Вызвали меня на Литейный — а я и пришел, такой весь из себя в шелковой полосатой безрукавке, белых брюках и теннисных туфлях...На Острова (Кировские острова— место отдыха ленинградцев. Прим. Переводчика) я прямо от туда ехать собирался, выходной ведь у меня был! Так в этих туфлях я потом до самого СЛОНа и доехал! (Соловецкий Лагерь Особого Назначения, один из самых страшных островов 'Архипелага' GULAG.. Так что на остров автор рукописи в какой-то мере все же и попал .Прим. Переводчика).

Нет бы чтобы держать под рукой ДОПРовский (Дом Предварительного Заключения. В Советской России тюрем нет. Прим. Переводчика) чемоданчик со сменой белья, зубной щеткой (а лучше взять их две! А то, не дай Бог, уронишь щетку на пол, а ведь поднимать её и зубы потом ей чистить — западло! (смысл слова неясен. Прим. Переводчика) А где щетку потом взять? В лабазе щеток просто не бывает...), зубным порошком, мылом, мочалкой, полотенцем, сухарями...папирос надо взять, ну например, 'Ира', россыпью...хоть я не курю, а на обмен сгодится! Ну, там иголку, нитки — может, цирики (монгольские воины. Почему данное слово употреблено автором в настоящем контексте, не ясно. Прим. Переводчика) иголку на 'вокзале' не отныкают? Кто знает, какие сейчас у нас 'дома' веяния...Бывает и так, и этак... Тапочки еще хорошо 'домашние' взять... Черт, да ведь я даже газетку свежую сегодня не прочитал! Вот, зайду я нынче в хату, а постояльцы — бродяги меня и спросят, что нового в стране и мире? И что я им расскажу? Что соседская кошка давеча у меня в шкафчике кухонного шифоньера окотилась, причем все котята оказались разных цветов?

Мои горестные размышления прервал тихо сверкавший стеклышками старорежимного пенсне товарисЧ Лацис:

— Извините, что прерываю Ваши глубокие раздумья, Владимир Иванович, но... А паспорт у Вас, конечно, с собой?

— Конечно, нет... А нахрена мне его вообще с собой таскать?— удивился я.— Чтобы его потерять где-нито?

— Ну хоть что-то из документов у Вас собой есть? Пропуск какой-нибудь? Военный билет? — с надеждой продолжал допытываться чекист.

— Единый Проездной 'Ленгортранса' на трамвай, автобус и троллейбус вам подойдет? Он с моей фотографией! — съязвил я.

— Мне-то подойдет. А вот дежурным стрелкам ВОХР — это вряд ли! (Военизированная Охрана. Вооруженные формирования вроде нашего SS-кора. Прим. Переводчика) Так что мы сейчас едем к Вам домой, за паспортом! Петренко, давай, поворачивай на Стачек, дом один, второй подъезд.

— Может, не надо ко мне домой, а, гражданин начальник? У меня жена недавно родила, грудью кормит... Испугается обыска, вдруг у неё молоко пропадет...

— Да ладно! Что же мы, совсем уж без понятия? Я и заходить к Вам не буду, в коридорчике постою...только Вы уж быстренько, одна нога здесь, другая там, лады?

— Мажем, (смысл употребленного автором слова не ясен. Прим. Переводчика) гражданин начальник.

... Миновав авангардную конструктивистскую башню Кировского райсовета, серой одиннацати-этажной стрелой вонзившуюся в низко нависшие, подсвеченные снизу желтым снеговые тучи, проехав, хрипло гуднув , темное ущелье глубокой арки, сумрак которой не могла разогнать крохотная, убранная в обрешеченный плафон лампочка, черная машина наконец вкатилась в замкнутый краснокирпичный четырехугольник шестиэтажного 'кировского' дома.

Громко хлопнув лакированной дверцей, я вышел на усыпанный нежно-сливочным снежком асфальт нашего двора. Вокруг меня, и слева, и справа и спереди— приветливо и уютно горели разноцветные абажюры в высоких окнах. И от их доброго, мирного света мне вдруг стало так горячо в груди... так горько...за что? За что меня опять?! На этот раз?!

'Как, за что?— ответил мне мой же собственный внутренний голос.— За задницу тебя взяли! Как там в той басне говориться:

— Пришло раз Ге-Пе-У к Эзопу—

— И хвать его за жопу!

Вот и тебя взяли. Смешно по данному поводу страдать и посыпать голову пеплом... ведь берут не за что, а почему! Кто может знать? Быть может, настал твой черед, или просто так до кучи подгребли... ведь это же стихия! Смешно обижаться на дождь, разве не так? Так что сиди, мой друг, и предавайся философским штудиям, как истинный стоик...'

'Как не так!— отвечал я сам же себе.— Коли был бы я один, так и чего Бога гневить? Крыша над головой есть, положняк в шлюмке плещется (непонятное словосочетание. Прим. Переводчика), интересная компания— чего мне еще и желать? А какие в крестовской библиотеке книги! Правда, приносят тебе вместо Сервантеса самоучитель столярного ремесла, сиречь приложение к Библиотеке для чтения: 'Как самому изготовiть домашнiй сервантъ'... но и в этом есть глубокий смысл, да...

Но... как же жена, ребеночек? Эх, эх...'

С досады пнув ни в чем неповинный высокий поребрик1, я взбежал по высоким, обледеневшим ступенькам крыльца и с усилием отворил дверь парадного.

Передо мной открылся привычный глухой холл первого этажа, без единой двери, зарешеченная шахта до сих пор не пущенного лифта, мимо которой убегали вверх и вниз широкие лестничные марши.

Вверх, это понятно! К жилим этажам, которые в нашем доме начинались со второго... а вот вниз лестница уходила к этажу цокольному, служебному, и на этой лестнице, как кондор, чувствующий падаль заранее, стояла в белоснежном фартуке поверх синей телогрейки наш дворник тетя Капа.

Завидев товарища Лациса, она истово прогнулась в пояснице и угодливо заглядывая ему в глаза, предложила:

— Ай понятые для обыску нужны? Мы завсегда готовые...слесаря из ЖЭКТа еще можно кликнуть.

— Таки не дождешься, ворона!— ласково ответил ей чекист.

Тетя Капа мгновенно построжела лицом, и поджав губы, пробурчала что-то вроде того, что вот, некоторые бывшие буржуины втроем цельную команту в светлых етажах занимают, а пролетарий опять в темном подвале слезы льет!

С-с-страдалица. Понаехали тут из Всеволжска, с сапожищами...и никакой это у неё не подвал! Ну, окна в её в служебной дворницкой комнате, верно, подоконником ниже уровня земли, но уж только на самую малость...и нефиг на мою комнату жалом водить! Перетопчется.

Громко топая и отдуваясь, мы с чекистом забрались наконец на самый верх. С лифтом, оно, конечно, здесь и хорошо! Вид из окна на загородные пейзажи открывается просто изумительный. С лифтом— здесь хорошо. Без лифта— плохо.

Да кому надо нам лифт пускать? Весь второй подъезд заселил Наркомпрос, ведомство традиционно безответно-безгласное... а потому и бесправное.

Достав из кармана плоский ригельный ключ, своими бороздками похожий на пилу, я просунул его в замочную скважину и сильно надавил. Замок щелкнул, и высокая входная дверь, своими коричневыми квадратами похожая на плитку шоколада фабрики имени Крупской, со скрипом отворилась... сколько раз давал себе зарок петли смазать! Так и не успел.

Наша квартира, как обычно, жила в этот вечерний час своей повседневной жизнью. Катался по коридору на трехколесном велосипеде Санёк из первой; стоял, держа под мышкой собственное сиденье для стульчака, в очереди у ретирады одетый в полосатую пижаму Сидор Евграфович из седьмой (а в туалете, уж наверное, сейчас хрипло стонал мучающийся запорами Нестор Петрович из пятой); во всех восьми комнатах громко и радостно звучали из репродукторов звонкие голоса узбекских пионеров, рапортующих о досрочной уборке хлопка (после которой они наконец, в конце ноября, сядут за парты); на кухне кипели кастрюли на всех четырех газовых плитах...

Я бочком протиснулся мимо Сидора Ефграфыча, учтиво ответив на его церемонный поклон, и осторожно заглянул в свою третью... Анютка, приложив палец к губам, прошлепала кожаными подошвами тапочек мне на встречу:

— Ш-ш-ш...только что уложила...а ты чего так рано? У тебя ведь сегодня еще в шаромыге часы? (ШРМ. Школа Рабочей молодежи. Прим. Редактора)

— Так это...— растерянно развел руками я.— Вот, уезжаю...

Глаза жены испуганно округлились:

— Уезжаешь? Куда? Зачем? Что, война?

— Какая война, что ты— постарался успокоить её я.— Это так, ненадолго... в командировку!

— Знаю я твои командировки! Вот в прошлый раз, тоже сказал, на секундочку в этот серый дом забегу— и все! А вернулся через три года, весь покоцанный...а я тебя тогда как дура до ночи ждала, все не уходила, пока меня милиционер не прогнал...

— Ну. не волнуйтесь, гражданочка!— встрял чекист.— Может статься, что вашего супруга я сегодня и назад привезу...

'Ага, ага... знаем мы ваши подходы ментовские! Подпиши здесь и здесь, признание облегчает душу... и увеличивает срок!' — пронеслось у меня в голове.

— Ладно, девочка моя, просто дай мне паспорт, ладно?

Жена недоуменно покачала головой, но послушно скользнула в комнату и через пару минут вышла с жестяной банкой из-под довоенного печенья в руках. На крышке был изображен уютный финский городок, похоже, Териоки...вейки на санках детей катают, елка наряженная стоит...рождественская сказка.

Достав из коробки серую книжицу, она дрожащей рукой протянула её мне...('Всё она понимает! Сердцем чует.'— кольнуло в груди острой иголкой...)

Лацис перехватил её ладонь и положил мой паспорт в карман своего хромового пальто. Жена от ужаса прикрыла округлившийся в беззвучном крике рот ладошкой...

Надо её отвлечь.

— Милая, у нас деньги есть?

— Что?

— У нас дома деньги есть?— самым будничным тоном переспросил я.

— Деньги? Какие деньги...ах, деньги...деньги есть! Рублей сорок...

— Ну ежели чего, ты в школу к Сарре заскочи, я ей доверенность на получение зарплаты оставлял, она тебе выдаст...

— Если у вас денег нет, так я вам займу— неожиданно сказал вдруг Лацис и достал из кармана нетолстую пачку синеньких 'летчиков', скрепленную позолоченным зажимом (Государственные казначейские билеты СССР, номиналом в пять рублей, на которых изображен летчик на фоне самолета. Прим. переводчика)

Жена испугалась еще больше.

Да и я несколько опешил! Было от чего...

— Нет, что Вы, что Вы...— залепетала Анюта.— У нас все есть...

— Чего есть?— удивился Лацис.— У вас супруг на две ставки в двух школах корячится, да еще по ночам магазин 'Культтовары' сторожит. А у вас,значит, с деньгами все в порядке?

— Аня, не бери у него ничего... Спасибо, гражданин, но мы как — нибудь уж перебьёмся...

— Гордые, значит? Ну-ну...— непонятно проговорил Лацис, но деньги не убрал, а положил на столик под висящим на стене общеквартирным телефоном.

Поцеловав наспех Анюту, я поспешил ретироваться...долгие проводы, лишние слезы. А без ништяков я как-нито обойдусь В конце — концов, из 'общего' отмаксают...

Когда мы уже выходили из парадного, нас догнал запыхавшийся Санек и протянул Лацису пачку его денег:

— Дяденька! Вы свои карбованцы забыли!— и тут же сунул мне в руку авоську, в которой лежали какие-то газетные свертки и кульки.

— Это чего, малой?

— Это Вам, дядя Володя, дядя Сидор на тюрьму дачку подогнал, пока вы с дядей ментозавром (Происходит от слова 'мент'. Полицейские Австро-Венгрии носили ментики, от этого и пошло. Прим. Переводчика) в коридоре базар терли! Ну, удачи!

Да, это точно дом работников системы народного образования. Ни убавить, ни прибавить...

Над черными водами Невы, куда с шипением впивались струи то ли дождя, то ли мокрого снега, уже качалась непроглядная ночь, когда мы наконец подъехали на улицу Воинова, дом двадцать пять...

Однако, против ожидания, черная 'эмка', вместо того, чтобы проехать к высоким, с колючей проволокой поверх, глухим воротам шлюза, остановилась возле высокого крыльца под козырьком витого узорчатого каслинского литья.

Лацис, сидевший рядом с водителем, решительно поднялся, обдав меня холодом из распахнувшейся дверцы, обошел машину спереди, чернея в беспощадном свете фар, и, нагнувшись к приспустившему боковое стекло водителю, сказал хрипловато:

— — Поезжай в ГОН (Гараж Особого Назначения УНКВД по ЛО. Прим. Переводчика), а завтра заберешь меня из дому пораньше, часиков в одиннадцать...

Вот храппаидолы, все у них никак у людей! Ложатся на рассвете, спят до полудня...Денек бы так пожить.

При мысли о сне рот свела судорога зевоты...Действительно, всю прошлую ночь я бродил дозором вокруг магазина. Лишние сто пятьдесят рублей-то совсем не лишние! По сравнению с шестистами, которые дает мне учительство, прибавка солидная... Ставка, говорите? Да за ставку я бы удавился. Увы. Почасовка, куда там...И то, на осенней тарификации в РайОНО мне влепили второй разряд. Как хочешь, так и вертись.

— Владимир Иванович! Выходите, пожалуйста...

Ишь, ты, какой нежный. Пожалуйста, выйду.

— — Знаете что, Вы погуляйте здесь, покуда я Вам разовый пропуск не выпишу! Только не уходите далеко. А то гоняйся за Вами потом по всему Городу...

— — Ладно, я тут подожду. Даю честное слово, что не уйду. А вы не торопитесь. Мне особо спешить некуда!— ответил я.

Удивительное дело...это что же, чтобы в тюрьму теперь сесть, надо сначала пропуск выписать? Нет, если Страну Советов что-то и погубит, так это бюрократия! ( Верное замечание. Прим. Редактора).

Проводив медленным взглядом Лациса, исчезнувшего за жалобно брякнувшей доводчиком окованной жестью дверью с круглым глазком, я не торопясь завернул за угол и вышел на набережную...

Тут же мне в лицо сырой, пахнущий морем и свежим огурцом ветер швырнул холодной призрачной рукой горсть мокрого снежку, немедленно стекшего мне за воротник ледяными каплями...

Хорошо!

Хотя, казалось бы, что хорошего в промозглой питерской осени? Когда нога вязнет в ледяной чавкающей каше цвета подсолнечной халвы, которую не успевают убирать трудолюбивые дворники, когда утренние сумерки плавно перетекают в вечерние, когда промозглая сырость пробирает до самой глубины иззябшей души...

Но по сравнению с тем, что меня ждет...Я пил свежий ветер как божественную амброзию.

Чем пахнет тюрьма? 'У каждого дела запах особый! Пахнет пекарня тестом и сдобой...'2

Тюрьма пахнет болью, потаенным, не выпячиваемым на показ страданием, спертым дыханием немытых тел, плохой и скудной пищей, ваксой от сапог конвоя, медным привкусом засохшей крови, прокисщей мочой и сладковатой блевотиной...

Тюрьма пахнет безнадежностью.

Так что гуляй, бродяга, дыши...пока есть такая возможность.

Обернувшись спиной к реке, я отыскал глазами щедро забранное решеткой, полукруглое сверху оконце моей прежней 'хаты'. Вроде она?

Да, четыреста вторая. Тогда в двухместной камере, в которой при проклятом царизме привольно томилось редко когда двое узников совести, а в основном пребывало по одному— нас набилось двенадцать человек. Так что одну шконку подняли к стене, дабы дать всем место... На второй же шконке мертвым сном спал очередной счастливец, дождавшийся наконец своего часа, а остальные пассажиры в это время ...стояли! Потому что свободного места было, как в трамвае по утрам.

Да, о том, чтобы в тюрьме посидеть, мы тогда просто мечтали!

Х-ха...помню, первым делом мне в рот засунули целую жменю хлебного мякиша, с грозным наказом— не глотай! Потому что из него наш умелец непрерывно что-то лепил. Мякиша ему надо было много...зато и скульптуры получались исключительно выразительные! Мальчик с конем, вертухай с дубиналом...как живые. Одно слово, выпускник Академии Художеств. Литерка, КРТД. (Очень плохое словосочетание. Если относительно невинная 'литерка' — буквенное словосочетание КРД— 'контрревоюционная деятельность' грозит просто многолетней отсидкой, то буковка Т— 'троцкистская' — уже оборачивается отсидкой весьма и весьма короткой, заканчивающейся обычно в подвале. Прим. Редактора)