Книга 1. Целитель. Ваше Благородие

Последняя прода начинается ТУТ

Книга 1. Целитель. Ваше Благородие

Пролог

В крошечной малосемейке обычной питерской свечки-многоэтажки сегодня было не протолкнуться. На одиннадцати квадратах моей гостиной бродило вокруг праздничного стола целых девять человек из самых-самых.

— Алексей, ну сколько можно ждать! — раздался звонкий голос Мариночки.

— Уже бегу, — крикнул я, пытаясь захлопнуть дверцу старого холодильника, не рассыпав при этом винегрет с большой, но мелкой тарелки.

Трррр-р, тррррр-р. Раздалась трель дверного звонка, стоило мне оказаться в коридоре.

Хм, кого там еще ... Вроде, все в сборе. Скинув свою ношу оказавшемуся по близости Эдику, я подскочил к двери.

— Э-ээ? Вам кого?

На лестничной площадке стояла незнакомая тетка с потертой дерматиновой сумкой через плечо.

— Алексей Корнеев? — она подозрительно посмотрела на меня, словно Корнеевым я быть не мог в принципе.

— Он самый...

— Вам телеграмма. Получите и распишитесь.

— Телеграмма? — я на мгновение завис. Это такая хрень, напечатанная на бумажке? А нафига? Я думал, этот архаизм канул в небытие еще в прошлом веке.

Черкнув закорючку на подсунутом формуляре, я, наконец, заполучил в руки пожмаканное послание.

" С днем рожденья тчк Тебя ждут важные дела тчк Готовься тчк"

Ага, очень смешно. У меня что не день, то важные дела. Вон, даже юбилей праздновать после работы приходится, ибо...

— За тебя Леш, и твои золотые руки,— поднял рюмку Эдик. Хочу пожелать...

Громкая трель телефона, лежащего в кармане рубахи, прервала тост. Хм, шеф. Вроде, уже поздравлял сегодня. Извинившись взглядом, я принял вызов.

— Алексей, вечер добрый и еще раз с юбилеем, — послышалось из потрескивающего динамика. — Тут такое дело, кхм... ты еще не сильно много выпил? — очень оригинальный вопрос, учитывая только что прозвучавшее поздравление, но тревога в голосе Виктора Алексеевича отбила желание пошутить.

— Только за стол сели, а что?

— Значит, успел, — облегченно вздохнул он, — выезжай в отделение. Наши уже все на месте.

— Что случилось-то, Виктор Алексеевич, у меня тут гости...? — я с сожалением оглядел уставленный вкусностями стол, подозревая, что продегустировать все это мне, похоже, не судьба.

— Полтора часа назад под городом вылетел с трасы на обочину рейсовый автобус. Слава богу, без смертельных, но раненых много. Часть пострадавших, самых тяжелых, придется принять нам, как ближайшим, их уже везут. Я до последнего не хотел тебя дергать, все-таки юбилей. Но сейчас каждая пара рук на вес золота.

— Понял, выезжаю, — тяжело вздохнул я, подозрительно покосившись на высунувшийся из кармана край телеграммы.

— Куда? — на меня уставилось восемь пар глаз.

— Ребят, продолжайте без меня, — и заканчивайте, наверное, тоже, мысленно добавил я. — За городом маршрутка кувыркнулась, много пострадавших, шеф просил срочно приехать.

Выбежав в коридор, решив не тратить время на переодевание, сбросив домашние тапки, торопливо натянул туфли.

Черт, лифт, как обычно, не работает. И ладно, пешком даже быстрее. Всего-то шесть этажей. Выскочив из подъезда, невольно поежился. С нависающих надо головой тяжелых туч срывался моросящий дождь. Ничего, не сахарный. Уже добежав до стоянки, сообразил, что ключи с брелоком остались на тумбе в коридоре. Хорошо хоть телефон с собой.

— Эдик, там под зеркалом...

Надо еще было зонтик попросить сбросить. Хотя, все равно уже промок до нитки.

При виде меня, мокрого и взъерошенного, Ксюша, наша постовая сестричка, в притворном ужасе прикрыла ладошкой рот и сделала большие глаза.

— Представляешь, вот прямо из-под душа выдернули, — в шутку пожаловался я, — Такая у нас судьба, докторская? И колбаса у нас на бутерброде, кстати, тоже докторская.

Девушка хихикнула.

— Есть чем вытереться? А то, не дай бог, бабульку какую своим полуобнаженным торсом до инфаркта доведу.

— На, культурист, — пулей метнувшаяся в санитарную комнату девушка, снабдила меня чистым хэбэ изделием.

— Это двое твои, заявила Ольга Дмитриевна, заведующая приемным покоем, едва я переступил порог, протягивая карты первичного приема. — Остальные в операционных.

Заглянув в палату-приемник, обнаружил девушку лет двадцати пяти и мужчину в возрасте.

— Предварительный диагноз? — спросил я через дверь.

— Какой там диагноз, — донеслось из комнаты, отдали листы первичного осмотра, заполненные наспех, и умчались как наскипидаренные. У пациентки низковатое давление. Было 110 на 60.

Я еще раз взглянул на поступивших. Девушка лежала на боку, слегка подтянув ноги к животу. Мужчина пристроился на уголке кушетки. Приложив руку к груди, дышал он часто и поверхностно.

Похоже, у девушки внутреннее кровотечение, а у мужчины — перелом ребер, осложненный пневмо— или гемотораксом. Тут и анализов не надо, симптомы на лицо.

Для принятия решения понадобилось несколько секунд.

— Ольга Дмитриевна, пусть девочки держат давление пациентки на контроле, — попросил я.

Передислоцировав мужчину в смотровой кабинет, я достал из шкафа одноразовый троакар. Сама по себе, его травма не несет смертельной опасности. Но мужчина прижимал ладонью левую часть груди. А вот при такой локализации есть шанс очень грозного осложнения — тампонады сердца.

Попросив мужчину наклониться в противоположную сторону, я продезинфицировал кожу. Резким движением игла троакара пробила межреберное пространство. Сразу послышался свист выходящего воздуха. Слава богу, только его. Насадив отводящую трубку на торчащий конец девайса, я погрузил ее в банку с тут же запузырившейся жидкостью. Выдавливаемый расправляющимся легким воздух весело забулькал в таре.

Убедившись, что цианоз губ начал спадать, а дыхание стало боле глубоким и спокойным, я вернулся в приемную палату.

— Сто на пятьдесят, — отчиталась, держащая в руках электронный тонометр, девушка. — Думаешь кровотечение.

Тут и думать нечего. Где-то подтекает. Но где?

Пациентку к осмотру. Скомандовал я.

Засуетившиеся медсестрички помогли стянуть девушке легкий свитерок, оставив на теле лишь кружевной лифчик, скрывающий тугую грудь.

— Где болит?

Девушка приложила ладонь к левому подреберью.

Перевернув ее на спину, я ощупал живот, краем взгляда отмечая гематомы разного срока давности на красивом теле. Похоже, с семейным благополучием не сложилось. Странно. Живот мягкий и податливый, что не характерно для внутреннего кровотечения. Только на левом боку синел свежий кровоподтек.

— В операционную, — распорядился я и потопал в единственный оставшийся свободным операционный блок мыться.

Вначале меня удивило полное отсутствие следов кровяных сгустков в брюшной полости пациентки. Ну не может такого быть. Расширив разрез, я уставился на крупное набухшее, пульсирующее в такт сокращениям сердца образование. Хрена-се, никогда такого не видел. Обычно, селезенка лопается вместе с окружающей ее капсулой. В нашем случае, капсула каким-то чудом сохранила целостность, превратившись в растянутый, наполненный кровью резервуар. Повезло, одно не ловкое движение, и все это хозяйство опорожнилось в брюшную полость, прибавив мне работы по санации и сушке.

Быстро удалив поврежденный орган, я начал послойно ушивать операционную рану.

К тому времени, как я вернулся в приемный покой, мужчину уже забрали. Кто-то из коллег перехватил. Но осмотра дожидались два новых персонажа. К счастью, из шести доставшихся мне за ночь пациентов, критичных не оказалось. Там не менее освободился лишь к утру, пошатываясь от усталости. Считай — сутки на ногах.

— Я в ординаторскую. Пару часов вздремну, — сообщил я ворковавшим на посту пигалицам.

— Алексей Иговевич... — кто-то настойчиво теребил меня за плечо. Судя по часам, поспать удалось чуть больше часа.

— А... что..? — я пытался прогнать сонный туман из головы.

— Девушка умерла. Та, у которой разрыв селезенки был.

— Что?!! — меня словно ударом токам сбросило с дивана. — Как? Я же все осмотрел, давление стабилизировалось, кровь должны были перелить...

Массивное субарахноидальное кровоизлияние, вызванное профузным кровотечением из разорвавшейся аневризмы, гласило предварительное заключение. Как, откуда? Лишь затребованная история болезни умершей расставила точки над "и". Две недели назад девушка окончила курс химио-лучевой терапии в онкодиспансере. Рак в двадцать шесть лет? Я даже представить такое мог с трудом. Тем не менее. Одно из осложнений облучения — мощное угнетение кроветворения. Вот откуда множественные гематомы. Уровень тромбоцитов в несколько раз ниже границы нормы. Тогда, почему почти не кровила операционная рана? Хотя, при таком давлении...

В открывшейся двери появилась массивная фигура, и в ординаторскую вошел заведующий отделением.

— Уже прочитал? — кивнул он в сторону раскрытой папки, лежащей передо мной на столе.

Я молча кивнул головой.

— Не бери в голову, — сказал он, присаживаясь рядом, на жалобно скрипнувший диван. — Нейрохирурги говорят, гематома образовалась от удара головой, во время аварии. Там был только вопрос времени, когда она лопнет. И предугадать ты этого не мог. Мы не боги, что бы все знать и все успевать. К тебе никаких претензий быть не может. Основная операция проведена безукоризненно.

— Я должен был заподозрить. Гематомы на теле...

— Леш, успокойся. Ты сильно много видел молоденьких девушек со второй стадией рака яичников? Со стороны комиссии к тебе не будет никаких претензий. Приводи себя в порядок и начинай обход. Тебе еще дежурить сегодня.

— Ы-ы, — я не смог сдержать болезненный стон. Вторые сутки... А как вы хотели. Наша служба и опасна, и трудна. Знал, на что подписывался, поступая в медицинский.

На дежурстве отоспаться не удалось. Санавиация подкинула работу. Опорожнив одним глотком, уже не помню какую по счету чашку остывшего кофе, я поспешил в операционный блок.

Сорока пяти летний житель пригорода поступил с подозрением на прободную язву желудка. Я невольно присвистнул. В разрезе расширенного лапароскопического доступа, стандартного в таких случаях, показались петли отечного, гиперимированного кишечника, с множественными фиброзными спайками.

— Это же сколько он мучился? — удивился я.

Ассистировавший мне Илья только хмыкнул.

— Без полной ревизии не обойтись. Иначе будет оки-токи, — так у нас называли острую кишечную непроходимость.

— Согласен, — печально вздохнул я. — Часа на четыре работы. А так надеялся отоспаться.

— В гробу отоспимся, — мрачно пошутил напарник, даже не догадываясь, насколько пророческими окажутся его слова.

Утром я еле оторвался от подушки, к которой добрался лишь с рассветом. Голова — словно свинцом накачали. Со стоном поднявшись со стоящего в углу диванчика, я побрел в сторону санитарного узла.

— Хреново выглядишь, — порадовал оторвавшийся от заполнения бумаг заведующий.

— Третьи сутки на ногах, — я развел руками.

— Знаешь что, иди-ка ты домой. В таком состоянии тебе в операционную пускать нельзя. На сегодня выпишу отгул, а впереди выходной. Но что бы в понедельник как огурчик...

— Будут исполнено, — вымученно улыбнулся я.

Войдя в квартиру, я с благодарностью отметил царивший вокруг порядок. Стол сложен и убран к стене, посуда перемыта. Все чин-чином. Посидели, убрали за собой и разошлись.

Что-то меня познабливает, надо согреться. Включив набираться в ванну горячую воду, пошел переодеваться.

Что-то совсем расклеился, Алексей Батькович. Хотя, чему удивляться. Вначале сумасшедший забег с принятием водных процедур, в тонкой полупрозрачной рубашке, накинутой на голое тело, потом двое суток в авральном режиме. Я же не бессмертный пони... Ничего, отлежусь, отосплюсь, попью травяного чайка. А там снова в бой.

Ночью я проснулся от давящего ощущения нехватки воздуха. Что ж так душно в квартире. Вроде отопление уже давно выключили. Надо бы балкон открыть. Поднявшись с кровати, я тут же рухнул назад, от внезапно навалившейся слабости. Сердце билось в груди, словно у загнанной лошади. А вот теперь уже не до шуток. Нащупав, лежащий под подушкой телефон, я набрал вбитый в память номер.

— Ало, раздался из трубки сонный женский голос.

— Марин, это Леша Малицкий. Пришли ко мне домой бригаду, что-то мне нехорошо.

Сбросив вызов с тревожно тараторившей на том конце подругой, я на дрожащих ногах, придерживаясь за стенку, добрался до входной двери, что бы открыть замок. Сил возвращаться назад уже не было. Прислонившись к холодной стене, сполз на стоявшую у двери тумбу. Да что же со мной происходит...

Тихо попискивала аппаратура, стоявшая на стойке в изголовье кровати, мерно шелестел мембраной аппарат искусственной вентиляции легких, насыщая кровь кислородом. А я лежал, бездумно уставившись в потолок и пытался примериться с неизбежностью. Утром пришли результаты расширенного обследования. Хотя я и без них прекрасно представлял — дело труба. Обычно такие диагнозы скрывают от пациентов, сообщая информацию лишь близким. Но близких у меня не было. Детдомовский я, а обзавестись семьей пока не успел. Не сложилось. Да и смысл скрывать подробности от врача...

За спиной зашедшего в палату для утреннего обхода заведующего отделением кардиоревматологии, маячила массивная фигура нашего зава, Виктора Алексеевича.

— Не вижу смысла скрывать диагноз, — начал Илья Маркович. — Ты и сам догадался.

К черту диагноз, меня интересовали подробности.

— Молниеносная форма диффузного бактериального эндомиокардита, — выдал он приговор.

— Насколько диффузного, — уточнил я, приподнявшись над подушкой.

— Фракция сердечного выброса снижена на сорок процентов.

Расшифровка не требовалась... Сейчас мое сердце перекачивает почти в два раза меньше крови от нормы. А это пушистый зверек. Кроме гипоксии ткани и органов, которую пока компенсировал аппарат ИВЛ, наполняющий легкие обогащенным кислородом воздухом, краеугольным камнем стояла проблема нарастающей интоксикации. Кровь, циркулирующая по сосудам, физически не успевала выводить продукты жизнедеятельности организма. Можно, конечно, подключить искусственную почку, провести плазмоферез. Но это лишь частично снимет остроту вопроса. Скоро клетки сердца, работающего в авральном режиме, окончательно истощат свои резервы, и ткани начнут отмирать. Сорок процентов — слишком много. При таких поражениях единственный выход — трансплантация.

Словно прочитав мои мысли, Илья Маркович сказал:

— Мне удалось внести тебя в очередь на пересадку. Ты в третьем десятке.

Это было настоящим подвигом. Насколько я слышал, сейчас только в списках на ургентную пересадку — больше трехсот человек. Про плановую — вообще молчу. Сейчас по всей стране проводится около трехсот подобных операций в год. Вот только стоит это удовольствие от пятидесяти тысяч вечнозеленых и никакой благотворительности здесь не предусмотрено. Количество готовых выложить круглую сумму куда больше доступных донорских органов. Да и откуда у меня такие деньги? За крошечную квартиру в малосемейке больше пятнашки не дадут. Еще три-четыре выручу за свой поддержанный форд. За десять лет работы в отделении накопить богатства не сложилось. Все уходило на насущные потребности.