Черная хризантема. Часть первая

ЧЕРНАЯ ХРИЗАНТЕМА

ПРОЛОГ

Швейцария. 23 марта 1938 года.

День медленно умирал. Мертвенно-красное предзакатное солнце неотвратимо проваливалось в мрачные бездонные долины на западе. Вершины заснеженных гор еще полыхали солнечными отблесками, но из ущелий уже поднимались сумерки. Неспешно, но неумолимо они ползли вверх по склонам и под их натиском алеющие снега отступали, съеживались, погружаясь во тьму, во мрак...

— Сколько? — выдохнул Генри Детердинг.

Он сидел в мягком кресле у огромного полукруглого окна и наблюдал за тем, как тьма убивает свет.

Доктор Йозеф Шварц, пухлый коротышка в белом халате, стоявший возле кресла в нерешительности замялся.

— Нельзя ничего сказать с полной определенностью сэр, — тщательно подбирая слова, проговорил он, — Показатели конечно неутешительные все так, но науке известны случаи...

— Сколько? — резко бросил Детердинг.

Он не смотрел на доктора, его взгляд был прикован к языкам ночного мрака, что поднимались из ущелий и пожирали день.

— Год, — ответил доктор Шварц и после краткой паузы решившись, добавил, — В лучшем случае.

Детердинг медленно опустил голову, извлек из роскошного халата дорогую гаванскую сигару и, щелкнув зажигалкой, затянулся.

Доктор Шварц испуганно округлил глаза.

— Но сэр!..

— Вы свободны доктор, — коротко отрезал Детердинг, не поворачивая головы, — я вас больше не задерживаю!

Махнув рукой, он дал понять, что доктор больше его не интересует.

Почтительно поклонившись, Шварц спешно удалился.

Генри Детердинг остался один, наедине с окном своей виллы, за которым умирал день. Умирал вместе с ним.

Да, он, Генри Вильгельм Август Детердинг, рыцарь-командор Ордена Британской Империи, некогда полновластный хозяин англо-голландской нефтяной компании 'Ройял Датч Шелл' и поныне один из богатейших людей земного шара, в чьих силах было обрушивать и назначать правительства, управлять целыми государствами и империями, повелевать миллионами людей, он умирал. Умирал как простой смертный. И все деньги все сокровища мира были не в состоянии уберечь его от неминуемого и скорого конца.

Сын капитана торгового флота, рано оставшийся без отца, начинавший свою блистательную карьеру с простого младшего клерка в богом забытой дыре на Суматре, он вознесся к самым вершинам финансового Олимпа. Благодаря своему уму, своей энергии, своей воле и дьявольскому везению он стал одним из могущественнейших людей планеты, одним из вершителей судеб мира. И пусть два года назад под давлением общественного мнения он был вынужден уйти в отставку с поста председателя правления 'Ройял Датч Шелл', пусть, плебсу иногда надо было бросать кость. Это ничего не меняло, он по-прежнему оставался, на вершине мира, недосягаемо возвышаясь над презренной чернью. И хотя ему уже перевалило за семьдесят, он еще был полон сил, полон энергии, полон жизни. Он повелевал, он запугивал, он подкупал, он манипулировал людьми, он был хозяином мира...

...И он умирал.

Приговор прозвучал. Врачи оборвали его прекрасную жизнь, его блистательную карьеру одним простым коротким и страшным словом имя, которому СМЕРТЬ!

Все смертно, все умирает. Умирает день, за окном, растворяясь в сумерках. Мрак поглотит все. Ночь опустится на мир. Затем ночь отступит и над землей воссияет новое утро и новый день. Но, то будет другой день, новый, новорожденный, а этот день умирает навсегда, обреченный он канет во мрак, из которого нет возврата...

...Как и он Генри Детердинг.

Скоро, скоро он уйдет туда, откуда не возвращаются. Туда куда ушли многие из тех, кого он знал, кого любил, с кем был дружен. Его первая жена Катарина, его учитель и наставник Август Кесслер, его друг маршал Франции и Польши Фердинанд Фош, генерал рейхсвера Макс Гофман, ас шпионажа Сидней Рейли, неистовый эсер-террорист Борис Савинков...

Они ушли, и он последует за ними...

В неизвестность...

Во мрак...

Черт побери!!! Неужели он становится сентиментален!?

Затянувшись, Детердинг внезапно почувствовал, как мелко, и противно дрожат его руки.

И неужели ему страшно?

Да! Да, черт побери! Ему страшно! Невероятно страшно! До ужаса страшно! Так страшно как не было еще никогда в жизни! Он прожил семь десятков лет и не собирался умирать. Он всегда чувствовал себя так, словно собирался жить вечно! Но ничто и никто не живет вечно. А власть и деньги создали у него иллюзию бессмертия...

И вот он умирает.

Он умрет, он станет гнилью, грудой костей, кормом для червей...

Он станет ничем, он станет грудой разложившейся плоти...

Тьма, тьма поглотит его, и он никогда уже не вернется в этот чудный прекрасный мир полный радости, полный упоением власти и могущества, полный красивых женщин, полный чувственных наслаждений, полный борьбы...

Да! Да борьбы! Борьбы, где гибнет слабый и выживает сильнейший. И нет в борьбе сладостней ощущения, когда, карабкаясь наверх, чувствуешь, как хрустят под твоими ногами черепа неудачников обреченных самой природой и историей на смерть и забвение! И пусть все это не буквально, а в переносном смысле (не всегда дамы и господа, не всегда) чувства которые испытываешь при этом незабываемые.

Неужели он больше никогда не испытает звериного торжества победителя, попирающего ногами труп поверженного врага? Неужели этого больше никогда не будет? Неужели он уйдет просто так?

Он всегда боролся, всю свою сознательную жизнь. Боролся за деньги, за власть, за красивых женщин. Но стержневым делом всей своей жизни он считал борьбу с главным вселенским злом в его понимании, с коммунизмом, с большевиками с Советским Союзом, борьбу не на жизнь, а на смерть. Он вел эту непримиримую борьбу уже двадцать лет, не успокаиваясь ни на мгновение, не жалея ни сил, ни средств. И не было ни одного мало-мальски серьезного заговора против Страны Советов, в котором он не был бы замешан. Он помогал 'белым' и националистам всех мастей от 'петлюровцев' до басмачей. Он помогал и полякам, и финнам и китайцам в их борьбе с большевиками. Он использовал все свое могущество, все свое влияние, все свои деньги в Англии, Франции, Германии, Японии Соединенных Штатах, чтобы помешать налаживанию добрососедских отношений с СССР. Ну а когда к власти в Германии шли нацисты он приложил максимум усилий что бы привести их власти и после того как Гитлер стал рейхсканцлером он пролил над возрожденным Третьим Рейхом настоящий золотой дождь...

Да многого он добился, но и многое ему не удалось, и многое и многих он потерял. Потерял имущество, нефтяные концессии, золото, потерял многих друзей и соратников, Савинкова, Рейли, Гофмана. И самое главное ему так и не удалось устроить большую войну, о которой он мечтал, начиная с 18-го года, которая бы похоронила, уничтожила, стерла с лица земли эту поганую Совдепию.

А сколько усилий он приложил в свое время. И ведь почти получилось в 27-ом и 34-ом. Но именно что почти, войны не случилось, и тогда Советы уцелели.

Да есть фюрер, Адольф Гитлер и есть Третий Рейх. Он и помогал и помогает нацистам единственно для того что бы они огнем и мечом очистили мир от заразы именуемой коммунизмом. Он верил в гений фюрера и верил в мощь вермахта. Гитлер еще молод, как политик, полон сил, полон звериной энергии, это не старик вроде Фоша или Пилсудского у него должно получиться. И у него получиться! Он сметет СССР! Он уже начал свой поход. Ведь Австрия — это только начало! Начало великого пути...

...Конца, которого он не увидит.

Он умрет, его не станет, его поглотит тьма, он станет тьмой...

Совсем как день уже умерший за окном. Ночь убила остатки света на вершинах гор, тьма окутала горные вершины и заползла в комнату за спиной Детердинга...

Тьма идет... Тьма пришла за ним... Тьма заберет его...

Но он не уйдет так просто... Не уйдет...

— Включить свет сэр?

— Да конечно, — ответил Генри Детердинг, не поворачивая головы и ничуть не обеспокоившись внезапным появлением нового лица.

Щелкнул выключатель и яркий свет залил комнату. Тьма съежилась и отпрянула, сгустившись за окнами, став еще гуще, еще неотвратимее.

Высокий стройный красивый светловолосый мужчина возрастом между тридцатью пятью и сорока, в хорошем темно-сером костюме сделал несколько шагов по направлению к Генри Детердингу и остановился позади кресла.

— Вы просили меня сразу зайти после того как доктор уйдет от вас, сэр, — сказал вошедший.

— Я помню, — кивнул Детердинг, — Проходи Герман, присаживайся.

Герман Таубе, помощник и доверенное лицо нефтяного короля взял от стены стул и, поставив его возле кресла, сел справа от Детердинга выжидательно глядя на своего патрона.

Выпустив клуб дыма, Детердинг повернул голову к Таубе.

Герман Таубе, тридцать шесть лет, один из ближайших помощников, немец по национальности, доверенное лицо, агент и личный шпион Детердинга, мастер по всякого рода полу законным и откровенно незаконным делишкам. Детердинг впервые познакомился с ним в далеком уже 25-ом году, когда молодой бойкий журналист Герман Таубе работал на полуподпольную германскую организацию 'Консул' ставившую цель возрождение великой Германии и реванш за поражение в Мировой Войне. Серьезные были господа, хотя и романтики неисправимые, истово верили в чудо, которое спасет Германию, на этом собственно тогда и погорели. После краха 'Консула' в том же 25-ом году, громкая и откровенно дурацкая случилась тогда история, Таубе перешел на службу к Детердингу, несколько раз отличился и в 34-ом стал агентом и личным шпионом нефтяного магната, сменив на этой почетной и опасной должности Джорджа Белла...

Детердингу взгрустнулось немного, как и всегда, когда он вспоминал о Джордже Белле.

Ах, Джордж, Джордж, славный верный Джордж. Ему можно было доверить многое, и Детердинг искренне сожалел о том, что Белл больше не работает на него. Джордж, Джордж, дружище Джордж, ну кто, во имя всего святого кто просил тебя тогда в 34-ом затевать собственную игру, да еще втайне от хозяина? Кто? Детердинг не терпел, когда что-либо проворачивалось без его ведома, у него за спиной, не прощал этого даже самым близким людям. Пришлось убрать старину Джорджа. Все прошло просто идеально. 30-го июля 1934 года, в 'Ночь длинных ножей' в Германии резали многих. Одной из 'случайных' жертв 'неизвестных боевиков' и стал Джордж Белл. Детердинг лично отдал приказ о ликвидации Белла, но и спустя почти четыре года нефтяной король сожалел о том, что Джорджа Белла больше нет рядом.

Эх, старина Джордж, сколько дел они сделали вместе...

Но не слишком ли сентиментальным он становиться?!

Пора вернуться из мира воспоминаний в день сегодняшний, из грез на грешную землю.

Детердинг затянулся.

— Я умираю Герман.

Лицо Таубе слегка подернулось.

— Все так серьезно сэр?

— У меня аневризма, — Детердинг хлопнул себя по груди, — Рифмуется с коммунизмом и такая же мерзость.

— И ничего нельзя поделать?

— Ничего. Эти чертовы врачи, сказали, что ничего уже нельзя поделать. Ни-че-го! Так что я приговорен Герман, приговорен.

— Мне очень жаль сэр.

Детердинг махнул рукой.

— Пустое Герман, глупо сожалеть о том, что неизбежно и уж тем более противиться этому.

— И сколько вам осталось?

— Если верить доктору Шварцу, а я ему верю, что-то около года. Так что Герман мой день рождения в следующем месяце будет последним в моей жизни. Последним! — Детердинг взмахнул рукой, — Ну а что Герман может гульнуть напоследок, устроить праздник, пригласить побольше гостей, детишек из какого-нибудь приюта, заняться благотворительностью...

Герман закашлялся, стараясь скрыть смех.

Детердинг удивленно посмотрел на своего помощника.

— Я сказал что-то смешное Герман?

— Простите сэр, но я представил вас занимающимся благотворительностью и ничего не смог с собой поделать...

— По-твоему это смешно?

Таубе смутился.

— Еще раз прошу прощения сэр.

— Не извиняйся, это действительно смешно, мне заниматься благотворительностью. Не стоит смешить бога в преддверии вечности.

Детердинг поглядел за окно, где сгустился мрак.

— Хотя гульнуть напоследок это неплохая идея. Как думаешь? Может развестись с Лидией и жениться в третий раз, ну скажем на моей секретарше на Шарлотте... А? Ведь хороша чертовка и в постели такое вытворяет! Или вообще не жениться, а набрать себе гарем из молоденьких цыпочек, сесть на яхту и пуститься в кругосветное путешествие, соря деньгами направо и налево, на зависть всем... Что скажешь?

Таубе иронично приподнял свои красиво очерченные брови.

— Вот за что люблю тебя Герман и ценю так это за то, что умеешь ты сказать многое, не сказав ни слова, — произнес Детердинг, усмехнувшись в усы, — И ты конечно совершенно прав. Стать султаном под конец жизни — это глупо. Пустая трата времени, денег и сил. А у меня нет времени на глупости. — Он немного помолчал, — Я уйду Герман, уйду, но уйду не просто так. Я оставлю после себя долгую память, и пусть это даже будет дьяволова память. Я никогда и ничего не забываю, и не прощаю, и я не могу умереть, не рассчитавшись с долгами, а кое-кто на этом свете задолжал мне очень и очень многое...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Токио. 15 июля 1938 года.

— Дамы и господа, пресс-конференция окончена. Благодарим за внимание. Всего вам хорошего.

Приятный женский голос за кадром повторил эту фразу дважды, на японском языке и на английском.

Молодцеватого вида черноволосый вихрастый мужчина с ухоженными усиками лет около сорока по виду или европеец, или американец в хорошем ладно сидящем костюме приветственно помахал журналистам в заде и в сопровождении нескольких мужчин в штатском, но с выправками как у военных спешно покинул конференц-зал токийского отеля 'Санно'.

— Ну что ж, — задумчиво молвил генерал-лейтенант Юко Кадасима, — Вот и послушали господина Люшкова.

Картинка телевизора, увеличенная с помощью линзы с водой, дернулась, по кинескопу пробежало что-то вроде снега, а вслед за этим по экрану заскользили девушки в национальных японских костюмах.

— Выключить? — спросил капитан Кодзо Танака.

Генерал Юко Кадасима кивнул.

Встав с низкого кресла, Танака выключил телевизор.

В этот момент хорошо было видно, как он гордится этим чудом современной техники стоящим в гостиной его загородного дома. И его можно было понять, далеко не каждый даже очень состоятельный житель Ямато, Страны Восходящего Солнца мог похвастаться личным телевизором. Капитан Танака благодаря богатству своей семьи мог позволить себе такую роскошь. Телевизор, настоящий телевизор, принимающий один единственный канал (у англичан в Лондоне, их целых два!) несколько часов в сутки. И не местный (что скрывать весьма плохого качества), и даже не американский, а новенький немецкий, последней модели, недавно привезенный из Германии. Было чем гордиться.

Генерал Кадасима едва заметно, иронично усмехнулся. Сам он был весьма и весьма консервативен, не очень-то и любил все эти нововведения от белых варваров, кроме тех, что необходимы для укрепления величия и мощи империи и армии что по сути одно и то же, считал телевидение дорогой (слишком дорогой) никчемной игрушкой и даже в кинотеатры ходил редко.