Волчица и пергамент. Том 2

Быстрее, чем можно было подумать, тот, кто был за его спиной, глубоко вдохнул. Коул немедленно протянул руку, схватил несгоревший кусок ветки и ткнул его в угли. Через мгновенье сильный порыв ветра, подобный тем, что он ощутил на палубе, пронёсся из-за его спины и разжёг огонь, почти сразу загорелся и гагат.

— Здесь становится дымно, — сказал Осень и протянул свою нелепо большую руку к окну.

Каменная стена крошилась под рукой, будто глина, и чёрный дым стал уходить в расширившееся окно. Он ненадолго отошёл в другую комнату и вскоре вернулся. Его рука протянулась над Коулом и раскрошила над огнём большой кусок гагата, при этом он снова вздохнул. Маленький огонь тут же разгорелся, дав столько жара, что Коул ощутил, как ему обжигает кожу.

— Я... — заговорил Осень, садясь с тихим стуком. — Я не знал, что делать.

Коул повернулся, тело монаха не уменьшилось, но он весь как-то весь высох и, горбясь, растерянно глядел на изваяния Святой Матери, разбросанные по полу.

— Люди размножаются. Они размножаются не задумываясь. Они распространяются, зная, что это уничтожит их. Я никогда не знал, почему она отказалась от своей жизни ради таких людей.

Он коснулся головы Чёрной Матери концом пальца, будто гладя её.

— Ты... — начал Коул и должен был глотнуть, чтобы продолжить. — Ты не человек. Как и Мать.

Глаза Осени медленно переместились на него, они выглядели странно покорными. Его слишком почерневшие глаза были явно не человеческими, но они очень человечно выражали его желание рассказать кому-то правду.

— Давным-давно мне поклонялись как морскому дракону.

Он сгорбился ещё сильнее, словно сверженный монарх.

— Люди называли его китом.

Огромное тело, достаточно большое, чтобы остановить поток лавы, и чудо на корабле, о котором рассказал Йосеф. История тушения огня волной на горящем судне. И, наконец, удивительное изобилие рыбы. Всё аккуратно связалось одной нитью. Понятно, что Миюри не могла вынюхать его истинную форму. В конце концов, она раньше не нюхала моря.

— Уже и не припомню, была ли она мне роднёй по крови или другом. У неё должно было быть имя, но я не могу вспомнить. Она так давно отправилась путешествовать. Сначала я не возражал, но вдруг затосковал и начал искать. Когда я наконец нашёл её, она уже стала пеплом.

Рыбная ловля пошла на подъём, когда Мать добровольно пожертвовала своим телом и спасла город, точно так же поля вокруг Реноза много лет приносили хорошие урожаи, когда оттуда ушла Хоруо Пшеничный Хвост. Байка рыбаков оказалась правдой. Дракон когда-то жил на дне моря.

— Я не мог понять. Люди — глупые создания. Предоставь их самим себе, и они быстро уничтожат себя. Но я знал, что должна была быть причина, по которой она отдала свою жизнь ради их спасения.

— Так ты решил поддерживать острова ради этого?

Осень уже хотел кивнуть, но передумал.

— Нет. Если не будет островитян, люди забудут. И я решил наставлять здесь людей, чтобы память передавалась от одного к другому. Поэтому они не забывают.

Наставлять людей. Эти слова было нелегко воспринять, но Осень продолжал.

— Море обширно и глубоко. Я мог бы плавать в воде вечно, думая, что она где-то там. Я думал, что смогу увидеть её в любое время.

Одиночество Осени состояло именно в этом.

— Был бы я единственным, кто помнит, однажды я мог бы принять всё за сон. Мог бы подумать, что всегда был один, с самого начала. Какая страшная мысль. Океаны бездонны. Полный покой.

Коул не мог сказать, что понимает боль живущих вечно, но он видел их, когда они страдали, проходя через это.

— Кажется, однако, я действительно желал чего-то другого. Теперь я это понимаю.

Осень посмотрел на руки Коула.

— Даже на краю жизни эта волчица показалась, чтобы спасти тебя. Тогда... Тогда почему, во время его смерти, она не появилась передо мной?

Одинокий монах, еле сдерживая слёзы, сжимал изваяние Чёрной Матери в руке.

— Я знал, чтобы поддерживать эти острова, мне придётся продлевать человеческие страдания. Но это было не для того, чтобы они сохраняли её имя. Было бы это всё, нашёлся бы другой путь. В итоге, я всё смотрел на страдания людей, потому что...

Осень вздохнул.

— Это не что иное, как ревность. Я ревновал, потому что знал, что, умирая, она думала не обо мне, а о людях острова...

Коул не мог над этим смеяться и не мог его винить. Осень мог не найти другого друга, кроме Чёрной Матери в бесконечно широком, бездонном море. Коул не мог сказать, что полностью понимает степень такого одиночества. Но он знал Миюри, бессильно смотревшую на карту мира. Он был лишь свидетелем бессилия тех, кто знал, что им нет места в этом огромном мире. Желание Осени молиться своему единственному другу было довольно скромным. И Коул научился тому, что есть много способов смотреть на явления.

— Пусть это и было ревностью, ты на самом деле поддерживал эти острова. Есть те, кого ты спас, и есть многие, кто благодарен тебе.

Осень в первый раз улыбнулся.

— Я не ждал приятных слов. Вот ведь глупец.

Он казался удивлённым.

— Но раньше всего остального я должен сказать, — продолжая держать Миюри, Коул посмотрел на Осень, — что я очень благодарен тебе за наше спасение.

Они не случайно всплыли здесь. Это Осень спас их. Каждый раз, когда люди бросали свои изваяния Чёрной Матери в море, сталкиваясь с бедами на воде, он следовал за запахом и бросался спасать их. Коул не мог себе представить, что всё это всего лишь из ревности, как он утверждал. Сам он это понимал иначе — Осень делал всё что мог, чтобы защитить землю, которую когда-то спас его друг.

— Это лишь прихоть, — тихо произнёс Осень с горькой улыбкой на лице, он словно сдерживал кашель. — Это могла быть лишь прихоть, но я рад, что делал это. Я не понял, что она не была человеком. Или, возможно, это была рука Божья.

Осень сказал такие слова, что даже самые выдающиеся ученые-богословы не знали бы, как на них должен был ответить человек.

— Я нашёл, кем я должен быть на самом деле, благодаря этой волчице.

И он взял в руки изваяние Божьей Матери и скормил её огню. Это походило на прощание.

— Я вернусь в глубины океаны и забуду всё. Люди тоже все забудут. Какие странные существа. Они могут проглотить боли и грусти куда больше, чем в них может поместиться, — сказал он, кивнув, как монах. — Возможно, это и есть вера. У нас такой нет.

Он медленно поднялся. Казалось, он идёт немного прогуляться.

— Можешь использовать всё, чтобы поддерживать огонь. Когда метель кончится, кто-нибудь придёт и отвезёт вас на своей лодке.

— Ты уходишь?..

— Что мне ещё здесь делать? Я не могу спасти это место. Я на самом деле не мог спасти Чёрную Мать. Если бы она не отдала жизнь, скорее всего, мучения здесь давно бы закончились.

Так оно и было. Но что правильно, а что нет? У каждого свои причины и свои суждения. Каждое из них по-своему справедливо, но почему-то, собранные вместе, они уже не сходились. Без Осени эти острова уже не смогут поддерживать себя, их ждёт опустошение и вымирание. Никому не придётся страдать после этого. Может, это и есть спасение само по себе.

— Мои переговоры, столь не понравившиеся тебе, поддержат острова на короткое время. Умные люди уйдут. А это всё для тех, кто не сумеет.

А может, подумал Коул, Осень, наконец, нашёл способ переселить островитян с этой земли путём сделки по продаже рабов. Коул полагал, что даже в далёкой стране, в разлуке со своими семьями, они будут куда благополучнее, чем оставшись здесь. Он не думал, что это так уж безрассудно. Он и сам пытался сделать это с Райхером.

— Без меня они не смогут вести переговоры. Тогда всё будет в пользу твоего Уинфилда, — но он почему-то не казался слишком счастливым. — Если бы только золото появилось на самом острове... Это решило бы всё.

Он знал, что такого подходящего чуда никогда не случится. Был уровень, до которого могла являть чудеса сама Чёрная Мать. Воплощения жили намного дольше людей и по сравнению со смертными они, казалось, обладали непревзойдённой силой. Но существовало слишком много того, что превосходило эту силу.

Хоро, мама Миюри, также предупреждала её об этом — не слишком полагайся на свои клыки и когти, ими можно решить лишь какую-то часть проблем. Осень использовал свои силы, учитывая законы человеческого мира, поэтому всё здесь держалось устойчиво. В этом смысле он поддерживал эти земли хорошо. И в итоге никого не спас. Ни намёка на какое-то улучшение. Какой ужасный конец.

Осень вышел, но через мгновенье он просунул голову внутрь.

— А, да, — он отодвинул акулью шкуру на входе и вошёл. — Я возьму одну с собой. Даже если я забуду всё это, я могу вспомнить самое важное, посмотрев на неё.

Он поднял изваяние Чёрной Матери, затем склонил голову.

— Странное дело. Здесь это дороже золота.

И воплощение кита ушло, а чёрный дым вздулся над разыгравшимся пламенем, будто провожая хозяина монастыря. Одежда Коула просохла, тепло понемногу возвращалось и в тело Миюри.

В словах Осени была глубина.

В данный момент, не приходилось сомневаться, что гагат был гораздо дороже золота для Коула. Он спасал жизнь Миюри. Коул хотел бы рассказать о случившемся, как о чуде Чёрной Матери — и это действительно произошло! Кого заботило, что это останки сгоревшего когда-то воплощения кита? Вряд ли стоило задумываться, кит или не кит был тем, кто мог войти в написанное людьми священное Писание. Было важно, чтобы люди узнали и поверили, что с ними действительно произошло чудо. Самое важное, чтобы они были спасены.

— Тогда?

Он смотрел на изваяние Чёрной Матери в своей руке. Колышущийся огонь освещал нежное выражение её лица. Освещённая таким сильным светом, она сверкнула, будто действительно стала золотой. Нет, что же это...

Она в самом стала золотом в его руках!

Когда ему пришло в голову, что может найтись способ спасти жителей островов, он забылся и попытался встать, чуть не уронив голову Миюри. Это заставило вернуться к действительности, он ощутил горечь во рту.

Он был человеком без особой глубины, прочёл какие-то книги, был одержим богословием в своей маленькой деревне горячих источников Ньоххире, а затем решил, что знает всё необходимое в вопросах веры. Все действия, которые он так старательно обдумывал и предпринимал, обернулись невежественными, бесплодными усилиями. И когда ему открылась ошибочность и иллюзорность осознания действительности, он испугался и остановился.

Эти места как-то направлялись к развитию благодаря такой личности, как Осень, благодаря его управлению. И было достаточно странно думать, что идеи чужаков решат, куда двигаться жителям этой земли. Коулу хотелось сделать вид, что он ничего не знает, и просто отогреть Миюри. Затем, когда она проснётся, он сможет радоваться, что ей лучше, принимая это как своё достижение.

— Но... — пробормотал он и посмотрел на Миюри.

На самом краю своей жизни она явила ему чудо. Девушка, которая хотела произвести на него впечатление, а он был глупцом, лишь становившимся старше и старше. Если он не сможет проявить хоть немного отваги для неё сейчас, ему будет слишком стыдно встретиться с ней глазами, когда она очнётся. Даже если она не заметит, он сам не сможет простить себя, он сделает её прыжок к нему в холодное, мрачное море бессмысленным.

Должно было найтись что-то, что мог сделать даже её бесполезный старший брат. Должен найтись способ жить так, чтобы она не смеялась над ним. Как бы глупо это ни было, он обязан сохранить веру, что мир может стать лучше. Коул погладил её по голове, провёл пальцами по её волосам и мягко положил её на пол.

— Я скоро вернусь.

Он поднялся и вышел в другую комнату. Затем перешагнул через статуэтки Святой Матери, разбросанные по полу, и отодвинул акулью шкуру. Ветер и снег тут же ворвались в щель, мороз немедленно ударил в его лицо.

Коул прикрыл глаза и решительно направился к причалу.

— Владыка Осень! — изо всех сил прокричал он, подойдя к воде.

Ветер заглушал все звуки, тьма властвовала над морем.

— Есть что-то, что тебе нужно?

Это была уже не тьма. Коул не мог сказать, откуда донёсся голос. Он посмотрел налево, направо, вверх и не сумел различить, где начиналось и заканчивалось массивное тело. Пока он боролся с потрясением, тьма заговорила:

— Если тебе не нужно чего-то, я исчезну.

— П-прошу, подожди! — крикнул он и отчаянным усилием привёл мысли в порядок. — Золото пойдёт с островов.

— Что?

— Золото пойдёт с островов. Нет... — он поднял руку, в которой сжимал изваяние Чёрной Матери. — Мы обратим это в золото.

Такое возможно, если произойдёт чудо. Да.

Им просто необходимо чудо, чтобы это произошло.

Но правдой оставалось, что одного чуда будет мало. Легко создавать то, что можно было назвать чудом, если одолжить силу не-человека, но это было бы не более чем временной мерой, если не предусмотреть всё заранее. Большие клыки и когти нечеловеческого происхождения, в конце концов, были силой, скорее, для древних легенд. Было лишь что-то, чего они могли достичь в этом новом человеческом мире. Чтобы спасти людей целой земли, необходимо было всё организовывать по законам человеческого мира.

Задача состояла в том, чтобы использовать чудо Осени для разрешения проблем островитян. Бесспорно, это было лучшим решением, к которому он пришёл, раздумывая на свой лад. Коул думал, что чудо действительно сработает. Но, исходя из своей собственной веры, Коул думал, что если чудеса будут тем, что даст тот или иной повод улыбаться, они дадут гораздо больше возможностей для деятельности в мире людей. Он вывел это из своего путешествия с хозяином-торговцем Лоуренсом и из бесед с богословами, собравшими себе богатые коллекции выводов из слов Священного Писания.

Он должен суметь создать новый свет, сложив всё, что у него было в руках.

— С твоей силой это возможно, — Коул уловил молчаливое удивление со стороны тьмы. — Мы должны суметь вернуть улыбки этой земле, используя силу каждого, кто связан с этими островами.

Осень помолчал, затем медленно переспросил:

— Правда?

Коул не мог быть уверен, что все пойдёт хорошо, он собирался не вполне чистым способом воспользоваться настоящим чудом ради создания устойчивого положения дел. Какие бы оправдания он ни нашёл, задуманное противоречило тому, как должен действовать добросовестный последователь Священного Писания.

Но он уже думал об этом в этой святыне из лавы. Вера не была праведной или ложной. Важно, будет ли верен результат, и тут он мог уверенно сказать, что возвращение людей, проданных в рабство, их семьям не могло быть неправильным. А потом, даже если бы его стали презирать все священнослужители мира, Миюри, по крайней мере, ему улыбнётся.

— Правда.

Если не удастся, думал он, Осень может съесть его или утащить на дно океана. Но Коул уже один раз умер и не боялся больше.

— Правда, — повторил он, и сразу нахлынула невероятно большая волна, а когда она опала, на краю пристани стоял Осень.