Я выбираю свободу!

Уважаемые читатели! Просьба на сторонние ресурсы книгу не сливать. В противном случае автор оставляет за собой моральное право окончание последующих книг выкладывать в общий доступ только после отказа от издательств. Хотите читать — читайте здесь.

Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба

Статуя была... странной. Я разглядывал её и никак не мог понять, нравится мне это изображение или нет. Художник, безусловно, был талантлив, и статуя казалась живым существом, лишь с непонятной целью припорошенным мраморной пылью. А вот с сюжетом уже были серьёзные трудности.

Начать с того, что ростовое изображение местного героя, долженствующее вызывать уважение и почтение, я разглядывал сверху вниз, и уже это было дико. Да и в остальном образ был... малоприятным. Или, вернее, малопонятным. Мужчина сидел на корточках, одетый в потрёпанную полевую форму, — причём этот эффект потрёпанности явно был придан скульптором намеренно, — и с лёгким насмешливым прищуром глядел на зрителя снизу вверх. В зубах была зажата папироса, которую он прикуривал от огонька в правой руке, прикрытого от зрителя и ветра левой ладонью. У ног его лежал разворошенный вещмешок, на плече висела винтовка, в запечатлённый художником момент упёртая прикладом в землю. Что касается лица статуи... насчёт портретного сходства я был не уверен, поскольку лично с этим героем знаком не был, но на все свои изображения он походил и полностью соответствовал всем рассказам о себе. Резко асимметричная стрижка с переходом от выбритого левого виска к спадающим до плеча длинным прядям справа откровенно диссонировала с безукоризненно правильными аристократическими чертами лица. А ещё — выставляла на всеобщее обозрение рваное левое ухо, "украшенное" дополнительно привлекающей внимание серьгой. Которая, кстати, в самом деле была серебряной, вставленной в каменное ухо статуи.

В конце концов я пришёл к выводу, что каменная копия раздражает меня не меньше, чем покойный оригинал, и решил, что художник явно достоин похвалы уже за одно это. Но подобным "произведением искусства" я бы не украсил даже сортир для слуг.

— Ты что ли будешь особенно доверенный посланник и прочая, и прочая? — раздался рядом недовольный женский голос и я едва удержался от неприязненной гримасы. Адресована она была не неожиданной собеседнице, а окружению в целом. Местный слишком быстрый говор с раскатистой "р", неразборчивыми "б" и "в" и неизменно мягкой "л" всегда вызывал у меня ощущение, что собеседник то ли издевается, то ли слаб на голову.

Впрочем, последнее утверждение показалось особенно справедливым, стоило перевести взгляд на особу, привлекшую моё внимание. Это была... нищенка? Во всяком случае, первое впечатление говорило именно об этом, как бы дико это ни звучало. Хотя с местными ни в чём нельзя быть уверенным наверняка.

Взъерошенная копна волнистых чёрных волос (к счастью, хотя бы чистых) была... наверное, собрана в причёску, если можно применить это слово к подобному безобразию. Слева волосы были убраны в несколько тонких косичек, заплетённых по направлению от лица к затылку, что создавало ощущение залысины, справа — свободно спадали, перехваченные на уровне шеи несколькими витками обыкновенной бечёвки. В ухе, кстати, поблёскивала такая же серьга, как у статуи. Впрочем, как раз эта деталь вызывала меньше всего негативных эмоций: ушко было вполне изящным и даже красивым.

Узкое лицо от природы тоже было красивым, только его обладательница относилась к собственной внешности откровенно наплевательски. Обветренные губы, впалые щёки и тени под глазами, выдающие любительницу "сладкого забвения" — наркотического вещества, в последние годы весьма популярного. Из-за этих тусклых синяков и без того тёмные глаза странного фиолетового цвета казались двумя провалами.

Одета женщина была в простое мешковатое платье из грубого полотна, едва прикрывавшее колени. На гибкой стройной фигуре даже оно смотрелось бы почти пристойно, если бы не было залатанным в нескольких местах и грязным по подолу.

Но самое главное, что окончательно вывело меня из равновесия, она была босой. Узкие маленькие стопы совершенной формы были покрыты пылью, и я всё-таки не удержался от неприязненной гримасы. Как можно было настолько себя запустить?!

А ведь, если абстрагироваться от одежды и вот этой небрежности и представить эту особу прилично одетой, получится нечто весьма эффектное и даже удивительное. Необычные яркие глаза, точёные черты лица, изящная фигура... Да один цвет волос — редкий, чёрный в синеву — чего стоил. Пожалуй, такой красотой не пренебрёг бы и сам Владыка. Откуда она тут только взялась? И почему никто до сих пор не догадался взять за шкирку и как следует прополоскать это недоразумение, приведя в порядок? Никто не позарился и не пожелал разглядывать цветок под слоем мусора? Впрочем, не удивлюсь, если обитателей этого свинарника всё устраивало и так.

Определённо, уничтожение этой клоаки было достойной целью жизни. Жалко, что всё вышло именно так, как вышло.

— Что тебе надо? — спросил я. Получилось, к счастью, вполне ровно и даже нейтрально. Откровенно выказывать неприязнь даже к такому... позору вида — неприлично. Даже несмотря на то, что эти существа давно считаются выродками и вообще шуткой Матери-Природы.

— Мне? — нищенка вскинула брови, окинув меня насмешливым взглядом. Взгляд был вызывающе-насмешливым и даже почти надменным, и принадлежал он полностью уверенной в себе и довольной своим положением женщине, а никак не несчастной оборванке. — Мне уже давно от вас ничего не надо, я уже получила всё, что хотела. Это ты притащился стелить коврик для своего Владыки.

— Коврик? — переспросил я.

— Ну, умолять, стоя на коленях в пыли, это же так неэстетично, — язвительно фыркнула она.

— Ещё одно слово в подобном тоне... — подчёркнуто холодно начал я, но женщина оборвала мою речь.

— Привыкай, светленький. Это — самый дружелюбный тон, на который вы можете здесь рассчитывать после того, как мы вас нагнули и хорошенько... выпороли, — рассмеялась женщина, и я с трудом удержался, чтобы не схватить её за горло. За тонкую изящную шею, которую я вполне мог сломать одним движением и даже, наверное, одной рукой. — Валёк может миндальничать и следовать этикету, он вообще слишком добрый, а больше ни от кого ты лучшего обращения не получишь. Ещё скажи спасибо, что я согласилась потратить на тебя своё время и поработать экскурсоводом. И что согласилась именно я, а не кто-то из ребят, предлагавших радикально решить проблему вашего существования и сжечь ваше Великое Древо до основания.

Я на мгновение прикрыл глаза и постарался взять себя в руки, призвать к порядку беснующееся внутри пламя. Хотелось свернуть ей шею как кролику и сжечь дотла весь этот грязный обшарпанный город, но — такой возможности и такого права у меня не было. Как ни противно это осознавать, оборванка говорила правду. И, наверное, она имела право злорадствовать. Они все имели на это право, потому что победили. Мы начали эту войну, желая стереть их с лица мира, а они — прекратили, едва не стерев нас. Это было... унизительно.

Унизительной была вся эта поездка, унизительным был этот мир. Многие — и я среди них — желали бы умереть, но не увидеть такого финала. Они дошли почти до самого сердца Светлого Леса, до Великого Древа. Владыка решил склонить голову, принять позорный мир, признать границы там, где дикие требовали изначально. И за эту гибкость его можно было уважать. Можно, но у меня не получалось. Наверное, именно поэтому он — Владыка, а я просто вынужден до конца исполнить свой долг, следуя присяге.

Мелькнула злорадная мысль, что главное унижение — прилюдное, подлинное, — ждёт как раз самого Владыку, и это помогло смирить гнев. Потерплю. В конце концов, недостойно Перворождённого впадать в ярость из-за нескольких слов какой-то... убогой. Недостойно, но в моём случае очень трудно. Хороший маг огня — плохой дипломат и политик.

— Спасибо, — процедил я.

— Не за что, — ухмыльнулась женщина. — Ладно, пойдём, что ли. Покажу, где вам предстоит обитать. Сколько там жертвенных баранов намечается? — уточнила она. — Ну, то есть, кроме тебя и твоего начальника кто-то ещё будет, или как обычно решили самоустраниться?

— Семеро, как и было оговорено. Владыка и Круг Силы.

— Ишь ты, какой Валёк молодец, пробил-таки! — проговорила женщина, восторженно присвистнув. Свист получился резкий и пронзительный, к тому же прозвучал прямо над ухом, так что я поморщился. — Ладно, звать-то тебя как, убогий?

— Фель, — вскользь бросив на неё взгляд, коротко ответил я.

— Что, и всё? — нищенка удивлённо вскинула брови. — А как же всякие "несравненный", "древний" и "первородный"?

— Если ты называешь Валлендора "Вальком", меня непременно постигнет та же участь. Так пусть эта кличка будет хоть немного благозвучной, — отозвался я, стараясь не глядеть в её сторону и по возможности дышать неглубоко. Вблизи оказалось, что от женщины ко всему прочему сильно и крайне неприятно пахнет не то гнилой кровью, не то человеческим потом, не то лошадьми, не то вовсе — навозом и какими-то прелыми травами. А, может быть, всем понемногу.

— Какой догадливый, — со смешком похвалила она. — Что ж тебя, такого умного, вперёд послали, не пожалели?

— А есть разница? — я насмешливо вскинул брови.

— Мне любопытно.

Ответить на этот вопрос я не успел. Понятно, откровенничать с грязной нищенкой не собирался, но даже съязвить мне не дали. Чуткие уши уловили какие-то крики и возгласы, доносившиеся, кажется, с соседней улицы. Моя спутница замерла, настороженно вскинувшись и прислушиваясь, потом ускорила шаг, явно направляясь к ведущему туда переулку. Окликать и уточнять, что происходит, я посчитал ниже своего достоинства и просто последовал за ней: мёртвые камни, из которых был сложен этот город, — совсем не лес, в котором любой эльф легко найдёт дорогу. А даже если бы это был лес, я всё равно не знал, куда лежит наш путь.

Город, построенный на человеческий манер, душил. Под ногами не было земли — лишь камни мостовой. Вокруг почти не было зелени — лишь невысокие каменные дома с покатыми черепичными крышами. Нет, деревья попадались, а дома не жались друг к другу вплотную, как это часто бывает в человеческих городах, но они своим количеством скорее подчёркивали чуждость этого места эльфийской природе. В высоком небе кружили вороны, их здесь было великое множество, в закоулках и под кустами ощущалось навязчивое присутствие крыс, — и на этом неразумные обитатели заканчивались, что тоже не поднимало настроения.

Когда мы быстрым шагом дошли до угла, навстречу вылетело нечто мелкое и чумазое, больше всего похожее на чахлого голема или земляную элементаль. Оно увернулось от столкновения, намереваясь продолжить начатый путь, но женщина ловко перехватила беглеца поперёк туловища. При ближайшем рассмотрении сгусток грязи оказался человеческим ребёнком, воняющим, как... как человек. Но мою проводницу это не смутило.

— Вадик, что случилось? — уточнила она. Ребёнок перестал молча сопеть и выдираться, вскинул на неё взгляд — и зарёванная грязная физиономия просияла щербатой улыбкой. Насколько я помню, зубы у людей меняются быстро, лет в семь. Они вообще взрослеют примерно в два раза быстрее, чем Перворождённые.

— Тилль! Как здорово, что это ты! Там Машка, она... в общем... змей... а крыша... мы нечаянно! — так и не сумев толком объяснить, мальчишка разревелся.

— Пойдём, — решительно кивнула она, перехватывая детскую ладонь, и через плечо бросила взгляд на меня. Кажется, просто чтобы удостовериться в наличии. Ничего не сказав, двинулась туда, откуда прибежал человечек, и мне вновь пришлось двигаться следом.

Шум усиливался. Нужное место мы определили по небольшой встревоженной толпе, собравшейся возле места происшествия, разношёрстой и пёстрой. Перворождённые, люди, лохматые полузвери, несколько коротышек, даже пара монументальных орочьих фигур возвышалась над улицей. Но мне даже удалось сохранить невозмутимое выражение лица; наверное, начал привыкать к внешнему виду здешнего населения.

— Тилль! — первым женщину заметил высокий юноша, выделявшийся из толпы в лучшую сторону: он единственный напоминал Перворождённого не только чертами лица, но и общим достоинством, и одеждой.

Появлению нищенки он так обрадовался, будто меня сопровождало воплощение самой Матери-Природы. Имя облегчённым вздохом прокатилось по кучке разумных и отразилось в глазах надеждой.

Да что у них там случилось и чем им в этой связи может помочь оборванка?

Впрочем, стоит признать, что нищенкой свою проводницу я называл уже машинально. Здесь вообще было очень мало прилично одетых разумных существ, даже среди Перворождённых, и на общем фоне Тилль не выделялась. Почти все присутствующие сверкали босыми пятками, а одежда была латанная-перелатанная. Нищета была всеобщая, подавляющая и оттого ещё более омерзительная.

Присутствующие расступились, и нашим глазам предстала удручающая картина: на выщербленной брусчатке лежала человеческая девочка чуть старше Вадика. Наверное, та самая Машка. Над ней на коленях стояли двое блохастых, гризов, что-то бормоча, а рядом сидела, держа девочку за руку, совсем юная Перворождённая и шептала что-то утешительное, торопливо утирая собственные слёзы рукавом. Ещё двое детей — зверёныш и тёмный — в голос рыдали на широкой груди пожилой гномки, которая была не намного их выше. Та сокрушённо качала головой и без разбору гладила лохматые макушки, белую и рыже-бурую.

— Пригляди, — бросила Тилль в сторону, передавая ребёнка первому попавшемуся взрослому, которым оказалась молодая орчанка. Зеленокожая без труда подхватила мальчика на руки. Впрочем, с её ростом и габаритами она и саму нищенку бы подняла без труда, и меня — тоже.

Вблизи картина происшествия прояснилась. Похоже, девочка полезла на крышу за воздушным змеем, чьи яркие крылья под лёгким ветерком трепетали сейчас около конька. Но старая черепица не выдержала даже такого тщедушного веса, и Машка сорвалась вниз. Зачем, спрашивается, вообще лезла, с человеческой-то ловкостью? А, вернее, полным её отсутствием.

Девочка была ещё жива, но вот шансов на выздоровление у неё не было. Я не целитель, но даже мне было видно, что у той раздроблен таз, наверняка повреждён позвоночник. Даже странно, что она всё ещё оставалась в сознании; наверное, эльфийка с блохастыми уняли боль и остановили кровь.

Тилль торопливо опустилась на колени рядом с изломанным телом.

— Марьяна, ну как же ты так? — мягко проговорила она, кладя узкую ладонь той на лоб. — Сколько вам можно твердить, осторожнее со старыми домами!

— Она выглядела крепкой, — прозвучал слабый голос в ответ.

— Матери скажу, будешь до совершеннолетия в углу стоять, — проворчала Тилль. — Вот выдерет так, чтобы сесть не могла, и в угол поставит. Или лучше тебя к себе заберу, чтобы некогда было на глупости отвлекаться.

Почему-то слова женщины никто не посчитал грубой насмешкой, и через мгновение я получил ответ на свой невысказанный вопрос. Которому поначалу просто не смог поверить.

Лицо обдало прохладным ветром, пахнущим тополями после дождя и прелой листвой; именно так я всегда ощущал магию жизни и смерти. Слышать эти два запаха одновременно мне приходилось всего несколько раз, когда кто-то из старших целителей выводил меня из-за самой Грани.

Босая оборванка с измождённым лицом наркоманки была целительницей настолько высокого уровня, что сам Владыка не погнушался бы обратиться к ней за помощью и поклониться в пояс. Я наконец-то пригляделся к её тусклой ауре и вдруг понял, что круги под глазами — последствия не "сладкого забвения", а хронического магического истощения. Что должна была сделать магичка такого уровня, чтобы довести себя до подобного состояния, я попросту не мог представить.

А, впрочем, зачем ходить далеко? Вот же наглядный пример. Сила щедро вливалась её руками в тщедушное тельце бесполезного существа, которое было куда проще добить: всё равно люди плодятся как тараканы, и потеря ещё одного не стала бы трагедией. Подобное расточительство было сложно не то что принять — понять, и я в молчаливом недоумении наблюдал, как не только наливаются краской бледные чумазые щёки, но заживают малейшие царапины и ссадины на коже. Сил Тилль не жалела и не берегла. Если она всегда так действует, удивительно, что до сих пор жива. Даже несмотря на потенциальное бессмертие Перворождённых.

— Улух, отнеси, пожалуйста, её домой и передай матери, пусть пару дней не даёт вставать, — не поднимаясь, обратилась целительница к орку. В его лапах тощая девчонка выглядела как дохлая курица, разве что держал свою ношу здоровяк до странности бережно, а не за шкирку.

Начав подниматься, Тилль пошатнулась. Её подхватил под локоть один из блохастых, и женщина поблагодарила за помощь кивком. Вновь поднялся гам, на этот раз — радостный и благодарный. Каждый норовил приобнять или погладить целительницу по плечу или волосам. Считается, что прикосновение к работающему или только закончившему сложную работу и не избавившемуся от остаточного магического фона целителю даёт прикоснувшемуся защиту и удачу во всём, что касается здоровья. Суеверия были живучи, но я представлял себе, какая удача ждёт идиота, возжелавшего пощупать, например, муэрис Иллиналь — древнюю, прекрасную и могущественную, как само Великое Древо. А эта только улыбалась устало, кивала, коротко отвечала на какие-то вопросы и продолжала держаться за локоть хмурого полузверя, с неодобрением глядящего на пошатывающуюся от усталости Перворождённую.

Зверь был матёрый, молодой и сильный; из тех, что способны разорвать двухлетнего быка голыми руками. Смертоносные когти привлекали взгляд глянцевитым блеском чёрной будто полированной поверхности, короткие "усы" раздражённо топорщились на жутковатой морде — не то человеческой, не то волчьей, не то медвежьей, — небольшие острые уши были прижаты и полностью терялись в лохматой бурой гриве, а длинный прямой хвост раздражённо подёргивался. То есть, чтобы не заметить, что он раздражён, надо было постараться.

Интересно, долго он ещё будет терпеть такую фамильярность и служить подпоркой? Насколько я знал обычаи блохастых, тактильные контакты с посторонними их чудовищно раздражали. Исключение делалось только для брачных партнёров и детей до определённого возраста.

Впрочем, я опять не угадал, но на этот раз уже не удивился подобному повороту.

— Да разойдитесь вы, оставьте девочку в покое, — раздражённо осадил он в конце концов увлёкшихся жителей. Странно, но те опомнились сразу, даже торопливо начали извиняться, и собравшаяся толпа очень быстро разошлась. Правда, сам блохастый уходить не спешил, наоборот, осторожно приобнял женщину свободной лапой. Тилль с блаженным вздохом уткнулась лицом в густую шерсть на груди полузверя, крепко обнимая его обеими руками.

Кхм. Стало быть, они настолько не посторонние? Странно, я раньше думал, это всё бредни, и блохастые с другими разумными видами физиологически несовместимы.

А ещё полагал, что сильнее презирать местных некуда.

— Спасибо, Шир, — невнятно проговорила целительница.

— Тилль, тебе так не терпится за Грань? Ты когда последний раз отдыхала? — укоризненно вздохнул он.

— Нет, ну а что? Я там бывала, там хорошо... Тихо, спокойно, никто не норовит разбудить среди ночи, — со смешком возразила женщина, а её собеседник только раздражённо рыкнул в ответ, вздыбив холку. — Ну, не сердись, я же шучу.

— Смотри, услышат духи твои шуточки, — укоризненно качнул головой полузверь. — А этот тут зачем? — мрачно поинтересовался он, недобро сверкнув на меня жёлтыми глазами. Я даже не шелохнулся; точно знал, что его взгляды, когти и клыки ему не помогут. Да и достать пистолет из кобуры на поясе, — единственной одежды не считая коротких штанов, — он явно не успеет.

— Ну как же? Забыл, сегодня к вечеру светлые притащатся просить пощады, — пояснила она и отстранилась, кажется, только теперь вспомнив о моём существовании.

— Давай я вырву ему горло, а Валлендору скажем, что это была самооборона? — угрюмо предложил блохастый, и шутки в его словах не было на волос.

— Шир, ну что ты как мальчишка, — отмахнулась женщина, потрепав того по щеке. Зверь только раздражённо дёрнул ушами, и даже я понял: раздражало его не фамильярное прикосновение, а слова. — Ладно, пойдём мы, ещё дел невпроворот, а время... сам знаешь.

Окончательно поставив меня в тупик относительно их взаимоотношений, полузверь погладил Тилль по щеке, коротко лизнул в лоб, выпустил из объятий и, не оглядываясь, направился прочь по улице.

— Ну что, болезный, пойдём, — целительница усмехнулась, окинув меня взглядом, и мы вернулись в тот же переулок.

— Почему ты ходишь босиком? — всё-таки не удержался я.

— Потому что у меня нет лишних денег на сапоги, — совершенно спокойно ответила она.

— У целителя такого уровня? Нет денег? — уточнил я, вскинув брови. В ответ оборванка смерила меня полным жалости и насмешки взглядом.

— Ты ещё спроси, что целитель такого уровня делает в этом месте.

— И что же? — спросил, впрочем, догадываясь об ответе.

— Свою работу. Сейчас — именно свою работу, — проговорила с усмешкой, но взгляд оставался странным, пустым. — Не решаю, кому жить или умереть в зависимости от высоты родового древа или количества золота в руках, и не... что-то ещё, а просто помогаю тем, кому это нужно.

— Но лечить... человека? — поморщился я. Она неопределённо хмыкнула, передёрнув плечами, а потом тихо заметила:

— С высоты своего жизненного опыта могу заметить, что люди порой достойны этого гораздо больше, чем некоторые... Перворождённые.

— Может, вы ещё и разбавите с ними свою кровь?

— Лучше так, чем довольствоваться застывшей болотной жижей, — женщина вновь устало пожала плечами. — Но, надеюсь, ты изучал в детстве биологию и знаешь, что появление полукровок невозможно даже теоретически, всё-таки мы — представители разных видов. Ну, вот мы и пришли.

— Что это? — уточнил я, с неприязнью разглядывая фасад здания. Оно было отделено от улицы небольшим запущенным садом, и это был плюс. Единственный плюс. Угрюмая каменная коробка щерилась на мир небрежно заколоченными окнами. Когда-то это, наверное, был весьма роскошный особняк, но теперь даже невозможно было определить изначальный цвет выгоревшей и облупившейся штукатурки. Колонны, поддерживающие балкон второго этажа, облупились, а две крайних слева вовсе треснули и грозились рухнуть. Левое крыло целиком выглядело особенно обшарпанным и держалось на честном слове; кажется, пострадало, когда здесь шли бои. Полагаю, с тех пор здесь никто и не жил.

Внутрь заходить не хотелось. Подозреваю, изнутри всё выглядит ещё плачевней.

— Посольство, — не без ехидства откликнулась она.

— А можно было привести это... в относительно жилой вид? — уточнил брезгливо.

— Тебе рассказать, где находится большинство наших специалистов-вещевиков, или сам припомнишь? — скучающим тоном уточнила Тилль. — А те, кто остался жив, слишком заняты более важными вещами, чем обеспечение комфорта горстке бледнорылых, — женщина пренебрежительно фыркнула.

Мне оставалось только промолчать. В прошедшей войне вещевики ценились как хорошие боевые маги и даже выше. Заставить боевого мага служить против воли слишком трудно, чтобы ставить это дело на поток, а магия и воля вещевиков — она другая. Пластичная. Покорная.

Правда, они в итоге всё же нашли способ избежать плена: уходили за Грань, когда понимали, что попались. Все уходили, не только короткоживущие люди; практичные гномы, и даже Перворождённые предпочитали уйти, но не делать для нас оружие.

Всё дело было конечно в нём и только в нём, а не в умении предметников договориться с неживой материей. Длинные тонкие стволы винтовок и тяжёлые острые пули, испещрённые рунами. Крошечный кусочек металла, способный отправить за Грань даже бессмертного. Я хорошо знал ощущение, когда острая головка вгрызается в тело, и собственная кровь будто превращается в очень злое пламя, жаждущее сожрать твои потроха. Из меня таких за время войны достали шесть штук, а пару вымазанных моей кровью и прошивших меня насквозь я сам доставал из дерева и стены. Был бы сентиментален до такой степени, чтобы носить на груди как амулет, можно было бы собрать целое ожерелье.

Боевые маги — основная мишень снайперов, но я оказался феноменально везучим. Или невезучим, учитывая моё нынешнее положение?

— Могу выдать ковриков на всех; вы же любите деревья, поспите на открытом воздухе, — продолжила ехидничать женщина.

— Грязных и с блохами? — уточнил я, не глядя на неё.

— Как догадался?

— А что ещё можно найти на этой помойке, — я пожал плечами.

— Всё лучшее — гостям, — приторным тоном пропела собеседница. — В общем, в перемещениях тебя никто не ограничивает, но... помни, что светлых здесь не любят. Очень не любят, — напутствовав меня таким образом, она вознамерилась уйти, но я всё-таки окликнул и задал ещё один вопрос:

— Почему — Тилль?

— В юности прозвали. За смешливость, — после короткой паузы отозвалась она и ушла, а я остался один перед полуразрушенным домом среди заброшенного сада.

Тилль в переводе на всеобщий — колокольчик. А ещё так зовут звонкую яркую пичужку, приносящую весну.

Давно, видать, была та юность...

Некоторое время я ещё постоял, ни о чём не думая, а потом сосредоточился на деле. Я — стихийник с серьёзным перекосом в боевое направление, и починить дом не смогу, но на уборку меня хватит. Будем надеяться, что здание после этой процедуры не рухнет. С другой стороны, пусть оно лучше рухнет сейчас, чем на наши головы некоторое время спустя.

Тилль

Эльф был... светлый. Настолько светлый, что натурально захотелось запить это зрелище орочьей полынной настойкой. Полфляги вылить в себя, вторую половину — ему на голову, чтобы хоть немного разбавить цветовую гамму. И вообще говорят, светлым идёт зелёный.

Снежно-белые волосы — причём действительно "снежно", они даже искрились на солнце — на лбу были прижаты узкой полоской расшитого хайратника, не дающего им лезть в лицо, и дальше свободно спадали по плечам где-то до талии. Безупречные черты лица — прямой нос, волевой подбородок, красиво очерченные губы, брови вразлёт — несли явный отпечаток недовольства окружающим миром. Проще говоря, губы были слегка поджаты, брови — нахмурены. Да и вся поза выражала презрение, если не отвращение. Не думаю, что провинилась только статуя, которую этот тип разглядывал; скорее, его раздражал весь город. И его жители, конечно. Светлый же, тут долго думать не надо, чтобы предсказать реакцию!

Я пробежалась взглядом по фигуре засланца и с определённым удивлением отметила некоторое несоответствие реальности ожиданиям. То есть, безупречно белая рубашка с расстёгнутым воротом и свободными рукавами, на вид новые узкие коричневые штаны и начищенные до зеркального блеска сапоги присутствовали на положенных местах. Странность была в том, что светлый был... матёрым, не знаю уж, как ещё кратко выразить общее впечатление. В смысле, опытный, взрослый, не только самоуверенный, как они все, но — уверенный в себе и не безосновательно. Это можно было понять и по лицу, если приглядеться, но в фигуре читалось гораздо отчётливей. Я, признаться, ожидала, что пришлют какого-нибудь мальчишку. Или форменного неудачника и всеобщее посмешище. Или, напротив, какого-нибудь хищника от дипломатии, который и сам забыл, когда лицо его отражало эмоции, не приличествующие случаю. А этот похоже был воином.

Приглядевшись к ауре ожидающего эльфа, я даже удивлённо вскинула брови и качнула головой в такт своим мыслям. Воином, да ещё каким! Аура полыхала так, что смотреть было больно. Стихийник с уклоном в пламя, то есть — настолько боевой маг, насколько это вообще возможно, да и силой его Мать-Природа не обделила.

Я пригляделась к лицу внимательней, пытаясь вспомнить. Мы наверняка где-то да встречались, такой не мог всю войну просидеть, держась за рукав Владыки. Но — бесполезно, память была бессильна. Никаких запоминающихся черт в его лице не было, слишком типичный светлый. Типичный прекрасный светлый, как их только не тошнит от собственной всеобщей безукоризненности?

Только идиоты думают, что эльфы помнят всё: не могла наша прародительница обречь нас на столь страшную участь, за что ей большое спасибо. Умение забывать — едва ли не единственный способ выдержать вечную жизнь. Говорят, драконы отличались абсолютной памятью; потому небось и передохли.

Но мне уже всерьёз интересно, почему светлые прислали именно его. Уж не хотят ли устроить какую-нибудь диверсию? Владыка, понятно, настроен на мир — он как угодно готов унизиться, лишь бы сохранить свою светлую задницу, — но все ли с ним согласны?

На несколько мгновений отвлекшись от разглядывания пришлого, я окинула взглядом окружающее пространство.

Никогда не любила это место — Портальную площадь. Вернее, раньше оно было мне безразлично, но в последние годы я старалась его избегать. Честно говоря, не только его — меня начали пугать открытые хорошо просматриваемые пространства, да ещё окружённые возвышенностями, — но здесь были и другие мотивы. Не любила эту выщербленную брусчатку. Не любила полуразрушенные арки порталов в центре — они в таком виде напоминали изломанную грудную клетку какого-то полусгнившего существа. Обломанные колонны дугами рёбер торчали из груды прочих останков, грозя небу рваными сколами. И единственная целая арка, совсем недавно восстановленная, на этом фоне выглядела особенно жалко и убого, как жалко и убого выглядит оправдание проигравшего кампанию и положившего армию командира "зато я выжил".

Через несколько лет, наверное, это место будет выглядеть совсем иначе. Наверное, даже красиво. Я на это надеюсь, вот только... получится ли забыть нынешний её трупный вид? Забывать эльфы, конечно, умеют, но некоторые обрывки воспоминаний продолжают настойчиво скрестись в черепе и за грудиной. Из тех, которые хотелось бы забыть, только не получается.

Я последний раз глубоко затянулась, докуривая папиросу, и, затушив между пальцами, бросила окурок в мятую старую урну, каким-то чудом пережившую все злоключения города. Подмигнула и послала воздушный поцелуй старой часовой башне, стоящей на краю площади, и решительно двинулась к эльфу. Раз этот единственный, других не предвидится, будем брать, что дают.

Башня выглядела ровно как та урна — мятая, облупленная, но живая. Впрочем, весь город выглядел так же. И все его обитатели, пожалуй, тоже. Часы на башне давно уже стояли, пока она выполняла только свою основную функцию — фокусировала магические поля для облегчения работы порталов. Портала. Он пока тоже был один.

Ну, и одну недокументированную, но не менее важную функцию: там дежурил снайпер. С позиции как на ладони открывалась площадь, улица, по которой мне предстояло провожать светлого и даже бывшее здание посольства тёмных, куда планировали сейчас поселить его сотоварищи. Потому, собственно, и планировали, что все подходы просматривались всего с двух точек и не надо было держать лишних стражей на стрёме.

Светлые, конечно, пришли заключать мир, только в общении с ними перестраховка никогда не бывает лишней.

Посольство это, к слову, стояло здесь ещё с довоенных времён и было официальным представительством тёмных на здешних землях. Может быть, в ближайшем будущем сюда даже вернутся тёмные?

Вблизи первое впечатление от белобрысого подтвердилось. Действительно — матёрый боевой маг. Слишком хорошо он себя контролировал для огневика такой силы, а магия у него буквально из ушей текла. Даже глаза были вишнёвыми — зримое проявление силы. Глаза всё-таки отражают душу, и когда половина этой души состоит из магии какого-либо одного рода, это не может не наложить отпечаток. Проще говоря, по цвету глаз порой можно отличить сильного мага от всех остальных. Не всегда, потому что некоторые цвета вполне нормальны и могут получиться естественным путём, но красные глаза попадаются только у огневиков.

Ну, ещё у меня порой бывают с недосыпа, но это немного другая ситуация.

Увы, собеседник оказался не только сильным, но и достаточно сообразительным, и полного своего имени не назвал. Расстроило меня это не только отсутствием дополнительной возможности поддеть беловолосого зануду, но, главным образом, отсутствием возможности вспомнить личность пришельца. Полное имя могло прояснить ситуацию, но — увы. А, впрочем, сегодня вечером в любом случае узнаю: на официальном мероприятии его наверняка назовут. Это я давно уже обходилась прозвищем, но светлый... да он скорее застрелится.

Появления Вадика и падения его сестры с крыши, увы, предусмотреть при составлении плана никто не мог. Как не могла я пройти мимо, поэтому пришлось немного отклониться от маршрута. И от данного себе обещания сегодня не магичить. И бдительность потерять, напрочь забыв о присутствии рядом светлого. Да, расслабилась... Работа до потери сознания оказалась не таким уж надёжным средством от хандры, и отупляла почему-то совсем не там, где это было нужно.

Есть такая старая человеческая поговорка: от работы кони дохнут. Интересно, у меня получится доказать, что эльфы не родственники лошадям, или наоборот?

Пока приходила в себя, подпитываясь добровольно отданной силой Шира, успела мысленно посочувствовать тому, кто сейчас дежурил на башне. Он ведь видел, как Марьяна полезла на эту проклятую крышу. Видел, но не мог ничего изменить, не мог оставить пост. Может, даже связался с командиром и позвал помощь, только на его состоянии это вряд ли могло сказаться.

Самое отвратительное ощущение, когда ты всё видишь, всё чувствуешь — а изменить ничего не можешь. Полбеды, если просто не хватает сил и способностей, здесь можно утешить себя тем, что сделала всё, что могла. А вот когда в дело вмешивается присяга и приказ...

Отгоняя ненужные мысли и заставляя себя вспомнить, что сама сейчас заставляю кукушку дополнительно нервничать, я отстранилась от Шира. Хватит.

Гризы — очень необычные существа. Мне всегда было интересно, кто из богов приложил руку к их созданию, потому что никто не сознавался. Такое впечатление, что они самозародились на каком-то витке истории в глухих и диких дебрях Древнего Леса.

Они стайные настолько, что физически неспособны долго жить в одиночестве: незамкнутые энергетические каналы вынуждают этих сильных звероподобных разумных существовать тесными общинами, потому что только так возможен постоянный энергетический обмен, необходимый им для выживания. Они способны на короткое время замыкать собственное поле, но это равносильно удержанию большого веса на вытянутой руке. Сколько-то можно потерпеть, но рано или поздно настанет момент, когда мышцы устанут и рука опустится.

Собственно, поэтому они и не выносят близких контактов. Когда кто-то прикасается, вторгаясь в это самое поле, держать его закрытым гораздо тяжелее, не у всех получается. Увы, представители других видов не способны дать гризам что-то взамен, зато усвоить их собственную энергию способен любой мало-мальски приличный маг. От уничтожения и повышенного внимания последних мохнатых спасает немногочисленность, обособленность и низкий энергетический потенциал: мало-мальски приличному магу сила гриза и даром не нужна, это как один лист на старом дереве. А вот всяким несознательным целителям такое подспорье бывает очень кстати, и Шир об этом знал, не просто же так полез обниматься!

У нас с лохматым странные взаимоотношения. Я старше него не на годы — в разы, а при этом он относится ко мне с покровительственной снисходительностью. Мне кажется, он считает меня кем-то вроде одного из своих щенков и потому по возможности опекает. Смешно, но... приятно.

Проводив Феля до места назначения и убедившись в очередной раз, что светлые не способны удивить меня своими взглядами на жизнь, я вернулась немного назад вдоль улицы и остановилась в тени одного из деревьев, чтобы понаблюдать за действиями мужчины и ещё раз попытаться вспомнить, где я всё-таки его видела?

Светлый стоял, и я тоже стояла, машинально ощупывая карманы. Достала старый мятый портсигар — под слоем патины и гари было сложно определить изначальный цвет металла — и заглянула внутрь. М-да. Какая неприятность. Вытряхнув на ладонь одинокую папиросу, пообещала себе сегодня же накрутить ещё. Отличное медитативное занятие, которое совсем не требует магии, — то, что нужно для отдыха!

Правда, тут же вспомнила, что сегодня намечалось судьбоносное пришествие, подписание капитуляции и большой праздник в честь всего этого, и с неудовольствием проводила взглядом светлого, наконец сдвинувшегося с места и скрывшегося от меня за густым бурьяном. Несправедливо. Мы вроде бы победили, так почему я из-за этого должна страдать?

Сплюнув под ноги, я всё-таки покинула наблюдательный пункт и направилась в сторону Правления для оказания моральной поддержки Вальку, на ходу прикурив от дрожащего в пальцах робкого огонька. Это один из немногих фокусов, которым я сумела научиться у стихийников, на большее моих способностей не хватало. Очень удобная вещь, кстати; ладно, без курева можно обойтись, а вот развести костёр после двух недель проливных дождей — уже искусство.

— Тилль! — буквально через полсотни шагов окликнул меня знакомый голос. Я тоскливо скосила взгляд на папиросу в руке, прикидывая, куда бы её срочно спрятать и как побороть собственную жадность — всё-таки, последняя! Правда, через мгновение недовольно одёрнула себя и обернулась как есть, даже справилась с рефлекторным порывом спрятать дымящую цыгарку за спину. В конце концов, я взрослая самостоятельная женщина, давно уже живущая своим умом, а не неразумный подросток, застигнутый строгим папашей за недозволенным! И вообще, я имею право на маленькие слабости. У меня, в конце концов, стресс. Перманентный. Уже давно.

Да и... бесполезно, честно говоря. Он всё равно как-то чует.

Позор на мои седины, но именно последний аргумент был решающим.

— Привет, Коля, — кривовато улыбнулась я подходящему мужчине. — Какими судьбами?

— Да мне сообщили, что девочка с крыши упала. Я вот побежал оказывать помощь, но на месте выяснил, что припозднился. Тилль, ну что это? — он укоризненно нахмурил брови, недвусмысленно указав взглядом на папиросу. — Опять намешала всякой дряни?

— Я бессмертная, мне можно, — огрызнулась я для порядка, но взгляд ясных голубых глаз стал настолько укоризненно-проникновенным, что в душе поднялось чувство протеста и стыда.

Вот как он это делает, а? Я каждый раз в такие моменты подозреваю его в применении ментальной магии, но люди на неё в принципе не способны.

Коля, он же Николай Колос, тип настолько колоритный, что второго такого во всём Зеленотравье — как называется наш мир в переводе с эльфийского на всеобщий — не сыщешь. Два метра ростом, плечи шириной в две меня, пальцами может гнуть стальные пруты, а завершает образ гладко выбритый череп с выступающими надбровными дугами. Если показать его, к примеру, Фелю, тот скорчит морду куриной гузкой и назовёт Колоса тупой обезьяной. В лучшем случае.

А между тем Коля — редкий умница, человек с золотыми руками и сердцем из лунного камня. Боги обделили его при рождении магией, но это не помешало ему стать Целителем с большой буквы. Мне кажется, с куда большей, чем я, потому что я — дура с большим резервом, а он — гений вовсе без оного.

Сильный маг-целитель может затворить любую рану, но на это требуются силы. Хорошо, когда кругом мир, благоденствие и процветание — тогда нет нужды в экономии. А вот когда целителей мало, и те, что есть, падают от истощения, руки и светлые головы таких, как Колос, спасают жизни и пациентам, и магам. Потому что одно дело — магией заставить кость вернуться в исходное положение, свести ткани, остановить кровь и соединить сосуды. И совсем другое — заживлять уже чистую, промытую, выправленную рану, или ассистировать подобному специалисту, унимая боль пациента и удерживая кровотечение, расходуя силу строго дозировано, по чуть-чуть.

И это я уже не говорю, что Николай человек очень добрый и сострадательный. В той степени, что у меня порой складывается ощущение: мужчина надо мной издевается. Потому что в этом пропитанном кровью до раскалённого нутра мире такое светлое существо просто не могло появиться на свет.

— Глядя на тебя, я в этом сомневаюсь, — вздохнул он и качнул головой. — Опять выложилась?

— Ну я же не знала, что ты на подходе, — виновато поморщилась я. — А ты меня целенаправленно искал или это случайно получилось?

— Что-то среднее, — белозубо улыбнулся он. — Мне сказали, в какую сторону ты пошла, и я решил сделать небольшой крюк, чтобы попробовать пересечься и поинтересоваться твоим самочувствием.

— Да хорошо я себя чувствую, что ты как наседка, — я раздосадованно вздохнула. — Я уже достаточно большая девочка. И вообще, я сегодня-завтра отдыхаю, выходные у меня.

— Я заметил, — иронично хмыкнул Колос. — Откуда такой несвойственный эгоизм?

— На себя бы посмотрел, — проворчала я. — Надо же иногда отдыхать!

— Дай угадаю, — не поверил мужчина. — Валлендор всё-таки не выдержал немого укора в твоих чудесных глазах, контрастно оттенённых синяками?

— Всё-то ты знаешь... Сказал, чтобы на расстоянии выстрела меня от рабочего места не было и обещал проконтролировать. А ты сейчас обратно в госпиталь? — тоскливо уточнила я.

Колос состоял в военном госпитале — он же единственная на данный момент действующая больница города — главным целителем. То есть, номинально — моим начальником. Немного неожиданный выбор, но что поделать, если целители-маги обычно всем коллективом состоят в нескончаемой позиционной войне с цифрами? В том смысле, что терпеть не могут считать, планировать и решать далёкие от профессиональных вопросы, а главный целитель — должность скорее административная. Даже у светлых соседей, насколько мне помнилось, эти должности занимали либо эльфы с очень слабым даром (а это явление редкое), либо вовсе без оного, либо специалисты каких-то других отраслей магии. Например, менталисты, специализирующиеся на заболеваниях психики, или вовсе вещевики, из которых в силу склада характера получаются отличные управленцы.

А Колос помимо прочих достоинств ещё и весьма хозяйственный мужчина. Я же говорю, очень нам с ним повезло.

— Тилль, вот как думаешь, что со мной сделает наш всенародно избранный и богами одобренный, если я тебя сейчас с собой прихвачу? — вздохнул он, без труда прочитав за словами истинную причину моей тоски.

— А мы ему скажем, что я сама пришла, а ты не видел, — слегка оживилась я. Затушила пальцами окурок и, за неимением в окрестностях мусорного ведра, сунула в карман. В принципе, можно было просто разрушить, но хаотическая магия даётся мне ещё хуже стихийной, проще доверить профессионалам. А к аккуратности меня приучили с детства.

— Ладно, есть у меня дело, где от тебя магия не потребуется, — со смешком сообщил он. — Заодно меня подменишь, а то я зашиваюсь. Опять же, развлечёшься.

— Коля, я тебя обожаю, — просияла я, но тут же нахмурилась, заподозрив подвох. — Это чем я развлекаться буду, поподробнее-ка?

— Да тут видишь какое дело... студентов на стажировку прислали, — смущённо сознался Колос. — Надо им всё показать-рассказать, расселить и поставить на довольствие. Я бы и сам походил, или кого-нибудь другого привлёк, но раз тебе всё равно хочется чем-нибудь себя занять.

— И куда их будут расселять? — растерялась я.

— Обещали принять в казармах, — он развёл руками. — Не лучшие условия, но там по крайней мере целая крыша, есть койки и через окна не слишком сифонит.

— А откуда ребята-то? Маги или специалисты?

— Там все вперемешку. Сама же знаешь, какой бардак был при эвакуации. Бумага пришла за подписью ректора Ремесленной Академии, но с печатью Нового Общемагического. По-хорошему, стоит отправить их обратно и затребовать нормальные бумаги, только рук, сама понимаешь, как всегда не хватает, да и жалко ребят. На улицу их что ли выгонять? Вот, кстати. Ты чаще в Правлении бываешь, узнай там у кого-нибудь, что за чехарда с учебными заведениями?

— Хорошо, спрошу. Пойдём, покажешь юные дарования.

Война начиналась не в нашу пользу, нас теснили, и всевозможные тыловые службы и учреждения эвакуировались в большой спешке. Если производства вывозили до последней бумажки, чтобы врагу не досталось, то с остальными было сложнее, спасали в первую очередь жизни, а всё прочее — по остаточному принципу. Посмотреть на студентов, честно говоря, было интересно. До столичного госпиталя они, наверное, добрались первый раз за время войны — обычно стажировку такие ребята проходили на передовой. Уже считай сложившиеся специалисты, доучивать их в тылу было некогда, а там каждые руки были на счету.

Я в тылу не бывала, но хватало фантазии сообразить, что условия там были едва ли не хуже, чем на передовой. Учитывая, что отступали в высокогорье, ища укрытия в старых шахтах и на границе с гномьими княжествами, надо думать, для студентов будет самым большим счастьем даже не крыша над головой, а тот самый усиленный паёк, полагавшийся целителям.

Угадала. Эльфы вообще не отличаются крупным телосложением, мы обычно худощавые, гибкие и жилистые, а эти... По-моему, кроме костей и кожи там не было ничего. Хотя нет, вру; было. Были горящие любопытством глаза и аккуратно вплетённые в косы тонкие красные ленточки. Потрёпанные, потёртые, кое у кого — засаленные. При виде них больно кольнуло за грудиной, но я отогнала это ощущение и сопутствующие мрачные мысли. Давно ли я сама такую носила?

Три десятка Перворождённых, восемь человек, больше половины — маги, толклись в фойе главного корпуса, с любопытством озираясь и провожая взглядами стремительно проходящих мимо сотрудников в светло-синей, зачастую затёртой до сизого цвета униформе. Установить видовую принадлежность студентов можно было разве что по ушам да по ауре, в остальном — одинаковые ходячие анатомические пособия. Особняком стоял единственный в компании менталист. Мальчик выглядел самым мелким и худощавым из всех, хотя особенно забитым или несчастным не казался, просто они все по жизни одиночки. Чёрные волосы были коротко острижены — опять же, у единственного, — а взгляд тёмно-синих, почти чёрных глаз, кажется, пронизывал насквозь. Но с ними такое сплошь и рядом, я привыкла.

Однако, как нам повезло: такой специалист, путь и недоученный, был очень кстати — их на весь город трое и всего один в свободное время помогает при госпитале.

— Здравствуйте, товарищи студенты, — с улыбкой поприветствовала я. Мне ответил нестройный хор и заинтересованные взгляды. — Давно прибыли? Староста есть?

— Я, наверное, — неуверенно отозвалась невысокая девочка с белоснежной косой, в которой алая полоска ленточки выделялась особенно ярко, и кошачьими зелёными глазами. — Танагриаль Вириталь Данат-эль, — проговорила она смущённо и даже как будто виновато, потупив взгляд. Но — проговорила, и я не удержалась от усмешки.

— Таня хорошая, — совершенно неожиданно высказалась человеческая девушка — единственная девочка среди людей и одна из троих магов — и сделала шаг вперёд, останавливаясь рядом с подругой, даже слегка загородив её плечом. Серые и неожиданно холодные для такого яркого рыжего цвета волос глаза смотрели на меня упрямо и задиристо. Рыжая была на полголовы выше и, похоже, отличалась нравом заправского сорванца.

— Да я разве спорю? — отмахнулась я и подмигнула смущённой белобрысой. — Вы не волнуйтесь, не к светлым попали, а к своим. Вы давно в горах-то сидите, что так дичитесь?

— Люди там родились, а мы в основном совсем детьми попали, — за всех ответила Танагриаль, окинув товарищей взглядом. — Там к нам привыкли, никто на масть не смотрел, но мама всё равно боялась. Там всё-таки тыл, а тут...

— А тут мы как будто за то и воевали, — фыркнув, оборвала её я. — Так что не бойся, кто-то, может, и покосится недобро, ну так идиотов везде хватает. В общем, не дёргайся, чувствуй себя как дома. И всё-таки, давно прибыли?

— Два часа как, — слегка приободрившись, отозвалась староста.

— На перекладных добирались?

— Нет, нам... транспорт выделили, — поморщилась она. Кто-то из ребят тихонько выругался себе под нос, кто-то демонстративно потёр седалище, а я опять не удержалась от ухмылки. Понятно, что им за транспорт выдали — небось, грузовик с наспех сколоченными лавками. Видимо, эвакуировали их совсем уж в глушь, железки там нет, — это для заводов прокладывали, — нормальное воздушное сообщение тоже пока отсутствует. От гор сюда трястись больше суток, на той деревянной лавке-то.

— Ладно. Давайте-ка мы с вами начнём с приятного и сначала поедим, потом прогуляемся до вашего временного пристанища, а там на месте посмотрим. Может, отложим экскурсию на завтра, вы хоть отдохнёте. Меня, кстати, можете звать Тилль.

— И всё? — растерянно уточнила староста.

— Все зовут, и вы зовите — я привыкла. Ну что, двинулись навстречу здоровому питанию и сну!

Молодёжь загомонила, утверждая, что отдохнуть они могут и после экскурсии, хотя против "поесть" никто не возражал, и я, призвав выводок будущих целителей к порядку, решительно двинулась в сторону столовой.

Причина беспокойства Танагриаль была понятна — девочка была не просто светлой, но светлой высокородной. У нас вообще очень просто определить по имени, кто и откуда взялся. Первое имя — собственное, и его окончание напрямую характеризует род: для древнего рода "ор" у мужчин, буквально означает "великий", и "аль" — у женщин, буквально "прекрасная". Второе имя даётся по матери, третье — отцовское без окончания, но с добавлением фамильного артикля. Эль — для светлых, дар — для тёмных, ир... до недавнего времени считалось пренебрежительным, такой артикль носили так называемые "дикие" — отлучённые, опальные, вышедшие из недостойных называться высоким именем родов. А дальше обычно называли имя рода, если оно было. У высокородных светлых было у всех, потому что лишаясь имени рода за какие-то прегрешения, эльф лишался и права на артикль "эль".

Имена что отца, что матери светлой мне ничего не говорили. Надо будет спросить тихонько, из какого рода она всё-таки вышла? Не то чтобы принципиально, но любопытно. Что бы она себе ни думала, но светлые среди нас тоже попадались, даже высокородные — из тех, что разделяли убеждения Валлендора и его соратников. Да что далеко ходить, Валёк и сам был светлым до мозга костей. Разве что светлым, в отличие от большинства их, в хорошем смысле этого слова: со светлой головой и светлым сердцем. Он как раз добровольно отрёкся от своего рода и имени.

Столовую студенты встретили с благоговейным восторгом, а еду — с таким видом, будто голодали всю жизнь. Да, может, и вправду голодали...

После сытного обеда, несмотря на всю браваду, детей заметно разморило. Они пытались хорохориться и упрямиться, но без прежнего энтузиазма, так что вместо экскурсии мы первым делом направились в казармы "осмотреться", там я страдальцев и оставила. При виде коек с тонкими матрацами и застиранного, но чистого постельного белья их желание немедленно приступить к учёбе заметно пошатнулось.

— Это что за табун глистов ушастых? — мрачно поинтересовался у меня на выходе из казарм дежурный бригадир. Личность вообще была колоритная — огромный пожилой угрюмый орк Кхавра Рых был дежурным по этим казармам, в которых размещался весь городской сухопутный гарнизон, ещё до войны, а с начала войны — бессменным дежурным. Тогда же ему был присвоен и чин "бригадира" — звания в нашей армии отличались от прежних, так что переименовали всех.

К войне Кхавра был не годен ввиду отсутствия правой руки и правого глаза, а здесь нашёл своё место. Своего рода городская достопримечательность. Помимо того, что он великолепно исполнял свои обязанности (ему и одной руки хватало, чтобы поддерживать на подведомственной территории дисциплину), он ещё и город знал как свои четыре пальца, и что особенно важно — старые подземелья под этим городом. Но даже не это его отличало от всех прочих, гораздо важнее была примечательная наружность и манера речи.

— Студенты, тебе разве не говорили?

— Мне сказали — тридцать восемь рыл по тумбочкам распределить, так я вон бельё по местам расставил и жизненное пространство освободил. А кто они по фамилии и роду деятельности — не доклали.

— Студенты-целители, — пояснила я, тщетно пытаясь справиться с улыбкой.

— О как! — крякнул старый орк, бросив нехороший взгляд в сторону прикрытой двери. — Грамотные все насквозь, а устава не нюхали.

— Кхавр, не обижай детей, они вон и так, как ты точно подметил, глисты, у них и без устава тяжёлое детство, — попросила я. — Может, это временная мера, и общежитие скоро восстановят...

— Да ладно, пусть лежат, если беспорядки нарушать и дисциплину хулиганить не будут, а отбиваться будут по часам, — смягчился орк. — От того общежития одна проходная и осталась, чтобы коменданта покласть.

— За это не волнуйся, они ребята дисциплинированные, — утешила я. Кхавр в ответ скептически хмыкнул, но вразвалочку потопал в каптёрку.

Однако, об одном я не подумала, когда решила уложить детей спать. Им, конечно, хорошо, они отдохнут с дороги и завтра будут чувствовать себя пристойно, но... мне-то что до вечера делать? Честно говоря, желания посетить Правительство у меня и до этого особенно не было, это скорее был зов долга и совести, а сейчас оно окончательно растворилось. По-хорошему, они прекрасно обойдутся и без меня, для решения политических вопросов я там не нужна, разберутся сами, а что до ритуала... Всё, что от меня требовалось, я подготовила уже давно, в крайнем случае — тоже без меня проведут. В любом случае, как раз до него времени ещё много.

Я засунула руки в карманы, перевалилась с пятки на носок и обратно, задумчиво озираясь по сторонам. Нащупала портсигар, оживилась было, но вспомнила, что там пусто как в городской казне и загрустила. Правда что ли зайти домой да заняться? Вроде бы, папиросная бумага у меня ещё оставалась, да и все нужные травы как раз досохли.

В общем, решено, гулять — так гулять. Накручу себе курева, устрою постирушки и завалюсь спать на пару часиков до заката и ритуала, благо — времени ещё уйма. Будет у меня хозяйственный день: и без магии, и польза для дела. Как ни прискорбно это осознавать, но Валлендор прав, мои попытки сгореть на работе никому никакой пользы не принесут, так что — надо менять стратегию.

И я решительным шагом двинулась к тому месту, которое в последнее время гордо именовала домом.

Приморский — небольшой городок. Он лежит в тесном ущелье, и ему попросту некуда разрастаться. Горы вокруг невысокие, — даже не горы, скорее, скалы — но крутые и иссечённые трещинами, за которые цепляются невысокие корявые сосенки. Много лет назад, когда эти места ещё не накрыла тень Великого Древа, здесь была крошечная рыбацкая деревушка. Потом бухта заинтересовала власть предержащих своим удобством и защищённостью от суровых северных ветров, и здесь был построен торговый порт. А где торговый — там и военный, и вскоре в воротах бухты — единственном проходе между прибрежных скал, ведущем в почти ровную круглую чашу залива — был построен укреплённый форт, прикрывший городок от угрозы с моря.

Самая большая проблема таких городов, построенных в уютных горных ложбинах, это недостаток пресной воды. Приморскому в этом вопросе очень повезло: скалы под городом изъедены пещерами, и в этих пещерах есть пресные озёра. Вода из-за известковых примесей имеет неприятный запах, даёт густой осадок, но, главное, она есть.

Когда-то — совсем недавно! — это был красивый город. На всех площадях били изумительной красоты фонтаны, белоснежные фасады зданий оттенялись густой зеленью раскидистых деревьев, на улицах звенели голоса, тарахтели туда-сюда грузовики, подобно большим бурым муравьям растаскивающие из порта контейнеры, гудели длинные товарные поезда.

Сейчас... по сравнению с картинами предыдущих лет он казался мёртвым. Впрочем, нет, я не справедлива, это во мне говорит застарелая злость и усталость. Сейчас он скорее напоминал больного, начавшего оправляться от долгой, трудной, выматывающей болезни. Пожелтевший, отощавший, но упрямо цепляющийся за жизнь. Он победил и выжил, а всё остальное уже не имело смысла. Мне ли не знать, что воля — главное условие выздоровления?

Угол, который мне выделили для проживания, можно было назвать роскошным. Во-первых, добротный дом, когда-то принадлежавший кому-то из представителей элиты, с честью выдержал бои, сохранив в целости свои стены и крышу. Во-вторых, здесь даже был водопровод, и он даже работал, и на одну уборную приходилось всего четверо жильцов, причём все — мои знакомые, целители всё из того же госпиталя.

Сейчас мало кто мог похвастаться лучшими условиями жизни. От домов в центре в большинстве остались руины, не просто непригодные для жизни — в них банально опасно заходить, остатки крыш и стен могут рухнуть от малейшего порыва ветра. Валлендор вообще живёт в собственном кабинете в Правлении, причём громким словом "кабинет" именуется комнатушка три на три метра, прежде служившая, кажется, гардеробной; а Валёк, на минуточку, наш нынешний правитель.

Впрочем, здесь не о чем сожалеть. Бытовые трудности — это мелочи, быт наладится, отстроятся дома. Поднимут старую баржу, начинённую ловушками-чарами и затопленную на входе в бухту своим телом преградившую путь флоту светлых, и оживёт порт. Восстановят покалеченную ветку железной дороги — да она уже почти ожила, стройка идёт чуть не круглые сутки.

Всё хорошо. Мы победили. Не все увидели эту победу, но так всегда и бывает, это нормально, это забудется. Нет ничего страшного и непоправимого, просто брюзжание одной старой эльфийки, уставшей не столько от мира, сколько от себя. Мы не стареем телом и лицом, а вот что при этом творится в душах — и богам неведомо.

Как гласит одна древняя мудрость, мы видим в окружающем мире лишь отражение того, что есть внутри нас. И если этот город кажется мне мёртвым, совсем не значит, что так и есть на самом деле.

Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба

Смешно, но процесс уборки неожиданно оказался увлекательным. Кому скажи — не поверят, однако было в этом что-то... успокаивающее, медитативное. Было приятно наблюдать, как бездымное белое пламя облизывает стены, смахивая с них пыль, обращая в прах истлевшие от времени занавески, обломки мебели и обрывки ветоши совсем уж непонятного происхождения. Во всём этом было что-то... правильное.

Ну и, конечно, было очень приятно представить на мгновение, что в этом пламени сгорает не только мусор, но и добрая половина мира. Начиная с этого облезлого вспаханного войной города — и заканчивая тем, по чьей милости я оказался сейчас здесь. Того, кому не хватило мужества пойти до конца.

Впрочем, всё это — пустые мечты. У меня есть долг и присяга, и я исполню их до конца. А потом... По поводу этого "потом" было несколько интересных мыслей, но для них ещё не пришло время.

Порывами ветра — эта стихия после огня давалась мне легче прочих, — я вымел пепел наружу, и серебристо-белая позёмка зазмеилась по ступеням, на несколько мгновений превратив позднюю весну в позднюю осень. Поборов желание выгнать всё это на улицу, я заставил горсти праха осесть под деревьями. Говорят, это неплохое удобрение, так зачем зря пропадать добру.

Осмотревшись в доме после уборки, я со смешанным чувством удовлетворения, брезгливости и злорадства отметил, что целой мебели в здании осталось немного, а за то, что осталось, нужно было благодарить тёмных сородичей. Явно их руками с их нездоровой гномьей любовью к камню и металлу были сделаны эти столы, стулья, статуи и зеркала в тяжёлых кованых рамах. Всё остальное — мягкая мебель, шкафы, — если и существовали, то давно пришли в негодность и сгорели в белом пламени. Удовлетворение было вызвано качественно проделанной работой, брезгливость — пониманием, что раньше здесь жили тёмные, и дух их присутствия, кажется, всё ещё висел в воздухе. А вот причиной злорадства, скрасившего мне жизнь, стала очередная мысль о нашем драгоценном и вечном Владыке, которому тоже придётся ютиться в подобных условиях и спать на полу. Я-то к походной жизни привычный, а вот его изнеженная задница на холодных металлических решётках сидений стульев быстро запросит пощады. Как говорится, когда нечему радоваться, найди приятное в мелочах.

Придя вскоре к выводу, что моими силами в этом месте изменить что-то ещё невозможно, я вышел на улицу. Каменные стены дома давили, а здесь можно было прикрыть глаза, прислушаться к шелесту листвы и на мгновение забыть, что вокруг — этот проклятый город, сломавший зубы Владыке и нам всем заодно. Чем я, собственно, и занялся, присев на землю под ближайшим деревом и прислонившись спиной к шершавой морщинистой коре.

Общеизвестно, что родина эльфов — лес. Боги создали нас из живых древесных стволов, гномов — из корней гор, орков — из песка и степных трав, людей — из грязи. Поэтому последние два вида так недолговечны, гномы — как камни — живут долго, но со временем рассыпаются, а мы вечны — покуда в этом мире существует жизнь. Мы были созданы для этого мира — а он для нас, все прочие виды же лежат на другой чаше весов воплощением мёртвой материи.

Эльфы жили в центре единственного материка, на юге наши земли упирались в море, на севере — в Дикий Лес, занимающий площадь, соизмеримую со всеми обитаемыми землями. Западную оконечность материка занимал десяток человеческих государств, на северо-востоке раскинулся огромный горный массив, нижний ярус которого занимали гномы, а юго-восток принадлежал оркам.

Так было прежде. Потом откололись тёмные, которые ушли высоко в горы — туда, куда боялись подниматься подгорные карлики. Но это было по-своему правильно: они унесли туда жизнь, согрели высокогорные долины и превратили их в причудливые мозаики из живых цветов и мёртвых камней. На окраине Дикого Леса, на стыке между нашими землями и землями гномов в какой-то момент обнаружилась тесная община гризов — этих существ было совсем немного и они мало кого интересовали, да ещё довольно редко покидали свои земли.

Ранее многочисленные орки были вытеснены нами из лесов в раскинувшиеся в предгорьях степи, и на этом наши с ними войны закончились — тамошние места не интересовали детей леса, не испытывающих приязни к яркому палящему солнцу. Лишь иногда, когда зеленокожих становилось слишком много, они совершали набеги на границы, и наши отряды в ответ помогали сократить их численность, прореживая кочевые племена. После этого основные войны полыхали на западе, где под нашим натиском человеческие государства вынуждены были объединиться.

А потом появились дикие. Сложно сказать, в какой момент и когда; любой самый грандиозный обвал начинается с единственного сорвавшегося камня, и под грудой сошедшей земли уже невозможно понять, откуда взялся тот, первый, и где он погребён. Сначала разрозненные, они постепенно собирались в общины на границе с гномами и орками — в скалах и лестостепях, которые эльфы не жаловали из-за неподходящего климата. Так получилось, что они собрались на восточной оконечности страны, и постепенно там образовалось эдакое государство в государстве.

Не так страшно в них было наплевательское отношение к традициям — в конце концов, традиции — это просто вековые привычки древних существ. Они отказались от своих корней, предали саму эльфийскую природу, вот что было страшно. Подобно детям камней и пыли забивались в каменные коробки, и лес... скорбел. Лесу было больно, как больно матери, забытой собственными детьми, а вместе с ним — больно тем, кто по-прежнему был привязан к этим корням.

Я так и задремал, сидя под старым деревом — ничем иным объяснить подобные мрачно-философские мысли не получалось. Кажется, это вообще были мысли того самого дерева, а я просто услышал его размышления о вечном, которым вторил убаюкивающий печальный шёпот листьев над головой. Но открыл глаза с одним-единственным отчётливым стремлением: я хочу домой, и пусть горят огнём все интриги, амбиции и прочие глупости. В самый дальний и глухой угол родовых земель, на границу с Древним Лесом — чёрной жуткой чащей, жестоко расправлявшейся с незваными гостями. Там не действовала никакая магия, смерть за попытку развести огонь приходила особенно мучительной, но... вблизи этих многовековых исполинов с окаменевшими стволами я чувствовал себя особенно живым, почти ребёнком.

Поднявшись на ноги, я решительно отогнал неуместные пораженческие мысли и направился в сторону портальной площади, на ходу простенькими чарами приводя в порядок одежду. Тренированный разум не проспал нужный момент, и я как раз успевал к назначенному часу прибытия основной делегации.

На площади уже собралась толпа. Не слишком плотная, но было очевидно, что все эти существа оказались здесь не случайно. Инородцев было меньше, чем я ожидал: то ли решили не высовываться, а то ли я ошибался относительно основного населения города. Признаться, прежде здесь бывать мне не доводилось. Да и прочие города диких в силу специфики собственного магического дара я наблюдал обычно без жителей и догорающими.

Официальная встречающая делегация тоже нашлась здесь. В лицо я кроме Валлендора никого не знал, но подобное положение вещей меня не волновало: для того, чтобы сориентироваться в пространстве, достаточно было найти взглядом этого отверженного потомка когда-то великого рода. Фигура была примечательная, ошибиться было сложно.

Мне никогда не доводилось встречать существо с более обманчивой наружностью, чем у этого эльфа. Да и Владыка в своё время тоже накололся, приняв её за чистую монету. Валлендор, несмотря на громкое имя, был очень невысоким и хрупким, сложением тянущим скорее на подростка, причём — женского пола. Узкие плечи, тонкие руки, впалая грудная клетка. У него даже волосы были не белые, а золотистые, острый нос усыпали несерьёзные веснушки, а на миловидном почти детском лице горели любопытством и доверием ко всему окружающему миру чистые голубые глаза. Подозреваю, Владыка, назначая этого эльфа на должность наместника Приморского и всех прилегающих земель надеялся поразить две мишени: оказать милость отцу Валлендора, весьма почтенному и уважаемому эльфу, и заодно заполучить на ключевой позиции исполнительную безынициативную марионетку.

Мало кто в тот момент мог представить, что за личность на самом деле скрывается за такой несерьёзной наружностью. Шутка богов или проявление закона мирового равновесия? Он оказался отличным политиком — умным, хитрым, изворотливым, жёстким, упрямым, принципиальным, решительным и волевым. Служить под началом такого командира было бы честью, но, увы, мы оказались по разные стороны линии фронта, а наш Владыка из указанных качеств обладал только первыми тремя. Может, потому мы и имеем то, что имеем.

Ровно в назначенный срок портальщик принимающей стороны подал условный сигнал, видимо, предупреждая охрану, и через пару мгновений пространство внутри арки вспучилось воздушной линзой, сфокусированной на точке, удалённой от этого города на многие километры.

Первой из портала показалась неизменная охрана — десяток почти одинаковых гибких фигур в маскировочных костюмах. Я не без ехидства отметил скромность эскорта. Интересно, он действительно решил довериться местным, или те строго оговорили количество охранников? Как же он, бедный, должен трястись без привычного заслона.

Следом за охраной показались собственно посланцы, и состав делегации заставил меня насторожиться. Предчувствие пока не могло оформиться в конкретное подозрение, но я буквально кожей ощутил близость подлянки.

Заявленный состав в виде полного круга мог быть продиктован тысячей причин — примерно столько ритуалов требовало присутствия источников всех шести типов магии, или "трёх осей силы": стихийники и хаоситы, пространственники и менталисты, и, наконец, целители и вещевики. Несколько меньшее количество ритуалов требовало присутствия семи сил, включая укоспециализированную смерть, которая отдельно никогда не встречалась, но подчинялась некоторым представителям последней оси, и тогда это сборище называлось "Кругом Жизни", а не Силы.

Круг мог засвидетельствовать клятву или именем богов скрепить договор, и я, честно говоря, ожидал, что именно для этого нас всех собрали. Пока не было ни единого повода думать иначе, вот только личностный состав Круга, да и отсутствие претендента на роль посла...

Из всех присутствующих я хорошо знал только одного — специалиста по магии Хаоса. Вернее, не просто "знал". Тай был, пожалуй, единственным, кого я мог назвать другом и при этом — хаоситом исключительной силы. Но в нынешней ситуации настораживало не это: мы оба состояли в некоторой... оппозиции Владыке, насколько позволяла присяга. Проще говоря, мы, конечно, исполняли его приказы, но самого Пресветлого не ставили ни в грош. Таналиор вышел из портала первым, сквозь лёгкий прищур с усмешкой огляделся. Встретившись со мной взглядом ухмыльнулся понимающе и, подмигнув, кивком поздоровался.

Следом за ним вышел вещевик — щуплый испуганный мальчишка-подросток с даром настолько чахлым, что его направление было сложно определить. Целитель (заодно являющийся носителем магии смерти), напротив, был при незначительной силе дара очень стар — это читалось в его усталых выцветших глазах, желание жить из которых ушло, кажется, ещё до моего рождения. Пространственник и менталист были крепкими середнячками, явно — неплохо знакомыми друг с другом, а лица их показались мне знакомыми.

Следом из портала выступил Владыка в сопровождении очередного старшего сына, чьего имени я не помнил. Наследники сменяли друг друга с завидной регулярностью: наш Пресветлый не стремился уйти на покой, а терпение "первых после бога" рано или поздно лопалось, и они организовывали попытки переворотов. Только на моей памяти старших сыновей было восемь или девять. Правда, боги не обделили Владыку мужской силой, и подобная естественная убыль поголовья принцев восполнялась с лихвой. Помимо десятка наследников он уже пережил пятерых жён, и это не считая бастардов (кто их, бастардов, в самом деле считает?), некоторых из которых Владыка, пребывая в хорошем настроении, даже признавал.

Начались вежливые расшаркивания, и я потихоньку занял своё место по соседству с Таем, попутно пытаясь вспомнить, где же я мог видеть эту угрюмую парочку — вторую ось круга.

— Ну как, освоился в этой помойке? — тихо уточнил он, с интересом оглядываясь.

— Что мог — сделал. Но я так и не понял, для чего был нужен здоровенный дом, если мы тут в худшем случае на сутки, а посла среди присутствующих... Что? — осёкся я, потому что Тай посмотрел на меня очень странно, с непонятным сомнением и подозрением.

— Ты что, ещё не понял, зачем этим выродкам понадобился Круг Жизни, да ещё непременно из представителей древних родов? — с ухмылкой уточнил он.

— Я полагал, что для скрепления договора, но уже догадался, что это не так. Думаешь, нас собираются по древнему обычаю принести в жертву? — хмыкнул я.

— Не в том смысле, который ты в это понятие вкладываешь, но... да. Наш многоуважаемый и пекущийся о нуждах родины решил нас всех здесь похоронить. Собственно, достаточно взглянуть на контингент, чтобы это понять.

— Выбор посланцев мне тоже показался подозрительным, но я никак не могу вспомнить вторую ось. И что ты имеешь в виду под "похоронить"?

— С этими двумя всё просто, они — идеологи оппозиционного движения, — пожал плечами Тай.

— А оно у нас есть? — не удержался от язвительности я.

— Ага. Вот оно, — он с сарказмом кивнул на молчащую парочку.

— Честно говоря, выглядят они довольно жалко. Даже без учёта местонахождения. Как их сюда затащили вообще? Силком?

— Зачем? Почти добровольно. У менталиста при отсутствии родителей три незамужних младших сестры, у второго — жена и сын, — усмехнулся он. — А что выглядят жалко, так все остальные...

— Спасибо, я в курсе. Радикальная оппозиция осела по эту сторону границы. Но ты так и не сказал, что за похороны и откуда вообще такие выводы?

— Похороны? А-а. Слышал ли ты, любезный друг мой, когда-нибудь об отречённой земле и связанным с этим обрядом? — менторским тоном начал Тай, но запнулся о мой злой взгляд и виновато кашлянул. — В общем, магия старая, её сейчас мало кто помнит, но в архивах есть. Не знаю уж, где его откопала эта крошка, но наш Пресветлый так бесился — изумительное зрелище, я в этот момент почти смирился с поражением.

— Какая крошка? — нахмурился я, потеряв нить разговора. Таналиор — хороший друг и хороший маг, но так любит молоть языком и растекаться мыслью по древу, что в подобные моменты даже мне хочется его убить. Большего зануды Великое Древо ещё не касалось своей тенью.

— А, так Валлендор же. А ты не слышал что ли? Его как только не называют и какие о нём только слухи не ходят! Вот, например...

— Тай! — окликнул я. Получилось излишне громко, и на нас обернулась чуть ли не вся процессия, неторопливо движущаяся с площади в сторону места обитания здешнего правительства. Во всяком случае, я был уверен, что направляемся мы именно туда.

— Извини, это я просто соскучился, — безмятежно улыбнулся хаосит, а я в ответ многозначительно потёр костяшки пальцев правой руки, сжатой в кулак. — Так. О чём я? Обряд. В общем, я не успел найти много подробностей, и уж тем более не знаю истории его возникновения, но он явно ненамного моложе всего нашего народа. Суть в том, что некая часть земли объявляется... ну вроде как священной, ничьей, и вступить на неё с дурными помыслами нельзя. Не знаю, как это работает и зачем местным в качестве жертвенных баранов понадобились мы — может, захотелось содрать с Пресветлого дополнительную контрибуцию, а, может, есть какая-то тонкость в обряде. В общем, главное, проводить его будем мы, а те, кто совершает обряд, привязывают себя к указанной земле. Насовсем. До конца жизни. Так что готовься, мой дорогой друг, куковать нам на этой помойке вечно.

— А если попытаться выйти за периметр? — уточнил я, для начала грязно выругавшись под понимающим взглядом Таналиора.

— Кажется, наступит быстрая, но болезненная смерть. Или не быстрая, но точно — болезненная. Да не волнуйся, думаю, подробности нам сейчас расскажут.

Место назначения я угадал. Мы пришли в какую-то большую пустую залу, достаточно обшарпанную, но, кажется, прежде служившую бальной. Посреди просторного и гулкого от пустоты помещения было составлено несколько разнокалиберных столов в окружении не менее разномастных стульев. Ещё два ряда сидений были выстроены вдоль стены, а в дальнем углу вовсе возвышалась гора из мебели, очевидно, негодной.

Вот интересно, они специально издеваются или действительно считают нормальным проведение встреч в таких условиях? Смущёнными хозяева не выглядели и не нашли нужным извиниться, и я склонился к мысли, что это всё-таки тщательно спланированная акция. Чтобы продемонстрировать то ли "это вы нас до такого довели", то ли отношение к светлым в целом и Владыке в частности.

Когда все расселись и состоялось подробное представление присутствующих, выяснилось, что Тай тоже отчасти угадал. "Отчасти" — просто потому, что объяснять нам никто ничего не собирался: Валлендор сообщил, что для ритуала всё готово, после чего два правителя сосредоточились на увлекательном занятии — дележе земель.

И я от всей души искренне болел за Валлендора. Хотя бы даже для того, чтобы отвлечься от желания свернуть Владыке шею.

Тилль

Нет, и всё-таки пора признать идею с работой до обмороков нежизнеспособной и пересмотреть ритм собственной жизни. Всё бы ничего, но это был первый раз на моей памяти, когда я умудрилась проспать что-то важное: кажется, организм, обрадованный предоставленной в неурочный час возможностью выспаться, решил использовать её до конца. Когда я продрала глаза и сообразила, где нахожусь и сколько сейчас времени, даже сначала не поверила своим глазам и внутренним часам, а потом — опомнилась и бросилась одеваться. В голове билась единственная мысль: "Валёк меня точно убьёт!"

Настроение было странным и удивительно отличалось от того, в котором я пребывала всё последнее время. Не знаю, что помогло вдруг собраться и хоть ненадолго вынырнуть из того болота, в которое я сама себя загнала, но сегодня я была полна решимости не думать о плохом. Может, дело было в юных и удивительно живых лицах будущих целителей, незнакомых и не примелькавшихся за последние дни. Может — в злом желании не показать себя размазнёй чужакам. Может, в том, что я впервые за последние месяцы почти выспалась.

А, может, в том, что, уже засыпая, сумела наконец-то заплакать? Тихо, почти без слёз, кусая подушку, чтобы не сорваться на хрипы с подвыванием?

Какое из событий дня повлекло за собой другое и почему в итоге привело к такому результату? Я, конечно, целитель, но увы — не целитель душ. И разобраться, действительно ли это — долгожданный перелом болезни, или кратковременный момент прояснения перед агонией, — я не могла. Да сейчас, честно говоря, было не до того.

Распущенные перед сном для мытья волосы собрать во что-то приличное я не успевала, поэтому просто пару раз пробежалась по ним щёткой — благо, они от природы почти не путаются. На мгновение замешкалась, задумавшись, а потом всё-таки осторожно достала из небольшого сундука со всеми моими пожитками потёртую и выгоревшую красную ленточку. Пусть сердце моё уже не горит, но зато я имею полное право на второй символ, много лет назад вложенный в простой кусок атласной материи. В конце концов, ради того, чтобы сегодняшний праздник состоялся, я тоже пролила немало крови. Так пусть это будет хотя бы в память о ней и о тех, кто до не дожил до этого дня!

А следом достала и нарядную многослойную жёлто-красную юбку, и прилагающуюся к ней тесную узкую белую рубашку с глубоким вырезом и расклёшенными от локтя алыми рукавами — вещь оказалась великовата, слишком сильно я похудела с последнего раза, когда надевала эти вещи, но смотрелась в целом неплохо. Сегодня праздник. Надо улыбаться и радовать глаз богов и смертных. А что при виде этих пахнущих сухими травами и пылью вещей так больно колет в груди... хватит. Нужно иметь мужество либо умереть, либо жить, а не болтаться где-то посередине, пугая детишек обликом несвежего покойника.

На туфли я покосилась уже с сомнением и в конечном итоге отказалась от этой идеи. Я за последнее время слишком отвыкла от обуви, а на ногах придётся провести много времени, так что не буду устраивать себе дополнительные испытания.

Путь до здания Правления — бывшего особняка градоначальника — я проделала бегом, под свист и улюлюканье детворы, составившей мне компанию. Детей я всегда любила, поэтому такое сопровождение восприняла не то что без раздражения — с удовольствием, а настроение неожиданно скакнуло на недосягаемую в последнее время высоту. Плевать, сегодня мне на всё плевать — на прошлое, на будущее. Я впервые за много дней по-настоящему улыбалась и настроена была хорошо отдохнуть, а всё прочее пусть горит огнём.

— Простите за опоздание, я немного проспала! — с грохотом распахнув входную дверь, я влетела в залу высокого собрания. — Доброго дня, мальчики и... мальчики, — начала, но запнулась на середине, потому что представительниц прекрасного пола среди присутствующих не было. Впрочем, ожидаемо: светлые специфически относятся к женщинам, и уж точно не потащили бы их с собой для компании. А для ритуала подходили только мужчины.

Принцип наследования по прямой мужской линии придумали не женоненавистники и притеснители слабого пола; это объективная данность, прямой закон магии. Семя родового древа передаётся от отца к сыну, и со смертью последнего прямого мужского потомка род прекращается. Женщина — цветок, завязь и плод, её роль тоже сложно переоценить, но при этом наша сущность гораздо пластичней. Мы легче приспосабливаемся к новому, самой прародительницей нам заповедовано подстраиваться под изменения окружающего мира и под мужчину, который рядом. На это можно сердиться, можно злиться, можно пытаться отрицать суть вещей, но изменить это невозможно: сезоны всегда в свой черёд сменяют друг друга, и не в наших силах этому воспрепятствовать. Поэтому потомки старых родов, особенно родов небольших и не слишком "развесистых" так трепетно относятся к вопросу появления потомства; то есть, конечно, прямого наследника мужского пола, и желательно не одного. И поэтому, кстати, даже светлые в большинстве своём достаточно лояльно относятся к неравным бракам, когда юноша и наследник рода приводит в дом девушку из семьи попроще. Какая разница, в конце концов, лишь бы была физически здорова и могла родить сына.

А ещё поэтому лишение мужчины имени рода считалось весьма суровым наказанием. Такой мужчина, вступая в брак, либо оставался безродным, либо, если отец невесты был настроен благодушно, мог взять имя жены, но такой род уже носил название не корней родового древа, а ветвей — это был своеобразный "средний класс", не совсем безродные, но и не дотягивающие до элиты. Таковых хватало: в давние времена была распространена практика, когда имя рода наследовал только старший сын. Некоторое время назад от неё отказались, но именно благодаря ей развелось множество "ветвей". Для ритуала же было необходимо участие потомков разных родов, почему, собственно, Валлендор и потребовал высокородных магов: там с гарантией всё ясно.

— Тилль! — сияющая улыбка Валлендора, удивление и недоверчивая радость в глазах соратников и неприязненные взгляды светлых были мне равнозначной наградой. — До обряда мы, как видишь, пока не добрались, так что ничего важного ты не пропустила, — проговорил наш всенародно избранный, поднимаясь с места и отодвигая мне стул по левую руку от себя. — Но я рад, что ты всё-таки добралась. А особенно рад, что твоё "проспала" оказало на тебя настолько благотворное воздействие. Иди сюда. Господа, это...

— Тилль, и я здесь пока — исключительно чтобы разбавить сугубо мужскую компанию, — оборвала я. — Так что извините за внезапное вторжение, я вас прервала, продолжайте спокойно обсуждать свои дела дальше, а моё дело начнётся, когда мы пойдём колдовать.

Валлендор иронично улыбнулся и действительно вернулся к разговору, а я притихла, разглядывая присутствующих. Феля восприняла уже как старого знакомого, мимоходом посетовав, что так и не услышала его полного имени, на Владыке лишний раз задерживаться тоже не стала — его примечательное узкое скуластое лицо, пронзительно-зелёные глаза и белые волосы с лёгким пепельным оттенком я и так знала, как, впрочем, и все остальные жители этого мира. Испытующий взгляд его на несколько мгновений остановился на мне, брови нахмурились — кажется, он пытался меня вспомнить. Не преуспел, а потом и вовсе вновь оказался увлечён разговором. По очередному наследнику я скользнула безразличным взглядом, а вот остальных удостоила более пристального внимания.

Похоже, светлый Владыка, получив сведения о необходимой кругу силе, решил исполнить требования, ни на гран не превысив необходимый минимум. Не очень-то он ценит своих подданных, если подвергает их такому риску. А, впрочем, было ожидаемо, что от нас постараются откупиться наименее надёжными и нужными магами; тем сильнее мне хотелось вспомнить полное имя Феля. Интересно, чем он-то своему Владыке не угодил?

Основу круга всегда составляла первая ось, и на неё были возложены основные энергетические затраты. Здесь светлые не поскупились, и партнёр уже знакомого мне огневика был хаоситом огромной силы, и его я кстати вспомнила сразу — по приметному серебристому, будто седому цвету аккуратно собранных в косу волос и хрустально-серым как дымчатый кварц глазам. Таналиор-не-помню-как-дальше из корней Чёрной Ели, личность необычная и весьма яркая, как и весь этот род. Собирательный образ с учётом бледной и будто тоже слегка сероватой кожи получался малоприятный, было в нём нечто загробно-тревожное.

Род Чёрная Ель всегда был бельмом на глазу Владыки, а теперь, похоже, планировал стать тем же для Валлендора. Он своим существованием опровергал старую пословицу "враг моего врага — мой друг", потому что пренебрежительно относился не только к Владыке, но и ко всему остальному миру, думая только о своих нуждах. И этот представитель древнего рода, насколько я знаю, был по совместительству последним и единственным его наследником мужского пола.

Родовых особенностей у Чёрных Елей было несколько. Во-первых, других видов магии, кроме хаоса, в этом роду не проявлялось никогда, причём либо это были либо маги исключительной силы, либо — эльфы, полностью лишённые магических способностей. Во-вторых, эти ребята питали нездоровую склонность ко всяческого рода экспериментам, порой приносившим уникальные открытия, но куда чаще — грандиозные неприятности и разрушения. Ну и, в-третьих, их родовые земли вытянулись длинной узкой полосой вдоль Древнего Леса, Чёрную Ель подобное соседство полностью устраивало и никогда не вызывало желания перебраться в более гостеприимные места, а это само по себе было примечательно. Таналиор озирался по сторонам с куда большим интересом, чем его сородичи, и лёгкую тень брезгливости во взгляде было сложно уловить на фоне исследовательского любопытства. Он не выглядел особенно раздражённым или недовольным своей участью; или так казалось на фоне сидящего рядом мрачного и угрюмого Феля?

Вторая ось состояла из магов, не примечательных ничем. Средняя сила, средняя внешность, средний уровень неприязни, отвращения и недовольства. Этих я даже вспомнить не пыталась — бесполезно.

Ну и наконец третья ось. Если бы не сила первой, эту парочку можно было бы назвать насмешкой и издевательством — в гризах магии было больше! Целитель оставался безучастным ко всему, и это объяснялось просто: он умирал. Отсюда и слабость дара, и тусклый взгляд. Мы, конечно, бессмертны, но ровно до тех пор, пока что-то в нас хочет жить. Но порой мир прекращает держать своих детей, и те истаивают буквально за считанные дни, без боли и страха уходя за Грань. Признаться, я до последнего думала и даже надеялась, что меня постигнет та же участь, но то ли мир не хотел отпускать, то ли что-то во мне отчаянно пыталось уцепиться за эту реальность — не знаю. Грань упрямо не хотела принимать, и сегодня я, кажется, окончательно с этим смирилась.

Партнёр целителя был полной его противоположностью — совсем ещё мальчишка, наверное, даже моложе прибывших сегодня студентов. Слабенький и болезненный — этими двумя словами он характеризовался полностью, начиная с дара и заканчивая наружностью. В нём не было презрения или отвращения, — только страх. И сильнее всего он боялся, кажется, собственного Владыки. Я украдкой ободряюще улыбнулась и подмигнула мальчишке. Тот ответил недоверчивым недоумением, но страх чуть поутих.

Беседу двух правителей слушала вполуха. Результат её я знала: Валлендор своего не упустит, а Владыка не в том положении, чтобы торговаться и качать права. Но было приятно наблюдать, как Валёк ведёт разговор. У него к этому был исключительный талант, и я завидовала белой завистью: никогда не умела так мягко, интеллигентно и вежливо втаптывать собеседника в грязь, раз за разом ненавязчиво демонстрируя ему его место. Владыка скрипел зубами, но держался как мог.

В конце концов сидящий справа от меня давний друг и соратник Кир — то есть, конечно, Кальвитор, новоиспечённый министр экономики — аккуратно пододвинул ко мне желтоватый листок бумаги, расчерченный под игру в "крестики-палочки", с намёком подмигнул, и дальше собрание пошло веселее.

Впрочем, надолго посиделки не затянулись. Время поджимало, а основную их часть я благополучно проспала, так что мы с Киром как раз успели разойтись вничью — первую партию выиграл он, вторую — я, после чего Валлендор наконец скомандовал подъём.

Обряд должен был проходить на Портовой площади, там всё уже было для него готово. Место было выбрано по нескольким причинам. Во-первых, именно на краю этой площади располагался храмовый комплекс Всех Богов, которых наш пантеон насчитывал двенадцать. В принципе, остальные причины можно было не перечислять, потому что близость к храму была определяющей, но они тоже играли свою роль: во-вторых, площадь была самой большой и в виду отсутствия здесь сейчас рынка — совершенно пустой, поэтому могла вместить всех желающих полюбоваться действом, а в-третьих, именно здесь и должен был начаться большой народный праздник, праздник победы, так зачем ходить далеко?

Светлые — будущие участники ритуала — угрюмо молчали, и самым угрюмым из них был Фель. Причём главным объектом приложения ненависти явно был его собственный Владыка, а всё прочее, кажется, не беспокоило вовсе. Кхм. А я как-то не подумала, что светлых сюда загнали пинками, притом явно не спрашивая их согласия. Что ж, будущим "жертвам" даже можно немного посочувствовать: не хотела бы я оказаться на их месте, скажем, среди их сородичей у корней Великого Древа.

На расчищенной и вымытой чуть не с мылом брусчатке был выложен узор рисунка — старого, как весь этот мир. Чудо, что удалось найти достоверное и подробное описание ритуала! Я понятия не имела, когда последний раз его исполняли и исполняли ли вообще с момента появления богов в этом мире. По легенде именно они придумали и провели его, уводя остатки своего народа из мира, чуждого эльфам и отторгшего их. Провели, чтобы навсегда запечатать границы Зеленотравья от угрозы извне, преследовавшей их по пятам. Кровь разных родов несла силу разных богов, и это увеличивало наши шансы на успех. Конечно, на весь мир не хватило бы круга даже самых сильных магов, но наши интересы и не простирались столь далеко.

Мне предстояло стать фокусом обряда, взывающей к богам. Собственно, потому у Валлендора и получилось настоять, чтобы я сегодня отдохнула: вливание сил от меня требовалось мизерное, а вот внимательность и концентрация были необходимы. И я порадовалась, что постаралась выспаться и даже почти добилась нужного результата. Тело и подсознание в этот раз (как, впрочем, зачастую бывало раньше) оказались мудрее разума, и лишние пара часов сна пришлись кстати.

Слабым местом ритуала было добровольное согласие всех его участников, но светлые вели себя на удивление достойно. Хаосит вступил в рисунок первым и по моей просьбе отпустил силу — спокойно, уверенно и без сожалений. Он явно испытывал огромное любопытство и даже радовался возможности поучаствовать в столь необычном мероприятии. Стихийник... в его силе сейчас было только злое пламя, все остальные грани присутствовали в виде бледных теней. Он буквально полыхал ненавистью, под которой я на мгновение — странно! — ощутила только горечь и застарелую, привычную, какую-то... хроническую боль, явно вызванную событиями прошлого гораздо более давнего, чем этот ритуал и даже эта война.

Чувства магов второй оси были почти одинаковыми: обречённая усталость, смирение и даже где-то безразличие к собственной судьбе. И — тоже злость, но не обжигающе-яростная, как у стихийника, а тупая и ноющая. Эмоции же третьей оси полностью соответствовали внешнему виду: у мальчишки — только страх, у целителя — всё то же полное безразличие.

До определённого момента всё шло нормально. Сила первой оси текла полноводной рекой, и её хватало с лихвой, чтобы компенсировать слабость третьей. А потом — без видимой причины, будто по щелчку пальцев, — рисунок вдруг "поехал", сила хлынула куда-то в сторону, как всё та же река, нашедшая брешь в плотине.

Причина оказалась банальна: Грань призвала целителя прямо сейчас, не дожидаясь конца ритуала. Думать было некогда. Причуда богов, насмешка судьбы — что именно я вела ритуал и именно мой собрат по силе оказался "слабым звеном".

Хорошо, что на этом этапе уже было не важно, какая кровь пульсирует в венах участника: призыв был оглашён, оставалось лишь держать энергетические потоки и дожидаться вердикта богов. Посчитают ли они нашу просьбу достойной ответа или решат не отзываться на призывы расшалившихся детей?

Быть узлом сетки и фокусом силы одновременно было... странно. Пожалуй, будь у меня чуть меньше опыта, и на волоске повисла бы не только вся затея, но жизни всех тех, кто оказался в этот момент на площади. Интересно, Владыка намеренно подсунул нам чуть живого старика в надежде, что ритуал сорвётся? Нет, он не мог не знать, что такой разрыв приведёт к разрушительным последствиям, и по крайней мере постарался бы убраться подальше, а он стоял рядом с Валлендором и с ненавистью в глазах наблюдал за нами.

Мысль мелькнула — и пропала, унесённая тонким ручейком оставшейся силы. Поток иссяк, знаменуя окончание ритуала — а в следующее мгновение меня окутала темнота.

Пробуждение оказалось странным и даже почти приятным. Во-первых, не было боли, а была странная пружинистая лёгкость во всём теле, и даже почти эйфория. Во-вторых, удобным было положение в пространстве — я полусидела, опираясь на широкую мужскую грудь, поддерживаемая сильной мужской же рукой. Не знаю уж, как я определила в полубессознательном состоянии, что это был именно мужчина; может, просто говорила память тела, а, может, запахи.

Додумать, что "в-третьих", я не успела: от виска к виску мою голову прошил острый разряд боли, и меня окончательно вышвырнуло в реальность, даже глаза открылись сами собой. И первым, что я увидела, был напряжённый взгляд менталиста, кончики чьих пальцев лежали у меня на висках. Когда я открыла глаза, он удовлетворённо кивнул, и хмурая складка между бровей чуть разгладилась, — а потом над головой прозвучал голос того, кто служил мне подпоркой. Очень, к слову, приятный голос — низкий, вкрадчивый, бархатистый, очень... мужской.

— Знаешь, красавица, направляясь сюда, я даже не подозревал, что это будет настолько... увлекательно, — с иронией проговорил он. Я слегка запрокинула голову, насколько позволяло плечо говорящего, и скосила взгляд — чтобы встретиться со взглядом дымчато-серых, жутковато-прозрачных глаз. Сейчас в них плескалась насмешка, но общего впечатления это не исправляло, даже наоборот, усугубляло мрачный пугающий образ. — Если соберёшься когда-нибудь провернуть что-то подобное, какой-нибудь древний ритуал или зловещий обряд на крови, — я чур первый в очереди на участие!

— Обязательно, — проворчала я и завозилась, пытаясь самостоятельно сесть и оглядеться. Хаосит помог мне воплотить задуманное, придерживая обеими руками за плечи, и только после этого, удостоверившись, что я не падаю, убрал ладони.

Мы вшестером оставались внутри ритуального круга, от целителя не осталось даже одежды, как будто его здесь не было вовсе. За невидимой чертой толпились свидетели ритуала, я опознала в первом ряду аж шестерых знакомых целителей. Встретилась взглядом с Валлендором — и тот вздохнул с явным облегчением, а симпатичное лицо озарила искренняя и немного шальная улыбка.

Таналиор со мной на руках находился в центре, рядом на коленях — менталист. Не менее злой и мрачный, чем до обряда, но сейчас ещё и бледный, и какой-то осунувшийся Фель также сидел рядом на корточках, разглядывая меня с задумчивым интересом, а молоденький вещевик и угрюмый пространственник нависали сверху, стоя за спиной менталиста.

— Так. А почему мы в круге и досюда ещё не добрались целители с проверкой? — уточнила я. Спрашивала скорее у себя, но ответил хаосит.

— Остаточный фон, некоторое время в этот участок пространства ничто не может попасть извне и ничто не может выскользнуть отсюда наружу. Это ненадолго.

— Да, действительно, — пробормотала я, энергично растирая обеими руками лицо. — Слушай, раз ты такой умный, объясни, почему при равном с ним резерве ты бодр и полон сил, а мы тут все выжаты до капли? — я красноречиво кивнула на стихийника, да и едва успевшие восстановиться крохи моей силы выпил круг. Тем удивительней было в целом неплохое самочувствие.

Впрочем, чему удивляться? Если мы живы, если ритуал получился, значит, боги одобрили наши действия и расчёт оказался верен. А если так, им не составило большого труда поддержать нас крохой силы. И в этой связи мне крайне любопытно, чем им так не понравился старик, которого пришлось заменить мной? Решили, раз я это придумала, то мне и расхлёбывать, и нечего валить с больной головы на здоровую? Или всё-таки всё совпало случайно?

Когда какое-то дело напрямую связано с богами, в возможность случайных событий сложно поверить.

— Потому что в отличие от вас всех, — с довольной ухмылкой ответил он, — я разбираюсь в ритуальной магии, регулярно её практикую и отношусь к ней с большой симпатией.

— А, ну да. Чёрная Ель. Кого я спрашиваю, в самом деле, — усмехнулась я, а хаосит удовлетворённо кивнул:

— Именно. Поэтому — прими моё восхищение, ты очень грамотно сработала. Не сориентировалась бы, и нас всех размазало... по очень большой площади, а опознавать было бы некого. И некому.

— Я старалась, — нервно хмыкнула я и предприняла попытку подняться на ноги, даже вполне успешную. Правда, при посильной мужской помощи — хаосита и, к удивлению, Феля, подхватившего меня под другой локоть. — Спасибо, мальчики, — пробормотала, пережидая дурноту и чёрных мушек перед глазами.

Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба

Рисунок ритуала напоминал пиявку. Жирную, здоровенную, ненасытную пиявку, которая жадно тянула все доступные силы. Сосредоточенный на борьбе с этим процессом и попытках хоть как-то контролировать отток магии, я не замечал, что происходило вокруг, и сумел оглядеться только тогда, когда всё закончилось. Меня пошатывало от слабости — давно я не чувствовал себя настолько истощённым, — но Грань пока не звала, и это внушало некоторый оптимизм. Весьма жалкий, к слову, и совсем не помогающий встречать перемены не то что радостно — спокойно. Стоило вспомнить, что это был за ритуал и каковы его последствия, и радость от собственного присутствия в мире живых заметно померкла.

Пока менталист приводил в сознание вырубившуюся Тилль, Тай успел с огромным удовольствием присесть нам на уши и толкнуть подробную лекцию о действе, в котором нам довелось поучаствовать. Обычно раздражающие менторские наклонности друга, которые тот почему-то не спешил применять по назначению (в смысле, заниматься воспитанием детей — что своих, что чужих), в этот раз оказались весьма кстати. В отличие от всех нас, этот маньяк от магической науки был полон энтузиазма, искренне восхищён последними событиями и буквально фонтанировал жаждой деятельности, а во время ритуала не только отчаянно цеплялся за реальность, но принимал участие вполне осознанно.

Надо ли говорить, как раздражала его довольная физиономия и полная силы аура на фоне собственного полуживого состояния! Причём для разнообразия раздражала всех, за исключением, пожалуй, мальчишки-вещевика, который был напуган ещё сильнее, чем до ритуала, и ни на что кроме собственного страха отвлечься не мог. По-моему, он был уверен, что нас всех собираются убить. Возможно, с особой жестокостью.

Впрочем, ничего принципиально нового Тай из ритуала не вынес, просто подтвердил изначальные предположения. Да, мы привязаны к этой земле. Да, покинуть её не можем, и действительно умрём на границе. Смерть эта ничего не изменит: стена как стояла, так и будет стоять. Насколько её хватит, спрогнозировать хаосит не мог, нужны были как он выразился "более предметные исследования", но был уверен, что срок измеряется веками, если не тысячелетиями. Просто потому, что стену возводили не наши скромные силы, а боги, к которым обращался ритуал. Ну, или магические первоосновы мира, грань там была очень тонкой.

Пространственник даже вскользь заметил, что, если поднапрячься, может эту стену почуять. Далеко и смутно, но прежде такого точно не было.

Объяснил нам Таналиор и причину обморока Тилль. Признаться, первой в голову пришла мысль, что Владыка подсунул нам издыхающего целителя с тонким расчётом, не рассчитав только участия в ритуале сестры того по силе. Но он своим присутствием опровергал это предположение, зато вызывал новое: а не хотел ли некто подобным образом устранить именно его? Способ правда уж очень сложный, можно придумать и попроще, но... вдруг попроще не сработает? И доказать ничего нельзя, несчастный случай, а живых свидетелей нет.

Даже жалко, что ничего не получилось. Нет, я понимаю, что я бы в случае успеха позлорадствовать не смог, но всё равно — жалко.

Если же отбросить версию с действиями живущих, оставался вариант с шуточками богов, уж слишком интересное совпадение. Одно непонятно, зачем им это всё?

Вокруг очерченного остаточной магией круга собралась встревоженная толпа, причём я готов был отдать правую руку или даже голову, что беспокоило их всех единственное существо в нашей компании — лежащая в обмороке женщина. Но испытывать по этому поводу неудовольствие было по меньшей мере глупо. Да и невежливо: мы всё-таки враги, с чего бы им о нас волноваться?

Тилль к слову во вторую нашу встречу выглядела заметно приличней, чем в первую. То ли подготовилась к официальному мероприятию, а то ли у вчерашнего внешнего вида были какие-то весомые причины, но сегодня на оборванку она уже не походила. Хотя выглядела всё равно странно, а ноги были босыми. Из всего наряда безоговорочное одобрение вызывал только глубокий вырез блузы, а вот режущая глаз яркая пестрота уже раздражала. Впрочем, последнюю местные тоже любили все без исключения, а покрой наряда, похоже, был общепринятым и... видимо, всё-таки парадно-выходным: большинство женщин вокруг было одето подобным образом. Очевидно, принарядились к празднику. И я уже сомневался, а лучше ли это аляпистое пестроцветье прежней обшарпанности?

Но это всё была лирика, а осмысленная мысль имелась всего одна: надо прояснить, как местные правители планируют ограничивать наши перемещения и планируют ли вообще. Если нет, то можно и не пытаться привыкать к местным обитателям, а воплотить в реальность недавние мысли о по возможности глухом угле. Насколько я помню карту местности, леса здесь тоже были.

На этом мои размышления оказались прерваны, потому что остаточный фон ритуала наконец-то развеялся или, если точнее, выровнялось "давление магических полей" внутри периметра и за его пределами, и нас смела радостная толпа. Сильнее всего досталось Тилль, но нас всех тоже куда-то поволокли. Сопротивляться было попросту бессмысленно: во-первых, на полноценное сопротивление не было сил физических и душевных, а во-вторых, мне всё равно особо некуда было теперь идти.

Навалилась апатия и какое-то унылое безадресное отвращение ко всему и сразу. Не столько к местным и этому городу, сколько к миру в целом, к богам, а, главное, к Владыке.

Забавное ощущение, когда за считанные дни ты... буквально — перестаёшь существовать. Во всяком случае, в том виде, в каком себя знал. Были какие-то убеждения, ценности, была честь и готовность за неё умереть — приказали наступить ей на горло и жить. Был привычный знакомый с детства мир — пинком вышвырнули в другой: чуждый, враждебный и малоприятный. И вновь пришлось потоптаться по собственной чести, и отправиться жить среди врагов, потому что приказ и присяга превыше всего. Причём жить не на позиции пленника — что-то не спешили нас волочить в тюрьму — а поселенца, то есть — второй раз предателя всего того, во что я когда-либо верил и ради чего когда-либо жил. Была земля — родная, живая, которую я чувствовал до последнего ростка, а теперь... сложно было привыкнуть к мысли, что для меня она навсегда потеряна. Если дереву подрубить корни, оно неизбежно погибает, и я сейчас чувствовал себя тем самым деревом. Только вот по-настоящему умереть не получалось. Да и, честно сказать, не очень-то хотелось. Жить нужно хотя бы назло врагам, чтобы они смотрели на твою довольную рожу — и исходили ядом от бессилия что-то изменить. Доставить удовольствие Владыке и сдохнуть? Да не дождётся!

Но общей отвратности состояния и настроения эти мысли, увы, не умаляли. Надо было сбросить куда-то эмоциональное напряжение, хоть бы даже подраться, но тут свою партию начинала апатия. И я поплыл по течению.

И вскоре обнаружил себя в довольно странном и неожиданном положении. В нескольких метрах впереди горел высокий костёр, точно такие же пытались разогнать сгущающиеся над портовой площадью сумерки на всём обозримом пространстве. На некотором отдалении от костров были расставлены столы, кажется, вынесенные из домов. Над площадью плыли запахи — жареной рыбы, горелого масла, сырого лука и ещё десяток трудно опознаваемых и слишком тусклых на фоне прочих, — и я вдруг вспомнил, что не ел со вчерашнего утра. Воздух наполняли оживлённые голоса, и быстрый местный говор сливался в сплошной фон, периодически нарушаемый то взрывами хохота, то непонятными громкими восклицаниями, то наборами звуков, которые издавали музыканты, настраивая свои инструменты.

Вокруг костров сидели местные. Кто — на узких деревянных лавках, кто — просто на земле. Владыка из моего поля зрения исчез, зато буквально в паре метров в стороне обнаружился Валлендор со своими соратниками. А рядом со мной на скамейке восседал чем-то неприлично довольный Тай.

— Чему ты так радуешься? — поинтересовался я.

— Да ты по сторонам посмотри, — он широко повёл рукой.

— Празднуют, я понял. Мне не очень понятно, что именно празднуешь ты?

— Я не праздную, я наблюдаю. Посмотри, какие изумительные образчики поведения! Обрати внимание, насколько точное им было в своё время дано название — "дикие". Согласись, в этом есть своё первобытное очарование, — с явным удовольствием пояснил он. Как раз в этот момент какая-то девочка-подросток торопливо сунула нам в руки по тарелке, а степенная гномка, следовавшая за ней, сняла с подноса и выдала нам с другом по объёмистой кружке. На тарелке лежало то, чем, собственно, пахло вокруг: мелкая жареная рыбёшка, половина сырой луковицы, несколько варёных картофелин.

— Да уж, — пробормотал я, заглядывая в ёмкость и принюхиваясь. Из кружки отчётливо пахло спиртом, какими-то травами и ягодами, и я задумчиво отхлебнул. Пойло оказалось достаточно крепким и неожиданно приятным на вкус, так что я сделал пару больших глотков и, окончательно плюнув на всё, закинул в рот рыбёшку.

А что, тоже неплохой способ выразить окружающему миру собственный протест.

— Кхм. Фель, ты помнишь, что магам противопоказано напиваться? — задумчиво уточнил Тай, когда за рыбёшкой последовало ещё несколько жадных глотков.

— Помню, — отозвался я. — Только я сейчас, как ты можешь наблюдать, почти не маг, резерв мой на нуле и потерять над чем-то контроль я технически не способен: нечего контролировать.

— А мозги? — уточнил он, смерил меня взглядом и тяжело вздохнул. — Впрочем, у кого я спрашиваю! Где огневики — а где мозги... Фель, давай ты хотя бы не пойдёшь бить морды без разбора всем диким, а?

— Я пока вижу одну морду, которую мне хочется набить, и она принадлежит светлому, — мрачно огрызнулся я, выразительно глянув в ответ.

— Ладно, я понял, ты решительно настроен запить горе, — смирился он. — Но завтра, проснувшись с больной головой в незнакомом месте, пожалуйста, не задавай мне вопросов из разряда "почему ты меня не остановил", договорились?

— Договорились, — легко согласился я, и на этом Тай наконец-то оставил меня в покое.

В глубине души я вполне отдавал себе отчёт, что веду себя глупо. Но сидеть и молча пялиться в огонь сейчас было хуже. Да, алкоголь давал мнимое забвение и никого ещё никогда не спас, но сейчас мне нужно было хоть как-то переключиться. Когда рушится мир, нужно уцепиться хоть за что-то, пусть даже этим якорем будет тяжёлое похмелье, попытки выяснить собственное местоположение в пространстве или какие-то ещё закономерные последствия разгульной пьянки. Вопрос "как избавиться от этих мерзких ощущений" гораздо предпочтительнее вопроса "как жить дальше" по очень простой причине: он решаем.

Впрочем, до этого ещё было далеко, а пока пропорционально выпитому выправлялось моё настроение. Пойло было вкусным, от него не мутило, лишь слегка шумело в голове, а в теле поселилась приятная лёгкость. Еда... вкус её сейчас волновал меня мало, а с задачей "набить брюхо" она справлялась идеально. Яркие наряды местных уже казались забавными, музыкальные ритмы — оригинальными и интересными, говор — не речью слабоумных, а даже почти музыкой. Пляшущее неподалёку пламя согревало не столько снаружи, сколько внутри — там, где пару часов назад бушевало пламя родной стихии, а сейчас едва теплилось что-то невнятно-жалкое.

И вскоре я с удовлетворением понял, что даже перевыполнил поставленную задачу: не просто отвлёкся от мрачных мыслей, но мне было хорошо. Спокойно. Наверное, потому, что мыслей в голове не осталось вовсе, она легко и непринуждённо наполнилась отзвуками голосов и алкогольными парами.

Начались танцы. Странные и — да, дикие, но по-своему интересные. Чем-то они напоминали пляску огня костра и сейчас казались мне почти родными. Женщины — во всяком случае, те, на которых я фокусировал взгляд, — красиво изгибались в такт музыке, мужчины весьма смело и даже откровенно обнимали партнёрш. Некоторые из них тоже танцевали, другие двигались так, что это походило на красивый постановочный бой, третьи — просто притопывали и прихлопывали.

— Тилль, станцуй! — вдруг в момент тишины воскликнул какой-то мужской голос, и его неожиданно подхватили соседи. Я с иронией подумал, что эту женщину здесь любят даже больше, чем Валлендора — знать бы ещё, почему! — а потом её всё-таки вытащили-вытолкали в круг.

В том, что танцевать — в местном представлении — она умеет, я не сомневался. Иначе бы не оживились так все окружающие и не притихли, когда Тилль, демонстративно закатив глаза, махнула рукой, мол, ладно, уговорили. Так что за происходящим наблюдал с возрастающим любопытством, пытаясь угадать или вспомнить, кто же такая эта эльфийка? Ни о каких примечательных женщинах в окружении Валлендора я прежде не слыхал, а эта явно была там своей и столь же любимой, как и среди прочих аборигенов. Причём если последнее ещё можно было объяснить целительскими способностями, то первое — уже вряд ли.

Она сказала что-то музыкантам, отдала одному из них на хранение свою ленточку и, встряхиваясь, покачивая бёдрами, на цыпочках прошла в центр освобождённого для неё круга. А потом...

Если прежние танцоры лишь походили в своих движениях на живые языки пламени, то Тилль — была им. Не замирая ни на секунду, ни разу не повторившись, она легко скользила над истёртой брусчаткой. Изящная фигурка изгибалась, приковывая к себе внимание и заставляя забыть обо всём, юбка вихрилась вокруг стройных ног, то целомудренно скрывая их до лодыжек, то — обнажая совершенную линию бёдер.

Казалось, во всём мире не существует больше ничего, кроме завораживающего танца. Даже пламя в моих венах пульсировало в его рваном сумасшедшем ритме, а дыхание вырывалось из груди в такт взмахам тонких женских рук. Это было похоже на магию — движения гипнотизировали, порабощали, стирали реальность.

Когда Тилль вдруг замерла на тревожной ноте и сделала приглашающий жест рукой, будто вызывая невидимого оппонента на бой, я поднялся с места без раздумий. Мельком с некоторым удивлением заметил, что поднялся почему-то только я, хотя, кажется, призыв был адресован решительно всему окружению. Тай окликнул, попытался удержать, но я в ответ сунул ему в руки пустую кружку.

Плевать. На всё было плевать. Прежде послушное пламя сейчас больно жалило и торопило, подначивало — "не думай!", "не останавливайся!". А когда мои руки поймали гибкий стан, последние остатки здравого смысла и самоконтроля оставили меня.

Наверное, алкоголь всё-таки заставил потерять власть над стихией, только выразилось это... странно.

Тилль

Это было очень странное ощущение — вдруг вновь в какой-то момент начать жить. Не просто двигаться и говорить, а испытывать яркие, настоящие, сильные положительные эмоции. Было чувство, будто меня выпустили из сырого тесного подвала в свежий весенний лес и я наконец-то могу дышать полной грудью.

Желание убить Кира за его неуместные предложения и всех остальных — за неожиданно энергичную поддержку этого бреда выветрилось уже очень давно, вытесненное полузабытым стремлением быть и чувствовать. Просто — быть. Быть огнём, быть порывом ветра, быть ускоряющимся пульсом музыки...

Я поначалу даже не сообразила, что уже не одна в круге света от костра: прикосновение сильных горячих мужских ладоней, тепло чужого тела рядом были настолько уместными и так ровно легли в пламенный ритм танца, что, казалось, сама музыка воплотилась рядом со мной, чтобы в нужный момент поддержать и продолжить моё движение.

Потом всё-таки поняла, что танцуем мы уже вдвоём, но это было настолько правильно... Любопытство не то что сгорело в огне страстной мелодии — оно даже не родилось. Смелые прикосновения обжигали сквозь тонкую ткань блузы и заставляли гореть ярче, хотеть большего. Юбки пенной волной обвивали наши ноги, то отдаляя друг от друга, то захлёстывая и на доли мгновения связывая, прижимая непозволительно близко — так сладко, так жарко...

Музыка оборвалась своевременно, но всё равно внезапно. Хотелось продолжать танец, пусть и без неё, но мы оба замерли, как околдованные. Моя ладонь в его ладони, мои лопатки прижаты к его груди, бёдра — к его бёдрам. Вторая ладонь партнёра накрывала низ моего живота, прижимая крепко, почти непристойно, но так желанно...

Несколько мгновений висела озадаченная настороженная тишина. Не двигались не только мы, попросту не способные шевельнуться без приказа музыки, но и зрители завороженно молчали. А потом тишина как-то вдруг разорвалась хлопками, одобрительными возгласами, радостным свистом. Нас обступили, кто-то что-то восторженно говорил, я улыбалась и кивала, даже отвечала, а сама по-прежнему не могла шевельнуться в плену чужих рук. Или просто не хотела?

Вновь зазвучала музыка, вокруг началось движение — чужое, постороннее, — но для нас это послужило командой "отомри". И то лишь отчасти, потому что объятья партнёр не разомкнул, да я и не настаивала на этом. Только развернулась в его руках, чтобы всё-таки выяснить, кто же так удачно составил мне пару. И замерла, запнувшись взглядом о белоснежные волосы, разметавшиеся по плечам. Медленно-медленно, отказываясь верить, подняла взгляд выше — и встретилась с пристальным, немигающим, горячим взглядом тёмно-красных глаз, наполненных тем самым пламенем, что горело в моей крови минуту назад. Я не видела их цвета в зыбком свете костра, но прекрасно помнила.

— Ты?! — выдохнула растерянно и почти беззвучно, но он всё равно почувствовал на фоне гремящей музыки и звенящих голосов. Только почему-то не стал острить и язвить, медленно кивнул, вглядываясь в моё лицо. А потом вдруг наклонился — и поцеловал, а свободная ладонь легла мне на затылок, придерживая и не давая отстраниться.

А, впрочем, зачем себя обманывать? Я даже не подумала, что можно это сделать, и в ту же секунду ответила со всем жаром, ещё теплившимся внутри. И чувство было такое, будто на раскалённые угли плеснули спирта. Мы целовались как безумные, жадно и страстно, и от возбуждения темнело в глазах. Туманивший голову хмель смешался с иссушающей жаждой, и любые сомнения и разумные мысли отступили под напором желаний тела. До дрожи, до мучительной боли в груди, до зуда в пальцах хотелось сорвать мешающие тряпки, почувствовать его ладони на своём теле безо всяких преград. Сейчас было плевать, кто мы — друг другу и вообще. Главное, я особенно остро ощущала, что унять этот пожар может единственное существо в целом мире, что только в этих руках я... воскресну?

Странное и неожиданное слово пришло откуда-то извне — или наоборот, из глубины бессознательного. Я сейчас плохо понимала, что оно значит, потому что чувствовала себя живой как никогда, но именно оно подстегнуло меня, заставило отстраниться, перехватить мужчину за руку и увлечь прочь из толпы, к темнеющим вокруг силуэтам пустых зданий. Последние остатки самообладания требовали хотя бы укрыться от посторонних глаз, не надеясь на более разумное поведение, и я точно знала, что там можно это сделать. В порту не было жилых домов, только склады — разрушенные и уцелевшие, — здание управления порта, ещё что-то... сейчас я не хотела об этом вспоминать, каждая секунда промедления отзывалась без преувеличения болью во всём теле.

Никогда в жизни я не думала, что желание может быть... таким, и никогда ничего не хотела так сильно. Это желание составляло почти всю мою сущность, не оставляя места ничему другому.

Мы взбежали на несколько ступеней и через низкую арку без двери вступили в пахнущий пылью сумрак. Я попыталась сориентироваться в пространстве и понять, куда стоит двигаться дальше, но тут уже мужчина оставил роль ведомого, рывком развернул к себе и впился в губы поцелуем, вжимая своим телом в стену. Его руки суматошно, торопливо боролись с моей юбкой, пытаясь нащупать край подола и добраться до тела, я же — упрямо теребила ворот его рубахи, никак не желающий поддаваться. Мгновенное просветление позволило сообразить, что там попросту нет пуговиц, и я, чуть не плача от злости и отчаянья, рывком дёрнула полы вверх, освобождая из-под ремня, и с невероятным наслаждением прижала ладони к гладкой тёплой коже. Мужчина издал невнятный хриплый звук — не то застонал, не то выругался, — и в этот момент юбка наконец-то сдалась, и я почувствовала его руки на своих бёдрах. Фель легко приподнял меня, теснее прижимая к себе, заставляя раскрыться, — а я крепко обхватила его ногами за талию и настойчиво потянула рубашку вверх.

На мгновение прервав поцелуй, мужчина сбросил одежду, и та контрастно-белым ярким пятном легла на тёмный пол, а через мгновение я почувствовала лёгкое возмущение магического поля — простенький поисковый импульс. Вновь вернувшись к моим губам, Фель отстранился от стены и, слепо шаря по ней рукой, двинулся вбок, одной рукой придерживая меня: видимо, ответ импульса оказался полезным. А я, одной ладонью держась за мужские плечи, второй торопливо расстёгивала собственную блузу, чтобы избавиться и от неё. Это получилось удивительно быстро.

Обо что-то споткнувшись и тихо выругавшись, — это что-то покатилось по полу с гулким металлическим грохотом, — Фель наконец нащупал какую-то дверь и толкнул её. Благо, та открывалась в нужную сторону и подалась под моими плечами.

Не знаю, что это была за комната — здесь было так же темно и пусто, как и в предыдущей, разве что по ощущениям она была значительно меньше. Ещё здесь обнаружилась мебель. Мужчина усадил меня на стол и, освободив руки, торопливо занялся собственным ремнём...

Процесс интимной близости мужчины и женщины во все времена наделялся чертами более возвышенными, чем совокупление животных. Говорили о духовной близости, о слиянии душ, придумывали десятки поэтичных названий, и особенно старались в этом мои сородичи, всегда воспевавшие красоту природы и всех её проявлений: "прогулка по звёздной дороге", "прикосновение к Вечности", "танец жизни", "пробуждение весны". Люди были проще, они называли это "заниматься любовью".

А вот, в том, что сейчас происходило между нами, не было совсем ничего возвышенного. Да и с любовью этот процесс никак не был связан. Гораздо лучше здесь подходило грубое и бесцеремонное слово "трахаться", кажется, ставшее калькой с орочьего, или какое-то другое обозначение из области совсем уж ненормативной лексики.

Фель двигался во мне глубокими сильными толчками, до боли сжимая ладонями ягодицы, а я впивалась ногтями в его плечи, рвано стонала и не просила — требовала не останавливаться, ещё и ещё, содрогаясь от прокатывающихся по телу волн наслаждения. До тех пор, пока удовольствие не затопило меня до радужных искр перед глазами, отозвавшись эхом низкого хриплого мужского стона.

На некоторое время мы оба замерли. Я уткнулась лбом в прохладное от влаги плечо мужчины, обнимая его за талию отчего-то ватными ослабевшими руками, и иногда вздрагивала и ёжилась — не то от отголосков ощущений, не то от зябкого вечернего воздуха, который буквально только что казался раскалённым. Фель одной рукой упирался в стол, второй — обнимал меня, а его тёплое учащённое дыхание щекотало и грело моё ухо.

Потом мужчина мягко отстранился, но вместо того, чтобы одеться и уйти, мысль о чём вяло и как-то очень грустно шевельнулась у меня в голове, принялся, насколько я могла слышать, раздеваться дальше.

— Что ты делаешь? — я наконец вспомнила, что рот существует не только для поцелуев, но может выполнять другую полезную функцию. Вопрос был не слишком умный, но думать сейчас я была неспособна вовсе, в голове царил вязкий плотный туман.

— Раздеваюсь, — предсказуемо отозвался он и через мгновение потянул меня к себе, вынуждая слезть со стола. Привлёк в объятья, но не просто так: длинные ловкие пальцы без особого труда нашли застёжку юбки, и я мерзляво вздрогнула, оставшись совсем без одежды. — Замёрзла? — мягко спросил Фель, обнимая меня обеими руками.

— Немного. Сыро, зябко, — честно призналась я.

— Сейчас я тебя согрею, — с тихим предвкушающим смешком пообещал — или всё-таки пригрозил? — он и начал медленно прокладывать дорожку из поцелуев по шее вниз. Не солгал: согрелась я почти сразу.

Во второй раз всё было иначе. Сладко, медленно, тягуче, до слёз остро.

То ли звёзды на небе вдруг встали по-особому, а то ли стоило благодарить умения самого мужчины — не знаю, но я даже не пыталась что-то вспоминать и с чем-то сравнивать. Просто точно знала, что так хорошо мне не было никогда прежде. Фель оказался изумительным любовником — страстным как пламя в его крови и чутким настолько, что впору было подозревать его в чтении мыслей.

Двух раз тоже показалось мало.

Когда же мы наконец насытились и улеглись на полу на моей юбке, я уже окончательно потеряла счёт времени и, кажется, потерялась в пространстве. Мужчина самоотверженно вызвался послужить мне не только подушкой, но ещё и матрацем, позволив устроиться у себя на груди; благо, он был существенно выше и шире в плечах. Слушая размеренный стук его сердца я и заснула, а вернее — попросту отключилась.

Разбудило меня ощущение холода. Я лежала на боку на полу, и холод пытался добраться до костей и проморозить меня насквозь, а единственной преградой ему было тепло чужого тела: кто-то большой и почти горячий обнимал меня со спины. Некоторое время пыталась сообразить, что вообще происходит, где я нахожусь и как сюда попала, причём открытые глаза никак не помогли установлению истины. Тусклый рассеянный свет, просачиваясь непонятно откуда, наполнял небольшую комнату. Пахло мускусом, какими-то цветами и чем-то ещё непонятно-сладким, похожим на перезрелые фрукты; душный тёплый запах, очень знакомый и никак не вяжущийся с ледяным полом под боком.

Я поёжилась от пробежавшей по телу мелкой дрожи. Обнимавшая меня тяжёлая мужская рука вздрогнула в ответ, на мгновение рефлекторно напряглась, прижимая меня к твёрдому телу, — а в следующее мгновение нас обоих будто окутало невесомое пушистое одеяло, защитив от промозглой утренней сырости. Я тихонько пробормотала что-то благодарное, вновь попыталась задуматься о происходящем, но глаза уже закрылись сами собой, и в тепле сон вновь заключил меня в свои объятья.

В следующий раз я проснулась уже от невнятной возни рядом и ощущения, что мне тяжело дышать. Тоже завозилась, пытаясь отвоевать немного воздуха, и сообразила, что я просто лежу, уткнувшись лицом в мужскую грудь. Пару секунд недоверчиво её разглядывала, пытаясь вспомнить, откуда она здесь взялась, а потом, опомнившись, перевела взгляд выше, на лицо её обладателя — и встретилась со взглядом тёмно-красных, почти вишнёвых глаз.

Воспоминания вечера и ночи нахлынули тяжёлой жаркой волной, издевательски отчётливые и безжалостно приятные. Тело отозвалось на них сладкой ломотой в мышцах и лёгким тянущим ощущением внизу живота, отголоском вчерашнего желания. А вот разум... тот пребывал в тихом шоке и пока не мог — или просто боялся? — осмыслить произошедшее.

Некоторое время мы со светлым лежали неподвижно, молча глядя друг на друга, и в вишнёвых глазах я видела отражение собственных эмоций. Никто не решался первым нарушить тишину и хоть что-то сказать. А что говорить? Предъявлять претензии? Можно подумать, кто-то вчера кого-то заставлял или тянул силком! Где там, вцепились друг в друга как голодающий в краюху хлеба, и... оторвались по полной. Нет, я могла ожидать от светлого обвинений, но что-то он не торопился ругаться.

Тоже ждал моего возмущения и скандала?

— Что будем делать? — в конце концов не выдержав тишины, уточнила я. Голос звучал сипло, в горле саднило. И это точно была не простуда.

Фель, чья рука до сих пор — видимо, чисто машинально, — продолжала обнимать мою талию, а кокон согревающих чар защищать от ледяного пола, медленно пожал плечом.

— Есть несколько вариантов, предлагаю самый простой: сделать вид, что ничего не было, — так же хрипло предложил он.

— Согласна, — поспешно кивнула я, садясь и пальцами пытаясь распутать волосы. Мои чёрные и его белые пряди за ночь причудливо переплелись, и яркий контраст выглядел потрясающе эффектно. Правда, мысль об этом я поспешила отогнать подальше, а лучше — вовсе выкинуть из головы. — И никому ни слова.

— Согласен, — не стал спорить мужчина. Тоже сел, помог мне освободиться, пятернёй пригладил волосы, убирая их с лица, и огляделся по сторонам. Интересно, куда и когда подевался его хайратник? — М-мать Природа... — выдохнул он с такой интонацией, с какой обычно принято употреблять совсем другие слова. Я вскинулась, ожидая встретиться взглядом с каким-нибудь лишним свидетелем происходящего — и тоже замерла, в шоке разглядывая стену перед собой.

Лучше бы это был свидетель!

— Мы что, правда... — медленно проговорила я, с трудом фокусируя взгляд на светлом. — И вчерашний стол был...

Фель выглядел ошарашенным и даже почти напуганным, я сама — подозреваю, и того хуже.

Мы сейчас находились в том самом храме Всех Богов, перед которым вчера совершался ритуал. Хуже того, в этом храме мы провели всю весьма насыщенную ночь. И ладно бы просто в храме! Мы не нашли ничего умнее, как провести горячую ночь пред ликом хаоса. И ладно бы просто перед ликом...

Я вчера кончала, выдыхая имя этого почти чужого мне светлого, на алтаре фатума: хаос отвечал за судьбу.

От этой мысли стало жутко, засосало под ложечкой и отчаянно захотелось стереть из памяти ближайшие сутки. С другими богами ещё можно договориться и надеяться, что пронесёт, а судьба всеведуща, и такого осквернения своей святыни не простит. Звезданёт ответным удаом так, что мало не покажется...

— Может, они вчера смотрели в другую сторону? — жалобно пробормотала я. Фель криво усмехнулся и бросил взгляд на пару эбонитовых статуй с глазами из серого дымчатого кварца.

Двенадцать наших богов отвечают за разные силы, из которых сплетён мир, и сферы жизни попарно: мужчина и женщина, супружеская чета, уравновешивающая недостатки друг друга. Были свои каноны изображения их всех, но алтари неизменно были парные, отдельно никого из богов никто не рассматривал — только в единстве противоположностей, в балансе мужского и женского.

Мужчина — Дар — левой рукой слегка приобнимал за талию свою супругу, Раду, а сжатую в кулак правую ладонь, перевёрнутую тыльной стороной вверх, простирал над алтарём — простым деревянным столом. В правой руке Рады лежал тугой свиток, в котором, по легенде, описан конец этого мира, а левую держала над алтарём, только ладонь её была сложена лодочкой и обращена кверху.

Считается, что судьба — это слишком личное дело, чтобы обсуждать его и даже обдумывать при посторонних, поэтому чета покровителей хаоса всегда стоит обособленно от прочих, зачастую — вот в таких уединённых комнатах. На стол принято ставить специальную чашу, в которую изредка кладутся дары, если хочется поблагодарить за удачу, но чаще — предметы, олицетворяющие просьбу или вопрос к богам. Чаша же обычно стоит при входе, и для общения с богами нужно для начала аккуратно омыть её в холодной воде.

Я почти не сомневалась, что предмет, грохотавший вчера по полу в центральном помещении, этой самой чашей и был.

— В любом случае, как бы они ни решили нас наказать, это ничего не меняет, — первым взял себя в руки Фель и пружинисто поднялся. Я проводила его взглядом и задумчиво кивнула.

Я ни в коей мере не оправдывала своё вчерашнее поведение, но всё же... Всё же даже сейчас, утром, в чём-то его понимала. Всё-таки, светлый был хорош. Безупречная физиономия — ерунда, а вот остальное действительно приковывало взгляд.

Большинство сильных боевых магов пренебрегают физической подготовкой, довольствуясь тем, что получили от природы. Да у них обычно и времени на тренировки не хватает, как-то не до того. Сколько я себя помнила, я именно поэтому всегда предпочитала воинов без магических способностей, а у Феля было тело именно воина. Сильное, тренированное, и при каждом движении под кожей красиво перекатывались мышцы, делая его похожим на какого-то хищного зверя. И если отбросить знание, кем является этот мужчина на самом деле (что со мной, собственно, вчера и произошло), ничего удивительного в том, что я обратила на него внимание, не было.

Тряхнув головой, я поспешила отогнать наваждение и последовать примеру мужчины, начавшего одеваться. Довольно, и так наворотила уже столько, что теперь полвека расхлёбывать! Надо, как и договорились, сделать вид, что ничего не было, и продолжать спокойно жить дальше.

И никогда, никогда больше не пить!

Пока я предавалась мрачным мыслям и отряхивала запылившуюся юбку, Фель, уже успевший натянуть брюки и сапоги, выглянул в общий зал. Подобрал на пороге мою блузу и вышел, видимо, за собственной рубашкой. Что-то негромко стукнуло, потом звякнуло (кажется, он водружал на место чашу), после чего светлый вернулся с добычей и мы в прежнем молчании закончили одевание.

Вышли наружу и, не сговариваясь, остановились на ступеньках храма. Я полезла в карман (он был вшит в юбку сзади, возле копчика, и поэтому не мешал ни в танцах, ни в других... развлечениях) за портсигаром, а светлый вперил тяжёлый неподвижный взгляд в бухту. Солнце ещё не поднялось над скалами, и неподвижная вода казалась синей-синей, будто это было не море, а цельный кристалл сапфира изумительной чистоты.

— Будешь? — проявила вежливость, предлагая ему портсигар. Фель в недоумении посмотрел сначала на него, потом на меня и медленно качнул головой. — Зря, — вздохнула я, чтобы сказать хоть что-то.

— Зачем ты куришь? И... ведь это не табак, — проговорил мужчина.

— Табак бесполезен и плохо пахнет, а это... поднимает настроение и помогает не рехнуться.

— Заманчиво, — пробормотал он, наблюдая, как я закуриваю. — Только лучше справляться со всем своими силами.

— Лучше. Когда они есть, — кивнула я, убирая мятую коробочку, и тихо пробормотала, скользнув взглядом по площади. — А это ещё что?

Чуть в стороне, у устья узкого не то проулка, не то тупичка, собралась небольшая толпа. Переговаривались тихонько, порой бросали по сторонам тревожные взгляды, и у меня вновь засосало под ложечкой от дурного предчувствия.

— Не нравится мне это, — озвучил мои мысли хмурый светлый, и мы, вновь не сговариваясь, двинулись к толпе.

— Что случилось? — спросила я у крайних.

— Тилль, привет, — сонные жители, расступаясь, здоровались, но на вопрос никто отвечать не спешил. Да, впрочем, вскоре я и сама увидела: на брусчатке лежал труп, если точнее — обезглавленное тело, над которым на корточках сидел отлично знакомый мне тип. Который, надо думать, обладал информацией в гораздо большем объёме, чем случайные зеваки, и был куда лучшим адресатом для вопросов по существу. Всё-таки, Мельхиор (тёмные эльфы вообще любят имена, производные от металлов и камней) — наш главный дознаватель.

— Привет, красавчик, — машинально поздоровалась я. — Это что?

— Здравствуй, сладкая, — безмятежно улыбнулся в ответ тёмный, поднимая на меня смеющийся взгляд. — А это — большая и вонючая куча дерьма, в которую мы все вляпались. Если интересуешься предметно, то это труп светлого Владыки, вон там чуть в стороне лежит голова. Убит где-то среди ночи, сюда его притащили откуда-то оттуда, — он махнул рукой в сторону площади. — Есть следы волочения и капли крови, но на площади всё за ночь затоптали так, что концы уже не найдёшь. Орудие убийства... судя по срезу, рискну предположить, что это боевая струна. Опа! — взгляд тёмно-жёлтых глаз, почти теряющихся на фоне золотистого оттенка загорелой кожи, скользнул мне за плечо. Оглянувшись, я обнаружила там Феля. — А вот и потенциальный убийца. Скажи-ка мне, Бельфенор из корней Серебряного Дуба, а ты струной владеешь?

— Продемонстрировать? — недружелюбно огрызнулся тот, подходя ближе и тоже опускаясь на корточки рядом с тем местом, где у Владыки раньше была голова, а теперь красовался ровный срез шеи.

— Я так, риторически поинтересовался. А алиби у тебя есть, мой грозный собеседник? Про мотив даже не спрашиваю, на твоём месте я бы и сам его убил, причём уже давно. Ну так что, где ты был примерно с часу ночи до трёх?

— Ты мне всё равно не поверишь, — с нервным смешком ответил он. — Так что считай — нет у меня никакого алиби. Зато струна есть. Показать?

— Не спеши, сейчас мы её чин по чину изымем, — отмахнулся тот. — Стало быть, не отрицаешь, что имел возможность, средство и мотив прирезать любимого Владыку?

— Казните через депортацию? — язвительно уточнил светлый.

— Ну зачем так? Может, наградим, — протянул рассудительно Мельхиор, после чего добавил: — Посмертно.

— Не надо посмертно, — подала голос я, здорово сомневаясь не только в разумности собственного поступка, но в здравости рассудка. И даже не до конца веря, что действительно открыла рот и собираюсь сказать то, что собираюсь. — У него есть алиби. Начиная где-то с часа после заката и до утра он был со мной. Неотлучно.

— Ты серьёзно? — несолидно вытаращился на меня тёмный. Светлый, кстати, выглядел не менее озадаченным.

— Нет, я его выгораживаю по большой любви, — ядовито отозвалась я.

— Кхм. И что же вы всю ночь делали? И где? Он же мог отойти на полчасика, на это дело больше времени не надо, — продолжал допытываться Мельхиор.

— На звёзды смотрели, — прошипела я злобно. — Неотлучно! Даже пописать некогда было отойти!

— Кхм! — Тёмно-рыжие брови дознавателя взлетели натурально на лоб, взгляд золотистых глаз метнулся с меня на светлого, потом обратно. — Что, вот прямо всю ночь? Уважаю, силён мужик. На звёзды, всю ночь, без перерыва... ну ладно, глянуть пару-тройку раз, но чтобы вот так...

— Повторить на бис? — уточнила я, чувствуя, что от всей души желаю тёмному лечь рядом со светлым Владыкой в той же позе, в смысле — отдельно от своей головы. Причём ещё немного, и я даже поспособствую этому процессу.

— Извини, не надо, я тебе верю, — опомнился Мельхиор, видимо, прочитав что-то в моём взгляде. — Если ты, конечно, готова всё это...

— Прямо сейчас клятву приносить, или я пока свободна?

— Свободна, — кивнул он. Потом на всякий случай ещё два раза кивнул, а я развернулась на пятках и, провожаемая молчаливо-ошарашенными взглядами толпы, вынырнула на площадь и решительно двинулась вдоль побережья. Мне было отчаянно необходимо остудить голову, а близкое море так и манило окунуться... забыться... утопиться?

Я поняла, где видела этого светлого: в перекрестье снайперского прицела.

Побери меня Грань! Меня и мои гнилые мозги, где они были всё это время?! Как, ну как, во имя всех богов, я могла его не вспомнить?! Бельфенор — "белое пламя", или, учитывая именное окончание, "великое белое пламя". Фель — дословно "огонёк". Живучая, будто заговорённая сволочь, которую упрямо не брали чары, пули и раз за разом отказывалась принимать Грань. На этого боевого мага — одного из пяти сильнейших боевых магов светлых! — была объявлена в своё время настоящая охота, несколько раз докладывали о поражении цели, но его белобрысая макушка всё равно раз за разом возвращалась из небытия. Если бы не совпадение ауры, можно было бы подозревать, что это разные эльфы, настолько невероятным каждый раз казалось его везение!

Будь я проклята, я же смотрела его ауру! В первый же момент, разглядывая его на площади, я смотрела эту ауру, характерные признаки которой совсем недавно знала наизусть вместе с признаками ещё двух десятков светлых с наивысшим приоритетом уничтожения.

Все мозги прокурила в задницу! Допрыгалась! Спряталась от себя и окружающего мира, доработалась до полного идиотизма!

Я переспала не просто со светлым, с одним из злейших врагов — своих и всего Красногорья, да ещё и сама заявила об этом во всеуслышание. То-то Мельхиор так ошалел! Он-то приличный воспитанный эльф, он, прежде чем переспать с женщиной, как минимум представляется и спрашивает её имя! Наверное...

Хуже было бы только, окажись на месте Бельфенора сам Владыка! Впрочем, нет, его как раз в это время убивали.

Сколько там прошло часов между нашим "воссоединением" на алтаре судьбы до гибели Владыки? Часа три? Интересно, можно это считать связанными событиями, или так случайно совпало?

Я нервно, истерически захихикала, торопливо стаскивая одежду.

За мрачными мыслями я незаметно добралась до тихого скалистого грота, где можно было искупаться, укрывшись от взгляда города, и куда я, собственно, стремилась. Чтобы скинуть одежду и с камня сигануть сразу в омут, в тёмную глубокую яму, и плыть до тех пор, пока перед глазами не запляшут красные мушки, а в ушах не начнёт колотиться пульс. Вымыть, вытравить из себя все мысли, всю бессильную ярость, все чувства.

И море помогло, приняло лишнее.

Ушла злость на себя за сказанные слова. В конце концов, я сказала правду, и этот светлый действительно не мог убить своего Владыку. Я готова была поклясться чем угодно, что правитель был последним, о чём в тот момент думал что огненный маг, что я. Осталась только досада: можно было сказать всё это Мельхиору потом, в приватной обстановке, и совсем не обязательно было заявлять во всеуслышание. Но тут уже в самом деле никто за язык не тянул, а сказанного не воротишь.

Ушла злость за собственный промах. Я в самом деле последние несколько месяцев была не в себе, глупо было спрашивать с существа, одной ногой стоящего за Гранью (а, вернее, отчаянно туда рвущегося), как с полноценного разумного. Это была ошибка, из которой следовало сделать выводы и окончательно признать, что Грань отказывается меня забирать. Значит, довольно упрямо ломиться в запертую дверь, стоит смириться и попытаться жить дальше.

Ушёл страх перед божественной карой за осквернение алтаря. Ушёл бесследно; сильнее наказать меня судьба, пожалуй, и не сумеет.

Воспользовавшись случаем, на освободившееся место выползла тревожная мысль, связанная со смертью Владыки, которая неизбежно принесёт массу проблем. Но эта тревога была сдержанной и даже полезной: она шла от разума, а не от души.

Нервные дёрганые мысли унялись, поутихли, я почти успокоилась — море сделало своё дело. С одной только мыслью оно ничего не могло сделать, и мысль эта начала методично отравлять моё существование.

Мне ведь в самом деле было хорошо с этим светлым. Так хорошо, как не было никогда в жизни, а опыт для сравнения был. И я могла отрицать это вслух, могла лгать, могла оправдываться смазанностью разбавленных хмелем воспоминаний. Да, он был врагом, олицетворением всего того, что не нравилось мне в светлых. Вот только ощущение сытого ленивого удовлетворения никак не желало покидать предательское тело, отзывавшееся сладким томлением на любые воспоминания о подробностях ночи. Я точно знала, что повторения не будет, что больше никогда в жизни не позволю себе так низко пасть, но перестать хотеть, причём хотеть именно его, была не способна. Во всяком случае, пока.

А хуже того, я уже не могла его ненавидеть.

Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба

Этот момент я представлял себе не раз и не два: момент, когда я увижу мёртвое тело бессмертного Владыки и смогу наконец плюнуть на труп. Думал, что испытаю удовлетворение, радость, даже облегчение, что мир избавился от этого недостойного существа. Искал в себе сейчас отголоски этих чувств — и не находил. Вообще ничего не находил. Живого Владыку я презирал и ненавидел, а мёртвым он был мне безразличен.

Даже не было привычного злорадства от мысли, что на этой дикой земле навсегда останусь не только я, но и он.

Ну, тело. Мёртвое. Рядом лежала голова, стеклянные глаза безразлично таращились в небо, а губы даже сейчас были брезгливо поджаты. Простой кусок мяса, или скорее дерева, или даже груда мусора — потому что никакой пользы от этой пустой оболочки не было. Я даже не воспринял всерьёз подозрения Мельхиора о моей причастности к гибели Владыки, и уж точно не собирался ради собственного оправдания нарушать обещания, данного женщине.

В конце концов, мне по большому счёту без разницы, узнает ли кто-то о наших приключениях или нет — я и так уже упал ниже уровня моря, дальше попросту некуда, — а вот высокопоставленные друзья Тилль могут и обидеться. Особенно если там есть кто-то, являющийся не только другом. В чём я, впрочем, искренне сомневался: эльфийка не производила впечатления особы, прыгающей из одной постели в другую, и все мои прошлые инсинуации на эту тему были вызваны не отчётливыми подозрениями, а общим паскудным настроением.

Сейчас... настроение не выправилось, но держать слово я умел. И даже если бы мы не пообещали друг другу молчать, трепать имя женщины в подобных обстоятельствах — более чем недостойно.

А вот тот факт, что Тилль сама решила высказаться, поставил меня в тупик. Причём говорила она с таким видом, будто и сама не верила, что произносит эти слова вслух. Высказалась под шокированным взглядом тёмного и поспешно ушла или, лучше сказать, убежала.

— Она вот это серьёзно сейчас сказала? — в повисшей тишине с любопытством уточнил Мельхиор, поднимаясь на ноги. Я тоже встал, смерил его тяжёлым выразительным взглядом и мрачно уточнил:

— И какого именно ответа ты от меня ждёшь?

— Да мне просто любопытно, — пожал плечами собеседник. — И как она?

Каюсь, не сдержался. Более того, не попытался сдержаться! И даже испытал чувство глубокого морального удовлетворения, когда мой кулак коротко, без замаха, впечатался в скулу тёмного.

— Ты озверел что ли?! — возмутился он, шарахаясь в сторону и хватаясь за пострадавшую часть лица. — Это значит хорошо или плохо?!

— Это значит — дословно — "следи за языком", — с усмешкой ответил я. — А продолжишь разговор в том же ключе — узнаешь, насколько хорошо я владею струной.

— Да ладно, не кипятись! — Он вскинул руки в жесте капитуляции. — Что ж вы все дёрганые-то такие... Светлые, дикие, один дух — ненормальные! Чем дольше за вами наблюдаю, тем меньше понимаю, за что вы вообще воевали столько лет. Придержи своё грозное оружие при себе, сейчас прогуляемся до моего логова — мы её официально освидетельствуем. Заодно расскажешь про своё национальное достояние во всех подробностях, а то я тонкостей не знаю. Забирайте обе половины, больше тут ловить нечего, — велел он кому-то, и от толпы зевак отделилась пара задумчивых ребят, оказывается, стоявших тут по делу. — Пойдём.

Тёмные эльфы — специфический народ. Они довольно немногочисленны по сравнению со светлыми, или даже с дикими, но в плане культуры отличаются от нас радикально. Наверное, потому, что ушли в свои горы уже очень давно, а потом на несколько тысяч лет между нами оказалось потеряно сообщение. На них всё это время оказывали влияние только гномы — единственный вид, с которым они контактировали. Отсюда любовь к камням и металлам, да ещё вещевиков и хаоситов среди них больше, чем среди прочих.

Мы с ними никогда не воевали просто потому, что нечего было делить, да и общих границ у нас не было — тёмные обитали в горах за гномьими кряжами.

Но Мельхиор был по-своему прав: кроме одного ключевого параметра, привязанности к земле и живым лесам, тёмные были куда дальше от нас, чем дикие. Они носили необычные широкие штаны, рубахи с очень длинными, чуть не до пола, рукавами и странные долгополые жилеты, внутренняя поверхность которых была сплошь расшита разнокалиберными карманами. Они строили высокие тонкие башни, спокойно противостоящие ударам стихии — грозам и землетрясениям. Они пели другие песни — тягучие и длинные, — говорили на другом наречии — таком же напевном, тянущем гласные.

Но всё это мелочи, ключевыми отличиями были совсем другие моральные устои, другие представления о чести и достоинстве. Понятия брака у них не существовало вовсе, как не существовало понятий долга перед родом, ответственности перед предками и некоторых других основополагающих идей. Женщины рожали детей, порой не зная, от кого именно, и отдавали в специальные "детские сады", где этих детей выращивали как деревья в питомнике, а все взрослые платили налог на содержание этого совместного потомства. Случаи создания семей в нашем понимании были там скорее исключениями из правил, и таких эльфов считали... не то чтобы ненормальными, но чудаками. То есть, на взгляд Мельхиора в морду он получил просто так на ровном месте, совершенно ни за что. Другой бы тёмный, может, ещё и обиделся бы, но этот слишком давно живёт на равнинах и привык к нашим "странностям".

Тёмные в нашей войне держали нейтралитет. Втихаря, правда, поддерживали диких, но всерьёз придраться было не к чему: доказать передачу оружия и артефактов не получалось, а помощь в эвакуации беженцев сложно было считать недостойным поступком. Вернее, Владыка пытался настоять, чтобы этот поступок был приравнен к военной помощи, поскольку вместе с беженцами вывозилось ещё и кое-какое ценное имущество, и производства, но тут он поддержки почти не нашёл. Одно дело — воевать с обученными бойцами, и совсем другое — убивать бегущих от войны детей и женщин. Может, если бы речь шла исключительно о представителях других видов, расклад был бы иной, но это был как раз тот редкий случай, когда честь превыше присяги.

Мельхиора я знал лично и сравнительно неплохо, с очень давних времён. Не то чтобы мы были дружны, но знакомы достаточно, чтобы проявлять некоторое великодушие. Странно было встретить его здесь и в такой роли (складывалось впечатление, что исполняет он её уже очень давно), но сейчас это не имело значения. По-хорошему, Миль сейчас имел полное право предъявить мне обвинение за нападение на сотрудника при исполнении, о чём я поначалу даже не подумал, но — не стал. Что называется, вошёл в положение.

— Ну, рассказывай, — подбодрил меня тёмный. — Что ты знаешь о струнах? Я результат применения пару раз видел, а вот тонкостей не знаю. Это же неудобное оружие.

— Это не оружие, — возразил я, одновременно отщёлкивая крепление на пряжке ремня. — Точнее, не совсем оружие...

Струна — это очень тонкая и очень прочная цепь из очень острых звеньев, концами вделанная в утяжелители, "колки". Традиционно те имеют листовидную форму, с вырезанным отверстием под палец, — у меня была как раз такая, — но встречаются разные варианты вплоть до тяжёлых кастетов, способных служить отдельным оружием. Струны никогда не были боевым оружием, несмотря на то, что при умении хорошей струной можно перерезать стальной клинок — слишком они для этого неудобны. Изначально это было ритуальное оружие, полюбилось оно и наёмным убийцам: места почти не занимает, замаскировать можно как угодно, а перерезать шею, даже обезглавить жертву при должной сноровке не сложнее, чем хорошим клинком.

Сейчас свою роль оно сохраняло, и хотя постепенно теряло популярность, всё ещё оставалось оружием чести, иногда исполняя роль особо почётного орудия палача. Поединки с применением этого оружия носили, как правило, смертельный характер, хотя практиковались в основном среди старшего сословия: готовая струна стоила баснословных денег.

— Я уже говорил сегодня, что вы психи? — задумчиво уточнил Мельхиор, когда я при помощи волоска продемонстрировал ему остроту лезвий, собрал струну нажатием больших пальцев на одинаковые рубины в колках и прикрепил к поясу. Было похоже на действие пружины, но чтобы избежать притупления лезвий во время хранения, в колках использовалась предметная магия. — Ладно, убийце удобно, действительно — быстро, бесшумно, никакой магии и минимум следов. Но тебе-то это зачем?!

— Это традиция, — спокойно пояснил я. — Традиция не обязательно должна быть рациональной, но обязательно — красивой. А профессионал со струной — это красиво, красивее любого танца.

— Извращенцы, — проворчал он. — Ладно, а кто из присутствующих здесь и сейчас может владеть подобным... безобразием?

— Понятия не имею, — я пожал плечами. — Любой светлый, причём не обязательно из богатого рода и даже не обязательно со знатным именем. Оружие передаётся от отца к сыну, но я знаю случаи, когда оно в отсутствие наследников передавалось и девочкам. И — да, женщина тоже вполне может обучиться владению струной, для этого не нужна большая физическая сила, а нужна ловкость. Даже какой-нибудь талантливый ребёнок вполне способен на такое, струной учатся владеть в совсем юном возрасте, годам к двадцати. А вообще может и из диких кто-то: одни боги знают, из какого рода они вышли и что о нём помнят.

— То есть, лёгких поисков не будет, — вздохнул Мельхиор. — А я так обрадовался, был уверен, что этой ерундой только родовитые зануды вроде тебя развлекаются, и достаточно проверить десяток особенно увлечённых. Но раз эту игрушку не так сложно достать, придётся воспринимать её просто как оружие. Или попытку подставить как раз таки десяток родовитых зануд. Ладно, разберёмся, — поморщился он.

— Миль, а открой страшную тайну, как тебя занесло на эту помойку? Да ещё на место следователя. Ты же состоишь именно им, или просто проходил мимо?

— Просто проходил мимо ты, а я не только следователь, я — ведущий специалист, — наставительно сообщил он. — И вообще, оставь ты этот свой снобизм, а то имеешь все шансы лечь рядом со своим Владыкой. Нормальные ребята, от вас ничем не отличаются, только попроще. Без леса вокруг, конечно, непривычно и не очень приятно, зато интересно. А попал я сюда просто: Валлендор же у нас стажировался во время учёбы, мы с ним давние друзья. Он со мной связался, говорит — приезжай, специалистов нет, надо что-то делать. Денег, мол, не обещаю, но работа интересная. Что характерно, не соврал ни словом, — усмехнулся он. — Фель, вот объясни мне, из-за чего вы воевали?

— А друг Валлендор на что? — поморщился я.

— Его позицию я знаю, интересна альтернативная точка зрения.

— Есть несколько причин. Первая и, конечно, основная, территориальная: они возжелали независимости. Если бы ваши долины не были столь крошечными и не находились в такой дыре, с вами бы тоже, наверное, повоевали. Не маленький вроде бы уже, должен понимать, что только за идеалы никто и никогда не воюет, — со смешком заметил я. Миль только пренебрежительно фыркнул в ответ на этот каламбур. Дело в том, что тёмные — в среднем мелкорослые, и Мельхиор едва доставал мне до плеча. В юности среди светлых он весьма переживал по этому поводу, так что не подначивал его только ленивый. Сейчас-то, как видно, уже успокоился. — А остальные причины многочисленны и разнообразны. Их наплевательское отношение к лесу, их лояльность и даже противоестественная любовь к смертным видам, выливающаяся в грязь и вонь...

— Не каждый может позволить себе магией постоянно поддерживать чистоту одежды, — возразил он.

— Но каждый способен убрать за собой мусор, а не гадить там, где стоит, — парировал я. — Давно ли ты последний раз был в человеческом городе? То-то и оно. Крысы чистоплотней. Мне отвратительна сама мысль, что Перворождённые дойдут до такого, а подобное соседство к этому располагает. У людей короткая память и короткая жизнь, и им плевать, что будет после, а мы можем жить вечно. Ты хочешь жить вечно среди следов жизнедеятельности этих... разумных? — я насмешливо вскинул бровь.

— Ну, не все люди такие, равно как не все эльфы — образчики чести и благородства, — проворчал он.

— Не все, — легко согласился я, — но большинство нужно жёстко дрессировать, чтобы добиться от них аккуратности. Ты действительно думаешь, что здесь кто-то будет этим заниматься?

— Кхм. Как же ты тут жить будешь? — иронично хмыкнул Мельхиор.

— Не думаю, что я останусь именно в городе. На севере в предгорьях есть леса, они пустуют. Найти самый глухой угол — и никаких людей вокруг. А уж для обеспечения спокойной жизни моих умений и навыков хватит, будет только дополнительный повод найти контакт со стихией земли.

— Не поздновато в твоём возрасте? — ехидно отозвался он.

— Никогда не поздно развиваться и обучаться, — я пожал плечами. — В любом случае, я всё равно пока не знаю, какие планы на нашу пятёрку у твоего друга, поэтому пока глупо что-то планировать. Но я удивлён, почему так мало желающих поглядеть на труп Владыки. Ни одного официального лица, как будто прирезали случайного нищего.

— Официальные лица официально оправдываются перед светлыми, — хмыкнул он. — Так что можешь злорадствовать, у тебя сплошные радости в жизни: мало того, что Владыка умер, он доставил и ещё доставит массу неприятностей твоим злейшим врагам начиная с Валлендора. Они ведь обещали обеспечить охрану Владыке и из соображений безопасности потребовали не брать излишнего сопровождения. Хотя, конечно, ещё предстоит выяснить, как он вообще оказался на площади, где шлялся в это время весь десяток телохранителей и куда в самом деле смотрели местные стражи? Не могли же они все вечером дружно перепиться!

Я не стал возражать, что, скорее всего, именно это они и сделали, только спокойно пообещал позлорадствовать чуть позже, наедине с собой, чтобы не отвлекать своей довольной физиономией почтенного следователя от дела.

Тилль

— Вот ты где! — прервал моё исполненное самоедства одиночество радостный возглас. — Я уже полгорода обежал, пока вспомнил, что ты любила иногда тут посидеть, — пожаловался Кир, подходя ближе.

— А зачем искал-то? — лениво поинтересовалась я, не глядя на него: мужчина подходил со стороны солнца, и то как раз должно было висеть за его плечами. Наши глаза совершенней, чем у других видов, мы способны смотреть на солнце прямо без "солнечных зайчиков", но всё равно — приятного мало.

— Нормально? У нас катастрофа, а она сидит в углу и дуется, — возмущённо фыркнул мужчина. — А мы вчера так обрадовались, что наконец-то увидели тебя прежней... Это была разовая акция? — с грустной иронией уточнил он, присаживаясь рядом.

Я в ответ неопределённо пожала плечами, потому что не знала ответа на этот вопрос. Вернее, знала, но мне было стыдно произносить его вслух.

Я впервые за последнее время чувствовала, что хочу жить, получала удовольствие от вида моря, от запахов морской соли, нагретой на солнце хвои низкорослых разлапистых сосен и сладких жёлтых цветов местной колючки, заполонившей все окрестные скалы. И от того мне было тоскливо и стыдно. Не за сам факт пробуждения от долгого сна, а за то, кто этому поспособствовал. Я чувствовала себя предательницей и ничего не могла с этим поделать.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовался Кальвитор, не желая отступать.

— А до тебя ещё слухи не дошли? — горько хмыкнула я.

— А-а-а, — с явным облегчением протянул он. — Про тебя со светлым-то? Да уж сообщили. Ты из-за этого тут сидишь что ли, страдаешь? — насмешливо фыркнул он. — Что, неужели всё было так плохо?

— Тебя Мельхиор укусил? — подозрительно уточнила я, косясь на друга с недоумением. — Уж очень знакомые интонации.

— Давай сразу начистоту. Во-первых, после ваших вчерашних зажигательных танцев такому исходу никто не удивился. Я, честно говоря, больше удивлён, что этот светлый двигался так, как будто всю жизнь учился, а танец вы репетировали заранее. Даже завидую такому таланту: у меня совершенно точно не получается так здорово, а я между прочим регулярно практикуюсь. Ну и, во-вторых, ты только меня не бей... Мы с Валлендором, да и остальные тоже, готовы выписать этому светлому благодарность от имени всего коллектива за то, что он тебя встряхнул.

— Он тут причём? — раздосадованно поморщилась я. — Это я просто вчера выспалась.

— Как сказать, — передёрнул плечами Кир. — Вчера перед ритуалом ты улыбалась через силу, хотя уже это было замечательно, а вот танцевала с ним вполне искренне. Вы оба по-настоящему горели, и это было красиво. Неожиданно, но — красиво. Да что там вчера, ты вот сейчас, сидя тут в тоске и печали, выглядишь гораздо более живой, чем вчера утром! Не надо, пожалуйста, себя больше так истязать, ладно? Очень больно видеть друга в таком состоянии. И... прости, но ты не хуже меня знаешь, что Ир не одобрил бы такого поведения. Уйти за любимым, когда позовёт Грань — это нормально. Но день за днём сознательно пытаться себя убить?

— Что-то вы раньше не очень усердствовали с душеспасительными беседами, — вздохнула я, склоняя голову ему на плечо. Кир со смешком потрепал меня по макушке.

— Потому что раньше ты бы всё равно не услышала. Да и... не так-то просто объяснять, что жизнь прекрасна, пустым стеклянным глазам. Я вот на такой моральный подвиг оказался не способен, и Вал тоже, и остальные. Не куксись, ну, подумаешь, переспала ты с этим светлым, велика трагедия! Ну правда, неужели всё было так плохо? На вид он вроде ничего так, перспективный. А он только плясать и горазд? Впрочем, говорят, танцоры — они такие...

— Дурак, — проворчала я, но губы против воли раздвинулись в улыбке. — Точно с Мельхиором переобщался! Если бы всё было плохо, я бы, может, меньше расстраивалась.

— Странная женщина, — рассмеялся он. — Провела с мужчиной ночь и переживает, что ей всё понравилось.

— А я должна радоваться, что по пьяни с врагом покувыркалась? — огрызнулась я. — Да ещё с большим удовольствием?

— Номинально они больше не враги, — осторожно поправил Кальвитор. — Глупо переживать о том, чего уже не исправить. Нет, я, в общем, понимаю, что тебя расстроило, и даже искренне сочувствую. Ладно там рядовой светлый, а Бельфенор — он... отборный, сортовой. Наверное, ты ощущаешь себя предательницей? Не знаю, поможет тебе это или нет, но попробуй взглянуть на ситуацию под другим углом. Во все времена захватчики и победители получали от побеждённых то, что хотели: деньги, земли, рабов. Почему ты должна страдать, если победили — мы? Почему не попробовать воспринимать этого стихийника и весь твой повод для печали как военный трофей? Кого ты, сама подумай, предала? Ты выдала ему какие-то секретные сведения, продала своих? Нет, ты просто получила то, чего хотела сама и что, уж извини, было тебе необходимо. Он не просто враг, он побеждённый враг, а это две большие разницы. Если смотреть со стороны, то скорее он достоин сочувствия; не в том смысле, что ночь неудачно провёл, а в более общем. Он оказался на враждебной и ненавистной земле и вынужден к ней приспосабливаться. А ты-то как раз дома и можешь позволить себе расслабиться так, как считаешь нужным.

— Интересная мысль, — ошарашенно пробормотала я. — Об этом я действительно... не подумала.

— Со стороны такие вещи думаются легче, — иронично хмыкнул он. — Кстати, о светлых! Мы уже все головы сломали, что делать с этой парочкой, с ним и Таналиором. С одной стороны, обидно, если такая силища будет пропадать напрасно. А с другой... и что им можно поручить? Пошлют, и в чём-то будут правы. А в тюрьму сажать — так охрана мага подобной силы само по себе редкое развлечение, и нам сейчас не до него. В общем, подсуропил нам Владыка напоследок. Никто как-то не ожидал, что светлые решат таким странным образом избавиться от части собственной элиты. Причём хаосита ещё как-то можно приспособить к делу, он вон любознательный, отдать ему какой-нибудь остров подальше от города для экспериментов — и будет всем счастье. А с этим огневиком вообще ерунда полная. Порядочная скотина и сноб, как они все, но при этом как назло — скотина порядочная...

— Вот последний каламбур я не поняла, — я приподняла голову, чтобы взглянуть на друга.

— Ну, в смысле, с какой стороны посмотреть. С одной скотина, а с другой — порядочный эльф. Мельхиор вон от него в рожу получил, когда ты от них на площади убежала.

— За что? — растерялась я.

— За вопросы, порочащие честь женщины, — с удовольствием пояснил он, поднимаясь на ноги и красноречиво протягивая мне ладонь. Действительно, сколько можно сидеть на месте, если дел полно? — То есть, практически за те же самые, которые я тебе сейчас задавал. Тёмный поинтересовался, как у вас всё прошло, а светлый ему без разговоров в морду двинул, и ещё пригрозил смертельным поединком. В общем, проблемный у нас завёлся житель, очень проблемный. У тебя нет идей, куда его пристроить? А то, может, возьмёшь его себе? Сильный, выносливый; будет у тебя личный раб в хозяйстве, будет на руках в госпиталь носить... Ай, ну что ты дерёшься, я же шучу!

— Шуточки у него, — с показным недовольством проворчала я, потирая ушибленный об Кира локоть. После чего поинтересовалась уже вполне серьёзно: — А у него самого спросить? Вдруг, предложит какую-нибудь дельную мысль.

— Он и сам свою мысль высказал всё тому же Мельхиору. Говорит, хочет куда-нибудь в глушь забиться, и чтобы его там не трогали. В принципе, если ничего лучше не придумаем, пусть едет в свою глушь. Насильно заставить такого мага сотрудничать, конечно, можно, но уж больно хлопотное это дело. И тогда он, если вдруг вырвется из-под контроля, даст прикурить всем. Сейчас он к нам хоть настроен более-менее лояльно и вроде не настроен вредить, а в том случае будет мстить вполне осознанно и с фантазией. Оно нам надо? Было бы, конечно, здорово, если бы именно он прихлопнул Владыку, но раз ты говоришь, что он не мог...

— В полночь мы ещё точно не спали, — нехотя откликнулась я. — И даже через час после полуночи. Вот под утро, конечно, мог куда-нибудь выбраться, но... да ну, из него плохой лицедей, огневик же. Не ходил он никуда ночью, иначе не смог бы утром так достоверно разыграть удивление.

— А нарушить ваше уединение кто-нибудь мог? — задумчиво уточнил он. — Мне можешь не отвечать, просто постарайся вспомнить, Миль точно спросит.

— А что случилось-то? Что, кроме Бельфенора других подозреваемых нет? По-моему, тут сложно найти живое существо, которое не желало бы Владыке смерти.

— Проблема в том, что именно его струной была отрезана голова Владыки, — пожал плечами Кальвитор. — Только это между нами, ему самому пока не говорили; он как-то уж слишком спокойно ведёт себя для виновного. Нет, бывают эльфы с таким великолепным самоконтролем, но у этого темперамент не тот, как ты заметила. Если бы он умел так идеально играть, вряд ли оказался бы на птичьих правах на враждебной территории. Можно, конечно, углубиться в теорию заговора и предположить, что это был очень тонкий расчёт, и он всё это провернул только чтобы убить Владыку. Но, согласись, слишком много допущений. В общем, сейчас придём, поговоришь с Мельхиором, он больше всех жаждал тебя видеть. Но это потом, сначала надо помочь с успокоением светлых, а у тебя это должно хорошо получиться.

— Валёк решил идти сразу с козырей? — не удержалась я от улыбки. — Тогда пойдём сначала ко мне, я хоть оденусь построже, а то как-то несолидно с официальными заявлениями выступать в таком виде. Или, может, мне им тоже сплясать?

— Ты, главное, сначала скажи, что проследишь за беспристрастностью расследования, и вообще всё под контролем, а потом можно и сплясать, — отмахнулся Кир. — Если хочешь знать моё мнение, ты прекрасна в любой одежде. Во всяком случае, когда улыбаешься.

— Подлиза, — насмешливо фыркнула я.

— Ещё скажи, что тебе не нравится, — беспечно рассмеялся он.

— И как я, интересно, проконтролирую это расследование, если ни моховой семечки не понимаю в деле сыска? — я задумчиво качнула головой. — Вот зачем я тогда с вами связалась, а? Сплошные нервы.

— Что, тоже хочешь подальше в глушь, как светлый? — хохотнул Кальвитор.

— Нет, вы мне ещё не настолько надоели, так что не дождётесь.

— Подожди, а куда мы идём? Ты же вроде в той стороне обитаешь!

— Да ну, буду я ещё из-за них круги наворачивать, — отмахнулась я. — Я передумала, и так сойдёт. Присутствие светлых дурно на меня влияет, начинаю задумываться обо всякой ерунде.

— Ох уж мне эти женщины! — вздохнул Кир, демонстративно закатив глаза. — Десять им лет, десять веков — один и тот же ветер в голове, и настроение меняется по пять раз в минуту.

— То есть, ты думаешь, мне всё-таки стоит переодеться? — ехидно уточнила я.

— Тилль, да хоть раздеться. Ты действительно думаешь, что кто-то обратит на это внимание? — мужчина насмешливо вскинул брови.

— Ох уж мне эти мужчины, — передразнила я. — То "прекрасна", а то — никто внимания не обратит...

Вот так, перешучиваясь, мы добрались до здания Правления.

За что люблю Кальвитора, так это за непосредственность и изумительную лёгкость, наполняющую всё общение с ним. Он... как про это говорят люди, "свой в доску". Жизнерадостный, понимающий, тёплый и искренний. Особенно приятно, что он такой целиком — и внутри, и снаружи. Часто весельчаки по жизни в глубине души очень несчастные существа с горькой судьбой, но Кир был приятным исключением из этого правила — везунчик и баловень судьбы. Дружная семья, счастливое детство, увлекательные и лёгкие годы учёбы, красавица-жена, две умницы-дочки. Над своими девочками наш министр экономики буквально трясся в лучших светлых традициях, и из-за этого они до сих пор жили у тёмных. Правда, насколько я знала, терпение Альви (собственно, жены), недавно окончательно лопнуло, и сейчас Кальвитор был озабочен доставкой своего семейства в родной город.

Легко и незаметно у Кира получилось выправить моё настроение, отвлечь от мрачных мыслей и... наверное, действительно — успокоить. В самом деле, глупо страдать над тем, что уже случилось и что невозможно изменить. А после рассуждения мужчины на тему военных трофеев эти переживания и вовсе казались пустыми и глупыми. Пусть вон Фель терзается, а я не буду.

Одна только тревожная мысль по-прежнему казалась разумной: место нам бы стоило выбрать другое. Интересно, боги уже отомстили, а я пока этого не заметила, или финальный удар пока только готовится?

Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба

— Хм. Для страдающего похмельем и ненавидящего жизнь эльфа у тебя слишком цветущий вид, — поприветствовал меня Тай, окинув оценивающим взглядом.

— Хорошее пойло. От него нет похмелья, — вяло похвастался я, усаживаясь на соседний с ним стул.

После разговора с тёмным следователем и долгого нудного ожидания, пока его коллеги потрошили мою струну, какой-то молчаливый юноша проводил меня в уже знакомое здание Правления и оставил в уже знакомом зале. Здесь со вчерашнего дня даже произошли благоприятные перемены: угол освободили от груды мусора.

Присутствующих было заметно больше, чем вчера, хотя основные действующие лица — Валлендор с его ближним кругом и наследником, без пяти минут новым Владыкой, — ещё не появились. Зато присутствовали мои товарищи по несчастью — участники ритуала, часть охраны и пара местных пространственников средней силы, что-то колдовавших над стоящим в стороне столом. Ещё было десятка полтора незнакомых мне существ, среди которых — трое орков, гном и массивный бритый человек, комплекцией напоминавший скорее зеленокожих степняков.

— Смотри-ка, и даже не посыпает голову пеплом. Неужели никаких глупостей не натворил? Где тебя носило всю ночь? — полюбопытствовал друг. — И что это, к слову, вчера за танцы были? Не замечал за тобой прежде подобных талантов, — с ироничной улыбкой заметил он.

— Танцы и танцы; всё это гораздо проще струны. А ночью... спал я, — отмахнулся я, передёрнув плечами. Вдаваться в подробности не хотелось, даже не смотря на то, что слухи, принимая во внимание примечательность составившей мне компанию женщины, до друга непременно рано или поздно дойдут. Но то — слухи, а моя совесть будет чиста. — Ты, кстати, в курсе, что нашего светлейшего кто-то прикончил?

— А то, весь город уже гудит, — удовлетворённо улыбнулся он. — Это не ты его, часом?

— Нехорошо присваивать чужие подвиги, так что — нет, не я. Учитывая, что ты струну в руки взять не можешь, чтобы не порезаться, и не ты?

— Я маг, — он с достоинством пожал плечами, — мне подобная ерунда без надобности. Что можно сделать ею такого, чего нельзя добиться магией?

— Ну как же? А прирезать Владыку? — насмешливо уточнил я.

— Резонно. Прирезать магией сложно, — с улыбкой согласился он. — О! Смотри-ка, вот и наш новоиспечённый Владыка. Вот уж у кого мотив на лицо!

В этот момент в распахнутую входную дверь как раз втягивалась процессия из недостающих лиц. Во главе — Валлендор с наследником, следом — все прочие. Будущий Владыка, к слову, особенно довольным переменами не выглядел, хмурился и что-то очень тихо обсуждал с местным правителем. Никак не могут найти подходящего козла отпущения на роль убийцы? Даже странно, что от идеи свалить всё на меня отказались, всем было бы удобнее.

Я против воли уцепился взглядом за гибкую яркую фигурку Тилль, скользнул по тонкой талии к высокой груди, вдоль изящной шеи и блестящих чёрных прядей волос к лицу — и, досадуя на себя, понял, что руки мои почти въяве ощущают нежность её кожи, губы — вкус её губ, а тело...

Усилием воли я заставил себя отвести взгляд, сосредоточить внимание на оживившихся при появлении высокопоставленных особ портальщиках и постарался выгнать из головы посторонние мысли, с которыми до сих пор вполне успешно боролся. И очень порадовался, что я сейчас сижу, а местный почти отсутствующий протокол не требует подняться при появлении правителя. Потому что мысли мыслями, а тело отреагировало на Тилль совершенно однозначно.

Было неприятно это осознать, но утраченный вчера по вине этой красавицы самоконтроль до сих пор где-то шлялся. Я мог сколь угодно долго убеждать себя в виновности алкоголя и каких-то ещё потусторонних сил, но... Тилль была настолько хороша, насколько вообще может быть хороша женщина, и даже лучше. Горячая, искренняя, способная быть и податливой словно воск, и безудержно страстной и требовательной. Это, пожалуй, была самая сумасшедшая и самая приятная ночь в моей жизни, и будет чудовищно сложно вышвырнуть её из головы.

Уж не в этом ли состояло божественное наказание? Точно зная, что ночь была первой и последней, вспыхивать от одного только взгляда на эту женщину и со сладкой дрожью вспоминать каждое мгновение?

Тем временем портальщики, кажется, закончили свою работу. Вопросительный взгляд на Валлендора, одобрительный кивок того, и над столом вспухла огромная воздушная линза. Поверхность пошла рябью, а через несколько мгновений мутные пятна на ней сложились в яркую чёткую картинку, отразившую Гранатовую залу Сводов Древа — дворца Владыки. В высоких плетёных креслах сидело десятка три самых высокопоставленных светлых. Великой скорби на лицах видно не было, да оно и понятно — искренним привязанностям в высокой политике нет места. Была тревога, нервное напряжённое ожидание, у кого-то усталая усмешка и раздражение, а у кого — и едва прикрытое злорадство.

При виде знакомых лиц в душе поднялось странное ощущение. Никто из эльфов по ту сторону портала не был мне другом, некоторые вызывали искреннее уважение, кое-кто был откровенно противен. Но всё равно остро и отчаянно захотелось оказаться по ту сторону "окна". Всем существом ощутить медленный и ровный пульс жизни Великого Древа, спокойной силой которого пропитаны все Своды. К Владыке можно было относиться по-разному, но Древо было основой всего нашего мира, и его корни скрепляли земную кору. Только — увы! — прикоснуться к ним вдали от ствола я был не способен, а там сам воздух пел от близости его силы.

Но от острого приступа ностальгии была и польза: воспоминания о родном доме перебили воспоминания прошедшей ночи. Я сомневался, что этих эмоций хватит надолго, но сейчас пронзительная тоска была предпочтительней неуместных желаний.

Начало беседы я слушал вполуха. Расшаркивания, громкие слова, официальные извинения и обещания "покарать виновного, невзирая на былые заслуги". Нелепости ситуации добавляло и понимание: по обе стороны окна не было никого, кто желал бы покарать виновного из жажды возмездия, а не по политической необходимости.

— Кто несёт ответственность за проведение всестороннего расследования этой трагедии? — спокойно и почти со скукой в голосе проговорил Амалиор — министр внешней политики, который сейчас вёл диалог от имени Светлого Леса.

— Я, с вашего позволения, — Мельхиор поднялся со своего места, коротко с достоинством кивнул и назвал себя. Собеседник окинул его задумчивым взглядом, медленно кивнул.

— Но кто обеспечит беспристрастность расследования?

— Я, с вашего позволения, — прозвучавший звонкий голос Тилль оказался для большинства свидетелей происходящего, и меня в том числе, неожиданностью. В интонациях чудилась едва уловимая насмешка; я готов был поклясться, что она передразнивает Миля. — По праву старшинства и крови, разумеется, — тоже поднялась она.

— Старшинства? — бровь Амалиора красноречиво взлетела, отражая удивление, но больше ни один мускул на лице не дрогнул, а выражение глаз оставалось спокойно-пронзительным.

— Мииталь Ивиталь Индал-эль из корней Белого Ясеня, — с вежливой ироничной улыбкой представилась женщина.

Замерли все.

Инородцы растерянно хмурились, не понимая, что так удивило Перворождённых. Валлендор и его товарищи выглядели удовлетворёнными и явно довольными произведённым эффектом, то есть — для них это новостью не стало. А вот все остальные таращились на женщину, кажется, едва борясь с желанием потереть глаза, прочистить уши и ошарашенно потрясти головой.

Я же с некоторым недоумением поймал себя на мысли, что это известие меня совсем не шокирует. Удивляет, озадачивает, да, но в глубине души я уже был уверен, что босая целительница Тилль в рваном платье — фигура гораздо более значительная, чем может показаться на первый, и даже на второй взгляд. Не настолько, но... Мелькнула ироничная мысль, что способных оспорить право старшинства этой женщины нет не только по эту сторону "окна", но и по другую, и вообще во всём Зеленотравье едва ли найдётся кто-то старше и высокородней первой дочери первого эльфийского Владыки.

Ныне покойный Владыка и его наследник происходили из рода Золотого Бука, вот только первым правящим родом на заре мира, в момент рождения эльфов, был назван Индалор Белый Ясень. Увы, боги не дали ему сыновей, только трёх дочерей, а потом он вовсе умер и род на том прервался. Почему умер — версий было много, за столько веков это событие обросло балладами и преданиями, и выяснить правду не представлялось возможным. Кто-то обвинял нового Владыку в свержении прежнего, кто-то настаивал на романтической версии, что за Грань он ушёл вслед за своей женой, которая вроде бы погибла по нелепой случайности. Кто-то утверждал, что Белого Ясеня не было вовсе, а был кто-то из богов, который, наладив быт своих любимых детей, продолжил своё божественное существование, оставил власть в руках наиболее достойного. С тех легендарных времён минуло что-то около семидесяти тысяч лет, а эльфы хоть потенциально и бессмертны, но даже для нас это огромный срок, и в среднем поколения сменяются раз в двести лет.

Право старшинства, равно как и весь вопрос о "контроле за беспристрастностью" — пустая формальность. Просто потому, что дело происходит на чужой территории и нужен номинальный представитель старого светлого рода, считающийся тем самым беспристрастным наблюдателем. Ирония судьбы, конечно, что этот представитель — лицо более чем заинтересованное, но оспорить право старшинства здесь действительно было некому. Оно формально означало наибольшую мудрость и рассудительность, и обычно так и бывало. Кто мог знать, что старшей вдруг окажется безалаберная девчонка? Юридический казус, неожиданная лазейка. Забавно, для моих сородичей — ещё и немного обидно, но не более того. Всё это лишь слова, и большинство присутствующих понимает, что в конечном итоге светлые примут того виновного, которого назначит Валлендор.

В остальном же никаких особенных привилегий древний род Тилль не давал: женщины не наследуют, поэтому угрозы титулу Владыки она нести не могла. Но, с другой стороны, я хорошо понимал, почему она в последнее время не проявлялась официально. Женщины, конечно, не наследуют, но прибрать к рукам такое сокровище, как последняя из корней Белого Ясеня, почтёт за честь и удовольствие любой род. И несмотря на всю лояльность к брачным узам, в этой ситуации вряд ли кто-то поинтересовался бы её мнением. Вероятнее всего, Владыка взял бы её себе, и стремление женщины избежать подобной участи было более чем понятным.

Гораздо интереснее было, где и почему она пропадала тысячелетия до этого?

Задумавшись об этом, я бросил взгляд на Тилль — и неожиданно рассмеялся, причём даже не очень нервно, а вполне искренне.

— Что я смешного сказала? Нужно поклясться на Великом Древе? — недовольно сверкнула на меня глазами она, а я в ответ качнул головой и проговорил:

— Да я просто подумал, что для своего возраста ты удивительно неплохо сохранилась.

Реакция на эти слова последовала... странная. Что все посторонние отмерли и зашушукались, было ожидаемо — я, что называется, разрядил обстановку. А вот все соратники Тилль уставились на меня с недоверчивым удивлением. Сама же эльфийка глядела растерянно, даже почти испуганно, а потом щёки её окрасились лёгким смущённым румянцем.

— Всего лишь неплохо? — ворчливо уточнила она, раздражённо хмурясь, явно недовольная собственной реакцией.

— Ну, я же не знаю, что было раньше, сравнивать не с чем, — я спокойно пожал плечами. Тилль бросила на меня какой-то совсем уж несчастный затравленный взгляд и резко села на своё место. Причём на обиду эта реакция походила меньше всего.

Интересно, что я такого неожиданного сказал?

Тилль

Было, конечно, забавно осознавать, сколько мне номинально лет, но эта цифра лишь веселила и добавляла официального веса, и ничего кроме в ней не было. Если бы я попыталась прожить столько лет, до сегодняшнего дня бы точно не дотянула; но почти всё это время я благополучно пропустила.

После смерти родителей я удрала из дома по вполне прозаической причине: ужасно не хотелось выходить замуж, а из сестёр я на тот момент единственная не обзавелась семьёй. Некоторое время скиталась по тогда ещё совсем юному миру, очень не похожему на сегодняшний и, честно говоря, значительно менее приятному. Пару раз основательно влипнув в неприятности и чудом не лишившись не только чести, но и жизни, я в какой-то момент нашла укрытие от непогоды в небольшой пещере-норе в корнях очень старого родового древа — белого ясеня. Не знаю уж, как он оказался в тех диких краях, куда не ступала нога не то что эльфа — вообще ни одного разумного существа.

Я тогда была избалованной домашней девочкой, не приспособленной к выживанию в диких условиях, самонадеянно решившей, что великолепное владение луком и магия способны решить любые проблемы. Приключения повыбили дури и самоуверенности, и я уже была согласна на что угодно, лишь бы все эти мытарства кончились. Даже замужество представлялось уже почти желанной участью, но вот так вернуться ни с чем мешала гордость.

Сжавшись в комочек, я несолидно ревела взахлёб, лёжа в этой норке, снаружи громыхала гроза, и было мне холодно и страшно. И в этот момент до меня снизошли боги.

Белый Ясень (как, впрочем, и Золотой Бук) — род, находившийся под опекой Лина и Нилы, покровительствующих пространственной магии, а заодно времени, истории, памяти, родовым связям и семейным узам. Эльфы всегда относились к ним по-особенному: что ни говори, а собственные корни для нас и память рода — едва ли не самое важное в жизни. Даже для "диких", сейчас отдалившихся от леса, эта память и связь оставалась принципиально важной и очень крепкой.

Вот они и вышли посмотреть, отчего так убивается их "названая дочь". Я, конечно, очень обрадовалась благодарным слушателям и очень искренне высказала участливо глядящей на меня и гладящей по плечу Ниле, как дошла до такой жизни. Рыдала, что хочу замуж по большой любви, как у родителей, а не абы за кого, что видеть не могу этот ужасный дикий мир, и вообще устала, а ещё очень хочется кушать, холодно, и жизнь — страшно несправедливая штука.

Так я и уснула в слезах, а проснулась на скалистом утёсе девяносто шесть лет назад, меня легонько тряс за плечо эльф странной наружности и участливо интересовался, кто я вообще такая и всё ли со мной нормально. Я сначала растерялась, потом испугалась, потом обнаружила, что эльф ещё и не один, а рядом стоят трое его приятелей, разглядывающих меня с большим интересом, и испугалась ещё сильнее. Но решительно заявила, что замуж я не пойду!

Все четверо дружно заржали и сообщили, что они вроде и не зовут. Мирный настрой и отсутствие матримониальных планов меня тогда очень успокоили, и знакомство всё же состоялось. Если имена троих друзей были привычные и понятные — Валлендор, Кальвитор и Налатин, то тот, первый со странной причёской, представился как "Ир", "дикарь". На вопрос наивной девочки, почему он называет себя презрительным прозвищем преступников и изгнанников, неужели у него нет родителей и рода, он спокойно ответил, что лучше бы в самом деле не было, знать он их не желает, и лучше быть изгнанником, чем сыном такого отца.

Когда я в свою очередь назвала себя, остальные уставились на меня с недоверчивым подозрением, а этот Ир расхохотался и сообщил, что я неплохо сохранилась для своего возраста. Слово за слово, и как-то очень быстро и легко получилась, что я оказалась среди этих мужчин своей. Это было очень новое и непривычное чувство — что можно вот так запросто болтать с мужчинами, более того — дружить с ними. Под их влиянием я здорово изменилась, повзрослела, обрела уверенность в себе. Появилось понимание, что я действительно могу, а не только хочу приносить пользу не только как мать для детей, хозяйка для дома и женщина для мужчины, но мои познания в магии и моя меткость могут сослужить добрую службу. Благодаря этой четвёрке я освоилась в новом, так сильно изменившемся мире, привыкла ко всем вещам, поначалу казавшимся жуткими и пугающими (вроде поездов и самоходных машин).

Сейчас, когда этот светлый стихийник слово в слово повторил тогдашние слова Ира, я вдруг опять почувствовала себя потерявшейся во времени девчонкой. Как наяву вспомнился тот день, горячее солнце, запах близкого моря и приземистых сосен — я тогда очнулась на том самом месте, где сегодня меня нашёл Кир.

Я попыталась взять себя в руки, но Фель, будто издеваясь, будто подслушивал тогда, опять слово в слово повторил ещё одну фразу Ира, и я окончательно смешалась и села на место, коря себя за слишком бурную реакцию на простое совпадение. Между жизнерадостной ехидной-Иром и этим самоуверенным стихийником лежала огромная пропасть, на первый взгляд у них не было совсем никаких точек соприкосновения, и тем неожиданней было выяснить, что кое в чём мысли двух мужчин совпадали настолько точно.

Мои же собственные мысли, стоило взглянуть на Бельфенора, попытались сползти на воспоминания прошедшей ночи. Но тут я уже откровенно разозлилась на себя и постаралась вытряхнуть из головы всё лишнее. Хорошо менталистам, они умеют осознанно управлять собственными мыслями, а прочим несчастным приходится выкручиваться. Помог проверенный рецепт — дурацкий привязчивый напев.

Расчёт Валлендора оказался верен: после такого удара, как моё представление, разговор завершился скомкано и быстро. Обвинять меня во лжи было глупо, незримо присутствовавшее за спинами светлых Великое Древо было лучшим гарантом правдивости, а такие вещи, как принадлежность к роду, оно ощущало на любом расстоянии, и наверняка каждый из эльфов по ту сторону "окна" успел задать ему вопрос и получить ответ.

— Тилль, на два слова! — окликнул меня Мельхиор, когда линза погасла. — Или тебя теперь нужно величать исключительно Мииталь? — иронично уточнил он.

— Только попробуй, — проворчала я. — Ты по поводу этого убийства, да? Мне Кир сказал, что ты захочешь поговорить.

— Конечно, захочу. Пойдём, не здесь же, — он неопределённо дёрнул головой. Мы покинули общее собрание и быстро отделились от основного потока потянувшихся к выходу приглашённых свидетелей. Их Валёк пригласил не только для массовости, но и на случай какого-нибудь неожиданного поворота. Например, потребуется срочно огласить причину смерти, результат осмотра места преступления, или ещё что-нибудь. Для этого присутствовал Николай (как представитель госпиталя и специалист, занимавшийся собственно вскрытием в компании сидящего рядом целителя), несколько ребят из числа подчинённых Мельхиора. Была пара рыбаков; наверное, тело нашли именно они, потому что другой причины их присутствия я не видела.

Все остальные входили в так пока толком официально и не оформившийся правительственный совет. Валлендор, конечно, являлся единоличным правителем, но в одиночестве управлять даже такой небольшой, как Красногорье, страной попросту невозможно.

— Как продвигается расследование? — полюбопытствовала я, не выдержав молчания. — А то мне наказали за тобой приглядывать, а я даже не знаю, что происходит.

— Продвигается, — насмешливо фыркнул он, бросив на меня весёлый взгляд. — Медленней, чем хотелось бы, но быстрее, чем могло. Давай мы всё-таки уединимся для начала, а то неприлично такие интимные вещи обсуждать на ходу. Лучше расскажи мне, как оно там жилось на заре веков и отчего Белый Ясень закончился так быстро?

— А я такие интимные вещи вообще со всяким треплом обсуждать не собираюсь, — парировала я. — Тебе Бельфенор уже в морду дал? Дал. А я слабая женщина, я так не могу, я винтовку возьму.

— И винтовкой уже по морде? — рассмеялся он.

— Ну, ты меня ещё не настолько достал, чтобы ломать о тебя ценное боевое оружие, — с сомнением проговорила я.

— Жестокая! Да ещё и древняя как снобизм светлых. И за что я тебя только люблю? — с притворным трагизмом проговорил он.

— Нет, определённо, ты допросишься, я тебя правда пристрелю, — вздохнула я.

— За любовь?

— За древность и снобизм! — возразила я.

Мельхиор — весьма своеобразный тип. Очень умный, хитрый и ловкий интриган, который очень не любит это демонстрировать, чем только лишний раз подтверждает перечисленные качества. На первый взгляд он кажется треплом, обалдуем и недалёким бабником, а на деле эта маска — плод долгой, тщательной, каждодневной кропотливой работы. Великолепный логик и знаток психологии всех разумных видов, он точно знает, что, когда и кому можно сказать, а что — стоит придержать при себе. Причём руководствуется только логикой, а никак не морально-этическими нормами, поэтому и кажется, что язык его мелет всё подряд. Например, в упомянутой ситуации со светлым стихийником я почти уверена, что провоцировал тёмный сознательно или, по меньшей мере, подозревал именно такую реакцию, какая последовала. А вот зачем это было нужно... Чужие мозги, особенно — мозги Мельхиора, это дебри Древнего Леса: полбеды, если просто ничего не поймёшь, а ведь можно и здорово поплатиться за любопытство.

Миль в своё время стал серьёзным испытанием для моей психики. Он был хорошим другом Валлендора, и я умудрилась познакомиться с ним вскоре после собственного пробуждения в далёком будущем. Если остальные мальчики, зная мою историю, щадили чувства и вообще относились ко мне бережно, да и вообще при всех разногласиях с Владыкой были всё-таки воспитанными светлыми эльфами, то тёмный, которому меня представили уже как Тилль, вёл себя как... тёмный. Да ещё по непонятной причине (до сих пор, кстати, непонятной) воспылал ко мне особыми чувствами.

Нет, любви там не было и в помине. Началось всё с азарта и любопытства: уж очень нервно я реагировала тогда на его поползновения, и для тёмного подобная реакция стала своеобразным приглашением поиграть в догонялки. А потом я уже научилась огрызаться, освоилась в обществе этого необычного существа. И во многом, кажется, благодаря ему сделала ещё одно важное открытие: оказывается, для близости между мужчиной и женщиной совсем не обязательны брачные узы. Во времена моей юности мораль была значительно строже.

Настолько близкие отношения нас с Мельхиором не связывали — тёмные всё-таки слишком наплевательски относятся к данному вопросу, — но его внимание и подначки помогли стать раскованней и уверенней в себе. В последние полвека мы с ним, кажется, определились с линией поведения: Миль разыгрывал несчастного влюблённого, а я по настроению либо отвечала тем же, либо изображала гордую неприступность.

— В общем, раз ты теперь несёшь за меня ответственность, слушай, — начал Мельхиор, когда мы добрались до места. — Начну с конца. Нашла этого покойника пара рыбаков по чистой и нелепой случайности: у одного из них порывом ветра сорвало шляпу, и та остановилась на куче обломков, закрывавших вход в проулок. Да ты видела, там груда вроде бы небольшая, но за ней увидеть лежащее тело невозможно. Проверили, на шляпе магии нет, и порыв был, вероятнее всего, естественного происхождения. То есть, тело однозначно хотели спрятать, но подошли к этому достаточно халатно: просто оттащили в сторону и бросили в переулке, чтобы сразу на него не наткнулись. Причём тащили без применения магии, хотя это и ни о чём не говорит: вполне мог действовать какой-нибудь осторожный маг. Уничтожить тело тоже не пытались, ни магией, ни другими средствами: куда проще было скинуть тело в воду, благо, пригодных грузов там поблизости навалом, берег каменистый, да и зданий разрушенных полно.

Напрашивается мысль: тело прятали с таким расчётом, чтобы, начав искать, его нашли быстро, но всё-таки не сразу. Либо до тех пор убийца надеялся спрятаться, либо планировал избавиться от каких-то улик, либо... что-то ещё. Возможно, конечно, он был сильно ограничен во времени, не успел найти верёвку или его спугнули. Или он надеялся вернуться и доделать начатое чуть позже, а до тех пор припрятал труп в стороне.

Но версия с выигрышем во времени представляется самой логичной. В конце концов, там полно разрушенных зданий, куда уж точно никто бы в ближайшем будущем не заглянул, а тело даже не попытались замаскировать. Ещё одним насторожившим фактором были пресловутые следы волочения и крови. Не могу вот так внятно объяснить, что меня в них насторожило, но... если угодно, это было чутьё.

— Судя по интонации, загадку следов и спрятанного тела ты разгадал? — иронично уточнила я, когда Мельхиор взял драматическую паузу якобы чтобы промочить горло.

— Разумеется, но как контролирующему существу я должен объяснить всю логику событий, — с видимым удовольствием ответил он, а я не удержалась от хихиканья.

— А то мы с тобой не знаем, что, если ты захочешь меня в чём-нибудь убедить, у тебя это получится! Где я, а где логика?

— Ладно, не бурчи, дай мне покрасоваться перед роскошной женщиной, — отмахнулся тёмный. — Слушай дальше. Ещё одним крайне подозрительным сигналом был повышенный тонус мышц: то есть, они не расслабились после смерти, а это более чем подозрительно.

— Слушай, извини, что перебиваю, но у меня есть дурацкий вопрос! — опомнилась я. — А почему он вообще остался-то? Ну, тело почему не исчезло? Это же...

— Не знаю, как с логикой, а элементарная соображалка у тебя работает, — улыбнулся он. — Правильный вопрос. Мы, дети леса, как ты знаешь, умирая, обычно очень быстро... истаиваем. Гномы обращаются в камни, прочие — тихо-мирно разлагаются, а мы уходим в ту стихию, которая нам ближе. Иногда подобное не происходит, если смерть наступает совершенно неожиданно. То есть, шёл эльф по улице в мирное время на работу, а в него снайпер из засады — пыщь! — и бедолага не успевает понять, что умер. Душа-то как миленькая отлетает за грань, а вот тело остаётся, и тогда оно через некоторое время превращается в родовое древо: либо в чурбак, либо в сплетение сухих веток, но чаще во вполне живой росток. Нас, кстати, поэтому другие виды "деревянными" называют, ты знала?

— Миль, я вообще-то тоже с разными видами общалась, — хмыкнула я. — Не отвлекайся. Как я понимаю, вероятность подобного варианта тебе тоже показалась сомнительной?

— Скорее, наоборот. Это как раз очень хорошо объясняет такую неубедительную попытку спрятать тело. Скажем, убийца рассчитывал, что жертва как раз исчезнет, и не ожидал, что в итоге получит труп, поэтому запаниковал и не придумал ничего умнее, как оттащить его за ближайшую груду мусора. И если бы не прочие странности, это как раз отлично вписывалось в картину стремительного обезглавливания Владыки струной одного небезызвестного тебе светлого.

— Кхм. Не подумай, что я его выгораживаю, но мне слабо верится, что опытный боевой маг и воин, прошедший эту войну и пару предыдущих, может растеряться и запаниковать рядом с трупом.

— Ну, всякое бывает, — дипломатично возразил тёмный, — но это уже косвенные мелочи. Сюда же можно отнести, к примеру, наличие следов крови покойника на струне. Ну не может эльф, профессионально ей владеющий и не раз пускавший её в ход, не убрать кровь. Я специально проверил, когда провёл экспертизу и попросил Бельфенора продемонстрировать возможности струны на свиной ноге. Он очистил её магией сразу и рефлекторно, ещё потом извинялся: мол, не сообразил, что это улика. От крови и грязи эта штука очень быстро портится, а любой нормальный воин всегда содержит своё оружие в идеальном порядке, и Фель не исключение. Да, есть ещё присяга светлого, которую нельзя не принимать во внимание. Но её не так уж сложно обойти, особенно — для мага хаоса, который в ближайшем окружении Бельфенора как раз присутствует. Так что чисто теоретически этот хаосит мог помочь огневику, тот прирезал своего Владыку, пребывающего в полной уверенности, что боевой маг не способен ему навредить. Увы, распознать сейчас, иссякла магия со смертью объекта привязки или до неё, невозможно.

Но всё это уже неважно, потому что умный и предусмотрительный я поторопился со вскрытием и нашёл причину, объясняющую решительно всё. Жертва предварительно была отравлена. Правда, не до смерти, но двигаться, сопротивляться и позвать на помощь он не мог. Его опоили парализующим зельем, от которого он буквально окаменел, и только потом зарезали. Ещё пара часов, и то соединение распалось бы, и было бы уже невозможно установить его наличие. То есть твоего Феля кто-то весьма грамотно и старательно пытался подставить. И у него это даже почти получилось. А в связи с этим вопрос: вы насколько увлечены были звёздами? Мог кто-нибудь пробраться, стянуть его струну, а потом незаметно подсунуть обратно?

— Он не мой, — машинально огрызнулась я. — И во сколько это было?

— Да как скажешь, — покладисто согласился Мельхиор. — Было это вскоре после полуночи. Ну так что?

А вот тут до меня дошла подоплёка вопроса, и я почувствовала, что начали гореть щёки.

Боги с ней, со струной! Я бы не слишком переживала, даже если бы Бельфенора подставили удачно. Проблема в другом: этот некто проследил за нами, и струну он должен был выкрасть в тот момент, когда мы со светлым во всю... смотрели на звёзды.

— Когда ты найдёшь этого засранца, — медленно начала я, — позови меня. Я очень хочу его пнуть. Больно. Несколько раз. Желательно, по лицу или другому какому стратегически важному месту... что я смешного сказала?!

— Ничего, — затряс головой Мельхиор. — Ты так потешно выглядишь сейчас. Сама красная, что чуть не дымишься, а ещё кого-то грозишься побить... Ай! Не бей меня, я хороший! — Продолжающий ржать тёмный даже на ноги встать не мог, ослабев от хохота, только руками закрывался, пока я отчаянно лупила его первым, что попалось под руку — какой-то пухлой папкой. — Ну всё, всё, уймись, это же не я за вами подглядывал, — принялся увещевать он, пытаясь отобрать у меня орудие возмездия. — Хотя, конечно, интересно, из какой такой экзотической позы вы смотрели на звёзды, что ты сейчас такая злая...

— Хам и пошляк, — обиженно заключила я, плюхаясь обратно на своё место, когда тёмный всё-таки сумел перехватить мою руку и выдрать из неё папку.

— Это вы просто все сплошь тонко организованные. Небось, когда на звёзды смотрела, не очень-то думала о приличиях!

— Миль, уймись, — проворчала я. — Надоел, честное слово. А то я Вальку пожалуюсь! Нет, лучше наступлю на горло собственной гордости и пожалуюсь Бельфенору, у него уже механизм взаимодействия с тобой отработан.

— Нет, ну это уже удар ниже пояса, — возразил он. — Этот псих меня правда прибьёт. Я вот у него даже не рискнул спросить, где вчера ночью звёзды были особенно прекрасны. Ну, то есть, где вы с ним уединились-то? — спросил он вроде бы уже вполне серьёзно, и я с тяжёлым вздохом ответила:

— Не скажу.

— Как это? — искренне опешил Мельхиор.

— А вот так. Не скажу и всё. А то ты надо мной всю оставшуюся жизнь смеяться будешь, — пробормотала я, отводя взгляд.

— Тилль, ты вообще понимаешь, что это вопрос государственной важности? — золотистые глаза тёмного, по-моему, приняли форму правильного круга. — Ты издеваешься что ли? Страшно мстишь?

— Понимаю, — уныло кивнула я. — Но не скажу. Я не думаю, что он там наследил.

— Вы что, в сортире что ли уединились? — раздражённо уточнил Мельхиор. — Тилль, ты сейчас ведёшь себя как ребёнок, даже хуже.

— Я понимаю, но... Ладно. Только если ты поклянёшься никому не говорить, никогда даже намёками не припоминать и вообще забыть, когда всё это расследование закончится. И не смеяться!

— Ты меня заинтриговала, — растерянно пробормотал он. — Ладно, жизнью клянусь. Только не смеяться не обещаю, но постараюсь.

— В общем, нас в храм занесло, — грустно вздохнула я, внимательно разглядывая край стола. Однако тёмный неожиданно отреагировал молчанием, и я рискнула-таки поднять на него взгляд. Выглядел Миль озадаченным и скорее настороженным, чем весёлым, так что у меня несколько отлегло от сердца.

— М-да, — протянул он в конце концов. — Вот это вас припёрло...

— Тоже, кстати, странно, — оживилась я. — Я уже думала об этом. Может, нам что-нибудь подсыпали?

— Тилль, — проговорил он укоризненно и даже поморщился. — Давай ты не будешь собственные пьяные выходки списывать на мифического отравителя, ладно? Кроме того, ты не хуже меня знаешь, все подобные возбуждающие средства действуют сразу и полностью отшибают мозги, их обычно подсыпают наедине, чтобы объект интереса был покладист. Ну, проще говоря, если бы вам что-то подсыпали, вы бы с площади не ушли. Опять же, почему именно тебе? Ладно, план с подставой Бельфенора мог быть продуман заранее, и скорее всего так и было, но причём тут ты? Кто мог спрогнозировать, что ты вдруг окажешься с ним рядом, да ещё вас обоих так дружно и мощно накроет? А вот Фелю что-то подсыпать было вполне логично, но возбуждающее — это очень ненадёжно. Наш противник явно дружен с зельями, надо бы проконсультироваться с каким-нибудь специалистом по этому вопросу. Вероятнее всего, цель у зелья была другая, а всё остальное — неожиданный побочный эффект.

— Ну, может, мне тоже хотели сделать гадость? — вяло возразила я, но пока Мельхиор не успел ответить, поспешила задать более умный вопрос. — А где в это время была вся охрана Владыки? И наши тоже? Так и сидели рядом, пока его сначала опаивали, потом голову пилили?

— А это как раз очень интересный вопрос, конкретного ответа на который у меня пока нет, — тёмный не стал заострять внимание на моей глупости и с удовольствием переключился на достойную тему. — Точнее, один из них: пока мы определились только со способом и примерным временем убийства, а вот сопутствующие обстоятельства и место этого убийства под вопросом. Дело в том, что Владыка отпустил свою охрану. Во всяком случае, они в этом уверены.

— Кхм, — растерянно вытаращилась я на собеседника. — Отпустил? На враждебной территории? И они поверили и послушались?!

— Вообще, попробовали бы не послушаться, — хмыкнул Мельхиор. — Насколько я понял, он это регулярно делал. Обычно для того, чтобы посмотреть на звёзды, — добавил с ехидной ухмылкой.

— То есть, там ещё и женщина какая-то была?! — не поддалась я на провокацию. — Владыка совсем идиот что ли, развлекаться на враждебной территории невесть с кем, да ещё охрану отпускать?! И наши где в таком случае шлялись? И вообще мне казалось, что он от праздника увильнул, а если бы порталы ночью нормально работали — вообще сбежал бы сразу. Неужели правда остался посмотреть на танцы?

— Это составляющие всё того же вопроса, — благосклонно кивнул Миль. — Про женщин — просто статистика, а охрану Владыка отпустил из комнаты в том особняке, куда его определили. Наружу выходить вроде бы не собирался, подозрительных гостей не было, поэтому они и расслабились. Ну, захотел высокопоставленный эльф посидеть в одиночестве после такого тяжёлого нервного дня, какой смысл паниковать? В комнате никаких неожиданных следов не нашли, во всём особняке чисто. И, главное, кукушки ничего не видели, а они на постах дежурили. Клянутся, что не спали.

— В таком случае я совсем уже ничего не понимаю, — я затрясла головой. — А как он тогда оказался на площади?!

— Ты не хуже меня знаешь, что способов отвести глаза есть масса, и не все из них магические. Пока, конечно, интереснее всего выяснить, как Владыку вывели из дома и почему он от охраны избавился. Самым очевидным представляется вариант с потайными ходами, но ничего подобного найти не удалось. Хотя это, конечно, не показатель: при участии в строительстве толкового пространственника найти скрытые проходы, не зная точно об их наличии, просто невозможно. Выручил бы план здания или хотя бы отзывы бывших обитателей, но с поисками первого всё глухо. С живыми свидетелями должно быть проще, но именно что должно; пока ничего конкретного выяснить не удалось. А если это не потайной ход, то я бы поставил на участие менталиста. Никаких следов воздействия на охранниках нет, но это ни о чём не говорит.

— Владыка должен быть защищён от этого всего лучше, чем кто бы то ни было, — возразила я.

— Должен. И был защищён. И охрана тоже, только любую защиту можно обойти — если знать как.

— То есть, это очень сильный менталист? Их в городе всего трое! Плюс мальчик, который со студентами приехал, и этот ещё, который жертва, — вспомнила я. — Кто-то из них?

— Не обязательно. Ты не хуже меня знаешь, что силу менталиста очень сложно распознать в спящем состоянии: как её уровень, так и при должном старании сам факт её наличия.

— Чудесно, — вздохнула я.

Увы, но Мельхиор был прав: специфическая природа силы менталистов позволяла им с большим успехом маскироваться под обычных разумных существ, вовсе лишённых дара. Для того, чтобы выявить наличие такого вот скрытого таланта, нужна была достаточно сложная и энергоёмкая процедура, так что подвергнуть ей всех жителей заканчивая пришлыми светлыми не представлялось возможным. Зато был плюс: два типа магии не уживаются в одном существе, поэтому хотя бы магов иных направлений можно было вычеркнуть.

Вот поэтому (да и, честно говоря, не только поэтому) менталистов большинство обывателей и недолюбливали. Стыдно признаться, но я тоже была среди них.

— Так, может, и на нас тогда на площади тоже повлияли? — предположила я.

— Тилль, — с укором протянул тёмный. — Не стал бы он так рисковать на виду у такой кучи народа, тем более — когда кругом полно магов. Работающего менталиста сложно не заметить, когда ты стоишь с ним рядом, даже если ты уже пьян. Смирись, это был твой собственный поступок.

— Ладно, я так... предположила просто, — вздохнула я. — В общем, могу только пожелать удачи в поисках, а я пойду.

— И нет бы помощь предложить! — печально протянул он.

— Чем я тебе помочь могу? — хмыкнула я. — У меня вон и резерв ещё толком не восстановился, так что я даже как маг бесполезна. Пристрелить кого-нибудь могу. Надо?

— Рано пока, — он с сожалением качнул головой. — А помочь... Ну, не знаю, обед приготовить, пыль вытереть... Шутка! — поспешил капитулировать он, поймав мой задумчиво-заинтересованный взгляд. — Иди, иди, не мешай работать!

А жалко. Я уже почти придумала, что ему в этот обед досыпать, чтобы в следующий раз глупости не говорил.

— Слушай, Миль, а почему ты мне всё это рассказал? — уже подходя к двери, опомнилась я. — Я же чисто теоретически могу быть в сговоре со светлым.

— Можешь, — с безмятежным видом ответил тот. — Ты не волнуйся, я этот вариант тоже рассматриваю среди прочих. Но он представляется далеко не самым жизнеспособным.

От тёмного я уходила в смешанных чувствах. Конечно, я-то знаю, что ни в чём не виновата, но всё равно неприятно знать, что меня тоже рассматривают в качестве подозреваемой, пусть и не основной. Но спорить с Мельхиором и что-то доказывать не стала: этот, надо надеяться, действительно разберётся. А дёргаться и возмущаться начну, если он вдруг по неведомой причине решит, что именно я поспособствовала отправке Владыки за грань.

Бельфенор из корней Серебряного Дуба

— Эль Бельфенор, эль Таналиор, задержитесь, пожалуйста, — вежливо пригласил Валлендор, когда представление окончилось. Мы с Таем, успевшие подняться с мест, переглянулись и, синхронно пожав плечами, присели обратно. Спешить было некуда, приглашали вежливо, почему бы не проявить ответную любезность?

Меня с самого начала, с момента собственного появления в этом городе подмывало нахамить, всех послать, разругаться до прямого боевого столкновения, попытаться сжечь весь город со всеми его жителями... только зачем? Травить стрелы после боя. Война кончилась, с этим стоило смириться. Мы проиграли, и даже если получится убить верхушку нового правительства, ничего хорошего я этим не добьюсь. Либо найдутся другие, за кем пойдёт эта страна, либо она утонет в крови, раздираемая междоусобицей. Всё равно от вторжения они себя застраховали, так что никакой пользы родной земле я не принесу, разве что вал беженцев, решивших, что достаточно насладились эфемерной "свободой". Убиваться же во имя мелочного удовлетворения тех, кто подхватит знамя Владыки? Ради очередного наследника, которому неожиданно повезло? Нет уж, довольно. Оттуда меня благополучно вышвырнули, дав понять, что во мне больше не нуждаются, а напрашиваться обратно — дурной тон. Прежде была присяга, долг, какой-то смысл у всего этого, а сейчас не хотелось терять остатки достоинства во имя чего-то непонятного и никому по сути уже ненужного. Последний приказ был — смириться с поражением, и его тоже стоит выполнить, даром что присяга меня больше не связывает.

К тому же, похоже, войной я сыт по горло и хочу пока только покоя. Может быть, в тишине и одиночестве получится привести в порядок мысли и найти в новой жизни хоть какую-то цель.

Вскоре в зале помимо нас осталось всего трое местных, самая верхушка во главе с Валлендором, неразлучные друзья. Кальвитор, такой же отщепенец, бывший сын высокого рода — светловолосый коротко стриженый тип, отвечавший в новом правительстве за экономику. И Налатин, весьма сильный стихийник из диких. Сложно было сказать, сильнее меня или нет: в прямых столкновениях мы с ним ни разу не встречались, а "перекошен" он был в другую сторону, к воде, что отражалось густой синевой в глазах. Чёрные со странным серебристым отливом волосы были обрезаны достаточно коротко, но собирались в низкий хвост. Кажется, в новом правительстве он отвечал сразу за внутреннюю политику и армию. Как со всем управлялся — я не знал, да и, честно говоря, не слишком-то интересовался. Да я его до сегодняшнего дня и не видел; кажется, на встрече Владыки и празднике по случаю победы его не было.

— Думаю, вы догадываетесь, о чём пойдёт речь, — спокойно начал Валлендор, когда за последним выходящим тихонько закрылась дверь.

— Пара предположений есть, — иронично проговорил Тай. — Вероятнее всего, мы сейчас узнаем свою дальнейшую судьбу.

— И хотелось бы, — тихо пробормотал себе под нос Налатин.

— Прежде, чем принимать подобные решения, хотелось обсудить этот вопрос с вами как наиболее заинтересованной стороной, — вскользь бросив на него насмешливый взгляд, продолжил главный. — Не скрою, ваш Владыка здорово... удивил нас подобным выбором посланников. Меньше всего мы ожидали, что среди новых жителей страны окажутся два мага настолько внушительной силы. И теперь у нас возникла некоторая... заминка. Если честно, мы просто не представляем, что с вами делать. Очень обидно, если такие таланты будут пропадать бесцельно, но, с другой стороны, все мы понимаем, что заставить вас приносить пользу силком не получится. Поэтому хотелось бы прийти к какому-нибудь взаимовыгодному варианту, если уж мы вынуждены друг друга терпеть.

— Какая интересная формулировка, — насмешливо фыркнул Тай, и тут я разделил его веселье. Валлендор высказался очень точно, а я до сих пор не задумывался, что наше присутствие для них — действительно серьёзная проблема. — Что, неужели никаких предложений?

— Конкретно о Вас, эль Таналиор, мысль появилась у Лита, — он кивнул на Налатина. — Магу с магом легче найти общий язык. Насколько я понимаю, сильнее всего в жизни Вас привлекают эксперименты и исследования, так что, полагаю, вы будете не против продолжения этого занятия?

— Заманчиво, — с некоторым удивлением протянул Тай, вскинув брови.

— Правда, с финансированием у нас пока... тяжело, — поморщился Валлендор. — Уточните, пожалуйста, какое именно направление Вас интересует?

— Преимущественно, ритуальная магия, — медленно проговорил хаосит, испытующе глядя на собеседника.

— Тогда у меня есть конкретное предложение. Пока мы пребываем в некотором беспорядке, я предложил бы вам заняться разбором библиотеки. Силами нескольких энтузиастов было спасено огромное богатство, книги были собраны из многих старых домов и частью привезены из других мест — уединённых поместий, иных городов. К примеру, ритуал, который проводила Тилль, был найден среди тех книг и совершенно случайно. А потом, конечно, возможность экспериментов. Только, разумеется, без жертвоприношений, — поспешно добавил он. Валлендор говорил с некоторой неуверенностью и даже как будто сомнением, но я едва удерживался от понимающей усмешки

Что ни говори, а психолог этот эльф отличный. Не знаю, как долго он готовился к этому разговору, но Тая просчитал идеально. Мне даже не надо было смотреть на друга, чтобы понять: глаза у него загорелись и выражение лица стало как у почуявшей дичь охотничьей собаки. Предложив покопаться в старых книгах и поманив перспективой исследований, Валлендор купил его с потрохами.

— Что ж, резонно. Думаю, у нас есть шанс договориться, — сумел удержаться от решительного "да", но не сумел удержаться от предвкушающей ухмылки Таналиор.

— Это радует, — с облегчением кивнул правитель. — Детали, думаю, утрясём в ближайшем будущем. А вот что касается Вас, эль Бельфенор, всё гораздо труднее. Надобности в боевых магах у нас уже, к счастью, нет, да и предложение сражаться на нашей стороне Вы вполне могли бы посчитать оскорблением. Склонности к мирным стихийным специальностям у Вас, очевидно, нет, да и преподавательская стезя вряд ли привлечёт, так что... я в тупике, — он красноречиво развёл руками.

— Честно говоря, я тоже, — мрачно ответил я. — Особого желания жить среди... местных и в этом городе я не испытываю. Впрочем, воевать с вами теперь, да ещё в моём положении тоже не хочется, и вряд ли когда-нибудь захочется. Насколько я понимаю, в пределах охваченной ритуалом территории мои перемещения не ограничены? В таком случае, я предпочёл бы поселиться где-нибудь подальше от цивилизации и не мозолить вам глаза, — огласил я единственную версию собственного существования, которая пришла в голову и не вызывала безоговорочного отторжения.

— Ну... не самый худший вариант, в самом деле, — скрепя сердце согласился собеседник. — До окончания расследования прошу остаться в городе, а там — Вы вольны двигаться, куда посчитаете нужным. Только, пожалуйста, сообщите примерное направление. Для статистики.

— Конечно, для статистики, — хмыкнул я. — Сообщу, мне не сложно. А по поводу расследования — кажется, уже выяснилось, что я не причём?

— Этот вопрос обсуждайте с Мельхиором, — Валлендор поднял руки в жесте капитуляции. — Он настаивал, чтобы члены делегации светлых, включая участников ритуала, были под рукой. Моё дело — только поспособствовать реализации его желаний. Да, ещё один небольшой организационный вопрос! Насколько я понял, времени на сборы перед отбытием сюда вам не дали, и у вас отсутствует даже минимальный набор необходимых для жизни вещей? Мы сейчас не в том положении, чтобы обеспечить вам привычные для жизни условия, но кое-чем помочь способны. В частности, поставить на довольствие при казармах, предоставить хоть какую-то смену белья и другие мелочи. Жить вы, разумеется, можете в том же особняке, который был отведён для светлых. Наследник сегодня отбыл, удерживать его мы не вправе, остальные участники ритуала благополучно переселены в другие места, так что там останетесь вы и бывшая охрана Владыки. Если понадобится что-то ещё — обращайтесь к бригадиру Кхваре Рыху, которого можно найти при казармах, он выполняет функции кастеляна. Бригадир поставлен в известность о вашем присутствии, так что проблем быть не должно.

— Любопытно, — усмехнулся Тай. — Благодарю.

— Воздержусь, — одновременно с его словами я отрицательно качнул головой, и Валлендор уставился на меня с недоумением. — Я вполне способен обеспечить своё пропитание и быт самостоятельно, — пояснил я. — Насколько понимаю, ловля рыбы и прогулки по окрестностям не запрещены?

— Нет, но... надеюсь, мне не нужно предупреждать...

— Надеюсь, вы не хотите оскорбить меня и предположить, что офицер может заниматься разбоем? — перебил я его, и в голосе против воли прозвучала надежда.

А что, неплохое решение проблемы: всё-таки разругаться с местным правителем и отправить его вслед за Владыкой в честном бою. Главное, никакого принятия решения от меня этот поступок не потребует. Простейший путь.

— Нет, что вы. Я имел в виду настроения местных жителей и отношение их к... подобным вам. Вне города нам будет сложнее... предотвращать возможные столкновения. Вы точно уверены, что не желаете воспользоваться нашей помощью?

— Нет необходимости, — я качнул головой. — Полученная подготовка позволяет мне обеспечить себя всем необходимым.

— Включая одежду?

— Если возникнет такая необходимость, — я спокойно кивнул. Пару секунд Валлендор пристально меня рассматривал, после чего, чуть прищурившись, с непонятной интонацией проговорил:

— Брезгуете?

— Да, — коротко ответил я, не желая вступать в полемику и пускаться в подробные объяснения.

Брезгливость была не единственным и уж точно — не основным аргументом. Главное, мне претило задаром брать что-то у местных. Сделать это — значило, получить некий аванс, что-то пообещать взамен, иначе это было равносильно воровству или попрошайничеству. Поскольку я планировал минимизировать собственные контакты с ними, а до всего прочего не готов был опуститься даже под страхом смерти, обсуждение вопроса считал бессмысленным. А воспринимать подобное компенсацией причинённых неудобств не получалось. Наверное, потому, что основные неудобства мне причинил ныне покойный Владыка, не найдя нужным предупредить, что отбываю я навсегда.

— Что ж, ваше право, — медленно кивнул он, хотя сказать, судя по интонации, хотел что-то совсем иное. — Мне вот ещё что непонятно. Если у эль Бельфенора был приказ, как Владыка сумел заставить участвовать в ритуале вас, эль Таналиор? — Валлендор предпочёл сменить тему и заодно — собеседника. И я не мог бы сказать, что подобное пренебрежение меня расстроило, гораздо сильнее испортили бы настроение уговоры. Не удивлюсь, если он это прекрасно понял.

— Учитывая, что некоторое время до этого я находился под стражей и был приговорён к смерти, ваш ритуал послужил настоящим спасением.

— И за что же вас приговорили? — удивлённо уточнил Валлендор, да и я не удержался от ошарашенного взгляда в сторону друга. Интересные, однако, выясняются подробности!

— Разумеется, по подозрению в заговоре против Владыки, — невозмутимо отозвался Тай.

— Обоснованно?

— Не знаю, мне доказательств не предъявляли, — тонко улыбнулся хаосит в ответ.

Разговор на этом быстро завершился, и нас выпроводили наружу.

— Почему ты не сказал? — мрачно уточнил я, как только мы вышли на свежий воздух.

— А что бы это изменило? — иронично уточнил Тай, без труда сообразив, что я имею в виду. — Прости, но даже если бы я сумел дать знать, ты бы ничем не помог. Всё произошло очень быстро, в большой спешке и секретности. Учитывая, что меня взяли одного и за двое суток ни разу даже не допросили, а потом поставили ультиматум — либо я отправляюсь в ссылку и остаюсь здесь, либо меня очень тихо и больно казнят, наверное, именно для этого и арестовали.

— Владыка настолько опустился, что ни в чём не повинного высокородного светлого арестовали без соблюдения даже элементарных формальностей? — уточнил я.

— Почему ты решил, что неповинного? — огорошил меня Тай, покосившись насмешливо и даже в чём-то сочувственно. — Ваша офицерская присяга не ограничивает в словах и мыслях, но полностью исключает полноценное сопротивление. А общество действует ровно наоборот: ты вынужден тщательно следить за словами, но при этом способен на решительные действия.

— То есть, ты действительно участвовал в каком-то заговоре? — медленно проговорил я. И снова не было удивления. Может, я уже разучился испытывать эту эмоцию?

Я даже понимал, почему Таналиор не втянул меня в это безобразие: из-за пресловутой присяги. Клятвы, которую приносил Владыке любой воин и любой боевой маг, начиная обучение и поступая на службу, и которая среди прочего не позволяла посягать на здоровье и власть верховного правителя. Были, разумеется, оговорки, без которых ни один здравомыслящий эльф просто не пошёл бы на такую меру. Например, что самозащита не является нарушением клятвы. Но сознательное участие в заговоре к оным, разумеется, не относилось.

Как и любую магию, эту клятву можно было разрушить, причём для хорошего хаосита подобное не составило бы труда. Проблема в том, что разрушение её было несложно обнаружить при наличии Владыки среди живых, а подобное снятие клятвы в одностороннем порядке автоматически приравнивалось к государственной измене и каралось смертью. Разумеется, если удавалось доказать сознательность действий и умысел при избавлении от чар.

— Если ты имеешь в виду, замешан ли я в ночном происшествии, повторю вновь: увы, нет, я не имею к этому отношения. Но с удовольствием пожму руку тому, кто это сделал. И если вдруг узнаю, кто этот замечательный эльф, или не эльф, сделаю всё, чтобы об этом не узнал больше никто.

— Это ты на что намекаешь? — растерянно хмыкнул я. — Я же говорил, я в это время был занят совсем другим.

— Я просто высказываю собственную жизненную позицию, — с иронией заметил он. — А чем ты был занят, уже, извини, весь город в курсе, и это был совсем даже не сон, на который ты порывался сослаться. Я честно хотел сделать вид, что ничего не знаю, но — не могу, меня уже загрызло любопытство. Расскажи, друг мой старинный, где ты научился так лихо отплясывать? Я пытался тебя удержать в полной уверенности, что, если ты облажаешься при местных, не простишь этого ни мне, ни себе. А ты, оказывается, где-то успел научиться местным танцам. И ведь ещё морду кривил, глядя на них. Нехорошо это, лицемерно я бы даже сказал!

— Тай, уймись, — поморщился я. — Любой танец складывается из чувства ритма, умения владеть своим телом и чувства партнёра, если таковой есть. Первые две способности прекрасно развивают тренировки со струной, о которых ты отзывался столь пренебрежительно. Да и третья в конечном итоге тоже неплохо развивается боевой практикой.

— Я-то надеялся, что здесь есть интрига, а ты — опять о том же, — с притворной грустью вздохнул хаосит. — Нет уж, избавьте меня боги от таких развлечений, я скорее себе голову отрежу, чем добьюсь вменяемых результатов. И не надо рассказывать мне о том, что сразу с боевой струной никто не тренируется, хорошо?

— Даже не думал, — усмехнулся я в ответ. Заразить друга детства (а с Таналиором мы были знакомы без малого всю жизнь — наши родовые земли граничили) собственной любовью к смертоносной стали, будь то струна или более прозаичные клинки, я так и не сумел, и уже достаточно давно оставил эти попытки. Кажется, владея настолько мощной разрушительной силой, он считал, что другие боевые таланты ему без надобности.

Я бы не сказал, что собственные тренировки когда-нибудь всерьёз мне помогли, если не считать облегчения взаимопонимания с некоторыми собеседниками: осознание, что перед ними — без малого профессиональный убийца, очень многих заставляло следить за языками и поступками. Что в свою очередь избавляло от некоторых неприятных моментов, связанных с вызовом на бой чести и самим боем.

Но, главное, мне просто нравился этот процесс — как развлечение, как искусство, как возможность выложиться на полную не только в магическом плане, но и в физическом. Наконец, как возможность поддерживать себя в отличной форме, а физическая крепость как раз была хорошим подспорьем в службе.

— Ладно, сменим тему. Расскажи, почему ты отказался от помощи местных? Про брезгливость можешь кому-нибудь другому высказывать, я-то тебя знаю чуть лучше; конкретно через неё ты способен перешагнуть без труда.

— Тай, ты уже, считай, здесь прижился, точнее — приживёшься, когда увидишь обещанную библиотеку и начнёшь приносить им пользу, — принялся пояснять я. — А я не хочу становиться обязанным хоть в чём-то и, освободившись от одного ярма, радостно влезать в другое. Раз моя присяга кончилась, а родная земля не желает больше видеть, и это отлучение одобрено богами заодно с ритуалом, выход у меня остаётся один: сохранять верность собственным представлениям о личной чести и нести ответственность только перед собой.

— Всё, всё, уймись, оставь свои проповеди, — скривился он. — Я, конечно, всё понимаю, но твои принципы и излишнее благородство уже столько лет... впрочем, ладно, я лучше промолчу. Каждый выбирает свою судьбу сам. Лучше давай о простом. Что ты планируешь делать в ближайшей перспективе, то есть — прямо сейчас?

— Озаботиться пропитанием, — хмыкнул я. — Так что прогуляюсь по окрестностям и посмотрю, что здесь у побережья с рыбой.

— То есть, ты серьёзно настроен заняться приготовлением пищи? — недоверчиво уточнил хаосит. — И считаешь это менее зазорным, чем получить от местных то, что нам в общем-то причитается?

— Воин, не способный самостоятельно прокормить себя, не достоин называться воином, — отмахнулся я. — Кстати, напомни, как ты относишься к рыбалке?

— К тому, что ты называешь рыбалкой, я отношусь резко отрицательно, — скривился он. — Нет уж, сам развлекайся, а мне на это смотреть больно. Вот какой ты после этого маг, а?

— Тупой, но сильный, ты же сам говорил, — рассмеялся я.

— Кхм. Действительно. Ну, вечером всё же надеюсь увидеть тебя живым и здоровым.

— А что, есть сомнения?

— Честно? — насмешливо уточнил он. — Есть у меня ощущение, что эта древняя девочка ещё припомнит тебе решительно всё и сразу. И испорченный торжественно-триумфальный момент, и собственное опрометчивое заявление, ставшее популярной местной сплетней, и вчерашний танец.

— Ты сгущаешь краски, — поморщился я. — Если бы она собиралась меня в чём-то обвинить, сделала бы это сразу.

— Причём тут обвинения? Друг мой, ты сейчас говоришь так, будто никогда не общался с женщинами, — усмехнулся Тай. — Обиженная женщина всегда найдёт, на ком сорвать собственную обиду, и в свете последних событий ты представляешься для этого идеальной кандидатурой.

— Ну да, нашёлся знаток женских душ, — отмахнулся я. — Разберёмся как-нибудь.

— Ну-ну.

Думать о Тилль лишний раз мне не хотелось. Жаловаться на что-то и сердиться было глупо, да и... совсем не этими эмоциями окрашивались мысли о темноволосой эльфийке.

Во-первых, указанный возраст совсем не вязался с её поведением, речью и поступками. И это вызывало закономерное любопытство и желание разобраться, что же там не так в её прошлом и как же получилось, что среди нас оказалась первая дочь первого Владыки. Очень точное определение ей подобрал Тай — "древняя девчонка". По ощущениям она была значительно моложе меня, и я готов был поставить на кон собственную голову, что здесь был какой-то подвох. Она не лгала, но... не была она похожа на настолько древнее существо. Её слова, общий вид, манера поведения, — всё это, если подумать, заставляло предположить, что женщина пытается забыться или что-то забыть, причём пытается сделать это именно так, как делала бы достаточно молодая особа. Или как делал я сам — тоже, в общем-то, далеко не маг древности. Хотела Тилль выбросить из памяти войну или что-то, что потеряла на этой войне — не знаю, но... Прожив семьдесят тысяч лет, она вряд ли сохранила бы способность настолько остро и искренне о чём-то переживать. А если бы сохранила — давно ушла бы за Грань либо от избытка чувств, либо — устав чувствовать. Эльфы не стареют, да, но редкий разум способен выдержать по-настоящему долгую жизнь.

Во-вторых, собственная чисто физиологическая реакция на эту женщину раздражала. В ней не было ничего неожиданного, и даже накал собственных страстей я вполне мог объяснить: ночь действительно была великолепной, и вполне естественным казалось, что тело желает повторения. В конце концов, постоянной любовницы у меня давно не было, случайные связи возникали не так чтобы слишком часто, а физиологию никто не отменял. С телом вообще всегда всё просто и понятно, а проблемы создаёт и находит себе исключительно разум. Сейчас я слишком хотел эту женщину, чтобы можно было спокойно абстрагироваться от ощущений, забыть о них и не реагировать. Хуже того, физиология влекла за собой эмоции, и желания плоти будили желания разума. Хотелось вновь увидеть, услышать, потому что это значило — коснуться.

И в-третьих, не давала покоя мысль о богах и возможных последствиях ночного приключения. Как они отреагируют на подобное, предсказать было невозможно, и — это тоже не добавляло хорошего настроения.

А ещё... Тилль была яркой. Не столько внешне — я видел и более привлекательных женщин, и даже не столько по характеру — попадались характеры значительно более интересные, сколько... было в женщине что-то, привлекающее и заставляющее тянуться к ней, как усталый замёрзший путник протягивает руки к разгоревшемуся огню. Даже если этого не чувствовать, достаточно было посмотреть на тех, кто был вокруг. Обычная в общем-то девочка привлекала к себе решительно всех — детей, взрослых, друзей и совершенно посторонних, незнакомых существ. Внутренняя энергия, редкая жизненная сила, — я не знал, как это назвать. Но тоже ощущал желание оказаться рядом просто для того, чтобы согреться её присутствием и увидеть сияющую улыбку. И это стремление уже почти злило: слишком неуместным оно было и слишком иррациональным.

Но в любом случае план действий на день показался наиболее удачным, и чем дольше я об этом думал и чем ближе подходил к скалам, тем яснее это понимал. В последнее время перед отбытием сюда возможность побыть в одиночестве была для меня непозволительной роскошью, как и в принципе возможность отдохнуть: время пожирали какие-то круглосуточные переговоры и обсуждения, неизбежные для высокопоставленного офицера. Так что предоставившийся случай я решил использовать по полной.

Чувствуя природу, умея охотиться и ловить рыбу, несложно обеспечить себя пропитанием. А ещё, и это в моей ситуации было важнее, подобный процесс помогал отвлечься от ненужных мыслей, или по крайней мере разложить их по полочкам и успокоиться. И выйти из того морально-идеологического тупика, в котором я оказался.

Тилль

От Мельхиора я выходила в смешанных чувствах и в глубокой задумчивости. Так и эдак тасовала факты и вопросы тёмного, пытаясь понять, всё ли я ему сказала или нет, и что из того, что я не сказала, он понял самостоятельно. Но вскоре уже разозлилась на себя и решительно направилась в госпиталь. Лучше я буду думать о чём-нибудь полезном, в чём понимаю гораздо больше, чем в расследованиях. Ну или, по меньшей мере, в чём у меня есть шанс разобраться. И даже почти обязанность.

При большой силе и наличии солидного практического опыта целителем я была достаточно посредственным: не хватало системы и фундаментальных познаний. Многие моменты, где я выезжала на голой сырой силе, профессионал мог сделать проще и с куда меньшими затратами энергии.

В бесконечно далёкие сейчас времена моей юности женщины нечасто выбирали для себя стезю мага. Нельзя сказать, что волшебницы порицались обществом или презирались, но они казались... странными. Женщины вполне сознательно предпочитали заниматься другими, чисто женскими, вещами. Однако при наличии достаточно сильного дара было глупо и опасно не уметь им пользоваться, а уж целительству учили всех девочек при наличии даже мизерного таланта.

Я оказалась обладательницей редкого по силе сдвоенного дара жизни и смерти, и должна была стать тем, что в мои времена называли "чёрными целителями" — магами, способными не просто лечить, но буквально возвращать из-за Грани.

Проблема была в том, что я не хотела быть целителем, я хотела стать боевым магом и доказать всем и каждому, что могу достигнуть успехов на этой исконно мужской стезе. И со свойственным горячей юности упорством начала развивать только одну грань собственного дара — ту, которая могла приблизить меня к идеалу. Родители слишком любили нас и потакали во всех глупостях, так что они не возражали против подобного пути. Наверное, полагали, что со временем я наиграюсь и поумнею. Может, так и случилось бы, но мама попалась на клык бешеному кабану, ей не успели помочь, и отец ушёл вслед за ней. Если бы мы были маленькими и не могли о себе позаботиться, чувство ответственности, наверное, удержало бы его среди живых, но сёстры были уже взрослыми семейными женщинами, а я... тоже считала себя взрослой, сильной и самостоятельной волшебницей. Правда, на практике показала себя отчаянной трусихой, потому что сбежала при первом же вызове моей самостоятельности.

Потом я оказалась рядом с Иром и другими. Они воспринимали меня забавной девчонкой и чем-то вроде бестолковой младшей сестры, опекали и заботились, и почему-то эта опека не раздражала. Я с отчаянным восторгом загорелась их идеями и их борьбой, и с новым энтузиазмом вернулась к прерванным занятиям, постигая все изменения в магической науке, произошедшие за время моего отсутствия, а их было много. Вернее, я тогда только считала, что отлично поняла, во имя чего и с чем они борются.

Именно друзья тогда заронили в мою душу зерно сомнения, что расточительно не пользоваться талантами, которыми тебя наделила Мать-Природа. И, пожалуй, именно те зёрна рассудительности потом принесли плоды... разума? Во всяком случае, именно тогда и именно с этого началось моё взросление. Не физиологическое созревание, а становление полноценной взрослой личности на месте того, что раньше было избалованной упрямой девчонкой.

Правда, заняться целительством всерьёз — так, как это нужно было сделать, начав с азов и возвращения на ученическую скамью, — я так и не собралась. Но по крайней мере я тогда наладила контакт с собственным даром, научилась им пользоваться. И это здорово помогло потом, когда началась война. Мужчины были увлечены своими идеалами и своими поисками единомышленников, и я — вместе с ними. К тому времени я уже и в самом деле начала понимать, что именно они хотели изменить и что имели в виду под словом "свобода".

Стыдно вспомнить, но я воспринимала тогда начало войны с энтузиазмом. Старалась не показать собственного предвкушения и восторга от возможности наконец-то показать, чего я стою, но — радовалась. И хорошо, что получилось всё это скрыть: боюсь, друзья бы во мне здорово разочаровались. Потому что практика показала, что стою я очень немного, а понимаю — и того меньше.

Настоящая война и настоящие смерти оказались совсем не такими, какими я их представляла. В них не было ничего торжественно-возвышенного и красивого. Страшно, больно и очень грязно — вот из чего война складывалась на самом деле. Настоящий героизм чаще всего заканчивался смертью, а за настоящие подвиги часто некого было награждать.

Страх... был везде. Впитывался под кожу и тенью следовал за мной, разбиваясь на оттенки разных, но одинаково выматывающих страхов. Сначала появился страх смерти, потом, с очень быстрым в таких условиях взрослением, страх за чужую жизнь. За друзей, за приятелей, за совсем посторонних живых существ: тех, которые были рядом, на линии фронта, и тех, кто был позади, кого нам надлежало защищать. Страшно слышать сухие цифры отчётов о погибших и считать, скольких из них ты видела ещё вчера. Страшно гадать, вернёшься ты завтра или нет, вернётся друг — или навсегда исчезнет. Страшно находить мёртвые тела. Страшно не успевать прийти на помощь. Страшно видеть, что с некоторыми разумными существами, казавшимися совсем недавно такими хорошими, умными, сильными, делает страх смерти.

Я повзрослела стремительно, за считаные недели первых боёв. Не раз и не два жалела о своём глупом побеге тогда, в юности, но — уже молча. Я научилась сцеплять зубы и делать то, что должна, через "страшно" и "больше не могу". Война длилась долго, почти тридцать лет; пусть с переменным успехом, с продолжительными затишьями и попытками переговоров. Но по сути бои не стихали ни на минуту, просто превращались в локальные стычки, прощупывающие противника, и порой срывающиеся внезапным стремительным наступлением, проламывающим линию фронта.

Не знаю, как вчерашняя избалованная девчонка сумела выжить в войне и уж тем более не знаю, как умудрилась сохранить себя. Наверное, за это стоило благодарить Ира. Он стал моей отдушиной, моим нечаянным счастьем, моей украденной у смерти любовью. Я уже не помню, в какой момент наша дружба переросла во что-то значительно большее, но долгое время именно это чувство помогало выживать.

Наши боги не случайно изображаются парами. Сложно нести такой груз, как вечная жизнь, в одиночестве, и ещё сложнее — когда в этом пути помогают случайные попутчики. Тяжело, когда кто-то, ставший родным, вдруг уходит, отдаляется, исчезает из твоей вечности, оставляя тебя в одиночестве. Считается, что наши души тоже рождаются парами, и именно равновесие двух душ позволяет эльфам жить очень долго, почти вечно. А если посчастливится встретить вот такую свою половинку, тогда можно узнать истинную любовь. Но за всё приходится платить, и один из такой пары, уходя, обычно увлекает за собой другого. Говорят, это происходит, даже если живут они в разных концах мира и никогда не встречались; проверить подобное, правда, пока никому не удалось.

Я была уверена, что Ир — моя половина. Да и как было в этом усомниться, если мы ощущали друг друга на расстоянии и знали, что чувствует другой? Ребята подтрунивали над ним и смеялись, мол — воспитал себе невесту. А он только улыбался многозначительно и в очередной раз привлекал меня к себе для поцелуя.

Не знаю, что нашёл во мне он, знавший меня не только взрослой и разумной, но и глупой самонадеянной девчонкой. Со мной-то всё было просто: я не понимала, как его можно не любить. Шальная улыбка этого мужчины заставляла идти за ним куда угодно, и не только меня. Настолько сокрушительного обаяния я не встречала больше никогда. Даже отец, уж насколько был образцом настоящего мужчины и правителя, не мог похвастаться таким умением повести за собой. Порой мне казалось, что ироничная улыбка и насмешливый взгляд Ира поспособствовали воплощению их — точнее, уже нашей, — мечты в куда большей степени, чем слова, идеи и устремления.

Мы хотели пожениться, когда закончится война, и в этом был смысл. Какая уж тут семейная жизнь, если виделись мы в лучшем случае раз в неделю, а порой — не виделись месяцами! Только вот я дожила до этого конца, а он — нет.

Когда его не стало, я почувствовала это задолго до того, как дошла информация. Только не поняла, откуда эта пустота в груди, откуда ощущение, будто я смотрю на мир сквозь мутное стекло. Когда всё подтвердилось... насколько я поняла, Валлендор с другими попросту боялись мне сказать; но это и не понадобилось. Я сама догадалась, достаточно было просто взглянуть им в глаза.

Не знаю, почему я не ушла за ним. Может, остановил прочно укоренившийся внутри страх смерти? Но почти год с того момента, как его не стало, я провела за тем же мутным стеклом — почти не ощущая, почти не живя. Я улыбалась, помогала окружающим, исполняла обязанности целителя в госпитале — на передовую друзья меня попросту не пустили, а сил настоять у меня не было. По-хорошему, они были совершенно правы: ладно себя, но в том своём состоянии я могла подвести окружающих, и так рисковать было глупо.

Понять, почему всё вдруг изменилось, я тоже не могла. Единственной здравой мыслью было предположение, что дело в ритуале, что боги решили меня пожалеть и помочь. Одно только смущало в этом предположении: улучшение наступило чуть раньше. А ритуал, кажется, просто ускорил процесс, встряхнул меня — или вовсе вытряхнул из кокона, которым я успела себя окутать. И что послужило первым импульсом, оставалось пока неясным.

— Тилль! — радостно поприветствовал меня Колос буквально на входе в госпиталь. Мужчина стоял в фойе, возвышаясь над группой студентов, а между теми, внося элемент безумия и сумятицы, носилось не то пятеро, не то шестеро радостно визжащих детей. — Привет, как же я рад тебя видеть!

— Чую подвох, привет, — проговорила я, подходя ближе. Дети, обнаружив новое интересное лицо, уже дружно ринулись ко мне, норовя обнять и напроситься на ласку. — Что за бедлам?

— Тилль, выручай! Дробра приболела. Ничего серьёзного, но её балбесов решительно некуда пристроить. Я бы и сам с ними посидел, но уследить одновременно и за ними, и за студентами, и за...

— Я тебя поняла, — со смехом оборвала я, с удовольствием ероша лохматые макушки. — Пригляжу, конечно. Мы к морю пойдём, пособираем ракушек, как раз запасы порошка почти кончились, кое-какие травы поищем, и вообще постараемся провести время с пользой. А, молодёжь? К морю пойдём?

Дети радостно загомонили, Николай благодарно улыбнулся, и я, со всем выводком завернув в кладовку за кое-какими нужными мелочами, вышла обратно под яркое солнце.

За время войны так получилось, что при госпитале вырос небольшой сиротский приют. Дети из разных семей, разных возрастов, разных видов, но с одинаковыми судьбами. Почему-то детям часто везёт выжить там, где взрослые погибают. Боги что ли берегут? В группе, опекаемой пожилой одинокой гномкой Дроброй, была одна человеческая девочка, осиротевшая совсем крошкой, и пятеро эльфов, из которых четверо — мальчишки. Девочек я взяла за руки, мальчишки с гордостью приняли миссию "охраны и защиты слабых", и мы дружно двинулись к берегу, жизнерадостно болтая о какой-то ерунде. Дети делились собственными наблюдениями, проблемами и мыслями, я — рассказывала какие-то полусказочные истории, и всем было хорошо.

Детей я действительно любила, и рядом с ними оживала даже тогда, когда ничто больше меня не трогало. И каждый раз я с тоской и болью вспоминала Ира, остро сожалея, что боги за десять лет так и не подарили нам этого счастья. И винила в этом себя, вспоминая ничем не подтверждённые слухи, что интенсивные занятия магией смерти приводят к бесплодию.

Сейчас привычная горечь попыталась подняться в душе, но детский смех и пахнущий морской солью ветер быстро прогнал её прочь.

— Ой, Тилль, а что это он делает? Танцует, да? — потеребила мою руку Альвиир, Виля — эльфийка из диких, когда мы уже подходили к морю. Я не сразу сообразила, о чём речь: вперёд я не смотрела, больше сосредоточенная на мальчишках, носящихся вокруг, а для этого требовалось вертеть головой на все триста шестьдесят градусов.

— Кто, Виль? — уточнила, обшаривая взглядом широкий полукруглый пляж, выступивший из-за скал, между которыми мы пробрались в эту лагуну. Море в порту почти всегда было спокойным, и найти на берегу что-то интересное получалось редко, а здесь волны с шелестом набегали на мелкий песок и часто оставляли на нём забавные диковинки. Собственно, звонкое девичье "а вот он" можно было пропустить мимо ушей, потому что на объект интереса я наткнулась почти сразу.

На пляже обнаружился Фель. Спрашивается, неужели кто-то из нас не мог выбрать другое место для прогулки? Или опять боги дурачатся?

Впрочем, понять, что именно он делал и что так заинтересовало Вилю, я не успела — мужчина заметил наше появление и замер. Нас разделяло метров тридцать песчаного пляжа с раскиданными по нему некрупными обломками скал, так что не заметить друг друга было сложно. Мои подопечные насторожились, кто-то из мальчишек решительно встал передо мной в явном намерении защитить, а я замерла, не зная, что предпринять. С одной стороны, зачем мешать его уединению, провоцировать конфликт, да и вообще лишний раз пересекаться? Но с другой — поспешное отступление в моём случае будет похоже на бегство, а пляж большой и прекрасно может вместить всех желающих.

Повисшую паузу нарушило непонятное шевеление у ближайшего к Бельфенору камня, из-за которого вдруг выскочил светловолосый мальчишка-эльф по виду не старше моих и метнулся к светлому. Я инстинктивно качнулась вперёд, намереваясь окликнуть его и предостеречь от глупостей, но мальчик повёл себя неожиданно. Вместо того, чтобы бросаться на светлого с кулаками, он прижался к боку мужчины, затравленно глядя на нас. Фель успокаивающим жестом положил ладонь на лохматую белоснежную макушку, а я решительно двинулась к этой парочке. Мальчик мне, совершенно определённо, был незнаком, и в этом стоило разобраться.

Бельфенор из корней Серебряного Дуба

Прогулка по окрестностям отчасти примирила меня с действительностью. Стоило городу исчезнуть из поля зрения, а ногам ступить с обработанного камня брусчатки на мелкий песок, и я понял, что здешняя природа тоже мне отвечает. Местные сосны с длинными мягкими иглами, развесистые пальмы и яркие рододендроны всё равно отзывались на призыв, шелестели на лёгком ветру и источали изумительные ароматы. Даже ковёр из низкорослой колючки, по виду совсем сухой, на самом деле был переполнен силой. И пусть местные пронизанные и прогретые солнцем растительные жители отличалась от густых тенистых лесов родной земли, но они были готовы их заменить. Правда, не сейчас; сейчас жаркое солнце сморило всю зелень в сон, и та отзывалась неохотно, вяло.

Связь эльфов с живой природой, с растениями, это не магия, как полагают другие виды. То есть, мы связаны через магические поля, но это не чары, это... как дыхание. Чтобы жить, нужно дышать — это работает со всеми видами. А Перворождённым нужно чувствовать рядом отклик неторопливой размеренной жизни растений.

Сейчас я не планировал охотиться, но к окружающему миру присматривался внимательно, и вскоре понял, что особенных трудностей с дичью не предвиделось. Здесь в изобилии водились кролики, кое-какие вполне подходящие в пищу птицы вроде куропаток, несколько раз попадались следы косули. Нашлись целые заросли одичалой картошки, с готовностью обменявшей мне пару горстей мелких клубней на энергетическую подпитку. Аккуратно завернув "улов" в плотный пальмовый лист, я спустился к пляжу и выбрал место у его края, где скалистый выступ выдавался далеко в море, служа естественным волнорезом. На камнях там, судя по всему, хватало ракушек, которые тоже годились в пищу, а наличие водорослей у основания мыса внушало оптимизм по части рыбалки.

Правда, я даже толком не успел осмотреться. Только скинул рубашку и сапоги, закатал штаны до колена и зашёл в невысокий прибой, когда за спиной раздался испуганный звонкий возглас, одновременно с которым пришёл сигнал от сработавшей охранки, машинально брошенной на сложенные на небольшом плоском камне вещи.

Обернувшись, я обнаружил незадачливого воришку: им оказалась не какая-нибудь обнаглевшая чайка, а вполне разумное существо. Более того, разумное существо было мальчишкой-эльфом лет двадцати, плюс-минус пять лет.

— Тебе мама не говорила, что чужое брать нехорошо? — уточнил я, подходя к пылающему на песке огненному контуру, не пускавшему малолетнего хулигана на свободу, и с интересом разглядывая неожиданную добычу.

— У меня нет мамы, — задиристо возразил он, понимая, что попался, и бежать некуда.

— И отца, чтобы надрать уши, тоже нет? — понимающе уточнил я. Вместо ответа он зло, по-звериному зыркнул из-под лезущих в глаза растрёпанных патл. Мальчишка был заросший, явно давно нечёсаный, но неожиданно чистый. Босые ноги, прозрачные от дыр штаны, рубаха, судя по длине — с чужого плеча. — И что же тебе понадобилось в моих вещах? Сапоги ведь явно не по размеру.

— Да что мне твои сапоги? Я пожрать хотел посмотреть, у тебя там было что-то, в лист завёрнутое.

— В лист... было, да. Почему ты тут совсем один, да ещё настолько голодный, что дошёл до воровства? — я озадаченно вскинул брови. — Горожане не производят впечатления голодающих или особенно прижимистых. Не думаю, что ребёнку отказали бы в куске хлеба.

— Буду я что-то у этих диких брать, — скривился он.

— А ты, стало быть, не дикий? — совсем уж опешил я.

— Инталор Валааль Танал-эль из корней Красного Клёна, — расправив худые плечи, всё с тем же вызовом назвался он, глядя на меня так, будто ожидал за эти слова удара. Я медленно кивнул в ответ. Что ж, это кое-что объясняло.

Таналор из корней Красного Клёна был тринадцать лет назад послан сюда в качестве официального представителя. Вместе с женой и сыном. Тогда был момент, когда казалось, что мир уже почти наступил, и это была демонстрация доброй воли Владыки — дескать, вот как мы вам доверяем. Ну как — демонстрация? Отвлекающий манёвр, после которого внезапно и без предупреждения возобновилось наступление. К слову, этот манёвр почти удался; ещё немного, и победа была бы окончательной. В подобной ситуации мало кого интересовала судьба одного дипломата и его семьи. Просто разменные фигуры.

— И что же случилось с твоими родителями, сын Красного Клёна?

— А ты будто не знаешь? Отца — по законам военного времени, — он полоснул ребром ладони по горлу, — а мать во время атаки на город... погибла...

— Не знаю. Таналор из корней Красного Клёна считался пропавшим без вести, — я качнул головой. — Что ж, гордый светлый эльф, объясни мне тогда одну вещь: почему ты изъясняешься как дикий, причём не просто дикий, а как редкостное отребье, шпана, мелкий преступник? — усмехнулся я чуть иронично. Мальчик, явно не ожидавший такого вопроса, набычился, глядя на меня исподлобья.

— А ты знаешь, как надо? Откуда?

— Догадываюсь, — хмыкнул я. — Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба, к вашим услугам, эль Инталор, — я чуть склонил голову, а юный эльф уставился на меня недоверчиво.

— Светлый?! — глаза удивлённо расширились, и в них блеснула надежда. Потом он тревожно нахмурился, попытался отступить, но вовремя вспомнил о кольце угрожающе потрескивающего пламени, и подозрительно уточнил: — Не врёшь?

— Зачем бы мне врать? — я пожал плечами и убрал сторожевое пламя. — Я правильно понимаю, что ты в этих горах и живёшь с гибели родителей? — он в ответ коротко кивнул, продолжая пристально разглядывать меня. Глаза у мальчика были насыщенно-зелёные, и было непонятно, не то это проявление стихии земли, которой в нём было очень много, не то просто наследственность: лично с его родителями я знаком не был. — Значит, так, довольно здесь партизанить. Ты хоть знаешь, что война уже закончилась?

— Нет, я туда днём не совался, чтоб не поймали, и ни с кем не разговаривал, — он тряхнул головой, глядя на меня с восторгом и уже непрекрытой надеждой. — И чем? Наши же победили, да?

— Война... закончилась миром, — запнувшись, проговорил я. Потому что не имел ни малейшего понятия, как сейчас сказать этому упрямому гордому мальчишке, что его родители погибли напрасно и его собственная жизнь оказалась сломана зазря. — Давай договоримся. Ты перестанешь тут побираться и прятаться по пещерам и пойдёшь со мной. Тебе нужно учиться, опасно не уметь управлять собственным магическим даром. Пока ты ещё маленький, стихия спит, но скоро она начнёт пробуждаться, и это может привести к катастрофе.

— А у меня есть дар? — удивлённо и недоверчиво вытаращился он.

— Есть, и насколько я могу судить — достаточно сильный, — я кивнул. Добавлять, что, скорее всего, именно благодаря ему он и выжил, я не стал. В конце концов, тут вопрос спорный: мальчишка всё-таки выживал не в диком лесу и наверняка таскал еду в городе.

— Опупенно! — восторженно выдохнул он, а я поморщился.

— Эль Инталор, будь добр следить за речью. Если ты презираешь кого-то, не стоит опускаться до его уровня, иначе это будет лицемерием. Тем более, ты начнёшь учиться, и я не думаю, что светлые сверстники одобрят такую манеру речи.

— В глаз получат, — обиженно пробурчал мальчик.

— Смотри, как бы тебе самому в глаз не прилетело, боец, — рассмеялся я. — Ну что, мы договорились? Выходишь из подполья? Думаю, твой дед будет очень рад узнать, что ты жив.

— Дед? — недоверчиво переспросил он и нахмурился. — Я его совсем не помню. Правда что ли у меня есть дед?

— Отец твоего отца, — кивнул я. — Очень достойный и мудрый эльф. Пожалуй, один из самых достойных и мудрых, кого я знаю. Но ты так и не ответил. Мы договорились, я могу оставить тебя здесь одного и, вернувшись, обнаружить на этом же самом месте?

— Договорились. А ты куда? — вскинулся он.

— Посмотрю, как здесь с рыбой. Рыбу ешь?

— Ем, — медленно кивнул он, шумно сглотнув. — А как же снасти? Или ты тоже маг?

— Я-то маг, но к рыбалке это отношения не имеет, — со смешком отозвался я и, проверив, насколько хорошо держится переплетённая после бесследного исчезновения хайратника коса, вернулся в воду.

Плоскую серую камбалу, которая едва заметна на фоне устилающего дно песка, нетрудно добыть и без всяких снастей, если ты достаточно ловок и умеешь надолго задерживать дыхание. С первым у меня проблем не было, а второе было едва не единственным умением стихии воды, которое я освоил. Вода давалась тяжелее всех, но этот навык был жизненно важен — пришлось научиться.

Вынырнув на поверхность с насаженной на нож извивающейся рыбой-блином, я с некоторым разочарованием обнаружил, что найдёныш всё-таки не сдержал слова и сбежал. Правда, подплывая к берегу, понял, что поспешил с выводами, а мальчик... действительно очень хороший мальчик. И будет крайне обидно, если такой характер направится в дурное русло.

Я тряхнул головой, отгоняя непрошеные тяжёлые мысли, пытающиеся выползти из тёмных нор памяти и отравить моё и без того не самое радужное существование. Не стоит. Если постоянно думать о том, отчего не хочется жить, Грань оказывается пугающе близко, а я, помнится, совсем недавно обещал себе выжить. Конечно, Владыка мёртв, но он не единственный преисполнился бы радости, получив известие о моей смерти.

Инталор сидел чуть в стороне, скрытый от меня до поры валуном, и сосредоточенно, с видом вещевика за работой, чистил картошку старым, не по руке большим и, кажется, весьма тупым ножом. Корнеплоды отчаянно сопротивлялись, но мальчик не оставлял попыток.

Появление рыбы Инталор встретил почти круглыми от удивления глазами, а за тем, как я потрошил её и разделывал, наблюдал с маниакальной жадностью. Про процесс приготовления на небольшом камне посредством магии и не говорю: мальчишка смотрел так, будто не ел по меньшей мере неделю.

А, впрочем, вдосталь он не ел, пожалуй, все те тринадцать лет, что бегает здесь один. Потому и выглядит значительно моложе своих лет, а ему не может быть меньше двадцати пяти. Вероятнее, даже ближе к тридцати. Тощий, почти прозрачный, мелкий, но — гордый. Ел и настороженно косился на меня, явно волевым усилием заставляя себя не заглатывать кусками, а тщательно пережёвывать.

Хороший у Красного Клёна сын. Очень хороший.

— А ты не будешь? — спросил он. С явной надеждой на отказ, но — всё-таки спросил.

— Нет, я не голоден.

— А рыбу зачем ловить шёл? — подозрительно уточнил мальчишка.

— Рано или поздно проголодался бы, — я пожал плечами. Лукавил; перекусить я был не против, но гораздо интереснее пока было наблюдать за Инталором, с едой же можно было и потерпеть. Всё равно надо будет ещё наловить рыбы, этой камбалы и одному было маловато. Вернее, маловато одному мне, а для мальчишки так даже много. По-хорошему, голодному ребёнку не стоило сразу наедаться так плотно, но... Не отбирать же теперь. К тому же, это не жирное мясо, а достаточно постная рыба. Эльфы — живучие существа, вряд ли ему действительно станет плохо.

Картошку я, похвалив самоотверженного мальчишку за старание, забрал и готовить не стал. При её размере с дикое яблоко чистить клубни было преступлением — половина уходила в отходы. И так сойдёт, надо будет только нормально промыть и пожарить, а это я предпочитал сделать в доме, где имелась кое-какая посуда.

Инталор поел, и от сытного горячего обеда его быстро сморил сон. Можно было подхватить мальчика на руки и дойти до города так, но зачем? Я же планировал наловить ещё рыбы и немного размяться, и не видел причин отступать от намеченного плана: спешить было некуда. Мальчик был сыт, чувствовал себя сравнительно неплохо и уж точно не находился при смерти, и пара часов в этой связи ничего не меняли.

Проснулся найдёныш, когда я выпотрошил трёх рыбин и, бросив на них лёгкие защитные чары (чтобы не стухли на солнцепёке), приступил к полному тренировочному комплексу. Лезть под руку мальчик не стал, наблюдал как зачарованный — молча, с открытым от любопытства ртом. Сбегать не спешил, поэтому отвлекаться на него я не стал, и тренировка пошла дальше по накатанной.

Уже ближе к концу упражнений ветер донёс до меня приближающиеся звонкие голоса, вновь грозя моим планам срывом. Однако опасности в незваных гостях не чувствовалось, и я предпочёл сначала всё же закончить комплекс, а потом уже разбираться, кого принесло по мою душу.

Увидев Тилль, почти не удивился и даже сумел оценить божественную насмешку — уж в очень схожей компании мы здесь оказались, и как бы не с одной общей целью. Но тут присутствие посторонних заметил Инталор, и неловкая тишина была нарушена. Отреагировал мальчик, правда, не совсем так, как я мог ожидать, но — пожалуй, наилучшим образом: вместо стремительного бегства в неизвестном направлении он встал рядом со мной, уцепившись за штанину, и с подозрением уставился на чужаков. Машинальным жестом, успокаивая, я положил ладонь на растрёпанные вихры, а в следующее мгновение Тилль сдвинулась с места и решительно зашагала к нам. Подозреваю, направлению её движения поспособствовал именно ребёнок.

— Так, у всех сетки есть? — на ходу спросила она у своего выводка. Дети, настороженно косящиеся на нас, дружно закивали и загомонили. — Бегите на тот край пляжа, собирайте ракушки. Старайтесь найти наиболее крупные и целые. Можно не целые, но лучше — покрупнее и наименее обтрёпанные волнами. В воду не лезть, не хватало ещё вас спасать. Договорились?

— А как же ты? — упрямо уточнил один из мальчишек. — Вдруг что-то случится?

— Не волнуйся, Мар, мне ничто не угрожает.

— А светлый? — подозрительно переспросил ещё один, и я почувствовал, как Инталор сжался взведённой пружиной.

— Мальчики, идите. Светлый или нет, мы прекрасно разберёмся сами, — строго возразила она, и детвора, поминутно оглядываясь, гурьбой двинулась вдоль пляжа. — Привет, — неуверенно обратилась ко мне Тилль, переводя взгляд с меня на мальчика и обратно. — Можно поинтересоваться, кто ты? Чей? — наконец, взгляд её остановился на ребёнке.

— Привет, — кивнул я, с удивлением ощущая некоторую неловкость рядом с женщиной. Проведённая вместе ночь была слишком жива в памяти, и взгляд против воли то пытался уцепиться за чувственные губы, то скользнуть по вырезу блузы, то очертить стройный стан. Даже хорошо, что здесь оказался Инталор: присутствие мальчика дисциплинировало и заставляло думать не только о том, насколько нежная у этой женщины кожа и...

В общем, не думать о ней было сложно, но, благодаря ему, возможно.

— Дедушкин, — задиристо возразил он. — Эль Бельфенор сказал, что у меня есть дедушка!

Тилль подняла озадаченный взгляд на меня, и я честно пояснил, чьим сыном являлся этот ребёнок, пересказал судьбу его родителей и подтвердил, что дедушка действительно есть, а так же есть дядя, причём, кажется, не один, и множество более отдалённых родственников.

— Я бы просил разрешения связаться с его дедом, — добавил в конце концов, испытующе глядя на женщину. — Даже если вы не захотите отпускать мальчика к родным, эль Алтор по меньшей мере имеет право знать, что стало с его сыном, и видеть, что старшая ветвь не прервалась.

— Я не останусь среди этих! — задиристо заявил обсуждаемый, слегка отстраняясь и вскидывая на меня упрямый горящий взгляд.

— Среди этих — это среди кого, эль Инталор? — с усталой иронией уточнила Тилль.

— Среди диких.

— В таком случае разрешите и мне представиться: Мииталь Ивиталь Индал-эль из корней Белого Ясеня, — она слегка наклонила голову.

— Светлая? — Его глаза вновь удивлённо округлились. — А почему ты так одета? Ну, как эти? — он неопределённо дёрнул головой в сторону города.

— А вы, юноша? — женщина насмешливо вскинула брови, а Инталор смешался и смутился, не зная, что на это можно ответить. — Посмотрим, что можно сделать, — наконец, обратилась она уже ко мне. — Если у него действительно остались родные, которые его примут, это будет замечательный выход из ситуации. Только... боюсь, придётся немного подождать. Особого смысла спешить я не вижу, а мы шли сюда с определённой целью, и дети расстроятся, если придётся сбежать прямо сейчас, — извиняющимся тоном добавила она, бросив взгляд в сторону шумной ватаги на дальнем конце пляжа. Двое мальчишек стояли чуть в стороне от остальных, действительно собиравших ракушки, и пристально наблюдали за нами — контролировали обстановку.

— Согласен, торопиться некуда, — я пожал плечами.

Тилль кивнула и вдоль кромки воды двинулась к детям, а я зачарованно наблюдал, как осторожно узкие изящные стопы касаются песка, по-эльфийски почти не оставляя на нём следов, ветер игриво треплет подол подобранной юбки, а прибой шаловливо облизывает щиколотки.

— А она правда светлая? — отвлёк меня от волнующей картины Инталор, и я был благодарен мальчику за своевременность и нетерпение: мысли не успели перескочить с созерцания на куда более фривольные темы.

— Она же назвала своё имя, — как мог обтекаемо отозвался я, опасаясь реакции на более точную формулировку и при этом не желая врать. — И в этом она не солгала.

Тилль

Дети войны — это всегда страшно. Наверное, именно потому, что мы разумны, и понимаем: они тоже хотят жить и, в отличие от взрослых, ещё ничем не запятнали себя и смерти не заслужили. Они не принимают решений, многого не понимают; главное, не понимают, зачем всё это? Зачем война, зачем погибли родители, зачем нечего есть и зачем небо плюётся на землю огнём? Им что-то объясняют, и им даже кажется, что они поняли. Начинают повторять за взрослыми — прямо, наивно, по-детски отдаваясь каждой эмоции полностью. Мои мальчишки и Инталор по-волчьи скалились друг на друга, косились с неприязнью и даже почти ненавистью, совершенно не понимая на самом деле, в чём между ними разница. Да её, честно говоря, и не было почти, этой разницы, разве что светлый был явно истощён гораздо сильнее.

Забота светлых о детях вошла в поговорки и даже анекдоты у других видов; орки и люди гораздо меньше ценят своё потомство. В отличие от них, биологически наши тела позволяют нам рожать где-то раз в десять лет, да и зачатие происходит сложнее и с куда меньшей вероятностью. Поэтому нормальной эльфийке даже в голову не придёт мысль вытравить плод, когда бы и при каких обстоятельствах он ни появился: это преступление против собственной природы. Даже если это событие — результат случайности или ошибки. Наверное, если бы мы жили действительно вечно, дети бы появлялись ещё реже, а так... потенциальная способность не гарантирует вечности. Нас равно убивают слишком сильные эмоции и их отсутствие; "умирать от скуки" в применении к эльфам — не метафора. Некоторые очень быстро перестают чувствовать вкус к жизни, и даже без войн пятисотлетний рубеж пересекают немногие, не говоря уже о более долгом веке.

Может, отчасти поэтому мы так цепляемся за детей, за своё продолжение: ребёнок удержит по эту сторону Грани и тогда, когда чувство потери подстёгивает уйти за любимым, даже если это была пресловутая "истинная любовь". На самом деле, удержать может не только ребёнок, но чувство долга, какие-то другие сильные эмоции, пусть это жажда мести. Всё-таки, история о "двух половинках целого" — в большой степени метафора и легенда, порождённая нашей способностью чувствовать возлюбленных, чем реальность.

И, может быть, отчасти потому, что своих детей у меня не было, все нерастраченные на них чувства доставались чужим.

Поведение Бельфенора же... озадачивало. То есть, я уже поняла, что считать его безжалостным монстром — несколько опрометчиво, и то, каким он был в роли врага и боевого мага, мало характеризовало его как личность. Да и вывод о том, что к детям он относится с неприязнью, сделанный в первый день знакомства, был, мягко говоря, преждевременным. Стоило помнить, кто передо мной, и понимать, что человеческих детей он вряд ли приравнивает к эльфийским. И если он ответил безразличием на возможность гибели Марьяны, это совсем не значит, что точно так же светлый отнесётся к ребёнку своей крови.

Собственно, подтверждение именно этой мысли я и могла наблюдать: о странном оборванном мальчишке, умудрявшемся успешно прятаться в пещерах много лет, Фель заботился. По-мужски скупо, сдержанно и без излишних сантиментов, не бледнея при виде выпирающих ключиц и тощих коленок в просветах драных штанов, но — искренне.

Только дело было не в этом, а во взгляде. В больном, тяжёлом, тёмном взгляде, которым огненный маг порой смотрел на этого мальчика. Было в нём что-то настолько глубоко личное и пугающее, что я не рискнула заострять внимание и спрашивать, но...

А с чего я вообще взяла, что Бельфенор — одинокий мужчина? Вполне могло статься, что там, по ту сторону границы, у него осталась семья. Да, вчерашнее его поведение мало соотносилось с образом благородного приличного семьянина. Но он вчера явно был не в себе, как и я, и, может, корил себя сейчас не столько за измену стране, вышвырнувшей его прочь, сколько за измену женщине, оставшейся по ту сторону границы? Которую он, конечно, будучи светлым, не мог обречь на прозябание на этой... помойке, и теперь вдохновенно страдал от разлуки.

Было стыдно за неуместное любопытство, но я решила всё-таки выяснить, что и как у светлого с личной жизнью. Зачем мне это было нужно и какие мной двигали эмоции... Боюсь, гордиться здесь было нечем. Двигало мной обычное женское любопытство; то самое, иррационально-безжалостное и всесокрушающее. Ну, и, стоило признаться в этом хотя бы себе, присутствовала нотка ревности и мелочной обиды. Мол, я уже вся извелась из-за него и никак не могу толком отвлечься от ночных событий, с огромным трудом заставляя себя отводить взгляд от великолепно вылепленного обнажённого торса, не прослеживать изгибы мышц, и самое главное не цепляться за пряжку ремня и не срываться ещё ниже...

В общем, мне трудно, а он в это время страдает о другой?! Несправедливо же!

Спрашивать у самого светлого было глупо, всё равно не ответит — и это только в лучшем случае, и будет совершенно прав. Наверняка в курсе подробностей был его друг хаосит, но разговаривать с ним хотелось ещё меньше, чем с самим огневиком: глаза цвета дымчато-серого кварца настойчиво напоминали о божественном покровителе мага и страшно нервировали, не говоря уже о том, что мне этот тип казался существом гораздо более опасным, чем Бельфенор. Даром что последний — чудовищно сильный и опытный боевой маг, но он прямой, простой и понятный, как вся его любимая стихия, а от хитрого хаосита можно было ожидать чего угодно.

Зато на примете был один удобный источник, способный легко и без лишних моральных терзаний снабдить меня нужной информацией, а именно — Мельхиор. Наплевательское отношение тёмных к семейным вопросам заставляло надеяться, что, если он в курсе, он не будет задумываться о чести и приличиях и выложит мне всё как на духу. А их манера общения со светлым явно намекала, что знакомы они давно и неплохо, и, значит, с большой вероятностью Миль знал ответы на мои вопросы.

Собственно, именно эти мысли терзали меня, пока я вместе с детьми бродила по пляжу, собирая ракушки. Порошок из толчёных раковин несёт в себе одновременно отпечаток жизни, стихии воды и стихии земли, и этим своим качеством особенно ценен при составлении зелий.

Об этом же я думала, пока мы с Бельфенором в окружении группы заметно притихших детей — мальчишки косились друг на друга враждебно и настороженно, — двигались в сторону города.

Именно эти размышления одолевали меня, пока я разыскивала в госпитале кого-то, с кем можно было оставить детей, а стихийник относил собственный улов в здание бывшего отделения темноэльфийского посольства. И потом, уже в Правлении, когда мы дружно разыскивали хоть одного пространственника, способного обеспечить связь, они же не оставляли меня в покое.

И, наверное, мысли всё-таки материальны, потому что когда мы уже вчетвером — я, найденный маг, Бельфенор и мальчишка, — двигались в сторону комнаты связи, навстречу попался искомый тёмный.

— Привет! Тебя-то мне и надо! — обрадовалась я, хватая озадаченного таким приветствием Мельхиора за рукав. — Идите, я догоню, — кивнула пространственнику и потащила тёмного к ближайшей двери, за которой обнаружился обжитый, но, к счастью, в настоящее время пустой кабинет. — Миль, у меня к тебе важный вопрос.

— Что, ты вспомнила некие подробности, способные помочь мне в расследовании? — уточнил он, вопросительно вскинув брови.

— Нет, не настолько, — несколько смутилась я и сбавила обороты. — Ты же неплохо знаешь этого светлого, да?

— Ну, есть такое дело, — растерянно кивнул он. — А что?

— Скажи мне, он женат?

— А что, заинтересовал? — просиял тёмный. — А говорила...

— Миль, я не поэтому интересуюсь, — возразила я, только теперь соображая, насколько неуместным выглядит моё любопытство со стороны.

— Ну да, ну да, — скептически хмыкнул он. — Нет, не женат. Но был.

— То есть как — был? — уточнила я, мгновенно забыв о своей досаде.

— Ну вам, светлым, виднее, как у вас проходят брачные обряды, — ехидно высказался тёмный. — Чин по чину, перед богами и честными эльфами. Ты не волнуйся, сейчас он полностью свободен, потому что вдовец. Этот бы с тобой на звёзды иначе смотреть не пошёл; ответственный, благородный, куда деваться... Вдовствует он уже давно и вряд ли сильно горюет по этому поводу. Насколько я знаю, большой любви там не было, исключительно расчёт.

— И сын у него есть? — понимающе уточнила я.

— Был, — спокойно кивнул Мельхиор, а я похолодела от осознания сказанного.

— Был? — переспросила потерянно. — То есть он... умер?

— Умер, — так же спокойно кивнул Миль.

— Сын погиб, потом жена из-за этого... — потрясённо пробормотала я.

— Ой, нет, вот Тайриаль ты сюда не приплетай, — поморщился он. — Она в принципе была какая-то отмороженная даже на мой взгляд и ко всему равнодушная, ей на этого сына плевать было, вообще на всех плевать. Она не от потери за Грань шагнула, а то ли со скуки, то ли по дури, я подробности не выяснял, мне как-то плевать.

— А отчего умер сын? — тихо уточнила я.

— Знаешь, Тилль, давай-ка ты будешь удовлетворять своё любопытство где-нибудь в других местах, а?

— Ты же никогда не считал зазорным распространяться на подобные темы? — недовольно огрызнулась я. Правда, злилась всё больше не на него, а на себя.

— И сейчас не считаю. Только я жить хочу, а насколько щепетилен в подобных вопросах Фель, я знаю. Если он двинул мне в морду за вопросы о, в общем-то, совершенно посторонней женщине, то за такие вот подробности может и убить. И я сейчас совершенно серьёзен. Очень я тебе не рекомендую в это лезть, от всей души. Нет, тебя-то он вряд ли убьёт, но... в общем, не рекомендую. Неужели он тебе настолько понравился? — с иронией уточнил он.

— Да, ты прав, извини, не стоило потакать своему любопытству, — глубоко вздохнула я, игнорируя последний вопрос. — Глупо получилось, я... не ожидала, что там всё вот так. Просто мы нашли мальчишку-светлого, ты его видел, и Фель очень странно к нему отнёсся. Я подумала, может, у него семья осталась там, на родине, а оно... вот так. Извини. Я пойду.

— Ну-ну. Иди, — кивнул он, провожая меня взглядом. Не насмешливым и ехидным, как обычно, а очень пристальным и понимающим. Будто на несколько мгновений из-под маски балбеса и охламона выглянул настоящий Мельхиор. Это было... неприятно.

Я медленно двинулась по коридору, не спеша догонять ушедших вперёд мужчин и пытаясь прежде взять себя в руки. А это было сложно, очень сложно. Самое страшное проклятье, которым может покарать судьба, — это проклятье родителям пережить своих детей. И мне было попросту жутко представить, что чувствовал этот светлый, жутко поставить себя на его место и даже в мыслях, даже на мгновение пропустить эти чувства через себя. Жутко было всегда, когда рядом кто-то умирал, оставляя родных навсегда одинокими, но сейчас ужас этот оказался особенно пронзительным. Наверное, потому, что война уже кончилась, и я успела отвыкнуть от постоянных смертей вокруг, излечиться от того морального отупения, которым разум отгораживался от чужой боли.

Сразу стало понятно и болезненное отношение Бельфенора к этому чужому мальчишке, и та застарелая мучительная горечь, которую я мимолётно уловила во время ритуала. Горечь вины. Любой родитель, провожая дитя за Грань, будет винить в этом себя, и не важно, был ли на самом деле шанс что-то изменить или нет.

Я не представляла, как теперь смогу смотреть в глаза Фелю и не думать об этом, не вспоминать о, должно быть, застарелой зарубцевавшейся уже ране, растревоженной сейчас мальчишкой, наверное, очень похожим на того, другого, которого больше нет.

Увы, путь оказался недолгим, и окончательно успокоиться за тот отрезок коридора, что разделял неизвестный кабинет и нужную переговорную, не сумела. Да что там — окончательно, мне не удалось даже толком справиться со вставшим в горле комом, отдающимся острой болью за грудиной.

По счастью к моменту моего прибытия пространственник уже всё наладил и ждал ответа с другой стороны. Кажется, дедушка Инталора был отнюдь не бедным эльфом и вполне мог себе позволить штатное связное устройство. Такие приборы, способные работать без участия мага, были придуманы уже во время войны, но ввиду громоздкости и дороговизны широкого распространения не получили, хотя маги всего мира активно бились над проблемой упрощения и уменьшения конструкции.

Небольшая круглая линза портала отразила сидящего в глубоком кресле с резными подлокотниками мужчину. Очень резкие острые черты лица его сложно было назвать идеальными или даже гармоничными, но зато они запоминались и привлекали внимание. Светлые, пронзительно-ледяные глаза сильного менталиста с приподнятыми и чуть оттянутыми к вискам уголками производили тревожное, тяжёлое впечатление, как будто были глазами статуи.

Интересно, почему мне последнее время то и дело попадаются маги исключительной силы вместо нормальных разумных существ?

— Светлого дня, эль... — формально и с явно звучащим в голосе уважением начал Бельфенор, но собеседник оборвал его мановением ладони.

— Не надо формальностей, мальчик мой. Счастлив видеть тебя в добром здравии, пусть и в подобной обстановке, — взгляд его красноречиво обвёл доступное пространство, в которое попадала облезлая стена, покосившийся шкаф и потёртое кресло. Комната убранством напоминала кабинет, Фель сидел во главе стола, а мы все — вдоль другого стола, приставленного ножкой буквы "Т", так что, кроме светлого, чужак никого видеть не мог, а мы могли рассматривать его чуть искажённое изображение с обратной стороны линзы. Законы оптики здесь соблюдались лишь отчасти, а линзой это окно называлось в основном за внешнее сходство. — Что-то случилось, Бельфенор?

— Случилось, но, для разнообразия, хорошее, — чуть улыбнулся тот. — Я с приятными новостями, эль Алтор. Нашёлся ваш внук, Инталор. Подойди, пожалуйста, — Фель бросил взгляд в нашу сторону. Мальчишка резко поднялся с места с выражением отчаянной решимости на лице, но тут же оробел и недолгий путь проделал уже гораздо менее уверенно. Немного расслабился, только когда остановился рядом с сидящим в кресле мужчиной, который ободряюще сжал его плечо.

Эль Алтор впился в лицо мальчика жадным, пристальным взглядом, а тот ответил настороженным опасливым любопытством и недоверием. Немая сцена длилась невыносимо долго, и если бы не побелевшие костяшки пальцев сжавшихся на резных подлокотниках рук, можно было бы предположить, что светлый спит с открытыми глазами.

— Здравствуйте, эль Алтор, — первым неуверенно подал голос мальчик, и его собеседник вздрогнул, будто очнувшись.

— Здравствуй, мальчик мой, — дрогнувшим надломленным голосом проговорил он. — Ты... так похож на своего отца, — тихо добавил светлый. Пару раз быстро моргнул и на несколько мгновений прикрыл глаза, пытаясь побороть подступившие слёзы.

— Почему вы плачете? Светлые же не плачут! — упрямо нахмурился Инталор, а его дедушка улыбнулся легко и иронично, утирая костяшками пальцев всё-таки сбежавшую по щеке предательскую каплю.

— Плачут, малыш. Все плачут, но не всем хватает мужества в этом признаться. Фель, я... в долгу перед тобой, — взгляд серых глаз метнулся к лицу светлого, выглядящего сейчас гораздо более бледным и осунувшимся, чем даже после ритуала. Впрочем, о причинах этого я уже догадывалась. — Ты принёс мне новость, о которой я и мечтать не смел. Если я когда-нибудь хоть чем-то смогу тебя отблагодарить...

— Не стоит, эль Алтор, — Бельфенор качнул головой. — Ваш внук сам меня нашёл, я просто выступил посредником. Помочь ребёнку найти родных — долг любого взрослого, а мне это ко всему прочему ничего не стоило.

— И всё равно, пусть боги будут к тебе милостивы, мальчик, — он низко склонил голову. — И пусть за все потери тебе воздастся сторицей. Боги никогда не отнимают что-то, не оставляя ничего взамен; я сейчас понимаю это как никто другой.

— Если только не хотят преподать урок, — с горькой усмешкой откликнулся стихийник.

— Тогда надо усвоить этот урок, — спокойно возразил Алтор. — И когда ты его усвоишь, сделаешь выводы и сделаешь шаг в нужном направлении, не проявляя трусости и не сбегая за Грань при малейшем признаке трудностей, получишь награду.

— Видимо, я на редкость труслив или непроходимо туп, — рассмеялся в ответ Бельфенор, сбрасывая оцепенение и, кажется, беря себя в руки. — Ладно, довольно обо мне; нужно придумать, как доставить мальчика к вам.

— Я выбью разрешение на портал, — убеждённо кивнул менталист, потом настороженно нахмурился. — Если, конечно, на это согласится отправляющая сторона. Я, увы, далёк от политики и не знаю, кто там сейчас всем заправляет, но... Фель, я готов отдать за него что угодно вплоть до собственной жизни, если это понадобится.

— Оставьте свою жизнь для воспитания внука, — высказалась я. Получилось неожиданно резко и даже зло, а мужчина нахмурился, не понимая, откуда идёт голос: звуки портал, в отличие от изображения, передавал все. — Не стоит называть нас бездушными зверями.

— Кто это? — вопросительно уставился на огневика эль Алтор. Тот в ответ как-то странно усмехнулся, бросив на меня задумчивый взгляд.

— Да есть тут одна... на диво вспыльчивая особа. Вполне, к слову, способная говорить от имени отправляющей стороны.

Я поднялась и двинулась в обход стола, намереваясь предстать перед лицом менталиста: ему наверное не очень-то приятно разговаривать с пустотой, а смысла прятаться не было. Неожиданно одновременно со мной поднялся и Бельфенор, явно намереваясь уступить место. Впрочем, чему удивляться? Чтобы светлый, да проявил невоспитанность, да ещё перед лицом явно уважаемого им эльфа...

— Такая юная, такая прекрасная, такая хрупкая и — такая сердитая, — с укором протянул менталист, заинтересованно меня разглядывая. — Как тебя зовут, дитя? — уточнил эльф и я, упрямо задрав нос, представилась полным именем. Реакция последовала... нетипичная, но в последнее время неожиданно популярная: эль Алтор искренне рассмеялся. — А-а, та самая потерянная принцесса из старой сказки? Забавно, очень забавно, — качнув головой, он почему-то перевёл взгляд с меня на стоящего за спинкой кресла и давящего своим присутствием Бельфенора, потом обратно, и улыбка стала совсем уж блаженно-удовлетворённой. — Крайне занимательно! Что ж, дитя, я могу лишь порадоваться твоему горячему благородству и одобрить его от всей души. Будет интересно взглянуть на тебя лично. Фель, и к тебе у меня будет два слова.

— Вы хотите прибыть сами? — в голосе светлого прозвучало искреннее удивление.

— Теперь — точно хочу, — иронично улыбнулся он. — До скорой встречи, дети, — напутствовал он, и связь пропала.

— Что это за тип? — мрачно уточнила я, торопливо поднимаясь с места и вскидывая взгляд на Бельфенора. Он был заметно выше меня, но по крайней мере так мне не приходилось запрокидывать голову, он не нависал сверху и не стоял за спиной, а ещё между нами было кресло.

— Эль Алтор из корней Красного Клёна — сильнейший из менталистов, живущих в этом мире. Он давно уже отошёл от дел и живёт затворником, поэтому ты вполне могла о нём не слышать. До недавнего времени я полагал его также старейшим из живущих, — спокойно проговорил стихийник, жестом приглашая меня на выход. Я бросила взгляд на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу пространственника, которого мы наверняка отвлекли от неких важных дел, и, опомнившись, двинулась к двери. — Впрочем, и сейчас полагаю, — добавил Фель, выходя вслед за мной в коридор и увлекая за собой растерянного и взволнованного мальчика, тем не менее, с явным интересом прислушивающегося к нашему разговору.

— Всё-таки не поверил? — мрачно уточнила я.

— Смотря чему, — он пожал плечами. — Тому, что ты — это ты, поверил. Даже без Великого Древа поверил бы, потому что ты не стала бы так откровенно лгать. А вот в то, что ты прожила... сколько там тысяч лет? Извини, не верится.

— Из-за этого Алтора? — понимающе уточнила я.

— В том числе. Он действительно прожил очень долго, что-то около двух тысяч лет, а, может, и больше, и я успел во время учёбы насмотреться на особенности и странности его поведения. А ты... Прости, но больше ста пятидесяти, в крайнем случае — двухсот лет я бы тебе никогда не дал, — спокойно пояснил он.

— Ну, в общем-то, ты недалёк от истины, — неожиданно созналась я. — По факту мне сто шестьдесят три года, а остальные тысячелетия прошли мимо. Вмешательство богов, долгий провал — и я очнулась в этом времени, не так давно.

— Что-то подобное я и подозревал, — Бельфенор кивнул своим мыслям.

— Погоди, ты говорил, что Инталор — старшая ветвь. Как же так получилось?

— Эль Алтор очень поздно нашёл женщину, с которой разделил жизнь, — стихийник очень странно и даже почти ехидно ухмыльнулся, но пояснять ничего не стал, поэтому я вновь полюбопытствовала:

— И что в этом весёлого?

— История развития их отношений — увлекательный жизненный анекдот, которому мне посчастливилось быть свидетелем. Мы учились вместе с его женой. Ринтаиль — сильная стихийница с уклоном в огонь и взрывным характером, — насмешливо пояснил светлый. — Которая была уверена, что её призвание — боевая магия, а слово "замужество" считала ругательством. Тогда эль Алтору понадобилась вся его выдержка, и не удивлюсь, если пришлось немного занять по знакомым.

— Он влюбился с первого взгляда? — озадаченно уточнила я.

— Тут только он сам может ответить, — Бельфенор развёл руками. — Нам тогда было весело наблюдать за этим со стороны, а подоплёкой никто не интересовался. Но, насколько я знаю, поиски близкого круга для менталистов — это отдельный весьма болезненный вопрос. Очень трудно найти тех, с кем рядом им комфортно безо всяких оговорок, да ещё на протяжении долгого времени, поэтому они часто живут затворниками. А куда мы идём?

— В госпиталь. Надо осмотреть этого юного героя и хоть штаны ему сменить, пока они не рассыпались от ветхости прямо на нём.

— Я ничего не возьму у диких, — упрямо сверкнул на меня глазами Инталор, до сих пор слушавший сплетню про собственного старшего родственника едва не с открытым ртом.

— Тебе даром никто и не предлагает. Думаю, твой дед вполне сумеет компенсировать наши расходы. Такое положение вещей тебя устроит? — уточнила я. Мальчик бросил задумчивый взгляд на Феля и медленно кивнул, а я не удержалась от вздоха. — Какой, однако, горячий, принципиальный и гордый юноша. Кого-то он мне напоминает, — иронично заметила я, бросив насмешливый взгляд на стихийника.

— Тебя саму? — уточнил он, вопросительно вскинув брови, а я смешалась и не нашлась с ответом. Намекала-то конечно на самого огненного мага, но... если вдуматься, он был совершенно прав.

И вновь мелькнула предательская мысль, что не так уж сильно мы отличаемся, во всяком случае — именно я и этот конкретный эльф.

— Эль Бельфенор, а расскажите ещё о дедушке, — нарушил повисшую тишину мальчик, и дальше мы шли под мерный монолог мужчины, изредка прерывающийся вопросами Инталора.

Мрачные мысли, отогнанные оживлённой беседой, вновь вернулись. Наблюдая за разговором этих двоих, я с грустью думала, что стихийник, наверное, был очень хорошим отцом. Терпеливым, рассудительным, надёжным. Не тем, кто становится для своих детей лучшим другом и товарищем по играм, но тем, к кому можно прийти за советом. Кто поддержит — но постарается научить самостоятельности, не решая за ребёнка его проблемы. А при необходимости призовёт к порядку, и наказание наверняка будет справедливым.

За этот интерес было по-прежнему стыдно, но вопрос, что случилось с его сыном, меня всё равно терзал. Не похоже было, что он погиб на войне, иначе отношение стихийника к нам всем было бы совсем другим, там была бы концентрированная слепая ненависть, а не усталая брезгливость. Наверное, это случилось много раньше. Несчастный случай? Какая-то болезнь, которые хоть и редко, но забирали даже Перворождённых? Он умер ребёнком возраста Инталора или был старше? Или, напротив, совсем крохой?

Низкое, недостойное любопытство, желание сунуть нос в чужую личную жизнь раздражало, выводило из себя, но ничего поделать с собой я не могла. Бельфенор... цеплял. О нём невозможно было не думать и его невозможно было не замечать. Ледяной, потрясающе сдержанный на первый взгляд — на второй он представал тем бушующим первородным пламенем, что составляло его силу. Безразличие к чужим жизням умудрялось сочетаться в нём с честью и благородством, заносчивость граничила с лёгкой, удивительно живой и искренней улыбкой. Он был настолько разным, что казалось — внутри заперто существенно больше одной личности, потому что тот эльф, что вёл меня вечером в танце и на чьей груди я проснулась утром, был совсем не похож ни на того, которого я встретила у портала, ни на того, в которого когда-то целилась из винтовки. И ни один из них не походил на рассудительного разумного мужчину, который сейчас рассказывал мальчику о его ближайшем живом родственнике.

Грани сложного кристалла или, скорее, кусочки рассыпанной мозаики, которые никак не хотели складываться у меня в цельный образ, а собрать его хотелось уже почти нестерпимо. Собрать и понять всё-таки, какие именно эмоции вызывает у меня этот мужчина? То его хотелось убить, то я задыхалась от отвращения к нему, то замирала от восторга, то сердце сжималось от сочувствия... Стоило уже остановиться на чём-то одном. Желательно — на равнодушии, потому что от него было бы меньше всего проблем.

Вот только я здорово сомневалась, что это получится.

За этими мыслями я не заметила, как мы вошли в почти уже родной для меня холл госпиталя. Здесь как обычно царила деловитая суета, на этот раз — почти шумная: Колос зычным голосом собирал студентов.

— Не может быть, — вдруг растерянно проговорил Бельфенор, замирая едва не на пороге. — Риль! — окликнул он кого-то. Взгляд мужчины был настолько ошарашенным и растерянным, будто он увидел призрак. Правда, понять, куда именно Фель смотрел, я не смогла, а через мгновение шокированное выражение из глаз ушло, уступив место раздражению, а брови тяжело нахмурились.

— Что случилось? — всё же уточнила я, не надеясь на ответ, и вновь окинула взглядом присутствующих. В нашу сторону, кажется, никто не смотрел, и на оклик светлого никто не отреагировал.

— Обознался, — поморщившись, отмахнулся светлый. — Куда нам дальше?

— Да, действительно, пойдём, — опомнилась и я.

Бельфенор из корней Серебряного Дуба.

О портале договориться удалось, но — через несколько дней, и после разговора с эль Алтором само собой получилось, что его внук перешёл под мою опеку. Контактировать с местными детьми он отказывался категорически, взрослых дичился. Причём не только местных и Таналиора, вообще мало кому нравящегося с первого взгляда, но и бывших стражей Владыки, отнёсшихся к мальчику с теплотой и пониманием. Инталор с удовольствием общался со мной, весьма благосклонно реагировал на Тилль и... всё.

Очевидно, что о каких-то сознательных политических убеждениях речи быть не могло. Он даже толком не понимал, чем светлые, кроме имён, отличаются от диких, а от инородцев шарахался точно так же, как от посторонних эльфов. Да он в принципе очень смутно понимал, что такое "разные виды", эльфов путал с людьми и даже с гномами, уверенно отличая только орков по зелёной шкуре. Вид гриза вовсе поверг его в настоящий ужас: блохастые ассоциировались у мальчишки с обыкновенными дикими животными и будили стремление сбежать подальше и спрятаться повыше. Или, вернее, вцепиться в меня так крепко, что я уже готов был проститься с парой пальцев и куском штанины.

Было также очевидно, что годы дикой жизни наложили серьёзный отпечаток на детскую психику. Казалось странным, что он не забыл речь и вообще сохранил на первый взгляд нормальный разум, и единственное разумное объяснение состояло в том, что он всё-таки регулярно наблюдал за местными. К взрослым, может, и опасался выйти, но сверстников точно слушал. Иначе чем ещё объяснить достаточно специфический лексикон?

В общем, оставалось только порадоваться, что эль Алтор — сильный и опытный менталист. Уж если кто-то и сумеет разобраться в проблемах этого ребёнка, то именно он.

А пока Инталор ходил за мной хвостом. Кажется, думал, что если на мгновение отвлечётся, вновь окажется в полном одиночестве. Было сложно упрекнуть его за этот страх, объяснений он не понимал — или не хотел понимать, — а настаивать или прибегать к каким-то уловкам я не стал. Лучше доверить это профессионалу, а особенных неудобств мальчишка не доставлял: когда я находился в его поле зрения, вёл себя совершенно спокойно и адекватно.

Вечером мы шли к морю ловить рыбу, и по дороге встречали Тилль. Не знаю, какими резонами она руководствовалась — назвать это совпадением было сложно — но всякий раз женщина присоединялась к нам. Пока я нырял, она сидела на берегу с Инталором, боящимся заходить в воду глубже, чем по колено. Наверное, Тилль просто сочувствовала мальчишке и искренне хотела принять участие в его судьбе. Мы с ней почти не разговаривали, обменивались какими-то малозначительными фразами, слушали рассказы друг друга, предназначенные для детских ушей, и... пожалуй, всё.

Не хотелось об этом думать, но её присутствие рядом даже вот в такой странной форме было приятно. Было приятно наблюдать за ней, за её движениями, за сменой выражений на очень живом лице, слушать голос, рассказывающий давно уже забытые легенды и сказки, слушать смех.

Не хотелось, но... не думать не получалось. Вызванные совместной ночью эмоции немного сгладились, меня уже не накрывало такой волной желания от одного только взгляда на женщину. Хотя взгляд продолжал цепляться за неё и искать знакомую фигурку в толпе тогда, когда её не было рядом. Это злило. В основном, потому, что я ничего не мог с этим поделать и уже вполне ясно осознавал: меня к ней тянет. Вдаваться в подробности и выяснять, причиной тому чистая физиология или есть что-то ещё, не хотелось, но, опять же, запретить себе думать я не мог, и отвлечься получалось далеко не сразу и не всегда.

За этими мелкими сиюминутными переживаниями я постоянно забывал, что где-то рядом тёмный эльф упорно ищет убийцу Владыки, и, судя по выражению лица Мельхиора, дело пока не спешит утыкаться в тупик.

В общем-то, закономерно, что постоянные мысли о черноволосой целительнице привели к тому, что она мне приснилась. И сложно было удивляться крайне непристойному характеру сна, от которого я очнулся среди ночи в крайне взмыленном и, пожалуй, жалком состоянии. Растерянность и липкий сладкий дурман сменились жгучей злостью, и чтобы не потерять под влиянием эмоций контроль над стихией, я сначала загнал себя в ледяной душ, а потом до рассвета сгонял с себя семь потов в тренировочном зале, под который стражи приспособили бывший зал приёмов.

Но стало совершенно ясно, что дольше так продолжаться не может, пора было прекращать собственную агонию. Одно утешало: сегодня вечером должен был прибыть эль Алтор и забрать внука, и, значит, видеть Тилль так часто я перестану. А перестану видеть — глядишь, и вовсе вскоре выкину из головы. Так что появления менталиста я ждал с надеждой, которую старательно прятал от мальчишки. Я, конечно, тот ещё психолог, но если Инталор примет эту надежду за радость избавления от его общества, вряд ли это пойдёт ему на пользу и вряд ли это будет ему приятно.

Помимо непосредственно заинтересованных лиц желающих посмотреть на работу портала набралось всего с десяток, погода не способствовала прогулкам: близился шторм, воздух пах электричеством, а с моря дул пронизывающий и обжигающе-ледяной, особенно на фоне недавней жары, ветер. Мы стояли вблизи портальной арки, а портальщики, зло поглядывая на собирающиеся тучи, спешно что-то перенастраивали, пытаясь обезопасить рискованный в таких погодных условиях переход. Ожидание затягивалось, любопытствующие в конце концов сдались перед дыханием непогоды и разошлись по домам.

Мне в коконе защитных чар и Инталору, которого я держал за руку, удары холода не были страшны, а вот стоявшая передо мной и чуть сбоку Тилль зябко ёжилась, обхватив себя за плечи, и тревожно косилась на небо.

Чары можно было растянуть на женщину и не прикасаясь к ней. Сложно и затратно, но для моего резерва совсем не критично. Можно было ограничиться простым прикосновением к руке, как я согревал Инталора. Но очень остро захотелось пойти на поводу у собственных желаний и воспользоваться поводом, поэтому я обхватил её за талию, привлекая к себе. Прижал — да, слишком крепко, но слишком хотелось вновь почувствовать её близость наяву. Женщина вздрогнула, напряглась, вцепилась обеими руками в моё предплечье — и замерла как пойманная мышь.

— Что ты делаешь?! — тихо прошипела она. — Пусти!

— Ты замёрзла, я тебя грею, — так же тихо ответил я ей на ухо, пытаясь взять себя в руки. Стоило дать слабину — и сразу захотелось большего. Не просто прижать, но скользнуть ладонью или вверх, к груди, или вниз, к бёдрам. Зарыться лицом в волосы, от которых одуряюще пахло какими-то травами. Поймать губами так заманчиво выглядывающий между прядями волос заострённый кончик ушка, сейчас отчётливо алеющего. Последнее, впрочем, было вполне объяснимо: не почувствовать моей реакции на собственную близость она в таком положении не могла. Поэтому, наверное, и шипела так возмущённо.

— Инталора ты греешь почему-то совсем не так!

— Тебе не кажется, что если бы я вот так прижимал мальчишку, это отдавало бы неким извращением? — не удержался я от смешка.

И вдруг отчётливо понял, что не хочу бороться с собой и с этим влечением. Зачем? Во имя чего? Во имя верности Светлому Лесу? Да триста раз далась ему моя личная жизнь на чужбине! В погоне за эфемерными идеалами и "подходящей партией"? Так с формальной точки зрения более высокородную светлую эльфийку найти попросту невозможно. Эмоции же... Да, наверное, я должен был испытывать к Тилль неприязнь и презрение, как к врагу, но — не мог. Мне было уже плевать, что тридцать лет она находилась по другую сторону линии фронта, а на то, во что она одета и как разговаривает, я тем более уже не обращал внимания.

Нет, не так. Всё это уже казалось мне забавным. Узкие босые стопы, потрёпанный подол платья, эти её дурацкие папиросы...

И это не говоря о желании, пламенем вспыхнувшем в крови, стоило только коснуться.

Наверное, глупо терзаться неудовлетворённостью, даже не попытавшись что-то с ней сделать?

— Я постоянно о тебе думаю, — почти беззвучно выдохнул в самое ухо, и был готов поклясться — она услышала. — Чувствую вкус твоих губ и твой запах на своей коже. Какое-то безумие, наваждение. Может, в этом и состоит кара богов, как ты считаешь? Сходить с ума от желания к женщине, к которой следовало бы испытывать в лучшем случае неприязнь?

— Пусти! — едва слышно проговорила она, продолжая обеими руками цепляться за мою руку и не пытаясь освободиться. — Я вообще-то пыталась тебя убить! Я в тебя стреляла, и ты должен был умереть!

— Где и когда? — уточнил я, не шевелясь и не думая её выпустить.

— В Чернотравье, на болотах. Вы тогда...

— Холодно было. Начало осени, а уже лежал снег, — пробормотал я и, не удержавшись, всё-таки прижался щекой к её макушке, от наслаждения прикрыв глаза. — Странное ощущение. Кожа горит, а в груди будто засел кусок льда. Ты... меткая, хорошо попала. Точно в сердце. Целитель диву давался, что я выжил. А мне... просто не хотелось становиться частью болота. Серебристые дубы на болотах не живут. Глупо, да? Хочешь, попрошу прислать твою пулю? Я её хорошо помню, она почти не пострадала... осталась в доме рода, в ларце, с остальными семью. У вас были очень хорошие снайперы.

— Ты не просто живучая скотина, ты конченный псих! — потрясённо выдохнула Тилль, а пальцы на моём предплечье судорожно дёрнулись и сжались, до боли впиваясь ногтями в кожу.

— А кто-то на войне остаётся нормальным? — тихо хмыкнул я в её волосы. — Просто это не всегда можно заметить. Душу тоже можно сломать, как руку или ногу, и на войне это случается постоянно, со всеми. Перелом может быть крошечным и незаметным, он может срастись хорошо и почти исчезнуть, может срастись неправильно. А может вообще не срастись, если организм истощён и ослаблен.

— Неправильно сросшиеся кости ломают заново, — дрогнувшим голосом проговорила женщина — не то возражая, не то соглашаясь.

— Если рядом оказывается хороший целитель. А когда вокруг ломаются жизни и гибнут тела, на души не остаётся сил и времени.

Вместо ответа Тилль зябко поёжилась и неожиданно подалась чуть в сторону, к моему плечу, обхватила обеими руками за локоть — будто пытаясь спрятаться у меня под мышкой. Будто плотный кокон чар не закрывал от холодного ветра, и женщина инстинктивно искала защиты в живом тепле моего тела.

А я только теперь заметил, что за время этого короткого разговора мои ощущения изменились кардинально. Иссушающее, застилающее разум желание схлынуло, оставив место... чему-то ещё. Неопределённо-тёплому, ласковому. Чувству понимания, нежности, желанию согреть и защитить. Да, было по-прежнему приятно обнимать, ощущать, пусть через ткань, изгибы тела, но приятно иначе. Не отчаянная звериная жажда обладания, а желание мягкое, тягучее, — желание не только брать, но отдавать.

Странно было вслух говорить почти незнакомому существу то, что прежде обсуждал только с собой или вовсе не пытался сформулировать, — и встречать понимание. Причём понимание даже не слов — ощущений, мыслей, на каком-то глубинном, подсознательном уровне. Сейчас между нами понято было гораздо больше, чем сказано, чем вообще можно было сказать. С Тилль мне было неожиданно... легко. Во всём. Просто находиться рядом, стоять вот так, обнявшись, молчать, говорить.

И думать об этом хотелось ещё меньше, чем раньше.

От этой необходимости — задуматься о происходящем — меня отвлёк сработавший наконец портал, из которого вышел давно ожидаемый гость. Ветер, обрадовавшись появлению нового лица, хулиганским порывом взметнул светлые волосы, норовя стряхнуть прижимающий их обруч, но эль Алтор только досадливо поморщился в ответ, окинул спокойным оценивающим взглядом площадь, чуть качнул головой в такт своим мыслям, благодарно кивнул магам и невозмутимо двинулся в нашу сторону. Менталист зябко поводил плечами — одет он был совсем не по погоде. Лёгкие серые брюки, мягкие летние ботинки, сплетённые из кожаных полос; поверх тонкой белой рубашки был накинут только долгополый кожаный жилет, мало защищавший от ветра. Сейчас старый эльф из-за своей худобы и невысокого роста выглядел даже моложе меня, и глаза совсем не выдавали истинного возраста: в них светилось живое любопытство и предвкушение.

— Занимательная у вас тут погода, — светским тоном проговорил он, с непонятным выражением лица разглядывая композицию, которую представляла собой наша троица. Тилль тихонько завозилась, пытаясь незаметно освободиться из-под моей руки, но мне слишком не хотелось её отпускать, и этих попыток я предпочёл не заметить. — Эль Мииталь, эль Бельфенор, — лёгкий вежливый наклон головы. — Здравствуй, мой мальчик, — искренне улыбнулся он, внимательно разглядывая внука вблизи.

— Здравствуйте, — смущённо проговорил Инталор, крепче вцепляясь в мою руку и настороженно поглядывая на деда. Наше с Тилль неожиданное сближение никакой реакции у мальчишки не вызвало: то ли его гораздо сильнее занимала перспектива встречи с роднёй, то ли за воем ветра он просто ничего не услышал, то ли попросту не придал значения сказанным словам или не понял их, а в наших объятьях на сторонний взгляд и вовсе не было ничего предосудительного.

— Нам стоит переместиться в более уютную обстановку, — предложил я. Объятья скрепя сердце всё же пришлось разомкнуть, и женщина поспешила отстраниться, даром что тут же вновь мерзляво обхватила себя руками за плечи. Эль Алтор проводил её манёвр крайне задумчивым и почему-то показалось — неодобрительным взглядом, но от комментариев воздержался.

— Неплохая идея, — кивнул он, вновь оглядываясь и особенное внимание уделяя темнеющему небу.

— С транспортом у нас пока трудно, придётся пройтись пешком, — проговорила Тилль со смесью досады, раздражения и смущения. — Так что стоит поторопиться.

— Ничего страшного, ходить пешком полезно, — с лёгкой иронией согласился эль Алтор, и мы быстрым шагом двинулись в сторону отведённого для светлых особняка, причём женщина явно намеренно постаралась оказаться по другую сторону гостя от меня. Менталист покосился на неё уже откровенно насмешливо, потом на меня — с лёгким укором и всё той же насмешкой, вновь качнул головой в такт своим мыслям.

За что не люблю менталистов, так это за подобную манеру общения. Они всегда смотрят на окружающих чуть свысока, будто видят насквозь, и все помыслы, все стремления и даже судьбы живущих для них — открытая книга. Причём независимо от того, соответствовало ли подобное поведение истине или нет. Впрочем, в данном конкретном случае я скорее был склонен поверить, что эль Алтор действительно видел всё. Знать бы ещё, что именно он такого углядел?

Тилль

Размеренный ритм жизни сыграл со мной злую шутку: внезапно обнаружилось свободное время. И я совершенно не могла придумать, куда приткнуть эти вечера, в которые получивший распоряжение от самого высокого начальства Колос выгонял меня из госпиталя. Понимала, что отдых нужен, что даже крепкий организм Перворождённой имеет некоторый предел выносливости, и даже не пыталась спорить, но — отчаянно скучала. Даже Мельхиор со своим расследованием предсказуемо справлялся без меня, а от всех вопросов отмахивался со словами "потом расскажу" и опять стремительно уносился по делам.

А собственно беда заключалась в том, что в первый же вечер я нашла себе развлечение, напросившись в компанию к отправляющимся к морю Бельфенору с мальчиком. И это неожиданно стало традицией.

Судьба Инталора меня беспокоила, да, но в конечном итоге я ничего не могла в ней изменить, и это в большой степени был повод оказаться рядом со светлым. Мне было стыдно. Мне было чудовищно, до дрожи стыдно, но ничего поделать с собой я не могла.

Раз за разом я любовалась, как он входит в воду, прибой облизывает пеной ноги, бёдра, спину, потом — несколько резких сильных гребков, и мужчина скрывается под водой. Через некоторое время он выныривал в отдалении от берега, потом вновь нырял и в конце концов возвращался на сушу — весь процесс занимал у него не больше четверти часа. По светлой коже сбегали тонкие ручейки воды, иссыхая вскоре в отдельные капли, а на последнем шаге и те истаивали, подчиняясь огненной магии.

К Фелю неудержимо влекло. Я чувствовала себя глупой мошкой, летящей к призывно сияющему пламени свечи. Осознавала, чем это всё может закончиться, но сила воли куда-то испарялась, и я всё равно летела навстречу огню. И спрятаться за мыслями об обычном физическом влечении не получалось: мне хватало уже того, что он просто находился рядом, на расстоянии вытянутой руки. Нет, вру; почти хватало, потому что протянуть руку и коснуться я не могла, но — хотела.

И только боги знают, чем бы это для меня закончилось и как бы я выкручивалась, если бы светлый вдруг не сделал шаг навстречу. Да какое там — шаг! Прыжок, даже почти точечный портал; только что он был невообразимо далеко, а потом вдруг — раз! — и его ладонь обхватила мою талию, прижимая к сильному телу крепко, уверенно. Меня бросило в жар не от кокона защитных чар мужчины — от его желания, от горячего шёпота над ухом, от обжигающей сквозь ткань платья ладони. Ответила шёпотом, умоляя богов, чтобы мальчик ничего не услышал — кто знает, как бы он отреагировал, если бы всё понял!

Конечно, было бы лучше вовсе промолчать, но я не сумела. Не знаю, кому в большей степени была адресована та фраза про выстрел: то ли я пыталась испугать его, то ли напомнить себе. Но результат оказался более чем странным. Вкрадчивый голос, несколько простых слов — а на меня вдруг дохнуло холодом той зимы.

Зима в тот год действительно выдалась страшная. Ранняя, суровая и малоснежная. Даже здесь, на побережье, выпадала изморозь, температура неуверенно колебалась около нуля, ночью опускаясь существенно ниже, а ближе к северу, где тогда шли основные бои, деревья хрустально звенели промёрзшими ветвями.

Работа снайпера не стрельба. Если взять всё время, которое "кукушка" проводит в своём "гнезде", то стрельба там предстанет исчезающе малой величиной. Главная работа снайпера — ожидание. Долгое, выматывающее, неподвижное ожидание, когда лишнее движение может стоить жизни. Особенно зимой, когда лес как на ладони, стоит штиль и чистый прозрачный воздух просматривается очень далеко.

Мы тогда просидели на позиции около восьми часов — на лютом морозе без движения. Чарами и артефактами почти не пользовались, опасаясь привлечь внимание.

За тот день в том проклятом болоте я замёрзла так, как не замерзала никогда раньше. Напитанный собственной тщательно замаскированной от внешнего обнаружения силой организм не сдавался холоду, я точно знала, что не лишусь почти потерявших чувствительность пальцев и онемевших от неподвижности ног, но холод упрямо заползал под тёплую одежду, под кожу, пробирал до костей. С тех пор я возненавидела холод во всех его проявлениях и при первой же возможности перебралась южнее: палящее солнце было ко мне гуманнее.

А, спуская курок, огненного мага я ненавидела особенно сильно. Даже не за его опасность и разрушительную силу — за лёгкую рубашку и тонкий летний китель, небрежно наброшенный на широкие плечи. Мороз совсем не беспокоил стихийника, и в тот момент я мстила ему скорее за это, чем за боевые заслуги.

Тот застарелый холод вдруг вновь скрутил внутренности, и я инстинктивно потянулась к теплу, ровно пульсировавшему жизнью совсем рядом. Прижалась, далеко не сразу сообразив, что именно я делаю, но когда сообразила — поздно было что-то менять. И я замерла, со смесью облегчения и досады ощущая, что холод спешно отступает, будто отползая в страхе перед бушующей огненной стихией, воплощённой в этом мужчине.

Могла ли я хоть на мгновение представить, что эльф, на чьей груди от моего выстрела распустился неровный алый цветок кровавого пятна, будет согревать меня, тепло щекоча дыханием кончик уха, а я буду вот так льнуть к нему, прижиматься и едва справляться с желанием потереться щекой о плечо? Страшный сон!

А мне против ожидания было хорошо, настолько хорошо, что не было сил встряхнуться и освободиться от этого наваждения. Да и... если быть совсем честной, не хотелось. Уже очень, очень давно мне не было так хорошо и спокойно, как сейчас в этих объятьях. Если вообще хоть когда-нибудь было...

Дико, неожиданно было слышать от светлого выражение вслух собственных мыслей. Сейчас он казался понятным, удивительно родным, будто знакомым мне всю жизнь. Не было безжалостного и непримиримого врага — был точно так же уставший от смертей, как я, мужчина, не желавший сейчас решать никаких глобальных вопросов, а стремящийся просто жить и чувствовать.

Я стояла, согреваемая его близостью и его чарами, удивлялась нашему сходству и мучительно пыталась вспомнить, почему началась эта война? Тогда всё было логичным, правильным, справедливым. Когда я слушала Ира, разговаривала с Валлендором, их слова были ясными и казались единственно верными, да даже ещё вчера это было ясно, а сейчас меня терзало чувство, что война была бессмыслицей, что кроме выброшенных на ветер лет жизни и отправленных за Грань душ она не принесла совсем ничего.

Впрочем, бывают ли осмысленные войны?

И с каждой секундой, с каждой новой мыслью мне хотелось ещё крепче прижаться к тёплому и сильному мужчине, развернуться в его объятьях, спрятать лицо на груди, спрятаться от всего сразу. От холодного ветра, от запаха близкой грозы, от прошлого, от страхов и переживаний. Я чувствовала, что безнадёжно запуталась в словах и ощущениях, и отчаянно не хотела разбираться во всём этом. Понимала, что нужно, но малодушно откладывала этот момент.

Увы — или к счастью — затянувшееся ожидание всё же окончилось, и портал наконец впустил ожидаемого путника. Тот осмотрелся спокойно и с явным интересом, да и вообще вёл себя очень непохоже на прочих высокопоставленных светлых гостей. В глазах не было неприязни и отвращения, только любопытство и досада на погоду.

Очнувшись под внимательным взглядом холодных пронзительных глаз, я постаралась скинуть наваждение и отстраниться от стихийника. Тот явно не хотел меня отпускать, но выбора не было.

За пределами тёплого кокона его магии непогода набросилась на меня с остервенением. Тонкое простое платье совсем не защищало от ветра, и с таким же успехом я могла оказаться вообще без одежды — разницы бы не почувствовала. Замёрзла я мгновенно, причём как будто не столько снаружи, под ударами штормового ветра, сколько изнутри. До позвоночника пробрала дрожь, вызванная резким контрастом температур, и я едва поборола желание вернуться под защиту Бельфенора, и тут же разозлилась на себя. Не за холод — за тоску и вот эту слабость, за несамостоятельность и, главное, нежелание бороться со своими неуместными порывами.

Выручило только упрямство и гордость, и на них я проделала оставшийся путь. Скорым шагом до бывшего посольства мы добрались аккурат к началу дождя. Первые крупные тяжёлые капли упали на наши плечи уже у входа на садовую дорожку, дальше деревья укрыли от громкого шелеста ливня. Кроны ещё не успели промокнуть, поэтому под их покровом на нас сыпались только мелкие брызги, разбитые ветром о листья.

Внутри пустого тёмного здания показалось не теплее, чем снаружи. Вполне освоившийся здесь за прошедшие дни Фель проводил нас в небольшую гостиную, вид имевшую мрачный и унылый. Голые серые стены в сочетании с частью металлической, частью каменной мебелью производили давящее впечатление. Жёсткие сиденья сплетённых из красных и жёлтых металлических полос кресел и небольшого дивана должны были быть прикрыты подушками, но от тех не осталось даже воспоминаний. Я поняла, что отчаянно не хочу прикасаться к металлу. Знала, что на самом деле он не такой холодный, как мне кажется, но всё равно — заставить себя не смогла.

Тем временем Бельфенор, исполнявший обязанности хозяина, небрежным жестом бросил в брюхо имевшегося тут узорчатого камина сгусток пламени, весело заплясавшего на ровной пустой поверхности и тут же оживившего унылое пространство. В мою сторону светлый в этот момент не смотрел, но я со смешанным чувством стыда и благодарности поняла, что это — для меня. У камина я и остановилась, рассудив, что на холодной меди сидеть всё равно не смогу.

— Ну что ж, давай знакомиться, мой юный внук, — тепло и спокойно проговорил эль Алтор, садясь на диван, и похлопал ладонью по сиденью рядом с собой. Мальчик неуверенно приблизился и опустился на самый краешек, попеременно тревожно поглядывая на меня и стихийника. Я ободряюще улыбнулась, а Фель, нахмурившись, проговорил:

— Я схожу за одеялом, надо что-нибудь постелить.

— Это будет кстати, — кивнул менталист, провожая того взглядом. Когда за мужчиной закрылась дверь, я вдруг почувствовала себя неловко и тревожно, будто меня заперли наедине с опасным зверем, и я не знаю, что у него на уме и получится ли с ним договориться. Это было тем более странно, что смотрел на меня эль Алтор спокойно, с лёгкой ироничной улыбкой. — Очень кстати, — повторил он, обнимая внука за плечи, но не отрывая от меня взгляда. — Я сначала хотел сказать это Фелю, но теперь понимаю — разговаривать надо с тобой.

— О чём? — хмурясь и пытаясь преодолеть робость, уточнила я.

— О времени, я полагаю, — он слегка пожал плечами. — О такой необычной и нелинейной субстанции, как время.

— Вы хотите знать, как получилось... — сообразила я, но менталист оборвал меня недовольной гримасой и жестом.

— Нет, вот знать я сейчас точно ничего не хочу, знаний мне пока достаточно, — проговорил он. — Время, девочка, это часть мира. И точно так же, как остальные части мира, оно предстаёт перед нами таким, каким мы желаем его видеть. Может стремительно мчаться, может замирать, может пропадать целыми тысячелетиями, проходя мимо. Иногда очень хочется его подогнать, а довериться его размеренному течению бывает невообразимо трудно, но... главное помнить, что у нас его ровно столько, сколько мы сами захотим. У короткоживущих людей и орков — в метафизическом смысле, а у нас, Перворождённых, в самом что ни есть прямом. Для них спешка оправдана: им за мгновения приходится делать то, на что мы можем позволить себе отвести пару-тройку лет или даже веков. А для нас... одно дело, когда вопрос касается жизни и смерти, когда к тебе летит пуля или вот-вот рухнет дом. Но когда приходит момент выбирать свою судьбу, поспешность обычно приводит к краху.

— К чему вы всё это говорите? — мрачно уточнила я, потому что мужчина замолчал, испытующе глядя на меня.

— Ты знаешь, — с лёгкой ироничной улыбкой кивнул он. — Но боишься признаться. Юность очень любит громкие слова и короткие однозначные ответы. Только на некоторые вопросы ответов не существует вовсе. Просто потому, что, если бы они были, жизнь не имела бы смысла. Например, такой на первый взгляд простой вопрос — "кто виноват?". Кажется, всё просто: ткни пальцем в того, кто отдавал приказы, и попадёшь верно. Но что в это время делали остальные? Почему они ничего не пытались изменить? В том, что касается каждого, виноват каждый. Тот, кто остался в стороне и наблюдал. Тот, кто послушался приказа. Тот, кто его отдавал. Тот, кто вынудил или поспособствовал появлению этого приказа. Однозначного ответа нет, как нет однозначной, единой для всех истины, абсолютной свободы, незапятнанной чести и совершенства. Нет только чёрного и только белого, есть полутона и переходы, есть равновесие и стремление к нему. Но если ты хочешь, чтобы я сказал прямо, я скажу: не спеши, принимая решение за себя и за него, — он красноречиво кивнул на дверь, за которой скрылся Бельфенор.

— Почему именно я? — неуверенно пробормотала я.

— Потому что он своё решение уже принял. Может, не до конца осознал, но — принял.

— Правильное? — против воли вырвалось у меня, а менталист усмехнулся.

— Это как раз один из тех вопросов, о которых я говорил. Правда, как и счастье, понятие относительное.

Вернулся стихийник в звенящую тишину и окинул нас подозрительным взглядом. Но эль Алтор был безмятежен, Инталор вообще спал, свернувшись калачиком и устроив голову на бедре деда, а я... не знаю, но вряд ли я выглядела обиженной. Фель с одеялом в руках шагнул к сидящим на диване, но менталист отрицательно качнул головой и красноречиво кивнул в мою сторону. Подмывало исключительно из духа противоречия отказаться, но я шикнула на себя. Ну, в самом деле, какая трагедия — обо мне проявили заботу! Лучше, конечно, гордо стоять в углу и дуться невесть на что, чем с комфортом сесть.

Не нарушая тишины, я благодарно кивнула, забрала у светлого одеяло и устроилась на нём в кресле, подобрав под себя ноги.

— Почему он так быстро заснул? — Бельфенор тоже сел, продолжая с недоумением переводить взгляд с меня на менталиста и обратно.

— Магия. Ему это нужно, он очень вымотан, — проговорил эль Алтор, бережно сжав плечо мальчика.

— Но с ним всё будет в порядке? — уточнила я. Менталист бросил на меня насмешливый взгляд, явно намекая на предыдущий разговор, но всё-таки ответил, не вдаваясь в подробности:

— Он вылечится.

— А что с ним? — полюбопытствовал Фель. — То есть, очевидно, что он не здоров, но мне главным образом непонятно, почему он шарахался ото всех, кроме меня и Тилль?

— Он очень истощён — и физически, и морально. Несколько тяжёлых травм: гибель родителей, война, одиночество... всё это не могло не наложить отпечаток. А вот последний вопрос очень простой, вы для него заняли место родителей. Не на сознательном уровне, понятное дело — он ведь помнит, что они погибли, а внутри, в подсознании. Двое взрослых светлых эльфов, способных защитить, смутно похожих на те образы. Я не заглядывал так глубоко, но, думаю, Таналор просто предупредил его, что вокруг опасно и надо держаться родителей, никуда не уходить от них и постараться не общаться с местными, а поскольку это распоряжение стало буквально последним заветом отца, он выполнял его неукоснительно и как мог, — пояснил он и развёл руками. Говорил менталист спокойно, но боль и тоску выдавали глаза. — Он ведь интуитивно понимает, что оставаться одному нельзя, но глубокий внутренний запрет на общение со здешними жителями остался. Он придёт в чувство, просто не сразу. А теперь, если не возражаете, я бы хотел немного побыть с ним вдвоём...

— Да, конечно, — чуть не хором отозвались мы оба и поспешили подняться со своих мест.

— Бельфенор, если не сложно, оставь огонь? — менталист поднял вопросительный взгляд на стихийника и тот молча кивнул, открывая дверь и ожидая, пока я выйду.

— С ним всё будет хорошо? — спросила я уже у Бельфенора, спеша нарушить молчание, когда за нашими спинами закрылась дверь.

— Эль Алтор справится, — уверенно ответил светлый и вдруг вновь поймал меня, не давая сделать шаг. — Не убегай, — проговорил тихо, прижимая к себе обеими руками, и я опять почувствовала под лопатками размеренный стук его сердца. — Пожалуйста. Там гроза, и ты опять замёрзнешь.

— Фель, пусти, — неуверенно попросила я. — Мне нужно...

— Давай, ты подумаешь обо всём утром? — он не дал договорить, и опять я растерялась — как у него получалось понимать всё с полуслова? Даже не слова — с полумысли. — Тилль, я знаю всё, что ты можешь мне об этом сказать. Я могу сказать тебе то же самое и кое-что добавить от себя, но... кому от этого сейчас станет лучше? Мы обязательно поговорим, что-нибудь решим, до чего-нибудь договоримся, но — утром, хорошо? Ночные разговоры и ночные мысли приходят из-за Грани и часто ведут за неё же. А я... может быть, глупо цепляться за пустоту, но туда я всё равно не хочу. Даже если она зовёт очень настойчиво.

Его слова будто эхом отдавались у меня в груди. Что-то упрямое там внутри, все эти годы отчаянно цеплявшееся за жизнь даже тогда, когда та была мне не нужна и даже противна, радостно откликнулось на эти слова, чувствуя в них отражение себя и неожиданную поддержку. Может быть, душа?

И вновь он понял всё даже прежде, чем я призналась в этом самой себе, и без слов подхватил меня на руки. Осталось только уцепиться за его плечи, прижаться лбом к виску и зажмуриться, наслаждаясь теплом и мгновением покоя. Мне действительно нужна была передышка. До утра — хорошо, пусть до утра, но я просто не могла больше думать и колебаться между долгом, принципами, памятью и желаниями. Хотелось довериться течению и позволить ему нести меня куда угодно. И если там, впереди, обрыв с водопадом... да и боги бы с ним, в самом деле! Но сил барахтаться и плыть дальше у меня просто не было.

Путь оказался недолгим, и вскоре Фель поставил меня на ноги. Вновь заплясало в камине пламя — тёмные очень любили такие очаги, и даже здесь, в тёплом климате, построили для себя посольство в родных традициях — и я сумела осмотреться. Правда, осматривать было особенно нечего: стол, два стула и неожиданная груда какого-то сена в углу.

— Что это? — я не удержалась от вопроса и подняла растерянный взгляд на светлого. — Ты здесь спишь?

— Прости, — уголками губ улыбнулся он, присел на край стола и привлёк меня к себе, баюкая в объятьях и почему-то не спеша переходить к иному. — Такие вот глубоко полевые условия, но, по крайней мере, тепло и сухо.

Я тоже не стремилась переходить к поцелуям, пытаясь вместо этого со стороны взглянуть на нас, на себя, на свои чувства. Результат получался странный. Будто тот короткий разговор на площади надломил внутри какой-то барьер, отделявший нас друг от друга. Уже не получалось воспринимать Феля как чужака, как постороннего или даже случайного любовника. Он ощущался... близким. Словно та пуля породнила нас, смешав судьбы и сблизив души, а теперь мы это осознали и перестали бороться. Или это сделала война, смешавшая воедино не только нас двоих, но тысячи разбитых судеб? А теперь мы встретились, идеально дополнив друг друга собственными сколами и шрамами...

— Но почему нельзя воспользоваться кроватью? Ты же принёс откуда-то одеяло, — пробормотала я ему в шею, не в силах поднять голову.

— Одолжил. Всё моё имущество сейчас на мне, увы, — заметил он. — А принять помощь от местных...

— Противно? — с обидой уточнила я.

— Стыдно, — возразил он. — Сложно не воспринимать это как подачку. Гордость, она иррациональна и зачастую глупа. Но когда кроме неё не остаётся ничего, сложно расстаться и с ней тоже.

— И от меня бы не принял? — уточнила я, всё-таки немного отстраняясь, чтобы заглянуть в глаза.

— Не знаю, — он медленно пожал плечами. — Наверное, смотря что. Одеяло не принял бы, а вот поцелуй — с благодарностью, — добавил с усталой чуть ироничной улыбкой.

— Поцелуй не воспринимается как подачка? — хмыкнула я не то раздражённо, не то насмешливо.

— Между милостыней и милостью богов огромная разница. Хотя, если разобраться, похожи не только слова, но и сам процесс, — проговорил он задумчиво, а потом раздосадованно поморщился. — Прости, я же сам просил отложить разговор на утро, а...

— Мне интересно, — возразила я. — Я думаю и никак не могу в тебе разобраться. То ты ведёшь себя как холодный заносчивый светлый, и руки начинают машинально нащупывать курок, а то вдруг кажешься настолько близким, родным и понятным, что дух захватывает, — призналась неожиданно. — И я пытаюсь понять, какой ты — настоящий?

— Боюсь, результат тебя разочарует, — губы скривились в гримасе, отдалённо напоминающей горькую усмешку. — Единственное, что у меня на самом деле получается хорошо, это совершать ошибки.

— Ну, неправда, — возразила я, с удивлением ощущая, что на душе становится спокойней, а мешанина мыслей и чувств начинает потихоньку расплетаться сама собой. Медленно и осторожно, по ниточке. — Ты очень лихо ловишь рыбу. И... целуешься тоже хорошо, но тут я не настаиваю, могло и почудиться.

Желание флиртовать с ним и вот так легонько подначивать мало укладывалось в принятое решение расслабиться и плыть по течению, полностью сняв с себя груз ответственности. Мы на какое-то мгновение поменялись ролями: он дёргался и метался, а я — тянула туда, куда звали сиюминутные желания. Но почему-то именно это окончательно меня успокоило.

Намёк был истолкован правильно, а ответ дан в самой предпочтительной форме.

Поцелуй получился долгий и неторопливый, медленный, изучающий. Как будто Фель слышал недавние слова менталиста о времени и вреде спешки, полностью их разделял и сейчас намеревался доказать мне их справедливость на практике. Руки его в это время столь же неспешно блуждали по моему телу, лаская сквозь одежду и обещая скорое наслаждение. А я упрямо пыталась на ощупь распутать узел, скрепляющий его косу. Очень хотелось вновь — теперь уже не украдкой, а в своё удовольствие — полюбоваться строгим и резким контрастом чёрного и белого, смешением двух противоположностей, как мне недавно сказали — не способных существовать в отрыве друг от друга.

— Ну как, проверила? — с тихим смешком уточнил Бельфенор, когда я чуть отстранилась, чтобы стянуть с него рубашку.

— Мало информации, — отмахнулась, не сразу сообразив, о чём идёт речь. Мужчина засмеялся, следом за рубашкой полетело моё платье, а потом я сумела с наслаждением вернуться к его губам, пока руки его уже достаточно суматошно воевали со сложной пряжкой ремня.

— Нехорошо получается, — посетовал он, вновь отстраняясь, чтобы избавиться от оставшейся одежды. — Опять в нашем с тобой распоряжении только стол и пол.

— Есть ещё два стула, — насмешливо фыркнула я. — Но это всё-таки лучше, чем алтарь. Как ты думаешь, может, они всё-таки не рассердились? — пробормотала неуверенно, а мужчина, повременив с ответом, притянул меня к себе, снова подхватывая под бёдра. Я с готовностью обняла его ногами за талию и с удовольствием дотянулась губами до уха.

— Можно попробовать спросить. И заодно извиниться. Завтра, — предложил Фель, аккуратно опускаясь со мной вместе на груду в углу, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся не простой грудой, а чем-то вроде неровной сети, набитой травой. Сел, потом откинулся на спину, увлекая меня за собой. — Или ты предлагаешь сделать это прямо сейчас? — уточнил со смесью иронии и опасения, как будто действительно полагал, что я могу предложить нечто подобное.

Какие могут быть боги, когда его руки заставляют забыть обо всём, а от жадного горячего взгляда сердце бешено колотится где-то в горле?!

— Завтра. Не раньше, — уверенно подтвердила я и уже сама склонилась к нему для очередного поцелуя.

Бельфенор

Всё-таки, это удивительно приятно: суметь отбросить всю шелуху ненужных мыслей и сосредоточиться на текущем мгновении.

Я точно знал, чего хотел сейчас: опять провести бессонную ночь с этой женщиной. Подхватить её на руки, унести, спрятать от всего мира — и любоваться ею единолично, без взгляда богов и, уж тем более, кого-то из живущих. Вдосталь напиться поцелуями, насладиться нежностью её кожи, изучить каждый изгиб её тела. Ощущать прикосновения мягких губ, тонких пальцев, шелковистых прядей волос.

Обладать ею, наслаждаясь музыкой её стонов и срывающегося частого дыхания под грохот собственного пульса в ушах. И, наконец, увидеть, как она замрёт, закусив губу — напряжённая, словно натянутая струна, — чтобы через бесконечно долгое мгновение, через два моих движения, задрожать от наслаждения, сорвавшись тихим и почти жалобным всхлипом, впившись пальцами в мои запястья и сжавшись — так, что уже у меня темнеет в потемнело от близости разрядки. И уже вовсе перестать сдерживаться, отдаться на волю инстинктов и быстрого, сводящего с ума ритма...

— М-да, всё-таки хорошо ты не только целуешься, — тихо проговорила Тилль. Мы некоторое время лежали неподвижно, наслаждаясь затихающими отголосками испытанного удовольствия и, наверное, просто теплом друг друга. Я медленно гладил её спину, перебирая разметавшиеся пряди волос, она — легонько щекотала пальцами мои рёбра. Тоже, видимо, поглаживая, просто сильнее шевелиться ей явно не хотелось.

— Хоть какая-то от меня польза, — иронично хмыкнул я в ответ.

— Всё равно ты к себе слишком категоричен. Не может быть, чтобы такой сильный и опытный маг больше ничего не умел.

— Я боевой маг. Я умею убивать и выживать, — проворчал я. Внутри поднялось раздражение и волна протеста против продолжения разговора. По счастью, ругаться и что-то объяснять сейчас особенной необходимости не было: я знал иную, гораздо более приятную тему, к которой сразу же предпочёл перейти. Перекатился, вжал ойкнувшую от неожиданности женщину в колючую, пахнущую сеном постель, завёл руки ей за голову, не позволяя пошевелиться. — Но утро, по-моему, ещё не скоро, — добавил тихо и медленно провёл языком вдоль её ключицы.

— Утром я могу забыть все те мудрые мысли, которые у меня появились, — иронично хмыкнула она.

— Не волнуйся. Я очень постараюсь, чтобы ты забыла их прямо сейчас, — пригрозил я.

Не знаю, получилось ли претворить угрозу в жизнь, но больше этой ночью мы не разговаривали.

А утро уже прямо собственным началом показало себя многообещающим. Причём обещало оно, кажется, массу неприятностей, потому что началось с остервенелого и очень громкого стука в дверь. Вежливые гости и приятные посетители так, определённо, не стучат.

Недовольно ворча, у меня в охапке заворочалась Тилль, пытаясь в полусне закопаться в лежак подо мной, подальше от громких резких звуков. Однако, судя по настойчивости раннего гостя, настроен он был крайне решительно и уходить не собирался, так что пришлось вставать и натягивать штаны. Кстати вспомнилось, что дверь на самом деле не заперта — там вообще не было замка, — а охранку я впопыхах кинуть забыл, так что я на всякий случай накрыл женщину рубашкой и отправился выяснять, кого прислали боги по мою душу.

— А ты что тут делаешь? — растерянно уточнил я, обнаружив на пороге Мельхиора.

— И тебе доброе утро, — ехидно ухмыльнулся он. — Нет, ну ты оценил мою тактичность? Я не вошёл. Стою тут, стучу, как дятел-передовик, и терпеливо жду, пока ты соизволишь проснуться.

— Оценил, — мрачно подтвердил я. — А что случилось? Ты всё-таки пришёл меня арестовывать?

— Да нужен ты мне, — недовольно фыркнул он, но тут же исправился, — нет, ты-то мне как раз и нужен, но не за этим. Поймали мы эту шайку, но есть пара вопросов, а для этого надо провести очную ставку с тобой.

— А почему с ним? — сонно поинтересовалась Тилль, подныривая под мой локоть. — Привет.

— О! И ты тут! Замечательно, привет, — просиял тёмный. — Сегодня, я так понимаю, опять показывали изумительные звёзды? Учитывая, что всю ночь зверски штормило, показывали их, похоже, только избранным и по билетам? — не удержался от ехидства он.

— Говорят, если сильно удариться головой, звёзды можно увидеть и днём. Хочешь попробовать? — ещё мрачнее предложил я.

— Две минуты, мы сейчас оденемся, — оборвала малосодержательный разговор женщина, решительно выпихивая тёмного за порог, втаскивая меня внутрь и закрывая дверь. Чем я, впрочем, с большим удовольствием воспользовался, притягивая Тилль к себе. Обняла она меня с удовольствием, а вот от поцелуя увернулась.

— Ты чего? — уточнил озадаченно.

— Не люблю спросонья целоваться, — тихонько проворчала она мне в подмышку. — Надо сначала толком очнуться и умыться, а потом уже всё остальное. Не нравится мне всё это, — добавила она, отстраняясь и явно имея в виду совсем не поцелуи. — Не просто так Миль сам пришёл, что-то у него там нехорошее случилось. Ой, да, извини, — опомнилась женщина, торопливо стягивая мою рубашку. — Нацепила первое, что под руку попалось.

— Тебе идёт, — честно ответил я, забирая у неё предмет обсуждения. — И мне не жалко.

— Ну, для выхода в свет она всё равно мало подходит, — насмешливо наморщила нос она, расправляя собственное платье. Я зачарованно проследил, как грубая ткань скользит по шелковистой коже, на мгновения собираясь складками и задерживаясь на изгибах тела. Правда, поспешил взять себя в руки, тряхнул головой, отгоняя наваждение, и натянул рубашку.

— Извини, опять я... порчу тебе репутацию, — поморщился я, наблюдая, как женщина пытается пальцами разобрать волосы.

— Не говори глупостей, — тихо возразила Тилль, оставляя своё занятие, и вновь подалась ко мне, обнимая. — Я совершенно ни о чём не жалею. Ну и, кроме того, — в голосе отчётливо прозвучала улыбка, — мне тут недавно предложили взять тебя в качестве военного трофея. И мне эта идея кажется чем дальше, тем более заманчивой.

— Интересный подход, — тихо засмеялся я.

— И что, даже не обидно? И гордость не возражает? — уточнила она, отстраняясь и подозрительно заглядывая мне в глаза.

— Если под "взять" подразумевается регулярное повторение сегодняшней ночи? — иронично уточнил я, осторожно подхватывая её под подбородок и ласково проводя подушечкой большого пальца по нижней губе. Предпочёл бы, конечно, поцеловать, но раз не нравится... — Что я, совсем идиот, добровольно от такого отказываться! К тому же... учитывая все обстоятельства, имеешь полное право отрезать голову и повесить над камином. Или не голову, а что-нибудь менее габаритное положить на полку. Всё-таки ты честно меня подстрелила.

— Тьфу, пошляк, — через мгновение захихикала она, освобождая подбородок из руки и утыкаясь лбом мне в грудь. — А ещё благородный светлый эльф!

— Я вообще-то имел в виду уши. А ты что подумала? — уточнил насмешливо, за что получил тычок острым кулачком под рёбра.

Правда, на этом наш разговор прервал Мельхиор, вновь забарабанивший в дверь. Похоже, терпение тёмного кончилось.

— Да идём мы, идём, — раздражённо проворчала Тилль, а я, отстранившись, открыл дверь.

— Смотри-ка, надо же, действительно — оделись, — с искренним удивлением протянул Миль, когда мы вышли в коридор. — А я уж подумал, вы опять решили на звёзды глянуть. На дорожку, так сказать, — добавил, предусмотрительно отгородившись от меня эльфийкой.

— Ты лучше не завидуй, а скажи, что там у вас такое случилось и для чего нужен Фель? — вмешалась та, видимо, опасаясь, что я не сдержусь. Врезать тёмному, конечно, хотелось, но пока он ещё не настолько меня достал, да и настроение сегодня было гораздо более благодушным, чем в прошлый раз. Дурной, конечно, знак, в свете всех прочих обстоятельств: настолько хорошее настроение с утра непременно будет кем-нибудь испорчено, и я даже видел кандидата на эту роль. Но пока было хорошо.

Тревожные мрачные мысли, заполнявшие мою голову сутки назад, не спешили возвращаться. Да, я по-прежнему помнил, что я здесь чужак, не испытывал никакой симпатии к местным жителям в глобальном смысле, меня по-прежнему нервировал этот каменный город. Но Тилль по непонятной причине выпадала из остального окружения и стояла особняком. Я напоминал себе первые впечатления от знакомства с ней, пытался разозлиться на жалящую боль в груди и темноту перед глазами под гнилостный болотный запах, пытался убедить, что мы враги, но... все эти мысли не затрагивали никаких чувств в душе. Они вызывали лишь лёгкое раздражение, как вьющаяся перед лицом мошкара, и ничего кроме. И уж точно они не имели никакого отношения к женщине, проведшей со мной ночь и идущей сейчас рядом. Лёгкой, тёплой, упрямой и самой желанной. Просто от того, что она была рядом, моё сердце стучало увереннее и ровнее. И я отчётливо понимал, что не хочу с ней сейчас расставаться, несмотря ни на какие посторонние мысли и косые взгляды, и даже готов ради неё потерпеть этот город. А кто-то внутри тихонько подсказывал, что "сейчас" — понятие растяжимое, причём растяжимое не на один год, и даже не на один век, но прислушиваться к нему я пока не спешил. Не стоит загадывать так далеко.

Самое приятное, Тилль тоже не спешила ругаться и прощаться навсегда, и это несказанно радовало. Может, она ещё недостаточно проснулась, но мне хотелось верить, что женщина просто разделяла мои мысли, тоже получала от происходящего удовольствие и вполне сознательно не спешила от всего этого отказываться.

— Да тут видишь ли, в чём дело... непонятно, почему именно он? Нет, в принципе, он конечно по определению очень удобная жертва для подставы — достаточно безалаберный, вспыльчивый, мотив налицо, причём более чем весомый.

— Это ты про ссылку сюда? — уточнила женщина.

— Кхм. Нет, не про ссылку, — кашлянул тёмный, бросив на меня выразительный взгляд.

— Я тебе потом расскажу, это... личное, — поморщившись, отмахнулся я.

— Ладно, предположим. А что тебя смущает?

— Струна, — пожал плечами тёмный. — Нельзя сказать, что это большая тайна, но чтобы её найти, нужно точно знать, где он её носит, а чтобы не пораниться в процессе извлечения и ничего не сломать — точно знать, как она оттуда снимается.

— Погоди, а причём тут моя струна? — опомнился я.

— А, да, извини, я же тебе не говорил... В общем, голову Владыке отчекрыжили именно ей. Пока вы смотрели на звёзды, кто-то проследил за вами, забрал струну, а потом подкинул на место. Ну, то есть, уже известно кто. Мне просто непонятно, откуда такие познания, если вы ни разу не встречались, а признаваться они не хотят. К тому же, твоё имя произносится с такими эмоциями... в общем, есть у меня ощущение, что тебя бы тоже с удовольствием прикончили, и ненавидят тебя лично, персонально и очень сильно.

— Интересно, — нахмурился я. — Думаешь спровоцировать?

— Попробуем, это самый простой вариант. На самом деле, личность убийцы и без того очевидна, но дело закрывать рано. Есть у меня ощущение, что это не всё.

— То есть? Ещё кого-то убьют? — озадачилась Тилль.

— Нет, не в этом смысле. Просто мелкие нестыковки и общее впечатление, что есть кто-то ещё. Ну, не спланировали бы они всё это настолько быстро и настолько гладко! Есть организатор, только они не хотят его выдавать.

— Откуда такая неуверенность? И кто вообще убийца-то?

— Терпение, сейчас всё увидите. На самом деле всё это... довольно печально, — поморщившись, проговорил он.

— Миль, ты или молчи, или говори сразу всё. Накалил интригу. Театрал, тоже мне! — проворчала целительница.

— Извини, всё. Умолкаю.

Оставшийся путь мы действительно проделали в тишине, благо — идти было недалеко.

— Прошу! — пригласил Мельхиор, открывая какую-то тяжёлую дверь и жестом предлагая зайти следом.

Тилль

Не знаю, для чего раньше использовалось это помещение без окон, но больше всего походило на какую-то кладовку. Небольшая вытянутая комната два на три метра, в дальнем конце — три простых стула, при входе — ещё один стул. На том, что ближе, сидел смутно знакомый боевик, видимо — стражник. А вот в глубине помещения...

— Миль, ты сдурел? Это — преступники? — потрясённо выдохнула я, разглядывая мрачно нахохлившуюся парочку. Ученики. Студенты. Беловолосая светлая, Танагриаль, и менталист, чьего имени я не знала. Глаза мальчика были равнодушными и пустыми, как будто его здесь вообще не было, а девочка обожгла меня и Феля злым ненавидящим взглядом.

— Не сомневайся, — проговорил Миль и обернулся к светлому. — Ну что, знакомы?

— Первый раз их вижу, — неестественно ровным голосом проговорил огневик. Тёмный нахмурился и хотел что-то сказать, но тут высказалась девочка.

— Ещё бы ты помнил! — зло прошипела она. Попыталась подняться, но, кажется, магия мешала лишний раз шевельнуться, и светлой пришлось продолжать сидя. — Тварь! Ненавижу! Ты её покалечил на всю жизнь, это ты во всём виноват! Хочу, чтобы ты сдох! Жалко, я не прирезала вас обоих тогда, тебя и эту... шлюху... Боги, как же это отвратительно, — выдохнула она и зажмурилась, отчаянно тряся головой.

— Так, по-моему, уже достаточно, — мрачно резюмировал Миль. Причём взгляд его был направлен не на разъярённую девочку, выглядящую сейчас неестественно и жутко, как будто в тело подростка вселилась какая-то чуждая потусторонняя тварь. Её тёмный кажется вообще не замечал, не сводя взгляда с Феля. И, посмотрев на стихийника, я сама едва не шарахнулась.

Лицо мужчины как будто превратилось в ледяную маску. Замершее, бледное, с совершенно стеклянными глазами, и даже его пламенеющая яркая аура сжалась, скукожилась, словно огню не хватало воздуха. Мёртвые глаза слепо таращились в пространство, и я даже предположить не могла, что привело к такому результату.

Мельхиор тем временем распахнул дверь, кивком велел выходить мне и за плечо выволок стихийника. Тот не сопротивлялся.

— Фель, ты как? — встревоженно проговорил тёмный, легонько встряхивая светлого за локоть. Тот вздрогнул, с трудом сфокусировал взгляд на следователе и неожиданно заявил:

— Миль, это я его убил.

— Кого? — опешил Мельхиор.

Меня же попросту парализовало увиденным, и я стояла на месте, не в силах что-то сказать, пошевелиться или хотя бы отвести взгляд от неживого жуткого лица, принадлежащего кому угодно, только не Бельфенору.

— Владыку. Я его зарезал.

— Ты сдурел? — брови тёмного удивлённо взлетели. — Каким образом?

— Струной, на площади. Когда Тилль уснула, — тем же размеренным тоном проговорил он.

— Фель, на какой площади? А зелье? А из дома ты его как вывел?!

— Не всё ли равно? Миль, это я его убил, я сознаюсь, что тебе ещё надо? Никто больше не виноват. Ну, хочешь, я ещё кого-нибудь убью?!

— Тилль, ты его своими папиросами угостила что ли? Что ты в них мешаешь?! — вытаращился тёмный уже на меня.

— Ты не понимаешь! — выдохнул стихийник и вдруг сгрёб следователя за воротник, приподнимая над полом и вжимая в стену. — Это я его убил! Какая тебе разница?! Я отлично подхожу на роль убийцы, вот меня и надо сдавать! Ладно, я сдохну, я уже всё понял, но их-то за что?! Они же ни в чём не виноваты!

— Фель, успокойся, — опомнилась я и ринулась к мужчинам. Слегка придушенный Мельхиор таращился на взбесившегося светлого дикими округлившимися глазами и, кажется, отчаянно пытался отыскать утраченный дар речи. — Фель, пусти его, ты же его придушишь! Что случилось?! — я обеими руками ухватилась за его локоть и потянула на себя. Мышцы были так напряжены, что рука казалась каменной или отлитой из железа. Мне точно не хватило бы сил оттащить его, но Бельфенор неожиданно поддался и расслабленно уронил руки, выпуская следователя.

— Тилль, уйми его, а? — торопливо попросил тёмный, нервно оправляя воротник и опасливо косясь на вновь замершего Феля. — Он тебя вроде слушается, а я лучше подожду, пока остынет. А то такими темпами скорее я навсегда остыну, чего мне хотелось бы избежать, — тёмный затряс головой, сделал пару шагов по коридору, толкнул первую попавшуюся под руку дверь, заглянул внутрь и жестом пригласил нас.

Стихийник позволил провести его внутрь почти пустой комнаты, если не считать обломков мебели, занимавших половину небольшого тёмного помещения. Раньше это был то ли архив, то ли каземат; единственное крошечное зарешеченное окошко находилось под самым потолком, и свет в него сочился с трудом, застревая в мутном растрескавшемся стекле. Дверь за нашими спинами закрылась, и я потерянно огляделась, пытаясь придумать, куда можно присесть.

Что происходит с огневиком, я не понимала. Тут, наверное, нужен был менталист, потому что физически мужчина был полностью здоров. Один толковый на примете, конечно, был, но оставить Бельфенора и сбегать за эль Алтором или тем более вести его с собой в таком состоянии я не рискнула.

— Фель, что случилось? Ты знаешь эту девочку? — осторожно уточнила я. Он криво усмехнулся, глядя куда-то сквозь меня. Привалился спиной к двери и сполз по ней на пол, как будто его полностью оставили силы, а я опустилась рядом на колени, не зная, то ли стоит взять его за руку, то ли — лучше не трогать.

— Она права. Во всём права. Я... действительно редкая тварь, — нервно усмехнулся он. — Я... боги! Мне было тридцать шесть, когда она родилась, я сам только начал учёбу... — мужчина запрокинул голову и зажмурился, пару раз слегка стукнулся затылком о старое потемневшее дерево.

— Кто родилась, Танагриаль? — окончательно запуталась я. На вид девочке было как раз лет тридцать пять, не больше, а Фель казался мне гораздо старше получающегося возраста.

— Её мать, Вириталь. Моя дочь. Она была мне не нужна, понимаешь? Боги, да какому мальчишке нужна в этом возрасте семья?! Я вообще не вспоминал о ней! О жене помнил — нужен был сын, наследник. Отец настаивал, а мне не было разницы: мы с Таей вполне нашли общий язык в постели, а за её пределами были одинаково равнодушны друг к другу. Я о Вириталь вообще не вспоминал. Изредка только, случайно. Потом... сын всё-таки появился, а она уже выросла. Когда этот ублюдок попросил её руки, я... мне была безразлична её судьба. Понимаешь? Совсем. Тая одобрила, и я согласился, невзирая на её протесты. Она мне писала, украдкой прислала письмо. Она просила меня о помощи, а я... решил, что она лжёт. Просто хочет отомстить. Наговаривает. Я даже не удосужился приехать и проверить, взглянуть ей в глаза! А он бы её убил. Если бы не случай, если бы не... он замучил бы её до смерти. Когда я обо всём узнал — уже когда его приговорили — я так и не осмелился приехать. Я до сих пор боюсь когда-нибудь посмотреть ей в глаза, потому что знаю, что там увижу. Но я... даже не помню, какого они цвета. Иногда кажется — карие. Иногда — серые. Или зелёные? Хотел всё исправить с Нитом, постараться, чтобы всё было не так, чтобы он... а он... умер. И Тая потом тоже умерла. А меня даже Грань отказывается принимать. Ей противно, и её можно в этом понять. Понимаешь? Забвение и покой тоже надо заслужить, а я их не достоин. Я должен сделать хоть что-то хорошее, пусть хоть она живёт...

Он замолчал и неподвижно замер, а я только теперь заметила, что слушала эту короткую рваную исповедь, затаив дыхание. Вздох получился судорожный и рваный, на губах было солоно, а на щеках — мокро. Вперёд я подалась машинально, влекомая каким-то инстинктом целителя, требующим унять чужую боль.

Только как это сделать, я не знала. Боли было столько, что она разливалась по всей комнате и, кажется, пыталась выплеснуться за её пределы, а моя магия была бессильна: источник боли был внутри, в душе. Застарелая и гнилая рана, засевший в кости осколок.

Поэтому я просто прижала его голову к груди, будто пыталась успокоить плачущего ребёнка, а не взрослого мужчину с совершенно сухими глазами.

Сбивчивый рассказ оставлял массу вопросов, но основное я поняла: у Бельфенора был не только сын, погибший много лет назад, но и дочь, видимо, вполне живая поныне. Которую давным-давно выдали замуж за какого-то психа, и это едва не стоило ей жизни. И я понимала, что не хочу знать подробностей того происшествия.

Надо было что-то сказать, но мыслей не было. Только бегали в голове по кругу слова менталиста об отсутствии однозначного ответа на вопрос "кто виноват?". Интересно, эль Алтор предвидел подобную ситуацию, или тогда он говорил о другом? О войне, про которую я в тот момент и подумала?

Фель считал, что виноват он. Да, в общем, так и было: глупо спорить, его чувство вины не возникло на пустом месте и не было кем-то внушено. Он действительно был виноват. Обрек свою дочь на страшную участь и даже не помог ей, когда та просила. Да и его наплевательское отношение к ней совсем не заслуживало похвалы.

Вот только... один ли он был виноват? А как же мать, которая первая должна заботиться о благополучии своего ребёнка? Её вина не больше? А тот, кто был так маниакально озабочен сохранением рода, что требовал наследника от, по сути, действительно совсем ещё мальчишки? Тридцать пять лет — это почти подросток, и очень мало кто в этом возрасте имеет достаточно ответственности и мудрости, чтобы заводить собственных детей. Ладно, женщины взрослеют быстрее, и многие вполне готовы лет в сорок создать семью, но для мужчин подобное — исключение, и Бельфенор им явно не был. А его отец, похоже, даже не посчитал нужным что-то объяснить и оказать на сына влияние, просто зачем-то использовал как племенного жеребца.

А ещё неясно, кто отмерил всем виноватым наказание? Какой мерой и сколько оно должно длиться? С тем, казнённым, всё было просто и понятно, и он получил своё. Но не искупил ли сполна свою ошибку Фель, постоянно терзаясь этой болью? А его отец, он вообще чувствовал себя виноватым? А жена, она хоть на секунду задумалась о судьбе дочери и собственной вине перед ней?

— Тилль, поговори с ним, — тихо попросил светлый, решительно отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. — Ты понимаешь, а тебя он может послушать. Она не должна...

— Не говори глупостей, — нахмурившись, возразила я. — Имея мужество совершить поступок, нужно иметь мужество за него отвечать.

— Она хорошая девочка, просто запуталась, а я...

— Эта девочка цинично и хладнокровно убила разумное существо и очень старалась свалить свою вину на другого. Извини, но назвать её "хорошей" я не могу. Владыка, конечно, был малоприятным субъектом, мне его ни на волос не жалко, но называть из-за этого его убийцу "несчастной" я бы тоже не стала. В конце концов, это у её матери с тобой могут быть личные счёты, а её ненависть — её личный выбор. Извини, но я уверена, что у Вириталь были дела поважнее, чем промывка мозгов собственной дочери на тему "какая же сволочь её дед".

— Но ведь... — начал он, растерянно глядя на меня.

— Фель, и снова извини, но назвать тебя сволочью я, как ни странно, не могу. Сволочь бы посчитала, что вообще не имеет к этому отношения и преспокойно жила бы дальше: такие не терзаются чувством вины. А ты... Все совершают ошибки. Кому-то везёт, и ошибки у них получаются незначительные, а чьи-то приводят к катастрофе, рядом с которой твоя личная беда несколько теряется.

— Например? — светлый вопросительно вскинул брови, а я задумчиво склонила голову к плечу.

— И это у меня спрашивает боевой офицер? "Ошибка командира", знакомо? Пойдём, хватит себя грызть, тебе ещё у Мельхиора нужно попросить прощения, — подбодрила я, поднимаясь на ноги. Я была вполне готова проявить к мужчине участие, обнять, сказать несколько тысяч слов в его оправдание... вот только понимала, что такая жалость ему не нужна, и вызовет она в лучшем случае отвращение. Сейчас нужно было встряхнуть, отвлечь, расшевелить — и только потом уже думать и решать, как можно ему по-настоящему помочь. — По-моему, твои угрозы "убить кого-нибудь ещё" он отнёс на свой счёт и решил, что ты его прикончишь на том же самом месте.

— С Милем... да, нехорошо получилось, — проговорил стихийник. Резко тряхнул головой, будто пытался таким образом избавиться от лишних мыслей, и рывком встал. — Тилль, но ведь...

— Никому не станет лучше, если ты вдруг возьмёшь вину на себя, — проворчала я. — В конце концов, не спеши паниковать: во-первых, ещё неизвестно, какое ей там полагается наказание, а во-вторых, сказано же, есть кто-то ещё. Может, там на самом деле всё не настолько трагично, и окажется, что их просто ловко обработали. В чём я, кстати, почти не сомневаюсь. И уж точно я уверена, что за всем этим стоит не её мать.

— Всё-таки... — начал он, привлекая меня к себе в объятья, но я вновь перебила, осторожно погладив его по щеке и накрыв большим пальцем губы.

— Фель, я — просто непредвзятый взгляд со стороны. Может быть, я не могу понять всю глубину твоей боли, но зато могу быть беспристрастной. И поэтому могу сказать: ты не настолько ужасен, как тебе самому кажется. Да, ошибся, поступил плохо. Но ты ведь это понимаешь, искренне сожалеешь о своём поступке и изменил бы всё, будь у тебя такая возможность. И, мне кажется, ты вполне заслуживаешь шанса на прощение. Так что можешь не верить, можешь возражать, но всё-таки подумай о том, что я сейчас скажу: тебе стоит набраться решимости и поговорить с ней. Очень может быть, заглянув ей в глаза, ты увидишь совсем не то, что ожидаешь.

Бельфенор слушал внимательно, чуть хмурясь, а взгляд был напряжённым, но, главное, уже не таким безжизненным, как раньше. Может, мужчина банально взял себя в руки, а, может, ему стало легче просто оттого, что часть боли выплеснулась наружу. Когда я договорила, он медленно кивнул и, тихо шепнув "спасибо!", осторожно коснулся губами моих губ. После чего, отстранившись, с бледной неуверенной улыбкой уточнил:

— Тилль, а скажи мне, когда ты научилась читать мысли?

— Какие мысли? — недоуменно нахмурилась я.

— Мои. Я сейчас, по-моему, ни одной фразы до конца не договорил, — насмешливо пояснил он.

— Да было бы, что читать, — машинально и для порядка проворчала я, а сама — всерьёз растерялась.

Читала или нет, а ведь я в самом деле знала, что именно спросит Фель дальше. Сейчас это ощущение пропало, но минуту назад я, кажется, слышала его слова до того, как они прозвучат. В самом деле походило на ментальную магию, которой я сроду никогда не владела. Или — на что-то ещё, думать о чём очень не хотелось. Было боязно, потому что в глубине души я знала ответ на вопросы "как?" и "почему?", но вытащить их на поверхность пока не была готова. Поэтому предпочла просто сбежать от опасной темы.

— Пойдём. Надо найти Миля и поговорить с ним.

А потом надо будет сходить в госпиталь, отпроситься на полдня и спокойно всё обдумать в тишине и одиночестве, когда никто не стоит над душой, не торопит, не обнимает и не смотрит так, что все здравые мысли разом куда-то улетучиваются.

Бельфенор

Полный ненависти взгляд этой девочки... Это было похоже на удар. Тяжёлый сокрушительный удар в грудь, выбивший весь воздух, раздробивший грудину и рёбра. Самый страшный ночной кошмар, терзавший меня больше половины жизни, трусливо загнанный в самые глубины подсознательного, вдруг воплотившийся в реальности. Этот взгляд, кажется, вывернул меня наизнанку, растоптал, смешал в кучу прошлое, настоящее, возможное и невозможное. Пламя внутри взревело, взметнулось, едва не выплеснувшись наружу — от боли, от отчаянья, от бессильной злобы на самого себя.

В первые мгновения я совершенно не понимал, что происходит. Только выработанный с детства рефлекс в экстремальной ситуации не терять контроля над даром заставил призвать стихию к порядку. Сжать зубы и заставить огонь утихнуть — и тот побитой собакой забился в глубину ауры и сознания, туда, откуда выползли на поверхность застарелые страхи.

Когда до шокированного и смятённого разума дошло, кто и почему сидит передо мной... Единственная пришедшая в голову мысль показалась единственно верной. Я должен был хоть так всё исправить. Как угодно, лишь бы не допустить в очередной раз повторения того же, через что уже проходил! Это казалось настолько очевидным, что все протесты Мельхиора даже не задержались в голове. Показалось, что он издевается: ну не мог же он в самом деле не понимать, что так будет лучше для всех? Все получат идеально подходящего на эту роль убийцу, девочка будет жить, а я... может быть, хоть тогда я наконец-то смогу уйти и избавиться от этих мыслей, чувств и этой памяти?!

Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы не вмешалась Тилль. С меня вполне сталось бы действительно убить Миля, разнести всё это здание, выпустив на волю всю силу, попросту отбросив самоконтроль. Но прикосновения женщины, тихий голос... почему-то я просто не мог не подчиниться, не мог сопротивляться, да что там — даже мысли о протесте не возникло!

Бороться с ней я не мог, да, зато мог попытаться убедить. Оказывается, я очень хорошо помнил усталое презрение в её глазах в самую первую нашу встречу, и казалось несложным вызвать его вновь. Откуда-то я точно знал, что презрение, отвращение, ненависть в глубоких фиолетовых глазах раздавят меня окончательно, и сейчас отчаянно желал, чтобы это наконец случилось. Иной реакции на собственные слова я даже не предполагал. Я сам себя за это ненавидел и презирал, так могла ли эта пылкая порывистая женщина ответить чем-то иным?

Ответила. Я даже поначалу не поверил — решил, происходящее мне снится или грезится наяву. И слёзы, и обхватившие мою голову тонкие ладони, и торопливый стук сердца под щекой...

Слова женщины окончательно поставили меня в тупик, а пристальный внимательный взгляд добавил растерянности. Она в самом деле не сердилась, не считала меня чудовищем, не испытывала отвращения. Более того, она сочувствовала мне! Причём сочувствовала не из девичьего всепрощающего мягкосердечия, а сдержанно, рассудительно, вполне осознанно и даже аргументированно. И мне было совершенно нечего ей возразить, потому что все кажущиеся очевидными утверждения она легко опровергала и полагала глупостями. Осталось только смириться, взять себя в руки, в очередной раз загнав лишние эмоции в дальний угол.

Долгие годы обучения помогают нам научиться смирять собственные чувства и порывы. Некоторым это ввиду характера даётся легче, для некоторых последствия срыва не носят разрушительный характер, некоторым удаётся полностью разграничить собственные эмоции и магию. Последнее чаще всего случается с магами короткоживущих видов — наверное, природный защитный механизм. Мне в своё время пришлось приложить массу усилий, чтобы взрывной характер типичного огненного мага перестал осложнять жизнь, а в особо тяжёлых случаях взрывались только эмоции, а не строения вокруг. И измениться, да. В детстве я был мало похож на себя-нынешнего.

Несмотря на всё сказанное, проникнуться точкой зрения Тилль я не мог: казалось, она чего-то не поняла или проявила излишнюю доброту. Но зёрна сомнения, зароненные в мою душу, упали на благодатную почву.

Тилль утверждала, что Вириталь не обязательно ненавидит меня и презирает. Неужели подобное возможно? Сама целительница к моей истории отнеслась с участием и пониманием гораздо большим, чем то, о котором я даже мог мечтать, но она ведь не знала всего. И Вириталь она тоже не знала, как она могла судить?

Но, с другой стороны... я и сам её совсем не знал.

Да, я не имел права на её прощение, но — в самом деле был просто обязан его попросить. Сказать, что сожалею, что признаю свою вину, что... да просто перешагнуть через себя. Ведь если меня не желает принимать Грань, то, может быть, это не наказание, а шанс всё исправить? Даже не шанс, почти приказ. И я в самом деле не смогу обрести покоя, не встретившись всё-таки со своим страхом.

Времени, пока мы искали Мельхиора, мне хватило, чтобы окончательно принять решение. Теперь я знал, что нужно сделать, когда закончится эта история. Как говорил эль Алтор, боги не наказывают просто так, а учат. Так, может, урок был не в том, — или, скорее, не только в том, чтобы осознать собственную глупость и жестокость, а в том, чтобы побороть страх и... наверное, смирить гордость?

— Ага. Живые, оба, — прокомментировал Миль, поднимая на нас взгляд от каких-то документов. Обнаружился он в собственном же кабинете, но нам пришлось некоторое время подождать, пока тёмного покинут предыдущие посетители. — Вроде даже в своём уме, — добавил с сомнением, окинув меня взглядом.

— Вроде бы, — поморщившись, кивнул я. — Прости, что я на тебя так накинулся. Это было... временное помутнение.

— Я так и понял. Ладно, забыли, — благодушно отмахнулся Мельхиор, жестом приглашая нас сесть. — Тогда, раз ты способен нормально разговаривать и держать себя в руках, давай вкратце: откуда эта девица тебя знает?

— От матери, я полагаю, — поморщившись, ответил я.

— То есть, она твоя внебрачная дочь? — тёмный вскинул брови.

— Она моя вполне законная внучка, — возразил я мрачно. Тилль покосилась на меня настороженно; наверное, ожидала повторного срыва и всплеска эмоций, но я уже вполне себя контролировал. Причём не просто контролировал, а... мне даже как будто стало легче. Может, от наконец-то принятого решения, отважиться на которое я не мог полжизни?

— А? А-а, то есть, имя мне не зря показалось знакомым, — протянул Миль. — В принципе, на мотив для подставы тянет. И даже объясняет, откуда она могла знать про твою струну.

— Совершенно не обязательно, — поморщившись, отмахнулся я. — Я ношу струну на ремне сравнительно недавно, с начала войны. Поначалу вообще таскал на цепочке на шее, но это неудобно, потом — в креплении на запястье, так все обычно и делают. Пряжка — индивидуальный заказ, сделанный специально под неё, так что это нераспространённая практика.

— Вот как? Что ж, это только укрепляет меня во мнении, что есть третий, организатор.

— Миль, а можно всё-таки в подробностях, как всё случилось? Или не в подробностях, а хотя бы по порядку? — недовольно вставила Тилль, и тёмный состроил виноватую гримасу.

— Да, извини, я забыл, что вы не в курсе. Значит, дело было так...

Мальчик-менталист Лантаин по иронии судьбы буквально вырос в посольстве тёмных: он был сыном вещевика, отвечавшего за чистоту и порядок в этом здании. Он-то с несколькими любознательными друзьями и нашёл тамошние потайные коридоры, о которых хозяева, разумеется, знали, но в существование которых посторонних не посвящали. В детстве он успел излазить их вдоль и поперёк, поэтому прекрасно ориентировался в хитросплетении переходов. Именно он помог сообщнице пробраться внутрь и вытащить наружу обездвиженного Владыку.

Тот отпустил охрану совсем даже не ради случайного свидания. Всё-таки, дураком Владыка не был, и в рискованную авантюру с малознакомой девицей наверняка не пустился бы. А вот просто побыть в одиночестве, когда не нужно держать лицо перед посторонними, и можно дать волю эмоциям... Его было сложно за это винить и осуждать. Я по себе знал, насколько трудно принять поражение, тем более — такое поражение. Менталисту ничего не стоило на несколько секунд подавить волю измученного усталого мужчины, и этого вполне хватило, чтобы заставить его выпить зелье. А потом было поздно бороться, и заговорщики вдвоём вынесли тело тем же ходом, через который попали внутрь.

Танагриаль, вызвавшаяся помогать вместе со всеми при организации праздника, без особого труда сумела подсыпать в мою тарелку простой сонный порошок. Это было даже не снотворное в полном смысле: расслабляющее успокаивающее средство, применяемое широко и повсеместно, безвредное и быстро выводящееся из организма. За вкусом сырого лука и мелкой непотрошёной рыбы, частью горчащей по вполне естественным причинам, заметить его было невозможно, так что здесь заговорщики почти не рисковали. Одного они не учли: моего настойчивого стремления напиться и забыться. В сочетании с алкоголем эффект получился совсем даже не снотворный, но зато расслабился я от души.

Когда жертва усыпления вместо того, чтобы начать клевать носом и потихоньку убраться в посольство, пустилась в пляс, девушке ничего не оставалось, кроме как наблюдать и ждать удобного момента. Для прикрытия, чтобы без особого риска выкрасть, а потом подложить струну, у неё было две дозы другого зелья, несколько менее распространённого, но тоже популярного — маскировочного порошка, следы которого Миль как раз нашёл в храме и даже на моей струне.

На этом месте Тилль со стоном звучно хлопнула себя по лбу.

— Вот же я дура!

— Аргументируй, — предложил Мельхиор.

— Я же ночью от холода проснулась, и был этот запах! Точнее, не ночью, уже ближе к рассвету, в сумерках. Запах у зелья очень специфический — сладковатый такой, травянистый, вкрадчивый. Мы его летом постоянно использовали в лесах, он помогает неплохо прикрыть магическую ауру, а по лету его даже собаки не берут. Зимой же не пользовались как раз из-за запаха, он зимой слишком отчётливый, и без собак можно учуять. Я же ещё подумала, что он никак с холодом не ассоциируется...

— М-да. Вот так и допрашивай этих свидетелей, — сокрушённо вздохнул Миль. — Да ладно, не переживай, даже если бы ты этот запах вспомнила, это мало что дало бы. И так было понятно, что ночью её забрали, ночью и подбросили. Время-то своего случайного пробуждения ты всё равно не знаешь? Ну, вот. Ничего бы эта информация не дала, не дёргайся. Но в следующий раз будь, пожалуйста, внимательнее.

— Тогда я даже знаю, как реабилитироваться, — оживилась она. — Фель ещё той ночью свой хайратник посеял. Когда мы танцевали, точно помню, он ещё был. А вот утром — уже нет.

— Посеял, — подтвердил я в ответ на вопросительный взгляд следователя. — Но вот где и когда — не помню. В храме, когда мы оттуда уходили, его точно не было.

— Получается, ты либо уронил его где-то по дороге, либо он зачем-то понадобился убийце. Ценная вещь-то?

— Нет, не думаю. Просто памятная и дорогая лично мне; его мать делала, очень обидно было потерять вот так, — поморщившись, отмахнулся я. — В храме его точно не было, а если по дороге потерялась — искать бесполезно.

— Так, вот про твою мать я совсем ничего не знаю, давай отсюда подробнее. Таскаешь ты его, как я сейчас вспоминаю, давно, чуть не всю жизнь? Вот. До сих пор, несмотря ни на что, не терялся, а тут вдруг взял — и сам соскользнул? Нет, не верю я в такие совпадения. Рассказывай.

— А что рассказывать? — растерянно пожал плечами я. — Я плохо её помню, она очень рано ушла за Грань, мне тогда всего тринадцать было. Отношения с отцом у них были странные. Кажется, она была совсем не из родовитой семьи, может быть, даже сирота, потому что о её родственниках я никогда ничего не слышал. Не знаю, почему отец женился именно на ней: они друг к другу были равнодушны. Ещё, кажется, у неё был какой-то слабый магический дар. Точно не целительство и не предметная магия; кажется, или пространство, или хаос. Скорее всего, последнее. Отец не любил её вспоминать, вскоре женился вновь — уже если не по большой любви, то по взаимной симпатии. Но, собственно, его нынешнюю жену ты и так знаешь. Я, конечно, могу попробовать с ним связаться и что-нибудь разузнать о матери, но почти уверен, что он не будет обсуждать со мной эту тему. Мне кажется, после смерти моей жены он потерял ко мне всякий интерес. Даже не пытался повторно намекнуть, что нужен наследник старшей ветви. У него там своих не то трое, не то четверо, а я благополучно сгинул в дальних далях, и, полагаю, его это полностью устраивает.

— Слушай, вот что у тебя за семья, а? — вздохнул Мельхиор. — Светлые, тоже мне, образец семейственности...

— Миль, может, не надо о наболевшем, а? — поморщился я. — Да, не самое лучшее исключение из правила, но мне в любом случае не очень-то приятно обсуждать эту тему. А то я тоже могу обойтись без физического насилия, припомнить пару твоих болевых точек и надавить на них.

— Ладно, ладно, не кипятись! — опомнился он. — Я всё понял, буду думать. На чём я остановился?

— На краже струны под прикрытием зелья, — напомнила Тилль, слушавшая весь наш разговор в молчаливой задумчивости.

— Ага. А дальше...

А дальше начиналось самое интересное. Потому что зелье, которым опоили Владыку, в отличие от всех прочих, было не то что не популярным — крайне редким, сложным и очень ценным. То есть, если два других студенты вполне могли или найти в госпитале или изготовить самостоятельно, то создать вот это, третье, мог далеко не всякий опытный маг.

Добыл его менталист, а где — рассказывать он отказывался. Да и вообще у Мельхиора сложилось впечатление, что с организатором контактировал именно этот странный молчаливый мальчик, а девочка была вообще не в курсе существования кого-то ещё, и своим упрямым "мы придумали всё сами" выгораживала молчащего подельника, который, похоже, и был в этой паре ведущим. И это как раз составляло основную сложность: менталиста невозможно прощупать с помощью ментальной магии. Естественный барьер, ограничение, и попытка взломать его силком, как правило, приводила к смерти. Я предложил проконсультироваться с эль Алтором, раз уж тот столь удачно оказался под рукой, но предложение тёмный воспринял без особого энтузиазма: кажется, не слишком верил в благополучный исход.

К мысли, что был кто-то третий, Миля подталкивало несколько простых и логичных соображений. Дети вряд ли могли заранее знать, кто именно из светлых будет участвовать в ритуале, а составить такой план за считанные часы собственного здесь пребывания, да ещё добыть нужное зелье, было просто нереально.

— Миль, но ведь тогда получается, что организатор — кто-то из наших, — напряжённо хмурясь, проговорила Тилль. — Я сомневаюсь, что кто-то из незнакомых, да ещё светлых, мог так легко и быстро уговорить их на такой поступок.

— Именно, — удовлетворённо кивнул тот. — Обрати внимание вот ещё на что: дети прибыли именно в день ритуала, и этот некто должен был об этом знать. Ладно, Танагриаль ещё можно было заменить кем-то другим, но знание Лантаином всех ходов и выходов посольства — явно не случайность. То есть, он был выбран кем-то заранее, заранее проинструктирован и снабжён зельем, и сделать это чужак, светлый, никак не мог. Насколько я знаю, конкретный список участников ритуала был составлен не так чтобы сильно заранее, но за пару дней можно было выяснить их с большой долей вероятности, и вот тут уже вполне мог поучаствовать кто-то из светлых. Но его, впрочем, могли и в тёмную использовать, он мог быть не в курсе остального плана: попросили выяснить, кто участвует, он и рассказал. Есть, конечно, вероятность, что нужен был именно Бельфенор, но непонятно, во-первых, для чего, а во-вторых, как это технически можно было организовать.

— Организовать было нетрудно, — возразил я. — Кто-то из приближённых Владыки мог намекнуть, что совсем не обязательно отправлять для участия в ритуале шестерых магов одинаковой силы.

— Да, кстати, про силу магов. А смерть этого целителя не могла быть спланированной? Может, так кто-то пытался избавиться от Владыки во время ритуала? — уточнила Тилль.

— Об этом я тоже задумывался, уж очень удачно он за Грань шагнул. Но это слишком сложно было бы просчитать: он ведь вполне мог умереть или до ритуала, или уже после. Если только и его смерть не была кем-то ускорена, но в это мне верится слабо. Может, кто и подсунул с таким расчётом, но расчёт был на "авось". Мол, сработает — отлично, не сработает — не повезло. Возвращаясь же к предыдущему вопросу, намекнуть Владыке на включение тебя в состав участников ритуала через кого-то из приближённых мог кто-то местный. Кто-то, кто мог контактировать с этими детьми там, где они учились, и знать, когда они прибудут в Приморский.

— И у тебя есть конкретные подозрения? — с надеждой поинтересовалась целительница.

— Более-менее, — поморщился он. — Их преподаватели, ещё кое-кто... Десяток, думаю, наберётся.

— А их не могло быть несколько?

— Не думаю, — осторожно возразил Миль. — Если бы заговор имел бо'льшие масштабы, можно было найти более профессиональных исполнителей, а использовали детей. То есть, вероятно, у него не было под рукой других исполнителей. Но эту версию я тоже учитываю, не волнуйся.

— А как ты всё-таки на них вышел? — уточнил я.

— В конечном итоге — через мальчишку, — пожал плечами тёмный. — Всё-таки, версия с участием загадочного менталиста редкой силы не выдержала испытаний логикой, он бы сделал всё гораздо чище. Хоть бы даже как самоубийство. Опять же, специалисты в конце концов подтвердили, что какие-то сложные складки пространства в здании есть. Найти ходы не смогли, но почти не сомневались в их наличии, так что пришлось полностью сосредоточиться на этой версии. Когда начали предметно проверять всех, кто мог быть связан с этим зданием, потихоньку вышли на него. А там уже дело техники, потому что наследили они знатно — если знать, что искать. Крошечные следы крови, обрывки аур, у девочки в волосах — следы маскировочного порошка, он трудно вымывается. В общем, мелочей много, а у неё ещё и нервы быстро не выдержали: удивительно вспыльчивая и впечатлительная особа. Так что с ними всё совершенно ясно, теперь осталось выяснить главное, кто их подтолкнул к такому шагу, потому что в их собственные таланты я не верю. Танагриаль слишком порывистая и горячая, чтобы продумать и воплотить такую сложную комбинацию, а Лантаин вообще какой-то странный, даже для менталиста. Апатичный и безразличный ко всему; не знаю уж, сумел бы он что-то придумать, но сильно сомневаюсь, что ему хватило бы воли на подобное решиться. Даже не воли, а... не знаю. Лень ему шевелиться, что ли? В общем, буду искать.

— А нас ты, значит, уже не подозреваешь?

— Тилль, ты меня, конечно, извини, но... с вашей замысловатостью и хитростью только малышей в прятки обыгрывать, честное слово. Что один, что вторая; просто идеальная пара. Изумительная бесхитростность, а все мысли и эмоции написаны на лице вот такими буквами, — он демонстративно развёл руки широко в стороны. — Причём ещё и на двух языках, на эльфийском и на всеобщем. Я вас с самого начала на карандаше держал только для порядка, а сейчас... чтобы кто-то из вас двоих закрутил такую интригу, подставив под основной удар пару детишек? Тю! Да Фель скорее сам себе струной голову отрежет, чем в такое влезет, а про тебя я уже и не говорю. Но вы, кстати, не особо распространяйтесь на эту тему, — опомнился он. — "Не особо" — это значит вообще никому ни слова. По официальной версии виноваты как раз эти двое, других подозрений у меня нет, обманку я проглотил с потрохами и составляю протоколы для светлых. Ясно? Тогда свободны, буду копать дальше.

— Успехов, — едва не в голос пожелали мы, одновременно поднимаясь со своих мест. Тёмный окинул нас странным насмешливым взглядом, качнул головой в такт своим мыслям и напомнил:

— Фель, а ты с менталистом всё-таки поговори, хорошо? Вдруг и правда поможет, раз он сильнейший и древнейший.

— Поговорю, — подтвердил я, и мы, попрощавшись, вышли.

— Ты сейчас к эль Алтору? — спросила женщина, пока мы двигались к выходу из здания.

— Да, заодно на всякий случай проведаю Инталора. Сомневаюсь, что он в самом деле мог по пробуждении чего-то испугаться под присмотром такого менталиста, но... — я развёл руками. — А ты сейчас в госпиталь? Может, пойдём со мной? — предложил тихо, когда мы оказались снаружи, осторожно приобнял её одной рукой за талию. Отстраняться Тилль не стала, положила обе ладони мне на грудь, но отрицательно качнула головой.

— Я в госпиталь, но, наверное, только к полудню. Пока мне надо спокойно посидеть и подумать, голова совсем не тем занята.

— А я обещал с тобой утром поговорить, — опомнился я. — Может...

— Поговорил уже, — кривовато улыбнулась она, но поспешила пояснить: — Нет, я не в том смысле. По поводу твоей истории своё мнение я уже высказала и не изменю его. Просто... слишком много всего случилось и слишком быстро, нужно в этом разобраться, пока я не запуталась окончательно.

— Но ты же мне расскажешь, до чего додумаешься? — поинтересовался я. Получилось отчего-то мрачно и почти безнадёжно.

— Вряд ли я додумаюсь до чего-то настолько ужасного, — слабо улыбнулась женщина. — И уж точно я не намерена бросаться со скалы или принимать какие-нибудь подобные категоричные решения. Люблю, когда есть несколько путей отступления.

— Ты меня утешила, — хмыкнул я, хотя никакого спокойствия не чувствовал вовсе. Поцеловал — она не отстранилась, ответила искренне, обняла меня за шею, порывисто прижавшись всем телом... — Буду ждать.

— Очень на это надеюсь, — улыбка на этот раз вышла уже тёплая и живая, Тилль осторожно выскользнула из моих рук и, не оглядываясь, легко зашагала прочь. И почему-то, пока я провожал её взглядом, на сердце было тяжело и тревожно.

Дальнейший текст снят, права на текст — у издательства "Альфа-книга". Выйдет в печать в октябре.

Уважаемые читатели! Просьба на сторонние ресурсы книгу не сливать. В противном случае автор оставляет за собой моральное право окончание последующих книг выкладывать в общий доступ только после отказа от издательств. Все вопросы решаются через комментарии и почту автора.