|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пролог
26 декабря 2011 года, Санкт-Петербург
Близился Новый Год. Наступило время приятных хлопот. Настроение у всех уж стало приподнятым. Обычный рабочий день скукожился, и на первый план вышли взаимные поздравления и предпраздничные приготовления. И пусть этот слегка морозный день оказался пасмурным, но в Питерском воздухе уже чувствовался праздник. Впереди всего лишь неделя до новогодних каникул. Люди суетятся, торопятся приобрести подарки и угощения. И их не сильно беспокоит, что водителю не очень-то приятно заскользить по льду перед пешеходом, метнувшимся на другую сторону улицы. Даже шипы часто не в силах удержать машину на спрятанной под снежной кашей ледяной корке.
Он выехал на встречу к клиенту. Обычно Он осторожничает за рулём, но не сегодня. Всеобщий ажиотаж будит гормоны счастья в теле. Настроение какое-то восхищённое, и хочется вжать газ до упора. Только в городе не разгонишься, то поворот, то светофор, то какой-нибудь деятель тормозит весь поток. Но кольцевая близко, там можно набрать скорость. По радио опять какие-то новости. Как же надоели эти бубнилы. Обычно Он слушал либо "Эхо Москвы", либо "Вести", либо "РСН", но постепенно поток пропаганды вызывал интоксикацию. Тогда Он искал спасения на "Юмор FM". Вот и сейчас, хорошее настроение не позволяет слушать этот скулёж, который называют новостями. "Ничего, сейчас послушаем юмор, а в пол двенадцатого можно попробовать поискать чего-нибудь ещё" — подумалось Ему. Наконец, машина выскочила на кольцевую и набирая скорость пошла по первому ряду. Вскоре, за фурой перестроилась во второй, ожидая просвет в третьем...
Тем временем по первому ряду проскочила мазда. Идя на околозвуковой скорости, она обошла фуру и ползущий перед ней пежо, после чего резко вскочила во второй ряд. Девочка в пежо испугалась и дала по тормозам. Водитель фуры оттормаживался как мог, чтобы не раскатать пежо в блин, и успешно справился с задачей...
Когда Он, в который раз, вернул взгляд с бокового зеркала было уже поздно. Стенка контейнера, глубокого синего цвета, была уже над капотом. Руль влево. Скрежет. Хлопки подушек. Удар. Боль. Тишина.
Он уже ничего не слышал, не видел, не чувствовал.
Водитель фуры нашёл себя первым. Стряхнув оцепенение, он выпрыгнул из кабины и побежал назад. Даже с беглого взгляда стало понятно, без МЧС этот конструктор не разобрать. И пошли звонки. Первыми приехали гайцы. Они занялись составлением протокола и замерами. Потом появилась скорая, медики, не извлекая тело, осмотрели пострадавшего.
— Надо же, ещё жив, — удивился врач. — Рёбра скорее всего сломаны и черепно-мозговая должна быть.... Когда случилось? — обратился врач к полицейскому.
— Если верить очевидцам, то около одиннадцати.
— Почти час, а крови не много. Везунок. Но если спасатели затянут, то везение быстро кончится.
— Только что сказали, время прибытия 4 минуты. А вот и маячки видны.
— Готовим носилки! — крикнул врач внутрь машины скорой помощи.
Подъехавшие спасатели деловито подготовили инструменты. Вскоре завизжала болгарка. Потом, тихо матерясь, пристроили домкрат. Получите господа медики материал для работы.
— Ну, что? Позвонки вроде целы, грузим без суеты.
Летит по Питеру бесчувственное тело в машине с мигалкой. Торопится куда-то. Хотя, пока есть пульс, есть надежда. В приёмном покое проскочило без очереди, прямиком в реанимацию. Пищат приборчики. Трубочки и проводочки впились в тело.
— Состояние пока стабильно, — сказал пожилой доктор, — торопиться не будем, начните со снимков.
И завертелась больничная жизнь нового пациента. То к одному прибору подкатят, то к другому. К вечеру дяденьки в белых и зелёных халатах собрались, чего-то обсуждают. Кипит работа, готовят голубчика к операции. Подали в вену живительного наркоза и вернули несколько косточек на своё место. Пока всё. В реанимацию под наблюдение.
Только к полуночи всё затихло, раздался писк. Сестра ещё не успела прикорнуть, потому среагировала быстро:
— Дежурная! Реанимация, второй блок, остановка сердца!
Через десять минут усталый врач сказал:
— Пишите, время клинической смерти двадцать три пятьдесят девять. Не хорошо, когда день начинается со смерти.
Глава 1
Я жив, мой друг, покоен и свободен
15 декабря 1825, Санкт-Петербург
Стоящие в большой зале старинные часы пробили двенадцать ударов. Мальчик распахнул веки и, согнувшись в беззвучном крике, сел в кровати. Перед глазами так и стоит стенка контейнера, насыщенного, поразительно глубокого синего цвета. Только что был день, а сейчас вокруг темно. И была боль, она и сейчас ещё гуляет по телу, не сосредотачиваясь нигде и будучи везде.
Попробовав внимательно присмотреться, он начал различать очертания проступающих сквозь темноту предметов. Невидимые глазу плывущие в ночном небе тучи время от времени закрывали свет луны. В результате этого не видимого движения обстановка вокруг то растворялась во тьме, то проявлялась. Его окружали окрашенные в какой-то светлый цвет стены довольно большой комнаты. Непривычно высокий сводчатый потолок усиливал ощущение огромности помещения. Комната была проходной, слева и справа находились напротив друг друга большие двустворчатые двери. Три широких расположенных в ряд прямо напротив кровати окна даже ночью не позволяли комнате погрузиться в полный мрак. У центрального окна пристроились небольшой стол и стулья. Кровать мальчика была поставлена изголовьем вплотную к стене. Это была широкая односпальная кровать с железной спинкой. Слева на такой же кровати, спал мужчина с небольшими светлыми усиками и бакенбардами. Чуть дальше в углу комнаты выступала слегка сдвинутая ширма. Справа возвышалась большая круглая печь-голандка. Между печью и правой входной дверью угадывался шкаф с зеркалом.
Комнату мальчик рассматривал достаточно долго. Хотя наверно не рассматривал, а просто созерцал. Он был сосредоточен скорее на ощущениях в теле, нежели на окружающей обстановке. А тело болело. Боль прокатывала по телу волнами. Она то усиливалась, то ослабевала, но не прекращалась. При этом постоянно менялась. Это была то ломающая боль, то острые колики, то жжение, то какое-то вовсе невнятное болезненное ощущение. Очередной приступ жжения, сопровождавшийся непонятными судорогами лицевых мышц, заставил встать и, слегка покачиваясь, подойти к зеркалу. Мальчик еле стоял на ногах, пришлось даже опереться на шкаф руками. В зеркале он долго рассматривал себя, пытаясь определить причину жжения. Ему не удалось высмотреть ничего существенного. Может потому, что это было, не очень умно — рассматривать себя в ночном полумраке. А может потому, что в глазах двоилось, и всё казалась слегка размытым. Он приближал лицо к зеркалу, отдалял его, но добиться сколько-нибудь чёткого изображения не удавалось. Удалось лишь заметить, что никаких ожогов или рубцов на лице не было. Из зеркала его рассматривал слегка пухленький мальчишка лет восьми в чистой ночной рубашке. Круглое, щекастое лицо его нервно дёргалось. Внезапно, стало трудно дышать, не то чтобы нос был заложен или грудь сдавлена, а просто не получалось дышать. Он как будто разучился нормально вдыхать и выдыхать. Каждый раз приходилось заставлять свою грудную клетку шевелиться.
— Дела... — прошептали губы.
До сих пор он совершал движения и смотрел вокруг, но при этом совсем не осознавал смысла своих действий. Его голова была совершенно пустой, он всё воспринимал, всё понимал и ни о чём не думал. Но после первого рефлекторно произнесённого слова, то пустое созерцание, которое царило в его голове, стало стремительно исчезать. Сознание наполнялась какими-то ошмётками фраз и образов. Они закручивались в какой-то нелепый хоровод.
"Так и не успел в магазин...
Так и не доделал я картинку...
На дорогу надо было...
Надо было, кода ударили пушки...
И фиг с ней, никогда не умел...
Всю дорогу от Аничкова...
Полдень видимо...
Занятий наверно не будет завтра...
С дороги самое главное поесть...
Сегодня обедали поздно...
Я отучился своё...
Некогда было, бунтовщики....
А я не успел...
Почему отучился?
..."
Это сводило с ума. Он зажал голову руками, присел и застонал:
— А-а-а.
Это разбудило мужчину, который моментально стряхнул с себя сон и подскочил к мальчику и спросил:
— Что с Вами, ваше высочество?
Но ответа не последовало. Его высочество стало мутить. Он опустился на четвереньки и попытался продышаться. Его рвало. Мужчина выбежал из комнаты, и вскоре раздался крик:
— Эй! Кто-нибудь, наследнику плохо! Пошлите за Рюлем!
Где-то затопали шаги. Откуда-то доносились какие-то крики, топот, звон. В комнате стало светло, видимо кто-то сообразил принести или зажечь свечи.
Тем временем, мальчику стало легче. Дыхание было весьма частым и не глубоким, но ритмичным, без задержек. Наконец появились силы встать. Он выпрямился, стоя на коленях. Его тут же подхватили сильные руки и потащили к кровати.
— Нет! Не х-хочу леж-жать! Мне пл-лохо леж-жать! Нет!
Движение удерживающих рук замедлилось, это позволило дёрнуться в противоположенную сторону, к спасительному шкафу и замереть там, упершись лбом в зеркало. Руки не противодействовали ему, но не отпускали, ни на секунду. Дыхание снова стало прерывистым. Он стоял и смотрел в зеркало, сосредоточенно пытаясь рассмотреть себя ещё раз. Эта концентрация оказала на него благотворное влияние. Дыхание стало глубоким, даже боль отступила. Мальчик не знал, сколько прошло времени, когда он услышал, как в комнату кто-то вошёл. Он захотел посмотреть на этого человека, но не смог. Тело отказалось повиноваться. Двинуться было невозможно, все внешнее чувствовалось как-то приглушённо. Словно тело плотно завернули в вату.
"Нормально", — даже губы отказались произносить привычное слово. Зато появилось возможность думать связно. — "Это что за новости. Меня что, парализовало?"
— Как Вы себя чувствуете, ваше высочество? Вы слышите меня? — донёсся издалека голос вошедшего.
— Иван Фёдорович, он встал среди ночи, его вырвало, что делать? — сказал мужчина с бакенбардами.
— Карл Карлович, давайте снимем с него рубашку и положим на кровать, мне нужно осмотреть его, — ответил ему вошедший, и крикнул. — Агафонов! Сюда свет и помоги раздеть великого князя.
Мальчика оторвали от шкафа и повернули к входной двери. В комнату влетел высокий молодой человек с канделябром в руке. Он быстро поставил его на стол и бросился раздевать малолетнего великого князя, беспомощно висевшего на руках у мужчины с бакенбардами. Следом в комнату ввалился грузный человек с другим канделябром.
Когда больного уложили, Иван Фёдорович подошёл к кровати и продолжил командовать:
— Карл Карлович, известите государя. Агафонов, тёплой воды и полотенце и убери на полу.
Лёжа на кровати, мальчик теперь мог рассмотреть находящихся в комнате людей. Он видел их первый раз в жизни, но они были ему знакомы. Лейб-медик Её Императорского Величества Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны Иван Фёдорович Рюль, пожилой довольно высокий мужчина с вытянутым лицом, присел и стал разглядывать оказавшееся на полу содержимое желудка. Ему не удалось заниматься этим достаточно долго, поскольку вернулся отправленный за водой и полотенцем лакей Востриков, шустрый молодой человек. Возле шкафа спешно одевался в офицерскую форму воспитатель великого князя, Карл Карлович Мердер. Рядом с воспитателем выжидающе стоял камердинер Михаил Афанасьевич Агафонов. Он был несколько растерян и машинально приглаживал свои поседевшие виски, что-то приговаривая.
Прогрев руки тёплой водой, медик вытер их насухо и деловито приступил к осмотру пациента. Сначала язык, лоб и пульс. Потом положил свои руки на живот больного и стал прощупывать внутренние органы, сдвигая руки вместе с кожей сверху вниз. Закончив с этой процедурой, вооружился стетоскопом и стал прослушивать дыхание. А тем временем мальчика стало трясти. Трясучка нарастала с каждой секундой. Мышцы сокращались с такой силой, что он даже подпрыгивал на кровати. С этим необходимо было что-то делать.
— Таз и бритву. Держите его.
Сначала закапала, а потом и побежала резвой струйкой кровь. Все присутствующие заворожено смотрели на этот ручеёк. В комнату вошёл высокий человек. Несмотря на общую сухощавость, он имел широкую грудь. Его продолговатое чистое лицо с открытым лбом и римским носом выглядело уставшим и озабоченным. Его прибытие не все взрослые отметили лёгким поклоном. Это был "Папа". Кивком головы, принял их дань и обратился к доктору, который уже вернулся к пациенту.
— Что скажешь, Иван Фёдорович?
Медик спокойно закончил процедуру, перевязал руку больного, выпрямился и уверенно сказал:
— Государь, у него нервический припадок, вызванный недавними событиями. Температура очень высокая. Я отворил кровь. Сейчас я сделаю компресс, и жар спадёт. К утру, великий князь будет себя чувствовать значительно лучше. А дальнейшее его выздоровление будет зависеть от соблюдения режима, который я ему определю. Я полагаю, что через четыре дня он будет здоров настолько, что сможет гулять. Позвольте, я продолжу лечение, время сейчас крайне дорого.
Не дожидаясь ответа, доктор тут же обратился к Агафонову:
— Кувшин крутого кипятка, ковш холодной воды, чашку.
По кивку Михаила Афанасьевича, Востриков кинулся выполнять указание. Тем временем врач расположил у себя на коленях свой саквояж и стал извлекать из него на стол различные склянки с препаратами.
— Нужно ему дать жаропонижающее...
Он растворил порошок в принесённой воде и стал поить этим пациента. Папа некоторое время наблюдал за этими манипуляциями. Усилия врача принесли плоды, и больной действительно успокоился. Убедившись в этом, император повернулся и ушёл, бросив напоследок:
— Иван Фёдорович, когда закончишь, ко мне с подробным докладом.
Больной с трудом воспринимал происходящее. Он отрешился от внешних раздражителей. Своего тела он практически не чувствовал. В то же время ум его обрёл достаточную ясность, и ему не оставалось ничего иного как предаться размышлениям:
"Ну что, мальчик, задайся традиционными вопросами: Кто я? Где я?... Мальчик?
Ну да, мальчик. Александр Николаевич Романов, рождения 17 апреля 1818 года от Рождества Христова. Отец -Николай Павлович Романов. Мать — Александра Фёдоровна..."
При воспоминании о родственниках, а может и под воздействием порошков лекаря, по телу стало разливаться тепло. Дыхание сначала участилось, но вскоре наоборот стало крайне редким. Саше показалось, что была реакция именно на воспоминания о родных.
"Надо же, какой чувственный мальчик. Любит родителей... Минуту, я же Александр Второй, причём ещё мальчонкой. А какой сейчас день? А что было на днях?
Позавчера неизгладимое впечатление произвело на меня сообщение Папа о том, что я стал наследником престола. А вчера, с утра всё было как обычно, но ближе к обеду меня оторвали от рисования и отвезли из Аничкова дворца в Зимний. Потом мы всей семьёй сидели в маленьком кабинете гранд Мама и слушали крики, выстрелы. Наконец уже к вечеру раздались залпы пушек и всё стихло. Я здорово перепугался тогда и заплакал от страха. Потом пришёл Папа и успокоил нас. Он вывел меня на площадь к солдатам, и они приветствовали и обнимали меня. Это было настолько непривычно, что я здорово перепугался и снова чуть не разревелся. Потом был поздний обед и молитва. И все стали устраиваться на ночь. Я, как и положено отроку, отправился спать на свою половину, а Мама, гранд Мама и сёстры остались на бабушкиной."
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
