Волчица и пергамент. Том 2

Исуна Хасэкура

ВОЛЧИЦА И ПЕРГАМЕНТ

Том 2

Перевод с японского на английский: Жасмин Бернардт

Иллюстратор: Дзю Аякура

Перевод с английского: Гугл, О.М.Г.

ПРОЛОГ

Рассвет ещё не наступил, и пробираться к колодцу во дворе ему пришлось сквозь ночную мглу почти ощупью. Последние несколько дней прикованный к постели, он давно не вставал так рано. Торговый дом, в котором он сейчас жил, наполнили теперь богатые торговцы, но этим утром он вышел во двор первым.

Взяв шест, прислонённый к краю колодца, он проломил намёрзший за ночь толстый лёд. Мучительно ледяной пузырившейся водой он умыл лицо, словно ножом сбривая с него сонливость. Вытирая лицо, он полной грудью вдохнул прохладный воздух, затем посмотрел на звёздное небо и улыбнулся, ощутив себя сейчас настолько освежённым. Затем опустился на мёрзлую землю на колени. Он не нуждался в какой-либо подстилке вроде шерстяного коврика. Страстность его молитвы Богу поможет вытерпеть боль и холод.

Умиротворяющая обстановка всегда побуждала его к молитве. Небо постепенно светлело, и стали появляться ранние пташки среди торговцев. Задержись он здесь, без сомнения, нашлось бы немало тех, кто просил бы его помолиться за процветание своих дел. Было бы совсем излишним снова свалиться из-за этого.

Своевременно завершив дела во дворе, он вернулся в свою комнату и приготовил бумагу с чернилами. Надо было написать письмо, хотя по правде оно уже запоздало. Написать тем двоим, что заботились о нём с детства. Не скрывая подробностей своих путешествий, он написал о неприятной ситуации, в которую, как в ловушку, он угодил со своей спутницей в одном портовом городе. У тех двоих имелась пара острых ушей, новости о таком большом волнении скоро дойдут до них. Узнав поскорей о подробностях, они будут чувствовать себя спокойней.

Тем не менее, он тщательно подбирал слова, стараясь излагать правдиво, но осторожно. Причина была проста: он сейчас заботился о единственной дочери своих покровителей и легко представлял их лица, полные беспокойства за её безопасность.

Он написал, что их дочь, почти достигшая возраста замужества, не пострадала. Упомянул, как её девичья натура проявилась в заботе о нём, свалившемся от переутомления. Добавил, что, оставаясь большой обжорой, себялюбкой и любительницей дразниться, она очень помогла ему как своим мужеством, так и умом. Затем... Его рука вдруг остановилась.

Несколько дней назад во время этой суматохи ему открылся секрет, скрываемый их дочерью годами. Впрочем, её мама уже всё знала, невнимательными оказались лишь мужчины. Её отцу, надо думать, следовало знать это, но перо не трогалось с места. В общем, его дочь любила одного молодого человека — того самого, с кем сейчас путешествовала.

Её отцу могло представляться, что она путешествует с хищным волком. Упомянутый молодой человек, конечно, не имел неподобающих намерений и был уверен, что вряд ли в нём усомнятся, но раскрытие этого секрета может вызвать ненужное беспокойство. Посомневавшись ещё немного, он, в конце концов, решил пока не раскрывать секрет.

Кажется, мы сможем продолжить наше путешествие. Пусть Бог присмотрит за вами.

Завершив этим письмо, он подписал своё имя: Тот Коул.

Он думал дать подписаться и их дочери Миюри, но она, прочтя письмо, непременно попытается изменить его, что сулило кучу хлопот, которых он хотел избежать. Так что письмо было запечатано, а решение скрыть тайну Миюри обременило его чувством вины.

ГЛАВА ОДИН

Когда солнце взошло, громко зазвонил церковный колокол, оповещая об открытии рынка и начале нового дня. Конечно, ремесленники и торговцы занимались своими делами задолго до колокола, но старались делать это незаметно. После колокола уже не нужно было понижать голос или позволять себе лишь просчитывать в голове свои действия. Несмотря на середину зимы окна в каждом доме были открыты, и даже отпрысков знатных семей, слишком много выпивших прошлой ночью, поднимают из их кроватей в это время.

Когда звон стих, Коул закрыл Священное Писание и глубоко вдохнул.

— Миюри! — позвал он, и холмик одеяла на кровати протестующе дёрнулся.

Коул успел было подумать, что она проснётся, но на кровати всё снова замерло.

Он вздохнул и, встав со стула, откинул одеяло, укрывавшее соню с головой.

— Угх...

Под ярким утренним светом серебристый меховой клубок свернулся ещё сильнее. Молодая девушка с волосами странного цвета — вроде серебряных блёсток, смешанных с пеплом, — обнимала тёплый на вид меховой комок того же цвета, звали её Миюри.

Миюри спряталась в вещах Коула, когда он ушёл из купальни, в которой проработал пятнадцать лет, и вообще покинул деревню горячих источников и купален — Ньоххиру. Теперь эта девушка дрожала и закрывая голову руками от яркого утреннего солнца. Такую картину ему часто приходилось видеть ещё в купальне.

— Холодно...— укоризненно проговорила девушка, вжимаясь лицом в матрас.

Коул видел её звериные ушки, торчавшие между пальцами рук, кто-то даже мог бы без труда решить, что она спала, не сняв странного вида меховую шапку.

— Ты быстрее согреешься, если встанешь и позавтракаешь.

Миюри строптиво промолчала, но её тело ответило на слово "завтрак" самым предательским образом — Коул вдруг услышал глухой звук. Он знал Миюри с детства и умел с ней обращаться, прочистив горло, он стал складывать одеяло и одновременно вкрадчивым тоном рассказывать:

— Для начала я положу ржаной хлеб на плиту.

Остроконечные уши Миюри встали торчком меж её пальцами.

— Ещё возьму бекон пожирнее, посыплю солью и положу на сковороду жарить с луком. Может, ещё добавить гвоздику или пару долек чеснока, оставшихся с прошлой ночи?

Её хвост забился, она изо всех сил вцепилась в него руками, из-за чего задёргалось всё её тело.

— Как только запах чеснока наполнит воздух и из бекона вытечет достаточно жира, я добавлю свежее яйцо. Фшшш...

Он услышал, как она глотнула.

— Немного взболтаю яйцо, вылью на бекон, а как только оно к нему прилипнет, сниму всё с огня и положу на тёплый хлеб и выжду, пока желток не затвердеет полностью. И как только яйцо и солёный жир бекона впитаются в горьковатый и чуть слегка кислый ржаной хлеб... Ням.

— А-а-агхх! — сдалась Миюри и, развернувшись из своего комка, уселась на кровати. — Брат, ты безобразник! У тебя даже такой еды нет!

— Завтрак уже сам по себе роскошь. Зато у нас есть свиная колбаса с вечера.

Он положил сложенное одеяло на кровать и мог с определённостью сказать, что искушение снова уснуть её не покинуло, но зато теперь мысли о завтраке были сильнее. Она с мрачным видом соскользнула с кровати и громко чихнула.

— Так, поправь волосы и одежду.

— Апчхи! — и она засопела. — Слишком много работы. Я хочу позавтракать здесь...

— Это не купальня, и мы не хозяева. Иди на кухню своими ногами, — спокойно ответил он, и Миюри надулась и неохотно потянулась за одеждой.

Хотя Коул заботился о ней с детства, относился как к настоящей сестре, теперь, когда Миюри достигла такого возраста... Он повернулся и стоял к ней спиной, пока она переодевалась.

— Ладно, брат, я готова! — сердито крикнула она, и он оглянулся через плечо.

На плечах у неё красовалась накидка из кроличьего меха, широкая полоса медвежьей шкуры облегала её талию и закрывала верхнюю часть штанов с укороченными по самые бёдра штанинами, её ноги обтягивала тонкая ткань, подчеркивая линии её тела. В таком виде она бы выделялась даже в оживлённом портовом городе.

Коул всё же заметил ещё что-то, способное непременно привлечь взгляды других, и негромко подсказал:

— Твои уши и хвост.

Миюри тут же принялась гладить свои звериные уши и хвост, пока они не исчезли. Они были не украшением, а частью её самой. Многие люди сочли бы это признаком того, что они называли одержимостью демонами, а она просто была дочерью воплощения волчицы, живущей в пшенице. Неисправимая проказница, и с этим Коул ничего не мог поделать, но он твёрдо знал, что Бог не проклял её. И с тех пор, как она научилась по своей воле прятать уши и хвост, ей стало куда легче жить среди людей. Но когда она злилась, удивлялась или испытывала другие сильные чувства, эти части её тела могли являться без спросу.

— Так нормально?

Он пожал плечами, Миюри ответила тем же.

— Ой, как есть хочется. Я займусь волосами потом... — она прижала свои маленькие руки к животу, её брови поникли, не спрячь она хвост, он бы точно сейчас безжизненно свисал.

Она опередила Коула, тот было собрался взять её за руку, но девушка вдруг схватила его рукав и потащила за собой.

— Что? Ч-что ты делаешь? — воскликнул он, чуть не упав.

Миюри раздражённо повернулась к нему.

— Что значит — "что"? Моя очередь.

— Твоя очередь?..

Миюри грациозно обняла его руку, совсем сбив Коула с толку. Её безоблачная улыбка сияла ему из-под плеча.

— Это соперничество, всё должно быть честно. Увиливать нельзя.

Она невинно улыбалась, глядя в лицо недоумевавшего партнёра.

Соперничество? Увиливать?

Она переплела свои пальцы с его, разбив его усилия связать воедино эти слова, её красновато-янтарные, унаследованные от мамы глаза полыхнули огоньками.

— Ты забыл? Соперничество между мной и Богом. Кого ты будешь любить в первую очередь — меня или Бога?

Миюри шёл тринадцатый год, её улыбка всё ещё была полна невинности.

Он стал заботиться о ней, ещё совсем крохе, как о родной сестре и не более, но несколько дней назад ему пришлось осознать, что с каких-то пор она стала видеть в нём мужчину. Из года в год она показывала свою любовь к нему, и он, конечно, знал, что она восхищалась им, но он никогда не сомневался в своих отношениях с Миюри. И совсем другое дело, если к ней пришло чувство такой любви к нему.

Прежде всего он был тем, кто стремится стать священником, и потому дал клятву воздержания. Поэтому для него было невозможно ответить на эти чувства, что он ясно разъяснил ей.

Она была умна и прекрасно понимала доводы рассудка. Не было смысла потакать её чувствам и потворствовать истерикам. Проблема в том, что Миюри была слишком умна и без сомнений собиралась продолжать идти по пути, который считала правильным. Кажется, мы не родственники по крови. Что плохого, если мы нравимся друг другу и если я просто хочу нравиться тебе больше, чем Бог, так? — спокойно объяснила она.

Когда Коул объяснил свой отказ, Миюри не опечалилась и не расстроилась, не усомнилась в их отношениях и не повела себя неловко. Как всегда, она старалась проскользнуть ночью к нему под одеяло, цеплялась за него при каждой возможности, и её уши и хвост вылезали, радостно шевелясь, если ей это удавалось. Она, скорее, перестала сдерживаться, однажды раскрыв свои чувства. Проявления её привязанности стали даже сильнее, чем при их последнем разговоре в Ньоххире, когда она набросилась на него. Рядом с этим клятва воздержания священника казалась попыткой укрыться в тени дерева от лучей яркого летнего солнца в зените. И Миюри стремилась срубить даже это самое дерево. С умом, унаследованным от родителей, она пришла к определённому заключению, когда прочла Священное Писание от начала до конца. Хотя для священников не предполагается поддаваться телесным желаниям, всем прочим не запрещалось любить священников. Короче, пока сам священник не делает ничего лишнего, всё в порядке. Более того, хотя Коул действительно дал обет воздержания, но настоящим священником он пока не стал!

Коул ничего не нашёл в своём арсенале против такого аргумента. Рассуждение её было вполне здравым.

— Давай, пошли завтракать! Это будет куда веселее, чем разговаривать с Богом, который даже не услышит ни одной из твоих молитв!

При всём коварстве её уверенной речи в целом она была права, и это доставляло Коулу головной боли. Он покосился на её улыбающееся лицо и устало ответил:

— Если обсудим, кто слушает меня меньше, ты можешь здесь и выиграть.

— Но пока ты можешь коснуться меня, я не проиграла.

Её хвост, который должен был прятаться, радостно вилял, её голова прижималась к его груди, не обращая внимания на сминаемые при этом звериные ушки. В её поведении не было заметно ни намёка на влечение к мужчине, вроде бы простая привязанность ребёнка, какой она бывает на самом деле.

Однако он вспомнил, как преданно она заботилась о нём, лежавшем несколько дней в беспамятстве. В моменты, когда сознание с трудом пробивалось сквозь пелену, он видел выражение мольбы на её лице и не мог себе представить, что оно могло быть неискренним. Он мог также принять натиск её привязанности за признак того, насколько она беспокоится за него. От этой мысли вести себя хладнокровно становилось ещё труднее.

— Правда, брат?

— Очень хорошо... — поддавшись её давлению, со вздохом заговорил Коул. — Однако...

Он изменил тон голоса, и Миюри тут же отпустила его руку. Она знала, что он мог рассердиться на неё, и не хотела чем-то его огорчать. Несомненно, она была хорошей девочкой.

— Твои уши и хвост всё ещё видны.

— Ой, — она поспешно провела руками по голове, убирая уши, затем по пояснице, заставляя исчезнуть хвост. После этого Коул подошёл к двери и потянулся к ручке.

— И ещё кое-что, — сказал он, открывая дверь, Миюри тут же подбежала к нему. — Не ешь слишком много.

Она с безразличным видом раскрыла глаза, затем улыбнулась, обнажая клыки.

— Ладно.

Пустое обещание, само собой. Но ему не хотелось сердиться на неё, она действительно держала его на ладони своей руки.

Они вышли в коридор, и когда за ними закрылась дверь, маленькая рука Миюри словно сама по себе скользнула в его ладонь. Он вздохнул, на что она ответила сияющей улыбкой.

Для торгового дома компании Дива, в котором они остановились, начинался новый оживлённый день. У такой крупной компании всегда много работы, и потому требовалось проявлять достаточную гибкость в отношении перерывов. Любой, сидевший за одним из высоких, изношенных столов у стены на кухне, мог видеть, как мальчишки-посыльные и опытные торговцы находили свободную минутку, чтобы перекусить, после чего сразу же продолжить свою работу.

Среди всего этого шума и суеты, когда бы мальчишки-посыльные ни приходили, их глаза расширялись при виде Миюри, неторопливо макавшей хлеб в свой суп. Вряд ли они были очарованны её элегантностью или экстравагантностью, скорее, поражены. Некоторое время она проработала в торговом доме с ними, выполняя поручения компании. Их поражало, что кто-то из мальчишек-посыльных оказался на самом деле девушкой.

— Я работала лучше всех и была самой смелой, — с гордостью выпятила грудь Миюри, но когда Коул подумал, какой она скоро станет, когда достигнет возраста замужества, он в душе посетовал, что ей бы стоило быть немного поженственней.

— Поспеши и кончай с едой.

— Что? Но ты же сам всегда злишься, когда я быстро ем, — надулась она.

— Это потому, что у тебя всегда в одной руке мясо, в другой хлеб, как у разбойника, чтобы сразу засунув всё себе в рот и идти в горы поиграть.

Когда она выскребла дно чаши своим хлебом и бросила его в рот, на её лице было ясно написано, насколько неприятным было его замечание.

— Но у тебя сейчас нет лучшего занятия, верно? Суматоха в городе утихла.

Эта суматоха в основном и привела к тому, что он от истощения провалялся в беспамятстве несколько дней, впрочем, суматоху вызвало как раз то, из-за чего они прибыли в портовый город Атиф. Дело состояло в противостоянии Церкви, возглавлявшей величайшую религию в мире, и королевства Уинфилд, выступившего против неё.

Церковь, тысячу лет неизменно пребывая во власти, забыла суть веры, променяв её на силу, дававшую возможность удовлетворять собственные желания. Стоит ли говорить, что вследствие этого духовенство потворствовало разврату и другим грехам. Церковники добывали налоги при каждой возможности и беззастенчиво использовали свои привилегии. В последнее время они вызвали гнев всего мира из-за десятины, которую первоначально взимали для оплаты расходов на священную войну против язычников, десятины, которую всё ещё рвали из рук народа, хотя война уже закончилась.

Потому-то королевство Уинфилд, наконец, и восстало против тирании Церкви, что побудило Коула покинуть тихую горную деревню горячих источников Ньоххиру, чтобы принять участие в борьбе королевства. В ходе этих событий он с Миюри, пытаясь переубедить церковь портового города Атиф, оказались втянутыми в большую передрягу, каким-то чудом завершившуюся благополучно.

— У меня есть хорошее занятие. После завтрака я должен пойти в церковь и помочь наследнице Хайленд.

Хайленд, внебрачная дочь короля Уинфилда, был представительной аристократкой королевской крови, она напрямую попросила Коула о помощи. У неё была добродетельная цель, и, несмотря на огромные опасности этих событий, она была готова безропотно отдать всё ради веры. Даже свою жизнь. Если всё, чему Коул научился в отдалённых горах, могло принести какую-то пользу, он хотел бы использовать свои знания для служения такому человеку, как она, ей, которая воплощала его идеалы.

— Эй, что такое? — спросил он, заметив, что Миюри нахмурилась при упоминании имени Хайленд.

— Тебе не нужно туда идти... Та блондинка сама так сказала. Ты должен сделать всё, чтобы поправиться. Поэтому после завтрака нам нужно прогуляться по городу или даже отдохнуть в комнате.

Она называла Хайленд "этой блондинкой". Он спрашивал себя, откуда у неё такая нелюбовь к этой аристократке. Возможно потому, что та была красивой женщиной, хоть одетой по-мужски. Или, и эта мысль раздражала, его уважение и подобающее вассалу отношение к Хайленд казались Миюри похожими на любовь.

— Я целую неделю провалялся в постели. И есть множество дел, которые нужно сделать, чтобы исправить ошибки Церкви.

— Хммфф,— фыркнула Миюри, не проявляя заинтересованности, и легла грудью и головой на стол.

— Ну, если ты решишь прервать это беспокойное путешествие и вернуться в Ньоххиру, я не стану возражать.

Миюри оторвала голову от стола и уставилась на него. Во время всей этой суеты девушка поддерживала Коула — и делами, и словами. Очевидно, что без её помощи всё могло бы кончиться совсем иначе, и следовало признать её выдающиеся силу и остроту ума. Вот почему, отправь он её домой, не выслушав её мнения, и окажешься в неловком положении. Так он чувствовал.

И хотя как правило казалось бы немыслимым, чтобы такая молодая девушка отправилась в путешествие, она прокладывала свой путь в мире намного лучше его самого, и ему нечем было её убедить.

Миюри, более чем умная и весьма проницательная, продолжала смотреть на него, отслеживая ситуацию.

— Ладно, хорошо, — сказала она, словно сдаваясь, но поглядывая искоса на него в ожидании его дальнейших слов.

— Тогда убери за собой посуду. Или предпочтёшь остаться в комнате?

— Нет.

— Тогда, пожалуйста, убери.

— Замечательно.

Миюри поднялась так, будто это ей стоило больших усилий, и, изображая послушание, понесла посуду на кухню. Вскоре она вернулась с кусочком вяленого мяса во рту. Коул не нашёл в себе сил напомнить ей, что девочки не должны есть на ходу.

— Теперь в церковь?

— Да... Ох, сначала мы должны поздороваться с господином Стефаном. Я не видел его с тех пор, как слёг.

Стефан представлял компанию Дива, имевшую отделения по всему северу. Он отвечал за дела торгового дома Дивы в портовом городе Атиф. Но, услышав эти слова, Миюри удивилась, и это не было игрой.

— Возможно, тебе не стоит этого делать, брат.

— Что?

— Ты забыл, как безжалостно ты ему угрожал под конец этой истории? Бородатый в самом деле испугался нас... тебя... правда.

В самом деле, в критический момент Коулу пришлось принудить Стефана сотрудничать с ними ради спасения Хайленд — убедить архиепископа в том, что произошло большое недоразумение. Для этого пришлось создать у него впечатление, что Коул с невероятно большой волчицей являются орудиями Бога. Их тогда пленили, и уже то, что они так легко сбежали, должно было казаться делом рук Господа. И к этому ещё Стефан увидел не только освободившегося Коула, рядом с ним стоял серебристый волк, вполне подходивший на роль карающего перста Божьего. Любой, увидев это, свидетельствовал бы о сверхъестественном явлении.

Конечно, если кто-то мог бы разозлить Бога, это была бы сама серебристая волчица — Миюри.

— Тебе, возможно, не стоит иметь с ним дело слишком часто, чтобы он мог немного успокоиться, — сухо улыбнулась она и продолжила. — Я чувствую, что обошлась с ним немного плохо.

На её лице появилось особое выражение, присущее только тем случаям, когда она знала, что какой-то из её розыгрышей зашёл слишком далеко.

— Ч-что, всё это было так ужасно?

В ответ она пожала плечами, как маленькая девочка, которая не могла помочь, но хотела казаться взрослой.

— Очень хорошо, тогда...

— Всё нормально, полагаю.

Коулу не хотелось причинять боль другим.

— Тогда сейчас идём в церковь.

Миюри кивнула, пережёвывая вяленое мясо.

Для больших городов вполне обычно, когда лишь пожилые оставшиеся не у дел жители задерживаются в церкви после утренней молитвы. Имея это в виду, Коул был сбит с толку, когда, открыв дверь, увидел огромную толпу.

— В очередь, в очередь, пожалуйста! Мы просим вас подавать любые запросы, не связанные с церковью, в совет!

Молодой человек, возможно, дьякон, в прямом смысле выделялся из остальной толпы, он забрался на что-то вроде ящика и кричал в коридоре со всей мочи, стараясь перекрыть общий гам. За толпой в коридоре Коул увидел, что и неф [пространство в здании, ограниченное рядами колонн — прим. перев.] был переполнен людьми. По их одежде он различил всевозможных торговцев, ремесленников, крестьян, пастухов и ещё людей, почему-то державших флагштоки с гербами торговых союзов.

— Ты прежде видел что-то подобное, брат? — спросила Миюри, немного наклонив голову, но Коул не мог ей ничего объяснить.

Казалось, в церкви проводят какой-то праздник. Он ещё не пришёл в себя, когда кто-то врезался в него сзади. Это был полный мужчина, напоминавший торговца.

— О, прости меня!.. Мм? О, человек Церкви! Превосходно. Я хотел спросить, где мы могли бы обсудить винный налог.

— А?

— Я слышал, что были проведены реформы, предписанные архиепископом, и мы из Братства таверн и постоялых дворов приходского переулка Шулазе хотим попросить его пересмотреть взносы на церемониальное вино, вот что.

Человек выглядел унылым, он опустил голову, положив руку на большой живот.

— А...

— Как ты знаешь, сверх того, что нам приходится платить налог за импорт вина, частенько мы не можем ничего получить, потому что корабли не приходят. Поэтому делать взнос за вино всякий раз, когда мы приходим на молитву, это слишком... О, вот выпечка, приготовленная девушками нашего прихода, и свечи. Пожалуйста, прими всё это.

Похоже, человек решил по одежде Коула, что тот является служителем Церкви, и потому он с радостным видом достал пакет и протянул его Коулу. Складывалось впечатление, что здание наполнили подобные этому человеку просители.

— О-о, извини, я не служу в Церкви. Я путешественник...

— Э-э? А, точно, что ли? Тогда как насчёт вот чего... Почему бы тебе не остаться в гостинице в приходской аллее Шулазе, пока ты в городе? У нас отличная еда и удобные кровати, всё готово для тебя. И, само собой, если тебе посчастливится встретиться с архиепископом, пожалуйста, расскажи ему про наши честность и благочестие, а также чтобы пересмотреть налог на вино. Н-ну как? Эй!

Настойчивый торговец торопливо уговаривал его остановиться в какой-то гостинице. Коул взял за руку Миюри, стоявшую рядом и почему-то ухмылявшуюся, затем, извиняясь, стал протискиваться сквозь толпу к своей цели. Казалось, последствия недавних беспорядков, охвативших город несколько дней назад, преобразовались в нечто большее, приведшее к ещё большему смятению людей.

Проще говоря, хотя горожане восстали и осудили злые дела Церкви, представлялось слишком опрометчивым ожидать, что всё утрясётся само собой, стоит только победить архиепископа. Наряду с городским советом, стоявшим во главе городского правления, Церковь также оказывала большое влияние. Жители города следовали решениям Церкви, результатом которых был сбор налогов на многие вещи. Каждый раз, когда архиепископ что-то придумывал и менял в своей политике, он не мог избежать договорённости со многими людьми. И если горожане думали, что изменения могут быть в их пользу, они бросались на его сторону, желая, чтобы о них не забыли.

Ощущая себя одним из людей, отчасти ответственных за эту проблему, Коул сжался от сожаления и ужаса.

Однако то, над чем он работал, не являлось маленьким усовершенствованием для северного портового города. Это должно было исправить все ошибки Церкви, накопившиеся за тысячу лет. Если бы это произошло, то наверняка вызвало бы сумятицу в десять, если не в тысячу раз больше. Сейчас не время поражаться ужасом из-за таких простых дел.

"О, Боже, пожалуйста, дай мне силы", — вздохнув, пробормотал Коул, чтобы подбодрить себя.

Хайленд должна быть где-то в центре суматохи, и он решил, что она, вероятно, находилась в зале заседаний. Смутно ощущалось, что поток людей двигался в том направлении. Они с Миюри пробирались сквозь толпу, пока, наконец, не увидели вход в зал заседаний. Большие входные двери оставили открытыми. Из толпы выбралась служанка с охапкой пергаментов в руках. Её волосы и овал лица прикрывала ткань, должно быть, из уважения к Церкви, но длинные волосы, выбившиеся из-под ткани, создавали впечатление, что служанка уже забегалась до изнеможения. Её глаза безотрывно смотрели в землю, пока она безропотно пробиралась сквозь буйную толпу. Она невольно притягивала взгляд: стройная, довольно высокого роста под стать её блестящим, хоть и растрёпанным светлым волосам.

Но Коул не мог долго разглядывать её, опасаясь проявить невежливость, он сразу отвернулся и тут же подумал о шагавшей рядом Миюри. Эта мысль заставило его занервничать.

— Что такое, брат? — спросила его спутница, изо всех сил стараясь не дать толпе раздавить себя. Озадаченное выражение её лица означало, что невысокая Миюри не заметила промелькнувшую служанку.

— О... Ничего, ничего, — ответил он, но мгновеньем позже снова бросил взгляд на служанку, словно пойманный ею на крючок.

Он невольно раскрыл рот и сразу закрыл, когда служанка посмотрела на него и мягким движением приложила палец к губам. Затем этим, удивительно чистым для девушки-работницы пальцем она указала глубже в церковь и живо ушла, не ожидая ответа. Ошеломлённому Коулу осталось лишь последовать за ней, и он, взяв Миюри за руку, повёл её в самую гущу собравшихся.

Некоторое время они следовали за служанкой, пока, наконец, не достигли лестницы, ведущей к колокольне, здесь людей уже не было.

— Что ж, — служанка бросила пергаменты в один из ящиков, именно для этого, видимо, сложенных в коридоре, сняла ткань с головы и пригладила ладонью волосы, приводя их в порядок.

И с этим жестом она вдруг сказочно преобразилась, всё, что выше плеч не было спрятано под платьем служанки, дышало самым возвышенным благородством. И в то же время она почему-то оставляла впечатление красивой вдовы.

— Какой сюрприз, наследница Хайленд, — назвал её по имени Коул, и Хайленд, истинно-благородная, от крови короля Уинфилда, чуть устало улыбнулась.

— Я бы не смогла выйти из той комнаты, если бы не этот сюрприз. Горожане просто роятся вокруг меня, когда я пытаюсь вернуться в торговый дом. Даже поздно вечером, и потому я остаюсь здесь. Надо признать, я рада, что меня не узнают в этом виде, но в то же время я чувствую себя немного странно.

Да, люди часто судят других лишь по одному внешнему виду. Коул вспомнил, как он ошибся, приняв Хайленд, одетую по-дорожному в мужскую одежду, за мужчину, хотя они сверяли свои мнения относительно Священного Писания ещё в Ньоххире, поэтому он не мог заставить себя рассмеяться её объяснению.

— Привет, маленькая госпожа. Как дела?

Надо думать, Миюри сразу узнала, кто это вырядился в одежду служанки, её кислый вид был ответом на вопрос. Впрочем, Хайленд осталась вполне этим довольной.

— Миюри, — Коул, конечно, не мог не обратить внимания на столь невежливое поведение.

Однако её спутница лишь раздражённо отвернулась, плечи Хайленд немедленно затряслись от смеха.

— Я думаю, это потому, что у меня сегодня нет конфет. Ну, ладно.

— Мне так жаль...

— Не, она просто насмешила меня, у меня будто появилась сестра, намного младше меня. Ну, как поживаешь?

— Мне намного лучше, спасибо, — поблагодарил он, как подобает вассалу благодарить своего сеньора, и Миюри бросила на него бесстрастный взгляд.

— Тут ты должен благодарить маленькую госпожу. Я не та, кто заботился о тебе.

Миюри хлопнул Коула по спине, соглашаясь с Хайленд, которая продолжила:

— Это именно мне пристало быть тебе благодарной. Ты спас жизнь мне и пламя праведной веры людям.

Коул посмотрел вверх, и Хайленд улыбнулась. Благородству нелегко склонить голову, но её чувства достаточно хорошо передались её улыбкой.

— Я не...

— Ты бы так поступил, даже если бы спасал мир, — усмехнулась она. — Хорошо, неважно. Как старший над тобой я просто выражу свою благодарность действием. Не то чтобы это было праздником по случаю твоего выздоровления, но почему бы нам не пообедать вместе? Мне приходится работать до самого рассвета, знаешь ли.

Она прижала руку к животу, совсем как Миюри недавно.

— А можно, мы будем есть мясо? — немедленно встряла та.

Коул хотел отругать её за беспрерывную дерзость в поведении, но Хайленд, похоже, её выходки действительно доставляли удовольствие. Да и у него самого сердце не лежало ругаться. Понятно, что Миюри поступала так именно потому, что знала, что Хайленд не будет сердиться.

— Я не против. Мне бы тоже хотелось немного мяса с изрядным количеством соли.

— Аа-у!

Бессмысленно напоминать Миюри, что она только что позавтракала.

— Тогда выйдем через заднюю дверь. Потерпи — у меня нет для нас крытой коляски. И по пути я хочу рассказать тебе о том, что будет дальше. Ты многое проспал.

Они приехали в этот город не наслаждаться отдыхом.

Коул выпрямился и кивнул, Хайленд ответила, чуть наклонив голову.

Они вышли через заднюю часть церкви на улицу, столь же тихую, сколь шумной была улица перед церковью. Хотя люди редко проходили через это место, в нём не чувствовалось опустошения или заброшенности. Состояние этого места можно было назвать 'спокойствием'. Возможно, из-за такого ясного неба, свойственного приморским городам с их удивительно сухим воздухом. А может, из-за уютных звуков домашней работы и плача ребёнка, доносившихся из небольшого окна одного из зданий, выровнявшихся вдоль улицы.

Город кипел от энергии людей, занятых своей повседневной жизнью.

— Пока всё идёт отлично, — сказала Хайленд и, грациозно подняв подол юбки, переступила через старую тощую собаку, лежавшую на земле и перегораживавшую улицу.

Коул осторожно прошёл по краю улицы и переступил только через её хвост. Когда приблизилась Миюри, старая собака уважительно этот хвост поджала. Для неё на вершине мироздания пребывала не знать или не агнец Божий, а девушка с волчьей кровью.

— Архиепископ города пообещал пересмотреть свои права, принятые им как должное, так же как и послабления в поборах, избрав отныне для себя жить простой жизнью. Конечно, когда он так говорит, это не означает уж слишком скудный образ жизни для архиепископа, но это всё же небывалый шаг. Десятина — ничто по сравнению с пожертвованиями, которые он получает каждую неделю, каждый месяц, каждый сезон от молитвы и праздников для личных нужд.

— Когда я вошёл в церковь, какой-то человек из братства одного из городских приходов пытался поговорить со мной о пожертвованиях вина.

У городских священников было много льгот.

— Да. Люди, толпящиеся в церкви, как раз все из таких. В этом городе четырнадцать приходов, которые называют себя переулками. Ремесленники и торговцы каждого прихода имеют собственные ассоциации, и есть даже несколько братств для их душевного спокойствия. Ты мог бы легко найти их с полсотни на один город. Есть ещё такие, что приходят с собственными интересами, и потому с ними довольно трудно иметь дело.

Даже в таком месте, как Ньоххира, где все друг друга знают, управление общиной было вызовом умению её главы. Коул не мог себе представить, сколько проблем управление доставляло Атифу, большому городу, требовавшему всё большего объёма ресурсов для нормальной работы.

— Сверх того, церкви соседних независимых городов и монастырей узнали о страшном накале гнева людей к Церкви, от них прибыло множество посланников. Они спрашивают: "должны ли и мы менять нашу политику?" И "насколько необходимо менять?"

Хотя в прошлом, надо полагать, Церковь тоже подвергалась критике, она редко приводила к открытому неповиновению. Какими бы сомнительными ни были действия Церкви, ни один не осмеливался бросить ей вызов. Люди смирились, привыкли к тому, что, насколько гнилой ни была организация, это всё же лучше, чем её отсутствие.

— К тому же есть много вопросов о переводе Священного Писания на обычный язык, то, над чем работал ты. Многим не нравилось, что священники монополизировали чтение святых произведений. Законы, призванные отбить охоту у Церкви к всё более наглому поведению, распространяются как лесной пожар. Это всё благодаря вам двоим.

Коул мог бы придумать сотню доводов, чтобы возразить Хайленд, но посчитал более учтивым просто принять её похвалу, поэтому он застенчиво улыбнулся и запечатлел её слова в памяти. Их работа ещё далека от завершения.

— Но огонь всегда должен быть управляем.

Идея просто позволить тлеющим углям реформ разгореться самим по себе, сжигая всё подряд, приведёт только к гражданской войне. А ведь они противостояли Церкви, у которой по всему миру было больше бастионов, чем у крупнейших торговых компаний. В такую войну нельзя вступать наудачу.

— Точно. Нам нужно добавить правильное количество топлива в огонь, а затем смотреть, куда дует ветер.

— И что, исходя из этого, мы будем делать дальше?

Пройдя вдоль улицы, они оказались в месте, именуемым Старым городом с тех пор, как Атиф был ещё маленьким городком. Коул знал это, потому что булыжник на земле был изрядно стёрт, уложенный весьма давно. И на здании даже красовалась бронзовая табличка с надписью "СТАРЫЙ ГОРОД". Он ощутил гордость за давних жителей, увидев, как ярко сияет начищенная табличка.

Места между зданиями оставалось мало для надлежащей площади, потому лавки с едой были расставлены вокруг небольшого колодца, тут же сапожники чинили обувь вперемежку с игравшими в карты местными стариками. Что привлекло особое внимание Коула, так это большие сети, покрывавшие полностью стены зданий. Они окружили всю площадь и даже свисали с крыши пятиэтажного здания. Казалось, что вся площадь была поймана.

Миюри потянула Коула за рукав:

— Брат, что это? Это для праздника?

— Выглядит, словно... Что-то такое. Вон та высохшая трава выкошена так, чтобы было похоже на рыбу, нет?

— Это явно праздник надежды на хороший улов приближающейся весной. В этой части города живут рыбаки Атифа, — ответила Хайленд, покупая одновременно в лавке четыре прутика с жареной селёдкой. Она дала один Коулу и два Миюри.

— Рыба наполняет живот на этой земле лучше пшеницы. А сражаться на пустое брюхо не может никто. Кстати... — Хайленд ненадолго помедлила, прежде чем продолжить. — Насколько хорошо вы двое плаваете?

Она многозначительно улыбнулась, сверкнув острыми зубками, и откусила от спины жареной рыбы.

Яростные ветры ревут боевым кличем. Подобные горам волны почти достают до неба. Вода, потоками льющаяся с палубы, еда, съеденная крысами. Никак не уснуть: корабль качает так, что пол почти меняется местами с потолком, и лёгкие исторгают больше воды, чем их обладатель её мог бы выпить. Когда некуда бежать, ничего не остаётся, кроме как молиться. Даже если сам ты можешь ещё выносить эти страх и муку, всё может сразу кончиться, когда корабль опрокинет порывом ветра. И ты просто безвестно и бесследно исчезаешь.

А посмотреть с другой стороны: названия кораблей и их стоимость размещены на больших листах бумаги в тавернах портового города, увенчанных килями различных судов. Довольно хорошо одетые торговцы целый день простоят перед этими бумагами, сложив руки и молясь. По верху листов грубо начертаны слова:

По воле Бога.

В этой таверне бьются об заклад: затонет корабль или нет. Эта проверка удачи здесь именуется иначе: страховка. Владелец отдаст пятую-шестую часть стоимости груза своему партнёру по закладу, и если судно затонет, вернёт деньги. Если не утонет, партнёр сохранит деньги. Подсчитано, что тонут примерно в каждом пятом морском путешествии, включая последствия нападения пиратов.

Любой, выбравшись за город в пасмурный ветреный день, мог встретить селян из тех, кто живёт у самого моря, стоящими на крышах и глядящими в море. Селяне ищут глазами эти глупые торговые суда, жадно пытающиеся проложить свой путь по пенящимся волнам. Они могут получить прибыль от груза, вынесенного на берег, если эти судёнышки разобьёт ветром, выбросит на скалы или просто накроет волной. Однако по договорённостям между крупными торговыми домами и землевладельцами любой груз, вынесенный на берег, по закону принадлежал землевладельцам. Вот почему для селян было немыслимо помогать потерпевшим кораблекрушение судам. Это бы означало проблемы с представителями землевладельцев. Тонущим пришлось бы завернуться в золото, чтобы их спасли, но золото сразу тонет.

Этот мир был адом. Вот истинное воплощение приключений.

Да благословит Бог тех, кто путешествует по морям.

В таверне, куда они пришли, собирались местные рыбаки, их работа на море начиналась ещё до рассвета и заканчивалась к полудню.

— Вот, по сути всё, — и аристократка королевства Уинфилд, страны, окружённой со всех сторон водой, озорно слизала куриный жир с пальцев.

Перед Коулом на столе расстилалось настоящее пиршество. Однако он не прикасался к еде — не отказ от мяса будущего священнослужителя был тому причиной, а история Хайленд. Большая модель корабля, свисающая с потолка, была украшена крыльями из куриных перьев, возможно, это была чья-то шутка. Коулу после истории о превратностях передвижения по морю показалось, что у этих крыльев был и более глубокий смысл.

— Ты просишь нас отправиться в такое морское путешествие? — спросил он тихим голосом.

Хайленд, впившаяся зубами в куриную ножку, взглянула на него. Её утончённость высвечивалась ещё сильнее во время еды, странно подчёркивая её женственность.

— О, мои извинения. Я не собиралась напугать тебя, — поспешно ответила наследница, будто воочию увидев всю глубину его проблем. Уложив слой курятины на ломоть овсяного хлеба, она вытерла рот.— Моя страна окружена водой, как ты знаешь. Мы говорим о кораблях и морях больше, чем о чём-либо ещё. Мы любим рассказы о приключениях на морях. Когда я была маленькой, старые моряки часто пугали меня своими историями.

Когда Коул представил юную Хайленд, завёрнутую в одеяло перед огнём и вслушивавшуюся в захватывающие истории, он не смог удержаться от улыбки. Однако не было бы ошибкой считать море ужасным местом, особенно в разгар зимы.

— Конечно, то, что я тебе сейчас рассказала, несколько преувеличено, но иногда и такие вещи могут... Хмм?

Коул проследил за взглядом Хайленд: сидевшая рядом с ним с приоткрытым ртом и расширившимися глазами Миюри выпустила из руки кусок хлеба и тянулась вперёд, жадно впитывая рассказ.

— Прик... лю... чения!.. — почти простонала она.

Если бы он не ткнул её в щёку, чуть не разрывавшуюся от волнения, она могла выпустить наружу уши и хвост.

— Не ожидай слишком многого. В этот раз я могу разочаровать тебя, — криво улыбнулась Хайленд.

Миюри быстро собрала крошки и высыпала их в суп, чтобы не пропали даром. Временами она всё ещё казалась семилетним мальчишкой.

— Но... но корабль? На море? Братик?

— Успокойся. Давай, положи хлеб, — сказал Коул, увидев, как её рука сдавила в руке кусок.

Миюри разволновалась, услышав о пиратах, когда они добрались до Атифа. Для девочки, родившейся и выросшей в Ньоххире, деревне горячих источников, откуда в любую сторону можно было увидеть только горы, захватывающие истории о море были непереносимо волнующими. Потребовалось немало усилий, чтобы освободить её пальцы от хлеба, который она сжимала.

— Мы наймём корабль, но не ждите долгого путешествия. Оно достаточно короткое, чтобы всегда был виден берег, и потом, ни один корабль не рискнёт отправиться, если погода будет хоть немного волноваться. Вы будете в море полдня, не больше. Это всего лишь небольшое плавание от порта до порта. И морская болезнь не доставит неприятностей, а когда вы проснётесь, вы уже к тому времени будете в порту.

Разъяснение Хайленд успокоило Коула, но оставила Миюри явно недовольной.

— Но это не значит, что не может случиться никаких проблем. Отсюда дальше к северу за епархией Атифа, вокруг островов, море сложнее для плавания. Ни один знаток никакой части света так далеко не заплывает. У островов свои правила, и они жестоки с чужаками. Погода часто меняется без предупреждения, и тень острова может исчезнуть в тумане, когда это понадобится тем, кто там заправляет, просто идеальная ловушка. Мы называем тех, кто господствует над этими островами... — она остановилась и посмотрела прямо в глаза Миюри, — ...пиратами.

— Пиратами! Хах!.. — вскричала Миюри, вскакивая со стула, и Коул, волнуясь, прикрыл ей рот ладонью и усадил обратно.

К счастью, таверна была заполнена моряками с красными лицами и дублёными шкурами вместо кожи, их такими словами не проймёшь.

Хайленд удовлетворённо улыбнулась, могло показаться, что она намеренно подначивала Миюри. Это могло оказаться вроде шутки, которую должен был рассказать аристократ, но слова её, скорее всего, заключали правду.

— И ты говоришь... обратить этих пиратов?

Пусть с ним было знание Священного Писания, он не мог остановить насилие изречениями. Он стоял на почве действительности достаточно твёрдо, чтобы хорошо осознавать, по крайней мере, это. Байки про миссионеров, обращавших головорезов в послушных щенков парой проповедей, были явными байками.

— Если ты обладаешь святостью, что пристыдила бы святых или... — Хайленд смущённо прищурилась и улыбнулась.

В руке она держала дешёвый эль, обычно подаваемый в тавернах матросам. Но она явно не была пьяна. Даже в Ньоххире он ни разу не видел её пьяной, а высокая устойчивость к выпивке считалась признаком благородства.

— Конечно, я не буду просить о чём-то настолько безрассудном. Я бы хотела только, чтобы ты использовал всю свою учёность.

— И это означает?..

— Мммм, — кивнула Хайленд, потом посмотрела в пространство, и хозяин, стоявший перед стойкой, поспешил к ней. Судя по всему, они не случайно пришли сюда.

Она сказала ему несколько слов, он исчез и вернулся с небольшим деревянным ящиком, перевязанным странным шнуром, в котором при ближайшем рассмотрении Коул распознал рыбью кожу, переплетённую наподобие пряжи. Развязав шнур, Хайленд открыла крышку, внутри на соломенной подстилке лежала чёрная статуэтка.

— О, кукла? — голос Миюри прозвучал на удивление девичьим и приятным, она радостно вскочила со стула, чтобы заглянуть в коробку, и вдруг краска сошла с её лица. — Постой... странно...

Он не мог заставить себя посмеяться над её непосредственностью, поскольку испытал то же смятение.

— Разве это не... Святая Мать? Но этот цвет? Почему?

Ему показалось, что перед ним обожжённая огнём деревянная статуэтка. Однако от её поверхности исходил красивый блеск, а детали были превосходно проработаны. Для него было очевидным, что это было законченное произведение, которое должно было выглядеть именно так.

— Она сделана из гагата, — сказала Хайленд, доставая чёрную фигурку Святой Матери. — Иногда он попадается в местах, где собирают торф и янтарь. Необычный камень.

Хайленд протянула статуэтку Коулу, и на мгновение тому показалось, что её следует отбросить прочь. Свет, отражённый ею теперь, когда он видел его, оказался совсем не тем, какой он себе мог вообразить.

— Они говорят, что это янтарь, превратившийся в уголь. Подобно янтарю этот камень притягивает пыль и шерсть, если его потереть, но в отличие от янтаря, попадая в огонь, он не тает, а сразу горит. Пахнет чем-то средним между торфом и углём. Этот запах напоминает мне о доме.

Торф и уголь встречались в изобилии в королевстве Уинфилд. Ньоххира же использовала дрова благодаря лесам, покрывавшим горы, а найти торф там было невозможно, его и не применяли. И только во время странствий Коул время от времени использовал торф в качестве топлива. Он передал гагатовую статуэтку Миюри, и она, восхищаясь фантастической отделкой, была также поражена лёгкостью материала.

— Они иногда вытачивают из него маленькие шарики и обманывают кого-нибудь, выдавая за чёрный жемчуг. Гагат — лишь редкость, а не ценность. Стоит не слишком дорого.

Хайленд забрала у Миюри статуэтку, вырезанную из гагата, и осторожно вернула в коробку.

— И есть земля, которая делает эти гагатовые статуэтки Святой Матери и горячо поклоняется им.

-Это ты об островах на севере, так?

Суровый край, где правят пираты.

— Как видишь, это замечательно выточенная статуэтка Святой Матери. Однако с тех пор, как местные обзавелись традицией считать жителей большой земли врагами, они держались на расстоянии от власти Церкви, ставшей на большой земле основой жизни. Когда-то в прошлом Церковь уже пыталась — и не раз — ввести это место в своё лоно, но, в конце концов, отступилась — слишком дорого обошлись эти попытки.

Как бы Коул на это ни смотрел, чёрная статуэтка Святой Матери, перевязанная шнуром из рыбьей кожи, отдавала ересью. Не составляло труда увидеть в ней атрибут верования, основанного на чёрной магии.

— И потому, — добавила Хайленд, — я хочу, чтобы ты отправился посмотреть, следует ли нам привести верующих этой земли в наши ряды.

Он поймал взгляд наследницы — взгляд не друга, пусть и сохранявшего дистанцию, блеск её глаз резал превосходством старшего по рангу.

— Церковь порой подозревает их в ереси, но их вера может быть и настоящей. Но может быть и так: хотя они создают такие прекрасные изваяния Святой Матери, но это лишь уловка, чтобы никому не подчиняться, раз уж их всё равно называют язычниками. Я знаю, ты сможешь сблизиться с ними и установить, истинна ли их вера или нет.

— Это...

— Позволь мне сказать по-другому. К какому бы мнению ты бы ни пришёл, оно сыграет большую роль в моих соображениях.

И она продемонстрировала ему улыбку, способную сбивать людей с толку.

В текущей ситуации число союзников, которых они собрали, не составляло проблемы. С другой же стороны, если один из их союзников оказался бы странной веры, Церковь обрела бы возможность усомниться в праведности королевства Уинфилд, и она такую возможность не упустит. Коул мог уверенно сказать, что одних слов будет мало. Потому, что она и использовала эти слова — "сыграет большую роль в моих соображениях".

Конечно, этот путь предполагал, что в мире люди склоняются перед знатью и следуют её указаниям. Он и Хайленд не были равны с самого начала, такие отношения обычно не позволяют им держать себя на одном уровне. Однако, кроме шутов, лишь священникам позволялось противостоять правителям.

Хайленд продолжала улыбаться, искушая и подталкивая Коула к действию.

— Очень хорошо, в меру моих знаний и веры я проверю истинность их убеждений.

Продолжая улыбаться, она пристально посмотрела на него и удовлетворённо кивнула. Потом её взгляд вдруг метнулся к Миюри, сидевшей рядом с ним.

— Есть что-то, что ты бы хотела сказать, маленькая госпожа? — спросила она с чарующей нежной улыбкой.

— Мой брат — трус, — заявила Миюри, хрустя хрящом куриной ножки. — Я не хочу смотреть, как его используют наподобие какого-то инструмента.

Коул посмотрел на неё и натолкнулся на ответный взгляд.

Она была беззаботной и своевольной, казалось, она никогда не думала ни о чём, кроме еды, при том, что её ум был выше любых ожиданий. Её мама была мудрой волчицей, которой когда-то поклонялись и называли богиней, а отец — выдающимся торговцем, высоко ценимым немногими избранными в северных землях. При таком происхождении нельзя пренебрегать проницательностью Миюри только потому, что она ещё ребёнок. И она уверенно подметила, как он постарался проглотить сомнения, пришедшие ему в голову, когда он задумался об этом поручении.

Но хотя он восхищался быстротой её сообразительности, Миюри ещё оставалась ребёнком.

— Не из страха перед высоким положением наследницы Хайленд я не задаю ей вопросов.

— Из-за чего же тогда?

— Я ей доверяю.

Миюри удивлённо расширила глаза и нахмурилась.

— Маленькая госпожа, твой брат отнюдь не послушный ягнёнок, как ты думаешь.

— Да-а?..

Неужели? — Миюри с сомнением посмотрела на Хайленд.

— Он верит, что, получив нужные сведения, я приму правильное решение. На эти ожидания необходимо ответить. Твой брат понимает, что я серьёзна в своих обязательствах, — добавила наследница, не считая нужным облечь всё в слова. Почему-то казалось, что эта перепалка её забавляет.

Миюри часто ставила взрослых в неловкое положение, но сейчас она сделала такое лицо, будто Хайленд разговаривала с ней на незнакомом языке. Она надолго притихла, возможно, оценивая услышанное.

— Когда я думаю об этом, — ответила, наконец, она, — я уверена, что в один день у него будут большие неприятности, потому что он в действительности не знал всего.

— Миюри, — одёрнул Коул.

Она посмотрела на него в ответ, потом указала на него пальцем и сказала:

— Ты можешь видеть только половину мира!

Она выводила это из того, что мир был заполнен мужчинами и женщинами, и его непонимание женщин составляло половину мира. А поскольку у людей были как хорошие, так и плохие стороны, то, не замечая плохого, он терял ещё половину от половины. Миюри искренне верила, что без неё Коул немедленно собьётся с пути и провалится в пропасть забвения.

— Вы вдвоём составляете отличную пару, — улыбнулась одними глазами Хайленд и продолжила говорить с лёгкой завистью на лице. — Вот почему я чувствую себя спокойно, оставляя его на тебя.

Наследница взяла в руки свой дешёвый эль. Может, ей казалось, что за элем она сумеет скрыть от остальных своё беспокойство. То, что она сказала дальше, показалось Коулу более-менее правильным.

— Когда Церковь сочла королевство Уинфилд врагом, которого следует сломить, пролив между Уинфилдом и большой землёй обрёл особую военную значимость.

Разговор внезапно перешёл с веры на более жёсткую тему. Речь пошла о том, о чём она прежде умалчивала, обещая принять его решение во внимание.

— Мы собрали существенные силы. Папе не хватает настоящего флота, который он мог бы назвать своим. Вероятно, он мог бы решиться на войну, используя корабли, изъятые у прибрежных городов. Вот почему я прибыла в портовый город Атиф — чтобы создать как можно больше союзников на этой стороне пролива.

Она отпила эля и осторожно поставила кружку на стол.

— И если война всё же разразится, она воспрепятствует поставкам в нашу островную страну. К нам не поступит пшеница, необходимое вино останется не более чем пожеланием. Тогда что остаётся?

Что за люди собрались в этой таверне? Взгляд Кола скользнул по супу на столе, в нём плавали куски рыбы.

— Рыба?

— Правильно. Пираты северных островов крепко держат богатые северной рыбой места, в том числе сельдяные. Если они станут нашими союзниками, мы получим доступ к продовольствию, а если врагом, произойдёт обратное.

Мир — это сложная карта распределения власти. Распутать эти переплетения — это совсем не то, что развязать обычный узел.

— Более того, они невероятно хорошо разбираются во всех видах морских судов. От них зависит, будем ли мы хозяевами в открытом море. Однако... — с нажимом произнесла Хайленд. — Наше праведное дело основано на праведной вере. Независимо от стратегической важности мы не примем их как соратников, если их убеждения искажены. Гнилая рыбина в бочке испортит всю рыбу.

Он доверял Хайленд, скажи такое кто-нибудь ещё — он бы не поверил.

Но тут её лицо расслабилось, губы тронула улыбка насмешки над собой.

— Надо сказать, я искренне надеюсь, что они не гниют... Но ты всё же сможешь съесть и подгнившую рыбу, если тщательно её приготовишь, даже если будешь немного беспокоиться. Все мои соратники, однако, голодают.

Как бы осторожна ни была Хайленд, это сражение вела не одна она. Другие аристократы короля Уинфилда могли выбрать более лёгкий путь. Во время этих событий то, чего Хайленд могла достигнуть в её ситуации, зависело от достоверности получаемых сведений. Для этого Коул должен был стать её глазами и ушами, на нём лежала огромная ответственность, но их дело стоило усилий. И к тому же ему просто было интересно посмотреть, что собой представляет незнакомая вера. Поэтому ему осталось спросить лишь одно:

— Когда мы отправляемся?

Хайленд допила эль и лишь затем ответила:

— Как насчёт — завтра?

Она доверилась Коулу и возложила на него миссию, теперь ему надо оправдать её ожидания. И его суждение о вере в Чёрную Мать повлияет на весь поток событий. Если они излишне поспешат взять пиратов в союзники, это может позже обернуться неприятностями, даже если на первых порах всё пойдёт хорошо. Возможно и то, что эти люди являются именно тем, что нужно их делу, даже если покажутся еретиками.

Во всяком случае, он был и напуган и осчастливлен тем, что она полагалась на его проницательность.

Похоже, Хайленд предложила отплытие на следующий день не из каприза и немедленно приступила к подготовке корабля. При всей срочности Коулу было ясно: в случае отказа ему не найдётся никакой работы, кроме бумажной. Рукопись его перевода Священного Писания на обычный язык, написанная здесь, в этом городе, была разослана учёным людям в Уинфилде, и Хайленд сказала, что оставалось лишь дожидаться их соображений. Ответ мог занять какое-то время. И потому, если бы он мог ещё где-то проявить свои знания, ему хотелось бы отправиться туда как можно скорее. Если честно, северные моря были для него неизвестным, пугающим местом, но также и прекрасным случаем расширить кругозор. Возможность подвигнуть себя сделать всё, на что он способен.

Поев и расставшись с Хайленд, Коул с Миюри направились на рынок Атифа. Им, конечно, недоставало тёплой одежды для путешествия в северные моря. К счастью, город предлагал много одежды, беспрерывная работа порта означала, что множество людей проходило через него. Впрочем, богатство выбора заключало в себе не только достоинства, дело в том, что лавок было много, и Миюри потратила кучу времени, таща Коула за собой из одной лавки в другую. В каждой она перебирала ворох одежды и спрашивала его мнение, отвлекая от обдумывания предстоящего дела.

Миюри, дёрнув за полу плаща, в очередной раз прервала его занятие.

— Эй, брат, — её голос звучал беззаботно, — что симпатичнее, это из меха или это кожаное?

Но ему это было не интересно, он лишь негромко проговорил:

— Выбери что-нибудь недорогое и тёплое.

Прежде Миюри всякий раз делала расстроенное лицо, но тут она вдруг спросила:

— Отлично, тогда позволь мне задать другой вопрос. Какой из них тебе больше нравится?

Вместо того чтобы мило улыбнуться она уставилась ему прямо в глаза. Казалось таким невинным и милым, что она надеялась выразить свою влюблённость одеждой, которая ему бы понравилась, но её притворство всегда терпело неудачу. Её переполняли юность и энергия, а вместе с ними и нетерпеливость.

— Недорогое и тёплое... Отлично. Отлично, тогда...

Чтобы успокоить Миюри, уже обнажившую свои клыки, он сравнил две накидки и указал на ту, что была, кажется, из оленьего меха, он чувствовал, что грубая шерсть подойдёт ей куда лучше, чем что-то мягкое и пушистое.

Миюри пристально посмотрела на указанную накидку и вздохнула.

— Ты слеп, когда дело касается одежды.

Он не стал ей говорить, что она не должна была говорить такого, раз сама заставила его выбирать.

— Но если ты выбрал эту, её я и возьму! — вдруг улыбнулась она и со счастливым видом обняла мех.

У него в груди кольнуло, когда он подумал, что выбирал бы осторожней, если бы знал, что она будет так счастлива. Его внимание к ней не имело бы большого значения, раз он не мог ответить взаимностью на её чувства, так что проблем бы не было.

Вздох...

— Хорошо, дальше нам понадобятся перчатки, шляпы и мешочки для грелок...

Многое ещё следовало купить. По крайней мере, легче от осознания, что оплачивает всё Хайленд, но всё же, всякий раз выкладывая серебряную монету с изображением солнца, обращавшуюся в этих местах, он чувствовал что-то вроде вины. В последнее время он отошёл от умеренности и бережливости.

Пока Коул думал о том, что ему следует сосредоточиться, Миюри вдруг с самым серьёзным выражением лица заявила:

— Нам ещё понадобятся меч и щит, правильно?

Должно быть, образ приключенческой истории полностью захватил её голову с того момента, как она уловила слово "пираты".

— Нет.

— А-а-ау-у...

Её разочарование было слишком очевидным. Она взяла меховую накидку, за которую они только что заплатили, и быстро свернула её, чтобы было удобней нести на спине. Даже когда она доказала, что способна успешно работать посыльным в компании, всё, что выходило из её уст, было наполнено фантазиями и мечтами. Подумав, как далеко по всему миру прозвучит её доброе имя, если она возьмёт себя в руки, он вздохнул.

— Мы же будем таранить нашу добычу в борт, а затем, издавая боевой клич, с мечом во рту, будем прыгать на другой корабль, разве не так?

Она поднесла руку ко рту и скрипнула зубами, будто действительно сжимала ими меч. Коул ощутил нарастающее раздражение и не только потому, что этот звук напомнил скрежет, с которым зубы сдирают поджаренное мясо с прута.

— Как же ты издашь боевой клич с мечом во рту?

— У-у... Постой, что? — переспросила она с отсутствующим видом.

— Слушай, ты не можешь просто так верить историям о пиратах, если не можешь проверить их правдивость. Лучше подумай серьёзно о холоде, с которым тебе скоро придётся столкнуться.

Миюри взяла с собой из Ньоххиры лёгкую одежду ради впечатления, которое хотела произвести на него, она была худенькая, без жирка под кожей. У неё был тёплый хвост, но его нельзя показывать обычным людям. А в том месте, где леденящий дождь и замерзающее море были постоянным явлением, слишком много слоёв толстой и тёплой одежды не бывает.

— Всё в порядке. В Ньоххире тоже полно снега.

— В Ньоххире нет ветра. Морской ветер продерёт тебя до костей.

Не считая того, что в слишком холодные ночи в Ньоххире люди могли согреться в горячих источниках. Услышав его вопрос, Миюри вдруг молча уставилась на него.

— В чём дело?

— Ты когда-нибудь бывал в холодном море, брат? — с удивлением и недоверием в голосе спросила она. Может быть, она хотела показать, насколько он несправедлив.

— Бывал. Я плавал в королевство Уинфилд на корабле в самую зиму. Было очень холодно.

— Правда? Когда?!

— Это было, когда я только-только встретил твоих маму и папу, так что... достаточно много времени назад.

В тот самый холод Хоро, мать Миюри, восторженно носилась по палубе и наслаждалась видом моря, но Коул был ещё ребенком и боялся кораблей, он лишь цеплялся за Лоуренса, вот, что отложилось в его памяти.

— У меня опыта куда больше твоего по части путешествий. Так что ты должна меня слушаться.

Опыт больше, чем рассуждения, нашёл отклик в каком-то уголке сознания Миюри. Она казалась недовольной, но нехотя кивнула.

Накупив кучу снаряжения для поездки, они вернулись в торговый дом, чтобы упаковать купленные тёплую одежду и еду, которая может долго храниться. Раз они собирались отправиться уже на следующий день, было бы стыдно позволить приказу об отплытии застать их врасплох. Закончили они уже затемно. Упаковав под конец одеяло, Миюри рухнула на кровать.

— Я устала... Так много.

Если бы Миюри надела на спину мешок, стоявший в углу, он, вероятно, был бы больше её. Коул представил это себе и слегка улыбнулся.

— Это почти что...

— Большое приключение! — Миюри села на кровати, скрестив ноги, и счастливо улыбнулась. Он испытал некоторое замешательство, она вела себя так естественно, и это ей так подходило, что было почти бестактно ругать её за невоспитанность.

— Большое приключение... Ну да, ты не ошиблась.

Хотя эта девочка-сорванец устала от сборов, мешок, попадая ей на глаза, заставлял её улыбаться в предвкушении. Коул, напротив, мог лишь вздыхать.

— Брат, что не так? Ты проголодался?

Он не был уверен, не шутит ли она... Нет, похоже, она спросила всерьёз. Вздох.

— Нет. Совсем нет, — ответил он и положил руку на кожаный чехол священного писания, лежавшего на столе в комнате. — Я не знаю, что произойдёт в северных морях за это время. Когда я думаю о том, что может случиться...

Он был бы, вероятно, не в силах ей помочь. Хотя опасности являлись неотъемлемой частью путешествий, место, куда они направлялись, представлялось особенно неумолимым. Тепло доносилось до его ладони, касавшейся обложки Священного Писания, в котором, как он полагал, таилась сила. Он выжал и всё тело, и всю душу, чтобы перевести недоступный многим текст Церкви на обычный язык, и чувствовал, что этим деянием его вера углубилась. Его вера истинна. Бог освещал его путь.

Но, несмотря на это, своё беспокойство ему не так легко было отбросить.

— Брат, — вдруг послышался голос прямо за спиной, — всё будет в порядке.

Он обернулся, там оказалась Миюри, торжествующе улыбавшаяся, как всегда.

— Ты всегда видишь будущее таким хорошим.

— А ты таким плохим. Смотри — быстро состаришься.

Собственно, а чего хорошего для мужчины в его возрасте выглядеть слишком молодо? Во всяком случае, он хотел бы, чтобы слова Миюри осуществились. На его лице отобразилась мысль: "Как ты думаешь, за кого я беспокоюсь?", и она улыбнулась, обнажив зубы.

— Всё будет чудесно, — она протиснулась мимо него и, подпрыгнув, уселась на стол позади него, потом, зная, о чём он беспокоится, сказала одну вещь. — Если ты упадёшь в море, я обязательно прыгну тебя спасать.

Если он продолжит её предостерегать, она закроет уши и сделает вид, что не слышит. Коул действительно беспокоился. Если что-то случится с Миюри, он никогда не сможет объяснить это Лоуренсу и Хоро, которые ждут их в Ньоххире. Он даже подумал, что лучше всего было бы оставить её, как бы Миюри ни злилась, но в этот момент девушка вдруг спокойно улыбнулась. Такое же выражение он видел на лице её матери, мудрой волчицы Хоро.

— Ну, ты, возможно, не сможешь меня спасти, но я могу сказать вот что, — она потянулась и коснулась нежными пальцами его груди, — если бы ты упал в холодное, тёмное море, я бы сразу же бросилась за тобой. Я не оставлю тебя одного, и пока я с тобой, мне не будет дела до пучины моря.

Миюри обожала героические и любовные истории и не слишком ясно отличала вымысел от реальности. Она всегда верила, что будет главным героем. То, что она казалась немного смущённой после таких слов, свидетельствовало, что она немного повзрослела. Чуть погодя её пальчик начал буравить кожаный переплёт писания, словно пытаясь скрыть смущение своей хозяйки.

— М-Миюри, прекрати, там останется след, — беспокойно запротестовал он, но она уже вернулась от смущения к обычной своей дерзости.

— Хммм. Что такого чудесного в этой книге? Спорим, Бог, о котором они там говорят, лишь спокойно продолжит спать, если ты упадешь в море, брат. Но я — другое дело.

Она хлопнула по обложке и с довольной улыбкой приблизила к нему своё лицо.

— В итоге ты выберешь меня, верно?

Её рассуждение было подобно топору, пробивающемуся сквозь что угодно. Миюри всегда следила за своей целью, преследовала её на высшей скорости, кусая изо всех сил. Она могла немного стесняться, но не сомневаться. Она была прямолинейна, как луч света, пронизывающий толщу облаков и освещающий землю в пасмурный день. В этом заключалось её обаяние, и это часто давало хорошие результаты.

Однако Миюри становилась достаточно взрослой. Ей нужно было знать, что неверная оценка последствий — это не смелость, а незрелость. Он понравился ей как представитель мужского рода, потому что она чувствовала себя в безопасности с ним с самого детства. Это чувство, скорее всего, было порождено той мягкостью, которую он проявлял к ней в разных случаях.

Миюри снова села на стол.

— Я могу сказать одно, — Коул протянул руку, чтобы коснуться её щеки, и она, закрыв один глаз, наклонила голову. — На мне лежит обязанность благополучно доставить тебя домой в Ньоххиру. Ты должна в первую очередь заботиться о своей безопасности. Если с тобой что-то случится, я уже никогда не смогу встретиться с Лоуренсом и Хоро.

Чувствуя его руку на своей мягкой щеке, Миюри жмурилась и постукивала ногами о стол. И не отвечала.

— И что ты мне скажешь?

Она открыла глаза и посмотрела на него. Его озадачило ощущение некоторой зрелости, исходившее от её взгляда. Должно быть, она чувствовала уместность каких-то серьёзных слов, но, попытавшись что-то произнести, остановилась. И эта девушка-сорванец снова закрыла глаза и сказала лишь:

— Ладно.

Коула разочаровал такой безразличный ответ. Или, может, он просто вообразил себе это. Он посмотрел на Миюри и вдруг услышал урчание в её животе.

— Я хочу есть, — заявила она с улыбкой, и все следы настроения предыдущих мгновений развеялись. — Эй, брат, нам же совсем не удастся поесть мяса, когда отправимся на острова, так ведь? Поэтому я хочу сегодня мяса.

Она спрыгнула со стола, вернувшись в своё обычное состояние. Прямо щенок, выпрашивающий лакомство.

— Ты ела курятину за обедом с наследницей Хайленд, сушёное мясо — утром, и вчера какое-то мясо на прутиках, разве нет?

— Ты такой мелочный... — пожаловалась Миюри, потом схватила свою накидку, набросила на плечи и побежала к двери. — Ну же!

Она открыла дверь левой рукой, видимо, предлагая ему идти справа от неё. Её улыбка не оставляла места сомнению, что Коул возьмёт её за правую руку и уже не сможет помочь ей с дверью. Ему оставалось лишь улыбнуться и действительно взять её за руку, и она крепко сжала его ладонь.

В конце концов, их отношения достаточно прочные и не могут измениться так легко. Нет нужды заставлять их меняться во что-то иное.

Наблюдая, как она невинно бегает между прилавками, он молился, чтобы они ещё долго могли продолжать жить так мирно.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Корабль, на котором они должны были плыть, оказался куда лучше, чем предполагал Коул, его бы хватило, чтобы втиснуть и сотню человек, если загнать на борт, как овец. Правда, он не был предназначен именно для них и не принадлежал компании Дива. Один из её торговых кораблей, только вернувшийся с северных островов, должен был задержаться на несколько дней для разгрузки и последующей загрузки, и потому было решено договориться с судном другой компании.

Капитану корабля не сообщили истинных намерений пассажиров, если пираты, действовавшие в этих водах, узнают, что на корабле присутствуют лица с поручением от влиятельных сил королевства Уинфилд, за ними могут начать следить, а недопонимание может породить ненужные неприятности. Потому Коул и Миюри представлялись служителями Церкви, странствующими по приказу одного аристократа в поисках места для строительства монастыря.

Несомненно, Хайленд знала, что Коулу весьма хорошо известно, насколько ложь противоречит учению Бога, и потому сообщила, что один из её родственников-аристократов действительно подумывал о поиске такого места. Некоторые северные острова не были заселены, что придавало достоверности такому предлогу, который к тому же пригодился бы и в расспросах о Чёрной Матери, так что это был превосходный план.

Их целью являлся портовый город Цезоне на самом большом из северных островов. Путешествие должно было продлиться примерно два-три дня плавания от острова к острову — словно по ступенькам воображаемой лестницы. Им было поручено побольше расспросить торговцев о северных островах, когда они на первом острове остановятся в торговом доме компании Дива. Одновременно им надо было удостовериться в том, что, занимаясь установлением истинности веры пиратов северных морей, они не привлекут себе особого внимания. Решение, отнестись ли к пиратам как к возможным союзникам, было решением политическим, и если вера пиратов окажется еретической, путешественники, конечно же, не предпримут никаких попыток обратить их.

Отплывая, они оповестили об этом Хайленд через посыльного и получили ответ: "Я признательна за то, что услышала это". Учитывая, насколько наследница была занята и сколько посланий доставляли ей помощники, она не могла держать за руку Коула и Миюри на всём их пути. Её внимание проявилось вполне ясно уже тем, что она обеспечила им места на самом большом из торговых кораблей и отправила к ним посыльного с ответом.

Коул вновь подтвердил решимость работать изо всех сил:

"Хорошо, тогда мы будем вашими глазами и ушами на их земле".

Он передал это посланнику вместе с крепким рукопожатием и взошёл по трапу на борт корабля. Портовый город Атиф кипел, как всегда. Над головой распростёрлось прекрасное голубое небо, слабый ветерок шелестел парусами. Коул посчитал, что путешествие может оказаться лёгким.

Когда он ступил на палубу, из-за груды товара выглянуло лицо Миюри, одетой в ту практичную накидку из оленьего меха, что он выбрал ей на рынке. Накидка удерживалась завязками на поясе. Шерстяной шарф из королевства Уинфилд укрывал ей шею. А сверху всего льняной плащ с капюшоном. Она была более чем готова встретить приход холодов. Девушка жаловалась, что такое одеяние было не слишком красивым, что в глазах Коула являлось явным преимуществом — под такой одеждой не различить, девушка это или юноша. А странствующий священник, путешествующий в поисках места под строительство монастыря вместе с молодой девушкой, породил бы дурные слухи.

— Я заняла нам место, брат, — сказала она, дожидаясь его на корме возле горы шкур.

— Тебе не нужно было делать что-то подобное... И что ты делаешь здесь? Почему не в трюме? Не слишком ли холодно здесь?

"Место" на корме, правда, было частично прикрыто от ветра, но Коул хотел, чтобы их хотя бы окружали стены, а на палубе точно было холодно. Тогда Миюри упёрла руки в бока и изумлённо вздохнула.

— Ффухх. Вот что выдаёт твою неопытность, если дело доходит до корабле.

— Что-о?

— В трюме темно и сыро, и там разводятся крысы, клещи, вши и мухи!

Корабль, на котором давным-давно плавал Коул, был не таким уж плохим, но Миюри недавно немного поработала для торгового дома Дивы в Атифе. Её опыт работы с грузом в порту нельзя не принимать в расчёт.

— Э-эмм... Отлично. Однако если станет слишком холодно, мы сойдём вниз.

Миюри пожала плечами.

Вскоре грузчики завершили свою работу. Трап убрали, верёвку, швартовавшую корабль к пристани, втянули и подняли якорь. С кораблём управлялось пять человек. Из пассажиров же, кроме Коула и Миюри, на корабле плыло ещё несколько человек, все — торговцы.

— Брат, посмотри вниз, — показала на воду Миюри, цепляясь за край борта.

Он выглянул и увидел, как выдвигаются длинные весла, напомнившие крылья птицы. На этой стороне их было два, если, предположил он, на другой стороне столько же, значит, гребцов должно быть четверо.

— Это потому что нельзя использовать паруса, когда нет ветра. Они хотят отойти от берега и добраться до нужного течения, тогда им останется только спать, пока не доберёмся до севера, — уверенно объяснила Миюри, поразив Коула своими познаниями. Впрочем, всё это она, вероятно, подслушала, работая посыльным мальчишкой. Коул улыбнулся, прислонившись к борту, и посмотрел на небо. Он видел прекрасные паруса, ожидавшие возможности расправиться на ветру, они крепились на двух мачтах — одна спереди, другая сзади.

Корабль был шириной в половину своей длины и потому казался толстячком — обычная форма для торговых судов, которые грузили больше товаром, чем людьми. Из северных морей обычно везли рыбу, янтарь и руды, например, железо, а на север — пшеницу, вино, вяленое мясо, а также готовые металлические, деревянные или даже кожаные изделия, вроде тех, у груды которых они устроились.

В порту при отплытии стояли и корабли покрупнее, но и такого было вполне достаточно, чтобы вместить все товары рынка небольшого города. Хотя Коул в детстве и постранствовал вместе с торговцем, он остро ощутил разницу масштаба торговли торговца-одиночки и корабельной морской торговли.

Корабль на выходе из порта прошёл по реке под огромной цепью, натянутой против атак на город с моря. Коул, наконец, почувствовал, что действительно отправляется в плавание под парусом.

— Кстати, Миюри, у тебя нет морской болезни?

Прежде он слышал от торговца, лучший способ избежать морской болезни — поменьше бывать на верхней палубе, сосредоточиться на чём-то отвлечённом или просто спать. Торговец также предупреждал ни в коем случае не смотреть вниз и на свои ноги.

— Нет, совсем нет. Посмотри, брат, посмотри на этих рыб! Я бы сейчас так бы и нырнула с гарпуном!

Не прячь она сейчас свой хвост, он бы, конечно, вилял от её азарта. Коул стал смотреть в небо, раздражённый её обычным отношением, там кружили одни морские птицы, пронзительно кричавшие над палубой, возможно, предполагавшие, что корабль доставлял рыбу.

Пока он раздумывал над этим, корабль покинул порт в устье реки, и вёсла вернулись на своё место. Но он заметил, что вёсла больше не бьют по воде, лишь когда ощутил ветер на своей щеке. На палубу поднялись взмокшие от гребли мужчины. Они стали тянуть за верёвки, выставляя паруса и постепенно меняя курс корабля к северу.

— Братик, братик, мы посреди моря! Это просто здорово!

Глаза Миюри сверкали из-под капюшона. Она родилась и выросла среди гор, всё в море было для неё новым, но и без этого море её бы будоражило куда больше прочих, она была просто вне себя от восторга и не обращала на порывы ветра, бьющие по щекам, недаром она была дочерью Хоро. Глядя на неё, Коул подумал, что позволить ей сопровождать его на самом деле не так уж страшно. В конце концов, что может быть лучше счастливой Миюри!

Небо было ясным, ветер не слишком сильным, и под крики морских птиц и ленивую качку корабля создавалось настроение пьяной вечеринки в выходной день. Вообще-то Коул хотел подумать над переводом Священного Писания на обычный язык, особенно некоторых абстрактных слов, найти то, что бы его самого устроило, но внезапно ощутил сонливость. Ему вдруг почудилось, будто он снова сидит в горячей воде в купальне Ньоххиры. Осознав, что это лишь дрёма, он всё же не мог бороться с её умиротворяющим искушением. И в этот момент шелест ткани заставил его проснуться.

— Мм... Миюри?

Она сидела рядом, обняв колени и закрыв глаза, но явно не спала, её горло то и дело двигалось, будто она пыталась что-то проглотить. Корабль качало взад и вперёд, взад и вперёд. Девушка словно заметила его взгляд и встрепенулась, как от подозрительного звука посреди ночи.

— Миюри, какая ты бледная... — только и успел он вымолвить.

Она вдруг вскочила и перегнулась через борт. Прежде чем он успел что-то сказать, её спина напряглась, он услышал, что её вырвало. Теперь она уже не была той живой и неукротимой девушкой. Но, хотя ему её и было жаль, в какой-то мере он всё же ощутил удовлетворение и не мог не улыбнуться, растирая ей спину.

— Это потому, что ты не слушаешь меня — сказал он, воспользовавшись возможностью упрекнуть её.

Миюри, вся бледная, с укором уставилась на него, но её вспышка тут же была потушена тошнотой. Она застонала, но, освободив желудок, кажется, почувствовала себя немного лучше и, прополоскав рот водой из меха, расстелила на полу плащ и стала ослаблять всё, что стесняло её тело, начав с шарфа. Как Коул узнал заранее от торговцев компании Дива заранее, теперь ей оставалось лишь лечь на спину и поспать, и тогда станет намного лучше.

Она улеглась на плащ, часто дыша, цвет её лица был ужасен, но, почувствовав, что он положил её голову себе на колени, она нашла ощупью его руку и крепко сжала. Миюри всегда вставляла шпильки по поводу его глупости, равно как и по другим поводам, но ей была присуща и эта приятная сторона. Коул не слишком беспокоился, зная, что от морской болезни не умирают, и ему захотелось немного поддразнить её.

— И как же ты сможешь спасти меня, если понадобится?

Её мучительно сжатые веки чуть приоткрылись, она раздражённо стиснула губы. А потом впилась ногтями в его ладонь, за которую держалась.

— Брат, ты... безобразник...

— Я знаю, я знаю, — похлопал он её по голове.

Девушка сразу закрыла глаза, возможно, решив, что может и не победить, как бы она ни старалась. Коул, улыбаясь, посмотрел на неё, желая, чтобы Миюри хотя бы наполовину вела себя как обычно.

— Брат? — вдруг позвала она.

— Да?

— Меня сейчас вырвет.

— Что?! Ты... сейчас... сейчас, подожди!

Не обращая внимания на его переживания, Миюри повернулась набок и оглянулась на него. Её изогнутая спина несколько раз жестоко дёрнулась, словно её уже рвало, лицо даже самого Коула стало терять цвет. Он не знал, обхватить ли её за тонкие плечи, отпустить ли руку, её только нужно было отвести к борту...

И тут до него дошло.

— Э-хе-хех... — вздохнула Миюри с всё ещё напряжённым лицом, но улыбаясь своей маленькой мести.

Ему никогда не победить её в поддразнивании или хитрости. Миюри снова легла на спину.

— Ну, в самом деле... — вздохнул Коул, ощущая смесь облегчения и раздражения.

Конечно, её голова снова вернулась к нему на колени, и он так и не выпустил её руки. Она была белее свечи, и всё же её застывшие губы немного расслабились. Сила её духа больше впечатлила его, чем рассердила.

— Ты меня победила.

Его признание тронуло лёгкой улыбкой её губы, она медленно выдохнула. Её тело успокоилось, дыхание стало медленнее и глубже. Лучшее средство против морской болезни — сон.

Коул погладил голову своей младшей сестры-сорванца и сказал:

— Выспись хорошенько.

Они миновали несколько отдельных островков и шхер, но пока не дошли до места, куда должен был причалить корабль. Путешествия, в которых Коул не мог ухватить направление и расстояние, были ему в тягость, а по этому незнакомому морю в особенности. Солнце уже садилось, Миюри всё спала, когда она иногда поворачивалась, он поправлял её одеяло. Ветер кусал его щёки, шум волн всё усиливался, становясь почти непереносимым. И вот тут Коул заметил в подступавших сумерках силуэт довольно большого острова. Поняв, что корабль движется прямо к нему, он, наконец, почувствовал облегчение. Вероятно, там и находился упомянутый Хайленд торговый дом Дивы.

— Миюри, — осторожно потряс её за плечо он, и девушка, всё ещё весьма бледная, открыла глаза. — Мы почти в порту. Скоро нам сходить на берег.

Она смотрела прямо на него, но Коул не был уверен, осознаёт ли она происходящее.

— Тебе ещё нехорошо?

Сначала Миюри лишь неуверенно смотрела на него, затем закрыла глаза и кивнула. Она показалась ему маленькой слабой девочкой.

— Так, ну, с тобой всё в порядке, — похлопал он её по голове, она отозвалась тихим стоном. — У нас много вещей, я не смогу нести всё и в придачу тебя. Готовься, пойдёшь сама.

Миюри нарочито надулась, значит, ей точно стало лучше. Сдавшись, она, наконец, села — то ли зная, что он видит её насквозь, то ли помня о предстоящем приключении. Всё же она ещё не совсем оправилась, и Коул сложил одеяла и остальные её вещи поверх своих.

— Будем сходить с корабля, постарайся не упасть в воду, — сказал он на полном серьёзе, но она, нахмурившись, лишь похлопала его по спине.

Корабль уверенно приближался к порту. Когда Коул уже мог разглядеть лица людей на стоявших там кораблях, матросы уже умело убирали паруса. Затем штурман, стоявший на носу корабля, отдал команду рулевому на корме. Судно проскользило по воде и благополучно остановилось у причала. Выдвинули трап, и на борт устремились портовые работники. Моряки и торговцы начали с ними торговлю.

Коул не был уверен, правильно ли им будет просто сойти, но, подумав, что он и Миюри будут только мешать на палубе, потянул спутницу за руку и сошёл с ней с корабля. Трап оказался не таким устойчивым, как в Атифе, заставив его понервничать, но всё прошло благополучно, и чувство твёрдой почвы под ногами после половины дня плавания принесло невыразимое облегчение.

— Всё хорошо, теперь пойдём и остановимся в торговом доме Дива...

Укладывая поудобней свой груз за спиной Коул заметил, что Миюри остановилась, глядя безучастно. Он подошёл, опасаясь, что у неё слабость или кружится голова. Глядя на остров, она тихо сказала:

— Такой печальный вид...

Она смотрела на раздражающе беспорядочное движение птиц, которые, суетясь и толкаясь, кружили над головами, там и тут бездомные собаки и кошки, притаившись, по привычке сторожили возможность стянуть рыбину у рыбаков, да только тех, однако, нигде не было видно. На нескольких пришвартованных кораблях, в том числе крупных, споро работали моряки, но кроме них не было видно ни души. Коул мог сосчитать большие здания по пальцам одной руки, большинство из них были огорожены. Голые холмы без единого дерева, начинались сразу за зданиями и дополняли общий безрадостный вид. Будь холмы целиком укрыты снегом, место выглядело бы иначе, но снег лежал редкими клочками, отчего, казалось, становилось ещё холоднее. Весь берег был усеян белыми, словно кость, обломками деревьев, вынесенных на берег волнами, усиливая ощущение покинутости и одиночества. Даже моряки, приплывшие на одном корабле с Коулом и Миюри, не перекидывались шутками и словами, а, ссутулившись, брели к зданию, которое предоставит им ночлег. Это место не располагало к веселью.

Для девочки, родившейся и выросшей в Ньоххире, наполненной песнями, танцами и смехом, в деревне, утопающей в горах, такая мрачная обстановка была невообразимой.

— Я здесь, — Коул сжал руку Миюри через оленью кожу перчатки, и она посмотрела красивыми глазами между капюшоном и шарфом.

— Ты иногда похож на себя, брат, — сказала она и стукнула его плечиком. — И? Где мы остановимся сегодня вечером?

— Нам ещё надо найти, где остановиться, но я не думаю, что мы заблудимся.

— Я хочу скорей к огню!

Закат на берегу северного моря, как и следовало ожидать, был холодным и казался просто ужасным. Две фигурки брели по пустому, одинокому порту.

Однако найти среди немногочисленных зданий торговый дом компании Дива не составило труда. Это был величественный дом, словно перенесённый сюда прямо из Атифа, и он будто старался переждать местную зиму, сопротивляясь пронизывающему ветру, жестоко трепавшему покорно смирившиеся с его мощью флаги.

Коул постучался в тяжёлую дверь, способную защитить здание от штормовых ветров. Немного погодя появился заросший, пузатый торговец.

— О? Как необычно. Странствующий падре?

— Мы направляемся по некоторым причинам на северные острова. Вот рекомендательное письмо от господина Стефана из торгового дома в Атифе.

Конечно, это было то самое, что сама Хайленд написала от его имени.

— О? — торговец прищурился и, взяв письмо, отодвинул своё объёмное тело в сторону. — Ладно, на дворе холодно. Почему бы вам не войти?

— Спасибо.

Они перешагнули порог и оказались в бессмысленно большом зале, в котором пол представлял собой ту же самую землю, что и снаружи. Здесь были и непременные небольшие столики со стульями, совершенно не подходившие объёму зала. Где-то далеко на противоположной стене висели карта этих мест и флаг с эмблемой компании. Ощущение неспешности в этом месте немного смягчало навязчивость пронизывающих сквозняков, пробиравшихся извне.

— Пожалуйста, пристраивайтесь у печи. Я принесу вам немного попить.

Торговец указал на нечто, размещавшееся прямо в центре зала, что можно было только назвать печью. Она была железной и поражала воображение своей основательностью, дымоход у неё выходил прямо в потолок. В щели деревянной заслонки Коул уловил неверные отблески пламени.

— Дрова им приносит море...

Сиденьем у очага служил кусок ствола дерева вроде тех, что они видели на берегу. Возможно, Миюри вообразила себе, как кто-то, сгорбившись и трясясь от холода, собирает дрова под свинцовым небом у берега, в который бьют ледяные волны. Такая работа представлялась тяжёлым трудом, почти наказанием.

— Ну, вот и огонь, наконец. Давай пройдём и разложим у огня вещи.

В торговом доме было совершенно тихо, словно в нём не было ни души. Они разложили вещи у огня, но плащей снимать не стали. Даже под крышей и среди стен, защищавших от ветра, чувствовался холод, пробиравшийся снаружи.

Коул подошёл к ближайшему столику, собираясь взять стулья, но, прикоснувшись, неожиданно обнаружил, что их поверхность липкая от соли и влаги. Он не был уверен, был ли зал завершён при строительстве, но из-за его размера тени в нём становились непроглядно тёмными ещё до захода солнца. Это действовало угнетающе, что не могло не сказываться с особой силой на девушке из оживлённой деревни горячих источников.

Подумав это, он повернулся к Миюри, державшей в руках обломки дерева, подобных которым она никогда не видела в Ньоххире, и рассматривавшей их.

— Миюри? — позвал он и увидел обратившиеся к нему сияющие глаза.

— Эта как постоялый двор на краю света. Просто дух захватывает!

Хотя Миюри на корабле было плохо, хотя её лицо и сейчас ещё оставалось бледным, её дух быстро восстанавливался. Её молодость и способность находить радость от всего, встреченного ею на пути, согрели Коула лучше огня в печи.

— Я не думал, что у нас сегодня будут гости, прошу прощения за этот вид, — сказал торговец, встретивший их у входа.

Пока гости осматривались, он принёс дымящиеся жестяные чашки и передал им. В чашках оказалась смесь козьего молока и мёда. Вероятно, основной продукт этих мест. Коул посмотрел на Миюри, подумав, что козье молоко после приступа морской болезни не слишком подойдёт, но та понюхала пар, поднимавшийся от горячего напитка, и нетерпеливо всё выпила.

— Довольно большое здание, но обычно здесь бывает оживлённее?

— Да. Сезон зимнего рыбного промысла уже закончен. Этот зал был заставлен бочками селёдки на продажу для торговцев и посредников, спавших в каждой щели и не оставлявших места для чего-либо ещё. Каждый день с утра до ночи подходили торговые суда. Просто разгул страстей.

Несмотря рассказ торговца в зале почти не пахло рыбой. Его история была сродни воспоминанию о некогда шумном замке, давно разрушенного войной.

— Всё снова будет заполнено приезжими работниками, когда придёт время, только на этот раз это будут те, кто следит за весенними штормами.

Коул отпил козьего молока. От его сладости зубы могли расплавиться, но, кажется, именно это ему и было нужно в таком холодном и тёмном месте.

— За штормами?

— Мы говорим "шторма", но на самом деле мы подразумеваем то, что они намывают. Иногда нам достаются морские существа с рогом или даже огромные осётры, выброшенные на берег. Всё, что угодно.

Услышав про "морские существа с рогом", Миюри закрыла глаза. Это звучало как миф, она вполне могла подумать, что это всё выдумка. Но Коул видел раньше такое существо на самом деле. Говорят, рог морского животного может даровать бессмертие и продаётся наряду со змеиным маслом [мифическое средство, ныне синоним мошенничества, "продавец змеиного масла" означает "шарлатан", прим. перев.]. В море действительно больше загадок, чем можно сыскать на земле.

— Ещё гагат — чёрный янтарь. Россыпями его выбрасывает на берег после шторма.

Когда разговор коснулся лёгких для понимания драгоценных камней, глаза Миюри разгорелись.

— На берегу можно собрать мелкие кусочки, но самые крупные остаются глубоко в море. Вот почему охотники за гагатом делают большие сита в городе и отправляются сюда на кораблях. Жадный люд приносит такие большие сита, что одному не поднять. Затем они отправляются к разным островам и ждут большого шторма. Когда приходит время, они выходят среди бушующего ветра и волн, бродят по пояс в обжигающе холодной воде и обшаривают дно под водой. Чтобы не утонуть, потеряв сознание от переохлаждения, они привязывают между собой верёвки. Но и тогда это бесконечно долгая, опасная работа.

Такое занятие страшно себе представить, Коул продрог от одной мысли о ней. Но Миюри настолько восхитила эта история, что не заметила, что у неё самой течёт с носа.

— Это длится, пока не зацветут цветы на голых холмах позади домов. Все эти люди приходят сюда, надеясь быстро разбогатеть. Просто потрясает, насколько всё оживляется. Иной раз кое-кому выпадает богатство с первой же попытки. А летом этот остров заполняют охотники за торфом и углём или копатели железной руды. Правда, это дело в последнее время сильно упало... Но всё же, скажу я вам, вы пришли в очень редкое время затишья, — и торговец весело улыбнулся.

— Значит, груз на корабле, на котором мы приплыли, приготовлен на потом?

— Да, думаю, так. Или он может предназначаться для островов дальше к северу. Корабль Дивы должен был появиться не раньше, чем через несколько дней, поэтому мы с приятелем сейчас отдыхали, — снова улыбнувшись, торговец указал большим пальцем на комнату, соединенную с залом, там сидела собака, всматриваясь в них с умным видом. — Обычно он дружелюбнее, но, может быть, сейчас его беспокоит посланная Богом погода.

Коул, конечно, предположил про себя, что причина тому — волчья кровь в жилах Миюри.

— Но, однако, я полагаю, есть причина, по которой вы отправились так далеко, также как и тому, что вас отправили на корабле другой компании? — сказал торговец ровным тоном, добавляя в печь обломок дерева, белый и гладкий, как олений рог.

Миюри пила козье молоко, и её глаза были устремлены на Коула. Дерзкий взгляд девушки, казалось, говорил: "Ты будешь делать это?"

— И вы оба довольно молоды, — не отрываясь от заботы об огне, он посмотрел на них через плечо взглядом настоящего торговца.

Для Коула и Миюри уже было очевидно: ненужное внимание к себе они всё же привлекли. Коул приосанился, положил руку на грудь и поклонился.

— Моё имя — Тот Коул. А это Миюри. Я изучаю богословие с юных лет как странствующий школяр. Теперь я на попечении одного аристократа.

— Хех, — торговец покончил с дровами и поднял голову. — Так, ладно. Я хозяин этого торгового дома — Йосеф Ременев.

Он протянул руку, и, пожимая её, Коул обратил внимание, что эта рука тверда, как копыто горного барана.

— Однако, странствующий школяр. Я будто увидел чудо, — сверкнул беззаботной улыбкой Йосеф. Казалось, он знал всё о странствующих школярах.

— Странствующий школяр — ещё одно название самого злого разврата и воровства. Я ничем не отличался от любого нищего. Я настолько отчаялся, что попытался получить чуть больше тех маленьких денег, что у меня были, и был обманут мошенниками. И уже не знал, куда мне податься.

— Понятно, тогда...

— Да, тогда в моей беде по наущению Бога я нашёл странствующего торговца, который принял меня, почти спас от смерти. Он научил меня при моём невежестве многим вещам, был достаточно добр предоставить мне время каждый день учиться, и теперь я здесь.

— Ясно.

Йосеф, казалось, был горд услышать трогательную историю о другом торговце, подобных которому часто осуждали служители Бога.

— А твой спутник?

Он показал рукой, и Миюри, всё время сидевшая неподвижно, выпрямила спину и улыбнулась.

— Когда я был избран тем аристократом и покинул деревню, она спряталась в моих вещах. Мне следовало вернуть её, но... я тоже когда-то был странствующим школяром.

— Ха-ха-ха! Понимаю, понимаю.

По божьим заветам Коул не мог лгать. Однако даже Священное Писание было наполнено неоднозначностями. Смышлёные собеседники восполняют пробелы сами, а умные и уверенные в себе не спрашивают лишний раз о деталях.

Йосеф кивнул глубоко, медленно и понимающе.

Миюри всё молчала, не называя Коула "братом", потому что любой, знакомый со странствующими школярами, знал, что эти дети называли старших среди своих "братанами".

— Значит, вы теперь держите путь по воле этого аристократа?

— Да. Он дал указание и велел поспешить с исполнением. Мы слышали, что в этих краях царят суровые условия, и людям нелегко сюда добраться. Это было бы превосходным местом для проникновенного богослужения.

И эти слова тоже не были ложью, хотя их предназначение было ввести в заблуждение.

— Понятно. Я слышал, в Атифе были большие религиозные волнения. Если кое-кто, узнав о подобной непочтительности, строит монастырь, это означает, что пришло время натянуть поводок веры, а? — круглый, как барабан, живот Йосефа затрясся, когда в его голосе зазвучало веселье. Похоже, новости о событиях в Атифе распространились далеко. — Есть тут несколько удалённых островков, отлично подходящих для монастыря. Мы иногда доставляем материалы тем, кто за это берётся, но... самое большее, они держатся года три. Извини.

Ища спасения, монахи часто строили монастыри в удалённых местах, но были вынуждены уйти из-за суровых условий. Либо же умирали те богачи, что оплачивали строительство и деятельность монастыря, который тут же терял снабжение. Монастыри не могли существовать сами по себе, и даже терпению монахов есть предел. Дом молитвы и аскетизма требовалось поддерживать золотом мирян и условиями жизни хотя бы на минимальном уровне.

— Существует много форм веры, и страстная молитва достигнет Бога хоть с вершины гор, хоть со дна моря, — ответил Коул с улыбкой, в то время как Йосеф, позволивший своему истинному мнению выскользнуть наружу, облегчённо потёр свой живот.

— Что ж, я не хочу, чтобы вы меня поняли превратно, — ответил он с неловкой притворной улыбкой, — но многие вокруг этих мест твёрдо следуют истинной вере. Как бы это ни было обидным, но я поручусь за честь жителей северных земель.

— Конечно, — Коул не собирался сомневаться в вере островитян и воспринимал разговор как простую беседу, но сказанное Йосефом он не мог пропустить мимо ушей.

— Уверен, вера в Чёрную Мать часто встречает сомнительный приём, но её приверженцы более страстны, чем кто-либо другой, и все они имеют самую чистую веру. Божье учение прочно укоренилось на этой земле.

Судя по чувству, с которым говорил Йосеф, он мог быть родом с одного из этих островов. И тогда настал момент, когда, как ощущал Коул, решалось, станет ли потом Миюри называть его дурнем. Он заговорил, следя за тем, чтобы его голос прозвучал самым естественным образом, не повышаясь от волнения:

— Чёрная мать? Что, существуют какие-то чёрные и белые версии Святой Матери?

Выглядело так, что Йосеф относился весьма ревниво и к своей работе, и к земле, на которой жил. И когда Коул изобразил неведение, конечно же, глаза Йосефа расширились от переполнивших его чувств.

— О, да ты не знаешь. Это нехорошо. Ты не можешь обойти острова без корабля, а любое путешествие по морю невозможно без защиты Чёрной Матери. Пожалуйста, подожди немного. Прожить лишь силой человека на этой земле почти невозможно, поэтому благосклонная к нам Святая Мать — наш постоянный друг и спутник.

Йосеф вскочил и почти выбежал в соседнюю комнату, чуть не опрокинув свой стул.

В печи потрескивали дрова. Миюри допила козье молоко и рыгнула.

— Всё хорошо, я думаю, — высказался Коул.

Она, усмехнувшись, пожала плечами, словно в знак несогласия.

Йосеф быстро вернулся, он принес статуэтку, такую же, как ту, что показала Хайленд в Атифе, только поменьше и потёртую.

— Каждый, кто родился и вырос на этой земле, надевает такую на себя, выходя в море, — сказал он, держа фигуру Святой Матери в своих грубых руках.

Небольшой мешочек с привязанной тесьмой он положил рядом с собой. Похоже, он держал статуэтку в этом мешочке и вешал его себе на шею, уходя в море. Слушая торговца, Миюри невольно потрогала свой мешочек, тихо прошуршав пшеницей.

— Это вроде тех фигур Святых Матерей и других святых на носу кораблей, часто отправляющихся в дальнее плавание?

Йосеф удручённо тряхнул головой. Он был готов разразиться мощной тирадой, но его глаза вдруг обратились к рыбе, жарившейся на прутиках у печи.

— О, почти готова. Этот плавник по краям хрустит и очень вкусный.

Рыба, нанизанная на прутики и жарившаяся на огне, называлась камбалой. Миюри как-то слышала о такой, но когда она впервые увидела эту странную плоскую форму, её глаза изумлённо расширились.

— Те, что мы ловим сетями, обычно бывают размером с тарелку, но во время сильных штормов огромные особи вытягивает из глубин, вот такие! Такие большие! — продемонстрировал Йосеф, столь мощно очертив руками дугу, что, казалось, руки сейчас оторвутся от плеч.

Миюри не скрывала своего изумления, её глаза горели огнём, однако Коул демонстрировал лишь вежливость. Истории купцов, развлекающих гостей, всегда должны быть хорошо приправлены.

— Море полно таких огромных созданий, которые запросто плавают в нём и которых на суше и не представишь себе. Многие легенды ещё живут вокруг нас... Хотя если говорить именно о ловле рыбы, то те, что меньше, те и вкуснее. Давайте, берите сами, пока не остыло.

Камбала, которая в море обычно лежит на дне, обладала нежным, слоистым и очень вкусным мясом, если её поджарить на огне. Подсоленные, подсохшие на открытом огне до хруста плавники довершали достоинства этой рыбы. Миюри съела целых две штуки, возможно, её живот требовал восполнения после жестокой морской болезни в плавании.

Коула тянуло не отругать её за непозволительное для девушки поведение, но он промолчал, увидев, какой восторг у Йосефа вызвало удовольствие, с каким его гость уплетает местную рыбу. Почти щенячья благодарность Миюри, возможно, заставила Йосефа хорошенько прочувствовать, что это именно он угощает.

— Итак, что насчёт Чёрной Матери, так это не амулет для корабля. Чёрная Мать действительно защищает нас.

На просторной, пустой, стылой земле этого большого зала, в темноте вокруг печи собрались три человека и одна собака. Уже стемнело, всё крепчал холодный ветер. В этом месте, чем большей страстностью горели слова Йосефа, тем ярче Коулу являлось одно слово.

Ересь.

Дьявол всегда показывал людям чудеса, чтобы легче завладеть людскими душами.

— Нет, я понимаю тебя. И жители большой земли, и торговцы, приплывающие из южных земель за сельдью, с недоверием смотрят на них.

Коул нервно потёр щеку, заслужив взгляд Миюри исподлобья. Йосеф рассмеялся.

— Но те, кто не остановился, испытав сомнения, все поверили в это. Монастыри, построенные здесь, не существуют долго, потому что люди этой земли не пойдут к ним. Это тоже причина.

Коулу представлялось, что здесь действует что-то дьявольское, раз эта статуэтка Святой Матери так отчаянно притягивает последователей. Йосеф меж тем продолжал говорить.

— Ходит много историй о кораблях, спасённых изображением Чёрной Матери, многие начинаются со слов "давным-давно мой дед слышал историю, будучи ещё ребёнком..." Но я тоже видел это, собственными глазами.

Припоминая, Йосеф закрыл глаза и прижал фигуру к груди, будто и не пытался кого-то убедить. Вероятно, детали на статуэтке были так истёрты, потому что прижимал её к себе изо дня в день.

— Это произошло одной осенью, когда мы плыли по морю.

Ветер на улице завывал, не переставая.

— Ту землю испортила просочившаяся морская вода, земля стала бесплодной, поэтому нам надо было увезти овец и коз в другое место. Они отощали от нехватки корма, не могли давать молока молодняку, а мясо и молоко для нас — это то, что даёт нам жизнь. А вместе с животными везли и людей, спасавшихся от холода теми крохами шерсти, которые удавалось получить. Мы усомнились, стоит ли держаться за эту несчастную деревню на острове.

Унылое зрелище, встретившее Коула с его спутницей на этом берегу, заставило Миюри замолчать. Чем дальше на север отправлялись люди, тем суровей становились места и тем сложнее было там жить. Возможно, прежде чем присоединиться к компании Дива, Йосеф родился средь этих морей, был селянином на одном из этих островов.

— Каждый день задержки отправления стоил нам жизни одного животного. И с каждой смертью становилось труднее поддерживать других членов наших семей. Одним утром, когда от свежего бриза и лёгкого тумана отсырели стены, старшина рыбаков выступил против нас, требуя, чтобы мы не выходили в море. Мы знали об опасностях, но у нас не было другого выбора, кроме как отправляться. Про дни, подобные тому дню, говорили, что белый дьявол поглотит рискнувших, но перед нами стояли наши проблемы.

Дрова в печи трещали и лопались. Йосеф спокойно повествовал.

— Ближайший остров, где росла трава, был всего в нескольких часах плавания на корабле. Солнечными днями он казался таким близким бери и плыви. И водная гладь была тихой, спокойной. Мы были уверены, что этой возможности нам нельзя упустить. На следующий день влага в воздухе породит дождь, опустятся ветра, заволнуется море. Когда это произойдёт, мы потеряем весь наш скот.

Коул представил их, выходящих в море, делающих ставку на своё желание жить.

— Затем мы отправились в путь в лёгком тумане. Вёсла ударялись о воду, вокруг расходились круги, чтобы пропасть в этом тумане. Мы направлялись прямо к острову. Но сколько бы мы не шли, тень острова всё не появлялась за туманом, и наш взгляд видел одну белую пелену повсюду. Будто дьявол закрыл нам глаза рукой.

— Туман?.. — с испугом спросила Миюри, родившаяся и выросшая среди гор.

Иногда в горах туман так густеет, что не видно пальцев вытянутой руки. Миюри хорошо понимала страх перед туманом. Даже её мама — огромная волчица, столь возвышающаяся над людьми, что её можно было назвать только богиней, — могла потерять свой путь и свою уверенность в таком призрачном мире.

Что может приключиться с кем-нибудь в таком тумане, что, свернувшись калачиком, он не увидит собственных ног? Тогдашнее отчаяние Йосефа проявилось в углубившихся морщинах его лица.

— Мы часто говорим про такой туман, что по нему можно ударить, его можно схватить или укусить. Но это не так. Было бы даже лучше, если бы мы могли его схватить. Туман накрыл всех и всё. Мы не видели лиц друг друга, стоя рядом на палубе. Стало странно тихо, а козы с овцами будто что-то почуяли. Меня застигали шторма, вздымавшие волны с холм величиной, и я всегда твёрдо стоял на ногах. Но в этом тумане мои ноги лишались опоры, и я шатался, не способный устоять на ногах.

— Когда такое случилось со мной в горах, я просто кричала без перерыва, — раздался голос Миюри, она будто пыталась утешить Йосефа, всё ещё погружённого в тогдашний туман. Торговец, кажется, удивился, а потом улыбнулся.

— Я тоже. Я не знал, где я, и орал со всей дури, и товарищи потом рассказали, что делали то же самое. Но этот густой белый туман поглощал всё. Мой голос едва достигал моих же ушей.

Он посмотрел куда-то вдаль, потом подбросил немного дров в печь.

— Гребцы были уверены в направлении и продолжали грести. Ни влево, ни вправо, только прямо. Обычно ты можешь определить, где находишься в воде, по направлению и сопротивлению волн — хоть с закрытыми глазами. Но всё стало так тихо, что мы ничего не могли сказать друг другу. В конце концов, некоторые гребцы начали беспорядочно бить вёслами по воде. К тому времени я уже так сильно сжимал эту статуэтку Чёрной Матери, что подумал, как бы её не сломать. То, во что мы верим — в такой момент Чёрная Мать придёт спасти нас.

Всегда, если обстоятельства превосходят силы людей, они обращаются к богам.

Йосеф прижал статуэтку Божией Матери к груди и продолжил:

— Пробираясь вдоль борта корабля, я проложил путь к носу и обнаружил, что все мои товарищи подумали о том же. Нам не нужно было ничего говорить друг другу. Наши губы сжались, мы разом кивнули и сжали в руках статуэтки Божьей Матери.

И он повторил то действие, а потом высоко поднял изваяние Чёрной Матери.

— О, наша Мать, направь этих жалких ягнят... У нас на борту были и настоящие овцы, но мы прокричали так, имея себя в виду, и с этой молитвой бросили наши статуэтки Чёрной Матери в море. Затем...

Миюри глотнула и потянулась вперёд, Коул обнаружил, что он тоже преисполнился благоговейным волнением.

— Корабль тряхнуло, раздалось страшное бампт. Кто-то крикнул, что мы угодили на риф. Море здесь везде сложное, случаются и кораблекрушения, если штурман не уверен в себе. Меня пробила дрожь отчаяния, но в следующий момент корабль сам пришёл в движение.

Коул смотрел на Йосефа, рассказывающего историю, и странное состояние накрыло его разум. История сильно смахивала на выдумку, он сомневался, что такое чудо действительно могло произойти так вовремя. Но лицо толстяка не отражало очевидного недоверия на лицах слушателей, он улыбался странной улыбкой. Его лицо показывало, что он видит сомнение тех, кто не знает, принимать ли услышанное за реальность или фантазию.

— Словно ведомый мощной силой, корабль медленно рассекал воду. Честно говоря, я подумал, что уже погиб при крушении, и меня уносит в подземный мир. Но через некоторое время из тумана внезапно вынырнула большая тень, это был тот самый остров, который мы всегда видели. Корабль плавно рассекал спокойную воду, пока, наконец, не уткнулся в берег. Некоторое время мы лишь стояли на накренившейся палубе и смотрели друг на друга. Мы не могли поверить, что ещё живы.

Йосеф тряхнул головой и вздохнул.

— Мы просто подумали, что боги защитили нас, потом выпустили овец и коз на остров, и затем, когда наша работа была закончена, случилось одна вещь. Туман разом рассеялся, вернулся ветер, море снова покрыли волны, а статуэтки Чёрной Матери, что мы бросили в воду, вынесло на берег рядом с кораблём. Словно она нас принесла на своей чёрной спине, словно именно она привела нас туда.

Он утверждал, что его история не какая-то там выдумка, и не было похоже, чтобы он лгал. Была ли Миюри взволнована, испытала ли она облегчение от того, что Йосеф и его друзья благополучно спаслись, но в её глазах стояли слёзы, а в носу хлюпало. Йосеф улыбнулся и вытер ей нос, будто своей внучке.

Но Коул хотел стать хорошим священником и не мог дать своим глазам затуманиться.

— Святой Престол выражал желание ознакомиться с чудом?

Вопросом подразумевалось, что любой добрый верующий поспешил бы оповестить Церковь об этом. Святой Престол был самым центром коррумпированной Церкви, нуждавшуюся в реформировании, но, официально признав здесь чудо, папа поднял бы авторитет местных церквей независимо от чьего-либо желания. Это составило бы честь и для веры в целом. В житейском смысле — будет больше паломников, и земля получит денежные средства. Потому со своей стороны, Святой Престол должен был, безусловно, отправить проверяющих удостовериться в истинности события.

Йосеф, будто давно предвосхитивший мысли Коула, медленно пожал плечами.

— Мы спорили об этом. Я даже думаю, что это было наполовину чудо, наполовину стечение обстоятельств.

— Стечение обстоятельств?..

— Море — с ним всегда непросто, даже если оно кажется спокойным, трудно сказать, что происходит глубже. Границы между течениями резче, чем думают сухопутные. Когда проходишь такую границу, может показаться, что корабль на что-то натолкнулся.

Он имел в виду, их корабль мог натолкнуться на течение, а когда туман лишил их глаз, другие чувства людей обострились.

— И именно на этот берег всегда волнами выносит всё, что плавает на поверхности. Оказавшись к нему достаточно близко, мы бы со временем добрались бы до него, даже не притрагиваясь к вёслам. Если мы начнём суетиться из-за этого случая, а потом выйдет, что это не было чудом, мы не добьёмся ничего, кроме ещё больших подозрений к нашим местам, а их люди и так уже подозревают, что наши острова являются прибежищем язычников.

Как и ты, — сверкнул глазами Йосеф и улыбнулся.

— Вот почему мы приняли решение считать это наполовину чудом, наполовину стечением обстоятельств. Сам же я стал только больше заботиться о Чёрной Матери с тех пор.

Коул мог видеть его решимость не менять своё мнение даже под обвинением в ереси. И молодой богослов пришёл сюда не ради обращения этих людей. Он пришёл определить, будут ли те, кто верит в Чёрную Мать, сильными союзниками в борьбе против продажного папы.

— Есть и другие истории, которые могут быть как стечением обстоятельств, так и чудом, например, пожар на корабле, потушенный большой волной, когда люди на борту бросили свои изваяния Чёрной Матери в море. Или люди, упавшие в воду и спасённые Чёрной Матерью.

Когда он сказал о падении в воду, Миюри со значением посмотрела на Коула, тот сделал вид, что не заметил этого.

— Конечно, самое большое... — оборвал себя Йосеф, до сих пор говоривший свободно, он смущёно улыбнулся и, напрягшись, продолжил уже тише. — Нет, вам надо увидеть следы этого. Вы не собираетесь случайно на главный остров?

Остров Цезон являлся оплотом пиратов. Коул узнал от компании Дива, что он был центром северных островов.

— Мне сказали, что мне придётся туда отправиться, если я захочу попасть в воды за этим островом.

— Это потому что много браконьеров и чужаков грабит беззащитные деревни, знаешь ли. Если ты представишься на главном острове, избежишь больших проблем. Особенно, если хочешь обосноваться на каком-нибудь острове. Неважно, какой аристократ тебе покровительствует, все мы бессильны в море.

Власть королевства Уинфилд и Проании, самой северной страны на большой земле, не простирается так далеко.

— Значит, единственное, что может нас защитить, — это Чёрная Мать.

Йосеф выдал свою вежливую улыбку торговца в ответ на порыв Коула и кивнул.

— Также главный остров даёт место единственному в этих местах монастырю. Тебе может оказаться полезным посетить тамошнего монаха. Это он вырезал все статуэтки Святой Матери. Хотя он довольно старый, но он набожный и выдающийся человек.

В самом деле, несложно поверить, что изваяния Йосефа и Хайленд настолько одинаковы, потому что их сделал один человек. И раз власть Церкви не достигла островов, не исключено, что этот человек лишь называл себя монахом, а свой дом монастырём. Монастыри не имели права собирать деньги с каждого крещения, венчания или похорон, поэтому Церковь обычно не старалась слишком ограничивать их деятельность, пока она не мешала делам папы.

Аристократы предпочитали строить монастыри вместо церквей, не желая встретиться с лишними проблемами.

— Но недавнему времени все крупные выработки на островах истощились, добыча гагата резко снизилась. Чем меньше мы его находим, тем сильнее сокращается наша торговля, а за ней и защита моряков, другими словами, нас. Такие дела.

Йосеф, скорее всего, не хотел жаловаться гостям. Поведав им свои мысли, он вдруг опомнился и почувствовал себя неловко, словно представил на их месте самого себя, выслушивающего жалобу хозяина.

— Как скучно всё это выслушивать путешественникам, — сразу улыбнулся он улыбкой торговца и направил взгляд на печь. — Тебе хватило? Здесь много рыбы, не стесняйся, ешь, сколько хочешь.

Шесть прутиков с обгоревшими концами выстроилось у ног Миюри. Они на вид были одной длины и толщины, если это не было игрой тьмы этой долгой ночи.

— Нет, спасибо. Мы благодарны за твоё гостеприимство.

— Всё по воле Господа.

Йосеф повёл гостей в комнату. Им выделили целую комнату на двоих из-за недостатка дров: оставлять огонь в печи на всю ночь было нельзя, а ночевать в огромном пустом зале было бы слишком холодно. Хозяин дал им по разогретому в печи камню, который следовало уложить в мешочек и поместить под одеяло, как грелку. Комната, выделенная хозяином, обычно предлагалась именитым капитанам больших торговых кораблей, и глаза Миюри расширились от изобилия шерсти на кровати.

— Я могу проголодаться, если буду спать среди всего того.

Слова Миюри подобали дочери волчицы, но Коул знал, что для неё быть голодной — это обычное дело. Пока она возбуждённо прыгала по всей комнате, он обнаружил старый железный умывальник, вынул из вещей платок, намочил его и выжал.

— Знаешь, Миюри...

— А?

Она уже сидела на кровати, но её мысли витали неизвестно где. Коул вздохнул, заметив крошки жареной рыбы вокруг её губ.

— В самом деле.

При всём своём раздражении, у него не было сил указывать ей на подобную неопрятность, он просто подошёл и вытер её лицо мокрым носовым платком.

— Ты ведь девушка. Разве тебя не беспокоит ощущение соли на теле после путешествия по морю?

Сначала она противилась, а затем уже сама стала показывать, где ещё вытереть. Он начал с щёк, висков, лба и носа, потом стал переворачивать платок на чистую сторону и увидел, что её волчьи уши и хвост уже выпущены на волю. Когда Миюри подставила ему шею — вытри и там, — её хвост уже бился в нетерпении.

— Вот уж, действительно нам есть, за что быть благодарными купальням Ньоххиры.

Уши и хвост Миюри удовлетворённо дёрнулись, когда он кончил вытирать ей шею, она громко чихнула, возможно, из-за ощущения холода на влажной кожей.

— Пчхи... Брат!

Её нос задёргался, она посмотрела на него.

— После того, как я вытру тебе лицо.

Он принялся вытирать ей лицо ещё чистыми участками платка, нос же Миюри просто вытерла рукавом.

— Но пока что всё это ...— заговорив, Миюри подбородком показала ему продолжать его занятие, и ему ничего не осталось, кроме как заняться её тонкими лодыжками и маленькими ступнями. — Это удивительная история.

Просто поразительно, как она его, бывшего ей вместо старшего брата, заставила возиться со своими ногами, будто личного слугу, впрочем, он знал, что ему было бы трудно не вмешаться, когда дело касается Миюри.

— Если это правда — воистину так.

В Священном Писании святые всегда по тем или иным причинам омывали ноги беднякам, причём начиная с левой ноги, это вошло обычаем. Коул никогда не задумывался об этом порядке, но сейчас на практике понял — просто для правши естественней начинать слева.

— Ты не поверил истории о Чёрной Матери?

Вытирая ей левую ногу, Коул почувствовал, что она как ледышка. Ноги можно было отогреть с помощью горячего камня, но он забеспокоился, не отморозила ли Миюри ноги, и потому достал из своих вещей свёрток с медвежьим жиром, хорошим средством в таких случаях. Отколупнул немного ножом и разогрел на огне светильника, горевшего на рыбьем жире.

— Вообще-то там могла быть... на самом деле там могла быть ведьма.

Пока Миюри обдумывала такой вариант, он взял пальцем немного размягчённого жира и стал втирать его в кожу ступни. Подняв голову, он увидел, что её лицо было весьма серьёзным.

— Но ведь корабль двигался сам по себе, и ещё на них выплеснулась вода!

Голос её прозвучал несколько сердито, может, виной тому было раздражённое выражение на его лице. Втерев жир в нежную кожу Миюри, Коул ответил:

— Господин Йосеф сказал сам — это было стечением обстоятельств.

— Стечением обстоятельств?..

— Это можно даже назвать недоразумением или предвзятостью. В любом случае, ничего хорошего не выйдет из предположения, что это благодеяние Божье. Скорее всего, это приведёт лишь к плохому.

Закончив с левой ногой, Коул стал втирать жир в правую.

— Встречаешь много подобных случаев, изучая историю теологии. Ложная вера — большее зло, чем вообще безверие. Не так уж сложно научить людей новому, но сложно изменить чей-то образ мыслей.

Как и заставить кого-то отказаться от влюбленности в своего старшего брата, мелькнуло у него в голове, но говорить он этого не стал.

Возможно, история Чёрной Матери попала в подходящее русло.

— Так что тебе тоже стоит проявлять осмотрительность. Всё, готово.

Закончив обрабатывать ей ноги, Коул легонько похлопал по ним и заставил Миюри спрятать под одеяло. Напоследок он возложил на изрядно потрудившийся платок последнюю миссию — заткнуть щели в окне.

— Но разве это не просто помощь кого-то этим людям? Разве не так?

Продолжая затыкать щели, он повернулся к Миюри и подумал о причине её упрямства в этой истории. Она усердно думала, закутавшись в своим одеялом.

— Тот, кто проявил необычную доброту к тебе в городе, возможно, хочет похитить тебя. Здесь то же самое.

Легко в такую доброту не поверишь. В Священном Писании разъясняется, насколько важно не упоминать имя Божье всуе.

Коул закончил набивать ткань в щель и проверил, не проходит ли сквозняк. Миюри подтянула одеяло к носу.

— Ты всегда так злишься, когда говоришь о Боге.

Она почему-то надулась.

— Не злюсь я, только успокойся.

Миюри не ответила, лишь дёрнулись её уши.

— Кроме того, наш хозяин сказал, что мы можем увидеть оставшиеся следы этого чуда. Судить, увидев своими глазами, не никогда будет поздно.

По всему миру рассеяны подобные примечательные места. Коул узнал немало из частных разговоров гостей купальни, в которой работал пятнадцать лет, и был уверен, что сразу сможет распознать любую ложную веру.

— Подвинься немного.

Коул погасил светильник, комната разом утонула во тьме. Он пытался нащупать одеяло, и тут Миюри, отлично видевшая в темноте, схватила его руку. Вытертая мокрым платком, её рука была весьма холодной. Однако под четырьмя одеялами стало уже намного теплее благодаря теплу её тела. К тому же кровать была набита шерстью, а не соломой, да и её пушистый хвост был для тепла нелишним. Вряд ли они замёрзнут и простудятся.

— Не холодно тебе? — спросил он на всякий случай.

Без каких-либо колебаний и без спросу Миюри ткнулась лицом ему грудь, зевнула и покачала головой. Возможно, это не было ответом на вопрос, возможно, она вытирала слёзы. Как бы там ни было, она не казалась недовольной.

Когда они сами затихли, звуки в окружавшей их кромешной темноте приобрели особую отчётливость. Ветер с моря бился в окно, гремела крыша, скрипели, изгибаясь, деревянные части дома. На удивление громче всего шумел прибой. Это не купальня в Ньоххире, в которой Коул взрослел, а почти пустое здание на острове чуть ли не на самом краю света.

— Эй, брат? — прошептала Миюри ему в грудь так тихо, будто не сказала, а подумала. — Это словно не на самом деле.

Её шёпот перебивал шум волн, разбивавшихся о берег.

— Что именно? — откликнулся он, её острые звериные ушки дёрнулись, легко коснувшись кончика его носа.

Она пояснила, что имеет в виду выносимые на берег куски дерева, похожие на рога оленя, и постоялый двор на самом краю света. Они вдвоём действительно оказались на границе мира в самом центре приключения. Это не то место, куда можно добраться, неспешно прогуливаясь.

Миюри в его руках глубоко вдохнула, даже её тело стало немного больше.

— Я счастлива.

Возможно, именно такие ощущения она всегда мечтала получить от своих приключений. Потом Миюри выдохнула, её тело сжалось и стало мягче — беспомощная, хрупкая девушка, вот-вот переломится, сожми он её посильнее, — и сразу уснула. Обычно Коул чувствовал, будто его бросили одного, когда она так легко засыпала, но не на сей раз, потому что за этот день её успело вырвать, потом она набила живот необычной, восхитительной рыбой. Она ещё оставалась ребёнком.

Коулу было трудно признать истинность истории о Чёрной Матери. Хотя эта история требовала долгого изучения и размышления, сам он должен выполнять лишь то, что должен. Быть исполнительным подручным Хайленд и хорошим наставником и старшим братом Миюри. Он со слабой улыбкой погладил её по голове и тоже расслабился. Сон пришёл быстро, окутав сознание мягким шёлком.

Волны неутомимо бились о берег. А под одеялами было очень тепло.

На следующий день перед отплытием Йосеф дал своим гостям кусок дощечки с надписью.

— В конце концов, вы — почётные гости господина Стефана в Атифе, там, куда вы попадёте, хватает всякого шумного народа. Когда ваш корабль будут осматривать, просто покажи им этот кусок дерева.

На дощечке чернели выжженные знаки, составлявшие надпись на местном языке. Должно быть, что-то вроде удостоверения.

— Покажи это письмо и людям из церкви портового города Цезона на главном острове. Они должны принять вас гостеприимно.

— Там есть церковь?

Коул слышал, что северные острова лежат далеко вне области влияния Церкви, слова Йосефа стали для него неожиданностью. Он думал, что только независимо основанные монастыри Чёрной Матери могли существовать на островах.

— Можно назвать это церковью, но это скорее место, где можно остановиться, оно оплачивается и управляется крупными компаниями, которые хотят вести торговлю в северных землях. Потому что нам, несомненно, следует работать вместе в чужих странах.

Очень практично работать вместе даже самым непримиримым в иных краях соперниками там, где можно получить прибыль. В этой гавани, где каждая компания имела свои торговые дома, Коул с Миюри всё ещё пребывали на знакомой территории. Теперь же они вступят в неизведанный мир.

— Они смогут рассказать вам больше о Чёрной Матери.

— Спасибо.

— Потом вы должны будете пойти в монастырь на главном острове. Если брат вас примет, не будет того, чего вы не сможете сделать.

Возможно, первоначально основание монастыря также должно было повлиять на людей, побуждая их противостоять папской армии, которая могла попытаться пересечь море. Монах этого монастыря, являясь стержнем веры Чёрной Матери, мог стать ключом к пониманию истинности этой веры. Коул должен был с ним встретиться.

— Безопасного путешествия.

Йосеф улыбнулся, прощаясь в дверях торгового дома. Его компаньон послушно сидел у его ног. Миюри ушла раньше, и, возможно, поэтому собака казалась немного дружелюбнее.

Коул поклонился и направился в порт, утреннее солнце било ему прямо в глаза.

Вчера, сойдя на берег, они ощутили жгучее чувство опустошения, но сейчас этот маленький остров под ясным бледно-голубым небом производил более живое впечатление. Склоны скалистых холмов покрывали не только пятна снега, среди снега и камней виднелись покрытые зеленью участки, на которых паслось немалое число коз, что оживляло общий вид. Даже на берегу, напоминавшем вчера о конце света, на кусках деревьев сидели, отдыхая, морские птицы, а жители острова усердно собирали водоросли, чтобы удобрить ими почву, словом, жизнь продолжалась. Среди островитян ходила одна любопытная юная особа, старательно разглядывавшая водоросли. Это, конечно, была Миюри.

— Миюри, мы идём! — крикнул Коул.

Она тут же, хоть и неохотно, посмотрела на него, потом ещё раз глянула себе под ноги, прежде чем поднять с песка свои вещи и пристроить их у себя за спиной. Он отметил для себя, что она встала на удивление рано, теперь он знал, что позавтракав с волчьей жадностью, она пошла на берег поискать гагат.

— Нашла что-то? — спросил он с сухой улыбкой, но Миюри угрюмо покачала головой. — Это будет непросто.

Хоть гагат и уступал в цене драгоценным камням, золоту или серебру, зато он чаще применялся в ювелирных вещицах. Если бы гагат отыскивался так легко на этом берегу, у местных жителей проблем бы не было. Миюри глубоко вдохнула и выдохнула через нос, как делают коровы, белый пар окутал её голову и плечи. Затем она подняла руку в перчатке и раскрыла ладонь. Там лежало несколько маленьких коричневых кусочков, похожих на ушную серу.

— Когда я пришла посмотреть, они сразу нашли немного для меня! Хотя сама я так ничего и не нашла, как ни старалась!

Среди сборщиков водорослей были и дети примерно её возраста. Они, вероятно, хотели показать своё гостеприимство пришелице с далёкого юга. Конечно, гагат в её руках был слишком мелким, чтобы иметь какую-нибудь ценность.

— Конечно. Много раз я проходил мимо откровений в Священном Писании, сколько бы ни читал, а другие легко находили их.

Миюри, одетая столь многослойно, что казалась почти квадратной, в ответ пожала плечами.

— Это тем более верно, что ты видишь лишь половину мира.

Коул вздохнул, он имел в виду только местных жителей и её саму, но вдруг заметил, как радостно Миюри смотрит на него.

— Но не волнуйся! Вместо гагата на берегу я обнаружила в тебе много-много хорошего, чего ещё никто не заметил!

Он вдруг ощутил злость от её слов и не смог заставить себя оставить их без внимания, хотя собственный ответ его смущал:

— Позволь мне сейчас сказать только, что когда я работал в купальне, мне, знаешь ли, приходилось отказывать многим женщинам.

В купальни деревни горячих источников Ньоххира приходило немало прекрасных танцовщиц и женщин-музыкантов. И, само собой, они были не детьми, как Миюри, а прекрасными женщинами, способными вертеть целым миром.

Но Миюри вместо того, чтобы рассердиться, лишь холодно улыбнулась:

— Ты не отказал им, ты просто сбежал от них.

— Угрр...

Как Коул присматривал за Миюри с самого её рождения, так и Миюри следила за ним с тех пор, как пришла в этот мир. Он не скрывал своего отношения к женщинам с их точёными бюстами и шейками и разряженными, как птички из жарких стран. Миюри ужалила в его больное место, и он смолчал.

— Ну, а мама говорила, что хорошая женщина может любить в ком-то всё, включая его жалкие стороны, — снова улыбнулась она. — Так что не стоит беспокоиться, ладно?

Он не нашёл для неё слов и, посмотрев на неё сверху вниз, лишь улыбнулся вместо ответа. Он не знал, стоит ли ему указать на нахальство, с которым она с улыбкой назвала "жалким" мужчину, почти своего старшего брата, который к тому был вдвое старше. Или следует отметить для себя её заносчивость и решить, что она уже становится настоящей женщиной, которая не могла решить, насколько взрослый он сам.

Он передумал отвечать и лишь покачал головой. Миюри была умной девушкой. Она со временем, став старше, найдёт своё место в мире. Как её брат он должен поверить в её способность справиться с этим. Хотя некоторые из её укусов были достаточно болезненными для укуса щенка, он решил быть взрослым и потерпеть.

— Конечно. Я смотрю вперёд в ожидании того дня, когда мне не понадобится беспокоиться за тебя, — снова улыбнулся Коул улыбнулся.

Миюри выглядела так, как будто добыча выскользнула из её зубов.

— Пффф, брат, я серьёзно!

— Я тоже. Кроме того, моя голова переполнена заботой о нашем плавании к следующему острову. Ты съела три порции рыбного супа на завтрак. С тобой всё будет хорошо? Ты к тому же уплела те прекрасные сардины с головы до хвоста.

— Уурргфф...

Пришла очередь Миюри потерять дар речи. Она как наяву вспомнила ужас вчерашней морской болезни, её лицо застыло, а глаза метнулись к кораблю.

— Я... я буду в порядке!

Ясно, что её слова не имели подтверждения. Но настрой на лучшее был одной из её хороших сторон. По крайней мере, Коулу верилось в это.

— Ты непременно ляжешь на спину и будешь смотреть в небо.

— Если я так сделаю, мне не будет плохо? — неуверенно посмотрела она на него, её нахальство испарилось без следа.

— Конечно. Там обитает Бог, вот.

— Но я верю в то, что есть ты, брат, — тут же нахмурилась она и надула губы.

Почти ощущая кожей давление её взгляда, он ответил улыбкой.

— Тогда я был бы признателен, если бы ты немного больше слушалась меня, — и он похлопал её по капюшону.

— Нет, это не то! — запротестовала она, но он снова улыбнулся, отклоняя возражение.

Синее небо и лёгкий ветерок.

Даже если их за морем действительно ждала ведьма, он чувствовал, что, так или иначе, всё получится. В ясную погоду далеко видно.

Йосеф провожал их взглядом, пока корабль не обогнул остров и не направился на север.

Они наконец-то вошли в сосредоточение северных островов, не переставая удивляться тому, как мелкие островки появлялись один за другим.

— Здесь всё заполнено островами. Я б никогда не отличила один от другого.

Миюри оказалась не в силах всё время лежать и, искрутившись, иногда вдруг поднималась. Как сейчас, когда она, прижавшись подбородком к борту корабля, смотрела на воду.

— Нигде не видно деревьев. От этого кажется ещё холоднее. Что бы им стоило просто привезти немного их из Ньоххиры.

Каждый остров был сплошь покрыт камнями, лишь кое-где пробивалась трава. Но и здесь продолжалась повседневная жизнь: козы бродили от одного зелёного пятна к другому, их сопровождали пастухи, на берегу ремесленники, чинили веревку, жители у своих домов развешивали сушить рыбу.

"Безмятежность" - могло быть хорошим словом для этой картины, но Коул без труда представлял, какая каждодневная борьба скрывалась за ней. Если шторм нескольких дней не даст ловить рыбу, то жители будут голодать. Если их дом повредит ветер, здесь нет деревьев для ремонта, все материалы надо привозить, да и сами лодки, на которых держалась вся их жизнь, были деревянными. Вся основа существования здесь ужасала своей хрупкостью.

Судно, на котором они плыли, оставил большую часть груза в предыдущем порту, но селяне по берегам, заметив появление торгового корабля, бросали дела, их глаза были полны своего рода жаждой. В сознании Коула возник образ маленькой оборванной девочки, не отрывающей глаз от сидящего на лошади и усыпанного драгоценностями аристократа, к подобным украшениям она никогда даже не прикасалась. Получи селянин хотя бы один ящик с грузом с этого корабля, жить ему стало бы намного легче.

— Я уверен, что вера здесь настоящая, — пробормотал он рассеянно, и Миюри вопросительно посмотрела на него.

В конце концов, если всего того, что люди могли получить своим трудом, не хватало на их нужды, что им ещё оставалось, кроме молитвы, являвшейся надёжным посохом, опираясь на который, можно противостоять бушующему ветру.

— Я молюсь, однако, чтобы пробелы их веры были заполнены праведно.

Люди, родившиеся здесь, брали с собой статуэтки Чёрной Матери на корабли и лодки не просто из предосторожности. Они отчаянно нуждались в чьей-то поддержке. И нашёлся единственный монах, вырезавший изображения той, которая стала основой местной веры. Если этот монах распространял изваяния в соответствии с истинной верой, то Коул мог ожидать, что и последователи несли истину. Он на это надеялся.

Корабль продвигался вперёд. Погода временами ухудшалась, как-то даже снег пошёл, но ветер был не самым ужасным, и ничто не мешало их плаванию.

На одном из островов они ночевали в единственном сооружении, созданном человеком под отвесной скалой. На следующий день они вышли ещё до рассвета. Хотя ветра не было, стоял ужасный холод, и Коул с Миюри жались друг к другу. Судя по глазам Миюри, она наполовину ещё спала, за ней надо было следить, пока корабль не продолжил свой путь, пробираясь между множеством маленьких островов. Но взошло солнце, и вся картина вдруг изменилась, когда корабль вышел на свободное пространство.

Коул вначале думал, что его головокружение вызвала произошедшая перемена, но потом понял, что качка действительно усилилась. В отличие от узких проходов между островами, по которым они проходили прежде, волны стали выше, открытое место позволяло ветру свободно лететь над водой. Паруса мучительно хлопали на ветру, мачта скрипела зубовным скрежетом. Морское путешествие быстро становилось приключением.

Высокая волна обрушилась на корабль, ветер разбрызгал воду с её гребня по всей палубе.

— Ты в порядке? — спросил Коул, торопливо пытаясь достать промасленный кожаный плащ, он увидел, что Миюри уже не спит и, вцепившись руками в борт корабля, взволнованно глядит в море.

— Ух, ты... Там озеро... в море...

Коул тоже посмотрел и заметил чёткую линию, будто проведённую в море. За линией вода была темнее. Словно морское дно вдруг провалилось в глубину, но, приглядевшись, Коул увидел, что граница эта окружает острова. Точно похоже на озеро посреди моря.

Налетел новый порыв ветра, он сорвал капюшон Миюри, вытащив её длинные волосы и трепля их своей силой. Однако сребровласая девушка, восхищённая суровостью севера, не обращала на это внимания.

Ветер стал леденеть, неся смесь ощущений холода и боли. И вдруг Коул с Миюри осознали, что до сих пор окружавший мир выглядел почти весенним. Коула кольнуло страхом, и он решил, что так, должно быть, обычно бывает только после самой трудной части зимы.

Но не беря во внимание ощущения, озеро в море оказалось своего рода дорогой для движения по воде, потому что вскоре на его поверхности стали видны и другие корабли.

Лёд намерзал на ресницы Коула, но, сколько бы он ни тёр глаза, глядя в сторону озера, перед ним снова представали впечатляющие очертания огромных кораблей для дальних плаваний с тремя или даже четырьмя палубами, а кроме них торговых судов для перевозок с экипажем примерно той же численности, как на их судне, а то и вдвое большей.

Везде люди жили своей обыденной жизнью.

Миюри, обычно непоседливая, тихонько смотрела на корабли, плывущие по морю. Она выдыхала клубы пара, её руки, вцепившиеся в край борта, покраснели от ветра и ледяных брызг. Она даже будто забыла об ушах и хвосте, обычно появлявшихся от возбуждения.

— Это что... корабль?

Казалось, ей просто не было времени болеть морской болезнью. Мурлыча себе под нос, она постепенно возвращалась к реальности.

— Но... он чёрный, как смола... и такой... огромный!

Коул стоял рядом, наблюдая за её сомнениями. Расставив и уперев плотнее в палубу ноги, чтобы противостоять качке корабля, он посмотрел вперёд.

— Это... не похоже на корабль. Скорее на гору. Чёрное — это лес.

— Гору? — переспросила Миюри, словно не понимала, откуда в море взяться горам.

Но когда они приблизились, уже любой бы сказал, что именно туда они и плывут. Когда дымка перестала скрывать гребень горы, кораблей вокруг них стало больше. Это и был главный остров, центр северных островов.

Коул стряхнул с одежды намёрзшие льдинки, уже не таявшие от прикосновений. Затем снова накрыл голову Миюри капюшоном и накинул ей на шею шерстяной шарф. Её раздражали его действия, но она не стала особенно сопротивляться, не желая отвлекаться от надвигавшейся на них громадины.

Попутный ветер позволил кораблю быстро двигаться прямо к острову. Наконец, появился первый после Атифа достойный, прекрасно выглядевший портовый город. Гора за городом напоминала короля на троне, важно возвышаясь над озером у её склона. Не было другой горы, столь заслуживающей названия "величественная".

Коул выпрямился в невольном благоговении, Миюри же неожиданно хихикнула.

— Хи-хи, смотри, братик. Эта гора похожа на короля, подтягивающего штаны.

— Что?

Сейчас, после её слов, Коул увидел, что деревья на вершине горы выделялись оттенком от более тёмных деревьев на склонах. И это действительно напоминало кого-то, подтягивавшего штаны. А самую верхушку подобно короне увенчивала снежная шапка, и величественное зрелище вдруг стало выглядеть глупо. Но в то же время, искоса поглядывая на невинно рассматривавшую местность Миюри, он восхищался ею и ощущал, как его наполняет радость.

Мир, каким она его видела, всегда был окрашен весёлым волнующим светом.

— Хм-м? Что не так, брат? — спросила Миюри, заметив его взгляд и округлив глаза.

— Ничего. Ты всегда такая, какая ты есть.

— А? — она растеряно посмотрела на Коула взглядом обманутой кошки, но он лишь похлопал её по капюшону, уходя от вопроса.

— О Боже, пожалуйста, присмотри за нами в нашем путешествии.

Корабль раскачивался, брызги волн то и дело окатывали их, горный король, подтягивая штаны, двигался им навстречу.

Крыши зданий в городе были высокими и крутыми, должно быть, препятствуя снегу скапливаться на них. Дома стояли тесно, словно люди, суетящиеся и жмущиеся друг к другу под порывами ветра.

Цезон, порт на главном острове, оказался весьма большим и наполненным как людьми, так и кораблями. А может, это только показалось Коулу и Миюри, уже привыкшим к малолюдным местам после Атифа. Если бы они чуть потратили на это время, то без труда сосчитали бы встреченных людей и дома.

Самому Коулу стало легче при виде болтавших и смеявшихся зевак по сторонам заснеженной дороги. Здесь ощущались суета и тепло многих людей. На углу стоял большой снеговик, руки и черты лица которого были сделаны из веточек. Коул уточнил дорогу у прохожего, тот показал вверх по реке, протекавшей через порт.

— А, вот там церковь? Спасибо.

Река была довольно широкой и глубокой. Моста на ней не было, и горожан доставляли с одного берега на другой перевозчики. Возможно, именно поэтому на улицах вдоль реки людей было немного, даже снег здесь был не утоптан, а лишь испещрён следами. Коул смотрел на реку, протекавшую от своего истока где-то на горе, и думал, что она казалась трещиной, будто кто-то пытался разорвать остров пополам.

— Давай, Миюри, пошли.

Он прикрывал себе рот шарфом и держал Миюри за руку, пока они шли к церкви в городе.

— Это та самая, где тот тип делает куклы?

— Не куклы. Изваяния Святой Матери.

— И в чём разница?

Как это объяснить человеку без веры? Коул лишь вполголоса простонал.

— А в монастырь мы не пойдём?

— Мы останемся в церкви. Монастырь — это другое. Кстати, когда мы приближались к порту, с корабля должен был быть виден монастырь. Ты его видела? Там неподалёку должен был быть маленький островок, и мне думается, он там.

— Что? А... ну, я думаю, что-то видела, что-то вроде небольшого святилища, но... Постой, кто-то там живёт?

Глазастая Миюри действительно нашла его. Вероятно, они проплывали мимо, когда он надевал на неё тёплую одежду, а она рассматривала всё вокруг. Её глаза вдруг сверкнули.

— Нет, кто-то на самом деле живёт в таком месте? Серьёзно?

Её ярко-малиновый от холода нос дёрнулся, будто она уловила запах приключений.

— Это действительно так захватывающе?

— Несомненно. Волны обрушивались на островок, и там повсюду огромные глыбы. В самом деле — здорово! Я была уверена, что это был алтарь, чтобы приносить в жертву коз, но... Ммм. Это, несомненно, выглядит, как дом для колдуна, который повелевает молниями и может ходить по волнам.

Десятилетиями Церковь воевала с язычниками и пыталась искоренить ту веру, в которой люди поклонялись таким колдунам. После войны немногие продолжали придерживаться таких верований, но те легендарные герои всё ещё жили в умах людей — в увлекательных рассказах и записях. Хотя их часто изображали как людей зла, которых нужно побороть, Миюри устраивало всё, если её это могло захватить.

— О, слушай, я не могу дождаться. Спорим, там есть лестницы в подземные лабиринты и двери, которые никогда нельзя открывать!

Налицо было явное недоразумение, но Коул не знал, с чего начать.

— И, брат, что нам делать, если в лабиринте окажется дракон? Надо будет позвать маму?

Для Миюри грани между мечтами и действительностью почти не было. Она действительно выглядела довольной собой. И не возразишь ведь дочери настоящего воплощения волчицы, обычно жившей в дремучем лесу или в пшеничном поле. И при всём этом, чтобы быть уверенным, что такая юная и подверженная влиянию девушка не вырастет слишком странной, он должен прочертить ей правильные пути и научить её следовать им в этом мире.

Хотя Коул был во многом нерешителен и слаб, он мог научить уверенности в мире, полном неопределённости в завтрашнем дне. По крайней мере, он каждый день усердно учился, чтобы значь, что есть правильно.

Они вдвоём продолжали идти, пока не вышли к большим воротам с опускающейся решёткой. Коул признал в строении церковь, потому увидел по другую сторону каменной стены церковный флаг, развевающийся на ветру. Но по внешнему виду он бы счёл увиденное сооружение крепостью.

— Ого...

Решётка, сделанная из толстого дерева, была поднята. Будь она опущена, меч или топор в руках человека вряд ли нанесёт ей повреждение страшнее небольшой отметины. Похоже, всё строилось в расчёте на войну, это впечатление только усиливали высота решётки и толщина каменных стен. Наконец, в перекрытии ворот были оставлены необычные для церкви отверстия, их края покрыты сажей и какой-то жирной грязью. Эти отверстия явно предназначались для того, чтобы поливать осаждающих кипящим маслом, заставляя их отступить.

— Це... церковь? — спросила Миюри, ошеломлённая внушительным видом всего этого.

— Даже господин Йосеф так сказал: это скорее святилище.

— Ха... Имеешь в виду, что внутри есть важное сокровище? — глаза Миюри свернули в предвкушении, но тут дело было явно не в этом.

— Нет. Я говорю о правилах взрослого мира.

Она разочаровано посмотрела на Коула, тот же дёрнул шнур, свисавший с ворот, тут же зазвонил маленький колокольчик. Вскоре одна половина ворот открылась, появился солдат с копьём. Его защищал доспех из твёрдой кожи, а не железа, потому что железо в мороз прилипает к телу.

— О, молодой странник, да?

Солдат их появление воспринял так же, как и Йосеф, но при этом он не выглядел удивлённым, потому что странствующие священнослужители часто приезжали в пограничные районы.

— Это от господина Йосефа из компании Дива.

И Коул на всякий случай протянул письмо и дощечку.

— Мне это не нужно, — сказал солдат, отстраняя дощечку и беря только письмо, это было действительно особое место.

— По приказу аристократа вы из Атифа отправились в далёкие северные моря, чтобы исследовать... Понятно. Вы далеко забрались, — пожал плечами солдат, аккуратно сложил письмо и вернул Коулу.

— Если возможно, мы хотели бы остаться здесь, пока находимся в этих местах.

— Конечно, я не против. Для того это всё и стоит. Гость компании Дива — наш гость, — солдат пошёл внутрь, приглашая жестом следовать за ним. — Я должен сразу предупредить кое о чём, миссионерская работа в городе запрещена. Люди здесь следуют Божьему учению, но немного не так, как это видят южане. Вы знаете об этом?

— Ты имеешь в виду Чёрную Мать?

Солдат облегчённо кивнул.

— Ещё я слышал, что в Атифе были религиозные беспорядки. Люди здесь чувствительны к распрям в Церкви. Не дайте случиться чему-то забавному.

Оказывается, вести добрались уже так далеко.

Вскоре они прошли всю толщину стены и попали в просторный двор. С первого же взгляда Коул понял причину его размеров. Ящики и мешки, завёрнутые в солому, были сложены тут и там под стягами крупных, известных торговых фирм. Конечно, присутствовали и компания Дива, и альянс Рувика, у которого было больше кораблей, чем у какого-нибудь короля, и который признавался всеми самым сильным на море. Это место не могло полагаться на чью-нибудь власть, здесь располагалась просто общая база, поддерживаемая торговцами крупных компаний, торгующих в разных странах, и общее убежище, где можно укрыться, если что-то случится.

Хотя Церковь обычно принимала подобные меры на языческих землях, на которые её власть не распространялась, это место полагалось на свою собственную защиту.

Когда они вошли, увидели немало торговцев, занимавшихся товарами или лошадьми. Миюри озиралась по сторонам, очарованная всем, но тут солдат указал на неё, вопросительно глядя на Коула.

— Ещё кое-что важное. Всё-таки это церковь, причём небольшая. Женщины — семена неприятностей. Все жёны, приезжающие со своими мужьями, и служанки спят в отведённых им отдельных помещениях. То же самое относится и к рабам.

Ничего нет удивительного в том, что работорговля распространена в экономически неблагополучных местах. По отвращению, с которым солдат смотрел на Коула, тот решил, что его приняли за священника, который по добросердечию ведёт домой рабыню, найденную на юге. Но какой бы ни была истина, прежде всего, нужно было задуматься о том, что нельзя оставить Миюри одну в этом месте, где ей не на кого положиться. Одно из немногих правил, усвоенных им из прошлых путешествий, всё ценное следует всегда держать в пределах досягаемости. Однако Миюри была девушкой, как бы это ни было неудобно, а здесь было место отдыха для Агнцев Божьих, носивших знак Церкви на шее. Коул, сам стремившийся стать одним из таких слуг, не мог заставить себя лгать.

Пока он молча стоял в размышлении, Миюри сняла капюшон с шарфом и высвободила свои длинные серебряные волосы.

— Есть немало преимуществ у одежды девушек, — сказала она и улыбнулась.

Солдат, внимательно следивший за тем, что она делает, вдруг обнажил в ухмылке левый клык.

— Умная девочка. Однажды ты кое-чего добьёшься.

— Хи-хи, спасибо, — широко улыбнулась она с безмятежным лицом.

— В самом большом здании должен кто-то быть. Вы сможете им задать свои вопросы.

Как-то давно Коул останавливался в большом монастыре. Увиденная ими картина напомнила ему тот раз. В центре стояло большое здание собственно церкви, за ней, начиная с юга, размещались внутренний дворик, огороды, конюшни, затем обеденный зал со всем необходимым для него вокруг, а также жилые помещения для гостей. С учётом особенности этого места, двор и помещения для еды и сна были больше, чем в том монастыре. Зато конюшни скромнее, поскольку здесь для перевозок в основном использовались корабли.

— Вижу. Большое спасибо.

— Не за что.

Солдат вернулся на свой пост, но сначала он показал, как ему понравилась Миюри, легонько стукнувшись с ней кулаками.

— Ну, как прошло, брат?

Он увидел, что мальчишество Миюри снова взяло в ней верх.

— Если честно, то ты так легко можешь соврать...

— Что? Но я не врала.

Так и было. В самих её словах не было неправды. Просто солдат их неверно истолковал, сам Коул не раз применял этот приём. Но между ними была разница. Миюри этим приёмом хотела добиться возможности войти туда, куда её не пускали. Он не мог прийти к согласию со своей совестью, пытаясь решить, должен ли он не обращать внимания на это. Его несогласие с самим собой и растерянность не могли не отразиться на его лице, и его спутница немедленно надела на своё лицо оскорбленное выражение.

— Но, брат, если бы ты действительно думал, что это плохо, ты бы раскрыл правду тогда же и там же. Ты не стал, потому что это было тебе удобно, верно?

Так оно и было, и поэтому он не мог произнести ни звука в ответ.

— Ладно, всё отлично. Во всяком случае, это не мой чистый и праведный брат солгал, — сказала Миюри и обхватила его руку, её слова прозвучали как насмешка. Ничто не испугает девушку, совсем не верящую в Бога.

— У меня ощущение, что моя вера может быть поколеблена.

— Ты можешь отказаться от неё, как только захочешь, ты знаешь. И мы сможем пожениться.

Это было похоже на её ловушку. Она сейчас охотилась на него, и Коул повёлся на это. Единственное, что ему оставалось, это устало посмотреть на неё. Она улыбалась ему, словно стоя на краю пропасти. Он вздохнул и, зная, что больше не может так продолжать, сказал:

— Поступай правильно в следующий раз.

Миюри успокаивающе пожала плечами, а Коул по совету солдата открыл дверь большого здания, над трубой которого клубился белый дым. Прямо за дверью начинался коридор, сделанный из камня, из-за чего, казалось, стало ещё холоднее, а налево от дверей располагался зал. Из-за приоткрытой двери зала доносились весёлые голоса.

— Кажется, это хорошее, живое место... Э, в чём дело? — прервал себя Коул, увидев, как Миюри сунула нос в проём и отдёрнулась.

— Пахнет... странно... — проговорила она, и он принюхался.

— А, это запах торфа.

— Пита? [Английское слово "peat" — "торф" звучит так же, как и имя "Peet" — "Пит". Какая игра использовалась в японском оригинале я не знаю — прим. перев.]

— Помнишь историю про гагат? Торф похож на грязный уголь. Его собирают на полях и лугах. Он недорогой, но не лишён недостатков — не очень хорошо горит и имеет этот свой запах. Возможно, ты сможешь найти его и на этом острове.

Хороший нюх Миюри благодаря волчьей крови в её жилах вполне мог вызвать её недовольство.

— Если для тебя это слишком невыносимо, мы можем поискать тебе другое жильё.

Даже в Ньоххире немало людей не смогло прижиться, не в силах вынести запах серы. Другие со временем привыкали и больше не беспокоились по этому поводу. Потому-то Коул и сделал своё предложение Миюри, но она, зажав нос, почему-то уставилась на него.

— Ч-что опять не так?

— Ты так собираешься избавиться от меня в своём путешествии, да?

Возможно её предубеждение объяснялось тем, что он часто выговаривал ей и спрашивал, не хочет ли она бросить путешествие, например, когда она долго спала, много ела или говорила что-то себялюбивое.

— Я лишь проявляю внимание.

— Хммм...

Миюри не стала говорить напрямую — "Брат, ты дурень" — и лишь, раздражённо нахмурившись, отвернулась.

— Нам сейчас важнее поскорей заполучить комнату и начать расследование.

Он продвинулся не столь далеко, чтобы сейчас нянчиться или отдыхать. Волнение в Атифе подняло такую волну, что она ощущалась уже здесь, так далеко за морем, а со временем её последствия будут только усиливаться. Ему нужно как можно скорее закончить здесь, на северных островах, и приниматься за следующую работу.

Миюри ещё морщилась от запаха торфа, когда на стук входной двери из зала вышел человек.

— О! В это время года к нам мало таких добирается — путешественники?

Его голос был довольно приятным, может, потому что он и был таким, но, скорее, потому что он был одет подобно Коулу. Перед ними стоял пожилой священник с символом Церкви на шее, его щёки раскраснелись, вероятно, не от холода, а от возлияний. Не думая пока над этим, Коул отвесил ему поклон, приличествующий посетителю.

— Прости нас. Я Тот Коул. Я прибыл в эту землю по приказу одного аристократа. Более подробная информация содержится в предуведомлении господина Йосефа из компании Дива.

— О-хо.

Священник удивлённо моргнул, затем взял письмо. Его руки были мягкими и тёплыми, а его дыхание не оставляло сомнений в причине цвета его красных щёк.

— Понятно, понятно. Я хозяин этой церкви, Райхер Фридхофф. Здесь сказано, что ты должен был искать землю, подходящую для монастыря. О, не нужно ничего объяснять. Такие люди всегда приходят. Почему-то южане имеют заблуждение, что здесь главные врата на небеса.

К тому, что мужчина был не вполне трезв, он, кажется, и по натуре был открытым и неплохим. Он сказал то, что не часто произносят вслух, сопроводив слова улыбкой приятного, немолодого человека. Его тяжёлый вздох распространил аромат наливки.

— К худу или к добру, но это не более чем самый край холодного моря. Если будешь искать слишком упорно, накличешь опасность на свою голову. Особенно сейчас, перед началом весенних штормов. Никто не поможет, если упадёшь за борт. Время от времени подобные тебе одержимо исследуют острова, не имея рядом с собой никого, и какое же от этого всем волнение...

Райхер икнул и пожал плечами.

— Ты имеешь в виду духовное волнение? — решил прощупать почву Коул.

Он заметил свет силы в глазах человека, подходящий священнику, стоящему во главе места, окружённым крепостными каменными стенами.

— Вы инквизиторы?

Будь перед ним рыцари или наёмники, каждый из них положил бы руку на свой меч. Однако внимательно посмотрев гостю в глаза, Райхер перевёл взгляд на то, что жалось к спине Кола. Пока священник смотрел на Миюри, Коул медленно ответил:

— Если бы мы ими были, то, думаю, я более тщательно бы выбрал, кого взять с собой.

Инквизиторы, которых по известной причине часто называют палачами или мучителями, не водят с собой детей.

— Именно так бы и появились. Иначе, если бы вы двое действительно ими были, показалось бы, что Церковь больше не собирается должным образом поддерживать людей здесь или где-то ещё, — и священник вдруг чихнул.

У этого человека должна была быть какая-то причина, по которой он занимал духовное место в таком отдалённом краю, где Церковь не располагала официальным присутствием. И похоже, он был не самым преданным слугой Церкви.

— Здесь холодно. Почему бы тебе не зайти?.. А, нам же нужно сначала позаботиться о ваших вещах.

— И ещё мы бы хотели снять комнату.

Райхер ударил себя по лбу и улыбнулся.

— О да, точно. Ты не сможешь расслабиться, если пьёшь, не сняв дорожную одежду.

Он рассмеялся, но затем бросил удивительно насторожённый взгляд из-под испещрённых глубокими морщинами век на Миюри.

— Кстати, я уверен, что вы слышали правила церкви от охранника у ворот, я прав?

— Да, слышали. Он сказал, что девушки останавливаются в отдельной комнате, — отозвалась Миюри, глядя в глаза Райхера и улыбаясь, это выглядело весьма смело с её стороны, если не нагло.

Райхер странно посмотрел на неё, потом сонно моргнул и снова чихнул.

— Ик. Простите. Тогда разрешите отвести вас в вашу комнату. Сейчас здесь мало людей, поэтому свободно много хороших комнат.

Он проскользнул мимо них и вышел на улицу.

— Ууу, холодно!

Холодный воздух приятен тому, кто разогрет наливкой. Голос священника выдавал отличное расположение его духа, Коул и Миюри последовали за ним.

Когда люди, работавшие во дворе, увидели Райхера, они окликнули его и помахали руками, хотя и были далеко. Пусть он и набрался, не дожидаясь вечера, всё говорило за то, что его здесь любили. К тому же, кроме Чёрной Матери, лишь его молитвы о безопасном путешествии приносили людям утешение перед выходом в море.

— Хорошо, для начала... где я остановился... — заговорил Райхер, обходя вокруг того, что изначально было огородом, и проверяя рыбу, развешанную для сушки по ветками напоминавшую диковинные плоды.

— Как я уже говорил, огромное волнение. И они не возвращаются, уходя на небольших судёнышках. Иногда падают в море и тонут или же их судёнышки разбивают волны.

Есть те, кто ждёт от суровых северных морей, окруженных снегом и пронизанных холодным, свежим воздухом, гарантированной святости. Райхеру пришлось проводить в прошлом слишком много людей с таким отношением, теперь он обречённо пожал плечами.

— Большинство этих аристократов ничего не знают об этой земле... Ближе всех те, кто из Уинфилда и Проании. Самые дальние — из всяких южных стран. Всякий раз, когда те люди, которые приходят, обременённые обязательствами, кончают смертью, подозревают нас. Всегда.

Как Хайленд называла людей, управлявших этой землёй?

— Я слышал, этими местами управляют пираты, — сказал Коул.

Райхер хмуро оглянулся на него через плечо и вздохнул.

— Я на самом деле не могу много сказать к тому, пираты они или нет, неважно, как ты на это смотришь. Но они никоим образом не пираты, — сказал он, поправляя узел, удерживавший одну из сушёных рыб. — Они обычно защищают торговые корабли и следят, чтобы настоящие пираты не грабили рыбацкие лодки и не опустошали ни один из островов. Что ж, это легко понять, если я вам скажу, что на нас падает ответственность за то, насколько трудно с ними договариваться.

Проще говоря, они были силой самообороны.

— Без них мы не смогли бы удерживать эти своенравные воды. Наши возможности ограничены, поэтому, если каждый будет действовать, как ему нравится, мы скоро не сможем поддерживать своё существование. Угроза насилия подобна обручу, который удерживает бочку целой. Без них мы не смогли бы даже собирать налоги с тех, кто приезжает сюда на работу каждый сезон. Наша земля была бы поделена чужаками и быстро бы исчезла. Они есть, потому что необходимы.

Снег отзывался хрустом на каждый шаг. Каждые несколько шагов на левом плече Райхера появлялись белые клубы, чтобы растаять в воздухе. Наблюдая за тем, как держится священника, Коул решил, что тот, считая пиратов своими союзниками, всё же, скорее, был вынужден мириться с их присутствием.

— Но те, кто судит о них только по россказням, шумят громче всех, они стенают: "О! Пираты тайно убили людей с юга, потому что ненавидят их!" Те, кто не знает, сколь страшные на самом деле здесь воды, не слушают предупреждений местных жителей, и происшествия следуют одно за другим.

Райхер закончил говорить, дойдя до невероятно большого здания.

— Мы пришли.

Вход был поднят на несколько каменных ступеней, чтобы снег не доставал до двери. Фундамент дома для постоя также был сделан из камня, но всё остальное было деревянным. Не одну зиму Коул ночевал на каменном полу, выдерживая это только благодаря своему юному здоровью. После двадцати лет он с облегчением думал, что ему не придётся переживать это снова.

— Пройдёте по коридору и найдёте помощника священника, который управляет домом, вы получите от него простыни и одеяла. Он же подберёт комнату, где вы остановитесь. Не постесняйтесь внести после этого пожертвование, — он многозначительно улыбнулся.

Затем снова заговорил, сохраняя выражение многозначительности:

— Пустой остров — это идеально для строительства монастыря, но когда люди не живут на этих островах в этом море, то, полагаю, их лучше всего считать необитаемыми. Они слишком опасны из-за сложных течений у их берегов или слишком большого количества подводных скал. В общем, вы не сможете судить, просто взяв и посмотрев. Так же как и с верой, верно?

Райхер улыбнулся и слегка наступил башмаком на ногу Коула, стряхнув с неё снег. Хотя Коул понимал, с какой деликатностью действовал старый священник, он не мог заставить себя усмехнуться шутке.

— И потому люди этих мест не очень приветливы к священникам, явно прибывшим с юга. Одного слишком активного вынюхивания достаточно, чтобы накликать неприятности, а потом они погибают в происшествиях, вызывая никому не нужные подозрения. Конечно, люди, мешающие торговле тем, что вызывают трения с местными жителями, сами по себе также являются неприятностью.

Райхер ясно указывал им вести себя хорошо, держаться на расстоянии, побыть здесь недолго и возвращаться восвояси. Если отнестись к его словам по-хорошему, следовало бы воспринять это как доброе предупреждение жителя этого святилища.

— Но я не могу вернуться с пустыми руками, — попытался возразить Коул, и пожилой священник пьяно пожал плечами в знак безнадёжности.

— Или возьми местного в проводники или, если ты хочешь делать всё сам, расспроси местных перед тем, как начать. Особенно, если собираешься выйти в море, — посоветовал Райхер им вслед, стоя в дверях, когда они уже вошли. — Это ради вашей безопасности.

Затем, не дожидаясь ответа, он закрыл за ними дверь. Хруст снега за дверью постепенно затих, и воцарилась тишина. Миюри поправила вещи на спине и посмотрела на Коула.

— Мы ему не понравились.

Коул посмотрел на её улыбку.

— К путешественникам всегда относятся так. Найдётся в мире немного мест, где их привечают.

— Правда? Но в Ньоххире все так весело пируют вместе.

Проходя по коридору, Коул тоже поправил свои мешки и слегка подтолкнул Миюри, двигавшуюся впереди, чтобы не задерживалась.

— Ньоххира не такая, как другие места. В большинстве мест в мире чужаков не приветствуют. Те, кто нарушает тихую жизнь обычных людей, часто бывают именно чужаками.

По Миюри не было видно, что она сразу всё поняла, но по ходу их путешествия понимание к ней придёт.

— Вот почему мы должны спокойно заниматься своими делами там, куда мы приходим, особенно, если там мало людей.

Миюри нахмурилась и посмотрела на него: "Ты снова меня учишь?" Но речь шла не о чём-то вроде Божьего учения. Это, скорее, сродни попытке поделиться с кем-то тем, как выжить, заблудившись в лесу. Под молчаливым взглядом Коула на лице Миюри отобразилось понимание. Сглотнув, она кивнула. Ему хотелось, чтобы в этот момент до неё дошло и то, что путешествие — это не сплошь захватывающее развлечение и что нет ничего лучше мирной жизни дома. Вторгшись в его размышления, Миюри вдруг сказала с самым серьёзным видом:

— Это как если король притворяется простым человеком, верно? Я много слышала об этом в историях.

Она улыбнулась — всё хорошо, я знаю. Коул подумал, что на самом деле она ничего не поняла, но он очень хорошо знал её оптимизм.

Их комната была крохотной, кровать представляла собой два сдвинутых сундука с одеялом. Но это лучше больших общих комнат или складских помещений на других этажах, здание это явно строилось под нужды торговцев.

Коулу было несложно представить, что удобства были не главной заботой на базе торговцев, поэтому он без сомнений сделал пожертвование, когда они брали простыни. Ведь даже грехи в эти дни легко отпускались, если Церкви давали установленное количество денег. Взяв ещё и достаточно одеял, они смогут спать с удобством и в тепле.

Оставив вещи, они ещё должны были пообедать, поэтому вскоре вышли на улицу. К тому же им следовало посмотреть на чудесные развалины, упомянутые Йосефом, и они расспросили о месте солдата у ворот. Оказалось, это было недалеко, туда вполне можно было добраться пешком. И поскольку путь туда лежал в сторону, противоположную порту, они с развалин и решили начать.

Однако снег по дороге был глубок, и стражник посоветовал соломенную обувь поверх своей. Не успел Коул подумать, как добры люди, стражник попросил денег. Похоже, он не упускал случая немного подзаработать, но так как он запросил не чрезмерно, и Коул заплатил не пререкаясь. Это же следовало и из мудрости его благодетеля-торговца. Оказавшись где-то, важно завоевать расположение всех, кого можно. Никто не может сказать, кто пригодится в будущем.

Хорошей дороги к чудесным развалинам не существовало, и они пошли вдоль реки вверх по течению. Летом можно было бы пойти полями, но сейчас они были укрыты снегом. Вскоре Коул взмок. Его дорожная обувь и так была тяжёлой, а ещё эта мокнущая солома сверху... Никогда прежде он не обнаруживал, что ходить так трудно. Но без соломы его обувь уже бы промокла насквозь, тогда в лучшем случае его ноги бы распухли, а в худшем ещё и обморозились. Соломенная обувь была зимой обычной и в Ньоххире.

Коулу уже не хватало дыхания, в то время как Миюри двигалась вперёд вприпрыжку, словно снежный заяц.

— Поспеши, брат!

В отличие от гор здесь не было уступов или ручьёв, и Коул не боялся заблудиться, пока они шли вдоль реки, но его раздражали мысли о дороге обратно. Хорошо бы иметь что-то вроде саней, но он покачал головой, напоминая себе, что они не могут позволить себе роскошь.

— Ну же, брат, давай, топай уже!

Миюри так далеко ушла вперёд, что уже нельзя было разглядеть её лицо, когда она в нетерпении обернулась, чтобы крикнуть.

Остров казался не таким большим с корабля — одна гора и склоны, но теперь Коул понял, что его размеры достаточны, чтобы вместить широкие поля. Он представил, как летом бескрайние снежные поля превращаются в пастбища, обеспечивающие скот кормом на весь год.

Наконец появился тёмный лес, росший у подножия горы. Чудесные развалины должны были располагаться в конце дороги, ведшей через лес.

— Ты слишком быстрая! — только и смог выговорить он.

Белое облако заклубилось там, где стояла Миюри, вероятно, это она вздохнула. И конечно, не стала его ждать и снова помчалась вперёд. Но его не рассердила её кажущаяся бессердечность. Вместо этого его впечатлили её юность и сила, позволявшие ей самой двигаться вперёд. Он подумал, что это проявится вновь, когда она выйдет замуж, и счёл это чем-то вроде подготовки к будущему. Сухо улыбнувшись, Коул продолжил переставлять ноги одну за другой.

Снова удалось девушку увидеть лишь у самого леса. Миюри сидела на большой толстой скале и сосала большую сосульку. Ещё несколько свисало с ветвей ближайшего дерева, напоминая копья. Ждала она его уже довольно долго, вполне достаточно, чтобы слепить трёх снеговичков у подножья скалы. Она даже сделала им из веток лица.

— Брат, ты почти, как мой отец.

Она намекала на то, что у него нет сил, и их у него действительно не хватило даже огрызнуться -зато у тебя их слишком много. Его плечи и грудь ходили ходуном, и Миюри, с раздражением понаблюдав за ним, отколола часть сосульки и дала ему.

— Не ешь слишком много, а то простудишься.

Обычно именно Коул предупреждал её о подобном, теперь Миюри отплатила той же монетой.

И она шла явно не просто куда-нибудь, она сидела как раз у начала дороги, ведущей к горе. Под вечнозелеными деревьями, не терявшими хвою даже зимой, лежала утоптанная в снегу тропа. Коул не ожидал меньшего от девушки волчьей крови, выросшей среди гор.

Утоптанный снег не вёл прямо по крутому склону, образуя сравнительно пологий подъём. Миюри пошла вперёд, Коул последовал за ней, стараясь не сильно отставать.

— Но какая странная земля здесь. Интересно, все острова такие?

— Что ты имеешь в виду под словом "странная"?

— Та река тоже странная, — показала рукой она, останавливаясь и поворачиваясь.

Зимой под деревьями нет травы, кусты тоже стояли голые, и даже из леса видно было довольно далеко. Коул увидел оставленные ими у реки следы. И что в ней такого странного? Потом он понял.

— Цвет реки такой же, как у моря.

Прочерченная по снежным полям лежала длинная, тонкая, тёмно-синяя линия.

— М-да. Возможно, это не река, а море.

— Море? Но...

Они ушли довольно далеко от устья. То, что они видели, не назвать ни бухтой, ни каналом. А назвать это рекой Коул мог бы, только увидев, как она течёт. Вода в реке должна была двигаться, течь. Здесь вода была неподвижной.

— Оно точно мёртвая голубая змея, разве нет?

Которая словно замерла на месте и осталась просто лежать.

— И смотри, — Миюри перевела взгляд на лес и указала вперёд. — Оно заканчивается там.

Река внезапно обрывалась. Голубая морская вода становилась зелёной у края и подмывала белый снег. Она ниоткуда не вытекала и никуда не текла.

— Может, когда-то давно она была рекой, — предположил Коул.

— А? — оглянулась Миюри, удивлённая, будто перед ней сдвинулась с места гора.

— Это для тебя так необычно? Горы разрушаются, леса высыхают, и для реки не странно пересохнуть и умереть. В тех приключениях, что ты читала, то и дело происходят вещи и более захватывающие события, не так ли?

Миюри, покраснев, поджала губы.

— Я... я не думаю, что то, что происходит в книгах, происходит на самом деле! Ты меня дразнишь, так ведь?

Эта девушка прожила на земле чуть больше двенадцати лет. Она выросла в деревне горячих источников, словно помещенной кем-то на границу мечты и действительности, ещё больше запутывая её видение окружающего мира.

— Всё вокруг может сильно измениться с течением времени. Случаются катаклизмы, которые не могут быть ничем иным, кроме как наказанием Божьим, и даже мелочи могут их спровоцировать. Этот мир не вечен. Вечность оставлена за Царством Божьим на небесах.

Почти всё в этом мире подобно карточному домику, обречённому когда-нибудь рассыпаться. И потому он хотел поддержать людей среди этой неуверенности и жестокости. Он хотел бы суметь рассказать Миюри больше об этом, но она, скорее всего, его бы не стала слушать. По крайней мере, так он думал, но она молчала и смотрела серьёзными глазами. Возможно, для неё реки и горы должны оставаться всегда и вечно такими, какими были. Она никогда не встречала дракона или волшебника, но реки и горы всегда были рядом с ней.

— Ты чему-то сегодня научилась, — он приблизился к ней и положил руку ей на голову. — Всё увядает со временем. Прах к праху, пепел к пеплу. Вот почему мы должны с толком использовать время, отведённое нам Богом.

Когда он потом добавил, что поэтому разные сони ведут себя неразумно, она, наконец, вздохнула, возвращаясь к своему обычному поведением.

— Ты вечно меня учишь!

— Я бы хотел, чтобы мне не приходилось делать это.

— Фффшшш!— прошипела она и надула щёки. Но, хотя она обиделась, её взгляд вернулся к концу реки, и её щёки быстро опали. Затем она заговорила, всё ещё не глядя на него. — Но мама говорила то же самое. Я полагаю, это правда.

Он невольно сглотнул.

Мама Миюри была волчицей и богиней, живущей в пшенице, она прожила сотни лет, может быть, она вовсе не имела возраста — существо, известное как мудрая волчица. Вот почему мудрая волчица Хоро, путешествуя с торговцем, которого она встретила в деревне и которого глубоко полюбила, всегда сомневалась, пересекать ли ей линию. Её партнёром был человек, чья жизнь пролетает для неё в мгновение ока. Время не остановить.

Но они вместе отказались смириться с естественными законами мира, чтобы постичь счастье, замаячившее перед ними. Пусть ему суждено пролиться из их рук подобно воде, они верили, что воспоминания о нём останутся навечно.

Каким печальным и каким болезненным должно быть это.

И возможно Миюри, кровь от крови Хоро, постигнет та же участь. Она не была человеком.

Коул поклялся всегда быть её другом, но с некоторыми вещами он ничего не мог поделать. Как и её отец Лоуренс, который, как бы он ни старался, однажды уже не сможет подняться и обнять свою вечно молодую жену. Никто не сможет победить судьбу.

— Вот почему я... — Миюри неожиданно посмотрела на него с улыбкой. — Как меня учила мама, я проживаю каждый день так полно, как могу.

— Миюри...

Её невинная улыбка была её силой. Ей хватало смелости продолжать движение вперёд, даже если дорога впереди была темна. Это могло быть связано с неведением юности, но более вероятно, что сама она решила так жить. Её улыбка говорила ему, что он может верить в это решение. Коул неловко усмехнулся, она удовлетворённо кивнула в ответ.

— Вот почему я ем любую еду, которая, как я думаю, хорошо выглядит, и сплю, когда хочу. Даже есть причина, почему я играю, когда хочу, вот. Ты всегда говоришь об умеренности, брат, — она вздохнула и решительно закончила, — но нет времени быть умеренным!

Коул почти поддался её речи. Затем он несильно опустил кулак на её голову.

— Всё это не имеет ничего общего с развращённой жизнью.

— Ой! — взвизгнула Миюри и надула щёки. — Брат, ты болван!

— Я не болван. Тебе когда-нибудь надо прекратить рассказывать о своём пути в жизни среди людей. Ты можешь когда-нибудь оказаться слишком неосторожной.

— Я не рассказывала о своём пути в жизни никому вообще!

Они шли рядом, пререкаясь по пути. Казалось, Миюри закатывала обычную детскую истерику, но он почему-то чувствовал, что она преследовала какую-то цель.

И было ещё одно, о чём она умолчала. Раз в ней текла волчья кровь, могло оказаться, что она тоже будет жить почти вечно, и может, из-за недолговечности того, что привлекает её внимание, она так к этому тянулась. Однако её особое внимание привлекло то, что не было едой или забавной игрушкой. Это был сам Коул. У него было чувство, что он понял, почему она не упомянула об этом. Признай она, что её тянет к Коулу, потому что он тоже когда-нибудь уйдёт, ей придётся признать и то, что его тогда действительно больше нигде не будет. Об этом суеверные старики часто говорили: сказанное вслух вскоре происходит по-настоящему.

Миюри беспрерывно жаловалась, какой он упрямым, невнимательный и вообще — безобразник, но держалась за его руку и шла рядом. Он чувствовал силу её хватки даже сквозь толстые перчатки, словно она была маленькой девочкой, которой страшно идти в одиночку среди ночи. А он не мог ответить взаимностью на её чувства, но как старший брат не считал зазорным быть рядом со своей младшей сестрой, пока она не перестанет бояться тьмы. Судьба — это то, чего боятся, и единственный способ противостоять страху — это молиться, поскольку чудеса поистине не происходят.

Бог велик, ибо он есть тот, кто может всё перевернуть.

Они продвигались по снежной горной тропе. Вскоре, словно ниоткуда появились чёрные скалы. Чёрные как смоль камни были настолько неровными, что казались злобными, хоть были и не слишком высокими — примерно в рост Коула. Скальные скопления тянулись вперёд по обе стороны тропы, которая направлялась меж скал к концу реки. Миюри с любопытством посмотрела на странный вид вокруг и, приблизившись, понюхала скалу.

— Здесь начинается одежда короля, — вдруг понял Коул, Миюри тоже подняла глаза.

— Ух ты, точно. Цвет деревьев другой.

Линия, которую они увидели, подплывая к острову, на которой менялась растительность на горе, проходила как раз там, где они сейчас стояли.

— Всё слишком резко меняется, разве нет?

— Хм, я не знаю. Такое ощущение, что должна быть какая-нибудь причина, из-за чего...

— Какая-нибудь причина?

— Как землетрясение, например.

Миюри не спросила, что это такое. Возможно, она услышала это слово впервые.

— Случается, землю жестоко трясёт, ну, словно топает великан. Когда это случается, земля иногда трескается и даже может сместиться, как вот здесь, — и он показал на реку.

Будучи странствующим школяром далеко на юге, он был в таких странах, где иногда доводилось ощущать это явление. Люди часто объясняли их Божьей карой за злые деяния людей, но северные языческие земли никогда не слышали о землетрясениях, потому гнев Божий и подобные объяснения казались им придуманными.

-Угу, — невыразительно отозвалась Миюри и пошла дальше. — Иногда ты веришь в какие-то странные истории, брат.

— Ты мне не веришь? Я не раз это сам испыт...

— Ты уверен, что не был пьян? Раз говоришь, что земля двигалась.

Не сомневаясь в рассказах о пиратах, издающих дикие воинственные выкрики, держа кинжал во рту, она с недоверием относилась к вещам, казавшимся ей странными. Коул не без досады пошёл следом.

Состояние земли, как ни странно, не менялось. Всё новые скалы появлялись справа, где была река, путники приближались к верхней части горы. Если бы это был король, натягивающий на пуп сползшие штаны, они шли бы сейчас по его поясу. Чёрный лик скал резко контрастировал со снегом, но в некоторых местах из них торчали толстые корни. Если землетрясение действительно было, то уже достаточно давно. Если бы попросить старых островитян рассказать о прошлом, они наверняка поведали бы дошедшие до сего дня легенды.

Раздумывая, Коул вдруг увидел, что Миюри остановилась. Солнце осветило её своими лучами, отчего она сама ярко выделялась на фоне скал. Лучи проникали сквозь лес только здесь, на поляне меж деревьев. Дорога затвердела, и идти здесь стало легко — это место лучше всего подходило для молитвы. В лучах солнца Миюри стояла и глядела на гору с раскрытым ртом. Чтобы узнать, что так приковывало её внимание, Коул вышел на поляну. Сильная дрожь сразу пробежала по его спине.

— Чт?..

Невероятно огромный змей поднял голову, словно готовый к броску в любой момент.

— Ч-чт?..

Коул посмотрел вверх на зверя, забыв, что стоит на склоне. Он отклонился назад и упал на спину.

Нет времени лежать, нет времени. Встать, схватить Миюри за руку — и обратно в лес! И быстро!

Но чем яростней он старался встать, тем глубже увязал в снегу, и тем труднее было подняться. Когда он, наконец, поднялся на колени, змей с раскрытой пастью оставался на том же месте, не двинувшись ни на палец. Коул успокоил своё бухающее сердце и, тяжело дыша, всмотрелся в змея.

Нет, не пасть огромного змея. Пещера?..

Потолок высок, его высоты вполне бы хватило для великолепного здания крупного торгового дома. Не клыки это вовсе, а нависающие камни и корни, обвитые плющом. Снег укрыл змея белой кожей, и когда Коул проверил взглядом увиденное, перед ним опять был лишь огромный змей. На первый взгляд пещера была глубокой, но когда глаза Коула приспособились, он понял, что ошибся. Поверхность пещеры была того же цвета чёрной смолы, что и скалы, и особенная неровность поверхности сбила с толку его восприятие.

— Брат, ты как?

Он был настолько увлечён увиденным, что почти забыл про Миюри. Она стряхнула с него снег и помогла подняться. На её лице не было озорной улыбки, возможно, из-за того, что он был так возбуждён.

— Спасибо! Но что это за?..

— Кто-то возложил сюда цветы, это должно быть местом, где они молятся.

Миюри показала туда, где у змея мог бы быть язык. Глубже в пещере, куда не доставал снег, была навалена груда камней, украшенных необычными для зимы цветами. Сверху на камнях тихо сидела Чёрная Мать.

— Меня удивляет, что она повёрнута спиной к нам. Кто-то так пошутил?

Как и сказала Миюри, изваяние Святой Матери было повёрнуто лицом внутрь пещеры. Изваяния и статуи в молитвенных местах обычно встречали верующих лицом к лицу, поэтому это изваяние оставляло довольно странное впечатление.

— Может, там внутри чудовище.

Если изваяние Святой Матери необходимо как чудотворная защита, такое вполне было возможно.

— Должна ли я обратиться волчицей? — спросила Миюри, выуживая мешочек с пшеницей из-под сорочки.

Обладая в жилах кровью воплощения волчицы, она могла сама становиться волчицей с помощью пшеницы, полученной от мамы. Коул не думал, что она тогда смогла бы победить выскользнувшего змея любого размера, но ей по силам бросить его себе на спину и быстро убежать.

— Могут возникнуть неприятности, если кто-то увидит тебя, так что... — стал объяснять Коул, заглядывая в пещеру, где вроде ничего не таилось. Вблизи он уже точно увидел, что пещера недостаточно глубока, чтобы что-то скрыть.

— Интересно, на что она смотрит? — полюбопытствовала Миюри, вставая рядом и рассматривая Чёрную Мать, тихо смотревшую вглубь пещеры, и наклонила голову. Хотя она и высказала предположение о чьей-то шутке по поводу обращённой позы изваяния, это не было настоящим объяснением.

— Думаешь, они нашли здесь сокровище? — вдруг спросила она.

— Что? — обернулся Коул.

— Ты же знаешь, маленькую куклу сделали здесь из чего-то такого странного, так? — Миюри совершенно неуважительно показала пальцем на изваяние Чёрной Матери.

— Имеешь в виду гагат?.. Но...

Раньше он видел копи, это место не походило на то, которые он когда-либо встречал. Горные разработки всегда ведут вниз. Пол в этой пещере был ровным, зато потолок был чрезвычайно высок. Было бы легче разрабатывать, начиная сверху, а не наоборот. Что важнее, трудно себе представить, что изваяние разместили здесь в надежде, что от этого появятся драгоценности там, куда смотрит Чёрная Мать.

И в то же время он чувствовал, что видел это где-то раньше. Только где?

— Хочешь, попробую копнуть? Мама для отца вырыла яму и нашла воду, когда они открывали купальню, верно?

Миюри будто шилом колол скрытый в ней семилетний мальчишка, Коул видел концы серебряных волос, пробившихся через швы её капюшона. Ее волчьи уши, надо полагать, тоже упирались в капюшон. На острове, окружённом морозным морем, в таком интригующем месте непонятным образом поклонялись чёрным изваяниям Святой Матери. Это разворошило её любопытство, как палка осиное гнездо.

— А вдруг пойдёт такая же вода, как в той мёртвой реке, если копнём?

— Что? — спросила Миюри, продвигаясь по камням вглубь.

Затаив дыхание, Коул посмотрел на неё, на потолок, затем на Чёрную Мать. Его тело качнулось назад, он отступил на шаг, потому что у него появилась смутная догадка.

Что было первым, о чём он подумал, когда они вышли на поляну с горной тропы? О том, что змей сейчас метнётся, атакуя их. Тогда понятно, почему Чёрная Мать должна быть повёрнута спиной наружу. Он видел подобное раньше. Он не смог собрать куски вместе, потому что ЭТО заморожено во времени.

Чёрный гравий под его ногами сменился белым снегом. Он сделал ещё шаг назад, потом ещё, глядя на всю картину. Змеиная пасть, готовая, как казалось, напасть в любой момент, стала выглядеть чем-то иным.

То, что текло по реке, могло не быть водой. Он оглянулся, и стало прекрасно видно, куда всё текло. И потом Чёрная Мать.

— Братик, что не так? — спросила Миюри, выходя из пещеры и щурясь из-за солнца, отражённого снегом. — Эй, брат?

Она потянула его за рукав, приводя, наконец, в себя.

— Нет... — Коул тряхнул головой и снова посмотрел в пещеру.

Как только мысль завладела его умом, он не мог избавиться от неё. Он ошибся, думая, что видел это где-то. Он слышал раньше похожую историю и хорошо её знал.

— Бра-а-ати-и-ик? — шаловливо замахала Миюри рукой перед его лицом, но когда Коул посмотрел на неё, она отскочила. Потом вздрогнула, когда он схватил её за руку.

Мгновеньем позже он потащил её прочь.

— А? Что?

— Есть кое-что, что мы должны подтвердить.

Он тянул за собой сбитую с толку Миюри, выбирая дорогу, по которой они пришли. Казалось, что она сейчас споткнётся, но девушка, выросшая в горах, двигалась без запинки.

— Хашшшш... Брат!

Он не обратил внимания на её жалобу, в его голове и так было уже много, о чём он должен был подумать.

Вера Чёрной Матери не была притворством или суеверием. Но вера могла ещё сама оказаться ложной.Его работой было судить, будут ли жители северных морей подходящими союзниками для справедливого дела королевства Уинфилда в их борьбе с Церковью.

Между деревьями он видел портовый город Цезон.

Мёртвая река делила остров надвое лазурной линией по снежному полю.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Коул со всех ног бежал через лес, достигнув края которого, он уже запыхался. Когда пошли снежные поля он уже с трудом отрывал ноги от земли. Миюри могла лишь коситься на него, однако его ноги, движимые чувством долга, продолжали толкать его вперёд. Она ожидала, что, вернувшись в церковь, они отдохнут, но Коул протащил за собой Миюри мимо и направился прямо в порт. Только-только миновал полдень, и главные улицы, которыми они проходили, были почти пусты. Обойдя доки, Коул быстро нашёл, что искал — лодку, которая могла доставить их на остров с монастырём.

С учётом сказанного Райхером, Коул предполагал, что убедить кого-то исполнить столь неожиданную просьбу будет трудно, но люди в порту, к которым он обратился, стали, весело смеясь, настойчиво и наперебой предлагать свои услуги. Носы у них у всех были ярко-красными. В итоге исход спора решила подброшенная монетка, затем Коул заплатил за проезд, за эти деньги в Атифе можно было купить целую буханку ржаного хлеба. Предстояла вовсе не лёгкая весенняя прогулка на воде, сейчас падение за борт было почти равнозначно смерти, и Коул не счёл стоимость чрезмерной. И этот риск перевозчик разделит с пассажирами и сам.

Лодка была небольшой, в ней могли разместиться лишь четверо взрослых. Перевозчик утверждал, что он рыбак, и благодаря его навыкам гребли, лодка заскользила по тёмному морю. Порт быстро уменьшался, друзья перевозчика рьяно махали вслед руками.

Волнение, слабо ощутимое в порту, нарастало по мере удаления от земли. Из-за малых размеров лодки Коул мог легко дотянуться до воды рукой. Он подумал, что Миюри могла бы сесть на самое дно лодки, но она молча села рядом. Ей было за что сердиться на него, хотя бы за то, что они прошли по главной улице как раз мимо таверны, манившей прекрасными запахами. Однако она показала себя более чем преданным компаньоном.

— Послушничество, а? — вдруг заговорил перевозчик.

— Прощу прощения... что?

— Собрались в послушники? С братом.

У коренастого перевозчика уже пот капал со лба. Его дыхание окутывало его белым облаком, сквозь которое различалась напряжённая улыбка.

— Ты так отчаянно бежал по острову со своим маленьким другом.

Цезон был очень невелик, за ними, вероятно, приглядывали с того момента, как они приплыли. Предупреждение Райхера не было лишь шуткой.

— Или, если ты собираешься построить новый монастырь, тогда я советую этого не делать.

В его голосе не было злобы, он всё так же улыбался Коулу.

— Я слышал это уже не раз по дороге сюда. Неужели так много людей приходит с этой целью? — спросил Коул.

— Даже если считать только тех, кто явно с этим приплывал, — ответил перевозчик, не переставая грести, — каждый год хотя бы один или два. Иногда торговцы даже берут этих олухов и возят по островам. Их покровители из благородных велят им приехать и построить монастырь, а они надеются наделать себе блестящих монеток. Большинство из них — южане, приезжающие сюда добыть сельди и трески.

Строительство, повседневные поставки, перевозка паломников, ещё что-нибудь по мелочи — и на этом всё. Торговец, принявший на себя заботу о Коуле, когда он был ребёнком, говорил, что торговать с монастырями не очень денежно, но, может быть, упомянутые лодочником торговцы хотели работать до последнего для монастыря во имя служения Богу.

Лодка отошла довольно далеко от порта, и из-за малых её размеров озеро в море казалось необычайно обширным. В одиночестве на море было что-то особенное. Любой мог найти здесь веру.

— Господин Райхер в церкви вбивал то же самое в наши головы.

— А, этот пьяница отец Райхер, — рассмеялся перевозчик.

— Хотя это действительно правда, мой господин и наниматель приказал мне исследовать здешние места, но сейчас я хочу лишь встретиться с монахом, который направляет веру на этой земле.

— Похоже, вы уже побывали в храме у подножия горы и... всё такое.

— Чт?..

Коул был поражён, не понимая, откуда перевозчик это знает. На лице того появилось загадочное выражение.

— Ты ясно увидишь любого, если он пойдёт по снежным полям из порта, и ты хорошо разглядишь море из святыни, верно? Повернись лицом к Богу, и он тоже будет присматривать за тобой — это одно из его учений, не так ли?

Лодочник прав, подумал Коул и посмотрел назад, за спиной перевозчика он увидел остров и гору. Крошечные, как муравьи, белые точки должны были быть островитянами, решившими очиститься перед святыней в пасти змея. Как прекрасно, что перевозчик упомянул святыню. Коул хотел кое-что спросить, прежде чем отправиться в монастырь и встретиться там с монахом.

— Есть ли причина, по которой чёрная Святая Мать не обращена лицом к нам?

Несомненно, такая отчётливость линии, разделяющей лес на горе, была связана с теми чёрными скалами. В придачу к ним умирающая река, ставшая извилистым отростком моря, а пещера возникла прямо посреди её русла. Могло даже сложиться впечатление, что она молилась за воскрешение реки.

— Ха-ха, ты усердный священник. Не каждый день такого встретишь.

Коул не был священником, но и перевозчик вряд ли на самом деле принял его за священника. Похоже, перевозчик назвал бы так любого, похожего на человека Церкви.

— Большинство этих типов с юга не уделяют внимания этой земле. Так что ты меня порадовал, я буду рад рассказать вам кое-что.

Продолжая грести, он прочистил горло.

— Это история из того времени, когда мои дедушки были детьми. Когда дракон ещё жил на дне моря.

Чем дальше они выходили в открытое море, тем сильней становился ветер и выше поднимались волны. Коул зажмурился, когда его окатила вода, а перевозчик посмотрел вдаль и сильнее потянул за вёсла.

— Мы рыбачим из поколения в поколение, наши лодки мы всегда делали из дерева. Но здесь холодно, как ты знаешь. Деревьям надо долго расти, а люди вырубают их быстрее. Здешние острова быстро потеряли свои леса, и вскоре не осталось ничего, кроме лугов. Теперь единственные оставшиеся деревья растут в Цезоне, и так уже давно.

Действительно на протяжении всего пути от Атифа до Цезона лишь на главном острове росли деревья.

— Мы живём с морем вместе, и нам нужны деревья, чтобы по нему плавать. У нас нет выбора, вся наша надежда — на деревья Цезона. Это как свеча нашей жизни, мы держимся, пока пламя горит. Но...

Лодку сильно качнуло, едва не перевернув, Коул поспешно прижался к борту, а Миюри упала на дно. Он протянул ей руку и снова оглянулся на порт, уже почти неразличимый в дымке. Была видна лишь опушённая деревьями чёрная гора.

— Мы не знаем почему, но Бог однажды разгневался.

Коул, держа одной рукой Миюри, а другой цепляясь за борт, посмотрел на перевозчика, глубоко вздохнувшего.

— Гора стала плеваться огнём. Козы обычно всегда спокойны, но весь тот день были сами не свои, и птиц тоже — словно что-то гоняло их с места на место. Хотя шла пора снега, воздух стал тёплым, как весной. Затем земля застонала, гора затряслась, и снег падал уже не холодный и белый, а горячий и чёрный. Вместо тающего снега расплавленный камень пошёл по реке к городу, сжигая всё на своём пути. Кораблей для бегущих людей не хватало. Дед, тогда совсем ребёнок, как-то смог попасть на корабль, на него уже влезло так много людей, что он никак не мог выйти в море. А когда всё же вышел, людям на корабле пришлось увидеть лица остававшихся в порту, которые ничего не могли поделать, которым осталось лишь смотреть на горящую гору и ждать, пока самый ад не приблизится к ним. Место, где жил дед, горело, хлеб жизни людей — лес — горел, его родителей, братьев и сестёр, оставшихся в порту, ждала та же участь, но хотя бы он был в море. Холодная вода сможет остудить и снова сделать твёрдым расплавленный камень. Его сердце разрывалось между отчаянием и облегчением.

Если люди могли спастись на корабле, для них было бы вполне естественно стремиться попасть на борт. Но, приняв естественность этого, никак не облегчишь муки вины. Когда во время суматохи в Атифе Хайленд, рискуя жизнью, пошла в Церковь, естественным выбором для Коула и Миюри было — сбежать. И сама Хайленд настаивала на этом, но на Коула слишком давило чувство собственного бессилия и вины.

— Но когда всю верхнюю половину горы охватило огнём, люди увидели, что кто-то идёт по снежным полям к горе. Чёрная на фоне огня женщина шла у всех на виду. Люди в порту и люди в море смотрели на неё и думали: "Вот идёт та, которая совсем отчаялась". Но в тот момент, когда женщина вступила в реку, эту дорогу для огня, произошло чудо.

Перевозчик говорил так, как будто сам всё видел, видимо, история была им услышана бесчисленное число раз, и образы укоренились в его голове, будто вошли туда через его глаза. Даже Коул, глядя на гору, смог представить себе, что видели люди на корабле.

— Адский огонь, лившийся на склон горы, был лишён силы, начиная с середины реки. Раскалённый поток разделился надвое и стал гаснуть. Может, повезло с глубоким снегом. Огненная скала, разделённая надвое, медленно сползала по снежному склону, дымясь и остывая по пути, пока не затвердела. Остывшая скала перегородила реку, не давая чему-либо течь после этого.

Те самые неожиданно встреченные скалы. Чтобы суметь остановить такой поток расплавленной породы, нужно нечто огромное — что-то, что могло бы оставить после себя большую пещеру.

— Верхняя половина горы была вся завалена камнями и пеплом, но нижняя сохранилась. Из камней ещё поднимался дым, а люди уже бежали туда, где произошло чудо. За странной каменной мордой, ещё дымящейся, а местами даже красной от жара, оказалась большая пещера. Она напоминала вход в самый ад тем дымом, что она исторгала. Капли незатвердевшей скалы падали со свода подобно желудочному соку огромного зверя. А дальше от входа сидел чёрный, как смола, кусок древесного угля.

Когда Коул увидел святилище, у него было твёрдая уверенность, что он видел это где-то раньше. И не было его воображением. Почти то же самое произошло в старой легенде его родной деревни. Однажды, когда паводок вдруг пошёл с горы на деревню, появился бог в виде большой лягушки, эта лягушка смело спасла их деревню. Такие истории встречались повсюду.

Но всё же одно дело, когда лягушка противостоит воде, но женщина, появившаяся в Цезоне, остановила раскалённый поток расплавленного камня.

— Значит, Чёрная Мать...— пробормотал Коул, и перевозчик посмотрел на него.

— Она была той самой, кто спас нас от беды, — и мужчина похлопал себя по поясу.

На мгновение Коул подумал про кинжал, однако естественней предположить, что там хранилась оберегающая статуэтка Чёрной Матери.

— Половина деревьев, поддерживавших нашу жизнь, была потеряна, но после случившегося у наших берегов один невероятный сезон рыбной ловли сменялся другим, столь же невероятным. Тогда, может быть, как напоминание о Чёрной Матери, мы даже нашли угольные жилы. Каждый, включая и моих дедов, усердно трудились, собирали деньги и покупали древесину в далёких странах. Они не притронутся к деревьям на острове. Благодаря этому склон горы немного больше похож на настоящий лес. И поэтому цвета у леса разные, как вы их видите.

Резкое различие в цвете леса объяснялось возрастом деревьев, а не их разновидностью.

— И это случилось, когда монастырь уже был?..

— Ага.

Коул повернулся по ходу движения, теперь земля, которую он видел издалека, стала обретать очертания. Он увидел каменное здание, примостившееся между двумя скальными нагромождениями, вытянутыми, как рога.

Маленькая лодка причалила к жалкой пристани.

Избавляясь от всей грязи мира смертных, не найти более совершенного места, чтобы сосредоточиться на молитве.

— Я слышал, что у моих дедов, построивших монастырь, была и иная причина тогда его построить. Потому что война против язычников в своё время была действительно ожесточённой, не как сейчас.

Поколениями людской жизни Церковь была одержима стремлением покорить язычников северных земель. И сегодня довольно многие подозрительно относятся к северу, но тогда это должны были быть действительно ужасные годы.

— Они поняли, что если построить церковь, сюда заявятся люди с большой земли со своими налогами, порядком подчинённости и ещё много чем. Вот они и построили одно лишь здание в месте, совершенно необитаемом. И это потому, что даже если наши люди обратились к учению Бога, мы не собирались кому-то подчиняться.

Конечно, Церкви без своего надзора было бы трудно удерживать этих людей под своим влиянием. Хайленд тоже говорила, что Церковь много раз пыталась подчинить эти земли, но отказалась из-за многочисленных трудностей. Здешние жители постоянно балансировали на грани выживания и не могли платить десятину и другие церковные налоги. С ними трудно было что-то поделать.

— А по поводу того, чтобы научиться самим тому, чему учит Церковь, что ж, священники, которых привозили нам торговцы, нас научили молитве о безопасном плавании. Монастырь долго пустовал, но... потом появился брат, он и сейчас там. Это было почти двадцать лет назад.

Его слова оказались неожиданными.

— Это произошло в те удачные для ловли рыбы времена, когда, ткнув из лодки наудачу меч в воду, можно было нанизать на него сразу несколько рыб, примерно тогда же угольные копи стали истощаться. Старики всё спорили и спорили, вырубать ли деревья, чтобы строить новые дома, создавать больше семей и продолжать копать уголь или же строить больше лодок, чтобы ловить рыбу, чтобы вскоре не разориться. Вот тогда один рыбак встретил разбитую об эти скалы лодку, а в ней сидел человек.

Теперь они подошли к острову так близко, что могли заглянуть в окна монастыря.

— Все были поражены. Как тут не поразиться! Сколь безрассудным надо быть, чтобы приплыть в одиночку на крошечной лодке по этим водам? Потом он заговорил. Его продали в рабство где-то на юге, но как-то однажды он дотронулся до куска гагата, хранившегося у его хозяина, и его голову наполнили образы этой земли. Он сказал, что этот кусок был частью Святой Матери. И тогда он сел в крошечную лодку, как ему было сказано, и проплыл прямо досюда. Он поведал, что послан нести тяжёлое бремя этой земли на своих плечах.

Перевозчик отложил вёсла и взялся за верёвку, собираясь причалить.

— Его одежда выглядела — ну, чисто тряпьё, одежды на смену вообще не было. У него не было и еды, но зато была гора чёрных изваяний Святой Матери. Старики поверили, что его послала Святая Мать, и обратились к нему со своим спором.

Их лодка подошла к причалу, потрёпанному ветрами, перевозчик накинул верёвку на колышек и подтянул лодку.

— Несомненно, то, что привело его в эту землю, было частью тела Святой Матери.

— Реликвия, — неосознанно пробормотал Коул.

Реликвией называется предмет, связанный с чудом, ей может являться одежда, которую носил святой, или часть тела его самого. Считалось, что реликвии творят чудеса, даруют процветание и могут противостоять демонам или болезням. Многие люди молились этим чудесам, и находилось немало торговцев, которые зарабатывали на этих людях.

Коул время от времени слышал истории о происходивших чудесах, и большинство из них были ненастоящими. Конечно, он не сказал бы этого о Чёрной Матери, но сам перевозчик тревожно улыбнулся.

— То, что было у предков и старейшин, так это частицы Святой Матери. Но у меня и других рыбаков помоложе изваяния из гагата, найденного на других островах, не на Цезоне. Мы можем утверждать, что если это гагат из копей Цезона, то он является частью её тела, но копи почти все исчерпаны. Нет сомнений, что изваяние вырезано рукой брата, но это не часть Святой Матери. Но и ладно, и так хорошо. Моим детям и детям детей понадобится везти гагат из других стран. Это всё равно Святая Мать, поэтому я не думаю, что мы прогадаем, но... это меня немного огорчает.

Истощение копей заставляло вздыхать и Йосефа.

Однако унылое настроение перевозчика не помешало крепко привязать лодку. Причал, омываемый волнами, тянулся до самого острова, скалистого и едва ли пригодного для жилья.

— Ну, добрались.

Перевозчик ступил одной ногой на причал, придерживая лодку другой и натянул верёвку, потому что волны беспрестанно сотрясали небольшое судно.

— Большое спасибо, — поблагодарил его Коул за заботу, и все выбрались на причал.

— О, не стоит об этом. Мы не можем просто так танцевать здесь на волнах. Я был рад совершить это искупление, — он улыбнулся и вынул из-под пояса маленькую фигурку Святой Матери. — Помолитесь здесь, и будет вам здоровье на десять лет.

Это прозвучало, как шутка, но чувствовалось, что перевозчик относился к всему серьёзно. Стало ясно, что мужчины вызывались наперебой не из-за денег, а из-за возможности попасть в это важное место. Возможно, каждый имел такую страстную веру, что если бы не было ограничений, остров наполнили бы люди.

— Ладно, как закончите, покажитесь на причале. Так заведено, что мне сейчас надо отойти отсюда. Ребята в порту думают, что я их перехитрил! — человек зловредно усмехнулся.

— Да, понятно.

Перевозчик ещё раз прижал изваяние Чёрной Матери к груди и, отвесив поклон в сторону монастыря, освободил верёвку, прыгнул в лодку и отплыл.

Ветер и волны беспрерывно бились о скалы, холод проникал в ноги Коула, отбирая тепло.

История Святой Матери, спасшей остров, оказалась почти такой, как он себе её представлял. Он чувствовал, что у жителей острова было несколько насущных причин почитать Чёрную Мать как Святую Мать.

Единственной оставшейся задачей был монах.

— Итак, брат, ты что-то заметил...

Взгляд Миюри был колючим, может, потому что они не отдохнули в церкви или не зашли в таверну в портовом городе. Или, может, она сердилась, потому что ему надо было поговорить с ней о тех, кто не был человеком.

— Я рассказывал тебе о родной деревне, так? Но в том месте я не был полностью уверен.

— От неё даже не пахло горелым мясом.

Коул был потрясён её отношением, Миюри злорадно хихикнула. Ему подумалось, что надо бы научить её уважительному отношению к мёртвым, но её лицо уже приняло серьёзное выражение.

— Она, вероятно, была такой же, как мама.

Миюри не сказала "такой же, как я", может, потому что она умела становиться лишь не очень большой волчицей. А Хоро становилась настолько большой, что могла проглотить мужчину целиком.

— Но даже мама не смогла бы.

Было очевидно, что даже размеров огромной мудрой волчицы не хватило бы, чтобы соответствовать этой пещере.

— Могло случиться такое, что это был Медведь-Лунобивец? — предположила Миюри, не пытаясь скрыть волнения.

Медведь-Лунобивец был воплощением разрушения, существом, иногда появлявшимся в легендах многих стран с древних времен. Возможно, действительно существовало это воплощение, столь великое, что, как о нём говорили, оно могло сидеть на вершинах гор и даже дотягиваться лапой до Луны. Другие воплощения во множестве погибли от его когтей, которыми он разрывал саму землю, меняя холмы и ямы местами. История гласит, что медведь исчез в западном море после буйной схватки со змеем.

Если неизвестно, куда делась та женщина, разумно предположить, что, спасая жителей острова, она сгорела и оставила после себя одни уголья. Однако Коул хотел знать не то, что с ней случилось, и ему казалось, что Миюри знала это.

— Итак, почему мы так спешили сюда?

— Если Чёрная Мать не человек, тогда для веры этих мест есть четыре возможности.

За шаткой пристанью, готовой, казалось, рухнуть в любой момент, возвышалось здание из голого камня, оно не заслуживало даже названия "убогое" и было выстроено на рифе, чтобы держаться подальше от людей.

— Либо островитяне знают, что она не была человеком, и всё равно поклоняются ей как Святой Матери, либо действительно верят, что это было чудо Святой Матери, сотворённое Богом, — сказал он так тихо, что не услышал самого себя за шумом волн и ветра. — И ещё есть возможности, что монах, вырезающий статуэтки Чёрной Матери, знает о чуде или же не знает.

Выслушав Коула, Миюри пожала плечами и удивлённо посмотрела на него.

— Тебя действительно влечёт разбираться с самыми странными вещами, брат, — заметила Миюри, но дело было не в этом.

Если и островитяне, и монах по-настоящему верили в чудо Святой Матери, это было бы прекрасно. Нет возможности доказать, что произошло в прошлом, и они действительно уже обращены в учение Церкви, поэтому им можно было доверять. Однако, другое дело, если островитяне и монах верили, что чудо было на самом деле вызвано кем-то, кто не был человеком и не представляет собой деяния Бога. Если они лишь прикрывались учением Церкви, Коулу и Миюри не следовало обращать внимания на этот обман, если островитяне станут их союзниками в борьбе с Церковью. А судя по сказанному перевозчиком, относясь с подозрением к власти Церкви, местные жители всё же были искренни в своей вере.

Вот почему ему нужно было увидеть монаха, который делал статуэтки Божьей Матери — основу их веры. Несмотря на пробелы в других областях знаний, в вопросах веры, в этом Коул был уверен, он сумеет разглядеть выдумки других. Монашеская жизнь — это борьба с самим собой, поэтому любой обман будет легко заметен. Не было возможности кому-то с чистыми ногтями и отмытыми руками посвятить бы себя неумолимой умеренности, и неважно, насколько изодрана его одежда.

— Но, брат, им не понравится инквизиция.

Миюри, родившаяся и выросшая в Ньоххире, куда съезжаются отовсюду, говорила так, словно понимала значение этого слова.

— Я должен проверить праведность веры этой земли.

Внезапным порывом сильного ветра Коула чуть не сдуло с места. Миюри спрятала глаза под капюшон и убрала чёлку.

— Ладно, я думаю, это твоя работа, — пожала она плечами и приложила руку в перчатке к носу. — Но здесь холодно, я чувствую, что могу простудиться. Давай хотя бы спрячемся за скалу.

Хотя она привыкла к заснеженным горам Ньоххиры, здешний морской ветер пронизывал насквозь. Они прошли по пристани, поддерживая друг друга, и ступили на остров. Вернее, риф, такой крохотный клочок суши трудно было назвать островом, и вместе с похожим на сарай строением он вызывал ощущение костра, вокруг которого тесно сгрудилось четверо или пятеро взрослых людей.

Волны почти достигали их ног, возможно, это было по причине прилива, и каждый порыв ветра оборачивался дождём брызг. Если бы что-то случилось, казалось невозможным вернуться отсюда в порт, никто не услышит криков, никто не заметит поднятого флага. Если бы кто-то действительно жил здесь изо дня в день, он должен быть нечувствителен к таким условиям жизни. Невольно вспоминался легендарный отшельник из Писания, живущий в пустынном скиту.

— Миюри, пожалуйста, подожди меня здесь в этой низинке, — сказал Коул вполголоса, но не потому, что он замышлял что-то тайное. Просто монастыри обычно отличались тишиной.

— Зачем? Я тоже хочу увидеть, что там внутри, — Миюри ожидаемо запротестовала, откровенно объяснив причину.

— Женщины не могут заходить в монастыри. Это вопрос уважения к вере.

Она что-то заговорила, но лишь чтобы понять по выражению его лица, сдастся ли он, если продолжать настаивать. В итоге она разочарованно сжала губы и раздражённо отвернулась.

— Это недолго, — похлопал её по плечу Коул и глубоко вдохнул.

Он посмотрел, как она усаживается под скалой, и направился в монастырь, когда он через несколько шагов оглянулся, Миюри резким движением обхватила колени и вдруг показалась ему совсем маленькой. Вздохнув, он вернулся и укрыл её шею шарфом. Шерстяной шарф укрыл её красный нос, и тогда она посмотрела на него, словно желая сказать: "ну, ладно, думаю, я тебя прощу".

И снова он направился к каменному строению, не обладавшему ничем, что напоминало бы о роскоши, так, что-то вроде склада на заднем дворе торговой компании из большого города. На первый взгляд внутри разместилось бы не больше двух комнатушек, каждая из которых вряд ли позволила взрослому человеку свободно лечь. Это место никак не вязалось с удобной жизнью в любом смысле этого слова, и было странно, что кто-то действительно мог здесь жить.

Однако из окна, представлявшего собой просто квадратную дыру, вырезанную в стене и даже не закрытую промасленной бумагой, изливался свет свечи. Вместо двери вход закрывала занавесь из чего-то вроде акульей кожи.

Коул отодвинул твёрдую, холодную, грубую занавесь и увидел место для молитвы. На противоположной стене висела полка, освещённая свечами в подсвечниках с обеих сторон. Посередине сидела Чёрная Мать. Изваяние вместо алтаря. В мрачной комнате больше ничего не было, но его внимание вдруг привлекло нечто странное. В полу у алтаря он увидел дыру, в которой тихо плескалась вода. Возможно, из-за свечей цвет воды казался зелёным. Волны с моря не доходили сюда, но дыра явно сообщалась с ним. Неужели монах погружался туда во время молитвы? Коул вздрогнул, представив себе подобное. Если опуститься туда, как знать, может, ледяное море даже сможет утащить наружу.

— Тебе что-нибудь нужно?

Коул даже подскочил от внезапно прозвучавшего голоса. Он в некоторой панике повернулся, на пороге второй комнаты стоял мужчина, худой, как палка, с бородой, никогда не знавшей ножниц, он стоял и изучал гостя. Увидь Коул его в городе, принял бы за нищего. Но его руки были черны, как смола, словно их покрасили, значит, этот человек и был монахом на этом острове.

— Прошу прощения за вторжение, — Коул приосанился, положил руку на грудь и наклонил голову. — Меня зовут Тот Коул. Я стремлюсь быть человеком веры.

Склоняя голову, он разглядел руки мужчины и вздрогнул. Кожа от соли и грязи стала похожа на шкуру животного, форма рук оставляла впечатление, что они вырезаны из дерева. Когда мужчина поднял голову, глаза его, выглядывающие из-за век, не выражали ничего, Коул не смог обнаружить никаких чувств, сокрытых в них подобно оленю в горах.

— Для моих исследований я хотел узнать больше об истории Чёрной Матери.

Ноги монаха дрожали не только от холода. Хотя он был одет в истрёпанные лохмотья, а его голые ноги просто внушали ужас, и Коул, одетый в тёплую одежду, почувствовал себя неловко. Он невольно съёжился перед этим человеком.

Монах открыл рот:

— Благочестивый слуга Божий. Я есть ничто, только пыль, что предлагает только молитву. Бог обязывает нас отдавать то, что у нас есть, но у меня нет ничего. Я даже не могу нагреть тебе воды.

Каждым своим кусочком, кроме глаз, почти скрытых между волосами и бородой, он, казалось, испускал беспокойство и даже сострадание, разглядывая Коула.

— Назови в порту моё имя. Те добрые сердца тепло приветят тебя.

И монах назвал себя Осенью.

Коул не мог найти в себе силы расспрашивать о праведности веры этого Осени, что заставило его задуматься, что там было внутри этого человека.

— Здесь же ты не найдёшь ничего, кроме молитвы, путешественник с юга.

Осень печально стоял, его руки, вероятно, занемели от холода, и он тихо сжал и разжал эти его чёрные руки. Позади него Коул увидел изваяние Святой Матери, над которым он работал, рядом лежали инструменты.

Йосеф сказал, что все статуэтки Чёрной Матери этот человек сделал сам. Коул не мог себе представить, сколько упорства нужно, чтобы создавать их в этой холодной, пронизанной сквозняками каменной клетке. Когда Коул писал, он время от времени согревал руки, работать зимой было неописуемо трудно. Представив себе Осень, работающего резцом над чертами Святой Матери, он подумал: "Он просто вырезал свою душу".

Его голос с трудом поднимался по горлу не из уважения. Это было нечто похожее на страх.

— Мо...

Он сумел укрепить дрогнувший голос и произнёс:

— Могу я спросить только одну вещь?

Осень посмотрел на него глазами пасущегося оленя, затем закрыл их в знак того, что слушает.

— Что же это... то, что поддерживает твою веру?

Были те, кто овладел огромными познаниями в богословии, их проповеди вызывали благоговейный трепет в сердцах людей, но сами они пили вино, нежась в горячих источниках, и смотрели на полуобнажённых танцовщиц. А потом, они, надев рясу, вдруг становились сдержанными, строгими слугами Бога. Коул считал это достаточно безответственным, хотя Бог никогда не запрещал заботу о себе.

Но Осень был другим. У него были глаза оленя, который не ел ничего, кроме травы, а то и от этой травы отказывался. Коул очень хотел знать, что заставило его быть таким.

— Что ты будешь делать с тем, что узнаешь?

Это звучало как вопрос какого-то демона, этот человек не был заинтересован в нынешнем госте. И всё же Коул пересилил свою робость и спросил:

— Я хочу знать, на что похожа твоя вера.

Коул и сам знал, насколько нахально прозвучал здесь вопрос молодого человека в красивой тёплой одежде. Теперь ему открылось, что стоя на мелководье, он полагал, что знает глубины океана. Такая вера действительно возможна в этом мире. Но его наполняло чувство, что он должен был спросить сейчас. Он не мог ощутить связи Осени с жизнью, если за ним сейчас не потянуться, этот монах мог бы навсегда исчезнуть в высотах, и достичь его там будет уже невозможно.

— На что похожа?.. — пробормотал Осень из-за бороды, его плечи затряслись.

Колу потребовалось время, чтобы понять, что монах смеялся. Осень медленно открыл глаза. В них Коул увидел изумление?

— Для меня вера — это спасение. Так что очевидно, что меня поддерживает, — сказал монах, глядя на Коула глаза мученика. — Осознание моих грехов.

И Осень стал меняться на глазах. Он о чём-то думал, и, казалось, сам воздух вокруг него становился другим. Из глубин его существа, только что напоминавшего растение, стал изливаться гнев, глубже самого моря. Дрожь его ног больше не казалась плодом воображения, он и дышал через силу. Если этим гневом Осень стремился сжечь свой грех, то для него слова покаяния уже слишком запоздали. Он ненавидел себя. Он был дико мечущимся львом, обнажавшим клыки и глубоко взрывающим землю когтями, этот человек тонул в своём гневе.

Пока Коул стоял в ошеломлении рядом с этим человеком, Осень словно захлопнул дверь в своё сердце. Весна в мгновенье обернулась зимой, монах вернулся в прежнее состояние.

— Конечно, не скажу, что это то, что составляет веру во всей полноте, — сказал тихо он. — Может быть и вера, благодарная за счастливую жизнь по заповедям Бога.

Как бы показывая, что его слова не были ни ложью, ни просто беспокойством о Коуле, Осень глянул на гостя помягче. Через мгновенье он вздохнул, и его глаза снова стали цвета глубокого моря.

— Я грешник. Таким образом... — он сухо кашлянул. — Я не буду на стороне ни Уинфилда, ни Церкви.

Коул не осмелился что-то ответить, он был так поражён, что отпрянул, чуть не вскрикнув. Осень снова сжал и разжал руки.

— Эти острова не могут существовать без торговли. Есть много быстрых торговцев. Новости о волнениях в Атифе уже дошли до нас. Кроме того, прошло почти три года с начала их противостояния. Подходит время чему-то произойти.

Он говорил как мудрец, спустившись со своего постамента ради разговора с Коулом.

— Ты говоришь, что ты с компанией Дива, значит, ты можешь быть посланником из Уинфилда? Может, и нет.

Холод пробежал по спине Коула — так много знал монах. Можно было предположить, что этот человек отстранился от всех мирских дел, что он из всех людей дальше всех от мира смертных, окруженный стенами дома Божьего и живущий молитвой день за днём.

— Хорошо, я пойму, если ты не хочешь отвечать. Но...

Он собирался продолжить, однако его прервали.

— Стойте, да перестаньте же! — услышал Коул голос Миюри снаружи. — Пустите меня, я сказала!

Гадая, что происходит, Коул посмотрел на монаха, тот же смотрел на вход с видом, будто собирался сказать, насколько сильный на улице ветер. Сознавая всю невежливость своего поведения, Коул повернулся на каблуках, бросился к входу и, выскочив наружу, отшатнулся. Там стояли люди, их наводил на мысль, что они промышляли лихими делами, один из людей тянул Миюри за руку, натянутую как струна. Позади них качался на воде корабль, длинный и узкий, как меч.

— Э-эй, вы там!.. — окликнул Коул, в этот миг ему пришло в голову, что злоумышленниками могли выглядеть как раз он и Миюри, здесь святилище островов, и даже островитяне не смели приблизиться к нему.

За его спиной раздался голос:

— Оставь её. Это мои гости.

Голос принадлежал Осени, показавшемуся в проёме, и мужчины, тут же отпустив Миюри, упали на колени в знак своей покорности. Освобождённая Миюри прижалась к Коулу.

— В чём дело? — спросил монах.

— Мы просим тебя пойти с нами, — ответил один из людей.

Коул услышал, что Осень глубоко, протяжно вздохнул.

— Очень хорошо.

Люди поднялись и расступились, освобождая ему путь. Как ни смотри, они оказались пиратами, служившими Осени. И поэтому ответ был прост. Это был центр веры северных островов и...

— Ты сказал, что тебя зовут Тот Коул, — оборвал его рассуждение Осень, прежде чем пойти по проходу меж людей. — Почему бы тебе не пойти и не увидеть всю глубину моих грехов самому?

Это заставило Коула осознать, что грехи поддерживают эту веру, похожую на каменную глыбу.

— А потом уходи ради этих островов.

Он не стал дожидаться ответа Коула и пошёл между пиратами. Худой, как тростинка, он, однако, шёл ровно, словно для него не существовало порывов ветра. Пираты, ожидавшие на причале, начали готовиться принять Осень на борт. Остальные смотрели на незваных гостей с юга. Это не было враждебностью. Так смотрят на чужаков.

— Владыка Осень приказал, — сказал один из них.

Отказываться сейчас было не лучшим выбором, но Коул естественно не мог не задуматься, что затевал Осень. Монах вёл пиратов, и он молился, осознавая свои грехи. Его руки были как смола черны от созданных изваяний Святой Матери, но сейчас возникало впечатление, что его руки испачканы грехом.

Коул искал союзников для королевства Уинфилд в борьбе против продажной церкви. Ему нужно знать, что происходит на этой земле, где грешный монах распространяет свои учения.

— На всё Божья воля, — сумел ответить он и, пряча свои переживания и держа Миюри за руку, направился к причалу.

У причала стояла вёсельная лодка. Часть людей села в неё, и лодка направилась к кораблю, ожидавшему чуть дальше. Перевозчик, доставивший их на остров, обеспокоенно наблюдал за всем, держась на расстоянии.

— Была бы я птицей, — пробормотала Миюри.

Было бы так, они могли бы сбежать.

— Но есть что-то, от чего мы не можем убежать.

Девушка озадаченно посмотрела на Коула. Один из пиратов молча указал на вернувшуюся лодку. Коул, не отпуская руку Миюри, спрыгнул вместе с ней внутрь.

— Одно лишь слово, брат, — сказала она, приложив руку к груди.

И я стану волком, без сомнения, означало это. Он оценил её дух, но не думал, что сейчас это всё для них решит. Пираты существовали для решения задач, которые не решить разговорами, а к монаху они пришли, чтобы решить задачу, которую не решить насилием.

Что хотел показать им монах?

Многочисленные длинные весла торчали из бортов стройного тела корабля, делая его похожим на скелет. Корабль, на который они поднялись, называется галерой, обычно на таких кораблях вёсла приводят в действие рабы или осуждённые, чей изнурительный труд обеспечивал кораблю высокую скорость.

Давно миновал полдень, небо заволокло тучами, море потемнело — зимой ночи рано настают. Усилившийся ветер то там, то тут покрывал волны барашками. На палубе не было слышно ни крика, ни пения, пираты гребли молча. Осень сидел на носу корабля, склонив голову, как преступник перед виселицей.

Коула и Миюри оставили на корме. За ними не следили, и рук им не вязали. Экипаж ими не интересовался никак.

Глядя на слаженное движение вёсел, можно было бы сказать, что моряки были преданы своему делу, но даже страстные умельцы пели песни о своём ремесле.

— Это как корабль-призрак, — пробормотала Миюри.

Должно быть, она слышала это слово от гостя в Ньоххире, но именно так сейчас всё и выглядело. Коул с Миюри тоже смолкли, и создавалось впечатление, что на этом корабле ехали только мёртвые.

Корабль пошёл прямиком через это странное озеро в море и вошёл в скопление островов. Здесь волны и ветер приутихли. Пираты поднимали вёсла из воды рядами и рядами возвращали обратно, словно исполняли языческий ритуал. Корабль скользил между островами, и судно, на который Коул приплыл из Атифа, не могло сравниться с ним в скорости. Теперь становилось понятно, что когда, наконец, разразится война между Уинфилдом и Церковью, эта мощь, выбрав свою сторону, решит исход. Но он знал, что когда стороны будут стараться перетянуть эту мощь на свою сторону, из своего каменного сарая к событиям будет внимательно прислушиваться Осень. Правда, он сказал, что не поддержит ни одну из этих сил. Может, это было связано с верой, может, у него была и другая причина.

Как Миюри держала руку на мешочке с пшеницей на груди и настороженно смотрела вокруг, так и Коул, сидя рядом, с тревогой притрагивался к своему символу Церкви.

Лишь плеск вёсел нарушал тишину. Корабль прошёл мимо нескольких совершенно лишённых деревьев островов. Если бы весь лес Цезона сгорел в результате извержения, погибло бы всё в этих местах. Их благодарность Святой Матери не была преувеличением.

Но осознавать свои грехи? Продолжать сожалеть, отдавая всего себя Святой Матери? Покаяние за какой грех заставляло Осень продолжать изготовление изображений Чёрной Матери?

На палубе поднялось движение. В какой-то момент два пирата встали по бокам от Осени на носу корабля, один держал большой щит, а другой — большой деревянный молот. Пираты прекратили грести, корабль плыл по инерции.

Вскоре молот ударил по щиту, громкое дон, дон донесло эхо отовсюду.

— Это сигнал к атаке, — решила Миюри, вероятно, она судила по услышанным историям о пиратах.

Сигнал не прекращался, пираты взялись за своё оружие. По кораблю пробежал глухой стук, вероятно, он ударился о морское дно. Пираты стали прыгать с бортов корабля в море, здесь действительно оказалось мелко.

Коулу и Миюри не сказали, следует ли им покинуть корабль. Их словно вообще не замечали, Коулу казалось, что ему снится кошмар. Под тусклым свинцовым небом он посмотрел на сидящую рядом Миюри.

— Сомневаюсь, что случится что-то интересное, — проговорил он.

Девушка с покрасневшим носом, сузила свои красные, как у лесного духа, глаза.

— Всё хорошо. Я здесь, с тобой, брат.

— А о себе ты не беспокоишься?

Миюри тепло улыбнулась, Коул ответил сдержанной улыбкой и встал. Даже в Атифе, когда он впал в уныние, подавленный тьмой пошлости и жестокости, именно Миюри поддержала его.

Большинство пиратов было уже на берегу, на котором пристроилась одинокая деревня в несколько настолько ветхих хижин, что, казалось, их вот-вот сдует ветром. У воды валялись рыбацкие лодки, покрытые водорослями и ракушками и готовые развалиться в любой момент. Во мраке устало бродили козы, но их спокойствие лишь усиливало ощущение безнадёжности.

Коул решился и прыгнул в воду, страшным холодом обжегшей его по пояс, затем он помог спуститься Миюри и вышел с ней на берег. В этот момент их уши резанул пронзительный голос.

— Прощения! Пощады!

Голос был подобен внезапному потоку красной крови посреди бесцветного сна. В Ньоххире с её горячими источниками пьяные могли вызвать некоторые волнения, но никогда он не слышал столь отчаянного крика смертельно перепуганного человека. Такого крика Коул не слышал даже на публичных казнях, свидетелем которых он несколько раз становился в своих путешествиях.

Голос раздавался из одного из сараев.

— Пощады! Это ка... это какая-то ошибка!

Если бы кто-то из пиратов взревел от гнева, было бы намного легче. Хоть какой-то разговор между людьми. Но все молчали, кроме кричавшего мужчины средних лет.

Потрясённая Миюри стояла и, не мигая, смотрела на происходящее. Если она и смогла что-то сказать, то только то, что им не следовало быть здесь.

— Пощады... Владыка Осень... — простонал мужчина, когда его вытащили из сарая.

Пираты поддерживали его с двух сторон, словно он не мог идти сам. Это было для Коула уже слишком, его тело само двинулось, чтобы вмешаться в происходящее, но, взглянув снова, он увидел деревянную подпорку вдоль правой ноги. Зрелище казалось жестоким, но следовало убедиться, так ли это на самом деле. Хотя при виде честного на вид мужчины, выволоченного наружу и с криком рухнувшего на землю лицом вниз, сердце Коула не могло не заболеть.

Рука, за которую цеплялся человек, была рукой монаха Осени.

— Я существую, чтобы исполнять свой долг, — коротко сказал он и устремил взгляд внутрь сарая.

Оттуда вышла прелестная молодая девушка, даже младше Миюри.

— То, что мы имеем, ограничено. Ты не можешь больше ловить рыбу с такой ногой. Кто-то должен покинуть этот остров.

— Ооо... Шейла, Шейла!

Мужчина звал девушку по имени. Они казались отцом и дочерью. Её лицо исказилось от крика отца, но она не осмелилась коснуться его протянутой руки.

— Владыка Осень, Шейла — моя единственная дочь, моя единственная семья! Пощади меня, пощади!

Осень даже не покачал головой. Один из пиратов подтолкнул девушку, и она нерешительно пошла вперёд, стараясь не смотреть на своего отца, лежавшего на земле.

— Моя нога заживёт! Я снова смогу ловить рыбу! Я могу добывать торф! Я даже соберу янтарь для тебя!

Его попытки были бессильнее углей, оставшиеся в печи к рассвету. Копи на островах истощились, а поиск янтаря подразумевал необходимость бродить по пояс в воде, обыскивая дно у берега. В таком холоде этого достаточно, чтобы сгубить даже более сильного. С такой ногой этот мужчина явно не на многое был способен.

Но что пираты собирались делать с девушкой?

— Только умоляю, прошу... не делайте Шейлу рабыней!..

Коул сглотнул, его тело напряглось.

Это тьма половины от половины мира. В этом вся история работорговли. Там, где всего не хватает, было ограничено и число людей, способных работать, а значит, и число людей, которых можно было обеспечить. Покалечившись, этот человек перешёл из числа работающих в число тех, кого надо обеспечивать.

Если стульев недостаточно, кому-то придётся стоять. И тогда выберут кого-то слабого, вроде этой молодой девушки.

Дыхание Коула участилось и стало горячим. Он ничего не мог поделать с тем, что было обычным для островов.

То, что говорил монах — можно ли было такое простить? Хорошо ли для того, кто называл себя монахом, руководить этим?

Шейла последовала за пиратами и шагнула в море, словно в пасть смерти. Когда её продадут в рабство, она больше не сможет жить на этой земле, ходить по ей.

Сердце Коула стучало бешено, до боли в груди. Он не мог остановить происходившее. Он знал это. Он лишь станет врагом пиратов, и в худшем случае это даже может создать трудности королевству Уинфилд. Чёрная тень падёт на его великую цель защиты праведной веры из-за личного чувства справедливости. Но он не мог и смотреть на это безучастно. Он должен вспомнить, почему оставил Ньоххиру и пошёл в большой мир. Разве он не решил указывать на несправедливости происходящего в мире, чтобы сделать его лучше, пусть даже Коулу пришлось бы выступить против великана? Есть то, что слуги Божьи с истинной верой должны сказать.

Но он знал, что его устремления не улучшат ситуации. Нога рыбака не заживёт, острова не станут богаче, а золото за проданную в рабство девушку не обретёт чистоты. Ситуация, в которой молитва являла своё бессилие.

Всё, что осталось, это вера. Осень, возможно, будет проповедовать рыбаку о благородстве терпения. Коул похолодел от абсурдности такой попытки. Человек только что потерял свою дочь, и как тот, кто сделал это, мог ему проповедывать?

Может, такое возможно для человека, верящего в Осень, как и в Чёрную Мать.

Коул почти перестал дышать в этой напряжённой ситуации. И тогда заговорил Осень.

— Ненавидь меня, — и повторил. — Ненавидь меня. Я молюсь, каясь в этом грехе. Я молюсь, чтобы острова могли продолжать процветать. Я молюсь Богу за твоё здоровье и счастье твоей дочери.

Осень упал на колени и сложил руки перед грудью. Слёзы мужчины в изумлении иссякли, на мгновение он онемел, потом его лицо исказилось гневом.

— Как ты смеешь!

Послышался ужасный удар. Этот человек был рыбаком, пусть его нога была покалечена, но сила в его руках сохранилась. Он схватил за бороду стоящего на коленях монаха и ударил его другой рукой в скулу, от удара борода выскользнула из его руки, тогда он схватил монаха за волосы и нанёс следующий удар. Почему-то когда бьют по дереву или камню, звук не разносится таким эхом, с каким по тёмной пустой деревне разносились эти ужасные звуки.

Затем мужчина сел верхом на Осень и продолжил избиение со всей силой своего отчаяния. Никто не пытался его остановить. Пираты просто стояли вокруг, а жители деревни испуганно наблюдали за всем из-за дверей своих хижин.

Ударив несколько раз, мужчина замер с поднятым кулаком, ему не хватало воздуха.

— Я... — заговорил Осень, не поднимаясь с песка. — Помолимся за девушку и твоё счастье... Мой долг — обременять себя этим грехом и молиться Богу, чтобы он мог быть прощен.

Раздалось глухое бух, это мужчина с силой воткнул свой кулак в песок рядом с лицом Осени. Потом он с полу-стоном, полу-рычанием упал лицом на грудь монаха и заплакал, только тогда пираты подошли и оттащили мужчину.

Осень поднялся сам, не опираясь на чью-либо руку. Его лицо было скрыто волосами и бородой, но порыв ветра открыл залитую кровью кожу. Существо, несущее грех. Старое существо, пожирающее грехи, кем-то собранные, оно перемалывало их, чтобы потом пожирать снова.

В Писании сказано, что Бог прощает грехи грешникам, но Коул не думал, что всё так просто. Объяснение Осени казалось основательным, только он, возможно, трактовал содержимое Писания произвольно. Но оставался дух с подавляющим чувством самопожертвования. Бесспорный поток веры.

Осень проследовал глазами за возвращением мужчины в его хижину, а затем тихо скомандовал:

— Идём.

Пираты повиновались и потянулись к лодке. Коул не мог двинуться с места, пока они не поравнялись с ним. Тихие шаги пиратов, шедших по берегу, напоминали рассказы о марширующих солдатах-мертвецах, которые, по этим рассказам, иногда появляются в снежных горах. Осень шёл позади всех, он дошёл до Коула и Миюри и ненадолго остановился перед ними. Его глаза не осуждали, не смеялись и не искали каких-то оправданий. Он смотрел на них печальными, несчастными глазами.

— Я буду делать это, пока мои грехи спасают острова.

Его губы были разбиты в нескольких местах и покрыты кровью.

— Эти острова сохраняют равновесие на опасном уровне. Случается, что нужно владеть мечом ради сохранения этого равновесия. Святая Мать своим чудом спасла эти острова. Что бы там ни было, я должен защищать эти острова.

Как же было трудно мальчику, который всего лишь начитался когда-то книг в деревне горячих источников, стоять перед этим. Коул отвернулся, радуясь уже тому, что не упал на колени.

Осень посмотрел на него с отстранённым выражением лица и закончил:

— Мне везёт. Бог прощает много грехов, — и ушёл, нетвёрдо держась на ногах, но не упав и ни на кого не опираясь.

Осень хранил в себе столько греха, сколько мог снести, и ничего с этим не пытался делать, он только молился. Островитяне почитали его, пожертвовавшего собой ради поддержания островов подобно Святой Матери.

Коул не трогался с места, пока его и Миюри не окликнул один пират:

— Эй, гости. Мы отправим вас в порт отдельно.

Выбора не было, Коулу даже недостало сил ответить. Он сосредоточился только на том, что ему надо было вести за собой безмолвную Миюри. Они влезли в маленькую лодку, на которой их отправили в Цезон.

Приплыли они уже ночью. К счастью, луна уже взошла, и небо было чистым. Они шли по бледно-голубому сверкающему снегу, пока не добрались до церкви.

Острова были полны нищеты и вины. Но это место, база торговцев с юга, наполняло тёплое сияние свечей.

Когда Коул проснулся, его голова была тяжёлой и болела, как в то утро, когда он очнулся в Атифе после трёх дней беспамятства. Он ещё ощущал себя погружённым в кошмар. Сцена, произошедшая на унылом берегу, являлась ему снова и снова вместо обычного сна. Он не мог забыть взгляда Осени, и ему хотелось кричать.

Пожертвовал бы он собой ради своей веры с такой готовностью? Не притворялся ли, что знает всё о мире, просто прочитав много книг?

Осень продолжал смотреть на него. Коул закрыл глаза, но ощущение, что монах преследует его, не прошло. Эти глаза, опустошённые всем, что видели на свете, холодные, как вода на дне моря, буравили взглядом глупого мальчишку из деревни с горячими источниками.

Прости меня. Я не знал. Я видел только половину мира.

Прости меня, прости...

Эти слова и звуки избиения Осени звенели в его ушах. Земля задрожала под ним, и в этот миг до него донёсся другой, очень далёкий голос. Он различил этот голос, когда ему уже казалось, что весь мир сейчас рухнет.

— Братик? Ты в порядке?

Его сердце стучало болезненно и часто, что было больно, всё лицо было мокрым.

— Братик?

Коул ощутил, что его трясут за плечи, и, наконец, понял, что этот голос принадлежит Миюри, что она пытается разбудить его. Но в самом ли деле он теперь проснулся? Он медленно втянул воздух через нос, стараясь успокоиться, и почувствовал влажную свежесть. Знакомый запах, означавший, что снаружи идёт снег. В комнате было необычно темно из-за туч, плотно затянувших небо.

Миюри, разбудив его, села на углу кровати и принялась старательно расчёсывать волосы гребнем.

— Ты выглядишь ужасно, брат, — вымучено улыбнулась она, затем, потянувшись, взяла мех с водой из их вещей, сложенных у стены.

— Попей немного.

Коул вдруг понял, что у него пересохло в горле, он взял мех и отпил, обнаружив, что вода приятно остыла.

— А ты... — почему-то запнулся он.

— Хм?

Он вернул ей мех.

— Ты выспалась?

Миюри уже собиралась тоже попить, но остановилась и слабо улыбнулась. Затем всё же выпила немного и ответила:

— Ты всегда беспокоишься о других.

Она наклонилась к вещам, положила сверху мех и гребень и с тяжёлым глухим стуком прыгнула обратно на кровать.

— Аффф...

Серебристый хвост Миюри с силой ударил ему в лицо. Он почувствовал её сладкий, с примесью серы запах.

— Миюри, ты всегда, всегда...

Она повернулась, глядя на него через плечо, и он смолк, увидев печальную улыбку взрослой женщины.

— Эй, брат? — отвернулась она и стала смотреть куда-то вдаль, вытянув ноги и поставив пятки на пол. — Я думаю, нам нужно просто вернуться в Ньоххиру.

Сказала и снова посмотрела на него.

— По тебе не видно, чтобы ты был счастливым, брат.

Она потянулась к нему и нежно положила руку ему на лоб. Её маленькая рука была прохладной.

— Тебе всю ночь снились кошмары. Ты немного успокаивался, когда я гладила тебя по голове.

Её тонкие пальцы пробежали по его волосам, и на миг он почувствовал себя почти умиротворённым её предложением, пока она вдруг не захихикала. Возможно, она говорила не совсем серьёзно. Хотя он смутно припомнил, что в его кошмар вторгались чьи-то пальцы и гладили его по волосам, как она делала это сейчас. Или это воспоминания из его беспамятства в Атифе?

Миюри смотрела на свою руку, когда она снова и снова проводила пальцами по его волосам. Это длилось некоторое время, она выглядела довольной. Потом сняла руку с головы Коула и ткнула его в щеку.

— Давай вернёмся в деревню.

Она говорила то же самое во время беспорядков в Атифе. Это было бы для них побегом от уродливой реальности.

— Я бы совершенно не возражал, если бы ты вернулась, — ответил он, заставляя своё тело подняться, и тут же подступили ужасная слабость и головная боль, зато холод в комнате помог ему собраться. — Но я должен бороться за праведную веру.

— Даже когда ты вот так выглядишь? — спросила Миюри.

Дальнейшие слова застряли у него в горле. Он не представлял себе, как выглядел сейчас. И ему было не по себе от того, что в его сердце есть вещи, которые он должен скрывать.

— То же самое происходило уже в другом портовом городе. Я думаю, ты не предназначен для этого.

Миюри положила руки на край кровати и игриво подтянула ноги. Он ожидал, что, подняв их до какой-то высоты, она топнет, вместо этого её тело опрокинулось назад, будто кто-то перерезал верёвку, на которой она держалась. Она лежала и через одеяло давила своим весом ему на ноги.

— Ты добрый и честный, — она перевернулась на живот. — Когда ты видишь старого бородатого типа, сразу думаешь — вот правильный путь. И тогда ты берёшь на себя такую большую тяжесть. То же самое было и с той блондинкой в Атифе.

Она словно подглядела извне за его кошмаром.

— Я думаю, что тебе лучше всего усердно работать там, где бьют бурлящие горячие источники, читать книги, иногда обсуждать с гостями сложные вещи и совать нос в мои дела.

Последние слова немного смахивали на шутку.

— Если бы мама позволила мне покинуть деревню самой, я бы просто немного посмотрела бы мир, узнала бы что-то о нём и вернулась домой. Наполненные жизнью города, мирные поля, места с суровыми условиями, пустынные земли или бесконечные пастбища... Я бы посмотрела на места и людей, что там живут, подумала бы: "Ух ты, в этом мире действительно много всего", а потом: "Ладно, это было увлекательно" — и домой.

Коул легко мог представить, как Миюри всё это делает. Он видел её одну, с набитым мешком на спине, а иногда она бродила бы по свету, обратившись волчицей.

— Но ты другой, брат.

Улыбался теперь только её рот. Казалось, в ней нарастает ожесточение.

— Куда бы мы ни пошли, ты думаешь, что здесь твой дом, каждого встреченного там считаешь своим лучшим другом, в результате каким-то образом начинаешь верить, что должен принять всё, что там найдёшь, и тогда уже не можешь просто пойти в следующее место. Ты всегда так переживаешь, так сильно. Уйдя из Ньоххиры и наблюдая за тобой за пределами деревни, я поняла, почему мама не была против того, чтобы я ушла с тобой из дома. Особенно после случившегося вчера.

Миюри на четвереньках подобралась поближе и положила голову ему на грудь. Её волчьи уши, покрытые мехом того же цвета, что и волосы, щекотали ему подбородок.

— Я не могу оставить тебя одного, брат. Ты мягкосердечнее и честнее папы.

Миюри обвила его руками и, вцепившись, прижалась к нему.

— Ты не предназначен для мира за горами. Если ты продолжишь идти за этой блондинкой, будет лишь всё больше и больше ужасного. Я не хочу видеть, как тебе снятся кошмары каждый раз, когда это происходит. В один день ты просто сломаешься. Братик? Давайте просто останемся в Ньоххире, где тепло и захватывающе. Небольшая деревня, наполненная песнями и танцами, где прошлый год был такой же, как и этот, а этот — как следующий. Я всегда думала, что там тесно и скучно, но когда я ушла оттуда... То, что произошло заставило меня осознать, что всё совсем не так. Там так много хорошего. Поэтому, давай?

Цепляясь за Коула, она тёрлась основанием ушей о его горло, заискивая перед ним.

Там, где к нему относились как к знающему священнику, где он занимался повседневной работой и жил с удобством. Ещё там жил хозяин, умный и понимающий, бывший торговец, жила его жена, мудрая волчица-мать, видевшая всё насквозь, но по-доброму принявшая его, а также и их дочь — настоящее солнышко в середине лета, та, что восхищалась им. Мог ли он желать большего? Это невозможно вообразить.

Но он, затаив дыхание, смотрел на вцепившуюся в него Миюри. Он смотрел на прекрасные волосы странного цветового сочетания пятен серебра в пепле, доставшегося ей от отца, на её выразительные волчьи уши.

Мог ли он быть уверен, что это не продолжение его кошмара? Не демон ли пытался утащить его в глубины моря? Действительно ли такое спокойное место есть в этом мире? Но они так далеко от него в этом месте, и холодное море окружает их со всех сторон!

— Я не могу, — ответил Коул и, ухватив Миюри за тонкие плечи, отстранил её от себя, её тело было стройным и лёгким, как у ангела. — Я верю в учение Бога. Я хочу распространять это учение, которое станет поддержкой для живущих в этом мире. Я знал, что мир будет уродливым местом. Зная это, я ушёл с гор. Вот почему... я должен защищать это праведное учение.

Он произносил своё привычное заклинание с отчаянием, словно стараясь убедить самого себя. Даже презрение, с которым смотрели глаза Осени на том тёмно-синем берегу, показывали, насколько пусты эти слова.

Миюри посмотрела на его руки на своих плечах и вздохнула.

— Чем является "праведное учение" для тебя, по крайней мере?

Знание, записанное в Священном Писании, облекалось в слова, поднимавшиеся по горлу. Было многое, что он мог объяснить. Так он думал, но замер, услышав последовавшие слова.

— Если праведная вера — это поддержка и руководство к жизни, то я думаю, мне понравилось бы, чтобы ты был праведной верой, — её детские глаза с невероятной проницательностью глядели на него. — Ведь бог, которому ты молишься, не являет тебе чудес, ты же дал мне многое.

Она коснулась щекой его руки, державшей её плечо, и прижалась к ней.

— Та, которая спасла остров, явила им чудо, поэтому разве не будет праведным, если островитяне выбирают почитать её? Независимо от того, что скажет Церковь.

Его рука была зажата между её плечом и щекой, а она беспечным тоном продолжала:

— И если кто-то, не будучи человеком, сделал что-то правильно, разве это будет неправильно, потому что он не человек?

— Это... — начал Коул, но их глаза встретились, и он потерял способность говорить.

Когда он заметил присутствие нечеловеческого существа в священном месте, разве не о том же он сам подумал? И как спокойно он тогда ей объяснил, сказал, что если они почитали Чёрную Мать, зная, что она не человек, то это неправильно. Несмотря на то, что мама Миюри тоже не была человеком.

Он растерялся, осознав свою близорукость, а Миюри схватила обе ладони, державшие её за плечи, и начала играть ими, сводя их вместе и снова разводя перед ним. Потом она приложила их к своим щёчкам, закрыла глаза и заговорила.

— Мама говорила об этом. Она сказала, что брат, как и папа, обладает двумя превосходными глазами, но смотрит ими только на одну вещь, так что мне надо оглянуться вокруг него. Она была совершенно права.

Миюри снова схватила его руки и стала гладить ими свои щёки, хихикая, как от щекотки. Потом вдруг положила их на одеяло.

— Для тебя я готова быть даже сторожевой собакой, но мне ненавистно смотреть, как ты идёшь в направлении, которое не делает тебя счастливым. И потому...

Мы пойдём домой.

В рай на земле, наполненный теплом, песнями, танцами и смехом без конца, в деревню горячих источников Ньоххиру.

— Хорошо, брат?

Она снова прильнула к его груди. Такая тёплая. Коул ощутил её сладкий фруктовый запах. Если бы он ответил объятием, её серебряный хвост радостно заколыхался бы, и вся она заёрзала бы на нём. И так, как во сне, они бы провели вместе жизнь. И если бы он просто отказался от Божьего пути и обнял Миюри в ответ, он сделал бы хотя бы одну девушку счастливой. Разве это не было частью его пути?

Его мечты слишком далеко зашли. Его разум просто слишком долго размокал в горячих ваннах.

Существовала ещё и часть его, которая сопротивлялась. Одно но.

Он не решался обнять её, потому что даже она приняла решение пройти через опасность в Атифе. Она не хотела этого, но, в конце концов, ради него стала волчицей, чтобы спасти Хайленд, также решившей принести в жертву свою жизнь, если понадобится.

Сделав это, Коул единственным ничем бы сейчас не рисковал, словно сидел в отчалившей лодке, когда гора стала плеваться всепожирающим огнём, а с берега на него смотрели бы оставшиеся там люди, в большинстве своём ничем не отличавшиеся от него самого.

Конечно, он не хотел бессмысленно подвергать себя опасности. Скорее, боялся, что, ответив на объятия этого тёплого клубка под именем Миюри, он больше не сможет чувствовать холод льда, жар огня и просто саму уверенность. Он боялся, что, потеряв свои идеалы мироустройства, он никогда не сможет снова почувствовать истинную радость этого мира.

Конечно, было страшно и больно смотреть на тёмную веру Осени. Однако если отвернуться, можно никогда больше не ощутить снова солнечный свет. Если отворотить глаза и уши от мира, можно никогда уже не суметь оценить величие его живописных видов и разнообразных звуков.

— Миюри... — пробормотал Коул, её хвост лениво дёрнулся.

Она наверняка обдумала все обстоятельства ситуации своего беспомощного брата, отыскав, наконец, путь, который причинит ему меньше всего вреда. Но это был неестественный путь для жизни — всё равно что питаться одним мёдом. Он знал, что слишком балует её, и она тоже пыталась побаловать своего бесхребетного брата. Если бы он прикоснулся к её шее, горьковато-сладкий вкус незрелого плода позволил бы ему забыть всё. Но сладость мёда заметна только рядом с горьким ржаным хлебом.

— Миюри, сказанное тобой верно на самом деле.

— И...

— Но подумай ещё. Я... Пусть я неправ, но именно чтобы спасти потерявшихся в жизни, каким я сам когда-то был, я хочу показать людям путь к Богу. Теперь я должен серьёзно обдумать, как я хочу быть связанным с миром.

Когда Осень показал ему свой обременяющий грех, за этим не последовало никакого наставления. Вместо гнева — грусть неописуемой глубины в глазах.

Как сказала Миюри, нельзя продолжать движение вперёд, принимая всё что угодно от всех людей, которых он встречал и причислял к своим друзьям. Нельзя спасти одну деревню или один город. Не говоря уже о том, что желание реформировать Церковь и распространить правильное учение Бога по всему миру могло быть лишь грандиозным наваждением.

Однако если бы Коул решил жить жизнью, в которой бы отвернулся от всего, что было перед ним, для чего он тогда ушёл из деревни, в которой родился? И он никогда бы не встретил Лоуренса, в то время торговца, и никогда бы не знал Миюри. Вместе с ней он занимался этим всем, исходя из веры, что мир можно изменить. Значительно изменить или хотя бы немного.

Хотя это в чём-то хорошо, в чём-то плохо, Коул уже не мог представить себя без веры. Даже если бы он смог закрыть глаза, заткнуть уши и убежать в горы от всех невзгод мира, он не хотел отвергать своё настоящее — череду преодолённых ситуаций, в которые он так смело вступал.

Конечно, Миюри сказала правильно. Она действительно имела в виду то, что сказала. Он часто позволял тому, что вставало перед ним, излишне захватывать его, и тогда его ноги прирастали к той земле, а разум окутывал туман. Но даже если вера, живущая в нём, ещё не созрела, он был уверен, что она не была ложной. Ему необходимо снова спросить себя, как он хочет вести себя с миром. Подобно Осени перед лицом страданий и нищеты, с которыми он бессилен был справиться? Притвориться ли, что это никогда не было главным для него? Или избрать третий путь?

Коулу нужно было внимательно осмотреться и аккуратно всё взвесить. Он мог либо вернуться в Ньоххиру, либо посвятить себя делу Хайленд. Он был уже достаточно взрослым, его раздражала необдуманность его действий, его растерянность при столкновении с чем-нибудь. Ему всегда приходилось быть благодарным серебристой волчице, следившей за ним во всём. Поэтому он посмотрел на Миюри, надувшуюся, когда он не поддался её уговорам, затем обнял её и затем поцеловал в лоб.

— Я действительно благодарен, что ты волнуешься обо мне всем твоим сердцем, — прошептал он в её волчьи уши и погладил по щеке.

Миюри подняла взгляд и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Её лицо тут же покраснело.

— П... по... почему сейчас?..

— В самом деле, почему сейчас. Мои глаза и голова затуманились и отупели от пара, и я всерьёз ни о чём не думал, — сказал он и вздохнул. — Я не следовал своим идеалам, я наивно хотел, чтобы мир стал таким, каким я хотел его видеть.

Миюри снова прильнула к нему, словно пытаясь скрыть выражение лица, и её хвост подёргивался взад-вперёд.

— Ты настолько больший мечтатель, чем я, брат!

Коул криво улыбнулся и успокаивающе легко похлопал её по спине, смеясь над собой, она была совершенно права. Раз он только мечтал, неудивительна его растерянность при встрече с действительностью. Осень оказался для него слишком настоящим. Если бы Коул мог соответствующим образом предстать перед монахом со всеми его обстоятельствами, то, несомненно, обрёл бы новый источник для своего роста. Более того, у него был очень личный сообразительный ангел-хранитель, значит, сейчас не было времени бояться ночных кошмаров.

— Ладно, Миюри, тогда... — только и успел он сказать, но тут за дверью раздалось громкое тук-бух, потом стон — кто-то скатился по лестнице.

Коул попытался встать, чтобы прояснить ситуацию, но Миюри продолжала цепляться за него и не отпускала.

— Миюри, ну же, подвинься. Кому-то там за дверью нужна помощь.

Упавший человек извергал проклятия, вероятно, что-то уронив. А может, он поранился и ругался от боли. И всё же Миюри молча цеплялась за Коула, а когда, наконец, отпустила, вздохнула.

— Я доверяю тебе, брат.

Не пойми своё обещание неправильно, — означали её слова.

— Конечно, — сказал он, принимая на себя эту ответственность, потом поднялся с кровати и накинул на плечи плащ. — Но это не значит, что мы собираемся обратно в Ньоххиру.

Сидя на кровати, Миюри оскалилась и уткнулась в одеяло. Улыбка тронула его губы, он открыл дверь и вышел. Оглядевшись по сторонам, он заметил, что кто-то сидит у лестницы. Это был Райхер с маленьким бочонком в руках, последнее обстоятельство удивило Коула.

— Господин Райхер. Так это был ты. Ты не ушибся?

Коул закрыл за собой дверь и, зябко дрожа, направился к священнику, смотревшему пустым взглядом, его состояние невольно вызывало улыбку.

— Три лестничных пролёта для меня в этом возрасте тяжелы. Я зацепился ногой и упал.

Коул не стал указывать собеседнику, что тот был явно пьян.

— А я ведь ещё пролил немного своего нектара. Какая потеря.

Возможно, он кричал не от боли, а из-за утраты части своей наливки.

— Ты можешь встать?

— Да, конечно. Благодаря Божьему заступничеству я не пострадал.

Коул знал, как обходиться с пьяными. Что бы они ни говорили, просто согласно кивай. Бесполезно выливать на них рассуждения да умозаключения, они будут только злиться. Он только проверил, не было ли заметных ран.

— Кажется, ты в порядке.

— Да, однако, какое совпадение. Я шёл поговорить с тобой.

— Со мной?

Коул протянул руки и стал поднимать Райхера, в этот момент Миюри вышла из комнаты и, как всегда, надулась. Но тоже помогла старику.

— Ты встретился с владыкой Осенью, не так ли? — спросил Райхер и пошатнулся, Коул поддержал его за плечо, священник посмотрел на него, выдав слезливую улыбку и запах "нектара".

— У нас только что завершилась встреча.

— Встреча?

Райхер попытался вынуть затычку из бочонка, но так как одна рука держала этот бочонок, свободной рукой он этого сделать не смог. Наконец, он выронил бочонок, его успела поймать Миюри.

— Встреча в связи с продажей девушки с островов в рабыни. Здесь представлены все южные торговцы, ты знаешь.

Сказав это, он отвёл глаза от Коула, его глаза были открыты, но ни на что не смотрели.

— Я молился за будущее девушки. Но я не несу на себе никаких грехов. Я живу лёгкой жизнью здесь, в окружении каменных стен. Было ли в моей молитве какое-то значение?

Говоря это, Райхер протянул руку к бочонку в руках Миюри. И тогда Коул понял. Райхер пил не потому, любил выпить, ему это было необходимо.

— И мне не хватает смелости бежать отсюда. О, Боже...

Старый священник заплакал, закрыв лицо руками, тянувшимися только что к его напитку. Коул был не единственным, кто замер на месте в присутствии Осени. Подумав об этом, он перехватил руку на плече Райхера поудобней.

— Пойдём куда-нибудь в тепло.

Миюри досадливо посмотрела на него, но не попыталась остановить и даже безропотно помогла Райхеру спуститься по лестнице.

Никто не был виноват. Но яма в земле была страшно глубокой и холодной. Если они не могли её заполнить, им нужно знать её глубину и помнить о холоде. Проблема в том, как найти способ не дать ей себя поглотить.

Райхер рассказывал свою историю, опустившись на край стула и обнимая бочонок обеими руками. Они устроились в комнате помощника священника, занимавшегося сейчас различными делами на первом этаже здания.

— Я когда-то был капелланом церкви одного землевладельца и его семьи. Я лишь должен был молиться за безопасность его и его семьи, и если я мог одолжить ухо слугам семьи для выслушивания их бед, то это был хороший день.

При его нынешнем состоянии сами слова его были понятны. Словно ещё живые части его сердца подсказывали ему именно эти слова.

— Даже на такой безопасной большой земле три поколения династических браков завяжут узлы, почище глаза демонов. Не по чьей-то именно вине, но все начали ненавидеть друг друга. Как только кто-то высечет искру своих интересов, всё мгновенно вспыхивает. В общем, это было довольно печально.

Райхер гладил и баюкал бочонок, но не пил. Просто держать его в руках, казалось, уже приносило ему достаточное облегчение.

— Дети убивали родителей, младшие братья убивали братьев. Невесты, убивавшие своих тёщ, и матери, бросавшие своих детей в реки. Нанятые наёмники вместо выполнения своего долга бесчинствовали повсюду в деревнях, а честные крестьяне, подававшие в суд за ущерб, отправлялись на виселицы.

Окно в комнате представляло собой квадратный вырез, через него был прекрасно виден снегопад снаружи. В печи, тревожно потрескивая, горел торф.

— Я не мог больше терпеть и ушёл, потом долго странствовал. Где я мог найти спасение? Потом услышал от людей про чудо на этом острове. Я пришёл, думая, что Святая Мать может дать мне то, чего я желал, но именно тогда я встретил владыку Осень.

Райхер глубоко вздохнул и закрыл глаза.

— Если несчастье — это сажа, которая просочилась в мир, то владыка Осень — совок для неё. Он пачкается в чёрном, собирая всю черноту. Потом Бог отмывает его. Я был сокрушён, я не знал, что такое может быть ответом, — заметил Коул.

Действия Осени пугали своей рассудительностью, выводимой прямо из текста Священного Писания. Трудно поверить, что он мог сохранить своё доброе сердце, делая всё это, и искренне молиться о прощении своих грехов.

— Я слышал, владыка Осень был родом с островов, — спокойно ответил Райхер. — Он сказал, что родился здесь, а потом ещё молодым был продан в рабство. Здесь много таких, как он. В конце концов, здесь много суровых, трудолюбивых людей.

Охранник, увидев Миюри, тоже принял её за рабыню.

— Когда-то давно, когда парусные корабли были не так привычны, как сейчас, жители продавали и взрослых, ну, как я слышал. Гребцами на корабли. Я слышал, они даже приняли важное участие в войнах на море.

Это была жестокая доля, большинство гребцов через три года покидали корабль насовсем уже совершенно истощёнными. Однако даже тут их расставание с кораблём нельзя назвать полюбовным.

— Попав сюда, я старался сделать всё, чтобы мы продавали только уважаемым работорговцам, но нет никакого способа узнать, куда они проданы.

— Есть ли те, кто выкупает свою свободу и возвращается? — спросил Коул, Райхер улыбнулся и кашлянул, прочищая горло.

— Везде могут быть люди, которые, пройдя все трудности, выкупают свою свободу. Но они знают, что здесь им нет места, куда вернуться. Нет дерева для строительства домов и лодок, чтобы можно было жить и ловить рыбу, — он глубоко вздохнул, и словно часть его души вылетела из него с воздухом. — Мы можем держать ограниченное число овец и коз, и у нас ограничены плодородные земли, на которых можно что-то растить. Мы как-то вытягиваем налоги с тех, кто выходит просеивать янтарь, и тех, кто летом добывает торф. Я знаю, как поступают южные торговцы, и поэтому, чтобы быть уверенным, что они не навяжут невыгодные сделки людям этой земли, я слежу за этим, прикрываясь угрозой кары божьей, как своим щитом. Каждый хочет себе защиты на море... Но я не знаю, насколько даже это помогает.

По-своему Райхер вкладывал все свои силы в эту землю, на которую его вынесло волной его судьбы. Если так, то торговцы во дворе, так дружелюбно махавшие ему, вряд ли испытывали к нему дружеские чувства. Скорее всего, они воспринимали Райхера как предателя, считавшего жителей острова друзьями торговцев. Этот человек потерял весь свой дух, не считая того, что можно было найти в бочонке.

— Что ещё к этому, Альянс Рувик, важный столп этой церкви, обсуждает дальнейшее сокращение лодок островитян. Наша выручка тоже уменьшится.

Молитва не наполняет желудок и не освобождает никого от бремени денежной нехватки. Что нужно этой земле, так это деньги. И что не шло в прибыток торговых книг, Осень брал на себя как личный грех.

Рейхер пил, скорее всего, ощущая свою вину, которая могла сокрушить его в любой момент.

Не появись здесь Коул и Миюри, всё произошло бы точно так же. Коул повернулся к Миюри, сидевшей рядом, её красивые красные глаза вопросительно посмотрели в ответ. Пока они обменивались взглядами, Райхер уселся в кресло, вынул пробку из бочки и сделал глоток.

-Хахх.., — выдохнул он. — Это недопустимо для священнослужителя, но...

Он наверняка пил, как разбойник. Так Коул понял его слова, однако продолжение оказалось намного больнее.

— Я бы хотел, чтобы скорей началась война.

— Война?

Осень возглавлял морских пиратов, они, плавая на своих кораблях, собирали сведения, позволившие ему сразу узнать, что Коул и Миюри, которые так бесстыдно к нему забрели, посланы Уинфилдом. Коул подумал, что Райхер может относиться к этому так же, но священник глотнул ещё из бочонка и снова мучительно выдохнул.

— Фухх... Во-война. Уинфилд поднял восстание против тирании папы, и огонь, наконец, разгорелся в Атифе. Теперь лишь поговорим, что будет, когда всё разгорится. Когда это произойдёт, я знаю только, что работники и рыболовство островов сыграют решающую роль.

Райхер собрался ещё выпить, но Коул, конечно, остановил его, потому что священник пил так, будто пытался покончить с собой.

— Господин Райхер.

— Кто обо мне заплачет, если я умру? Я знаю, что даже Бог уже забыл моё имя.

Он улыбнулся с горькой иронией, но уже не пытался продолжить возлияние. Возможно, он сам хотел, чтобы его остановили. Священник безропотно положил бочонок на колени, поднял и закрыл глаза.

— Если начнется война... цена на рыбу вырастет. Многие из островитян могут стать отличными солдатами. Королевство, папа, к кому бы мы ни примкнули, награда будет та же самая.

Райхер говорил, словно про себя. Он знал, что даже заработанные таким образом деньги растают в одно мгновение. И хотя почти наверняка некоторые островитяне разбогатеют на войне, но многие умрут или вернутся домой с увечьями, которые им будут досаждать до конца своей жизни.

— О Боже. Эта земля упорствует, чтобы только другие жертвовали. Пусть Бог смилуется над владыкой Осенью, пока он продолжает обременять себя грехом...

Он молился как в бреду, меж тем его голова всё клонилась, и вскоре он заснул. Коул и Миюри забрали бочонок, чтобы тот не упал с колен Райхера, и поставили на ближайшую полку. Вид развалившегося на стуле священника не слишком напоминал просто спящего, скорее, он был полностью вымотан. Коул послал Миюри за помощником священника, тот пришёл и лишь пожал плечами, предложив оставить Райхера на месте — для священника в этом не было ничего необычного. Коул не мог просто бросить спящего, но он слишком хорошо знал, как трудно тащить бессознательного пьяного. Меж тем помощник священника добавил в печь торфа и накрыл Райхера одеялом, чтобы тот не простудился. И тогда Коул с Миюри поблагодарили его и вышли.

Коул захотел подышать свежим воздухом, и они вышли под падающий с неба снег. Когда он прошёл половину лестницы, до него сзади дошёл голос Миюри.

— Братик?

— В чём дело?

— Ты как?

Серебряные волосы Миюри, стоявшей под тусклым снежным небом, казались нитями льда.

— Я в порядке.

На её лице проявлялось лёгкое удивление, пока она спускалась по ступенькам.

— Что такое?

— Я просто подумала, каким сильным ты стал. Подумать только, ты так распускал нюни совсем недавно!

Он всего-навсего не смог стряхнуть с лица мрачное выражение, что, похоже, создавало видимость, что он спокоен.

— Неважно, какой я сильный, но благодаря разговору с тобой я чувствую, что смог себя закалить.

— Хмм?

— Давай возьмём с собой господина Райхера, когда поплывём обратно в Атиф.

Миюри не удивилась, но уставилась на него круглыми, янтарно-красными глазами.

— Он тот, кто не сможет бежать. Я не думаю, что мы смогли бы его убедить сделать это.

Она была права, Коул понимал, что чувствовал Райхер. Если бы сам Коул прибыл сюда и встретил Осень один на один, с ним произошло бы, в конце концов, то же самое.

— Но, к счастью, он не может переносить свою настойку так же хорошо, как госпожа Хоро.

Если бы Райхер снова выпал из действительности, они тогда протащили бы его на корабль. Он не был привязан к этому острову — он был его пленником. Однажды покинув остров, он, скорее всего, никогда на него не вернётся.

Миюри округлила глаза, выслушав столь прямолинейный план, её губы медленно сложились в улыбку.

— Брат, это нехорошо.

— Настоящим решением было бы найти, как сделать всех на этом острове счастливыми.

— Такого не бывает, — без колебаний заключила она, хотя не слишком много знала о том, как велик и сложен мир. То, что называется "практичный ум девушки".

— Я не могу согласиться с этим. Но нам не хватает времени и численности, чтобы заняться этим в данный момент. Мы можем думать только о том, что можем сделать прямо сейчас.

Миюри пристально посмотрела на него и вдруг отвела взгляд. Словно мастер, увидевший, как его ученик, наконец, вырос и готов реализовать свой потенциал.

— И ты сможешь пересмотреть эту сумасшедшую мысль "исправить мир"? И прекратить работать с этой блондинкой?

— На данный момент я прекратил отправлять мою очень юную младшую сестру домой.

— Я только как твоя младшая сестра! — запротестовала она и топнула ногой.

Они разговаривали под падающим снегом, не заметив, что белизна покрыла им головы и плечи. Коул отряхнул снег с Миюри и спросил:

— Почему бы нам не поесть сейчас в порту?

Кажется, он провёл довольно много времени в кошмарах, сейчас, должно быть, близился полдень.

— А можно мяса? — откликнулась Миюри, глядя щёлками глаз, она прищурилась, когда он принялся отряхивать с неё снег.

— Помнишь, что сказал господин Йосеф? Здесь должна быть хорошая рыба.

— Тогда я хочу жареную рыбу. И чтобы было много соли!

Она казалась слабой девушкой, когда держала рот закрытым, но её вкус вполне подошёл бы какому-нибудь пьянчуге.

— Не ешь слишком много.

— Хорошо.

Они разыгрывали привычную сценку в препирательства, но кое-что в ней нечто сосем по-иному. Он сжимал руку Миюри чуть крепче обычного. Она тоже должна была это заметить.

Он держал в своих руках особо драгоценный камень. Познав глубины мрака окружающего мира, он теперь, наконец, увидел свет.

Миюри недовольно сидела за столом в таверне — жареной рыбы здесь не оказалось.

В городах и деревнях, где свиней забивали не каждый день, не был неизменным на кухне и горшок с жиром. Сельдь и сардины могут дать какое-то количество жира, но если кто пожарит эту рыбу в сковороде, есть то, что получилось, он, скорее всего, не захочет.

И потому ей досталось рагу с тушёной рыбой, заставившей немного поволноваться эту девочку, выросшую в горах. Рыбьи головы, плававшие в рагу, сильно отличались от тех, что можно встретить у рыб из горных речек. Они были сильно сжатыми с боков, с жуткими зубами в пасти. Неудивительно, что даже Миюри засомневалась. Однако, начав есть, она нашла каждый кусочек рыбы восхитительным, само рагу было превосходно посолено, и она с удовольствием макала в него хлеб. Еда не позволяла ей думать ещё о чём-то. Хлеб, что им подали, был выпечен, правда, не из пшеницы, а из каштанов. Он был особенно твёрдым и отдавал резковатой горечью, это не тот хлеб, что едят ради удовольствия. Коул не думал, что Ньоххира отличалась особенной роскошью, но, несмотря на обилие снега в горах, в деревне еда была разнообразной благодаря своей известности как целебного места, потому в деревню её много привозили. Это снова заставило его мучительно осознать, насколько они были там счастливы.

— Что будем делать дальше, брат? — поинтересовалась Миюри, разгрызая узкую рыбью голову с торчащими изо рта острыми зубами.

Она спросила негромко, может, потому что была занята обкусыванием мяса с головы, но, скорее, так она пыталась соответствующим образом вести себя в этой тихой таверне.

— Готовить корабль в обратный путь... И я ещё хотел бы немного поисследовать острова.

— Ты ещё не отступился? — она посмотрела на него сердитыми глазами, и он не мог сдержать улыбки.

— Я не думаю, что спасти острова — такая постыдная задача. Возможно, я смогу чем-то помочь, и это даже может принести пользу наследнице Хайленд.

Имя Хайленд Миюри по своему обыкновению встретила с безразличием на лице.

— Предоставление островам того, что им нужно, может в случае начала войны поставить островитян на сторону королевства Уинфилд, пусть и неявно.

— А как насчёт денег? Разве эта блондинка не богатая? — Миюри обмакнула хлеб в солёный бульон и откусила.

— Деньги — это мощь, они, несомненно, помогут. Но это лёгкий путь.

— Лёгкий? — небрежно переспросила она с набитым хлебом ртом.

— Переманить их на свою сторону деньгами — это может подействовать ничем не лучше насилия. Однако если потратить время и узнать больше о земле, если дать людям то, что им действительно нужно, они поймут нашу искренность, даже если это обойдётся в те же деньги. Понимаешь?

Миюри шумно прожевала и сделала глоток. Потом изучила остаток хлеба и кивнула.

— Думаю, если бы кто-нибудь дал мне хлеба, что мне нравится, я бы сделала для него всё, что смогла.

Обычно она обращала внимание больше на количество, чем на качество, но каштановый хлеб был и вправду не особо хорош.

— Что ж, и всё же... — до сих пор она не говорила прямо, теперь же махнула рукой, чтобы он придвинулся, Коул наклонился к ней, опасаясь какой-нибудь уловки с её стороны.— Могу и я немного поисследовать, кем является эта маленькая кукла?

Коул удивлённо посмотрел на неё, но Миюри была на редкость серьёзна.

— Мама не станет рассказывать подробностей, но всё же она не знает, куда делся тот её прежний друг, в честь которого я названа, как и другие её друзья, верно?

То есть, Чёрная Мать могла быть одной из них.

Мама Миюри, мудрая волчица Хоро, когда-то была вожаком среди волков в лесах, росших в месте, называемом Йойтсу. Трудно представить, чтобы ей подчинялся волк намного больший её. Коул смутно ощущал, что в ушедшем времени животных-воплощений размер означал право на справедливость. Но зная, что эту юную девушку часто тревожила кровь, текущая в ней и в других не-людях, он испытывал сложные чувства. Хотя она вроде и не возражала Коулу, однако это её притворное безразличие существовало лишь в выражении её лица.

— Если основываться на легенде, то я никак не смогу объяснить, почему рыбная ловля стала такой хорошей, когда она остановила лаву.

Важный момент. И если Чёрная Мать не была человеком, то чьим воплощением она была?

— Мы будем искать вместе. Одной опасно, — ответил Коул сел на место.

— Со мной всё будет в порядке, даже если я столкнусь с медведем.

— Ты можешь столкнуться с мучительными истинами, они пострашнее любого медведя.

Он оторвал кусок каштанового хлеба и положил в рот. Пока он тихо жевал, Миюри сидела напротив него, уставившись в пространство и, видимо, глубоко задумавшись. Затем она вдруг снова посмотрела на него, медленно прикрывая глаза и склоняя голову набок, будто что-то беспокоило её.

— В чём дело?

Она, нахмурившись, простонала:

— Что тебе нравится больше — продолжать нянчиться со мной или дать утонуть в слезах, когда мучительный момент застанет нас врасплох?

Коул не мог сказать, что ему что-то "нравилось" в последнем. Он сердито посмотрел на неё, и она внезапно открыла глаза.

— О, ты должен просто нянчиться со мной только до и после того, как произойдёт что-то плохое. Тогда я получу больше всего, пока ты будешь идти вместе со мной, — сказала она с довольной улыбкой.

— Ты не должна думать с точки зрения выгоды.

— Мне мама так сказала, она сказала, что девочкам придётся плакать, если они выгоду не будут учитывать в первую очередь.

Он не знал, говорить ли, что не ожидал услышать это от матери и дочери волчьей крови, но, кажется, она получила точные указания, как надлежит охотиться.

— Я бы предпочёл, чтобы ты не плакала, — сказал он, наконец, печально улыбаясь, когда лицо Миюри стало серьёзным.

— То же относится и к тебе.

Он не мог поверить, что девушка, что была младше его вдвое, сказала ему такое. Но разница в возрасте не мешала быть ему счастливым тем, что кто-то беспокоился о нём.

— Спасибо, — искренне поблагодарил он.

Миюри некоторое время с сомнением смотрела на него, потом усмехнулась и вернулась к еде. Он смотрел на неё и чувствовал, что его губы сами собой раздвигаются в улыбке.

Часто советуют разрешить любимому ребёнку отправиться в путешествие, но наблюдая за развитием Миюри, он мог лишь удивляться, к чему это может привести. А может, это он сам не вырос и только сейчас стал осознавать, насколько Миюри удивительна.

Когда ребёнок взрослеет, путешествие — важный обряд, дающий узнать широту мира и высоту неба. Если бы Коул познал холод льда и глубину моря, возможно, он бы вырос как личность. Может, он даже смог бы взглянуть по-другому на свои же идеи создания нового порядка в результате войны королевства Уинфилд с Церковью. Потому что вера принимала формы, которые он даже не мог себе вообразить, а значит, не было единой формы ключа к небесным вратам. Божий дом принимал много форм.

Теперь он знал, что поступки, подобные свершившемуся на этом острове, даже если это поступки не-людей, могут распространять учение Бога. И это значит, что размер ворот нужно было сделать несколько больше.

Осень настолько потряс Коула, что заставил потерять голову, и это было серьёзной проблемой. Жить среди людей — это проблема, с которой не-людям пришлось бы столкнуться однажды. Могло показаться, Хайленд уже узнала правду о Миюри и догадывалась, что в мире есть существа, подобные ей. При своих самых скромных возможностях Цезон мог стать примером, открывающим новый путь. Тогда таким, как Миюри, возможно, не пришлось бы, стоя перед картой мира в торговом доме в Атифе, страдать из-за того, что им нет места в мире. Помимо людей было ещё много обладателей прекрасных душ.

Коул не мог спасти девушку, проданную в рабство, и в то же время не мог найти никаких слов утешения Осени с одиночеством в его взоре, существу, не имевшему выбора поступать не так, как он поступал. Но Коул мог спасти Миюри. Придя к этому, он ощутил, что что-то в нём произошло.

— Миюри, я хочу тебя о чём-то спросить.

— Хм?

Миюри, довольно сидевшая перед своей миской, превратившейся в крепость, построенную из рыбьих костей, посмотрела на Коула.

— Был ли владыка Осень человеком?

Если Чёрная Мать не была человеком, и Осень распространял веру в неё, эта мысль напрашивалась сама собой.

Миюри закрыла глаза, словно перерывая свою память, и подняла голову.

— Было холодно, и мой нос был немного забит, но я бы узнала, если бы он пах зверем. Я чувствовала только запах моря. Будто он очень долго не принимал ванну.

Осень был человеком. Если бы он им не был, многое в докладе Коула для Хайленд изменилось бы, потому что стань Осень врагом наследнице, ей нужно было знать, к какой катастрофе это может привести. Но вроде бы ему не нужно об этом думать.

— Кстати, ты наелась, наконец?

— Ага. Спа-а-асибо тебе.

Затем они немного походили вокруг порта. Коул шёл впереди, Миюри, держась за его руку, тянулась следом.

Это был маленький город без стен, который вполне можно быстро пройти из конца в конец. За последними домами города начинались снежные тропки, разбегавшиеся во все стороны, протоптанные многими ногами. Они говорили, что где-то в конце их были места, где собирались люди.

На главной улице стояло несколько зданий, карнизы каждого из них были украшены табличками с обозначением лавок разных ремесленников, но товаров напоказ выставлено не было. И не казалось, что в какой-либо из них кто-то работал, повсюду царила тишина. Открыты были лишь мастерская по плетению нити, из которой вяжут сети, и кузница с гарпуном и топором на вывеске. Что-что, а эти две были необходимы постоянно. Однако сеть только казалась вещью, которую легко переплести, если она порвётся. Без исходных материалов не сплести ни нити, ни верёвки. А простым куском железа можно лишь разбить что-то, а не резать. А без топлива кузнецы не могли довести инструменты до нужного состояния.

Орудия для ловли рыбы могли бы стать опорой, поддерживавшей повседневную жизнь островитян, а значит, сделать их жизнь счастливее.

В Священном Писании написано, что помогать ближнему с тайным умыслом есть лицемерие, но Осень показал, что добродетельное бездействие бесполезно на этих островах. Его деятельность могла стать семенем лживой веры, которую, однако, можно пресечь в зародыше при первом же ростке. И во всяком случае это куда лучше уродливой строгости нынешней Церкви.

Коул должен был признать, что одна молитва не поможет в повседневной жизни. Он шёл по городу и, обдумывая всё это, вдруг осознал, что тихо вокруг не из-за трудных времён, просто сейчас холодное, снежное время. И торговый дом Йосефа сейчас пустовал.

Его внимание привлекло то, что встречавшиеся время от времени люди смотрели на него, широко раскрыв глаза, будто не могли поверить, что кто-то может ходить по улицам. Если честно, он уже почти замёрз, пора было возвращаться в церковь. Они вышли на тропу вдоль мёртвой реки.

— Здесь не так, как в Ньоххире, не так ли? — спросил Коул, хотя ему не хотелось открывать рот на холоде, всю дорогу от таверны он промолчал.

— Ты раньше бывал в подобном месте?

— Однажды, когда я приплыл в королевство Уинфилд, но там было чуть поживее. А вообще, я путешествовал в основном там, где даже зимой не бывает снега.

— Там, где зимой не идёт снег, так? Я даже представить себе не могу такого.

Миюри остановилась, глядя на море и словно кутаясь в белое облачко своего дыхания. Они стояли, а на них валом валил снег, словно призывая вернуться в свою комнату.

— Отправимся туда когда-нибудь. Цвет моря там совсем другой, невероятно волнующее зрелище.

— Цвет моря может изменяться?

— Могут быть самые разные цвета, кроме синего, но до сегодняшнего дня я никогда не видел такого ярко-зелёного.

— Если ты его уже увидел, значит, ты не можешь говорить, что никогда не видел его раньше, — с озорной улыбкой на лице обернулась Миюри.

— Сейчас не время шутить. Вернёмся к церкви, — он сделал первый шаг.

— Хорошо, — послушно ответила она и последовала за ним, потом вдруг остановилась и снова повернулась к морю.

— Что-то не так?

— Я думала, что могла себе вообразить всякое, но... оказалось, что нет. Вон корабль идёт.

— Корабль? Думаю, ещё могут найтись те, кто отправляется за рыбой даже в такие снежные дни, — ответил он, но лишь повернувшись лицом к порту, увидел это сам.

Стояла тишина, даже самые мелкие лодчонки лежали перевёрнутыми на берегу. Похоже, это было не рыбацкое судно.

— Думаю, я видела этот корабль в Атифе, — сказала Миюри.

— А что, корабли отличаются? — спросил он, не подумав, и был награждён её прохладным взглядом.

— У каждого корабела свой стиль. Фухх, это же так очевидно!

Обрывков знаний она нахваталась, когда работала посыльным мальчиком в порту, она даже участвовала в разгрузке корабля компании Дива. Он принял её слова как должное, но не видел ничего странного в том, что сюда прибыл корабль из Атифа.

— Это, должно быть, торговый корабль. На таком мы приплыли сюда, помнишь?

— Да, но... — Миюри соорудила себе козырёк из рук, чтобы снежинки не кружились перед глазами, и стала рассматривать море. — Э, да я знаю его. Это корабль компании.

— Компании Дива?

Происходило что-то немного странное. Хайленд подобрала для них корабль другой компании, потому что Дива не предполагала отправлять в эти воды свой. Потому-то Йосеф и не ожидал прибытия гостей.

Но когда Коул встал рядом с Миюри, он увидел ещё один корабль за первым. Хотя он был так далеко, что едва виднелся у горизонта, можно было даже на таком расстоянии легко понять, насколько он велик. Создавалось даже впечатление, что первый из них убегал от второго и пытался сбежать в сторону Цезона. Действительно странным было то, что целых два корабля прибудут вместе в такой снежный день.

Коул увидел, что рыбаки вышли из своих домов в порту и тоже смотрели в море.

— Удивительно, почему так? — тихо спросила Миюри с видом охотницы, следящей за добычей, которая странно себя ведёт.

— Не замёрзла? — спросил он, только сейчас заметив, каким толстым слоем уже налип снег на капюшон и плечи Миюри. Когда он поднял руку, чтобы отряхнуть её одежду, комья снега посыпались уже с него самого. Он стряхивал с неё снег, но это не могло оторвать её от происходившего в порту.

Корабль Дивы торопливо проскользнул к причалу, не обращая внимания на рыбаков острова, с удивлением следивших за ним. Вскоре на причале установили трап. По нему спустился человек совершенно круглый от большого количества надетой одежды.

Коул освободил плащ Миюри от снега, и тогда она втянула воздух сквозь зубы.

— Мне не холодно, — решительно улыбнулась она. — Я просто в нетерпении.

Сошедшим с корабля оказался Йосеф. Двигаясь вперёд пошатываясь своим пухлым телом на каждом шагу, он не отрывал глаз от моря. Потом недовольно смахнул с себя налипший снег и побежал прямо к Коулу и Миюри, вероятно, даже не замечая их, теперь его внимание сосредоточилось на тропинке, по которой он бежал. Они уже слышали его тяжёлое дыхание, а Йосеф всё ещё ничего не заметил. Он поднял глаза только тогда, когда чуть не натолкнулся на них.

— О-о?!

Йозеф остановился, взволновано переводя дух, на его лице читалось: "Что вы здесь делаете?"

И то же самое хотелось узнать Коулу.

— Что-то случилось?

Йосеф, совершенно запыхавшись, дважды открывал рот, но кроме кашля ничего выдать не смог. Он упёрся руками в колени и несколько раз вдохнул и выдохнул, потом выпрямился.

— Эт-то не иначе воля Божья. У меня срочное сообщение для вас.

Он продолжал тяжело дышать, испуская белые облачка.

По телу Коула пробежала нервная дрожь — что-то с Хайленд?

— Сообщение пришло из Атифа для меня. Затем я прибыл так быстро, как позволил корабль, но меня в основном заботило оставаться впереди того.

Значит, одновременность прибытия обоих судов не было совпадением.

— И что за новости из Атифа?

Йосеф снова мучительно закашлялся, затем сумел выдавить несколько слов.

— Я не знаю, из какой точно страны, но высокопоставленный священник с юга приехал с очень важным торговцем на север.

— Высокопоставленный? С важным торговцем?

Коул не мог понять, что происходит.

Позади кашляющего Йосефа вырастал и становился всё яснее силуэт гигантского корабля. Собравшиеся в порту люди стали беспорядочно кричать, указывая на него пальцами. Коул почти не верил своим глазам.

— Он... огромен... — тихо пробормотала Миюри.

Корабль казался горой, скользящей по воде. Не было бы удивительно, если бы в нём насчитывалось бы пять, а то и шесть палуб. Из боков его торчало просто невероятное число вёсел, загребавших воду. Соответствующие по длине гиганту, они неторопливо и мощно вели корабль по воде. Казалось, это сам Божий корабль парит в небе.

Но если это Божье судно, оно должно нести какой-то религиозный знак. А на надутом ветром парусе гигантского корабля красовался разрисованный символ, очень хорошо известный Коулу.

— Альянс Рувик?

Крупнейший в мире торговый союз. Он вёл торговлю на больших расстояниях и потому управлял самым большим количеством судов. Про Альянс Рувик среди торговцев ходили легенды. Часто рассказывали, что он как-то вступил в войну с королём за оспариваемые особые привилегии и вышел победителем.

В северных землях многие думали, что ошеломительный взлёт компании Дива ослабит власть Альянса Рувик, но Коул знал, что люди на севере только успокаивают себя такими разговорами. Огромное судно, появившееся в портовом городе Цезоне, обладало подавляющей силой принуждения.

— Они здесь не для торговли, — продолжал объяснять Йосеф. — Этот корабль не остановился ни в одном порту по пути сюда. У них, должно быть, полно людей, чтобы сменять друг друга, и еды тоже полно на борту. Такой большой корабль не может плавать в узких проходах между островами, поэтому они должны были пройти довольно длинный путь, а наш корабль изо всех сил пытался опередить его.

Такой гигант не мог причалить в порту Цезона, и он бросил якорь у побережья. С корабля спустили лодки, им навстречу вышли лодки из порта, вероятно, выяснить цель прибытия.

— О, вот и сторожевые псы, — сказала Миюри, указав рукой на пиратский корабль. — Интересно, и что сейчас произойдёт?

Этот огромный корабль в таком маленьком портовом городке производил жуткое впечатление. Коул впервые понял, насколько власть может быть зримой.

— Я не знаю... Но, если эти вёсла этого огромного корабля просто зацепят пиратское судно, они его легко утопят. У Альянса Рувик есть причина показать всем этот корабль. Если они собираются торговать, их трюмы должны быть заполнены горами золота и серебра. Мы, торговцы, никогда ничего не затеваем без смысла.

Коул подумал о причине присутствия влиятельного торговца на борту. Ясно, что пришельцы явились что-то получить, но что? Чем можно торговать с этой ледяной страной, задавленной бедностью?

— О Боже, прошу тебя, защити нас, — воззвал Йосеф и, вынув из-за пазухи небольшой свёрток, повторил. — Боже, защити.

Снег продолжал падать.

Раскрашенный символ Альянса Рувик зловеще реял над ними, отчётливо выделяясь даже сквозь падающий с неба снег.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Обычно чужаки, высаживавшиеся на остров, останавливались в церкви. Представители Альянса Рувик не стали исключением. Они пошли к крепостной церкви с важностью, подобающей королевскому визиту. Люди, покинувшие эту громадину-корабль, соответствовали сведениям, сообщённым Йосефом.

Возглавляли процессию четыре знаменосца, каждый нёс в руках знамя Церкви. По тропе, протоптанной знаменосцами, следовали четыре рыцаря Церкви, неся на плечах паланкин, на котором величественно восседал царственного вида человек. С его плеч свисала мантия, расшитая золотой нитью, его пальцы украшали кольца с драгоценными камнями размером с глаз, а голову увенчивала остроконечная шляпа, символизирующая пьедестал папы. Коул не знал, откуда именно явился этот человек, но он занимал должность архиепископа церкви из соборного города.

У Коула, стремившегося стать священнослужителем, не было иного выбора, кроме проявления высшего уважения сану этого человека. Он склонил голову, когда процессия вошла во двор, но бросив взгляд на сиденье паланкина, он увидел энергичного человека в расцвете лет, слишком молодого для своего звания. Коула насторожило что-то необычное для его возраста. Возможно, на его лицо отложили свой отпечаток его амбиции, следы которого стереть с лица ему не удалось полностью.

За ним последовала ещё одна группа рыцарей, в этот холод для их закованных в металл тел единственный кусок ткани, накинутый на плечи, являлся чисто символической защитой. Снег сразу облепил их латы, сделав похожими на снеговиков, стоявших по обочинам дороги. Их лица были напряжены не для придания их виду достоинства, а просто страхом обморозить свои лица.

— Золото ящиками... — непроизвольно прошептал Йосеф Коулу, глянув на повозки, запряжённые четырьмя сильными лошадьми, опустившими от напряжения головы.

Далее на отдельном паланкине следовал ещё один гость, укутанный так, что он выглядел, как большой ком, поросший мехом. Должно быть, это был торговец из Альянса Рувик. За ним толпой двигались его подчинённые — целый штат писцов, осторожно несших пакеты, вероятно, с пергаментом, и наёмники, прикрывавшие тыл.

Процессию приветствовал Райхер. Его лицо подёргивалось, но вряд ли из-за привычного для него состояния опьянения. Несомненно, он должен был быть трезвым в данный момент.

— Что ты думаешь? Письмо предписывает вам немедленно вернуться, если вам двоим грозит опасность. С подписями господина Стефана из Атифа, а также господина Хайленда. Это кто-то из аристократов королевства?

Неважно, кто как посмотрит на это, но единственной причиной, по которой столько людей появилось здесь в это время года, могло быть только противостояние королевства и папы. Опасения Хайленд не были беспочвенными. Она поручила Коулу лишь расследовать ситуацию. Не более.

Вместе с тем казалось немыслимым покинуть остров, не узнав цели другой стороны.

Коул на мгновение замялся, но потом решился.

— Мы должны были найти землю для монастыря, но у нас имелась ещё одна цель.

Йосеф удивлённо мигнул, на его лице показалась беспокойная улыбка.

— Конечно, была. Этого и следовало ожидать, если хозяин Стефан лично берётся за перо и бумагу. Я слежу за ситуацией, — он пожал плечами и положил руку на плечо Коулу. — Пожалуйста, дай мне знать, если я могу чем-то помочь.

Коул мгновение прикидывал, можно ли доверять этому человеку, и решил — да. Он не мог представить, что Йосеф выбежал бы к ним навстречу так убедительно, когда они пришли в его торговый дом, если бы был неискренним. Всё же Коул посмотрел на Миюри, настоящую волчицу среди людей. Заметив его пристальный взгляд, она улыбнулась. Её инстинкты также показывали, что опасности нет.

— Я хочу знать, чего они хотят.

Йосеф испытывающе посмотрел в ответ, так смотрят те, кто живёт в суровых условиях. Несколько мгновений он смотрел в глаза Коулу и, вероятно, что-то там разглядел, потому что медленно закрыл глаза и положил руку на грудь в знак приветствия.

В это время царственный архиепископ сошёл со своего паланкина и нарочитым движением заключил Райхера в объятия. А священники-помощники, стоя впереди процессии, громкими голосами пытались расчистить путь почётным гостям.

— При их напоре нас могут быстро выставить из нашей комнаты.

Коулу с Миюри дали отдельную комнату, далеко не соответствовавшую их положению, благодаря лишь отсутствию в это время наплыва приезжих.

— У моей родни здесь есть дом. Почему вам бы не остановиться у них? Другие горожане не слишком высокого мнения о них, но им нечего будет сказать в этой ситуации.

Большая часть местных жителей полагала, что ничего хорошего не могло выйти из тесных связей с торговцами-южанами, приплывавшим по своим делам. Уже это было явным показателем неравенства в их отношениях. Альянс Рувик и архиепископ, прибывшие на корабле, наверняка знали об этом, и Коул подозревал, что они намеренно показывают свою силу. Какова бы ни была их цель, они точно хотели закрепиться в этих местах в преддверии ожидаемой войны против королевства Уинфилд. Ящики золота, сложенные горками, были их напряжёнными мускулами.

Острова очень нуждались в деньгах. Будь у островитян достаточно золотых и серебряных монет, многие неприятности их были б забыты. Коул и сам подумывал предложить им денег, чтобы переманить на свою сторону. Однако не всё было так просто.

Церковь много раз пыталась овладеть этими островами и каждый раз, в конце концов, терпела неудачу. Исходя из этого, он полагал, что столь откровенная тактика только усилит сопротивление. И можно было бы представить кое-что и похуже. Например, островитяне могли бы на полученные деньги вооружиться и построить новые корабли, тогда стало бы труднее контролировать их угрозой силы. Торговый союз Альянс Рувик действовал в основном ещё южнее, чем компания Дива. Сколько бы огромных кораблей у них ни было, почти невозможно бесконечно силой удерживать северные острова от отступничества. Трудно представить, чтобы кто-то во время войны мог бы содержать на море целую армию наблюдателей.

Если бы островитяне действовали разумно, то тайный союз пиратов, включая остров Цезон, сначала выманил бы денег у Альянса Рувик, решил бы свои основные проблемы и отправил бы в Уинфилд дружеское послание. Или же они могли угрожать вмешательством в саму войну. Постоянно лавируя, меняя поддерживаемую сторону, они получили бы свою долю пирога. Возможно, они могли бы достаточно долго выдавливать деньги из обеих сторон. Осень не имел причин отказываться от такой возможности. Выжимать деньги из богатой страны и из Церкви — это не причинит добросердечному человеку даже тени той боли, какую вызвала продажа в рабство дочери рыбака со сломанной ногой.

Но напрашивается вопрос: раз Коул смог додуматься до такого, почему Альянс Рувик и архиепископ не осознали возможных последствий? Или великие торговцы толкали архиепископа на безответственные решения? Убедили в том, что эта бедная земля заслуживает жалости, что, предоставив местным жителям побольше столь необходимых денег, можно убедить их поддержать Церковь войне против Уинфилда. В этом случае у торговцев появилась бы возможность торговать на островах различными товарами и зарабатывать тем самым деньги. Но в любом случае сохранялась возможность предательства. Если бы жители островов против ожиданий не включились бы в войну против Уинфилда, люди, представившие ложные сведения, были бы наказаны.

Ещё есть слова Йосефа. Торговцы никогда ничего не затевают без смысла. Если они привезли ящики с золотом, значит, собираются вернуться домой с чем-то достаточно стоящим взамен. Вряд ли это будет рыба. Что же тогда? Даже если архиепископ собирается обменять деньги на какие-то особые привилегии, для торговца привезти деньги, только чтобы их оставить здесь, — слишком расточительно. Весы не уравновешены.

Ситуация в целом весьма странная.

— Ты снова думаешь, брат? — заметила Миюри, и Коул вернулся к действительности.

В церкви люди, составлявшие процессию, уже угомонились, понемногу отыскивая себе места. Во дворе остались торговцы, не относившиеся к Альянсу Рувик или нанятым ими носильщикам, люди стояли и обменивались мнениями. Снег, падавший весь день, сейчас лишь усилился, но, казалось, все забыли о холоде, неожиданно став свидетелями такого события.

— Да, есть кое-что, чего я просто не понимаю... — недоумённо откликнулся Коул, заставив Миюри и Йосефа обменяться взглядами.

Затем из внутреннего двора церкви донёсся громкий голос:

— Альянс Рувик занимает все помещения в церкви! Все те, кто остановился в церкви, пожалуйста, переезжайте в портовый город! Если кто-то не может найти другое жильё, обращайтесь к нам! Альянс Рувик занимает все помещения в церкви!

Архиепископ с важным купцом Альянса Рувик для начала сунули золото в карманы этой церкви. Тех, кому не хватало денег, выгнали на мороз.

— О, такая расточительность для этого мёртвого времени года, — Йосеф погладил свою бороду и рассеянно улыбнулся. — Ладно, тогда я познакомлю вас с домом моих родных?

— Да, прошу тебя. Спасибо.

— Не волнуйся. В конце концов, хозяин Стефан мне тоже много раз писал, так что я помню приличия.

Услышав это, Коул представил Стефана, отчаянно пишущего письмо, его совесть мучительно зашевелилась.

Оставалось лишь забрать вещи и покинуть церковь.

Альянс Рувик и архиепископ. Пара тёмных лошадок.

Высокое здание с острыми углами внутри больше походило на пещеру. Пол был земляной, очаг, высотой по пояс, размещался в самом центре и был окружён мебелью. Второй этаж был очень большой, последующие занимали только часть его площади, открывая изнутри вид на крышу, являвшуюся одновременно и потолком. Перекладины проходили вдоль и поперёк потолка, с них свисали связки рыбы и овощей. Вероятно, так они коптились в дыму из очага.

Рот Миюри отвис при виде запасов этой холодной земли, словно она увидела летучих мышей, свисавших со свода пещеры.

— Заметила что-то интересное? — удивлённо спросила пронзительным голосом пожилая женщина с такими глубокими морщинами на лице, что было непонятно, открыты ли её глаза.

В доме родни Йосефа сейчас жили только эта старуха с женой её сына — снохой. Сам сын вместе с её внуком отправился на работу в Атиф.

— Если бы я спала, лёжа на спине, я думаю, мне снилась бы только еда.

— Хи-хи-хи, — откликнулась женщина.

Миюри говорила как-то что-то подобное, когда ночевала под шерстяным одеялом. Коул бросил на неё косой взгляд и поблагодарил женщину за приют и даже дал ей несколько серебряных монет. На ней держался весь дом, пока не было её мужа и сына, её руки были более мускулистыми, чем у самого Коула, да и в поясе она была шире. Под стать размерам оказалась и вера женщины, и она выказала Коулу такую благодарность, что он почувствовал себя неловко из-за чувства вины, ведь на самом деле он ещё не был священником.

После обмена приветствиями Йосеф побежал на городское собрание. Не Осень, а старейшины занимались повседневной жизни на острове, и поэтому он ушёл, сказав, что, вероятно, соберутся люди, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Людей Цезона, должно быть, шатало от внезапно появившегося огромного корабля. Меж тем, две женщины, жившие в доме, с воодушевлением отнеслись к появлению странных гостей, собиравшихся остановиться у них. Старуха, засучив рукава, занялась ужином.

Не имея занятия, Коул и Миюри сидели у разожжённого очага. Однако Коул не был способен сейчас спокойно смотреть на горящий торф, не вытерпев, он вышел на улицу. До захода солнца оставалось ещё немного времени, но плотная пелена, затянувшая всё небо, уже погрузила землю во мрак. Он обошёл дом и укрылся от снегопада под краем крыши стоявшего на заднем дворе сарая.

— Брат, ты заболеешь, если будешь торчать на улице, — укорила его Миюри, последовавшая вскоре за ним, она прижала свои руки в меховых рукавицах к его щекам.

— Я не могу найти себе места.

Они стояли рядом, Миюри молча посмотрела на него, слегка раздраженная, сильное чувство — опять? — исходило от неё.

— Там было много ящиков золота. Они могут выдвигать условия, нравится это кому-то или нет.

— Но разве это не хорошо? Островитянам нужны деньги.

Она была в этом права, но именно нужда жителей в деньгах заставляла его волноваться.

— Я сомневаюсь, что они делают это по доброте своих сердец.

— Да, эти благородного вида люди в паланкинах выглядели не очень хорошо, — усмехнулась девушка.

— И я должен разузнать, что за условия они могут навязать островитянам. Если не получится, я не смогу завершить и миссию, порученную мне наследницей Хайленд. Если их переговоры завершатся быстро, то мне нужно будет сообщить свои выводы так быстро, как смогу.

— Ясно, думаю, меня это не заботит, — Миюри нагнулась, набрала снега и слепила снежок. — И что же нам делать? Хочешь, я подслушаю под стеной?

Она бросила снежок, затем, взмахнув руками, подняла их над головой и пару раз подпрыгнула. Будто изображала кролика с длинными ушами, хотя на самом деле была волчицей, что за кроликами охотится.

— Раз они заняли все комнаты в церкви, это значит и то, что они хотят держать других людей подальше. И потому тебе останется лишь ходить вокруг стен, пытаясь подслушать. Но как бы ни были хороши твои уши, ты не сможешь услышать голоса внутри здания, не так ли?

— Тогда мне надо лишь стать волчицей и прокрасться внутрь. Я не думаю, что они заметят меня в темноте, когда идёт снег.

Шерсть Миюри была серебристо-пепельной. Даже опытный охотник не разглядит её в снежную ночь.

— Хорошо, если бы ты сделала это для меня, тогда конечно... Нет, но...

Миюри не могла так легко становиться волчицей, как её мать. И ещё он знал, что она гораздо больше беспокоилась о своём волчьем наследии, чем показывала. Он не хотел заставлять её делать то, чего она не хочет. Пока он думал, Миюри сложила руки за спиной и сделала три шага вперёд. Он недоумённо следил за ней, а она вдруг повернулась и коротко ткнулась лбом в его лицо.

— Угу. Мне трудно стать волчицей, и я могу влипнуть в проблему, — сказала она с улыбкой, глядя в сторону.

Он видел её раскрасневшиеся от холода щёки.

— Но я думаю, что есть способ придать мне смелости... — сказала она со значением, её глаза теперь выжидательно смотрели на него.

Коул вздрогнул, и она указала на свою щеку, указывая цель. У всего есть цена, но Миюри выглядела так, словно ей доставило удовольствие его беспокойство. Так обычно не поступают в таких ситуациях.

— Это опасно, давай подумаем о других путях.

— Что? А-ау, ну же, брат! — Миюри всем своим видом показывала страшное разочарование.

— И было бы очень серьёзно, если бы кто-то увидел тебя. Если пойдут разговоры, что на таком маленьком острове объявился волк, начнётся паника.

— Ффуфф.

Миюри надула щёки и, подпрыгнув, с силой топнула обеими ногами по снегу.

Пожалуй, лучшим вариантом было бы получить информацию от Йосефа через посредника... Если бы это было возможно. Коул перебирал возможности.

Вдруг Миюри подняла голову и выпрямилась. Подобно зверю, уловившему движение добычи на заснеженных полях.

— Что-то случилось?

— Я слышу шаги.

— Шаги?

Миюри приподняла капюшон, Коул заметил, как задвигались её волчьи уши.

— Много людей идут вместе. Я думаю, они идут в церковь. Они на большой улице.

— Горожане направляются в церковь... что означает, что переговоры уже начинаются.

Торговцы верили, что время — деньги. А с того момента, как эти особые торговцы устроили гонки с королевством Уинфилд, это стало важнее, чем когда-либо.

Миюри некоторое время прислушивалась напряжённо торчавшими ушами, а затем вернула капюшон на место. Вскоре и Коул различил шаги по снегу, но лишь одного человека. Хрусть, хрусть приблизилось к передней части дома, затем кто-то открыл и закрыл дверь.

— Это тот круглый человек, — сообщила Миюри, напомнив манеру своей матери редко называть людей по имени.

— Господин Йосеф...

Коул и Миюри вернулись в дом, там Йосеф разговаривал с женщинами, готовившими ужин.

— Но, тётя, мы так решили на встрече.

— Хе-хе. Гостеприимство, несмотря на нашу бедность, является сердцем Цезона. Если мы бросим наших гостей, наши предки поднимутся со дна моря и придут к нам с укором.

Пока они спорили, сноха заметила Коула и Миюри и обратила внимание Йосефа и старухи на них.

— О, господин Коул.

— Что-то случилось?

— В общем, такое дело... — заговорил Йосеф, его лицо было обеспокоено. — Его преосвященство архиепископ хочет дать обед дружбы и пригласил всю верхушку острова, но нам не хватает людей, чтобы всё устроить. Поэтому мы ищем помощи женщин, только...

Церковь допускала к себе женщин, но было очень много правил, касающихся разных ситуаций, и, вероятно, немногие решились бы от праздного любопытства изучать всё это. Коулу показалось, что на него кто-то смотрит. Он повернулся и встретил необыкновенно сверкающие глаза Миюри. Как брат он потерпел поражение, пытаясь понять, что творится в её голове, чуть не бредившей приключениями.

— Нет и нет. Мы позаботимся о гостях нашего дома. Они слуги Божьи! Мы не сможем оправдаться даже перед лицом нашей Чёрной Матери, — упорно настаивала старая женщина, размахивая тощей морковкой, зажатой в руке.

Сноха не знала, чью сторону принять, а сам Йосеф был расстроен.

Миюри, не ограничившись взглядом, потянула Коула за край одежды. Ты знаешь что делать. Может, это и была та самая возможность, которую они искали, и то, что она задумала, могло стать намного лучшей альтернативой превращению в волчицу ради проникновению внутрь. Он колебался лишь мгновенье.

— Есть кое-что, о чём я хотел бы поговорить с тобой, — обратился Коул к ошеломлённому Йосефу.

— О!

— Если это возможно, мы бы хотели узнать цель приехавших как можно скорее и вернуться в Атиф.

Он говорил, а Миюри нетерпеливо подталкивала его сзади. Внимательно слушавший Йосеф понимающе кивнул.

— Понятно. Очень хорошо. Тогда... Хорошо, я скажу им, что отправлю четверых от моего дома. Тогда проблемы не будет, тётя?

— С чем? — с сомнением в голосе отозвалась старуха.

— Мы пойдём в церковь все вместе. Тогда не будет гостей, о которых можно позаботиться.

— М-м? Что, они вместо этого собираются остаться в церкви?

Старуха разочарованно посмотрела на гостей.

Но четверо? Церковь просила помощи у женщин. Старая женщина, её сноха, Миюри... Подсчитав всех, Коул лишь сейчас понял, что имелось в виду.

— Э-э, но...

— Эй, ты, тебе придётся, — ответила, конечно, Миюри.

Коул повернулся к ней и встретил её озорную улыбку. Он не мог такого допустить и стал искать себе оправданий.

— Господин Райхер и охрана уже внимательно рассмотрели моё лицо, меня раскроют, во что бы я ни оделся.

Его оправдание лишь заставило Йосефа затрястись от смеха. Похоже, он пошутил.

— Прости, — Коул разочарованно опустил плечи.

— Господин Коул со мной останется на судне. Мы сможем послать помощь в случае чего, а выпивки на судне хватит.

— Большое спасибо.

Йосеф кивнул, надавал указаний старухе с её снохой и ненадолго вышел на улицу. Миюри разочарованно вздохнула.

— У меня чуть-чуть не получилось.

— Это не смешно.

— Я всегда хотела иметь старшую сестру.

Кажется, отвечать было бессмысленно, он лишь вздохнул, а Миюри, улыбнувшись, пожала плечами.

— Ладно, пойду, подготовлю тебе одежду. Ты не будешь похожа на девушку-островитянку, пока ты так одета, — улыбнувшись одними губами, откликнулась сноха, сама тоже не из худеньких.

Старуха в свою очередь стала собирать кастрюли, сковородки и прочую кухонную утварь, увязывая их конопляной верёвкой. Она была маленькой, немного горбилась, но двигалась ловко и без запинки. Без сомнений она была столь же трудолюбивой в молодые годы.

— Хорошо! — с охотой ответила Миюри и направилась к своему мешку.

Она была умна и, конечно, справится с ролью служанки, она постарается держаться поближе к архиепископу и прочим, чтобы подслушать их разговоры. Даже если Райхер учинит ей допрос, она выкрутится, объяснив, что просто помогает вместе с другими женщинами.

Сноха доставала из сундуков, сложенных в углу дома, то одно, то другое, пока, наконец, не наткнулась на один свёрток.

— Ну вот, я думаю, это подойдёт маленькой госпоже.

Миюри наблюдала за её усилиями с большим интересом, гадая, во что её вырядят. Судя по всему, одежда пролежала в сундуке довольно долго и пропиталась пылью, так что сноха закашлялась, а Миюри захихикала.

Коул, сидя у очага, наблюдал за ними. Кое-что показалось ему странным. Он не сразу определился, но потом его внимание привлёк состав семьи. Старая женщина, её сын, жена сына, наконец, уже их сын. Все мужчины отправились на работу в Атиф, в доме остались лишь женщины. Но ведь ни одной из них не подходила одежда молодой девушки?

Меж свёрток был развёрнут, там оказался простой, но тёплый на вид наряд. Миюри поднесла его к себе и — о, чудо! — он прекрасно подошёл по размеру. Одежда имела явно детский вид и точно не принадлежала старухе или её снохе. Миюри быстро переоделась, в то время как сноха нежно и печально улыбалась и утирала уголки глаз, глядя на неё.

— Я просто не могла избавиться от этого. Хотя не думала, что оно когда-нибудь пригодится, — пробормотала она и вздохнула.

По всему было ясно, что обладателя этой одежды больше нет рядом. Миюри это тоже заметила, и цвет сошёл с её лица.

— Она заболела?..

— Да. Она всегда была жизнерадостной и трудолюбивой. Из тех детей, что всегда улыбаются, даже упав в море среди зимы.

— Правда? У нас один размер, но я думаю, у нас больше общего, чем мне казалось.

— О, моя... — откликнулась удивлённая словами Миюри сноха, но тут же остановилась, на её лице расцвела счастливая улыбка. — Рукава, может, чуть длинноваты, но само по себе по длине сидит превосходно. На самом деле, знаешь, спасибо, что ты его надела.

— Рукава в порядке. Правда, брат?

Переодевшись, Миюри повернулась кругом, юбка колыхнулась вслед её движению. Одежда была тусклых цветов, окрашена только растительными красками, чуть простовата для девушки, но Миюри хорошо подошла. Коул почти ощутил, что носи она такие вещи всегда, девочка-сорванец давно стала бы более женственной.

— Да, — согласился Коул, но женщину рукава продолжали беспокоить. Она сходила за иглой и стала быстро ушивать. А может, ей просто очень полюбилась эта юная гостья.

— Прошло... пять лет с тех пор, как она покинула нас. Время идёт так быстро.

Миюри вела себя тихо и сидела неподвижно, пока ей подгоняли одежду. Старуха же, собрав кастрюли и сковородки, сразу отправилась в церковь.

В очаге вовсю трещал торф.

— Тот день был такой же, как сегодня, — сноха подняла руку Миюри, чтобы оценить длину укороченного рукава, и, удовлетворённо качнув головой, принялась за другой. — Это произошло так внезапно. В тот день мы, как обычно, поели вместе и собирались спать.

Она подшила и второй рукав, и снова всё вышло замечательно. Миюри не благодарила словами, она лишь смотрела на женщину. Та, продолжая улыбаться, делилась воспоминаниями, а потом приложила передник к глазам и всхлипнула. Миюри, словно ей это было привычно, положила руку ей на плечо. Сноха в первый миг удивилась, но потом поблагодарила и положила свою руку поверх руки Миюри.

Было ясно, что случилось с её дочерью. Коул уже знал, как часто это случалось.

— Должно быть, она сейчас старается, работает в каком-то далёком городе. Если бы я это только знала наверняка, мне бы хватило, чтобы быть счастливой.

Продана в качестве рабыни. Коул словно сам увидел, как эта женщина согнулась тогда пополам от тоски. И его голову вдруг стрелой пронзила мысль.

Конечно, именно поэтому он прежде не заметил. Дело не в том, сколько на острове товаров, достаточно ли их, чтобы обменять на деньги, что готова швырнуть большая компания.

Что решило бы проблемы как острова, так и компании?

Обычные товары так и будут продаваться. Но рабство — это совсем иное. Семьи будут беспокоиться за своих близких, даже когда их уведут далеко, они будут молиться за их судьбу. Поэтому, покупая рабов, Альянс Рувик как бы брал островитян в заложники. Ведь если островитяне вызовут недовольство хозяев рабов, то их проданных в рабство друзей и близких мог постичь ужасный конец.

С другой стороны, почему бы не заплатить кучу золота, если не только работников, но и торговцев на островах можно купить? Но если так, как вписывался архиепископ во всё это?

Коула затошнило от какого-то кислого предчувствия, поднимавшегося к горлу, во рту появилась горечь.

Возможно, архиепископ уловил запах деяний Осени, когда узнал, насколько серьёзно острова относятся к своей вере. И он пришёл даровать благословение архиепископа на эти деяния, чтобы ничто не помешало покупать рабов и гарантировать своей стороне безопасность за счёт купленных заложников. Торговцы получат товары, островитяне — деньги, а архиепископ — власть на пороге начала войны. Просто великолепно — трёх птичек одним камнем. Придумавший такое был злым гением.

Конечно, в этом и состоит природа голого могущества — без какого-либо милосердия, без сострадания. Высокомерие правителей напоказ: они должны быть довольны, когда мы даём им деньги, верно?

Подразумевалось, что Церковь должна служить мирным пристанищем для людей, но она уже пала слишком низко, чтобы спастись. Коул видел архиепископа, проплывавшего в паланкине с кичливостью короля. И ничего, кроме тошноты, подобное не могло вызывать. Такое не могло быть прощено. И не могло быть оставлено без внимания. Здесь дело даже не в его помощи королевству Уинфилд, не в демонстрации своих познаний учения Церкви. Происходившее противоречило его собственной совести.

— Если она живёт в далёком городе, мы сообщим вам, если встретимся с ней на нашем пути, — сказала Миюри женщине, всё вытиравшей слёзы и благодарившей её.

Быть проданным куда-то в рабство и быть отправленным в путешествие — это совсем разные вещи. Тысяча цветастых слов и вычурная речь не могли оправдать то, что принесло столько несчастья в дома вроде этого или в хижину рыбака на берегу.

Что же нам делать? задумался он, и сразу ему пришёл на ум Осень. Он стал единоличным ответственным за веру на островах, значит, у них нет иного выбора, кроме как убедить его и получить реальный шанс остановить эту отвратительную схему.

Тут вернулся Йосеф.

— О-о-о, холодно. Снег идёт ещё сильнее.

Женщина вдруг смутилась при его появлении. Она поспешно выпустила Миюри из объятий и виновато улыбнулась.

— О, дорогой, я старею.

— Я думаю, что ты ещё довольно молода! — он недоумённо уставился на женщину и Миюри, которые успели так близко сойтись за короткое время.

Коул подошёл к нему.

— Господин Йосеф, я хочу кое-что спросить.

— О-о? Что же?

— Раньше ты сказал, что сможешь быстро вывести корабль в море.

Бородатое лицо мужчины напряглось.

— Да, могу. А в чём дело?

— Я хочу отправиться к владыке Осени.

Он должен пресечь замыслы архиепископа. Их реализация нанесла бы тяжёлый удар по королевству Уинфилд, поэтому, как только королевство узнает о ситуации, несомненно, от него поступит иное предложение. Не такое страшное, как покупка большого количества рабов. Как только появится реальное предложение, Осень будет больше склонен разговаривать с королевством.

Коул вспомнил одиночество Осени на этом сером берегу. Всё вокруг него создавало впечатление, что он примет разрушительные решения по собственной прихоти, когда ему следовало бы искать спасения.

Когда архиепископ наполнит свой корабль рабами, что останется на этом острове, кроме несчастья?

— У меня есть моя миссия, и я должен кое-что обсудить с владыкой Осенью.

— Это... Нет, я не буду спрашивать. Ты тот, о ком господин Стефан нашёл время специально написать. Но нет необходимости отправлять корабль.

— А?

— Владыка Осень уже в церкви. Его святейшество с остальными, должно были, побывали в монастыре, прежде чем подойти к Цезону.

У Коула ослабли колени. Они ко всему подготовились. Но это не значит, что всё уже решено. Коул знал, что есть ещё один путь.

— Понимаю, — сказал он, потом глубоко вздохнул и перевёл взгляд в угол комнаты. — Миюри.

Любительница подшучивать, чьи серебристые волосы были заплетены косичками женщиной из этого дома, посмотрела на него щенячьими глазами.

— Я бы хотел тебя попросить кое о чём.

Шутка Йосефа воплотилась в действительность, и хотя Миюри, казалось, готова была просто бегать от счастья, в ней чувствовалась какая-то неловкость. Кажется, она хотела бы распорядиться им по своему усмотрению.

Коул рассказал Миюри, в чём, по его мнению, состоял план архиепископа и что им надо сделать. Немного сердитая его неспособностью сдаться, Миюри схватила гребень и улыбнулась. И даже предупредила, что если он потеряется, надо будет просто позвать её — она всегда его найдёт.

Потом взбила ему волосы, как следует причесала и закрепила маслом, захваченное ею ещё из Ньоххиры. Ещё немного припудрила его грубую кожу смесью толчёной яичной скорлупы и цинковых белил.

По дороге в церковь они встретили других женщин с кастрюлями, сковородками и продуктами на спине. Видимо, они не только получат вознаграждение за работу, но и сами продукты будут оплачены из тех огромных денег, что привёз корабль. Коул мог слышать, как они взволнованно переговаривались по дороге. Женщины шли неровно, окружённые снежными вихрями, и несмотря на темноту, особо не обращали внимания, куда ступали их ноги. Лишь церковь смутно виднелась за стеной мрака, по-видимому, там во дворе разожгли большой костёр.

— Всё действительно пройдёт хорошо? — спросил Коул у Миюри так тихо, как мог, и она с острым, как бритва, завёрнутым в ткань топором на спине посмотрела на него с озорной улыбкой.

— Всё отлично. Видишь, многие того же роста, что и ты.

Женщины, двигавшиеся по тропинке, точно выглядели теми, кто запросто взял бы над ним верх в любом состязании на силу.

— Но мне немного грустно.

— Почему?

Миюри стряхнула снег с капюшона и ответила:

— Наконец-то у меня появилась старшая сестра, но она совсем не улыбается.

— Если всё пройдёт хорошо, я буду улыбаться так много, как ты захочешь.

— В самом деле? Тогда — ты походишь в Атифе день в этой одежде?

'Эта одежда' принадлежала женщине из дома, так же как и пара перчаток и платок. Всё сидело на нём практически безупречно.

— Я подумаю об этом, — ответил он, криво улыбнувшись, ответная улыбка Миюри была почти счастливой.

Обстановка в церкви немного напоминала праздник. Или, может, убежище в замке для горожан, спасавшихся от войны.

У ворот особого осмотра не было, но охранник действительно сразу приметил Коула. Женщина из дома что-то шепнула ему. Они обменялись парой слов, после чего охранник прикрыл рот и немного отошёл, он явно ей был чем-то обязан. В конце концов, остров был невелик. Проходя охранника, Коул виновато опустил голову. Зато Миюри в своей развевающейся юбке посмотрела на охранника и победно улыбнулась.

— Разве я не говорила, что есть немало преимуществ одеваться как девушка?

Охранник криво улыбнулся и пожал плечами.

Пройдя через ворота, они увидели большой разожжённый во дворе костёр, отчего было светло, почти как днём. Вероятно, кухни было недостаточно для приготовления еды на всех, поэтому тут и там что-то булькало в кастрюлях на кострах поменьше. Альянсу Рувика хватило дальновидности захватить достаточно дров, и аромат костров создавал чувство уюта.

Уставшие помощники священников ходили среди кипящих котлов и раскалённых сковородок. Впрочем, они ещё довольно умело справлялись, возможно, так же живо было здесь и в разгар рыбной ловли.

— Пожалуйста, быстро возьмите, что готово, — и внутрь!

Все женщины вокруг Коула с Миюри должны были знать друг друга, но, может, земля внутри церкви казалась им совсем другим миром, в общем, никто и виду не подал, что среди них оказались две незнакомки.

— Видишь? Никто не проболтался, — сказала Миюри с непонятной гордостью, Коул просто пожал плечами и поправил поклажу на своей спине.

Теперь надо было найти Осень. Двор был заполнен готовившими еду женщинами, а также мужчинами, которые в долгом плавании по морю не ели в достатке тёплой пищи. Скорее всего, расхаживая здесь, Коул не вызовет подозрений, но в здании будет иначе. Он подыскивал, чем бы ему заняться, чтобы не выделяться, когда вдруг заметил, что Миюри исчезла. И тут же его толкнули в спину, он испугано оглянулся.

— Сестра? — это была Миюри, державшую в руках корзину, через которую обычно сливают отвар, чтобы отделить сваренные продукты. Он удивился, увидев в ней двух больших варёных, ярко-красных, ещё дымящихся лобстеров.

— Мы можем просто принести это и сказать: Привет, мы принесли это для господина Бороды, верно?

Она любила подшучивать и даже превосходила свою мать, когда-то называвшуюся мудрой волчицей, если надо было придумать правдоподобную байку.

Он с благодарностью взял корзину и пошёл, Миюри увязалась за ним.

— Сестра, люди не уберутся с твоей дороги, если будешь говорить таким тихим голосом, — озорно подмигнула она. — Это здание — самое оживлённое.

И она указала туда, где они впервые встретили Райхера. Там имелся большой зал и очаг — то, что надо для обеда.

Коул осознал, как странно было удивляться, что Райхер столько времени уделяет выпивке. Представив себе муки беспокойного священника, когда ему станет известно о планах архиепископа, он ощутил боль в груди.

Вход охранял молодой рыцарь Церкви, спасавшийся от холода тем, что топтался на месте, Значит, именно там надлежало искать всех высокопоставленных лиц. Миюри подбежала к рыцарю, завистливо поглядывавшему на костры во дворе.

— Извините, нам сказали принести особых лобстеров из села, занимающегося ими.

— Лобстеры? О, они отлично выглядят.

— Нам сказали отнести их владыке Осени в качестве благодарности. Ты случайно не знаешь, где он может быть?

— Осень... Прости, я не знаю, кто это.

— На самом деле — это старый монах с ненормальной бородой.

— О да, он вошёл в молельню. Запах жареного мяса, должно быть, мучителен для него. Надо думать, он удивительный человек, раз не занимается ничем, кроме своих тяжёлых испытаний, и я уверен, что он будет счастлив прочесть проповедь этому лобстеру.

Похоже, обед ещё не начался. Коул с Миюри направились к молельне, но рыцарь остановил их.

— Постойте-ка минутку, — окликнул он с металлом в голосе, и его меч словно вторил ему — вжжиннк.

Миюри и Коул глянули на рыцаря, потом переглянулись. Их раскрыли? Именно Миюри в такие моменты всегда отличала решительность, она обернулась:

— Да?

— Эта женщина, — сказал рыцарь, глядя в упор на Коула.

Миюри, закусив нижнюю губу, потянулась руками к груди. Его напарника, пробирающегося в женской одежде, наверняка примут за шпиона, его ничто не спасёт. Никто не мог им помочь здесь, на этом острове, окружённом ледяным морем. И потому она собиралась достать свою пшеницу.

— Я бы хотел бы её попросить.

А? — почти сорвалось с его губ, он кашлянул и посмотрел на Миюри.

— Моя сестра не совсем здорова, ей трудно говорить. О чём ты?

— Хм, ясно... Ну, в общем... — рыцарь с виноватым видом оглянулся по сторонам, затем, смущаясь, сказал:

— Можно мне... Пожалуйста? Хотя бы пару лапок.

Выпрашивать еду недостойно рыцаря Церкви. Но любому тяжело будет спорить с ледяным холодом и пустым желудком. Коул и Миюри снова переглянулись, потом девушка полезла в корзину и протянула рыцарю целого лобстера:

— Мы должны давать всё, что можем, — она никогда не слушала поучений Коула, просто она всегда была такой сама по себе. — Холодает, мы лучше пойдём.

Миюри подтолкнула Коула сзади и пошла сама. Рыцарь посмотрел на них, на лобстера, и, наконец, выражение его лица смягчилось. Лишь хозяева утопали в роскоши и наслаждались своей властью. Их слуги относились к той же простой и всетерпеливой бедноте, как и большая часть людей. Пресечь замыслы архиепископа означало спасти таких людей, как они.

Принятое Коулом решение лишь окрепло в нём, когда рыцарь вдруг помахал им. Коул не мог не махнуть в ответ счастливому такой малости и немного застенчивому человеку. Миюри рассмеялся над его порывом, и Коул вернулся в привычное состояние.

— Какая прекрасная девушка, — прокомментировала Миюри, надеясь, что он огрызнётся, именно поэтому он промолчал.

Молельня находилась рядом с библиотекой, напротив сада, в котором рядами сушилась рыба. Никто не приходит в бастион воздержания и молчания, когда все пьют, поют и празднуют.

Они открыли дверь и вошли, внутри им показалось ещё холоднее.

— Он здесь, — фыркнув и пошевелив волчьими ушами, прошептала Миюри тихо-тихо, словно снег упал на землю.

Коул молча кивнул и закрыл за собой дверь. Через несколько мгновений его глаза привыкли к темноте, и во мраке проявились очертания стен. Они прошли по коридору, поднялись по короткой лестнице и увидели открытую дверь. Один длинный проход разрезал ряды длинных скамей, повёрнутых к алтарю.

И там был он. Осень, припавший к земле, похожий на чёрного зверя.

— Это место молитвы, — сказал он не слишком громко, но Коул услышал его голос, будто стоял рядом.

Коул отдал корзину с лобстером Миюри и без страха пошёл вперёд.

— Владыка Осень.

Осень не двинулся, но, кажется, сразу узнал обратившегося к нему и догадался, по какому делу к нему пришли. Коул встал посреди прохода и продолжил:

— Мне надо поговорить с тобой.

— Разве я не говорил, что это место молитвы?

— Извини меня. Я молю тебя.

Осень не ответил и не обернулся, но разогнул спину.

— Это может быть просто моей ошибкой. Я приму, если ты будешь смеяться надо мной, злиться на меня или осуждать. Но, возможно, мои предположения, к сожалению, окажутся правдой, владыка Осень. Как слуга Божий, я должен сказать об этом.

Ему показалось, что тень Осени раздувается, то ли монах злился, потому что они прервали его молитву, то ли просто глубоко вздохнул. Но монах обернулся и открыто встретил взгляд Коула.

— Эти архиепископ и купец пришли на этот остров купить рабов. Или это не так?

Его глаза полностью приспособились к темноте, он мог ясно видеть Осень. Потолок был сделан из обработанного стекла, отражавшийся от снега свет просачивался через него внутрь.

— Я думал, ты просто глупый шпион.

Нет счастья в том, чтобы оказаться правым. Он лишь дал понять, что в мире есть множество бесполезных людей, занимавших властные места.

— Тогда, владыка Осень, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Коул потянулся вперёд, словно надеясь протолкнуть свои слова подальше. Но ни один волос на бороде Осени не шевельнулся. Монах молчал, будто связанный обетом молчания. И Коул понял, что святой человек прекрасно знаком с замыслами архиепископа и уже принял решение. Даже при том, что он должен был знать всю разрушительность этого выбора, его глаза смотрели отрешённо, с обречённостью жертвенной козы.

— Бог поймёт наши слова, — только и сказал он в ответ, и его слова жгли бы любого из тех, кто трепетно относится к молитве.

Коул потратил несколько мгновений на глубокий вдох и ответил:

— Мы живем в мире смертных. Слов смертных было бы достаточно.

— Хмм.

Впервые в глазах Осени появились какие-то чувства, это ободрило Коула, он крепко сжал кулак.

— Прошу, не принимай грязную руку Церкви, потому что она продолжает цепляться за загнивающую силу. Если ты сообщишь королевству Уинфилд о бедственном положении островов, они обязательно чем-нибудь помогут.

Коул не был уполномочен давать такие обещания и предоставлять какие-либо гарантии. Но он верил хотя бы в Хайленд. Он верил, что истинное учение Бога всё ещё здесь. Он хотел, чтобы Осень тоже поверил в это.

— И что из этого выйдет? — последовал ответ. — Получение любых подачек — ошибка.

Осень медленно стал приближаться к Коулу. Казалось, это приближается сама тьма.

— Я верю только в защиту Чёрной Матери.

Пожертвовавшей собой ради островов и, возможно, не являвшейся человеком. Являвшейся не только основой фанатизма Осени, но и узаконившей самопожертвование. Это означало, что у Осени не было причин отказываться от переговоров с Альянсом Рувик, который в мире смертных владел горами золота. Держать выбор в своих руках было неизменным принципом тех, кто жил в неумолимых обстоятельствах. Даже если это горящий металл, с необходимостью не поспорить. Остаётся лишь спокойно взяться за него, даже если обгорят руки и обуглится тело.

— Молись, — тихо сказал Осень и, проскользнув мимо них, вышел из часовни.

Коул не мог заставить себя даже повернуться и посмотреть, как он уходит, не то что погнаться следом Стоя перед изящно обставленным местом поклонения, он не мог шевельнуться.

Чем занят Бог? Почему он не появился из своего алтаря? Можно сколько угодно смотреть на знамя Церкви, широко распростёршееся над алтарем и слабо освещённое отражённым от снега светом, ответом будет лишь молчание.

Он повернулся с ощущением, будто хочет убежать. Но его ноги не смогли оторваться от земли, потому что посреди прохода стояла Миюри с корзиной.

— Брат, твоё обещание.

Её взгляд давил на него. Как только Коул, честный и незлобивый, покинул страну грёз — деревню горячих источников, когти действительности вонзились в него. Возможно, то, что говорила Миюри, было правильным. Но только было ли это исполнимым? И Осень, и Миюри говорили, что правильный способ иметь дело с холодной действительностью — это иметь холодное сердце? Правильно ли просто пожать плечами и с холодной головой, даже хладнокровно признать, что да, такова она, действительность?

Эти высокомерные слова вели к тому, что десятки людей будут проданы в рабство.

Внезапно его охватила неистовая ярость. Было что-то, что мог сделать даже он. Должен ли он показать это?

— Миюри, одолжи мне свою силу.

— А? — спросила она в замешательстве.

Широкими шагами подошёл ближе к девушке, стоявшей посреди прохода, и схватил её за тонкие плечи.

— Брат, чего ты? Ой, больно же!

Миюри развернулась, попыталась вырваться и убежать, но лишь корзина выпала из её рук, и прекрасный лобстер упал на пол. Она посмотрела на пропавшую впустую еду и вдруг увидела его лицо прямо перед своим...

Вот так он сможет побудить её действовать. Он знал, чего она хочет, и насколько просто прогнуть её под его убеждения. Его губы оторвались от её щеки с ощущением осуществлённой мести.

— Миюри, стань волчицей и прыгни им в самый их обед, изобрази посланницу Чёрной Матери, и тогда их планы...

Вот, как далеко он зашёл.

Миюри всё смотрела в пол, слёзы катились из её глаз и со слабым стуком падали на пол. Потом... У неё не было слов. Она просто смотрела на него. Ее красновато-янтарные глаза дрожали от гнева и презрения.

Только тогда Коул понял, что натворил. Он ранил душу Миюри. По-настоящему глубоко её ранил.

— М-Миюри ... Я...

— Не трогай меня!

Её голос пронзил Коула, его рука замерла. Она рухнула на колени и посмотрела на лобстера — холодного, со сломанными лапками. Как будто что-то драгоценное в ней умерло вместе с ним.

— Ты всегда так хорошо ко мне относился только для того, чтобы меня использовать?

Она выставила свои клыки и ногти. Коул, потрясённый, стоял, почти не дыша.

— Нет, ты так не сделал. Я очень хорошо знаю, — сказала Миюри мягко, но губы её презрительно кривились.

Она присела, подняла лобстера и положила в корзину. Только что он выглядел восхитительно, теперь это было не более чем хладный труп. Потом поднялась и постояла, глядя в корзину. Затем, будто какая-то струна лопнула, она заговорила:

— Ты был добр ко мне, даже когда я мешала тебе. Как бы избаловано я бы не поступала, ты всё равно был добр ко мне. Такой прекрасный молодой человек никогда бы не отрешился от этого.

Она подняла голову — никогда не видел столько ярости в её лице.

— Но я хотела, чтобы ты был сильным, поэтому думала, что ты можешь справиться. Ты глуп и никогда не смотришь вокруг себя, но твоя честность — твоя сила. Я думала, ты мог бы как-то принять то, что творится на этих островах, и двигаться собственным путём. Я собиралась помогать тебе, потому что знала, что ты будешь изо всех сил работать, даже если ты будешь под властью этой блондинки, что бы она тебе ни приказала. Но...

Она фыркнула и яростно вытерла глаза рукой. Она была не из тех девушек, что целый день ходила бы с крошками на губах, если бы старший брат не присмотрел за ней.

— Но ты всё время только и делал, что просто суетился, как глупец. И сверх всего... ты... ты...

Решить, что она выполнит любую его прихоть, если он её поцелует, — это то же самое высокомерие, что демонстрировал архиепископ. Ни любви, ни сострадания — только то, что удобнее всего для него самого.

Миюри снова фыркнула и закончила:

— Я отправляюсь домой. Извини, что помешала в твоей поездке.

Она отвернулась, не оставив ему возможности её окликнуть. Но если бы возможность была, что бы он сказал? Он этого вовсе не мог понять.

А самое жалкое — где-то внутри себя он принял это спокойно как нечто само собой разумеющееся. Или, может, пытался отвлечь себя от размера греха своего дерзкого поступка. Он действительно не понимал. Он лишь осознавал, что только что потерял нечто ценное. Это была и сама Миюри, конечно, но ещё и его увлечённость стремлением стать тем, кто живёт добросовестно, во всём следуя учению Бога. Пусть кровь и ударила ему в голову, он всё же действительно недостойно себялюбиво отнёсся к девушке, всегда смотревшей только на него. В его голове не показывалось ни проблеска праведной веры.

Он отвёл взгляд от тьмы, в которую канула Миюри, перевёл на знамя Церкви и стал молча разглядывать его. До сих пор оно всегда казалось символом мощи, на которую он мог положиться среди окружающей жестокости, теперь же оно лишь показывало, каким мелким человеком он был на самом деле.

Впервые в жизни Коулу захотелось исчезнуть.

Он услышал звук двери. Миюри вышла? А может быть, уже вернулась? Он надеялся на лучшее, и это уменьшило его боль. Но тут вдруг в молельню ворвалось несколько человек в доспехах, некоторые были при щитах. Уже по тому, что по правилам клинки в молельне следовало держать в ножнах, он понял, что означает это вторжение.

— Значит, это ты — крыса из Уинфилда, — проговорил человек, появившийся между рыцарями, — тот самый богатый торговец, который в процессии сидел на паланкине и походил на меховой шар.

Он дал сигнал рыцарям, и те, что были со щитами, окружили Коула. Не было смысла сопротивляться. За теми, кто держал его, он увидел, что Миюри тоже окружена, но, по крайней мере, не связана. Скорее всего, именно Осень их выдал, но Коул не чувствовал гнева или отчаяния.

— Если ты будешь себя вести хорошо, мы не причиним тебе вреда. Мы хотим действовать мирно.

Коул не унаследовал кровь волков, как Миюри, не обладал ни клыками и когтями, чтобы сражаться, ни даже желания использовать их. По сути, думал он, если удастся обменять свою жизнь на возможность безопасно отправить Миюри в Ньоххиру, то его это устроит. Он повернулся, и торговец удовлетворённо кивнул.

— Рад видеть, что ты дружишь с головой. Мы отпустим вас, когда вы побудете здесь некоторое время. Детали наших переговоров распространят устно среди рыбаков. Если что, ваше освобождение будет проявлением нашей снисходительности.

Рыцари потянули Коула за руки. Купец изучил его с ног до головы и фыркнул.

— У людей Уинфилда много талантов. Ведите, — приказал он рыцарям, повернулся на каблуках и вышел из молельни.

Миюри даже не взглянула на Коула и не притронулась к пшенице на груди. Если они позволят ей благополучно уйти, Коула это в самом деле устроит. Она вернётся в Ньоххиру и иногда будет позволять себе покидать её.

А он сам? Во что он должен верить? Для чего он должен жить?

Снегопад всё усиливался. Рыцарь пробормотал про себя: "Поднимается метель".

Как и было обещано, с Коулом не обращались грубо. Его заперли в сокровищнице внутри молельни, оставив достаточно одеял и воды. В комнате без окон царили абсолютный мрак и полная тишина, последнее, что он услышал, — звук запираемой двери.

Вероятно, лишь на следующее утро Йосеф узнает, что произошло, поймёт, что в церкви что-то произошло, когда Коул не вернётся. Но и тогда у этого толстяка не будет власти освободить его, да и просто покинуть остров на корабле может оказаться совсем непросто.

Тем временем архиепископ и Осень завершат переговоры, наберут людей с разных островов и как рабов отправят на этот огромный корабль. В обмен острова получат золото и недолгое облегчение жизни. Но каким для островов будет благополучие, добытое такими методами? Осень счёл, что это хорошо? Было ли это другой формой веры, которую можно принять?

Обдумывая это, Коул мысленно смеялся над собой. Сколько бы он ни думал, это всего лишь самообман, он притворяется, что что-то предпринимает. Не было ни следа Миюри, которая должна была быть рядом, она словно растворилась в этом мраке.

Он гадал, не было ли происходящее чем-то вроде сна, в который он погружается всё глубже. Впрочем, он сейчас всего лишь увязал в жалости к себе. И пытался сбежать от своего ужасного поступка по отношению к Миюри. Ничем не лучше, чем надеяться проснуться и найти её сидящей на краю кровати и расчёсывающей ему волосы.

Что ему сейчас нужно сделать, так это попытаться как-то нащупать её во мраке. У него было чувство, что если он не сумеет, то никогда её больше не увидит. Но сейчас он не мог вообразить, как к ней воззвать. Хотя Священное Писание было наполнено словами Бога, он не мог выбрать ни одного, которое можно было использовать. Коулу хотелось утопить себя в собственных страданиях. Хватая руками пустоту этого мрака, он хотел излить свою муку слезами, но слёзы не приходили.

Он не знал, сколько прошло времени, когда вдруг послышались шаги. Не металл рыцарского доспеха стучал по полу, шуршали туфли из мягкой кожи, и шаги были мягкие и неуверенные. Кто-то несколько раз останавливался, даже, кажется, поворачивал обратно, но, в конце концов, приблизился к сокровищнице. Ключ, звякнув, ударился о замок.

— Ты в порядке? — послышался голос Райхера. — Рыцари говорили, что поймали человека из королевства, и я подумал, что...

Он говорил торопливо, то и дело озираясь на вход в молельню.

— Я не могу узнать, по какой причине ты работаешь на королевство. Но если тебе меня жаль, то, пожалуйста, выслушай мою просьбу.

Коул поначалу опешил от того, что именно Райхер практически умолял его, хотя это он открыл дверь сокровищницы с пленником. Не Коулу ли следовало умолять священника, чтобы вернуть себе свободу? Но затем он понял: священник решился открыть ему своё сердце.

— Прошу, сообщи королевству о переговорах с архиепископом. С этим ветром придёт большой снег, начнётся метель. В ближайшие дни будет трудно добраться до открытой воды у берегов Цезона. Но если ты отправишься на корабле сегодня вечером и проберёшься по узким проходам меж островами, то острова закроют ветер, и ты сможешь всё же пробиться на юг. Если всё пройдёт хорошо, у тебя будет неделя запаса перед кораблём архиепископа. Вы можете собрать подкрепление и подстеречь их на южных морских путях.

Пока Райхер сбивчиво объяснял, Коул увидел, что тот тоже цеплялся за свою надежду, жившую в его голове. Старый священник столкнулся с ужасной реальностью, которую нельзя стереть, надираясь каждый день, у него не осталось выбора.

— И таким образом, прошу, спаси людей на корабле архиепископа.

Коул, к сожалению, не мог увидеть, что всё может пройти столь удачно. Если корабли королевства нападут на корабль архиепископа, это будет явный военный акт. К такому нельзя относиться слишком легко. Но действительность состояла в том, что Райхер открыл ему сейчас дверь. А Йосеф до того говорил, что может отправить корабль. Если же Коул останется здесь, тогда ничего и не произойдёт. Поэтому он кивнул и взял Райхера за руку.

— Уходи со мной. Мы покинем этот остров.

Они оба оказались в одинаковом положении. Оба пойманы островом. Райхер, однако, неожиданно улыбнулся и покачал головой.

— Будет изрядный переполох, если я сбегу. Я извинился и покинул обед, сказав, что мне надо по нужде. Так что двигай давай, — Райхер посмотрел на Коула и вымучено улыбнулся. — Я всегда хотел попытаться спасти кого-то.

Сердце Коула разрывалось, когда он обнял Рейхера и похлопал по спине. Он обернулся и увидел стоявшую в стороне Миюри, она стояла и смотрела себе под ноги.

— Пусть Бог присмотрит за тобой.

Коул просил сейчас не за кого-то конкретно, он даже не знал, поможет ли его молитва вообще.

Они покинули сокровищницу и затерялись среди суматохи празднества. Райхер быстро исчез, и Коул не мог его звать собой. Происходившее было смыслом путешествия. Он знал это.

— Пошли.

Он знал, что она не ответит, но всё равно произнёс и зашагал сам. Миюри послушно последовала за ним. Как бы её это не раздражало, ей придётся сесть в корабль Йосефа, чтобы вернуться в Ньоххиру.

Они проскользнули мимо танцующих пьяных мужчин и женщин и, в конце концов, достигли ворот. Охранник, пивший в одиночку, поприветствовал их не без удивления, однако не сказал ничего существенного.

Их ноги беспрерывно разъезжались по ещё не слежавшемуся снегу, снег словно смеялся над их торопливыми шагами. Дыхание Коула скоро зачастило, но он не отстал от Миюри так, как в прошлый раз. Они должны были продолжать движение вперёд. Нет смысла жить иначе. Он пережил сожаление и тоску и шагал вперёд изо всех сил.

Коул и Миюри достигли порта, здесь вовсю завывал ветер, снег жалил лица, словно состоял из летящих камешков. Шум волн, набегавших из моря и бившихся в берег в порту, не мог перекрыть скрипа деревянных частей кораблей и причала.

От порта они направились к дому родных Йосефа, самого его они нашли сидевшим у очага и гревшим руки. Он посмотрел на них, и усталость в его глазах утонула в мерцающем свете.

— Нам нужен корабль.

— Предоставь это мне, — без колебаний ответил Йосеф.

Не медля, он подлил немного какого-то крепкого напитка в огонь, вспыхнувшего не хуже маяка.

Коул быстро переоделся, упаковал вещи и взгромоздил их себе на спину. На мгновение он задумался, сколько серебра оставить этим людям, но это серебро могло навредить женщинам, если его сочтут доказательством их более глубоких связей с постояльцами, чем это могло быть с обычными чужаками. И он решил ничего не оставлять.

Затем Коул и Миюри отправились обратно в порт, противостоя ветру и снегу, а Йосеф, вышедший раньше их, уже ждал у пристани и подгонял их. Трап был приставлен к борту корабля, неровный свет фонаря освещал палубу.

— Хе-хе, это напоминает мне то старое дело, когда напала Церковь, — поделился Йосеф, помогая им перелезть через борт, потом он запрыгнул сам и втянул трап. Затем заглянул в трюм и прокричал:

— Ладно, ублюдки! Покажите им дух островного народа!!

Согласно здравому смыслу, обретённому Коулом во время своих путешествий, выйти в море ночью было чистым самоубийством. Даже в чрезвычайной ситуации никто не выходил без хотя бы света луны. Сейчас же не только не было луны, сейчас они пытались выйти в море в сильный снегопад и под завывающий ветер. Высокие волны раскачивали судно даже в порту. Моряки решились выйти в море не только потому, что достаточно знали море, у которого жили, и потому были уверены в благополучном исходе плавания. Столь неукротимыми моряками они были благодаря своему мужеству.

Коул, наконец, понял, почему королевство и Церковь так серьёзно относились к союзу с островитянами. Местные жители были теми, кто здесь выжил, были воинами, сражавшимися с существом, превосходившим их своей мощью, — морем. Отправиться в плавание ночью по высоким пенящимся волнам — всё равно, что броситься на прорыв сквозь вражеские ряды под ливнем стрел.

Давая деньги людям, можно дать им возможность готовить корабли.

Но храбрость бывает разной.

— Отходим! — крикнул кто-то, и из бортов вытянулись вёсла. Они с силой разом упёрлись в пристань, откликнувшуюся зловещим скрипом, судно медленно отошло от неё.

Отведя корабль от пристани, вёсла по обоим бортам поднялись в воздух, а затем одновременно опустились в море. Корабль решительно двинулся от берега.

На палубе не было груза, за которым можно было бы укрыться, снег и ветер неустанно атаковали людей. Но Коул не ощущал холода, глядя на Цезон и на удаляющуюся ярко освещённую церковь.

Для чего он сюда добирался? Этот мучительный до тошноты вопрос сжимал его грудь, не давая дышать.

— Можешь лечь на палубу, если вдруг случится морская болезнь, это без проблем, — сказал Иосеф с улыбкой, когда лодка вдруг закачалась взад-вперёд. — Если перегнёшься через край, упадёшь в воду. Есть звери, что появляются в море по ночам.

Коул не счёл это суеверием или предположением, он верил в существование этих зверей. Море в безлунную ночь темно, как кошмар. Время от времени поднимавшиеся выше борта волны с белыми гребнями напоминали ему об этих зверях. Корабль мотало с кормы на нос, время от времени он принимался дико раскачиваться с борта на борт. Удары снизу наносились то ли волнами, то ли монстрами, пытавшимися утащить свою жертву под воду.

Огни церкви вскоре стали таять вдали.

— Тебе удалось поговорить с ним? — спросил Йосеф, он полагал, что, уйдя на такое расстояние, они были в безопасности. Он даже достал небольшой бочонок и держал его сейчас в руках

— В общем, да... — неопределённо ответил Коул, впрочем, его лицо нельзя было прочесть во мраке.

— Хорошо. Это значит, что господин Стефан тоже спасёт своё лицо.

Он улыбнулся и вручил бочонок Коулу. Тот глотнул, там оказался горький перегнанный спирт.

— Как только мы пройдём это место и войдём в протоки меж островами, ветер и волны утихнут, как по волшебству. Нам только нужно набраться терпения.

Райхер сказал то же самое.

— Большое спасибо.

Коул хотел достичь этой точки побыстрее.

— Оставь это мне, — ответил Йосеф, пыхтя от собственной значимости.

Капитан медленно, с остановками, приноравливаясь к качке, двинулся на корму. Коул осмотрелся и обнаружил Миюри, сидевшую под реей, завернувшись в одеяло и закрыв глаза. Ему нужно было всего лишь сделать несколько шагов, чтобы его голос достиг её, но это расстояние казалось бесконечным. Чтобы отвлечься от ран своей души, он отвёл взгляд от Миюри и стал смотреть в море. Однако и оно не принесло успокоения. Выйдя из порта и добравшись до открытой воды, они встретили намного более страшное море.

Коул не знал, было ли усиление ветра связано с движением корабля или, может, являлось приметой надвигавшейся метели. Волны разбивались о борта и с неистовой силой отбрасывались назад, словно они неслись по горной реке. Он больше не мог отличить свечения церкви от пятен, появлявшихся в глазах. Как сильно это похоже на веру, подумал он. Когда его сердцевина лишилась духа, он перестал замечать холод. И лишь продолжал смотреть на воду.

Корабль продолжит движение на юг, достигнет Атифа, где Коул сообщит Хайленд обо всём увиденном. Дальше его воображение не шло. Он не видел, что будет после. Он не мог вернуться в Ньоххиру. Миюри это было бы теперь ненавистно. Но он чувствовал, что оставаться с Хайленд было бы для него не под силу. Всё, что горело в нём, теперь обратилось в пепел. Теперь он не мог даже верить самому себе.

Его голова опустела, он смотрел на пену на волнах, бушевавших в море. Пена казалась то белыми птицами, парящими во тьме, то змеями, скользящими по поверхности. Он увидел особенно большую волну и подумал, что она похожа на ангела с расправленными для полёта крыльями. Сначала он разозлился на себя за такую мысль, но потом заметил нечто странное. Форма этой волны менялась, но сама она не пропадала. Напротив, становилась всё больше и больше.

Нет, она точно становилась больше. Это не волна. Это судно!

— Господин Йосеф! — закричал Коул изо всех сил и лишь тогда понял, что значит плыть по бурным, диким морям. Его голос едва достиг собственных ушей, и ледяные брызги камешками били в лицо.

Корабль сильно раскачивался и лихорадочно трясся всякий раз, когда волна ударяла в днище. Коул прокладывал путь к корме, где работали другие моряки, стараясь посильнее упирать ноги в палубу. Йосеф крепко держал штурвал руками.

— Господин Йосеф! Корабль! — снова крикнул Коул.

Йосеф поморщился — то ли от холода, то ли от снега, бившего в глаза, то ли от нелепости услышанного. Но ошибки не было. Коул снова обернулся, призрак ангельски белого корабля вырос ещё.

— Корабль! Он подходит ближе!

Палуба снова затряслась, Коул ощутил, что его подбросило потоком воды вверх, чтобы мгновеньем позже швырнуть на палубу. Он отчаянно старался подняться, а Йосеф и остальные, которые, конечно, смогли удержаться на ногах, потрясённо смотрели туда, куда Коул указал.

— Пираты! — закричал Йосеф и, отпустив штурвал, спрыгнул в трюм, не теряя времени на лестницу.

Вёсла забили чаще, но нельзя было понять без ориентиров в этой темноте, насколько удалось прибавить ход. А пиратский корабль был заострён подобно копью, что давало ему преимущество в скорости. Корабль Йосефа — торговый, широкий и тяжёлый. Коул вспомнил ощущения, когда Осень вёл его на корабль, похожий на меч.

Их перехватывали. Коул почти видел лицо ангела смерти.

— Господин Коул, — услышал он крик Йосефа и обернулся.

Торговец стоял под реей, держа Миюри за руку. И снова за непогодой ничего не было слышно. Повинуясь жестам Йосефа, Коул повернулся к морю.

Там было оно, чудовище, внезапно появившееся из тумана. Подобное длинной рыбе, которую они ели в таверне Цезона. Заострённый конец чудовища был нацелен на них.

Он вспомнил свой досужий разговор с Миюри:

"То, что мы будем делать, так это таранить нашу добычу в борт, а затем, издавая боевой клич, с мечом во рту, будем перепрыгивать на другой корабль, так?"

И его ответ, неясно возвращаемый памятью: "Как ты сможешь издавать боевой клич с мечом во рту?"

Нос пиратского корабля пронзил их левый борт снизу.

Коул не знал, сам ли он закричал или крикнул кто-то другой. Он лишь осознал, что оказался в полной темноте. Он не мог различить, где верх, где низ, и ощущал, что борется руками и ногами, но, может, ему только так казалось. И был ещё запах масла, что Миюри добавляла в свои волосы, от чего казалось, что она рядом. Может, только его желание заставило его услышать крик: "Брат!"

Миюри, подумал он и тут же получил сильный удар, прервавший дыхание. Он понял, что его сбросило в воду, лишь когда выплыл на поверхность.

— Кхе, агг! Кха... — стал откашливаться он, но новая волна накрыла его с головой. Он обнаружил, что страх потерять возможность дышать превосходил страх леденящего холода. Тело стало тяжёлым, будто покрылось грязью, потому что одежда, которая должна была сохранять тепло, пропиталась водой.

Он отчаянно забился всем телом, поднимая голову над водой, чтобы поглубже вдохнуть. Затем открыл глаза и увидел борт. Их судно не опрокинулось, но часть вёсел отсутствовала. Может быть, их вышвырнуло в море ударом. Он прикинул высоту борта и не смог удержаться от улыбки. Как бы он не тянулся, до края ему не достать.

Побиваемое безжалостными волнами судно уплывало прочь. Вокруг не было ничего, он остался один в чёрном море. В этот момент Коул понял, что умрёт здесь.

Холод лишал его тело сил. Его учили в Ньоххире, что делать, если кто-то упадёт в реку во время зимней охоты. Всё очень просто: согреть тело любым способом. Иначе за первую сотню вдохов утратится чувствительность, за вторую — сознание, а завершить третью уже не хватит жизни. Если найдёшь кого-нибудь в ледяной реке... Он отбросил эту мысль, поняв, что ему останавливаться нельзя. Потому что море было холоднее любой реки Ньоххиры, и не было способа выбраться из воды.

Не дожидаясь следующей сотни вдохов, Коул ушёл под воду. Все выборы, стоявшие перед ним, теряли смысл. И тогда он понял, что у него осталось лишь одно. Оно выражалось очень коротко и было сродни сожалению.

"Прости".

Он должен был сказать это Миюри, даже если она не обратила бы на это внимания или отвергла бы его извинение.

Должно быть, в его отяжелевшей одежде ещё оставался воздух, он уже почти не двигал руками и ногами, но ему удавалось высовываться из воды после каждой волны, словно по чьей-то злой насмешке. Он теперь хотел лишь одного — утонуть. Его тело сдавалось наполнявшей его сонливости, глаза смыкались. Однажды он услышал о людях, мечтавших о смерти. Кажется, для него эта мечта начинает сбываться.

— Брат!

С кормы корабля, который, как ему казалось, далеко ушёл, в воду прыгнула Миюри. Он безучастно наблюдал за ней и думал: Твоя одежда промокнет. Она с всплеском упала в воду. И когда он увидел, как её голова появилась над водой, как отчаянно она плывёт к нему, до него дошло, что это происходит на самом деле.

— Брат!

— Ми... Зач... Зачем?..

Он больше не мог говорить. Как будто его коренные зубы срослись вместе, а челюсть одеревенела. Он не мог даже шевельнуть ей.

Миюри плыла в такой тонкой одежде, что он вздохнул бы по этому поводу, если б мог, не иначе, она избавилась от тяжёлой верхней одежды, прежде чем прыгнуть.

Он хотел сказать: Ты заболеешь.

— Брат, брат!

Когда её руки прикоснулись к его лицу, особенно большая волна накрыла обоих. Он оказался на поверхности потому лишь, что Миюри удерживала его, продолжая грести.

— За-зачем?..

Зачем она прыгнула? Он спрашивал глазами, а она, будто просто нырнула в летнее озеро, тряхнула головой, разбрызгивая воду.

— Разве я тебе не говорила? — она прильнула к нему, такая тёплая, что его снова стало клонить в сон. — Я точно прыгну за тобой, если ты упадёшь в холодное тёмное море. Я никогда не оставлю тебя одного, мне будет хорошо и на морском дне, если я с тобой.

Коул посмотрел на неё, лицо девушки исказилось, будто она вот-вот заплачет от счастья. Он рассеянно подумал о том, как же сильно она его любит. Миюри искренне верила своим чувствам и отдала бы жизнь за них. Хотя он сделал ей что-то ужасное. Он собрал все силы, что мог, в своем одеревеневшем теле, чтобы ответить на её объятия. Он не мог выговорить слова молитвы Богу, он выдохнул последние слова ей.

— Мию... ри...

— У?

Её красноватые глаза светились счастьем, глядя на него.

— Прости... я был так... ужасен с тобой...

Может, ему лишь снилось, что он получил возможность сказать это. Мир затихал, его тело больше не качало волнами. С осознанием того, что он тонет, пришла мысль: "Где же эта Чёрная Мать?"

Он не кощунствовал по отношению к ней и не оскорблял веру других, ему лишь немного хотелось, чтобы она проводила его. Он больше не чувствовал холода моря.

Вслед ощущению холода его сознание тоже тихо угасло.

ГЛАВА ПЯТАЯ

От внезапного приступа удушья потянуло откашляться. Но когда он напрягся, из горла пошла вода. Он конвульсивно содрогнулся, освобождаясь от неё, и наклонился, задыхаясь. Теперь он мог дышать.

— Кхак... Хах... А-ахак... — продолжал откашливаться Коул, мучаясь при каждом вдохе и выдохе. Постепенно его дыхание успокоилось, в горле всё горело.

Он не понимал. Мог ли он предполагать, что мир после смерти окажется таким живым? Может, ему не было дано войти в Царство Небесное и суждено попасть в нижний мир? Предположив такое, он оглянулся. Маленькая и простая каменная комната, похожая на тюремную камеру, посредине горел маленький костёрок. Снаружи буйствовали апокалипсические ветры, надувая снег в окна, представлявшие собой простые квадратные вырезы в стенах. Коул соединил всё это воедино и вздрогнул.

Это был монастырь Осени.

Холодок, пробежавший по спине, не был вызван холодом в комнате. Не приснилось ли ему всё случившееся? Может, он просто заснул в монастыре? Прыгнув на пристань с лодки, поскользнулся и упал в море?

Единственное осмысленное объяснение, он ведь явно упал в воду, вот, а потом ...

— Миюри!

Он, наконец, понял, что видел перед собой. Девушка лежала на боку, вся вымокшая, с безжизненным бледным лицом.

— Миюри! Миюри! — он выкрикивал это имя и тряс её, но она не открывала глаз. Хуже того, когда её голова задвигалась от его тряски, губы разомкнулись, изо рта полилась вода. С отвратительным чувством отчаяния он раздвинул ей губы пальцами и перевернул её лицом вниз. Вода стекла из её рта, но дыхания её не чувствовалось.

Он не стал призывать помощи Бога, ему раньше пришла в голову история боевого пути отряда наёмников, унаследовавших имя Миюри. Не все, чьи сердца остановились, обречены умереть. Раз она не двигалась, он должен это сделать за неё.

Коул со всей силы толкнул Миюри в спину. Потом снова и снова, много-много раз, и когда вода, наконец, перестала выходить из её рта, она вздрогнула всем телом и слабо закашляла.

— Миюри! — снова позвал он, но глаза её не открывались. Он приник ухом к её губам и уловил еле заметное дыхание. Но она была холодна как лёд. Он должен её согреть. Посмотрел на огонь, словно просил у него помощи. Еле живое пламя ковыляло по нескольким тонким веточкам.

— Хм, тебе повезло.

Коул чуть не подпрыгнул от внезапного голоса. Голос Осени, который выглянул из соседней комнаты.

— Т-ты... Почему?..

— Это мой монастырь, — тихо ответил монах и бросил Коулу одеяло, давно обратившееся в лохмотья. — Это всё, что у меня здесь есть.

Он повернулся и вышел.

От одеяла пахло плесенью, оно было мокрым от морской воды, но всё же это было лучше, чем ничего. Коул развязал на Миюри пояс, выжал её волосы, потом снял с неё мокрую рубашку и завернул девушку в одеяло. Её губы были синевато-бледными, почти не выделяясь на фоне мёртвенно-белого лица. Коул принялся отчаянно растирать её одеялом, в которое она была завернута, но заметного результата ему добиться не удавалось.

— Продержись немного, — сказал он и встал. И чуть не повалился от сильного головокружения. Он ударился о стену, его вырвало солёной морской водой. Мелькнула мысль — откуда вся она взялась? Только тут он окончательно осознал, что действительно вместе с Миюри оказался в воде и чуть не утонул. Но он не помнил, как им удалось попасть сюда, и не понимал, почему это произошло.

Придя в себя и не дожидаясь, пока дыхание восстановится, он побрёл в соседнюю комнату и увидел там Осень, вертевшего в руках статуэтку Чёрной Матери.

— У тебя есть что-то, что горит? — с мольбой спросил Коул.

Осень, кончиком резца вырезавший узор на изваянии Святой Матери, критически посмотрел на пламя свечи и ответил:

— Это дом веры. Ты можешь гореть своей верой.

Коул встал, гнев его уж точно разгорелся к тому моменту, когда Осень, наконец, посмотрел на него.

— Каждый умирает. Почему бы не порадоваться случаю, продлившему твой срок? Если бы ты не сбежал из сокровищницы в молельне, ты вполне мог бы мирно прожить остаток жизни.

Ярость Коула вызвала новый приступ дурноты в его ослабевшем теле. Но не пробудила никаких чувств на лице Осени.

— Когда я возвращался с обеда, ты плавал у моего берега. Это было провидение Чёрной Матери, — глаза его были спокойны, он просто объяснял ситуацию. — Твоя попытка могла сделать моё решение бесполезным.

Может, он требовал благодарности за одеяло?

Нет. Коул сказал себе, что это лишь его предположение. Он уже сам увидел, что здесь ничего нет. Сам Осень был одет в лохмотья. Кроме них двоих здесь были только изваяния Чёрной Матери, необработанный гагат, чтобы вырезать новые статуэтки, несколько свечей и немного еды, разложенной на полу. Без сомнения горящие веточки было лучшим, что монах мог им дать.

— Святая Мать, спаситель этих островов, явит чудеса всем подряд, если они будут мешать мне — тому, кто защищает эти острова. Что есть твоя вера по сравнению с этим?

Коулу нечем было ответить.

— Больше ничего нельзя сделать, чтобы помочь твоей спутнице. То, что есть на этом острове, не может помочь. Я могу лишь молиться Богу и благодарить Святую Мать за то, что мне повезло спасти тебя.

Всё сказанное им имело смысл. Коул не мог этого не признать. Однако Миюри умирала прямо сейчас рядом, и было ещё время спасти её. Он хотел убедить Осень всем тем, что было в нём, но слова не шли из его уст, потому что он знал, что ничего не произойдёт. Здесь не было ничего — только молитва.

Осень молча смотрел в сторону. Может, он думал, что своим взглядом он может выдать ощущаемую им неловкость.

— Молись. Я тоже буду молиться за тебя.

И Осень повернулся к Коулу спиной и взял в руки статуэтку Чёрной Матери.

Поняв, что святой человек отказал ему, Коул, пошатываясь, вернулся к Миюри и рухнул на пол. Всегда энергичная и озорная девушка выглядела принцессой, спящей уже сто лет. У него не осталось сил ни плакать, ни смеяться, ни злиться. Хотя он ужасно обошёлся с Миюри, она всё равно прыгнула в море за ним и вряд ли колебалась при этом. Он ясно помнил её улыбку и тепло, которое исходило от неё в воде. В таком её состоянии он бессилен что-либо сделать, оставалось лишь смотреть, как, трепеща, утекает её жизнь.

Он прочитал большую часть Священного Писания. Он говорил со многими теологами. Каждое утро и перед каждой ночью он молился изо всех сил. И вот какой урожай он пожинает? Больно признать, что всё, что он делал, было ошибкой.

Но всё это ничто по сравнению с потерей Миюри.

Пожаловаться Богу на свои беды он может и потом. Оценивая, что можно было бы сжечь, он вспомнил про свою одежду. Быстро сняв кое-что из вещей, он постарался получше выжать их и поднёс к огню. В своём нетерпении он держал их вплотную к пламени, и казалось, что оно может погаснуть от влаги. Он мог бы поджечь сухую одежду, но сейчас вероятнее, что ветки раньше прогорят и погаснут. И вместе с ними погаснет жизнь Миюри.

Он с трудом удержался от крика отчаяния и принялся снова растирать её руки, щёки и тело с той силой, на какую был способен. Его руки тоже были холодны, от его усилий было немного толку, но он должен был попытаться. Он хотел, чтобы она очнулась и посмотрела на него. Он хотел, чтобы она сказала: "Почему ты делаешь такое лицо, брат?"

Именно сейчас из всех времён ему была нужна Божья помощь. Но Миюри говорила, что Бог не вылезет из Священного Писания, чтобы помочь. Чёрная Мать тоже, — кричало его сердце, недоумевая, почему она так жестоко поступила? Они должны были утонуть вместе. А такой исход он отказывался признать чудом.

Чёрная Мать была древним воплощением не-человека, а её статуэтки — бесполезная масса, вырытая вместе с торфом и углём. Они поклонялись лишь подделке. В этот момент он вдруг что-то вспомнил.

— Не стоит... дорого?..

Он вернулся к происходившему в Атифе. Хайленд сказала кое-что в таверне, где собирались рыбаки. Чёрная Мать сделана из гагата. Походившего на янтарь и даже притягивавшего шерсть или пыль при трении. И? И что потом?

— Есть возможность, — пробормотал он и глотнул.

Сердце громко застучало, накачивая кровью его тело, голову обдало жаром. Есть здесь кое-что, что может гореть. Можно сжечь статуэтки Чёрной Матери.

Неловкость во взгляде Осени, вероятно, была связана с этим, он не хотел включать гагатовые статуэтки в число того, что может гореть. Гагат был драгоценен, он добывался в скудеющих копях, являлся тем, на чём держались островитяне, и что они всегда держали при себе. Рыбак, отвозивший их на остров с монастырём, сказал, что в будущем гагат будут покупать у других стран, но у островитян не было достаточно денег.

Но жизнь человека должна быть драгоценней. Осень, монах, должен понять.

Коул встал и вздохнул. На сей раз обошлось без головокружения.

— Владыка Осень, — крикнул он.

Монах не обернулся, и его руки не оторвались от работы.

— Можно мне изваяние Чёрной Матери?

Тогда Осень обернулся и посмотрел на него.

— Ты будешь молиться? — вопрос означал, что монах видел Коула насквозь. — Единственное, что здесь может гореть, — это вера.

Глаза Осени чуть расширились, затем сузились. Глаза того, кто не хотел принять суровую реальность.

— Нет.

Коул увидел, как монах крепче сжал рукой резец.

— Число таких изваяний очень ограничено. Я не могу дать его кому-то, если оно может не помочь. Смирись, — он отвернулся. — Я говорил то же самое многим.

Свинцовая тяжесть слов Осени потрясла Коула. Он словно воочию увидел то, что монах пытался донести в этих словах. Основа жизни этих мест. Именно молитвы, обращённые к Чёрной Матери, каким-то образом сохраняли ненадёжный баланс. Было ошибкой поджечь Чёрную Мать ради одного человека, которого, возможно, это даже не спасёт. Судьбу одного не уравновесить судьбами многих. Это был типичный вопрос дьявола, часто задаваемый священниками, придерживавшимися филантропии.

Дать ли одному человеку умереть и этим спасти сотню других — как бы ты поступил?

Осень не отводил взгляд. Он был готов к ненависти, но не намеревался отступить от правил. Это было молчаливое заявление об ответственности за всё, что он делал прежде и что он делает сейчас, решив спасти сотню людей.

Коул чувствовал, что возможности переубедить монаха нет. Он развернулся, словно пытался сбежать.

Они действительно однажды умерли вместе, в один момент. Когда Миюри прыгала в воду, она была готова к этому. А затем каким-то чудом они всплыли у острова с монастырём. В том, что сказал Осень, не было обмана. Все умрут, и каждому дню продления жизни следует радоваться и благодарить Бога за это. Заключение монаха было неприступным. Сквозь него и муравью не найти дырочки, чтобы пролезть.

Но дело не в том, мог ли Коул принять такое или нет, это не имело значения. Он не мог дать Миюри умереть. Просто не мог. Это была единственная невозможность. Попав на эти острова, он попадал в одну ситуацию, в которой мог лишиться её доверия, за другой. Он увидел, насколько пусто оказалось у него внутри. Но в его прошлом была одна клятва, соблюдая которую, он никогда не пойдёт на компромисс.

А именно: Я не оставлю Миюри одну.

Единственную душу, искренне верившую всем словам одного невежественного человека, однажды пожелавшего стать святым в надежде спасти других. Он не знал, дойдут ли его молитвы до Бога, но молитвы Миюри дошли до него самого. Исполнятся они или нет, зависело от его действий. Он был объектом её веры. Если он не мог ответить на её молитвы, то мог ли так же, как раньше, обращаться с молитвой к Богу?

Свет от огня освещал её профиль, в то время как свет её жизни угасал. Такое безразличное лицо ей не подходило. Оно должно быть выразительным даже во сне. Он не оставит её. Даже если бы ей пришлось умереть, чтобы выжить сотне, он предпочтёт остаться рядом с ней. Он обещал, что всегда будет её другом.

— Я не стану возражать, если ты тоже будешь меня ненавидеть.

Сам Коул выглядел не лучшим образом, но Осень был слишком худым. Вряд ли он питался должным образом, в своём монастыре он лишь работал. Монах крепче сжал в руке резец. Тупой, изношенный резец, только что резавший гагат. Им вполне можно было поранить, если приложить силу в удар.

Коул подумал, что если бы это был острый меч, всё бы кончилось в миг. Они оба знали, что это не закончится ничем хорошим для них обоих, что случится страшное.

Но разве его это заботило?

От Бога никогда не было милости.

— Миюри, — пробормотал Коул, когда Осень изготовился к нападению.

— Все люди одинаковы, — сказал монах. — Они забывают свои долги и становятся одержимыми личными интересами.

Коул не мог тронуться с места не из-за того, что услышанные слова притупили его решимость. Он застыл из-за совершенно другого.

Осень смотрел на него, а его борода и волосы, достигавшие живота, вспучились, будто он глубоко вздохнул. Коул сначала подумал, что ему показалось, но тело Осени действительно увеличивалось.

— Недостаточно являть чудеса. Только через наказание люди вспоминают свою веру. Того, кто спас их, как и то, что не должно быть забыто. Я всё это выгравирую на этой земле.

Хотя монах продолжал сидеть, Коулу пришлось смотреть на него снизу вверх. Как по странной шутке, Осень смотрел на него теперь сверху вниз, не изменив позы.

Осень не был человеком.

Коул понял, насколько мал он стал перед ним. Миюри сказала, что монах не пахнет животным. Но кто был богом родного селения самого Коула?

— Ненавидь меня. Я осознаю грех, как вы осознаёте его по отношению к коровам и свиньям.

Почерневшая рука потянулась к Колу, чтобы раздавить его. Он не мог бежать, если бы он это сделал, он бросил бы Миюри.

Боже!

Что-то проскользнуло мимо него. Серебристое облако, за которым струился хвост, летело к Осени. Это Миюри, обернувшаяся волчицей, атаковала монаха.

— Зверь?! Откуда здесь?! — вскричал Осень, опрокидываясь на свою заднюю часть, явно предназначенную для плавания.

Потолок над ним треснул, статуэтки, поставленные у стены, рассыпались по полу. Но когда он взмахнул руками, отчаянно пытаясь прогнать Миюри, Коул тут же увидел, что серебристой волчицы больше не видно. После короткого тягостного молчания Коул ощутил, как кровь отлила от его лица, он посмотрел назад. Там тихо лежала Миюри. Ему показалось, что в уголке её рта притаилась тень улыбки. Он бросился к ней. Должно быть, та волчица была её духом.

— Миюри! Миюри!

Коул дотронулся до её щеки и шеи, она по-прежнему была ужасающе холодной. Он не хотел верить, тянул тело, такое мягкое, что казалось, что оно разорвётся в его руках.

Он поднёс ухо к её губам, она едва-едва дышала. Но ей оставалось недолго. Он знал, что она собрала последние силы, чтобы сотворить чудо.

Он снял одеяло и обнял её. И мог лишь молиться, чтобы, как последним его ощущением в море было её тепло, так и она ощутила его тепло. Он хотел иметь возможность сказать ей — я здесь, как ты была рядом со мной в мои последние мгновения, так и я буду твоим другом до самого конца.

Коул сразу почувствовал присутствие другого позади себя, но не обернулся. На это не было времени. Если бы Осень убил его, он хотел бы, чтобы это случилось быстро. Больше не имело значения, жив он или нет. Скорее он хотел бы проклясть свое бессильное "я" за то, что всё ещё жив.

— Возьми это.

Со звонким стуком покатились к нему по полу чёрные тяжёлые предметы. Куски необработанного гагата, куски недоделанных изваяний и самих изваяний, прекрасно отделанных.

Коул обернулся, Осень, ещё раздутый, присматривался к девушке в его руках. Лицо его выглядело несколько мучительным, будто он должен был что-то спросить. Может, это от его нечеловеческого состояния. Коул не знал именно, но всё лишнее могло подождать. Он тут же подобрал несколько кусков, разбил об стену и положил осколки в огонь.

Через мгновение огонь опал. Коул не успел, ему хотелось рыдать от разочарования, и тогда над ним прозвучало:

— Тебе надо убедиться, что дерево не прогорело.

Быстрее, чем можно было подумать, тот, кто был за его спиной, глубоко вдохнул. Коул немедленно протянул руку, схватил несгоревший кусок ветки и ткнул его в угли. Через мгновенье сильный порыв ветра, подобный тем, что он ощутил на палубе, пронёсся из-за его спины и разжёг огонь, почти сразу загорелся и гагат.

— Здесь становится дымно, — сказал Осень и протянул свою нелепо большую руку к окну.

Каменная стена крошилась под рукой, будто глина, и чёрный дым стал уходить в расширившееся окно. Он ненадолго отошёл в другую комнату и вскоре вернулся. Его рука протянулась над Коулом и раскрошила над огнём большой кусок гагата, при этом он снова вздохнул. Маленький огонь тут же разгорелся, дав столько жара, что Коул ощутил, как ему обжигает кожу.

— Я... — заговорил Осень, садясь с тихим стуком. — Я не знал, что делать.

Коул повернулся, тело монаха не уменьшилось, но он весь как-то весь высох и, горбясь, растерянно глядел на изваяния Святой Матери, разбросанные по полу.

— Люди размножаются. Они размножаются не задумываясь. Они распространяются, зная, что это уничтожит их. Я никогда не знал, почему она отказалась от своей жизни ради таких людей.

Он коснулся головы Чёрной Матери концом пальца, будто гладя её.

— Ты... — начал Коул и должен был глотнуть, чтобы продолжить. — Ты не человек. Как и Мать.

Глаза Осени медленно переместились на него, они выглядели странно покорными. Его слишком почерневшие глаза были явно не человеческими, но они очень человечно выражали его желание рассказать кому-то правду.

— Давным-давно мне поклонялись как морскому дракону.

Он сгорбился ещё сильнее, словно сверженный монарх.

— Люди называли его китом.

Огромное тело, достаточно большое, чтобы остановить поток лавы, и чудо на корабле, о котором рассказал Йосеф. История тушения огня волной на горящем судне. И, наконец, удивительное изобилие рыбы. Всё аккуратно связалось одной нитью. Понятно, что Миюри не могла вынюхать его истинную форму. В конце концов, она раньше не нюхала моря.

— Уже и не припомню, была ли она мне роднёй по крови или другом. У неё должно было быть имя, но я не могу вспомнить. Она так давно отправилась путешествовать. Сначала я не возражал, но вдруг затосковал и начал искать. Когда я наконец нашёл её, она уже стала пеплом.

Рыбная ловля пошла на подъём, когда Мать добровольно пожертвовала своим телом и спасла город, точно так же поля вокруг Реноза много лет приносили хорошие урожаи, когда оттуда ушла Хоруо Пшеничный Хвост. Байка рыбаков оказалась правдой. Дракон когда-то жил на дне моря.

— Я не мог понять. Люди — глупые создания. Предоставь их самим себе, и они быстро уничтожат себя. Но я знал, что должна была быть причина, по которой она отдала свою жизнь ради их спасения.

— Так ты решил поддерживать острова ради этого?

Осень уже хотел кивнуть, но передумал.

— Нет. Если не будет островитян, люди забудут. И я решил наставлять здесь людей, чтобы память передавалась от одного к другому. Поэтому они не забывают.

Наставлять людей. Эти слова было нелегко воспринять, но Осень продолжал.

— Море обширно и глубоко. Я мог бы плавать в воде вечно, думая, что она где-то там. Я думал, что смогу увидеть её в любое время.

Одиночество Осени состояло именно в этом.

— Был бы я единственным, кто помнит, однажды я мог бы принять всё за сон. Мог бы подумать, что всегда был один, с самого начала. Какая страшная мысль. Океаны бездонны. Полный покой.

Коул не мог сказать, что понимает боль живущих вечно, но он видел их, когда они страдали, проходя через это.

— Кажется, однако, я действительно желал чего-то другого. Теперь я это понимаю.

Осень посмотрел на руки Коула.

— Даже на краю жизни эта волчица показалась, чтобы спасти тебя. Тогда... Тогда почему, во время его смерти, она не появилась передо мной?

Одинокий монах, еле сдерживая слёзы, сжимал изваяние Чёрной Матери в руке.

— Я знал, чтобы поддерживать эти острова, мне придётся продлевать человеческие страдания. Но это было не для того, чтобы они сохраняли её имя. Было бы это всё, нашёлся бы другой путь. В итоге, я всё смотрел на страдания людей, потому что...

Осень вздохнул.

— Это не что иное, как ревность. Я ревновал, потому что знал, что, умирая, она думала не обо мне, а о людях острова...

Коул не мог над этим смеяться и не мог его винить. Осень мог не найти другого друга, кроме Чёрной Матери в бесконечно широком, бездонном море. Коул не мог сказать, что полностью понимает степень такого одиночества. Но он знал Миюри, бессильно смотревшую на карту мира. Он был лишь свидетелем бессилия тех, кто знал, что им нет места в этом огромном мире. Желание Осени молиться своему единственному другу было довольно скромным. И Коул научился тому, что есть много способов смотреть на явления.

— Пусть это и было ревностью, ты на самом деле поддерживал эти острова. Есть те, кого ты спас, и есть многие, кто благодарен тебе.

Осень в первый раз улыбнулся.

— Я не ждал приятных слов. Вот ведь глупец.

Он казался удивлённым.

— Но раньше всего остального я должен сказать, — продолжая держать Миюри, Коул посмотрел на Осень, — что я очень благодарен тебе за наше спасение.

Они не случайно всплыли здесь. Это Осень спас их. Каждый раз, когда люди бросали свои изваяния Чёрной Матери в море, сталкиваясь с бедами на воде, он следовал за запахом и бросался спасать их. Коул не мог себе представить, что всё это всего лишь из ревности, как он утверждал. Сам он это понимал иначе — Осень делал всё что мог, чтобы защитить землю, которую когда-то спас его друг.

— Это лишь прихоть, — тихо произнёс Осень с горькой улыбкой на лице, он словно сдерживал кашель. — Это могла быть лишь прихоть, но я рад, что делал это. Я не понял, что она не была человеком. Или, возможно, это была рука Божья.

Осень сказал такие слова, что даже самые выдающиеся ученые-богословы не знали бы, как на них должен был ответить человек.

— Я нашёл, кем я должен быть на самом деле, благодаря этой волчице.

И он взял в руки изваяние Божьей Матери и скормил её огню. Это походило на прощание.

— Я вернусь в глубины океаны и забуду всё. Люди тоже все забудут. Какие странные существа. Они могут проглотить боли и грусти куда больше, чем в них может поместиться, — сказал он, кивнув, как монах. — Возможно, это и есть вера. У нас такой нет.

Он медленно поднялся. Казалось, он идёт немного прогуляться.

— Можешь использовать всё, чтобы поддерживать огонь. Когда метель кончится, кто-нибудь придёт и отвезёт вас на своей лодке.

— Ты уходишь?..

— Что мне ещё здесь делать? Я не могу спасти это место. Я на самом деле не мог спасти Чёрную Мать. Если бы она не отдала жизнь, скорее всего, мучения здесь давно бы закончились.

Так оно и было. Но что правильно, а что нет? У каждого свои причины и свои суждения. Каждое из них по-своему справедливо, но почему-то, собранные вместе, они уже не сходились. Без Осени эти острова уже не смогут поддерживать себя, их ждёт опустошение и вымирание. Никому не придётся страдать после этого. Может, это и есть спасение само по себе.

— Мои переговоры, столь не понравившиеся тебе, поддержат острова на короткое время. Умные люди уйдут. А это всё для тех, кто не сумеет.

А может, подумал Коул, Осень, наконец, нашёл способ переселить островитян с этой земли путём сделки по продаже рабов. Коул полагал, что даже в далёкой стране, в разлуке со своими семьями, они будут куда благополучнее, чем оставшись здесь. Он не думал, что это так уж безрассудно. Он и сам пытался сделать это с Райхером.

— Без меня они не смогут вести переговоры. Тогда всё будет в пользу твоего Уинфилда, — но он почему-то не казался слишком счастливым. — Если бы только золото появилось на самом острове... Это решило бы всё.

Он знал, что такого подходящего чуда никогда не случится. Был уровень, до которого могла являть чудеса сама Чёрная Мать. Воплощения жили намного дольше людей и по сравнению со смертными они, казалось, обладали непревзойдённой силой. Но существовало слишком много того, что превосходило эту силу.

Хоро, мама Миюри, также предупреждала её об этом — не слишком полагайся на свои клыки и когти, ими можно решить лишь какую-то часть проблем. Осень использовал свои силы, учитывая законы человеческого мира, поэтому всё здесь держалось устойчиво. В этом смысле он поддерживал эти земли хорошо. И в итоге никого не спас. Ни намёка на какое-то улучшение. Какой ужасный конец.

Осень вышел, но через мгновенье он просунул голову внутрь.

— А, да, — он отодвинул акулью шкуру на входе и вошёл. — Я возьму одну с собой. Даже если я забуду всё это, я могу вспомнить самое важное, посмотрев на неё.

Он поднял изваяние Чёрной Матери, затем склонил голову.

— Странное дело. Здесь это дороже золота.

И воплощение кита ушло, а чёрный дым вздулся над разыгравшимся пламенем, будто провожая хозяина монастыря. Одежда Коула просохла, тепло понемногу возвращалось и в тело Миюри.

В словах Осени была глубина.

В данный момент, не приходилось сомневаться, что гагат был гораздо дороже золота для Коула. Он спасал жизнь Миюри. Коул хотел бы рассказать о случившемся, как о чуде Чёрной Матери — и это действительно произошло! Кого заботило, что это останки сгоревшего когда-то воплощения кита? Вряд ли стоило задумываться, кит или не кит был тем, кто мог войти в написанное людьми священное Писание. Было важно, чтобы люди узнали и поверили, что с ними действительно произошло чудо. Самое важное, чтобы они были спасены.

— Тогда?

Он смотрел на изваяние Чёрной Матери в своей руке. Колышущийся огонь освещал нежное выражение её лица. Освещённая таким сильным светом, она сверкнула, будто действительно стала золотой. Нет, что же это...

Она в самом стала золотом в его руках!

Когда ему пришло в голову, что может найтись способ спасти жителей островов, он забылся и попытался встать, чуть не уронив голову Миюри. Это заставило вернуться к действительности, он ощутил горечь во рту.

Он был человеком без особой глубины, прочёл какие-то книги, был одержим богословием в своей маленькой деревне горячих источников Ньоххире, а затем решил, что знает всё необходимое в вопросах веры. Все действия, которые он так старательно обдумывал и предпринимал, обернулись невежественными, бесплодными усилиями. И когда ему открылась ошибочность и иллюзорность осознания действительности, он испугался и остановился.

Эти места как-то направлялись к развитию благодаря такой личности, как Осень, благодаря его управлению. И было достаточно странно думать, что идеи чужаков решат, куда двигаться жителям этой земли. Коулу хотелось сделать вид, что он ничего не знает, и просто отогреть Миюри. Затем, когда она проснётся, он сможет радоваться, что ей лучше, принимая это как своё достижение.

— Но... — пробормотал он и посмотрел на Миюри.

На самом краю своей жизни она явила ему чудо. Девушка, которая хотела произвести на него впечатление, а он был глупцом, лишь становившимся старше и старше. Если он не сможет проявить хоть немного отваги для неё сейчас, ему будет слишком стыдно встретиться с ней глазами, когда она очнётся. Даже если она не заметит, он сам не сможет простить себя, он сделает её прыжок к нему в холодное, мрачное море бессмысленным.

Должно было найтись что-то, что мог сделать даже её бесполезный старший брат. Должен найтись способ жить так, чтобы она не смеялась над ним. Как бы глупо это ни было, он обязан сохранить веру, что мир может стать лучше. Коул погладил её по голове, провёл пальцами по её волосам и мягко положил её на пол.

— Я скоро вернусь.

Он поднялся и вышел в другую комнату. Затем перешагнул через статуэтки Святой Матери, разбросанные по полу, и отодвинул акулью шкуру. Ветер и снег тут же ворвались в щель, мороз немедленно ударил в его лицо.

Коул прикрыл глаза и решительно направился к причалу.

— Владыка Осень! — изо всех сил прокричал он, подойдя к воде.

Ветер заглушал все звуки, тьма властвовала над морем.

— Есть что-то, что тебе нужно?

Это была уже не тьма. Коул не мог сказать, откуда донёсся голос. Он посмотрел налево, направо, вверх и не сумел различить, где начиналось и заканчивалось массивное тело. Пока он боролся с потрясением, тьма заговорила:

— Если тебе не нужно чего-то, я исчезну.

— П-прошу, подожди! — крикнул он и отчаянным усилием привёл мысли в порядок. — Золото пойдёт с островов.

— Что?

— Золото пойдёт с островов. Нет... — он поднял руку, в которой сжимал изваяние Чёрной Матери. — Мы обратим это в золото.

Такое возможно, если произойдёт чудо. Да.

Им просто необходимо чудо, чтобы это произошло.

Но правдой оставалось, что одного чуда будет мало. Легко создавать то, что можно было назвать чудом, если одолжить силу не-человека, но это было бы не более чем временной мерой, если не предусмотреть всё заранее. Большие клыки и когти нечеловеческого происхождения, в конце концов, были силой, скорее, для древних легенд. Было лишь что-то, чего они могли достичь в этом новом человеческом мире. Чтобы спасти людей целой земли, необходимо было всё организовывать по законам человеческого мира.

Задача состояла в том, чтобы использовать чудо Осени для разрешения проблем островитян. Бесспорно, это было лучшим решением, к которому он пришёл, раздумывая на свой лад. Коул думал, что чудо действительно сработает. Но, исходя из своей собственной веры, Коул думал, что если чудеса будут тем, что даст тот или иной повод улыбаться, они дадут гораздо больше возможностей для деятельности в мире людей. Он вывел это из своего путешествия с хозяином-торговцем Лоуренсом и из бесед с богословами, собравшими себе богатые коллекции выводов из слов Священного Писания.

Он должен суметь создать новый свет, сложив всё, что у него было в руках.

— С твоей силой это возможно, — Коул уловил молчаливое удивление со стороны тьмы. — Мы должны суметь вернуть улыбки этой земле, используя силу каждого, кто связан с этими островами.

Осень помолчал, затем медленно переспросил:

— Правда?

Коул не мог быть уверен, что все пойдёт хорошо, он собирался не вполне чистым способом воспользоваться настоящим чудом ради создания устойчивого положения дел. Какие бы оправдания он ни нашёл, задуманное противоречило тому, как должен действовать добросовестный последователь Священного Писания.

Но он уже думал об этом в этой святыне из лавы. Вера не была праведной или ложной. Важно, будет ли верен результат, и тут он мог уверенно сказать, что возвращение людей, проданных в рабство, их семьям не могло быть неправильным. А потом, даже если бы его стали презирать все священнослужители мира, Миюри, по крайней мере, ему улыбнётся.

— Правда.

Если не удастся, думал он, Осень может съесть его или утащить на дно океана. Но Коул уже один раз умер и не боялся больше.

— Правда, — повторил он, и сразу нахлынула невероятно большая волна, а когда она опала, на краю пристани стоял Осень.

Он яростно посмотрел на Коула, в его глазах открыто бушевали чувства.

— Я верю тебе.

Подходящие слова для монаха.

Заключительная глава

Одна из причин, по которой Церковь стала продажной, погрязла в богатстве и докатилась до нынешнего состояния, проста: веру можно продать по высокой цене.

Люди опорожняли кошельки в благодарность за предоставление благословения, защиты и утешения в главных жизненных событиях — при рождении, венчании, отпевании. За защиту в путешествии, за молитвы о выздоровлении, за наставление в старости. Многие люди отдали бы всё, что могли, ради исполнения своих желаний.

Вера — это деньги.

Небо было ясным и голубым, метель, продлившаяся несколько дней, ушла, как сон. Этот прекрасный день предвещал, что конец зимы подползал к северным землям и приближался новый сезон рыбного промысла. Волны на море, бушевавшие совсем недавно, сейчас нежно, как дыхание спящего ребёнка, ласкали береговую линию. По спокойным водам скользил огромный корабль.

Коул слышал, что продать собираются сотню человек. Считалось, что они сами согласились работать на святую Церковь. Один Бог знал, правда ли это.

Хотя никто в порту Цезона не возмущался и не кричал, весь город был окутан унынием. Лишь архиепископ и богатый купец могли улыбаться. Райхер и его товарищи просто надирались и потом спали. Островитяне брали золото и давали обещание присоединиться к Церкви в грядущей войне. Но не этого они хотели. Всякий раз, когда огромный корабль проходил меж островами тут и там семьи, отдавшие кого-то из своих, смотрели вслед.

Осень покинул море, чтобы рассказать это всё Коулу. Они сверили свой план и проверили ещё раз, всё ли готово. Это было не так сложно, и быстро завершилось. Осень с той ночи проявил свои деловые способности, сейчас, прежде чем вернуться в воду, он посмотрел на Коула.

— Ты ничего не сказал о награде.

Коул имел поручение от аристократки королевства Уинфилд узнать, могут ли люди этой земли быть подходящими союзниками в войне. Осень, почитаемый всеми островитянами, мог оказать на них заметное влияние.

— Ты забыл? Ты спас нам жизнь. Чего ещё мы бы могли просить?

Осень не стал улыбаться.

— Эти гордые моряки не станут на сторону тех, кто покупает островитян за золото, чтобы взять их в заложники.

— Но мой план — продать веру за золото.

Осень смотрел на него спокойными глазами в промежуток между волосами и бородой.

— Люди придают разную ценность вещам, даже если это одна и та же рыба. Полагаю, именно об этом вздыхают рыбаки.

Хотя Осень сказал, что принял человеческий облик лишь на время, своими ответами он всё больше и больше походил на настоящего монаха.

— По меньшей мере, я покажу тебе, где ты находишься в море, когда услышу твой голос. Будут ли люди этой земли следовать моей вере... что ж... один Бог знает.

Коул только успел подумать, что заметил усмешку на лице Осени, а воплощение кита уже оказалось в море. Дыра в полу монастыря вела туда же и была прежде для него возможностью приходить и уходить в спокойной ситуации. Коул смотрел, как Осень исчезает в воде среди сияния зелёных бликов, и испытываемое им чувство не было удовлетворением от успешного выполнения миссии Хайленд. Это было счастье — знать, что он, возможно, сумел помочь Осени, который в одиночку поддерживал эту землю.

Осталось только выполнить возложенную на него работу. Он покинул монастырь и направился к пристани. К ней было привязано несколько маленьких лодок, и в каждой сидело по человеку. Один них был Йосеф, а остальные — пираты.

— Владыка Осень мне поведал. Чёрная Мать сердится.

— О-о-о...

Поднялась паника. Особенно среди побледневших пиратов. Нападение, в котором пострадал Коул, сыграло в этом немалую роль. В ночь разыгравшейся метели всем пиратам было приказано захватить подозрительные корабли на воде. Всё шло, как предусматривалось, пока дело не дошло до судна Йосефа. Один дурень упал в море, за ним прыгнул другой. Причём первый был одет, как священник.

Выражения лиц пиратов, увидевших его живым, останутся в его памяти надолго. Кто-то оцепенел на месте, кто-то не мог поверить своим глазам, иные пали на колени перед Коулом, некоторые даже плакали. Их растерянность только усилилась, когда Коул сообщил им, что Осень провозгласил его тем, кто защищён покровом Святой Матери.

Пираты внимательно вслушивались в каждое его слово, словно он приговаривал их сейчас к заключению в ад.

Чёрная Мать сердилась. Кто-то пытался нанести вред островам.

— Вы должны знать, что Чёрная Мать несёт не только спасение.

Распознать потаённый смысл этих слов мог лишь тот, кто знал истинную природу Чёрной Матери. Лица последователей веры напряглись.

— Однако пока мы будем верны ей, она может быть снисходительна к нашим грехам.

Что означало, что она простит их и за то, что они сделали с Коулом. Пираты явно почувствовали облегчение.

— Чёрная Мать объявила, что в скором времени будет явлено чудо и произведено наказание. Мы должны проявить милость к этим людям и принять её истинное учение.

Все сидевшие в маленьких лодках кивнули. Каждый взялся за свою статуэтку Чёрной Матери на груди либо дотронулся до своего сундука, если хранил её там.

— Мы должны заставить их понять, что Чёрная Мать явит нам истинное чудо.

Коул не стал издавать никакого боевого клича, все и так поняли, что нужно делать. Он лишь сказал: "Это всё", и пираты отправились на лодках обратно к галере, стоявшей на якоре у берега. Корабль Йосефа стоял тут же. Левый борт, пробитый при нападении пиратов, не должен был быть помехой в плавании благодаря срочно принятым мерам. Когда пираты отправились к кораблю, Йосеф вышел на пристань.

— Господин Коул, действительно ли спасение придёт на эту землю?

Коул глубоко вздохнул, услышав столь серьёзный вопрос.

— Мы ничего не можем сделать, только продолжать верить в истинное спасение. Однако я лишь могу обещать, что великое спасение придёт.

Он не лгал. Невозможно было просто взять и встретить удачу во сне. А чудеса не-людей были не более чем началом. В конце концов, чтобы жить, люди сами должны действовать.

— Не буду спорить. Это было бы лучше, чем имеем мы сейчас, — сказал Йосеф и вернулся на корабль.

Коул следил за ними с пристани и, когда всё затихло, направился к противоположному от монастыря берегу. Ярко светило солнце, дул слабый ветерок, вода была настолько чистой, что всё было видно до самого дна. Шаг, другой — он шёл вперёд, пока не почувствовал под ногами лужицы и твёрдые камешки, дальше уже начиналась вода. Прищурившись, он ясно увидел огромный горделивый корабль, спокойно и уверенно пробиравшийся меж островками.

Дальше произошло то, что называется громом среди ясного неба.

На мгновение корабль взлетел над водой.

Хотя Коул и знал, что происходит, зрелище и его самого просто потрясло, что говорить об ощущениях людей, пребывавших на борту. Казалось, что корабль завис в воздухе, и само время приостановилось, прежде чем он рухнул в воду, впечатляюще расплескав невероятное её количество. В тот момент, когда Коул разглядел далёкую радугу, он услышал громкий гул, похожий на барабанный бой. Огромный корабль, разумеется, не мог сопротивляться. Он накренился далеко вправо, казалось, он вот-вот перевернётся.

Пиратов тоже можно было увидеть, если внимательно присмотреться — судно, полное островитян, показалось на спине Чёрной Матери, опасно балансируя и чуть не соскальзывая в бездну.

— Владыка Осень... это слишком... — невольно пробормотал Коул, и, будто его услышали, спина Осени снова погрузилась в воду, и корабль вернулся в нормальное положение.

Вёсла, торчавшие из корабля, делали его похожим на гребень, у которого не было части зубьев, и эти вёсла поспешили взяться за дело. Затем Осень, должно быть, снова атаковал — теперь невероятно мощным плавником на конце хвоста, на этот раз только корма корабля поднялась в воздух, а он сам наклонился вперёд. После удара корма погрузилась в воду сильнее, чем раньше. Вероятно, в ней образовалась пробоина. На борту все должны были уже сходить с ума.

Коул был в восторге, к тому же он знал, что происходит за кулисами этого представления. Затем колебания корабля вдруг прекратились, он перестал погружаться и двинулся вперёд, хотя и растерял все вёсла. Должно быть, кто-то бросил изваяние Чёрной Матери в воду. Любой бы стал молиться, случись с ним такое. Тут уже они ничего не могли сделать.

Затем, ведомые неведомой силой, они с кораблём будут выброшены на берег соседнего острова. Они будут растеряны, и в этот момент жители острова, направляемые Святой Матерью придут к ним на помощь. Они спросят, Братья, с вами всё в порядке? Архиепископ сразу придёт к пониманию причин случившегося. На корабле много плачущих от отчаяния людей, и это они бросили в море изваяния Чёрной Матери. Архиепископ поймёт, кто явил это чудо, даже если бы и не хотел признать это. Не может быть сомнений, что он поймёт. Даже торговцы знали подобные истории, а священнослужители ещё лучше знакомы с ними.

Реликвии.

— О, мы делаем что-то плохое.

Коул обернулся на голос.

— Ты хорошо себя чувствуешь, чтобы разгуливать так?

Завёрнутая в одеяло Миюри была ещё бледной. Но цвета понемногу возвращались на её щёки под лучами солнца.

— Я лишь накажу сама себя, если просплю такой хороший день.

— Почему ты всегда?..

Его беспокоило, что, хотя её жизнь была спасена теплом сожжённых статуэток Чёрной Матери, у неё началась лихорадка, и несколько дней её мучили кошмары. Теперь лихорадка наконец-то прошла, но пройдёт ещё немало времени, прежде чем она совсем выздоровеет.

— И ещё у меня есть работа, не так ли? Я не могу позволить себе просто киснуть, — сказала Миюри, глядя куда-то вдаль, будто за море.

Сила волчицы была необходима для плана, придуманного Коулом. В конце концов, он был просто слабым юношей.

— Как мама вырыла воду для папы, я выкопаю камни для брата.

Волчий нос и когти. Вместе они могут найти жилы для новых копей на островах, которые, как считалось, уже истощены. Гагат может появиться здесь снова. Тогда они предложат кое-что архиепископу.

Статуэтки Святой Матери это части тела той, которая спустилась на землю, чтобы спасти этот остров. Если верующие будут всегда держать её изваяние рядом, оно даст им своё благословение и поможет в будущем. Более того, мир в настоящее время сомневается в том, что есть праведная вера. Кто бы не хотел быть на стороне праведной веры? Сколько тех, кто хотел бы выбрать именно праведную веру? Не будет ли реликвия, связанная с настоящим чудом, намного дороже целой горы золота?

Члены Альянса Рувик каждый день приходили в порт Цезон и покидали его. Осень вырежет изваяния Святой Матери из добытого гагата, чтобы продать их за высокую цену как реликвии. Райхер может позаботиться о переговорах по продаже. В легендах алхимики могли превратить свинец в золото, но вера сможет превратить в золото уголь. Коул придумал всё это и сказал Осени одной снежной ночью, что острова могут продержаться ещё немного дольше.

Коул был слишком ограничен в том, что не связано с верой, и если бы он действительно пожертвовал собой, всё равно бы не знал, где или как толкать дело вперёд. Но пока дорога, по которой он уже так много прошёл, направлялась в будущее, именно с верой он мог прийти к компромиссу, идя к своему месту в мире.

Сам Осень показал ему, что, если искренне молиться, Бог простит любые совершённые им грехи. У него не было выбора, кроме как молиться больше, чем когда-либо прежде. Если молитва способна принести кому-то спасение, значит, вера — это не то, что нужно выбросить.

— Кит размером с гору... Сколь преувеличенные истории я бы ни слышала в Ньоххире, они ничто по сравнению с этим, — хихикнула Миюри.

В конце концов, истории придумывали люди, и если Бог действительно создал этот мир, то было бы разумно ждать от действительности большего впечатления.

— Сейчас иди внутрь, тебе надо поскорей вернуться к огню.

Хотя погода была отличной, воздух оставался пока холодным. Коул положил руку ей на плечо, чтобы отвести в дом. Тогда она заговорила снова.

— История о ките тоже звучит фальшиво, но я до сих пор не могу поверить, что ты, наконец, решился, брат, — вдруг сказала Миюри и, ухмыльнувшись, прильнула к нему.

Коул невольно отстранился, словно пытаясь сбежать, но её окаменевшее лицо пресекло его движение.

— Сколько тебе можно говорить? Ты неправильно поняла, — возмутился он, но Миюри только теснее прижалась к нему.

— Неправильно поняла? Что значит "неправильно поняла"? Несмотря на то, как ужасно ты обошёлся со мной, я без колебаний прыгнула в море за тобой, а потом обратилась в дух, чтобы броситься к тебе на помощь. Так скажи мне, какое "неправильно поняла" я сделала?

Всё, что она упомянула, ложилось на него долгом благодарности, который ему никогда не погасить, либо ошибкой, которую он никогда не смог бы компенсировать. Но у него не было выбора, кроме как продолжать говорить ей, что то, о чём она говорила, она, конечно, неправильно поняла.

— Это было... Это было потому, что я знал, что больше не осталось того, что ещё могло гореть, чтобы согревать тебя, пока не пройдёт метель. Тебя не научили этому в Ньоххире? Это то, что нужно делать, когда кто-то упал зимой в реку и его нечем согреть. Это ещё можно назвать мудростью тех, кто часто путешествует в холодных странах. Это нормально.

В своём рассуждении он настаивал на том, что она недостаточно знает. Чтобы показать, что он совсем не обманывал её, он выпрямился, выпятив грудь. Миюри посмотрела на него и наклонила голову, не отрывая от него подозрительным взглядом. Она может уколоть его в любой момент. Он приготовился, и тут вдруг появились её волчьи уши и хвост.

— Может быть, нам стоит спросить других людей, сочтут ли они, что я неправильно поняла? — осведомилась она, так спокойно улыбаясь, будто ему не на что злиться.

Но он в том случае действовал от чистого сердца. Только желая добра. Он был уверен в этом. Миюри это знала. Она знала, но старательно не замечала.

— Я помню это действии-и-ительно хорошо.

Эта уже большая девочка пожала плечами и смущённо схватилась за щёки.

Той ночью Коул разделся, чтобы согреть Миюри своим теплом. Это правда, которую даже путешественники знали, лучший способ согреть другого — согреть теплом своего тела, и нечего здесь стыдиться. Однако Миюри тогда вдруг очнулась и, сразу поняв, в какой ситуации она оказалась, спросила: Теперь я твоя жена, брат?

Было много причин, почему он не мог смотреть прямо в её сверкающие глаза.

— Когда будешь писать следующее письмо папе, обязательно включи это в него, хорошо? Брат и я, обнажённые, под одним одея... У-у-у-уххх!

Она потёрла затылок, не переставая улыбаться.

— Но это правда, что ты стал настолько лучше, что я была бы счастлива стать твоей невестой.

Его нехороший взгляд не возымел на Миюри никакого воздействия.

— Я ничего не мог сделать. Я был бессилен с момента, когда мы ступили на эту землю.

— В самом деле?

— Да. Я не смог защитить тебя, и то, что я предложил Осени, не более чем детская игра. Достаточно вероятно, что это сработать только на какое-то время.

Но Миюри продолжала улыбаться.

— Это верно, но, по крайней мере, из того, что я слышала, думаю, это место может стать немного счастливее. Этого может быть недостаточно для тебя, но... как это сказать?

Она закрыла глаза, словно прислушивалась к голосу ветра.

— Это полностью отличается от того, что делал этот старый бородач. И, знаешь, это пахнет тобой.

— Пахнет мной?..

— Точно. Это пахнет барашком, который видит только половину мира.

Он на мгновение подумал, что она смеётся над ним, но Миюри открыла глаза и в упор посмотрела на него.

— Ты искал не способ преодолеть трудности, а путь, что приведёт людей к умножению счастья. Даже если что-то совсем маленькое, даже если все думают, что ты не можешь это сделать, ты всё равно веришь в теплоту солнца и просто делаешь это. Это как сияние. У тебя очень упрямый склад ума, верящего, что мир — это не какая-то там огромная бесплодная пустыня, и всё станет лучше, если все будут работать вместе. Вот так это пахнет.

Она с восхищением смотрела на него своими ясными, безоблачными глазами. То, на что она указала, было хорошей стороной его способности видеть только половину мира.

— Ты действительно несколько раз терпел неудачу, но, в конце концов, ты подумал о другом пути, разве нет? Даже я бы признала трудность пути и сбежала, поджав хвост, если бы меня столько раз побили. Но ты даже подумал о помощи многим другим людям, а не только мне.

Коул действительно был готов сдаться. Он мог проглотить свои замыслы, и ждать, пока Миюри очнётся. Но он этого не сделал. Он не смог. Это можно назвать верой, но это также можно назвать неуклюжестью. Он даже подумал, что это было немного глупо.

Его голос застрял в горле, но не потому, что не мог придумать, чем возразить.

Продолжая смотреть на него, Миюри хихикнула и схватила его за руку.

— Брат?

Коул не думал, что она хочет дразнить его. Миюри говорила тихо, и хотя на её лице было озорное выражение, он мог сказать, что она собиралась сказать что-то важное.

Вдали разбитую лодку вынесло на соседний остров.

Коул некоторое время следил за ней, потом сдался и повернулся лицом к Миюри.

— В чём дело?

Её волчьи уши и хвост такого же странного серебристо-пепельного цвета, что и её волосы, покачивались под лёгким ветерком, когда она говорила.

— Ты возьмёшь меня с собой в своё следующее путешествие?

Он никогда не найдёт в Писании фразы, содержащей столько разных толкований.

Так случилось, что столько противоречивых чувств внутри Миюри било единым ключом и ударило в её руку, взявшуюся за его ладонь. На этой земле не было метода разделить их все.

Но чтобы знать, что за кусок хлеба ему достался, чтобы сделать её счастливой, ему нужно было только взглянуть на свои руки.

— Пока ты будешь хорошей девочкой.

Миюри пожала плечами и сощурилась.

— Отлично.

Её острые клыки мелькнули перед ним, когда она улыбнулась. Она стояла рядом, и Коул, обняв её за плечи, повернулся к огню внутри здания.

Пушистый хвост Миюри игриво наткнулся на его ногу.

Небо было голубым, а море спокойным.

Он всё ещё не знал, существует ли Бог, но знал, что истина была здесь.