Книга 3: "Метаморфозы: тень"

— Хорошо, я выйду. Но мои воины снимут с каждого из вас кожу живьем, если кто-нибудь рискнет причинить мне вред.

Ветви деревьев на той стороне ручья раздвинулись и выпустили две фигуры. Таррен-Па был в длинной черной куртке, когда-то, видимо, дорогой и красивой. Теперь же куртка была порвана, измазана смолой и листьями. Темно-серое лицо работорговца было исцарапано в несколько местах, ссадины сочились кровью. Ну что же, у меня вид еще нелепее. Мы стоили друг друга. Переговорщики. Бизнес-партнеры. Враги.

Второй Рорка был невысоким, ниже меня, похоже, молодым, в длинном распашном цветастом халате. Или это плащ такой? Внимательные глаза. И мутное пятно вместо огненного костра в груди.

— Ты раздвоился, почтенный Таррен? Или это у меня что-то с глазами? — я тоже вылез из-под облюбованной коряги на белый свет и спустился к ручью.

Так и встали по разные стороны широкого ручья.

— Зачем ты гнался за мной, Таррен? Вон даже лицо порвал в кровь. И хорошую куртку испортил, — я демонстративно сдвинулся в сторону, чтобы не перекрыть обзор Меченому.

— А что же ты так убегал от меня, что рожу исцарапал, Обезьянамор? — насмешливо ответил вопросом на вопрос Рорка. — И ты загнал мою лошадь, и испортил моих рабов. Как расплачиваться будешь, ничтожный?

— Запомни, почтенный, я рабов порчу только с их согласия. И рабы те были мои. А лошадь — тем более. И это я жду плату, Таррен. И объяснений. Ты устал от денег? Ты хочешь умереть, а не жить, купаясь в богатстве?

Я уже давно перестал смеяться. Голос сорвался на шипение, хорошо хоть слюной не брызгал, и то только потому, что не умею.

Вместо ответа Таррен-Па негромко обратился к своему спутнику на своем родном языке. Большая часть слов была незнакома, они проходили мимо, не задерживаясь в сознании, но кое-что цеплялось, находя отклик в памяти. И это кое-что приносило обрывки смысла.

— Что ты видишь ... он ... ?

— Нет, не вижу, но ... точно.

— Он опасен? Сможешь ... ?

— Легко, Таррен-Па.

Сытое урчание переполненного водой осеннего ручья скрадывало звуки, приходилось напрягать слух, чтобы услышать хоть что-нибудь, но последнюю фразу я понял отчетливо и однозначно. Что ж... Зачем им обычные рабы, лошади и мечи, если можно взять бриллиант, чудо света, которого никто и никогда не видел, — обезьяну-мага. И размытое пятно вместо факела в груди второго Рорка сразу стало понятным — это пресловутый шаман почтил меня вниманием. "Легко, Таррен-Па". Легко? Нет, легко я не сдамся, и я отчаянно рванул синие нити вокруг себя, закручивая в узел. Что-то рявкнул шаман, напрягся Таррен.

— Ты торопишься с выводами, Обезьянамор, — он перестал кривляться. — Ты хорошая добыча, но я не готов пока откусить такой опасный кусок. Им слишком просто подавиться. Не понимаешь? Появление такого товара на рынке приведет к катастрофе, так что не бойся. По крайней мере, сегодня, — и Рорка обнажил свои клыки в широкой усмешке. — Твой телохранитель не помог бы, но сегодня тебе повезло.

Ну, повезло так повезло. Интересно, чего он опасается? Что его самого на запчасти разберут, пытаясь выяснить, где он меня достал? По какой причине он здесь? Если не по мою душу, зачем гнать нас по полям, да по перелескам?

Я устало опустился на холодную землю, положил руки на колени.

— И на том спасибо, почтенный. И что тогда тебе нужно?

Сидеть было неудобно, но стоять после такой бешеной скачки то еще удовольствие — кожа на внутренней стороне бедер горела огнем. Можно ли так разговаривать с Рорка? Ему все равно, с какой пальмы с ним разговаривает низшее существо? Что с обезьяны взять? А может, сев первым в присутствии работорговца, я нанес ему несмываемое оскорбление? Откуда мне знать? И не у кого спросить.

— Мне нужен ты, Обезьянамор. И твои товары мне тоже пригодятся. Но товары потом, а пока мне нужен рассказ о том, как тот кинжал попал в твои грязные руки. И я готов подождать, пока ты будешь говорить.

Рассказ? Кинжал? Все это ради нескольких пустых слов? Бешеная гонка, загнанная лошадь и Мышок с пропавшей девушкой — только плата за нежелание поговорить? Нет, это не мир, это сплошной фарс.

— Нет, Рорка, так не пойдет. Если хочешь говорить, переходи на мой берег, кричать через реку я не буду, и приготовься платить — я не рассказываю истории просто так. Да, идти к тебе не предлагай, не пойду.

Рорка фыркнул.

— Ты забываешься, обезьяна, я могу убить тебя легко. Твой лучник и твои жалкие умения тебе не помогут. Ты это понимаешь?

Убьет? Счас. Таррен-Па не похож на того, кто отдается воле чувств, забывая о выгоде. Какая ему выгода от моей смерти? Дурная обезьянья голова, которую он сможет выставить на обозрение? И брать деньги за просмотр? Убивать меня глупо, к тому же моя смерть лишит его будущих выгод.

— Понимаю. Хорошо, ты меня убедил, можешь оставаться там, почтенный. Только платить все равно придется. Я расскажу тебе то, что ты хочешь, но мне нужны две лошади, мой воин и та рабыня, которые пропали из-за тебя, Таррен-Па. Я за них платил, а значит, они должны быть здесь.

Рорка вскинулся.

— Ты совсем потерял голову? Дурная обезьяна, где я возьму тебе ту рабыню? Она так и осталась лежать в лесу. И две лошади — это перебор за пару слов.

Раз торгуется, значит, ему что-то нужно. А раз так, значит, он готов платить — простая логика, и какая разница, Рорка ты или человек. Таррен-Па был мне понятнее прочих, он слишком сильно напоминал мелких дельцов моего мира.

— Не две, три лошади, почтенный. Одну ты мне должен и так. И у меня есть время, воина и рабыню я подожду.

Рорка вскипел.

— Кто так торгуется? Ты растерял остатки мозгов? Мне проще прибить тебя здесь, чем искать по лесу твою рабыню. Одна лошадь — моя плата. Или смерть. Выбирай сам, обезьяна, и не тяни время.

Я снова поднялся на ноги. Я готов умереть. Я пришел сюда за этим. А получив нужную информацию, он все равно может меня убить, а потом еще успеет догнать остальных беглецов.

— Смерть? Зачем мне смерть? Но из уважения к тебе я повторю. Мне нужен мой воин. Я прошел с ним слишком многое, чтобы оставлять его в твоих руках. И моя рабыня, стоившая мне слишком дорого. И еще три лошади. И это последняя цена, Таррен. Не нравится? Вот он я, а вот твой шаман, что легко сравняет меня с землей. Но если он вдруг, ты только представь, вдруг не успеет, ошибется, я заберу твою жизнь. Или мой лучник заберет. Решай, Таррен. Или сделка, или не будет никакой сделки.

И я, не разворачиваясь, шагнул назад к полосе еще не полностью облетевших деревьев, стараясь не пропустить мгновения. Потому что рорскский шаман размажет меня по берегу ручья, даже не сильно напрягаясь, но я все-таки попробую успеть. Не закрыться, так нет шансов, а ударить раньше. Как тот старый одноглазый Рорка, что бился с Глыбой в Валенхарре. И пусть у него не получилось, возможно, получится у меня.

Таррен-Па что-то коротко обсудил с шаманом, не отводя от меня взгляд, а потом ушел к лесу, бросив мне напоследок:

— Ладно, ты получишь своего солдата. Это не плата. Рабыню искать по лесу я не буду — она уже испорченный товар, хочешь ее искать — ищи сам. И я дам тебе две лошади. Две! Но взамен в следующий раз ты будешь платить за рабов дороже, гораздо дороже, ничтожный. Ты выиграл медь, а потерял золото. — И скрылся за занавесью ветвей.

Ходить по краю пропасти страшно в первый раз. И во второй. И в третий. Но рано или поздно приходит время, когда бездна под ногами перестает пугать, а начинает манить. Опасностью. Преодолением. Победой. Я знаю, что когда-нибудь ошибусь, возможно, это случится скоро. Возможно — завтра, но точно не в этот раз. Потому что в этот раз Таррен-Па пришел не убивать, а пугать, а еще — делать деньги. И для этого ему необходима информация, пусть даже приукрашенная или неполная. Таррен-Па не дурак, все отлично понимает, он заработает на ней всяко больше жалкой обезьяны и двух взмыленных лошадей.

Нужно совсем немного времени, чтобы беглецы стали недосягаемы, а значит, в любом случае, все не зря. Меченый посмотрел мне в глаза, а потом хмуро хлопнул по плечу и произнес: "Прям, орел". Странные ощущения, словно медаль на грудь повесили, — и я, расправив плечи, ответил: "А то".

...

Копыта уставших лошадей месили грязь. Недавние дожди смешали серую землю с золой и пеплом, превратив ее в черную кашу. Никто не задавался вопросом, откуда здесь пепел — весь мир превратился в пепелище. Одним клочком земли больше, одним меньше — удивляло другое. Откуда в этом, обычно засушливом краю в это время года было столько дождей? Словно само небо топило мерзость происходящего слезами.

— Здесь раньше роща олив была, вон там, справа, — Малый показал рукой на невысокий холм. — Я проезжал этой дорогой пару лет назад.

Только мало было в этой короткой фразе удивления и много печали. Странной для неунывающего помощника Ллакура и от того режущей посильнее ножа. И не остатки вырубленной рощи были тому причиной.

— Да? — Бравин не знал, что ответить Карающему. Представить эту безлюдную землю, превращенную войной в пустыню, цветущим садом оказалось не так легко.

— Нам еще часа три езды и будет виден Валенхарр.

Бравин посмотрел на тянущуюся вдаль нитку дороги, поправил высокий воротник куртки и спросил:

— Какой он, этот Валенхарр?

Не то, чтобы было особенно интересно, но если Малый там был, то почему бы и не узнать подробности.

— Паршивый, грязный, никчемный. Не город — болото. И хозяева там такие же — никчемные.

— ??

— Точно говорю — никакие. Серые. Недостаточно подлые, чтобы их ненавидеть, недостаточно сильные, чтобы их бояться, недостаточно верные, чтобы на них рассчитывать. Я бы на месте Родника выкорчевал бы их как эту рощу. С корнями.

Бравин задумчиво кивнул в ответ. Отряд не спешил, хоть могло показаться, что все в мире несется вскачь. Довезти Энгелара живым было важнее нескольких дополнительно потраченных дней или недель. Куаран выстоит эти дни, никто из воинов в этом не сомневался. Выстоит, иначе вообще нет смысла идти на верную гибель.

Бравин задумчиво кивал в такт суровым словам Малого, но думал о другом. Что стало с судьбами неизвестных ему Алифи, управлявших этим провинциальным городишком, ему было не интересно. Какая разница? Тем более, если верить рассказу командира гарнизона форта у переправ, какие-то отморозки захватили город, ложью и коварством заманили отряд воинов Лаоры внутрь, спрятались за их спинами во время боя с Рорка, а потом ударили исподтишка, перебив большинство спасителей. Чего еще ждать от людей? Правда, что-то не складывалось в этом рассказе, что-то царапало и не давало родиться праведному гневу. Нет, то, что люди могут быть трусливы, что предадут при случае — очевидно. Да, трусливы. Да, предадут. Но вот в то, что люди могут быть настолько коварны, Бравин не верил. Коварным может быть только тот, кто считает себя равным. Или даже более достойным. Люди? Нет таких людей. Ладно, город покажется скоро, а там будет видно, эта загадка не стоила долгих размышлений.

Тяготило Бравина другое. Зачем старого, разбитого, живущего последние недели Энгелара тянули с собой на войну? Фактически, в пекло сражений. Ведь все понимали, что экипаж с умирающем Владыкой не просто замедлял войско, он заставлял его плестись со скоростью задумчивой черепахи. Нет, мир не спасают так. Не спеша. С ленцой. Почему?

Ведь каждый лишний день в пути не только снижал шансы отряда, он еще и неумолимо укорачивал нить жизни самого Владыки. Ладно бы сам Хрустальный Родник, немощный, умирающий, но не сдавшийся, рвался в битву. Ярость старого волка, уже не имеющего сил свалить добычу, но все еще верящего в удачу была бы понятна. Вот только Бравин каждый день смотрел в глаза своего кумира и не видел там ярости и жажды боя. Усталость — да. Тоску — да. Отчаяние — может быть. А ярость — нет. Впервые в жизни в глазах Энгелара виделась железная клетка и смирение. Невыносимое. Убивающее надежду тех, кто шел за Владыкой.

Тогда зачем тянуть его с собой? Ради чего? И почему лаорцы не отходят от него ни на шаг, не дают остаться одному со своими Карающими? А Валенхарр... Малый прав, это просто серый, никчемный, никому не интересный городишко, чтобы там не рассказывал расфуфыренный, как павлин, лаорец.

...

Через распахнутую настежь дверцу экипажа виднелась полоса пожухшей травы, пеньки не так давно вырубленных деревьев и кол, торчащий около разбитой дороги. Обычный деревянный кол в кулак толщиной с длинным заостренным концом и исклеванной стервятниками головой наверху. Птицы постарались на славу, пытаясь утолить ненасытные желудки дармовым мясом, вырвав глаза, язык, щеки. Узнать эту голову, наверное, не смог бы сейчас и сам хозяин, если бы ему кто-нибудь предоставил такую возможность. Всплывшая перед глазами картинка безголового Рорка, пытающегося опознать свой потерянный в бою череп, почему-то не показалась забавной. Скорее глупой.

Барр Геррик поежившись забрался внутрь и захлопнул за собой дверь.

— Видели?

Странный вопрос, учитывая, что безглазая голова торчала прямо напротив лежавшего на подушках Энгелара. В то, что возница случайно так остановил лошадей, Владыка не верил — подчиненные Геррика ничего не делают случайно.

— Видели что?

Они оба знали, кто из них победитель. Этот вопрос был уже давно решен, Энгелар сам сделал тяжелый выбор, положив на чашу весов свою свободу, честь, судьбу дочери ради надежды. Игра давно не имела смысла, но Геррику все еще нравилось делать вид, что он — почтительный слуга, заботящийся о великом Владыке.

— Голову Рорка, конечно. Кто-то отпилил и насадил ее на палку. Варвары. Вы не знаете, кто бы это мог быть?

— Может, он сам себе голову отрезал и на сук нахлобучил? — большинство эмоций давно покинуло Энгелара, но раздражение то и дело давало о себе знать, вмешиваясь в разговоры короткими вспышками. Судя по виду лаорца, такие мгновения доставляли ему особое удовольствие. Змея, забавляющаяся с кроликом, а не Алифи.

— Интересный вариант, милорд, — в последнее время Геррик редко так обращался, видимо, уже примерив данный титул на свои не слишком широкие плечи. — Я думаю, это люди, причем — Ваши люди. Кстати, вернулись разведчики — ворота города закрыты, а нас ждут оборванцы с копьями на полуразрушенных стенах. Так что мне пригодится Ваша помощь.

— Правда? Ну, так проси.

Неожиданно для самого Владыки, раздражение вышло из-под контроля и захлестнуло мутной волной. Раздражение? Нет, ненависть. К этому приторному лаорцу, пользующемуся моментом, выкручивающему руки. К судьбе жалкого калеки. К такой жизни. К собственному бессилию.

— Просить? — Геррик сощурил взгляд и нарочито медленно наклонился к правителю Куарана. — Зачем? Мне казалось, что мы друзья, и Вы сами захотите оказать мне услугу. Что-то изменилось?

Энгелар скрипнул зубами, с трудом сдерживая себя.

— Ты забыл, лаорец, кто здесь еще Владыка. Напомнить, зачем ты таскаешь меня с собой? Или ты думаешь уговорить мою дочь выйти за тебя по любви? Тогда успехов, наивный наш. Но если вдруг ты все-таки решишь, что нуждаешься в моей помощи, тогда молись, чтобы я забыл твои слова. И проси. Падай на колени, лобызай мне пятки, умоляй. Иначе не видать тебе ни победы, ни трона. Так и будешь до конца жизни исполнять чужую волю.