Низы не хотят

7 января 1905 года, С-Петербург, Петроградская сторона

Начало января 1905 года в Санкт-Петербурге было туманным и тревожным — вести с фронтов русско-японской не радовали народ, со снабжением города продовольствием неожиданно возникали необъяснимые перебои, так что и в салонах высшего света, и в пивных самого последнего разбора на Пяти углах обсуждали и ругали высшие власти все кому не лень. А тут еще началась эпидемия непонятных и зверских убийств, слухи о которых бродили по самым разным слоям населения и настроения массам тоже не поднимали.

Вот и сегодня прямо с раннего утра на стол начальника Петербургской сыскной полиции Владимира Гавриловича Филиппова легла сводка о совершенных за сутки преступлениях, где ярко-красным карандашом был отчеркнут абзац о тройном убийстве в боковом флигеле строящегося особняка балерины Кшесиньской, особо отмечалось, что все трое убиенных были найдены без нижней части одежды, не было на них ни штанов, ни подштанников.

Опять поди содомия, да еще балерина эта непростая приплелась зачем-то, вздохнул Филиппов и вызвал дежурный экипаж. Ехать было не сказать, чтобы очень далеко, с Литейного на Петроградку, но не совсем уж и рядом — всю дорогу полицмейстера одолевали самые неприятные мысли и предчувствия... ну да, прима Мариинского балета, ну да, крутит по 30 фуэте подряд, но связи-то у нее какие, боже милостивый, какие связи... начиная с действующего венценосного Николая 2-го и заканчивая стройной шеренгой великих князей, все какое-то время были ее любовниками, так что тут нужна сугубая осторожность, и как бы не в тройном размере, а то не успеешь моргнуть, как отправишься ловить карманников и разбирать пьяные драки в какой-нибудь богом забытый Минусинск или Ачинск.

Перед входом в особняк балерины на Большой Дворянской было небольшое столпотворение, причем отдельно Владимир Георгиевич с большим неудовольствием узрел двух репортеров с фотографическими машинками в руках.

— Репортеров убрать, — тихо скомандовал он городовому.

— Да как жеж я их уберу-то, ваше благородие, — взволновался тот, — они же люди интеллигентные, не чета мне, к тому же удостоверение у каждого имеется.

— Ну хорошо, не убирай, но чтобы внутрь дома ни одна собака не проникла, головой отвечаешь, — строго сказал Филиппов, а потом добавил приставу, — веди, показывай.

Пошли гуськом сначала вдоль заборчика справа от дома, потом в зеленую калитку и в недостроенное правое крыло, строителей почему-то не было видно, вот кстати, надо поинтересоваться, почему их нет, сделал себе зарубку в памяти полицмейстер. Все трое убиенных лежали в большом зале с огромными окнами в сад, окна уже были застеклены, но все остальное находилось в процессе, так что остатков строительного мусора, козел и стремянок тут было предостаточно. Практически по центру этого зала правильным треугольником стояли три венских стула, на которых и находились убитые в разных позах, штанов на всех троих и правда не было, кровь у всех была в районе сердца, а у одного еще и голова прострелена, и у двоих в руках было зажато по револьверу системы 44 Смит-и-Вессон русский, точно такому же, что был в кобуре почти у каждого российского полицейского.

— Кто обнаружил тела? — спросил Филиппов.

— Дворник Матвеев, вон он в углу стоит. Матвеев, подь сюды.

Дворник подошел почти бегом и почтительно согнулся в поклоне.

— Рассказывай, браток, как дело было, — спросил его Филиппов, рассматривая между делом одежду убитых.

— Значится я и говорю, ваше высокоблагородие...

— Просто благородие, — поправил его полицмейстер.

— Ага, ваше благородие, иду это я с утреца снег сгребать, его ночью ужасть скока нападало, глядь, а калиточка-то эта вот, зеленая, распахнута настежь, а так-то она завсегда закрытая, ну я думаю дай думаю зайду, вдруг непорядок какой, гляжу — и дверца в эту недостройку тоже открыта, я и сюда зашел, а тут сами видите что...

— Ну, что остановился, продолжай... они так вот и сидели, как сейчас сидят?

— Истинная правда, ваше выс... благородие, все так же, как когда я их значится увидал... я конечно побег в участок, он тут у нас недалече... потом обратно пришел с господами городовыми, более ничего не знаю, — упавшим голосом закончил дворник и вытянулся по стойке смирно.

— Ну ладно, иди пока, — смилостивился Филиппов, — тебя вызовут, если понадобишься. — А хозяйка дома где? — это он уже у пристава спросил.

— В отъезде, ваше благородие, — отвечал вытянувшийся в струнку пристав, — горничная сказывала, неделю как в Москву уехала.

— Горничную допросили? Может кто еще кроме нее что-то видел или слышал?

— Так точно, горничную допросили, не знает она ничего, да если б и знала, наверно не сказала бы ничего путного, потому что дура она круглая, прости господи. Еще в штате у госпожи Кшесиньской числятся повариха, лакей и кучер, но по случаю отъезда она их всех распустила по домам, так что ночью не было никого в этом доме, кроме горничной.

— Ну хорошо, — задумчиво сказал Филиппов, раскуривая толстую гаванскую сигару, — что с убитыми — выяснили, кто такие?

— У одного, вот того, что слева сидит, с собой документ был на имя... сейчас посмотрю... Азефа Евно Фишелевича, у остальных двух ничего, выясняем...

— Ух ты, — не смог сдержать эмоций Филиппов, — то-то я смотрю, его физиономия мне знакома, это ж известный революционер и террорист, глава эсеровской боевой организации, то-то сейчас хлопот еще больше прибавится... да, а тот, что справа сидит, я могу конечно и ошибаться, но кажется это еще один революционер, Гапон его фамилия, на днях он собирался народ к Зимнему дворцу вести, проходил по нашим ориентировкам. Среднего не знаю...

— Дозвольте обратиться, вашбродь, — вмешался околоточный, спокойно стоявший до этого у входной двери, — я знаю, кто это.

— Ну и кто же это, любезный? — уныло спросил Филиппов, не ожидая ничего хорошего от ответа околоточного.

— А это Гришка Распутин, старец-чудотворец такой, моя сестра прошлым летом ходила к нему на Крестовский остров исцеляться от женской болезни, а я значится ее сопровождал, вот и запомнил значится...

— Ну и как, вылечил он твою сестру?

— Точно так, вашбродь, как рукой все сняло.

— Час от часу не легче, — подумал Филиппов, — эсер, проповедник-фанатик плюс полоумный старец-целитель... это же жандармы должны вмешаться, на две трети их контингент, если не на все сто процентов.

Вслух же он сказал следующее:

— Пристав — осматриваешь комнату, ищешь улики, околоточный -на тебе территория вокруг дома, и до забора и за забором, ищи следы... хотя их наверно давно затоптали... потом вы вместе организуете перевозку трупов в морг, медики пусть там заключение о смерти нарисуют. Теперь ты, Краснов, — обратился он к только что подошедшему следователю с фотографической машинкой в руках, — снимаешь все с четырех сторон, потом забираешь револьверы и везешь снимать с них дактилоскопию. На мне умственная работа — подтверждать личности убитых и размышлять над мотивами и вероятным убийцей. Ты, Краснов, как думаешь, что могло собрать трех таких разных людей в одном месте, причем довольно странном месте?

— Не могу знать, господин полицмейстер, — браво отрапортовал тот, впрочем тут же добавив, — может женщина замешана?

— А штанов на них почему нет, женщина утащила? Кстати, пристав — штаны обнаружены?

— Никак нет, в комнате и в окрестностях не было ничего такого, — отозвался он.

— Всё, — хлопнул в ладоши Филиппов, — за работу, дел много, до вечера бы управиться...

По приезде в управление Филиппов с удивлением увидел у входа новейший автомобиль компании Даймлер с поднятым парусиновым верхом, шофер, прилагавшийся к оному агрегату, сосредоточенно копался в его кишках под задранной к небу крышкой капота.

— Кого это там еще черти принесли? — с раздражением подумал он, заходя в свою собственную приемную. А принесло это ни много, ни мало начальника штаба столичного отдельного корпуса жандармов Никольского Владимира Павловича.

— Накаркал, — подумал Филиппов, а вслух сказал:

— Сколько лет, сколько зим, драгоценнейший Владимир Павлович, по какому поводу решили посетить нашу юдоль скорби и страданий?

— Зайдемте в кабинет, любезный Владимир Георгиевич, и я вам немедленно и подробно все объясню, — ответил тот.

— Располагайтесь, Владимир Павлович, — кивнул Филиппов на кресло для посетителей, — чайку не желаете ли? Цейлонский, прямые поставки из Ливерпуля.

— Благодарствуйте, Владимир Георгиевич, но давайте уже ближе к делу, время, знаете ли идет, часы тикают...

— Ну к делу так к делу — со всем вниманием слушаю вас, — с построжевшим лицом сказал Филиппов и начал слушать.

Он не ошибся, шеф жандармов прибыл именно по сегодняшнему тройному убийству и желал бы ознакомиться со всеми материалами как можно подробнее, причем безотлагательно. Полицмейстер вздохнул, воздев очи горе, и начал излагать существо дела, с жандармами ссориться себе дороже ведь выйдет.

— Таким образом, — вывел он в итоге своего изложения, — скорее всего мы имеем дело с несчастным случаем в ходе неустановленной ссоры между частными лицами, и посему к государственным делам, подотчетным Особому жандармскому корпусу, это касательства не имеет.

Жандарм посидел минутку, размышляя о чем-то своем и ответил:

— Да, скорее всего вы правы, милостивый государь, делу сугубо частное, однако же поскольку в нем замешаны весьма известные в столице персоны, надо соблюдать сугубую осторожность в формулировках... а давайте-ка мы сейчас совместно отточим в деталях заявление для прессы, она кстати уже тут как тут, ожидают возле входа, изволите видеть. Непрезентабельные подробности вроде отсутствия штанов у потерпевших, я так думаю, нужно сразу оставить за скобками, равно как и фамилию владелицы помещения, где это произошло — зачем нам преподносить на блюдечке этим репортеришкам жареные факты? Да и лишние осложнения с власть имущими совсем ни к чему ни моему ни вашему ведомству, ведь правильно?

И тут он показал в окно на две пролетки, в которых сидели явные представители петербургских печатных изданий, судя по обилию у них фотографической аппаратуры. Филиппов также посмотрел в окно и согласился с существом речи жандарма, а затем они кликнули секретаря из приемной и начали диктовать заявление, временами поправляя и перебивая друг друга.

Ой ошибался начальник Петербургской сыскной полиции, и совершенно напрасно ему так стремительно поверил шеф Жандармского особого корпуса, потому что на самом-то деле никакой ссоры между убитыми лицами не было и в помине, а дела обстояли совсем как бы противоположным образом...

Двумя днями ранее, все та же Петроградская сторона

Зима этого года в Питере была достаточно мягкой, никаких сорокоградусных морозов, ни одного обморожения, сплошные оттепели и капели. Однако Нева замерзла в положенные ей сроки до того состояния, чтобы по ней можно было пустить ледовые трамвайчики. Их и пустили в самом конце декабря, как и десять лет до этого, четыре ветки. По одной из них, которая начиналась на Суворовской площади, а заканчивалась на Петроградке справа от Петропавловской крепости, в вагончике на 20 человек ехал достаточно молодой осанистый господин в каракулевой шапке и драповом пальто с каракулевым же воротником. Роста он был не большого и не малого, средний, прямо так скажем, был у него рост, пенсне не носил, имел бородку клинышком по тогдашней петербургской моде и выдающиеся скулы, говорящие о его финно-угорских родственниках, в руках он держал дорогой даже на вид кожаный саквояж. На Суворовской площади он заплатил кондуктору положенные три копейки, сел на свободное место в середине вагона и под тревожный перезвон водителя отправился в это недолгое путешествие. Рядом с ним сидела толстая баба базарного вида в многочисленных юбках и платках, укутанная ими по самые брови, в руках у нее был узел с какими-то тряпками, судя по тому, как она его легко ворочала. Через проход на соседнем сиденье устроился очень ловкий и юркий молодой человек одетый как бы по последнему слову столичной моды, но неуловимо похожий на какого-нибудь ипподромного жучка, такой же вертлявый и скользкий даже на вид. Первым разговор начал именно этот жучок:

— Издалека к нам прибыли? — спросил он у господина в каракуле, заискивающе улыбаясь и весь извернувшись в почтительном полупоклоне.

— А с чего вы взяли, что я не местный? — ответил господин.

— Очень просто, милостивый государь... курите? — предложил он папиросу Ада из красивой картонной коробки.

-Благодарствую, бросил недавно.

— И правильно, а я вот пока нет, — продолжил жучок, закуривая, — так значит почему вы не похожи на петербуржца... в пальто с каракулем у нас никто не ходит, это раз, выговор у вас интересный, гласные проглатываете, это два, ну и... — задумался он на секунду, — взгляд слишком задумчивый, у нас, знаете ли, задумываться некогда, только поспевай поворачиваться, это три. Достаточно?

— Вполне, — ответил господин, — Иван Александрович Носов, частный предприниматель из Тюмени, приехал по коммерческим делам. А с кем имею честь, позвольте поинтересоваться?

— Охотно, охотно, дорогой Иван Александрович, меня зовут Игорь Апполинарьевич, фамилия Алмазов (да-да, не смейтесь, хотя к алмазам я никакого отношения не имею), по профессии биржевой маклер, петербуржец во втором поколении. А по какой части вы предприниматель, если не секрет?

— Не секрет, у меня небольшая механическая мастерская в Сибири, производим самодвижущиеся экипажи и все, что с ними связано.

— А с какими же целями прибыли в столицу Российской империи, позвольте узнать?

— По делам компании, сударь, надо утрясти кое-какие бюрократические формальности... ну и просто развеяться, зима, знаете ли, это мертвый сезон для нашего бизнеса.

— Для чего? — недоумевающе переспросил Алмазов.

— Для бизнеса, в переводе с американского это значит дело... что, неужели в первый раз слышите?

— А вот представьте себе... имели дела с американцами?

— Да, и не раз, манеры у них конечно отвратительные, но что касается этого самого бизнеса, тут уж им палец в рот не клади, есть чему поучиться. Слышали например такие имена, как Морган, Рокфеллер, Форд? Саблезубые тигры какие-то, а не бизнесмены. Но мы между делом уже доехали, — закончил он свою речь, когда трамвайчик уткнулся в упор железнодорожного тупика, просигналив об этом звонком.

— Вам далее куда? — поинтересовался жучок. — Я к тому, что вдруг нам по пути, тогда дорога дешевле обойдется.

— Мне далее в Лахту, — немного подумав, ответил Иван Александрович, — по делам моего бизнеса.

— Что вы говорите, мне собственно почти туда же, в Лисий Нос, давайте вместе поедем.

— Охотно, — сказал предприниматель и вскинул руку, подманивая ближайшего извозчика.

Они быстро столковались за полтинник с каждого и покатили по Каменноостровскому проспекту по направлению к Крестовскому острову. Когда проезжали мимо телеграфной станции, Алмазов попросил притормозить.

— Тысяча извинений, всего один телефонный звонок — нужно отдать распоряжения по управлению капиталом на бирже.