Нарисуй мне мир

— Что имеется в виду, Донни? — обратилась Линн к своей спутнице. Та окуталась розоватым туманом. "Смущена. Задумалась", — поняли одновременно и Линн, и затаивший дыхание Славин. Но опасениям его суждено было сбыться в полной мере:

— Человек из другого мира, — объявила Донни торжественно и просияла при этом золотым.

Линн прижала руки к сердцу.

Отдать ей должное, вопросами не закидала, не завизжала и даже в обморок не упала, чего Костя опасался более всего — аристократка же, изнеженная. Но аристократка только посмотрела глубоко и долго, да сказала, что тотчас распорядится насчёт одежды ему.

Поднялась и ушла.

А Костя с удивлением обнаружил, как злится, что не осталась, не завизжала и не закидала вопросами.

Безобразие это следовало прекратить немедленно! Он пожалел, что нету душа: залезть бы под холодные струи — переключиться. Но обнаружил на комоде тазик и в нём полный воды кувшин.

Ок. Счастливцы умеют радоваться тому, что есть в их распоряжении. Костя Славин был счастливцем. Взял полотенечко, висевшее тут же, на раскладной деревянной раме возле камина, намочил — и давай растираться во всю молодецкую мощь! И так похорошело! Тело аж зажглось, внутренний датчик энергии едва не зашкалил... вот, Славин, так и держать.

Ко времени следующей встречи с Линн — на обеде в уютной столовой её двухэтажного коттеджа — он оказался собран и настроен на деловой разговор. Не только аристократы умеют свои эмоции контролировать, ага.

— Леди Линн, я из страны, где об аристократии уже скоро век не слыхивали. Только читывали. Так что не обижайтесь, если чего не того я...

В ответ он получил только лёгкий отрицающий жест. А недурно! Неужто из своих, кому не реверансы главное?

И продолжил:

— В общем, в моём мире понадобился художник из вашего.

Фразу эту он старательно выстроил и даже прорепетировал пару раз, пока облачался в принесённые Донни брюки, сорочку и сюртук. Даже туфли кожаные — и те у Линн откуда-то нашлись. Всё не новое, однако по размеру как раз. Интересно, чьё? Муж? Или... Нет, на замужнюю она не похожа, нету в глазах у неё замужества. Уверенности нету. Покоя. Тревожные глаза, шалые и усталые одновременно. Вдова? Любовник? Ёпрст, нафиг!

Значит, так и сообщим — художник ваш, мол, нам нужен. И всё. Нечего ей знать про... про что не надо знать: женщина. Хоть и с выдержкой, этого не отнять.

А может, не выдержка? Может, просто не догоняет? Он ей тут про художника распинается — уж леди-то должна знать такую публику в своей округе — а она знай себе, улыбается безмятежно, Донни сплавляет на кухню с каким-то поручением, типа: "Фрукты подайте в галерею"...

Галерея тянулась вдоль северного фасада всего коттеджа, глядя большими окнами на ярко-белую сейчас долину реки с высокого её берега. "Красотища здесь летом", — подумалось Косте, большому любителю в самое жаркое время года забираться куда-нибудь в верховья Волги или того дальше — на псковские озёра.

Линн меж тем пристально наблюдала за гостем. Ни старинная лепнина на потолке, ни наборный паркет, ни панели из дорогого дерева внимания его не привлекли. А видом из окна — залюбовался, будто редким зрелищем.

С тщательно сдерживаемым нетерпением художница ждала, что он скажет, когда пройдёт ещё несколько шагов и окажется возле картин.

А Костя в этот самый момент готов был сгореть со стыда за свои о Линн глупые мыслишки. Галерея! Ну как можно было раньше не допереть! Эх ты, а ещё считаешь себя начитанным и культурным человеком, журналист ака биоэнергетик. Совсем в своём затворе замшел! Галерея — это где картины. А где картины... чёрт! А леди-то ухватила сразу, умница.

И с видом внезапно получившего "двойку" отличника Костя шагнул к первому портрету.

Его встретил старик благородного облика — волевое лицо, открытый взгляд из-под широкого разлёта бровей, тонкий нос.

— Орёл! — вырвалось у Славина.

— Нет-нет, наше семейное имя — Арриол, — отозвалась Линн.

Славин недоумённо посмотрел на неё и спохватился: вот же шутки шутит Единая речь. Ну да... орёл — птица солнца. О чём и сказал Линн. И она ответила спокойно:

— Орёл есть у нас на гербе. Арриолы — рыцари.

Славину показалось, будто во взгляде старика мелькнула та же гордость, которая прозвучала и в очень спокойном голосе Линн, но он в этот момент уже переводил глаза на следующий портрет: утончённая леди в жемчужно-сером платье смотрела на гостя так приветливо, что тот почти услышал ласковый, с богатыми модуляциями и отменной дикцией голос.

И засмотрелся, и заслушался... так бы и ту, что стояла сейчас рядом, слушал и слушал, смотрел бы и смотрел...

Но она сказала только:

— Мама.

Сказала тихо и сдержанно, но у Кости защемило в груди, хотя вовсе он сентиментальным не был. Не с его работой, где в слезах и боли приходили к нему. Права не имел. Сострадание его выражалось в том, что сжав зубы, тащил и тащил он из человека боль, пока тот не вставал на ноги и не уходил, чтобы долго потом ещё не иметь в Славине никакой надобности.

А Линн вдруг смутилась своей откровенности перед этим, в сущности, чужим человеком, зачем она... с другой стороны, ему нужен художник. Так что, пусть знакомится.

Ещё раз ласково посмотрев на маму, леди жестом пригласила Костю к следующей картине. Парный портрет, но даже Костя, имевший о живописи весьма общее представление, назвал бы его так с некоторой натяжкой. Потому что художнику показалось недостаточным просто изобразить смотрящих на зрителя людей рядом — он старательно избегал даже намёка на парадность. Поймал своих моделей у зажжённого камина в библиотеке, с фруктами и бутылкой вина на столике перед диваном, где они сидели. И смотрели не из картины, как это обычно свойственно портретам, а чуть в сторону, туда, где спиною к зрителю сидевший, пел им о чём-то арфист.

И видно было, что это — чета. Семья не только на бумаге. Нечто неуловимо единое в лицах, в повороте головы... даже в гамме одежды. Облачённый в цвета глубокого вечера худощавый мужчина — и тёплого облика женщина в чёрном платье, оживлённом большим вырезом и разноцветными бусами. Он свободно откинулся на спинку дивана. В одной руке бокал вина, другая опокоена на плече жены. Которая, наоборот, вся подалась вперёд, к звучавшей песне, полностью уйдя в неё вниманием.

— Красивая, — хрипловато сказал Костя.

— О, да, Айрис у нас такая, — отозвалась Линн опять вроде бы спокойно, но Славин ощутил глубоко спрятанную волну нежности. И очень захотелось ему пройти сквозь эту стену спокойствия. Природное оно — или жизнь её так?

Однако такое в лоб не выясняется:

— У нас?

— Айрис — невестка моя, супруга брата, — пояснила Линн, улыбнувшись. И замолчала, передавая Косте инициативу вести разговор.

Славину идея понравилась, хоть мужчина и усмехнулся мысленно этой невинной хитрости.

— Сэр Арриол, верно понимаю?

— Да, сэр Брайн Арриол, эрл. Всё, что видите вокруг и даже чуть дальше — это его.

Костю размеры хозяйства впечатлили, чего греха таить. Поскольку с высокого холма было видно. Далеко. Именно так — с большой буквы. И эрл, насколько мог вспомнить Славин, не имея под рукой привычной мобилки с выходом в Гугл, — это серьёзно. Очень служилая очень-очень знать. Ну да, леди и сказала: "Рыцари".

Неудивительно, что эрл может позволить себе такого художника! Эти, на портрете, вот-вот и двигаться начнут. Косте показалось даже, будто слышит перебор струн...

Восхищению своего гостя хозяйка улыбнулась только. Сложила пальцы в замок, вздохнула и посмотрела на маленькое полотно за портретом своих брата с невесткой.

Славин последовал примеру Линн — и только привычный самоконтроль удержал не потрогать увиденное! Манила с картины, золотясь, поляна одуванчиков, и девочка в центре этой картины стояла, сплетая венок.

Поражала чёткость изображения при совсем небольшом размере полотна. Черты девочки легко разглядеть, не напрягая взгляда, и кажется даже, будто ручки её двигаются, перевивая стебельки...

А девочка нагнулась за следующим цветком, выпрямилась, глянула лукаво на Славина и рассмеялась.

Он даже отступил на шаг, скулами и лбом ощутив, как отдаляется жар полудня, как прикасается к ним прохлада галереи.

Не поверил. Постоял, давая чувствам прийти в равновесие. Снова сделал шаг к картине и опять ощутил тёплый оттуда ветерок.

И опасаясь спугнуть удачу, спросил беззвучно:

— А есть ещё работы этого художника у вас?

— В большом доме, — любезно откликнулась Линн, — брат их собирает.

И с интересом присмотрелась, как Константин Славин, тридцати восьми лет от роду, журналист и биоэнерготерапевт, не уступает сначала места девятилетнему Костику, а затем и пятнадцатилетнему Костяну.

Но Линн была уверена, что слышит звонко петушащее:

— Йес! Йес! Йес!

Улыбнулась в душе этому мальчишеству, а на лице уже приготовила вежливое согласие — ведь сейчас идущий к цели мужчина попросит отвести его в дом брата, те картины посмотреть. И, разумеется, какой-то свой вердикт на счёт художника вынести. Однако Славин снова приблизился к картине с девочкой:

— Ваша младшая сестра? Не пойму только, на брата или вас больше похожа...

Линн едва не ахнула. И только собралась ответить, но звонкий детский голос влетел в галерею:

— Мама!

Следом ворвался маленький вихрь. Рассыпающий оранжевые искры Риччи, восторженно пыхтящий Арч и девочка в том чудесном возрасте, когда детство уступает место юности.

— Мама, тётя Айрис записку прислала, на чай приглашает! С моими любимыми пирожными!

Линн и Славин улыбнулись этой пылкой непосредственности, а пылкая непосредственность, заметив, что мама не одна, моментально, то есть на бегу ещё, начала преображаться в пай-девочку. Лёгкий реверанс, светская улыбка, выжидательный на маму взгляд — и где только взлохмаченная предводительница разбойников?

— Мистер Славин, моя дочь мисс Тильда Арриол.

От уютного жилища Линн до большого дома было два пути. Летний — узенькая, только для своих, тропинка, проходила через намеренно подпущенный к жилью лес, была намного короче зимнего, но доступна лишь в тёплые месяцы года. Второй же представлял собой специально проложенную дорожку, что вела сначала вдоль этого леса, а затем соединялась с подъездной аллеей к главному особняку. Оттуда к господскому дому приходилось подниматься вверх, на ещё более высокий холм, нежели отведённый архитектором усадьбы под коттедж.

Пока они шли от коттеджа, Тилли успела вытрясти из "внесюдного" Славина, что детей и жены у него нет, что живёт с родителями и с незамужней сестрой в столице огромной страны, что работа у него просто жуть до чего интересная и что есть на свете тайны, которые нельзя разглашать ни за какие, даже очень красивые глаза, мисс.

Тилли согласилась полностью, ведь и сама не далее как летом сделала в лесу за коттеджем клад, о котором знал только Арчи. Но он друг-друг, и никому не скажет, что в маминой мастерской, за подиумом для натурщиков Тилли нашла удивительную булавку для одежды — цветок чуть надломленной розы представляла собою она. Когда месяц спустя никто вещицы так и не хватился, девочка решила, что находка её по праву и сделала штучку главным предметом в своём кладе. А ещё там был веночек, который она плела, когда мама рисовала её, а ещё... но в этот момент разговор взрослых приобрёл интересный поворот, и Тилли забыла думать о своих сокровищах.

Что-то увлечённо рассказывая мистеру Славину, мама остановилась, подбоченилась, и чуть откинула голову назад, будто тяжёлые косы оттягивали её. Вылитая тётя Айрис!

— Хотя бы раз в день муж должен поесть из рук жены, — голос Линн понизила, говоря при этом слегка в нос и нараспев. Костя догадался, что она копирует жену брата, чуть утрируя её манеру. Передразнивает, по-русски-то говоря, но видно — с любовью и из чистого желания поактёрствовать.

— Мамочка, вы о чём?

— Мистер Славин очень волнуется перед встречей с твоими тётей и дядей, Тиль, он же из страны, где об аристократии уже забыли. Вот и думает, будто мы не из плоти и крови. А я объясняю, что мы — такие же люди, и что наша леди Айрис замечательная хозяйка и очень заботливая супруга.

— А как?

— Она сама готовит дяде Брайну завтрак, хотя всё могла бы поручить кухарке...

А эти Арриолы из тех, кто может сказать о себе: "Крепость — мой дом", подумалось Косте, когда с Линн и Тилли он вышел на подъездную аллею и главный дом усадьбы выступил им навстречу во всей своей внушительной красе. Этот... да, замок... впечатлил бы и человека, в архитектуре и прочих художествах неискушённого. А уж тех, кто умел читать легенды в камне...

Крепостной вал, охраняемый по флангам коренастыми островерхими башнями, явно сделан был ещё кем-то из первых Арриолов — могучей древностью и давними битвами веяло от стен и валунов, что их слагали. Последующие поколения одно за другим возвели внутри крепости приспособленные для жизни здания, однако и они все казались одетыми в доспехи воинами: набыченные стены, прищуренные окна, шеломы эркеров, щетина островерхих крыш... у-у, без надобности не подходи.

Но широкая аллея вычищена от снега и густо сдобрена гравием, то же — каменный мост через ров. Да и просторный двор перед центральным входом вовсе не плацдарм: гравий, клумба большая, мраморные вазоны у дверей, деревья под окнами. Мы, мол, мирные люди, но есть бронепоезд... ну, да, Костя и сам такой.

В общем, снаружи дом ему глянулся — а как выяснилось чуть позже, не разочаровал и внутри.

Славин-то ожидал, что окажется в тесном сумеречном пространстве: доводилось ему, заядлому бродяге, бывать в замках французских, шотландских... но, у земных средневековых людей были свои нужды — поди, прогрей да освети изнутри огромную каменюку! Нет уж, в тесноте-темноте, да не в мерзлоте!

Не то у этих, сопредельных (надо спросить, кстати, как они-то свой мир зовут) — в замке эрлов оказалось просторно, тепло, ясно. Дом словно светился изнутри, и Славин быстро обнаружил причину: здесь не поскупились на большие, в хороший мужской рост, и в то же время уютные камины. Привольно чувствовали в них себя саламандры и отвечали хозяевам самой горячей признательностью. А кроме того, освещала и согревала дом обычная магия любящей и любимой женщины. Усиливали её всякие чисто женские же штучки. В мужском обиталище не будет лишних деталей типа тряпочек, вазочек, зелени возле окон и прочей... кхм... рюшуры.

Но мужчина — мужчина — в доме ощущался очень. Полной чашей смотрелось это гнездо. Тут — жили. Друг для друга и душой в душу.

А как иначе, если гостей и возвращающихся домой путников в холле встречает ласковый аромат цветов — и сама хозяйка. Без чинов и регалий.

Славин тихо, но глубоко вздохнул и почувствовал, как расслабляются плечи и кулаки, рефлекторно напрягшиеся было при виде твердыни замка. Леди Айрис оказалась ещё обаятельнее и ярче, нежели на картине. Наверное, потому, что смотрела на Костю, улыбалась Косте, говорила ему слова приветствия и сочувствия, просила принять их гостеприимство и помощь: