Обмани судьбу

Я вдруг задала совершенно глупый, но почему-то важный для меня вопрос.

— А как тебя по-настоящему зовут?

— Дорвен.

— Красиво...

Данила смущенно улыбнулся.

— Это значит "Каменный воин", точнее там как-то более поэтично переводится, но смысл такой.

Я надолго замолчала, размышляя над странным предложением, отыскивая в себе сомнения или возражения. А потом сказала:

— Данила... Дорвен, я согласна попробовать.

— Это может быть опасно.

Хмыкнув я спросила:

— Опаснее, чем остаться здесь?

Он опустил глаза и вместо ответа молча покачал головой.

— Только... что мы скажем родителям.

— Я создам твоего двойника, иллюзию, куклу без разума. Для всех ты неожиданно впадешь в кому и умрешь.

— Это ужасно, так их обманывать

Почему-то только сейчас до меня дошло, что авантюра, в которую я собралась ввязаться, затронет не только меня, но и всех близких.

— Так будет лучше: родителям не придется смотреть, как ты угасаешь. А мне не придется жить с осознанием того, что я мог помочь и не попытался.

— Но я ведь смогу вернуться?

Дорвен покачал головой.

— Нет. Ты станешь частью того мира, будешь подчиняться его законам. Пути назад не будет. В этом мире ты будешь мертва.

Я вздохнула.

— Это как-то очень грустно. Но ведь другого выхода нет, правильно?

Парень пожал плечами.

— Если и есть, мне его не видно. Но я хочу, чтобы ты понимала: там может и не быть спасения. Вы можете не найти лекаря, можете погибнуть в дороге... Да просто во время перехода может что-нибудь пойти не так: наш мир в последние годы нестабилен и переходы опасны.

Меня удивляло поведение Дорвена: минуту назад он хотел, чтобы я согласилась, а теперь будто бы отговаривает. Неужели боится, что я буду его винить в случае неудачи?

— Я все понимаю, правда. И... давай попробуем это сделать.

Он испытующе поглядел на меня и сказал:

— Хорошо.

Мы долго обдумывали детали, и к вечеру план был почти готов. Мне удалось уговорить Дорвена рассказать о нем Кристине. Было бы предательством уйти, ничего не сказав.

Время от времени Данила... Дорвен пытался проверить, а точно ли я соображаю нормально — его беспокоила легкость, с которой я приняла это отдающее бредом предложение, но никаких признаков моего сумасшествия он не находил.

Позже я смотрела как родители, повторяя ежедневный ритуал, ужинают, идут в зал, включают телевизор. Совесть, то и дело напоминавшая про готовящийся обман, умолкала, стоило в красках представить картину медленного умирания, которую придется наблюдать отцу и маме, если мы не сделаем так, как предложил Дорвен.

Кристин

Эсме рассказала мне о предложении Данилы. Я не поверила. Данила, конечно, хороший парень, но с головой, видимо, не дружит еще больше, чем мне раньше казалось. Или он пошутил, но это было бы слишком чудовищно в такой ситуации.

В следующий раз в гости к нему мы заявились вместе. Увидев меня, выглядывающую из-за плеча подруги, парень усмехнулся. По лицу Данилы можно было без труда прочитать: он прекрасно знает, зачем я сюда пришла.

Не успела дверь закрыться, как я выложила все, что думала по поводу его идеи и того, насколько сильно он ударился головой.

Данила ничего не ответил, просто схватил воздух собой, чуть заметно шевельнув губами. Потом, насмешливо улыбнувшись, спросил:

— Теперь веришь, что я не врал насчет другого мира?

Я хотела спросить, что он имеет в виду, но не получилось. Тело не слушалось, я не могла пошевелить ни одним мускулом. Из глубины поднялась паника, я стала задыхаться. Парень картинно щелкнул пальцами — ко мне вернулась способность дышать, но и только.

Эсме прикусила губу, мне показалось, что она старалась не рассмеяться, а Данила неспешно уселся в кресло и только потом одним словом освободил меня. На его лице сверкнула озорная улыбка.

У меня, кажется, волосы задымились от ярости.

— Это не смешно! Это издевательство и ничего больше!

Но Данила не собирался раскаиваться, или хотя бы извиняться. Вместо этого он с невинным лицом пожал плечами:

— Я просто не знал, как еще тебя убедить, не убивая на это целый вечер.

Все еще злясь, я смотрела на него, пытаясь найти новые, чужие черты, но так ничего и не увидела.

— Значит, ты говоришь, что там есть люди, которые смогут вылечить Эсме?

Данила терпеливо повторил:

— Я говорю, что в моем мире есть лекари, которые могут попробовать вылечить Эсме.

— А ты сам не можешь?

— Я не умею лечить.

— Конечно. Издеваться над людьми куда как проще.

Он только руками развел:

— Вообще-то, обездвижить действительно проще, чем лечить.

— Не сомневаюсь.

Я понимала, что выгляжу глупо, но остановиться не могла. Состояние, когда не можешь дышать без разрешения, меня испугало, а страх разозлил. Я привыкла контролировать ситуацию, а здесь оказалась полностью во власти другого. Данила уже не казался мне тем человеком, которому можно доверить все-все, теперь в его лице чудилась незамеченная раньше жесткость.

Но Эсме верила Дорвену, как, оказывается, звали Данилу, и мне ничего не оставалось, как смириться. Они решили оставить на подготовку две недели. Потом Эсме покинет наш мир.

Мы каждый день пропадали у Данилы, пока родители Эсме были на работе. Я так вообще переселилась к Эсме: папа опять был в командировке, а ездить каждый день из города мне не хотелось — на это уходило слишком много времени. Да и до конюшни так куда ближе.

Дня через четыре я поймала себя на том, что скептик во мне сменился осторожным, но оптимистом. Мне так хотелось верить в спасение Эсме, что я заразилась подготовкой.

Мы перебирали одежду, разбирали вещи, пытаясь понять, как выбрать самое необходимое, чтобы ни в чем не нуждаться... и чтобы рюкзак не лопнул.

Родители Эсме косились на нашу троицу, полную энтузиазма и совсем не напоминающую похоронную бригаду, но пока ни о чем не спрашивали. И меня и Эсме это более чем устраивало, потому что нас мучил предстоящий обман.

Данила впихивал в Эсме, а заодно и в меня, так как я постоянно была рядом, все новые и новые сведения о мире, о жизни там, о том, что нужно делать после перехода.

Меня интересовало все, от истории мира, который назывался Землей Большой Рыбы, до религии, но Данила, которого я, в отличие от Эсме, так и не приучилась называть настоящим именем, коротко отвечал на мои вопросы и продолжал методично выдавать те сведения, что, по его мнению, могли пригодиться Эсме.

Однажды, меня как током ударило: мы совсем забыли о важном вопросе, которым следовало озаботиться изначально.

— А как она там будет разговаривать? Она же язык не знает!

Данила улыбнулся.

— Не знает. Но тут поможет кое-что, перешедшее к ней от прабабушки. Дело в том, что носителям дара не нужно учиться некоторым вещам. Конечно, если рядом есть тот, кто умеет передавать знания. Я умею, говорят неплохо. Вот сегодня на ночь сделаем "обмен" и завтра утром она будет знать пару языков и основы истории моей страны. На первое время этого хватит.

— А зачем ты тогда столько рассказываешь сам?

— Делиться знаниями сложно, я этого сто лет не делал, да и не все можно передать.

Эсме

Две недели прошли очень быстро. Кристина поначалу напугала меня скептическим отношением к нашей с Дорвеном затее. Если с ее стороны это выглядит так ненадежно — есть ли у меня хоть какой-то шанс? Но постепенно она втянулась и теперь донимала Дорвена расспросами, не пропуская ни одного дня — даже перенесла тренировки на другое время, чтобы постоянно быть рядом. У Кристинки дара не было совсем ни капли, и ей Дорвен передать знания не мог, а то бы наверняка сделал это, чтобы избавиться от бесконечных расспросов. Кажется, даже кончики ее рыжих волос дымились, когда она загоралась жаждой знаний.

За несколько дней до дня перехода Дорвен сделал, как он это называл, "обмен", и утром я проснулась с осознанием того, что знаю язык, письменность и даже историю Синего королевства. Синим его, как я с удивлением "вспомнила", назвали за то, что люди носили одежду синих тонов из-за какого-то распространенного в той местности красителя. А еще я поняла, что могу немного говорить на видербенском. Внутренне позавидовав тамошним магам — на изучение английского я убила все школьные годы — я принялась осваивать новые знания.

Дорвен заставлял меня все оставшиеся до перехода дни говорить на новом языке, пару раз я попробовала писать на нем, а вечерами пришлось читать книгу по этикету и нравам мира Большой рыбы. Кристина, когда увидела эту книгу в руках Дорвена, чуть на пол не упала от смеха. И правда: забавно было представить Дорвена, читающего справочник по этикету. А уж зачем было тащить его в чужой мир — совсем непонятно. Но Дорвен обиделся на смех и не стал рассказывать, как книга тут оказалась.

Читать оказалось сложнее, чем говорить, а вот письменность особых затруднений не вызвала — значки были совершенно иные, но все же чем-то похожи на наши по написанию. Оставалось только порадоваться, что там обычные буквы, а не иероглифы.

Подходил к концу последний день. Я не позволяла себе думать о будущем. Иначе только разнервничаюсь. Потом разберусь.

Весь вечер мы провели у меня дома. Сидели в гостиной вместе со всеми и молчали. Кристинка разглядывала меня и мою семью каким-то застывшим взглядом, а я пыталась впрок насмотреться на родных. И не могла поверить, что больше никогда сюда не вернусь.

Дорвен сказал, что во время перехода никого кроме меня и его в доме быть не должно, так что мы с Кристиной попрощались рано утром. Я грустила, даже солнце, уже совсем по-летнему пригревавшее, не давало достаточно света, чтобы разогнать придавившую меня тоску, а Кристина плакала.

Переход был совсем простым. Для меня, конечно. Дорвену заклинание далось тяжело. Он весь взмок, за пять минут сотворения заклинания, лицо мага осунулось и почернело. Размеренно, как в трансе, шагая по комнате, и быстро перебирая пальцами, Дорвен словно плел узоры и почти бесшумно шептал неизвестные мне слова.

Я сжала крепче лямки рюкзака и шагнула к появившейся в белом тумане двери. Уже взявшись за ручку, я оглянулась. Дорвен махнул рукой.

— Будь счастлива!

Я постаралась улыбнуться в ответ:

— И ты...

Дверь за мной закрылась.

Кристин

Дома меня поджидала телеграмма. Домработница, пряча глаза, протянула листочек. Я ушла к себе в комнату — было в ее лице что-то, напугавшее меня, не хотелось читать послание под чужим пристальным взглядом. Честно говоря, мне вообще не хотелось его читать.

Прошло неизмеримо много времени, а я все сидела, тупо перечитывая и перечитывая короткие строчки, надеясь увидеть, что я ошиблась и там напечатаны совсем другие слова.

Папа погиб. Попал в аварию. Его не было уже три дня.

Взглянув на часы, я заметила, что пора ехать на тренировку. Будто в трансе я взяла сумку и вышла из дома. Пока добиралась до конюшни, спасительный транс прошел. Я долго пробыла в раздевалке, плакала, металась по комнате, била кулаками стены, почти не замечая боли, но легче не становилось. Да и не могло стать.

Помещение манежа показалось мне тесным, воздуха не хватало. Наспех размяв кобылу, я галопом вылетела в поле. Не привыкшая к такому, Рогнеда нервничала и вот-вот могла понести. По правде сказать, я была бы не против: ее быстрые ноги могли хоть ненадолго унести меня от той боли и страха, что разрывал меня на части.

Кентером мы двигались по лесной дорожке. Но это было слишком просто. Нужно было отвлечься, хоть на минуту забыться... На глаза мне попалась троеборная трасса, на которой всего два месяца назад мы с Рогнедой выиграли кубок. Это был всего лишь приз "местной водокачки", но я так радовалась, потому что папа был рядом и гордился мной...

То, что надо! Я направила кобылу к первому препятствию. Мы шли по дистанции быстро, быстрее, чем было разумно, но скорость не позволяла мне отвлекаться. Кобыла горячилась, чувствуя, что я неспокойна, мне было трудно сдерживать ее. Вот впереди показалось новое препятствия. Я вдруг подумала, что больше всего на свете хотела бы оказаться сейчас рядом с Эсме, начать все сначала, пусть без отца, но с подругой, почти сестрой. Ведь без нее я осталась совсем одна.

Кобыла напружинилась, оттолкнулась, снова выступившие слезы унесло ветром. Вдруг я почувствовала, как дернулась и нагрелась подвеска. Ее Данила подарил Эсме на пятнадцатилетие, и с тех пор она с ней не расставалась, а утром отдала мне на память. Воздух перед лошадиной мордой задрожал, пошел рябью, раздался всплеск, будто мы прыгнули в воду. Я зажмурилась. Но копыта Рогнеды ударились о твердую землю. Я открыла глаза и резко осадила лошадь.

Трасса пропала. Вокруг меня был светлый лиственный лес. Мы приземлились на широкую дорогу, которая заканчивалась у дверей низкого и длинного каменного дома.

Но не он привлек мое внимание. В десяти шагах от меня удивленно застыла Эсме.

Глава 2. На той стороне

Эсме

Я вышла из тумана прямо на широкую дорогу. Колеи заросли травой, видимо телеги здесь ездили не так часто, но посередине дороги была вытоптана тропинка.

Здесь был уже вечер. Закрыв глаза, я глубоко вдохнула воздух нового мира. Он чем-то неуловимо отличался от того, к которому я привыкла дома. Казался сладковатым на вкус, как березовик. Мир был чужим: я почти видела, почти могла потрогать, как перемещаются вокруг меня потоки силы. У нас ничего подобного не было.

Занятая своими чувствами, я не успела толком осмотреться, когда позади раздался стук копыт. Звук будто взялся из ниоткуда: всего секунду назад стояла тишина.

Я обернулась и застыла: в нескольких метрах от меня, приседая на задние ноги, остановилась лошадь. А на ней сидела Кристина, удивленно разглядывая меня. Она была бледнее обычного, а темно-рыжие волосы рассыпались по плечам, как от долгой скачки.

Кристин

— Ты как...

Эсме от неожиданности была не в состоянии даже сформулировать вопрос, только глуповато смотрела.

— А я и сама не знаю... Ой!

После приземления я не сразу ощутила свое тело, но теперь чувствительность вернулась, и от боли выступили слезы. На груди у меня красовался здоровенный ожог, а ворот футболки оплавился. Подвеска! Смущаясь, я улыбнулась.

— Кажется, я слишком сильно хотела тебя увидеть.

Эсме чуть повеселела.

— Да уж... И что теперь делать? Как тебя обратно отправить?

Я, борясь с желанием дотронуться до ожога, водила рукой по краю здоровой кожи. Посмотреть в глаза Эсме не хватало сил. Как вслух признать, что папа... Как можно равнодушнее, я произнесла:

— Я... ты не знаешь... пришла телеграмма, катастрофа, все такое. Я теперь сирота.

Эсме закрыла рот рукой, будто удерживая слова — удивление и соболезнования звучали бы банально.

— То есть...

— То есть у меня теперь совсем никого. — Через слово сбиваясь, я быстро заговорила: — Я была немного не в себе, после телеграммы, поехала в поля с Рогнедой. Каким-то кружным ходом выехала на нашу троеборную трассу. Мы начали ее проходить, я подумала, что больше всего на свете хотела бы оказаться сейчас вместе с тобой. Воздух над препятствием пошел рябью и... вот, собственно... — Выдохнув, я добавила: — Я даже рада, что получилось то, что получилось. Лучше с тобой, чем там. Если ты не против.