— Ну, что б был таким же сильным как отец и достойным добродетели матери! — как положено местный голова первым поднимает здравицу, впрочем, не суша глотки излишними стихоплетами.
Грянули громогласно, выпили. Один лишь Бавдовин, совсем ошалевший от свалившегося отцовства, едва смачивает усы в эле. Его закадычный приятель, нагло напрашивающийся в крестные, тотчас замечает это безобразие.
— Друг мой, — мельник тщетно пытается обхватить необъятные плечи великана, — сегодня ты имеешь полное право напиться в стельку.
— Верно! Гальдраде некогда будет раздавать тумаки, — подхватывают другие, ловко намекая, кто главный в семействе.
Похвальбы и пожелания текут одни за другими, от души запиваемые пенистым хмельным напитком. Не заставляют ждать и закуски. Плюнув на тяжелые годы и извечное скупердяйство, забивают под такое дело гусей. Аромат печеного в яблоках мяса расползается по трактиру. Кажется, сами стены готовы пуститься в пляс под звуки волынок, вспоминая славные дни, когда в лучшие годы какой-то кардинал утолял тут жажду после охоты.
— Слушай, Бавдовин, — деревенский голова как бы невзначай смотрит в огонь камина, — а твой дед за кого сражался в Войну?
Мужчины в трактире продолжают шутить и переговариваться, на беду отец семейства, чуть выпивший, не замечает, как голоса становятся приглушенными. Взгляды то и дело готовы словить ответ. В этот момент треск поленьев становится громче любого слова.
— С чего ты вдруг спросил? — бас мужчины впервые за ночь просыпается от шока, уловив осознанную мысль.
Мать земля щедро полита человеческой кровью. Пока живы существа, считающие себя разумными, войны длятся бесконечно по любым, самым бредовым, или благородным предлогам. Окружающие Папские земли аристократы рвут друг другу глотки руками простолюдинов за золото и клочки земли. Нескончаемым потокам тянутся к тучным землям оголодавшие кочевники. Рыщут в поисках скверны и ереси святые паладины, испепеляя во имя Света все и вся. Но ту войну называют просто Войной.
Говорят, свидетельницей его рождения стала Черная Звезда. Чего только не приписывает людская молва, какие легенды не передаются из уст в уста? Никто не знает, откуда пришел и как начал путь к величию Темный Властелин. Мудрецы, пожимая плечами, говорят "он просто появился". Черный колдун собрал под знамена всю нечисть, что знали или не знали демонологи. Говорят, до сих пор гримуары с бестиариями не могут запечатлеть, сколько их было и каких видов. Война началась резкой вспышкой света в кромешной темноте, без видимой причины или цели, уничтожая все на своем пути. Некому было оплакивать павших, Зло превращало землю в выжженную пустыню.
— Мой дед, как и все остальные, пошел добровольцем в ополчение Святого города, — в недоумении Бавдовин поднимает взгляд, только теперь понимая, все, не отрываясь, смотрят на него. — Но почему вы спрашиваете?
— Да ты пей! — староста прячет взволнованность за дерганной улыбкой. — Ребята, а что это у нашего друга кружка опустела? Не порядок! До краев!
Крик роженицы повторяется. Но даже сквозь глухоту хмеля силач понимает, Гальдрада вопит не в доме. В недоумении он встает, намереваясь подойти к окну. Раздается грохот опрокидываемого стола и звон разбиваемой керамики — деревенский голова чуть не подлетает с места.
— Я же велел напоить его! — нечеловеческим голосом орет он, доставая лежащий у камина топор.
Повинуясь крику, мельник совершает прыжок дающий фору столичному акробату. Кухонный нож в руках лучшего друга вспарывает руку, брызги крови орошают пол, смешиваясь с впитанным в доски пивом. Дешевое железо не выдерживает стальных мышц, обламываясь у рукояти. Схватив левой рукой Кристиана, отец швыряет обидчика прямо в толпу.
Крики теперь нельзя спутать с родами. Женщины истошно голосят, им вторят собаки. Уже можно различить "ублюдок Черной Звезды!" и "отдай нам нечистого!". Обезумев от ярости, не замечая боли Бавдовин бросается прямо сквозь толпу. Взлетает рука старосты, сжимающая топор. Резкий рывок и хруст переламывающихся костей сплетаются в вихрь мгновения. Голова истошно орет, ошарашенными глазами смотря на неестественно вывернутую руку и обломок кости, а вооруженный отобранным топором силач отгоняет остальных смельчаков.
— Прочь, зашибу! — один мощный удар и дверь разлетается в щепки, являя жуткую картину.
Толпа женщин с вилами и факелами пытаются загнать в угол два несчастных создания. Гальдрада, с исцарапанным лицом, со стекающей по ногам кровью отчаянно прижимает к груди комочек живой плоти.
Совершенно теряя самоконтроль, мужчина бросается наперерез. Обезумев от увиденного, он даже не в состоянии вспомнить происходящее. В себя Бавдовин приходит лишь продираясь, по пояс в траве, держа за руку задыхающуюся в слезах жену.
Крики в деревне становятся все яростнее, слышен плачь и обещания мести. Содрогаясь, отец понимает, убил, наверняка кого-то убил.
— Собак спустите! В погоню!
— Света больше!
— Вот следы, далеко не уйдут.
Даже находясь в полубреду Бавдовин понимает — все. Жена после родов и его раны оставляют такую кровавую дорожку, что остается ее лишь коврами устлать. Делать нечего, гнать Гальдраду с ребенком вперед, а самому оставаться. Задержать, пусть хоть на несколько минут. Безначальный примет жертву, не оставит несчастных.
— Что за крик? Враги? — в панике беглецы едва не попадают под копыта осла. В темени раздается голос испуганного молодого человека. Слабый свет луны падает на лицо отца Фернанда, управляющего повозкой.
Священник смотрит на залитых кровью отца и мать, поднимает взгляд на Черную Звезду и все понимает. Молодого человека передергивает от ужаса перед человеческой жестокостью.
— Они? ...Да как же так... Черная Звезда и Властелин... Это же все просто суеверия! — крики и лай стремительно приближаются, не оставляя времени на выяснения обстоятельств. — Залезайте скорее в повозку!
Бавдовин, еще не успевает закинуть едва передвигающуюся Гальдраду, как священник, прикрыв глаза, принимается оживленно что-то шептать. Глаза резко раскрываются, вспыхнув синевой. Минутой позже голосящая толпа крестьян мчится прочь, уводимая все дальше ложным следом.
* * *
Все еще держащаяся на грани сознания мать нежно баюкает спящего младенца. Тряска усыпает мальчика, как не в чем ни бывало, покоящегося на руках Гальдрады.
— Рихард, имя тебе, — еле слышно шепчут ее губы. В этот момент, услышав имя, ребенок просыпается, молча и осознанно смотря на мать. Повозка проезжает под сводами аббатства Бернарда, разминувшись с другой, увозящей бездыханное тело блаженной пророчицы.
к оглавлению
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Папские земли. Аббатство св. Луизы
Испуганные многоголосым шумом голуби взлетают, возвышаясь над шпилями остроконечных монастырских сводов. Вокруг на сотни гектаров простираются необъятные просторы. Словно по артериям живого организма тянутся баржи, петляя извилистыми реками, плетутся устало волы по дорогам. Кипит жизнь в просыпающихся деревнях, вознося молитвы Безначальному в благодарность за новый день. Все взоры, все пути обращаются к сердцу — монастырю.
Привлеченный возмущенным воркованием, аббат Бернард поднимает взор, щурясь от яркого солнца. Малейшее движение вызывает укол в пояснице. Пока еще укол, а не парализующая боль, но все равно приятного мало. Годы, годы беспощадны. Неважно как ты прожил жизнь, время настигнет тебя. Взвизгнет опускающаяся на спину плеть, напоминая — ничто не вечно. А ведь столько дел не завершено, столько планов.
Вот и сейчас бурная деятельность сродни мифическим гномам. Древние стены монастыря покрыты строительными лесами, будто маленькие паучки сплели узор паутины, ловко перебирая десятками лапок. Прибыль от производства и щедрые взносы благодетелей давно ищут выход. Ополчение жалуется на нехватку современного оружия и обветшалость стен, но Бернард не может устоять. Мастера фресок редкие гости в такой глуши, нельзя упускать шанс. Проморгаешь и они уже в столичных городах на два, а то и три сезона.
Монах не в силах сдержать отцовскую улыбку, глядя на труды ремесленников. Уже сейчас можно разглядеть, как безжизненная известь расцветает умиротворенным ликом молодой девушки. Святая Луиза. По задумке стены будет покрывать целая панорама, запечатлевающая появление святой покровительницы монастыря на поле боя. Тот день ознаменовал горькое поражение орд Темного Лорда, принесший надежду в сердца людей.
"Жарко сегодня", — грубая ткань рясы из верблюжьей шкуры касается лица, впитывая обжигающую глаза влагу.
Лето особенно щедро на солнце, норовя выжечь все живое и скупясь даже на мелкий дождик. Уже которую неделю стихийные маги с патентом академии воюют с неподатливой природой, поддерживая жизнь умирающих растений.
"Купаются наверное как коты в масле", — чуть хмурясь думает отец настоятель.
Услуги законного волшебника никогда не были дешевы. В такое время нанять специалиста для вызова дождя может в лучшем случае землевладелец, барон или крупный арендатор, но никак не меньше. Что уж говорить о других насущных услугах. Вот и плодятся по деревням ведьмы и ведьмаки, знахари и ворожеи, не брезгующие как крестьянским медяком, так и помощью нечистого. Любая незаконная магия строго карается, инквизиторы и их цепные псы паладины всегда на страже порядка. Вот только все бесполезно. Горят костры, накладываются анафемы на целые деревни, а хуторянин упорно идет за дешевизной, не понимая разницы и потворствуя расползающейся скверне.
Выныривая из эфемерных размышлений, монах погружает руки в вполне материальную, размокшую от щедро политой из ведра, землю. Не боясь испачкаться, он смыкает вязкую жижу над растением, помогая корням встать твердо.
— Эй, брат! — раздается сварливый голос.
Поднимая взгляд, аббат замечает юношу в несколько нелепых на первый взгляд цветных одеждах. Тобард всадника, как и попона благородного скакуна, испещрены гербами и символами. Молодого человека, даже юный, чей берет увенчан пышным пером, смотрит свысока на замурзанного работягу.
— Мне нужен аббат Бернард, деревенщина. Это срочно, послание с самого Святого Града, — говоря, герольд, а судя по одеждам никто иной и быть не может, не сдерживает ехидства. — Поторопишься, выпросишь у настоятеля дополнительный паек похлебки.
— Я передам аббату послание, не беспокойтесь, молодой господин, — настоятель склоняется в учтивом поклоне, принимая тяжелый от свинцовой печати свиток.
Монахи и послушники давно привыкли к подобным розыгрышам, но все равно с трудом давят смешки в кулаках. Они-то знают: представься случай, Бернард "ненароком" пройдем мимо герольда во всем великолепии облачения.
;Впрочем пока аббата больше занимают помидоры, позволяя посланию папы исчезнуть в складках рясы. Нет нужды читать очевидное. Слухи о надвигающейся войне разносятся быстрее посыльных. Да и ставшее традицией, его святейшество ненавязчиво поинтересуется делами Рихарда.
"Кстати, где он, — вспоминает заработавшийся Бернард, — он же должен был помогать мне..."
— Рихард!
Ни ответа ни привета. Находясь метрах в дести от погрязшего в трудах монаха, мальчишка будто и не слышит. Парню стукнуло четырнадцать, хотя по внешнему виду и не скажешь. Суровая жизнь простолюдина не оставляет место для детства, покрывая ладони мозолями, подставляя тело ветрам и палящему солнце. И все в нем вроде бы обычное — холстинная одежда не по размеру, криво обскубленные черные волосы. Но вот лицо, все с больше пробивающимися нежными чертами, доставшимися от красавицы Гальдрады, словно неземное. То на тебя смотрит пронзительный и пытливый взгляд, то сменяется на мечтающий, направленный куда-то сквозь.
Года не превращают Рихарда в деревенщину. Нет, мальчик отнюдь не лодырь и далеко не слаб. Взрослеющий под присмотром могучего отца, мальчик с радостью познает ремесла и работает руками. Но в то время, как остальные крестьяне ни о чем ином не помышляют, Рихард тянется к знаниям.
Когда малыш впервые заглядывает за спину читающего Бернарда, тот не удивиляется просьбе. Сын Бавдовина начинает учиться, став частым гостем аббатства, а после и неизменным атрибутом. Его конечно до сих пор не допускают в мастерские, где братья переписывают древнейшие рукописи, едва сохранившиеся в рассыпающихся папирусных свитках. И все же любознайку не редко можно увидеть, с высунутым язычком перерисовывающего буквы. Монахи и послушники сперва смеются над таким рвением. Но упорство берет свое. Вскоре Рихарда водят в более серьезные отделы библиотеки.
— Рихард! — громче зовет Бернард, не добившись, однако эффекта и на этот раз.
Мальчик сидит в тени яблони, поджав ноги и чуть склонив голову. Глаза раскрыты и осознанный взгляд, направлен вперед. Моргни и спадет пелена, открывая то, что доступно видению ребенка.
Глядя на чудом спасенное, едва разминувшееся со смертью дитя, монах снова и снова возвращается к моменту первой встречи.
Страшнее ночи и придумать сложно. На улице гробовая тишина, а стены монастыря содрогаются от воплей. Приступы Брунхильды становились все сильнее. Бедная девочка, окончательно заблудившись в недрах своего сознания, терзаемая видениями страдала. И душой и телом. Дважды она порывалась вскрыть себе вены. Буквально рвала руки зубами, захлебываясь кровью. Пятеро взрослых мужчин не могли с ней совладать. Священная магия Безначального лучше всего подходит для врачевания. Но и все знания в области чародейства отступили перед недугом. Несчастная скончалась, извергая кровь и рвоту, захлебываясь все еще пытаясь сказать пророчества. Вернее большинство обитателей монастыря верило, что то пророчество. К счастью все они настолько поглощены суеверным ужасом, что забились по норам. Лишь единицы видели, как приехала повозка с "Кабаньего гнезда".
В кабинете собираются трое. Сам аббат, отец Фернанд, привезший спасенное семейство, да глава ополчения Роланд. Высокий мужчина в черном дублете все мечется из угла в угол. Взгляд то и дело обращается в прихожую. Даже сейчас Бавдовин и Гальдрада не чувствуют себя в безопасности. Устав от борьбы и бегства жмутся к друг другу и ребенку, ожидая судьбы.
Устав от взглядов солдата, аббат закрывает двери кабинета. Бегства боятся нечего. Слишком измотаны и главное не глупы. Монахам и особенно монахиням лучше сейчас не попадаться.
— Боже, преподобный, это же дитя Черной Звезды! — раздается рев из пасти Роланда, извергая слюну.
Бернард не говорит ни слова. Молча пересекая кабинет, садится за стол. Глава гарнизона ожидает хоть какую-то отповедь, но, в конечном счете, извергается новым потоком:
— Ты знаешь, о чем я! — палец в рваных перчатках упирается в невозмутимость настоятеля. — Человеческое дитя не рождается в ночь восхода Черной Звезды. Только порождение адской бездны. Этот ребенок одержим! Он вырастит чернокнижником. Или того хуже...
Роланд осекается, наткнувшись на все тот же взгляд аббата. Монах спокойно сидит, сложа руки домиком, словно издеваясь, наблюдая за потугами ополченца. Слов о пророчестве Брунхильды так и не озвучиваются.
