Волчица и пергамент. Том 2

Исуна Хасэкура

ВОЛЧИЦА И ПЕРГАМЕНТ

Том 2

Перевод с японского на английский: Жасмин Бернардт

Иллюстратор: Дзю Аякура

Перевод с английского: Гугл, О.М.Г.

ПРОЛОГ

Рассвет ещё не наступил, и пробираться к колодцу во дворе ему пришлось сквозь ночную мглу почти ощупью. Последние несколько дней прикованный к постели, он давно не вставал так рано. Торговый дом, в котором он сейчас жил, наполнили теперь богатые торговцы, но этим утром он вышел во двор первым.

Взяв шест, прислонённый к краю колодца, он проломил намёрзший за ночь толстый лёд. Мучительно ледяной пузырившейся водой он умыл лицо, словно ножом сбривая с него сонливость. Вытирая лицо, он полной грудью вдохнул прохладный воздух, затем посмотрел на звёздное небо и улыбнулся, ощутив себя сейчас настолько освежённым. Затем опустился на мёрзлую землю на колени. Он не нуждался в какой-либо подстилке вроде шерстяного коврика. Страстность его молитвы Богу поможет вытерпеть боль и холод.

Умиротворяющая обстановка всегда побуждала его к молитве. Небо постепенно светлело, и стали появляться ранние пташки среди торговцев. Задержись он здесь, без сомнения, нашлось бы немало тех, кто просил бы его помолиться за процветание своих дел. Было бы совсем излишним снова свалиться из-за этого.

Своевременно завершив дела во дворе, он вернулся в свою комнату и приготовил бумагу с чернилами. Надо было написать письмо, хотя по правде оно уже запоздало. Написать тем двоим, что заботились о нём с детства. Не скрывая подробностей своих путешествий, он написал о неприятной ситуации, в которую, как в ловушку, он угодил со своей спутницей в одном портовом городе. У тех двоих имелась пара острых ушей, новости о таком большом волнении скоро дойдут до них. Узнав поскорей о подробностях, они будут чувствовать себя спокойней.

Тем не менее, он тщательно подбирал слова, стараясь излагать правдиво, но осторожно. Причина была проста: он сейчас заботился о единственной дочери своих покровителей и легко представлял их лица, полные беспокойства за её безопасность.

Он написал, что их дочь, почти достигшая возраста замужества, не пострадала. Упомянул, как её девичья натура проявилась в заботе о нём, свалившемся от переутомления. Добавил, что, оставаясь большой обжорой, себялюбкой и любительницей дразниться, она очень помогла ему как своим мужеством, так и умом. Затем... Его рука вдруг остановилась.

Несколько дней назад во время этой суматохи ему открылся секрет, скрываемый их дочерью годами. Впрочем, её мама уже всё знала, невнимательными оказались лишь мужчины. Её отцу, надо думать, следовало знать это, но перо не трогалось с места. В общем, его дочь любила одного молодого человека — того самого, с кем сейчас путешествовала.

Её отцу могло представляться, что она путешествует с хищным волком. Упомянутый молодой человек, конечно, не имел неподобающих намерений и был уверен, что вряд ли в нём усомнятся, но раскрытие этого секрета может вызвать ненужное беспокойство. Посомневавшись ещё немного, он, в конце концов, решил пока не раскрывать секрет.

Кажется, мы сможем продолжить наше путешествие. Пусть Бог присмотрит за вами.

Завершив этим письмо, он подписал своё имя: Тот Коул.

Он думал дать подписаться и их дочери Миюри, но она, прочтя письмо, непременно попытается изменить его, что сулило кучу хлопот, которых он хотел избежать. Так что письмо было запечатано, а решение скрыть тайну Миюри обременило его чувством вины.

ГЛАВА ОДИН

Когда солнце взошло, громко зазвонил церковный колокол, оповещая об открытии рынка и начале нового дня. Конечно, ремесленники и торговцы занимались своими делами задолго до колокола, но старались делать это незаметно. После колокола уже не нужно было понижать голос или позволять себе лишь просчитывать в голове свои действия. Несмотря на середину зимы окна в каждом доме были открыты, и даже отпрысков знатных семей, слишком много выпивших прошлой ночью, поднимают из их кроватей в это время.

Когда звон стих, Коул закрыл Священное Писание и глубоко вдохнул.

— Миюри! — позвал он, и холмик одеяла на кровати протестующе дёрнулся.

Коул успел было подумать, что она проснётся, но на кровати всё снова замерло.

Он вздохнул и, встав со стула, откинул одеяло, укрывавшее соню с головой.

— Угх...

Под ярким утренним светом серебристый меховой клубок свернулся ещё сильнее. Молодая девушка с волосами странного цвета — вроде серебряных блёсток, смешанных с пеплом, — обнимала тёплый на вид меховой комок того же цвета, звали её Миюри.

Миюри спряталась в вещах Коула, когда он ушёл из купальни, в которой проработал пятнадцать лет, и вообще покинул деревню горячих источников и купален — Ньоххиру. Теперь эта девушка дрожала и закрывая голову руками от яркого утреннего солнца. Такую картину ему часто приходилось видеть ещё в купальне.

— Холодно...— укоризненно проговорила девушка, вжимаясь лицом в матрас.

Коул видел её звериные ушки, торчавшие между пальцами рук, кто-то даже мог бы без труда решить, что она спала, не сняв странного вида меховую шапку.

— Ты быстрее согреешься, если встанешь и позавтракаешь.

Миюри строптиво промолчала, но её тело ответило на слово "завтрак" самым предательским образом — Коул вдруг услышал глухой звук. Он знал Миюри с детства и умел с ней обращаться, прочистив горло, он стал складывать одеяло и одновременно вкрадчивым тоном рассказывать:

— Для начала я положу ржаной хлеб на плиту.

Остроконечные уши Миюри встали торчком меж её пальцами.

— Ещё возьму бекон пожирнее, посыплю солью и положу на сковороду жарить с луком. Может, ещё добавить гвоздику или пару долек чеснока, оставшихся с прошлой ночи?

Её хвост забился, она изо всех сил вцепилась в него руками, из-за чего задёргалось всё её тело.

— Как только запах чеснока наполнит воздух и из бекона вытечет достаточно жира, я добавлю свежее яйцо. Фшшш...

Он услышал, как она глотнула.

— Немного взболтаю яйцо, вылью на бекон, а как только оно к нему прилипнет, сниму всё с огня и положу на тёплый хлеб и выжду, пока желток не затвердеет полностью. И как только яйцо и солёный жир бекона впитаются в горьковатый и чуть слегка кислый ржаной хлеб... Ням.

— А-а-агхх! — сдалась Миюри и, развернувшись из своего комка, уселась на кровати. — Брат, ты безобразник! У тебя даже такой еды нет!

— Завтрак уже сам по себе роскошь. Зато у нас есть свиная колбаса с вечера.

Он положил сложенное одеяло на кровать и мог с определённостью сказать, что искушение снова уснуть её не покинуло, но зато теперь мысли о завтраке были сильнее. Она с мрачным видом соскользнула с кровати и громко чихнула.

— Так, поправь волосы и одежду.

— Апчхи! — и она засопела. — Слишком много работы. Я хочу позавтракать здесь...

— Это не купальня, и мы не хозяева. Иди на кухню своими ногами, — спокойно ответил он, и Миюри надулась и неохотно потянулась за одеждой.

Хотя Коул заботился о ней с детства, относился как к настоящей сестре, теперь, когда Миюри достигла такого возраста... Он повернулся и стоял к ней спиной, пока она переодевалась.

— Ладно, брат, я готова! — сердито крикнула она, и он оглянулся через плечо.

На плечах у неё красовалась накидка из кроличьего меха, широкая полоса медвежьей шкуры облегала её талию и закрывала верхнюю часть штанов с укороченными по самые бёдра штанинами, её ноги обтягивала тонкая ткань, подчеркивая линии её тела. В таком виде она бы выделялась даже в оживлённом портовом городе.

Коул всё же заметил ещё что-то, способное непременно привлечь взгляды других, и негромко подсказал:

— Твои уши и хвост.

Миюри тут же принялась гладить свои звериные уши и хвост, пока они не исчезли. Они были не украшением, а частью её самой. Многие люди сочли бы это признаком того, что они называли одержимостью демонами, а она просто была дочерью воплощения волчицы, живущей в пшенице. Неисправимая проказница, и с этим Коул ничего не мог поделать, но он твёрдо знал, что Бог не проклял её. И с тех пор, как она научилась по своей воле прятать уши и хвост, ей стало куда легче жить среди людей. Но когда она злилась, удивлялась или испытывала другие сильные чувства, эти части её тела могли являться без спросу.

— Так нормально?

Он пожал плечами, Миюри ответила тем же.

— Ой, как есть хочется. Я займусь волосами потом... — она прижала свои маленькие руки к животу, её брови поникли, не спрячь она хвост, он бы точно сейчас безжизненно свисал.

Она опередила Коула, тот было собрался взять её за руку, но девушка вдруг схватила его рукав и потащила за собой.

— Что? Ч-что ты делаешь? — воскликнул он, чуть не упав.

Миюри раздражённо повернулась к нему.

— Что значит — "что"? Моя очередь.

— Твоя очередь?..

Миюри грациозно обняла его руку, совсем сбив Коула с толку. Её безоблачная улыбка сияла ему из-под плеча.

— Это соперничество, всё должно быть честно. Увиливать нельзя.

Она невинно улыбалась, глядя в лицо недоумевавшего партнёра.

Соперничество? Увиливать?

Она переплела свои пальцы с его, разбив его усилия связать воедино эти слова, её красновато-янтарные, унаследованные от мамы глаза полыхнули огоньками.

— Ты забыл? Соперничество между мной и Богом. Кого ты будешь любить в первую очередь — меня или Бога?

Миюри шёл тринадцатый год, её улыбка всё ещё была полна невинности.

Он стал заботиться о ней, ещё совсем крохе, как о родной сестре и не более, но несколько дней назад ему пришлось осознать, что с каких-то пор она стала видеть в нём мужчину. Из года в год она показывала свою любовь к нему, и он, конечно, знал, что она восхищалась им, но он никогда не сомневался в своих отношениях с Миюри. И совсем другое дело, если к ней пришло чувство такой любви к нему.

Прежде всего он был тем, кто стремится стать священником, и потому дал клятву воздержания. Поэтому для него было невозможно ответить на эти чувства, что он ясно разъяснил ей.

Она была умна и прекрасно понимала доводы рассудка. Не было смысла потакать её чувствам и потворствовать истерикам. Проблема в том, что Миюри была слишком умна и без сомнений собиралась продолжать идти по пути, который считала правильным. Кажется, мы не родственники по крови. Что плохого, если мы нравимся друг другу и если я просто хочу нравиться тебе больше, чем Бог, так? — спокойно объяснила она.

Когда Коул объяснил свой отказ, Миюри не опечалилась и не расстроилась, не усомнилась в их отношениях и не повела себя неловко. Как всегда, она старалась проскользнуть ночью к нему под одеяло, цеплялась за него при каждой возможности, и её уши и хвост вылезали, радостно шевелясь, если ей это удавалось. Она, скорее, перестала сдерживаться, однажды раскрыв свои чувства. Проявления её привязанности стали даже сильнее, чем при их последнем разговоре в Ньоххире, когда она набросилась на него. Рядом с этим клятва воздержания священника казалась попыткой укрыться в тени дерева от лучей яркого летнего солнца в зените. И Миюри стремилась срубить даже это самое дерево. С умом, унаследованным от родителей, она пришла к определённому заключению, когда прочла Священное Писание от начала до конца. Хотя для священников не предполагается поддаваться телесным желаниям, всем прочим не запрещалось любить священников. Короче, пока сам священник не делает ничего лишнего, всё в порядке. Более того, хотя Коул действительно дал обет воздержания, но настоящим священником он пока не стал!

Коул ничего не нашёл в своём арсенале против такого аргумента. Рассуждение её было вполне здравым.

— Давай, пошли завтракать! Это будет куда веселее, чем разговаривать с Богом, который даже не услышит ни одной из твоих молитв!

При всём коварстве её уверенной речи в целом она была права, и это доставляло Коулу головной боли. Он покосился на её улыбающееся лицо и устало ответил:

— Если обсудим, кто слушает меня меньше, ты можешь здесь и выиграть.

— Но пока ты можешь коснуться меня, я не проиграла.

Её хвост, который должен был прятаться, радостно вилял, её голова прижималась к его груди, не обращая внимания на сминаемые при этом звериные ушки. В её поведении не было заметно ни намёка на влечение к мужчине, вроде бы простая привязанность ребёнка, какой она бывает на самом деле.

Однако он вспомнил, как преданно она заботилась о нём, лежавшем несколько дней в беспамятстве. В моменты, когда сознание с трудом пробивалось сквозь пелену, он видел выражение мольбы на её лице и не мог себе представить, что оно могло быть неискренним. Он мог также принять натиск её привязанности за признак того, насколько она беспокоится за него. От этой мысли вести себя хладнокровно становилось ещё труднее.

— Правда, брат?

— Очень хорошо... — поддавшись её давлению, со вздохом заговорил Коул. — Однако...

Он изменил тон голоса, и Миюри тут же отпустила его руку. Она знала, что он мог рассердиться на неё, и не хотела чем-то его огорчать. Несомненно, она была хорошей девочкой.

— Твои уши и хвост всё ещё видны.

— Ой, — она поспешно провела руками по голове, убирая уши, затем по пояснице, заставляя исчезнуть хвост. После этого Коул подошёл к двери и потянулся к ручке.

— И ещё кое-что, — сказал он, открывая дверь, Миюри тут же подбежала к нему. — Не ешь слишком много.

Она с безразличным видом раскрыла глаза, затем улыбнулась, обнажая клыки.

— Ладно.

Пустое обещание, само собой. Но ему не хотелось сердиться на неё, она действительно держала его на ладони своей руки.

Они вышли в коридор, и когда за ними закрылась дверь, маленькая рука Миюри словно сама по себе скользнула в его ладонь. Он вздохнул, на что она ответила сияющей улыбкой.

Для торгового дома компании Дива, в котором они остановились, начинался новый оживлённый день. У такой крупной компании всегда много работы, и потому требовалось проявлять достаточную гибкость в отношении перерывов. Любой, сидевший за одним из высоких, изношенных столов у стены на кухне, мог видеть, как мальчишки-посыльные и опытные торговцы находили свободную минутку, чтобы перекусить, после чего сразу же продолжить свою работу.

Среди всего этого шума и суеты, когда бы мальчишки-посыльные ни приходили, их глаза расширялись при виде Миюри, неторопливо макавшей хлеб в свой суп. Вряд ли они были очарованны её элегантностью или экстравагантностью, скорее, поражены. Некоторое время она проработала в торговом доме с ними, выполняя поручения компании. Их поражало, что кто-то из мальчишек-посыльных оказался на самом деле девушкой.

— Я работала лучше всех и была самой смелой, — с гордостью выпятила грудь Миюри, но когда Коул подумал, какой она скоро станет, когда достигнет возраста замужества, он в душе посетовал, что ей бы стоило быть немного поженственней.

— Поспеши и кончай с едой.

— Что? Но ты же сам всегда злишься, когда я быстро ем, — надулась она.

— Это потому, что у тебя всегда в одной руке мясо, в другой хлеб, как у разбойника, чтобы сразу засунув всё себе в рот и идти в горы поиграть.