Я выбираю свободу!

Почему-то слова женщины никто не посчитал грубой насмешкой, и через мгновение я получил ответ на свой невысказанный вопрос. Которому поначалу просто не смог поверить.

Лицо обдало прохладным ветром, пахнущим тополями после дождя и прелой листвой; именно так я всегда ощущал магию жизни и смерти. Слышать эти два запаха одновременно мне приходилось всего несколько раз, когда кто-то из старших целителей выводил меня из-за самой Грани.

Босая оборванка с измождённым лицом наркоманки была целительницей настолько высокого уровня, что сам Владыка не погнушался бы обратиться к ней за помощью и поклониться в пояс. Я наконец-то пригляделся к её тусклой ауре и вдруг понял, что круги под глазами — последствия не "сладкого забвения", а хронического магического истощения. Что должна была сделать магичка такого уровня, чтобы довести себя до подобного состояния, я попросту не мог представить.

А, впрочем, зачем ходить далеко? Вот же наглядный пример. Сила щедро вливалась её руками в тщедушное тельце бесполезного существа, которое было куда проще добить: всё равно люди плодятся как тараканы, и потеря ещё одного не стала бы трагедией. Подобное расточительство было сложно не то что принять — понять, и я в молчаливом недоумении наблюдал, как не только наливаются краской бледные чумазые щёки, но заживают малейшие царапины и ссадины на коже. Сил Тилль не жалела и не берегла. Если она всегда так действует, удивительно, что до сих пор жива. Даже несмотря на потенциальное бессмертие Перворождённых.

— Улух, отнеси, пожалуйста, её домой и передай матери, пусть пару дней не даёт вставать, — не поднимаясь, обратилась целительница к орку. В его лапах тощая девчонка выглядела как дохлая курица, разве что держал свою ношу здоровяк до странности бережно, а не за шкирку.

Начав подниматься, Тилль пошатнулась. Её подхватил под локоть один из блохастых, и женщина поблагодарила за помощь кивком. Вновь поднялся гам, на этот раз — радостный и благодарный. Каждый норовил приобнять или погладить целительницу по плечу или волосам. Считается, что прикосновение к работающему или только закончившему сложную работу и не избавившемуся от остаточного магического фона целителю даёт прикоснувшемуся защиту и удачу во всём, что касается здоровья. Суеверия были живучи, но я представлял себе, какая удача ждёт идиота, возжелавшего пощупать, например, муэрис Иллиналь — древнюю, прекрасную и могущественную, как само Великое Древо. А эта только улыбалась устало, кивала, коротко отвечала на какие-то вопросы и продолжала держаться за локоть хмурого полузверя, с неодобрением глядящего на пошатывающуюся от усталости Перворождённую.

Зверь был матёрый, молодой и сильный; из тех, что способны разорвать двухлетнего быка голыми руками. Смертоносные когти привлекали взгляд глянцевитым блеском чёрной будто полированной поверхности, короткие "усы" раздражённо топорщились на жутковатой морде — не то человеческой, не то волчьей, не то медвежьей, — небольшие острые уши были прижаты и полностью терялись в лохматой бурой гриве, а длинный прямой хвост раздражённо подёргивался. То есть, чтобы не заметить, что он раздражён, надо было постараться.

Интересно, долго он ещё будет терпеть такую фамильярность и служить подпоркой? Насколько я знал обычаи блохастых, тактильные контакты с посторонними их чудовищно раздражали. Исключение делалось только для брачных партнёров и детей до определённого возраста.

Впрочем, я опять не угадал, но на этот раз уже не удивился подобному повороту.

— Да разойдитесь вы, оставьте девочку в покое, — раздражённо осадил он в конце концов увлёкшихся жителей. Странно, но те опомнились сразу, даже торопливо начали извиняться, и собравшаяся толпа очень быстро разошлась. Правда, сам блохастый уходить не спешил, наоборот, осторожно приобнял женщину свободной лапой. Тилль с блаженным вздохом уткнулась лицом в густую шерсть на груди полузверя, крепко обнимая его обеими руками.

Кхм. Стало быть, они настолько не посторонние? Странно, я раньше думал, это всё бредни, и блохастые с другими разумными видами физиологически несовместимы.

А ещё полагал, что сильнее презирать местных некуда.

— Спасибо, Шир, — невнятно проговорила целительница.

— Тилль, тебе так не терпится за Грань? Ты когда последний раз отдыхала? — укоризненно вздохнул он.

— Нет, ну а что? Я там бывала, там хорошо... Тихо, спокойно, никто не норовит разбудить среди ночи, — со смешком возразила женщина, а её собеседник только раздражённо рыкнул в ответ, вздыбив холку. — Ну, не сердись, я же шучу.

— Смотри, услышат духи твои шуточки, — укоризненно качнул головой полузверь. — А этот тут зачем? — мрачно поинтересовался он, недобро сверкнув на меня жёлтыми глазами. Я даже не шелохнулся; точно знал, что его взгляды, когти и клыки ему не помогут. Да и достать пистолет из кобуры на поясе, — единственной одежды не считая коротких штанов, — он явно не успеет.

— Ну как же? Забыл, сегодня к вечеру светлые притащатся просить пощады, — пояснила она и отстранилась, кажется, только теперь вспомнив о моём существовании.

— Давай я вырву ему горло, а Валлендору скажем, что это была самооборона? — угрюмо предложил блохастый, и шутки в его словах не было на волос.

— Шир, ну что ты как мальчишка, — отмахнулась женщина, потрепав того по щеке. Зверь только раздражённо дёрнул ушами, и даже я понял: раздражало его не фамильярное прикосновение, а слова. — Ладно, пойдём мы, ещё дел невпроворот, а время... сам знаешь.

Окончательно поставив меня в тупик относительно их взаимоотношений, полузверь погладил Тилль по щеке, коротко лизнул в лоб, выпустил из объятий и, не оглядываясь, направился прочь по улице.

— Ну что, болезный, пойдём, — целительница усмехнулась, окинув меня взглядом, и мы вернулись в тот же переулок.

— Почему ты ходишь босиком? — всё-таки не удержался я.

— Потому что у меня нет лишних денег на сапоги, — совершенно спокойно ответила она.

— У целителя такого уровня? Нет денег? — уточнил я, вскинув брови. В ответ оборванка смерила меня полным жалости и насмешки взглядом.

— Ты ещё спроси, что целитель такого уровня делает в этом месте.

— И что же? — спросил, впрочем, догадываясь об ответе.

— Свою работу. Сейчас — именно свою работу, — проговорила с усмешкой, но взгляд оставался странным, пустым. — Не решаю, кому жить или умереть в зависимости от высоты родового древа или количества золота в руках, и не... что-то ещё, а просто помогаю тем, кому это нужно.

— Но лечить... человека? — поморщился я. Она неопределённо хмыкнула, передёрнув плечами, а потом тихо заметила:

— С высоты своего жизненного опыта могу заметить, что люди порой достойны этого гораздо больше, чем некоторые... Перворождённые.

— Может, вы ещё и разбавите с ними свою кровь?

— Лучше так, чем довольствоваться застывшей болотной жижей, — женщина вновь устало пожала плечами. — Но, надеюсь, ты изучал в детстве биологию и знаешь, что появление полукровок невозможно даже теоретически, всё-таки мы — представители разных видов. Ну, вот мы и пришли.

— Что это? — уточнил я, с неприязнью разглядывая фасад здания. Оно было отделено от улицы небольшим запущенным садом, и это был плюс. Единственный плюс. Угрюмая каменная коробка щерилась на мир небрежно заколоченными окнами. Когда-то это, наверное, был весьма роскошный особняк, но теперь даже невозможно было определить изначальный цвет выгоревшей и облупившейся штукатурки. Колонны, поддерживающие балкон второго этажа, облупились, а две крайних слева вовсе треснули и грозились рухнуть. Левое крыло целиком выглядело особенно обшарпанным и держалось на честном слове; кажется, пострадало, когда здесь шли бои. Полагаю, с тех пор здесь никто и не жил.

Внутрь заходить не хотелось. Подозреваю, изнутри всё выглядит ещё плачевней.

— Посольство, — не без ехидства откликнулась она.

— А можно было привести это... в относительно жилой вид? — уточнил брезгливо.

— Тебе рассказать, где находится большинство наших специалистов-вещевиков, или сам припомнишь? — скучающим тоном уточнила Тилль. — А те, кто остался жив, слишком заняты более важными вещами, чем обеспечение комфорта горстке бледнорылых, — женщина пренебрежительно фыркнула.

Мне оставалось только промолчать. В прошедшей войне вещевики ценились как хорошие боевые маги и даже выше. Заставить боевого мага служить против воли слишком трудно, чтобы ставить это дело на поток, а магия и воля вещевиков — она другая. Пластичная. Покорная.

Правда, они в итоге всё же нашли способ избежать плена: уходили за Грань, когда понимали, что попались. Все уходили, не только короткоживущие люди; практичные гномы, и даже Перворождённые предпочитали уйти, но не делать для нас оружие.

Всё дело было конечно в нём и только в нём, а не в умении предметников договориться с неживой материей. Длинные тонкие стволы винтовок и тяжёлые острые пули, испещрённые рунами. Крошечный кусочек металла, способный отправить за Грань даже бессмертного. Я хорошо знал ощущение, когда острая головка вгрызается в тело, и собственная кровь будто превращается в очень злое пламя, жаждущее сожрать твои потроха. Из меня таких за время войны достали шесть штук, а пару вымазанных моей кровью и прошивших меня насквозь я сам доставал из дерева и стены. Был бы сентиментален до такой степени, чтобы носить на груди как амулет, можно было бы собрать целое ожерелье.

Боевые маги — основная мишень снайперов, но я оказался феноменально везучим. Или невезучим, учитывая моё нынешнее положение?

— Могу выдать ковриков на всех; вы же любите деревья, поспите на открытом воздухе, — продолжила ехидничать женщина.

— Грязных и с блохами? — уточнил я, не глядя на неё.

— Как догадался?

— А что ещё можно найти на этой помойке, — я пожал плечами.

— Всё лучшее — гостям, — приторным тоном пропела собеседница. — В общем, в перемещениях тебя никто не ограничивает, но... помни, что светлых здесь не любят. Очень не любят, — напутствовав меня таким образом, она вознамерилась уйти, но я всё-таки окликнул и задал ещё один вопрос:

— Почему — Тилль?

— В юности прозвали. За смешливость, — после короткой паузы отозвалась она и ушла, а я остался один перед полуразрушенным домом среди заброшенного сада.

Тилль в переводе на всеобщий — колокольчик. А ещё так зовут звонкую яркую пичужку, приносящую весну.

Давно, видать, была та юность...

Некоторое время я ещё постоял, ни о чём не думая, а потом сосредоточился на деле. Я — стихийник с серьёзным перекосом в боевое направление, и починить дом не смогу, но на уборку меня хватит. Будем надеяться, что здание после этой процедуры не рухнет. С другой стороны, пусть оно лучше рухнет сейчас, чем на наши головы некоторое время спустя.

Тилль

Эльф был... светлый. Настолько светлый, что натурально захотелось запить это зрелище орочьей полынной настойкой. Полфляги вылить в себя, вторую половину — ему на голову, чтобы хоть немного разбавить цветовую гамму. И вообще говорят, светлым идёт зелёный.

Снежно-белые волосы — причём действительно "снежно", они даже искрились на солнце — на лбу были прижаты узкой полоской расшитого хайратника, не дающего им лезть в лицо, и дальше свободно спадали по плечам где-то до талии. Безупречные черты лица — прямой нос, волевой подбородок, красиво очерченные губы, брови вразлёт — несли явный отпечаток недовольства окружающим миром. Проще говоря, губы были слегка поджаты, брови — нахмурены. Да и вся поза выражала презрение, если не отвращение. Не думаю, что провинилась только статуя, которую этот тип разглядывал; скорее, его раздражал весь город. И его жители, конечно. Светлый же, тут долго думать не надо, чтобы предсказать реакцию!

Я пробежалась взглядом по фигуре засланца и с определённым удивлением отметила некоторое несоответствие реальности ожиданиям. То есть, безупречно белая рубашка с расстёгнутым воротом и свободными рукавами, на вид новые узкие коричневые штаны и начищенные до зеркального блеска сапоги присутствовали на положенных местах. Странность была в том, что светлый был... матёрым, не знаю уж, как ещё кратко выразить общее впечатление. В смысле, опытный, взрослый, не только самоуверенный, как они все, но — уверенный в себе и не безосновательно. Это можно было понять и по лицу, если приглядеться, но в фигуре читалось гораздо отчётливей. Я, признаться, ожидала, что пришлют какого-нибудь мальчишку. Или форменного неудачника и всеобщее посмешище. Или, напротив, какого-нибудь хищника от дипломатии, который и сам забыл, когда лицо его отражало эмоции, не приличествующие случаю. А этот похоже был воином.

Приглядевшись к ауре ожидающего эльфа, я даже удивлённо вскинула брови и качнула головой в такт своим мыслям. Воином, да ещё каким! Аура полыхала так, что смотреть было больно. Стихийник с уклоном в пламя, то есть — настолько боевой маг, насколько это вообще возможно, да и силой его Мать-Природа не обделила.

Я пригляделась к лицу внимательней, пытаясь вспомнить. Мы наверняка где-то да встречались, такой не мог всю войну просидеть, держась за рукав Владыки. Но — бесполезно, память была бессильна. Никаких запоминающихся черт в его лице не было, слишком типичный светлый. Типичный прекрасный светлый, как их только не тошнит от собственной всеобщей безукоризненности?

Только идиоты думают, что эльфы помнят всё: не могла наша прародительница обречь нас на столь страшную участь, за что ей большое спасибо. Умение забывать — едва ли не единственный способ выдержать вечную жизнь. Говорят, драконы отличались абсолютной памятью; потому небось и передохли.

Но мне уже всерьёз интересно, почему светлые прислали именно его. Уж не хотят ли устроить какую-нибудь диверсию? Владыка, понятно, настроен на мир — он как угодно готов унизиться, лишь бы сохранить свою светлую задницу, — но все ли с ним согласны?

На несколько мгновений отвлекшись от разглядывания пришлого, я окинула взглядом окружающее пространство.

Никогда не любила это место — Портальную площадь. Вернее, раньше оно было мне безразлично, но в последние годы я старалась его избегать. Честно говоря, не только его — меня начали пугать открытые хорошо просматриваемые пространства, да ещё окружённые возвышенностями, — но здесь были и другие мотивы. Не любила эту выщербленную брусчатку. Не любила полуразрушенные арки порталов в центре — они в таком виде напоминали изломанную грудную клетку какого-то полусгнившего существа. Обломанные колонны дугами рёбер торчали из груды прочих останков, грозя небу рваными сколами. И единственная целая арка, совсем недавно восстановленная, на этом фоне выглядела особенно жалко и убого, как жалко и убого выглядит оправдание проигравшего кампанию и положившего армию командира "зато я выжил".

Через несколько лет, наверное, это место будет выглядеть совсем иначе. Наверное, даже красиво. Я на это надеюсь, вот только... получится ли забыть нынешний её трупный вид? Забывать эльфы, конечно, умеют, но некоторые обрывки воспоминаний продолжают настойчиво скрестись в черепе и за грудиной. Из тех, которые хотелось бы забыть, только не получается.