после "Рейнбунда" бороться с гибралтарскими линкорами стало некому.

Зато в середине октября 1941 года операции против "средиземноморской заразы" внезапно начали придавать несоразмерно большое значение. Словно бы вдруг у всех в Ставке Гитлера открылись глаза и наконец-то стало ясно всё значение этого маленького островка посредине самого короткого пути из Англии в её азиатские и африканские колонии.

Неожиданно "мужественной борьбе итальянских колонистов против британской тирании" стали уделять первые полосы немецкие газеты: статьи и очерки, рассказывающие о тяжёлых испытаниях сражающихся против многократно сильнейшего врага "братьев по идее" и "истинных носителей арийского духа", в жаркой экзотической пустыне, в окружении живописных дикарей-туарегов, посыпались как из ведра.

Главный пропагандист Третьего рейха в своём обширном подвале 28 октября подвёл черту под новым идеологическим наступлением: "Сейчас могущество Германии на континенте вполне утверждено и состоит в первую очередь в твёрдом союзе всех здоровых национальных элементов союзных народов, противостоящих совместно англо-саксонской олигархической монополии и разьедающему яду сионистско-коммунистической пропаганды. На непременной поддержке Германией всех порывов европейских наций к национальному возрождению обусловлена вся наша внешняя политика, и идя даже на немалые жертвы, народ Германии утверждает свою верность национал-социалистическому знамени и союзническому долгу, находя в этой верности опору своему духу. Наша стойкость сплачивает естественным стремлением благодарности вокруг могущественной Германии все народы Европы, в первую очередь — их наиболее здоровые национал-социалистические элементы.

В настоящее время, когда наша армия завершила свою миссию на Востоке, настало время всеми освободившимися силами оказать помощь нашим римским братьям в песках Африки. Наше оружие утвердило на Востоке возрождённый союз двух ярких арийских национальностей — тевтонского мужества и польской гордости, совместно наши народы освободили восточные области Польши от самочинно вторгшихся на польские земли коммунистических орд, очистили границы Европы от красных язв.

Защитив Европу с Востока, мы обращаемся на Запад, где мужественные легионеры Муссолини, вдохновителя национальных устремлений всех романских народов, из последних сил обороняют другую границу европейского мира от жадного владычества армады мировой британской плутократии... " и так далее.

В распоряжении Роммеля с середины октября оказались весьма значительные ресурсы: ОКВ позволило ему набирать без ограничений добровольцев из состава возвращавшихся на родину после участия в "восточном походе" дивизий. Вдобавок многие виды вооружений, по итогам компании снимаемые с вооружения немецкой армии, разрешалось забирать в любом количестве. В список попали и 37-мм ПТО, практически вся лёгкая бронетехника, авиатехника 1939-1940 годов выпуска — фактически весь "инструментарий блицкрига", все те виды вооружений, которые обеспечили германским войскам в 1939-1940 высокую мобильность и эффективность против других европейских армий.

Кроме того, "африканские заказы" получили высокий приоритет в управлении вооружений, было позволено расширить сотрудничество с военными ведомствами "дружественных стран" — Италии, "вишистской" Франции, послехортистской Венгрии. В этих странах удалось разместить заказы на нужное сырьё и некоторые комплектующие, а с венграми, например, договориться о всестороннем увеличении выпуска их удачной штурмовой версии Bf.210.

(Сохранив свой нейтралитет "без Хорти", венгерские националисты не долго "дулись" на Гитлера. Как только стало известно о заключаемом с Советской Федерацией перемирии, их посланцы немедленно явились в Берлин для "скорейшего урегулирования отдельных неудачных моментов в наших дружеских отношениях". При этом ни о возврате регента в Венгрию, ни о заключении нового союзного договора и не заикались — венгерское правительство вполне сумело оценить все прелести "неконтролируемого нейтралитета" и предпочитало — используя возникший своеобразный союз со словаками — не участвовать в военных действиях.)

Опираясь на свои возросшие возможности, штаб африканского Боевого легиона предоставил к началу ноября Муссолини и Гитлеру "план окончательного вытеснения английских сил из бассейна Средиземного моря". Необходимо было упредить подготавливавшееся англичанами вторжение во французское Марокко и овладеть ключевыми позициями в юго-восточном углу средиземноморского прямоугольника. Упоминаний о "действиях против Мальты" в плане не содержалось, и Гитлер высказал своё неодобрение "вялым реагированием на зловредное английское гнездо под самым носом у Роммеля".

Отсутствие в представленных диктаторам планах подготовки против Мальты было уловкой: в штабе Роммеля почти не сомневались, что на пути от походной канцелярии "лиса пустыни" до стола фюрера или приёмной дуче "где-то течёт" — английское командование явно часто слишком хорошо знало детали немецко-новоитальянских операций, слишком уж точно перехватывали британские суда и самолёты конвои, идущие в порты Ливии, слишком уж часто английские генералы стали угадывать, какие из демонстрируемых им, Роммелем, действий, лишь имитация, а какие — подготовка к решительному удару.

Сосредоточив все возможные усилия для выполнения только одной задачи, штаб Роммеля до последней возможности поддерживал иллюзию, что все эти силы подготавливаются для различных и разновременных по характеру действий.

Увеличение числа транспортных самолётов, очевидно, связано было с расширением срочных перевозок между Триполи и Тобруком — в преддверии крупной наступательной операции в Египте своевременная доставка запчастей, специалистов, документов становилась жизненно важной и было необходимо исключить риск, связанный с перевозками по морю, и даже намного меньшую опасность сухопутного путешествия. Так и было отмечено в наблюдательных журналах оперативного управления британского командования на Среднем Востоке: "На аэродромах Триполи отмечено прибытие двух (возможно — четырёх) эскадр транспортных самолётов Ю-52. Эти устаревшие машины передаются Гитлером с задачей снизить остроту транспортного кризиса, созданного действиями нашей авиации и флота. В дальнейшем для противодействия их полётам необходимо применение дальних истребителей. Запросить Вашингтон о поставках их новейших истребителей сопровождения. До появления специализированных машин — рассмотреть вопрос о переделке в перехватчики средних бомбардировщиков."

Концентрация в западноливийских и тунисских водах малых судов военного флота "пунов" определялась подготавливаемой, вроде бы, кампанией "минного сева" — не имея возможностей воспрепятствовать действиям английского флота прямыми действиями, "пуны" намеревались затруднить крейсерство в своих водах расстановкой большого числа минных банок.

Кроме того, предполагалось также воспользоваться морским течением, от берегов Туниса поворачивающим в Тирренское море, попутно омывая Мальтийский архипелаг. В течении намеревались сплавлять плавучие мины, что должно было создать определённые затруднения английским морякам. Сам сплав собирались проделать остоумно: невооружённые малые судёнышки максимально облегчали, к их днищу намеревались крепить минрепы, за которые под водой кораблик буксировал бы некоторое количество мин. За его перемещением предполагалось следить по сигналам радиопеленгатора: рацию судна соединяли с простеньким музыкальным автоматом-проигрывателем грампластинок. Когда "музыкальный ящик", по данным пеленгатора, оказывался в заданном районе, посылался радиосигнал — кингстоны открывались, кораблик шёл ко дну, а мины соскальзывали с поводка и, встав на боевой взвод расплывались нести горе и смерть. Такой "посев" вроде бы предполагался как долговременная акция, в сутки намеревались отправлять по два-три таких "подарка", поэтому в портах Бизерты, Туниса и других портов запада Новой Италии собрали почти триста шаланд, яхт, сейнеров и других корабликов малого водоизмещения.

Вскрыв сосредоточение малых кораблей авиаразведкой, англичане оживлённо засуетились: не против ли Мальты готовится эта, с позволения сказать, "армада"? С немцев можно ведь ждать любого сумасбродства, совсем недавно, на Крите, они уже пытались подобным "флотом" обеспечить высадку?

Британская агентура засуетилась: по контрабандным каналам (на заходящих на Острова итальянских пароходах) с Мальты в столицу Туниса было переправлено не менее полусотни агентов. Местных — мальтийцев или бежавших к англичанам туниссцев. Орава "новоприбывших" быстро растворилась среди экипажей скопившихся в порту рыболовецких (и контрабандистских) судёнышек. Чему удивляться — экипажи на шхунах и шлюпах так и остались в основном прежними, арабскими. Да и зачем было менять — на обречённых-то на утопление? Соответственно, о предназначении всего "сборища лоханок" английские шпионы узнали первым делом: тунисские моряки проклинали сумашедших немецких инженеров, выдумавших угробить их родные кораблики, ну и заодно — итальянских оккупантов, распоряжающихся как дома, и полушёпотом — самого дуче, лично распорядившегося согнать их кораблики в "эту лохань".

Так что из отчёта разведки следовало: да, действительно, вся армада нацелена против Мальты. Но предназначена не для десанта, а для выполнения тревожащих действий по доставке в мальтийские воды минного оружия. В ближайшее время начала операции не ожидается: ближе к весне, когда подготовка войдёт в решающую стадию, целесообразно будет организовать "экскурсию" на Мальту пары крыльев "Веллингтонов" и провести бомбардировку рыбацких гаваней Туниса, где в основном и отстаиваются все эти кораблики. Для нейтрализации немецко-итальянского замысла этого должно было быть достаточно.

И уж конечно, никакого внимания английских военных не привлекло строительство спортивных сооружений и лагерей, развёрнутое — немного неожиданно — на Сицилии. В восточных районах острова началось сооружение большого количества курортных комплексов — новое правительство решило поправить положение с безработицей на Юге всемерным поощрением туризма, для чего предполагалось построить или реконструировать много отелей, и обеспечить их всеми благами, в том числе и спортивными площадками. По извечной итальянской безалаберности, к разбивке теннисных кортов и участков для гольфа приступили прежде, чем заложили фундамент отелей, в которых собирались жить будущие игроки на этих полях: никого особенно такая неразбериха не удивила. И составом рабочих бригад, занятых на стройке, тоже никто особенно не интересовался. И так понятно, что подрядчики предпочли нанять рабочих на Севере, чем договариваться с местными — сицилийцы заслуженно считались жуликоватыми и не слишком расторопными. А ведь на стройках было занято не менее пятидесяти тысяч человек, и обьём строительных материалов, доставляемых на стройки, самого различного характера, был весьма впечетляющим. В том числе — немало металлопроката, качественной фанеры, разнообразные запчасти для стройтехники, сварочную аппаратуру и прочее... Пользуясь чем, "строители" в укромных сарайчиках, затерянных посреди стройки, умело и быстро собирали множество планеров для десанта.

В целом, до середины декабря "лайми" ничего не подозревали. А восемнадцатого декабря началось нападение на Мальту...

Первый удар был нанесён с сицилийских аэродромов. Множество одномоторных бомбардировщиков — в основном Ю-87, буксировших за собой десантные планеры, при подходе к острову Гоцо сбрасывали буксирный трос и переходили в набор высоты. Английская система предупреждения о воздушном нападении была развёрнута на юг и юго-запад — преимущественные направления, с которых появлялись вражеские самолёты. С севера наблюдению придавалось малое значение, вдобавок самолёты шли низко над морем, маскируясь наступающими вечерними сумерками. Долгое отсутствие вражеской угрозы также сыграло негативную роль: английский гарнизон застали врасплох.

Удар бомбардировщиков в основном достался аэродромам Мальты: хотя он не был достаточно точен, но сами взлётные поля были выведены до утра из строя. Самолёты, сбросившие бомбы, разворачивались на север и кружили над единственным аэродромом острова Гоцо — запас топлива не позволял дотянуть до материка, и пилотам оставалось только надеяться на быстроту десантников.

В первой волне десанта насчитывалось примерно девятьсот человек: два батальона отдельной парашютной бригады. Десантники быстро справились с незначительным сопротивлением, оказанным малочисленным гарнизоном Гоцо — на аэродроме было, помимо лётного персонала, лишь двадцать солдат, ещё сотня — в главном поселении острова, городке Виктории, находившемся в полутора километрах от лётного поля. Приём трёх бомбардировочных эскадр на небольшой аэродром, на котором у англичан размещались лишь пара эскадрилий ближних разведчиков — стареньких бипланов, составил трудную задачу, потребовавшую от всего отряда десантников полной самоотдачи. Пришлось выкладывать и постоянно подновлять огненные костры-сигналы, на которые ориентировались в быстро сгущающейся тьме пилоты, организовывать хоть какое-нибудь освещение посадочной площадки, а самое главное — быстро и аккуратно растаскивать уже севшие самолёты, чтобы освободить место для ещё находящихся в воздухе.

Несмотря на все усилия, тринадцать машин полностью выработали горючее и лётчики были вынуждены прыгать с парашютом. Но в целом потери первой волны, в том числе и в самолётах, оказались даже ниже ожидавшихся.

Теперь всё зависело от того, сумеют ли англичане поутру вернуть себе господство в воздухе над Мальтой. Если английские самолёты поднимутся в небо раньше, чем последуют повторные налёты на их аэроромы, участь десантной флотилии, спешно отплывшей от берегов Туниса и везущей главный состав десанта, будет незавидна. Английский флот, прикрытый с воздуха авиацией, днём уничтожит все судёнышки, не допустив корабельный десант к Мальте. Если же пикировщики успеют вновь разбомбить взлётные полосы Мдины и Корми, то флот обороны Мальты будет вынужден уйти под защиту зенитных батарей Ла-Валетты, и не сможет воспрепятствовать десантной операции. Несмотря на ночь, несколько наиболее подготовленных пилотов подняли с сицилийских аэродромов "особые" сцепки, ведя на аэродром Гоцо тяжёлые планеры, выполняющие роль бензовозов — всю исправную технику надлежало заправить и вооружить для утреннего броска.

И пусть пара разбившихся при посадке планеров остались пылать по краям взлётной полосы огромными бензиновыми кострами — риск окупился. Перетасовав за ночь оказавшиеся в его распоряжении экипажи, старший по званию из оказавшихся на Гоцо пилотов майор Хельски сколотил две почти полноценных бомбардировочных группы. Даже случайно затесалось парочка "Макки"-200, неизвестно как оказавшаяся среди бомберов. Боеприпасов хватало только на один вылет, с бензином — та же история. Самолёты пошли на взлёт за полчаса до рассвета, хотя лететь даже тихоходному "лаптёжнику" до соседнего острова — пять минут от силы. Тут ориентиром послужили английские зенитки, начавшие лихорадочно палить трассерами, лишь услышав над собой гул вражеских самолётов. Первая группа пикировщиков, отработав по мальтийским аэродромам, практически в полном составе легла на курс — юго-восток. На неистраченных топливных баках был шанс долететь до тунисских берегов. Вторая группа бомбардировщиков взлетела уже после рассвета и столкнулась с более ожесточённым сопротивлением. Далеко не все посадочные площадки английских авиаторов были под ударом, в воздух поднялись гидросамолёты и несколько машин из ремонтирвавшихся в Ла-Валетте эскадрильи палубных самолётов.

Но с рассветом возобновилась переброска авиационных сил на захваченный аэродром, после возвращения машин, участвоввших в бомбовой ударе, аэродром начал принимать первые пары "Громов". Топливо продолжали подвозить с Сицилии грузовыми планерами — в отличие от обычных самолётов, эти громоздкие конструкции могли садиться на маленькие площадки, тормозя практически корпусом, поэтому они почти не мешали работе аэродрома. Уже через три часа после позднего декабрьского рассвета в небе над Мальтой были видны только "карфагенские орлы" — мальтийский воздушный гарнизон понес на земле и в воздухе сокрушительные потери. Противостоять современным истребителям и пикировщикам на тех устаревших машинах, которые были в распоряжении мальтийских авиаторов, долго было невозможно.

Поражение в небе повлияло и на дела на море: сначала командование английской военно-морской базы сосредоточилось на отражении воздушного нападения, затем — на создании блокады вокруг захваченного острова и подготовке ответного десанта и слишком поздно — на отражении высадочных средств противника. Воздушная разведка англичан, несмотря ни на что, работала, хотя 19 декабря вылететь смогли лишь четыре авиетки. И летали не впустую — обнаружили две из пяти подходивших групп десантных судов. Из двадцати судов, шедшую в южную бухту Марсашлок, и отряд из тридцати четырёх судов, растянувшийся в проливе между островами Гоцо и Комино и нацеливавшийся в северную бухту Мелиха или же Сент-Пол.

Южную группу рассеяли и частично потопили патрульные эсминцы — позже, под нажимом вражской авиации, патрульные силы либо отошли к югу от Мальты, либо отдалились от её берегов на значительное расстояние. Против десанта в северные бухты действовали торпедные катера мальтийской базы — они вынудили конвой повернуть к острову Гоцо и потопили несколько судов, нанеся большой ущерб в живой силе (обстрелом из бортовых орудий и пулемётов). Торпедные катера несколько раз в ходе боя подвергались атакам с воздуха, но благодаря малому размеру и большой скорости, всегда ускользали от удара.

Но ещё три группы судов высадки — и среди них самая крупная, насчитывавшая более полусотни вымпелов и направлявшаяся в северо-западную бухту "Золотую", что рядом с городком Мджар — были не обнаружены. И ближе к часу дня девятнадцатого декабря почти беспрепятственно выкатились на узенькие пляжи под многометровыми известняковыми обрывами севера и северо-запада Острова. Цепочки солдат в серо-пыльной форме быстро поднимались по петляющим по скалам тропкам на плоскогорье, не обращая внимания на занявших немногочисленные блогкаузы "томми" в плоских касках-"тарелочках". Отстреливаясь из-за каменных заборов и редких кустиков, британские патрули откатились на извилистые улочки Мджара. А за полуокружённым Мджаром уже была видны холмы центра острова, на которых сгрудились каменные ульи Мдины — последнего препятствия, отделявшего высадившиеся батальоны от главного аэродрома Мальты — Луги.

Несмотря на продолжавшееся более года военное положение, противодесантная оборона Островов состояла лишь из редкой цепочки наблюдательных постов, оснащённых примитивными средствами коммуникации. Впрочем, на маленькой Мальте выстрелы из ракетницы или фальшфейеры были хорошо заметны. Но весь персонал подобных наблюдательных постов состоял из отделения солдат, самым тяжёлым вооружением которых был ручной пулемёт, а сами посты не образовывали единой системы огня, размещаясь лишь на отдельных возвышенностях и обрывах. Да и в целом гарнизон не располагал тяжёлым вооружением. Две четырёхорудийные батареи полковушек времён первой мировой — вот и всё, что мог использовать комендант острова для отражения десанта. Разве что ещё мог добавить роту из двух распылённых по острову пехотных батальонов, занятых охраной побережья и прикрытием аэродромов.

Основой противодесантной обороны Мальты вполне резонно считались корабли мальтийской военно-морской базы, при необходимости усиливаемые хоть силами гибралтарского соединения "Х", хоть линкорами эскадры Каннингема — или и теми и другими сразу. Жерла линкоров Королевского флота надёжно отбивали у желающих охоту попробовать на зуб берега Мальты.

Но вот как раз сейчас — у Каннингема оказалось слишком много хлопот с обеспечением постоянного сообщения с осаждённым Тобруком, вдобавок с тяжёлыми потерями его группировки в ходе боёв за Крит, так что именно к моменту атаки Мальты все его корабли или находились в море с конвоями, или только вернулись с заданий и нуждались хотя бы в паре суток на текущий ремонт и пополнение — или стояли в ремонтных доках.

Корабли собственного дозора именно сейчас — что, понятно, не случайно — ушли в конвое на запад. Хотя восточнее мыса Серра никто вроде бы нападать на британских "торговцев" не собирался, но командующий военно-морской базой на Мальте строго следовал инструкциям. Крейсерский дозор должен был проводить караван до выхода из Средиземного моря и вернуться назад — в обычном порядке лёгкая четырёхсуточная прогулка, никак не способная повлиять на положение гарнизона Мальты. Но именно сейчас крейсера были нужны у берегов Острова, а в самом лучшем случае, бросив конвой и идя на предельном ходе, крейсера приблизились бы к Мальте лишь через десять-одиннадцать часов. Оставалась надежда на Скалу.

Ведь главной оборонительной позицией на Мальте по прежнему оставалась Гавань — лабиринт стен, бастионов и башен, обьединённых подземными ходами, неприступная крепость, уже не раз демонстрировавшая свою неуязвимость для любого числа штурмующих. В Гавани размещались многочисленные службы военно-морской базы, её персонал мог присоединиться к усилиям пехотных подразделений и совместно с многочисленными береговыми батареями создать непреодолимую завесу огня. Ла-Валетта вполне могла продержаться до подхода тяжёлых кораблей Королевского флота — ну а затем орудия линкоров срыли бы с поверхности Острова малейшие следы безумцев, рискнувших покуситься на твердыню имперской морской мощи. А транспорты с пехотой завершили бы очистку островов.

И британские солдаты упорно продолжали бороться, ища на горизонте эскадру Рокуэлла. Но до вечера 19 декабря всё более изнемогающие под постоянными обстрелами и налётами с воздуха храбрецы помощи не дождались. Продвигаясь шаг за шагом, интервенты взяли Зебудж, Сидживи и Мосту, теперь весь север Мальты был очищен от английских войск. На восточном берегу англичане оставили посёлок Сент-Пол-Бей после получасового отчаянного боя с "карфагенскими" мотоциклетчиками — теперь в распоряжении десанта появились удобные места причалов, к вечеру удалось выгрузить на них лёгкую бронетехнику.

К ночи бои переместились в район лукского аэродрома. Сюда отошли сохранившие некоторый порядок стрелки 2/4 Йоркширского батальона, удерживавшие до того бухту Святого Георгия. К ним примкнули остатки бойцов 2-го Нортумбеленского полка, чьи батальоны сражались весь день у стен Мджара и Мдины. (Хотя много солдат из этих подразделений, потеряв свои команды, неорганизованно отошли в район Гавани.)

Вместе с зенитчиками и частью аэродромной команды на поле аэродрома заняло оборону не менее тысячи человек. В качестве усиления англичане располагали обеими батареями полковых пушек (хотя одна из батарей и лишилась двух орудий, в них вместе оставалось ещё семь пушек) и пятью броневичками аэродромной охраны. Подполковник Корриган был уверен, что противника удастся сдержать по крайней мере до утра — а уж утром обязаны будут появиться куда-то запропавшие линкоры Гибралтара, и проклятым "макаронникам" придётся драпать, забыв о всём другом!

Но наутро английские солдаты напрасно вглядывались в розовеющую морскую даль — спасительных силуэтов британских дредноутов не было видно... Почему же был упущен, возможно, последний шанс гарнизона? Под покровом ночи, пока убийственные немецкие "штуки" и немногочисленные, но не менее эффективные французские "Луар-Ньюпор-412" были прикованы к земле, британский флот мог выйти к берегам Мальты. Мог, но не пришёл. И уже в 11 часов утра 20 декабря первые самолёты "пунов" начали садиться на взлётные полосы аэродрома близ Лук... С этого момента берёт отсчёт агония Гарнизона.

Сентябрь 1941 — Май 1942.

Абрис.

С конца августа по конец сентября 1941 несколько раз начинались переговоры между нацистской Германией и Советской Федерацией. В конце сентября гитлеровцы предложили месячное перемирие, с формулировкой "для эвакуации мирного населения из зоны конфликта". Готовность немецкого высшего командования к перемирию обусловливалась тяжёлым положением немецких войск на юго-западном и южном направлениях советско-германского фронта. Пятого октября перемирие начало действовать.

В Румынии после начала перемирия произошёл переворот. Правительство Антонеску было смещено военными. Организация "железногвардейцев" — в который раз запрещена. Но на этот раз последовали широкомасштабные аресты функционеров партии. Румыния обьявила о выходе из войны, о разрыве военного партнёрства с Германией, однако сохранила торгово-экономические связи с Рейхом. Немецкие войска покинули территорию Румынии. Вопрос о "задунайских территориях", оккупированных в сентябре советскими войсками также был отложен "до нормализации европейских отношений".

По первоначальному советско-германскому перемирию, кроме населения Молдовы, эвакуации подлежало население занятой немцами Западной Беларуссии и захваченной в ходе Карпатско-Припятской операции советскими войсками польской Галичины. Из-за многочисленных сложностей, вызванных как проблемами с разрушенной транспортной сетью, так и с нежеланием людей покидать родные места, даже под угрозой войны, эвакуация затянулась до конца года.

В декабре, в продолжение предыдущих соглашений, советские и немецкие представители договорились, что по завершению эвакуации мирных граждан начнётся эвакуация "войсковых контингентов, изолированных на оккупированной противником территории". В первую очередь подразумевался Брестский Гарнизон и остатки соединений Первой танковой группы в междуречье Случи и Стыри. Согласно протоколу об эвакуации, тяжёлое вооружение вывозимых войсковых контингентов уничтожалось, войска грузились в эшелоны лишь с личным оружием, обмен войсковыми контингентами происходил по формуле "все на все". Контроль выполнения договорённостей был доверен наблюдателям от нейтральных европейских стран — Швейцарии и Швеции. Прекращение огня было продлено сначала до марта, а затем и до мая 1942 года.

Последним в ряду совершённых нацистской Германией и советской Федерацией по условиям перемирия обменов был "размен" территории занятой советскими войсками Галичины на литовскую землю: немецкие войска отошли за Неман. В руках польского правительства "пилсудчиков" остался Виленский край. Всем "не-полякам" было "разрешено покинуть пределы польского государства". Естественно, за свои деньги. Как ни странно, изьявили желание уехать более 35 процентов жителей Виленщины: гораздо больше, чем до 1939 года насчитывалось в крае литовцев, белорусов и "всяких прочих евреев".

До начала "похода интернационалистов" Виленщину покинули далеко не все сочувствующие Советам; из тех, что остались, и тех,что внезапно обьявились из виленских лесов, была сформирована одна из самых знаменитых "дивизий народного ополчения" — 13-я. Несмотря на то, что почти все волонтёры в дивизии говорили на польском, считалась частью литовских вооружённых сил. Благодаря скорости формирования и непревзойдённому знанию местности оказалась впереди всех наступающих войск "интернационалистов". "Несчастливая дивизия" пробила остальным силам Северо-Западного направления брешь в немецких укрепрайонах и первая ворвалась на внешние обводы "крепости Кенигсберг". Где практически в полном составе и осталась.

После заключения Второй Унии (послевоенного союзного договора между Польшей и Литвой), как пример "совместного боевого братства", а также в память о трагической судьбе личного состава была включена в список "мемориальных частей". Новую дивизию с таким номером не формировали: она считалась в строю навечно.

Германское руководство пошло на заключение перемирия не из-за внезапно прорезавшегося человеколюбия. Целых три причины, по которым немецкое правительство решило повременить с "дранг нах остен", за время перемирия продолжали усиливаться.

Первая причина — неготовность германской экономики к тотальной войне. Совершенно неверно оцененные потребности Восточного фронта во всех видах боепитания; огромные, до того непредставимые трудозатраты на организацию тыла войск на Востоке; выходящие за все предполагаемые рамки задачи по подготовке и переучиванию пополнения — уже ко третьему месяцу войны потребовали полной перестройки экономического механизма Третьего Рейха.

Возникшие разногласия в среде высшего состава промышленников и финансистов по поводу того, каким образом следует осуществлять перестройку, и за счёт каких средств — постепенно усиливались, поскольку и высшем политическом руководстве страны отсутствовала готовность к широкомасштабным изменениям в народном хозяйстве.

Часть промышленников настаивала на всемерном расширении "исключительных" (то бишь принудительных) норм военного времени. Им противостояли ещё по крайней мере две точки зрения: сторонники одной из них доказывали большие долговременные выгоды от всемерной интеграции других европейских стран в экономику Германии, также опираясь на мобилизационную модель экономики, но с расширением импорта германских товаров широкого потребления. Не меньший вес имели и взгляды поборников "распределения военного взноса" и создания "всеевропейских вооружённых сил" — в таком случае речь шла о полном слиянии экономических структур всей Европы, включая и "условно-нейтральные", вроде Романского Альянса, подунайских стран и Скандинавии. Противостояние в экономической сфере отражалось и на противостояниии между военно-политическими группировками в высшем эшелоне Рейха; экономические и военные группировки вступали в разного рода соглашения.

Одновременно с разногласиями, вызванными возникшими экономическими затруднениями, усилились споры в высших кругах военных: война, и без того чрезмерно рискованная, теперь оборачивалась призраком поражения. Продолжать ли военные действия, и если да, то против кого и какими средствами; из-за совершенно противоположных подходов двух крупнейших группировок генералитета раскол охватил все вооружённые силы.

Враги Британии в германских вооружённых силах, ранее не решавшиеся открыто выступать, подняли голову. "Только полный разгром Англии позволит Германии действительно ощутить себя хозяйкой собственной воли", — повторяли сторонники активизации боевых действий против Великобритании слова Бисмарка.

Поборники расширения военных усилий против Британской империи активно агитировали среди генералитета и среди рядового офицерства. От лица нескольких неформальных обьединений в военной среде циркулировали достаточно острые обращения. Например, в меморандуме "Не будет мира в Европе, пока есть Великобритания!" "недруги Черчилля" излагали свои требования так: "...Только отучив английских лордов стравливать народы Европы, Германия может быть уверена в том, что ведёт борьбу за свои интересы, а не является в очередной раз разменной монетой в махинациях бриттов.

До тех пор, пока Англия не принуждена к миру вооружённой рукой, не существует никаких гарантий устойчивости положения Германии. Только после полного и публичного унижения Уайт-холла Рейх обретёт свободу, также, как после Вердена Версаль стал бессилен и многовековое вмешательство Франции во внутригерманские дела исчезло.

Если Рейх действительно стремится возродить гордый дух Римской империи, не следует забывать главный урок потомков Ромула: не сокрушив торговую олигархию, обрести истинную свободу и величие невозможно. Риму пришлось напрячь все свои силы, дабы освободиться от кабалы финикиян, подчинивших Средиземноморье. История взаимоотношений континентального Рима и морского Карфагена есть пример: власти торгового, морского, лживого народа может быть положен предел лишь военной силой. Карфаген должен был быть разрушен. Англия должна пасть!"

Несмотря на внешне удачные для сторонников войны с Англией обстоятельства и невзирая на их крикливую пропаганду, значительно большее влияние сохранялось за группой генералитета, которая ни при каких условиях не желала "борьбы с Британией до конца". "Умеренные" среди военных были убеждены, что война с Островом не имеет смысла; не более, чем борьба слона и кита.

"Сила Германии — в её влиянии среди народов цивилизованных, в то время как Англия обретает своё могущество в народах диких. Поэтому миссия Германии — в приобщении к цивилизации окраин. В подьёме культуры народов, окружающих нас, испокон веков росли германские земли. Сейчас, натравив на Рейх последнюю орду варварских племён — красную Россию, Англия вновь пытается ослабить влияние цивилизации на дикие народы. Создав из приверженных к идее цивилизованной нации польских патриотов непреодолимый барьер от "новых дервишей",* Германия может сосредоточиться в той области, которая всегда была её сильной стороной: разумном и благожелательном управлении народами, приобщёнными твёрдой рукой к благам цивилизованного общества и желающих надёжных гарантий своего благополучия."

______________

* — Под "дервишами" в историографии военных событий второй половины XIX века подразумеваются "махдисты" — революционное движение антиколониальной направленности в Северо-Восточном Судане. Последователи "пророка Махди" первыми из африканских народов разгромили силы колонизаторов, выбросив из пределов Судана англо-египетских интервентов.

Победа "махдистов" стала образцом для народов, оказавшихся под британским владычеством. По всей британской империи прокатилась волна восстаний, протестов и политических выступлений. Суданские крестьяне, исступлённо бросавшиеся на британские штыки, сотрясли трон "владычицы морей". Если ранее британский сапог уверенно попирал землю "диких народов", то теперь при каждом шаге колониального захвата англичанам тыкали в глаза независимым "государством дервишей". Продолжение колониальной политики Великобритании и свободный Судан были несовместимы: Империя затратила огромные средства на подготовку "усмирения дервишей".

Была построена железнодорожная ветка по пустыне вдоль Нила до суданской границы. Воды Нила вспенили многочисленные паровые суда — страховка на случай повреждения железнодорожной линии.

Сразу после перехода границы рельсы укладывались далее, следуя за марширующими английскими колоннами: британская армия вползала в Судан, волоча за собой сияющий рельсовый хвост.

Артиллерийское обеспечение возложили на несколько паровых мониторов: так впервые воплотилась идея "дипломатии канонерок", столь популярная позже.

Такому нашествию "махдисты" не нашли чем ответить. Проигрывая европейским колонизаторам стратегически — в степени военной оснащённости и подготовки, главари военнизированной религии "пророка" оказались неспособны реализовать своё тактическое преимущество: свободное перемещение по театру военных действий вне дорожной и речной сети. Видя перед собой сосредоточенные силы англичан, вожди арабов в ответ также соединили все свои силы и попытались уничтожить армию интервентов в генеральном сражении.

За десятилетие, прошедшее с момента своей победы, "слуги Махди" успели передраться за власть и растерять и поддержку среди низших слоёв общества, и большую часть первоначальной военной силы. Место прежнего религиозного братства заняло строгое разделение общества на сословия, верхушку которого составили военные дружины арабов. Главным занятием новой военной верхушки была работорговля. Охота на "чёрное мясо" обогащала приближённых халифа, но разоряла остальные области страны, экономика разрушалась, торговые связи внутри Судана отсутствовали. Сколь-либо крупные запасы продовольствия в стране не существовали: прокормить армию стало невозможно, для большего, чем несколько сотен человек отряда еду было негде взять. Сбор войск стал возможен лишь на короткий срок — пока не закончатся взятые с собой в дорогу из дома запасы. Ограниченность времени существования армии халифа было причиной, из-за которой "дервиши", не раздумывая, всем скопом набросились на войска англичан, как только собрались вместе. Не было никакого централизованного командования: единственное, что мог сделать халиф, как предводитель всей орды — это указать линию атаки для общего построения. В настолько неорганизованной массе не было возможности выделить даже резерв, не говоря уже о разделении атакующей волны на конкретные цели.

Недавняя война с христианской Эфиопией окончательно подорвала экономические и военные ресурсы халифата — при вторжении англичан "махдисты" смогли выставить от силы пятнадцать тысяч всадников — против ещё недавно ста пятидесяти тысяч конных, с которыми халиф вторгся в земли эфиопов. Под Хартумом английские войска встречала лишь жалкая горстка "охотников за рабами", несравнимая с теми стотысячными полчищами крестьянской волны, смывшей не так давно английских оккупантов из Судана.

Битва под Омдурманом покончила с "дервишами". Но "тень пророка" продолжала заслонять солнце британцам в Колониях: примеру Махди пробовали последовать многие. Европейские конкуренты в колониальной гонке также не забывали о "махдистах", часто повторяя слова о "безумных в своей жадности бриттах, способных выпустить джинна из бутылки". Во всяком случае, когда замыслам территориальных приобретений Империи оказывалось пусть даже чисто символическое сопротивление.

В упомянутом выше немецком меморандуме сопоставление суданских "дервишей" и советских "красных орд" должно было подчеркнуть мысль о том, что "границы цивилизованных стран на Востоке достигнуты". Далее, следовательно, лежат территории, населённые столь дикими народами, что их завоевание не окупит себя. Как не окупило завоевание Судана затрат на него Великобританией.

Иначе говоря, "умеренные" считали, что дальнейшее продолжение войны в Европе "всеми силами" имперской военной машины уже не окупает себя. Кадровые резервы армии, созданные в мирное время, были исчерпаны, а стойкость мобилизационной армии в вермахте обоснованно полагали обратно пропорциональной продолжительности войны. Солдаты, оторванные от дома повесткой в мобилизационный пункт, только некоторое время горят энтузиазмом и верой в скорую победу. В отличие от профессиональных солдат, у них есть дом, и когда война затягивается, зов родного очага начинает заглушать грохот барабанов. Верхушка нацистского генералитета считала, что Германия не способна вести длительную войну на истощение и обоснованно боялась поражения, если военные действия не будут прекращены. Вовремя и с минимальными обязательствами перед противником и союзниками.

Главным аргументом "умеренных", к которому они постоянно обращались, потому оставалась необходимость как можно быстрее закончить войну, "потребность в том, чтобы напряжённое состояние сил нации завершилось как можно быстрее". Эта агитация в своей направленности совпадала с позицией той части промышленников, которые не желали слишком тесной интеграции германской промышленности в общеевропейскую. Промышленники понимали, что такое обьединение неизбежно будет управлять действиями капитала в гораздо более жёстких рамках, чем чисто национальные. И усилит власть партийных бонз, которые будут руководить этим слиянием.

Генералитет и главы крупных немецких кампаний были тесно связаны между собой, постоянно и плотно общались по поводу военных заказов и управления всем военным хозяйством. Промышленные круги рейха также непосредственно участвовали в военных кампаниях, организуя управление и эксплуатацию оккупированных территорий — повседневные и всестороние контакты были. Не говоря уже о многочисленных и разнообразных родственных связях, которым в германском обществе всё ещё придавали важное внимание.

Совпадение позиций военного и экономического направлений сторонников "быстрейшего мира" вылилось в формирование отчётливой политической линии — ограничение действий вермахта "германскими границами", управление зависимыми и союзными европейскими странами через навязанные экономические договоры, оборона от внешней угрозы "крепости Европа" по преимуществу силами стран-сателлитов, с использованием германского офицерского корпуса в качестве "советников", в исключительных случаях — применение "добровольческих" сил, подобно легиону "Кондор" в Испании или немецким силам в "Боевом Легионе" "карфагенян".

Сторонники продолжения и расширения войны с Англией были гораздо менее представлены в среде генералитета — глубокие антибританские настроения в немецком обществе были вызваны тяжелейшим положением Германии после Версаля. Поэтому непримиримо по отношению к англо-саксам была настроена "молодёжь". Люди, которым в 20-х было не более 30-ти лет, и чьи надежды на мирную жизнь были уничтожены безудержным ограблением страны, не оставлявшим никаких шансов немцам на нормальное существование. Лишь жизнь впроголодь, в постоянной нищете и страхе за завтрашний день. Подобные личные впечатления сильно влияют на характер. Если же учесть пресловутый немецкий менталитет, то...

В немецком характере, в поведении человека, сформированного в немецкой среде принято замечать аккуратность, предусмотрительность и педантичность. Человек с подобным характером медленно образует важные эмоциональные связи с людьми или с общественными интересами — налаживает отношения с сослуживцами, выбирает любимую музыку, проникается политическими взглядами... Но раз возникнув, убеждения у таких людей устойчивы и несут глубокий эмоциональный накал. Заставить немецких офицеров "забыть позор Версаля" и "простить" бриттов было не под силу даже изощрённому аппарату геббельсовской пропаганды, действовавшему на стороне "умеренных".

Далеко не весь состав офицерского корпуса был единодушен по отношению к англичанам: среди немецкого офицерства всегда был заметный процент выходцев из родовитых и богатых семей, и их отпрыски разделяли взгляды "старшего поколения". Но программа Секта по подготовке "ядра армии" позволила немалому числу выходцев их низов немецкого общества заработать погоны. Добиться заветного офицерского чина в веймаровском рейхсвере, начиная снизу, можно было, только будучи инициативным и решительным — такие качества были поставлены во главу угла при подготовке офицеров в армии Секта. А потому обер-лейтенанты и гауптманны не торопились соглашаться с генералитетом, вёдшим дело к "свёртыванию" войны.

Кроме того, усилились конфликты между верхушкой армии и главами различных военнизированных формирований. Особое значение приобрели Ваффен-СС. Гиммлер сумел подчинить своему ведомству различные вспомогательные вооружённые силы, чьё значение в ходе боёв на Востоке чрезвычайно выросло. Пользуясь разочарованием Гитлера в "способности обычных войск вести войну против красной угрозы", рейхсминистр установил контроль служб безопасности над организацией Тодта, железнодорожными военизированными силами, и другими организациями обеспечения тыла.

Удручающее падение боевого духа солдат вермахта после неудач "восточного похода", вкупе с предложенной Гиммлером программой "особой подготовки" воинов СС, вдохновила Гитлера на принятие новой радикальной мысли "сокрушения большевизма": уничтожить фанатиков силами аналогично преданных одной идее войск. "...Такой идеей", — вещал фюрер, — "как показала история, может быть лишь национал-социализм, и задача всемирного масштаба, задача уничтожения главной угрозы цивилизованному миру, выжигания язвы большевизма может быть доверена лишь закалённым бойцам национал-социалистической гвардии".

Слова о "закалённости" подразумевали нечто вполне определённое: воспользовавшись обрывочными сведениями о русской "программе вакцинации" и безжалостно расходуя "человеческий материал", эсэсовские врачи создали свою методику "духа Нибелунгов".

Двадцать третьего апреля 1942 года, на торжественном вечере в честь своего дня рождения, Гитлер был убит. Немедленно после гибели нацистского вождя, за пост его наследника между виднейшими главарями Третьего Рейха началась ожесточённая борьба, вылившаяся в вооружённые столкновения в Берлине.

Воспользовавшись начавшимися вооружёнными беспорядками, группа из трёх популярных в войсках фельдмаршалов Германии обьявила в столице военное положение и вытеснила все другие противоборствующие силы, введя в Берлин армейские части.

Подчинявшиеся Герингу отряды люфтваффе вместе с рейхсмаршалом бежали в Тюрингию. После кратковременного противостояния Геринг капитулировал, его сторонники частью вместе с ним покинули страну, перейдя швейцарскую границу. Частью вернулись в вермахт по обьявленной ставшим главой временного военного кабинета Эрвином Роммелем амнистии.

Второй, и наиболее серьёзный претендент на титул "первого наци", Гиммлер, опираясь на дислоцированные в Польше войска СС и подконтрольное ему польское марионеточное правительство, провозгласил "Новый союз арийских наций" — продолжателей идей национал-социализма. В руках Гиммлера, кроме Польши, осталась Восточная Пруссия, Чехия и Силезия.

В ответ на раскол Рейха военный кабинет запретил деятельность НСДАП, арестовал её банковские счета и бросил в тюрьмы и концлагеря сотни тысяч партийных активистов, благо глава партийной канцелярии, Мартин Борман и его архивы были в распоряжении военных. Находившиеся до того в заключении противники гитлеровского режима в начале мая были амнистированы.

Возвращение узников нацистских концлагерей и публикация некоторых документов наци о подготавливаемых планах "очищения Европы от расово неполноценных и выродившихся элементов", особенно документы об уже начатой в Германии эвтаназии лиц, признанных умственно неполноценными или имеющих врождённые уродства ошеломили большинство немцев, до того более чем довольных установленным нацистами "новым порядком". НСДАП потеряла народную поддержку, на низовом уровне организации рядовые члены массово покидали партию. Окончательно разрыв с гитлеровским прошлым произошёл в июне, после разгрома последыша Рейха и возвращения Силезии и Данцига в состав Германии. На восстановительном сьезде Германской Национал-Демократической Лиги в её состав вошли известные политические и государственные деятели, ранее состоявшие в НСДАП.

Лига провозгласила, что её целью является "правильная национально ориентированная демократическая политика, подобная проводимой в первые годы правления Гитлера, пока он и возглавляемая им верхушка не оторвались от народных масс и не увлеклись "человеконенавистническими грёзами о гегемонии арийского духа над всеми остальными европейскими народами". НДДЛ призывала восстановить "доверие к немецкому народу, подорванное расистской риторикой и кровавыми преступлениями гитлеровцев", создать "дружественную и процветающую Европу для всех населяющих её народов".

Военный кабинет Роммеля провозгласил курс "на прекращение войны", обьявил об отказе от навязанных прежде побеждённым странам "неравноправных договоров" и предложил Великобритании "срочно начать консультации по восстановлению всеобьемлющего мира на европейском континенте".

В начале июня в Варшаве вспыхнуло всеобщее восстание. Началось после того, как в варшавском гетто "силысамообороны" гетто попытались дать отпор нацистским карателям. Комитет Сопротивления гетто, руководивший еврейскими боевиками, отдал приказ о вооружённой борьбе после того, как нацисты начали повальную отправку жителей гетто в "лагеря смерти". Подпольный "Обьединённый комитет Сопротивления Варшавы", куда входили и представители еврейского Сопротивления, не мог отказаться от поддержки истребляемых варшавских евреев и боевые группы "Армии Крайовой" и "Армии Людовой" атаковали военные обьекты нацистов, правительственные здания и транспортные терминалы.

Вначале повстанцам сопутствовал успех. Стянувшие основные силы варшавского гарнизона к границам еврейского гетто, нацисты оставили неприкрытыми остальное, поэтому первые столкновения повстанцев с "арийцами" заканчивались быстрой победой варшавян.

Осадившие гетто военные части застать в расплох уже не получилось — сняв осаду, нацисты вывели свои силы из Варшавы.

А затем положение повстанцев стало ухудшаться не по дням, а по часам. Гиммлер и его присные уже давно подготавливали радикальную чистку польских земель, собираясь впоследствии иметь "чистый тыл", когда победоносные войска СС "вернут земли Германии и других арийских народов в единое лоно". По стране прокатилась волна террора и массовых расстрелов, боьшинство подпольных организаций, давно раскрытых гестапо, подверглись разгрому, приговоры выносились в "чрезвычайном" порядке и предусматривали единственную меру — расстрел. Небольшие партизанские группы, действовавшие в западных и южных районах Польши, заблоговременно были локализованы специально подготовленными по опыту "восточной кампании" подразделениями и сразу после начала варшавского восстания уничтожены. Почти без потерь среди гиммлеровцев. Уцелеть смогла лишь часть партизан восточных областей — здесь отряды были крупными, имели тесную связь с советскими войсками и лучше подготовлены. Более лесистые и заболоченные края помогли спасти некоторых избежавших моментального разгрома польских бойцов.

Единственным очагом сопротивления гимлеровцам оказалась Варшава. Гиммлер приказал уничтожить восставших, не считаясь с жертвами среди мирного населения.

Советское правительство на второй день после начала восстания обьявило о своей поддержке восставших, потребовало прекратить уничтожение польских "резистентов" и расторгло перемирие. По призыву советского правительства находившиеся на его территории интернациональные части, примкнувшие к ним советские волонтёры и войска литовского правительства через три дня, по истечению срока выставленного гиммлеровскому командованию ультиматума, начали боевые действия. Через два дня к ним присоединились словацкие войска, начавшие освобождение Чехии. А ещё через два дня — войска нового немецкого правительства, вступившие в бой по всей западной границе "арийского союза".

Силы волонтёров не имели подавляющего перевеса, но уже в первые сутки боёв опрокинули нацистов и стремительно продвигались вглубь Польши. Однако положение варшавян продолжало ухудшаться, несмотря на тяжёлое положение на Востоке, Гиммлер продолжал стягивать войска к Варшаве. Он считал, что раздавив Варшаву, его войска получат свободу маневра, что позволит разбить интернационалистов.

Затем в планах наци была организация путча в Берлине, слияние двух частей прежнего "Третьего Рейха" и продолжение войны на Востоке при поддержке (пусть даже негласной) англо-саксонских стран. После проведённых его посланцами сепаратных переговоров с представителями правительственных кругов Англии и САСШ Гиммлер был убеждён в исполнимости своих замыслов. На Варшаву обрушился уничтожающий удар, город горел.

Командование интернационалистов, для безотлагательной помощи гибнущей Варшаве бросило все имеющиеся воздушные силы, способные дотянуться до города. К Варшаве из последних сил рвались бойцы интербригад. Но они не успевали.

Тогда в Варшаву, на транспортных планерах и на грузовых парашютах (дополнительной нагрузкой) стали отправлять наиболее подготовленные боевые группы. Позже все сброшенные в горящий город отряды парашютистов и планерных десантников обьединили под названием Первого Десантного Корпуса интернационалистов. Кроме названия, обьединять больше было некого. Воины-интернационалисты, бросившиеся с неба спасать Варшаву, жили в среднем полдня. Но их помощь сыграла решающую роль в укреплении обороны Варшавы.

Имевшие на вооружении ручное противотанковое оружие и защитное снаряжение десантники остановили штурмовые группы СС, контратаками срезали глубоко продвинувшиеся по городским улицам бронебатальоны, диверсионными вылазками проредили личный состав обстреливавших город артиллерийских батарей и вывели многие пушки из строя. В воздушных боях авиация интернационалистов сумела создать "зонтик" над городом, хотя при этом остались неприкрытыми остальные силы интернационалистов.

Защитники Варшавы воспрянули духом, в ряды бойцов влились все, кто мог держать в руках оружие. Варшава выстояла. Одиннацатого июня первые части Третьего интернационального корпуса* с северо-востока прорвались к окраинам Варшавы. На следующий день нацисты бежали с восточного берега Вислы, войска интернационалиство вошли в город. Тринадцатого июня эсэсовцы сняли осаду и начали откатываться в Восточную Пруссию — свой последний бастион.

__________

* — По иронии судьбы Третий интернациональный, имени "Честного Джона", Джона Лиллборна, корпус был создан из сражавшихся на советской стороне британцев и выходцев из британских колоний. Так исполнилась мечта "Армии Крайовой" об освобождении Варшавы доблестными англичанами.

Британский "обьединённый кабинет" Черчилля вначале, сразу после покушения на Гитлера, заявил, что "желает успеха тем силам, которые в Германии осознали пагубность войны против идей свободы и демократии, защищаемых ныне британским народом". Британия не признала ни правительство Роммеля, ни "арийцев" Гиммлера. До завершения "польского восстания" британские войска на всей линии противостояния в Северной Африке поддерживали "временное прекращение огня", также прекратились налёты британской авиации на Германию и оккупированные страны.

После уничтожения "арийского государства" Британия потребовала от ромелевского правительства признания условий капитуляции. Кроме безусловного разоружения всех вооружённых сил, в ультиматуме были выставлены требования экономического характера. (Передача под контроль Обьединённых наций "предприятий, потенциально способных производить военную продукцию", установление эмбарго на торговлю с "недружественными Обьединённым нациям странами").

"Военный кабинет" Германии ультиматум не принял. Британия высадила десантные силы в Голландии, которую покинули немецкие войска. Попытка высадки во Франции не удалась — Романский Альянс пригрозил начать полномасштабные военные действия против Великобритании "в ответ на угрозу суверинитету и независимости".

Ещё девять дней британское правительство колебалось, не решаясь возобновить боевые действия против Германии на континенте. Но в итоге, вновь потребовав от роммелевского правительства "признания исключительного права на поддержание мира в Европе" и в подтверждение — затребовав Рейнскую область для размещения "контролирующих органов", британский премьер отдал приказ о вооружённом вторжении в Бельгию и Германию.

Вынудить Великобританию завершить европейскую войну можно было, лишь разорвав её связь с заокеанским партнёром и лишив поддержки колоний. И германское командование ещё с самого начала европейского конфликта знало "ахиллесову пяту" морского гиганта. Но вот нанести удар в эту уязвимую точку не решалось.

То, на что не осмелились англофилы-гитлеровцы, было более чем желательным для нового командования германских вооружённых сил. В начале 1943 года началось Сражение за Эрин.

Воспользовавшись уходом большого количества британских кораблей в Северное море, где Ройял Нави поддерживал англосаксонские войска на голландском плацдарме, немцы высадили десант в Ирландии.

Десант комбинированный: доставка людей и техники производилась и по воздуху, и по морю, и из-под воды.

Первоначально — ещё в октябре-ноябре 1942 года на остров нелегально прибыли из Соединённых Штатов несколько видных руководителей Ирландской Революционной Армии (ИРА). Одновременно контрабандой на североамериканских судах начали завозить закупленное в Штатах оружие. Чуть позже, получив от ИРА сообщение о готовности принять инструкторов, в Ирландию были заброшены немецкие специалисты в диверсионной и партизанской работе.

Каналы их проникновения были разные: применялись, например, дальние самолёты-разведчики, проходящие над Ирландским морем в поисках английских конвоев. Поскольку такие полёты выполнялись постоянно, о том, что при пролёте определённых мест с самолёта выбрасывалась десантная капсула*, догадаться было невозможно.

________________

* — Прыжок с парашютом с высоты десять и более километров — исключительно сложен. Но ещё в двадцатые годы появились различные "вспомогательные средства парашютирования", предназначенные, в первую очередь, для спасения пассажиров гражданских аэропланов. В том числе — разные версии "спасательной капсулы", в которой неподготовленный человек мог безопасно совершить спуск с самолёта.

Подводными лодками переправлять людей на остров было рискованней: британские охотники тщательно следили за появлением германских подводных лодок и приближение любой из них к берегу было бы замечено. И скорее всего, вызвало бы тревогу. Поэтому подводные лодки служили для транзита: с них пересаживались в условленном месте на вышедшие в море ирландские рыбацкие траулеры. Бывало, самые подготовленные инсценировали потерпевших кораблекрушение, плывя к берегу на корабельных шлюпках с английских кораблей.

(Эти шлюпки загодя были захвачены на потопленных британских транспортах.)

Пару раз опробовали "десантирование из-под воды" — выброс пловца на специально сконструированной торпеде-транспорте. Такие дальноходные управляемые торпеды создавались ещё при Гитлере: предполагалось, что их будут использовать для уничтожения тяжёлых кораблей британского флота. Вести их должны были смертники. А применили — после небольшой переработки — для заброса агентуры на вражеский берег.

Но пользоваться торпедами приходилось долго учиться, они были не слишком надёжны. Пользоваться "десантными" торпедами могли только люди, уверенно чувствующие себя на глубине. Да и полной скрытности транспортная торпеда не давала — сонары её двигатель слышали.

Сама массовая высадка производилась комбинированно: к побережью разом подошло несколько смешанных групп, составленных из подводных и надводных транспортов. Подводные лодки первые приблизились к намеченным районам десантирования, атаковали и уничтожили незначительные британские силы прикрытия.

(Три-четыре корвета, несколько вооружённых судов-сторожевиков, посыльное судно.)

Первая волна морского десанта, пересев в надувные моторки, достигла берега и начала, вместе с ожидавшими её на берегу ирландскими боевиками, развёртывание в глубь острова. В первой волне многие были в гражданской одежде, автомобили с немецкими десантниками и бойцами ИРА беспрепятственно ездили по всему острову. Заняв перекрёстки дорог, ведущих к побережью, нарушив проводную связь и захватив врасплох немногочисленные английские комендатуры, первая волна обеспечила беспрепятственную выгрузку на берег второй волны.

Вторая волна была доставлена к берегу самыми разнообразными кораблями. Первоочерёдная важность скрывать свои намерния всё ещё была превалирующей: десантный флот был пёстрой солянкой. Из вышедших в море якобы на патрулирование военных кораблей, каботажных пароходиков, барж самого разного предназначения, вплоть до барж-угольщиков и прочего плавающего барахла, вдруг, совершенно случайно одновременно оказавшихся возле ирландских берегов. Интенсивность судоходства в Атлантике всегда была высокой: некоторое увеличение количества судов возле Ирландии никого не насторожило. Немцам удалось повторить в больших масштабах "Мальтийскую авантюру".

С десантных кораблей в хорошем темпе начали доставлять в основном вооружение и боевую технику: немецкие инструкторы не зря провели время на острове.

Не случайно день операции совместили с Днём Святого Патрика — никто особо не приглядывался к тому, куда отправилась вдруг прорва народа. На праздник, вестимо. На восходе Дня Четырёхлистника к уединённым пляжам подкатывали набитые разномастно одетыми мужчинами грузовички, пикапы, всякие прочие машины с ферм и небогатых пригородов. Разбившись на команды, люди тащили на берег понтоны, загруженные поверх тяжёлым металлом.

С устроенных на машинах площадок, с самодельных столов, с выложенных невысокими штабелями ящиков, отмеченных строгой военной маркировкой, разбирали длинные, отливающие сталью предметы, щелкали затворами. На ходу собираясь в отряды, поднимались к обступившим пляжи автомобилям. Негромко переговариваясь, выстраивались перед ними неплотными, колышащимися в сумраке шеренгами. Поёрзав по песку, машины колоннами уходили в рассвет. Так начинался День Ирландского Освобождения.

При планировании удара по Британии немецкое командование сделало ставку не на собственные силы, а на восстание ирландцев. Гитлеровское командование, превосходно сознавая все выгоды от оккупации Эрина, попробовать десантироваться всё же не решилось. Слишком много потребовалось перебросить на остров немецких дивизий, и англичане могли гораздо быстрее перевозить своим силам подкрепления. А немецкий флот не смог бы защитить свои транспорты и оккупационный корпус постоянно находился бы под угрозой полной блокады.

Сделать ставку на антибританские организации Гитлеру мешали как практические, так и не в последнюю очередь идеологические соображения. Независимая Ирландия в любом случае тяготела бы к Североамериканским Штатам, что усиливало бы влияние янки на европейские дела. Вмешательство Соединённых Штатов в европейскую политику гитлеровская верхушка небозосновательно считала главным — после британского — препятствием к установлению гегемонии Германии на Европейском континенте. Вдобавок ко всему фении отвратительно пахли коммунизмом, и помогать им всерьёз — нет, нацисты никогда бы не согласились.

А вот для после-гитлеровской Германии вопрос о гегемонии был неактуален — главным для Ромммеля было прекращение европейской войны. С наименьшим ущербом для немцев. Кто бы ни вынудил британского льва закрыть пасть — тот и был для новой Германии союзником. Немаловажно было и соперничество между Британией и САСШ за первенство в европейских делах. Помогая возможным союзникам североамериканцев, ослабляли желание английского истеблишмента продолжать военные действия — зачем дальше воевать, если огромные военные траты лишь усиливают соперника?

Вдобавок восстание ирландцев вбивало между англосаксонскими союзниками клин — грубо и непосредственно.

Стоит помнить — Североамериканские Штаты и Англия большую часть времени существования САСШ были на ножах между собой.

Британия не раз пыталась поставить своих бывших подданых на надлежащее им место. Могущество "владычицы морей" всегда препятствовало свободе торговли и плаваний североамериканцев — в любом уголке мира. Несколько военных конфликтов между бывшей метрополией и заатлантической республикой доверия и любви не прибавили.

Особо если учесть, что обычно битыми были именно САСШ, а простить поражение гораздо труднее, нежели былое владычество. Любая деятельность, шедшая во вред надменной Островной Империи, всегда встречала бурную поддержку в Соединёных Штатах. Бывшие британские колонии испытывали особую горячую близость с антибританскими повстанцами. Ведь они сражались с той же несправедливостью, которую свергли Отцы североамериканской нации!

А когда колонисты ещё сражались за свою независимость, фении были одними из самых ярых поборников дела американской Революции. Не раз самоубийственные атаки ирландских волонтёров спасали армии молодых полководцев тринадцати штатов от гибели. Кровь сынов Эрина обильно полила Дерево Свободы, и долг этот не мог считаться уплаченным, пока британская корона держала мёртвой хваткой Зелёный остров.

Ещё стоит учесть, что в Соединённых Штатах ирландцев жило в три раза больше, чем на родном острове. И они хорошо помнили, отчего они бросили землю предков и бежали за океан. Если собрались за кружками "гиннеса" уроженцы "Страны богини Дану" — первый тост неизменен: "За вольный Эрин!"

Денежные пожертвования ирландских колонистов широкой рекой питали корни разветвлённой тайной армии, неоднократно уже бросавшей вызов британскому владычеству. Чувство, что твою борьбу — неравную, но оттого лишь ещё более справедливую! — поддерживает могущественное и неуязвимое течение силы давало ирландским "борцам за свободу" непоколебимую стойкость.

Поддерживая ирландское освободительное движение, Германия во-первых, могла также использовать в своих целях мощные денежные ресурсы ирландской диаспоры. Во-вторых, вместо собственных войск привлечь не меньшее количество волонтёров из Соединённых Штатов. С сильнейшей мотивацией, готовностью сражаться до последнего и испытывающих по отношению к британцам неугасимую ненависть. Можно ли, стремясь к победе над Британией, пройти мимо таких союзников?

И в-третьих, ирландское восстание непосредственно ссорило союзников по "Атлантическому пакту". Рузвельт не мог проигнорировать общественное мнение, которое с первого же дня стало бы на сторону повстанцев. Черчилль, в свою очередь, не мог, не отказавшись от имперских амбиций, согласиться с потерей Ольстера и пойти на переговоры с вождями ненавистной ИРА. Английские войска не покинут Ирландию — а значит, североамериканские войска не прибудут в Старый Свет.

Ну и недавние события в Европе подталкивали роммелевскую Германию действовать именно таким образом.

Сокрушение "Нового Арийского Союза" отрядами "интернационалистов" было ещё совсем свежо в памяти людей. Пламя над восставшей Варшавой, в котором сгорел Первый Десантный Корпус "интернационалистов".*

И безумный марш на маленький польский городишко в окрестностях Кракова Девятого Немецкого — марш, снятый отдельными кусками фронтовыми корреспондентами, засвидетельственный международной комиссией — во всех подробностях того, ради чего "девятые" шли на огнемёты.**

Между помощью в борьбе за свободу и просто попыткой десантировать собственные силы при подобных господствующих умонастроениях даже не вставало вопроса о выборе.

* * *

_________________

* — После войны летящая Сирена Варшавы вновь вернулась на былое место. Но теперь памятник выглядел чуть иначе. Правда, подробности становились видны, лишь когда подойдёшь близко.

Тогда становится понятно, что не щитом укрыты ноги взмахнувшей мечом Сирены.

Крылатая фигура замерла навзничь рядом на граните. Лицо её скрыто в изгибе бессильно свесившейся руки, волосы растрёпаны, правое крыло распласталось по земле. Левое, поднятое, закрывает Сирену последним усилием. Присмотревшись, увидишь — у Сирены в краешке глаза блестит бронзовая слезинка.

И надпись под лежащим.

"Подняв меч из разжавшейся ладони, прими память павших."

________________

** — Девятый корпус формировался непосредственно в одном из освобождённых советскими войсками гетто Галичины.

Формировался по примечательному принципу. Всех немецких военнопленных, перед возвращением в Германию, проводили через территорию гетто, превращённого в экспозицию. После, выстроившимся на посадку задавали вопрос: "Кто считает себя в ответе за увиденное — шаг вперёд!"

Вышедших из строя спрашивали ещё раз.

"Кто готов своей жизнью оплатить позор Германии. Ещё шаг вперёд."

Перед началом боёв в Польше в Девятом корпусе было двадцать тысяч шестьсот тридцать три человека.

Когда войска "интернационалистов" приблизились к Кракову, нацистское командование отдало приказ ликвидировать лагерь в Биркенау, где находилось наибольшее число заключённых — более двухсот тысяч человек.

Польские патриоты сумели за несколько часов до начала экзекуции узнать о готовящемся уничтожении лагеря и сообщить по радио — открытым текстом.

Радиостанция Девятого приняла радиограмму.

Через полтора часа корпус — без приказа! — перешёл в наступление. Одним чудовищным ударом протаранив боевые порядки нацистов, корпус за девять часов прошёл сто двадцать километров, не дав эсэсовцам закончить истребление заключённых.

Конечно, без шедших по пятам за Девятым других частей интернационалистов порыв Корпуса был бы бессмысленным: заняв оборону вокруг лагеря, остальные силы Восточного Союза организовали вывод оставшихся в живых узников. Всего из лагеря Освенцим удалось спасти почти 190 тысяч человек.

В живых из Девятого корпуса осталось двести девятнадцать.

Собрание узников концлагеря дало выжившим "девятым" невиданную привилегию: право носить лагерный берет. Приняв тем самым бывших солдат вермахта в число тех, кто нацистами был приговорён к смерти. "Солдаты Девятого Корпуса своим поступком подтвердили, что заслужили смертный приговор от гитлеровских последышей." Для почти всех солдат Корпуса — приговор был приведён в исполнение.

Есть памятник, посвящённый освобождению Освенцима. Он находится у ограды бывшего лагеря. Который после войны был превращён в мемориальный обьект.

В одном месте колючую проволоку ограды разрывают две руки. Мужская, сжатая в кулак так, что проступают вены. И женская ладонь, слабо обхватившая застывший на разорванной "колючке" кулак мужчины.

Так и было на фото, сделанном в первый день освобождения лагеря.

Прорвавшиеся к главному административному корпусу лагеря солдаты Девятого уничтожили администрацию и успели отключить электричество. Нацисты не смогли подорвать заряды взрывчатки, которые уже были размещены на территории лагеря. Одновременно отключилось и напряжение, подававшееся на ограду лагеря.

Знал ли об этом Франц Байер, когда шёл к рядам колючей проволоки, окружавшей бараки? К тому моменту кровопотеря от полученных им двух пулевых ранений уже достигла критического уровня.

Франц, скорее всего, уже терял сознание и шёл, слабо осознавая окружающее. Но дойдя до ограды лагеря, он, вне сомнения, осознанно голыми руками взялся за две нитки "колючки" и с огромной силой рванул плети заграждения в стороны. Так, что одна проволока оказалась разорвана. В ограде появилась маленькая щель. А Байер, потеряв от своего запредельного усилия сознание, стал оседать на землю. Пытаясь удержаться на ногах, он схватился за оборванную проволоку. Но остаться в сознании не смог. Если бы его в тот момент успели перевязать — у Франца был шанс выжить. Но помочь ему в тот момент было некому — кроме, разве что, заключённых Освенцима.

Роза Мейер была одной из узниц женского блока "А". Во Франции она была одной из подпольщиц Сопротивления, одной из организаторов "марсельского бюро", прославилась среди подпольщиков дерзкими и удачными акциями.

Роза сумела проникнуть даже в здание марсельского отделения пэтеновской жандармерии — изобразив подружку какого-то высокого чина. Причём каждый из жандармских начальников так и остался уверенным, что девушка была знакомой кому-то из них, но никто не признается, чтобы не компрометировать себя. Из жандармского управления Роза ушла, прихватив списки выявленных жандармами "красных активистов" и несколько образцов жандармских пропусков. Благодаря этим документам, в течение месяца подпольщики могли беспрепятственно связываться с "Западными Провинциями". В "красную Испанию" было переправлено несколько сотен человек, которым угрожал арест, а по поддельным документам с секретными пометками, скопированных с украденных жандармских пропусков, удалось провезти во Францию большое количество оружия для "маки".

Но в Освенциме Роза оказалась не за участие в подполье. Вместе с сорока тысячами других высланных Петэном из Франции евреев. В лагере Мейер стала одной из вдохновительниц подполья. Поддерживала и ободряла других женщин, убеждала, что друзья не оставят в беде, что помощь обязательно придёт.

Четырнадцатого июня нацисты начали готовить уничтожение лагеря, заключённым перестали выдавать паёк вообще. Исстрадавшиеся узницы пали духом. Потеряв желание жить, многие на глазах совсем истаивали и погибали. Роза была лучиком надежды в своём блоке. Она, насколько хватало сил, ходила по бараку, старалась отвлечь совсем отчаявшихся от мыслей о смерти.

"Вот видите, нацисты начали метаться. Значит, помощь идёт, наши совсем близко! Ещё чуточку, капельку осталось продержаться!"

Когда стали слышны звуки боя, Роза, вместе с другими активистками Сопротивления, сделали всё, чтобы уменьшить число случайных жертв. Унимали панику, своим авторитетом добились, чтобы женщины легли на земляной пол — так пули, пролетая сквозь дощатые стены, никого не зацепили.

Но Роза не стала прятаться, а подобравшись к двери барака, выглядывала в щель между досками и рассказывала, что видит. Голос Розы уже очень ослабел, но её слова шепотом передавали дальше. Еле слышный говор плыл в стылом сумраке.

"Вот, за печами — взрыв. Ещё! Пятая вышка — горит. Есть! Ещё горят!Горят дома охраны! Главный корпус — дым, стрельба. Наши идут, идут!"

Вдруг Роза замолчала и попыталась подняться. Соседки, лежавшие рядом, хватали её за балахон. "Что ты, Роза? Куда? Что случилось?"

Роза с трудом, опираясь на стенку, встала и распахнула дверь. "Там, у колючки. Наш. Упал."

"Ты видишь наших? Это наши?"

"Он начал колючку рвать и упал. Он, наверно, ранен. Ему надо помочь. Я пойду, надо перевязать, надо помочь ему!"

Роза оттолкнулась и шагнула за порог.

Это был последний момент, когда Розу видели — живой.

Почти пять дней полностью без еды. В бараке было припрятано немного сухарей — но их отдали тем, кто совсем ослабел. Два дня в лагере не было воды.

Хотя пройти до ограды было от силы метров сто — но для девушки, ослабевшей, измученной многомесячной голодовкой и непосильными усилиями расстояние оказалось непосильным. Смертельным.

Она всё-таки дошла. И потеряв сознание, осела по другую сторону колючки.

Когда через два часа подошли шедшие вслед за Девятым корпусом другие части интернационалистов, Роза уже не дышала.

"Смерть наступила в результате общего переохлаждения, вызванного чрезмерным ослаблением всех функций организма."

При исключительной степени дистрофии лёгкий сквознячок в летний день равноценен вымораживающему зимнему бурану.

Польский фотограф Базилевич, работавший вольнонаёмным в лагерной администрации, сразу после освобождения лагеря начал немедля фотографировать все вещественные доказательства преступлений нацистов. Он же нашёл Франца и Розу — Байера и Майер — и привёл санитаров. И сделал снимок, на котором они остались вместе. Навсегда.

По этому снимку сделан памятник — всем погибшим узникам концлагеря и освобождавшим Освенцим бойцам-интернационалистам.

____________

* * *

— Хотя большую часть Польши, Восточной Пруссии и Чехии заняли силы интернационалистов, наступавшие из Западной Беларуссии и Словакии, Силезию освобождали войска берлинского правительства. Германия в июне 1942 года присоединилась к странам, осудившим нацизм и выдвинувшим обвинение нацистам в преступлениях против человечности.

Образовавшийся в начале июня новый кабинет министров Германии, возглавленный Роммелем, не признал присоединения Силезии к созданному под диктовку шефа СС Гиммлера "Арийскому Союзу".

Ещё в марте-апреле в немецкую печать стали просачиваться сообщения о бесчеловечных экспериментах на людях, производившихся в закрытых "лабораториях СС". После публикации в немецких газетах документов о подготавливавшемся "окончательном решении еврейского вопроса" НСДАП потеряла в Германии всякую поддержку. На её функционеров началась охота, а захват нацистами Силезии и Восточной Пруссии воспринимался как национальная трагедия. Отторгших от Германии её исторические области "прихвостней Гиммлера" возненавидело почти всё население страны, ещё недавно рукоплескавшее флагам со свастикой.

Части вермахта, "нанёсшие арийскому братству удар в спину", действовали энергично и решительно. Кроме Бреслау, немецкие войска освободили большую часть левобережья Вислы, заняли Данциг.

Освобождение войсками "кабинета Браунау"* Силезии, бок о бок с интернационалистами, заметно повлияло на настроения в германском обществе. Сильные симпатии к освободительным движениям, особенно к антибританским освободительным движениям стали выражением стремления немецкого народа очиститься от воспоминаний о недавнем прошлом, заражённом бациллой расизма.

Если продолжение боевых действий на голландской границе расценивалось большинством немцев как самооборона, то помощь в организации общеирландского восстания — как акт справедливого возмездия поджигателям войны, как безусловный подвиг — во всяком случае, к началу 1943 года.

Поддержка воссстания "фениев" при таких настроениях германского общества позволяла немецкому правительству действовать более решительно, менее беспокоиться о возможной неудаче. Более опасные и рискованные планы были рассмотрены и приведены в исполнение. (По сравнению с подготавливаемыми планами армейской десантной операции.)

_________

* — В Браунау, недалеко от словацкой границы, был подписан "меморандум Браунау", иначе — "обращение трёх фельдмаршалов". От сухопутных войск его подписал Роммель, от ОКХ — Паулюс, от люфтваффе — Кессельринг.

Распостранённое на третьи сутки после успешного покушения на фюрера обращение называло ближайших сподвижников Гитлера, начавших свалку за власть, организаторами убийства и требовало создания "переходного кабинета" из непричастных к заговору лиц. Сформированный военными правительственный кабинет запомнился как "кабинет Браунау".

"Кабинет Браунау", хотя и именовался "временным", оставался у власти почти четырнадцать лет — до сентября 1955 года. Официальной доктриной "кабинета" провозглашалась "защита свободного волеизъявления граждан". Однако в Германии была практически запрещена деятельность левых организаций.

Кабинет проводил политику "подавления экстремистских политических учений", при нём в подполье была загнана не только нацистская, но и коммунистическая сеть. Открытое признание своего участия в "экстремистских организациях" было обязательным, скрытие факта вступления в компартию рассматривалось по принятым "кабинетом Браунау" "временным установкам обеспечения гражданского порядка" как участие в заговоре.

Уличённых "службой контроля за обеспечением гражданских свобод" в причастности к коммунистическим или союзным ей организациям осуждали на тюремное заключение сроками от трёх до пяти лет, при повторном аресте следовало выдворение из страны. По условиям "перемирия на Одере", после первого задержания при посредничестве советского консульства гарантировался переезд в Советскую Федерацию.

(Перемирие между "временным кабинетом Германии" и Советской Федерацией было подписано в Франкфурте-на-Одере. Восстанавливались положения довоенного "договора о ненападении", включая пункт о репатриации лиц, задержанных за приверженность к убеждениям, составляющих государственную идеологию подписавших договор правительств.

Для Федерации находившимися под консульской защитой заключёнными остались, естественно, все сторонники левых идей. В отношении "кабинета Браунау" таковыми признавались активные поборники "пангерманизма" — если бы они подверглись на территории Советской Федерации аресту.

Также восстанавливались многие хозяйственные договорённости. Договор оставался "промежуточным", поскольку "кабинет Браунау" обьявил себя "переходным правительством". Согласно условиям "перемирия на Одере", заключение мирного договора должно было состояться сразу после установления "постоянного конституционного режима в Германии".)

Значительную роль сыграли заводы французской авиапромышленности. Из-за перебоев с поставками моторов на них скопилось множество планеров, полностью собранных, не оснащённых лишь двигателями и лётным оборудованием. Немецкое командование выкупило по остаточной цене планеры бомбардировщиков — преимущественно шедшей в серию довольно неплохой машины Leo 45.

Французские производители установили на закупленные аппараты некоторое простейшее навигационное оборудование, полученное из Германии. Было добавлено второе крыло, с необходимым набором растяжек, протянуты тяги управления. На внешние узлы подвески крепились пороховые взлётные ускорители.

Взлетала машина на буксире у самолёта-буксировщика, но была необходима взлётная полоса не менее полукилометра — всё-таки "Лиор" разрабатывался как относительно скоростной бомбардировщик, в полёте даже безмоторная его модификация достигала скорости в двести пятьдесят километров в час — это, пожалуй, был самый скоростной планер на тот момент! От аэродромов в Северной Франции, откуда намечался старт десантной эскадры, ирландского берега в первой волне высадки достичь собирались всего за час.

Шасси у безмоторного варианта было неубирающееся, установили высокую тележку, упрощающую загрузку самолёта. После отрыва от земли тележка сбрасывалась, приземлялся планер "на брюхо". Испытания показали, что на относительно ровную дорогу машина садится без повреждений, тормозной путь составляет менее ста метров — некоторые детали корпуса были укреплены, вместо створок бомболюка установлена прочная стальная полоса — своеобразная посадочная "лыжа".

Путём относительно простой переделки за небольшое время и с малыми затратами немцы получили более сотни десантных планеров с высокой дальностью полёта и приличной — до полутора тонн — полезной нагрузкой. (Прототип — самолёт Leo 45 имел большую, до двух тонн, нагрузку. Но безмоторный планер пришлось облегчать, ослабить каркас, брать на борт меньший груз. Если Leo 45 имел массу пустого самолёта около восьми тонн, а с полной заправкой — одиннадцать с половиной, то Leo 45/p — массу пустого менее семи тонн, взлётную — около девяти тонн, с учётом веса пороховых ускорителей.)

Всего на заводе в Аржантейле подобным образом переоснастили около ста единиц. На них можно было одновременно перевезти три пехотных батальона с необходимыми средставми усиления, включая батальонную артиллерию. Первая волна десанта была вполне способна, во взаимодействии с силами "фениев", захватить пригодные для приёма подкреплений взлётные площадки и плацдармы на юге острова.

Однако "скоростные планеры" Leo 45/p были, по сути, одноразовыми. Для доставки крупных подкреплений и создания "воздушного моста" были необходимы более тяжёлые самолёты, к тому же способные взлетать и садиться неоднократно. В Германии на тот момент самолётов "десантного" типа не разрабатывалось, основные усилия немецких конструкторов были сосредоточены на истребителях и штурмовиках. Авиационный институт строил некоторое количество безмоторных планеров, но у него не было производственной базы. Трёхмоторные Ю-52, использовавшиеся немецкими парашютистами в 1939-1942 годах, более не производились, оставшиеся экземпляры были немногочисленны, очень изношены и задачу не решали. Вновь пришлось обратиться к завалам авиационной техники на французских лётных предприятиях.

В некотором роде, "ирландский десант" стал триумфом французской авиационной техники. В боях в континентальной Европе французские самолёты не смогли показать себя, французские ВВС постоянно терпели неудачи, были "мальчиками для битья". Сначала почти "в одни ворота" проиграв люфтваффе. Затем достаточно неудачно сопротивляясь Королевским Воздушным силам, в Сирии, на Мадагаскаре и Экваториальной Африке.

Самолёты французского производства составляли немалую часть парка авиации "пунов", но в Северной Африке наибольшую известность получили машины немецкой или итальянской разработки.

А вот в небе над Ирландией французские самолёты сумели показать себя. Здесь впервые они смогли реализовать свои преимущества, в первую очередь — приспособленность для действий в плотных порядках, на средних и низких высотах. На небольшой высоте даже старенький винтовой Моран-Солнье MS.41 (с улучшенным двигателем HS.12Y, мощностью в 1100 л.с.) оказался грозным противником для скоростных поршневых "Спитов" и первых реактивных британских истребителей.

("Мораны", как и остальная авиотехника, закупались во Франции североамериканскими фирмами, представлявшими интересы "ирландской общины". Покупка оформлялась как "тренировочные самолёты для Корпуса добровольцев". Для их приёмки во Францию прибыла большая группа пилотов, которые и стали основным костяком истребительных сил Ирландии в сентябрьских боях.)

Среди уже устаревших и неиспользуемых самолётов нашлось множество удачно подходивших именно для затеянной операции. Франция перед войной была одним из лидеров в производстве поплавковых гидросамолётов, включая достаточно тяжёлые модели. Для скрытной перевозки людей и снаряжения в богатую водой Ирландию эта техника подходила замечательно — первоначальная инфильтрация обеспечивалась полётами гидросамолётов, преимуществено производства фирмы "Латекоэр".

В 1939-1940 на заводе фирмы в Тулузе было построено около шестидесяти очень удачных поплавковых торпедоносцев Late.298 разных модификаций. Самолёт имел большую дальность полёта и поразительную живучесть. Во время боёв в Северной Франции в 1940-м эти самолёты вынужденно использовались как бомбардировщики, причём наносили удары с пикирования. Германская авиация стремилась уничтожить в первую очередь эту опасную машину, потому что Late.298-е постоянно выводили из строя переправы и другие важные транспортные узлы. Но упрямые "водомерки" не падали даже после трёх-четырёх попаданий из авиапушки. Самолёты быстро восстанавливались прямо на пирсах и вновь шли в бой.

После перемирия строительство Late.298 продолжалось — в варианте самолёта морского дозора.

Для перевозок в центральную часть Ирландии с августа 1942 года применялась эскадрилья Late.298Е в составе восьми машин. В ночное время, ориентируясь по зажжёным на верхушках холмов условным огням, они совершали рейсы на тайные гидродромы в заливах больших озёр Лох-Дерг и Лох-Ри. Летали на пределе дальности, в обратную сторону самолётам требовалась заправка.

"Падение "крепости Ольстер" повлекло за собой падение двух самых авторитетных политических фигур англо-саксонского мира.

В ноябре 1943 года в отставку был отправлен самый одиозный из британских премьеров первой половины ХХ века, непоколебимый устой консерватизма, любимец британцев — сэр Уинстон Черчилль. Выпереть его с любимого креслица стоило грандиозного скандала, даже утратив большинство в палате общин и поддержку в партии, он защищался, аки лев. Чтобы в конце концов сковырнуть неподатливое тельце "морского бульдога", английский истеблишмент пустил в ход самое грозное оружие — свободную прессу.

В газеты просочились совершенно секретные сведенья о вёдшихся кабинетом переговорах с нацистами. Вопреки прежде утверждавшемуся, прилёт Гесса был не заблаговременно подготовленной ловушкой: предварительные договорённости, переданные Черчиллю через лидера английских наци Мосли очерчивали широкий круг будущих послевоенных вопросов. Среди которых был раздел "сфер влияния" не только на Ближнем и Среднем Востоке, но и в России.

Вслед за "аферой Гесса" журналисты немедля нашли и другие каналы, по которым английская разведка обменивалась сведениями с тайными службами Рейха. Потоком пошли всё новые и новые обвинения в адрес премьера, каждый раз сопровождаемые ворохом документальных свидетельств.

Черчилль, и никто иной, сумел не раз наступить французам на больную мозоль — в падении Парижа хором винили отныне именно того, кого чуть ранее превозносили за эвакуацию Дюнкерка. Мнение общественности переменилось — теперь всем казалось совершенно ясным, что Дюнкерк стал прологом "Мальтийского кошмара". Именно с бегства из Северной Франции британских солдат начался путь, закончившийся исходом британского населения из Северной Ирландии.

Черчилль, и никто иной, не смог вовремя воспользоваться разногласиями между крупнейшими партиями Индии. Георг VII был вынужден в августе 1943 года подписать с Обьединённой Асамблеей народов Индии договор о создании кондоминиона, с передачей законодательной власти на всём полуострове в руки избранного индийцами правительства. Кто, как не Черчилль, утратил величайшее достояние британской короны, не смог удержать в руках Британии индийский алмаз?

Итогом же провальной политики Черчилля английским гражданам совершенно закономерно представлялась "катастрофа на Западе", газетная кампания не оставляла премьеру ни малейшего шанса убедить в своей способности исправить сложившуюся по его вине ситуацию. Восемнадцатого ноября, на совместном заседании палат, сэр Уинстон был вынужден признать свою отставку.

Но разыгравшийся газетный шторм перехлестнул отведённые раздувшими ветер рамки. Вслед за Черчиллем, под удар попали не только верхи тори, но и "умеренные" лейбористы. Одна за другой вскрывались махинации с военными поставками, подтасовки сообщений с фронтов, партийные дрязги, всё равнодушие и жажда наживы за счёт простого англичанина важных джентельменов из парламента и правительства.

Когда с большим трудом удалось унять шумиху в прессе, репутация всех депутатов палаты общин от обеих парламентских партий была безнадёжно подмочена, и времени её просушить не хватало катастрофически — шёл март 1944 года, новые выборы в парламент уже начались.

В 1944 году в Англии палата общин впервые с 1640 года обсуждала вопрос об упразднении власти короля. Победившие на выборах "крайние" лейбористы воспользовались тем, что вместе с Уинстоном в "проделках с Гессом" оказался густо замазан король Георг и решительно ограничили права британской короны. От референдума в пользу республиканской системы королевская семья спаслась, лишь принудив "красавца Джорджа" снять венец и переложив его на голову дочки Георга, Елизаветы.

Но коронация новой королевы не стала общенародным торжеством, празднества оплачивались не за счёт государства, а лично королевским семейством, отчего особым шиком не блистали — Винзоры всегда были скуповаты. Также, когда "безумный парламент" переложил на королевсие плечи содержание Вестминстера, моментально умеющая считать монеты Елизавета сочла, что королевская резиденция может стоить и подешевле.

С 1944 года Оранская династия, до того сохранявшая значительную долю власти в своих руках, оказалась отстранённой от рычагов управления, британская монархия, вслед за континентальными странами, приобрела лишь представительский характер.